Чарльз Диккенс
«Посмертные записки Пиквикского Клуба. 01.»

"Посмертные записки Пиквикского Клуба. 01."

Часть первая.

Перев. Иринарха Введенскаго

Оглавление.

Глава I. Члены Пикквикского клуба

" II. Поездка первого дня и приключение первого вечера, с изображением последствий, ознаменовавших этот день и вечер

" III. Еще новый приятель. Повесть кочующего актера. Неприятная встреча

" IV. Еще новые друзья. Приглашение на дачу

" V. Мистер Пикквик упражняется в кучерском искусстве. Мистер Винкель пока-зывает удивительные опыты верховой езды

" VI. Старомодная игра в карты, стихотворение сельского пастора и новая повесть

" VII. На грех мастера нет; метил в ворону, попал в корову. Победоносная игра и некоторые другия чрезвычайно интересные подробности назидательного свойства

" VIII. Объясняет и доказывает известное положение, что "путь истинной любви не то, что железная дорога"

" IX. Изумительное открытие и погоня

" X. Чудное бескорыстие и некоторые другия весьма замечательные черты в характере м-ра Альфреда Джингля

" XI. Неожиданное путешествие и ученое открытие в недрах земли. Пасторский манускрипт

" XII. Весьма важная, образующая, так сказать, эпоху как в жизни м-ра Пикквика, так и во всей этой истории

" XIII. Брожение умов и волнение сердец в славном городе Итансвилле

" XIV. Веселая компания в "Павлине", и повесть кочующего торговца

" XV. Изображающая отчетливо и верно двух знатных особ, устроивших в своем чертоге общественный завтрак, где произошла неожиданная встреча, подавшая повод к началу другой главы

" XVI. Обильная разнообразными приключениями, многосложная, запутанная

" XVII. Объясняющая удовлетворительным образом, что ревматизм бывает иной раз источником вдохновения для человека с истинным талантом

" XVIII. Объясняющая вкратце два пункта; во-первых, могущество истерических припадков и, во-вторых, силу обстоятельств

" XIX. Веселое начало и печальный конец

" XX. Объясняющая знаменитую личность господ Додсона и Фогга и веселые забавы их конторщиков, с подробным описанием трогательного свидания между мистером Уэллером и почтенным его родителем, о котором уже давно не было ни слуху, ни духу

Замогильные записки Пикквикского клуба.

Глава I.

Члены Пикквикского клуба.

Густой мрак и непроницаемая тьма скрывала до сих пор от взоров публики первоначальную историю общественной карьеры бессмертного Пикквика; но мрак исчезнет и темнота мигом превратится в ослепительный блеск, если читатель благоволит бросить пытливый взгляд на следующее вступление в деловые отчеты Пикквикского клуба, которыми издатель этих "Записок" осмеливается начать свой подробнейший рапорт, представляя его на суд публики, как доказательство самого тщательного внимания и неутомимой усидчивости, с каковыми производились его изследования и разбирательства многосложных и разнообразных документов, вверенных его добросовестному труду.

"Мая двенадцатого, тысяча восемьсот двадцать седьмого года под председательством Джозефа Смиггерса, эсквайра, непременного вице-президента и члена Пикквикского клуба, следующия решения единодушно были приняты и утверждены:

"Во первых, члены клуба, в общем собрании, слушали, с чувствами единодушного удовольствия и единогласного одобрения, диссертацию, представленную высокородным и высокопочтенным Самуилом Пикквиком, главным президентом и членом Пикквикского клуба, под заглавием: "Умозрения относительно истока Гемстедских прудов, с некоторыми замечаниями касательно теории пискарей, обретающихся в оных прудах". Определено: изъявить вышереченному Самуилу Пикквику, главному президенту и члену, наичувствительную благодарность за его ученый труд.

"Во-вторых, общество глубоко сознает неисчислимые выгоды, могущия произойти для великого дела науки, как от вышеупомянутой диссертации, так равномерно и от неутомимых изследований высокопочтенного Самуила Пикквика, произведенных в предместьях великобританской столицы, именно: в Горнси, Гайгете, Брикстоне и Кемберуэлле. A посему общество единодушно полагает, что наука вообще и английское просвещение в частности неминуемо обогатятся безценными благодеяниями, буде сей ученый муж, продолжая свои путешествия и, следственно, постепенно расширяя круг своих наблюдений, занесет свои умозрительные и практические изследования в обширнейшую область человеческого ведения. На сем основании,

"В-третьих, общество, с благосклонным и пристальным вниманием, выслушало предложение вышеозначенного Самуила Пикквика и трех нижепоименованных пикквикистов - составить новую отрасль соединенных пикквикистов под титулом: "Корреспондентное общество Пикквикского клуба".

"Сие предложение принято и утверждено обществом во всей своей силе. И так,

" В-четвертых, Корреспондентное общество Пикквикского клуба будет от сего времени существовать на законном основании, и членами-корреспондентами согласно поименованы и утверждены: высокопочтенный Самуил Пикквик, главный президент и непременный член, Треси Топман - эсквайр и член Пикквикского клуба; Август Снодграс, таковой же эсквайр и член, и Натаниэль Винкель, равномерно эсквайр и постоянный член Пикквикского клуба.

"В-пятых, все сии члены-корреспонденты обязуются с этой поры доставлять Пикквикскому клубу, в Лондон, от времени до времени, подробнейшие и точнейшие отчеты о своих путешествиях и ученых изследованиях, со включением характеристических и типических наблюдений, к каковым могут подать достаточные поводы их приключения и разнообразные сношения с людьми в трех соединенных королевствах.

"В-шестых, общество единодушно утверждает благородный вызов господ членов-корреспондентов - совершать свои разнообразные путешествия на свой собственный счет, и Пикквикский клуб существующий в Лондоне, руководствуясь таковыми же благородными побуждениями, не назначает никакого определенного срока их ученым похождениям и возвращению в столицу. На сем основании,

"В-седьмых, решено с общего согласия: известить господ членов-корреспондентов, что они уполномочиваются уделять из собственных финансов требуемые суммы на пересылку в Лондон своих писем, бумаг, чемоданов, ящиков, и прочая. Таковое их предложение общество считает вполне достойным тех великих душ, из которых оное проистекло, a посему, в конце означенного заседания, единодушно определено: изъявить господам членам-корреспондентам совершеннейшую признательность и постоянное благоволение всего клуба".

Это мы выписали из протокола, составленного секретарем Пикквикского клуба. "Посторонний наблюдатель",- прибавляет тот же секретарь,- "быть может, ничего необычного не заметил бы в почтенной лысой голове и круглых очках, пристально устремленных на его секретарское лицо в продолжение чтения означенных постановлений и решений; но для тех, кто знал, что под этим челом работал гигантский мозг самого м-ра Пикквика, и что за этими стеклами моргали собственные лучезарные глаза ученого мужа - зрелище было бы интересное и назидательное в полном смысле слова. Великий человек, проследивший до самых истоков славные пруды Гемстеда и взволновавший ученый мир своею "Теориею пискарей", сидел спокойно и неподвижно, подобно глубоким водам широкого пруда в морозный день, или лучше, подобно пискарю, погруженному в его ученом кабинете на дно скудельного сосуда. Зрелище сделалось еще назидательнее и трогательнее, когда зала вдруг огласилась единодушным криком: "Пикквик! Пикквик!" и когда сей достославный муж медленными стопами взошел на виндзорское кресло, где так часто заседал он, и откуда теперь приготовился говорить свою речь к почтенным членам основанного им клуба. Трудно изобразить словами, какой возвышенный предмет для великого художника представляла эта умилительная и, вместе, торжественная сцена! Красноречивый Пикквик грациозно закинул одну руку за фалды своего фрака и махал другою в воздухе, усиливая таким образом и объясняя порывы своей пламенной декламации. Его возвышенное положение на президентском кресле открывало глазам собрания те узкие панталоны и штиблеты, которые на обыкновенном человеке прошли бы, вероятно, незамеченными, но которые теперь, облачая, так сказать, великого мужа, внушали невольное благоговение, М-р Пикквик окружен был людьми, решившимися добровольно разделить с ним опасности его путешествий, и которым судьба готовила завидную долю - принять участие в его знаменитости и славе. По правую сторону президентских кресел сидел м-р Треси Топман, восприимчивый и даже пламенный Топман, соединявший с мудростью и опытностью зрелых лет энтузиазм и пылкость юноши в одной из интереснейших и простительных слабостей человеческого сердца - любви. Время и съестные припасы здорового и питательного свойства значительно распространили объем его некогда романтической фигуры; черный шелковый жилет выставлялся вперед больше и больше, и золотая-часовая цепочка на его последних петлях уже совершенно исчезла из пределов зрения м-ра Топмана; но пылкая душа его устояла против всяких перемен, и благоговение к прекрасному полу было до сих пор её господствующею страстью. По левую сторону великого оратора заседал нежный поэт Снодгрась, и подле него - страстный охотник до звериной и птичьей ловли, м-р Винкель: первый был поэтически закутан в таинственную синюю бекешь с собачьим воротником, a последний героически рисовался в новом зеленом охотничьем сюртуке, пестром галстухе и туго натянутых штанах".

Речь м-ра Пикквика и также прения, возникшие по её поводу, внесены в деловые отчеты клуба. Все это имеет весьма близкое отношение к диспутам других ученых обществ, рассеянных по всем частям трех соединенных королевств; но так как всегда более или менее интересно следить за действиями великих людей, то мы, для удовольствия читателя, решились, основываясь на том же протоколе, представить здесь по крайней мере сущность этой речи президента.

"Господин Пикквик,- продолжает секретарь,- заметил прежде всего, что слава, какая бы ни была, вообще дорога и приятна для человеческого сердца. Так поэтическая слава дорога и любезна для сердца почтенного его друга м-ра Снодграса; слава побед и завоеваний равномерно дорога для его друга Топмана, a желание приобрести громкую известность во всех известных отраслях охоты, производимой в бесконечных сферах воздуха, воды, лесов и полей, бьется наисильнейшим образом в геройской груди его друга Винкеля. Что же касается до него, м-ра Пикквика, он, в свою очередь, откровенно сознается, что и на него также, более или менее, имеют влияние человеческие страсти, человеческие чувствования (громкие рукоплескания со стороны слушателей), быть может, даже человеческие слабости (зрители кричат: - "о, нет! нет""); но в том нет ни малейшего сомнения, что, если когда либо славолюбие пылало в его груди, то желание принести истинную и существенную пользу человеческому роду всегда потушало это пламя. Общее благо человечества всегда, так сказать, окрыляло все его мысли и чувства (громкие рукоплескания). Конечно, что и говорить, он чувствовал некоторое самодовольствие и даже гордость в своей душе, когда представил ученому свету свою "Теорию пискарейя - знаменитую или, быть может, совсем не знаменитую - это другой вопрос (голос из толпы - "знаменитую!" и громкое рукоплескание). Пожалуй, он охотно соглашался, в угождение закричавшему джентльмену, что его диссертация получила громкую и вполне заслуженную известность; но если бы даже слава "Теории пискарей" распространилась до самых крайних пределов известного мира, авторская гордость его была бы ничтожна в сравнении с тою гордостью, какую испытывает он в настоящую торжественную и решительную минуту своего бытия - он, Пикквик, окруженный знаменитейшими поборниками науки и просвещеннейшими ценителями заслуг, оказанных для неё скромными тружениками (громкие и единодушные рукоплескания). Да, спора нет, сам он, покамест, еще скромный и малоизвестный ("нет! нет!") жрец на этом поприще; однакож это отнюдь не мешает ему чувствовать, что он избран своими сочленами на великое дело чести, сопряженное со многими опасностями. Путешествие находится до сих пор в тревожном состоянии, и души кучеров еще не изследованы с догматической и критической точки зрения. Пусть почтенные сочлены обратят свой мысленный взор на сцены, почти ежедневно совершающиеся на больших дорогах. Дилижансы и почтовые кареты опрокидываются по всем возможным направлениям, лошади беснуются, лодки погибают в бурных волнах, паровые котлы трещат и лопаются (громкие рукоплескания; но один голос вскрикнул - "нет!"). Нет! (Рукоплескания). Кто же из вас, милостивые государи, решился так необдуманно закричать "нет!" (восторженные и громкие рукоплескания). Неужели это какой-нибудь тщеславный и несчастный торгаш, который, будучи снедаем завистью к ученым изследованиям и, быть может, незаслуженной славе его, м-ра Пикквика, решился, наконец, в своей неистовой и бессильной злобе, употребить этот низкий и презренный способ клеветы ...

"М-р Блоттон шумно встал со своего места и сказал: неужели достопочтенный пикквикист намекает на него? (между слушателями раздались крики: - "Тише! Президент! По местам! Да! Нет! Прочь его! Пусть говорит!" и прочая).

"Но все эти оглушительные восклицания отнюдь не смутили великой души великого человека. М-р Пикквик, с благородною откровенностью и смелостью, отвечал, что он точно имел в виду этого почтенного джентльмена. При этих словах, восторг и одушевление распространились по всей зале.

"М-р Блоттон сказал только, что он отвергает с глубочайшим презрением фальшивое обвинение достопочтеннейшего джентльмена, и что он, достопочтеннейший джентльмен, есть не иное что, как шарлатан первой руки (сильное волнение и крики: - "Тише! Тише! Президент! Порядок!").

"М-р Снодграс встал со своего места для возстановления порядка. Он взошел на президентское кресло (слушайте!) и желал знать прежде всего, неужели этот неприятный спор между двумя почтенными джентльменами будет продолжаться ? (слушайте, слушайте!).

"Президент был убежден, что почтенный сочлен возьмет назад свое нескромное выражение.

"М-р Блоттон, питая глубокое уважение к президенту, был, напротив, совершенно убежден, что он не намерен брать назад своих слов.

"Президент считал своею непременною обязанностью потребовать объяснение от почтенного джентльмена: в общем ли смысле употребил он выражение, сорвавшееся с его языка?

"М-р Блоттон поспешил удовлетворительно объяснить, что - отнюдь не в общем. Все, что говорить он, было им собственно сказано в пикквикском смысле слов и значений (слушайте, слушайте!). С своей стороны, ему приятно было, пользуясь этим случаем, признаться, что сам он, лично, питал глубочайшее уважение к достопочтенному джентльмену, и что он считал его шарлатаном исключительно и единственно с пикквикийской точки зрения (слушайте, слушайте!).

"М-р Пикквик, с своей стороны, был совершенно доволен благородным, чистосердечным и вполне удовлетворительным объяснением своего почтенного друга. Он убедительно просил также заметить и принять к надлежащему сведению, что его собственные выражения и объяснения были всецело запечатлены духом пикквикийским" (громкие и единодушные рукоплескания).

Так кончилась знаменитая речь и не менее знаменитые прения членов Пикквикского клуба. Это заседание сделалось источником плодовитых и самых благодетельных последствий. В оффициальных документах мы, к несчастию, не встретили тех фактов, с которыми читатель познакомится в следующей главе; но тем не менее мы смело ручаемся за их достоверность, потому что мы почерпнули их из писем и других подлинных манускриптов, заслуживающих всякого уважения.

Глава II.

Поездка первого дня и приключения первого вечера, с изображением последствий, ознаменовавших этот день и вечер.

Великолепное солнце, постоянный и аккуратнейший сотрудник человеческих дел и предприятий, озарило ярким светом утро тринадцатого мая тысяча восемьсот двадцать седьмого года. Вместе с первыми лучами солнца воспрянул от своего сна и м-р Самуил Пикквик, великое светило нравственного мира, будущий благодетель человечества, готовый озарить его своими благодетельными открытиями. Облачившись в халат, он открыл окно своей спальной и бросил глубокомысленный взгляд на мир земной. Гозуэлльская улица была под его ногами; Гозуэлльская улица тянулась по правую его сторону на весьма далекое пространство; Гозуэлльская улица простиралась и по левую сторону на такое же пространство; насупротив, через дорогу, пролегала та же Гозуэлльская улица.

- Увы! увы!- воскликнул м-р Пикквик,- как должны быть близоруки все эти философы, которые, ограничиваясь изследованием ближайших предметов, доступных для их зрения, не думают смотреть на высшие истины за пределами их тесного горизонта! Это все равно, если бы сам я решился всю свою жизнь сидеть y окна и смотреть на Гозуэлльскую улицу, не употребляя никаких усилий проникнуть в сокровенные области, окружающия ее со всех четырех сторон.

Развивая в своей душе эту прекрасную идею, м-р Пикквик с презрением сбросил с своих плеч халат, как символ неподвижности и лени, и принялся укладывать в чемодан свое платье. Великие люди, как известно, не любят церемониться с своим туалетом: потребовалось не больше полчаса для того, чтоб обриться, умыться, одеться, напиться кофе, и потом м-р Пикквик, захватив легкий чемодан под мышку и уложив телескоп в карман бекеши, отправился на улицу с записною книгой, готовою принять на свои листы дорожные впечатления и наблюдения великого человека. Скоро прибыл он на извозчичью биржу в Сен-мартинской улице, и громогласно закричал:

- Эй! Кабриолет!

- Готов, сэр, готов!- откликнулся хриплым басом какой-то странный субъект людской породы в сером байковом сюртуке, с медной бляхой и нумером вокруг шеи. Это был сторож при извозчичьих лошадях, достойный занять не последнее место в какой-нибудь коллекции редких вещей.- Кабриолет нумер первый, живей!- прибавил он во все горло, остановившись перед окнами дома весьма невзрачной наружности.

Первый нумер, оторванный от своего завтрака и первой трубки, брюзгливо вышел из харчевни и еще брюзгливее взвалил в свою колесницу чемодан ученого мужа. М-р Пикквик был в кабриолете.

- К Золотому Кресту, на Почтовый двор!- сказал м-р Пикквик.

- Стоило хлопотать из одного шиллинга, Томми,- проворчал извозчик, обращаясь к своему приятелю караульщику, когда экипаж двинулся с места.

- Сколько лет вашей лошади, мой друг?- спросил м-р Пикквик ласковым тоном, потирая нос серебряной монетой, заранее приготовленной для извозчика.

- Сорок два года, - отвечал тот, посматривая исподлобья на ученого мужа.

- Как? Неужели!- воскликнул м-р Пикквик и тут же раскрыл свою памятную книгу, чтоб записать этот достопамятный случай.

Извозчик, не задумавшись, повторил свое первое показание. М-р Пикквик записал: "Лошади извозчика, взятого мною с биржи, было сорок два года".

- A как долго она может ездить в упряжи за один раз?- спросил м-р Пикквик, продолжая делать свои дальнейшие изследования.

- Недели две или три, - отвечал извозчик.

- Недели!- повторил м-р Пикквик, вынимая опять из кармана свою книгу.

- Ну, да, мы гоняем ее сряду недели по три, и день, и ночь,- сказал извозчик холодным и брюзгливым тоном.- Живет она в Пентонвилле, но мы редко оставляем ее дома, за стойлом, потому что, как видите, она очень слаба.

- Слаба!- повторил ошеломленный м-р Пикквик, устремив неподвижный взгляд на медную бляху владельца чудной лошади.

- Видите ли, сэр как скоро мы ее выпрягаем, она тотчас же сваливается и падает на землю,- продолжал извозчик,- но когда мы держим ее в тесной и короткой упряжи, упасть ей уж никак нельзя через оглобли.

- Как же она бегает?

- Это не мудреная штука. Мы нарочно заказали для неё пару огромных колес: стоит ей только двинуться с места, колеса покатятся и напирают, так что уж ей нельзя не бежать. Иной раз даже трудно удержать ее, когда она разбежится.

Все это м-р Пикквик записал слово в слово, рассчитывая сообщить ученому комитету необыкновенный случай долговечности лошадей, под влиянием сильных, решительных мер и критических обстоятельств. Когда таким образом эта запись приведена была к вожделенному концу, чудодейственная лошадь остановилась y ворот Почтового двора. Кучер спрыгнул с козел, и м-р Пикквик благополучно вышел из кабриолета. Члены товарищи-корреспонденты, м-р Топман, м-р Снодграс и м-р Винкель, уже давно ожидавшие своего славного вождя, поспешили выйти к нему на встречу.

- Вот ваши деньги,- сказал м-р Пикквик, подавая шиллинг извозчику.

Легко представить изумление ученого мужа, когда вдруг загадочный владелец удивительной клячи бросил деньги на мостовую и выразил в энергических терминах непременное желание вступить в рукопашный бой с особой самого м-ра Пикквика.

- Вы с ума сошли!- воскликнул м-р Снодграс.

- Вы пьяны!- объявил м-р Винкель.

- Или и то, и другое!- подтвердил м-р Топман.

- Ну, ну, чорт вас побери!- забасил извозчик, принимая боевую позицию и геройски размахивая обоими кулаками.- Четверо на одного! Всех уберу!

- Великолепно, восхитительно!- заголосили десятка два извозчиков, обрадовавшихся случаю повеселиться на чужой счет.- Скорее к делу, Сам!

- Что тут за свалка, Сам?- спросил какой-то джентльмен в черном нанковом сюртуке.

- Да вот, сэр, этому карапузику зачем то понадобился мой нумер,- отвечал храбрый извозчик, указывая кулаком на м-ра Пикквика.

- Мне вовсе не нужен ваш нумер,- сказал изумленный м-р Пикквик.

- Зачем же вы его взяли?- спросил извозчик.

- Я не думал брать вашего нумера,- сказал м-р Пикквик с великим негодованием.

- Поверите ли, господа,- продолжал извозчик, обращаясь к толпе,- поверите ли вы, что этот молодец, усевшись в мой кабриолет, не только записал мой нумер, но и все, решительно все, что я говорил ему дорогой. Вот я с ним разделаюсь!

Луч света озарил мудрую голову м-ра Пикквика: дело шло о его записной книге.

- Неужто!- воскликнул какой-то долговязый верзила из толпы.

- Истинная правда!- отвечал извозчик.- Он вынудил меня насильно болтать с ним всякий вздор, и вот теперь привел троих свидетелей, чтоб подцепить меня на удочку. Уж я с ним разделаюсь посвойски, хоть бы пришлось мне месяцев шесть просидеть в тюрьме. Ну, ну, карапузик!

И, не давая времени одуматься своим четырем противникам, мужественный извозчик, с беззаботным пренебрежением к своей собственной личности, подскочил к м-ру Пикквику, сшиб с него шляпу и очки и, не останавливаясь на этих разрушениях, стал последовательно наносить удары: первый достался м-ру Пикквику в нос, второй ему же в грудь, третий - м-ру Снодграсу в глаз, четвертый пришелся как раз в самую нижнюю оконечность жилета м-ра Топмана. Затем яростный извозчик всею силою стремительно обрушился на м-ра Винкеля и поподчивал его полновесными ударами по различным местам джентльменского тела. На все эти подвиги ловкому Саму понадобилось не более пятишести секунд.

- Где констэбль?- проговорил м-р Снодграс.

- Под насос их, братцы!- прогорланил продавец горячих пирогов.

- Это не пройдет вам даром!- говорил, задыхаясь, м-р Пикквик.

- Шпионы!- рокотала толпа.

- Ну же, ну!- кричал раззадоренный извозчик, неистово размахивая обоими кулаками.

Как скоро всюду распространилась весть, что Пикквикисты - шпионы, зрители, не принимавшие до этой поры деятельного участия в ссоре, начали с жаром подкреплять и развивать замысловатое предложение горячаго пирожника, и Бог ведает, чем бы окончились личные обиды почтенным сочленам, еслиб вся эта суматоха не была прекращена совершенно неожиданным участием какого-то джентльмена, явившагося неизвестно как и откуда.

- Что тут за гвалт?- закричал довольно высокий и сухопарый молодой человек в зеленом фраке, обращаясь к м-ру Пикквику и пробиваясь сквозь толпу при сильном содействии своих локтей, задевавших по носам, затылкам и ушам многих почтенных особ.

- Шпионы!- как бы в ответ прошумела толпа.

- Вздор, мы вовсе не шпионы!- возразил м-р Пикквик таким искренним и вразумительным тоном, что не могло оставаться никакого сомнения, что почтенный джентльмен говорил истинную правду.

- Тогда объясните мне в чем дело!- проговорил молодой человек, обращаясь к м-ру Пикквику и подталкивая его легонько локтем, чем хотел ободрить дрожащего от гнева президента пикквикистов.

Ученый муж в коротких, но сильных и совершенно вразумительных выражениях объяснил молодому человеку весь ход дела.

- Ну, так идем со мной,- сказал зеленый фрак, увлекая насильно м-ра Пикквика и продолжая говорить во всю дорогу.- Нумер девятьсот двадцать четвертый! возьмите-ка свои деньги, и ступайте по добру по здорову домой... Почтенный джентльмен... Хорошо его знаю... Все вы ничего не понимаете... Сюда, сэр, сюда... Где ваши приятели?... Все вздор, ошибка, я вижу... Недоразумение... Мало ли что бывает... Задать ему перцу... Пусть раскусит... Несообразительный народ... Какие тут и мошенники, болваны!

И выстреливая таким образом подобными лаконическими сентенциями выразительного свойства, незнакомец быстро шел в общую залу конторы дилижансов, куда, плотно прижимаясь друг к другу, следовали за ним м-р Пикквик и его ученики.

- Эй, буфетчик!- проревел незнакомец, неистово дернув за колокольчик.- Стаканы для всей честной компании... коньяку и воды... Пунша горячаго, крепкого, сладкаго!- Живей... Глаз y вас поврежден, сэр!... Подать сырой говядины для джентльменского глаза... Живей!- Ничто так хорошо не излечивает синяков под глазами, как сырая говядина... Ха, ха, ха!

И, не думая останавливаться, чтоб перевести дух, незнакомец одним залпом выпил стакан пунша и уселся в креслах с таким комфортом, как будто ничего особенного не случилось.

Между тем как три путешественника рассыпались в благодарности своему новому знакомцу, м-р Пикквик, хранивший во всех случаях жизни невозмутимое спокойствие великой души, рассматривал на досуге его костюм и наружный вид. Был он среднего роста, но, при длинных ногах и сухопаром туловище, казался довольно высоким. Зеленый фрак его мог быть щегольским нарядом в те дни, когда в Лондоне была мода на узкие фалды, на манер ласточкиных крыльев: но в те времена, очевидно, украшал он особу более короткую, чем этот незнакомец, потому что облинялые и запачканные обшлага далеко не доходили до кисти его руки. Он был застегнут на все пуговицы до самого подбородка, и узкий фрак подвергался очевидной опасности разорваться на спине. Старый носовой платок, вместо галстуха, украшал его шею, где не было и следов рубашечного воротника. На черных его штанах, здесь и там, проглядывали светлые заплаты, обличавшие продолжительную службу этого костюма. Плотно прикрывая колени незнакомца, они туго прицеплялись штрипками к его дырявым башмакам, имея очевидное назначение скрывать от нескромных взоров его грязные, пожелтелые чулки, которые однакож резко бросались в глаза. Его длинные черные волосы пробивались косматыми прядями из под старой, измятой шляпы, и за обшлагами фрака виднелись голые оконечности его рук, украшенных изорванными и грязными перчатками. Он был худощав и бледен, при всем том физиономия его выражала решительную самоуверенность, самодовольство и значительную долю бесстыдства. Он весело потряхивал своей скомканной шляпой и неугомонно вертелся во все стороны, делая самые выразительные жесты.

Таков был человек, которого тщательно наблюдал в свои очки м-р Пикквик. Подражая своим приятелям, он тоже счел непременною обязанностью изъявить ему свою искреннюю благодарность в самых отборных и ученых выражениях.

- Нечего распространяться, сказано довольно,- отвечал незнакомец, делая энергический жест.- Ни слова больше ... но будь я вашим приятелем в зеленой куртке, чорт побери, я бы свихнул извозчику шею... Пирожник тоже свиная башка... Всех бы отправил к чорту на кулички ... как честный человек... Сволочь, трын трава!

В эту минуту вошел в залу кондуктор, и объявил, что рочестерский дилижанс готов отправиться в дорогу.

- Мой дилижанс?- воскликнул незнакомец, быстро вскочив со своего места.- Билет взят... сейчас ехать... Заплатите за коньяк... Мелких нет..... Крупные банковые билеты... Сдача y них скверная ... серебряные деньги истерты, что бирмингэмские пуговицы ... дрянь ... заплатите.

И он еще раз тряхнул на всю компанию своей скомканной шляпой.

Случилось, по воле судеб, что м-р Пикквик и трое его спутников тоже решились, с своей стороны, сделать город Рочестер первою своею станциею и первым предметом ученых наблюдений. Объявив об этом своему новому товарищу, они согласились, для удобнейшего сообщения друг другу взаимных мыслей и желаний, поместиться рядом на империале.

- Ну, поворачивайтесь!- сказал незнакомец, помогая м-ру Пикквику взобраться на верх дилижанса.- Живей!

- Ваша поклажа, сэр?- спросил кондуктор.

- Чья? Моя? Вот этот узелок, больше никакой поклажи,- отвечал незнакомец.- Весь багаж отправлен водой ... ящики, сундуки, коробки, баулы ... тяжело, демонски тяжело!

И с этими словами он засунул в карман небольшой узелок, где хранились рубашка и носовой платок.

- Головы, головы, берегите свои головы!- вскричал неумолкавший незнакомец, предостерегая пассажиров империала, когда дилижанс проезжал под сводами ворот почтового двора.- Страшное место ... демонская опасность... Случилось однажды ... пятеро детей ... мать, высокая леди, кушала бутерброды ... совсем забылась через арку ... тррр-тыррр ... дети оглядываются... голова y матери оторвана ... бутерброд в руках ... нечем больше есть ... сироты ... визг, крик - ужасно, ужасно!- Что, сэр, изволите смотреть на Уайтголль? прекрасное место ... не так ли?

- Я рассуждаю,- сказал м-р Пикквик,- о непостоянстве фортуны и коловратности человеческих деяний.

- Так, сэр, так! Сегодня шелк и бисер, a завтра куда еси девался человек? Философ, сэр?

- Психолог, сэр, скромный наблюдатель человеческой природы,- сказал м-р Пикквик.

- Так же как и я. Доброе дело... Человек любит философствовать, когда нечего есть. Поэт, сэр?

- Почтеннейший друг мой, м-р Снодграс, имеет сильный поэтический талант,- сказал м-р Пикквик.

- Не дурно сам пишу стихи,- отвечал незнакомец.- Поэма в десять тысяч стихов... Ямбы и хореи с дактилями и анапестами... Олимп... Великая битва... Марс поутру, ночью Аполлон... барабан и лира... Пою тебя, великий муж... Нет вдохновения - забежал в кондитерскую, и опять... Муза, Нептун, Морфей ... вдохновение шипит... Прекрасно!- Вы, сэр, не охотник ли?- вдруг спросил он, обращаясь к м-ру Винкелю.

- Да, я люблю охоту,- отвечал тот.

- Прекрасное занятие, сэр, бесподобное.- Собаки, сэр?

- Теперь нет,- отвечал м-р Винкель.

- A! Вы держали собак ... бесподобные животные ... твари смышленые ... чутье ... инстинкт... Была y меня отличная собака ... лягавая ... Понто, кличка ... Пошел однажды на чужое поле ... перелез ограду ... выстрелил ... бац ... свистнул - собака стоит как вкопанная ... свистнул опять ... Понто ... нейдет ... подманил к себе - Понто, Понто ... виляет хвостом и смотрит на столб ... взглянул - на столбе надпись: "Лесничему приказано бить и стрелять всех собак за этой оградой"... Удивительная собака ... безценная ... зоологический феномен.

- В самом деле, случай необыкновенный,- заметил м-р Пикквик.- Позвольте мне записать его?

- Извольте, сэр, извольте ... сотни чудных анекдотов насчет собак ... коллекция в классическом роде.- Красотка, сэр?- продолжал незнакомец, круто повернувшись к м-ру Треси Топману, бросавшему умильные взгляды на проходившую женщину.

- Очень мила,- заметил м-р Топман.

- Да ... смак есть... Английские девушки далеко не так хороши, как испанки... Благородные создания ... агатовые волосы ... черные глаза ... искрометистые ... блещут ... круглые формы ... Чудо, как хороши.

- Вы были в Испании, сэр?- спросил м-р Топман.

- Жил там ... очень долго.

- И много одержали побед, сэр?

- Побед? Тысячи! Дон Боларо Фиццгиг... Гранд, старик ... единственная дочь ... Донна Христина ... блистательная красавица ... влюбилась по уши ... ревнивый отец ... гордая испанка ... прекрасный англичанин ... Донна Христина в отчаянии ... приняла яд ... рвотного дали ... желудочный насос ... сделали операцию ... Старик Боларо вне себя ... согласился ... соединил наши руки ... потоки слез ... романическая история ... очень.

- Что-ж? Донна Христина теперь в Англии, сэр?- спросил м-р Топман, приведенный в восторженное состояние поэтическим изображением прелестей испанки.

- Умерла, сэр, умерла,- сказал незнакомец, приставив к глазам коротенький остаток носового коленкорового платка,- операция трудная ... не перенесла ... нежная комплекция ... погибла жертвой.

- A её отец?- спросил поэтический Снодгрась.

- Угрызение и бедствие,- отвечал незнакомец,- исчез внезапно ... молва по всему городу ... искали по всем местам ... с ног сбились ... без успеха ... городской фонтан на большой площади вдруг остановился ... прошли недели ... не брызжет ... работники принялись чистить ... выкачали воду ... хвать ... старик Боларо сидит в трубе ... окоченелый ... в правом сапоге бумага ... полная исповедь ... с отчаяния ... не мог пережить ... Вытащили его, фонтан забрызгал, заиграл ... Трагический элемент.

- Могу ли я, с вашего позволения, внести в свои записки эту трогательную историю?- спросил м-р Снодграс, проникнутый великим соболезнованием.

- Пишите, пишите! Пятьдесят новых историй в таком же роде, если угодно ... вулканические перевороты в моей жизни, странные, непостижимые ... Много видел, много испытал ... То ли еще будет ... Позволяю ... Пишите.

В таком духе продолжался разговор во всю дорогу. На станциях, где сменяли лошадей, ученые путешественники угощали своего приятеля коньяком и пивом, и он без умолка рассказывал им новые истории, запечатленные по большей части трагическим колоритом. В скором времени, записные книги господ Пикквика и Снодграса наполнились поэтическими и философическими описаниями чудесных приключений. Наконец дилижанс покатился по рочестерскому мосту, за которым возвышался древний католический монастырь.

- Великолепная развалина!- воскликнул м-р Август Снодграс, увлеченный поэтическим чувством при виде почтенного здания.

- Какая обильная жатва для антиквария!- провозгласил м-р Пикквик, приставляя зрительную трубу к своему правому глазу.

- А! прекрасное место!- заметил незнакомец,- груда кирпичей ... угрюмые стены ... мрачные своды ... темные углы ... развалившиеся лестницы ... старый собор ... душный запах ... пилигримы истерли ступени ... узкие саксонские двери ... Странные люди эти католические монахи ... исповедальни точно суфлерские будки в театрах ... Папа и главный казначей ... Эти образа ... Саркофаг ... древния легенды ... чудесные повествования ... источник национальных поэм ... вдохновение ... Превосходно!

И этот монолог беспрерывно продолжался до той поры, когда дилижанс подъехал, наконец, к воротам гостиницы "Золотого быка" на главной рочестерской улице.

- Вы здесь остановитесь, сэр?- спросил м-р Натаниэль Винкель.

- Я? Нет ... вам советую ... всего лучше ... хорошая гостиница ... отличные постели ... подле трактир Райта, дорого ... очень дорого ... полкроны за всякую мелочь ... плата увеличивается, если обедаете y приятелей ... странные люди.

М-р Винкель повернулся от м-ра Пикквика к м-ру Снодграсу, и от Снодграса к м-ру Топману: приятели перемигнулись, и утвердительно кивнули друг другу. М-р Пикквик обратился к незнакомцу:

- Вы оказали нам сегодня поутру весьма важную услугу, сэр,- сказал он,- позвольте покорнейше просить вас об одолжении разделить с нами скромный обед. Мне и приятелям моим было бы весьма приятно продолжить знакомство с человеком, который так много испытал и видел.

- Очень рад ... благодарю ... не смею советовать насчет блюд ... не забудьте грибов со сметаной и жареной курицы ... превосходно! В котором часу вы обедаете?

- A вот позвольте,- сказал м-р Пикквик, обращаясь к своему хронометру,- теперь скоро три. В пять часов вы свободны?

- Совершенно ... именно в пять часов ..! ни прежде, ни после. Дел бездна! До свидания!

Надев шапку набекрень, незнакомец слегка поклонился почтенным друзьям, взял узелок под мышку, свистнул, побежал и вскоре скрылся из вида.

- Много путешествовал и много видел, это ясно!- заметил м-р Пикквик.- Хорошо, что мы его пригласили.

- Как 6ы мне хотелось видеть его поэму!- сказал м-р Снодграс.

- Мне бы очень хотелось взглянуть на его собаку,- сказал м-р Винкель.

М-р Топман ничего не сказал и не заметил; но он размышлял в глубине души о донне Христине, гордом испанце, о фонтане, о бедствиях, о человеческой жестокости, и глаза его наполнились слезами.

Нумера взяты, постели осмотрены, обед заказан, и путешественники отправились осматривать город с его окрестностями.

Прочитав внимательно заметки м-ра Пикквика относительно четырех городов: Строда, Рочестера, Четема и Бромптона, мы нашли, что впечатление его, в существенных основаниях, ничем не отличается от наблюдений других путешественников, изображавших эти города. Представляем здесь в сокращении описание м-ра Пикквика.

"Главные произведения всех этих городов",- говорит Пикквик,- состоят, повидимому, из солдат, матросов, жидов, мела, раковин, устриц и корабельщиков. К статьям торговой промышленности преимущественно относятся: морские припасы, яблоки, сухари, свежая и соленая рыба, и устрицы. Улицы многолюдны и представляют живописный вид, оживленный особенно постоянным присутствием военных. Приятно истинному филантропу углубляться в наблюдения относительно беззаботной и веселой жизни военных, умеющих так удачно разнообразить свои развлечения и так незлобиво и невинно шутить над добродушными простаками из граждан. Военные вообще обладают изумительно веселым расположением духа. За два дня до моего приезда сюда один из таких шутников был грубо оскорблен в трактире. Буфетчица не захотела отпустить ему более ни одной рюмки водки; в отплату за это, он (скорее для забавы) выхватил свой штык и ранил девушку в плечо. И однакож, этот милый весельчак пришел в трактир на другой день, и сам же первый выразил свою готовность покончить дело миром и забыть неприятное приключение.

"Потребление табака в этих городах,- продолжает м-р Пикквик,- должно быть чрезвычайно велико, и табачный запах, распространяющийся по улицам, без сомнения, весьма приятен для особ, привыкших к трубке. Поверхностный наблюдатель сделал бы, вероятно, презрительный отзыв касательно грязи, которая тоже составляет здесь характеристическую принадлежность; но истинный философ, привыкший углубляться в самую сущность вещей, увидит, конечно, в этом обстоятельстве самое резкое и поразительное доказательство торговли и промышленности, обусловливающей народное благосостояние".

Ровно в пять часов явился незнакомец, и с его приходом начался обед. Дорожного узелка с ним больше не было; но в костюме его не произошло никаких перемен. Говорил он с таким же лаконическим красноречием, как прежде, и даже был, в некоторых случаях, гораздо красноречивее, хотя беседа его имела постоянно стенографический характер.

- Что это?- спросил он, когда человек принес первое блюдо.

- Селедки, сэр.

- Селедки, а! превосходная рыба! Отправляют в Лондон целыми бочками для публичных обедов. Рюмку вина, сэр?

- С большим удовольствием,- сказал м-р Пикквик.

И незнакомец, с необыкновенной быстротою, выпил рюмку сперва с ним, потом другую с м-ром Снодграсом, третью с м-ром Топманом, четвертую с м-ром Винкелем, и, наконец,- пятая рюмка залпом влилась в его горло за здоровье всей компании.

- Что тут y вас за суматоха?- спросил он, окончив эти вступительные тосты и обращаясь к трактирному слуге.- Я видел на лестницах ковры, лампы, зеркала.

- Это, сударь, приготовление к балу.

- Собрание будет, а?

- Нет, сэр. Это бал в пользу бедных.

- В этом городе должно быть много прекрасных женщин: как вы полагаете, сэр?- спросил м-р Топман.

- Блистательные красавицы ... всякому известно ... Кентское графство этим и славится ... яблоки, вишни, хмель и женщины! Рюмку вина, сэр?

- С большим удовольствием,- отвечал м-р Топман.

Незнакомец залпом опорожнил рюмку.

- Мне бы очень хотелось идти на бал,- сказал м-р Топман.

- Билет, сэр, можно получить в буфете за полугинею,- сказал услужливый лакей.

М-р Топман опять выразил живейшее желание присутствовать на филантропическом бале; но, не встретив никакого сочувствия в отуманенных взорах господ Пикквика и Снодграса, обратился с некоторою горячностью к портвейну и десерту, который только что поставили на стол. Лакей ушел, и путешественники остались одни, имея в виду приятную перспективу послеобеденной дружеской беседы.

- Прошу извинить,- сказал незнакомец.- Погода сегодня демонски жаркая ... передайте-ка сюда эту непочатую бутылку.

Незнакомец сряду выпил несколько рюмок за здравие всех вообще и каждого порознь. Наступили веселые минуты. Гость говорил без умолку, и пикквикисты слушали с неутомимым вниманием. М-р Топман с каждой минутой больше и больше распалялся желанием присутствовать на бале. Физиономия м-ра Пикквика пылала выражением всеобщей филантропии; м-р Винкель и м-р Снодграс чувствовали сильную наклонность ко сну.

- Эге, уж начинают!- воскликнул незнакомец.- Публика собирается ... скрипки настраиваются ... арфа звучит ... бал в разгаре.

В самом деле, через несколько минут звуки оркестра возвестили начало первой кадрили.

- Ох, как бы мне хотелось идти! - сказал опять м-р Топман.

- Да и мне,- сказал незнакомец,- чорт побери ... проклятая поклажа ... тюки, вьюки ... неприятная пересылка водой ... сиди тут - не в чем идти ... странно, странно!

Должно теперь заметить, что любовь к ближнему во всех возможных проявлениях и видах была первою заповедью для пикквикистов, и никто из них не отличался столько ревностным исполнением этой заповеди, как м-р Треси Топман. В деловые отчеты клуба внесено множество случаев, свидетельствующих неоспоримым образом, что этот джентльмен был до невероятности добр и милосерд к своим ближним.

- Мне было бы очень приятно,- сказал м-р Треси Топман,- снабдить вас приличным костюмом; но вы слишком тонки, между тем как я ...

- Толст как дистиллированный Бахус, э? Ха, ха, ха! Подайте-ка сюда бутылку.

Был ли м-р Топман приведен в справедливое негодование при этом слишком вольном и даже, так сказать, дерзком тоне, с каким незнакомец, без всяких предварительных церемоний, потребовал к себе вино, или, быть может, он оскорбился весьма неприличным сравнением своей, особы с дистиллированным Бахусом,- утвердительно сказать нельзя ни того, ни другого. Он передал вино, кашлянул два раза, и бросил на незнакомца суровый взгляд, давая ему заметить неуместность его поведения: оказалось, однакож, что веселый гость сохранил совершенное спокойствие духа под влиянием этого испытующего взгляда, и м-р Топман, убежденный в его невинности, мгновенно переменил гнев на милость. Он продолжал:

- Я хотел заметить, сэр, что фрак мой был бы для вас слишком широк; но вот костюм моего друга Винкеля, надеюсь, будет вам впору.

Незнакомец измерял метким глазом фигуру м-ра Винкеля, и черты лица его заблистали совершеннейшим удовольствием.

- Счастливая, бесподобная идея!- воскликнул он.- Приятель ваш - второй экземпляр меня самого!

М-р Топман погрузился на несколько минут в глубокую думу и потом бросил внимательный взгляд на почтенных сочленов. Вино уже оказало свое снотворное действие на м-ров Снодграса и Винкеля, и, повидимому, не подлежало сомнению, что даже чувства м-ра Пикквика подчинились успокоительному влиянию Бахуса. Достопочтенный муж постепенно перешел через все степени, которые обыкновенно предшествуют окончательной летаргии, производимой сытным обедом и его последствиями. От безотчетного веселья он спустился мало-помалу в пучину безотчетной грусти, и потом из пучины грусти взобрался опять на высоту веселья. Подобно газовому фонарю на улице, раздуваемому ветром сквозь узкое отверстие, он обнаружил на минуту неестественное сияние, и вдруг угас почти совершенно. Еще через несколько минут он вспыхнул ярким светом, и уже окончательно загас. Голова его опрокинулась на грудь, и удушливое сопенье, прерываемое по временам громким всхрапом, сделалось единственным признаком присутствия великого человека.

Искушение - быть на балу и ознакомиться наглядным образом с блистательною красотою женщин Кентского графства - сильнейшим образом действовало теперь на чувства м-ра Топмана. Искушение взять с собою веселаго гостя - было тоже очень сильно. Топман был чужой в этом месте и совсем не знал городских жителей, между тем как незнакомец жил, повидимому, в Рочестере с младенческих лет. М-р Винкель спал глубоким сном; будить его было бесполезно; по обыкновенному ходу вещей, он, как сноп, покатился бы на свою постель, еслиб удалось пробудить его от неестественного усыпления. М-р Топман был в нерешительном состоянии.

- Выпейте рюмку и передайте вино мне!- проговорил неутомимый гость.

М-р Топман повиновался инстинктивно, и последняя рюмка, оживив деятельность его духа, заставила его остановиться на определенном плане.

- Спальня Винкеля подле моей комнаты,- сказал м-р Топман.- В настоящем положении, разумеется, ему никак не растолкуешь, чего мы хотим; но я знаю, что в чемодане y него прекрасная фрачная пара платья. Можно, я думаю, распорядиться и без него: вы наденете его костюм, a потом, после бала, я опять могу уложить его вещи на свое место, так что он ничего не будет знать.

- Гениальная мысль!- воскликнул незнакомец.- Чудесный план ... странное положение, чорт побери ... четырнадцать фраков в дорожных ящиках... должен занимать чужой фрак... Неприятно!

- Надобно теперь купить билеты,- сказал м-р Топман.

- Разменивать соверен не стоит хлопот ... бросим жребий, кому платить ... Так, так ... вон она как юлит... женщина, блистательная женщина ... Вам платить,- говорил незнакомец,- когда брошенная монета катилась по столу. М-р Топман позвонил, заплатил за билеты и приказал подать свечи. Через четверть часа незнакомец уже рисовался в блистательном костюме м-ра Натаниэля Винкеля.

- Это новый форменный фрак,- сказал м-р Топман, когда незнакомец охорашивался перед зеркалом.- Он сшит в первый раз после изобретения формы для нашего клуба.

Говоря это, он рекомендовал гостю обратить внимание на большие вызолоченные пуговицы с портретом м-ра Пикквика и с буквами: П. К.

- Портрет этого старика?.. Хорошо, очень хорошо!- сказал незнакомец.- A что значат эти буквы: П. К.?.. Платье краденое, а?

М-р Топман пришел в сильное негодование и поспешил объяснить тайну девиза.

- Талия немного коротка,- говорил между тем незнакомец, повертываясь и кривляясь перед зеркалом.- Форма похожа на почтамтскую... фраки там наобум, без мерки ... Неисповедимые предопределения судьбы ... y всех малорослых людей длинные фраки... y великанов - короткие!.. Все навыворот в этом мире.

Когда, наконец, все приведено было в совершеннейший порядок, м-р Топман и его товарищ пошли наверх, в бальные залы.

- Ваши фамилии, сэр?- спросил швейцар.

М-р Треси Топман приготовился исчислить свои титулы; но незнакомец остановил его.

- Не нужно фамилий,- сказал он швейцару, и потом прошептал на ухо Топману,- не годится объявлять имен ... почтенные фамилии в своем кругу ... не могут произвести эффекта в публичных местах ... лучше инкогнито ... джентльмены из Лондона, знатные путешественники!

Дверь отворилась, и знатные путешественники вошли в залу.

То была широкая и длинная комната, освещенная восковыми свечами в хрустальных канделя брах. Скамейки, обитые малиновым бархатом, стояли по всем четырем сторонам. Музыканты живописной группой на хорах, и кадрили симметрически были расположены в два или три ряда танцующих пар. В смежной комнате стояли карточные столы, и две пары старух, с таким же числом почтенных джентльменов, уже сидели за вистом.

По окончании последней фигуры танцоры разошлись по зале. М-р Топман и его товарищ, стоя в углу, наблюдали собрание.

- Очаровательные женщины! - заметил м-р Топман.

- То ли еще будет!- отвечал незнакомец.- Теперь, покамест, мелюзга ... тузы не явились ... странная публика ... корабельные чиновники высшего разряда знать не хотят корабельных инженеров низшего разряда ... корабельные инженеры низшего разряда знать не хотят мелкого джентри ... мелкое джентри презирает купцов ...

- Не знаете ли, кто этот щуроглазый мальчуган с светлыми волосами и в фантастическом костюме?- спросил м-р Топман.

- Неважная птица... юнга девяносто седьмого экипажа... A вот достопочтенный Вильмот Снайп... знатная фамилия... богат как чорт... все знают.

- Сэр Томас Клоббер, леди Клоббер и девицы Клоббер!- забасил швейцар громовым голосом.

И по зале распространилось общее волнение, когда величественными стопами вошли: высокий джентльмен в синем фраке с светлыми пуговицами, высокая леди в голубом атласном платье и две молодые девицы в новомодных костюмах того же цвета.

- Главный начальник над портом ... важная особа,- шепнул незнакомец м-ру Топману, когда благотворительный комитет встречал сэра Томаса Клоббера и его превосходительное семейство.

Достопочтенный Вильмот Снайп и другие знатные джентльмены спешили принести дань глубокого благоговения девицам Клоббер. Сам сэр Томас Клоббер стоял среди залы, выпрямившись как стрела, и величественно озирал блестящее собрание.

- М-р Смити, м-с Смити и девицы Смити!- проревел опять швейцар.

- Что это за м-р Смити?- спросил м-р Треси Топман.

- Так себе... неважный чиновник... вздор,- отвечал незнакомец.

М-р Смити отвесил низкий поклон сэру Томасу Клобберу, который, в свою очередь, удостоил его легким наклонением головы. Леди Клоббер навела трубку на м-с Смити и её дочерей, между тем как м-с Смити гордо посматривала на какую-то другую м-с, не имевшую счастья принадлежать к чиновницам корабельной верфи.

- Полковник Болдер, м-с полковница Болдер и мисс Болдер!- докладывал швейцар.

- Начальник гарнизона,- сказал незнакомец в ответ на вопросительный взгляд м-ра Топмана.

М-с Болдер дружески раскланялась с девицами Клоббер; встреча между полковницею Болдер и леди Клоббер была ознаменована самыми искренними излияниями радостных чувств; полковник Болдер и сэр Томас Клоббер перенюхивались в табакерках друг y друга и продолжали стоять одиноко, как джентльмены, проникнутые благородным сознанием собственного превосходства перед всем, что их окружало.

Между тем как местные аристократы - Болдеры, Клобберы и Снайпы - поддерживали таким образом свое достоинство на верхнем конце залы, другие разряды провинциального общества подражали их примеру на противоположной стороне. Младшие офицеры девяносто седьмого полка присоединились к семействам корабельных инженеров. Жены и дочери гражданских чиновников составляли свою особую партию, окруженную молодыми людьми из того же круга. М-с Томлинсон, содержательница почтовой конторы, была, повидимому, избрана главою торгового сословия.

Самой заметной особой в своем кругу был один маленький и кругленький человечек с черными хохлами на висках и огромной лысиною на макушке, доктор девяносто седьмого полка, м-р Слеммер. Он нюхал табак из всех табакерок, без умолка болтал со всеми, смеялся, плясал, отпускал остроты, играл в вист, делал все и был везде. К этим многосложным и разнообразным занятиям маленький доктор прибавлял другое, чрезвычайно важное: он неутомимо ухаживал за маленькой пожилой вдовой в богатом платье и брилиантах, придававших её особе весьма значительную ценность.

Несколько времени м-р Топман и его товарищ безмолвно наблюдали маленького доктора и его интересную даму. Незнакомец прервал молчание:

- Груды золота... старуха... лекарь-фанфарон... спекуляция ... задать им перцу... идея недурная.

М-р Топман бросил вопросительный взгляд на его лицо.

- Стану волочиться за старухой,- сказал незнакомец.

- Кто она такая?- спросил м-р Топман.

- Не знаю... не видал ни разу... доктора прочь... увидим.

Приняв это решение, незнакомец перешел поперек залы, и, остановившись y камина, начал посматривать с почтительным и меланхолическим удивлением на жирные щеки пожилой леди. М-р Топман обомлел. Незнакомец делал быстрые успехи: маленький доктор начал танцовать с другой дамой - вдова уронила платок - незнакомец поднял, подал - улыбка, поклон, книксен - разговор завязался. Еще несколько минут... два-три слова с распорядителем танцами... небольшая вступительная пантомима, и незнакомец занял свое место в кадрили с м-с Боджер.

Удивление м-ра Топмана, при этой чудной ловкости товарища, ровно ничего не значило в сравнении с глубоким изумлением доктора девяносто седьмого полка. Незнакомец молод, вдова самолюбива, внимание доктора отвергнуто, и счастливый соперник не обращает никакого внимания на его негодование. Доктор Слеммер остолбенел. Как? Неужели его, знаменитого врача девяносто седьмого полка, забыли и презрели в пользу человека, которого никто не видел прежде и которого никто не знает даже теперь! Вероятно ли это! Возможно ли? Да, чорт побери, очень возможно: они танцуют и любезничают. Как! Это что еще? Незнакомец рекомендует своего приятеля! Доктор Слеммер не верит глазам, но роковая истина должна быть допущена: м-с Боджер танцует с м-ром Треси Топманом - это не подлежит никакому сомнению. Вдовица перед самым носом доктора, полная одушевления и жизни, выделывает самые хитрые прыжки, то подбоченится, то подымет голову, и м-р Треси Топман рисуется перед ней с торжественным лицом. Непостижимо!

Терпеливо и молчаливо доктор медицины и хирургии переносит свою невзгоду, и с убийственным хладнокровием смотрит, как молодые люди пьют глинтвейн, подчивают конфектами своих дам, кокетничают, любезничают, улыбаются, смеются; но когда, наконец, незнакомец исчез, чтобы проводить м-с Боджер до её кареты, д-р Слеммер быстро вскочил с своего места, как ужаленный вепрь, и негодование, долго сдерживаемое, запылало ярким заревом на его щеках.

Незнакомец, между тем, проводив интересную вдову, снова появился в зале вместе с м-ром Топманом. Он говорил и смеялся от искреннего сердца. Доктор Слеммер свирепел, пыхтел, бесновался, жаждал крови своего врага.

- Сэр,- произнес он страшным голосом, подавая ему свою карточку,- имя мое - Слеммер, доктор Слеммер девяносто седьмого полка... в четемских казармах, сэр... вот мой адрес.

Больше ничего он не мот сказать; бешенство душило его.

- A!- проговорил незнакомец холодным тоном.- Учтивое внимание... Слеммер... Благодарю... теперь не болен... когда захвораю... д-р Слеммер... не забуду!

- Как? вы увертываетесь, милостивый государь?- говорил, задыхаясь, неистовствующий доктор.- Вы трус, негодяй, лжец!.. Вы - довольно ли вам этого? Дайте ваш адрес.

- О, глинтвейн, я вижу, слишком крепок!- воскликнул незнакомец вполголоса.- Не жалеют коньяка... очень глупо... лимонад гораздо лучше... жаркие комнаты... пожилые джентльмены... голова разболится ... не хорошо, не хорошо... очень.

И он отступил назад с невозмутимым спокойствием.

- Я знаю, сэр, вы остановились в этой гостинице,- сказал неумолимый доктор,- теперь вы пьяны; завтра обо мне услышите; я отыщу вас, отыщу!

- На улице, может-быть... дома я никогда не бываю.

Д-р Слеммер, сделав неистовое движение, нахлобучил шляпу и вышел из залы. М-р Топман и его товарищ пошли наверх в спальню невинного м-ра Винкеля, которому надлежало возвратить занятый костюм.

Этот джентльмен уже давно спал крепким сном; церемония размена павлиньих перьев была совершена очень скоро и спокойно. Приятели закусили и выпили на сон грядущий по нескольку стаканов вина. Незнакомец был разговорчив и весел; м-р Треси Топман, отуманенный глинтвейном, лафитом, восковыми свечами и белоснежными плечами рочестерских красавиц, был на седьмом небе и воображал себя первым счастливцем подлунного мира. Проводив своего товарища, м-р Топман, не без некоторых затруднений, отыскал отверстие в своем ночном колпаке и впихнул в него свою голову,- при чем опрокинул подсвечник и разбил остальную бутылку с портвейном. Наконец, после многих разнообразных эволюций, ему удалось кое-как добрести до своей постели, где он и погрузился в сладкий сон.

Поутру на другой день, ровно в семь часов, всеобъемлющая душа м-ра Пикквика была выведена из своего бессознательного положения громким стуком в дверь комнаты.

- Кто там?- спросил м-р Пикквик, вскакивая с постели.

- Чистильщик сапогов, сэр.

- Чего вам от меня нужно?

- Потрудитесь сказать сэр, какой джентльмен из вашего общества носит светло-синий фрак с золотыми пуговицами?

М-р Пикквик мигом догадался, что лакей взял, вероятно, чистить платье его товарища и забыл, кому оно принадлежит. Он отвечал:

- М-р Винкель, через две комнаты направо.

- Покорно благодарю.

Топман пил больше всех и спал богатырским сном; однакож громкий стук неугомонного лакея разбудил и его.

- Что там такое?

- Можно ли поговорить с м-ром Винкелем, сэр?- сказал слуга.

- Винкель! Винкель!- вскричал м-р Топман, приподнявшись с постели.

- Что!- отозвался слабый голос из соседней комнаты.

- Вас спрашивают... там... за дверью,- пробормотал полусонный Топман, повернувшись на другой бок.

- Спрашивают!- воскликнул Винкель, быстро вскакивая с постели, и набрасывая халат на свои плечи,- кто-ж бы это? Кому я понадобился в таком дальнем расстоянии от города?

- Какой-то джентльмен желает с вами переговорить,- сказал лакей, когда м-р Винкель отворил ему дверь,- джентльмен говорит, что он недолго вас задержит; но ему непременно надобно вас видеть.

- Странно, очень странно!- сказал м-р Винкель.- Где этот джентльмен?

- Он дожидается в кофейной комнате.

- Хорошо. Скажите, что сейчас приду.

Этим временем счастливый Топман погрузился опять в сладкий утренний сон.

М-р Винкель оделся на скорую руку и сошел вниз, в общую залу. Старуха и два лакея убирали посуду; какой-то офицер в мундире стоял y окна, спиною к дверям. Обернувшись при входе м-ра Винкеля, он поклонился ему довольно сухо и предложил слугам выйти.

- М-р Винкель, если не ошибаюсь?- сказал офицер, запирая дверь.

- Да, я Винкель; что вам угодно?

- Вы, конечно, не удивитесь, сэр, если услышите, что я пришел к вам по поручению моего друга, м-ра Слеммера, доктора девяносто седьмого полка.

- Доктора Слеммера?!

- Так точно. Доктор просил меня объявить вам, сэр, что вы вчера вечером изволили вести себя совсем не по джентльменски и что, следовательно, он считает себя в праве требовать удовлетворения.

Изумление м-ра Винкеля обрисовалось самыми красноречивыми знаками на его лице. Приятель доктора Слеммера продолжал:

- Друг мой, доктор Слеммер, твердо убежден, что вы были вчера слишком пьяны, и вероятно, сами не сознаете всей обширности обиды, нанесенной ему. Он поручил мне сказать, что если вы, как благородный человек, обнаружите готовность извиниться в своем поведении,- он согласен принять от вас удовлетворительное объяснение, которое вы потрудитесь написать под мою диктовку.

- Письменное объяснение!- воскликнул озадаченный м-р Винкель.

- Одно из двух: объяснение, или... вы понимаете?- сказал докторский приятель холодным тоном.

- Точно ли ко мне относится ваше поручение, сэр?- спросил м-р Винкель, безнадежно сбитый с толка необыкновенным предложением.

- Сам я не имел чести быть свидетелем вашего неприличного поступка,- отвечал, улыбаясь, загадочный джентльмен,- и вы отказались дать свой адрес доктору Слеммеру. По его поручению, надлежало мне разведать, кому принадлежит светло-синий фрак с вызолоченными пуговицами, портретом и буквами "П. К." друг мой хотел во что бы ни стало узнать вашу фамилию.

М-р Винкель остолбенел при этом подробном описании его костюма. Приятель доктора Слеммера продолжал:

- Из расспросов, мною сделанных, оказалось, что владелец светло-синего фрака с эмблематическими пуговицами прибыл в эту гостиницу вчера перед обедом с тремя другими джентльменами. Я немедленно послал узнать вашу фамилию, и теперь мне известно, что я имею честь говорить с м-ром Винкелем.

Если бы главная башня Рочестерского замка внезапно сдвинулась со своего места, и остановилась перед гостиницею "Золотого Быка", изумление Винкеля было бы ничтожным в сравнении с теми чувствами, которые теперь волновали его грудь. Первою его мыслью было, что, вероятно, фрак его украден.

- Позволите ли мне отлучиться на минуту?- сказал он.

- Сделайте милость.

М-р Винкель опрометью бросился наверх и раскрыл дрожащею рукою свой чемодан. Фрак лежал на своем обыкновенном месте, но был измят и немного запачкан: стало быть, его надевали прошлой ночью.

- Ну, да, дело очевидное, сообразил м-р Винкель, припоминая события вчерашнего дня,- вчера после обеда мне вздумалось гулять по здешним улицам: помню очень хорошо, как я закурил сигару и вышел со двора. Вероятно, я надел свой новый фрак, зашел куда-нибудь, и напроказил: пьяному море по колена! Вот и разделывайся теперь с каким-то доктором Слеммером! Неприятно, чорт побери, очень неприятно!

Сказав это, м-р Винкель поспешил воротиться в общую залу с мрачной решимостью принять вызов неустрашимого доктора Слеммера и мужественно покориться всем последствиям страшного поединка.

Многия обстоятельства имели влияние на геройскую решимость м-ра Винкеля, и прежде всего - репутация, которою он пользовался в клубе. До сих пор его считали образцом ловкости и искусства во всех делах, наступательных и оборонительных, где требовалось необыкновенное присутствие духа и вот, если теперь, при первом критическом случае, он обнаружит свою слабость, в глазах самого основателя знаменитого клуба, слава его затмится, и он пропал навсегда. Вдумываясь притом глубже в этот предмет, он сообразил, основываясь на многих случаях, что секунданты, вследствие обоюдного соглашения, редко заряжали пистолеты пулями, и всего чаще удавалось им примирять противников после холостых зарядов. Его секундантом, разумеется, будет м-р Снодграс. Если изобразить ему опасность живейшими и яркими красками, нет сомнения, этот джентльмен обо всем известит м-ра Пикквика, который, в свою очередь, не замедлит обратиться к местным властям, и, стало быть, покушение на убийство будет предотвращено.

Так рассуждал м-р Винкель, когда воротился в общую залу, и объявил свое согласие на вызов обиженного доктора.

- Не угодно ли вам отправить меня к вашему другу, чтоб я мот с ним условиться о времени и месте нашей встречи?- сказал офицер.

- Нет, это совсем не нужно,- возразил м-р Винкель,- мы это можем решить теперь же, и я не замедлю известить своего секунданта.

- В таком случае - сегодня вечером, на закате солнца: хорошо это будет?- спросил офицер беспечным тоном.

- Очень хорошо,- отвечал м-р Винкель, думая, напротив, что это - очень дурно.

- Знаете ли вы крепость Питта?

- Да, я видел ее вчера.

- Пройдя город, вы потрудитесь повернуть налево с большой дороги и обогнуть главный угол крепости; я буду ждать вас в безопасном месте, и дело, авось, устроится так, что никто нам не помешает.

- Это мы увидим!- думал м-р Винкель, бросая мужественный взгляд на секунданта своего противника.

- Больше, кажется, ничего не нужно?- сказал офицер.

- Ничего, я полагаю.

- Прощайте, сэр.

- Прощайте.

И офицер, насвистывая веселую песню, вышел из залы.

Завтрак наших героев, против обыкновения, был очень невесел. М-р Топман, после похождений вчерашней ночи, остался в постели; Снодграс, в глубине души, предавался поэтическим размышлениям, получившим на этот раз весьма угрюмый характер, и даже сам президент обнаруживал необыкновенную склонность к молчанию и содовой воде. М-р Винкель нетерпеливо выжидал удобного случая для объяснений, и случай скоро представился: он и м-р Снодграс отправились вдвоем на поэтическую прогулку, под предлогом обозрения достопримечательностей города.

- Снодграс,- начал м-р Винкель, когда они вышли за ворота,- Снодграс, любезный друг, могу ли я положиться на твою скромность?

Предложив этот вопрос, он был глубоко убежден, что любезный друг, при первой возможности, разболтает вверенную тайну. Поэты - народ болтливый, это всем известно; a Снодграс был великий поэт.

- Совершенно можешь,- отвечал м-р Снодграс,- хочешь, я дам клятву...

- Нет, нет,- прервал м-р Винкель, пораженный страшной возможностью удержать на привязи поэтический язык своего приятеля - не клянись, мой друг, не клянись: это совсем не нужно.

М-р Снодграс медленно опустил руку, поднятую к небесам во изъявление готовности дать клятву.

- Мне нужна твоя помощь, любезный друг, в одном важном деле... в деле чести,- сказал м-р Винкель.

- И ты ее получишь - вот тебе моя рука!- отвечал восторженный поэг.

- У меня дуэль, Снодграс, дуэль на жизнь и смерть с м-ром Слеммером, доктором девяносто седьмого полка,- сказал мистер Винкель, желая представить свое дело в самом торжественном свете;- мы условились с его секундантом сойтись сегодня вечером, на закате солнца.

- Очень хорошо: я буду твоим секундантом.

Такая готовность со стороны приятеля несколько изумила дуэлиста. Чужая беда встречается, по большей части, с удивительным хладнокровием посторонними людьми: м-р Винкель выпустил из вида это обстоятельство, и судил о чувствованиях друга по биению своего собственного сердца.

- Последствия, мой друг, могут быть ужасны,- заметил м-р Винкель.

- Ну, этого нельзя сказать заранее,- отвечал поэтический Снодграс.

- Доктор, я полагаю, отличный стрелок.

- Очень может быть: все военные стреляют хорошо, но ведь и ты, авось, не дашь промаха в десяти шагах.

- Разумеется.

Снодграс был удивительно спокоен, и поэтическое лицо его, к великой досаде м-ра Винкеля, начинало выражать торжественную решимость. Надлежало сообщить разговору другой оборот.

- Любезный друг,- сказал м-р Винкель трогательным и дрожащим голосом, испустив глубочайший вздох из своей груди и устремив свой взор к небесам,- любезный друг, если роковая пуля сразит мое сердце, и я бездыханен упаду к ногам своего безжалостного противника, ты должен принять на себя священную обязанность известить обо всем моего отца: скажи, что я пал на поле чести, и вручи ему от меня мое последнее письмо.

Но и эта красноречивая выходка не имела вожделенного успеха: поэт, приведенный в трогательное умиление, изъявил готовность составить обо всем подробнейший рапорт, и лично вручить печальное письмо отцу убитого друга.

- Но если я паду,- продолжал м-р Винкель,- или если доктор Слеммер падет от моих рук, ты неизбежно в том и другом случае сам будешь замешан в это дело, как свидетель преступления, и можешь подвергнуться большим неприятностям. Об этом я не могу подумать без содрогания.

При этом маневре м-р Снодграс задрожал и побледнел, но, руководимый чувством бескорыстной дружбы, скоро оправился от своего волнения и отвечал твердым голосом:

- Что делать! Неприятности не легко перенести, но для друга я готов в огонь и воду.

М-р Винкель внутренно посылал к чорту эту бескорыстную дружбу, и отчаяние сильно овладело его душой, когда они продолжали таким образом гулять по улицам города. Он ухватился за последнее средство:

- Снодграс!- вскричал он вдруг, останавливаясь среди дороги и с жаром ухватясь за руку своего приятеля,- ты уж, пожалуйста, не компрометируй меня в этом деле, не извещай об этом полицию, не обращайся к местным властям с просьбой посадить под арест меня и м-ра Слеммера, доктора девяносто седьмого полка, который живет теперь в Четемских казармах, недалеко от крепостного вала. Другой бы на твоем месте принял все возможные меры для предотвращения этой дуэли, мой друг.

- Ни за что в свете!- воскликнул м-р Снодграс с величайшим энтузиазмом.

Прощай, последняя надежда! Благодаря услужливости своего друга, м-р Винкель принужден сделаться одушевленной мишенью для смертоносного выстрела какого-то злодея, которого он не видал и в глаза! Холодный пот заструился по его лбу.

Покончив таким образом эти предварительные объяснения, друзья наши купили пистолеты с достаточным количеством пороха и пуль и поспешили воротиться в гостиницу "Золотого Быка". Все остальное время м-р Винкель горевал о своей судьбе, между тем как приятель его усердно занимался приведением в исправное состояние смертоносных орудий.

Наступил вечер, холодный и туманный. Не дожидаясь сумерек, пикквикисты поспешили отправиться на поле чести. М-р Винкель, для избежания посторонних наблюдений, завернулся в огромную шинель; м-р Снодграс тащил под своими полами смертоносные орудия.

- Все ли ты взял?- спросил м-р Винкель взволнованным тоном.

- Все, кажется,- отвечал м-р Снодграс,- я принял меры, чтоб можно было сделать несколько зарядов, на случай промаха или осечки. В этом ящике четверть фунта пороха; пули завернуты в двух нумерах здешней газеты.

Такое выражение дружеского чувства заслуживало, конечно, самой высшей благодарности; но м-р Винкель молчал, вероятно, от избытка душевного волнения. Он шел довольно медленно за спиною своего друга.

- Мы придем как раз в пору,- сказал м-р Снодграс, когда они были за городской заставой,- солнце только что начинало закатываться.

"Так, вероятно, закатится и последний час моей жизни!" думал м-р Винкель, бросая болезненный взгляд на заходящее светило.- Вот и секундант! воскликнул он с замиранием сердца, сделав несколько шагов.

- Где?- сказал м-р Снодграс.

- Вон там джентльмен в синей шинели.

М-р Снодграс посмотрел вперед, по указанию своего друга, и заметил довольно рослую фигуру в синем плаще. Офицер махнул рукой и повернул за угол крепости; пикквикисты последовали за ним.

Вечер казался удивительно печальным; заунывный ветер пробегал по опустелому пространству, как гигант, кликавший свою собаку пронзительным свистом. Плаксивая природа сообщила мрачный колорит чувствованиям м-ра Винкеля. Ров, окружавший крепость, казался ему колоссальной могилой, где скоро будут погребены его грешные кости.

Между тем офицер, свернув с главной тропинки, быстро перескочил за ограду уединенного поля, назначенного местом дуэли. Пикквикисты последовали его примеру, и м-р Снодграс с удовольствием заметил, что нельзя было выбрать места безопаснее и удобнее для кровавых похождений. Два джентльмена дожидались за оградой: один маленький и круглый человек с черными волосами; другой - статный мужчина в байковом сюртуке, сидевший с большим комфортом на походном стуле.

- Это должны быть доктор Слеммер и хирург, взятый для перевязки ран,- сказал м-р Снодграс,- ободрись, мой друг, и выпей водки.

М-р Винкель схватил поданную бутылку и с наслаждением втянул в себя несколько тысяч капель живительной влаги.

- Мой друг, сэр,- м-р Снордграс,- сказал м-р Винкель, когда к нему подошел офицер.

Докторский секундант сделал учтивый поклон и вынул ящик, такой же, как y Снодграса.

- Кажется, нам не о чем говорить,- заметил он холодным тоном, открывая ящик,- друг ваш уклонился от всяких извинений.

- Не о чем, я думаю,- сказал м-р Снодграс, начинавший чувствовать некоторую неловкость, при виде окончательных приготовлений.

- Угодно вам отмерять шаги?- сказал офицер.

- Извольте,- отвечал м-р Снодграс.

Дистанция, к общему удовольствию, была измерена правильно и скоро, и предварительные условия заключены.

- Мои пистолеты, я думаю, будут понадежнее ваших,- сказал расторопный секундант доктора девяносто седьмого полка.- Вы видели, как я заряжал: угодно вам осмотреть их?

- Нет, я совершенно на вас полагаюсь,- отвечал м-р Снодграс, довольный и счастливый тем, что его освободили от этой трудной операции: его понятия о заряжении смертоносных орудий были довольно сбивчивы и неопределенны.

- Стало быть, нам можно теперь поставить противников на барьер?- сказал офицер с величайшим хладнокровием, как будто действующия лица были для него пешками на шахматной доске - и он собирался играть.

- Конечно, можем,- отвечал м-р Снодграс.

Он готов был согласиться на всякое предложение, потому что ровно ничего не смыслил в этих делах. Офицер подошел к доктору Слеммеру; м-р Снодграс, машинально следуя его примеру, подошел к м-ру Винкелю.

- Все готово,- сказал он, подавая пистолет своему несчастному другу.- Давай мне свою шинель.

- Ты не забыл, милый друг, о письме к моему отцу?

- Нет, нет все будет исполнено. Ступай, подстрели его?

Легко сказать! Для бедного Винкеля это значило почти то же, еслиб рекомендовали ему схватить луну за рога. Совет очень хорош; но еще лучше, еслиб он знал, как выполнить его, не подставляя под пулю своего собственного лба! Как бы то ни было, он скинул шинель, и молча взял пистолет. Секунданты удалились от места действия; джентльмен на походном стуле последовал их примеру, и противники медленными шагами начали приближаться друг к другу.

М-р Винкель имел чрезвычайно нежное сердце, и любовь к ближнему составляла благороднейшую черту его характера. Мысль о предстоящем убийстве была, без сомнения, единственною причиною, заставившею его крепко зажмурить глаза, когда он остановился на барьере: это помешало ему разглядеть необыкновенные и загадочные поступки своего противника. Доктор Слеммер вздрогнул, обомлел, вытаращил глаза, протер их, вытаращил опять и, наконец, закричал громовым голосом:

- Стой! Стой!

Офицер и м-р Снодграс немедленно бросились к нему.

- Что это значит?- воскликнул доктор Слеммер.- Это не тот.

- Не тот!- воскликнул докторский секундант.

- Не тот!- подхватил м-р Снодграс.

- Не тот!- воскликнул статный джентльмен с походным стулом в руке.

- Ну, да, я вам говорю,- продолжал доктор Слеммер,- это совсем не тот джентльмен, который обидел меня вчера на балу.

- Странно! очень странно!- заметил офицер.

- Конечно, странно!- повторил джентльмен с походным стулом.- Вам, господа секунданты, во избежание всяких недоразумений, надлежало прежде всего привести в известность, точно ли этот почтенный господин, стоящий теперь на барьере перед нашими глазами, действительно и несомненно есть тот самый неучтивый и наглый джентльмен, который вчера вечером имел непростительную неосторожность обидеть общего нашего друга, м-ра Слеммера, доктора девяносто седьмого полка. Таково мое мнение!

И, высказав эти слова с глубомысленным и таинственным видом, статный джентльмен снова уселся на свой походный стул, раскрыл табакерку, понюхал и посмотрел на секундантов с торжествующим лицом.

М-р Винкель широко открыл теперь свои глаза и с неизреченным удовольствием услышал, что враждебные действия, по воле неисповедимой судьбы, не будут иметь пагубных последствий. Мигом он смекнул, что в этом деле скрывалась какая-нибудь ошибка, и с быстротою молнии сообразил, что репутация его между сочленами Пикквикского клуба неизбежно получит значительное приращение, если он скроет настоящую причину, заставившую его принять вызов доктора Слеммера. Поэтому Винкель бодро выступил вперед и сказал:

- Да, я не тот, милостивые государи: чего вам от меня угодно? Знаю, что я не тот.

- Все равно, милостивый государь,- сказал джентльмен с походным стулом,- вы обидели доктора Слеммера принятием его вызова; и, стало-быть, дуэль немедленно должна состояться во всей силе и на прежнем основании.

- Погоди, Пайн,- сказал докторский секундант.- Отчего вы, сэр, не потрудились объясниться со мною сегодня поутру?

- Ну, да, отчего, сэр, отчего?- сказал скороговоркой джентльмен с походным стулом.

- Замолчи, пожалуйста, Пайн,- перебил офицер.- Могу ли я повторить свой вопрос, сэр?

- Очень можете,- отвечал м-р Винкель, имевший довольно времени сообразить и обдумать свой ответ.- Вы заподозрили, сэр, в пьянстве и неприличных поступках особу в таком костюме, который исключительно присвоен членам Пикквикского клуба. Я изобрел эту форму и я же первый имел честь сшить себе светло-голубой фрак с вызолоченными пуговицами, на которых изображен портрет достопочтенного нашего президента. Вы понимаете, что я обязан был всеми силами поддерживать честь этого мундира, и вот почему, сэр, без дальнейших расспросов я поспешил принять наш вызов.

- Сэр,- воскликнул маленький доктор, выступая вперед с протянутой рукой,- любезность ваша заслуживает уважения со стороны всякого благородного человека. Позвольте мне сказать, сэр, и доказать самым делом, что я высоко ценю ваше поведение и крайне сожалею, что имел несчастие потревожить вас этой встречей.

- Не извольте беспокоиться, - сказал м-р Винкель.

- Мне было бы очень приятно короче познакомиться с вами, сэр,- продолжал миньятюрный доктор.

- Мне также вы доставите величайшее наслаждение вашим знакомством,- отвечал м-р Винкель, радушно пожимая руку своему великодушному противнику.

Затем подпоручик Теппльтон (докторский секундант) и джентльмен с походным стулом попеременно подошли к нашему герою с изъявлением глубочайшего почтения и удостоились от него самых дружеских приветствий. М-р Снодграс безмолвно любовался этою поэтическою сценою, и душа его проникнута была благоговением к высокому подвигу неустрашимого друга.

- Теперь, я думаю, мы можем раскланяться,- сказал подпоручик Теппльтон.

- Разумеется,- прибавил доктор.

- Но, быть может, м-р Винкель чувствует себя обиженным, возразил с некоторой запальчивостью джентльмен с походным стулом,- по моему, он имеет полное право требовать удовлетворения.

М-р Винкель, с великим самоотвержением, объявил, что он не имеет никаких претензий.

- Но, быть может, секундант ваш обиделся некоторыми из моих замечаний при первой нашей встрече,- продолжал неугомонный джентльмен с походным стулом,- в таком случае мне будет приятно дать ему немедленное удовлетворение.

М-р Снодграс поспешил принести искреннюю благодарность за прекрасное предложение, которое, по его мнению, делало великую честь неустрашимости и благородству джентльмена с походным стулом. Затем оба секунданта уложили свои ящики, и компания двинулась с места в самом приятном и веселом расположении духа.

- Вы здесь надолго остановились?- спросил доктор Слеммер м-ра Винкеля, когда они перебрались за ограду.

- Послезавтра мы рассчитываем оставить ваш город,- был ответ.

- Мне было бы очень приятно видеть вас и вашего друга в своей квартире,- продолжал миньятюрный доктор.- Вы не заняты сегодня вечером?

- У нас тут друзья,- отвечал м-р Винкель,- и мне бы не хотелось расставаться с ними нынешнюю ночь. Не угодно ли вам самим навестить нас в гостинице "Золотого Быка"?

- С большйм удовольствием. В таком случае не будет поздно, если мы на полчаса завернем к вам в половине десятаго?

- О, нет, это совсем не поздно,- сказал м-р Винкель.- Я буду иметь честь представить вас почтенным членам нашего клуба, м-ру Пикквику и м-ру Топману.

- Это, без сомнения, доставит мне большое наслаждение,- отвечал доктор Слеммер, нисколько не подозревая, кто таков был м-р Топман.

- Так вы придете?- спросил м-р Снодграс.

- Непременно.

Этим временем они вышли на большую дорогу и после дружеских пожатий разошлись в разные стороны. Доктор Слеммер и приятели его отправились в Четемские казармы; м-р Винкель и неразлучный его друг воротились в свою гостиницу.

Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского Клуба. 01., читать текст

См. также Чарльз Диккенс (Charles Dickens) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :