Луи Жаколио
«Пожиратели огня (Les Mangeurs de feu). 4 часть.»

"Пожиратели огня (Les Mangeurs de feu). 4 часть."

- Они погибли?

- Не знаю, но дело, по всей вероятности, очень плохо.

И Черный Орел наскоро познакомил Джильпинга с последними происшествиями. Окончив рассказ, он прибавил:

- Если Воанго поможет Черному Орлу, то наши друзья будут немедленно спасены!

- Я к твоим услугам, - отвечал англичанин.

- Хорошо. Черный Орел расскажет тебе одну историю, а ты соображай.

- Я слушаю.

- Два года тому назад Черный Орел был в Мельбурне, и вот что он видел: один скваттер заболел и, чувствуя приближение смерти, послал ночью за консулом своей страны, чтобы тот засвидетельствовал ему завещание.

- Очень возможно, - отвечал Джильпинг. - Консулы обязаны свидетельствовать все бумаги подданных своего государства.

- Хорошо, Воанго. Так скажи мне: всегда ли это так бывает?

- Обязательно. Если умирающий пригласит своего консула, то консул не вправе отказаться.

- Так пусть Воанго заболеет и позовет к себе португальского консула.

- Это для чего? - удивился Джильпинг, не отличавшийся быстротою соображения.

- Чтобы Черный Орел и его воины тем временем проникли в консульский дом и освободили пленников.

Джильпинг изумленно взглянул на дикаря. Считая Черного Орла человеком низшей расы, он никак не мог поверить, чтобы ему в голову могла прийти такая блестящая мысль.

- Неужели Воанго колеблется? - с тревогой спросил нагарнук.

- О нет, нисколько. Для наших друзей я на все готов!

- Спасибо тебе! Воанго теперь друг Виллиго, а это нечасто бывает! - заметил дикарь и рассмеялся своему невинному каламбуру.

Воанго - болотная неуклюжая птица, служащая обыкновенно добычею орла. Джон Джильпинг не понял каламбура и рассмеялся тоже, иначе он бы, наверное, обиделся.

Черному Орлу пришла мысль поистине гениальная и при данных обстоятельствах, быть может, единственно исполнимая. Как ни был хитер и лукав барон де Функаль, иначе m-r Люс, но и ему не могло бы прийти в голову, что для него расставят западню в самой людной гостинице Мельбурна.

Оставалось только обдумать подробности проекта. Самый лучший способ исполнения придумал опять-таки Черный Орел.

Португальский консул не имел понятия о Джильпинге, поэтому трудная задача завлечь дипломата в гостиницу выпала на долю англичанина.

Басню придумали необыкновенно простую: будто бы друг Джильпинга, португалец родом, собирался вернуться на родину, составив себе в Австралии огромное состояние, но на пути заболел в Мельбурне и, чувствуя приближение смерти, пожелал написать завещание. С этой целью он-де и приглашает к себе своего консула, чтобы завещание вышло по всей форме и не подало впоследствии повода для оспаривания. Все это предполагалось произнести перед сыщиком с подобающей интонацией и с ловко разыгранным волнением в конце речи. Звание члена Лондонского географического общества, подтвержденное дипломом, должно было окончательно успокоить сыщика.

Остальное подразумевалось само собою: Виллиго с своими воинами, спрятавшись в соседней комнате, бросятся в решительную минуту на консула, свяжут его и затем ворвутся в консульский дом.

Тут Джильпинг вставил от себя замечание:

- Но ведь консул может взять с собой несколько человек провожатых! - сказал он.

- Тем лучше: меньше народа останется в консульстве! - возразил Виллиго.

- Но ведь тогда произойдет борьба...

- Не бойся, Воанго. Они и ахнуть не успеют, как мы их схватим и свяжем.

- Так для этого нужно, чтобы кто-нибудь лег на постель; иначе у них сейчас же явится подозрение.

- Правда твоя, Воанго. Хорошо, в постель лягу я. Как только он подойдет ко мне, я кинусь к нему на горло.

- Этого мало, Виллиго. Нужно, чтобы кто-нибудь сидел около больного, покуда я хожу, и встретил бы нас. Я знаю, что за народ европейские сыщики: чуть немножко что не так - сейчас же заметят.

- Воанго опытный муж, он настоящий муж совета! - заметил Виллиго.

Почтенный Джильпинг заботился об этих предосторожностях просто потому, что желал сберечь отца для своего многочисленного потомства, супруга для миссис Джильпинг и будущего баронета для Соединенного Королевства.

Он позвонил. Вошел коридорный.

В то время в Австралии коридорные при гостиницах были все народ отпетый, отчаянный.

- Хочешь заработать в два часа сто долларов? - спросил коридорного англичанин.

- А что для этого нужно сделать?

- Покуда я хожу, побыть здесь с этим вот господином, ничему не удивляться, что бы ни пришлось тебе увидать и услыхать, отворить дверь, когда я вернусь, и быстро исчезнуть вон.

- All right, sir (хорошо, сэр).

Джильпинг попал очень удачно: коридорный был человек небезгрешный и боялся властей, как, огня. С его стороны нельзя было опасаться доноса или даже простого разглашения.

- Вот тебе сто долларов.

Коридорный сунул деньги в карман, переменил во рту табачную жвачку и преважно развалился на диване.

- Так я ухожу! - сказал Джильпинг.

- Подожди, я сейчас впущу моих воинов! - возразил вождь.

Через несколько минут в комнату вошли пять нагарнуков. Они сбросили с себя плащи и остались в национальных военных костюмах. Коридорный, будучи весь поглощен сплевыванием табачного осадка изо рта в таз, стоявший от него в нескольких шагах, не обратил на вошедших никакого внимания.

Джильпинг обменялся с Виллиго крепким рукопожатием. Торжественность минуты сблизила на этот раз двух людей столь различных между собой по племени, по воспитанию, по взглядам и убеждениям.

Проходя двором гостиницы, Джильпинг взял с собою рассыльного, которых держат при гостиницах специально для сопровождения путешественников и для исполнения их поручений. Через четверть часа он уже был на месте. Не без сердечного замирания взялся он за бронзовый дверной молоток и стукнул им в доску. Он чувствовал, как сердце у него в груди то замрет, то усиленно забьется. На первый стук не было ответа. Подождав немного, Джильпинг спохватился, что следует выказать нетерпение, иначе могут не поверить, что его послал умирающий. Он снова взялся за молоток и опять постучал, но на этот раз с гораздо большею настойчивостью.

В коридоре послышались торопливые шаги. Над дверью откинули слуховую форточку, в которой блеснул яркий свет, и чей-то резкий голос произнес обычный оклик:

- Кто тут?

- Джон Джильпинг, эсквайр, член Лондонского королевского общества по отделению геологии, минералогии и ботаники.

- Что же вам угодно?

- Я желаю видеть господина португальского консула.

- На что он может быть вам нужен в такой поздний час?

- Один из его соотечественников умирает в "Восточной гостинице" и желает сделать форменное завещание. Состояние у него огромное, несколько миллионов.

- Подождите, я ему доложу! - сказал голос на этот раз гораздо мягче.

Прошло минут пять, показавшихся Джильпингу целой вечностью. Шаги послышались снова, и дверь осторожно отворилась. На пороге явился молодой человек, лет двадцати восьми, вполне одетый, несмотря на позднюю пору, и, быстро оглядев англичанина и его провожатого, сказал:

- Входите, сударь; консул соглашается вас принять. Только он просит подождать, покуда он оденется.

Джильпинг хотел было отпустить рассыльного, но раздумал. Ему пришло в голову, что их обоих непременно подвергнут тщательному наблюдению, а непринужденные манеры рассыльного, который ничего не подозревал, должны были, разумеется, произвести успокаивающее впечатление.

Ждать пришлось недолго, и впечатление, вероятно, было благоприятное, потому что вскоре вошел барон де Функаль с любезной улыбкой на лице.

Джильпинг с первого же взгляда убедился, что барон еще и не думал ложиться спать.

- Это вы, сударь, зовете меня к умирающему соотечественнику, который хочет написать завещание?

Сыщик говорил медленно, пытливо вглядываясь в незнакомое ему лицо. Джильпинг отвечал:

- Я, господин консул, и если вы согласны, то я бы попросил вас поторопиться, так как минуты умирающего уже сочтены, а он непременно желает сам распределить свое состояние между наследниками.

- Желание вполне понятное. А как зовут вашего знакомого?

Вопрос был неожиданный. Джильпинг упустил из виду к нему приготовиться. Он чувствовал, что если он выкажет хотя бы минутное колебание, то все пропало. Сыщик, видимо, еще не имел подозрений, но достаточно было малейшего повода, чтобы они разом возникли.

Поэтому Джильпинг собрал все силы и отвечал не колеблясь, так сказать, на ура:

- Его зовут... Митуель-Нуньец-Юаким-Лунс-Педро-Карвахаль...

А сам в это время думал:

"Уф! Кривая, вывози!"

- Вы, кажется, сказали, что у него очень большое состояние? - спросил консул.

Но тут Джильпингу пришла в голову гениальная мысль. Он встал с видом нетерпения и торопливо проговорил:

- Большое, большое... Только извините меня, господин консул, я ждать не могу. Если вы не желаете посетить моего больного, то я обращусь к здешнему нотариусу. Мой друг может умереть с минуты на минуту, и тогда его состояние перейдет к таким лицам, которых он не терпит.

- С чего вы взяли, что я отказываюсь от исполнения своих обязанностей? - возразил задетый за живое консул.

- В таком случае нечего медлить и терять время на праздные разговоры, не во гневе будь вам сказано, господин консул.

- Я сейчас, сэр, сию минуту. Дорогой мы захватим с собой еще итальянского консула. Португальские законы вообще очень требовательны относительно формы, но когда заграничное завещание засвидетельствовано двумя консулами, то оно превращается в бесспорный акт.

- Не вижу в этом никакого неудобства, - отвечал Джильпинг и мысленно прибавил: "Великолепно! Это значит, на одну удочку две рыбки!"

Сыщик постарался взять с собой как можно больше народа. Он был человек осторожный и ввиду особенности своего положения не желал рисковать.

- Дон Кристовал, - обратился он к секретарю, - идите, пожалуйста, вперед и предупредите его превосходительство.

Молодой человек раскланялся и вышел.

- Дон Педро де Сильва, - продолжал консул, обращаясь к другому помощнику, стоявшему все время в передней, - вы тоже пойдете с нами.

"Стало быть, теперь четверо, - подумал про себя Джильпинг, - если только и итальянскому консулу не придет фантазия взять с собой провожатых".

Джильпинг и консул с доном Педро, в предшествии рассыльного, вышли из дома и направились к зданию Итальянского консульства. Итальянский консул не заставил себя ждать, но он явился в сопровождении двух здоровых молодцов.

Джильпинг пришел в ужас.

- Вот уже и шесть, - пробормотал он, - столько же, сколько и дикарей.

Его утешало только то, что ни у кого из этих людей не было на виду оружия, и он возложил надежду на ловкость нагарнуков.

Во всяком случае, дело очень усложнялось, и почтенный британец, не будучи театральным героем, начинал уже каяться, что дал себя впутать в чужую беду. Но отступать уже было поздно.

Благодаря обильным возлияниям митинг в общей зале "Восточной гостиницы" дошел до апогея. Все шумели, кричали, некоторые даже клевали носом, так что на вошедших никто не обратил внимания.

- Точно заседание парламента! - пошутил итальянский консул.

Опасаясь, что уединенная беседка внушит консулам подозрение, Джильпинг заметил вслух, что больного перенесли в беседку лишь на время праздников, так как его беспокоил шум.

Объяснение было весьма правдоподобное, и консулы доверчиво углубились в сад.

Подходя к беседке, Джильпинг призвал на помощь всю свою силу воли. Перед глазами у него мелькала миссис Джильпинг, дети и будущий его замок Воанго-Голль. Он постучал в дверь.

Коридорный отворил.

- Пожалуйте, господа! - сказал Джильпинг, пропуская гостей вперед.

Посетители, ничего не подозревая, вошли в комнату, слабо освещенную ночником. Коридорный ушел.

На постели неподвижно лежал какой-то человек.

- А ему, должно быть, очень плохо! - тихо заметил де Функаль.

- Должно быть, он спит. Перед моим уходом доктор давал ему какое-то лекарство. Подойдите к нему и поговорите с ним.

Барон подошел к кровати, а его спутники толпились сзади около него, побуждаемые любопытством. Таким образом, они совершенно не могли видеть, что делается в комнате.

Вдруг Джильпинг оглянулся и вздрогнул: по ковру, точно змеи, ползли пятеро нагарнуков.

- Ну, мой друг, - сказал ложный барон, наклоняясь над умирающим, - вы, кажется, хотели сделать завещание.

Под одеялом кто-то тихо шевельнулся. Все наклонились к постели.

В ту же минуту раздался грозный военный клич нагарнуков: "Вага!" Виллиго, как тигр, подпрыгнул на постели, схватил консула за горло, повалил на землю и сел на него. Прочие воины кинулись на спутников консула и тоже подмяли их под себя. Послышалось хрипение удушаемых.

- Черный Орел, - вступился Джильпинг, - не нужно убивать понапрасну.

- Нет, - возразил Виллиго, - если их пощадить, они опять примутся за то же. Их нельзя щадить.

- Узнаем по крайней мере, что сталось с нашими братьями.

- Для этого достаточно одного! - сказал Черный Орел.

Виллиго отпустил немного шею пленника, а когда тот опомнился, обратился к нему с приказанием:

- Только пикни - и ты погиб!

Пленник молчал.

Виллиго связал его по рукам и ногам. Пятеро остальных были уже трупами.

- В реку их! - скомандовал Черный Орел.

Нагарнуки взвалили себе на плечи каждый по одному трупу. Ярро текла недалеко, и скоро волны ее помчали трупы в море.

Затем Виллиго приступил к допросу пленника:

- Где трое белых, которые пришли к тебе в дом?

- Я не знаю, про кого вы говорите! - уклонился сыщик.

- Берегись! Ведь я и без тебя могу отыскать их.

- Зачем же тогда ты спрашиваешь меня о них?

- Чтобы знать, живы они или умерли.

- А если умерли?

- О! тогда... тогда тебе будет завидна участь твоих спутников. Я привяжу тебя к столбу пыток и в течение трех лун буду мучить тебя беспощадно.

Сыщик слыхал кое-что о подобных пытках. У него выступил холодный пот.

- А если живы? - спросил он.

- Тогда решение твоей участи будет зависеть от них.

- О, бегите же скорее... туда... ко мне в дом... вот ключ... скорее... покуда они не задохлись.

Консул проговорил это слабым голосом и лишился чувств.

- Оставьте его так, - сказал Джильпинг. - Вы слышали: они могут задохнуться. Бежим скорее!

С этими словами он вынул из кармана у сыщика связку ключей.

- Коанук, оставайся здесь и стереги пленника! - приказал Черный Орел.

И все кинулись вон из гостиницы по направлению к дому Португальского консульства.

Но... уж не поздно ли было?

XI

Часы ужасной пытки. - Человек в маске. - Отчаяние Оливье. - Страшное усилие канадца. - Спасены!

Вернемся теперь к трем друзьям, так предательски захваченным в плен у португальского генерального консула.

Часы шли для них с убийственною медленностью. Около полуночи пленники успокоились и стали соображать свое положение. Канадец постучал кулаком во все четыре стены тесной темницы, и везде стены эти издавали глухой металлический звук.

- Негодяи отлично приняли свои меры, - сказал он наконец с невольным вздохом. - Мы засажены за железные стены.

- Теперь вы, я думаю, сами видите, Дик, что у нас нет больше никакой надежды! - заметил Оливье.

- Все написано в книге судеб, дорогой граф, - отвечал канадец, - и человек не может ничего предрешать. Замечу вам покуда лишь одно: разве мы не были еще в худшем положении, а между тем до сих пор оставались живы? Нет, я надеюсь на некую высшую волю, которая может, если захочет, обратить в ничто все козни врагов.

- А вы ручаетесь, что эта высшая воля захочет? - печально спросил Оливье.

- У меня есть какое-то невольное предчувствие.

- Ну скажите... ну разве есть у нас какое-нибудь средство к спасению?

- Сознаюсь, я не вижу никакого, но нужно принять в расчет разные посторонние обстоятельства. Мало ли, что еще может случиться. Поверьте, друзья, моему внутреннему убеждению: не здесь суждено нам окончить жизнь.

- Хорошо, постараюсь поверить. Но нет, это выше моих сил. Я не могу надеяться.

- Как знать? Быть может, нам даже не понадобится внешняя помощь.

- Что вы хотите сказать?

- Мне вдруг пришло в голову... Я даже не решаюсь сказать, что именно. Однако вот что: нас, вероятно, слушают. Стоит приложиться ухом к стене, чтобы в этом убедиться. Снаружи до нас доходят звуки. Мы можем тоже слушать. Давайте. Тише теперь: кто-то там ходит.

Послышался стук дверного молотка. Кто-то побежал отворять. Все трое приложились ухом к металлической доске.

До них явственно донеслись фразы, которыми господин Люс обменялся с пришедшими.

- Ну, что же? - спросил голос, чрезвычайно похожий на голос итальянского консула. - Удалось вам?

- Удалось, - отвечал Люс, - они тут все трое. Пружины действовали прекрасно, и доски опустились с быстротою молнии.

- Труда большого не было?

- Они попались, как бараны. Мне даже жалко и совестно было. Они шли по коридору так уверенно, так наивно, что у меня язык чесался крикнуть им: стойте, не ходите!

- Как это могло вам прийти в голову! - вскричал чей-то сердитый голос, незнакомый пленникам.

- Но ведь я же этого не сделал, а за мысли человек не отвечает, - возразил Люс. - Я ведь тоже человек, а не зверь. Я исполняю то, что мне приказано, но голоса совести не могу, не умею заглушить. Вам до этого дела нет, но мне-то самому ужасно тяжело и больно!

- Если ты когда-нибудь попадешься ко мне в руки, - прошептал канадец, - то эти слова тебе зачтутся и я пощажу тебе жизнь. Я тоже сумею пожалеть тебя, несчастный!

- Как вы добры, Дик, - сказал Оливье, кладя ему на плечо свою руку.

- Берегитесь, сударь, - возразил сердитый голос, - с такими убеждениями нельзя быть Невидимым.

- Странно, но я слышал этот голос где-то прежде, - сказал Оливье. - Только где именно?..

- И я слышал, - согласился Дик. - А! Теперь вспомнил! Помните наш плен у дундарупов?

- Замаскированный незнакомец! - вскричал Оливье с невольною дрожью. - Опять он!

Этими словами пленники обменялись наскоро, не переставая слушать продолжавшийся тем временем разговор.

- До сих пор я не подавал повода к неудовольствию, - говорил Люс, - но теперь это безжалостное преследование графа... Я не могу этому помешать, даже содействую, но тем не менее мне тяжело, тяжело сознавать, что я работаю для чужого интереса.

- Что вы этим хотите сказать?

- Что графа преследуете вы, именно вы, и главным образом потому, что видите в нем счастливого соперника.

- Мой соперник в Мельбурне! - чуть не вслух произнес Оливье.

- Оставим этот разговор, - сказал, смягчая голос, незнакомец. - Скажите лучше, все ли так сделано, как я говорил?

- Повторяю: они заперты в железной клетке.

- Следовательно, он отклонил наши предложения?

- Понятно, отклонил.

- Вы знаете, что нужно делать дальше?

- Мне приказано содействовать вам в захвате графа и его товарищей. Они захвачены. На этом моя обязанность кончается.

- Как? Значит, вы не преградили доступа воздуху?

- Нет, я не считаю это своим делом. Я не убийца и не желаю им быть. Доканчивайте сами как знаете.

- Ничего не значит, - вмешался итальянский консул, все время молчавший. - Я к вашим услугам, сударь. Располагайте мною.

- Что он сказал? - спросил Оливье, не расслышавший конца разговора.

- Не знаю! - отвечал Дик.

Но Дик сказал неправду. Он все понял, - понял, что их собираются задушить, и весь похолодел от ужаса.

Настало молчание, потом послышался звук как бы заводимых стенных часов с гирей, потом все опять стихло.

Наконец до пленников долетели слова:

- Вы отвечаете за последствия. Все должно кончиться через час. До свидания. - И дверь захлопнулась.

Канадцу послышался словно чей-то вздох, и затем кто-то медленными шагами направился во внутренние комнаты дома. Все кругом затихло, как в могиле.

На соборе пробило два часа.

Дику сначала показалось, что он не так понял и что доступ воздуха не прегражден, но вскоре он почувствовал, что ему нечем дышать. Товарищи его молчали. Наконец Оливье сказал:

- Не находите ли вы, что здесь душно, Дик?

- Еще бы не было душно, граф, в такой тесноте!

- Совершенная могила! - вздохнул граф.

Канадец вздрогнул: он и сам уже потерял надежду.

Тут он услыхал стук в дверь, потом шаги и отрывки разговора, из которого он понял, что Люс куда-то уходит из дома. Но от этого узникам было не легче. Воздух исчезал с невероятной быстротой.

- Дик! Дик! - прокричал опять Оливье. - Спасите!.. У меня в ушах стучит, голова пылает, мне душно, душно... Да что же это такое делается, Дик?

- Негодяи! - пробормотал Дик.

Лоран тяжело дышал в своем углу. Он тоже чувствовал, что ему приходит смерть. Ему и Дику, как наиболее сильным физически, приходилось особенно плохо. Узники хрипели.

- Дик, Дик! - прокричал опять Оливье. - Спасите!.. Спасите!.. Умираю!.. Ох!.. Умираю!..

- Все в Божьей воле, граф! - только и мог ответить верный канадец.

Но тут произошло нечто неслыханное, невероятное... Обезумев от боли и отчаяния, канадец уперся ногами и спиною в две противоположные стены тюрьмы и, собрав всю свою мускульную силу, поднатужился. Началась глухая борьба между живым человеком и бездушным веществом. Бездушное вещество не уступало, но и живой человек не терял еще энергии. Оливье вскрикнул в последний раз:

- Помогите!.. Умираю!.. О Боже мой! - И, прокричав это, затих, как ребенок.

Не помня себя от ярости, канадец бешено собрался в последний раз с силами, напряг мускулы и разом выпрямился, точно стенобитный таран, пущенный в ход могучею пружиной.

Послышался металлический треск... Ура! Победа! Железная стенка треснула в пазах, подалась и вылетела вон на паркет коридора. Обессиленный богатырь упал бесчувственной массой рядом со своими товарищами.

Но это ничего не значило. Воздух, благодетельный воздух незримою, но ощутительною волной хлынул в западню и уже начал проникать в отекшие легкие пленников.

Узники были спасены.

Первым встал на ноги Лоран. Открыв глаза, он удивился, увидав своих товарищей распростертыми на полу в обмороке. Он успел забыть все, что с ним было, и лишь понемногу начал припоминать и соображать. Его изумление не имело границ, когда он увидал зияющий пролом, сделанный богатырским усилием мышц канадца. Из полуотворенной двери в кабинет консула тянулась по полу полоса света, которая позволила Лорану разглядеть обстановку. Первой его заботой было поспешить на помощь Оливье и Дику, которые еще не могли говорить, но уже делали усилия встать. Он помог им присесть, прислонившись спиной к стене, и начал, как мог, приводить их в чувство.

- Пить! - проговорил канадец, истомленный не столько страданием от духоты, сколько нечеловеческим напряжением сил.

Лоран осторожно подошел к полуотворенной двери, толкнул ее и, не видя никого в комнате, переступил через порог. У самого входа стоял столик, на котором было приготовлено все, что нужно для грога: графин с водой, несколько стаканов, сахарница и бутылка с коньяком. Взяв два стакана, Лоран сделал в них грог и обеими руками поднес их разом своим друзьям. Те выпили грог залпом и очнулись вполне.

- Мы спасены! Во второй раз вы нас спасаете, Дик! - таковы были первые слова, произнесенные графом д'Антрэгом.

Молодой человек понял все с первого же взгляда на окружающую обстановку. Он увидал выломанную доску на полу и кровь на бороде у Дика. Канадец между тем вернул к себе все свои силы.

- Однако позвольте: что это такое с нами было? - продолжал граф, еще не вполне отдавая себе отчет в происшедшем.

- Нас заперли в западню с железными стенами, - отвечал Дик. - Негодяи хотели нас извести посредством недостатка воздуха... Но теперь не время для объяснений, граф; бежим скорее: негодяи с минуты на минуту могут сюда войти, а нас мало.

Три друга взяли в руки свои револьверы и пошли к двери.

- Она заперта на два поворота, - сказал канадец, - но это пустяки. Я сейчас выломаю замок.

Где-то вдали раздался собачий лай.

- Точно Блэк лает! - заметил Оливье.

Лай слышался ближе и ближе, мешаясь с торопливым топотом приближающихся людских шагов.

Три друга прислушались, затаив дыхание.

- Они пришли сюда... остановились, - сказал канадец. - Не робейте, друзья. Сколько бы их ни было, идем вперед!

Ответом на его слова был треск взводимых курков, затем все стихло. Настала томительная тишина.

- Я брошусь на нападающих первый; вы бросайтесь за мной, - распорядился Дик. - Как только они отворят дверь, я оттолкну их назад и...

Послышался звук вводимого в замок ключа, который с обычным визгом повернулся в замке два раза. Дверь отворилась, и отпиравший ее Джильпинг, отступив назад, пропустил вперед нагарнуков.

- Вага! - весело крикнул Виллиго, первый вбегая в дом.

- Вага! Вага! - дружным хором повторили за ним нагарнукские воины.

Этот крик остановил в самом начале неминуемое столкновение.

- Стой! - крикнул своим друзьям канадец. - Это Черный Орел!

- Тидана! Тидана! - с дикой радостью завыл Виллиго.

И оба бросились друг другу на шею.

Тогда раздался гнусавый, протяжный голос Джона Джильпинга, эсквайра из Воанго-Голля, заявившего наконец о своем присутствии возгласом:

- О! Кажется, мы пришли в самый раз!

XII

Жизнь в буше. - Странные феномены австралийской фауны. - Охотники.

Не много найдется на свете таких очаровательно живописных местностей, как австралийский bush, с его зелеными лугами, на которых пестреют роскошные цветы, с его благовонными рощами сирени, акаций и гигантских эвкалиптов.

Нигде не встретишь такой, как там, свежести, тишины; далеко, насколько глазом можно окинуть, расстилается бесконечная равнина, по которой в красивом разнообразии зеленые ковры чередуются с душистыми рощицами и тенистыми, темными лесами, где находят себе приют разнообразнейшие виды птиц и животных.

Целые дни, целые месяцы можете ездить по этим неизмеримым равнинам, лишь кое-где прорезанным невысокими холмами, и всюду вы встретите ту же цветущую природу, те же зеленеющие луга, те же рощицы, увитые ползучими лианами, и те же леса, полные таинственной тишины, лишь изредка нарушаемой криком птицы или шорохом осторожного зверя.

А что за экземпляры животных будут встречаться вам на каждом шагу! Тут вы увидите летучую собаку, всевозможные виды кенгуру, от достигающих роста оленя и до не превышающих размерами обыкновенной крысы; увидите дациуру с хвостом лисицы и с огромными усами; увидите опоссумов, фалангеров, вомбатов; увидите ленивца, или ай-тихохода, и летучую лисицу, то есть громадного нетопыря, бросающегося на спящих путников и сосущего из них кровь; увидите парадоксоса со спиральным хвостом, которым это странное животное цепляется за ветку и так висит, качаясь мерно, как маятник.

Далее вы познакомитесь с утконосом, несущим яйца и питающим детенышей молоком, - животным, живущим одинаково и на земле, и в воде, животным, ползающим, лазящим и плавающим; увидите ящерицу-плащеносца, хамелеона-лягушку, прозванного так за почти постоянную жизнь его в воде; увидите сосальщика, страшное косматое животное, которое бросается путнику на лицо и присасывается к нему шестью ротовыми сосальцами, так что от него можно отделаться, лишь разрезав ему спину по всей длине.

Вообще в Австралии как среди растительного царства, так и среди животного встречаются такие странные особи, что материк этот представляется какой-то переходной страной от первобытности к новейшей эпохе. Кажется, как будто там недавнего происхождения вся природа: и растения, и животные, и люди, так что полная эволюция еще не успела совершиться.

Вот вам пример: в Австралии есть хищное - да, хищное - плотоядное растение.

Это круглолистная drosera, покрывающая своими белыми цветочками газон в эвкалиптовых лесах. Ее листья покрыты темно-красными волосками, из которых выделяется липкая жидкость, хранящаяся у основания волосков в виде маленьких капелек росы. В середине листка эти волоски короче, чем у краев, и таким образом они образуют воронковидное углубление, на дне которого блестят прозрачные капельки. Горе насекомому, которое соблазнится видом этих капелек и сядет на листок, чтобы напиться их! Клейкое выделение сейчас же свяжет насекомому крылья и лапки. Лист свернется, из волосков вытечет жидкость, которая окончательно опутает насекомое. Затем насекомое поступит в центр листка, где та же самая жидкость находится в брожении и походит свойствами на наш желудочный сок. Тогда наступает настоящее пищеварение: мясистые части проглоченного насекомого растворяются, и растение усваивает их себе, отбрасывая непереваримые части.

Описанные нами диковинки австралийской фауны и флоры, а равно и многие другие, о которых мы не станем сейчас упоминать, служили в один прекрасный день темою для разговора между тремя мужчинами, медленно шедшими с винтовками за плечами по природной тропинке, которая змеилась между Сван-Ривер (Лебяжьей рекою) и огромным лесом, покрывавшим весь берег этой реки от верховьев до устья.

Один из путников только что убил в приречном болотце огромного утконоса, подавшего повод к интересной естественно-исторической беседе.

- О! - протянул с сильным английским акцентом один из путников, резюмируя разговор. - О, Лондонское королевское общество получит от меня такой интересный реферат, какого оно уже давно не получало... не получало, пожалуй, со времени указа об его учреждении, подписанного Георгом III...

- И если прибавить к этому 7835 Библий, розданных вами туземцам, - отвечал другой путник, тщательно скрывая иронию в голосе, - то ее величество королева, чтобы быть справедливой, должна будет пожаловать вам звание лорда с каким-нибудь австралийским титулом... Кстати же, это будет первый австралийский титул...

- О, я вам очень благодарен за комплимент, - отвечал первый путешественник, не замечая иронии. - Но вы забыли, что я благодаря вам имею возможность сделать такое описание прииска, которое впервые познакомит Англию с геологическими и географическими свойствами золотоносной почвы Австралии.

- И мы пришлем вам отсюда в подарок корону пэра, сделанную из золота с нашего прииска и с надписью: "Первому лорду Воанго".

- О сэр!.. Клянусь, это будет лучшим днем в моей жизни.

- Кажется, господа, мы подходим к лагерю, - сказал третий путник, до сих пор молчавший. - Вон за тем поворотом реки виднеется дымок. Я уверен, что это наши товарищи развели огонь и готовят нам жаркое... кенгуру, опоссума или что-нибудь в этом роде. Я не прочь бы заморить червячка, а вы какого об этом мнения, граф?

- Я, Дик, совершенно с вами согласен, - отвечал молодой человек. - Аппетит у меня разыгрался такой, что я не хуже Исава готов продать право первородства за чечевичную похлебку.

Читатель, вероятно, уже догадался, кто такие были путники, следовавшие берегом Лебяжьей реки. То были наши друзья: канадец Дик, граф Оливье Лорагюэ д'Антрэг и достопочтенный Джон Джильпинг, эсквайр, член Лондонского королевского общества и кандидат в пэры Соединенного Королевства с экзотическим титулом лорда Воанго из Воанго-Голля, как уже начали его называть в шутку Дик и Оливье.

Оливье за это время выучился нагарнукскому языку и, понимая значение слова "воанго", не мог без улыбки видеть, с каким удовольствием наивный британец принимал свое курьезное прозвище.

Друзья незадолго перед тем сделали привал на двое суток в одном прелестном заливчике Сван-Ривер и утром на заре отправились в небольшую зоологическую и ботаническую экскурсию.

Теперь они голодные возвращались в лагерь, где их дожидались Лоран, Виллиго, Менуали и один фермер, по имени Вальтер Кэрби, родом американец, у которого на Сван-Ривер было обширное ранчо. Путешественники познакомились с ним в "Восточной гостинице"; фермер оказался превосходным малым, и они взяли его в свою компанию.

Достопочтенный Джон Джильпинг, уже набравший превосходную коллекцию для Британского музея, решил во что бы то ни стало составить, кроме того, для Лондонского королевского общества двойную коллекцию всех животных и растений, какие только могут считаться типично австралийскими. Для обыкновенного кабинетного составителя коллекций этот труд был бы громаден и занял бы несколько лет времени, но Джильпинг, при помощи нагарнуков и Дика, достиг своей цели почти шутя.

Менуали то и дело приносил и указывал ему всевозможные замечательные растения, а Дик и прочие европейцы постоянно охотились за встречными животными. Сам Джильпинг с замечательной ловкостью и быстротой приготовлял чучела. Специально нанятая в Мельбурне для перевозки этих препаратов тележка везла на себе уже десятка два ящиков.

В тот вечер, как мы снова встретились с нашими друзьями, охота была особенно удачна. Убито было несколько замечательных животных, каждое в двух экземплярах. Три друга возвращались в лагерь довольные, веселые и, как уже мы видели, страшно голодные.

Предсказание Дика оправдалось. Виллиго, не признававший никакой науки, подстрелил великолепного кенгуру, и мясо его уже дожаривалось на весело потрескивавших угольях.

Джильпинг, заранее приходя в восторг от предстоящего насыщения, принялся рыться в багаже, навьюченном на кроткого Пасифика. Он достал оттуда шесть бутылок эля, три бутылки портера, бутылку бренди, несколько коробок разных приправ, пикулей, соли и прочего, присоединил к этому глыбу превосходного честерского сыра, без которого он решительно не мог жить, - и начался пир горой.

А покуда наши приятели кушают, постараемся объяснить читателю, какими судьбами очутились они среди австралийских лесов после описанных нами в предыдущей главе драматических событий.

XIII

Советы Люса. - Новый прииск. - Открытие золота в Австралии. - План лесовиков. - Посещение рудников.

На другой день после своего почти чудесного спасения приятели собрались на совещание, и тут было решено пощадить жизнь сыщика Люса, с тем чтобы он дал слово уехать из Мельбурна с первым пароходом и впредь ничего не предпринимать против графа д'Антрэга. Условие было принято и в точности исполнено.

Перед отъездом у Люса спросили, кто такой замаскированный человек, руководивший всем делом.

- Я не могу вам этого сказать, даже если б мне грозила смерть. Я связан клятвой. Но позвольте дать вам совет: употребите все силы, чтобы узнать имя этого человека. Только в тот день, как вы это узнаете, вы можете быть спокойны, что отделались от Невидимых.

- Совет недурен, - отвечал канадец, - только как же его исполнить?

- Если бы ваши дикари не убили двух моих подчиненных, то это было бы очень легко. Весь вопрос был бы в деньгах. Теперь в Мельбурне есть только один человек, кроме меня, который может вам сказать... но, кажется, я не имею права называть имя даже и этого человека...

- Отчего же? Ведь относительно этого человека вы не связаны клятвой?

- Нет, но ведь это все равно... Это уж была бы уловка.

- У вас есть только одно средство загладить ваше поведение относительно нас, - вмешался Оливье, - это назвать нам имя человека, о котором вы говорите.

- Ну, так и быть... Ищите негра, бывшего слугой у боксера Тома Поуеля. Он видал замаскированного человека без маски и знает его в лицо. Сверх того могу вас уверить, что вы обеспечены по крайней мере на год от этого Невидимого. Ему нужно съездить в Европу, посоветоваться с товарищами и вернуться назад. На это нужно довольно много времени... Прощайте, господа. Больше я ничего не могу вам сказать.

Двадцать четыре часа спустя Люс покидал Мельбурн. Друзья целую неделю после того искали по всем закоулкам Мельбурна слугу Тома Поуеля, но не нашли. Они узнали только, что этого слугу разыскивал, кроме них, еще один господин, и также безуспешно. Приятели догадались, что этот человек был не кто иной, как замаскированный незнакомец, хватившийся денег, заплаченных им Тому Поуелю. Но слуга был, очевидно, малый не промах и скрылся, присвоив себе деньги умершего боксера.

Решено было бросить поиски и ехать наконец на Лебяжий прииск. Оливье предъявил властям патент на концессию, и те, как ни досадно им было, принуждены были ввести его во владение. Весь деловой мир Мельбурна пришел в неописуемое волнение, одновременно узнав об открытии прииска и об уступке его чужестранцу. Золото, разменянное Джильпингом, довершило сенсацию. Оно было замечательно чисто, и о происхождении его с нового прииска сразу догадались все.

Сверх того из Сиднея пришло известие, что там еще раньше Оливье нашли золото на два миллиона франков... "Восточную гостиницу" со всех сторон всадили дельцы с предложениями услуг для разработки прииска. Заочно, еще не видав прииска, многие капиталисты предлагали графу д'Антрэгу 50 миллионов разом не за переуступку концессии - на что графу не было предоставлено права, - а только за право эксплуатации прииска в течение двадцати лет.

Любопытны история эта, история открытия золота в Австралии, и необычайно быстрый рост эмиграции, вызванный этим открытием. Благодаря ему Мельбурн, незначительное местечко с 3 или 4 тысячами жителей, в несколько лет превратился в крупный центр, насчитывающий от 150 до 200 тысяч жителей.

Случилось это так. В двух днях пути от Мельбурна четверо отбывавших срок наказания преступников корчевали низкорослый дубовый лес, расчищая место для постройки небольшого ранчо. Ежемесячно один из этих четвертых товарищей приезжал на осле в город для закупки необходимых припасов и получения пособия, отпускаемого ежемесячно в течение одного года отбывавшим срок наказания каторжникам, согласившимся стать оседлыми поселенцами-земледельцами. И вот один из четверых товарищей, по имени Джон Нолар, вздумал на обратном пути сократить расстояние до строящегося ранчо и вместо обычной дороги направился вдоль берега, а затем свернул по направлению к цепи холмов, которую он считал расположенной вблизи их участка. Но оказалось, что он заблудился. Однако прежде чем вернуться назад, он решил взобраться на высшую точку этих холмов, чтобы сообразить, где именно он находится в данный момент. Все эти холмы представляли собой бугры, сплошь состоящие из наносной почвы, на которой благодаря отсутствию воды не встречалось почти никакой растительности.

Едва только он начал взбираться на один из этих холмов, как, к немалому своему удивлению, заметил в следах, оставляемых копытами его осла, многочисленные желтые крупинки, искрившиеся на солнце, как золото. Недолго думая, он принялся разрывать почву своим охотничьим ножом и без всякого труда находил крупицы, зерна и целые комочки того же блестящего желтого металла. Будучи по профессии своей слесарем, Джон Нолар сразу сообразил, что этот металл мог быть только золотом, так как на нем не было ни малейших следов окиси, и, не теряя времени, принялся наполнять им все свои карманы. Золото было здесь в таком изобилии, что он мог бы нагрузить им и своего осла, но, как человек разумный, он удовольствовался сравнительно незначительным количеством и принялся исследовать окрестность, чтобы убедиться, на каком протяжении раскинулись эти золотые россыпи. Оказалось, что чуть ли не вся эта местность представляла собою одну сплошную россыпь.

Уже и до того было известно, что в Австралии встречается золото; его видели в руках туземцев, которые, однако, не сумели или не пожелали сказать, где и в каких именно местах оно встречается, и потому была назначена премия в сто тысяч долларов тому, кто первый укажет залежь золота, хотя бы даже незначительную, однако до сего времени ничего не было еще отрыто. Поэтому Джон Нолар, сделав заявление, получил премию и весьма значительную концессию, которую он великодушно разделил со своими тремя товарищами.

Весть об этой находке, словно громом, поразила город; все точно ожили, встрепенулись; магазины, здания, мастерские и всякого рода грандиозные сооружения стали вырастать, как по волшебству. Глядя на эти россыпи, сотни пионеров стали искать повсюду новые залежи золота и там и сям повсюду стали находить золото, и в таком количестве, что не стало хватать рабочих рук для добывания его; пришлось выписывать рабочих из Европы и Америки. А золота было так много, что деньги утратили всякую цену; люди платили за предметы первой необходимости не деньгами, а сперва щепотками, а там и пригоршнями золота. Но вскоре не стало ни булочников, ни сапожников, ни портных: все они обратились в золотоискателей; у каждого был свой прииск. Никто не хотел работать; даже товары, прибывающие из Европы, некому было выгружать за неимением чернорабочих: все сделались диггерами, или золотоискателями, все бросили свои обычные занятия в погоне за легким заработком.

Это было какое-то опьянение золотом; все как будто потеряли головы. Весь Мельбурн превратился в какой-то базар удовольствия. Повсюду в городе завелась игра, и игра безрассудная, безумная: целые громадные состояния в одну ночь переходили из кармана в карман. Кроме карт, устроили в Мельбурне рулетку, и сотни старателей, явившихся сюда с карманами, полными золота, поутру возвращались домой без гроша, не имея даже чем заплатить за шкалик джина перед началом работы. Но несколько ударов кирки или заступа - и убытки с лихвой покрывались. Иногда же проигравшийся в пух и прах старатель, не видя перед собой никакого исхода, пускал себе пулю в лоб из пистолета, одолженного у товарища.

Мало-помалу, однако, это безумие улеглось, и жизнь стала входить в нормальную колею.

И вот в это-то время, когда у Мельбурна стал как бы прорываться зуб мудрости, явился сюда молодой граф д'Антрэг. И вдруг это новое открытие чудовищно богатого прииска! Понятно, оно снова взволновало все умы, и притом еще концессия на этот прииск, нечто до сих пор совершенно неслыханное. Как мы уже видели, спекуляция пыталась уже завладеть этим прииском, сделав счастливому владельцу положительно невероятное во всякой другой стране предложение.

Пятьдесят миллионов, с уплатою половины при подписании контракта, а другой половины через шесть месяцев под ручательством австралийского банка, ввели графа Лорагюэ в сильное искушение, и сам по себе он был бы, пожалуй, не прочь заключить контракт. Но он считал себя не собственником прииска, принадлежавшего по справедливости канадцу, а только подставным лицом и потому предоставил решение вопроса Дику, заявив, что сам он не имеет тут никакого мнения.

Предоставленный самому себе, канадец решительно отклонил предложение капиталистов, хотя и сознавал, что оно очень выгодно. Мотивы, руководившие Диком, осмеял бы всякий трезвый человек, но Оливье принял их с уважением, которое считал долгом оказывать своему пожилому другу.

Канадец находил, что золотопромышленники - народ вообще плохой, никуда не годящийся, что они всюду вносят разврат и беспорядки, где ни появятся. Канадцу не хотелось допускать, чтобы этот сброд поганил девственную землю, лежащую вдобавок так близко от поселений столь милых сердцу Дика нагарнуков. Разумеется, Черный Орел вполне разделял взгляд своего друга Тиданы и поддерживал его намерение разрабатывать прииск собственными средствами.

Предложение капиталистов отклонили и занялись набором людей для экспедиции. Набирал сам канадец и подыскал двадцать надежных человек, считая это число вполне достаточным для цели. Наемникам была обещана целая треть золота, какое будет найдено, а остальные две трети назначались в пользу собственников прииска.

Начальство над отрядом поручили одному старому скваттеру, Коллинсу, старинному другу Дика, вместе с ним исколесившему Австралию вдоль и поперек. Каждому человеку дали по магазинной винтовке, по сабле и револьверу. Сверх того к отряду присоединили около дюжины огромных английских собак, чтобы пользоваться их услугами для выслеживания бандитов и для охраны лагерных мест.

За отрядом ехал целый обоз телег с оружием, припасами и инструментами.

Отряд выступил пешком прямо на прииск, до которого этим способом было четыре месяца пути. Канадец и его друзья поехали отдельно верхом, с тем чтобы посетить рудники Сен-Стефана в окрестностях Мельбурна. Накануне их отъезда Виллиго в последний раз побывал в "Чертовом кабачке", чтобы окончательно уговориться с Бобом относительно мнимого содействия нагарнуков замыслам лесовиков.

Условились, что лесовики выступят три дня спустя после отъезда европейцев и будут следовать за ними на известном расстоянии, ничего не предпринимая, покуда Виллиго не даст знать, что все готово. Коанук и Нирроба должны были идти с лесовиками в качестве проводников. С Боба Виллиго взял обязательство, что без сигнала от нагарнукского вождя лесовики не станут делать нападения, в противном случае Черный Орел снимал с себя ответственность.

Вообще Черный Орел готовил лесовикам коварную и гибельную ловушку.

Канадец и Лоран купили для себя двух рослых верховых лошадей, а Менуали получил оставшегося свободным мустанга. Джильпинг сохранил своего Пасифика, а к мулу был прикуплен другой мул, и обоих запрягли в тележку с багажом.

И вот мы встретили наших друзей во время их возвращения в лагерь с удачной охоты.

После обильной закуски маленький отряд расположился на отдых. Перед тем зашел спор, кому караулить привал. Кэрби и Джильпинг, после обильного, чисто английского возлияния эля и бренди, решительно не были в состоянии дежурить и завалились спать. Виллиго объявил, что дежурить он намерен с Менуали, что он никому не уступит дежурства. Он сам не мог объяснить почему, но только его сердцем овладело какое-то тайное предчувствие. Он что-то заподозрил, стал чего-то опасаться.

Противоположный берег Лебяжьей реки прилегал к территории нирбоасов, племени воинственного и жестокого, прославившегося своею безумно дерзкою смелостью; поэтому прежде всего необходимо было знать, в каких отношениях находятся теперь эти нирбоасы к нагарнукам и, основываясь на этом, либо ослабить, либо усилить свою бдительность.

В ту пору, когда Черный Орел уходил из родного селения, оба племени жили мирно, но теперь, как передавал юный Менуали, покинувший своих на целых 6 месяцев, уцелевшие после своего страшного поражения дундарупы успели возбудить нирбоасов против нагарнуков, и война могла быть объявлена с часу на час.

Что делало Виллиго особенно могучим и непобедимым, так это его удивительная предусмотрительность: он всегда был настороже, и его никогда нельзя было поймать врасплох; он все видел, все замечал и придавал серьезное значение малейшим обстоятельствам, часто даже таким пустякам, на какие никто другой на его месте не обратил бы внимания.

Дело в том, что в этот день он, охотясь, нашел в траве голубиное перо. По всей вероятности, оно выпало из крыла какого-нибудь голубя, пролетавшего мимо, и никто другой не обратил бы на это внимания. Но Черный Орел был дикарь. Малейшее обстоятельство возбуждало в нем тысячу подозрений, и вот он пожелал непременно охранять привал сам, не доверяя ничьей зоркости.

XIV

На страже. - Крик пагу. - Смерть Менуали. - Похоронный обряд.

Виллиго тихо прохаживался кругом лагеря среди непроглядной темноты, чутко настораживая зрение и слух. Но все было тихо, только Джильпинг бредил от времени до времени, видя себя во сне перед палатою лордов. Менуали караулил в нескольких шагах впереди, и так же неусыпно, как его храбрый вождь.

Вдруг послышался крик гопо. Виллиго встрепенулся. Неужели это Менуали зовет его?

Он подался вперед и позвал шепотом:

- Менуали! Менуали!

Вместо ответа послышался насмешливый крик птицы пагу; затем все стихло.

Вне себя от гнева Виллиго закричал:

- Вага! Вага!

Пройдя еще десяток шагов, он наткнулся на чье-то теплое тело. Нагнувшись к нему и дотронувшись, он выпачкал себе руки в крови. То лежал Менуали, предательски убитый камнем, брошенным сзади.

Сбежались европейцы. Юноша, родной племянник Виллиго, который любил его, как сына, находился при последнем издыхании. Он мог только прошептать "дундаруп" и испустил дух.

Черный Орел, не знавший слез, зарыдал, как ребенок. А вдали вторично раздался крик пагу. Дундарупы, не смея напасть на вождя, предательски убили его сына, который даже не был еще воином. И теперь они торжествовали свою бесчестную победу.

Винтовки европейцев долго стреляли наудачу в темноту. Но выстрелы пропали даром. Дундарупов не было, они сделали дело и скрылись.

Не долго плакал Черный Орел. Он был ведь вождь. Зачерпнув воды из Сван-Ривер, он благоговейно омыл рану племянника и все его тело, потом положил труп на ложе из сухих листьев и ветвей, шепча таинственные заклинания. После того он выпрямился и обратился к канадцу:

- Брат мой Тидана, стереги труп моего сына от нечистых птиц, я скоро вернусь!

- Куда же ты идешь?

- Отомстить!

С этим словом Черный Орел крепко пожал руку друга и скрылся в темноте.

- Но ведь его убьют! - заметил Оливье Дику.

- Не беспокойтесь, граф. Дундарупы его боятся и разбегутся, как только завидят его. Поверьте мне, Черный Орел устроит своему юноше кровавые поминки. Я второй раз вижу его плачущим с тех пор, как познакомился с ним. То было двенадцать лет назад. Вождь только что женился на молоденькой девушке из своего племени и, по туземному обычаю, удалился с молодой женой в уединенную хижину из ветвей, вдали от деревни. Ушедши однажды на охоту, Виллиго по возвращении не нашел ни хижины, ни жены. От хижины остались одни курящиеся обломки, возле которых лежал труп новобрачной. Тогда-то он и плакал в первый раз... Он поклялся в неумолимой вражде к дундарупам и сдержал свое слово... С тех пор навсегда исчез мир между дундарупами и нагарнуками. Последние остались в борьбе победителями, и дундарупы как самостоятельное племя, собственно говоря, не существуют. Жалкие остатки их вошли в состав других племен, главным образом нирбоасов и нготаков.

- То-то он ненавидит их так сильно! - сказал Оливье. - Теперь я понимаю его вполне.

- Вместе с тем он ненавидит и лесовиков. Встретив незнакомого ему европейца, он непременно убивает его. Он лелеет одну несбыточную мечту. Считая лесовиков врагами всякого порядка и источником всяких бедствий, он мечтает в один прекрасный день собрать их разом человек двести или триста и всех истребить. Надо вам сказать, что в деле убийства жены Виллиго замешаны не одни дундарупы, но и лесовики. Это достоверно известно.

- Вообще, Дик, для меня ваш друг загадка. Он ходит какой-то мрачный, задумчивый, вид у него какой-то таинственный. Право, он что-то замышляет.

- Очень может быть, но будьте уверены, что он не замышляет ничего вредного для нас. Ни в его честности, ни в его преданности не может быть никакого сомнения. За это я ручаюсь вам, граф!

- О, я верю и вам, и ему! - сказал Оливье, пожимая руку канадца, который молча ответил графу рукопожатием.

Так разговаривали друзья, сидя на траве возле мертвого тела юноши и держа наготове свои винтовки. Ночь была тихая, только монотонный ропот волн Лебяжьей реки, протекавшей поблизости, да изредка крик ночной птицы нарушали глубокую тишину. Кругом летали отвратительные вампиры, почуявшие запах свежей крови, и задевали иногда своими шерстистыми крыльями лица бодрствующих. Некоторые из этих рукокрылых простирали дерзость до того, что совсем даже опускались на труп, но канадец всякий раз сгонял их прочь дулом винтовки. Эти поганые животные составляют настоящую язву австралийских лесов и обладают таким тонким обонянием, что за целую милю слышат запах даже маленького мертвого животного. Иногда, побуждаемые голодом, они нападают и на живых. Горе путнику, прельстившемуся в лесу мягкою травкой, которая сама как бы манит на отдых. Он ложится спать на душистое ложе, но он забыл о вампирах. Вот он засыпает, глаза его слипаются, и он видит сквозь сон, что над ним начинают носиться противные гадины, издающие странный одуряющий запах. Путник хочет встать, но не может: этот запах действует на него парализующим образом. Им овладевает летаргическое состояние: он все видит, все чувствует, но не может шевельнуть пальцем. Сильный запах мускуса ударяет ему в голову; животное опускается на него и садится. Несчастный чувствует на себе влажное, холодное, липкое тело. Он содрогается от ужаса, но не может стряхнуть с себя гадины. Затем он чувствует укушение за ухом, вампир прокусывает сонную артерию и, распустив трепещущие крылья, начинает жадно сосать теплую кровь.

С восходом солнца тою же дорогой случается проходить иногда другому путнику, и тогда он видит своего лежащего мертвого собрата, а около него - насосавшегося вампира, всего в крови и тоже мертвого от обжорства или, правильнее, от перепоя.

Весь остаток ночи канадец Дик и Лоран только и делали, что отгоняли вампиров от мертвого тела Менуали.

Когда проснулись Кэрби и Джильпинг, то чрезвычайно удивились, услыхав о ночном происшествии. Они так крепко спали, что не слыхали ровно ничего. Джильпинг от души пожалел бедного юношу и даже взялся было за Библию, чтобы прочитать псалом, но Дик убедил его не делать этого.

- Я знаю, мистер Джильпинг, - сказал он, - что у вас намерение очень хорошее, но ведь вас уж приняли раз за колдуна. Если подойдет Виллиго и увидит вас с книгой, то подумает, что вы произносите какие-нибудь заклинания. Это рассердит его, и тогда я не ручаюсь за последствия.

День прошел благополучно. Под вечер небо заволокли тучи, и вдали стал погромыхивать гром. Стояла страшная духота, как всегда бывает перед разряжением природного электричества.

Черный Орел все еще не подавал признаков жизни. Оливье начинал беспокоиться.

- Что это он не идет? - заметил он с тревогой. - Уж не случилось ли с ним беды?

Почти сейчас же вслед за его словами вдали послышался крик скватер-клока, птицы, похожей на сороку и прозванной так (часы скваттера) за то, что она кричит всегда перед утром и перед вечером.

- Вот и он! - заметил Дик своему другу.

- Как он похоже кричит! - отвечал Оливье. - Я бы так и подумал, что это сорока.

- О, туземцы на этот счет мастера. Они так хорошо умеют подражать всяким животным, что просто не отличишь. И заметьте: каждый крик имеет у них свое значение. Да вот вам: Виллиго крикнул два раза. Подождите еще немного, и будет третий крик.

Действительно, третий крик не заставил себя ждать.

- Три раза, стало быть, - продолжал Дик. - Первый крик означал, что я должен обратить внимание; второй значил: "это я"; третий: "кругом все благополучно". Если бы крик послышался только два раза, то это значило бы, что враги недалеко; если бы только один раз, то это уж была бы тревога, то есть "враги здесь, вооружайтесь".

- Все это очень остроумно, но разве враги не могут узнать значение этих сигналов?

- Да, но во время войны это условное значение постоянно меняется, как у нас пароль и лозунг. Наконец, выбираются крики разных животных и с разными интонациями, так что враг, если пожелает руководствоваться этими сигналами, в конце концов только спутается.

Разговор был прерван приходом Черного Орла. Нагарнукский вождь медленно шел берегом реки, точно делал простую прогулку. Но он был не один. С ним шел татуированный воин, лишенный оружия и по всем признакам дундаруп. Канадец удивился было, что это значит, но вдруг заметил, что руки пленника связаны под локтями при помощи палки и ремня из шкуры кенгуру и что Виллиго тащит пленника за ремень, захлестнутый на шее мертвым узлом. Освободиться пленник не мог, а если бы стал упираться, то мертвый узел задушил бы его.

Кроме того, у пояса Черного Орла было привешено шесть свежих скальпов.

Весьма странной является эта общность обычая скальпировать убитого врага у краснокожих туземцев Америки и чернокожих племен Австралии, никогда не приходивших между собой в соприкосновение. И не в этом только обычае сказывается известная общность нравов и обычаев между этими двумя совершенно различными расами. Впрочем, все это читатель узнает из нашего рассказа о пребывании наших героев в стране нагарнуков, где мы ознакомим их со сказочным прошлым этого племени, с легендой об его происхождении, с их нравами и обычаями, их верованиями и суевериями. На основании рассказов первых путешественников, посетивших Австралию и не проникавших далее побережной полосы, долгое время полагали, что все туземцы Австралии принадлежат к тому же безобразному и уродливому типу меланезийцев, столь близкому к обезьянам. Тогда как на деле это вовсе не так. Англичане, которые не признают иного способа колонизации, как избиение туземцев и заселение страны англосаксами, находили для себя выгодным поддерживать это заблуждение, которое могло служить до известной степени оправданием их бесчеловечной жестокости. Но теперь, когда стало известно, что Тасмания и Центральная Австралия имели культурное население с классически прекрасными формами и вполне способное усвоить европейскую цивилизацию, теперь уже поздно спасти эти вымирающие племена от окончательного исчезновения. Все они или перебиты, или затравлены, как дикие звери, этими худшими дикими зверьми, прибывшими из Англии, так что невольно рождается вопрос, кто же были истинные дикари, австралийские туземцы или англичане.

Когда Труганина и Ланнэ, эта последняя австралийская чета, эти последние представители той высокой туземной расы, о которой мы говорили, были преданы земле, английское правительство распорядилось воздать им воинские почести при погребении: били барабаны, гремели салюты, и войска брали на караул. Так приветствовали англичане окончательное уничтожение человеческой расы, истребленной ими и их пресловутой цивилизацией.

Увидав пленника, канадец невольно содрогнулся при мысли об участи, которая ждала несчастного дундарупа. Он поспешил предупредить своих друзей, чтобы те не вмешивались в кровавую тризну.

- Ради всего святого на свете, - говорил он, - держитесь в стороне, что бы вам ни пришлось здесь увидеть. Против вековых предрассудков ничего не сделаешь. Если вы хотя бы в чем-нибудь помешаете Черному Орлу во время похоронного обряда, то наживете себе в нем непримиримого врага.

- Дик прав, джентльмены, - вставил свое слово Кэрби, тоже знавший кое-что об обычаях дикарей, - Дик совершенно прав. Предупреждаю вас: ни одного слова, ни единого жеста, Боже вас сохрани! Вы ничего не добьетесь, а лишь приведете Виллиго в такую ярость, что он готов будет вас всех истребить. Он этого, вероятно, не сделает из уважения к своему брату Тидане, но все-таки будет вашим врагом на жизнь и смерть.

- Но что же такое здесь будет? - спросил Оливье, бледнея от волнения.

- Тише!.. Он подходит. Так знайте же и берегитесь!

Виллиго приблизился к привалу, таща своего пленника.

Скажем несколько слов в объяснение этих предостережений. У нагарнуков нет жрецов в собственном смысле, а есть только кораджи, или колдуны, которые играют роль предсказателей, а не жрецов. Религиозные обряды при рождениях, свадьбах и похоронах исполняет всегда сам глава семейства без всякого участия колдунов. Покойников своих нагарнуки сжигают, веря, что тела умерших в виде дыма поднимаются на луну и там соединяются с душою, принимая снова прежний состав и форму. Люди, умершие без погребения, носятся над землею в виде "каракулов", или беспокойных духов, не соединившихся с телом. Эти каракулы поджидают удобного случая, чтобы овладеть чьим-нибудь телом во время погребения и унестись на луну. Тогда душа от украденного тела остается блуждать на земле в виде каракула. Нет выше несчастья, как иметь каракула в семье; он постоянно допекает своих родственников, и единственное средство избавиться от него - это принести ему в жертву пленника, чтобы каракул мог овладеть его останками, превращенными в дым. Чтобы этого не случилось, при похоронах произносятся всевозможные заклинания, сопровождаемые пляской вокруг сжигаемого тела и диким воем. Позор тому главе семейства, который пропустит хотя бы малейший обряд: на него обрушивается вся вина за появление в семье каракула.

Каракулов все боятся. Самые храбрые из нагарнуков бросаются на землю и закрывают себе лицо, только бы не видать страшного привидения.

Теперь понятно, что могло бы произойти, если бы европейцы помешали Черному Орлу при исполнении обряда. Их не спасло бы, пожалуй, даже заступничество Тиданы, и канадец поступил очень умно, что предупредил их.

Когда Черный Орел подошел к своим друзьям, то они заметили у него на лице глубокое волнение, которое он тщетно старался скрыть под маской величавого спокойствия.

Канадец, знавший, как надо говорить в подобных случаях, приветствовал его следующими словами:

- Дундарупы трусливые псы. Они храбры перед юношей, но бегут от сурового воина.

Черный Орел свирепо улыбнулся и указал на свои трофеи, говоря:

- Когда снег старости убелит голову Черного Орла, тогда не останется в живых ни одного дундарупа!

Затем он указал на пленника и продолжал:

- Это Урива, убивший Менуали. Урива последует за ним на костер.

- Нагарнуки трусливые совы, - заговорил пленник. - Они готовы прятаться в дуплах. Урива убил молодого нагарнука. Не жалко этих поганых птиц!

Европейцы все вздрогнули от этих слов. Виллиго запыхтел. Драма началась.

- Дундарупы великие воины, и Урива великий вождь, - отвечал Черный Орел с ужасающим спокойствием. - Урива давно искал случая пропеть военную песнь. Теперь у Уривы есть этот случай. Он запоет ее, уходя к своим праотцам.

- Они будут рады мне больше, чем вонючей птице, украсившей себя перьями Черного Орла! - отпарировал пленник.

При всяком другом случае за подобным оскорблением последовало бы немедленное возмездие. Но у туземцев пленник имеет право браниться до самой последней минуты. Эта брань имеет обыкновенно целью вывести из терпения мучителей и заставить их поскорее прекратить мучения, что иногда и достигается. На это именно и рассчитывал дундаруп, покрывая Виллиго невыносимыми оскорблениями. Но он ошибался. Виллиго был старый воин, и нелегко было вывести его из себя. Урива понял это, и холодный пот каплями выступил у него на лбу.

- Моему брату жарко! - иронически заметил Виллиго.

Тогда Урива плюнул ему прямо в лицо. Это была последняя отчаянная попытка. Она едва не удалась. Вилиго вне себя замахнулся на пленника бумерангом. Канадец с облегчением вздохнул, радуясь, что все скоро кончится. Но то была одна минута. Виллиго разом успокоился и, близко-близко наклонившись лицом к лицу пленника, произнес со скрежетом:

- Береги слюни, Урива: пригодятся. Ведь тебе больше не пить.

- Пощади! - пролепетал вне, себя от волнения Оливье.

К счастью, это было сказано по-французски, и Черный Орел не понял.

- Ради Бога, молчите, иначе вы погибли, - шепнул канадец и, когда Виллиго повел пленника привязывать к дереву, прибавил торопливо: - Подумайте об участи жены Виллиго, о сожженной хижине... Поймите его чувства, и тогда вы сами извините его. Соберитесь с силами; вы даже уходить отсюда не должны!

- Но я не могу, не могу смотреть!

- А мне самому разве приятно? Но если мы уйдем, Виллиго примет это за жестокое оскорбление. В его глазах это будет равносильно нежеланию присутствовать на похоронах Менуали. Вспомните, Урива предательски убил юношу, который еще не был воином, а это у дикарей считается подлостью. Впрочем, есть одно средство спасти Уриву.

- Какое? - с живостью спросил Оливье.

- Убить самого Виллиго, который столько раз спасал вас от смерти!

Оливье в ответ на это печально поник головою.

- Таков здешний обычай, - заметил Кэрби, - и если вы когда-нибудь попадете к дундарупам, то ждите себе той же участи.

Между тем Виллиго, привязав пленника, устроил костер, еще раз омыл водою тело Менуали и положил его на костер. Обряд начинался.

С покойником по обычаю нужно было положить все его доспехи. Виллиго положил на костер подле тела бумеранг, стрелы, копье и пращу; на грудь покойника он поставил ящик с красками, чтобы покойнику было чем татуироваться на том свете; наконец, рядом же нашлось место и для задней ноги кенгуру, чтобы усопший воин не проголодался во время путешествия на луну.

При положении каждой вещи Черный Орел пел соответствующие песни.

Оливье с интересом следил за этими приготовлениями, и ему вспомнились прекрасные стихи Шиллера, где описывается погребение краснокожего индейца, которому в гроб кладут все вещи, любимые им при жизни:

В головах - облитый свежей

Кровью томагавк,

Сбоку - окорок медвежий.

Путь его далек.*

* Перевод гр. А.Толстого.

Сцена была и величественна, и исполнена дикой поэзии. Заходящее солнце окрашивало в багрянец и золото верхушки акаций и эвкалиптов, между тем как нижняя часть деревьев погружалась все более и более в тень, которая словно набегала неудержимою волной. Очертания леса все более и более сливались в сплошной туманный и темный фон, принимая отпечаток чего-то загадочного и таинственного.

С последним угасшим лучом солнца Виллиго запалил приготовленный костер. Огонь затрещал, вспыхнул, и красные языки принялись лизать поленья и сучья.

XV

Суеверия. - Бегство пленника. - Ранчо Кэрби. - Грозящая опасность.

Началась дикая, не поддающаяся описанию сцена.

Нагарнукский вождь принялся ходить вокруг горящего костра, напевая какие-то заклинания, чтобы прогнать злых духов, бродивших вокруг тела Менуали. Шаг его, сначала медленный, постепенно все ускорялся, а пение переходило в вой, сопровождаемый хлопаньем в ладоши. По мере того как разгорался костер и тело уничтожалось, требовались заклинания все более и более сильные и действительные. Бег требовался самый быстрый, чтобы злые духи как-нибудь тихонько не утянули кусочек тела. И бег начался бешеный, безумный, отчаянный, головокружительный; Виллиго делал такие громадные прыжки и так дико завывал, что графу Лорагюэ это кружение начинало казаться какою-то адскою пляской.

Вдруг подгоревшая середина костра с треском провалилась, рассыпав кругом искры и поглотив в недра свои полусгоревший труп. Виллиго испустил последний дикий вой и остановился. Дело его было сделано. Теперь можно было предоставить огню доканчивать уничтожение трупа. Злые духи уж больше не были страшны.

Пришла очередь пленника, который стоял ни жив ни мертв, глядя на обычное для всякого дикаря зрелище.

И не мудрено, что он стоял ни жив ни мертв. Ведь он тоже был австралиец и знал, какая участь его ждет. Он знал, что с него будут с живого сдирать кожу, но не разом, а медленно, постепенно, ремешками. Он знал, что затем у него будут отрывать сустав за суставом, стараясь не причинить серьезного органического повреждения, и что лишь к утру он будет брошен на костер, который положит желанный конец этим жестоким мукам.

Пользуясь минутой, когда Виллиго, задумавшись, окидывал последним взглядом догоравший костер, несчастный с мольбою протянул свои связанные руки к европейцам и сказал:

- Пощадите!.. Я не убивал Менуали...

И снова у Оливье невыносимо больно сжалось сердце.

Дундаруп был сам еще юноша; старый воин не дал бы себя так забрать и связать. Признание в убийстве Менуали было с его стороны пустою похвальбой в кругу своих, которую, на его беду, подслушал Черный Орел, ползком подкравшийся к лагерю дундарупов и давший самому себе клятву предать пытке убийцу племянника. Виллиго уже убил шестерых дундарупов, но тут у него явилась новая неотступная мысль: во что бы то ни стало овладеть убийцей. С этою целью Черный Орел стал подражать крику молодого кенгуру, дундаруп бросился на крик, Черный Орел завлек его в лесную чащу и взял в плен.

И вот теперь, находясь в крайности, молодой Урива обратил умоляющий взгляд на европейцев, надеясь найти в них хоть каплю сострадания.

Но что они могли сделать? Оливье мрачно глядел в землю, проклиная свое бессилие. Вдруг в лесу, несколько позади дерева, к которому был привязан дундаруп, послышались странные, нечеловеческие звуки. Виллиго, уже взявший в руки свой каменный нож, в изумлении остановился. Подняв глаза, он вдруг громко вскрикнул и кинулся ничком на траву, стараясь прикрыть голову травою и листьями и бормоча задыхающимся от страха голосом:

- Каракул!.. Каракул!.. Тирара матамое! (Привидение! Дух!.. Я погиб!.. Я проклят!..)

Оливье и его друзья тоже взглянули и увидали какую-то белую фигуру, двигавшуюся в кустах. Фигура произносила какие-то бессвязные слова. Удивленный граф хотел встать и подойти к фигуре, но Дик жестом удержал его на месте. Граф оглянулся, сосчитал товарищей и понял все.

Между тем Виллиго продолжал лежать ничком и кричал:

- Каракул!.. Каракул!..

А белое привидение двигалось вперед, крича все громче и громче.

Канадец и Кэрби беззвучно хохотали, взявшись за бока, и их веселость сообщилась графу. Пленник тоже завыл от ужаса и никак не мог успокоиться, хотя европейцы знаками показывали ему, что бояться нечего.

Привидение остановилось около пленника и завыло диким голосом на самом невозможном нагарнукском языке, пользуясь, вероятно, тем, что с привидений не спрашивают грамматических знаний.

- Но!.. Но!.. Инаро нара Менуали! (Я! Я! Я сам отомщу за Менуали!)

Дундаруп завыл еще пуще, умоляя о пощаде. Он испугался каракула больше, чем казни, от которой у него за несколько минут перед тем стыла кровь в жилах.

Комедия удалось вполне. Насчет Виллиго можно было быть спокойным все время, покуда будет продолжаться этот адский гвалт. Кэрби от смеха катался по траве, Дик просто задыхался, только Оливье и Лоран были сдержаннее и спокойно ожидали, что будет дальше.

Что касается Джильпинга... но дело в том, что его тут и не было. Именно он и исполнял роль каракула с таким замечательным для первого раза успехом. Покуда Виллиго вертелся волчком вокруг костра, Кэрби поговорил с будущим лордом Воанго, научил его нагарнукской фразе, и ученый геолог-миссионер решился принять на себя вид каракула. Он слазил в фуру, завернулся в простыню, отвинтил у кларнета рожок и, спрятавшись в лесу, начал дуть в него, приведя в ужас Виллиго и его пленника.

Однако шутку продолжать слишком долго было опасно. Пленник барахтался и мешал Джильпингу отвязать его. Тогда, чтобы его успокоить, Джильпинг вынужден был показать ему свое лицо. Дундаруп узнал его и от радости едва не лишился чувства. Джильпинг развязал его и знаком показал ему на лес. Урива сделал быстрый прыжок в сторону, но прежде, чем скрыться в лесу, повернулся лицом к европейцам, дотронулся правой рукой до земли, потом поднял ее к небу, наконец, протянул по направлению к европейцам и исчез в кустах.

Эта пантомима означала, что с этих пор дундаруп телом и душой будет принадлежать европейцам.

Джильпинг посвистал еще несколько минут в рожок кларнета, чтобы не дать Черному Орлу услыхать шум в лесу, потом скинул с себя простыню и спокойно вернулся на свое место.

- Виллиго, - сказал тогда канадец, - каракул ушел.

- Правду ты говоришь, Тидана? - отозвался Виллиго, все еще не поднимая головы.

- Честное слово. Он исчез в облаке дыма и унес с собой Уриву. Он хотел сам отметить за смерть Менуали, он так ведь и говорил. Это, должно быть, добрый, а не злой дух твоего семейства!

Эти слова успокоили нагарнука настолько, что он решился наконец поднять голову. Не видя больше привидения, он встал совсем. Ему и в голову не пришло заподозрить Джильпинга в коварной проделке; он чистосердечно поверил, что все было так, как ему сообщили.

На рассвете Черный Орел побросал остатки от костра в Лебяжью реку, и маленький караван тронулся в путь.

Но охоту пришлось прекратить, потому что нужно было двигаться вперед с осторожностью, так как Виллиго получил известие, что у нагарнуков открылась война с соседним племенем - нирбоасами.

Это известие очень не понравилось фермеру Кэрби, потому что его ферма стояла как раз на границе между обоими враждующими племенами и легко могла подвергнуться грабежу, особенно ввиду его дружбы с нагарнуками. Находясь еще в Мельбурне, он отправил к себе на ферму обоз в десять фур с разными припасами и теперь опасался за участь обоза. Свои страхи он сообщил канадцу, прося его повлиять на Виллиго, чтобы тот ускорил движение каравана.

- В каких отношениях были вы с нирбоасами до этого времени? - спросил Дик.

- В очень дурных. Первое время я с ними любезничал, дарил им ножи, поил водкой. Они вообразили, что это я плачу им дань, и сделались так нахально требовательными, что я стал гонять их с фермы. Теперь они мои враги.

- А ведь это с вашей стороны не очень благоразумно, хотя и понятно. Сколько у вас народу для защиты фермы?

- Во-первых, Анескот, брат моей жены и вместе мой управляющий, и затем семь человек американцев с Дальнего Запада, все испытанные, преданные друзья и товарищи. Кроме них, еще есть один бывший каторжник, я его держу для лошадей, он знает в них толк, так как он был барышником в Девоншире.

- Вы в нем уверены?

- А кто его знает?! Впрочем, вел он себя до сих пор на ферме хорошо. Зовут его Ольдгам.

- Да! - протянул канадец. - Вот что я вам скажу: нужно как можно скорее ехать на ферму. Далеко ли до нее, как вы полагаете?

- Миль двадцать, я думаю. На беду, эта фура тащится так медленно.

- Слушайте, Кэрби, так нельзя оставлять. Нужно ехать скорее. Поедемте с ними вперед на ферму. Может быть, мы все равно опоздаем, но по крайней мере сделаем все, что могли, и совесть наша будет покойна. Остальные наши товарищи пусть остаются при фуре; их без нас достаточно для ее обороны.

- Спасибо, друг, спасибо от всего сердца! - произнес глубоко тронутый скваттер, со слезами на глазах пожимая руку честного канадца.

XVI

Решение канадца. - Несчастье. - Помощь вовремя. - Исчезновение Ольдгама. - Появление Черного Орла. - Что делать?

Когда Дик и Кэрби сообщили об этом решении своим друзьям, то Оливье не пожелал пустить их одних, говоря:

- Мое присутствие здесь лишнее, а там, на ферме, дело идет о защите женщин и детей. Я тоже поеду с вами.

Канадец не знал, что ему делать. Ему и хотелось исполнить желание графа, так как для фермы лишний защитник был очень кстати, и вместе с тем он боялся уменьшить число товарищей Виллиго. Из затруднения его вывел сам Черный Орел, решивший вопрос по-своему.

- Молодой Лебедь (так прозвал он Оливье) прав, - сказал дикарь. - Пусть не только он, пусть и Лоран идет с вами. Я останусь вдвоем с Воанго. Этого совершенно достаточно для конвоя фуры.

Лоран даже вскрикнул от радости. Он уже начинал дрожать при одной мысли о разлуке со своим графом.

- Завтра вечером Виллиго будет на ферме! - прибавил вождь.

- А если тебе встретятся нирбоасы? - спросил Кэрби.

- Скваттер не знает Черного Орла, - гордо возразил нагарнук. - Завтра вечером Черный Орел будет на ферме.

- Берегите свою винтовку, мистер Джильпинг! - сказал канадец на прощание англичанину.

- Не беспокойтесь, сэр. Я позабочусь сохранить жизнь мужа своей жены и отца своих детей, а также будущего лорда Воанго из Воанго-Голля.

- Вперед, друзья! - крикнул канадец, и четыре всадника быстро помчались вдоль берега Лебяжьей реки.

Ничто не могло сравниться с радостью Кэрби при мысли, что он теперь поспеет на целые сутки раньше к своей семье, чем мог рассчитывать.

Дик и Кэрби мчались вперед остальных, но воздух был так спокоен, кругом такая тишь, и даже звук копыт их коней был не слышен в мягкой траве, что старые друзья могли так же беспрепятственно разговаривать между собой, как если бы они шли друг подле друга по садовой дорожке.

- Дик, - сказал скваттер, - я никогда не забуду этой услуги, которую вы оказали мне сегодня! Быть может, я буду обязан вам жизнью моей жены и детей, но если бы даже и не так, знайте, во всяком случае, что в австралийском буше есть человек, по имени Вальтер Кэрби, которому достаточно сделать знак, чтобы и жизнь, и достояние его были в полном вашем распоряжении, Дик, при каких бы то ни было условиях!

- Спасибо, Кэрби, - отвечал канадец, - дружба и расположение такого человека, как вы, всегда могут быть пригодны. Быть может, придет время, когда я обращусь к этой дружбе. Видите ли, мой друг, я не знаю Франции, родины моего отца и моей, хотел бы поехать туда и перевезти туда останки моего отца и умереть там. Но что буду я делать в этой совершенно незнакомой мне стране, я, старый лесной бродяга?! Нет, я чувствую, что умру здесь! Но здесь у меня нет никого близких и родных, и, мне кажется, очень тяжело подохнуть где-нибудь под кустом так, чтобы некому было даже закрыть глаза! Так вот я иногда думал, Кэрби, что, когда силы мои оставят меня и мне трудно станет бродить по лесам с ружьем за спиной, быть может, у вашего очага найдется и для меня местечко!

- Самое первое местечко, Дик! Самое почетное! - воскликнул растроганный скваттер.

- Мы некоторое время потеряли друг друга из вида, - продолжал канадец, - но ведь мы давно знаем друг друга... Помните, как мы в первый раз встретились с вами?

- Как же мне не помнить?

- То было на Муррее, близ Красных гор! Мы целый сезон охотились вместе, и в ту пору моя хижина не была так пуста и безотрадна, как сейчас!

- Я не решился вам об этом напомнить, Дик, но и посейчас не могу забыть, как весело и радостно звучало эхо буша, вторившее ее голосу, ее веселому смеху, которым она приветствовала каждый раз наше возвращение!

- Да, и ее не стало; она умерла год спустя, подарив мне ребенка, который не пережил свою мать... И вот я остался еще более одинок, чем прежде, и потому-то решился теперь, когда придет старость, попросить для себя местечка у вашего очага. Мы будем вспоминать о ней, будем говорить о ней, этом нежном цветке, увядшем в полном расцвете своей юной красоты!

И под впечатлением этих далеких, но все еще живых воспоминаний старые товарищи смолкли.

Лошади мчались во всю прыть, словно и они разделяли нетерпение своих всадников, и через несколько часов вдали показались крыши фермерских построек. Вдруг две из лошадей шарахнулись в сторону, и перед всадниками, как из-под земли, вырос какой-то туземец. Кэрби схватился за револьвер, но Дик остановил его, крикнув:

- Стойте! Ведь это Урива, которому мы спасли жизнь.

То был действительно молодой дундаруп. Одежда на нем была растрепана, он задыхался после чересчур быстрого бега. Долго он не мог выговорить ни слова, наконец отдышался и сказал:

- Скорее! Скорее! Нирбоасы напали на ферму еще с утра.

- Ура! Еще немножко, и мы будем там! - крикнул канадец, давая шпоры коню.

Лошади уже не бежали, а летели, вот и забор фермы, опрокинутый, сожженный... Вот и засыпанный штурмующими ров.

С полсотни разъяренных демонов, опьяневших от водки из ограбленных погребов, отчаянно лезли на приступ фермы. Еще минута - и все было бы уже кончено.

- Тидана!.. Вага!.. Тидана!.. Вайек!.. - закричал канадец, бросая в воздух этот грозный для нирбоасов крик.

На дворе фермы загнанные лошади пали, но они уже были не нужны. Умирающий Анескот и три женщины, ожидавшие смерти, заметили спасителей.

Нирбоасы обернулись. Грозен был для них Тидана, но зато их было пятьдесят человек против четырех. Тесными рядами кинулись они на непрошеных защитников, но магазинные винтовки разом заговорили, рассевая смерть в рядах дикарей. Через две-три минуты на земле лежало уже до двадцати трупов, остальные дикари кинулись врассыпную, но неумолимые винтовки продолжали свое дело и тут. Тщетно многие из нирбоасов падали на колени, прося пощады, никто не хотел щадить подлых убийц, не дающих пощады женщинам и детям. Все пятьдесят дикарей легли мертвыми около фермы скваттера Кэрби.

Фермер кинулся в дом, его окружили жена и дети, но у ног его лежал неподвижный Анескот, перед смертью утешенный тем, что его мужество не пропало даром.

Кэрби и Дик сосчитали уцелевших защитников фермы, в течение десяти часов успешно отбивавших яростный приступ. Из семи человек янки трое были убиты, а четверо ранены более или менее тяжело, но подавали надежду на выздоровление.

Поискали Ольдгама, но он куда-то исчез. Однако, по словам миссис Кэрби, он в начале штурма сражался вместе с прочими и даже выказал чудеса храбрости. Она сама видела, как он убил несколько туземцев.

Дикари атаковали ферму на рассвете, будучи вполне уверены в успехе, но жители фермы еще с вечера знали, что они окружены врагами. С бельведера было видно, как чьи-то черные тени шныряли по окрестностям.

Если бы нашим всадникам не встретился молодой дундаруп, то они приехали бы на четверть часа позже, и тогда все уже было бы кончено. Они нашли бы лишь груду развалин. Хотя на следующую ночь нечего было опасаться, однако защитники фермы позаботились привести в порядок все разрушенное. Выломанные двери заменили запасными, проломы заделали, окна вставили.

Запрягли лошадьми четыре повозки и свезли трупы нирбоасов в реку. Вечером Кэрби и канадец пошли делать обход вокруг фермы. Перед ними вырос туземец, покрытый кровью и грязью.

- Кто идет? - спросил Дик, прицелившись из винтовки.

- Виллиго! - отвечал знакомый голос.

- Черный Орел! - радостно вскричал канадец. - А где Джильпинг?

- Через час после вашего отъезда на нас напали нготаки. Я едва спасся, убив их около дюжины. Их было больше, чем деревьев в лесу. Воанго взят в плен.

- Да разве нготаки тоже воюют?

- Они в союзе с нирбоасами. Они хотят сжечь наши деревни и истребить наше племя. Но пусть они берегутся!

- Бедный Джильпинг! - сказал канадец. - Надобно его выручить. Во-первых, нельзя допустить, чтобы его предали пытке, а во-вторых, нам без фуры никак невозможно: там наше оружие. Счастье еще, что дикари не сумеют им воспользоваться.

- Да, это нужно сделать как можно скорее. Я не хочу, чтобы нготаки хвалились, что видели бегущего от них Виллиго.

- Черный Орел устал, ему нужно отдохнуть...

- Черный Орел не баба, он не нуждается в отдыхе!

- Так когда же нам отправляться?

- Завтра будет уже поздно. Нужно сейчас.

- Хорошо, я готов.

Три друга вернулись на ферму и заперли за собой калитку. Солнце опустилось за Красные горы, долина и лес окутались темнотою. Кругом фермы стали слышны какие-то зловещие звуки, похожие на стоны и хрипение умирающих.

- Слышите, друзья? - спросил Оливье.

Кэрби и его гости поднялись на бельведер; в кустах скользили какие-то тени, и по временам ветер доносил как будто жалобные заклинания.

- Это раненые, собравшиеся с силами и помогающие встать тем, которые сами не могут.

- Если вы уйдете, господа, - сказал испуганный скваттер, - на ферму опять нападут враги.

Положение было в высшей степени тягостное.

XVII

Предсказание Виллиго. - Страшная ночь. - Чертов пик. - Ночная экскурсия Виллиго.

Первые часы ночи прошли в постоянной тревоге. Друзья несколько раз повторяли обход вокруг фермы. Крики раненых утихли, но черные тени по-прежнему мелькали в темноте. Это обстоятельство заставило канадца и нагарнукского вождя изменить первоначальный план. Они не могли оставить Кэрби и его семейство в таком опасном положении.

Даже если бы Виллиго с самолюбием дикаря продолжал настаивать на немедленном преследовании нготаков, от которых ему пришлось бежать, то Дик не пошел бы с ним. Для него важнее было защитить ферму, нежели удовлетворять самолюбие дикаря. Вместе с тем без содействия Оливье и Лорана невозможно было и думать об экспедиции, а граф д'Антрэг решительно высказался за то, чтоб остаться на ферме.

Черный Орел сделал вид, что соглашается с общим мнением. В последние дни он вообще казался мрачным и озабоченным, разговаривал с друзьями редко, и больше о вещах неважных, часто куда-то отлучался и вообще держал себя чрезвычайно странно, так что Оливье даже однажды заметил про него:

- Точно заговорщик.

Читателю хорошо известно, в чем состоял этот заговор, но друзья Виллиго ничего еще не знали в то время.

Около полуночи, когда совершенно сделалось темно, наши пионеры заметили вдали перемежающееся пламя костров, что чрезвычайно заинтересовало Лорана и Оливье. Они обратились к Кэрби, который им объяснил:

- Это Чертов пик дает себя знать.

- И через три дня он так даст знать о себе, что младенцы будут помнить! - прибавил Виллиго.

Сами по себе эти слова были очень просты, но дикий вождь произнес их таким свирепым голосом, что Оливье невольно вздрогнул.

- Что хочет этим сказать вождь? - спросил молодой человек.

- То, что скоро для всего bush'a будет праздник, и моя убитая жена запляшет от радости в стране праотцев.

- Право, Виллиго, ты теперь говоришь, как кораджи! - засмеялся канадец.

- Тидана правду говорит. Черный Орел действительно кораджи... Он предсказывает будущее, и очень недалекое будущее. Скоро раздадутся веселые крики вагуний, птиц смерти.

- Я ничего не понимаю, Виллиго!

- А когда брат Тиданы поймет, он тоже запляшет от радости, потому что если бы дом Тиданы не подожгли, то бедная молодая белая женщина не умерла бы от страха. Так я говорю, скваттер Кэрби?

При этих словах вождя вся кровь прилила к щекам Дика. Он невольно перенесся мыслью к тому, что было с ним самим пятнадцать лет тому назад, и почувствовал в сердце холод.

- Зачем вспоминать старое, Виллиго? - печально упрекнул он своего друга.

Черный Орел наклонился к нему и тихо-тихо, так что никто не слышал, шепнул на ухо:

- Отчего не вспоминать старое, Тидана, когда мщение приближается?

Дик задрожал... Он хотел ответить, хотел спросить, но дикарь отошел от него, и Дик так и остался с вопросом, вертевшимся на языке. Было очевидно, что Черный Орел больше ничего не скажет.

Странные речи Виллиго помешали Кэрби докончить свое объяснение. Теперь фермер продолжал:

- Чертов пик - это огнедышащая гора, единственный вулкан в Австралии, несмотря на вулканическое строение ее почвы.

- И он в течение круглого года постоянно извергает такие фонтаны огня и пламени, как сейчас? - спросил Оливье скваттера.

- Нет, он отличается той удивительной странностью, что сила его извержения обратно пропорциональна приросту и убыли месяца!

- Что вы хотите этим сказать, Кэрби?

- Именно то, что извержение пламени и горящей лавы усиливается, по количеству и объему, по мере того, как луна идет на убыль, а когда от нее останется на небе только едва заметная серебряная полоска, сила извержения достигает своего апогея и затем начинает ослабевать по мере прибывания месяца, так что к полнолунию от извержения остается только едва приметная струйка синеватого дыма. Кроме того, у подножия этого вулкана находится озеро, наполненное серными осадками и жидкими выделениями нефти, в которое вулкан во время сильных извержений вливает свои отбросы, и, что при этом особенно странно, как бы велико ни было количество извергаемой вулканом в озеро серной жидкости, уровень озера неизменно остается все тот же, ни на йоту не повышаясь и не понижаясь!

- Это можно объяснить какими-нибудь подземными стоками, отводящими избыток жидкости в период наибольшей прибыли ее! - заметил Оливье.

- Ваше объяснение, конечно, имеет некоторое вероятие, но я не сказал вам, что два раза в год это озеро совершенно пересыхает, так что по дну его свободно можно пройти пешком, не замарав сапога. Я сам сделал этот опыт и, несмотря на все свои старания, нигде не мог найти ни единой трещины почвы, которая могла бы служить стоком для вод!

- И это озеро находится на нашем пути в страну нагарнуков? - спросил граф.

- Да, вам придется перейти через Красные горы, а надо сказать, что в пору сильного извержения это путешествие не вполне безопасно!

- Как жаль, что наш почтенный товарищ, мистер Джильпинг, не увидит этих чудес австралийской природы, о которых он мог бы сделать такой интересный доклад своему королевскому обществу в Лондоне! - заметил Оливье. - Кстати, мистер Кэрби, не можете ли вы сказать, какая участь грозит нашему бедному другу? Виллиго, кажется, говорил о столбе пыток!..

- Черный Орел, вероятно, несколько увлекается своим чувством ненависти к нготакам: это, быть может, единственное туземное племя, у которого белому человеку не грозят ни пытки, ни смерть благодаря их религиозным предрассудкам. В глазах нготаков белые люди - это их воскресшие и вернувшиеся с луны предки, к которым они питают религиозное почтение. Они называют их "дедами" и относятся с уважением, но так как присутствие в деревне предка приносит, по их убеждению, счастье, то для того, чтобы он не мог уйти, его действительно приковывают к столбу на достаточно длинную цепь, чтобы он мог свободно двигаться, но не мог уйти за пределы селения. Быть может, именно об этом столбе и говорил вам Виллиго! Во всяком случае, Дик должен знать об этом, так как он не особенно встревожен участью вашего друга. Именно ввиду этого убеждения нготаков их соседство для скваттеров является более желательным, чем соседство какого-либо другого племени туземцев. Конечно, и они не откажутся при случае ограбить его, угнать скот, разорить ранчо, но никогда не решаются покуситься на его жизнь или жизнь его семьи.

В то время как происходил этот разговор, канадец задумчиво прохаживался по веранде бельведера. Целый рой воспоминаний вставал в его душе, и перед его глазами развертывались позабытые образы прошедшей юности. Так почти всегда в критические минуты человеку вспоминается его прошлая жизнь. Так же точно солдат, стоящий в траншее под свистом пуль и ядер, вспоминает веселые напевы, которые он певал в родном селе.

Среди воспоминаний Дика преследовала еще одна мысль.

"О каком близком мщении говорил Виллиго?" - спрашивал он себя мысленно в двадцатый раз и в двадцатый раз никак не мог придумать ответа.

Вдруг он почувствовал, что ему кладут на плечо руку.

Он обернулся.

Перед ним стоял Виллиго.

- Чего желает вождь?

- Виллиго хочет уйти с фермы.

- Один-то! В такую темноту! Да ведь тебя убьют!

- Нирбоасы трусливые собаки. Виллиго пойдет!

Дик знал упрямство нагарнукского вождя и перестал спорить. Он позвал Кэрби и велел ему стать на то место бельведера, где стоял прежде Черный Орел.

Бельведер окружала четырехугольная веранда. Было настоятельно необходимо, чтобы с каждой стороны стояло по дежурному, иначе ферму легко могли застать врасплох невидимые в темноте враги.

Когда Кэрби встал на место Виллиго, Дик быстро прошел по веранде и сделал наставление Оливье и Лорану, чтобы они все время глаз не сводили с вверенных их надзору сторон палисада фермы. Для большего доказательства, что ферма окружена врагами, канадец выстрелил из винтовки.

Не успел замолкнуть гул выстрела, как в окрестном лесу послышался треск сучьев и шорох ветвей. Это значило, что нирбоасы тесно обложили блокгауз, готовые напасть на него при малейшей оплошности гарнизона.

- Ты слышишь? - спросил Дик Виллиго.

- Да. Нирбоасы убежали, трусливые псы! - отвечал вождь с презрительной улыбкой.

Он сошел с бельведера, по жердочке перебрался через ров, хорошенько приладил за плечами винтовку, чтобы удобнее было ползти, и с минуту постоял на месте, приглядываясь к темноте.

Дик тревожно следил за ним глазами, готовясь каждую минуту бежать к нему на помощь. Но вот Виллиго выдвинулся вперед, прислушиваясь к смутному говору в неприятельском лагере, чтобы не наткнуться как-нибудь на враждебный пикет.

Число пикетов было так велико, что Виллиго сейчас же догадался о присутствии около фермы чуть не всего наличного войска нирбоасов. И он не ошибся. Нирбоасский поселок находился на берегу Сван-Ривер в нескольких милях ниже блокгауза.

Трупы убитых, выкинутые в реку, принесло течением в нирбоасскую деревню, и дикари поголовно восстали для того, чтобы отомстить.

Нирбоасы предварительно послали к своим союзникам-нготакам требование, чтобы те присоединились к ним для нападения на ферму. Но последние отвечали, что они вступили в союз с нирбоасами вовсе не для войны с белыми, что с белыми они воевать не желают и потому расторгают союз.

Таким образом, устроенный дундарупами с великим трудом союз трех племен против нагарнуков совершенно неожиданно распался. Теперь нагарнукам уже нечего было бояться; они были гораздо сильнее дундарупов и нирбоасов вместе взятых.

Известие о расторжении союза пришло как раз в то время, когда Виллиго задумал пробраться через нирбоасские аванпосты. Воины так заволновались, что начали сходиться кучками, перебегать с пикетов и вообще позабыли о предосторожностях. Это и дало Черному Орлу возможность благополучно пробраться через их ряды, да вдобавок еще подслушать их разговоры.

Радуясь тому, что он случайно узнал, Черный Орел продолжал тихо ползти мимо пикетов. Судьба Тиданы и прочих защитников фермы нисколько не беспокоила его. Он знал, что теперь нирбоасы сами получат новый тяжелый урок.

Когда Виллиго достаточно удалился от неприятельского лагеря, он встал на ноги и со всех ног пустился бежать к Лебяжьей реке, до которой и добежал в каких-нибудь полчаса.

Тщательно обследовав местность, он, должно быть, остался вполне доволен осмотром, потому что спрятался за куст на берегу и начал очень похоже подражать пению ночной птицы.

Не долго пел он. Ему вскоре отвечали точно таким же криком в лесу. Виллиго вышел из-за куста, встал на самом берегу реки и подождал немного.

Слабый крик гопо повторился ближе, где-то в листьях деревьев.

- Кто идет? - вполголоса спросил вождь.

- Коанук! - было ответом.

- Давно ли дожидается меня здесь Сын Ночи (перевод имени Коанук)?

- С заката солнца.

- Нирбоасы напали на ферму Кэрби, и Тидана с друзьями пошел к нему на помощь.

- Я это знаю!

- Оставшись один с Воанго, Черный Орел вынужден был бежать от нирбоасов.

- Я это знаю!

- А знает ли Коанук, что сделалось с Воанго?

- Воанго увели нготаки в свои деревни.

- Где Нирроба, Вайя-Нанди и Ви-Вага?

- Нирроба здесь и ждет твоих приказаний. Вайя-Нанди и Ви-Вага остались в лагере лесовиков.

- Далеко ли отсюда?

- Два часа ходьбы. Ты сам велел их вождю подойти поближе. Он так и сделал!

- Хорошо.

- Но только вождем у лесовиков теперь не Вилькинс.

- Не Вилькинс? Кто же?

- Вчера прибыл из Мельбурна сам мистер Боб. Он привез с собой Отуа-Но.

Это слово по-нагарнукски значит "двойное лицо". Так называли туземцы замаскированного незнакомца.

- Отуа-Но, который похищал друга Тиданы?

- Он самый. И они оба желают тебя видеть.

- Хорошо. Виллиго пойдет в лагерь лесовиков. Позови ко мне Нирробу.

- Я здесь, Виллиго! - отозвался, подходя, молодой воин.

- Слушай хорошенько, что я тебе скажу, да не позабудь моих слов, когда побежишь.

- Нирроба ничего не позабудет; он запрет свою память на ключ.

- Беги ты в наши большие деревни, перебравшись вплавь через Лебяжью реку, потому что иначе тебя схватят нирбоасы. Когда ты придешь, тебя позовут на великие советы, и ты скажешь: "Вот что Черный Орел поручил мне сказать: пусть воины прекратят войну с нготаками, потому что те уже прекратили войну с нами. Завтра от нирбоасов не останется почти ничего. Когда солнце закатится дважды, Черный Орел с Тиданой и белыми придет к подножию Красных гор. Он требует, чтобы на берегу озера Киуаи его встретили пятьсот воинов. Виллиго скажет им, что делать". Пусть же Нирроба запрет хорошенько свою память и отправляется в путь.

Не говоря ни слова, молодой воин повернулся, одним прыжком бросился в реку и вынырнул на гладкой поверхности ее в виде черной плывущей точки. Виллиго провожал его глазами до тех пор, покуда тот не вышел на противоположный берег. После того он обратился к Коануку, говоря:

- Теперь пусть Сын Ночи проводит Черного Орла в лагерь лесовиков.

И два воина дружным шагом углубились в bush.

Луи Жаколио - Пожиратели огня (Les Mangeurs de feu). 4 часть., читать текст

См. также Луи Жаколио (Louis Jacolliot) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :