Жюль Верн
«Кораблекрушение Джонатана. 6 часть.»

"Кораблекрушение Джонатана. 6 часть."

- Конечно, - подтвердил Кау-джер.

- И можно надеяться, что добрососедские отношения между Чили и островом Осте сохранятся и впредь, - любезно добавил господин Агире.

- Мы также надеемся на это, - ответил Кау-джер, - а может быть, Чили, убедившись в успехах системы, примененной на острове Осте, предоставит независимость и другим островам Магелланова архипелага?

Вместо ответа господин Агире только улыбнулся.

Гарри Родс, присутствовавший вместе с двумя другими членами совета на встрече губернаторов, поспешно вмешался, желая перевести разговор на другую, менее щекотливую тему.

- Наша колония, - сказал он, - при сопоставлении ее с аргентинскими владениями на Огненной Земле, дает много интересного материала для наблюдений. Как видите, сударь, с одной стороны - процветание, с другой же

- упадок. Аргентинские колонисты не в силах выполнить требований, предъявляемых к ним Буэнос-Айресом, и всех навязанных им формальностей. Не справляются с этим и торговые суда. Несмотря на все заявления губернатора колонии на Огненной Земле, пока никакого сдвига не замечается.

- Согласен с вами, - ответил господин Агире, - поэтому-то правительство Чили поступило совершенно иначе с Пунта-Аренасом. Вполне возможно обеспечить колонию различными льготами, способствующими ее развитию, не предоставляя ей полной независимости.

- Господин губернатор, - прервал его Кау-джер, - в архипелаге есть один маленький островок, просто голая скала, не представляющая никакой ценности. Я прошу Чили уступить его нам.

- Какой островок вы имеете в виду?

- У мыса Горн.

- На кой черт он вам понадобился? - удивился губернатор Пунта-Аренаса.

- Чтобы установить маяк, который совершенно необходим в этом месте.

Освещение фарватера в здешних широтах имеет колоссальное значение не только для кораблей, направляющихся к острову Осте, но и для всех судов, огибающих мыс между Атлантическим и Тихим океанами.

Гарри Родс, Хартлпул и Жермен Ривьер, знавшие о планах Кау-джера, поддержали его, заявив, что постройка здесь маяка является жизненно необходимой. Господин Агире не стал спорить.

- Так, значит, - спросил он, - остельская колония намерена выстроить маяк на острове Горн?

- Да, - подтвердил Кау-джер.

- За свой счет?

- Да. Но при обязательном условии, что Чили передаст остров Горн в нашу полную собственность. Вот уже более пяти лет, как я предложил этот проект вашему правительству и до сих пор не могу добиться какого-нибудь результата.

- Что же вам отвечали? - осведомился господин Агире.

- Отделывались пустыми отписками. Ни да, ни нет. Такая, канцелярская канитель может тянуться веками. А тем временем корабли продолжают разбиваться о скалы этого островка, совершенно невидимого в темноте.

Казалось, господин Агире был чрезвычайно удивлен. Впрочем, его удивление вряд ли было искренним, ибо он лучше Кау-джера знал об обычных методах работы подобных учреждений и, по-видимому, в глубине души не одобрял их. Но он обещал Кау-джеру лично доложить своему правительству об этом проекте и всячески поддержать его. Он выполнил свое слово, и поддержка его оказалась настолько эффективной, что уже через месяц переговоры, тянувшиеся долгие годы, закончились. Кау-джер получил официальное извещение о принятии его предложения. 25 декабря между Республикой Чили и колонией Осте был подписан договор о передаче острова Горн в полную собственность остельской колонии при условии, что она выстроит и будет содержать за свой счет маяк на крайней оконечности мыса Горн.

Кау-джер считал, что маяк явится венцом всей его деятельности.

Умиротворенная и благоустроенная колония, всеобщее благосостояние, широкое внедрение образования и, наконец, тысячи человеческих жизней, спасенные им на самом стыке двух величайших океанов земного шара, - такой представлялась его деятельность на земле.

Великая задача! Разрешив ее, Кау-джер имел полное право подумать и о себе, отказавшись от обязанностей, к которым чувствовал глубочайшее отвращение.

Повелевая людьми и являясь фактически самым неограниченным из диктаторов, он все же никогда не был счастлив. Длительное пребывание у власти не привило Кау-джеру вкуса к ней. Он всегда применял эту власть наперекор себе самому. Всю жизнь он никому не подчинялся, и ему казалось жестоким навязывать свою волю другим. Правитель оставался все тем же энергичным, хладнокровным и грустным человеком, каким был в те далекие дни, когда спасал погибавших остельцев. Да, тогда он спас их, но погубил самого себя. Вынужденный отречься от своих идеалов и покориться фактам, Кау-джер мужественно нес свой тяжкий крест, но в глубине души все еще лелеял слабую надежду на возможность осуществления своей мечты.

Гарри Родс замечал некоторые изменения в характере Кау-джера, проявившиеся особенно резко тогда, когда началось строительство маяка и Кау-джер счел взятые на себя обязательства почти выполненными. Наконец правитель совершенно открыто высказал свои соображения по этому поводу.

Это произошло так.

В случайной беседе Гарри Родс, с благодарностью вспоминая обо всем, что сделал для колонии Кау-джер, услышал совершенно недвусмысленный ответ:

- Я взял на себя организацию колонии и стараюсь по мере сил выполнить свой долг, после чего мои полномочия окончатся. Я надеюсь доказать вам, что на земном шаре существует хотя бы одно такое место, где человек может жить вне подчинения.

- Управлять - не значит подчинять, - взволнованно возразил Гарри Родс,

- и вы сами являетесь примером этому. Не может существовать общество без верховной власти, как бы ее ни называли.

- Я держусь иного мнения, - ответил Кау-джер, - и считаю, что как только исчезает настоятельная необходимость во власти, она должна быть устранена.

Гарри Родс с грустью следил за ходом мысли своего друга, предвидя, к каким печальным последствиям могут привести эти рассуждения. Иногда ему даже хотелось, чтобы какая-нибудь катастрофа, временно нарушив благоденствие колонии, вновь доказала бы правителю его заблуждение.

К несчастью, его желание сбылось. И катастрофа произошла еще раньше, чем он мог предположить.

В начале марта 1891 года вдруг пронесся слух, что открыты богатейшие месторождения золота. В самом этом известии пока не было ничего страшного.

Наоборот, все радовались, и даже самые рассудительные люди, как например Гарри Родс, разделяли всеобщий восторг. Для жителей Либерии этот день стал праздником.

Один Кау-джер оказался прозорливым. Один он сразу же представил себе пагубные последствия этого открытия и понял, какие разрушительные силы сокрыты о нем. Вот почему, когда все вокруг него ликовали и поздравляли друг друга, он один оставался мрачным и угнетенным, предчувствуя надвигавшиеся трагические события.

11. ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА

Знаменательное событие произошло утром 6 марта.

Несколько человек, среди которых находился и Эдуард Родс, отправились спозаранку на охоту за двадцать километров от Либерии, к подножию гор Сентри Боксис, на юго-западе полуострова Харди. Там, в густых девственных лесах, еще водились хищные звери - пумы и ягуары, причинявшие большие убытки овцеводам.

Убив по дороге двух пум, охотники добрались до быстрого потока на опушке леса, как вдруг из-за деревьев появился громадный ягуар.

Эдуард Родс выстрелил, но пуля только ранила зверя. Зарычав, ягуар перескочил через ручей и исчез в высокой траве.

Не растерявшись, Эдуард Родс послал ему вдогонку вторую пулю, которая, не попав в цель, ударилась о выступ прибрежной скалы. Во все стороны брызнули каменные осколки.

Один осколок упал у самых ног Эдуарда Родса. Камень выглядел так необычно, что юноша поднял его и стал внимательно рассматривать.

Этот небольшой кусок кварца был исчерчен характерными прожилками, в которых ясно обозначались крупинки золота.

Золото! Молодого человека очень взволновала эта находка. Оказывается, на острове Осте есть золото! Он держал в руках неоспоримое доказательство

- маленький обломок камня.

Эдуард сразу же понял важность этого открытия. Ему хотелось бы сохранить его в тайне, сообщив только отцу, чтобы тот доложил Кау-джеру.

Но юноша был здесь не один. Другие охотники тоже подобрали отлетевшие осколки и обнаружили в них золото. Значит, скрыть новость не удастся!

Действительно, в тот же день об этом узнали все либерийцы. Грянул настоящий пороховой взрыв, пламя которого мгновенно перенеслось из Либерии во все поселения.

Тем не менее в текущем сезоне не могло быть и речи об эксплуатации месторождения золота. Приближалось осеннее равноденствие, а на параллели острова Осте открытые разработки в холодное время года невозможны. Так что находка Эдуарда Родса пока еще не вызвала никаких трагических последствий.

Этот год (десятый со дня основания колонии) принес исключительный урожай. В центральных районах острова возникли новые лесопильни. Одни приводились в движение паром, другие - электричеством от гидроэлектростанций. Рыболовные промыслы и консервные фабрику весьма способствовали расцвету торговли. Общий тоннаж груза кораблей, посетивших порт, исчислялся в 32775 тонн.

До наступления холодов строительство маяка и примыкавшего к нему здания машинного отделения на мысе Горн шло полным ходом, несмотря на дальность расстояния (остров Горн находился примерно в семидесяти пяти километрах от полуострова Харди) и необходимость доставки материалов и оборудования морем, усеянным рифами. Но в период зимних бурь навигация здесь прекращалась, так что строительные работы приостановились.

На острове Осте больше не знали нищеты, и никогда общественный порядок не нарушался преступлениями против личности или собственности. Изредка, правда, случались пустячные ссоры между колонистами, но обычно все заканчивались примирением еще до обращения в суд.

Ничто как будто не угрожало безмятежному существованию колонии, если бы не обнаружение золота. А это, принимая во внимание свойственную людям жадность, могло повлечь за собой большие осложнения.

Сообщение о находке вызвало у Кау-джера самые мрачные предчувствия. К сожалению, они оправдались...

На ближнем же заседании совета губернатор высказал свои опасения.

- Итак, - начал он, - как раз в тот момент, когда наше дело близится к завершению и нам остается только пожинать плоды трудов своих, из-за проклятой случайности создается повод для всевозможных смут, неизбежно приводящих к разорению...

- Мне кажется, - прервал его Гарри Родс, оценивавший событие менее пессимистически, - что открытие залежей может вызвать некоторые беспорядки, но не разорение!

- Именно разорение! - настойчиво повторил Кау-джер. - Открытие месторождения золота всегда сопровождалось разорением.

- Однако, - сказал Гарри Родс, - золото - такой же предмет купли-продажи, как и другие товары.

- Самый бесполезный из всех!

- Отнюдь нет. Самый полезный, поскольку его можно обменивать на все остальные.

- Что толку в том, - с жаром возразил Кау-джер, - если для его приобретения приходится жертвовать всем! Ведь подавляющее большинство золотоискателей погибает в нищете. А те, которым повезло, совершенно теряют рассудок от головокружительного успеха и входят во вкус легкой жизни. Роскошь становится для них необходимостью, а материальные излишества так расслабляют, что они уже неспособны к полезной деятельности. С обывательской точки зрения - они стали богачами, но с общечеловеческой, истинной точки зрения - они превращаются в бедняков, перестав быть настоящими людьми.

- Я согласен с Кау-джером, - заявил Жермен Ривьер. - Ведь если колонисты забросят свои поля, потерянный урожай уже не возместить. Что толку в богатстве, если придется подыхать с голоду? Я очень боюсь, что остельцы не смогут противостоять тлетворному влиянию золота. А кто может поручиться, что в погоне за ним земледельцы не оставят свои пашни, а рабочие - машины?

- Золото!.. Жажда богатства! - повторял Кау-джер. - Самое ужасное бедствие, какое только могло постичь нашу колонию!

Гарри Родс заколебался.

- Допустим даже, что вы правы, - сказал он. - Но мы же все равно не в состоянии предотвратить это.

- Дорогой Родс, - ответил Кау-джер, - бороться можно с любой эпидемией и так или иначе пресечь или хотя бы ограничить ее распространение. Но, увы, средства против золотой лихорадки не существует. Ее возбудитель -

один из самых вредных микробов, разрушающий всякий сплоченный коллектив.

Можно ли сомневаться в его силе, после того что произошло в золотоносных районах Старого и Нового Света, в Австралии, Калифорнии и в Южной Африке?

Все производительные работы были заброшены уже на следующий день после нахождения драгоценного металла. Колонисты покинули свои семьи и устремились из городов и деревень к месторождениям золота. А потом они быстро, как всякую легкую добычу, промотали свое богатство и снова стали нищими.

Кау-джер говорил со страстной убежденностью, свидетельствовавшей о глубокой тревоге.

- Опасность надвигается не только изнутри, - продолжал он, - но и извне. В районы месторождений золота устремляются со всех концов света полчища бродяг и авантюристов, вносящие повсюду смуты и дезорганизацию.

Они как саранча уничтожают все на своем пути. Вот почему и нашему острову угрожает подобное несчастье!

- Но неужели ничего нельзя сделать? - взволновался Гарри Родс.

- Нет, - ответил Кау-джер, - слишком поздно. Трудно даже представить себе, с какой быстротой разносится известие об открытии золотых россыпей.

Можно подумать, что новость передается по воздуху, что эта зараза, поражающая даже самых разумных людей, переносится ветром...

Совещание закончилось, но члены совета не приняли никакого решения. Да и что они могли поделать? Как правильно сказал Кау-джер, борьба против золотой горячки невозможна.

При первых же признаках весны опасения Кау-джера подтвердились. С самого начала оттепели наиболее предприимчивые и отважные либерийцы отправились на поиски драгоценного металла к "Золотому Ручью", как теперь окрестили маленькую речушку, на берегу которой злополучная пуля Эдуарда Родса отбила кусок скалы. За ними, несмотря на все уговоры Кау-джера и его друзей, последовало множество других колонистов. Начиная с 5 ноября сотни остельцев как одержимые бросились в горы на поиски золота.

Разработка золотоносных участков, в общем-то, не представляет особых трудностей. Если обнаружена золотая жила, надо просто следовать за ее ходом, отбивая куски скалы киркой, а потом измельчить их, отделяя содержащиеся в камне крупинки золота. Так делают в копях Трансвааля. Но легко сказать "проследить золотую жилу"! Иногда направление ее так запутано и она так внезапно исчезает, что даже самые опытные геологи становятся в тупик. В тех случаях, когда жила уходит глубоко в землю, приходится устраивать рудники, что связано со многими неприятными неожиданностями и опасностями. Кварц, в котором находится золото, -

чрезвычайно твердый минерал, для измельчения которого невозможно обойтись без дорогостоящих машин. Так что добыча драгоценного металла не всегда под силу отдельным золотоискателям и выгодна только мощным компаниям, располагающим большими капиталами и рабочей силой.

Поэтому-то одни золотоискатели - "добытчики", как их часто называют, -

которым посчастливится найти залежи золота, довольствуются тем, что делают заявку на этот участок, а затем спешат переуступить его банкирам и разным дельцам.

Другие же, предпочитая вести добычу золота своими личными средствами, даже и не помышляют об организации рудников. Они отыскивают поблизости от золотоносных скальных пород участки наносных земель, размытых водой.

Расслаивая породу, вода (в виде льда, дождя или потока) непременно уносит с собою частички золота, которые легко обнаружить в почве. Для этого достаточно иметь под рукой простой лоток для промывки песка и воду.

Ясно, что остельцы могли работать только самыми примитивными инструментами. Первые результаты оказались довольно обнадеживающими.

Берега Золотого Ручья на участке длиной в несколько километров и шириной двести - триста метров были покрыты слоем ила глубиной до восьми футов. Из расчета, что на один кубический фут приходилось девять-десять лотков, можно было заключить, что запасы золота весьма обильны, потому что при промывке почти в каждом лотке оказывалось по крайней мере несколько зерен.

Правда, вместо самородков находили только песок, и здесь не приходилось рассчитывать на миллионные богатства, как в золотоносных районах других стран. Однако золота хватало для того, чтобы вскружить голову беднякам, которые до того времени зарабатывали на жизнь своим горбом.

Было бы большой административной ошибкой не регламентировать так или иначе эксплуатацию залежей. В конце концов, месторождение золота являлось общественной собственностью. Что бы ни думал по этому поводу сам Кау-джер, он больше никогда не высказывал собственного мнения и, рассматривая этот вопрос с точки зрения большинства колонистов, старался отыскать решение, наиболее приемлемое для всего коллектива. В течение зимы он часто совещался с Диком, которого сознательно привлекал к обсуждению всех важнейших дел и вопросов. Обменявшись мнениями, оба пришли к заключению, что необходимо: во-первых, всемерно препятствовать уходу остельцев на золотые прииски; во-вторых, добытые богатства использовать на благо всей колонии, и, наконец, по возможности ограничивать прибытие на остров Осте чужеземцев, которые обязательно ринутся со всех концов земли на поиски золота.

Закон, принятый в конце зимы, отвечал этим требованиям. Прежде всего добыча золота разрешалась только после надлежащего оформления прав на владение участком. Затем устанавливался максимальный масштаб участков. И, наконец, закон обязывал предпринимателей не только платить колонии за полученный участок, но и отчислять в ее пользу четвертую часть дохода.

Права на золотоносные земли предоставлялись исключительно остельским гражданам, а впредь остельское подданство приобреталось только после года фактического проживания на острове и с личного разрешения губернатора.

Закон был обнародован, оставалось провести его в жизнь.

С самого начала возникли неизбежные при этом трудности. Колонисты, отнесшиеся спокойно к тем пунктам закона, которые давали преимущество, возмутились теми пунктами, которые накладывали на них определенные обязательства. Зачем оформлять и платить за право приобретения земли, когда можно сразу же разрабатывать приглянувшийся участок? Разве не все имеют право копаться в земле и промывать речной песок? Почему же их вынуждают отдавать часть заработанного продукта тем, кто не принимал никакого участия в их труде?

В глубине души Кау-джер разделял эти соображения. Но, взяв на себя опасную ответственность за управление колонией, он должен был жертвовать своими принципами, даже если находил их как нельзя более применимыми в данной ситуации.

Стало совершенно очевидно, что необходимо поощрить наиболее благоразумных колонистов, сумевших противостоять общему безумию и не бросивших работу. Наилучшей формой такого поощрения явилось обеспечение их хоть и небольшой, но постоянной долей из общей добычи золота.

В случаях же неповиновения закону приходилось применять силу.

Кау-джер располагал в Либерии только небольшим милицейским отрядом из пятидесяти человек, но, кроме того, девятьсот пятьдесят остельцев значились в призывном списке, откуда, по мере прибытия нового пополнения, отчислялись старшие возрасты. Таким образом, всегда имели под рукой тысячу вооруженных человек.

Была объявлена всеобщая мобилизация.

На призывной пункт явилось всего семьсот пятьдесят остельцев. Двести уклонившихся от воинской повинности занимались промывкой золота в районе Золотого Ручья.

Кау-джер разделил свои вооруженные силы на две группы. Пятьсот человек получили задание следить за побережьем, дабы воспрепятствовать тайной переправке драгоценного металла. Сам же губернатор, во главе трехсот человек (составлявших три отряда под командованием наиболее надежных людей), направился в районы месторождений золота.

Они вышли через полуостров к подножию гор Сентри Боксис, а оттуда двинулись на север, тщательно прочесывая местность. Всех встречных на пути золотоискателей, не оформивших права на участок и не подчинявшихся закону, безжалостно прогоняли.

Вначале удалось добиться некоторого успеха. Одним колонистам пришлось заплатить наличными за право эксплуатации участков, границы которых устанавливались тут же. Другие (и таких оказалось большинство), не имевшие нужной суммы, вынуждены были отказаться от добычи золота. По этой причине число золотоискателей резко сократилось.

Но вскоре выяснилось, что незаплатившие ночью обходили отряды Кау-джера и возвращались на то же самое место, на берегу Золотого Ручья, откуда их прогнали накануне...

В общем, золотая зараза, распространяясь, поражала весь остров, как чума. Безумие охватывало все новые и новые группы остельцев, воодушевленных успехами первых "добытчиков". Теперь берега Золотого Ручья и горы центральной и северной части острова кишели золотоискателями.

Однако колонисты вскоре сообразили, что золотоносные месторождения могут залегать и не только на болотистой равнине, у подножия Сентри Боксис. Поскольку наличие золота на острове Осте было доказано, имелись все основания полагать, что драгоценный металл можно найти и по берегам других речушек и ручьев, принадлежавших к орографической сети острова. И вот повсюду начались поиски - от мыса полуострова Харди до оконечности полуострова Пастер, у пролива Дарвин.

На нескольких участках действительно нашли немного металла, что еще больше усилило общее возбуждение. Золотой психоз нарастал и за несколько недель почти начисто опустошил Либерию, поселения и отдельные фермы: мужчины, женщины, дети - все кинулись искать золото. Кое-кому посчастливилось наткнуться на горную складку, где под действием проливных дождей образовались скопления самородков, и они сразу разбогатели. Но и тех, кто в течение многих дней, умирая от усталости, проработали впустую, все еще не покидала надежда. Из столицы, сельских местностей, рыбных промыслов, с заводов и прибрежных факторий все бросились к месторождениям золота. По-видимому, оно обладало такой притягательной и непреодолимой силой, которой разум человеческий на мог противостоять. Вскоре в Либерии осталось не более сотни жителей, не изменивших своим семьям и занятиям, хотя их предприятия сильно пострадали от создавшегося положения...

Одни только индейцы, недавно поселившиеся на острове Осте, не поддались губительному азарту. К чести этих скромных тружеников следует сказать, что их рыболовецкие артели не распались и плантации не заросли сорняками, ибо никто из них не ушел на поиски золота. Все это объяснялось только природной честностью огнеземельцев. Эти бедняки еще издавна привыкли повиноваться своему покровителю, так что им даже и в голову не приходило отплатить Кау-джеру черной неблагодарностью за его бесчисленные благодеяния.

События продолжали стремительно разворачиваться. Настал момент, когда экипажи кораблей, стоявших на рейде, последовали примеру остельцев. С каждым днем увеличивалось число дезертиров. Без всякого предупреждения матросы, одурманенные волнующим золотым миражем, покидали свои суда и уходили в глубь острова. Капитаны, напуганные резким уменьшением состава корабельных команд, спешили покинуть Новый поселок, даже не завершив операций по погрузке или разгрузке судов. Можно было не сомневаться в том, что они оповестят весь мир о грозившей им опасности и что отныне флот всех стран будет избегать остров Осте.

Эпидемия не пощадила даже тех, кто во имя долга должен был бороться с нею. Отряд Кау-джера, созданный для охраны побережья, вскоре распался. Из пятисот человек не набралось бы теперь и двадцати. Другой отряд, которым он командовал сам, тоже таял, как лед на солнце. Не проходило ночи, чтобы несколько беглецов не воспользовалось бы темнотой. За две недели от трехсот человек осталось не более пятидесяти.

Все это чрезвычайно огорчало Кау-джера. Человечество еще раз цинично продемонстрировало перед ним свои постыдные пороки - перед ним, кто так страстно жаждал творить добро и после долгого уединения вновь полюбил людей! Все созданное таким тяжким трудом рушилось в один миг... И подумать только! Из-за какого-то ничтожного осколка камня, расцвеченного несколькими крупинками золота, тысячи несчастий надвигались на злополучную колонию...

Бороться? Нет, теперь уже невозможно. Даже самые рассудительные люди покинули губернатора. Теперь уже невозможно обуздать обезумевшее население при помощи жалкой горстки людей. Правда, пока еще они подчинялись Кау-джеру, но в любую минуту тоже могли ему изменить.

Правитель возвратился в Либерию. Да, ничего уже нельзя было сделать.

Как смерч, опустошающий все на своем пути, золотая лихорадка охватила и поразила весь остров. Приходилось только ждать, когда она сама утихнет.

В какой-то момент показалось, что эпидемия пошла на убыль. В середине декабря некоторые горожане начали возвращаться в Либерию, а в последующие дни приток их еще усилился. На каждого колониста, уходившего на золотые прииски, приходилось по два вернувшихся, которые с унылым видом принимались за обычные дела.

Возвращались главным образом по двум причинам. Во-первых, ремесло золотоискателя оказалось не таким легким, как предполагали вначале.

Дробить киркой скалу или с утра до вечера промывать песок - тяжелый труд, это может выдержать лишь тот, кто надеется на быстрое обогащение. А кой-кого из колонистов, воображавших, что можно просто подбирать самородки, постигло жестокое разочарование. На одного счастливца, наткнувшегося на золотую жилу, приходилось сотни золотоискателей-неудачников, кому это занятие - куда тяжелее, чем их обычная работа, - приносило гораздо меньший доход. Несомненно, на острове Осте водилось золото, но не в таком количестве, чтобы его можно было загребать лопатой, как наивно думали вначале. Отсюда и горькое разочарование, постигшее особенно тех, кто слишком рьяно предавался несбыточным иллюзиям.

Замедление торговых операций и почти полное прекращение сельскохозяйственных работ отражалось на стоимости предметов первой необходимости. Правда, пока еще всего было вдоволь, но цены на все невероятно возросли. Радоваться могли только те, кому была выгодна погоня за золотом. И наоборот, вздувание цен порождало нищету среди тех остельцев, кто, найдя несколько небольших самородков, не возместили потерю обычных заработков.

Никаких заблуждений по этому поводу у Кау-джера не было. Он не только не ожидал благоприятного перелома события, но с обычной своей прозорливостью угадывал во мраке будущего новые опасности. Нет, кризис еще не наступил. Наоборот, болезнь только начиналась. До сих пор приходилось иметь дело лишь с остельцами, но так будет не всегда. Как только станет известно о новом месторождении золота, на несчастный остров неизбежно обрушатся со всего света страшные орды золотоискателей, горящих ненасытной алчностью.

И вот, 17 января, в Новый поселок прибыл первый транспорт. На берег сошло около двухсот крепких мужчин, решительных, суровых и грубых. У некоторых за поясом поблескивали большие ножи, и у всех на брюках (иногда весьма потрепанных) пришит был специальный карман, оттопыренный револьвером. На плече они несли кирку и мешок со своими жалкими пожитками.

На левом бедре при каждом шаге позвякивали прикрепленные к поясу металлическая фляга, миска и лоток для промывки песка.

Кау-джер с грустью наблюдал за их высадкой. Эти двести бродяг являлись первым звеном цепи, которая в будущем опояшет зловещим кольцом весь остров Осте...

Начиная с этого дня партии золотоискателей прибывали с небольшими промежутками одна за другой. Едва ступив на землю, пришельцы, как люди, привычные к выполнению всяческих формальностей, направлялись прямо в управление, где, знакомясь с действующими постановлениями, единодушно находили их непомерно строгими. Потом, оставив мысль об узаконении своего положения, чужеземцы расходились по городу. Малочисленность жителей и умело добытая информация о положении дел в колонии быстро убеждали их в слабости остельской администрации. Поэтому они решались обойти законы, безнаказанно нарушаемые даже самими колонистами, и, проблуждав несколько дней по пустынным улицам Либерии, покидали город, направляясь прямо на поиски золотоносных участков.

Но настала зима, и вместе с прекращением разработок приостановился и поток приезжих. Последний корабль, доставивший в Новый поселок партию золотоискателей, прибыл 24 марта. К этому времени на остельской земле находилось уже более двух тысяч авантюристов.

Этот же корабль увез ноту правительства острова Осте ко всем государствам земного шара. Кау-джер, с болью в сердце наблюдавший за вторжением чужеземцев, доводил до сведения всех и вся, что, ввиду перенаселения остельской колонии, въезд на территорию острова Осте воспрещен и в случае самовольной высадки иностранцев против них будет применена сила.

Окажется ли эта мера эффективной или нет, могло показать только будущее, но в глубине души Кау-джер сомневался в ее действенности. Слишком сильна притягательная власть золота для некоторых людей, чтобы их можно было чем-нибудь остановить...

Впрочем, зло уже совершилось. Бунт остельцев... неизбежное, уже начавшееся обнищание... вторжение разного сброда, привносящего с собой все существующие на земле пороки - все это само по себе являлось катастрофой.

Что же делать? Ничего, только ждать лучших времен... если таковые вообще еще наступят. Хальг, Кароли, Хартлпул, Гарри и Эдуард Родсы, Дик, Жермен Ривьер и еще десятка два надежных людей противостояли всем остальным.

Это был священный оплот, последние преданные бойцы, объединившиеся вокруг Кау-джера, который мог только наблюдать за разрушением величайшего дела его жизни.

12. РАЗГРАБЛЕННЫЙ ОСТРОВ

Так закончился первый акт "золотой трагедии", которая, как настоящая театральная пьеса, состояла из нескольких действий, разделенных антрактами.

Драматические события, легшие в основу первого акта, сразу же нарушили безмятежную жизнь колонии. Несколько остельцев исчезло навсегда.

Никто не знал, что с ними сталось, но все обстоятельства наводили на мысль, что они оказались жертвами несчастного случая или драки; поэтому родные носили по ним траур.

Общее благосостояние острова Осте резко упало. Правда, нехватки предметов первой необходимости пока еще не ощущалось, но цены на все повысились еще в три-четыре раза.

При этом пострадали наименее обеспеченные колонисты. Тщетно Кау-джер пытался подыскать им работу. Почти полное прекращение частной торговли настораживало остельцев. Никто не решался создавать новые предприятия.

Государственная казна опустела. Общественные работы также приостановились.

Какая злая ирония судьбы! Государству не хватало золота именно тогда, когда его в изобилии обнаружили в земле!

Откуда же правительство могло взять средства? Только отдельные остельцы заплатили за право приобретения золотоносных участков, но никто не сделал ни единого взноса по отчислениям с добычи, как предписывал закон.

Обнищание населения привело к резкому сокращению общей суммы налогов.

Денежные поступления в казну почти прекратились.

Личные фонды Кау-джера были исчерпаны. Он широко пользовался ими в течение всего лета, чтобы из-за возникших финансовых затруднений не прерывать работ по сооружению маяка на мысе Горн. Но золотая лихорадка не пощадила и строительных рабочих. Поэтому окончание стройки значительно задерживалось.

Среди счастливчиков, которых фортуна озарила золотой улыбкой, оказался и Кеннеди, бывший матрос с "Джонатана". Превратившись в богача, он вел себя так вызывающе, что о его необыкновенном везении узнали все колонисты.

Сколько золота нашел он? Никто да, наверно, и сам он, не знал этого.

Возможно, матрос даже не умел считать. Однако, судя по его тратам, -

немало. Он полными пригоршнями разбрасывал свое богатство. Конечно, не в виде монет, имеющих официальный курс во всех цивилизованных странах, а в виде самородков и золотого песка.

Кеннеди приобрел барские замашки: уверенно разглагольствовал обо всем, корчил из себя миллиардера и каждому встречному и поперечному объявлял о своем намерении в ближайшее время уехать из города, где не может обеспечить себе соответствующую жизнь.

Никто не знал и о том, откуда взялось его богатство, и вообще где находится участок бывшего матроса. Когда его об этом спрашивали, он напускал на себя таинственный вид и, не отвечая на вопрос, переводил разговор на другую тему. Если либерийцам и доводилось летом видеть Кеннеди, то отнюдь не за работой - сунув руки в карманы, он гордо разгуливал по улицам города. Колонисты не забыли об этих встречах, потому что в некоторых случаях они предшествовали постигшему их несчастью. Через несколько часов или дней после того, как им повстречался Кеннеди, у них исчезало все добытое ими золото. К сожалению, вора так и не смогли найти.

Когда же все пострадавшие собрались вместе и установили, что кражи всегда совпадали с присутствием Кеннеди поблизости от места преступления, на него пали тяжкие подозрения, хотя прямых улик не было.

Выведенный из терпения Кау-джер решил применить силу. Слишком уж открыто издевались над законами Кеннеди и ему подобные. Правда, пока еще ничего нельзя было предпринять, и приходилось терпеть эти бунтарские выходки, но при первой же возможности следовало их пресечь. А тем временем наступившие холода прогнали колонистов с золотых промыслов. Все вернулись домой, причем большинство не могло похвастать особыми успехами. Снова восстановилась служба милиции, и люди, входившие в ее состав, казались (во всяком случае, в данный момент) преисполненными благих намерений.

И вот однажды утром, без всякого предупреждения, милиция во главе с Хартлпулом явилась к либерийцам, особенно кичившимся своим богатством, и произвела у них тщательный обыск. От обнаруженного золота отделили четвертую часть, а из оставшегося конфисковали еще двести аргентинских пиастров в счет оплаты права на приобретение золотоносного участка.

Кеннеди хвастал не зря. У него действительно нашли золота по крайней мере на семьдесят пять тысяч франков, считая во французской валюте. И именно Кеннеди оказал самое упорное сопротивление милиции во время обыска.

Приходилось все время пререкаться с бывшим матросом, изрыгавшим яростные проклятия.

- Бандиты! - вопил он, грозя кулаком Хартлпулу.

- Ну, уж будто! - невозмутимо отвечал тот, продолжая обшаривать помещение.

- Вы мне за это заплатите! - угрожал Кеннеди, выведенный из себя хладнокровием своего бывшего начальника.

- Вот как? А мне кажется, что сейчас платить придется тебе! - смеялся Хартлпул.

- Мы еще с тобой увидимся!

- Когда тебе будет угодно. По мне, чем позднее, тем лучше!

- Вор! - заорал Кеннеди в совершенном бешенстве.

- Ошибаешься! - добродушно возразил Хартлпул. - И я докажу тебе это тем, что из твоих пятидесяти трех килограммов золота возьму только тринадцать кило двести пятьдесят граммов - точно одну четвертую часть плюс стоимость двухсот пиастров - ты знаешь, за что. Само собой разумеется, что за свои деньги ты...

- Мерзавец!

- ...получаешь право на золотоносный участок...

- Разбойник!

- ...при условии, что укажешь, где он находится.

- Грабитель!

- Не хочешь?

- Каналья!

- Ну, воля твоя, мой милый, - сказал Хартлпул, положив конец этой сцене.

В итоге обыски дали казне около тридцати семи килограммов золота, что составило во французской валюте около ста двадцати двух тысяч франков. В обмен на конфискованный драгоценный металл колонистам выдали документы на право разработки золотоносных участков. Только один Кеннеди не воспользовался им, так как упорно скрывал, где добыл такое богатство.

Собранное золото передали в государственную казну. Весной, когда возобновятся связи с остальным миром, его можно будет обменять на валюту по курсу дня. А пока что Кау-джер, широко обнародовав результаты обысков, выпустил на соответствующую сумму бумажные деньги, принятые населением с полным доверием. Этот шаг позволил несколько облегчить положение колонии.

Кое-как пережили зиму и дотянули до весны. И опять прежние причины привели к прежним последствиям. Как и в прошлом году, Либерия опустела.

Полученный урок не пошел впрок. Все колонисты как исступленные устремились на поиски золота, словно игроки, которые, проигравшись в пух и прах, бросают на стол свои последние гроши в нелепой надежде отыграться.

Кеннеди ушел одним из первых. Однажды утром он исчез, отправившись, вероятно, на свой таинственный участок. Колонисты, собиравшиеся проследить за ним, остались ни с чем.

Даже милиция, такая надежная и преданная губернатору зимой, снова растаяла словно снег от солнечных лучей. Кау-джеру, который опять мог рассчитывать на помощь лишь самых близких друзей, не оставалось ничего иного, как безучастно, словно зритель, наблюдать за вторым актом трагедии, развернувшейся на острове Осте.

Но теперь сцены сменялись гораздо быстрее, чем в первом акте. Уже через несколько дней начали возвращаться домой кое-кто из либерийцев. Затем их приток постепенно усилился. Милицейская служба была восстановлена вторично. Люди молча принимались за оставленную работу. Кау-джер не делал никаких замечаний, полагая, что сейчас не время для строгостей.

Все получаемые сведения говорили, что то же самое происходило и в центральных районах острова: все спешили вернуться на свои фермы, заводы, фактории. Это движение было таким же массовым, как и причины, его обусловившие.

Оказалось, что в этом году золотоискатели попали в совершенно иные условия, чем в прошлом. Тогда они находились среди своих колонистов, а сейчас в игру вступили чужеземцы, с которыми нельзя было не считаться. И какие чужеземцы! Отбросы общества, привыкшие к лишениям, не боявшиеся ни страданий, ни смерти, озверевшие, безжалостные к себе и к другим.

Остельцам пришлось отвоевывать участки у этих стяжателей, захвативших еще в начале сезона самые лучшие земли. После непродолжительной борьбы большинство колонистов отступило.

Настало время дать решительный отпор нашествию, возникшему в конце прошлого года и повторившемуся снова, но в еще больших масштабах.

Еженедельно два-три парохода доставляли новые партии золотоискателей.

Напрасно Кау-джер пытался воспрепятствовать их высадке. Пришельцы, не считаясь с формальными запретами, сходили на берег и, прежде чем отправиться в золотоносные районы, наводняли Либерию буйными ватагами.

Отныне в Новый поселок прибывали почти исключительно суда с золотоискателями. Другим кораблям здесь уже нечем было заполнить свои трюмы. Все торговые и промышленные операции прекратились. Запасы строевого леса и пушнины истощились в первую же неделю навигации. А что касалось скота и зерна, то Кау-джер решительно воспротивился их вывозу, опасаясь голода.

Но как только губернатор смог располагать двумя сотнями человек, положение захватчиков острова стало куда менее выигрышным. Когда все приказы правителя начали подкрепляться оружием, золотоискателям пришлось соблюдать их. После тщетных попыток обойти строгие постановления остельского правительства пароходы вынуждены были отплывать в открытое море, увозя с собой живой груз.

Вскоре выяснилось, что их уход являлся лишь хитрой уловкой. Отступив перед силой, корабли огибали восточный или западный берег острова и, укрывшись в какой-нибудь безлюдной бухте, высаживали пассажиров на шлюпках. Летучие отряды, созданные для наблюдения за побережьем, были не в силах противодействовать им. Кто хотел сойти на берег, всегда достигал своей цели. Приток иностранцев все увеличивался.

Беспорядки в центральных районах острова достигли апогея. Там происходили сплошные пьянки и оргии, прерываемые ссорами, точнее -

кровавыми стычками, в которых пускались в ход ножи и пистолеты. И, подобно тому как трупы привлекают гиен и стервятников, так и за полчищами бродяг шли самые разложившиеся элементы. Последующие партии проходимцев даже и не помышляли о том, чтобы корпеть над добычей золота. Стоило ли этим заниматься! Для них золотоносными участками я золотыми жилами являлись сами золотоискатели, гораздо легче поддающиеся эксплуатации, нежели трудная почва. По всему острову (за исключением Либерии, где приходилось считаться с властью Кау-джера) открылось множество кабаков и баров.

Появились даже притоны самого низкого пошиба, выстроенные из досок прямо в открытом поле. Там опустившиеся женщины пленяли пьяных золотоискателей своими прелестями, распевая хриплыми голосами непристойные песенки. Во всех этих злачных заведениях потоками лился спирт - источник многих бед.

Но Кау-джер все еще не терял мужества. Оставаясь на своем посту, он являлся той точкой опоры, вокруг которой в недалеком будущем объединятся остельцы, когда утихнет буря и когда придется заново реорганизовать колонию. Правитель прилагал все усилия, чтобы - еще раз! - завоевать доверие остельцев, к которым медленно, но верно возвращался разум.

Казалось, ничто не могло сокрушить Кау-джера. Сознательно закрывая глаза на измену своих колонистов, он терпеливо и неуклонно продолжал выполнять обязанности губернатора. Кау-джер не забывал даже о строительстве маяка, куда вкладывал всю свою душу. По его распоряжению Дик совершил летом поездку на мыс Горн. Несмотря на события, работы не прекращались ни на один день, хотя темп их значительно замедлился. К концу лета маяк будет закончен и машины установлены. Монтаж займет не более одного месяца.

К 15 декабря половина остельцев вернулась к своим обычным занятиям, хотя в центральной части острова еще царил хаос.

Как раз в это время к Кау-джеру явились неожиданные гости - англичанин и француз, только что прибывшие на пароходе. Они сразу прошли в управление, где были немедленно приняты губернатором, и, представившись как Морис Рейно (француз) и Александр Смит (англичанин), без лишних слов заявили, что хотели бы получить концессию.

Кау-джер горько усмехнулся:

- Позвольте спросить, господа, известно ли вам, что происходит на острове Осте?

- Известно, - ответил француз.

- Но все же нам бы хотелось действовать по закону, - добавил англичанин.

Кау-джер посмотрел на собеседников более внимательно. Хотя они принадлежали к разным нациям, в них было нечто общее, свойственное всем предприимчивым людям. Оба молодые - не старше тридцати - широкоплечие, румяные. Коротко подстриженные волосы открывали высокий умный лоб.

Энергичный подбородок мог бы придать их физиономиям некоторую жестокость, если бы общее выражение лица не смягчалось ясным взглядом голубых глаз.

Впервые Кау-джер увидел располагающих к себе золотоискателей.

- Ах, так вы уже знаете об этом законе, - сказал он, - хотя, кажется, только что прибыли?

- Вернее, только что возвратились, - поправил его Морис Рейно. - В прошлом году мы пробыли здесь несколько дней, произвели разведку и наметили участок для приобретения.

- Общий? - спросил Кау-джер.

- Общий, - ответил Александр Смит.

Кау-джер возразил с искренним сожалением:

- Раз уж вы так хорошо осведомлены обо всем, вам должно быть известно, что я не могу удовлетворить вашу просьбу, поскольку закон, которому вы хотите подчиниться, предоставляет права на золотоносные участки только остельским гражданам.

- Это касается лишь участков для поверхностной разработки, - возразил Морис Рейно.

- А что же хотите вы? - удивился Кау-джер.

- Мы говорим о рудниках, - пояснил Александр Смит, - а по этому поводу в законе ничего не сказано.

- Да, это так, - согласился Кау-джер, - но разработка рудников -

предприятие сложное, требующее больших капиталов...

- Деньги есть, - прервал его Александр Смит, - за ними мы и ездили в Англию.

- С финансовой стороны все улажено, - добавил Морис Рейно, - мы представляем здесь "Франко-английскую золотопромышленную компанию". Мой друг Смит - главный инженер, а я - директор. Общество, основанное в Лондоне 10 сентября прошлого года, располагает капиталом в сорок тысяч фунтов стерлингов. Половина этой суммы внесена нами, другая же половина является оборотным капиталом. Если договоримся (в чем я не сомневаюсь), мы отправим с пароходом, которым приехали, наши распоряжения. Не пройдет и недели, как начнутся работы. Через месяц пришлют первые машины, а к будущему году предприятие будет полностью оснащено всем необходимым оборудованием.

Кау-джер, весьма заинтересованный этим предложением, соображал, как лучше поступить, поскольку имелись доводы "за" и "против". Решительный характер и искренность молодых людей понравились губернатору. Но разрешить франко-английской компании основать на острове Осте крупное предприятие?..

Не создаст ли это в будущем почвы для международных осложнений? Не попытаются ли когда-нибудь Франция и Англия, под предлогом защиты своих государственных интересов, вмешаться во внутренние дела колонии?

В конце концов Кау-джер решил дать положительный ответ. Не стоило отказываться от такого выгодного предложения. Поскольку золотая лихорадка отныне превратилась в роковую неизбежность, целесообразно не допускать ее распространения по всей территории острова и, ограничив эпидемию несколькими очагами, разбить все районы месторождений золота между отдельными крупными акционерными обществами.

- Согласен, - сказал Кау-джер. - Однако, раз дело касается подземных работ, я считаю, что условия, предусмотренные для передачи участков в индивидуальное пользование, должны быть изменены.

- Как вам будет угодно, - ответил Морис Рейно.

- Следует установить плату за гектар.

- Идет.

- Скажем, сто аргентинских пиастров?

- Договорились.

- Какова площадь вашей концессии?

- Сто гектаров.

- Значит, десять тысяч пиастров.

- Вот они, - сказал Морис Рейно, вынимая чековую книжку и выписывая чек.

- Но, с другой стороны, - продолжал Кау-джер, - учитывая, что ваши издержки производства будут значительно выше, чем при разработке на поверхности, можно уменьшить отчисления с добычи золота до двадцати процентов.

- Отлично, - заявил Александр Смит.

- Итак, мы пришли к полному соглашению?

- По всем пунктам.

- Мой долг предупредить вас, - добавил Кау-джер, - что в течение некоторого времени остельское правительство не сможет гарантировать вам свободный доступ на предоставляемую в концессию территорию, а также неприкосновенность вашей личности.

Молодые люди только улыбнулись.

- Мы сумеем постоять за себя, - уверенно сказал Морис Рейно.

Подписав концессионное соглашение и получив документы, оба друга сразу же ушли. Через три часа они уже находились на пути к своей концессии, расположенной у западных отрогов центрального горного хребта.

Анархия, царившая в глубине острова, с наступлением лета еще усилилась.

Воображение жителей Старого и Нового Света, разгоряченное раздутыми слухами, наделило остров Осте сказочными богатствами. Сонмы золотоискателей устремились на "Золотой остров". Хотя порт их и не принимал, они все равно высаживались во всех ближайших бухтах. В последних числах января, судя по полученным сведениям, Кау-джер установил, что в некоторых районах острова скопилось не менее двадцати тысяч иностранцев.

Несомненно, в случае наступления голода эти одержимые, уже теперь ведущие кровавые битвы за обладание участками, бросятся друг на друга и в конце концов перегрызутся насмерть.

К этому времени беспорядки на острове достигли предела. Среди оголтелого сброда разыгрывались невероятные, дикие сцены, в которых пострадало и несколько остельцев. Узнав об этом, Кау-джер сам отправился на участок, где происходило побоище, и смело бросился разнимать дерущихся.

Но все его действия оказались безуспешными и чуть было не обернулись против него. Его оттолкнули с бранью и угрозами, и он просто чудом остался невредим.

Однако вмешательство правителя дало совершенно неожиданный результат.

Разношерстное скопище пришельцев состояло из бродяг не только различных наций, но и самых различных социальных слоев. Будучи объединены глубочайшим моральным падением, они тем не менее сильно рознились по происхождению. Большинство из них вышло из грязных притонов, где укрываются в промежутках между преступлениями бандиты больших городов.

Несколько же человек принадлежали к известным аристократическим семьям и, прежде чем впасть в бесчестье, пьянство и разврат, обладали значительным состоянием.

Кто-то из этих последних (кто именно, так и осталось неизвестным)

опознал Кау-джера, как некогда командир "Рибарто". Но тогда чилийский капитан мог сослаться только на давнюю фотографию, золотоискатели же были уверены в своей памяти. Эти бродяги, скитаясь по белому свету, лично видели Кау-джера и, хотя с тех пор прошло немало времени, не могли ошибиться, потому что губернатор острова Осте занимал тогда слишком видное положение в обществе и его черты не изгладились из их памяти. Тотчас же его настоящее имя начало передаваться из уст в уста. Это было известное имя, и оно действительно принадлежало Кау-джеру.

Отпрыск правящей династии могущественной северной державы, предназначенный с самого рождения повелевать людьми, Кау-джер вырос у подножия трона. Но судьба, любящая иногда такие шутки, наделила сына цезарей мятежной душой анархиста.

Едва он достиг зрелого возраста, как привилегированное положение в свете стало для него источником не радостей, а страданий. Видя окружавшую нищету, он сначала пытался хоть как-нибудь смягчить ее, но вскоре должен был признаться, что затея эта превышала его возможности. Ни его колоссального состояния, ни всей его жизни не хватило бы для облегчения даже одной десятимиллионной частицы людского горя. Чтобы забыться и умалить скорбь, вызванную сознанием собственного бессилия, Кау-джер ушел в науку, как другие - в наслаждение. Но, овладев специальностями врача, инженера, социолога, он все равно не сумел найти средства обеспечить человечеству равные права на счастье. Испытав множество разочарований, он утратил ясность суждений. Принимая следствие за причину и рассматривая людей как жертвы, многие века борющиеся вслепую с безжалостной природой и пытающиеся любыми средствами добиться победы, Кау-джер пришел к выводу, что причиной всех их несчастий являются различные формы общественного строя, принятые человечеством лишь потому, что оно не знает лучших форм коллективного существования. Отсюда и глубокая ненависть Кау-джера ко всем общественным строям и организациям, в которых он видел источник вечного зла.

Не в силах смириться с возмущавшими его законами, Кау-джер не нашел иного выхода, как добровольно исключить себя из общества. Поэтому в один прекрасный день, никого не предупредив, он отказался от своего сана и богатства и пустился в поиски страны (вероятно, единственной!), которая была бы абсолютно независима. Так он обосновался на архипелаге Магеллановой Земли, где в течение десяти лет беззаветно служил самым обездоленным из людей. Но чилийско-аргентинское соглашение, а затем кораблекрушение "Джонатана" нарушили его безмятежную жизнь.

Только однажды, взяв в свои руки управление колонией, он позволил себе вспомнить о своем былом величии. Хорошо зная суть общественных законов, Кау-джер понимал, какие последствия могло иметь его бегство из цивилизованного мира. Эти законы мало интересуются людьми, но зато зорко следят за сохранением их имущества. Поэтому не было никаких сомнений, что, если даже все и позабыли о Кау-джере, состояние его тщательно оберегается.

В периоде организации колонии оно могло весьма пригодиться, и правитель открыл эту тайну Гарри Родсу. Снабдив своего друга необходимыми полномочиями, Кау-джер послал его за золотом, тем самым золотом, которое теперь остров Осте возвращал ему с такой роковой щедростью!

Разглашение подлинного имени Кау-джера оказало совершенно противоположное воздействие на иноземных золотоискателей и на остельцев, хотя ни те, ни другие не оценили по достоинству высокие душевные качества этого человека.

Иностранцы, старые бродяги, исколесившие землю вдоль и поперек, слишком много познавшие на своем веку, чтобы преклоняться перед социальными рангами, люто возненавидели того, кого они считали своим врагом.

Неудивительно, что он ввел законы, столь жестокие по отношению к беднякам!

Он был аристократ - этим все объяснялось.

Остельцы же, наоборот, обрадовались тому, что ими правил человек такого высокого положения. Это льстило их тщеславию и еще более повысило авторитет Кау-джера.

Губернатор, увидя собственными глазами столько мерзости, возвратился в Либерию в таком отчаянии, в таком подавленном настроении, что его ближайшие друзья стали поговаривать об отъезде с острова Осте. Однако, прежде чем прибегнуть к этой крайней мере, Гарри Родс поставил вопрос об обращении за помощью к Чили. Может быть, следовало испытать еще один, последний шанс на спасение?

- Чилийское правительство не оставит нас, - сказал он, - ведь в его же интересах восстановить порядок в колонии.

- Просить иностранной помощи? - возмутился Кау-джер.

- Если хотя бы один корабль из Пунта-Аренаса начнет крейсировать в виду острова, - возразил Гарри Родс, - этого окажется достаточным, чтобы утихомирить всех негодяев.

- Отправим Кароли в Пунта-Аренас, - предложил Хартлпул, - и не пройдет двух недель, как...

- Нет, - прервал его Кау-джер тоном, не допускавшим возражений, - я никогда не соглашусь на это. Ведь еще не все потеряно. Попробуем спасти колонию своими силами.

Пришлось покориться его стальной воле.

Спустя несколько дней, как бы для того чтобы подтвердить правоту губернатора, среди остельцев возникли волнения куда более сильные, чем прежде. В самом деле, положение на участках становилось невыносимым.

Колонисты не могли тягаться с бессовестными захватчиками, считавшими удар ножом самым естественным доводом при споре. Силы были слишком неравны.

Поэтому остельцы, отказавшись от борьбы, возвращались под защиту правителя, которому - с тех пор как узнали настоящее имя Кау-джера -

приписывали чуть ли не безграничную власть. В течение короткого срока вернулись все колонисты не только в Либерию, но и во все селения.

Но напрасно стали бы искать среди них Кеннеди, оставшегося на участке вместе с подобными ему проходимцами. О нем все еще ходили скверные слухи.

Как и в прошлом году, никто не видел, чтобы он работал киркой или промывал песок. Кстати, его присутствие в городе снова совпало с несколькими кражами, а два раза даже с убийствами. От подобных подозрений до открытого обвинения был только один шаг.

Однако в данное время не приходилось и думать о том, чтобы сделать этот шаг. В стране, где царила страшная смута, произвести какое-нибудь расследование - даже если все слухи и были обоснованными - не представлялось возможным.

К концу лета остров оказался фактически разделенным на две совершенно различные зоны. В одной, большей, - пять тысяч колонистов, вернувшихся к нормальной жизни и обычным занятиям. В другой, на нескольких небольших участках, окружавших золотоносные земли, - двадцать тысяч пришельцев, способных на любое преступление, наглость которых усиливалась от сознания полной безнаказанности. Теперь они даже осмеливались появляться в Либерии, где вели себя как в побежденном городе: дерзко разгуливая по улицам с высоко поднятой головой, не задумываясь присваивали все, что им приглянулось, Если пострадавший протестовал, его избивали.

Но наконец настал день, когда Кау-джер, почувствовав себя достаточно сильным, чтобы вступить в открытую борьбу, решился произвести опыт. В этот день золотоискатели, отважившиеся показаться в Либерии, были схвачены и без дальнейших околичностей посажены на единственный, специально зафрахтованный для этой цели пароход, стоявший в Новом поселке. Такая операция повторилась и в последующие дни, так что к 15 марта, к моменту снятия парохода с якоря, в трюме его находилось более пятисот крепко связанных пассажиров.

Быстрая расправа вызвала бурный взрыв негодования среди пришлого сброда в центральных частях острова. По дошедшим до Либерии слухам, волнение охватило все районы золотых приисков, и следовало ожидать общего мятежа.

Не было ни одного места, где можно было бы считать себя в безопасности.

Росло число преступлений. Грабили фермы, угоняли скот. В двадцати километрах от столицы было совершено три убийства. Потом стало известно, что чужеземцы-золотоискатели встречаются, устраивают собрания, держат перед тысячными толпами речи, подстрекающие к бунту. Ораторы призывали не более и не менее, как к походу на Либерию, чтобы разрушить ее дотла.

Но проницательные люди самое страшное видели не в этом. Запасы продуктов на острове подходили к концу. Когда голод подведет животы обезумевших подонков и ярость их еще удесятерится, вот тогда следовало ожидать самого худшего...

И вдруг все успокоилось. Снова наступила зима, охладившая разгоревшиеся страсти. С неба, затянутого сероватой дымкой, на остров Осте низверглась неумолимая лавина снежных хлопьев, словно задергивая занавес после второго акта развернувшейся трагедии.

13. РОКОВОЙ ДЕНЬ

Золотая лихорадка, поразившая остров Осте, почти полностью приостановила все производство. Положение колонии осложнялось еще и тем, что продовольствие, подходившее к концу, должно было распределяться среди населения, увеличившегося в несколько раз. Поэтому зимой 1893 года остельцам опять пришлось испытать жестокие лишения. В течение пяти зимних месяцев Кау-джер не знал ни минуты покоя. Каждый день приносил с собою какие-нибудь новые трудности. Губернатор буквально разрывался на части, спасая погибающих от голода, оказывая помощь бесчисленным больным.

Несмотря на все его усилия, едва-едва удалось обеспечить Либерию только самым необходимым. Что же происходило в сельских местностях, особенно на золотоносных участках, где скопились тысячи людей, не имевших ни малейшего понятия о суровости климата и не принявших заранее никаких необходимых мер?

Теперь уже ничем нельзя было помочь этим непредусмотрительным пришельцам, очутившимся в снежной блокаде. Они могли рассчитывать только на те ресурсы, которые имелись в ближайших селениях. Но такое огромное количество голодных ртов наверняка мгновенно уничтожило бы все накопленные запасы.

Как выяснилось впоследствии, некоторым золотоискателям все же удалось проникнуть довольно далеко в глубь острова. Между ними и местными фермерами произошли кровавые стычки. Жестокость человека превзошла жестокость природы: погода заметно потеплела, но не иссякли потоки крови, обагрявшие землю.

Однако лишь немногие смельчаки решились на дерзкие вылазки в центральные районы острова. Как же прожили эту зиму все остальные? Удалось узнать только то, что многие из них погибли от холода и голода. Ну, а каким образом обеспечили свое существование их более удачливые товарищи, навсегда осталось тайной.

Кау-джер прекрасно понимал, что подлинная опасность возникнет с первым же дыханием весны. Как только стает снег и просохнут дороги, голодные орды растекутся во все стороны, грабя и разоряя остельские поселения...

Так оно и случилось. Через два дня после начала оттепели пришло известие о том, что на концессию Франко-английской золотопромышленной компании, управляемую французом Морисом Рейно и англичанином Александром Смитом, напала банда одичавших золотоискателей. Но молодые концессионеры сумели защитить себя. Собрав своих рабочих, которых теперь уже насчитывалось несколько сот, они не только отбили нападение, но и нанесли бандитам значительный урон.

Спустя несколько дней узнали о новых преступлениях, совершенных в северной части острова. Чужеземцы грабили фермы, изгоняли или просто-напросто убивали их владельцев. Настало время действовать.

По сравнению с прошлым годом положение в колонии значительно улучшилось. Весна, хотя и вызвала бурные волнения среди разношерстной массы пришельцев, но никак не повлияла на существование остельцев. На сей раз они хорошо усвоили полученный урок: за исключением какой-нибудь сотни одержимых, продолжавших упорно искать золото, все население Либерии оставалось на месте. Многие из либерийцев, вернувшихся с золотоносных участков, превратились в бедняков, потеряв при этом не только надежду на обеспеченное будущее, но и здоровье. И даже те, кто сколотили на приисках небольшое богатство, частично растратили его в кабаках и притонах. Теперь все колонисты осознали свое безрассудство и никому не хотелось повторять прошлые ошибки.

Итак, Кау-джер снова располагал милицейским отрядом в полном составе.

Тысяча обученных, дисциплинированных людей, повинующихся опытным начальникам, представляла немалую силу. Несмотря на то что противник превосходил остельцев численностью раз в двадцать, губернатор не сомневался в победе колонистов. Еще несколько дней выжидания - пока подсохнут дороги, - и отряды Кау-джера смогут очистить весь остров от вторгшихся авантюристов.

Но те, предупредив планы губернатора, сами пришли к молниеносной и кровавой развязке, решившей судьбу острова Осте.

3 ноября, когда дороги еще напоминали собой настоящие болота, несколько фермеров примчалось на взмыленных конях к Кау-джеру с известием, что тысячный отряд золотоискателей движется на город. Никто не знал, каковы намерения этих людей, но, судя по их поведению и угрожающим выкрикам, вряд ли они были мирными. Кау-джер быстро принял все необходимые меры. По его приказу милиция оцепила улицы, выходившие на площадь у управления, и стала ожидать дальнейших событий.

К концу дня эхо донесло до горожан пение и крики орды пришельцев, а вскоре они и сами добрались до Либерии. Надеясь захватить город врасплох, золотоискатели были чрезвычайно удивлены, натолкнувшись на остельскую милицию, построенную в боевом порядке. Внезапный штурм города сорвался.

Озадаченные бандиты остановились. Вместо неожиданного нападения приходилось начинать переговоры.

Они стали совещаться между собой. Затем главари банды заявили Хартлпулу, что хотели бы поговорить с губернатором. Их просьба, переданная по цепи, была удовлетворена. Кау-джер согласился принять десять человек.

Пришлось выбрать этих десятерых, что вызвало новые шумные распри.

Наконец делегаты предстали перед строем милиции, которая разомкнула ряды, освобождая им проход. Маневр был выполнен по краткой команде Хартлпула с поразительной точностью, не хуже, чем сделали бы старые солдаты. Это произвело большое впечатление на делегатов, особенно когда после их прохода милиция, по новой команде начальника, также четко сомкнула свои ряды.

Кау-джер стоял в центре площади, позади войск. Он успел хорошо разглядеть посланцев, пока те подходили к нему. Их вид не внушал никакого доверия. Высокие, широкоплечие, они, несмотря на зимнюю голодовку, казались людьми, преисполненными сил. Большинство было одето в кожаные костюмы, потерявшие первоначальный цвет из-за покрывавшего их густого слоя грязи. Всклокоченные волосы и косматые бороды придавали их физиономиям сходство со звериными мордами. Они по-волчьи сверкали глубоко посаженными глазами и на ходу угрожающе размахивали кулаками.

Кау-джер, не сделав ни одного шага навстречу им, стоял неподвижно, ожидая, что они скажут.

Но те не спешили начать переговоры. Они выстроились перед Кау-джером полукругом, в замешательстве переминаясь с ноги на ногу. Их свирепая внешность оказалась обманчивой. Теперь они походили скорее на напроказивших мальчишек, смущенных тем, что вдруг очутились вдали от товарищей, на этой большой площади, перед человеком, который возвышался над ними на целую голову и чья спокойная величавая осанка совершенно подавляла их.

Наконец, когда бродяги немного освоились, к ним вернулся дар речи, один делегат, выступив вперед, заявил:

- Губернатор, мы обращаемся от имени всех наших товарищей...

Оратор, заробев, умолк. Кау-джер не помог ему найти нужные слова.

Собравшись с духом, тот начал снова:

- Наши товарищи послали нас...

Он опять остановился. Кау-джер молчал.

- Ну, в общем, мы от них посланы, вот! - вмешался другой делегат, потеряв терпение.

- Знаю, - спокойно ответил Кау-джер. - Что же дальше?

Новое замешательство. А они-то еще собирались нагнать страху! Значит, их никто не боится?.. Вновь наступило молчание. Затем третий посланец, с невероятно взлохмаченной бородой, собрав все свое мужество, приступил прямо к делу:

- Дальше?.. Мы пришли с жалобой, вот что дальше!

- На что вы жалуетесь?

- На все. У нас ничего не ладится, потому что все здесь настроены против нас.

Несмотря на чрезвычайную остроту положения, Кау-джер не мог внутренне не улыбнуться, настолько забавным, даже ироническим показалось ему такое заявление в устах одного из захватчиков острова.

- Это все? - спросил он.

- Нет, - ответил третий делегат, видимо более разговорчивый, - нам хотелось бы, чтобы золотоносные участки доставались не всякому, кто пожелает. За право владения нужно драться. Джентльмены (проходимец из Северной Америки употребил это слово совершенно серьезно) предпочли бы такой же закон, который существует повсюду... Он был бы более...

официальным, - добавил он после минутного раздумья с комической убежденностью.

- Это все? - повторил Кау-джер.

- Как сказать... - ответил бородач. - Но, прежде чем перейти к другому вопросу, джентльмены хотели бы получить ответ по поводу права на приобретение участков.

- Нет, - сказал Кау-джер.

- Что означает "нет"?

- Это ответ на ваше предложение, - уточнил Кау-джер.

Все делегаты разом подняли голову. В их глазах засветились злые огоньки.

- А почему? - спросил один из тех, кто до сих пор молчал. -

Джентльменам нужно знать, какие у вас для этого основания.

Кау-джер не ответил. Как! Они еще осмеливаются спрашивать, какие у него основания? Разве это не было известно всем? Разве закон (которому, правда, никто не подчинялся) не устанавливал определенную плату за право владения участками? Более того, разве этот всем известный закон не предоставлял права на золотоносные участки исключительно остельцам, отказывая в них чужеземцам, нагло вторгшимся на остельскую территорию?

- Так почему же? - повторил золотоискатель, не получая ответа на свой вопрос.

Убедившись, что и второй вопрос не возымел действия, он ответил на него сам:

- Закон, может быть?.. Знаем мы этот закон!.. Что ж, при надобности можно ведь приобрести и права гражданства... Земля-то принадлежит всем.

Когда-то и сам Кау-джер мыслил точно так же. Но теперь его взгляды изменились, и он перестал понимать подобные речи. Нет, земля принадлежит не всем, а только тому, кто ценою упорного и тяжкого труда покрывает ее золототканым ковром нив, превращая возделанную почву в кормилицу человечества.

- И, кроме того, - продолжал бородатый золотоискатель, - если уж кто говорит о законе, тот и должен прежде всего соблюдать его. А коли его нарушают даже те, кто его создали, так чего ожидать от остальных? Вот, сегодня третье ноября. Почему не было выборов первого, раз срок полномочий правительства истек к этому времени?

Это неожиданное заявление поразило Кау-джера. Кто мог дать чужеземцу такие точные сведения? Несомненно - Кеннеди, который больше не показывался в Либерии. Но, как ни говори, замечание было справедливо. Срок действия полномочий, определенный самим же губернатором, добровольно учредившим выборную систему в колонии, в самом деле истек, и по закону следовало провести новые выборы еще два дня назад. Он не сделал этого потому, что не хотел обострять и без того тревожную обстановку для выполнения простой формальности - ведь все равно его полномочия будут возобновлены. Но разве это касалось людей, не имевших никакого права участвовать в выборах?

Тем временем делегат, ободренный спокойствием Кау-джера, продолжал более уверенно:

- Джентльмены требуют проведения выборов и права участия в них. Они имеют такое же право голоса, как и все другие, не так ли? Почему это пять тысяч человек будут навязывать свои законы двадцати тысячам? Это несправедливо...

Он сделал паузу, тщетно ожидая ответа Кау-джера. Затем, обескураженный его упорным молчанием и желая показать, что высказал все, закончил:

- Вот так.

- Это все? - спросил в третий раз Кау-джер.

- Да... - ответил тот. - Все, хотя и не совсем... Ну, в общем, можно считать, что пока все.

Кау-джер пристально посмотрел в настороженные глаза делегатов и спокойно заявил:

- Вот мой ответ. Вы явились на остров Осте против нашей воли. Даю вам двадцать четыре часа для безоговорочной капитуляции. После указанного срока я приму соответствующие меры.

По его знаку к нему подошел Хартлпул в сопровождении десяти стражников.

- Хартлпул, - приказал Кау-джер, - выведите этих людей за строй!

Делегаты были озадачены и ошеломлены ледяным спокойствием губернатора.

Окруженные колонистами, они покорно удалились.

Но по возвращении к тем, кого они обозначали словом "джентльмены", тон их резко изменился. Отчитываясь в выполненном поручении, они, дав волю накопившемуся и подавляемому до тех пор гневу, разразились шквалом бранных слов и страшных проклятий.

Это невообразимое красноречие возымело свое действие на толпу. Вскоре по донесшемуся дикому реву Кау-джер понял, что его ультиматум обнародован.

К ночи волнение несколько улеглось, и все-таки до самого утра раздавались отдельные злобные выкрики невидимых в темноте пришельцев. Вероятно, они решили добиться своего и заночевали под открытым небом.

Остельская милиция дежурила всю ночь с оружием в руках.

Чужеземцы действительно не ушли из Либерии. Многие из них, утомленные ожиданием предстоящего сражения, улеглись прямо на земле, и утром улицы города, казалось, почернели от массы людей, лежавших вповалку на мостовой.

Но при первых же солнечных лучах вся эта орава вскочила на ноги, неистово шумя и чертыхаясь.

Дома на улицах, занятых бандитами, казались необитаемыми. Если какой-нибудь любопытный остелец, приоткрыв ставни, выглядывал наружу, дикое улюлюкание сразу же вынуждало его захлопнуть окно.

Не договорившись о дальнейших действиях, мятежники продолжали бурно обсуждать создавшееся положение. Число пришельцев все увеличивалось и теперь Доходило примерно до четырех-пяти тысяч. Разосланные ими ночью во все стороны гонцы привели подкрепление. Золотоискатели из района Золотого Ручья уже прибыли в Либерию, но тем, кто находился в центральной части острова или на северо-восточной его оконечности - если предположить, что они придут, - потребовалось бы от одного до нескольких дней пути.

Их единомышленники, уже вторгшиеся в город, поступили бы умнее, дождавшись остальных. Тогда число осаждающих достигло бы десяти -

пятнадцати тысяч, и положение Либерии, и так достаточно тяжелое, стало бы почти безнадежным.

Но эти буйные головы не смогли терпеливо выждать нужного момента.

Чем ближе был полдень, тем больше разгорались страсти. Возбуждение усталой толпы, подстегиваемое речами ораторов, все усиливалось.

К одиннадцати часам волнение накалилось до предела, и внезапно, в едином порыве, захватчики бросились на остельскую милицию, тотчас же направившую на них штыки. Нападавшие поспешно отступили, потеснив последние ряды. Во избежание случайного кровопролития, Кау-джер отвел свои отряды, которые, точно выполнив отступательный маневр, заняли позицию перед управлением. Таким образом, улицы, выходившие на площадь, опустели.

Золотоискатели, ошибочно истолковав истинный смысл этого отхода, разразились оглушительными победными кликами.

Пространство, освободившееся после отхода остельской милиции, моментально заполнилось бесновавшейся толпой. Однако торжествовать было еще рано. Милиция все так же преграждала ей путь. Тысяча человек, подражавших невозмутимости и выдержке Кау-джера, неподвижно стояли на месте с ружьем к ноге. Золотоискатели хорошо знали, что у колонистов были усовершенствованные американские карабины, обойма которых вмещала семь патронов. Итого - не менее семи тысяч выстрелов в минуту, при этом - в упор. Тут было над чем призадуматься даже самым отчаянным смельчакам!

Сцена была поистине трагическая. По краям площади - разнузданная, ревущая, тысячеустая толпа, размахивающая кулаками, издающая нечленораздельные вопли. А на расстоянии тридцати метров, как раз напротив нее, - застывшие ряды остельской милиции, выстроенные в строгом боевом порядке вдоль фасада управления. Позади милиции - Кау-джер, в полном одиночестве стоявший на последней ступеньке лестницы. С тревогой наблюдая за непрерывным движением толпы, он пытался найти какой-то мирный выход из создавшейся острой ситуации.

Вдруг колонисты заметили среди золотоискателей знакомое лицо.

Нападавшие вытолкнули вперед Кеннеди, по наущению которого они пустились на эту опасную авантюру. Не кто иной, как он сообщил им об истечении срока полномочий Кау-джера, подговорил их требовать прав гражданства и участия в выборах, уверяя, что покинутый всеми Кау-джер не сможет им противиться. А в действительности все обернулось иначе, и, натолкнувшись на вооруженное сопротивление, авантюристы справедливо рассудили, что тот, кто привел их под выстрелы, должен получить пулю первым.

Бывший матрос, жаждавший мщения, оказался в невыгодном положении. Куда делась вся его былая прыть! Бледный, дрожащий от страха, он имел теперь жалкий вид.

Бандиты бесновались еще пуще. Нарастающий гнев заставил их перейти от угроз к действиям. На неподвижные отряды милиции обрушился град камней.

События явно принимали скверный оборот. Несколько колонистов было ранено, двоим пришлось выйти из рядов. Кау-джеру камень попал в голову. Он покачнулся, но спокойно вытер кровь, струившуюся по лицу, и опять замер на своем посту, наблюдая за действиями разъяренного сброда.

Целый час бушевал смертоносный каменный град. Затем нападавшие, убедившись, что так они ничего не добьются, как будто утихомирились. Камни летели реже, и казалось, что скоро все стихнет, как вдруг в толпе раздался дикий вопль. Что случилось? Кау-джер, поднявшись на носки, тщетно пытался разглядеть, что делается на соседних улицах. Там, вдали, происходило что-то необычное. Только через несколько минут стала понятна причина этого волнения.

Три золотоискателя огромного роста, прокладывая себе дорогу локтями, вышли вперед, словно показывая, что им наплевать на выстрелы. В самом деле, они могли не бояться пуль, ибо несли перед собою заложников, закрываясь ими, как щитами.

Бандитам пришла в голову дьявольская мысль: взломав двери какого-то дома, где жила молодая женщина с ребенком и сестрой, они схватили обеих женщин и малыша. Теперь, прикрываясь своей живой ношей, они смело шли на остельцев. Кто посмеет спустить курок, если первые же пули поразят невинные существа?

Женщины, полумертвые от страха, даже не пытались сопротивляться, а ребенок, которого великан зверской наружности держал на вытянутых руках, как бы предлагая в жертву некоему жестокому божеству, заливался радостным смехом.

Потрясающее зрелище превзошло все, что только мог себе представить Кау-джер. Даже этот закаленный человек содрогнулся и побледнел от ужаса.

Дольше медлить было нельзя.

Золотоискатели с неистовыми криками ринулись вперед. Они настолько обезумели, что даже не пожелали вступить в рукопашный бой, хотя при этом их численное превосходство обеспечило бы им победу, и за двадцать метров начали стрелять из пистолетов в застывших, как каменные глыбы, колонистов.

Один остелец упал.

Настал момент действовать. Иначе не пройдет и минуты, как бандиты сомнут ряды милиции, и тогда все население Либерии - мужчины, женщины и дети - будет безжалостно истреблено.

- Целься! - скомандовал бледный как смерть Кау-джер.

Милиция выполнила приказ с четкостью бывалых солдат. Одновременно все приклады поднялись до уровня плеч, и грозные дула направились на толпу мятежников.

Но те уже совершенно не владели собой, и никакая сила не могла остановить их. Снова загремели револьверные выстрелы. Упало еще три остельца.

- Огонь! - приказал Кау-джер охрипшим голосом.

На этот раз своей героической выдержкой в водовороте страшных событий колонисты отблагодарили его за все, что он когда-то сделал для них. Отныне они были в расчете. Но если благодарность и любовь к Кау-джеру придала остельцам стойкость бойцов, они все-таки не были настоящими солдатами.

Едва нажав на курок, они тоже потеряли власть над собой и дали не один-единственный залп по команде, а сразу же расстреляли все патроны.

Раздался громовой раскат... За три секунды карабины изрыгнули семь тысяч пуль... Потом воцарилась гробовая тишина.

Защитники города стояли в оцепенении. Вдали виднелось несколько удиравших бандитов. Перед остельцами больше никого не было. Площадь опустела.

Опустела?.. Да, если не считать целой горы трупов, залитых потоками крови. Сколько человек здесь погибло?.. Тысяча?.. Полторы?.. Или еще больше?.. Как знать!

Перед неподвижной грудой мертвых тел, рядом с убитым Кеннеди, лежали обе женщины. Одна, раненная в плечо, была мертва или в обмороке. Другая, оставшаяся невредимой, вскочила и, обезумев от пережитого страха, куда-то умчалась. Ребенок лежал тут же, среди убитых, в луже крови. Но - о чудо! -

пули даже не задели его, и, забавляясь новой игрой, он продолжал заливаться смехом.

Кау-джер, весь во власти жесточайших душевных мук, закрыл лицо руками, чтобы не видеть этого ужаса. На мгновение он словно лишился сознания.

Затем медленно поднял голову.

Остельцы молча смотрели на правителя.

Но тот даже не взглянул на них. Застыв на месте, Кау-джер, казалось, не в силах был оторвать глаз от мертвецов, и по его измученному, сразу постаревшему на десять лет лицу катились крупные слезы.

14. ОТРЕЧЕНИЕ

Кау-джер плакал.

Какой острой болью отозвались в сердцах колонистов слезы такого человека! О каком невыносимом страдании говорили они!

Да, он скомандовал "огонь!". Да, по его приказу пули проложили кровавые следы в человеческой толпе. Но ведь сами же люди вынудили его к этому...

Из-за них он уподобился тем гнусным тиранам, которых так люто ненавидел. А теперь и он запятнал себя кровопролитием и смертоубийством!

Больше того, еще не раз придется проливать кровь. Долг обязывал Кау-джера довершить начатое... И он мужественно приступил к его выполнению. Губернатор недолго оставался в угнетенном состоянии. Вскоре к нему вернулась его обычная энергия.

Поручив женщинам и старикам оказать помощь раненым и похоронить мертвых, он бросился в погоню за беглецами. Те, в панике, уже не помышляли ни о каком сопротивлении. Колонисты преследовали их днем и ночью, как затравленных зверей.

Несколько раз остельские отряды сталкивались с бандами, направлявшимися на выручку соумышленников. Их быстро разгромили и отбросили на север.

За три недели войска Кау-джера оттеснили восемнадцать тысяч захватчиков на полуостров Дюма, перекрыв его перешеек.

Колонисты обшарили весь остров. Повсюду находили чела золотоискателей, погибших от голода и холода еще в прошлом году.

К остельской милиции присоединились триста человек, присланных Франко-английской золотопромышленной компанией. Но, несмотря на подкрепление, обстановка оставалась тревожной. Если вначале золотоискателей ошеломило известие о расправе с участниками похода на Либерию и если затем остельцы без труда разбили их разрозненные отряды, то теперь, когда все эти отребья человечества здраво оценили случившееся и почувствовали свою сплоченность, положение дел резко изменилось.

Численность их настолько превосходила остельскую армию, что вполне можно было ожидать нового нападения.

Вмешательство Франко-английской компании предотвратило возможность новой катастрофы. Морис Рейно и Александр Смит, нуждавшиеся в рабочей силе, предложили Кау-джеру произвести строгий отбор среди пришельцев с тем, чтобы разрешить тысяче человек остаться на острове Осте в качестве рабочих компании, бравшей на себя всю ответственность за их поведение. При первом же нарушении порядка провинившиеся будут немедленно высланы с острова.

Кау-джер отнесся положительно к этому предложению, позволявшему рассеять силы противника. Тотчас же Морис Рейно и Александр Смит отправились на полуостров Дюма, где скопились бунтовщики, и через неделю вернулись с завербованными людьми.

Этот ловкий ход значительно изменил соотношение сил. Мятежники потеряли тысячу человек - столько же приобрели остельцы, обладавшие, помимо прочего, усовершенствованным оружием и привыкшие к строгой дисциплине.

Кау-джер, поручив охрану перешейка Хартлпулу, двинулся в глубь полуострова. Он встретил там меньшее сопротивление, чем ожидал.

Золотоискателей удалось разбить на небольшие группы и насильно погрузить на суда, специально прибывшие для этой цели из Нового поселка и крейсировавшие невдалеке от побережья. Операция продолжалась всего несколько дней. За исключением взятых на поруки Франко-английской компанией (а их было слишком мало, чтобы представлять серьезную опасность), на территории острова не осталось ни одного захватчика.

Но в какое плачевное состояние привели они весь остров! Земля осталась необработанной. Урожай этого, как и прошлого, года потерян. Множество скота, бродившего без присмотра на пастбищах, погибло. В общем, разоренная колония была отброшена на несколько лет назад, и, так же как и в начале их независимого существования, остельцам угрожал голод.

Кау-джер ясно видел надвигавшуюся опасность, но не терял мужества.

Понимая, что время дорого, он стал действовать как диктатор, хотя роль эта и была мучительна для него.

Он начал опять с того, что собрал в одно место все запасы продовольствия, чтобы в дальнейшем распределять его в виде пайков.

Понятное дело, некоторые колонисты были недовольны подобным нововведением.

Впрочем, такая мера носила чисто временный характер. Пока на острове собирали все наличные запасы, в Южной Америке производились закупки продуктов как за счет государства, так и в порядке частных заказов. Через месяц в Новый поселок прибыли первые грузы. Продовольственное положение стало быстро налаживаться.

Благодаря мудрому правлению Кау-джера жизнь в Либерии и ее пригородах снова забила ключом. Никогда еще в порт не прибывало столько кораблей, как этим летом. Случайно год оказался крайне благоприятным для лова китов. В гавани Нового поселка скопилось множество американских и норвежских судов.

На переработке китового жира были заняты сотни остельцев, получавших за это большие деньги. Снова полным ходом заработали лесопильни и консервные фабрики. Вдвое увеличилось число охотников за тюленями. Несколько сот туземцев с Огненной Земли, не сумевших приспособиться к строгостям аргентинской администрации, переправились через пролив Бигл и основали поселение на побережье острова Осте.

К 15 декабря раны, полученные колонией, если и не зажили совершенно, то все же затянулись. Конечно, нанесенный ей громадный ущерб мог быть возмещен только через несколько лет, но внешне все выглядело благополучно.

Люди вернулись к своим прерванным делам, и жизнь вошла в свою обычную колею.

К этому времени Остельское государство приобрело пароход водоизмещением в шестьсот тонн, названный "Яган". Налаживалось регулярное сообщение с прибрежными поселениями, с различными учреждениями и факториями, расположенными на архипелаге, а также с мысом Горн, где наконец-то завершалось строительство маяка.

В последних числах 1893 года Кау-джеру сообщили, что все готово: помещение для обслуживающего персонала, башня высотой в двадцать метров, машинное отделение и монтаж двигателей. Благодаря остроумному изобретению Дика динамо-машины приводились в движение энергией волн и морского прилива без всякого горючего. Для непрерывного их действия требовалось лишь одно: своевременный текущий ремонт и наличие запасных частей.

Кау-джер назначил торжественное открытие маяка на 15 января 1894 года.

В этот день "Яган" должен был доставить на мыс Горн двести-триста остельцев, заслуживших честь увидеть первый луч маяка. После всех тяжелых переживаний. Кау-джер всем сердцем радовался осуществлению своей давней мечты.

Уже была тщательно подготовлена программа празднества, как вдруг неожиданное событие резко изменило все планы.

10 января, за пять дней до намеченной знаменательной даты, в порт Нового поселка вошел военный корабль под чилийским флагом. Кау-джер, заметивший его еще из окна управления, стал наблюдать в подзорную трубу за его маневрами и различил какое-то движение на палубе, смысл которого не удалось выяснить за дальностью расстояния.

Почти целый час Кау-джер следил за кораблем и оторвался от этого занятия только тогда, когда ему доложили, что из Нового поселка прибыл человек со срочным поручением от Кароли.

- Что случилось? - с тревогой спросил Кау-джер.

- В Новый поселок только что прибыло чилийское судно, - ответил тот, еле переводя дыхание после быстрой ходьбы.

- Я видел. Что еще?

- Это военный корабль.

- Знаю.

- Он стал на два якоря посреди порта и высаживает на шлюпках солдат.

- Солдат! - воскликнул Кау-джер.

- Да, чилийских солдат... вооруженных... Их сотня или несколько сот...

Кароли не успел подсчитать... Он решил скорее предупредить вас...

Событие стоило того. У Кароли были все основания для беспокойства.

Разве когда-нибудь в мирное время войска появляются на чужой территории без всякой причины? Кау-джера несколько успокаивало сознание того, что прибывшие отряды принадлежали чилийской армии. Нужно ли бояться государства, которому остров Осте обязан независимостью?.. Тем не менее высадка солдат представляла настолько необычное явление, что благоразумнее было принять все меры предосторожности.

- Идут сюда! - вдруг закричал посланец, указывая в окно на дорогу из Нового поселка.

Действительно, большой отряд солдат приближался к Либерии. Кау-джер на глаз прикинул его численность. Колонист несколько преувеличил - солдат оказалось не более полутора сотен. Их ружья блестели на солнце.

Кау-джер, не растерявшись, отдал целый ряд ясных и точных приказов.

Разослав по всему острову нарочных с особыми поручениями, он стал спокойно выжидать дальнейших событий.

Через четверть часа отряд чилийцев, сопровождаемый удивленными взглядами колонистов, прибыл на площадь и выстроился перед управлением.

Офицер (судя по золотым нашивкам, высшего звания) в парадной форме вышел вперед и попросил провести его к губернатору.

Его ввели в комнату, где находился Кау-джер. Дверь тотчас же бесшумно закрылась за ним, а через минуту раздался легкий скрип: заперли и наружные двери. Ничего не подозревавший чилийский офицер фактически очутился в плену.

Но он как будто ничуть не беспокоился о своей участи. Сделав несколько шагов, он остановился и приложил руку в треуголке с плюмажем. Кау-джер, стоявший неподвижно у простенка между окнами, заговорил первым.

- Объясните мне, сударь, - сказал он сухо, - что означает высадка войск на острове Осте? Насколько мне известно, мы не находимся в состоянии войны с Чили?

- Господин губернатор, - ответил чилиец, протянув Кау-джеру большой пакет, - разрешите мне прежде всего вручить вам послание, которым мое государство аккредитует меня при вашей особе.

Кау-джер взломал печати и внимательно прочел письмо. По выражению лица нельзя было догадаться о его истинных чувствах. Затем он спокойно сказал:

- Этим документом, как вам, наверно, известно, сударь, чилийское правительство предоставляет вас в мое распоряжение для восстановления порядка на острове Осте.

Офицер молча поклонился в знак подтверждения.

- Чилийское правительство, - продолжал Кау-джер, - плохо осведомлено.

Как и во всех странах, на острове Осте бывали периоды смуты. Но остельцы сумели сами справиться с ними, и в настоящее время у нас царит полнейший порядок.

Чилиец, казалось, растерялся и не отвечал.

- Поэтому, - снова заговорил Кау-джер, - будучи весьма благодарным Чилийской республике за ее благожелательные намерения, я вынужден отклонить предлагаемую помощь. Прошу вас считать вашу миссию выполненной.

Замешательство чилийского офицера все усиливалось.

- Ваши слова, господин губернатор, - сказал он, - будут в точности переданы моему правительству. Но вы понимаете, что, до тех пор пока я не получу от него новых распоряжений, я должен выполнить полученные мною инструкции.

- В чем заключаются эти инструкции?

- В размещении на острове Осте гарнизона, который, подчиняясь вашей верховной власти и моему командованию, будет способствовать восстановлению и поддержанию порядка.

- Прекрасно! - промолвил Кау-джер. - Но если допустить, что я вдруг воспротивлюсь размещению здесь гарнизона? Такой случай предусмотрен в вашей инструкции?

- Да, господин губернатор.

- Как же вы поступите в таком случае?

- Придется пренебречь вашим согласием.

- Применив силу?

- При необходимости - да. Но я хочу надеяться, что мне не нужно будет прибегать к этой крайности.

- Все ясно, - невозмутимо произнес Кау-джер, - по правде говоря, я ожидал чего-нибудь в этом роде... Но это неважно! Вопрос поставлен ребром, и, поскольку в таком серьезном деле нельзя действовать необдуманно, вы, полагаю, дадите мне время на размышление?

- Буду ждать вашего решения, господин губернатор, - ответил офицер.

Снова отдав честь, он четко повернулся налево кругом и направился к двери. Но она оказалась запертой снаружи. Чилиец опять обратился к Кау-джеру и нервно спросил:

- Это западня?

- Разрешите считать ваш вопрос шуткой, - иронически ответил Кау-джер. -

Кто устроил западню? Разве не тот, кто в мирное время вторгся в дружественную страну с оружием в руках?

Чилиец слегка покраснел.

- Вам ведь известны, господин губернатор, - сказал он с явным смущением, - причины, вызвавшие то, что вам угодно назвать вторжением. Ни мое правительство, ни я сам не можем согласиться с подобным истолкованием самых простых событий.

- Вы в этом уверены? - осведомился Кау-джер совершенно спокойным тоном.

- Хватит ли у вас совести поручиться честным словом, что Чилийская республика не преследует никакой другой цели, кроме указанной в официальном послании? Военный гарнизон может с одинаковым успехом и защищать и угнетать страну. А разве войска, которые вы намерены разместить на острове Осте, не окажут поддержку правительству Чили, если оно когда-нибудь вздумает нарушить договор от 26 октября 1881 года, давший нам независимость?

Офицер покраснел еще сильнее.

- Мне не подобает, - возразил он, - обсуждать приказы начальства. Мой долг только слепо выполнять их.

- Разумеется, - подтвердил Кау-джер, - но мне также надлежит выполнить свой долг, заключающийся в охране интересов остельской колонии. Поэтому я должен хорошо обдумать, как поступить, чтобы не нарушить эти интересы.

- Разве я возражаю против этого? - воскликнул чилийский офицер. -

Будьте уверены, господин губернатор, я буду ожидать вашего решения столько времени, сколько вам потребуется.

- Дело не в этом, - ответил Кау-джер, - а в том, что вам придется ожидать здесь.

- Здесь? Значит, вы считаете меня пленником?

- Именно так, - подтвердил Кау-джер.

Офицер пожал плечами.

- Вы забываете, - заявил он, сделав шаг к окну, - что стоит мне отдать приказ...

- Попробуйте! - прервал его Кау-джер, преграждая ему путь.

- Кто же мне помешает?

- Я.

Они пристально посмотрели друг другу в глаза, как бойцы, готовые вступить в рукопашную схватку. Прошло немало времени, прежде чем чилиец отступил. Он понял, что, несмотря на свою относительную молодость, ему не одолеть этого высокого, атлетически сложенного старика, невольно подавляющего своей величественной осанкой.

- Вот так, - закончил разговор Кау-джер. - Лучше вернитесь-ка на место и подождите моего ответа.

Оба они продолжали стоять. Неподалеку от двери - офицер, старавшийся, несмотря на беспокойство, держаться непринужденно. Прямо против него, в простенке между двумя окнами, - Кау-джер, погрузившийся в такое глубокое раздумье, что, казалось, совершенно забыл о присутствии офицера.

Хладнокровно и методично анализировал он неожиданно возникшую перед ним проблему.

Прежде всего, какую цель преследует Чили? Она слишком очевидна.

Напрасно чилийское правительство ссылалось на необходимость прекращения беспорядков на острове. Это был лишь повод. Протекторат, навязываемый насильно, слишком похож на аннексию - тут трудно ошибиться. Но почему Чили вдруг понадобилось нарушить свои обязательства? Очевидно, из-за каких-то корыстных побуждений. Чем же прельстил его остров Осте? Само по себе процветание колонии не могло вызвать такой резкий поворот политики чилийского правительства. Несмотря на все успехи, достигнутые колонистами, Чилийская республика никогда не выражала сожалений, отказавшись от своих прав на этот прежде совершенно дикий край. Впрочем, ей не приходилось раскаиваться в великодушном поступке. В силу сложившихся условий развивавшаяся колония превратилась в главный рынок сбыта Чили.

Но с открытием месторождения золота обстоятельства изменились. Когда стало известно, что в недрах острова Осте таятся сокровища, Чили захотелось получить свою долю. Все было ясно.

Впрочем, сейчас не время устанавливать причины, изменившие политику Чили. Колонии предъявили четкий ультиматум, и следовало дать на него надлежащий ответ.

Сопротивляться?.. А почему бы нет? Кау-джера не пугали ни солдаты, выстроившиеся на площади, ни военный корабль, красовавшийся перед Новым поселком. Даже если на судне находились еще войска, они - сколько бы их ни было! - в конечном счете никак не могли рассчитывать на победу. Конечно, корабль может дать по Либерии несколько залпов. А дальше? Боеприпасы кончатся, и ему придется сняться с якоря... если допустить, что все три остельские пушки не причинят кораблю никаких серьезных повреждений.

Нет, в самом деле, сопротивление можно было бы оправдать. Но оно означало бы опять сражение... кровопролитие... Неужели Кау-джеру предстоит вновь оросить кровью эту землю, которая - увы! - уже напиталась ею? И во имя чего? Для защиты независимости остельцев? Да разве они могут быть независимы, эти люди, так покорно отдавшие себя во власть правителя?.. Для какой же цели?.. Стоят ли его личные заслуги того, чтобы ради них погубить столько человеческих жизней? С тех пор как к нему перешло управление колонией, чем он отличался от прочих тиранов, взявших на откуп всю вселенную?

Так размышлял Кау-джер, когда чилиец, устав от ожидания, тихонько кашлянул. Губернатор жестом успокоил его и вернулся к своим мыслям.

Нет, он оказался не лучше и не хуже тиранов, существовавших во все времена, потому что власть над людьми накладывает такие обязательства, которых никто не может избежать. И хотя намерения его были всегда самыми гуманными, а поступки - совершенно бескорыстными, это ничуть не помешало ему совершить те же преступления, в которых он обвинял всех прочих властителей земли. Будучи приверженцем свободы - он повелевал другими;

сторонник равенства - он судил себе подобных; миролюбец - он воевал;

философ-альтруист - он истреблял людей; а его отвращение к кровопролитию привело лишь к тому, что он залил кровью весь остров.

Кау-джер не совершил ни единого поступка, который бы не противоречил его принципам и не доказал бы по всем пунктам несостоятельность его теорий.

Первым доказательством этого послужило нашествие патагонцев. Кау-джеру пришлось сражаться и убивать. Когда же Паттерсон продемонстрировал всю низость, всю подлость человеческой натуры, губернатор был вынужден взять себе право распорядиться частью земли, как своей личной собственностью. И, подобно тем, кого он называл тиранами, он судил, выносил приговор, высылал!..

Второе доказательство - открытие месторождений золота. Тысячи проходимцев, вторгшихся на остров, лишний раз подтвердили схожесть характеров различных наций в погоне за обогащением. Против них Кау-джер мог применить только давно испытанные средства: власть, насилие, убийство.

По его приказу пролились потоки человеческой крови.

И, наконец, третьим доказательством явился категорический ультиматум Чилийского государства.

Неужели Кау-джеру вновь придется призвать колонистов к войне, может быть еще более кровавой, чем прежние битвы? И ради чего? Чтобы сохранить остельцам правителя, в общем ничем не отличающегося от властителей всех времен и народов? Любой другой на месте Кау-джера поступал бы точно так же, и кто бы ни оказался его воспреемником, он применит теперь те же самые способы, которые пришлось бы использовать самому Кау-джеру.

А если так, стоит ли сопротивляться?

И, кроме всего, он чувствовал смертельную усталость. Кау-джер не мог забыть массового убийства, совершенного по его приказу. Перед его глазами все время, как наваждение, высились горы трупов. С каждым днем, словно под грузом мучительных воспоминаний, сгибался его высокий стан, тускнел взгляд, притуплялась мысль. Силы покидали тело атлета и сердце героя.

Кау-джер больше не мог выдержать. С него довольно!

Вот в какой тупик он зашел!

В смятении проследил он свой долгий жизненный путь, усеянный обломками теорий, составлявших его моральные устои. Ради них он пожертвовал всей своей жизнью... И все это превратилось в ничто. Душа его была опустошена.

Что же делать? Умереть? Да, это было бы самым последовательным, и все же он не мог решиться на такой шаг. Не потому, что боялся смерти - его ясному и твердому уму смерть представлялась вполне естественным явлением,

- но все его существо протестовало против поступка, произвольно сокращающего человеческую жизнь. Подобно добросовестному работнику, который не бросает работу незавершенной, этот необыкновенный человек ощущал жгучую потребность прожить жизнь до конца.

Но разве нельзя было примирить эти противоречия?

Вдруг Кау-джер как будто вспомнил о присутствии чилийского офицера, который едва сдерживал нетерпение.

- Сударь, - сказал он, - вы только что грозили мне применением силы.

Имеете ли вы представление об остельской армии?

- Вашей армии? - удивленно повторил офицер.

- Судите сами, - ответил Кау-джер, показав своему собеседнику на окно.

Перед ними расстилалась площадь. Против управления стояли строем сто пятьдесят чилийских солдат вместе со своими командирами. Они находились в весьма критическом положении, так как их окружало более пятисот остельцев с заряженными ружьями.

- Сегодня в нашей армии насчитывается пятьсот ружей, - спокойно пояснил Кау-джер. - Завтра их будет тысяча. Послезавтра - полторы тысячи.

Чилиец побледнел. Видимо, его миссия провалилась!.. Он попал в настоящее осиное гнездо! Однако он сделал попытку как-нибудь выйти из неприятного положения.

- Наш крейсер... - начал он неуверенным тоном.

- Крейсер нам не страшен, - прервал его Кау-джер, - мы не боимся ваших пушек - у нас они тоже имеются.

- Чили... - пытался продолжать офицер, не желая признать свое поражение.

- Да, - снова прервал его Кау-джер. - У Чили есть еще и корабли и солдаты. Это понятно. Но есть ли смысл использовать их против нас? Не так-то просто овладеть островом, где в настоящее время живет более шести тысяч человек. Не говоря уже о том, что высаженные вами на берег солдаты вполне могут стать заложниками.

Офицер молчал. Кау-джер добавил значительным тоном:

- И, наконец, известно ли вам, кто я?

Чилиец вопросительно взглянул на своего противника, оказавшегося таким опасным. Видимо, во взоре Кау-джера он прочел красноречивый ответ на свой немой вопрос, и растерянность его еще усилилась.

- Что вы хотите сказать? - смущенно произнес он. - Лет двенадцать-тринадцать назад, после возвращения "Рибарто", капитан которого узнал вас, пошли разные слухи... Но они как будто оказались ложными, поскольку вы сами сразу же опровергли их...

- Они были обоснованны, - сказал Кау-джер. - Но если я тогда, да и теперь, все еще считаю удобным для себя забыть свое настоящее имя, то вы поступите разумно, вспомнив его. Это позволит вам сделать вывод, что я в состоянии обеспечить Остельскому государству поддержку, достаточно могущественную, дабы заставить призадуматься ваше правительство.

Офицер ничего не ответил. Вид у него был совершенно подавленный.

- Теперь вы понимаете, - продолжал Кау-джер, - что я в состоянии не просто уступить силе, но договориться с вами на равных началах?

Чилиец встрепенулся. "Договориться"? Не ослышался ли он?.. Неужели злополучная авантюра может завершиться благополучно?

- Остается только выяснить, - снова заговорил Кау-джер, - насколько это осуществимо и какими полномочиями вы располагаете?

- Самыми широкими, - поспешно ответил чилийский офицер.

- В письменном виде?

- Разумеется.

- В таком случае соблаговолите предъявить их мне, - спокойно произнес Кау-джер.

Офицер, вынув из внутреннего кармана второй конверт, протянул его Кау-джеру.

- Вот они, - сказал он.

Если бы Кау-джер беспрекословно уступил по первому же требованию, он никогда бы не узнал об этом документе, который сейчас так внимательно изучал.

- Все в полном порядке, - заявил он, - следовательно, ваша подпись может гарантировать все принимаемые Чилийским государством на себя обязательства... Хотя ваше присутствие на острове Осте убедительно доказывает их непрочность.

Чилиец закусил губы. Наступило молчание. Кау-джер усмехнулся:

- Поговорим начистоту. Чилийская республика желает восстановить свои суверенные права на остров Осте. Я мог бы воспрепятствовать этому. Но я соглашаюсь и только ставлю свои условия.

- Слушаю вас, - ответил офицер.

- Во-первых, правительство Чили обязуется не вводить никаких налогов на острове Осте, за исключением тех, что связаны с добычей золота. В данном вопросе Чили может поступать так, как ему заблагорассудится, и установить любые отчисления в свою пользу.

Чилиец не верил своим ушам. Оказывается, вот так, совершенно просто и безоговорочно, Кау-джер соглашается на самое трудное в полученном им задании! Остальное-то образуется само собой...

Кау-джер продолжал:

- Суверенные права Чили должны ограничиваться взиманием налогов на добытое золото. Во всем остальном остров Осте сохраняет полную автономию, а также свой флаг. Чили может прислать сюда резидента только при условии, что тот получит лишь право совещательного голоса, а фактическое управление островом будет осуществляться выборным комитетом и губернатором, назначенным мною.

- Губернатором, несомненно, будете вы? - осведомился офицер.

- Нет, - ответил Кау-джер, - мне нужна свобода - полная, неограниченная, абсолютная. Кроме того, я настолько же устал повелевать, насколько неспособен подчиняться. Поэтому я удалюсь, оставив право избрать себе воспреемника.

Чилийский офицер внимательно слушал эти неожиданные для него заявления.

Неужели горькое разочарование, звучавшее в словах Кау-джера, было искренним? Неужели губернатор ничего не потребует лично для себя?

- Моего воспреемника зовут Дик, - продолжал тот печально, после краткого молчания, - фамилии у него нет. Он молод, ему едва исполнилось двадцать два года. Но я воспитал его сам и полностью полагаюсь на него.

Только ему одному доверяю я управление остельской колонией. Таковы мои условия.

- Принимаю их, - заявил чилиец, радуясь победе, одержанной по главному пункту.

- Что ж, прекрасно, - закончил Кау-джер, - я изложу наш договор в письменном виде.

И он принялся за работу. Потом оба подписали договор в трех экземплярах.

- Один экземпляр - вашему правительству, - объяснил Кау-джер. - Второй

- моему воспреемнику. Третий же я оставляю себе. Если содержащиеся в договоре обязательства будут нарушены, я сумею - можете в этом не сомневаться! - обеспечить их выполнение... Но это еще не все, - добавил он, представив собеседнику еще один документ. - Осталось еще оформить мое личное положение. Будьте любезны взглянуть на этот второй договор, определяющий мое будущее в соответствии с моими желаниями.

Чилийский офицер повиновался. По мере того как он читал, на его лице отражалось все большее удивление.

- Как! - воскликнул он, закончив чтение. - Вы всерьез предлагаете это?

- Настолько всерьез, - ответил Кау-джер, - что даже ставлю это как conditio sine qua non (непременное условие (лат.)) для согласия по всем остальным пунктам нашего договора. Принимаете ли вы это условие?

- Принимаю, - подтвердил чилиец.

Оба скрепили подписями второй договор.

- Переговоры закончены, - сказал Кау-джер. - Отправьте ваших солдат обратно на корабль. Ни под каким предлогом чилийские вооруженные силы не должны появляться на острове Осте. Завтра же можно будет ввести новый порядок. Я сделаю все, чтобы не возникло никаких осложнений. А до тех пор требую сохранения абсолютной тайны.

Оставшись один, Кау-джер тотчас же вызвал Кароли. Пока его искали, губернатор написал короткую записку и вложил ее в конверт вместе с одним экземпляром только что подписанного договора. Потом составил небольшой список самых различных предметов. Все это заняло лишь несколько минут и было закончено задолго до прихода Кароли.

- Погрузи на "Уэл-Киедж" все, что здесь перечислено, - приказал Кау-джер, протянув Кароли список, в котором, помимо продуктов и одежды, значились порох, пули и всевозможные семена.

Несмотря на привычку к слепому повиновению, индеец не мог удержаться от вопросов. Значит, Кау-джер собирается путешествовать? Почему же тогда не воспользоваться вместо старой шлюпки портовым катером? Но на его вопросы Кау-джер ответил только одним словом:

- Повинуйся!

Когда Кароли ушел, Кау-джер приказал позвать Дика.

- Сын мой, - сказал он, отдавая ему только что запечатанный конверт, -

вот документ, который предназначается тебе. Завтра на заре ты вскроешь конверт.

- Будет исполнено, - коротко ответил Дик.

Он ничем не выдал своего удивления. Теперь Дик умел владеть собою. Он получил приказ. Приказы выполняют не рассуждая.

- Хорошо, - сказал Кау-джер, - а теперь иди, мальчик, и точно следуй всем моим указаниям.

После ухода Дика Кау-джер подошел к окну и поднял штору. Долго смотрел он вдаль, как бы желая навсегда запечатлеть в памяти все, что уже не суждено ему было более увидеть. Перед ним расстилалась Либерия, за нею -

Новый поселок, а еще дальше - высились мачты кораблей, стоявших в порту.

Вечерело. Рабочий день заканчивался. Оживилось движение на дороге, ведущей из Нового поселка. Затем в сгущавшихся сумерках загорелись огни в окнах домов. Этот город, эта кипучая трудовая жизнь, благополучие - все было создано им. Перед мысленным взором Кау-джера предстало все, что он здесь пережил, и его усталое сердце преисполнилось гордостью.

Наконец настало время подумать и о себе. Не колеблясь он покинет этих людей, превращенных им в богатый, счастливый и сильный народ. Вместо одного правителя у них будет другой - остельцы могут даже не заметить этого события. Но сам Кау-джер умрет так же, как и жил, - свободным!

Он не станет омрачать прощанием свой отъезд, приносящий ему освобождение. К чему? Уже второй раз он уходит от человечества... И снова Кау-джер почувствовал, как его сердце переполняется любовью, необъятной как мир, той неискоренимой любовью, которая не нуждается в таких ребяческих поступках, как прощание.

Близилась ночь. Подобно отяжелевшим векам, смыкаемым сном, закрывались ставни в окнах, медленно гасли огни. Наконец стало совсем темно.

Кау-джер вышел из управления и направился к Новому поселку. Дорога была пустынна. Он не встретил ни единой души.

"Уэл-Киедж" покачивалась на волнах у набережной. Кау-джер вскочил в нее и оттолкнулся от берега. Посреди бухты чернел силуэт чилийского корабля.

Как раз в этот момент там отбивали склянки. Кау-джер вывел шлюпку на чистую воду и поднял парус.

"Уэл-Киедж" встрепенулась, сделала разворот и вырвалась за пределы порта. Там ее подхватил свежий северо-западный бриз. Кау-джер задумчиво сидел у руля, прислушиваясь к мелодичному плеску волн о борта шлюпки.

Когда он обернулся, было уже поздно. Спектакль окончился, занавес опустился. Новый поселок, Либерия, остров Осте исчезли в ночи. Все это ушло в прошлое...

15. СНОВА ОДИНОК!

Дик, точно следуя указаниям Кау-джера, при первых же проблесках зари вскрыл полученный конверт. В нем находилось письмо:

"Сын мой!

Я устал от жизни и хочу покоя. Когда ты прочтешь эти строки, я уже навсегда покину колонию. Вручаю тебе ее судьбу. Хотя ты молод для этой задачи, но я знаю, что ты справишься с нею.

Строго выполняй договор, заключенный мною с Чили, но требуй неукоснительного выполнения его и другой стороной. Нет никаких сомнений в том, что, когда запасы золота иссякнут, чилийское правительство само откажется от чисто формальных суверенных прав.

По этому договору остельская колония временно лишается мыса Горн, переходящего в мою личную собственность. Там я намереваюсь жить и умереть.

Остров будет возвращен колонии после моей смерти. Если Чили нарушит свои обязательства, ты вспомнишь о моем местопребывании. Но, за исключением этого случая, ты должен вычеркнуть меня из памяти. Это не просьба, а приказ. Последний!

Прощай! Пусть в твоей жизни будет только одна цель - Справедливость.

Одна ненависть - Рабство. Одна любовь - Свобода".

В ту минуту, когда потрясенный Дик читал завещание человека, которому был стольким обязан, тот, отягощенный мучительным раздумьем, все плыл и плыл, удаляясь от острова Осте, и вскоре затерялся на бескрайних морских просторах.

Но вот заря обагрила небосвод. Первые золотые лучи пробежали по трепещущей глади океана. Кау-джер поднял голову и окинул взглядом горизонт. Вдали, на юге, в свете расцветающего утра показался остров Горн.

Кау-джер жадно вглядывался в вившийся над ним легкий дымок. Это было его последнее путешествие, эпилог его жизненного пути.

К десяти часам утра он пристал к берегу в глубине маленькой бухты, куда не достигал прибой. Сойдя на землю, он сразу же выгрузил все свое имущество. На это ушло лишь полчаса.

Тогда, стремясь поскорее избавиться от тяжкой и мучительной обязанности, Кау-джер сильным ударом топора пробил дно шлюпки. В пробоину хлынула вода. "Уэл-Киедж" покачнулась, будто раненое насмерть живое существо... накренилась на левый борт... и медленно погрузилась в морскую пучину. Кау-джер с болью в сердце смотрел, как она тонет. При виде искалеченной шлюпки, сослужившей ему добрую и долгую службу, он ощущал такой стыд, такое раскаяние, точно погубил что-то живое. Уничтожив лодку, он словно уничтожил все свое прошлое. Порвалась последняя нить, связывавшая его с остальным миром.

День ушел на переноску привезенных вещей и на осмотр новых владений. На маяке все было закончено: фонарь и машины готовы к действию, помещение обставлено мебелью. Благодаря большим запасам продовольствия, множеству морских птиц и привезенным семенам, которые Кау-джер собирался посеять в расщелинах скалы, не могло быть и речи о голоде.

Под вечер, закончив все дела, он вышел из дому. Неподалеку от порога лежала груда камней, оставшихся после кладки фундамента. Один камень, валявшийся на самом краю площадки, привлек внимание Кау-джера. Если подтолкнуть его ногой, он скатился бы в море.

Кау-джер подошел ближе. И вдруг его взгляд загорелся ненавистью и презрением... Действительно, этот камень, исчерченный блестящими прожилками, был золотоносным кварцем. Возможно, в нем заключалось целое состояние, которое в свое время рабочие не сумели распознать. И вот он валялся тут как простой булыжник...

Итак, даже здесь проклятый металл преследовал Кау-джера!.. Ему снова припомнились все несчастья, обрушившиеся на остров Осте: безумие колонистов, нашествие бродяг со всех концов света... Голод... нищета...

разорение...

Покачав головой, Кау-джер столкнул огромный самородок в морскую бездну и направился к крайней оконечности мыса Горн.

Невдалеке высилась стройная башня с фонарем на вершине, откуда сейчас впервые засияет мощный луч света, указывающий кораблям верный путь.

Кау-джер повернулся к морю и обвел глазами горизонт.

Однажды вечером он уже побывал здесь, на границе обитаемой земли. В тот вечер среди бури раздавался зловещий грохот пушки "Джонатана", терпевшего бедствие и безнадежно взывавшего о помощи... Какое тяжкое воспоминание!..

С тех пор прошло уже тринадцать лет...

Но сегодня горизонт был пустынным. Повсюду, насколько хватал взгляд, простирался величавый океан. И если бы даже Кау-джер смог пронизать взором недоступное ему пространство, он все равно не увидел бы ни единого живого существа. Там где-то, далеко-далеко отсюда, лежала таинственная Антарктика, мертвый мир, край сплошных льдов.

Что ж, он достиг своей цели и нашел пристанище. Но каким роковым путем пришел он к нему!.. Однако Кау-джер не испытывал страданий, свойственных людям. В своих переживаниях он сам оказался и мучителем и жертвой. Вместо того чтобы кончать жизнь на этой скале, затерянной в водяной пустыне, он мог бы в любой момент стать одним из тех счастливцев, которым завидуют все, - одним из сильных мира сего, перед которыми склоняются головы... И все же он здесь.

Правда, нигде в другом месте, кроме этой голой скалы, у него не хватило бы сил нести дальше жизненное бремя. Ведь самые тяжкие драмы разыгрываются в сознании людей; и для тех, кто их пережил и вышел из них опустошенным, разбитым, лишенным тех устоев, на которых зиждилась вся прежняя жизнь, нет иного исхода, как смерть или одиночество. Кау-джер избрал одиночество. Эта скала стала для него настоящей кельей со стенами из воздуха и воды...

В конце концов, его участь стоила любой другой. Мы умираем, но дела наши продолжают жить, увековеченные теми силами, которые мы вызвали в себе. Мы оставляем на жизненном пути неизгладимые следы. Все, что происходит, предопределено предшествующими событиями, и будущее - не что иное, как неведомое для нас продолжение прошлого.

Каково бы ни было будущее, все равно творение Кау-джера никогда не погибнет.

Так размышлял Кау-джер, застыв на вершине скалы, неподвижный и величественный, словно статуя. Освещенный лучами заходящего солнца, он созерцал беспредельное пространство, где, вдали от всех и нужный всем, будет отныне жить - навеки свободный и одинокий.

Жюль Верн - Кораблекрушение Джонатана. 6 часть., читать текст

См. также Жюль Верн (Jules Verne) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :