Письмо Белинского В. Г.
Переписка за год 1844 год.

248. Д. П. Иванову

СПб. 1844, апреля 12.

Наконец-то собрался я, любезный Дмитрий, отвечать тебе. Вот уж подлинно спустя лето в лес по малину; но что мне с собою делать? Первое письмо твое1 повергло меня в такую апатию, что я махнул рукою на всё и проклял мое дворянство, которое пришлось мне солонее и хуже всякого мещанства, но которым тем не менее я всё-таки еще не пользуюсь и едва ли буду когда пользоваться. Писать к дворянскому предводителю Никифорову да как и по какому праву стану я писать к человеку, которого совсем не знаю? И о чем буду я просить его? Если мое дело законное, он и без моей просьбы должен за честь себе поставить сделать его; если оно не законно, как же буду я просить его сделать для меня то, чего он не должен делать? И что я ему, что он для меня должен делать то, чего не должен делать? Чувствую сам, что всё это вздор, но что ж мне делать с моим характером, который таков, что теряется и дрожит среди наших общественных условий? Потом, обещать Волкову помещение его сочинения в "Отечественных записках" было бы с моей стороны явным надувательством, тем более что это помещение от меня нисколько не зависит. Я сотрудник, работник в журнале, но отнюдь не издатель и не распорядитель этого журнала. Мое мнение иногда может иметь вес в редакции, но мнение прямое и честное; а всякого другого у меня недостанет ни охоты, ни духу высказать вследствие каких-нибудь не касающихся до журнала расчетов. Впрочем, всё это ты сам хорошо понимаешь, как то и видно из твоего письма. Вот почему я пришел в такую апатию в отношении к моему злополучному дворянству, что никак не мог принудить себя взяться за перо, чтобы отвечать тебе.

Через месяц времени после первого письма твоего приехал в Питер один хороший мой знакомый, Алексей Алексеевич Тучков, уездный предводитель дворянства в Инзаре,2 кажется, стало быть, нам с тобою земляк до губернии. Я сообщил ему мое горе, и он сказал, что это вздор, потому что он хорошо знает и Никифорова, и Волкова, и всех, и что ему ничего не будет стоить попросить всех, кого нужно, не опасаясь получить отказ. Я было воскрес. Но лишь уехал Тучков, как я получил твое второе письмо,3 которое совсем положило меня влоск. Что это за герольдия, где она на небесах или в Америке, когда поступит в нее мое дело, что мне тут делать ничего не знаю, хоть зарежь.4 Вот всё, что могу тебе сказать об этом несчастном деле. Много и премного благодарен Петру Петровичу и Николаю Петровичу они сделали всё, что имели доброту и снисхождение взять на себя и что в их силах и возможности было сделать. О тебе нечего и говорить: мне с тобою век не разблагодариться, потому что за услуги и одолжения еще можно отблагодариваться, а за расположение, любовь и дружбу нельзя. Во всем остальном, касающемся до моего дворянства, приходится возложить упование на аллаха.

Ты, конечно, слышал, что я женился и, верно, знаешь (от Галахова) на ком, стало быть, об этом нечего и распространяться. Заочные знакомства и поклоны не иное что, как китайские церемонии, которые и смешны и скучны: поэтому и не почитаю за нужное посылать тебе и жене твоей поклонов и приветствий от моей жены. Если бы случай свел тебя и твою жену с моею, я уверен, что она так же бы полюбила вас, как и вы ее; а до тех пор вы для нее, а она для вас образы без лиц. Я держусь того мнения (и уверен, что ты будешь в этом согласен со мною), что любить или не любить можно только того, кого видишь, слышишь и знаешь. Вот почему я не счел (следуя китайским обычаям) за нужное и важное разослать родственникам и приятелям циркуляры с уведомлением о вожделенном вступлении в законный брак. Я думаю, что это дело важно для одного меня. Конечно, ты принял бы в нем самое дружеское участие, если бы мы жили в одном городе, но как мы живем далеко друг от друга, то нечего об этом и толковать. Если тебя интересуют подробности насчет моей жены, обратись к Галахову он давно ее знает, и знает хорошо. О сем событии извести своих стариков.

Жаль, что я собрался писать к тебе именно в такое время, когда у меня дела по горло; а то надо бы мне отписать к Петру Петровичу и просить его, ради всего святого, войти в положение бедного Никанора и подвигнуть (если есть к этому какая-нибудь возможность) брата Константина выслать Никанору послужной список нашего отца: у бедного от этого вся служба идет не в службу. Бог судья Константину, а он поступает с Никанором не по-братски, да и не по-человечески. Вся надежда на Петра Петровича. Попроси его, а я как-нибудь и сам соберусь к нему написать. Адресовать бумагу можно в штаб Грузинского гренадерского полка, в Тифлис. Хотя Никанор перешел в действующий полк (что мне очень в нем понравилось, как признак бодрости, души и сердца), но из Тифлиса перешлет начальство, куда следует.

Очень рад, что место в Воспитательном доме поправило твои обстоятельства. Желаю тебе всяких успехов. Леоноре Яковлевне низко кланяюсь, ребятишек твоих целую всех, особенно моего любимца как бишь его вот имя-то и забыл (чего, брат, скоро свое собственное буду забывать), я бы готов был отнять его у тебя. Мой адрес: в доме Лопатина, на Невском проспекте, у Аничкина моста, No 47.

Алешу лобызаю и в нос и в переносицу. Хочется мне послать ему какую-нибудь картинку и потому приискиваю.

249. Т. А. БАКУНИНОЙ

5 декабря 1844 г. Петербург.

Я так виноват перед Вами, что у меня недостает духу и извиняться. Заставить Вас написать ко мне третье письмо, не получив ответа на два первые, это уже не просто невежество, а подлость.1 Что делать? Русский человек и мне приличнее обращаться с лошадьми, нежели с дамами. То болен (а я, действительно, с самого лета так болен, как еще никогда не бывал), то дела по горло, то не в духе, а главное проклятая журнальная работа этот источник моего нездоровья и физического и нравственного, то, наконец, и сам не знаю почему, но только не мог приняться за перо. С некоторого времени я со всеми таков в отношении к письмам. Но Вы так добры и, верно, простили меня, не дожидаясь извинений. Книгу я Вам послал, и Вы получили ее.2 Что касается до детского журнала, это такая комиссия, которая хоть кого так поставят в тупик. У нас два издания в этом роде "Библиотека для воспитания" (в Москве) Семена3 и "Звездочка" (в Питере) Ишимовой.4 Которое же из них лучше, спросите Вы? Оба хуже, отвечаю я Вам. "Библиотека" сначала пошла было не дурно; но теперь ею заправляет Шевырев с братиею, и из нее вышло пономарское издание. "Звездочка" всегда была дрянью. Так выбирайте сами. Если хотите "Библиотеку", так выпишите ее прямо из Москвы; если "Звездочку", то напишите ко мне. "Звездочка" издается вдвойне, одно отделение для детей малолетних, другое для детей повозрастное. Каждое отделение особенно стоит, с пересылкою, кажется, четыре рубля серебром, оба вместе, кажется, семь рублей серебром с пересылкою. Ваших денег у меня осталось, за вычетом за книгу, ее пересылку и за комиссию книгопродавцу, шесть рублей семьдесят пять копеек с денежкою серебром. Этого достаточно, если Вы захотите выписать и оба отделения "Звездочки". В таком случае, я думаю, лучше Вам выписывать ее на будущий 1845 год. Если решитесь так уведомьте, и с января Саша5 будет ежемесячно получать журнал.

Поздравляю Александру Александровну с замужеством,6 а Николая Александровича с дочерью.7 Я давно уже не имею никакого известия о его усах и очень рад, узнавши, что он сделался paler familiae. (отцом семейства (латин.). ) Теперь он настоящий помещик.

С глазами Тургенева было что-то вроде припадка, но без всяких дурных следствий. Здоровьем он, как Вам известно, не крепок; но это не мешает ему жить, т. е. ничего не делать и быть больше веселым, нежели скучным. Он теперь весь погружен в итальянскую оперу и, как все энтузиасты, очень мил и очень забавен.

Что касается до Ваших извинений, что Вы меня беспокоите Вашими поручениями, я чуть не заплакал от стыда, читая их: моим грубым молчанием я подал Вам основательную причину думать, что Ваши поручения могут мне быть в тягость. Делать нечего надо принять это, как заслуженное наказание.

Кланяюсь Вам и всем Вашим. Будьте здоровы и счастливы, особенно здоровы, потому что без здоровья невозможно и счастие. Прощайте, Татьяна Александровна, и не забывайте никогда не забывающего Вас и всегда преданного Вам

В. Белинского.

СПб. 1844, декабря 5.

250. И. С. Тургеневу -

Около 13 декабря 1844 г. Петербург.

И звезды вечные высоко над землею

Торжественно неслись в надменной тишине.

Что такое: надменная тишина? Великодушный кисель? Насупленные, седые, густые брови всё равно, но с одним из двух последних эпитетов стих ловчее и звучнее.

Стр. 12, стих 4: птица вспугнанная; в русском языке нет глагола вспугать, а есть глагол спугнуть; поставьте: птица спугнутая.

Стр. 20: обильной (?) матери людей; изысканно и темно.1 А между тем, что за чудная поэма, что за стихи! Нет правды ни на земле, ни в небесах, прав Сальери: талант дается гулякам праздным.2 В эту минуту, Тургенев, я и люблю Вас и зол на Вас...

Письмо Белинского В. Г. - Переписка за год 1844 год., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :