Уильям Шекспир
«Зимняя сказка (The Winter's Tale). 1 часть.»

"Зимняя сказка (The Winter's Tale). 1 часть."

Перевод К. Случевского

ПРЕДИСЛОВИЕ.

По новейшим изысканиям "Зимняя Сказка" написана Шекспиром в 1610 году, и в первый раз была представлена на театре Глобуса 15-го мая 1611 года. Сюжет этой пьесы заимствован из новеллы Грина: "Дораст и Фауния", появившейся в 1588 году. Шекспир взял y Грина почти все главнейшие положения пьесы, изменив только её конец и выдвинув на первый план лица, которые в новелле, напротив, играют второстепенные роли; a именно: y Грина весь главный интерес действия сосредоточен на любви Дораста и Фаунии (Флоризель и Пердита "Зимней Сказки"); история же ревности короля Пандоста (Леонт "Зимней Сказки") составляет только пролог к этой любви. У Шекспира, наоборот, история любви Флоризеля и Пердиты скорее похожа на эпизод - если даже не на интермедию - и сущность всей драмы заключена в развитии характеров короля Леонта и жены его, Гермионы. Конец новеллы также изменен: y Грина жена Пандоста умирает действительно, тогда как автор "Зимней Сказки" избегает такой кровавой развязки и возвращает отысканную Гермиону Леонту. В прочих событиях пьесы Шекспир, вообще, остался верен Грину. Богемский король Пандост также ревнует свою жену, Белларию, к Сицилийскому королю Эгисту, и также велит бросить в пустынное место свою новорожденную дочь. Далее, сын короля, как и в "Зимней Сказке", умирает по приговору оракула. В истории любви молодого принца и принцессы y Шекспира есть опять небольшое отступление от новеллы. Там Дораст влюбляется в Фаунию не случайно, как y Шекспира, но находит ее, скрываясь бегством от отца, задумавшего женить его против воли на датской принцессе.

В любви к Фаунии особенно рельефно выставлена борьба Дораста с чувством долга и с мыслью о неравенстве состояний его и его возлюбленной - обстоятельство, совершенно опущенное Шекспиром. В конце новеллы, когда буря приводит беглецов к Пандосту, Грин заставляет старого короля влюбиться в Фаунию, что рождает новое положение действующих лиц, также выпущенное Шекспиром из пьесы, что, впрочем, было и необходимо, так как старый король кончает жизнь самоубийством, пораженный мыслью, что он был влюблен в родную дочь, между тем как Шекспир поставил себе задачей - кончить пьесу счастливым для всех действующих лиц образом. Вообще, относительно общего характера "Зимней Сказки" нельзя не заметить, что она носит на себе отпечаток желания автора избежать сильных и потрясающих сцен; и это желание понятно, как нельзя более, если вспомним, что пьеса принадлежит к последнему периоду деятельности Шекспира, когда им написаны "Буря", "Двенадцатая Ночь" и другия пьесы, в которых он, как бы утомленный жизнью и подавленный бурей страстей, выведенных им в предшествовавших пьесах, повидимому, искал успокоения для своего потрясенного духа изображением более светлых и более нежных образов. Таким образом и создался цикл вышеупомянутых пьес, к которым надо причислить и "Зимнюю Сказку". В этих пьесах гений Шекспира как бы углубился сам в себя и, отказавшись списывать жизнь с натуры во всей её наготе, стал вызывать образы своих произведений единственно из сокровищницы своего духа. При этом не отступая ни в одной черте этих образов от верности природе, он придавал общему их облику смягчающий грациозный характер, подобно тому как живописец, изображающий ангелов и мадонн, придерживаясь природы, создает, однако, лица, подобных которым нельзя встретить в действительности. Вообще, ряд этих пьес, по отношению ко всей деятельности Шекспира, играет роль интермедии, вводившейся в старинные драмы и имевшей целью развеселить и успокоить зрителей, потрясенных предшествовавшими сценами. Оттого и при чтении этого отдела Шекспировых произведений, мы никогда не будем потрясены, как при чтении "Гамлета" или "Отелло", но зато почувствуем тихое и отрадное удовольствие, которое способно помирить нас даже с темными чертами жизни, если именно оне выведены в этих пьесах.

"Зимняя Сказка" подкрепляет рельефнее всего высказанное нами мнение о перемене, происшедшей в характере Шекспирова творчества за этот период времени. Попробуем бросить взгляд на содержание пьесы, и посмотрим, какого развития следовало бы ожидать от подобного содержания при обыкновенном состоянии духа автора. Король, одаренный всеми благами жизни и пользующийся редким семейным счастьем, без всякого повода, только под влиянием какого-то болезненного состояния духа, начинает подозревать свою жену в неверности. Сначала он таит это подозрение в душе, лелеет его и развивает самыми парадоксальными выводами, наконец, не выдержав, делится своею мыслью с приближенным советником, который безусловно разбивает все основания его подозрительности. Тут мания короля вдруг обращается из искры в пламя. Он забывает все: здравый смысл, воспоминание о прежнем счастье, сознание достоинства монарха - все это не существует для него более. Свою жену он велит бросить в тюрьму и судить публично, как обыкновенную преступницу; родную дочь отдает на съеденье зверям, наконец, возстает даже на приговор судьбы, когда оракул, на решенье которого он сначала сам положился, приносит ему ответ, противоречащий его несчастному безумию.

Вот в кратких словах факт, положенный в основание пьесы. Не в праве ли бы мы ожидать самой кровавой развязки от подобного положения? Какой ужасный урок мог бы дать человечеству гений, подобный Шекспиру, в случае если б душой его овладела вполне мысль показать, куда нас могут завести недоверие и подозрительность к нашим близким! Но что же сделал Шекспир? Задавшись мыслью вывести одни грациозные, тихие образы, он идет вразрез с естественным ходом событий и приводит пьесу к самому тихому и мирному исходу, подстроив и изменив, сообразно с этим тоном, и самые характеры действующих лиц. Это последнее обстоятельство лучше всего можно видеть из сравнения главных характеров "Зимней Сказки" с характерами, выведенными Шекспиром в "Отелло", так как обе эти пьесы родственны по главной идее. И Отелло, и Леонт - оба ревнивцы и, притом, ревнивцы упрямые, готовые принести все в жертву своей ложной идее. Но какая разница в исходе их несчастной страсти! В "Отелло" Шекспир рисовал с натуры, без всякой предвзятой мысли - и мы видим, с какой страшной и верной последовательностью приходит он к кровавой катастрофе, являющейся неизбежным исходом для такого состояния духа. Совсем другое видим мы в Леонте. Мнительный не меньше Отелло, он возращает эту идею совсем на другой почве. Отелло - человек решительный, человек дела; Леонт, напротив, сосредоточенный в себе резонер; он больше рассуждает, чем действует. Отелло в своей ложной идее убеждается другими, Леонт - выдумывает себе муку сам и, прежде чем начинает действовать, пытается убедить других в правоте своих поступков. Наконец, и после катастрофы (истинной в "Отелло" и предполагаемой в "Зимней Сказке") - оба героя действуют совершенно различно: Отелло лишает себя жизни, Леонт же осуждает себя на покаянье, которое длится целые шестнадцать лет и, будучи совершенно сообразно с его сосредоточенным, меланхолическим характером, дает в то же время автору возможность подготовить желанный счастливый исход пьесе.

Переходя к анализу характера королевы Гермионы, мы найдем и в нем те же тенденции автора - смягчить и ослабить общее его впечатление. Для доказательства сравним опять оба характера в упомянутых нами пьесах. Дездемона в "Отелло" - беззащитная женщина, y которой нет ничего, кроме чарующей прелести и безграничной любви - и когда её любви отказываются верить, то ей остается только умереть с словами, что она невинна. Этот чудный образ цветка, внезапно скошенного порывом бури, представляет превосходнейший контраст с неукротимым характером Отелло. Совсем другое видим мы в Гермионе. Она не только женщина, но и королева. Она не покоряется судьбе, как Дездемона, не падает безропотно под её ударами, но гордо встает на свою защиту, хотя и тут Шекспир сумел избежать всего резкого, представив в Гермионе тип олицетворенного гордого благородства, так что в положении, от которого можно бы ожидать в другом случае потока клятв, слез и упреков, зритель видит только спокойную пластическую фигуру благородной женщины, служащую как бы залогом того, что развязка пьесы будет лучше самого действия. Нельзя при этом не заметить, как грациозно и как сообразно с характером Гермионы выводит ее Шекспир в конце пьесы. Чистая, как мрамор, и холодная, как он, ко всему дурному, она действительно является в виде мраморной статуи, сходящей с своего пьедестала и вносящей опять мир и счастье в семью, страдавшую в её отсутствие. Эпизод любви Флоризеля и Пердиты составляет в "Зимней Сказке" прелестную интермедию, как нельзя лучше подготовляющую счастливую развязку после драматических сцен первых действий. В эпизоде этом мы еще более можем увидеть подтверждение высказанной выше мысли, что "Зимняя Сказка" написана Шекспиром под впечатлением того тихаго и спокойного настроения духа, лучшим плодом которого были y него "Буря" и "Двенадцатая Ночь". Флоризель и Пердита - это двойники Фердинанда с Мирандой, да и все, вообще, четвертое действие "Зимней Сказки" не что иное, как сколок с "Бури". И там, и здесь фон картины тихая сельская природа; героиня - найденное дитя, воспитанное в тишине лесов и богато одаренное одними безыскусственными дарами природы. И там, и здесь история первой любви двух невинных существ, кончающаеся светлою и тихою картиной невозмутимого счастья. Такое сближение положений не могло быть случайностью; и надо непременно предположить, что, создавая "Зимнюю Сказку", Шекспир действовал под особым впечатлением, и, задумав сюжет, годный для трагедии, переделал его на комедию, изменив, сообразно этому, и самые характеры действующих лиц.

Кроме перевода, сделанного для нашего издания К. К. Случевским, мы имеем перевод А. Л. Соколовского, (Шекспир, в переводе А. Л. Соколовскаго) - и прозаический, перевод "Зимней Сказки", сделанный г. Кетчером:

Зимняя Сказка. Шекспира Перевод с английского Н. Кетчера. ("Шекспир" 1866, ч. VI, стр. 1 - 105.)

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА.

Леонт - король Сицилии.

Мамилий - его сын.

Камилл

Антигон )его придворные.

Клеомен

Дион

Сицилийский дворянин.

Рожеро - богатый сицилианец.

Наставник Мамилия.

Служащие при суде.

Поликсен - король Богемии.

Флоризель - его сын.

Архидам - богемский вельможа.

Моряк.

Тюремщик.

Старый пастух, мнимый отец Пердиты.

Шyт - его сын.

Автолик - бродяга.

Время - являющееся в виде хора.

Гермиона - королева, жена Леонта.

Пердита - дочь Леонта и Гермионы.

Эмилия, приближенная Гермионы.

Паулина - жена Антигона.

Две дамы, приближенные Гермионы.

Мопса

) пастушки.

Дорка

Вельможи, придворные дамы, танцующие сатиры, пастухи, пастушки, стража.

Действие происходит в Сицилии и Богемии.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Сицилия. Одна из прихожих дворца Леонта.

Входят Камилл и Архидам.

Архидам. Если вам, Камилл, придется когда-нибудь посетить Богемию, по какому бы-то ни было случаю, схожему с тем, который приводит сюда меня, вы увидите, как велика разница между нашею Богемиею и вашею Сицилиею.

Камилл. Я думаю, что будущим летом король Сицилии отдаст Богемии тот визит, на который, приехав сюда, ваш повелитель имеет полное право рассчитывать.

Архидам. Если мы не можем блеснуть роскошью нашего приема, то постараемся, по крайней мере, быть радушными, потому что...

Камилл. Прошу вас...

Архидам. Нет, нет, правда - и я говорю вам это с полною откровенностью и знанием дела - мы не можем блеснуть тем же великолепием... и такою же... я не знаю, как бы это выразить? Мы поднесем вам усыпляющие напитки, чтобы вы не чувствовали, оставаясь вполне бодрыми, не могли различить недостатков приема; и, если вы не похвалите нас, то, по крайней мере, не будете бранить.

Камилл. Вы отплачиваете слишком дорогою ценою за то, что подносится вам от всего сердца.

Архидам. Поверьте мне, я говорю по личному убеждению, и только то, что подсказывает мне моя честь.

Камилл. Король Сицилии никогда не сможет выразить всей своей дружбы к королю Богемии с излишком. С детства взростали они вместе, и их взаимность пустила такие глубокие корни, что от них должны пойти отпрыски. С тех пор как годы возмужалости и королевские обязанности разлучили их, дружба их постоянно проявлялась подарками, письмами, рядом посольств; будучи разлучены, они, казалось, остаются все-таки вместе и как бы пожимают друг другу руку через пропасть, и обнимаются от крайних стран, враждебных один другому, ветров. Да сохранит Господь их дружбу.

Архидам. Мне кажется, что никакой злобе мира не изменить ея. Какое прелестное дитя ваш принц Мамилий! Ваш подростающий властитель обещает так много, как только можно себе представить.

Камилл. Совершенно разделяю ваши надежды: принц прелестное дитя; в нем есть способность молодить устаревшие сердца подданных; те, что ходили на костылях в день его рождения, желают жить для того, чтобы видеть его возмужалость.

Архидам. A разве, без этой надежды, были бы они не прочь умереть?

Камилл. Без сомнения, если бы не было других причин, привязывающих их к жизни.

Архидам. Не будь y короля сына, эти костыльники желали бы жить до рождения таковаго.

(Уходят.)

СЦЕНА II.

Роскошный зал во дворце.

Входят Леонт, Поликсен,Гермиона/Мамилий и придварные.

Поликсен.

Уж девять раз начальный рог луны

Пастух мог видеть в небе с той поры,

Как я покинул трон, и столько ж дней

Пройдет - но не успею я вполне

Всю благодарность выразить мою

За ваш прием; и как одна из цифр

Растет в значеньи, изменяя место,

Пускай мое последнее "спасибо"

Займет такое место вслед другим.

Леонт.

Оставь благодарить, еще успеешь.

Поликсен.

Но это будет завтра. Страшно мне

Подумать, что, в отсутствие мое,

Какое-либо зло в дому случилось.

Боюсь, чтоб ветер там не налетел

И чтоб мое предчувствие не лгало.

Затем, по правде, вас я утомил.

Леонт.

На столько крепок я, чтоб не заметить

Усталости.

Поликсен.

A все мне в путь пора!

Леонт.

Побудь еще неделю.

Поликсен.

Нет, на завтра!

Леонт.

Ну, полнедели, a затем ступай.

Поликсен.

Прошу тебя - не принуждай меня.

Нет в мире голоса, чтоб мог влиять,

Как твой, мне на сердце, и я б остался,

Когда бы в том была нужда какая:

Мои дела зовут меня домой.

Не пользуйся любовью, как бичем:

Гостить мне здесь еще - тебе быть в тягость

И в беспокойство; чтоб от них избавить,

Мой друг и брат, я говорю: прощай!

Леонт.

A королева? что ж она молчит?

Проси его!

Гермиона.

Я думала молчать,

Пока он клятву даст не оставаться.

Ты слишком холоден с ним в настояньях.

Скажи ему, что знаем несомненно,

Что все в Богемии спокойно; этим

Ты из упорства выведешь его.

Леонт.

Так, Гермиона.

Гермиона.

Если б он сказал,

Что сына хочет видеть - было б хуже.

Пусть только скажет это, и тогда

Держать его не будем; я и дамы

Его веретенами прочь погоним.

(Поликсену.)

Я в сделку с королем вступлю. Неделю

Пусть он останется; я обещаю,

Что если к ним Леонта отпущу

В Богемию, дам право удержать

Его на целый месяц дальше срока,

Хотя люблю Леонта, не теряя

Мгновенья, нужного чтоб маятник скользнул;

Люблю не менее, чем любят жены,

Которые верны своим мужьям!

Останетесь ли?

Поликсен.

Нет.

Гермиона.

Останьтесь, - да?

Поликсен.

Я, право, не могу.

Гермиона.

Здесь слово "право",

Как клятва, слишком слабо, чтоб унять

Мою настойчивость. Когда бы вы клялись

Так сильно, чтобы звезды сдвинуть с места,

Я все-таки скажу: вы не уйдете;

Что "право" не уйдете вы; что "право",

Когда его промолвит королева,

Не меньше значит, чем когда король

Его промолвит. Нет решите сами:

За друга или пленника считать вас?

За пленника - тогда за содержанье

Вы нам заплатите, благодарить

Не нужно будет. Поскорей ответьте:

Вы пленник или гость y нас? Вам "право"

Нельзя не согласиться быть y нас

Тем или этим.

Поликсен.

Если так - я гость!

Быть пленником, без мысли об обиде -

Нельзя, a мне обидеть вас трудней,

Чем вам обиде той назначить кару.

Гермиона.

Вот это хорошо. И я вам буду

Не мрачною тюремщицей - хозяйкой

Приветливой; ну расскажите мне

Хоть что-нибудь о тех годах, когда

Леонт и вы, вы юношами были,

Должно быть, резвыми, шалили много?

Поликсен.

Отвечу я прелестной королеве,

Что мы стремились в жизнь, не озираясь,

Что наши "завтра" и "сегодня" были

Похожи друг на дружку и что юность

Казалась вечною.

Гермиона.

A мой супруг,

Конечно, был резвейшим из обоих?

Поликсен.

Мы были, как барашки - близнецы,

Что в блеске солнца, будто в шутку, бьются.

В невинности наивной я и он

Считали невозможным зло в других,

Как и в себе. И если б нам пришлось

Такую жизнь продлить и наша кровь

Не подсказала нам других стремлений,

Могли бы мы на небеса предстать

В числе "невинных", если б не зачесть

Греха - наследья праотца людскаго.

Гермиона.

Но этим вы даете мне понять,

Что позже наверстали?

Поликсен.

Королева!

Конечно, искушенья наступили

С годами, только потому что та,

Что мне теперь жена - была дитятей,

Когда мой ус едва лишь пробивался,

A ваши прелести не ослепили

Очей Леонтовых.

Гермиона.

О, ради Бога!

Не делайте дальнейших заключений,

А то меня и королеву вашу,

Представите вы демонами злыми,

Причинами падений. Мы простим

Ваш грех, загладим свой, но докажите,

Что вы впервые с нами согрешили,

Грешите с нами, a ни с кем другим,

Как только с нами.

Леонт.

Что ж, согласен он?

Гермиона.

Он остается.

Леонт.

Мне он отказал!

Ты Гермиона дорогая, право,

Не говорила лучше никогда.

Гермиона.

Как никогда?

Леонт.

Раз, только раз один.

Гермиона.

Сегодня был второй, когда же первый,

Скажи? Меня как птичку, похвалами

Вскорми. Похвальное деянье, если

Его не ценят, гибнет; вместе с ним

И тысячи других хороших гибнут,

Не проявляясь. Похвала - награда!

Ты сладким поцелуем подгоняешь

Меня на сотни миль, a шпорой только

На несколько шагов. Однако - к цели.

Последнее хорошее деянье

Мое - что короля остановила.

A - первое? Второму старший брат

Имеется, так заключаю я.

Из ваших слов. Скажите же скорее,

Сгораю нетерпением узнать.

Леонт.

В те дни, когда в три месяца тяжелых,

Тобой измучен, наконец, успел я

Тебя принудить руку мне открыть,

И сжал ее в своей руке, и ты

Проговорила мне: "твоя навеки".

Гермиона.

Ты прав, то было славное деянье!

Итак, я дважды складно говорила.

Речь первая - дала мне короля

Навеки, речь вторая - друга, только

На краткий срок.

(Протягивает Поликсену руку.)

Леонт (в сторону).

Не в меру горячо!

Так близким в дружбе быть - кровь примешать!

В груди моей щемит, и сердце бьется

Невесело. Прием его по виду,

Конечно, честен и невинен; он

Хорошим кажется и откровенным,

И им к лицу - я это признаю.

Но это рук пожатье, этот трепет

Ласкающихся пальцев, и улыбки,

Как перед зеркалом, друг перед другом,

И вздохи, как y раненой козули,

Мне не по сердцу и не по уму.

Мамилий! ты мне сын?

Мамилий.

Да, сын!

Леонт.

Так, так!

Мой петушок-цыпленок. Нос твой грязен;

На мой походит, говорят. Идем!

Прибраться надо, мытым надо быть,

Не только мытым - чистым. Бык, корова,

Теленок, всем им надо прибираться.

(Смотрит на Гермиону и Поликсена.)

A все они друг дружке руку жмут...

Ну, мой теленочек, пойдем. Ты мой

Теленочек?

Мамилий.

Да, если хочешь, так.

Леонт.

Нет шкуры y тебя, нет украшений

На голове, чтоб быть совсем похожим

На батюшку. A все же говорят,

Что схожи мы, так как яйцо с яйцом;

То бабы говорят, чтобы болтать!

Но, будь оне фальшивы, как кусок

Материи дурной, в окраске черной,

Как ветер, как вода, как цифры кости

Игральной, в шулерских руках - a все же -

Ты схож со мной! Приди ко мне, мой мальчик,

Глянь оком голубым в меня, мой милый!

Кость от костей моих! нет, невозможно,

Чтоб мать могла твоя... могла бы вправду...

О страсть! ты в сердце будто нож стремишься,

Возможным делаешь, что невозможно,

Братаешься с виденьем сна, с обманом...

(Как может это быть?) с тем, что ничто?

Что ж удивительного, если мы

Объединяем то, что есть по правде,

С тем, что обман, видение, пустое...

Объединяем больше, чем хотим!

И вот, я чувствую, как отравляешь

Ты мысль мою и убиваешь мозг.

Поликсен.

Что думает Сицилия?

Гермиона.

Разстроен,

Как будто бы король?

Поликсен.

Скажи, Леонт,

Что сделалось с тобою, брат любезный?

О чем ты думаешь?

Гермиона.

Глядишь, как будто

Тебя далеко мысль твоя уносит?

Здоров ли ты?

Леонт.

Я? ничего! здоров! (В сторону.)

Как часто в нас природа выдает

Другим свое безумие и нежность,

Нас делая игрушкой бессердечных!

На мальчика взглянув, я вспоминаю

(Уж двадцать три тому минуло года):

В зеленой бархатной ходил я куртке,

Коленки были голы, мой кинжал

Чтоб своему владельцу не вредил он,

Что часто с украшеньями бывает,

Был тщательно обвязан. Как похож

Я был тогда на этого малютку!

(Сыну.) Скажи, дружок, поддашься ль ты обману?

Мамилий.

Нет. Я драться буду!

Леонт.

Драться? ну, желаю

Тебе я счастья! Брат, скажи, твой сын

Тобой любим не менее, чем нами

Мамилий?

Поликсен.

Да, когда бываю дома,

Он мне - мое занятье и забава:

То верный друг, то враг непримиримый,

Мой льстец, мой воин, мой советник важный;

Короче, он мне все! он сокращает

Июльский длинный день в декабрьский краткий,

И вереницей всяческих забав

Ребяческих, мне разжижает мысли,

Готовые свернуть во мне всю кровь.

Леонт.

Совсем, как мой здесь y меня; теперь

Идем мы с ним вдвоем и оставляем

Тебя, король, твоим занятьям важным.

Ты, Гермиона, докажи приемом

Насколько любишь моего ты брата;

Что дорого y нас - дай за ничто.

Вслед за тобой и сыном он мне ближе

Всех, всех других.

Гермиона.

A ежели искать

Нас будешь, мы в саду к твоим услугам;

Там будем ждать вас.

Леонт.

Это, как угодно.

Уж я найду вас, если только вы

Под небом будете. (в сторону.)

Забросил я

Крючок с наживкой. Им он незаметен...

Ну, клюй же, на, бери...

(Следит за Поликсеном и Гермионой.)

О, как она

К нему свой рот протягивает клювом,

Кокетством женщины вооружаясь

На глупость мужа!

(Уходят Поликсен, Гермиона и свита.)

Вот они исчезли!

Безпомощно, во весь мой лоб рогат!

Ступай, сынок, играть, ведь, мать играет,

И я играю, но презлую роль,

Ведущую ко гробу. Свист, смешки

Послужат звоном колокольным мне

В час похорон! Иди, дитя, играй.

Когда не ошибаюсь, вечно были

Рогатые мужья; таких не мало,

Что обнимая в эту, вот, минуту

Свою жену, совсем не склонны мыслить,

Что дверь была открыта до него

Улыбочкой снабженному соседу.

Да, в этом утешенье, что другие

Такие же находят двери дома

Открытые, как я, и против воли.

Когда б все те мужья, которым жены

Неверны, предались своей печали,

Десятая повесилась бы часть

Мужей несчастных. Доктор тут бессилен.

Тут сводничает некая планета

Неотразимая, когда засветит

На север или юг, восток иль запад.

Отсюда - вывод: женщины не спрятать;

Она врага и выпустит и впустит,

И тысячи мужей страдают тем же.

Мы так и будем знать. Ну, что, Мамилий?

Мамилий.

Мне говорят, я на тебя похож.

Леонт.

Что ж? Это утешенье. Эй! Камилл!

Камилл.

Что нужно королю?

Леонт.

Ступай, Мамилий,

Играй, мой умница!

(Мамилий уходит.)

Камилл, ты слышал:

Король гостить здесь остается?

Камилл.

Слышал.

A как вам много стоило труда,

На якоре его здесь удержать:

Бросали якорь вы - он все срывался.

Леонт.

A ты заметил?

Камилл.

Не сдавался он

На ваши просьбы; на дела свои

Настойчиво ссылался.

Леонт.

Ты заметил?

(В сторону.)

Так, значит, я заметил не один,

Заметили еще другие, шепчут,

Что я, король, уже... должно быть, зло

Довольно сильно, если я последним

Его заметил. Разскажи, Камилл,

Как это сделалось, что он остался?

Камилл.

Поддался просьбе доброй королевы.

Леонт.

Да, королевы, так, но доброй - это

Должно б так быть - оно и да, и нет.

A ты скажи, Камилл: к соображенью

Такому ты один пришел? быть может,

Другие тоже? Губчатый ум твой

В себя вбирает все соображенья

Не так, как прочие. Скажи ты мне:

Те, что глупей, сообразили тоже?

Толпа слепа для этаких вещей.

Камилл.

Для этаких вещей? Я смею думать

Всем ясно, что король здесь остается.

Леонт.

Что ясно?

Камилл.

То, что остается он.

Леонт.

Так, но зачем?

Камилл.

Чтобы исполнить просьбы

Как вашу, так и просьбу королевы.

Леонт.

Да, просьбу королевы чтоб исполнить.

Достаточно тебе, Камилл, вверял я

Все побужденья сердца, тайны мысли;

Ты, как отец духовный, облегчал

Мне грудь; но я тобой обманут

И в честности твоей ошибся я.

Камилл.

О! сохрани Господь!...

Леонт.

Меня от веры

В тебя, Камилл! Нет, ты совсем не честен.

A если ты и честен - то труслив,

И честности твоей мешаешь сам;

И ты одно из двух: или слуга,

Поверенный всех тайн моих, но слабый

Забывчивый, иль, попросту, глупец,

Смотрящий, как проигрывают ставки

За ставками, и видящий в игре

Не разоренье - шутку!

Камилл.

Мой король!

Когда б я был труслив, иль нерадив,

Иль просто глуп, то нет таких людей,

В которых эти качества порою

Не сказывались в жизни. Но допустим,

Что это так: что если нерадив

Я был сознательно - так это было

По глупости моей; когда глупцом

Казался, то по невниманью только

К последствиям; являлся трусом я,

Когда исход казался мне неясен -

Подобный страх доступен даже мудрым.

Все это слабости. Но не изъята

Тут честность! Умоляю вас, король,

Яснее говорить! Мою вину

Лицом ко мне поставьте: если я

Виновен - то сознаюсь!

Леонт.

Ты видал ли

(Не видеть ты не мог, когда твой глаз

Не слеп), слыхал ли ты (не слышать трудно,

Когда кричат), ты думал ли когда

(A можно ли не думать, мозг имея)

Что королева неверна? A если

Ты в том уверен (был бы стыд и срам

Свой ум, глаза и уши отрицать),

Так ты скажи мне прямо: королева

Простая... как бы мне её назвать...

Ту, что себя до свадьбы отдает?

Скажи, что да - и докажи, что скажешь.

Камилл.

Клянусь душой моей, я б не хотел

Стоять и слушать, как теперь случилось

Такое поношенье королеве -

И не отмстить! Нет, в жизни никогда

Не говорили вы подобной речи,

Чтоб вам так мало шла, как эта речь!

Еще раз повторить, что вы сказали -

Грешней, чем сделать то, в чем усомнились.

Леонт.

Шептаться, разве, ничего не значит?

Щекой к щеке и носом к носу быть,

И целовать хотя бы незаметно,

И прерывать нежданным вздохом смех

(Вернейший знак обмана), на конях

Бить стременем о стремя, по углам

Скрываться и желать, чтобы скорей

Часы мгновенья шли и полдень в полночь

Скорее обращался, чтоб ослепли

Все, все глаза, чтоб им одним глядеть

И для греха сходиться! Это ль вздор?

Тогда весь мир подлунный вздор, и небо

Такой же вздор! Богемия и та

Ничто, ничто - жена, и все ничто,

Все вздор!

Камилл.

Владыка мой и мой король!

Скорее излечитесь от безумья:

Оно опасно.

Леонт.

Да! но и правдиво!

Камилл.

Нет, государь.

Леонт.

Ты лжешь! все это правда!

Ты лжешь, и ненавижу я тебя,

И называю дураком безмозглым

Или притворщиком, который смотрит

Равно бесстрастно на добро и зло

И любит их равно! Будь кровь жены

На столько же, как жизнь ея, скверна,

Уильям Шекспир - Зимняя сказка (The Winter's Tale). 1 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :