Стендаль
«Ванина Ванини (Vanina Vanini)»

"Ванина Ванини (Vanina Vanini)"

ИТАЛЬЯНСКИЯ ХРОНИКИ:

Виттория Аккорамбони.- Ченчи.- Герцогиня Пальяно.- Ванина Ванини.- Сан-Франческо-а-Рипа.

ВАНИНА ВАНИНИ,

или

Подробности о последней венте карбонариев, открытой в Папской Области.

В весенний вечер 182* весь Рим был в движении. Герцог Б***, знаменитый банкир, давал бал в своем новом дворце на Венецианской площади. Все, что могли произвести наилучшего искусства Италии, роскошь Парижа и Лондона, было собрано для украшения этого дворца. Стечение народа было громадно. Белокурые и гордые красавицы благородной Англии удостоили бал своим присутствием и являлись во множестве. Самые первые римские красавицы оспаривали у них первенство красоты. В залу вошла, идя под руку со своим отцом, молодая девушка римлянка, судя по блеску глаз и цвету волос. Все взгляды обратились на нее. Особенная гордость виднелась в каждом её движении.

Иностранцы, входя, поражались великолепием этого бала. "Праздники, даваемые королям Европы, не могут сравняться с этим", говорили они.

У королей нет дворцов римской архитектуры: они обязаны приглашать своих придворных дам, герцог-же Б*** принимает только хорошеньких женщин. В этот вечер ему особенно посчастливилось; мужчины были ослеплены. Надо было решить вопрос: кто самая красивая из всех этих замечательных женщин. Выбор сделан был не сразу: произошло некоторое колебание. Наконец, царицей бала была провозглашена княжна Ванина Ванини, молодая девушка с черными волосами и огненными глазами. В ту-же минуту иностранцы и молодые римляне собрались в той зале, где она была.

Ея отец, князь, дон-Асдрубал Ванини, пожелал, чтобы она сначала протанцовала с двумя или тремя германскими монархами. Затем, она приняла приглашение нескольких англичан, очень красивых и очень знатных; их принужденный тон надоел ей. Очевидно, ей гораздо приятнее было мучить молодого Ливио Савелли, повидимому, очень влюбленного в нее. Это был самый блестящий молодой человек в Риме и, к тому-же, князь; но если-бы ему дали прочесть роман, то он, не дойдя и до двадцатой страницы, бросил-бы его, говоря, что от него у него только голова болит. В глазах Ванины это было важным недостатком.

Около полуночи на балу распространилась новость, которая произвела большое впечатление. Из крепости св. Ангела убежал, при помощи переодеванья молодой карбонарий. Дойдя до последней тюремной стражи, он, с самой необузданной удалью, напал со шпагою на солдат, по сам был ранен и сбиры выслеживают его по улицам по следам его крови и надо надеяться, что поймают его.

В то время, как рассказывали эту историю, дон-Ливио Савелли, ослепленный прелестями и успехами Ванины, с которой только-что танцовал, говорил ей, провожая ее на место:

- Но, Бога ради, скажите, кто-бы мог вам нравиться?

- Этот молодой карбонарий, который только-что спасся, отвечала Ванина; но крайней мере, он сделал что-нибудь более, чем то, что дал себе труд родиться.

Князь дон-Асдрубал подошел к своей дочери. Это был богатый человек, который уже лет двадцать, как не рассчитывался с своим управляющими, дающим ему на высокие проценты его-же собственные доходы. Если вы его встретите на улице, то непременно примете за старого комедианта; вы и не заметите, что его пальцы украшены несколькими кольцами с очень большими бриллиантами. Два его сына поступили в орден иезуитов и умерли сумасшедшими. Он их позабыл; но ему очень неприятно, что его единственная дочь Ванина не хочет выходить замуж. Ей уже девятнадцать лет, а она отказала самым блестящим партиям. Какая этому причина? Та-же самая, которая заставила Силлу отречься: её презрение к римлянам.

На другой день бала Ванина заметила, что отец ея, беспечнейший из людей и никогда не державший ключа в руках, с большим вниманием запирал дверь маленькой лестницы, ведущей в комнаты третьяго этажа. Окна этих комнат выходили.на террасу, обсаженную апельсиновыми деревьями. Ванина отправилась делать визиты; возвращаясь, она должна была въехать в задний двор, так как главные ворота дворца были загромождены приготовлениями к иллюминации. Ванина подняла глаза и с удивлением увидела, что окно одной из комнат, запертых её отцом с такою тщательностью, было открыто. Она поспешила удалить свою компаньонку; поднялась в людские комнаты дворца и, наконец, нашла маленькое решетчатое окно, выходящее на террасу. Открытое окно, замеченное ею, было в двух шагах. Конечно, эта комната была обитаема, но кем? На другой день Ванине удалось достать ключ маленькой двери, выходящей на ту-же террасу.

На цыпочках подошла она к все еще открытому окну. Занавеска помогла ей укрыться. В глубине комнаты стояла кровать и кто-то лежал на ней. Первым её движением было удалиться, но она заметила женское платье, брошенное на стул. Пристальнее вглядываясь в особу, лежавшую на кровати, она увидала, что она, была белокура и очень молода, Ванина более не сомневалась, что это женщина. Платье, валявшееся на стуле, было окровавлено; кровь виднелась и на башмаках женщины. Незнакомка сделала движение; Ванина увидала, что она ранена. Большое полотенцо, запачканное кровью, покрывало её грудь; это полотенцо было прикреплено, только лентами; уже конечно, не рука хирурга делала эту перевязку. Ванина заметила, что отец её ежедневно запирался в своих комнатах около четырех часов и поднимался к незнакомке; через несколько минут он спускался и в карете ехал к графине Виттелески. Как только он уезжал, Ванина взбегала на террасу, с которой могла видеть незнакомку. Ея чувствительность была сильно возбуждена в пользу этой молодой женщины, повидимому, такой несчастной; она старалась отгадать, что могло с нею случиться. Окровавленное платье, лежащее на стуле, было, повидимому, проколото шпагой. Ванина могла сосчитать все дыры.

Однажды, она яснее увидала незнакомку; её голубые глаза были обращены к небу; она точно молилась. Вскоре слезы наполнили её чудные глаза; молодая княжна едва удержалась, чтобы не заговорить с нею. На другой день Ванина осмелилась спрятаться на террасе до прихода своего отца. Она видела, как дон-Асдрубал входил к незнакомке; он нес маленькую корзину с провизией. Князь был, очевидно, в большом беспокойстве; он сказал только несколько слов и прошел так тихо, что хотя балконная дверь и была открыта, но Ванина ничего не могла рассчитать. Он вскоре-же и ушел.

- У этой женщины, должно быть, очень страшные враги, если отец мой, всегда такой беспечный, не смеет никому довериться и дает себе труд подниматься ежедневно по ста двадцати ступеням.

Однажды вечером, когда Ванина осторожно просовывала голову к окну незнакомки, она встретилась с нею глазами и все было открыто. Ванина упала на колени и вскрикнула:

- Я люблю вас, я предана вам.

Незнакомка сделала ей знак войти.

- Как должна я перед вами извиняться! воскликнула Ванина, о как мое глупое любопытство должно казаться оскорбительным! Клянусь; что я сохраню вашу тайну и.если вы того потребуете, никогда более не вернусь к вам;

- Кто бы мог не чувствовать себя счастливым, видя вас? сказала незнакомка. Вы живете в этом дворце?

- Конечно, отвечала Ваншга. Но я вижу, что вы меня не знаете. Я Ванина, дочь дон-Асдрубала.

Незнакомка с удивлением посмотрела на нее, очень покраснела и прибавила:

- Осчастливьте меня надеждой, что я буду вас видеть каждый день, но я желала-бы; чтобы князь не знал о ваших посещениях.

Сердце Ванины сильно билось; манеры незнакомки ей казались полными достоинства. Эта бедная женщина, вероятно, оскорбила какого-нибудь могущественного человека; быть может, в минуту ревности, сна убила своего любовника? Ванина не могла допустить обыкновенной причины её несчастия. Незнакомка сказала ей, что была ранена в плечо и что рана доходит до груди и очень ее мучит. Часто рот её наполняется кровью.

- Ну вас нет хирурга? воскликнула Ванина.

- Вы знаете, что в Риме хирурги обязаны доносить полиции о всех ранах, которые они лечат. Князь так добр, что сам перевязывает мне раны.

Незнакомка с большей грацией избегала говорить о своем приключении. Ванина полюбила ее до безумия. Однако, она очень удивилась, когда, посреди самого серьезного разговора, незнакомка едва удержалась от внезапного желания смеяться.

- Я была-бы счастлива узнать ваше имя, сказала Ванина.

- Меня зовут Клементиной.

- И так, милая Клементина, завтра в пять часов я приду к вам.

На другой день Ванина нашла своего нового друга в очень дурном состоянии.

- Я хочу привести к вам хирурга, сказала она, обвиняя ее.

- Я соглашусь лучше умереть. Неужели я захочу скомпрометировать моих благодетелей?

- Хирург епископа Савелли-Катанцара, губернатора Рима, сын одного из наших слуг, с живостию возразила Ванина; он нам предан и по своему положению никого не боится. Отец не отдает достаточной справедливости его верности; я пошлю за ним.

- Я не хочу хирурга! вскричала незнакомка с живостию, удивившею Ванину. Навещайте меня, и если Богу угодно будет призвать меня к себе, я умру счастдивая на ваших руках.

На другой день незнакомке было еще хуже.

- Если вы меня любите, сказала Ванина уходя, вы позовете хирурга.

- Если он явится, то мое счастие исчезнет.

- Я пошли за вин, возразила Вапина.

Не сказав вы слова, незнакомка взяла ее за руку и покрыла ее поцелуями. Оно долго молчали; у незнакомки на глазах были слезы. Наконец, она выпустила руку Ванины и сказала взволнованным голосом, точно шла на смерть:

- Я должна сделать вам призвание. Третьяго дня я солгала, сказав, что меня зовут Клементиной; я несчастный карбонарий...

Удивленная Ванина отодвинула свой стул и вскоре встала.

- Я чувствую, продолжал карбонарий, что это признание заставит меня потерять единственное счастие, которое привязывает меня к жизни; но обманывать вас не достойно меня. Меня зовут Пьетро Мисирилли; мне девятнадцать лет; мой отец бедный хирург в Сант-Анжело-ин-Вадо, а я - карбонарии. Нашу венту открыли; меня вели в цепях от Романьи до Рима. Брошенный в тюрьму, день и ночь освещенную лампой, я провел там тринадцать месяцев. Одна великодушная душа вздумала помочь мне бежать. Меня одели женщиной. Выходя из тюрьмы и проходя мимо стражи: у последних дверей, один из солдат произнес проклятие карбонариям; я дал ему пощечину. Уверяю вас, что это не была пустая бравада, но рассеянность. После этой неосторожности, преследуемый ночью по улицам Рима, раненый, теряя силы, я вбежал в дом, двери которого были открыты; слышу, что солдаты поднимаются за мною, прыгаю в сад и падаю к ногам прогуливающейся женщины.

- Графиня Виттелески! друг моего отца, сказала Ванина.

- Как! она вам сказала? вскричал Мисирилли. Как бы то ни было, но эта дама, имя которой не должно быть никогда произносимо, спасла мне жизнь. Когда солдаты, входили к ней, чтобы схватить меня, ваш отец через другие ворота увозил меня в своей карете. Я чувствую себя очень худо; уже несколько дней этот удар шпагой в грудь мешает мне дышать. Я умру в отчаянии, потому что более не увижу вас.

Ванина слушала с нетерпением, она поспешно вышла: в её прекрасных глазах Мисирилли не нашел ни капли жалости, но только одну оскорбленную гордость.

К ночи явился хирург; он был один. Мисирилля был в отчаянии; он боялся, что более не увидит Ванины. Он обратился к хирургу с несколькими вопросами; тот пустил ему кровь и ничего не ответил. Тоже молчание и в следующие дни. Глаза Пьетро не отрывались от окна террасы, в которое Ванина всегда входила; он был очень несчастлив. Раз, около полуночи, ему кто-то показался в темноте террасы: была-ли то Ванина?

Ванина приходила каждую ночь и смотрела в окно на молодого карбонария.

- Если я заговорю с ним, говорила она себе, я пропала! Нет, я не должна более его видеть.

Приняв это решение, ей невольно вспомнилась дружба, которую она почувствовала к этому молодому человеку, когда имела глупость принимать его за женщину. После столь приятных отношений, приходилось его забыты В самые свои благоразумные минуты Ванина пугалась перемене, происшедшей в её мыслях. С тех пор как Мисирилли назвал себя, все предметы, о которых она привыкла размышлять, как будто покрылись туманом, и показывались только в отдалении.

Не прошло и недели, как Ванина, бледная и трепещущая, вошла с хирургом в комнату карбонария. Она пришла сказать ему, что надо уговорить князя заменить себя слугою. Она оставалась не более десяти секунд, но несколько дней спустя, опять пришла по человеколюбию. Однажды вечером, хотя Мисирилли было гораздо лучше и Ванине уже нечего было бояться за его жизнь, она осмелилась придти одна. Увидя ее, Мисирилли был на верху блаженства, но постарался скрыть свою любовь; ему больше всего хотелось сохранить достоинство, приличное мужчине. Ванина вошла к нему с краскою стыда на лице и с боязнью объяснения в любви; дружба, благородная и преданная, но далеко не нежная, с которой он ее встретил, несколько разочаровала ее. Она вскоре ушла и он не подумал удержать ее.

Через несколько дней она вернулась и нашла туже сдержанность, те же уверения в преданности, уважении и вечной благодарности. Вовсе не желая сдерживать восторгов молодого человека, Ванина спрашивала себя, неужели она любит одна? Это молодая девушка, до тех пор столь гордая, с горечью почувствовала всю глубину своего безумия. Она притворялась веселой и даже холодной, приходила менее часто, но не могла заставить себя прекратить посещения.

Мисирилли, пылая любовью, но не забывая своего темного происхождения и своих обязанностей относительно самого себя, дал себе слово не говорить Ванине о любви, если только она не навестит его впродолжении восьми дней. Гордость молодой княжны уступала шаг за шагом.

- Ну, что-же! - сказала она себе,- если я его вижу, то это для меня самой, ради удовольствия, которое он мне доставляет, и никогда я ему не признаюсь в чувстве, которое он внушает мне.

Она делала долгие визиты Мисирилли, который разговаривал с нею точно в присутствии двадцати человек. Однажды она весь день чувствовала к нему одну ненависть и решила быть к нему еще строже и холоднее обыкновенного, а вечером призналась, что любит его. Вскоре ей уже нечего было ему отказывать.

Не смотря на все свое безумие, Ванина была совершенно счастлива. Мисирилли больше не заботился о том, что он считал достоинством мужчины; он любил, как любят в первый раз в девятнадцать лет, да еще и в Италии. Тонкая деликатность его любви страсти дошла до того, что он признался этой гордой княжне, каким способом заставил ее полюбить себя. Он удивлялся избытку своего счастия. Четыре месяца пролетели совсем незаметно. Наконец, хирург выпустил своего больного на свободу. Что я буду делать? думал Мисирилли; скрываться у одной из прелестнейших женщин Рима? А подлые тираны, державшие меня тринадцать месяцев без солнечного света, подумают, что они сломили меня! Италия, ты действительно несчастна, если твои сыны покидают тебя из-за таких пустяков! Ванина не сомневалась, что самым большим счастием для Пьетро была жизнь подле нея; он казался слишком счастливым; но одно слово генерала Бонапарте горько раздавалось в ушах молодого человека и влияло на его отношения к женщинам. В 1796 году, когда генерал Бонапарте уезжал из Брешии, провожавший его муниципалитет сказал ему, что брешианцы любят свободу более всех других итальянцев.

- Да,- отвечал он,- она любят говорить о ней своим любовницам.

Мисирилли сказал Ванине с некоторым беспокойством:

- Как только наступит ночь, мне надо уйти.

- Постарайся вернуться до восхода солнца; я буду ждать тебя.

- При восходе солнца я буду за несколько миль от Рима.

- Прекрасно,- сказала холодно Ванина,- а куда вы отправитесь?

- В Романью, чтобы отмстить за себя.

- Так как я богата,- возразила Ванина весьма спокойно,- то надеюсь, что вы возьмете от меня оружие и деньги.

Несколько минут Мисирилли не отрывал от неё глаз, потом, бросившись к ней, сказал:

- Жизнь моя, ты заставляешь меня забывать все, даже мой долг. Но чем твое сердце благороднее, тем более ты должна меня понимать.

Ванина много плакала, и они решили, что он оставит Рим только после завтра.,

- Пьетро,- сказала, она ему на другой день,- вы часто мне говорили, что человек известный, римский князь, например, могущий располагать большими деньгами, мог бы оказать большие услуги делу свободы, когда Австрия будет вовлечена в большую войну, далеко от нас.

- Конечно,- сказал удивленный Пьетро.

- Итак, у вас есть теперь мужество, мне не достает только важного положения: я предлагаю вам свою руку и двести тысяч ливров годового дохода. Я берусь получить согласие отца.

Пьетро упал к её ногам; Ванина сияла от радости.

- Я люблю вас страстно,- отвечал он;- но я бедный слуга родины; чем Италия несчастнее, тем вернее я должен служить ей: чтобы получить согласие Дон Асдрубала, мне целые годы придется играть весьма печальную роль. Ванина, я отказываюсь от тебя.

Мисирилли поторопился связать себя этими словами. Мужество чуть не изменило ему.

- Все мое несчастие в том,- воскликнул он,- что я люблю тебя более жизни; что уехать из Рима для меня самая худшая мука. О! отчего Италия еще не освободилась от варваров! С какою радостью я отправился-бы в Америку.

Ванина точно застыла. Этот отказ от её руки поразил её гордость; но вскоре она бросилась в объятия Мисирилли.

- Никогда ты не казался мне так мил,- воскликнула она;- да, мой маленький деревенский хирург, я твоя на всю жизнь. Ты также велик, как наши древние римляне.

Все мысли о будущем, все неприятные возражения здравого смысла исчезли; это была минута совершеннейшей любви, Когда сделалось возможно говорить разумно, Ванина сказала:

- Я буду в Романьи почти в одно время с тобою. Я заставлю себе прописать ванны в Поретто. Я остановлюсь в нашем замке в Сан-Николо, близ Фирли...

- Там я буду жить вместе с тобою,- воскликнул Мисирилли.

- Отныне я должна на все отважиться,- сказала Ванина со вздохом.- Я погублю себя для тебя, но это пустяки... Будешь-ли ты любить девушку погибшую?

- Не жена-ли ты моя,- воскликнул Мисирилли,- и жена на века обожаемая? Я сумею тебя любить и защитить.

Ванина должна была ехать на бал. Едва она оставила Мисирилли, как он начал находить свое поведение варварским,

- Что такое родина? - говорил он себе.- Это не живое существо, которому мы обязаны благодарностью за благодеяния, существо несчастное, могущее проклинать нас, если мы не выполним своего обязательства. Родина и свобода - это точно мой плащ, это вещь для меня необходимая, которую, правда, я должен купить, если не получил ее в наследство от своего отца; но, наконец, я люблю родину и свободу потому, что оне обе полезны мне. Если оне не нужны мне как плащ в мае или августе, для чего же покупать их, да еще по такой дорогой цене? Ванина так прекрасна! ум её такой необыкновенный! Все будут стараться ей понравиться; она забудет меня. У какой женщины был только один любовник? Эти римские князья, которых я презираю как граждан, имеют столько преимуществ предо мною! Как они должны быть любезны! О! если я уеду, она забудет меня и я ее навсегда потеряю.

Ночью Ванина пришла к нему, он рассказал ей о своих сомнениях, о том, как любовь к ней заставляла его разбирать слово родина. Ванина была очень счастлива.

- Если ему непременно придется выбрать между родиной и мною, то я буду иметь преимущество, сказала она себе.

На часах соседней церкви пробило три часа, наступали минуты последнего прощания. Пьетро вырвался из объятий своего друга. Он уже спускался по маленькой лестнице, когда Ванина, глотая слезы, сказала ему с улыбкой:

- Если-бы за тобою ухаживала бедная деревенская девушка, неужели ты-бы не отблагодарил ее? Не постарался-ли бы ты заплатить ей? Будущее неверно, ты уходишь к твоим врагам: подари мне три дня из благодарности, точно я - бедная женщина и ты хочешь заплатить мне за мои заботы о тебе.

Мисирилли остался. Наконец он уехал из Рима. Он явился в свою семью с паспортом, купленным в иностранном посольстве. Это была большая радость; его считали мертвым. Друзья захотели отпраздновать его возвращение убийством одного или двух карабинеров (так называют жандармов в папской области).

- Не станем без нужды убивать итальянца, умеющего обращаться с оружием,- сказал Мисирилли;- наша родина не остров, как счастливая Англия; мы нуждаемся в солдатах для отражения вмешательства европейских государей.

Несколько времени спустя, Мисирилли, настигнутый карабинерами, убил двоих теми пистолетами, который дала ему Ванина. Голову его оценили.

Ванина не показывалась в Романьи; Мисирилли считал себя забытым. Самолюбие его было затронуто, он начал думать о разнице в происхождении, отделявшей его от его возлюбленной. В минуту грусти и сожаления о прошедшем счастии, он вздумал возвратиться в Рим и узнать, что делает Ванина. Эта безумная мысль едва не одержала верх над тем, что он считал своим долгом, когда однажды, вечером, он услыхал как колокол одной из горных церквей прозвонил Angelus особенным образом, точно звонарь был рассеян. Это был сигнал к собранию венты карбонариев, к которой Мисирилли присоединился по возвращении в Романью. В ту-же ночь все соединились в уединенной хижинке в лесу. Два отшельника, опоенные опиумом, не заметили, на что служила их маленькая хижинка. Мисирилли пришел в очень грустном настроении; ему объявили, что начальник венты арестован и он, двадцатилетний юноша, должен быть избран главою венты, членами которой были люди лет пятидесяти, уже участвовавшие в заговорах после экспедиции Мюрата в 1815 году. При такой неожиданной чести, сердце Пьетро сильно забилось. Оставшись один, он решил более не думать о молодой римлянке, его позабывшей и все свои мысли посвятить долгу освободить Италию от варваров (Liberar l'Italia de'barbari, слова Петрарки в 1350 году, повторенные папою Юлием II, Макиавелем и графом Альфьери.).

Два дня спустя, Мисирилли увидал в отчете о прибывших и выбывших, подаваемом ему, как главе венты, что княжна Ванина прибыла в свой замок Сан-Николо. Известие это его более смутило, чем обрадовало. Напрасно думал он, что его верность родине укрепится, если он не пойдет в тот-же вечер в Сан-Николо; мысль, что он обижает Ванину, помешала ему должным образом исполнить свою обязанность. Он увидал ее на другой день; она его любила по прежнему.

Ея отец, желавший выдать ее замуж, помешал ей выехать ранее. Она привезла две тысячи секинов. Эта неожиданная помощь чрезвычайно пригодилась Мисирилли в его новом положении.

Заказали шпаги в Корфу, подкупили личного секретаря легата, на обязанности которого лежало преследование карбонариев. Таким образом, получился список священников, служивших шпионами.

Вот тогда-то составился один из менее безумных заговоров, которых было так много в несчастной Италии. Я не войду здесь в неуместные подробности и ограничусь замечанием, что если-бы предприятие увенчалось успехом, то большая часть славы должна была бы достаться Мисирилли. Благодаря ему, по первому сигналу, должно было явиться несколько тысяч инсургентов и с оружием в руках ожидать прибытия высших начальников. Решительная минута приближалась, когда, как это всегда случается, заговор был парализован арестом вождей.

Приехав в Романью, Ванине показалось, что любовь к родине заглушит в её друге всякую другую любовь. Гордость молодой римлянки возмутилась. Напрасно старалась она урезонить себя. Она страшно затосковала, часто проклинала свободу. Однажды, придя в Форли на свидание с Мисирилли, она не могла более сдерживать своего горя, которое до этих пор она из гордости скрывала.

- Действительно,- сказала она, - вы меня любите, как муж; мне этого не надо.

Вскоре полились и слезы; но то были слезы стыда за то, что она унизилась до упреков. Мисирилли отвечал на эти слезы, как человек озабоченный. Вдруг Ванине пришла в голову мысль бросить его и возвратиться в Рим! Она находила особенное удовольствие наказывать себя за слабость, заставившую ее говорить. После нескольких минут молчания, она решилась; она была-бы недостойна Мисирилли, если-бы не покинула его. С наслаждением думала она о грустном, удивлении, когда он напрасно будет искать ее подле себя. Вскоре мысль, что она не могла внушить к себе любовь человеку, для которого сделала столько глупостей, глубоко её огорчила. Тогда она прервала молчание и старалась сделать все на свете, чтобы вырвать у него, хотя одно слово любви. Он рассеянно говорил ей очень нежные вещи, но тон этих слов был далеко не так глубок, как когда он говорил о своих политических предприятиях; потом он с горем воскликнул:

- Ах! если это дело не удастся, если правительство опять его откроет, я все брошу.

Ванина оцепенела. Уже с час она чувствовала, что видит своего любовника в последний раз. Произнесенные им слова бросили роковой луч в её ум. Она сказала себе:

- Карбонарии получили от меня несколько тысяч секинов. В моей преданности заговору нельзя сомневаться.

Она вышла из своей задумчивости только, чтобы сказать Пьетро:

- Не придешь-ли ты провести со мною двадцать-четыре часа в Сан-Николо? Ваше собрание этого вечера не нуждается в твоем присутствии. Завтра утром мы можем погулять в СанъНиколо; это успокоит твое волнение и возвратит тебе хладнокровие, в котором ты так нуждаешься при этих важных обстоятельствах.

Пьетро согласился.

Ванина оставила его, чтобы сделать приготовления к отъезду, заперев, по обыкновению, на ключ маленькую комнатку, в которой его спрятала,

Она побежала к одной из своих горничных, отошедшей от нея, чтобы выйдти замуж и завести маленькую лавочку в Форли. Придя к ней, она поспешно написала на полях книги Часов, найденной ею в комнате, точное указание места, где должна была собраться вента в эту-же ночь. Она кончила свой донос словами: "Эта вента состоит из девятнадцати членов; вот их имена и адресы". Написав все совершенно верно и пропустив только имя Мисирилли, она сказала женщине, в которой была совершенно уверена:

- Снеси эту книгу к кардиналу-легату; пусть он прочтет, что тут написано, и возвратит ее тебе. Вот тебе десять секинов, если когда-нибудь легат выдаст тебя, ты умрешь; но ты спасешь мне жизнь, если дашь ему прочесть эту страницу.

Все произошло превосходно. Легат так струсил, что вел себя далеко не как важный сановник. Он позволил простой женщине, желавшей говорить с ним, явиться к нему в маске, но с условием, чтобы руки её были связаны.

В таком положении торговку ввели к сановнику, которого она нашла спрятавшимся за огромный стол, покрытый зеленым сукном.

Легат прочел страницу книги Часов, держа ее очень далеко от себя, боясь; какого-нибудь тонкого яда. Он отдал книгу торговке, не приказав следовать за нею. Не прошло и сорока минут после того, как Ванини вернулась к Мисирилли, когда она увидала возвращение своей прежней служанки; теперь она полагала, что он всецело принадлежит одной ей. Она сказала ему, что в городе необыкновенное движение; отряды карабинеров показываются на улицах, где их прежде никогда не видали.

- Если ты хочешь мне верить, то мы сейчас же поедем в Сан-Николо.

Мисирилли согласился. Они дошли пешком до кареты княжны, которая ожидала их в полумиле от города, вместе с компаньонкой, её молчаливой и щедро оплачиваемой: поверенной.

Приехав в замок Сан-Николо, Ванина, смущенная своей странной выходкой, сделалась еще нежнее к своему любовнику. Но её уверения в любви казались ей теперь лживыми. Накануне, во время измены, она забыла об угрызениях совести. Сжимая любовника в своих объятиях, она говорила себе:

- Есть слово, которое стоить только произнести, и он сейчас же возненавидит меня.

Ночью один из слуг Ванины внезапно вошел в её комнату. Это был карбонарий, чего она и не подозревала. У Мисирилли были, значит, тайны от нея, даже до этих подробностей. Она затрепетала. Этот человек пришел уведомить Мисирилли, что в Форли, ночью, дома девятнадцати карбонариев были оцеплены и они сами арестованы в то время, как возвращались с венты. Хотя и застигнутые врасплох, девятеро спаслись. Карабинерам удалось десятерых свести в темницу крепости. Входя в нее, один из них бросился в глубокий ров и убился.

Ванина потеряла всякое самообладание; к счастью, Пьетро этого не заметил; он бы мог прочесть преступление в её глазах...

-... В настоящую минуту,- прибавил слуга,- гарнизон Форли составляет цепь по всем улицам. Каждый солдат стоит так близко к своему соседу, что может говорить с ним. Жители имеют право переходить с одной стороны улицы на другую только там, где стоят офицеры.

Когда оне ушел, Пьетро на минуту задумался.

- В настоящую минуту делать нечего,- сказал он, наконец.

Ванина задыхалась; взгляды Мисирилли заставляли ее дрожать.

- Что с вами? - спросил он ее.

И сейчас же задумался о другом, перестав смотреть на нее. Около полудня, она осмелилась сказать ему:

- Вот еще одна вента открыта; я полагаю, что некоторое время вы будете покойны?

- Очень покоен,- отвечал Мисирилли с такой улыбкой, что она содрогнулась.

Она пошла сделать необходимый визит священнику деревни Сан-Николо, быть может, шпиону иезуитов. Возвратясь домой к обеду в семь часов, она нашла маленькую комнату своего любовника пустою.

Вне себя, она бежит искать его по всему дому; его нигде нет. В отчаянии, она возвращается в ту-же комнатку и тут только видит следующую записку:

"Я иду отдаться в руки легату; я отчаяваюсь в нашем деле; небо против нас. Кто нам изменил? вероятно, подлец, бросившийся в ров. Так как жизнь моя бесполезна для несчастной Италии, то я не хочу, чтобы мои товарищи, видя меня одного на свободе, подумали, что я их предал. Прощайте; если вы меня любите, то отомстите за меня. Погубите, уничтожьте подлеца, изменившего нам, хотя-бы это был мой отец".

Ванина опустилась на стул, почти потеряв сознание и только чувствуя самое ужасное отчаяние. Она не могла произнести ни слова, глаза её были сухи и жгучи.

Наконец она упала на колени:

- Великий Боже! - воскликнула она,- получи мой обет; да, я накажу негодяя-изменника, но прежде надо освободить Пьетро.

Час спустя она была уже по дороге к Риму. Отец давно просил ее вернуться. Во время её отсутствия он устроил её брак с князем Ливио Савелли. Едва Ванина приехала, как он с трепетом начал говорить о нем. К его удивлению, она с первых же слов согласилась. В тот же вечер у графини Виттелески отец почти оффициально представил ей Дон-Ливио; она много с ним говорила. Это был самый блестящий молодой человек, владевший самыми лучшими лошадьми; не; смотря на весь свой ум, эта был человек такого легкого характера, что он совсем не был подозрителен правительству. Ванина подумала, что вскружив ему сначала голову, она может сделать из него полезного агента. Так как он был племянник епископа Савелли-Катанцара, губернатора Рима и министра полиции, то шпионы не осмелятся следить за ним.

Через несколько дней, впродолжении которых она была очень любезна с Дон-Ливио, Ванина объявила ему, что он никогда не может быть её мужем, так как по её мнению, он был очень легкомыслен.

- Если-бы вы не были ребенком,- сказала ему она,- агенты вашего дяди не имели-бы от вас тайн. Например, что думают сделать с карбонариями, недавно арестованными в Форли?

Два дня спустя Дон-Ливио пришел ей сказать, что все карбонарии, задержанные в Форли, убежали. Она остановила на нем свои большие черные глаза с улыбкой глубочайшего презрения и не удостоила сказать с ним ни одного слова впродолжении целаго вечера. Через день, Дон-Ливио краснея, сознался ей, что был обманут.

- Но,- продолжал он,- я достал ключ от кабинета моего дяди; из найденных там бумаг я узнал, что конгрегация (или коммисия), составленная из самых уважаемых кардиналов или прелатов, собирается в величайшей тайне и рассуждает о том, судить-ли карбонариев в Равенне или Риме. Девять карбонариев, арестованных в Форли, и их глава, какой-то Мисирилли, имевший глупость сам отдаться, содержатся в настоящую минуту в замке Сан-Лео (Подле Римини в Романьи. В этом замке погиб знаменитый Каллиостро; в народе говорят, что он был задушен.).

При слове глупость, Ванина из всех сил ущипнула князя.

- Я хочу сама,- сказала она,- видеть оффициальные бумаги и войдти в кабинет вашего дяди; вы не так прочли.

При этих словах Ливио затрепетал; Ванина требовала от него почти невозможнаго; но странный гений этой молодой девушки увеличивал его любовь.

Через несколько дней, Ванина, переодетая в мужчину и в красивой ливрее дома Савелли, могла провести полчаса посреди самых секретных бумаг министерства полиции. У ней вырвался жест величайшей радости, когда она открыла ежедневный рапорт преступника Пьетро Мисирилли. Руки её дрожали, держа эту бумагу. Перечитывая это имя, ей едва не сделалось дурно.

Выйдя из дворца римского губернатора, Ванина позволила Дон-Ливио поцеловать себя.

- Вы хорошо выходите из испытаний, которым я хочу вас подвергнуть,- сказала она.

После этих слов, молодой князь готов был поджечь Ватикан, чтобы понравиться Ванине. В этот вечер был бал у французского посланника. Она много танцовала и почти все с ним одним.

Дон-Ливио был опьянен от счастия, надо было не допустить его до рассуждений.

- Мой отец бывает иногда странен,- сказала ему, однажды, Ванина; - сегодня утром он прогнал своих двух лакеев, которые приходили ко мне жаловаться. Один просил меня поместить его у вашего дяди, римского губернатора; другой, бывший артиллерийским солдатом при французах, хотел-бы попасть в замок Святого Ангела.

- Я беру их обоих к себе,- с живостию сказал князь.

- Разве я об этом вас прошу? - гордо возразила Ванина. - Я вам передала в точности просьбу этих бедных людей; они должны получить, что просили, и ничего другаго.

Ничто не могло быть труднее. Епископа Катанцара всего менее можно было назвать человеком легкомысленным: он принимал на свою службу только людей, хорошо ему известных. Ванина, терзаемая угрызениями, была глубока несчастна, хотя вела жизнь, повидимому, полную удовольствий. Медленность хода событий ее убивала. Управляющий её отца достал ей денег. Должна ли была она бежать из родительского дома и ехать в Романью попытаться помочь бежать своему любовнику? Как ни была безумна эта мысль, она едва не привела ее в исполнение, когда случай над ней сжалился.

Дон-Ливио сказал ей:

- Десять карбонариев венты Мисирилли будут переведены в Рим, но только после приговора, и будут казнены в Романьи. Вот, чего добился мой дядя сегодня вечером. Вы и я одни только знаем эту тайну. Довольны-ли вы?

- Вы становитесь мужчиной,- отвечала Ванина;- подарите мне ваш портрет.

Накануне дня, когда Мисирилли должен был приехать в Рим, Ванина нашла предлог отправиться в Чита-Кастеллана. В тюрьме этого города должны были ночевать карбонарии, отправляемые из Романьи в Рим. Она видела Мисирилли утром, когда он выходил из тюрьмы: он сидел один в тележке и был скован. Он ей показался очень бледен, но далеко не упавшим духом. Старая женщина бросила ему букет фиалок; Мисирилли поблагодарил ее улыбкой!

Ванина видела своего любовника, все её мысли, казалось, обновились; у неё явилось новое мужество. Уже давно она доставила важное повышение аббату Кари, главному священнику замка св. Ангела, где должен был быть заключен её любовник; она выбрала этого доброго священника себе в исповедники. В Риме далеко не маловажная вещь быть исповедником княгини, племянницы губернатора.

Процесс форлиских карбонариев длился не долго. Крайняя партия, желая отомстить за их перевод в Рим, которому она никак не могла помешать, назначила в коммисию, которая должна была их судить самых честолюбивых прелатов. Председателем её был министр полиции.

Закон против карбонариев ясен: арестованные в Форли не могла иметь никакой надежды; тем не менее, они всеми способами защищали свою жизнь. Не только судьи присудили их к смерти, но многие из них настаивали на самых ужасных муках. Министр полиции, уже не нуждавшийся в повышении (это места оставляют только для кардинальской шляпы), вовсе не хотел истязаний: веред тем, чтобы подать приговор папе, он заменил смертную казнь несколькими годами тюремного заключения для всех осужденных, кроме одного Пьетро Мисирилли. Министр видел в нем опасного фанатика и, к тому-же, он уже был приговорен к смерти за убийство двух карабинеров, о котором мы уже говорили. Ванина узнала приговор и замену несколько минут после того, как министр вышел от папы.

На другой день, епископ Катанцара воротясь в свой дворец около полуночи, не нашел своего лакея; очень этому удивясь, он позвонил несколько раз; наконец явился старый глупый лакей; раздосадованный министр принялся сам раздеваться. Он запер свою дверь на ключ; в комнате , было очень жарко: он снял свое платье и бросил его на стул. Платье, слишком сильно брошенное, перелетело через стул, ударилось в кисейную занавеску окна и обрисовало форму человека. Министр бросился к кровати и схватил пистолет. Когда он возвращался к окну, к нему подошел молодой человек, одетый в его ливрею и с пистолетом в руке. При виде его, министр поднес пистолет к глазу и стал прицеливаться. Молодой человек смеясь сказал ему:

- Ну, что-же, ваше святейшество, вы не узнаете Ванину Ванини?

- Что означает эта глупая шутка? - возразил епископ в бешенстве.

- Будем рассуждать хладнокровно сказала молодая девушка.- Во-первых, ваш пистолет не заряжен.

Удивленный министр, проверив её слова, вынул кинжал из жилетного кармана.

Ванина сказала ему кокетливо повелительным тоном:

- Сядем, ваше преосвященство.

И она покойно уселась на диван.

- Вы, по крайней мере, одне?- спросил министр.

- Совершенно одна, клянусь вам! вскричала Ванина.

В чем министр не замедлил удостовериться; он обошел кругом комнату и заглянул всюду; затем уселся на стул в трех шагах от Ванины.

- Что мне за выгода,- начала Ванина кротко и спокойно,- убивать человека умеренного, которого, вероятно, заменил-бы кто-нибудь слабый, с горячей головой, способный погубить и себя, и других.

- Что вам угодно, сударыня? - сказал с досадой министр.- Эта сцена мне не нравится и не должна продолжаться.

- То, что я сейчас прибавлю,- возразила Ванина надменно, вдруг позабыв свою прежнюю любезность,- важнее для вас, чем для меня. Хотят, чтобы жизнь карбонария Мисирилли была спасена; если он будет казнен, вы не переживете его и неделю. Я не имею никакого интереса во всем этом; шалость, в которой вы меня упрекаете, я сделала, во-первых, для того, чтобы позабавиться, а, во-вторых, чтобы услужить одной из моих приятельниц. Я хотела,- продолжала Ванина с прежнею любезностью,- я хотела быть полезной умному человеку, который вскоре будет моим дядей и должен, повидимому, высоко поднять благополучие своего дома.

Министр перестал сердиться: красота Ванины, конечно, помогла этой быстрой перемене. В Риме всем была хорошо известна любовь епископа Катанцара к хорошеньким женщинам, а Ванина была прелестна в ливрее дома Савелли, в шелковых чулках, хорошо обтянутых, красной куртке, небесно-голубом фраке с серебряными галунами и с пистолетом в руке.

- Моя будущая племянница,- сказал министр, почти смеясь,- вы делаете большую глупость и, вероятно, не последнюю.

- Надеюсь, что лицо столь мудрое,- отвечала Ванина,- не выдаст моей тайны, в особенности дону-Ливио; но чтобы связать вас, мой дорогой дядя, я подарю вам свой поцелуй, если вы пообещаете жизнь протеже моей подруги.

Продолжая разговор тем-же полу-шутливым тоном, которым римские женщины умеют вести самые важные дела, Ванина придала этому визиту, начатому с пистолетом в руке, окраску визита, сделанного молодой княгиней Савелли, своему дяде, губернатору Ряма.

Вскоре епископ Катанцара, не смотря на высокомерие, с которым не допустил запугать себя, уже рассказывал своей племяннице все затруднения, которые он встретил, чтобы спасти жизнь Мисирилли. Разговаривая министр ходил с Ваниной по комнате; он взял графин с лимонадом, стоявший на камине, и налил его в хрустальный стакан. Он уже готовился поднести напиток к губам, как Ванина взяла его и, подержав некоторое время, уронила в сад, точно по рассеянности. Минуту спустя, министр взял из бомбоньерки шеколадную конфетку; Ванина отняла ее и сказала смеясь:

- Берегитесь же, у вас все отравлено; ведь, хотели вашей смерти. Это я выпросила прощение моему будущему дяде, чтобы войти в семью Савелли не с совсем пустыми руками.

Епископ Катанцара очень удивился, поблагодарил свою будущую племянницу и подал большие надежды на жизнь Мисирилли.

- Наша сделка окончена! - вскричала Ванина,- в доказательство этого вот и моя награда,- сказала она обнимая его.

Министр принял благодарность.

- Знайте, моя дорогая Ванина, что я не люблю крови. К тому же я еще молод, хотя и кажусь вам старым, и могу еще жить в такое время, когда кровь, пролитая теперь, сделается пятном впоследствии.

Пробило два часа, когда епископ Катанцара проводил Ванину до маленькой двери своего сада.

На другой день, когда министр явился к папе, весьма смущенный тем, что ему предстояло сделать, его святейшество сказал ему:

- Прежде всего, у меня к вам просьба. Есть один из Форлиских карбонариев, который приговорен к смерти; эта мысль мешает мне спать: надо спасти этого человека.

Министр, видя, что папа на его стороне, сделал несколько возражений и кончил тем, что написал декрет или motu proprio, который папа против обыкновения подписал.

Ванина думала, что если и удастся получить прощение своего любовника, то его отравят. Еще накануне, Мисирилли получил от аббата Кари, своего исповедника, несколько пакетов с морскими сухарями и с советом не дотрогиваться до казенного кушанья.

Ванина, узнав, что Форлиских карбонариев опять хотят перевести в замок Сан-Лео, хотела попытаться увидать Мисирилли при его проезде через Чита-Кастеллана и приехала в этот город за сутки до заключенных; она нашла там аббата Кари, опередившего ее на несколько дней. Он добился от сторожа, чтобы Мисирилли позволено было прослушать обедню в полночь, в тюремной церкви. Этого мало: им обещали, что если Мисирилли согласится позволить связать себе руки и ноги цепью, то сторож отойдет к дверям часовни, чтобы только видеть преступника, за которого он отвечает, но не быть в состоянии слышать того, что он будет говорить.

День, в который должна была решаться судьба Ванины, наконец, наступил. С утра она заперлась в тюремной часовне. Кто бы мог рассказать мысли, волновавшие ее в течении этого длинного дня? Достаточно-ли любил ее Мисирилли, чтобы простить ей? Она донесла на его венту, но она спасла ему жизнь Когда в этой измученной душе брал верх рассудок, она надеялась, что он согласится бежать с нею из Италии. Если она и грешила, то от избытка любви. Когда пробило четыре часа, она услыхала вдали, на мостовой, топот лошадей карабинеров. Шум каждого шага отдавался в её сердце. Вскоре она расслышала грохот телег заключенных. Оне остановились на маленькой площади перед тюрьмой; она увидала, как два карабинера подняли Мисирилли; он был один в телеге и до такой степени обвешен железом, что не мог двигаться. По крайней мере он жив, сказала она со слезами на глазах; они еще не отравили его! Этот вечер был ужасен; лампа над алтарем, для которой сторож жалел масла, повешенная очень высоко, одна освещала эту темную часовню. Глаза Ванины бродили по могилам нескольких важных сановников средних веков, умерших в соседней тюрьме. Их статуи имели свирепый вид.

Всякий шум давно стих. Ванина была погружена в свои черные думы. Вскоре после того, как пробило полночь, ей послышался легкий шум, как бы от полета летучей мыши. Она хотела идти и почти без чувств упала на решетку алтаря. В туже минуту, подле неё очутились две тени, хотя она не слышала их шагов. Это были сторож и Мисирилли, до такой степени покрытый цепями, что его точно спеленали.

Сторож открыл фонарь, поставил его на решетку подле Ванины так, чтобы ему хорошо видеть своего узника. Наконец, он отошел в глубину, к дверям. Едва успел он отойти, как Ванина бросилась на шею Мисирилли. Сжимая его в объятиях, она чувствовала только его цепи холодные и заостренные. Кто наложил на него эти цепи? думала она. Ей не доставляло никакого удовольствия обнимать своего любовника. К этому горю присоединилось еще другое, более жгучее; ей показалось, что Мисирилли знал об её преступлении, до такой степени он был холоден.

- Дорогой друг,- сказал он наконец,- я сожалею о вашей любви ко мне; напрасно я стараюсь объяснить себе, как я мог вам понравиться. Поверьте мне, вернемся к чувствам более христианским, забудем прежния заблуждения; я не могу вам принадлежать. Постоянное несчастие, преследовавшее все мои предприятия, происходить, быть-может, от смертного греха, в котором я постоянно находился. Даже, еслиб внимать только советам людского благоразумия, то отчего я не был арестован с моими друзьями в ту роковую ночь в Форли? Отчего в минуту опасности меня не было на моем посту? Отчего мое отсутствие могло допустить самые ужасные подозрения? У меня была другая страсть, кроме свободы Италии.

Ванина не могла придти в себя от удивления, видя такую перемену в Мисирилли. Хотя он не особенно похудел, но имел на вид не менее тридцати лет. Ванина приписала эту перемену дурному обращению в тюрьме и расплакалась.

- О! - сказала она,- сторожа так обещали мне хорошо с тобой обходиться.

Дело в том, что с приближением смерти, все религиозные принципы, могущие согласоваться с страстью к освобождению Италии, снова воскресли в сердце молодого карбонария. Мало по малу Ванина увидала, что удивительная перемена, замеченная ею в её любовнике, была чисто нравственная, а вовсе не следствие дурного обхождения. Ея горе, казавшееся ей чрезмерным, сделалось еще больше. Мисирилли молчал, Ванина, казалось, готова была задохнуться от рыданий. Он прибавил несколько взволнованным голосом:

- Если я любил кого нибудь на земле, то это вас, Ванина; но, благодаря Бога, у меня одна цель в жизни: я умру или в тюрьме, или стараясь освободить Италию.

Последовало новое молчание; очевидно Ванина не могла говорить; она напрасно старалась заставить себя сказать что нибудь.

Мисирилли прибавил:

- Долг жесток, друг мой, но еслибы не трудно было исполнять его, то в чем же бы состоял героизм? Дайте мне слово, что вы не будете стараться увидаться со мною.

На сколько позволяла ему цепь он сделал маленькое движение рукой и протянул пальцы Ванине.

- Если вы позволите дать вам совет человеку, который был вам дорог, выходите замуж за достойного человека, выбранного для вас вашим отцом. Не делайте ему никакого неприятного признания, но, с другой стороны, никогда не старайтесь увидаться со мной; будем отныне чужды друг для друга. Вы дали значительную сумму на освобождение родины; если она когда-нибудь освободится от своих тиранов, она вам все сполна возвратит из национального имущества.

Ванина была подавлена. Говоря с нею, глаза Пьетро загорелись только при слове родина.

Наконец, гордость пришла ей на помощь; она запаслась алмазами и маленькими плитками золота. Не отвечая Мисирилли, она предложила их ему.

- Я принимаю по обязанности,- сказал он,- потому что я должен стараться бежать; но я никогда вас не увижу, клянусь вашими новыми благодеяниями. Прощайте, Ванина; обещайте мне никогда не писать, никогда не стараться увидаться со мной; оставьте меня всего моей родине, я умер для вас; прощайте.

- Нет,- возразила рассерженная Ванина,- я хочу, чтобы ты знал, что я сделала, руководимая любовью к тебе.

Тогда она рассказала ему все свои поступки с той минуты, как Мисирилли ушел из замка Сан-Николо, чтобы отдаться в руки легата. Кончив этот рассказ, Ванина прибавила:

- Это все ничего не значит: я сделала еще более из любви к тебе.

Тогда она рассказала ему о своей измене.

- А, чудовище! - вскричал взбешенный Пьетро, бросаясь на нее и стараясь убить ее своими цепями.

Ему это удалось-бы, еслибы при первых криках не прибежал сторож. Он схватил Мисирилли.

- Вот тебе, чудовище, я не хочу ничем быть тебе обязанным,- сказал Мисирилли Ванине, бросая ей, на сколько позволяли цепи, драгоценности; и он поспешно удалился.

Ванина была совсем уничтожена. Она вернулась в Рим: и газеты объявляют об её замужестве с князем дон-Ливио Савелли.

Стендаль - Ванина Ванини (Vanina Vanini), читать текст

См. также Стендаль (Stendhal) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :