Марриет Фредерик
«Браконьер (Joseph Rushbrook, or the Poacher). 2 часть.»

"Браконьер (Joseph Rushbrook, or the Poacher). 2 часть."

И Фернес подписался на вербовочном листе и получил серебряный шиллинг. Майор тем временем скрылся. Когда Фернес на другой день проспался, то оказалось, что его под конвоем везут в Портсмут. Никакие протесты не помогли. Фернес очутился матросом военного флота.

ГЛАВА XXVI

Джо опять встречает старого знакомого.

Около двух лет пробыл Джо канцлером казначейства при мистрис Чоппер. Иногда ему приходилось и трудно на этой работе, в особенности зимой, когда пальцы у него застывали до такой степени, что он насилу мог держать перо. Должность Джо было далеко не синекурой, вставал он рано и работал до вечера.

Нэнси стала относиться к Джо с большим уважение после того, как он предложил ей свой соверен, Джо тоже относился к ней дружески, потому что имел доброе и отзывчивое сердце. Она часто приходила в комнату мистрис Чоппер поболтать со старушкой и поглядеть на Джо, причем всегда приносила с собой иголки и наперсток, чтобы пересмотреть платье и белье мальчика и починить, что нужно.

- Я вас видела, Питер, как вы гуляли с Эммой Филипс, - сказала она ему один раз. - Откуда вы ее знаете?

- Я встретился с ней на дороге в тот самый день, когда шел в Грэвсенд.

- Вы разве имеете обыкновение заговаривать с каждой дамой, которую встретите на дороге?

- Вовсе нет. Но я тогда был очень печален, и она пожалела меня.

- Она, правда, очень добрый ребенок или, по крайней мере, была такою, когда я ее знала.

- А вы когда ее знали?

- Года четыре тому назад. Я ведь жила у мистрис Филипс, я тогда еще была хорошая.

- А чем же вы теперь плохая, Нэнси? - спросил Джо.

- Тем, что нехорошая, - отвечала Нэнси. - Не расспрашивайте меня, Питер, а то я заплачу. Скажите лучше, где теперь ваши родители?

- А я и сам не знаю. Я ушел из дома.

- Ушли из дома - и с тех пор не слыхали о них ничего и сами не писали им?

- Да.

- Почему же так? Вы такой хороший мальчик, и они, вероятно, тоже хорошие люди. Разве же нет?

Джо молчал. Как он скажет про отца, что он хороший, когда он совершил убийство?

- Почему вы не отвечаете, Питер? Неужели вы не любите отца с матерью?

- Напротив, я их очень люблю. Но писать им я не могу.

- Для меня самой многое непонятно относительно Питера и его родителей, - заметила мистрис Чоппер. - Браконьерство вовсе уж не такое тяжкое преступление, в особенности для малолетка. Во всяком случае я не вижу причины, почему бы ему нельзя было переписываться с родителями. Я надеюсь, Питер, что вы сказали мне правду?

- То, что я вам сказал, сущая правда. Но мой отец браконьер, это всем известно. Если меня не накажут, то накажут его и отправят в ссылку, потому что с меня снимут показание под присягой. И мне останется или лгать под присягой, или показывать на родного отца. Могу я на отца показывать, как вы полагаете?

- Нет, нет, дитя, это невозможно. Я понимаю, - сказала мистрис Чоппер.

- Теперь мне вас больше и спрашивать не нужно, Питер, - объявила Нэнси. - Я угадала все. Вы с отцом были на браконьерской охоте, наткнулись на сторожей, произошла схватка и даже пролилась, может быть, кровь. Так ли я говорю?

- Вы очень близки к истине, - сказал Джо, - но я не могу вам больше ничего сказать.

- И не говорите, милый Питер. Я отворю окно, а то уж у вас здесь очень душно.

Нэнси растворила окно и высунулась из него, рассматривая прохожих.

- Боже мой! Вот ведут пойманного дезертира со связанными руками! - воскликнула она. - Кто бы это был? Ах, знаю кто: это Сэм Оксенгэм с "Томаса-и-Мери". Да, это он, бедненький.

Джо тоже подошел к окну.

- Это что же за солдаты? - спросил он.

- Это не солдаты, это военные моряки - унтер-офицер и два простых матроса.

Когда они проходили мимо окна, Нэнси не удержалась и сказала громко:

- Господин сержант, вы и два ваших товарища молодцы, нечего сказать. Зачем вы так скрутили этого молодого человека? Неужели вы боитесь, что он один убьет вас троих?

Сержант и матросы разом взглянули в окно, увидели хорошенькую молодую женщину и засмеялись. Третий моряк, впрочем, смотрел не столько на нее, сколько на Джо, и смотрел пытливо. Джо узнал его, побледнел, как смерть, и быстро отодвинулся от окна.

- Что с вами, Питер? - спросила Нэнси. - Отчего вы так побледнели? Вы разве знаете этого человека?

- Знаю, - отвечал Джо, - и он меня знает.

- Чего же вы испугались?

- Посмотрите, ушел ли он, - попросил Джо.

- Да они прошли все, но он часто оборачивается и смотрит на наше окошко. Впрочем, это он, может быть, на меня оборачивается.

- Питер, чем встревожил тебя этот матрос? - спросила мистрис Чоппер.

- Он меня узнал, и теперь через меня доберутся до моего отца! - воскликнул Джо, заливаясь слезами.

- Передайте мне мою шляпу, Питер, - сказала Нэнси. - Я сейчас побегу и все разузнаю.

Она быстро сбежала вниз.

Мистрис Чоппер старалась утешить Джо, но успеха не имела. Ему все мерещились шаги Фернеса по лестнице (матрос был не кто иной, как Фернес).

- Мистрис Чоппер, я боюсь, что должен буду от вас уйти, как ушел от прежних своих друзей.

- Уйти от меня?.. Что ты, дитя мое, зачем? И как же я без тебя останусь?

- Мистрис Чоппер, я вновь повторяю вам, что я лично не сделал никакого проступка. Но меня ищут, обещана премия за мою поимку. Этот человек жил в нашей деревне и меня знает. Я знаю, он давно стремится заработать эту премию.

- Премия обещана? Значит, Нэнси правильно угадала: была пролита кровь?

Мистрис Чоппер заплакала.

Джо ничего не ответил, а прошел в свою спальню и стал связывать в узел свое платье и белье.

Покончив с этим, он сел на край постели и глубоко задумался, потом, незаметно для самого себя, положил голову на подушку и крепко заснул.

Тем временем Нэнси догнала моряков на улице и увидела, что они входят в трактир. Она вошла за ними, подсела, перекинулась несколькими словами с арестованным дезертиром, с которым была знакома, и завела беседу с Фернесом. Тот, по своему обыкновению, в скором времени напился пьяный и рассказал Нэнси всю подноготную об убийстве в Грасфорде. Под конец он тут же заснул, положив голову на стол, а Нэнси вернулась в квартиру мистрис Чоппер.

Старушка сидела со свечкой и перелистывала одну из своих счетных книг.

- Знаете, Нэнси, я всякий раз вздыхаю о вас, когда мне попадается на глаза счет за вашу свадьбу. Мне ужасно вас жаль.

- Если бы вы знали, мистрис Чоппер, до чего мне надоела моя жизнь, до чего я сама себе надоела! Так бы, кажется, и убежала куда глаза глядят. Как жаль, что мне нет необходимости спасаться бегством, как вот нашему Питеру.

- Питеру необходимо спасаться бегством? Что вы говорите, Нэнси? Разве он преступник?

- Я уверена, что нет, но все-таки его ищут. Я узнала от этого матроса все. Было совершено убийство. Где Питер?

- Крепким сном спит, и так сладко. Я пожалела его будить.

- Спит, вы говорите? Ну, стало быть он не виноват. Я слышала, что преступники никогда не спят, как следует. Однако что он будет делать? Ведь у него, наверное, денег-то нет.

- Он столько сберег мне денег, Нэнси, что не будет теперь нуждаться, не беспокойтесь, - сказала мистрис Чоппер. - Но только я никак не могу с ним расстаться. Что я буду без него делать?

- Расстаться необходимо, мистрис Чоппер, иначе этот матрос выдаст его не сегодня, так завтра, и Питера схватят. Если вы действительно его любите, то вы дадите ему денег на дорогу и отпустите его. Вот бы было хорошо и мне убежать заодно с ним! Как бы я желала!

- А что же? Очень хорошо. Отправляйтесь с ним, Нэнси, будьте при нем, заботьтесь о нем! Ходите за моим Питером! - сказала мистрис Чоппер, горько рыдая. - Идите, Нэнси, и начните другую жизнь. Мне самой будет легче, если я буду знать, что он не один, что при нем есть надежный человек.

- Неужели это правда? Неужели вы отпустите меня с ним? - вскричала Нэнси, падая на колени. - О, я буду ходить за ним, как мать за сыном, как сестра за братом! Дайте только нам средства уйти отсюда, и тогда мы оба будем благословлять вас - и праведник и грешница.

- Все сделаю, Нэнси, только отправляйтесь с ним. Я жалею, что я слишком стара, а то я бы сама с ним отправилась. Вот возьмите: тут 20 фунтов, это все деньги, какие у меня есть сейчас в доме.

Мистрис Чоппер сунула деньги в руку стоявшей перед ней на коленях Нэнси. Нэнси уткнулась лицом в фартук старушки и горько плакала.

- Ну, Нэнси, пойдем его будить. Пора, - сказала мистрис Чоппер, вытирая глаза фартуком. - Не следует терять времени.

Со свечкой в руке старушка подошла к спящему Джо.

- Ну, разве преступники так спят? Конечно, он не виноват ни в чем, - сказала она. - Питер! Питер! Вставай, дитя мое!

Джо встал, щуря глаза от света, но сразу стряхнул с себя весь сон.

- Я так и думал, что уже пора, - сказал он. - Мне очень, очень тяжело расставаться с вами, мистрис Чоппер, но я не виноват. Я ничего дурного не сделал.

- Верю, верю, но Нэнси узнала все, и я вижу, что тебе нужно бежать. Ступай! Да благословит тебя Бог! Трудно и тяжело будет мне без тебя, но что же делать. Постараюсь как-нибудь перенести.

Мистрис Чоппер крепко обняла Джо и сказала торопливо:

- Ну, скорее, скорее! Пора!

Джо и Нэнси вышли из дома, причем Нэнси несла его узел. Дорогой Нэнси попросила Джо немного подождать, а сама зашла на свою квартиру и вышла оттуда с собственным своим узлом. Они прошли вместе еще немного, наконец, Джо сказал:

- Спасибо, Нэнси. Теперь, я думаю, вам лучше вернуться к себе домой. Простимтесь.

- Нам нечего прощаться. Я иду с вами, Питер.

- Как со мной?

Джо помолчал и сказал:

- Нэнси, я с удовольствием сделаю для вас, что могу, но ведь у меня нет ни копейки денег сейчас. Конечно, я буду работать и делиться с вами, и надеюсь, что с голоду мы не умрем, но пока...

- О, милое, милое дитя! Да благословит вас Бог за эти слова! Но вы не беспокойтесь, лишений нам не придется терпеть, мне ведь провожать вас поручила сама мистрис Чоппер и дала денег для вас - это ваши деньги, вот они.

- Мистрис Чоппер очень добрая женщина. Но только зачем же вам-то уходить со мной? Вам ведь нечего бояться.

- Мне, может быть, есть чего бояться побольше, чем вам, - отвечала Нэнси. - Идемте, идемте же.

ГЛАВА XXVII

В которой колесо фортуны подводит нашего героя под колесо точильщика.

Пройдя мили три по дороге, Нэнси замедлила шаг, и у путников завязался разговор.

- По кассой дороге мы идем? - спросил Джо.

- Мы как раз пересекаем местность по прямой линии от Грэвсенда, Питер. Впрочем, вы ведь не Питер, а Джо. Мне моряк сказал, что вас зовут Джо Рошбрук. Я теперь так и буду вас звать, а вы, пожалуйста, зовите меня Мэри. Мне хочется забыть свою прежнюю жизнь, сбросить с себя все, что о ней напоминает, даже имя.

- Хорошо, Мэри, я сделаю, как вы желаете. Но скажите, для чего вы убежали из Грэвсенда? Чего вы-то испугались? Я - другое дело, я боюсь, что меня арестуют.

- А я, Джо, убегаю от грядущего гнева. Мне хочется повести новую жизнь. Я буду искать места, хотя бы самого скромного, буду трудиться. Ни от какой черной работы не уклонюсь. Сделаюсь честной женщиной.

- Я очень за вас рад, Мэри. Я ведь к вам очень привязан.

- Я знаю это, Джо. Вы первый человек, сделавший мне доброе дело. Я никогда не забуду, как вы мне отдавали ваш соверен и как потом всегда были добры ко мне. Постараюсь вам за это отплатить чем только могу.

Тут Нэнси рассказала Джо, как она выведала у Фернеса все сведения по его делу и как убедила мистрис Чоппер в необходимости бегства для их общего молодого друга.

- Я не верю в вашу виновность, - прибавила она. - Конечно, это вышло нечаянно.

- Я не делал этого, Мэри, ни нечаянно, ни нарочно. Но это не моя тайна. Я ничего больше не скажу. Ради Бога, не спрашивайте меня.

- Хорошо, не буду. Да и не мое это дело. У меня и своих насущных забот много. Однако мы шли всю ночь и ушли много миль. Светает. Я бы очень была не прочь отдохнуть.

- Я тоже. А где мы теперь находимся, Мэри?

- Недалеко от Мэдстона. Но это тоже большой город и почти рядом с Грэвсендом. Нам туда идти не рука. Там много солдат, которые меня знают. Теперь бы хорошо найти местечко, где есть вода, и отдохнуть.

Пройдя с милю, они увидали перед собой ручеек, пересекавший дорогу, напились воды и сели на бережку.

- Давайте, Джо, посмотрим, сколько у нас денег, - сказала Мэри (с этого момента мы будем так называть Нэнси). - Мне дала их мистрис Чоппер. добрая душа, на ваши расходы. Пересчитайте, Джо. Ведь это ваши деньги, мой друг.

- Почему же мои? Она нам обоим дала.

- Вовсе нет. Только вам. Возьмите их и спрячьте у себя. Ведь я могу от вас отделиться, и тогда вы останетесь без денег.

- Ведь и я могу от вас отделиться, если заставит необходимость, и тогда у вас тоже не будет денег. Вот как мы сделаем, Мэри... Мы разделим их пополам.

- Это пожалуй... Если меня ограбят дорогой, уцелеет ваша половина, и наоборот. Но кошелек будет считаться общим.

Они так и сделали: разделили деньги и спрятали у себя каждый свою половину. Потом Мэри развязала свой узел, достала большой платок и надела его себе на плечи. Яркие ленты у своей шляпки она переменила на темные, уничтожала у своей прически букольки и локончики и зачесала их совсем гладко на висках.

- Ну, Джо, скажите: какова я теперь?

- Гораздо, по моему, так лучше и...

- Что - и? Скромнее, хотите вы сказать? Приличнее?

- Вот именно.

- Я очень рада. Теперь, Джо, я буду искать себе места. Мы будем с вами брат и сестра. Родители наши были булочники и оба умерли. Вот и все.

- Но ведь мы не будем говорить, что мы из Грэвсенда?

- Нет. Мы скажем, что мы из Ротэма - это то самое местечко, через которое мы давеча ночью проходили.

Они пошли дальше и через полчаса пришли в одно селение, где сейчас же прошли на постоялый двор с трактиром.

Мэри поднялась наверх и переоделась, после чего окончательно приняла вид скромной молодой женщины. Никто бы и не подумал, что она только что бегала по улицам в приморском городе. На расспросы Мэри ответила, что она идет искать места в служанки или куда-нибудь и что с ней ее брат. Позавтракавши и отдохнувши часа два, они пошли дальше и пришли в селение Мэнстон в Дорсетском графстве. Здесь, зайдя на постоялый двор, Мэри изобрела другую историю: она недовольна местом и идет домой, к себе на родину. Хозяйке постоялого двора она очень понравилась, понравился ей и Джо - такой скромный юноша, с благородными манерами, несмотря на матросский костюм. Она приняла участие в Мэри и взялась найти для нее место. Через три дня она объявила, что у соседнего сквайра открылась в замке вакансия младшей горничной. Мэри очень обрадовалась. Тогда мистрис Дерборо запросила замок и получила в ответ предложение прислать рекомендуемую ею девушку. Мэри отправилась в замок вместе с Джо. Ее провели к самой леди, которая расспросила ее слегка и объявила, что берет ее к себе на службу, полагаясь на рекомендацию мистрис Дерборо. В восторге, что нашлось для нее место, Мэри сошла вниз в лакейскую, где ее дожидался Джо. Лакеи сейчас же обступили Мэри, называя ее хорошенькой, принялись говорить ей пошлые любезности, а один из них даже взял ее без всякой церемонии за подбородок. Мэри отскочила от него, а Джо вступился за сестру, требуя, чтобы ее не смели оскорблять. Поднялся шумный спор. Проходила мимо экономка, услыхала в чем дело и напустилась на лакея. Явился дворецкий и принял сторону лакея против экономки.

Перебранка сделалась общею - женская прислуга воевала с мужской. Вдруг раздался звонок самого сквайра. На звонок пошел дворецкий.

- Что там у вас за шум? - спросил сквайр.

- Это все брат новой горничной, сэр. Шумит, произвел беспорядок.

- Приказать ему, чтобы немедленно уходил вон.

- Слушаю-с, сэр.

Дворецкий не замедлил исполнить распоряжение сквайра.

Сквайр был - мистер Остин, весьма далекий от мысли, что он выгоняет из дома своего собственного сына! Мистрис Остин даже и не предчувствовала, что ее милого, так горько оплакиваемого мальчика ее собственные лакеи выталкивают в эту минуту из-под родительского крова! А между тем это было так.

Джо и Мэри вернулись на постоялый двор.

- Я очень рад за вас, Мэри, - сказал Джо, - но только мы теперь не скоро увидимся.

- Что так?

- Да разве я приду когда-нибудь в дом, где со мной так поступили?.. Никогда не приду.

- Боюсь, что это верно, - сказала Мэри сумрачно.

- Я пойду куда-нибудь, поищу себе счастья. Уведомлю вас, конечно. Вы будете мне писать, Мэри?

- Буду, Джо. Я вас люблю всем сердцем, как брата.

На другой день Мэри и Джо со слезами на глазах простились друг с другом. Джо проводил ее до замка, переночевал еще одну ночь на постоялом дворе и снова пустился в путь-дорогу.

В шести милях от Мэнстона на него в глухом месте напали два каких-то оборванца, они намеревались отнять у него его узелок. Джо увернулся от них и пустился наутек. Оборванцы были оба босиком и не могли быстро бежать по крупному гравию, которым была усыпана дорога. Это дало большое преимущество нашему герою. Ловко пущенным камнем он угодил одному грабителю прямо в висок и уложил его замертво. Другой, оставшись один, не решился преследовать Джо и отстал.

Джо свернул с дороги на боковую тропинку и, пройдя несколько ярдов дальше, увидел перед собой на траве лежащего человека. Шея его была туго обмотана платком. Видно было, что его душили. Джо наклонился к лежащему, который едва дышал и хрипел, торопливо развязал ему платок и привел его в чувство. Неподалеку стоял точильный станок и курился полупотухший костер, над которым висел котелок с каким-то варевом.

- Пить! - попросил несчастный, придя в себя. Джо напоил его.

- Не бросай меня, мальчик, побудь со мной, - попросил он. - Я очень слаб.

- Очень буду рад принести вам какую-нибудь пользу, - сказал Джо. - Скажите, пожалуйста, что это с вами было?

- Меня ограбили и чуть-чуть не убили

- Не два ли босяка-оборванца? Они и меня хотели ограбить.

- Вероятно, эти самые... Но я не могу сидеть, у меня очень голова болит и кружится. Я должен лежать.

С этими словами незнакомец тяжело откинулся на траву и крепко заснул. Джо просидел около него часа два. Наконец, тот проснулся, встал, намочил платок водой в вытер себе кровь на голове и на лице.

- Могло кончиться и хуже, - сказал он. - Негодяи душили меня вот этим платком. Тоже нашли кого!.. Польстились на тощий карман странствующего медника. Была у меня там мелочь - всю вытащили. А тебе, мальчик, как удалось от них отделаться?

Джо рассказал.

- Нам с тобой, кажется, по дороге. Пойдем вместе, не так будет опасно.

- А вы разве можете идти?

- Могу, только ведь со мной точильный станок...

- Я покачу его вместо вас.

- Ты добрый мальчик. А самому мне ни за что с ним не справиться.

Джо взял узел медника, котел и все инструменты и покатил станок по дороге. Медник пошел сзади. Так дошли до небольшой деревушки, отстоявшей мили на две от места их встречи. Не доходя пятидесяти ярдов до первого коттеджа, медник остановился, выбрал местечко, около изгороди и сказал:

- Ну, я тут посижу, отдохну.

Джо слышал, как медник говорил про украденную у него мелочь, и решил, что у него нет, должно быть, теперь ни копейки. Так как сам он намеревался идти дальше, то он вынул два серебряных шиллинга и сунул их в руку медника.

- Вот, возьмите, - сказал он, - а потом заработаете.

Медник поглядел на Джо.

- Какой ты добрый, отзывчивый мальчик! - сказал он. - Но только мне денег не нужно. У меня есть они. Разбойники взяли только мелочь из кармана, а кошелька не сумели найти.

Джо пристально смотрел на своего нового знакомого, удивляясь его приличным манерам и выразительному, интеллигентному лицу.

Медник поймал его взгляд.

- Что ты на меня так пристально смотришь, мальчик?

О чем ты думаешь?

- Мне думается, что вы не всегда были медником.

- А мне, молодой джентльмен, тоже думается, что вы не всегда были матросом. Сходите-ка лучше в деревню да принесите чего-нибудь позавтракать. Я вам деньги отдам, когда вы вернетесь. Кстати, мы тогда и поговорим как следует.

Джо сходил в деревню, разыскал там лавчонку и купил хлеба, сыру и большой кувшин с целой квартой пива.

Когда они закусили, Джо встал и сказал:

- Мне пора идти. Надеюсь, что вы завтра будете совсем здоровы.

- Разве уж вы так спешите, милый юноша? - спросил медник.

- Я ищу себе какого-нибудь места, - отвечал Джо, - так надобно будет сходить и порасспросить.

- А какого бы вы места желали? Скажите мне. Быть может, я смогу для вас что-нибудь сделать?

- Не знаю. До сих пор я служил по счетной части.

- Значит, вы учились в учебном заведении раньше? Вы не матрос?

- Я не матрос, но служил на реке.

- Видите ли что. Я хорошо знаю здешнюю сторону, и меня в здешней стороне все знают. Я могу вам кое-что подыскать. Не сейчас, а так через несколько дней. Несколько дней ведь не расчет. Останьтесь при мне. Я скоро поправлюсь и, поверьте, сумею заработать на хлеб и себе, и вам. А там и для вас что-нибудь найдется. Хотите?

- Очень хочу, если вы этого также хотите.

- Значит, это решено, - сказал медник. - Пока вы будете при мне, я вас поучу своему делу, может быть, оно вам и пригодится на что-нибудь.

- Чинить и лудить кастрюли и точить ножи? - А что же? Ремесло за плечами не носят. От ремесла никогда убытка не будет. Я много профессий перепробовал и теперешней своею очень доволен. Ни от кого не зависишь, а работа почти всегда есть.

Медник пошел за Джо, который покатил вперед точильный станок. Так вошли они в деревню и остановились у одного коттеджа, где медника сейчас же узнали и обрадовались ему. Джо убрал станок в сарай и вошел с медником в дом. Тот стал рассказывать о бывшем с ним приключении, а Джо принялся играть с детьми. Путники поужинали и остались ночевать, и за это с них хозяева ничего не взяли. На следующий день медник чувствовал себя совсем хорошо. Он вылудил гостеприимным хозяевам одну кастрюлю, наточил три или четыре ножа и ушел в сопровождении Джо, который опять покатил его жернов.

ГЛАВА XXVIII

О премудрости медного дела и об искусстве чтения депеш.

Отойдя две мили, медник сказал:

- Сядемте, юноша, отдохнемте. Вы, вероятно, устали катить мое колесо, да кстати уже и полдень. Вот здесь премиленькое местечко под деревом: и тень, и ветерок продувает. Можно прилечь и отложить в сторону все заботы - на время, конечно. Я ведь философ. Вы знаете, что это такое?

- Если не ошибаюсь, это человек очень ученый и очень добрый.

- Не совсем так. Философ может и не быть ученым, может и не быть добрым. Философ - это человек, который ничему в жизни не придает особенно большого значения, ни о чем серьезно не заботится, довольствуется немногим и никому ни в чем не завидует. Вот, по-моему, что такое философ. Это моя школа, так сказать. Вы, кажется, удивляетесь, юноша, что медник - и вдруг так говорит. Но ведь я медник по собственной охоте. Раньше я занимался разными другими профессиями, но мне все надоело.

- А какие у вас были прежде профессии?

- Прежде я был... по правде сказать, я уже и забывать стал. Начну все по порядку, с самого начала. Отец мой был джентльмен и сын джентльмена. Потом он умер, и после него ничего не осталось. Мать вышла во второй раз замуж и бросила меня на произвол судьбы. Я учился в это время в пансионе. Она перестала за меня платить. Директор пансиона продержал меня несколько времени, дожидаясь, не заплатят ли ему, потом сделал меня младшим учительским помощником. Я и надзирательствовал, и учил английскому, латинскому и греческому языкам в младших классах. Ученики проделывали надо мной всякое озорство. Начальство помыкало мной без всякой церемонии. За все про все я получал 40 фунтов в год. Для джентльменского сына и внука такое общественное положение было чересчур низко. Меня это тяготило, потому что я тогда не был еще философом. Прослужив два года, я скопил себе 6 фунтов и отказался от места, чтобы поискать себе чего-нибудь получше.

- Вы, значит, были тогда в таком же положении, как теперь я.

- В этом роде, только я был постарше вас летами. Место мне нашлось - я поступил официантом при почтовом дворе, бегал на все звонки и разносил горячий грог, а все деньги за это брал себе старший официант. Ушел я и отсюда и поступил конторщиком к мелкому хлебному торговцу, который вскоре обанкротился. От хлебного торговца я поступил к мельнику и все время, пока служил у него, ходил обсыпанный мукою. От мельника перешел к угольщику, так сказать, с белого на черное, но жилось мне у угольщика лучше, чем у мельника. Потом чуть-чуть повезло: я нашел себе место клерка на четырнадцатипушечном бриге и плавал на нем полгода по Ламаншскому каналу. Потом был приказчиком в суконной лавке. Прескверно было: если мало бывало покупателей, то меня бранили, а чем я был виноват? Кроме того, я должен был чистить сапоги хозяину и башмаки хозяйке. Кормили меня на кухне объедками вместе с обтрепанной косоглазой кухаркой, которой к тому же вздумалось в меня влюбиться. Потом служил сторожем при лабазе, потом поступил носильщиком и едва не сломал себе спину, таская тяжести. Потом поступил подмастерьем к одному ножовщику, жестянику и меднику - все вместе - и выучился у него его ремеслу. И вот, с тех пор это ремесло меня кормит.

- Но позвольте, ведь у вас раньше были гораздо более почетным должности, чем ремесло странствующего точильщика, - заметил Джо.

- Не могу с вами согласиться, юноша. Чем всего лучше быть на свете? Барином, джентльменом. Он не работает, а между тем делает, что хочет, ни от кого не зависит, никому не дает отчета в своих действиях. Многие писцы в канцеляриях считают себя джентльменами. Может быть, они и джентльмены по происхождению, но не по профессии, не по общественному положению. Солдаты, офицеры обязаны слушаться своего начальства. Но джентльмен по профессии всегда сам себе господин. Понимаете, юноша? Так вот и я в своей профессии совершенно ни от кого не завишу, кроме своих рук, следовательно, я - настоящий профессиональный джентльмен. И меня везде уважают.

- Даже уважают? - переспросил с улыбкой Джо.

- А что вы думаете? Конечно. Вы посмотрите, с каким нетерпением меня везде ждут, с какою радостью встречают. Это потому, что я везде нужен, необходим: ведь у каждого есть кастрюльки, котлы, ножи, требующие починки. Одним словом, я считаю себя абсолютно свободным человеком. Я сам себе барии. Женитьбы я не признаю, потому что женитьба связывает свободу и взваливает на человека лишние заботы, которых можно и не иметь.

- Где же вы живете? - спросил Джо.

- В Дедстоне, куда теперь и направляюсь. Я там нанимаю комнату за шесть фунтов в год. Скажите, вас как зовут?

- Джо Азсертон, - отвечал Джо, присваивая себе девичью фамилию своей названной сестры Нэнси.

- Хотите, Джо, поучиться моему ремеслу? Я бы вас в месяц выучил, так что вы могли бы уже понемногу и практиковать.

- Я бы очень был рад, потому что оно легко может мне пригодиться, но только я не знаю, окажусь ли достаточно способен.

- О, полноте! Конечно, окажетесь.

- А как вас самих зовут? - спросил Джо.

- Огестес Спайкмен. Мой отец был Огестес Спайкмен, эсквайр, а я был мистер Огестес Спайкмен. Теперь же я просто медник Спайкмен. Я уже кончаю свой обход. Через два дня мы будем в Дедстоне, где у меня есть комната. Там мы с вами проживем несколько дней перед тем, как отправимся в новое путешествие.

Когда Джо вошел в комнату Спайкмена в Дедстоне, он был приятно изумлен: она была просторная, совсем не душная, свежая, очень чистая. В одном углу стояла хорошая кровать. Меблировку составляли стол красного дерева, комод, несколько стульев. Над камином висело хорошее, довольно большое зеркало. По стенам шли полки с книгами. Спайкмен позвонил, чтобы ему подали воды, выбрился, умылся и переоделся в свежий джентльменский костюм, так что сделался неузнаваем. Джо не удержался и выразил свое удивление.

- Видите ли, юноша, - отвечал Спайкмен, - в городе никто ведь не знает, что я медник и точильщик. Я всегда ухожу на работу ночью и возвращаюсь тоже ночью. Я знаком с самыми почтенными людьми в городе. Скажите, юноша, у вас есть другой костюм, получше?

- Есть, гораздо лучше этого.

- Переоденьтесь в него, а этот будет у вас рабочим костюмом.

Джо переоделся. Спайкмен сказал, что он решил пойти сейчас с визитом к одним хорошим знакомым и взять с собой Джо, которого хочет представить им, как своего племянника.

Через несколько минут Спайкмен стучался в дверь опрятного домика. Ему отперла одна из барышень и, увидав его, воскликнула:

- Боже мой, мистер Спайкмен! Это вы! Где это вы так долго пропадали?

- По делам отлучался, мисс Амелия, - отвечал Спайкмен.

- Пожалуйста, входите. Матушка будет очень рада вас видеть, - сказала молодая девушка, отворяя дверь в приемную.

- Да это мистер Спайкмен! - вскричала другая барышня, подпрыгивая и схватывая его за руку.

- Мистер Спайкмен! Сколько лет, сколько зим! - сказала мать обоих барышень. - Садитесь, пожалуйста. А ты Офелия, готовь скорее чай. Кто это с вами, мистер Спайкмен?

- Мой племянник, мэм. Он хочет тоже выучиться моему делу.

- Вот как! Вы заранее заботитесь о преемнике себе. Уж не собираетесь ли вы удалиться на покой и жениться?

- Я, мэм, пожалуй бы, и не прочь, но, знаете, женитьба - дело такое серьезное...

- Совершенно верно, - сказала старая леди. - И я ни за что не допущу, покуда я жива, чтобы какая-нибудь из моих дочерей вышла замуж иначе, как за человека с самыми серьезными взглядами на брак.

- Мисс Офелия, вы все книги прочли, которые я дал вам прошлый раз? - спросил Спайкмен.

- Они обе их читали, - отвечала старая леди, - они у меня так любят поэзию.

- Нам без вас часто хотелось, чтобы вы почитали нам вслух, - сказала мисс Амелия. - Вы так превосходно читаете. Не почитаете ли вы нам после чая?

- С большим удовольствием.

За чаем Спайкмен продолжал беседовать с мистрис Джеме. Она была вдовой суконного фабриканта, оставившего ей с дочерьми порядочное состояние. Обе дочери были премилые барышни. Мистрис Джеме не прочь была выдать любую из них за Спайкмена, но тот не обнаруживал до сих пор никаких марьяжных намерений.

Вечер прошел очень приятно. Мистер Спайкмен взял том стихотворений и стал читать. Читал он и вправду великолепно. Джо пришел в восторг. Он в первый раз слышал такое чтение и впервые понял, как обаятельно может оно действовать. В десять часов гости простились и ушли домой.

Зажегши у себя в комнате свечи, Спайкмен сказал своему молодому другу:

- Смотрите же, Джо, вы никогда не упоминайте, что я точильщик. Тогда ко мне будут относиться совсем по-другому. Не очень много найдется джентльменов, которые бы зарабатывали себе хлеб так честно, как зарабатываю я, но с предрассудками ничего не поделаешь. Вы сделали мне доброе дело, и я желаю отплатить вам за него. Так берегите же мой секрет. Я думаю, что на вас можно положиться.

- Я надеюсь, - отвечал Джо. - Я хоть и молод, а очень осторожен, жизнь меня многому успела научить.

На следующее утро старушка-служанка принесла им завтрак. Спайкмен жил очень комфортабельно, не похоже на странствующего медника. Несколько дней он прожил в Дедстоне, посещая самые лучшие дома, и везде его хорошо принимали.

- Вас все здесь в городе знают, и все любят, - заменил один раз Джо. - Можно подумать, что у вас лежат деньги в банке.

- А все оттого, что я джентльмен по профессии: свободен и независим, - отвечал Спайкмен. - Скажите, вы читаете ту книгу, что я вам дал в прошлый раз?

- Читаю и почти уже кончил.

- Это хорошо. Я рад, что вы любите чтение. Ничто так не развивает и не совершенствует человека, как книга. Всегда любите книгу. Поставьте себе правилом ежедневно посвящать чтению часа два или три. Когда мы соберемся в путь, я возьму с собой несколько книг, и мы будем в свободное время читать.

- Мне бы хотелось написать письмо своей сестре Мэри.

- Очень хорошо. Садитесь и пишите.

Спайкмен достал из комода перо, бумагу и чернила и усадил Джо писать.

Джо написал Мэри обо всем, что с ним было. Ответ успел прийти до его ухода в путешествие со Спайкменом. Мэри писала, что ей довольно трудно, потому что работы много, но что она довольна местом, и барыня очень добрая, кроткая. На другой день после получения письма Спайкмен и Джо сделали прощальные визиты, переоделись в рабочее платье и вечером, когда стемнело, отправились в небольшую гостиницу, где у них хранился точильный жернов. Оба нарочно намазали грязью себе лица и руки. Хозяин гостиницы спросил Спайкмена, где он был это время. Тот отвечал, что ходил проведать старушку-мать: это была его постоянная отговорка. Переночевавши в гостинице, Спайкмен и Джо рано утром отправились в путь-дорогу.

ГЛАВА XXIX

В которой медник влюбляется в одну барышню из высшего круга.

Несколько месяцев Спайкмен и наш герой странствовали вместе. За это время Джо выучился точить ножи-ножницы не хуже своего учителя и большую часть работы исполнял своими руками. В свободные часы они садились где-нибудь на краю дороги и читали книги.

Как-то раз, в жаркий полдень, они сделали себе такой отдых недалеко от одной старинной усадьбы, и оба задремали на траве. Вдруг в саду, который находился между дорогой и домом, послышалась песня. Пел женский голос.

- Тс! - сказал Спайкмен, приподнимаясь на локтях. Красивый женский голос, все приближаясь, пел песенку Ариэля:

Там, где пчелки мед сосут,

Я в цветочках тут, как тут.

Прячась в чашечке цветка,

Жду прилета мотылька...

Когда песня кончилась, негромкий голос воскликнул,

- Ах, как бы я желала забраться в чашечку цветка! Мисс Араминта, вы, кажется, не торопитесь выходить на прогулку. Я хочу начать читать новую книгу.

Ответа не было. Спайкмен сделал Джо знак сидеть на месте, а сам пополз на четвереньках ближе к саду и спрятался там в кустах.

Минуты через две послышались шаги по песчаной дорожке, и другой голос проговорил:

- Вы думаете Мелисса, что я совсем не желаю гулять? Напрасно. Мне сейчас было некогда, дядя просил растереть ему ноги.

- Ох, это растирание! Ты принесла, значит, дружбу в жертву человеколюбию. Бедный папа! Желала бы я уметь гладить ему ноги, но у меня ничего не выходит. Он все жалуется, что я делаю это слишком грубо, что ему больно от меня. Я способна только к музыке и танцам.

- Что ж, это тоже хорошо. Твоя музыка его утешает.

- Не гожусь я в няньки, Араминта, это факт. Очень мне жаль отца, но сидеть на месте я долго не могу. После смерти матери я не знаю, что стала бы я делать, если б у меня не было кузины Араминты... А я не могу не петь. Я ведь пою, как птица поет в клетке... Однако давай читать. Книга, кажется, очень интересная.

Мисс Мелисса приступила к чтению. До сих пор Спайкмену не видны были лица молоденьких леди. Он тихо переполз в кустах на другую сторону, так что его любопытство было, наконец, удовлетворено. В таком положении он пробыл не менее часа. Но вот книгу закрыли, и обе барышни встали и пошли в дом. На ходу Мелисса опять запела.

- Джо, - сказал Спайкмен, - я в первый раз в жизни встречаю такую девушку. Я не думал, что такие бывают на свете. Я непременно должен узнать, кто она такая, я в нее влюбился...

- И собираетесь сделать ее невестой медника? - засмеялся Джо.

- Я вас побью, если вы будете про нее так выражаться. Пойдемте в деревню, до нее тут рукой подать.

Придя в деревню, Спайкмен направился прямо в трактир. Все время он находился в мрачной задумчивости и не разговаривал. Джо занимался чтением. В девять часов посетители разошлись, зала опустела, и Спайкмен завел разговор с хозяйкой. От нее он узнал, что усадьба принадлежит сквайру Мэтьюсу, который прежде имел большую мануфактуру, а теперь купил это имение и живет в нем. Он очень болен подагрой и ни с кем не водит знакомства, что для деревни очень плохо. У него дочь, мисс Мелисса, и еще есть сын, который служит в Индии на военной службе офицером. С отцом он, кажется, в дурных отношениях. Вследствие болезни старик очень раздражителен. Мисс Мелисса и ее кузина мисс Араминта обе очень добрые барышни, много помогают бедным. Добыв эти сведения, Спайкмен ушел спать и всю ночь не мог глаз сомкнуть, ворочаясь на постели с боку на бок и не давая спать Джо, который лежал с ним рядом. Утром они оба встали рано и продолжали свой путь.

С час они шли молча, наконец, Спайкмен сказал:

- Джо, я прошедшей ночью задумал большое дело.

- Я так и думал, потому что вы всю ночь не спали.

- Я не мог заснуть. Дело в том, Джо, что я решил добыть себе эту барышню, мисс Мэтьюс, если только смогу. Для медника это слишком смело, но не для природного джентльмена, как я. Я думал, что никогда не заинтересуюсь женщиной, а вышло наоборот. Мне кажется что я могу сделаться хорошим мужем.

- Вы собираетесь сделать ей форменное предложение, держа ногу на точильном колесе?

- Нет, грубиян, этого я не собираюсь. Я, напротив, хочу превратить мое точильное колесо в колесо фортуны. И думаю, что с вашей помощью мне это удастся.

- Я вам охотно буду помогать, можете быть в этом уверены, - сказал Джо, - но только не понимаю, каким образом вы это устроите.

- Я уже и план вчерне составил, хотя подробности интриги еще не выработаны у меня. Сейчас нам необходимо как можно скорее дойти до ближайшего города, и я немедленно приступлю к приготовлениям.

Придя в город, они остановились, по обыкновению, в самом скромном квартале. Спайкмен пошел в писчебумажный магазин и сказал, что ему нужно сделать покупки по поручению одной леди. Он купил палочку сургуча, печатку с девизом "Надежда", пачку золотообрезной почтовой бумаги и разных других принадлежностей и велел завернуть все как можно аккуратнее, чтобы не запачкать. Потом купил душистого мыла, головную щетку и других туалетных вещей. Ко всему этому он прибавил две пары простых пуховых перчаток и зашел в парикмахерскую постричься.

- Теперь я готов совсем, Джо, - сказал он, возвратившись в гостиницу. - Завтра мы идем обратно.

- Как! Опять в ту деревню?

- Да. И мы там, быть может, пробудем несколько времени.

Придя на следующее утро в деревню, Спайкмен нашел себе комнату и на работу послал одного Джо, а сам остался дома. Когда вечером Джо пришел домой, он нашел Спайкмена тщательно вымывшегося купленным новым мылом, так что руки его почти приняли свой настоящий вид, волосы на голове джентльмена-медника были чисто вымыты и приглажены щеткой, а сам он тщательно выбрит.

- Видите, Джо, я уже приступил к действию. Я готовлюсь изобразить джентльмена, который из любви к одной прекрасной леди превратил себя в медника.

- Желаю вам успеха. Какой же у вас дальнейший план?

- Завтра вы его узнаете, молодой человек, а теперь давайте спать.

ГЛАВА XXX

Интригуют, читают, пишут.

Спайкмен встал рано. После завтрака он сказал Джо, чтобы тот шел с точильным станком, и сам пошел вместе с ним. Выйдя из деревни, Спайкмен сказал:

- Я не желаю оставаться в деревне. Тут в полумиле по той же дороге есть коттедж, в котором мне однажды давали помещение. Попробуем, не уступят ли нам его опять.

В коттедже Спайкмен по очень сходной цене приторговал квартиру и стол на несколько дней. Устроившись тут, он вместе с Джо отправился в сад при усадьбе сквайра Мэтьюса.

- Первым делом, Джо, мы должны постараться о том, чтобы привлечь на себя любопытство. Мисс Мэтьюс часто приходит сидеть сюда в эту рощицу, когда одна, когда с кузиной. Надобно произвести впечатление. Оставь пока станок и пойдем со мной. Да не разговаривай, молчи.

Ни той, ни другой барышни еще не было на их любимом местечке. Спайкмен и Джо присели на траву.

- Они могут прийти так тихо, что мы и не услышим, - сказал Спайкмен. - Подождем терпеливо. Я захватил с собой два тома Байрона. Давай почитаем.

И он принялся читать с обычным своим искусством чудные байроновские стихи. Читая, он иногда останавливался, комментировал для Джо прочитанное, приводил на память цитаты из Шекспира, из Горация, из греческих поэтов.

Так прошло времени больше часа. Наконец, Спайкмен сказал:

- Ну спрячь книги, берись опять за ставок. Пойдем на работу.

Они пошли не оборачиваясь и услыхали позади себя шорох в кустах. Отойдя на пятьдесят ярдов, Спайкмен взял у Джо станок и велел ему обернуться назад, как будто неумышленно. Джо обернулся и увидал мисс Мэтьюс которая смотрела им вслед.

- Значит, любопытство возбуждено, - сказал Спайкмен - а мне только это и надобно пока.

Спайкмен был прав. Вскоре после ухода его и Джо к мисс Мэтьюс подошла Араминта.

- О, милая Араминта! Какое приключение! - сказала Мелисса. - Я едва верю ушам и глазам.

- А что такое, кузина?

- Видишь ты этого взрослого мужчину и мальчика с точильным колесом?

- Ну, вижу. В чем же дело? Они были дерзки с тобой?

- Дерзки? Вовсе нет. Они меня даже и не видали. Я услыхала голоса и подошла потихоньку к нашей скамейке. Слышу - кто-то читает стихи и читает замечательно хорошо. Я такого красивого, выразительного чтения ни разу ни слыхала. Потом чтец остановился и стал объяснять мальчику прочитанное, говорил о латинских и греческих поэтах, цитировал на память Шекспира... Тут какая-то тайна.

- Хоть бы и так, какое же тебе дело до странствующего точильщика?

- Милочка, да ведь он же наверное не точильщик. Дам себе палец отрубить, если это не маскарад.

- Ты видела его лицо?

- Нет же, он пошел и ни разу не обернулся. Мальчик обернулся один раз, но когда уже они оба были далеко.

- Что же он читал?

- Не знаю, но что-то очень хорошее. Хотелось бы звать, придет ли он опять? Если придет...

- Что же ты тогда сделаешь?

- Мои ножницы иступились. Отдам их ему отточить.

- Смотри, Мелисса, не влюбись у меня в точильщика, - засмеялась Араминта.

- Я убеждена, что он не точильщик. Но для чего этот маскарад? Хотелось бы знать.

- Все это прекрасно, но ведь я пришла звать тебя домой! Ступай к отцу, он желает тебя видеть.

Обе молодые мисс ушли в дом, продолжая толковать на все лады об утреннем приключении.

Вернувшись в коттедж, Спайкмен достал свои письменные принадлежности и принялся сочинять целое послание. Несколько раз переделав и исправив написанное, он переписал набело и прочитал своему другу Джо.

"Я трепещу при мысли, что вы с первых же строк бросите это письмо, не читая, а между тем в нем нет ничего такого, что могло бы вызвать краску на лице скромной девушки. Если смотреть на вас с обожанием, - преступление, если считать каждое местечко, где нога ваша ступит, священным - грех, если преклоняться пред вашей красотой и невинностью - непозволительно, то я тогда, конечно, тяжкий преступник. Вы спросите, для чего я прибегаю к такой таинственности? Просто потому, что когда я узнал вашу фамилию и ваше происхождение, я получил уверенность, что доступ в дом вашего отца для меня закрыт вследствие семейной вражды, к которой ни я, ни вы нисколько не причастны. Вы спросите, кто же я такой? Скажу вам: я джентльмен по происхождению и воспитанию, - и прибавлю: очень бедный. А вы сделали меня еще беднее, потому что отняли у меня спокойствие ума и сердца, между тем как это спокойствие дороже для меня физического здоровья. Я чувствую, что позволяю себе слишком много, но уж вы простите меня. Я знаю по вашим глазам, что вы слишком добры и мягкосердечны, чтобы причинять другому неисцелимое горе. А когда вы узнаете, как много я выстрадал, вы не захотите увеличивать мучения человека, который жил счастливо до тех пор, пока вас не увидал. Простите же меня за смелость и не сердитесь за тот способ, к которому я прибегаю, чтобы все это вам сообщить".

- Думаю, что подействует, - сказал Спайкмен. - Пойдемте, Джо, погулять, и я вам сообщу все нужные инструкции.

ГЛАВА ХХXI

Интрига запутывается.

На следующий день наш герой, получив письмо и надлежащие инструкции, явился с точильным колесом в рощу возле самого дома. Там он спокойно дождался прихода мисс Мелиссы, дал ей сесть на скамейку и, обойдя кругом садика, подошел к ней, оставивши свой станок. Увидав его она подняла глаза от книги, которую держала в руках.

- Извините, мисс, не будет ли у вас ножей или ножниц поточить? - сказал Джо, снимая шляпу и кланяясь.

Мисс Мэтьюс пристально поглядела на Джо.

- Кто вы такой? - сказала она, наконец. - Не тот ли вы мальчик, которого я видела третьего дня здесь на дороге? Он еще был с точильщиком?

- Да, мэм, мы тут проходили, - отвечал Джо с вежливым поклоном.

- Это ваш отец?

- Дядя, мэм. Он холостой.

- Так он вам дядя? Хорошо, у меня есть ножницы, которые нужно наточить. Сейчас я принесу их, а вы привезите сюда ваш станок, мне хочется посмотреть, как вы точите.

- С величайшим удовольствием, мисс.

Джо прикатил станок и заметил, что мисс Мэтьюс оставила на скамейке свою книгу. Он открыл ее на странице, где была закладка, и быстро вложил туда письмо. Едва успел он это сделать, как показались идущие к нему обе барышни - мисс Мэтьюс и ее кузина.

- Вот ножницы. Пожалуйста, наточите их хорошенько.

- В лучшем виде наточу, не извольте беспокоиться, - отвечал Джо, принимаясь за работу.

- Вы давно занимаетесь этим ремеслом? - спросила мисс Мэтьюс.

- Нет, мисс, не очень давно.

- А ваш дядя давно занимается?

Джо умышленно замялся.

- Не умею вам сказать, мисс, давно ли.

- Почему ваш дядя не с вами сегодня?

- Он ушел в город по своему делу.

- Скажите, мальчик, вы умеете читать и писать? - спросила мисс Мелисса.

- О, мисс, где же мне было выучиться?

- Вы здесь давно, в этих краях?

- Да, мисс. Здесь для нас нашлось, слава Богу, много работы. Раньше мы так подолгу не оставались. Ножницы готовы, мисс, режут, не надо лучше. Дядя рассчитывал получить работу в вашей усадьбе, когда шел сюда.

- Ваш дядя умеет читать и писать?

- Кажется, умеет немного, мисс.

- Сколько я вам должна за ножницы?

- Нисколько, мисс. Я с вас ничего не возьму.

- Почему?

- Потому что я еще ни разу не работал для такой прекрасной леди. Доброго утра, сударыни! И он ушел со станком.

- Ну, что, Араминта? Что ты об этом думаешь? По-моему, мальчик вовсе не точильщик. Я таких благовоспитанных юношей редко встречала.

- Мне кажется, что он просто маленький лгунишка, и что это он выдумал, будто он не умеет ни читать, ни писать, - заметила Араминта.

- Мне самой это кажется, - согласилась Мелисса. - Потом - отчего он так поспешно ушел?

- Полагаю, оттого, что ему не понравились наши расспросы. Однако я тебя оставлю с твоей книгой. Мне не следует уходить надолго от твоего отца. И Араминта ушла в дом.

Мисс Мэтьюс просидела несколько минут в задумчивости. Поведение Джо ставило ее в тупик почти в такой же степени, как и то, что она невольно подслушала днем раньше. Наконец, она раскрыла книгу и, к своему удивлению, увидела вложенное в нее письмо, адресованное на ее имя. Она не сразу решилась его распечатать. Очевидно, это какое-нибудь любовное послание, которое ей совсем не следует читать. Но - мисс Мэтьюс была женщина, дочь Евы, а все это было так романтично. Очевидно, этот таинственный джентльмен, переодетый медником, был в нее влюблен... Мелисса придумывала себе всевозможные оправдания, лишь бы распечатать письмо и прочесть.

- Кто знает, - решила она, - может быть, это вовсе объяснение в любви, а просто какая-нибудь просьба человека, попавшего в бедственное положение? Я непременно должна прочесть письмо.

Окажись письмо действительно какой-нибудь просьбой, Мелисса была бы очень разочарована. Но теперь, прочитав его, она сказала:

- Письмо очень почтительное, в нем оскорбительного ничего нет, и отвечать на него мне нечего. Писал, очевидно, сам медник, хотя он и не называет себя. Я должна показать письмо Араминте. Стоит ли? Она такая разборчивая и степенная, сейчас же заговорит о благоразумии, об осторожности. Нет, лучше не покажу. А как он по-джентельменски пишет, каким элегантным языком! Разумеется, это тот самый медник. Как же его фамилия? Он упоминает про старую семейную вражду. Выходит что-то вроде Ромео и Джульеты. Только Джульеты нет налицо, один Ромео, и тот - медник... Гм!.. Медник... Чем не маска? Все маски, в сущности, одинаковы. Он сам сознается, что он беден. Это мне нравится. Это честно. Как бы то ни было, но для меня тут все же некоторое развлечение среди деревенской скуки. Подожду, чем это кончится.

Мисс Мелисса положила письмо в карман и ушла в дом.

Джо вернулся к Спайкмену и доложил о сделанном.

- Это пока все, чего я желал, Джо, - сказал Спайкмен. - Теперь дело нужно на некоторое время оставить. Завтра мы туда не пойдем. Если она заинтересовалась письмом, то она так или иначе выкажет свое нетерпение, и тогда мы увидим.

Спайкмен не ошибся Мелисса весь следующий день то и дело погладывала на дорогу и потом весь вечер была довольно молчалива. Через день Джо, получив инструкции, явился с точильным станком к усадьбе и увидал на скамейке в садике мисс Мелиссу.

- Позвольте спросить, мисс, - сказал он, - не будет ли работы в усадьбе?

- Подойдите сюда, сэр, - сказала с важным видом Мелисса.

Джо медленно подошел к ней.

- Скажите мне правду. Я дам вам за это полкроны.

- Скажу, мисс.

- Это вы вложили в мою книгу письмо третьего дня?

- Письмо, мисс? Какое письмо?

- Не запирайтесь. Вы вложили. Если вы не скажете мне правды, то знайте: мой отец - мировой судья, он вас накажет.

- Мне не ведено сказывать, - отвечал Джо, прикидываясь испуганным.

- Но вы должны сказать.

- Я надеюсь, что вы не будете сердиться, мисс?

- Не буду, если вы скажете правду.

- Хорошенько я не знаю, но один господин...

- Какой господин?

- Который приходил те дяде...

- К вашему дяде приходил господин? Дальше.

- Я думаю, что это он написал письмо, но не уверен в этом. А дядя только отдал мне конверт, чтобы я положил его где-нибудь для вас повиднее. Кто этот господин, я не знаю. Дядя мог бы вам лучше все объяснить.

- Ваш дядя вернулся?

- Вчера ночью, мисс.

- Вы уверены, что это не сам ваш дядя писал?

- Мой дядя, мисс! Если бы он мог написать такое письмо и к такой леди, как вы, это было бы странно.

- Действительно, очень странно, - заметила мисс Мелисса и задумалась минуты на две. - Вот что, юноша, - продолжала она. - Я непременно хочу узнать, кто это осмелился написать мне письмо, и если это вашему дяде известно, то пусть он завтра придет сюда и скажет мне всю правду.

- Очень хорошо, мисс. Я ему передам. Надеюсь, что вы на меня не будете сердиться, мисс. Ведь большого вреда не произошло оттого, что я положил в вашу книгу такое чистенькое письмецо.

- Нет, на вас я не буду сердиться. Ваш дядя гораздо больше виноват. Я буду ждать его здесь завтра в такое же точно время. А теперь можете идти.

ГЛАВА XXXII

В которой медник занимается любовью.

Джо ушел, прикинувшись очень испуганным. Мисс Мелисса глядела ему вслед. Она думала:

- Медник или не медник? Пари готова держать, что не медник, и что мальчик этот вовсе не подмастерье. Как он ловко вывернулся, сказавши, что письмо писал господин! Конечно, господин, только переодетый. Скоро я узнаю все.

Мисс Мелисса Мэтьюс эту ночь не спала. В надлежащий час она уже сидела на скамейке с важным видом только что назначенного судьи. Спайкмен и Джо не замедлили появиться. Спайкмен был очень чист и франтоват с виду, хотя одет медником. Руки у него были совсем белые и чистые, только рабочая блуза оставалась запачканной.

- Мне мой мальчик передал, мисс, что вам угодно было приказать, чтобы я пришел к вам, - сказал Спайкмен, стараясь держать себя простолюдином.

- Да, это правда, - отвечала мисс Мэтьюс, внимательно разглядывая медника. - Мне вчера здесь было подброшено письмо, и ваш мальчик сознался, что это письмо ему передали вы. Я желаю знать, как оно к вам попало.

- Отойди, мальчик, прочь, да подальше убирайся, - с досадой сказал Спайкмен. - Если ты не сумел сохранить секрета, так не должен больше ничего и слышать.

Джо удалился. Так заранее было условлено.

- Да, мэм или мисс (думаю, мисс), - сказал Спайкмен, - это письмо писал один джентльмен, обожающий даже ту землю, по которой вы ходите.

- Он и устроил, чтобы оно было передано мне?

- Да, мисс. И если бы вы знали, как он вас любит, то вы бы нисколько не удивились его смелому поступку.

- Я удивляюсь вашему смелому поступку, медник, что вы послали письмо с вашим мальчиком.

- Я не сразу на это решился, мисс. Это стоило мне немалой борьбы. Но уж мне очень сделалось его жаль, когда я узнал, как он страдает.

- Что же именно вы узнали?

- Я узнал, что он до последнего времени был врагом любви и женитьбы, что он ценил в жизни только одно - независимость и свободу. Но вот он как-то недавно, проходя по этой дороге, случайно увидал вас, услыхал ваш голос, ваше пение. Он подкрался к кустам и подслушал ваш разговор с другой особой... И кончилось тем, что он теперь боготворит вас бесконечно...

Спайкмен круто остановил свою речь.

- Вы называете его джентльменом. Какой же он джентльмен, если он подслушивал чужой разговор? Это не по-джентельменски. Это его плохо рекомендует.

- Он этого не хотел, это вышло нечаянно и случайно. Он сам знает, что он совершенно недостоин вас, что ему не на что надеяться, что доступ к вам в дом для него закрыт по причине семейной вражды. Он, собственно говоря, находится теперь в полном отчаянии. Он провел в здешних краях довольно много времени только для того, чтобы подольше подышать тем воздухом, которым дышите вы, и в конце концов решил рискнуть всем, сделать ставку на собственную жизнь. Что мне ему передать от вас? Он из старинной фамилии, только не из богатой. Он джентльмен по рождению и воспитанию... Простите, сударыня, если я вас оскорбил. И какой бы суровый ответ вы ни поручили мне передать ему, я исполню поручение верно и свято.

- Вы когда его увидите, г. медник? - спросила серьезным тоном Мелисса.

- Он будет здесь не раньше, как через неделю.

- Немножко долго для влюбленного, каким он себя изображает, - возразила Мелисса. - Передайте ему, г. медник, что я никакого ответа дать ему не могу. Будет и смешно, и неприлично, если я заведу переписку с лицом, мне совершенно неизвестным. Письмо, которое я от него получила, было, правда, очень почтительное, иначе я бы ответила не так, а гораздо суровее.

- Все будет передано ему в точности, мисс. А вы разве не согласились бы повидаться с ним хотя бы на одну минутку?

- Разумеется, нет. Я не могу видеться с человеком, который не был ни разу у нас в доме и не представлен мне по всем правилам. Может быть, это у вас, у простонародья, так принято, но в моем кругу этого не полагается. И прошу вас, г. медник, больше мне никаких писем не

- Прошу извинить меня, мисс, за мою ошибку, но мне сделалось очень жаль бедного молодого человека: он так мучился! Позвольте вас спросить, мисс: могу я ему пересказать все, что здесь говорилось?

- Можете, но только прибавьте, чтобы он меня больше не беспокоил ничем.

- Слушаю, мисс... А работы у вас для меня не найдется сегодня?

- Нет, не найдется, - сказала Мелисса, вставая и уходя в дом, чтобы скрыть свою радость.

Вскоре после того она обернулась посмотреть, ушел ли медник. Спайкмен стоял у скамейки и смотрел ей вслед.

- Я могла бы полюбить этого человека, - думала Мелисса, идя по усыпанной песком дорожке домой. - Какие у него глаза, и как он хорошо говорит! Должно быть, мне на роду написано убежать с медником. Но как долго он сказал - неделю! Неужели целую неделю? И нисколько не помогло ему его переодеванье: все сразу видно. На нем лежит отчетливый джентльменский отпечаток. О, как бы я желала, чтобы все это поскорее кончилось! Араминте я ничего теперь не скажу. Она начнет подбирать все свои резоны и душить меня ими... Ах, какая я глупая! Забыла спросить, как фамилия этому " джентльмену "! В следующий раз не забуду, непременно спрошу.

ГЛАВА ХХХIII

Браво, медник!

- Я даже и сам не ожидал такого результата, - объявил Спайкмен, когда он и Джо возвратились в коттедж. - Она теперь знает все. Отсрочка на неделю ей, видимо, пришлась не по вкусу. Но так и следует. От нетерпения лучше и скорее созревает плод. Я сегодня ночью уеду отсюда, а вы оставайтесь здесь.

- Куда же вы отправляетесь?

- Сначала в Дедстон - взять из банка свои деньги. У меня их достаточно для того, чтобы прожить несколько месяцев с женой, если я женюсь, в Дедстоне я, конечно, переоденусь и проеду на почтовых в Лондон, где закажу себе несколько новых костюмов и куплю все, что нужно. Из Лондона приеду прямо в Кобгерст, тот городок, где мы давеча были, оставлю там свой чемодан и вернусь сюда, чтобы переодеться опять медником и продолжать поход. Вы же в мое отсутствие не должны ни в каком случае попадаться ей на глаза.

Спайкмен в тот же вечер исчез и пробыл в отсутствии пять дней. Вернулся он рано утром. Пока его не было, Джо успел написать письмо Мэри, но ответа еще не получил.

- Теперь у меня все готово, юноша, - объявил Спайкмен, наружный вид которого сильно изменился к лучшему после поездки в Лондон. - Деньги у меня в кармане, чемодан мой в Кобгерсте, остается только действовать быстро и решительно. Я сейчас отправлюсь туда с точильным станком, но только один, без вас.

Спайкмен взял станок и скоро явился на обычное место. Мисс Мелисса увидала его из окна, сейчас же вышла из дома и села на скамейку.

- Нет ли ножей и ножниц поточить, сударыня? - почтительно спросил Спайкмен, выступая вперед.

- Вы опять здесь, г. медник? Я было вас уж и забывать начала.

Прости ей, Господи! Она сказала совершенную неправду.

- Как жаль, что не у всех такая короткая память.

- А что?

- Я говорил с тем джентльменом, к которому вы мне давали поручение.

- И что же он сказал?

- Что вы совершенно правы, что между ним и вами, действительно, невозможны письменные сношения, и что писать вам он больше не будет.

- Это очень разумно с его стороны, и я очень рада.

- И все-таки я знаю, что ему без вас не жить. Он мучается.

- Я не виновата.

- Конечно, нет. Но ведь до встречи с вами он презирал всех женщин и был счастлив. Теперь он разом утратил свой покой.

- Это ему за дело. Зачем он презирал женщин? Никого не следует презирать. Вот он и наказан.

- Если бы наказывать каждого, кто сделал ошибку, то ни один из нас не избежал бы порки - это еще Шекспир сказал.

- Позвольте спросить, г. медник, где это вы выучились цитировать Шекспира?

- Там же, где выучился многому другому. Я не всегда был странствующим медником.

- Я всегда это предполагала. А почему вы им сделались?

- Правду говорит, мисс Мэтьюс?

- Разумеется.

- От несчастной любви.

- Я читала у старинных поэтов, что из-за любви боги превращались в людей, но не слыхала, чтобы какой-нибудь бог принимал когда-нибудь на себя вид медника, - сказала с улыбкой Мелисса.

- Бессмертный Юпитер, когда влюблялся, обыкновенно прятал свою молнию. Купидон для успеха в любви прибегал нередко к помощи Протея. Мы не гарантированы от этого и сейчас.

- А кто же героиня, г. медник?

- Она была в некоторых отношениях очень похожа на вас, мисс Мэтьюс. Такая же красавица, такая же развитая, умная, добрая. Такая же гордая и, - увы! - такая же недоступная, неумолимая, как та особа, из-за которой страдает знакомый мне молодой джентльмен. В своем безумии он - вообразите только себе это, мисс Мэтьюс! - попросил меня посвататься к вам от его имени, попросить за него, похлопотать, встать за него перед вами на колени, умоляя вас сжалиться над ним. Что я мог ему сказать на все на это, мисс Мэтьюс? Уговаривать, вразумлять было бы совершенно бесполезно. Я сказал, что передам все. Могу ли это сделать, мисс Мэтьюс?

- Прежде всего, мистер медник, я желаю знать, как зовут этого джентльмена.

- Я дал слово не говорить его фамилии, но это можно обойти. Вот у меня в кармане его книга, на ней изображен на первой странице его фамильный герб, и значится подпись его отца.

Спайкмен подал книгу. Мелисса прочитала надпись и положила книгу на скамейку.

- Так как же, мисс? Могу я при случае еще раз замолвить перед вами словечко за этого джентльмена?

- Но ведь его нет самого здесь, вы говорите, а я не могу же вести переговоры с медником. Пусть он сам придумает способ лично повидаться со мною. Прощайте, г. медник.

Мисс Мэтьюс ушла в дом.

Прошло две недели, в течение которых Спайкмен каждый день имел встречи с мисс Мелиссой. Джо все это время сидел без дела и страшно соскучился. Наконец, Спайкмен сказал ему, чтобы он шел к беседке и сказал мисс Мэтьюс, что его дядя, медник, заболел и не может сегодня прийти.

Джо явился на место. Мисс Мэтьюс не было видно. Джо забрался в кусты и стал ждать. Вот пришла, наконец, и она, но не одна, а с мисс Араминтой. Когда они сели на скамейку, Араминта сказала:

- Мелисса, в доме, при отце, я нашла неудобным говорить, но здесь скажу. Сегодня Симпсон объявила мне, что она тебя видела несколько раз не только днем, но даже и по вечерам с каким-то человеком странного вида. Ты с ним прогуливаешься и беседуешь. Я удивляюсь, что ты сама до сих пор мне ничего не сказала. Теперь я прошу тебя объяснить мне это странность, иначе я должна буду сообщить обо всем твоему отцу.

- И сделать этим то, что меня запрут на несколько месяцев. Спасибо, Араминта, ты очень добра, - отвечала Мелисса.

- Но что же мне остается делать, Мелисса? Посуди сама... Кто такой этот человек?

- Странствующий медник, передавший мне письмо от одного джентльмена, которому вздумалось в меня влюбиться.

- Как же ты поступила?

- Письмо не взяла и отказалась видеться с этим господином.

- Зачем же продолжает ходить сюда этот медник?

- Он всюду ту ходит, заходит и к нам просить работы - нет ли ножей и ножниц поточить, кастрюль починить...

- Слушай, Мелисса, это смешно. Вся прислуга об этом говорит, а ты знаешь, что это значит, когда прислуга говорит, и знаешь, как она говорит. Зачем тебе нужен этот медник? Что ты в нем нашла интересного?

- Он меня забавляет. Он такой глупый.

- Следовательно, у тебя нет серьезных причин для продолжения этих свиданий, возбуждающих неприятные толки. Можешь ты мне дать слово, что их больше не будет? Ведь это же безрассудно и бессмысленно.

- Что же ты думаешь, что сбегу, что ли, с этим медником? Да, кузина?

- Нет, я этого не думаю, но все-таки медник неподходящая компания для мисс Мэтьюс. Мелисса, ты сделала большую неосторожность. Всю ли ты правду мне сказала, я не знаю, но только я должна тебя предупредить, что если ты мне не дашь сейчас же честного слова прекратить это неподходящее знакомство, то я вынуждена буду все рассказать дяде.

- Я не желаю, чтобы с меня брали честное слово насильно, - с негодованием возразила Мелисса.

- Хорошо, я не стану тебя торопить. Даю тебе на размышление сорок восемь часов. Если в этот срок ты не одумаешься, то я все скажу твоему отцу. Это решено.

Араминта встала со скамейки и направилась к дому.

- Сорок восемь часов! - проговорила задумчиво Мелисса. - В этот срок придется все решить.

Джо в достаточной степени сообразил то, что произошло между двумя кузинами, и решил отступить от инструкций, данных ему Спайкменом. Он знал, что Спайкмен вовсе не болен и, сказываясь больным, хочет только возбудить в мисс Мелиссе нетерпение. Мелисса сидела в глубокой задумчивости, когда к ней подошел Джо.

- Это вы, мальчик! - сказала она. - Вы зачем?

- Я проходил по дороге, мисс.

- Подойдите сюда и скажите мне правду. Никакой вам нет надобности обманывать меня. Этот человек вам вовсе не дядя, ведь так?

- Так, мисс. Он мне не дядя.

- Я так и знала. И ведь это он сам писал мне письмо? Он переодетый джентльмен? Да?

- Он джентльмен, мисс.

- Ему фамилия Спайкмен? Не так ли?

- Так, мисс.

- Может он явиться сюда сегодня вечером? Дело серьезное. Времени терять нельзя.

- Конечно, может, мисс, раз вы этого требуете.

- Так скажите ему, чтобы он непременно пришел и уже не переодетый.

Мелисса залилась слезами.

- Это не принято, но делать нечего, - прибавила она как бы про себя.

Джо подождал, пока она не отняла рук от лица.

- Вы что же не уходите? - спросила она.

- В котором часу ему прийти?

- Как только стемнеет. Ступайте, юноша, и не забудьте, что я вам сказала.

Джо поспешил к Спайкмену и сообщил ему обо всем.

- О, мой милый мальчик, как вы хорошо сделали! - вскричал он. - Как вы мне помогли!.. Она заплакала, да? Бедненькая! Это ее там довели до слез... Мне сейчас необходимо в Кобгерст. Встретьте меня в роще, мне с вами нужно будет поговорить.

Спайкмен взял свой узел и отправился в Кобгерст. На полдороге он переоделся и расстался с костюмом медника навсегда, бросивши его в яму на пользу тому, кто его найдет. Прибывши в город, он прошел в свое помещение, оделся в щегольскую пару, сшитую в Лондоне, уложил чемодан и нанял почтовую карету. Приехавши вечером в деревню, он велел ямщику остановиться в пятидесяти ярдах от рощи и дожидаться его возвращения. Джо был уже тут, а вскоре явилась и мисс Мэтьюс в шляпке и закутанная в шаль. Как только она села на скамейку, Спайкмен бросился к ее ногам, объявил, что ему известен ее разговор с кузиной, что он не может, не желает с ней расстаться, говорил опять о своей любви, клялся, что сделает ее счастливой. Мелисса плакала, умоляла, отказывалась, потом как будто согласилась. Спайкмен подал ей руку и повел к карете. Джо откинул подножку. Мелисса неохотно дала себя посадить в карету. Спайкмен сел рядом с ней. Джо захлопнул дверцу.

- Постой минутку, ямщик! - сказал Спайкмен. - Нате, Джо, возьмите это себе.

Он вручил нашему герою пакет. В это время Мелисса заломила руки и вскричала:

- Да, да!.. Стой!.. Я не могу, не могу!.. - В аллее показались люди с фонарями, - объявил Джо. - Они бегут сюда.

- Пошел, ямщик! И как можно скорее! - крикнул Спайкмен.

- О, да!.. Пошел, пошел!.. - крикнула и мисс Мелисса, падая в объятия своего возлюбленного.

Карета помчалась, оставив Джо на дороге с пакетом в руке. Наш герой обернулся и увидал, что люди с фонарями подходят все ближе и ближе. Не желая подвергаться расспросам, он припустился бежать со всех ног, пока не добежал до коттеджа, где у него была квартира вместе со Спайкменом.

ГЛАВА XXXIV

Очень длинная, но необходимая для того, чтобы собрать то, что осталось от прежнего.

Только утром на следующий день Джо вскрыл пакет, полученный от Спайкмена. В пакете был ключ, 20 фунтов золотой монетой и письмо следующего содержания:

"Мой милый мальчик! Так как мы расстаемся на некоторое время, то я оставляю вам сумму, которая поддержит вас пока в достаточной степени. Присоединяю к ней письменное заявление, которым передаю в вашу собственность точильный станок, всю мою обстановку, книги и вообще все, что находится в моей квартире в Дедстоне, ключ, от которой прилагается тут же. Советую вам немедленно туда отправиться и принять все в свое владение. Хозяйке дома я тоже напишу, чтобы познакомить ее заранее с содержанием моего заявления. Теперь вы можете располагать собой, как хозяин. Во всяком случае, я научил вас ремеслу, которое может вас хорошо прокормить. Когда вы узнаете мой точный адрес, вы мне, разумеется, сейчас же напишите обо всем. Как бы то ни было, я вновь повторяю, что ремесло странствующего точильщика - наиболее подходящая профессия для джентльмена, не имеющего средств, но желающего быть независимым.

Преданный вам Огестес Спайкмен."

Наш герой решил, что на первое время для него всего лучше будет последовать совету Спайкмена. Уведомивши коротеньким письмом свою названную сестру обо всем происшедшем и предложивши ей адресовать ему письма в Дедстон, он забрал станок, расплатился с хозяйкой коттеджа и пошел в обратный путь. Так как в деньгах он не нуждался, то шел довольно быстро, не задерживался в деревнях и селах и через пять дней прибыл в Дедстон. Оставив свой станок в том же трактире, где и раньше, Джо поступил и дальше точно так же, как поступал Спайкмен: дождался темноты и только тогда пошел на свою квартиру. Здесь он показал хозяйке заявление Спайкмена, объяснил ей, что Спайкмен сам не вернется, и что он, Джо, будет жить в квартире вместо него. Хозяйка без протеста приняла все это к сведению.

Одевшись получше, Джо отправился с визитом к мистрис Джемс. Мисс Офелия и мисс Амелия были обе дома.

- Как поживаете, мистер Азсертон? А где же мистер Спайкмен? - спросили в один голос обе мисс.

- Он уехал далеко, - отвечал Джо.

- Уехал далеко? Но ведь он вернется назад?

- Не думаю, чтобы он вернулся. Он поручил мне принять все его имущество, которое здесь в городе.

- Да что же такое случилось?

- Ах, такой случай, такой случай!..

- А именно?

- Он влюбился - и женился.

- Вот так-так! - сказала мисс Офелия. - Кто бы мог подумать!

Мисс Амелия ничего не сказала.

- То-то он, по-видимому, так торопился куда-то, когда был здесь в последний раз, - заметила она после паузы. - А вы что же будете делать теперь?

- Его примеру следовать я не собираюсь, - отвечал Джо.

- Полагаю, что нет. Но заниматься-то чем же будете? - спросила Офелия.

- Дождусь от него указаний. Я надеюсь вскоре получить от него письмо. Думаю, что я скоро уеду отсюда. Мне это медно-котельное и ножевое дело вовсе не нравится, и ездить за заказами - такая, по-моему, скука... Как здоровье вашей матушки, мисс Офелия?

- О, она здорова и ушла на рынок. Вот не ожидала услышать об его женитьбе! На ком же он женился, Джозеф?

- На хорошенькой молоденькой барышне с большим состоянием, на дочери эсквайра Мэтьюса.

- Так. Нынче все мужчины только и гонятся за деньгами, - заметила Амелия.

- Мне пора идти, - сказал, вставая, Джо. - Нужно сделать еще несколько визитов, а также по делам зайти в несколько мест. Доброго утра, молодые леди!

В этот раз обе мисс, надобно сказать правду, далеко не с прежней сердечностью отнеслись к нашему герою. Молодые барышни не любят известий о чужих свадьбах.

Через несколько дней Джо получил от Спайкмена письмо, в котором тот писал, что он благополучно прибыл в Гретна-Грин и там соединился с Мелиссой сладкими узами Гименея у знаменитого кузнеца перед наковальней вместо аналоя. Спустя три дня после свадьбы Спайкмен написал отцу своей жены письмо, в котором извещал его, что он, Спайкмен, сделал ему честь, женившись на его дочери, что он еще не может сказать с точностью, когда он приедет к нему в усадьбу с визитом, но постарается сделать это при первой же возможности, при этом он просил устроить так, чтобы рядом с тем помещением, которое будет приготовлено для него и для его жены в замке, находилась большая уборная, так как он не привык обходиться без этого удобства. Далее Спайкмен предлагал мистеру Мэтьюсу продать ему усадьбу со своей землей, так как мистрис Спайкмен очень бы желала там поселиться, если ее муж и отец сойдутся в цене. В конце письма выражалась надежда, что подагре мистера Мэтьюса теперь лучше, и затем следовала подпись: глубоко преданный вам Огестес Спайкмен.

Своей кузине Мелисса написала лишь несколько строк, прося ее, как об одолжении, чтобы она не старалась оправдывать ее поступок и не пыталась бы умилостивить разгневанного родителя, а напротив поддакивала бы ему и бранила бы ее как можно больше. Отцу она написала счетом три строки:

"Милый папа! Спешу Вас обрадовать: я вышла замуж. Огестес обещал мне, если я буду здорова, приехать к Вам со мной погостить. Остаюсь, милый папа. Ваша любящая дочь Мелисса Спайкмен".

Само собой разумеется, что письма зятя и дочери взбесили старика до последней степени, но в общем план Спайкмена был очень правилен. Ходатайствовать перед человеком, страдающим неотвязной подагрой, был бы совершенно бесполезный труд. Он бы только упрямился и раздражался еще больше. Но раз Араминта поддакивала ему, ему уже не о чем было и спорить. Наоборот, самое это поддакивание сделалось ему под конец неприятно. А когда Араминта посоветовала ему объявить наотрез обоим тяжким преступникам, что двери его дома закрыты для них навсегда, он пришел в страшный гнев, обвинил ее в корыстных видах и запустил ей в голову чашкой. Араминта оскорбилась и перестала ходить за дядей, покинувши его на произвол прислуги. Обо всем этом Араминта сейчас же уведомила Мелиссу, советуя ей немедленно приехать. И сам старик написал дочери, зовя ее к себе, чтобы принять от него благословение. Мелисса приехала с мужем, и тут произошло общее примирение. Убедившись, что зять его вовсе не так уж корыстолюбив и денег от тестя не добивается, сквайр тут же подарил дочери имение в Герфордском графстве, что вместе с ее собственным капиталом, доставшимся ей от матери, представило собой очень кругленькое состояние. Спайкмен просил Джо писать ему, если ему понадобится дружеская помощь, но повторял вновь свой совет - оставаться странствующим точильщиком и сохранить независимость.

Получил Джо также письмо и от Мэри. Названная сестра извещала его, что она не писала ему потому, что ее не было в Остинском замке, она уезжала в трехнедельный отпуск в Грэвсенд по вызову мистрис Чоппер, которая тяжко заболела. Мэри застала ее уминающею: у старушки был нарыв на печени, который должен был прорваться внутрь. Старушка много расспрашивала о Джо. Она уже заранее составила духовную, по которой все свое состояние - 700 фунтов, нажитое двадцатидвухлетним честным трудом, - оставляла поповну Мэри и Джо, или своему Питеру, как она продолжала его называть. Им же поровну отказала она и все свои вещи, кроме лодки, которую завещала Вильяму-лодочнику.

У постели больной маркитантки Мэри, между прочим, встретила мистрис Филипс, которая с дочерью Эммой приходила навещать старушку. Разговорились о Джо. Мисс Филипс выразила удивление, что Джо исчез тогда из Грэвсенда, не говоря худого слова и даже не простившись. Мэри оправдывала его, говорила, что это не его вина, что так сложились обстоятельства.

Несколько дней провела Мэри у изголовья своей больной благодетельницы. Роковой исход не заставил себя ждать, нарыв прорвался, и добрая старушка умерла. Мэри закрыла ей глаза. Схоронили ее торжественно.

Приведя в порядок все дела по наследству, Мэри возвратилась в Остин-Голль и нашла там целых два письма от Джо. Теперь она звала его прибыть со своим станком в ближайшую к замку деревню, чтобы получить чек на свою долю из денег мистрис Чоппер, серебряный рейсфедер и сердечный привет от названной сестры. Джо не долго раздумывал, запер свою квартиру, забрал с собой станок и зашагал по дороге в Гэмпшир.

ГЛАВА XXXV

Заключающая в себе обозрение предшествующих событий для установления их связи с дальнейшими.

Оставим пока Джо на пути в Остин-Голль и займемся некоторыми другими действующими лицами нашего рассказа.

Между О'Донагю и Мэк-Шэном все это время не прекращалась переписка. О'Донагю вскоре же получил прощение и был принят на службу в русскую армию. Он очень быстро дослужился до генерала. С его женитьбы прошло пять или шесть лет. Как ему, так и его жене очень хотелось побывать в Англии. Наконец, пришло от него письмо, что ему дают продолжительный заграничный отпуск, и что будущей весной он непременно приедет.

Все это время Мэк-Шэны прожили на прежней квартире, и мистрис Мэк-Шэн все держала свой ресторан. Дела шли великолепно, доход все увеличивался, и у Мэк-Шэнов образовался очень кругленький капиталец в 30 000 фунтов с лишком. Мэк-Шэна давно уже тяготило его невысокое общественное положение, и он все подговаривал жену прикончить дело и купить имение. На что им больше? Детей у них нет. Мистрис Мэк-Шэн и сама стала уже находить, что пора отдохнуть и ликвидировать торговлю. В конце концов они продали свой трактир за хорошую цену и приобрели себе имение в шести милях от Остин-Голля, затративши на него две трети своего капитала. Остальную треть они оставили в процентных бумагах. Соседи приняли Мэк-Шэна, как заслуженного боевого офицера, очень хорошо. Над его женой на первых порах смеялись за ее не светскость, за ее манеры, напоминавшие ключницу-экономку, но вскоре же полюбили ее за добрый и кроткий нрав, за непритязательность и сердечную простоту. Мэк-Шэн чувствовал себя превосходно и с радостью готовился принять у себя в усадьбе старого друга и его жену.

Зато Остин далеко не был счастлив, хотя и было у него все, что считается необходимым для счастья. Все для него было отравлено сознанием собственной преступности. Раскаяние грызло его постоянно. У него был сын, наследник его богатства, а он даже и объявить не смел никому, что у него есть сын! Остин сделался нервен и раздражителен, старался избегать общества. Здоровье его, несмотря на крепкое телосложение, пошатнулось от постоянных страхов. Без наркотиков он не мог заснуть, а во сне пугался, видел страшные сны. С каждым годом он делался раздражительнее, обращался дурно с домашними, в особенности с женой. Любимым его развлечением была псовая охота, и он скакал верхом без всякой осторожности, точно хотел нарочно сломить себе шею. Да, может быть, он и на самом деле этого хотел. Особенно жаль было мистрис Остин. Она знала, как жестоко страдает ее муж, какой червь его гложет, зная это, она прощала ему его грубые выходки и не осуждала его, а жалела. Много горьких слез пролила она наедине с собою, не смея плакать при муже, который в ее слезах видел упрек себе. Вся душа ее рвалась к сыну, о котором она ничего не знала, ничего не слышала. Где он? Что с ним? И жив ли он? Поступившая в замок младшей служанкой Мэри скоро сделалась ее главной и любимой горничной. Мистрис Остин приблизила ее к себе и все больше и больше ей доверяла. Так шли дела до того дня, когда мистер Остин выехал однажды утром верхом на большую охоту на зайцев и встретил своего соседа-помещика, тоже участвовавшего в общей охоте.

- Между прочим, Остин, вы знаете ли, что у нас объявился новый сосед? - спросил этот помещик.

- Это, должно быть, во Фрамптонском имении, - отвечал Остин. - Я слышал, что оно продавалось и кем-то уже куплено.

- Да. Я видел его. Это ваш собрат по профессии, отставной майор, очень живой и веселый ирландец, такой сообщительный. Жена его не особенно высокого происхождения, но очень добрая, хорошая женщина, такая толстушка и замечательно простосердечная. Вы, я полагаю, сделаете им визит?

- Разумеется, - отвечал Остин. - А скажите, как ему фамилия?

- Майор Мэк-Шэн. Он служил, кажется, в 53-м полку.

Если бы сердце Остина пронизала пуля, он испытал бы не более тяжкий удар. Он так покачнулся на седле, что приятель это заметил.

- Что с вами, Остин? В чем дело? Вы вдруг побледнели. Вы нездоровы.

- Действительно, нездоров, - отвечал Остин, овладевая собой. - Сделалась страшная схватка в груди, где у меня старая рана. Но это пройдет.

Остин остановил лошадь и приложил руку к сердцу. Сосед подъехал к нему вплотную.

- Сегодня хуже обыкновенного. В прошлую ночь то же самое было, только легче. Боюсь, что мне нужно будет вернуться домой.

- Мне проводить вас?

- О, нет, зачем же? Я не хочу лишать вас удовольствия. Да мне уж и лучше гораздо. Почти прошло. Поедемте, а то опоздаем к началу охоты.

Остин решил овладеть своими чувствами. Приятель ничего и не думал подозревать, но преступникам постоянно кажется, что их подозревают. Несколько минут ехали молча.

- Вот и хорошо, что вы не вернулись домой, - заметил приятель. - Вы теперь увидите нового соседа, он тоже записал свою свору. Говорят, у него хорошие лошади. Мы увидим, как он ездит.

Остин ничего не отвечал на это, но, проехав немного вперед, он вдруг остановился, говоря, что ему опять больно, и что он решительно не может ехать дальше. Сосед выразил горестное сочувствие, и они расстались.

Остин сейчас же вернулся домой, расседлал лошадь и прошел к себе в комнату. К нему поспешила жена.

- В чем дело, милый? - спросила она.

- А в том дело, что само небо против нас, - отвечал Остин, шагая взад и вперед по комнате.

- Не говори этого, Остин. Что такое случилось?

- То, что я теперь буду как бы под домашним арестом на все время, - отвечал Остин. - Нам больше здесь жить нельзя.

Он бросился на диван и объяснил жене все. Та принялась его утешать. Почему он думает, что Мэк-Шэн его непременно узнает? Столько времени прошло, и у него другое имя. На это Остин возразил, что во всяком случае все узнают, что он никогда не был офицером, и это его страшно уронит во мнении соседей.

- Ах, как бы я желал умереть! - прибавил он. - Как я завидую разносчику!.. Я совершил преступление и не понес за него наказания. Меня покарает сам Бог.

Мистрис Остин заплакала. Муж рассердился и выгнал ее вон.

Он в самом деле сделался болен. Пригласили доктора, местную знаменитость. Доктор нашел у Остина сильный порок сердца. Весть о болезни разнеслась повсюду. Посыпались карточки, визиты. Общественное мнение решило, что мистер Остин болен безнадежно и уже никогда не поправится. Сначала этот полудобровольный арест раздражал Остина, но потом он привык. Его единственным развлечением сделались книги. С каждым днем он становился нелюдимее и мрачнее. В комнату к нему имели право входить только жена и камердинер. Так обстояли дела в Остин-Голле к моменту появления в его окрестностях нашего Джо.

ГЛАВА XXXVI

Наш герой опять натыкается на старого знакомого, но далеко не приходит от этого в восторг.

Мы оставили нашего героя на пути к родительскому дому. При этом он катил с собой свой станок, делая это, сказать правду, довольно неохотно. Ему никогда не нравилось ремесло, навязанное ему судьбою и Спайкменом, а теперь, когда он получил в подарок от Спайкмена всю его обстановку и в наследство от мистрис Чоппер с лишком 350 фунтов стерлингов, это ремесло сделалось ему окончательно противно.

Сколько воздушных замков успел за дорогу настроить милый молодой человек! Сумма, образовавшаяся у него, казалась ему громадным капиталом. Он сочинял план за планом и, как всегда в таких случаях бывает, к концу дня совсем запутался в собственных предположениях. Время катилось, как его точильное колесо, и вот он почти незаметно для себя очутился перед тем самым постоялым двором, где он останавливался с Мэри в тот раз, когда она получила место в Остинском замке. Он хотел сейчас же отнести ей письмо сам, но вспомнил, как с ним поступили тогда в замке, и послал письмо с мальчиком из мясной лавки, шедшим в замок по какому-то поручению. Мэри ответила, что вечером сама придет на постоялый двор. Когда Джо увидал ее, он чрезвычайно удивился происшедшей в ней перемене. Куда девался ее развязный вид, ее нелепо резкие манеры! Это была скромная, просто, но изящно одетая молодая женщина с отличной выдержкой, с чувством собственного достоинства.

Встреча названного брата с названной сестрой, была, конечно, самая радостная и сердечная.

- Как вы выросли, Джо, - сказала Мэри. - Милый мой мальчик, как я рада вас видеть.

- А вы, Мэри, очень помолодели лицом, но сделались старше по манерам. Действительно ли вам хорошо жилось это время, как вы писали мне в письмах?

- Мне очень хорошо жить, дорогой мальчик. Но скажите мне про себя, что вы думаете делать? Теперь вы можете очень хорошо устроиться. Обдумайте, не торопясь, и что-нибудь предпримите. Знайте, что мои деньги все к вашим услугам. Считайте их своими и пустите их в оборот. Мне даже, если пожелаете, можете платить с них известный процент. Не отказывайтесь, не обижайте свою сестру.

- Милая Мэричка, мне бы очень хотелось быть с вами вместе, в одном доме.

- Сейчас этого никак нельзя, вы сами знаете. Вы должны делать себе карьеру самостоятельно.

- Но только не через точильный жернов. На нем сделал себе карьеру Спайкмен, мне же он ничего не даст, я знаю. Надобно что-нибудь другое выдумать.

- У меня есть для вас кое-что, Джо. Вы помните, конечно, мисс Филипс. Она вами очень интересуется. Мы много говорили с ней о вас. Она очень выросла, совсем уже барышня. Бабушка ее умерла, и они с матерью уехали жить в Портсмут, где у мистрис Филипс есть брат-вдовец. Он занимается поставками на флот. Они могут принять в вас участие и сделать для вас что-нибудь. С их помощью вы можете начать карьеру.

- Я очень рад, что вы мне это сказали, Мэри. Я непременно отправлюсь в Портсмут.

Еще три дня пробыл в деревне Джо, видаясь с Мэри каждый вечер. С передачей Джо денег из банка - всех семисот фунтов - дело было устроено быстро, и названные брат и сестра простились, обещая друг другу писать чаще прежнего.

Отойдя не более двух миль от деревни, Джо стал раздумывать, что ему делать со станком. Тащить его с собой не имело ровно никакого смысла. Так как было жарко, то он решил немного отдохнуть. Оставив колесо на дороге, несколько в сторонке, сам он сошел на травянистую обочину и прилег в тени по ту сторону живой изгороди. С дороги его не было видно.

Вдруг по ту сторону изгороди он услыхал громкие голоса. Заглянув сквозь деревья изгороди, он увидел двух каких-то человек, присевших как раз около станка. Из их разговора он узнал, что они матросы-дезертиры, бежавшие из флотских казарм в Портсмуте и возымевшие хищнические виды на попавшееся им на дороге точильное колесо, владельца которого не было видно.

Один из дезертиров был Фернес.

- Владелец колеса где-нибудь тут, надобно посмотреть, - сказал другой дезертир, не Фернес.

Они оба начали шнырять и шарить кругом и набрели на Джо, который поспешил лечь на траву и громко захрапел, притворяясь спящим.

- А вот и владелец. Он спит. Увезем станок поскорее. Нам он пригодится, - сказал Фернес. - Я сейчас повезу его, а ты пока постой тут, и последи за владельцем.

- А если он проснется? - спросил другой дезертир.

- Размозжи тогда ему голову вот этим большим камнем, есть о чем толковать! - отвечал Фернес.

Такая перспектива ничуть не улыбалась нашему герою. Он продолжал лежать неподвижно ничком. Колесо было увезено и дезертиры удалились. О колесе Джо не жалел - вопрос о том, куда его девать, разрешался сам собой. Для нашего героя и то уже было счастьем, что уцелел он сам и уцелели его узелок и деньги.

ГЛАВА XXXVII

Во второй наш герой возвращается к своему прежнему делу, но только в более широких размерах.

Мэри дала нашему герою адрес мистрис Филипс, и когда он прибыл в Портсмут и стал наводить справки, то оказалось, что этого джентльмена знает весь город. Джо надел свой лучший костюм и в десять часов явился по адресу, назвавшись Джозефом О'Донагю, как он назывался в Грэвсенде. Под этим именем его знали и Филипсы. Его сейчас же приняли, и он увидел мистрис Филипс и Эмму которая превратилась за это время во взрослую барышню. После обычного обмена приветствиями и вопросами, Джо объяснил цель своего приезда в Портсмут и получил обещание, что для него будет сделано все, что только можно.

- Да вот что, - сказала мистрис Филипс, - вы посидите пока с Эммой, а я схожу повидаюсь с мистером Смоллем, моим братом, и переговорю с ним о вас. Он теперь у себя в конторе, я туда пойду.

Мистрис Филипс повидалась с мистером Смоллем, который назначил нашему герою явиться к нему в контору на следующее утро в девять часов. Джо простился и ушел. Остальное время он посвятил осмотру города и был поражен огромным количеством военных всякого рода оружия и моряков.

На следующее утро ровно в девять часов Джо явился к мистеру Смоллю. Это был плотный мужчина шести футов ростом, добродушнейшего вида. В Портсмуте он был особа важная - военно-морской поставщик, снабжавший всем нужным британский королевский флот.

- Здравствуйте, юноша, - сказал он, когда Джо представился ему. - Я слышал о вас от моей сестры. Вы хотите бросить бродячую жизнь и устроиться на месте?

- Да, сэр, - ответил Джо.

- Сколько вам лет? Можете ли вы вести книги?

- Мне семнадцать лет, и книги я могу вести, мне уже приходилось.

- И у вас, говорят, деньжонки есть - сколько? Джо ответил.

- Семьсот фунтов. Так. Ай да молодчик! Я начал дело с одной сотней - и вот чего достиг. Деньга родит деньгу. Понимаете?

Тут Джо получил от мистера Смолля дружеский тычок в ребро, но такой, что у юноши дух захватило. Это, впрочем, означало, что Джо понравился мистеру Смоллю. У каждого своя манера выражать симпатию.

Дело происходило в конторе мистера Смолля, где он сидел со своим компаньоном и помощником, мистером Сликом. Этот Слик был хороший человек, но собою очень некрасив: рябой, с огромным ртом до ушей, и когда говорил, то шепелявил и брызгал слюной.

- Что нам делать с этим юнцом, мистер Слик, и с его деньгами? - спросил своего компаньона мистер Смолль. - Куда мы их пристроим?

- Юнца мы можем пристроить при конторе на неделю и посмотрим, что из этого выйдет, - отвечал мистер Слик, - а деньги он пусть положит тоже у нас. Они будут у нас сохранны не хуже, чем в банке, и мы будем начитывать ему на них 5% годовых покуда, а после видно будет.

- Хорошо, Слик. Только помните, мы должны непременно устроить этого молодца как можно лучше, а то нам достанется от барынь. Позаботьтесь для него о помещении и столе. А пока до свидания. Мне необходимо по делам.

Джо на прощанье опять получил от мистера Смолля такой тычок под ребра, что насилу потом отдышался.

Мистер Слик спросил Джо, где он остановился, рекомендовал ему квартиру поблизости, почти рядом с конторой, рассказал, как нанять ее и велел ему, устроившись на ней, поскорее приходить опять в контору.

Через два часа Джо вернулся, все успевши устроить.

- Вот, просмотрите этот список, - сказал ему мистер Слик. - Тут обозначено все, что нужно изготовить для военного корабля "Геката", уходящего через два дня в плавание. Если я пошлю с вами носильщика, сумеете ли вы закупить все, что отмечено крестом? Вино и прочие товары у нас уже есть.

Джо взглянул на список и почувствовал себя дома. Это была та же маркитантская часть, только в более крупном масштабе.

- О, да! - отвечал он. - Я все это знаю и цены всему знаю. Я делал поставки на корабли в Грэвсенде.

- Так вы для нас находка, - сказал мистер Слик. - Вас не нужно и учить.

Нечего и говорить, что наш герой отлично справился с порученным ему делом. Мистер Слик остался доволен и аккуратностью, и быстротой. Когда все товары были собраны для отправки на "Гекату", Джо спросил, не поручат ли отправку ему.

- Дело это мне знакомо, - сказал он, - Ручаюсь вам, мистер Слик, что ни одного яичка не будет разбито.

Вторая половина дела была исполнена так же удачно, как и первая. Мистер Слик пришел от Джо в восторг и вечером поделился своим восторгом с мистером Смоллем, когда они встретились за обедом. Отзыв мистера Слика был сделан при мистрис Филипс и при Эмме, которые удовлетворенно переглянулись, радуясь успеху своего протеже.

ГЛАВА XXXVIII

В которой колесо фортуны поворачивается на одну или на две спицы в пользу нашего героя.

Если бы хорошенько проанализировать чувство, которое питал Джо к Эмме Филипс, то едва ли бы можно было сказать, что он был в нее влюблен. Разница в их общественном положении была так велика, что о какой бы то ни было любви между нею и им нашему юноше даже не мечталось. Он просто боготворил ее, считал ее своей путеводной звездой, ловил малейшее ее одобрение, малейшую улыбку и старался избегать всего, что могло причинить ей хотя какое-нибудь неудовольствие.

Работал Джо усердно и успешно. Слик был доволен им чрезвычайно. Целый день он трудился и совсем не заботился о своем столе. Ел кое-как. Бывали дни, что он и совсем не обедал.

- Слик, - сказал однажды Смолль, - этот бедный мальчик у нас, пожалуй, с голоду умрет.

- Сэр, я тут не виноват. Он, видите ли, не желает уходить на обед, когда есть дело, а так как дело есть постоянно, то ясно, как день, что он никогда не имеет времени пообедать. Я бы желал, чтобы он жил в одном доме с нами и у нас же бы и обедал. Это было бы во всех отношениях лучше, и время бы сберегалось.

- Время - деньги, Слик. Сбережено время, сбережены деньги. К тому же он вполне достоин хорошего пропитания. Быть по сему. Устройте это дело.

И вот через два месяца своей службы в конторе Джо водворился в красивой небольшой спальне и получил стол от своего хозяина. Обедать ему приходилось не только с морскими офицерами, но и в обществе мистрис Филипс и Эммы.

Прошло больше года. Наш герой за этот срок сделался важной особой. Он был в большом фаворе у морских капитанов, любивших его в особенности за необыкновенную расторопность, совпадавшую с их крутыми флотскими понятиями о том, как надобно делать дело. Мистеру Смоллю и мистеру Слику весьма часто говорилось: "Пришлите О'Донагю, я с ним поговорю, и все будет ладно". Мистер Смолль назначил ему 150 фунтов в год жалованья, кроме квартиры и стола, и наш герой чувствовал себя великолепно. Все офицеры флота его знали и очень любили. Во всех кают-компаниях он был свой человек.

Однажды утром, когда занятия в конторе уже кончились и были в полном разгаре, мистер Слик, зачем-то выходивший, возвратился и объявил мистеру Смоллю:

- Сэр, адмирал со свитой идет по улице и, по-видимому, направляется к нам.

Мистеру Смоллю не часто приходилось принимать у себя адмиралов. Он встретил важного гостя почтительно, со шляпой в руке, у подъезда и провел в контору.

- У меня к вам очень важное дело, мистер Смолль, - сказал адмирал. - Я получил совершенно неожиданно приказ выйти из, Портсмута. Мне необходимо использовать ближайший отлив. Суда у меня готовы к выходу в море, все на них в полной исправности, но припасов, как вам известно, нет ни одной пылинки. Прилив начался час тому назад. Со следующим отливом мы должны выйти в море. Сроку у нас, следовательно, не более шести часов. Скажите мне - вот список того, что требуется, лодки и люди будут готовы во всякое время - скажите мне, можете ли вы исполнить это в указанный срок?

- В такой короткий срок, сэр Вильям? - возразил Смолль, пробегая сногсшибательный список.

- Теперь одиннадцать часов. В четыре часа поставка должна быть окончена.

- Сэр Вильям, это невозможно.

- Для меня чрезвычайно важно выйти в пять часов в море, поймите это. Я должен выйти и выйду. Но ведь не морить же мне голодом людей во время всего плавания.

- Поверьте, сэр Вильям, если бы возможно было, я бы взялся, - отвечал мистер Смолль, - Но ведь тут в списке коровы, овцы, сено и другие предметы, которые можно достать только в деревне. Нет, мы не справимся. Завтра утром нельзя ли?

- Мистер Смолль, у меня еще нет призового агента. Если вы меня выручите...

Наш герой выступил вперед и быстро пробежал глазами список.

- Позвольте вас спросить, сэр, - обратился он к адмиральскому флаг-офицеру, - "Зенобия" и "Орест" с эскадрой идут или нет?

- Нет, эти не идут, - отвечал флаг-офицер.

- В таком случае, извините меня, мистер Смолль, - продолжал Джо, - но я думаю, что дело можно будет устроить при помощи одной маленькой комбинации.

- Неужели можно? - вскричал сэр Вильям.

- Так точно, сэр Вильям. Если вы немедленно изволите дать сигнал, чтобы к берегу шли две лодки с достаточной командой, то я могу вам обещать, что все будет сделано.

- Молодец, О'Донагю! Вот молодчина! - вскричал флаг-офицер. - Ну, адмирал, теперь, значит, все слава Богу. Раз он говорит, что сделает, так уж сделает.

- Могу я на вас положиться, мистер О'Донагю?

- Можете, сэр Вильям. Все будет сделано, как вы сказали.

- Знайте, мистер Смолль: если ваш молодой человек исполнит то, что обещал, то вы - мой призовой агент. Желаю вам доброго утра!

- Как вы могли обещать! - вскричал Смолль, когда адмирал и его свита ушли из конторы. - Зачем вы это сделали?

- Затем, что я могу исполнить, - отвечал Джо. - У меня есть коровы и овцы для "Зенобии" и для "Ореста", сено тоже есть, завтра мы для этих кораблей можем достать новую скотину, а наличных отдадим эскадре. Прочее все найдется под руками.

- Ну, это просто счастье! Только надобно спешить, не теряя времени.

Наш герой с обычной своей расторопностью и распорядительностью исполнил данное обещание, и мистер Смолль в несколько месяцев успел заработать на призовой агентуре 5000 фунтов стерлингов.

Все это время Джо аккуратно переписывался с Мэри и Спайкменом, с первою чаще, с последним реже. За четыре года службы у мистера Смолля капитал нашего героя значительно увеличился, и Джо вложил его в дело, так что стал теперь уже не простым конторщиком, не наемным клерком, а младшим компаньоном-пайщиком, которому безусловно доверяли и мистер Смолль и мистер Слик. Одним словом, Джо стоял на очень хорошей дороге.

ГЛАВА XXXIX

Бесконечно разнообразная: тут и тоска, и закон, и любовь, и ссора, и даже самоубийство.

За эти четыре года разница в общественном положении Джо и Эммы значительно сгладилась. Разумеется, это не осталось без влияния на их отношения. С каждым годом их дружба крепла, с каждым годом они становились все ближе и ближе друг к другу. Дядя и тетка Эммы, разумеется, видели это постепенное сближение, но, должно быть, ничего против него не имели, иначе, без сомнения, воспрепятствовали бы ему в самом начале.

Так шли дела до тех пор, пока одно неожиданное обстоятельство не внесло горечи в эти добрые отношения.

Проходя однажды по Хай-Стриту, Джо заметил шедший впереди его небольшой отряд матросов, конвоировавший двух человек со скованными руками, по всей очевидности, дезертиров. Смутная тревога овладела нашим героем, у него явилось словно какое-то предчувствие. Он вошел в бывший тут поблизости парфюмерный магазин и стал оттуда смотреть на улицу, так что лица обоих дезертиров были ему видны, тогда как его самого с улицы видеть было нельзя. Предчувствие Джо оказалось верным: один из дезертиров был его старый враг и гонитель Фернес.

Доносчик тут, рядом, так близко! Это было для Джо равносильно удару кинжалом в грудь. Он до того переменился в лице, что приказчица в магазине спросила его, не подать ли ему воды. Этот вопрос заставил его опомниться, жалуясь на внезапную боль в груди, он сел и взял принесенную ему воду в стакане. Домой он вернулся в совершенном отчаянии, перезабывши все дела, за которыми ходил. Что теперь ему делать? Фернеса накажут и выпустят, и кончится тем, что Джо как-нибудь да попадется ему на глаза. Разве, однако, нельзя будет подкупить его деньгами? Конечно, можно, Джо для этого достаточно богат теперь, но за одной подачкой потребуется другая, третья. Фернес будет его все время шантажировать. Единственное средство - бежать опять, но это значит разлучиться с Эммой... Весь остаток дня Джо не выходил из своей комнаты и рано лег в постель, чувствуя себя нездоровым. Ночью он ни разу глаз не сомкнул и встал утром с явными следами бессонницы на лице. Он решил навести в казармах справку о том, какая участь ожидает Фернеса за его многократное дезертирство. Встретив одного знакомого флотского унтер-офицера, Джо спросил его, кто такие эти дезертиры, которых он встретил на днях под конвоем, и с какого они корабля. Унтер-офицер объяснил, что эти матросы убежали с фрегата "Ниобы", и так как это уже не первый их побег со службы, то их будут судить военным судом и прогонять сквозь строй. Это известие нисколько не обрадовало Джо. Он вовсе не желал зла Фернесу, он желал только одного - не встречаться с ним никогда.

В девять часов утра того дня, когда должны были подвергнуться наказанию дезертиры-матросы, Джо вышел в столовую к завтраку совершенно расстроенный. Мистрис Филипс и Эмма это заметили, но ничего не сказали. За завтраком все молчали, а как только Эмма и Джо остались одни в столовой, она сейчас же спросила его:

- Чем это вы расстроены? Я в тревоге за вас.

- Я боюсь, мисс Филипс.

- Мисс Филипс? - переспросила Эмма.

- Виноват, простите. Но я боюсь, Эмма, что мне придется с вами расстаться.

- Расстаться? С нами?

- И уехать из Портсмута навсегда.

- Что же такое случилось?

- Не могу, не имею права вам сказать. Не заставляйте меня говорить. Но причина все та же самая, из-за которой я - помните? - внезапно должен был убраться из Грэвсенда.

- Я помню. Только мне Мэри говорила, что вашей вины тут нет.

- Могу вас уверить, что действительно нет. Тут только мое несчастье, а не вина. Эмма, я ужасно расстроен. Я не сплю по ночам... А между тем я ничего дурного не сделал...

- Постойте, - перебила Эмма, - сюда кто-то идет.

Она едва успела отодвинуться от Джо на несколько шагов, как вошел офицер с фрегата "Ниобы", капитан Б.

- Доброго утра, мисс Филипс, - сказал капитан. - Как ваше здоровье? А я к вам на одну минутку забежал - спешу в адмиральскую канцелярию с рапортом о случае на борте "Ниобы".

- А что за случай? - спросила Эмма.

- Да не особенно важный. Негодяй-матросишка один, давно заслуживший себе виселицу, должен был сегодня пройти сквозь строй за неоднократный уже побег со службы. Испугавшись наказания, он прыгнул за борт и утопился.

- А как его звали? - спросил Джо, хватая капитана за руку.

- Звали его... Что это вас так интересует, О'Донагю? Ну, извольте, раз вам так хочется знать: его звали Фернес.

- Я так и боялся. Мне за него очень грустно. Я его знал в лучшее для него время. Несчастный!

Джо вышел из столовой, не желая больше ничего говорить и опасаясь вопросов. Он ушел к себе в комнату и стал молиться. Через час он, несколько успокоенный, пришел в гостиную, надеясь встретить там Эмму и объясниться с ней, но Эммы там не было, и только на следующий день ему удалось исполнить свое намерение.

- Не знаю, что вам сказать, чтобы объяснить свое вчерашнее поведение, - сказал он.

- Оно было очень странное, - отвечала Эмма. - В особенности оно показалось таким капитану Б. Он говорит, что вы были похожи на сумасшедшего.

- Мне все равно, что думает обо мне капитан Б., для меня важно только ваше мнение. Смерть этого человека дает мне возможность рассказать вам то, что при его жизни я бы не решился открыть никому. Этот человек знал меня раньше и мог бы, если бы захотел, поставить пеня в такое положение, что мне пришлось бы или принять на себя чужую тяжкую вину, или выдать близкого мне человека. Когда я встретил этого человека в Грэвсенде, я покинул Грэвсенд. По этой же причине я собирался покинуть и Портсмут. И вот совершенно случайно эта причина оказалась теперь устраненною.

- После ваших слов я вполне понимаю ваше вчерашнее волнение, мистер О'Донагю, но не могу не удивляться тому, что у вас есть какая-то тайна, которой вы не можете дикому открыть, а между тем постоянно твердите, что вы ни в чем не виноваты. Отчего же не открыть этой тайны, если она не содержит в себе ничего преступного? Невинность и таинственность никогда рука об руку не ходят.

- Раз вы назвали меня "мистер О'Донагю", то и я уже не смею обращаться к вам иначе, как к мисс Филипс. Вы встретили меня маленьким мальчиком, и я тогда же вам сказал, что у меня есть тайна, которой я никому не могу открыть. То же самое повторяю я и теперь, по прошествии нескольких лет. Повторяю без малейших вариаций. И всегда буду повторять, до какого бы возраста я ни дожил. Если вам кажется это преступным, что мне больше ничего не остается, как избавить вас от своего присутствия, что я немедленно и сделаю.

Голос нашего героя под конец сорвался. Он повернулся и, не взглянув на Эмму, тихо вышел из комнаты.

ГЛАВА XL

В которой наш герой пробует полечиться переменой климата.

Необдуманные слова Эммы: "невинность и таинственность не ходят рука об руку" - глубоко обидели нашего героя. Не то, чтобы этот афоризм был сам по себе вообще неверен, но он был сказан не ко времени и направлен не по адресу. Вышло поэтому как-то особенно зло.

Джо обиделся и ушел, Эмма осталась в гостиной одна и прилегла на диван, надувши губки. Ее верный вассал осмелился бунтовать! Чего он вздумал обидеться? Что она такое сказала? Ведь это правда - зачем невинному тайна? Невинному скрывать нечего. Она вовсе не хотела его оскорблять. Он очень уж стал о себе много думать. Правда, он достиг известного положения, он уже не маленький мальчик Джо из Грэвсенда, а солидный коммерческий деятель, принятый в хорошем обществе, но кому он этим обязан? Той же Эмме и ее родным. Какие все люди неблагодарные! За что надулся?

А Джо, пробывши в час у себя в комнате, прошел в контору, где мистер Смолль и мистер Слик пыхтели над работой, которой у них прибавилось по случаю отсутствия Джо.

- Как вы себя чувствуете, мой друг? - спросил мистер Смолль.

- Неважно, сэр, - отвечал Джо. - Кажется, я собираюсь заболеть. Мне очень совестно, но я чувствую, что я не в состоянии как следует работать. Мне нужно себя починить. Хочу попроситься у вас в отпуск месяца на два. Кстати, у меня есть небольшое дело в Дедстоне, которое я запустил с тех пор, как переселился в Портсмут.

- Я тоже думаю, мой друг, что перемена климата принесет вам пользу, - сказал мистер Смолль. - Но только я никак не могу себе представить, какое дело может у вас быть в Дедстоне.

- Очень простое, сэр: я запер свою квартиру, когда уехал оттуда четыре года тому назад, и оставил там обстановку, книги, вещи, белье. С тех пор я ни разу не заглянул туда, а ключ увез с собой.

- Взглянуть, пожалуй, не мешает, - согласился мистер Смолль. - Интересно. Одной пыли за это время сколько там у вас, я думаю, накопилось... Но, главное, я полагаю, что вам нужно проехаться не для этого, а для поправления здоровья. Поезжайте не на два месяца, а на три, пока совершенно не поправитесь. Я вам даю свое полное согласие.

- А я свое, - сказал мистер Слик. - Вашу работу я возьму, покуда вы будете в отъезде, на себя.

Джо от души поблагодарил своих добрых старших компаньонов и объявил, что в таком случае он уедет на следующее же утро с первой почтовой каретой, а пока пойдет укладывать свои вещи.

Вечером все сошлись, как обыкновенно, за обедом. Когда после обеда перешли в гостиную, мистер Смолль сообщил сестре о предстоящем отъезде Джо в лечебное путешествие. Мистрис Филипс нашла, что так и следует, потому что Джо в эти последние дни был заметно нездоров. Должно быть, он переутомился, и ему нужно просто отдохнуть.

Сидевшая рядом с матерью Эмма побледнела. Она никак не ожидала, что Джо с такой быстротой начнет приводить в исполнение свое намерение, высказанное давеча утром.

- Когда же думает ехать мистер О'Донагю? - спросила она дядю.

- Завтра с первым утренним дилижансом, - ответил мистер Смолль.

Эмма откинулась на спинку дивана и не сказала ничего. Когда стали расходиться, мистрис Филипс крепко пожала руку нашему герою и пожелала, чтоб поездка совершенно восстановила его здоровье. Эмма нашла в себе силы тоже протянуть ему руку и сказать:

- Желаю вам полного выздоровления и счастья, мистер О'Донагю.

Мать и дочь ушли. Мистер Смолль, мистер Слик и Джо тоже пожали друг другу руки и разошлись, обменявшись взаимными пожеланиями всего лучшего. На другой день рано утром, прежде чем Эмма встала с постели после бессонной ночи, наш герой успел уже отъехать от Портсмута две станции.

ГЛАВА XLI

У нашего героя голова была повернута не туда, куда бы следовало.

Под впечатлением обиды нашему герою сначала не терпелось уехать поскорее и подальше от Эммы Филипс, а по мере движения дилижанса вперед его начинало тянуть обратно, домой, в Портсмут. Раз двадцать являлось у него желание оставить дилижанс и поехать назад, но всякий раз его удерживал стыд. Так доехал он до столицы, занял номер в гостинице и залег спать, потому что был уже вечер. На другой день он решил первым делом повидаться с Мэк-Шэнами, взял извозчика и поехал в Гольбурн. Ресторан оказался в других руках, и нашему герою даже и объяснить никто не мог или не пожелал, куда переехали майор и его жена. Очень огорченный вернулся он к себе в гостиницу.

На следующий день Джо поехал на почтовых в Мэн-стон, куда и прибыл еще засветло. Остановился он в главной гостинице местечка, называвшейся "Герб Останов" в честь соседнего барского замка и его владельцев. Гостиница находилась на той же улице, где был и тот скромный постоялый двор, в котором останавливался Джо, когда приходил сюда с Мэри. Этот постоялый двор даже был виден из окон гостиницы.

Хотя он и не забыл, как грубо обошлась с ним прислуга Остинского замка, когда он явился туда в первый раз, но все-таки решил отправиться туда для свидания с Мэри. За это время он привык, чтобы с ним прислуга обходилась почтительно, и не боялся встретить грубый прием. Прекрасно одетый, с наружностью и манерами джентльмена, он был очень вежливо встречен напудренными лакеями, которые провели его в приемную и сказали, что сейчас вызовут Мэри. Через пять минут она прибежала и со слезами радости на глазах бросилась его обнимать.

- О, милый, милый мальчик! Как я рада вас видеть! И какой вы стали большой, совсем мужчина. Совсем не похожи на маленького мальчика, жившего у мистрис Чоппер.

- Мы с вами обязаны этой милой старушке нашим благополучием, - сказал Джо. - Знаете, Мэри, ваши деньги разрослись в целый капитал, настолько значительный, что я бы даже предложил вам взять его от нас и положить на всякий случай в банк. Так будет, пожалуй, лучше. Я и отчет вам привез.

- Давайте мне лучше отчет о себе самом, дорогой брат, - отвечала Мэри. - Мне денег не нужно. Я здесь хорошо живу.

- Вижу, что хорошо: вы такая молодая, свежая и красивая. Как ваша барыня поживает?

- Да она бы ничего жила, слава Богу, если бы не странная болезнь мистера Остина, который сделался совершенным затворником и дальше ворот пари никуда не ходит. Он стал еще капризнее и надменнее, чем был раньше, и за последнее время здесь то и дело меняется прислуга: никто жить не хочет.

- Я бы не желал с ним встречаться, Мэри, после того, что здесь было со мной в прошлый раз, - сказал Джо. - Если он что-нибудь скажет мне оскорбительное, я ведь не стерплю, не погляжу, что он хозяин дома.

- Не говорите так громко. Его кабинет совсем рядом, вот и дверь туда. Вам он ничего не скажет, а мне достанется.

- Не лучше ли вам прийти ко мне в "Герб Останов", где я остановился?

- Я непременно приду сегодня вечером, - отвечала Мэри.

Дверь в кабинет отворилась, и чей-то голос сказал:

- Мэри, нельзя ли вам разводить ваши нежности где-нибудь подальше от моего кабинета?

Голос был грубый, глухой. Джо не узнал его. Оборачиваться к мистеру Остину лицом наш герой не заблагорассудил. Дверь захлопнулась с громким стуком.

- Субъект не из приятных, надобно сказать правду, - заметил Джо. - Почему вы ему не объяснили, что я ваш брат?

- Потому что лучше было ничего не говорить, - отвечала Мэри. - Он больше сюда не придет.

- Ну, я пока с вами прощусь, - сказал Джо. - И буду ждать вас вечером. Вы непременно придете?

- Непременно... Слышите? Это голос мистрис Остин. Она у мужа в кабинете. Мне бы хотелось, чтобы вы ее увидали, она славная, и вам, наверное, очень понравится.

Дверь отворилась и сейчас же затворилась опять. Джо только слышал, но ничего не видал, потому что сидел по-прежнему задом и не обернулся.

- Кто это был? - спросил Джо.

- Мистрис Остин. Она увидала, что я занята, и ничего мне не сказала, ушла. Вы теперь лучше уходите, я вечером непременно приду. Увидимся.

Джо ушел из замка. Сам того не зная, он находился в присутствии отца с матерью и не видел их только потому, что смотрел не в ту сторону. Будь его голова повернута иначе, он бы их увидал и, конечно, узнал бы. Судьба!

- Вам я нужна зачем-нибудь, мэм? - спросила Мэри, явившись к мистрис Остин.

- Нет, так, ничего особенного... Мистер Остин посылал меня сказать вам, что у вас в гостях постороннее лицо, и что он этого не желает.

- Это мой брат, мэм, - сказала Мэри.

- Ваш брат! Мне очень это приятно, но ведь вы знаете, какой мистер Остин нервный. С нервнобольного что же можно спрашивать? Я бы желала посмотреть на вашего брата. Вы, помнится, говорили, что он живет в Портсмуте?

- Да, мэм. Он там теперь компаньоном в одном из первейших торговых домов.

- Вероятно, он уже собирается обзавестись собственным домом и, конечно, возьмет вас тогда к себе. Мне придется вас лишиться. Я заранее жалею об этом, но за вас радуюсь.

- Ни он не собирается обзаводиться домом, мэм, ни я не собираюсь от вас уходить. Мне у вас очень хорошо. Я обещала прийти к нему сегодня вечером в "Герб Останов". Могу я это сделать?

- Разумеется, - сказала мистрис Остин. В Мэнстоне Джо пробыл два дня и поехал оттуда в добрый, старый город Дедстон. Про свой роман с Эммой он Мэри не рассказал, а только сообщил ей про смерть Фернеса.

В Дедстоне Джо остановился в Коммерческой гостинице и отправился навещать свою квартиру. Плату за нее он не забывал посылать аккуратно, но ключ был все время у него, так что она за четыре года ни разу не отпиралась и не проветривалась. Старушку-хозяйку Джо нашел в живых. В первую минуту она его не узнала, но посредством привезенного ключа ему удалось убедить ее в своей самоличности. В квартире все оказалось страшно запущенным, запыленным. Джо отобрал наиболее интересные для себя вещи: книги и проч., а остальное сказал, что дарит хозяйке в полную собственность, чем несказанно обрадовал старушку. Уплативши ей, что причиталось за квартиру, он уложил отобранные вещи в ящик и попросил прислать ему это в гостиницу, а сам отправился навещать мисс Амелию и мисс Офелию. Мистрис Джеме умерла три года назад, оставивши дочерям по тысяче фунтов. Обе уже были замужем. Мисс Амелия жила в Дедстоне, муж ее был подрядчиком строительных работ. Мисс Офелия вышла замуж за молодого фермера и жила за городом на ферме, так что нашему герою привелось повидаться только с одной мистрис Поте, которая приняла его очень радушно и очень желала познакомить его со своим мужем, во Джо не мог его дождаться. Поручив мистрис Потс передать от него глубокий поклон и сердечный привет ее сестре, наш герой встал, откланялся и на следующий день уехал опять в Лондон.

ГЛАВА ХLII

Очень интересная переписка.

Вернувшись в Лондон, Джо зашел к тамошнему агенту своей портсмутской фирмы справиться, нет ли писем, и нашел очень интересное послание от мистера Смолля. Глава фирмы писал:

"Здесь у нас решительно все беспокоятся о вашем здоровье, и не только в конторе, но и в гостиной. Вашу болезнь приписали переутомлению, и это правдоподобно, потому что перед тем, как вам заболеть, вы работали без малейшего отдыха. Но мы имеем полное основание думать, что были и другие причины для случившейся с вами внезапной перемены, когда вы из деятельного, бодрого, жизнерадостного юноши превратились вдруг в совершенно разбитого духом и телом человека. Вы, конечно, будете очень огорчены, когда узнаете от меня, что и Эмма с самого вашего отъезда все прихварывает, и наш доктор, мистер Тэлор, никак не может добраться до причины ее болезни. Впрочем, она была с матерью настолько откровенна, что мы отчасти знаем теперь, в чем дело. Она созналась, что поступила с вами нехорошо, была к вам несправедлива. Я думаю, что в этом и заключается вся ее болезнь. У меня слишком много дела в конторе, так что я не всегда бываю в курсе того, что происходит в гостиной, но могу вас уверить, о как там, так и тут, мы все тревожимся о вашем здоровье и заботимся о вашем благополучии. Мы все время мысленно с вами. Эмма себя очень бранит, это верно, верно также и то, что она очень милая девушка. Ваше возвращение доставит нам всем огромное удовольствие. Нечего о том и говорить, что я очень люблю свою племянницу и дорожу ее счастьем. Вас я тоже люблю, мой дорогой друг, и тоже хочу, чтобы вы были счастливы. Необходимо, чтобы происшедшая между вами обоими неприятность как можно скорее улетучилась. Я даже не называю это ссорой - какая же это ссора? Моя сестра утверждает, что Эмма к вам привязана очень серьезно (доверяю вам этот секрет). Что касается меня, то я ни за кого другого не отдал бы своей племяннице так охотно, как это сделал бы по отношению к вам. Того же настроения, как я знаю, придерживается и мистрис Филипс. Одним словом, вы будете встречены всеми с распростертыми объятиями, не исключая и Эммы. Как у всякого человека, у нее есть свои недостатки, но она не стесняется сознаваться в них и в проистекающих от них ошибках. Прилагаю от нее записочку, которую она просит переслать вам вместе с этим письмом. Она дала мне ее прочитать. Я думаю, что после всего изложенного вы ускорите свое возвращение, и что мы увидимся в самом непродолжительном времени. Во всяком случае, ответьте мне на это письмо и дайте мне знать, если окажется, что я ошибаюсь, тогда я и другим открою глаза".

Письмо от Эммы было очень коротенькое:

"Мой милый друг! Я одумалась и нахожу, что была к вам очень несправедлива. Я тогда же хотела вам это сказать, но не представилось удобного случая, а потом вы поторопились уехать. Я терзаюсь своей виной и с первою же верной оказией спешу попросить у вас прощения. Надеюсь, что наши отношения не изменятся, останутся такими же дружескими, как и раньше. Всему виной моя несчастная горячность.

Преданная вам Эмма".

Радости нашего героя не было границ. Итак, он может получить руку Эммы! Люди заболевают не только от горестного волнения, но и от радостного. Джо не в силах был послать ответ с обратной почтой, он почувствовал себя совершенно больным и лег в постель. Но все-таки он был счастлив, до крайности счастлив, и вскоре заснул среди самых радужных, светлых грез.

На другой день он отправил в Портсмут ответ. Мистеру Смоллю он откровенно сознался в своих чувствах к его племяннице и формально попросил ее руки. Эмме он написал, что благодарит ее за доброе о нем мнение, одна мысль о потере которого привела его в такое страшное отчаяние, что он в тот раз совершенно растерялся и счел за лучшее уехать. Впрочем, он уже раскаивается в своей поспешности и просит за нее прощения. Здоровье его теперь гораздо лучше, и он думает скоро вернуться, не дожидаясь конца отпуска, великодушно предоставленного ему его патронами.

Отправивши письма на почту, наш герой решил основательно побродить по столичному граду Лондону.

ГЛАВА XLIII

Длинная, но никак нельзя разделить ее пополам.

Наш герой усердно принялся посещать и осматривать музеи, галереи, выставки. Побывал в театрах, познакомился и с другими увеселениями, между прочим, с знаменитым Вокзалом. Раньше он о Вокзале только слыхал, но ни разу в нем не был. Однажды ему кинулись в глаза развешенные всюду громадные афиши, извещавшие, что в Вокзале в такой-то вечер назначено большое гулянье с маскарадом, фейерверком, фонтанами и другими прелестями. Он решил непременно пойти.

Заплативши за вход, сколько полагалось, он вошел в сад. Замаскированных и костюмированных было немного сравнительно с прочей публикой, на эстраде играл огромный оркестр. Стоя в публике, столпившейся около эстрады с оркестром, Джо вдруг услыхал разговор, обративший на себя его внимание. Разговаривали два еврея, молодой и старый, сын и отец. Из этого разговора Джо узнал, что какая-то толстая еврейка, Мириам, дочь старшего собеседника и сестра младшего, убежала из дома с христианином, хочет креститься и выйти за него замуж. Ни отец ни брат - совсем еще зеленый юноша, почти мальчик - не желали этого допустить. Они получили сведение, что Мириам со своим "гоем" - неверным - будут на гулянье оба в масках и домино. На кавалере будет черное домино с белыми полосами на рукавах. Если при кавалере с таким признаком окажется замаскированная дама, то эта дама будет Мириам.

- Только бы найти кавалера, найти этого "гоя", - сверкая глазами, проговорил юноша. - Я с ним расправлюсь вот чем.

И молодой человек вынул до половины из-за пазухи спрятанный там кинжал - длинный и острый.

- Пройдем туда, где маски, - сказал еврей-отец. - Ступай за мной, Иосель.

- Мне совсем не нравится, что у этого мальчика за пазухой кинжал, - подумал Джо. - И речь его мне не понравилась! Чего доброго, еще случится убийство. Надобно будет предупредить этого неизвестного кавалера в черном домино и его даму.

Он вошел в крытую аллею и увидал впереди себя две фигуры в домино, одну повыше, другую пониже и потоньше. Более тонкая фигура шла, сильно опираясь на локоть более высокой, которая вела ее под руку. Джо догадался, что это и есть та пара, о которой говорили два еврея - молодой и старый.

Парочка шла тихо, и нашему герою ничего не стоило ее догнать. Услыхав за собой близко шаги, высокая фигура в черном домино довольно нетерпеливо обернулась, как бы спрашивая, кто это и зачем их догоняет. Джо сказал, понизив голос:

- Сэр, за вами следят, и мне кажется, что вы подвергаетесь опасности. Я случайно подслушал разговор по поводу точно такого домино, какое на вас. Если я ошибся, тем лучше.

Джо повернулся и пошел назад.

- Останови его, Генри, - сказал тихий женский голос. - Он ведь нам желает добра.

Мужское домино пошло за Джо, догнало его и попросило объяснений.

Джо рассказал все и в заключение прибавил:

- Я бы не стал вмешиваться не в свое дело, если бы у младшего еврея не было кинжала...

- Кинжала! - с испугом вскричало подошедшее женское домино.

- Да, кинжала, и он, видимо, решился пустить его в ход. Одно слово, сударыня: вас зовут Мириам? Если вы Мириам, то, следовательно, услышанное мною относится дам. Если же вас не так зовут, то не о чем больше и говорить. Во всяком случае из моего сообщения не может выйти для вас ничего худого.

- Сэр, это относится к нам, - сказало мужское домино, - и я вам очень благодарен.

Джо рассказал вкратце все, что ему довелось услышать.

- Мы погибли! - вскричала молодая женщина. - Мой брат, когда рассердится, становится хуже тигренка!

- Я за себя не боюсь, я за себя постою, - сказало черное домино. - Но пока я буду бороться с вашим братом, ваш отец схватит вас и утащит, и мы вынуждены будем расстаться навсегда.

- Вообще, сэр, я бы вам советовал не оставаться в темных аллеях, - заметил Джо. - Вы сами теперь видите, что это опасно.

- А если я выйду в светлую часть сада, они меня сейчас же узнают, раз вы говорите, что им известен мой маскарадный костюм.

- Тогда снимите его, - сказал Джо.

- А в лицо они меня еще скорее узнают, - возразил господин в домино. - Сэр, вы уже были так добры к нам... Быть может, вы не откажетесь довести свою доброту до конца и помочь нам еще?

Джо обещал сделать все, что только он сможет.

- В таком случае, Мириам, я вот, что вам предложу: доверьтесь этому джентльмену. Сейчас видно, что он хороший, честный человек, так что довериться ему можно без всякого риска. Он может провести вас с полной безопасностью через весь сад и укрыть в надежном и верном месте, а я пробуду здесь еще с полчаса. Если ваш отец и ваш брат встретят меня и если даже узнают, то у них не будет никакого повода задевать меня, потому что вас со мной не будет. А потом я возвращусь домой.

- Хорошо. А я куда же денусь?

- Вы дадите этому джентльмену мой адрес, и он завтра же утром съездит за мной и привезет меня туда, где вы будете. Я знаю, сэр, что сильно затрудняю вас но в то же время выказываю к вам полнейшее доверие. Надеюсь, что в ваши личные дела все это не внесет чересчур большого беспорядка.

- О, нисколько, сэр. Я в настоящее время совершенно свободный, незанятой человек, - сказал Джо. - Если молодая леди согласится довериться мне, совершенно постороннему человеку, я обещаю вполне оправдать ее доверие. На мне маски нет, сударыня. Угодно вам мне довериться?

- Мне кажется, сэр, что я могу. Да я и должна довериться, иначе может пролиться кровь. О, Генри, они уже идут. Я узнала их. Вон там в аллее направо!

Джо обернулся и увидал тех самых двух евреев, разговор которых он подслушал.

- Это они, сэр, - сказал он господину в домино. - Оставьте нас и пройдите дальше в глубину темных аллей, а я возьму вашу даму под руку и смело пройду мимо этих людей. Уходите, сэр, скорее.

Джо взял молодую еврейку под руку и пошел с ней прямо навстречу ее отцу и брату. Она дрожала, как осиновый лист, когда ей пришлось проходить близко от них, - ноги ее подгибались, она едва переступала ими. Поравнявшись с Джо, оба еврея пытливо устремили на него свои пронзительные черные глаза, но Джо прошел мимо них совершенно спокойно, как будто ни в чем не бывало. Пройдя несколько шагов, он шепнул своей даме: "Вы спасены" и тем несколько успокоил ее. Джо провел ее через весь сад к выходу, позвал извозчика и спросил:

- Куда прикажете вас отвезти?

- Куда хотите, только подальше от них.

Джо велел извозчику ехать в ту гостиницу, где остановился сам, потому что никакой другой не знал. Он предложил своей даме остаться в экипаже, а сам пошел к хозяйке гостиницы и попросил ее взять на одну ночь под свое покровительство привезенную им даму, которую он выручил из очень опасного положения и завтра утром даст знать об этом ее друзьям. Они за ней и приедут. Хозяйка согласилась. Джо сходил за своей дамой в домино, привел ее к хозяйке и удалился к себе в номер.

Наутро, в девять часов, он пошел проведать незнакомку. Она приняла его, и тут он в первый раз увидел ее без маски. Она была замечательно красива собой, обладала стройной высокой фигурой и была одета богато, но несколько в восточном вкусе.

- Я вам очень благодарна, сэр, за все, а в особенности за то, что вы отдали меня под покровительство хозяйки гостиницы. Это с вашей стороны было так благородно так деликатно, так внимательно. Вы настоящий джентльмен, сэр, это я вижу. Теперь я попрошу вас съездить в Берклей-сквер к мистеру С. и сообщить ему, где я нахожусь. Больше я ничем не побеспокою вас.

Она написала адрес и вручила Джо. Он сейчас же поехал и застал мистера С. расхаживающим в тревоге по комнате. Поданный ему завтра оставался нетронутым. Он страшно обрадовался Джо и горячо поблагодарил его, когда узнал от него, что все благополучно.

Мистер С. рассказал нашему герою всю историю своих отношений к Мириам. Она была дочерью одного очень богатого и родовитого еврейского раввина, крайнего фанатика. Когда мистер С. и Мириам полюбили друг друга, и когда та объявила, что намерена креститься и выйти за него замуж, бешенству ее отца, а также и ее брата Иоселя, не было пределов. Когда она все-таки убежала к мистеру С., фанатики не только не прекратили преследования, а напротив дали клятву во что бы то ни стало помешать свадьбе. Иосель при этом решил, что в крайнем случае он убьет и гоя, и отступницу, но что браку между ними не бывать. Молодой Иосель был, пожалуй, еще фанатичнее отца.

- Что же вы теперь думаете делать? - спросил Джо, когда мистер С. окончил свой рассказ, переданный здесь нами вкратце.

- Поехать с вами в вашу гостиницу - это прежде всего, - отвечал мистер С. - Потом захвачу с собой Мириам и отправлюсь с ней в Шотландию, где мы я обвенчаемся. Из Шотландии мы проедем заграницу и побудем там несколько времени, а злоба ее родных за этот срок успеет остынуть.

- Ваш план недурен, сэр, - сказал Джо. - Едемте. Они вышли на улицу, наняли извозчика и приехали в гостиницу. Не успели они пробыть с Мириам и пятя минут, как в номер вбежал испуганный коридорный я сообщил, что в гостиницу силой ворвались два каких-то господина и идут сюда. То были Иосель и его отец, которые видели мистера С., когда он проезжал с Джо на извозчике, и погнались за ними, также взяв извозчика. разъяренные евреи ворвались в номер. Испуганный коридорный спрятался за спину мистера С. и Джо, а Мириам бросилась в объятия своего жениха, ища защиты. Вслед за непрошеными посетителями прибежали хозяин гостиницы и другие служители, уговаривая их не безобразничать, но Иосель вырвался от них и бросился с кинжалом вперед. Джо кинулся к нему и успел вырвать у него опасное оружие, тогда Иосель схватил с камина громадные, тяжелые бронзовые часы и со всею силою бросил ими в сестру и ее жениха, воскликнув при этом:

- Так вот же вам обоим - и гою, и отступнице! Получайте!

В кого он метил, в тех не попал, а угодил в спрятавшегося за их спиной коридорного и проломил ему голову. Коридорный без чувств повалился на пол. Тут уж все присутствующие без всякой церемонии набросились на Иоселя и его отца. Позвали полицию, обоих евреев арестовали и отвели в полицейский участок. Джо был приглашен в качестве свидетеля, а мистера С. и Мириам отпустили. К коридорному был немедленно приглашен врач, но ничего нельзя было сделать: несчастный через несколько минут скончался.

Дознание и составление протокола заняло два часа времени, после чего Джо отпустили.

Дело получило гласность, попало в газеты. Джо предстояло фигурировать на суде в качестве свидетеля. Он решил, что вернется в Портсмут уже только после разбора дела, и написал об этом своим друзьям. На это время

Джо переехал жить в Ричмонд, где было не так душно, как в Лондоне.

Суд с присяжными состоялся через несколько дней. Джо показал в точности, как все произошло, и подтвердил, что еврей убил коридорного нечаянно, что он не в него направлял удар, а в мистера С.

- Свидетель, вас зовут Джозеф О'Донагю? - задал ему вопрос защитник подсудимого.

- Меня зовут Джозеф Рошбрук, - отвечал Джо, не желая говорить под присягой неправду.

- Почему же вы значитесь в протоколах - О'Донагю? вас, стало быть, две фамилии, как это теперь многими принято? - допытывался адвокат. - Одна расхожая, другая про запас?

- Настоящая моя фамилия Рошбрук, но с некоторых пор меня стали звать О'Донагю.

С час допрашивали нашего героя, потом отпустили, предложив ему остаться пока в комнате для свидетелей, на случай, если бы стороны пожелали задать ему еще какой-нибудь вопрос.

ГЛАВА ХLIV

Колесо фортуны поворачивается не в пользу нашего героя.

Выходя из залы суда и направляясь в свидетельскую комнату, наш герой был мрачен и грустен. На него вдруг напало предчувствие чего-то дурного, какой-то беды, которая должна была с ним случиться вследствие того, что он на гласном суде открыл свою настоящую фамилию, не желая говорить неправду под присягой.

Не успел он пробыть в свидетельской комнате и пяти минут, как к нему подошел полицейский чиновник и сказал:

- Будьте любезны, сэр, пройдите со мной вот сюда. Мне нужно сказать вам два слова.

Джо вышел с ним за дверь. Глядя прямо ему в лицо, полицейский сказал:

- Вас зовут Джозеф Рошбрук? Вы ведь так сказали на суде?

- Да, это мое настоящее имя.

- Зачем же вы переменили свою фамилию?

- У меня на это были причины.

- Я знаю эти причины, - сказал полицейский. - Вы были замешаны в убийстве несколько лет тому назад. За вашу поимку была назначена премия, но вы все время укрывались от правосудия. Я знаю, что это вы. Не запирайтесь. Я вас арестую. Не вздумайте сопротивляться - вам же хуже будет.

У Джо сердце остановилось биться, когда к нему подошел констебль. Он понял, что запираться бесполезно, что настало время пострадать или ему, или его отцу. Он не возразил ничего и спокойно последовал за констеблем, который держал его за руку около локтя. Полицейский позвал извозчика, предложил Джо сесть, сел сам и велел извозчику ехать в полицейское управление.

Когда констебль сделал доклад мировому судье, тот сначала предупредил нашего героя, что он не должен говорить ничего во вред себе, а потом спросил, действительно ли он Джозеф Рошбрук.

Джо ответил утвердительно.

- Что вы можете возразить против приказа о вашем аресте?

- Ничего, кроме того, что я невиновен в убийстве.

- Семь лет тому назад у меня уже был приказ об его аресте, - объяснил констебль, - но он от меня улизнул. Тогда он был еще мальчик.

- Даже ребенок совсем, - заметил мировой судья, - подписывая приказ. - Я теперь припоминаю это дело.

Констебль взял приказ, и через полчаса наш герой был заперт в тюрьму со всевозможными преступниками. Когда тюремщик ушел, оставивши его одного, Джо закрыл лицо руками и долго сидел так, весь содрогаясь внутренне. Впрочем, у него было одно утешение: сознание своей полной невинности.

Когда к нему в камеру зашел опять сторож, Джо попросил себе бумаги и чернил и написал Мэри письмо, извещая ее обо всем и приглашая приехать в Эксетер, где его должны судить. Тюремщику он дал целую гинею, прося его отправить повернее письмо.

- Все будет сделано, не бойтесь, молодой господин, - отвечал тюремщик. - Знаете, ваш случай очень удивительный. Первый приказ о вашем аресте был отдан восемь лет тому назад. А на вид вам и сейчас не больше семнадцати или восемнадцати.

- Нет, мне больше, - отвечав Джо. - Мне двадцать второй год.

- Так вы никому этого не говорите, а я забуду. К молодости наши суды относятся крайне снисходительно. Когда было совершено это убийство, вы были еще ребенком, так что о виселице не может быть и речи. Не унывайте, будьте бодрее.

Мэри получила письмо на следующий же день и не взвидела света от горя и страха. Она сидела в уборной в горько плакала. Вошла мистрис Остин.

- В чем дело, Мэри? - спросила она.

- Я получила письмо от своего брата, мэм. Он находится в беде, и я должна отпроситься у вас, чтобы к нему съездить.

- Какая же беда у вашего брата, Мэри?

Мэри не ответила, только заплакала еще сильнее.

- Мэри, если ваш брат в беде, я вас отпущу к нему съездить. Но только вы должны мне сказать, что с ним такое. Может быть, я буду в состоянии помочь ему. Серьезное что-нибудь?

- Он в тюрьме, мэм.

- За долги, вероятно?

- Нет, мэм, по обвинению в убийстве, в котором он не виноват.

- Убийство! Не виноват!.. - вскричала мистрис Остин. - Когда же и где случилось это убийство?

- Давно, когда он был еще ребенком.

- Как это странно! - проговорила мистрис Остин, задыхаясь и опускаясь на стул. - Где это было, Мэри?

- В Девонском графстве, в Грасфорде.

Мистрис Остин без чувств упала со стула. Удивленная Мэри бросилась ей на помощь, спрыснула водой, привела ее несколько в чувство и отвела на диван. Несколько времени мистрис Остин лежала, уткнувшись лицом в подушки, а Мэри стояла над ней. Наконец, мистрис Остин привстала, положила свою руку на плечо Мэри и сказала торжественным тоном:

- Мэри, не обманывайте меня. Скажите мне правду. Вы сказали, что этот мальчик ваш брат - ведь это неправда? Он не брат вам? Мэри, я непременно должна это знать.

- Он мне не родной брат, мэм, но я люблю его, как родного брата, - отвечала Мэри.

- Отвечайте же мне правду, Мэри, если вы хоть сколько-нибудь меня любите. Вы должны знать его настоящее имя. Кто он такой?

- Джозеф Рошбрук, мэм, - заплакала Мэри.

- Я так и думала! - вскричала мистрис Остин, залившись слезами. - Я так и знала! Удар, наконец, разразился! Боже мой, что мне теперь делать?

Горю мистрис Остин не было границ.

Мэри находилась в недоумении. Каким образом мистрис Остин могла знать историю Джо, и почему эта история так сильно на нее подействовала? Наконец, Мэри сказала:

- Могу я к нему поехать, мэм?

- Разумеется, - отвечала мистрис Остин, - Послушайте, Мэри, вы должны рассказать мне решительно все, без утайки. Я очень интересуюсь этим молодым человеком, но пока не могу вам сказать, почему. Я готова ему помочь всем, чем только могу. Если понадобятся деньги, я не пожалею ничего, не остановлюсь ни перед какими расходами. Можете быть в этом уверены. Но только вы уж ничего от меня не скрывайте. Я должна знать все.

- Извините, мэм, - отвечала Мэри, - ведь я люблю его всеми силами души.

И она рассказала своей барыне все, что знала и чему была свидетельницей.

- Это он и приходил тогда с вами в замок, этот самый Джозеф Рошбрук?

- Да, мэм, один из лакеев поступил со мной грубо, и Джо его оттолкнул. Мистер Остин услышал шум, спросил, в чем дело. Лакеи всю вину свалили на Джо, и мистер Остин приказал ему немедленно убираться. Он после того ни разу у меня не был и только недавно, несколько недель тому назад, заглянул ко мне. Вы его видели в приемной, мэм.

Мистрис Остин схватилась обеими руками за голову и сидела несколько времени молча. Потом она сказала:

- Чем он занимался в последнее время?

Мэри объяснила.

- Хорошо, Мэри, поезжайте к нему немедленно. Вам понадобятся деньги - они у вас будут, сколько бы ни понадобилось. Только дайте мне слово никому ничего пока не говорить о моем участии. Будет время, вы все узнаете.

- Вы можете положиться на меня, мэм. Сейчас уже вечер, уезжать мне поздно. Я думаю выехать завтра утром, мэм.

- И прекрасно, поезжайте утром. Я буду очень рада, если вы пробудете со мной эту ночь: мне так нужен друг... Скажите мистеру Остину, что я нездорова и вниз обедать не приду.

На другой день Мэри уехала в Лондон и посетила мистера Тревора.

Когда она рассказал адвокату, в чем дело, он помолчал несколько времени, о чем-то размышляя, потом спросил:

- Как зовут вашего брата?

- Джозеф Рошбрук.

- Рошбрук! Рошбрук! Знакомая фамилия. И даже имя одинаковое. Как странно! Именно так звали одного господина, которого я несколько лет тому назад вводил во владение большим земельным имением. И вот теперь мне предлагают защищать его тезку, обвиняемого в убийстве!

Мэри была поражена этим замечанием адвоката, но не сказала ничего.

- Вам известны какие-нибудь подробности? - продолжал мистер Тревор. - Где произошло это убийство?

- В Девоншире, несколько лет тому назад.

- А обвиняемый сидит в Эксетерской тюрьме? Пожалуйста, рассказывайте. Я должен знать все.

Мэри очень ясно, точно и обстоятельно рассказала все, что знала.

- Хорошо, - сказал мистер Тревор. - Через два дня я сам побываю в Эксетере и повидаюсь с вашим братом, а до тех пор вы предупредите его, чтобы он был со мной совершенно откровенен. Скажите, у вас с ним в Йоркшире не было ли родных?

- Нет, сэр, не было.

- А между тем - и имя, и фамилия одни и те же.

Странное совпадение! Впрочем, тот переменил фамилию, когда унаследовал поместье.

- Переменил фамилию, вы говорите? - спросила Мэри. - Значит, он теперь не Рошбрук?

Она начинала догадываться, кто родители Джо.

- Нет, не Рошбрук. Он теперь Остин. Сообщите об этом вашему брату. Если он докажет свое родство с Остинами, это будет ему полезно... Боже мой? Что с вами?.. Смитерс! Смитерс! Несите сюда воды скорее, здесь одной особе сделалось дурно.

Потрясение было слишком сильно для Мэри - она и не выдержала. Впрочем, она вскоре оправилась.

- Извините меня, сэр, но я все это время так измучилась за брата, - сказала Мэри.

- Очевидно, он юноша хороший, раз вы его так любите, - сказал адвокат.

- Хороший, сэр, - отвечала Мэри. - Я бы желала быть хотя наполовину такою, как он.

- Постараюсь сделать для него все, что могу, но только мне нужно хоть за что-нибудь ухватиться, хотя бы за малейшее доказательство. Достаточно ли вы окрепли теперь, чтобы ехать домой? А то вас проводит мой письмоводитель. Оставьте мне ваш адрес, где вы остановились.

Мэри от адвоката отправилась прямо в Эксетер и опять получила свиданье с Джо.

Как только она осталась с ним наедине в камере, она не выдержала - расплакалась и разрыдалась.

- Что с вами, Мэри? Что с вами? - испугался Джо.

- О, это ужасно? Слишком ужасно! Куда ни поверни - везде беда и горе! Что мне делать? Боже мой, что делать?

- Да что такое случилось, Мэри? - допрашивал Джо.

- Джо, я не могу от вас утаивать. Я открыла, кто ваши родители, Джо.

- Кто же они? И знают ли они, в каком я положении?

- Мать знает. Отец нет.

- Говорите скорее, Мэри.

- Ваши отец и мать - мистер и мистрис Остин.

У Джо от изумления отнялся язык. Он дико уставился на Мэри, не будучи в состоянии произнести хотя бы одно слово.

Наконец он проговорил:

- Мэри, расскажите мне все.

Окончив рассказ, Мэри сказала:

- Вы видите, мой дорогой, сомнения нет: это они. Но что же нам теперь делать? Как поступить?

- Расскажите мне что-нибудь об отце, - попросил Джо. - Как он поставил себя в обществе? Уважают ли его?

- Уважают, но только он теперь ни с кем не видится, живет затворником.

- Вы спрашиваете, Мэри, что я думаю делать? То же самое, что и раньше намеревался. Я на суде не скажу ничего. Тайна не моя. Будь, что будет!

- Джо, к вам завтра приедет мистер Тревор. Он мне поручил предупредить вас, чтобы вы с ним были совершенно откровенны, не скрывали бы от него ничего.

- Хорошо, Мэри. Вы это поручение исполнили в точности. Остальное предоставьте мне.

- Нет, мне этого не хочется. Но если для того, чтобы меня не повесили, я должен что-нибудь говорить, - пусть лучше вешают.

- Это очень странно, - сказал мистер Тревор и прибавил, немного помолчав: - Дело обстоит так. Предполагается, что вы убили этого человека - Байрса, когда никого поблизости не было. Дознано, что вы ушли из дома с отцовским ружьем. Лесная стража показала, что вы занимаетесь браконьерством. Умышленное убийство никаким свидетельским показанием не удостоверено. Возможно, стало быть, что ружье выстрелило случайно, а вы были тогда такой маленький мальчик, почти ребенок, что со страху обежали и скрылись. Мне кажется, что такова должна быть схема нашей защиты.

- Я никогда не стрелял в человека ив нечаянно, ни нарочно, - отозвался Джо.

- Так кто же выстрелил из ружья? - спросил мистер Тревор.

Джо не отвечал.

- Рошбрук, - сказал мистер Тревор, - я боюсь, что ничем не могу быть вам полезен при таких условиях. Если бы не слезы вашей сестры, я бы не взялся защищать вас. Вашего поведения я понять никак не могу, мотивы ваших поступков для меня совершенно необъяснимы, поневоле приходится думать, что вы совершили преступление и не хотите сознаться в нем никому, даже своим лучшим друзьям.

- Можете думать обо мне, что хотите, сэр, - отвечал Джо, - и пусть меня обвинят, пусть приговорят к казни, во знайте: клянусь вам спасением моей души, что я невинен. Я вам очень благодарен, сэр, за ваше участие ко мне, искренно признателен вам и за ваш отзыв о моей сестре Мэри. Но больше ничего не могу сказать вам.

- После такого категорического заявления мне остается только уйти, - сказал мистер Тревор. - Ради вашей сестры я буду защищать вас, как смогу и сумею при подобных условиях.

- Очень, очень вам благодарен, сэр, - отвечал Джо. - Поверьте, это не фраза, я от всей души вас благодарю.

Мистер Тревор с минуту смотрел на нашего героя. Что-то в нем было такое светлое, ясное, прямое и искреннее, что адвокат глубоко вздохнул, уходя из камеры.

Следующее его свидание с Мэри было непродолжительно Он сказал ей, что упорство ее брата до невозможности затрудняет защиту, но что все-таки он, Тревор, попробует его защитить.

После свидания с Тревором Мэри поспешила уехать в Остин-Голль. Она сейчас же прошла к мистрис Остин и передала ей мнение Тревора, а также сообщила о непонятном для адвоката упрямстве Джо.

- Мэм, - сказала Мэри после небольшого колебания, - я считаю, что в этом деле я не должна иметь от вас никаких секретов. Надеюсь, вы не будете гневаться, если я вам скажу, что мне удалось открыть тайну, которую вы от всех скрываете.

- А именно, Мэри, какую тайну вы открыли? - спросила мистрис Остин, с тревогой вглядываясь в лицо своей доверенной служанки.

- Я открыла, что Джозеф Рошбрук ваш сын, - сказала Мэри, становясь на колени и целуя руку матери своего названного брата, которого она так искренно любила. - Но вы не бойтесь, это тайна останется при мне! - прибавила она.

- Я и не пытаюсь отрекаться, я бы все равно сама вам это вскоре же сказала, - отвечала мистрис Остин. - Но как вы сделали это открытие, Мэри?

Мэри объяснила.

- Мистеру Тревору я ничего не сказала, - прибавила она, - но скрыть от Джо я была не в силах. Уж вы не сердитесь.

- А что сказал на это мой бедный мальчик?

- Он сказал, что не хочет видеться с вами, пока не кончится суд. О, мэм, какое тяжкое самопожертвование! Но я его не браню. Это его долг.

- Мэри, я боюсь не за сына. Как бы то ни было, он невинен. Я боюсь за мужа. Если он услышит об этом процессе - Боже мой, что с ним будет! Я и представить себе не могу. Как бы это от него скрыть? Бог видит, что он уже и так достаточно много выстрадал... Однако, что же это я говорю? Я вздор болтаю.

- О, мэм, я знаю все! Между вами и Джо я не могла остаться с завязанными глазами. Когда я сказала Джо, что это дело рук его отца, он ничего мне не возразил, промолчал. Не отвечайте и вы, мэм. Промолчите. О своем подозрении я никому ничего не скажу, из меня клещами не вырвут того, что я знаю.

- Я вам верю, Мэри. Может быть, оно и к лучшему, что вы все узнали. Когда же будет суд?

- Говорят, сессия с присяжными заседателями откроется завтра утром.

- О, как бы мне хотелось его обнять поскорее! - воскликнула мистрис Остин. - Дитя мое! Сын мой! Мальчик мой Джо!

- Я понимаю, как должен быть страшен для вас, как для матери, этот процесс!.. Только бы его не осудили!..

- Да, только бы не осудили... А если осудят - о, я не знаю, что тогда будет!.. Мэри, вам лучше вернуться в Эксетер. Поезжайте туда, но пишите мне каждый день. Будьте при нем, поддерживайте его и укрепляйте. Да услышит милосердый Бог молитвы несчастной измученной матери! А теперь оставьте меня одну. Да благословит вас Бог, хорошая, добрая женщина! Да подкрепит Он вас! Прощайте пока.

ГЛАВА XLV

Суд.

Мэри возвратилась в Эксетер. На следующий день предстояло разбирательство дела Джо. Она полагала, что ей гораздо лучше находиться при Джо, своем названном брате, чем быть свидетельницей мучений мистрис Остин, которых она все равно не могла облегчить. Мистер Тревор попытался еще раз урезонить своего подзащитного, но наш герой остался при прежнем решении. На суд мистер Тревор вышел мрачный и недовольный, но, тем не менее, исполнил свой долг. Джо посадили за решетку, но его наружность настолько не соответствовала предъявленному к нему обвинению, что публика сразу стала его жалеть. Зрители ожидали увидеть на скамье подсудимых какого-нибудь опустившегося негодяя, а перед ними был красивый и изящный юноша интеллигентного вида, державший себя с полным достоинством, без робости, но и без малейшей дерзости. Отпечаток грусти лежал на всей его фигуре и лицо его было очень бледно, но это ни в каком случае не могло служить доказательством его виновности. Сидеть на скамье подсудимых всякому тяжело, даже хотя бы и невиннейшему из людей.

Состав присяжных был избран, и они заняли свои места. Суд открылся. Прочитали обвинительный акт.

- Дело началось восемь лет тому назад, - заметил судья, взглядывая на подсудимого. - Обвиняемому было тогда, должно быть, очень немного лет. Он был еще в детском возрасте.

- Возраст был детский, но преступление далеко не детское, - заметил коронный обвинитель.

По мере того, как судебное следствие подвигалось вперед, симпатии публики к подсудимому уменьшались. Он сидел, опустив голову и плотно сжав губы.

Обвинитель сказал свою речь. Поднялся мистер Тревор, защитник подсудимого.

Он начал с того, что назвал в высшей степени смешною самую мысль о том, будто такой ребенок, каким был восемь лет тому назад подсудимый, мог совершить столь тяжкое преступление.

- Взгляните на него, господа присяжные заседатели! Убийство разносчика Байрса совершено более восьми лет тому назад. Моему подзащитному и сейчас-то на вид не больше семнадцати. Сколько же лет ему было тогда? Он и ружья-то не мог тогда, вероятно, поднять.

- В деле нет сведений о возрасте подсудимого, - заметил судья.

- Нельзя ли нам узнать, сколько ему лет? - спросил один из присяжных.

- Всего лучше на этот вопрос может ответить сам подсудимый, - отвечал судья. - Подсудимый, сколько вам лет? Вам уже есть семнадцать?

- Мне двадцать второй год, милорд, - отвечал Джо, не обращая внимания на кивки головой, которые делал ему защитник.

Мистер Тревор только губы прикусил на такую неуместную правдивость нашего героя. Ссылка на молодость подсудимого была одним из немногих козырей, имевшихся в руках защитника, и этот козырь у него вырвал сам же подзащитный!

Мистер Тревор, однако, не сдался. Он указал присяжным на неясность свидетельских показаний и закончил свою речь так:

- Без всякой предвзятости в пользу подсудимого, господа присяжные заседатели, мне все дело представляется в таком виде. Допустим, что разносчик Байрс погиб от руки подсудимого Рошбрука. Ни отрицать, ни утверждать Это у нас нет оснований, потому что свидетельские показания не дают для этого достаточных данных. Встреча подсудимого с Байрсом была совершенно случайной. Убивать Байрса у него не было никаких причин. Его смерть ни на что не была нужна подсудимому. Ружье могло выстрелить только случайно. Выстрел оказался роковым, но это не вина моего клиента, с его стороны злой воли не было. С перепуга он не придумал ничего лучше, как убежать и скрыться. Поступок совершенно ребяческий, господа присяжные, но ведь сколько же ему было тогда лет? Не более двенадцати. Так я объясняю себе, и совершенно беспристрастно, это дело, и я думаю, господа присяжные заседатели, что ваш здравый смысл и ваша интеллигентность несомненно побудят вас со мной согласиться и разделить мой взгляд.

- Таково ваше личное мнение, мистер Тревор, - сказал судья. - Значит ли это, что и подсудимый основывает на такой версии свое оправдание?

Мистер Тревор слегка замялся.

- Милорд, - сказал он, - мой подзащитный виновным себя не признает.

- Это я уже знаю, но желательно установить, признает ли он все-таки, что ружье выстрелило нечаянно, так как он не имел никакой нужды убивать разносчика?

- Милорд, я обязан заявить, что мой подзащитный ничего подобного не признает.

- Я полагаю, принимая во внимание всю совокупность обстоятельств, что для вас было бы гораздо надежнее придерживаться именно такого способа защиты... Впрочем, это ваше дело, - мягко заметил судья.

Перед мистером Тревором вставала дилемма. Он не знал, на что решиться. Утверждать положительно, что ружье выстрелило случайно? А вдруг подсудимый возьмет да и скажет, что выстрела совсем не было? Между тем, только при этом условии и можно было надеяться на удовлетворительный исход процесса. Мистер Тревор заметил, что его нерешительности все удивляются - судья, и присяжные, и коронный обвинитель. Весь состав суда.

- Итак, вы утверждаете, что ружье выстрелило случайно? - ребром поставил вопрос судья.

- Милорд, я не делал выстрела из ружья, - заявил Джо твердым, спокойным голосом.

- Подсудимый сам за меня ответил на вопрос, - сказал мистер Тревор. - Мы оба отлично понимаем, что если бы мы признали факт нечаянного выстрела, то судьба подсудимого была бы вверена надежному и интеллигентному составу присяжных, но факт остается фактом: мой подзащитный выстрела не делал и совершенно не виновен в убийстве, которое ему приписывается.

Мистер Тревор чувствовал, что дело проиграно. Однако он опять поднялся с места и обратился к присяжным с сильной речью. Но все чувствовали, что это одна декламация, что убедительных доводов у защитника нет. Коронный обвинитель сделал возражение, искусно суммируя данные следствия и группируя улики, и настаивал на обвинительном приговоре. Присяжные ушли совещаться и довольно скоро вынесли вердикт: да, виновен, но заслуживает снисхождения.

Приговор судьи был - обратиться через министра юстиции к королевскому милосердию для замены установленного законом наказания ссылкой.

Джо ничего не сказал, только низко опустил голову. Его отвели обратно в его камеру, где вокруг его шеи сейчас же обвились руки плачущей Мэри.

- Мэри, вы очень меня браните? - спросил Джо.

- Браню? - отвечала она. - Я перед вами преклоняюсь.

- Мэри, меня ведь могут и казнить. Королевское милосердие не всегда в подобных случаях применяется. Как взглянет министр юстиции. Но я знаю, что я невинен, и верю, что небо для меня открыто.

Тут ему вспомнилась Эмма Филипс - и он закрыл себе лицо обеими руками.

- Что она подумает обо мне! - размышлял он. - Что я для нее теперь! Осужденный преступник! Каторжник! Это для меня тяжелее всего.

- Джо, - сказала Мэри, до сих пор молча плакавшая, - мне надобно будет уехать. Вы можете с ней повидаться теперь?

- Она сама не захочет со мной видеться! Она меня уже презирает! - отвечал Джо.

- Что? Ваша мать презирает своего благородного, великодушного сына? Как могло прийти вам это в голову Джо?

- Мэри, я подразумевал не ее, я про другую думал, - возразил Джо. - Конечно, я очень рад буду повидаться с матерью.

- Тогда я сейчас еду. Вспомните, как она тревожится и тоскует. Я возьму почтовых и выеду сегодня в ночь. Завтра утром я уже буду в замке.

- Поезжайте, дорогая Мэри. Да благословит вас Бог! Поспешите к моей бедной матери и передайте ей, что я совершенно - да, совершенно - спокоен и покоряюсь судьбе.

Мэри ушла, а Джо, у которого разрывалось сердце, когда он говорил о своем спокойствии и покорности судьбе, повалился, как сноп, на тюремную койку и дал полную волю, уже совершенно себя не сдерживая, своему бесконечному горю и безысходной тоске.

ГЛАВА XLVI

В которой все действующие лица, кроме главного героя, приходят в движение.

Мэри уехала на почтовых и еще до рассвета прибыла в Остин-Голль. Она прошла к себе в комнату и просидела там до тех пор, пока не принесли утреннюю почту. Ей хотелось перехватить газеты, чтобы дворецкий не успел послать их мистеру Остину и чтобы тот не прочитал судебной хроники. Это было тем легче устроить, что мистер Остин вообще редко читал газеты. Потом, в обычный час, она явилась к мистрис Остин и сообщила ей печальное известие. Мистрис Остин велела Мэри рассказать прислуге, что барыня едет навестить одну свою хорошую приятельницу и там ночует, а экипаж отошлет домой и что она берет Мэри с собой. Уложивши чемоданы, мистрис Остин уехала с Мэри и вечером прибыла в Эксетер.

Если мистер Остин не читал газет, то другие зато питали, и в числе этих других был майор Мэк-Шэн, который сидел с О'Донагю и обеими дамами у себя в библиотеке, когда принесли почту. Судебный отчет как паз попался ему на глаза, и он громко засвистал от удивления.

- В чем дело, мой дорогой? - спросил О'Донагю.

- Убийственное дело, мой дорогой, - отвечал Мэк-Шэн. - Только вы мне не мешайте, дайте дочитать, а то у меня дух захватывает.

Мэк-Шэн прочитал весь отчет и, не говоря ни слова, передал газету О'Донагю. Когда тот прочитал, Мэк-Шэн знаком выманил его из комнаты.

- Мне не хочется, чтобы узнала мистрис Мэк-Шэн, - сказал он. - Очень уж она огорчится. Она его так любила! Мечтала усыновить... Но что же делать теперь, О'Донагю? Что нам делать? Ясно вполне, что бедный мальчик не пожелал выдать отца и принял вину на себя. Что нам делать?

- По-моему, ехать сейчас же в Эксетер, - сказал О'Донагю.

- И повидаться с ним, - подтвердил майор.

- Прежде чем мы увидимся с ним, надобно будет повидаться с его адвокатом и рассказать ему все, что мы знаем об отце Джо. Он даст нам совет, каким путем добиться отмены приговора.

- А как мы объясним нашим дамам свой отъезд? - спросил майор.

- Своей жене я скажу правду, она секрета не разболтает, - сказал О'Донагю. - А вы для своей можете что-нибудь придумать.

- Бедняжка! Никогда я ее не обманывал, а теперь поневоле приходится. Пусть ваша жена скажет, что вам необходимо съездить в Лондон, и что хорошо бы мне поехать с вами.

- Быть по сему! - воскликнул О'Донагю. - Я пойду объясняться с дамами, а вы распорядитесь насчет лошадей.

Два часа спустя оба джентльмена катили на почтовых по дороге в Эксетер. Приехали туда вечером и остановились в лучшей гостинице.

В то же самое время в Эксетер прибыла и мистрис Остин в сопровождении Мэри и остановилась в другой гостинице. Время было позднее, и визит к Джо пришлось отложить до утра.

Обе женщины отправились в тюрьму утром, а тем временем О'Донагю и Мэк-Шэн посетили мистера Тревора.

Мы не будем описывать раздирательную сцену свидания матери и сына в тюрьме после такой долгой разлуки. Читатель легко себе представит, что такое это было.

- Бедный, бедный, мой мальчик, какую горькую чашу ты пьешь! За что? - восклицала в отчаянии мистрис Остин. - Боже праведный, да взгляни же на него, да сжалься же над ним! Помоги ему!

- Он мне поможет, я знаю, - сказал Джо. - Он даст мне нужную силу. Только, мама, я прошу тебя об одном: съезди к Эмме и объясни ей, что я не виноват. Я все перенесу, только не ее презрение.

- Хорошо, дитя мое, я съезжу непременно. Я буду любить ее - для тебя...

Оставим мать и сына беседовать между собою и проследим за Мэк-Шэном и О'Донагю, явившимися к мистеру Тревору.

Мэк-Шэн объяснил ему причину своего прихода. Мистер Тревор пожаловался на чрезмерное упрямство нашего героя, сделавшее совершенно невозможным более благоприятный исход процесса.

- Тут какая-то тайна, - прибавил он, - в которую я никак не мог проникнуть.

Мэк-Шэн взял на себя объяснить мистеру Тревору эту тайну, благо он сам довольно верно угадал. Давая характеристику Рошбрука старшего, майор сослался на О'Донагю, который вполне подтвердил его слова.

- Этот отец совершенно скрылся из вида, вы говорите? - спросил мистер Тревор.

- Совершенно. Я нигде не мог отыскать его следов, - отвечал майор.

- Я говорил сестре моего клиента... - начал было мистер Тревор, но майор перебил его.

- У него нет сестры, - сказал он.

- Есть, и очень приятная молодая женщина. Она приезжала в Лондон просить меня, чтобы я принял на себя защиту ее брата.

- Это странно, - задумчиво произнес майор. - При этом я заметил ей, что мне два раза в жизни пришлось иметь дело с фамилией Рошбрук: один раз по поводу огромного наследства, а другой раз - по такому грустному делу.

- То есть, как это? - спросил Мэк-Шэн.

- А так, что одного Рошбрука я вводил во владение большим состоянием. Я спрашивал сестру вашего молодого друга, нет ли у них родственников, но она ответила, что нет.

- У молодого Рошбрука сестры нет, я это знаю наверное, - сказал майор.

- Помню также, что тот господин, которого я вводил во владение, рассказывал, что он служил в армии офицером.

- Так это Рошбрук и есть, - вскричал Мэк-Шэн. - Только уж в офицеры-то он сам себя произвел. Сам себе выдал патент. Где он теперь, вы не знаете?

- Он живет в графстве Дорсет, в своем имении, - сказал мистер Тревор. - Он получил в наследство все остинские поместья и переменил фамилию. Он теперь не Рошбрук, а Остин.

- Он!.. Это он!.. Присягу даю, что он! - вскричал майор Мэк-Шэн. - Понимаю теперь, почему этот господин ни за что не пожелал сделать мне визита и предпочел запереться у себя в доме. Извините меня, мистер Тревор, но я попрошу вас описать мне мистера Остина подробно, потому что я никогда его не видал.

- Высокий, стройный мужчина с военной выправкой. Манеры резкие, но не мужицкие. Черные волосы и глаза. Орлиный нос. Я описываю по памяти...

- Это он! - вскричал О'Донагю.

- А жену его вы видели? - спросил Мэк-Шэн.

- Нет, не видал.

- А я встречал ее довольно часто, - сказал майор. - Она очень хорошая женщина. В доме у них я не был ни Разу. Заехал, оставил карточку - и больше ничего. Он мне визита не отдал. Но с ней я встречался несколько раз. Впрочем, что вы ее не знаете, это не важно. Скажите мистер Тревор, что теперь нам делать?

- Правду вам сказать, я еще не приготовился дать вам совет. Случай такой трудный. По моему, вам теперь пока нужно повидаться с молодым Рошбруком и попробовать, нельзя ля из него что-нибудь вытянуть. А завтра заходите ко мне. Я до тех пор что-нибудь придумаю и посоветую вам.

Мэк-Шэн и О'Донагю явились в тюрьму. Тюремщик сообщил, что у заключенного сидят две дамы, но сидят уже давно, часа три, и вероятно скоро выйдут.

- Мы подождем, - сказал О'Донагю.

Четверть часа спустя в приемной показались мистрис Остин и Мэри. На мистрис Остин был большой плотный вуаль. В приемную она зашла для того, чтобы выпить воды, так как ей все время делалось дурно. Мужчины встали, когда они вошли. Мистрис Остин сейчас же узнала Мэк-Шэна. Соображение, чем может кончиться их встреча, если он ее узнает, молнией обожгло ее и без того уже расстроенный мозг, и она без чувств опустилась на первый попавшийся стул.

Мэри бросилась за водой, а мужчины подбежали приводить мистрис Остин в чувство. Вуаль откинули. Мэк-Шэн сейчас же узнал мистрис Остин и убедился окончательно, что Рошбрук и Остин - одна и та же личность.

Как только больная дама начала приходить в чувство, Мэк-Шэн из деликатности отошел прочь сам и отозвал О'Донагю. Оба направились в камеру к узнику. Свидание вышло радостное, трогательное. Мэк-Шэн сразу же приступил к делу и заявил Джо прямо и откровенно, что он, майор, знает, кто настоящий убийца, что этот убийца - собственный отец Джо. Наш герой, как и раньше, не пожелал признаться ни в чем. Он выразил большую радость, что его друзья, которых он так глубоко уважает и так сердечно любит, верят в его невиновность, но сказать что-нибудь новое по делу не находит возможным, предпочитая лучше невинно пострадать. Так О'Донагю с Мэк-Шэном и ушли, ничего не добившись. Они решили предпринять какие-нибудь шаги уже без ведома Джо, удивляясь все-таки силе его характера, его мужеству, его геройской решимости пожертвовать собой ради недостойного отца.

ГЛАВА XLIX

Свидание.

На следующее утро Мэк-Шэн и О'Донагю направились к мистеру Тревору и после получасовой беседы с ним условились сделать попытку повидаться с Остином, а потом приехать опять в город и сообщить о результате свидания адвокату. Со всей быстротой, на какую только была способна четверня почтовых, понеслись они прямо в Остин-Голль и приехали туда в шесть часов вечера.

Случилось так, что накануне вечером Остин хватился своей жены. Лакей доложил то, что слышал от Мэри, и Остин, находившийся в беспокойном настроении духа, послал спросить у кучера, который отвозил барыню, действительно ли подруга барыни так сильно больна. Кучер ответил, что он отвез мистрис Остин совсем не к подруге, а на почтовую станцию, где барыня наняла почтовых лошадей и куда-то уехала. Подобная таинственность не могла понравиться человеку с таким темпераментом, каким отличался мистер Остин. Он стал сердиться и волноваться. Проведя бессонную ночь, он весь следующий день с тоской и тревогой поджидал возвращения жены. Вдруг на дворе послышался стук колес, и у крыльца остановился экипаж Мэк-Шэна.

На вопрос, дома ли мистер Остин, лакей ответил, что сейчас узнает. Мистеру Остину показалось, что этот визит имеет связь с отсутствием мистрис Остин. Он велел человеку принять гостей и провести их к нему. Когда лакей объявил их фамилию, Остин обомлел, но сдержался и остался стоять у стола, выпрямившись во всей своей высокий рост.

- Мистер Остин, - сказал О'Донагю, - мы решились приехать к вам по одному чрезвычайно важному делу. Как мистера Остина, мы не имеем удовольствия вас знать, но раньше мы вместе с вами служили его величеству в одном полку.

- Я и не думаю отрицать, господа, что вы раньше знали меня при другой обстановке, - гордо отвечал мистер Остин. - Не угодно ли вам сесть и объяснить мне, чему я обязан удовольствием видеть вас у себя.

- Позвольте осведомиться, мистер Остин, - сказал Мэк-Шэн, - читали ли вы газеты за эти последние дни?

- Нет, не читал. Кстати, вы мне напомнили: за последнее время мне по какой-то причине стали очень неаккуратно их подавать.

- Вероятно, по той же причине, по которой и мы к вам приехали.

- Могу я узнать, что же это за причина? - спросил удивленный Остин.

- Суд, вердикт и приговор над Джозефом Рошбруком, обвинявшимся в убийстве некоего Байрса, - отвечал Мэк-Шэн. - Мистер Остин, вы, конечно, знаете, что это ваш сын?

- Следовательно, вы его видели, и он вам это сказал?

- Видеть мы его видели, но только он нам ничего не говорил, - сказал О'Донагю. - Надеюсь, однако, вы не станете отрицать, что он ваш сын?

- Не понимаю, с какой стати вы явились допрашивать меня, - возразил Остин. - Положим, у меня есть сын, и этот сын обвинен в убийстве. Вам-то какое до этого дело, господа?

- Во-первых, мистер Остин, позвольте мне вам доказать, что это действительно ваш сын, - сказал майор. - Вы жили в Грасфорде, где совершилось убийство. После убийства ваш сын убежал и попал к капитану, теперь генералу, О'Донагю. От него он перешел ко мне. Я его усыновил и поместил в пансион, там его узнал Фернес, бывший народный учитель, и хотел на него донести. Тогда ваш сын скрылся, и с тех пор я не видал его до вчерашнего утра. Я пришел к нему в эксетерскую тюрьму и имел с ним свидание сейчас же после того, как от него вышла мистрис Остин.

Остин был ошеломлен. Так вот причина отсутствия мистрис Остин! Нечего больше и запираться, что Джо его сын. С минуту помолчав, он сказал:

- Я вам обязан огромною благодарностью за вашу бесконечную доброту к моему сыну, майор Мэк-Шэн. Я очень огорчен за него, что он попал в такое положение. Зная об этом, я могу принять свои меры, похлопотать. Сделаю все, что только в моей власти. Есть и другие Рошбруки, и вы не должны удивляться, господа, что я не сразу согласился признать, что такая печальная катастрофа случилась именно с моим сыном, а не с кем-нибудь другим из Рошбруков. О том, что к нему поехала мистрис Остин, я не имел ни малейшего представления. Раз она там, для меня уже нет никакого сомнения, что это он, но до сих пор она от меня все скрывала.

Остин говорил с Мэк-Шэном спокойно, но это не значит, что он действительно был спокоен. С первых же минут свидания он все время находился в крайнем возбуждении и делал над собой нечеловеческие усилия, чтобы сдержаться. Эта внутренняя мука под конец настолько отразилась на его лице, что О'Донагю сказал:

- Мистер Остин, не позвонить ли, чтобы принесли воды?

- Нет, сэр, благодарю вас, - отвечал Остин, тяжело дыша.

- После того, как вы признали, что Джозеф Рошбрук ваш сын, ваша плоть и кровь, - сказал майор, - могу ли я спросить вас, мистер Остин, что же вы намерены сделать, чтобы ему помочь? Ведь не предоставите же вы делу идти своим чередом, не доведете же вы собственного единственного сына до пожизненной ссылки?

- А что же я могу сделать, господа? Его судили, приговорили. Если мне удастся что-нибудь выхлопотать... но нет, на это нет ни малейшей надежды.

- Мистер Остин, если бы он был виновен, я бы вмешиваться не стал. Но он, по-моему, нисколько не виновен. Или вы этого не думаете?

- Я убежден, что он не совершал этого убийства. Но суд признал его виновным. Горю помочь уже нельзя.

- Можно, мистер Остин, если настоящего убийцу вывести на свежую воду.

- Д-да, в-вот если т-так, - проговорил Остин, весь дрожа и стуча зубами.

- Должен ли я донести на него, мистер Остин?

- Да вы разве знаете, кто настоящий убийца? - спросил Остин, вставая на ноги.

- Да, Рошбрук, знаю, - не прокричал, а прогремел майор ужасным голосом. - Настоящий убийца - ты!

Больше выдержать Остин не мог. Он, как подстреленный, рухнул на пол. О'Донагю и Мэк-Шэн бросились ему помогать, подняли его с пола, но он был без чувств. Они позвонили на помощь. Сбежалась прислуга. Послали за докторами. Мэк-Шэн и О'Донагю, понимая, что теперь Остина необходимо оставить в покое, поспешили уехать из замка. Как раз в это время к крыльцу подъезжала почтовая карета с мистрис Остин и Мэри.

ГЛАВА L

В которой дела принимают оборот, вполне удовлетворяющий читателя.

Только с помощью прибывших врачей удалось привести мистера Остина в чувство. Но рассудок к нему не вернулся. Он дико бредил, и доктора объявили воспаление мозга. В бреду он постоянно упоминал имя Байрса, и как только доктора ушли, мистрис Остин поспешила выслать из комнаты всю прислугу за исключением Мэри. Прислуга удалилась с большой неохотой, потому что любопытство ее было страшно возбуждено. Лакеи и горничные пожимали плечами, перешептывались, сообщая друг другу разные догадки, повторяли отдельные слова, сказанные в бреду их барином, и вообще решили, что дело нечисто. К такому заключению пришла единогласно вся лакейская. Мистрис Остин все время находилась при муже. Она отлично сделала, что выслала прислугу, потому что ее муж в бреду отчетливо воспроизвел всю сцену своего столкновения с Байрсом, называл сам себя убийцей, сжимал кулаки, дико хохотал - и под конец стал горько плакать, раскаиваясь, зачем он все это сделал.

- О, Мэри, чем же это все кончится? - воскликнула мистрис Остин.

- Чем всегда кончается всякий грех: горем и гибелью, - отвечала Мэри, скорбно складывая руки и плача. - О, мэм, я ведь и сама большая грешница. Вы всю мою жизнь знаете, я вам ее рассказала. Я боюсь, что меня самое впоследствии ожидает грустный конец.

- Ну, как же вы сравниваете, Мэри: вы никого не убивали, во-первых, а во-вторых - давно перестали грешить.

- Я уверена, что и мой барин давно раскаялся.

- Да, Мэри, он страшно каялся. Сделал он это сгоряча, в минуту гнева, а испортил себе всю жизнь. С тех пор он не имел ни минуты счастья, ни минуты покоя, да и на том свете не получит успокоения.

- Получит мэм, если раскается, если успеет покаяться перед людьми.

Лихорадка и бред продолжались несколько дней. За больным ходили только мистрис Остин и Мэри, больше никто. Прислугу к нему так и не допускали. Мэри написала нашему герою обо всем и получила ответ в ответ на уведомление, что он будет отправлен в ссылку лишь через несколько недель, а до тех пор будет сидеть все в том же эксетерском остроге. Мэри он просил остаться при его матери до тех пор, пока в ту или другую сторону не разрешится болезнь его отца. Далее Джо писал, что надеется непременно повидаться с Мэри перед отъездом в ссылку, так как ему необходимо переговорить с ней о многом и, кроме того, он имел в виду оставить ей полную доверенность по всем своим делам. В лондонских газетах он случайно прочитал объявление, напечатанное его портсмутскими друзьями, умоляющими всех знающих его лиц сообщить им о нем какие-либо сведения. За сообщение предложена награда в 100 фунтов стерлингов. Это его напугало. Он боится, что кто-нибудь возьмет да и напишет им про суд и приговор. Пусть Мэри пишет ему каждый день хотя две-три строчки в виде бюллетеней. В заключение Джо просил передать от него горячий привет его матери.

Мэри исполнила просьбу и стала писать ему аккуратно каждый день. От прислуги не укрылось, что между замком и каким-то заключенным в эксетерском остроге ведется ежедневная переписка о здоровье мистера Остина. Разумеется, об этом вскоре же узнали все. В Остин-Голль делались визиты, сыпались визитные карточки. Сказать правду, тут было больше любопытства, чем соболезнования. Мэк-Шэн и О'Донагю ежедневно присылали справляться о здоровье больного, надеясь улучить минуту для нового разговора с Остином.

Предсказанный врачами кризис наступил. К мистеру Остину возвратился рассудок. Но вместе с тем исчезла всякая надежда на то, что он встанет с постели. Об этом сообщили мистрис Остин. Та стала плакать и говорить мужу, что она желала бы... желала бы... но чего она желала бы - так она и не решилась сказать. Тогда Мэри, улучив минуту, когда мистрис Остин вышла из комнаты, смело объявила мистеру Остину, что он должен скоро предстать перед Всевышним Судией, и умоляла его скинуть прочь гордость и оказать должную справедливость своему благородному сыну, который за него страдает. Прежде, чем умереть, пусть он удостоверит невинность своего единственного сына, наследника его имени и состояния.

Тяжело было гордому сердцу мистера Остина согласиться на то, чего от него требовала Мэри. Но в конце концов он согласился. Мэри высказала ему все это рано утром. Весь день до вечера он пролежал с закрытыми глазами, ни слова не говоря. Вечером он сделал жене знак, чтобы она наклонилась к нему, и едва слышным полушепотом велел ей пригласить в замок мирового судью. Желание его было немедленно исполнено. В Остин-Голль приехал сосед-судья, с которым Остин был в очень хороших отношениях. Остин изложил свое показание в коротких словах, судья составил протокол, Мэри приподняла Остина и дала ему в руки перо. Он подписался под протоколом.

Дело было сделано. Борьба долга с гордостью закончилась победою долга, но эта победа дорого обошлась самому Остину. Когда Мэри стала вынимать у него из рук перо, пальцы его судорожно сжались, а голова откинулась назад. Мистер Остин испустил дух, прежде чем успели засохнуть чернила на его подписи.

Джентльмен, приезжавший в качестве судьи свидетельствовать показание мистера Остина, уехал из замка, не повидавшись с мистрис Остин, которую он счел неделикатным беспокоить при таких грустных обстоятельствах. Когда за ним прислали из замка, он сидел в гостях у Мэк-Шэна и О'Донагю, причем на разные лады обсуждалась болезнь мистера Остина по слухам и по догадкам. О'Донагю и Мэк-Шэн секрета не разгласили, но попросили приятеля, когда он кончит дело в замке, вернуться опять к ним. Он так и сделал и сообщил им о случившемся событии.

- Теперь не надобно терять времени, - сказал Мэк-Шэн. - Позвольте мне, пожалуйста, снять копию с его показания.

Мэк-Шэн уселся списывать копию, а О'Донагю принялся рассказывать судье историю нашего героя - конечно, в общих чертах. Когда судья засвидетельствовал копию, О'Донагю и Мэк-Шэн приказали подавать лошадей и помчались в Лондон. Там, несмотря на полночь, они постучались в частную квартиру мистера Тревора и вручили ему драгоценный документ.

- Для такого дела не жаль и расстаться с мягкой постелью, - сказал мистер Тревор. - Вы меня очень обрадовали этой бумагой, майор Мэк-Шэн. Мы должны завтра же явиться к министру, и я не сомневаюсь, что молодой человек будет немедленно освобожден, вступит во владение своим поместьем и сделается украшением и гордостью своего графства.

- И всей старой Англии! - подкрепил Мэк-Шэн. - Однако позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Прежде чем лечь спать, майор Мэк-Шэн написал мистрис Остин письмо и отправил его с эстафетой. В письме он только сообщал одни голые факты, воздерживаясь от всяких комментариев.

Но мы должны вернуться в Портсмут. Объявление, сделанное мистером Смоллем, не укрылось от пронырливых глаз полицейского констебля, арестовавшего нашего героя. 100 фунтов были не маленькой прибавкой к тем двумстам, которые он уже получил за поимку "преступника". Взяв наружное место в почтовом дилижансе, он поехал в Портсмут и явился к мистеру Смоллю, которого он застал в конторе вместе с мистером Сликом. Объяснивши, в чем дело, он так заинтересовал мистера Смолля, что тот сейчас же поспешил выдать ему чек на всю обещанную сумму. Констебль без всяких церемоний сообщил, что наш герой судился за убийство, признан виновным и приговорен к ссылке, а также, что его настоящая фамилия не О'Донагю, а Рошбрук.

Для мистера Смолля это было тяжким ударом. Расспросив констебля о подробностях, он отпустил его и стал советоваться с мистером Сликом. Скрывать факт было бесполезно. Необходимо было сейчас же сообщить его мистрис Филипс и Эмме, тем более, что Эмма уже знала, что у ее возлюбленного есть какая-то тайна, так что известие не должно было ее поразить неожиданностью.

Сначала известие сообщили мистрис Филипс, которая пришла в большое отчаяние. Она долго не решалась передать злую весть Эмме, которая и так уже вся извелась от тоски по возлюбленному. Наконец, ей все-таки сказали, хотя и очень, очень осторожно. Однако Эмма была потрясена значительно меньше, чем ожидали.

- Я давно приготовилась услышать что-нибудь в этом роде, - сказала она, плача на груди у матери. - Но я не верю, что он это сделал. Он, еще когда ребенком был, говорил мне, что он этого не делал, и с тех пор постоянно это утверждал. Мама, я должна - я хочу с ним увидеться.

- Что ты, дитя мое! Ведь он в остроге.

- Не отказывай мне в этом, мамочка. Ты представить себе не можешь, что со мной делается. Я сама до этой минуты не знала, насколько сильно я его люблю. Я должна с ним увидеться. Я этого хочу. Если ты хотя сколько-нибудь дорожишь, мамочка, моей жизнью, ты мне не откажешь.

Мистрис Филипс поняла, что спорить бесполезно, и посоветовалась с братом. Мистер Смолль сперва попробовал урезонить Эмму, но когда это не помогло, согласился на ее просьбу. В тот же день он помчался с племянницей в Эксетер, погоняя ямщиков и не останавливаясь на ночь.

Тем временем мистрис Остин переживала ужасную тревогу. Ее муж лежал мертвый, сын сидел в остроге, обвиненный в убийстве и приговоренный к ссылке. Она знала, что муж сделал какое-то признание, но в точности ей не было известно, в чем оно заключалось. Его содержание было известно только присутствовавшему судье. Кроме Мэри, ей не с кем было поделиться своими страхами, не у кого было спросить совета. Одну минуту она думала послать за судьей, но потом сообразила, что это сочтут неприличным, и продолжала мучиться и терзаться. Письмо от майора Мэк-Шэна, которое ей подали перед вечером, разом оживило ее. Она почувствовала, что ее сын спасен.

- Милая Мэри, читайте! - вскричала она. - Он спасен.

- Можете ли вы обойтись без меня, мэм? - спросила Мэри, возвращая письмо.

- Обойтись без вас? О, да, могу! Поезжайте скорее, Мэри, не теряйте ни минуты. Передайте ему это письмо. О, мое дитя, мое милое родное дитя!

Мэри сейчас же встала, послала за почтовыми лошадьми и через полчаса уже катила в Эксетер. Ехала она не тише Эммы с дядей и приехала очень немногим позже, чем они.

Наш герой с нетерпением ждал письма от Мэри. Пришла вечерняя почта, а ему писем не было. Бледный, измученный долгим тюремным заключением, ходил он по камере из угла в угол, как вдруг железные болты у двери отодвинулись, и в камеру вошла Эмма под руку с дядей.

Джо страшно вскрикнул и прижался к стене. Всякое самообладание покинуло его.

- О! - вскричал он. - Вот уж от этого-то судьба могла бы меня и пощадить! Такой страшной казни я, право, не заслуживаю. Эмма, выслушайте меня! Клянусь вам вечным моим спасением, что я не виноват, не виноват, не виноват!

Он без чувств упал на пол.

Мистер Смолль поднял его и положил на койку. Через несколько времени он пришел в себя, но остался лежать там, где его положили, и судорожно всхлипывал.

Эмма присела к нему на койку. По ее бледному, заплаканному лицу неудержимо лились слезы. Она сказала спокойным голосом:

- Я чувствую, я знаю, я убеждена, что вы невиновны, иначе я бы к вам не приехала.

- Да благословит вас Бог, Эмма, за эти слова! Вы утешили меня ими больше, чем сами думаете. Тяжело быть осужденным преступником, острожником, тяжело отправляться в ссылку в отдаленные места, тяжело навсегда утратить счастье, о котором только что мечтал. Однако все это еще ничего, все это можно вытерпеть. Но вот что нестерпимо, невыносимо: быть преступником в глазах той, которую любишь больше всего на свете и с которой расстаешься навеки. Этого я бы не вынес - нет, не вынес бы. Теперь вы меня утешили. Теперь вы пролили целебный бальзам на мою душу. Теперь я спокоен, а на все остальное да будет святая воля Божия!

Эмма заливалась слезами, прижимаясь лицом к плечу своего возлюбленного.

Немного помолчав, она возразила:

- А я разве не заслуживаю сожаления? Разве мне тоже легко? Разве легко это - любить нежно, преданно, безумно, отдать любимому человеку все сердце, все помыслы, отдать ему всю свою жизнь, мечтать о будущем счастье с ним, думать, что вот оно уже тут, близко - и вдруг проснуться, как от сладкого сна, и видеть перед собой одну лишь невыносимо горькую действительность? Обещайте мне одну вещь. Неужели вы откажете в этом Эмме, той Эмме, которая стала рядом с вами на колени в тот день, когда вы в первый раз ее встретили, и которая стоит теперь на коленях перед вами? Смотрите!

- Эмма я не смею согласиться, не смею обещать потому что чувствую, о чем вы собираетесь просить. Это невозможно, Эмма. Мы должны расстаться навсегда.

- Навсегда! Навсегда! - вскричала Эмма, вставая с колен. - Нет! Нет! Дядя, что же это он такое говорит? Что я должна навсегда с ним расстаться?.. Кто это вошел? - продолжала пылкая девушка. - Мэри! Это вы! Мэри, он вдруг говорит, что я должна навек с ним расстаться! (В камеру вошла Мэри). Неужели это правда, Мэри?

- Нет, неправда! - отвечала Мэри. - Неправда, потому что он спасен. Доказана его невиновность. Он теперь ваш на всю жизнь.

Мы не будем описывать последующую сцену. Слезы горя были осушены. Полились слезы радости. Весь этот день Эмма, Джо, мистер Смолль и Мэри провели вместе в камере узника.

На следующее утро приехали Мэк-Шэн и О'Донагю.

Министр юстиции немедленно подписал приказ об освобождении Джо, и эту бумагу они с собой привезли.

На следующий день все разъехались: Эмма с дядей в Портсмут, где их ожидали с тревожным нетерпением, а прочие в Дорсетшир.

Предоставляем читателю самому вообразить себе ту радость, с которой мистрис Остин заключила спасенного сына в свои объятья, торжество Мэри по случаю его оправдания, изумление прислуги, толки и пересуды соседей. В каких-нибудь три дня все всё узнали, и на Джо стали смотреть, как на героя романа. На четвертый день он шел за гробом отца впереди траурного кортежа. Похороны вышли до крайности скромные. Не было никакой пышности, не было карет, присланных соседними помещиками. Наш герой шел за гробом совершенно один. Но зато после похорон недостаток уважения к памяти отца соседи сторицею возместили усиленным вниманием к сыну, который был всеми горячо и радушно приветствован, как новый владелец Остин-Голля.

Прошло три месяца. Перед домом мистера Смолля, поставщика королевского флота в Портсмуте, собралась большая толпа, а в дом съехалось много гостей. Тут было большое общество, были Мэк-Шэны, были О'Донагю, Спайкмены и многие другие. Помолодевшая на десять лет мистрис Остин была также тут. Мэри помогала ей одеваться к торжеству. Обе они то плакали, то смеялись. В этот день была свадьба нашего героя. Мистер Смолль был великолепен в белых невыразимых, а мистер Слик шепелявил и брызгался слюной больше, чем когда-либо. Свадебный кортеж направился в церковь, а после венчания новобрачные уехали в Остин-Голль. Куда разъехались гости - неинтересно.

Вот мы и довели до конца свой рассказ о маленьком браконьере Джо Рошбруке. Остается только добавить, что характер нашего героя с летами не изменился, и что он сделался отцом семейства. Остин-Голль прославился гостеприимством и радушием хозяина и хозяйки, обладавших особенным даром делать всех кругом себя счастливыми. Мэри осталась жить в замке скорее на положении доверенного друга, чем служащей. Денег у нее было много, за нее сватались женихи, но она всем отказывала, смиренно считая себя недостойной сделаться подругой хорошего, честного человека. Те, кто даже знал ее прошлое, были иного мнения, но Мэри твердо стояла на своем. Из прочих выведенных в рассказе лиц каждый получил свою долю счастья по мере своих заслуг.

В заключение мы хотим сделать одно маленькое замечание. В этом рассказе мы изобразили, как молоденький мальчик, начавший карьеру браконьером, сделался потом джентльменом-помещиком с 7000 фунтов годового дохода. Но мы должны предупредить наших юных читателей, что из этого вовсе не следует, будто каждый, кто начнет с браконьерства, может достигнуть такого же благополучия. Вовсе нет. Напротив, мы каждому советуем лучше за браконьерство и не приниматься, потому что этим путем вместо семи тысяч фунтов дохода гораздо легче добиться отправки в места отдаленные, от которых с таким трудом избавился наш герой. Эти отдаленные места владений его британского величества официально называются Австралией, а в просторечии за ними утвердилось название - Ботани-Бей.

КОНЕЦ

Марриет Фредерик - Браконьер (Joseph Rushbrook, or the Poacher). 2 часть., читать текст

См. также Марриет Фредерик (Frederick Joseph Marryat) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :