Георг Ф. Борн
«Грешница и кающаяся. 9 часть.»

"Грешница и кающаяся. 9 часть."

- О, простите, великий масса, за ранний час, но необходима большая поспешность.

- Хорошо, но что же все-таки произошло, что ты так запыхался, а платье твое изорвано и в пыли? Присядь возле меня, сейчас тебе принесут чего-нибудь подкрепиться.

- О масса, я ничего так не желаю, как глотка холодной воды!

- Моро нравится мне своей воздержанностью,- сказал Эбергард,- таких, как ты, я редко встречал между черными, кроме моего Сандока!

Подойдя к столу, где стоял хрустальный графин с чистой водой, он наполнил стакан и подал негру.

- О великий масса, вы сами подносите стакан воды бедному Моро! Слишком много милости для бедного Моро! Впервые вода кажется мне такой вкусной.

И негр с жадностью опорожнил стакан.

- Рассказывай! - приказал князь.

- О, скверное известие, великий масса,- начал Моро, и глаза его при одном воспоминании о случившемся дико засверкали: - Сандок пойман!

- Как! - воскликнул Эбергард.- Мой Сандок?! Каким образом? Ты знал его?

- Брат Сандок был в замке вместе со своим великим массой, тогда Моро и познакомился с Сандоком.

- Он что, оставил особняк?

- О, Моро виноват! Моро пришел вчера вечером и забрал Сандока с собой, чтобы наказать барона за его преступления.

- Впервые слышу об этом. Вы оба странные слуги! Какое вам дело до барона?

- Сандок озлоблен на барона, он хотел отомстить за маленького любимца массы.

- Гм! Но все-таки Сандок должен был посоветоваться со мной! - сказал Эбергард с легким упреком.

- Добрый брат Сандок думал, что великий масса не станет наказывать скверного барона!

- Кто знает?... Я думаю, что мера злодейств этого презренного человека уже переполнилась!

- О великий масса, вы слишком великодушны и благородны! Поэтому Сандок и Моро и решили наказать барона.

- Но разве вам не пришло в голову, что подобные действия противозаконны, и те, кто их совершил, в свою очередь понесут наказание?

- План был хорош! Сандок и Моро не были бы наказаны, если бы все удалось!

- Но в ловушку однако попали вы! Сандока, без сомнения, надежно упрятали?

- Еще как! - воскликнул негр.

- Тем не менее, закон не знает снисхождения. Преследуя преступника, вы сами воспользовались преступными методами, а теперь ищете моего заступничества? Но это невозможно: мы все равны перед лицом закона, и Сандок теперь может пострадать!

- Но Сандок захвачен не стражами закона, не полицией, а преступниками! - воскликнул Моро.- Его схватили сообщники барона!

Эбергард пристально взглянул на него.

- Расскажи по порядку, как это произошло,- сказал он.

- Сандок и Моро бежали за экипажем барона... догнали его...

- Где бежали, когда? Ты рассказываешь обо всем так, словно предполагаешь, что и я при этом присутствовал!

- В аллее Булонского леса, минувшей ночью! Барон возвращался из дворца графини, но поехал не в Париж, а в противоположную сторону. Сандок и Моро бежали все время за экипажем, а потом с обеих сторон вскочили на него...

- Вы поступили, как бандиты!

- И сейчас же были наказаны! Из кареты нас схватили за горло и стали душить...

- А вы думали, что барон один в экипаже?

- В том-то и дело! Но нас стали душить! Моро сильно сопротивлялся, сумел вырваться и упал в траву около дороги и спасся. А Сандок попал в плен! Этот человек с седоватой бородкой...

- Фукс...

- Он схватил Сандока и втащил в карету. Моро бежал за ними, но без оружия, в одиночку ничем не мог помочь брату Сандоку! Карета доехала до конца аллеи, и двое мужчин повели связанного Сандока за веревку на шее, как дикое животное, по берегу Сены. Моро крался за ними и видел, как они поднялись на корабль, а бедного Сандока бросили под палубу!

- Ты сможешь узнать этих людей и корабль, если увидишь их снова?

- О, Моро запомнил корабль и людей. Один из них с седой бородкой, другой без бороды, невысокого роста.

- Это они! - пробормотал Эбергард.- Не подлежит сомнению, что именно Фукс и Эдуард схватили Сандока и теперь удерживают его!

- О, бедный Сандок, может быть, уже мертв!

- Все было бы, иначе, если бы вы предоставили мне свести счеты с бароном,- сказал Эбергард, и тень досады скользнула по его челу.- Вам не следовало браться за это!

- Барон мог ускользнуть, он очень хитер...

- Конечно, без вас никто бы не узнал, что злодеи скрываются от правосудия на корабле. Но, теперь, надеюсь, им не удастся скрыться.

- О великий масса, только не заявляйте в полицию, прошу вас! Они придут с обыском, а гнездо окажется пустым и корабль отплывет! Лучше вы сами, великий масса, ночью нападете на них со своими верными слугами!

- Вы никак не можете забыть свое отечество, где на самоуправство власти смотрят сквозь пальцы... В одном ты прав: нужно соблюдать величайшую осторожность, чтобы не спугнуть их.

- В противном случае все будет кончено, несчастный Сандок погибнет!

- Это было бы для меня большой утратой. Сандок - добрая душа, и если в своем стремлении к справедливости и нарушил закон, то сделал это из лучших побуждений, и двигала им любовь ко мне и сочувствие к тому горю, которое все мы недавно пережили. Поэтому я готов употребить все усилия, чтобы его спасти, а двух злодеев передать в руки правосудия.

- Лучше самим с ними расправиться, великий масса, потому что они опять сумеют избежать ареста и снова начнут мстить!

- Возвращайся, Моро, в Сен-Клу, чтобы избежать наказания. Я сам обо всем позабочусь. Если ты мне понадобишься, я призову тебя. А это награда за твои старания.

Эбергард подал негру набитый золотом кошелек. Моро упал на колени и протянул к Эбергарду руки.

- Моро не заслужил награды! Моро охотно готов перенести любое наказание, если великий масса оставит его при себе и разрешит участвовать в ночных поисках!

- Ты странный человек,- сказал князь, благосклонно улыбаясь,- деньги, которые я тебе предложил, отвергаешь и лучшей наградой для себя считаешь участие в преследовании негодяев. Я правильно тебя понял?

- Это будет величайшей наградой для бедного Моро, если масса позволит ему остаться здесь и возьмет с собой на ночную охоту!

Эбергард поднял Моро. Императорский негр нравился ему своим чистосердечием.

- Хорошо, посмотрим. Можешь остаться. Надо все хорошенько обдумать. Покамест никому ни слова!

- О, Моро сделает все, что великий масса прикажет!

Эбергард надавил ногой серебряную пластинку на полу. Вдали послышался звон колокольчика, и в комнату тотчас вошел Мартин. Увидев негра из Сен-Клу, к тому же одного, без Сандока, он очень удивился, но виду не подал.

- Возьми этого негра на свое попечение, Мартин,- распорядился князь.- О его заслугах я сообщу тебе позже.

- О добрый Мартин! - разулыбался Моро широкоплечему гиганту, однако тот счел такое проявление чувств в присутствии своего господина неуместным и ограничился легким поклоном.

- Как, вы знакомы? - спросил удивленный Эбергард.

Мартин смутился, припомнив ночь, проведенную в Сен-Клу, и по обыкновению стал поглаживать темно-русую бороду, а негр пояснил:

- О, Моро хорошо знаком с Мартином через брата Сандока!

- Да, через Сандока,- подтвердил Мартин.

- В таком случае, ты будешь охотнее заботиться о своем знакомом. Никуда не отлучайтесь, вы оба понадобитесь мне еще до вечера. Прежде чем пойдешь к себе с Моро, прикажи шталмейстеру приготовить к двенадцати часам экипаж с шестью вороными!

Мартин вытаращил глаза.

Князь хотя и имел большую конюшню, способную соперничать даже с императорской, ездил обыкновенно парой. Зачем ему понадобился парадный экипаж, запряженный шестью арабскими скакунами?

Князь понял удивление Мартина.

- Чтобы не испытывать твоего любопытства,- сказал он с улыбкой старому слуге,- открою тебе, что я собираюсь ехать к императору. Кстати, мне понадобятся еще два лакея.

- Все будет в точности исполнено, господин Эбергард,- ответил Мартин, самодовольно улыбаясь,- все будет сверкать и блестеть, а шестерка вороных, черт возьми, это просто роскошь!

- Ты, я вижу, очень рад, что я еду к императору, и поступаешь в этом случае, как стареющая кокетка, стараясь нарядить меня получше, добрый мой старина!

- Это не первый и не последний император, к которому вы едете, господин Эбергард,- многозначительно возразил Мартин. Он дал знак негру следовать за собой и вышел из кабинета князя.

"Вот верный слуга, можно даже сказать - друг! - говорил про себя Эбергард.- В горе и в радости он не покидал меня, а в жизни это редко бывает. Я от души люблю его, старого доброго Мартина, с его "черт возьми", которое так часто и непроизвольно срывается у него с языка... Как он гордится тем, что я еду к императору; уверен, что он приготовит все необходимое для этой поездки с особым тщанием.

Его теперь, я знаю, одолевают сомнения относительно судьбы Сандока и моих планов. Потерпи немного, верная душа, ты скоро обо всем узнаешь! И поможешь мне раз и навсегда покончить с проделками этих преступников. Я буду строгим и неумолимым судьей! О, вы почувствуете тяжесть моей руки! Я надеялся обезвредить вас, послав на галеры, но вы пожертвовали жизнью двух людей для своего освобождения. Однако и этого вам показалось мало, кровопийцы! Вы отняли у меня юного Иоганна! Чаша моего терпения переполнилась, и горе вам, когда вы попадетесь в мои руки! Что не удалось полиции, несмотря на ее самопожертвование и труды, то удастся мне, а вы меня знаете! Еще недавно я предостерегал тебя, Фукс, я доказал тебе, что ты для меня не более чем детский мячик... Я дважды даровал тебе жизнь, теперь твой час пробил. И твой сообщник будет казнен, это последнее, чем я здесь займусь. Негодяй, связавшийся с Леоной, чтобы меня низвергнуть, жалкий человечек, лишенный чувства собственного достоинства, прибегающий для достижения своих целей к помощи каторжников, должен понести достойную кару за свои злодейства. Ему и графине не избежать своей судьбы, даже если моя рука и промахнулась бы! Погибель их предрешена, и да поможет мне Бог выявить их, обезвредить и этим помочь человечеству! В этом городе, давшем временный приют мне и моей дочери, я всецело занят ведением моего дела, направленного на благо человечества; если же результаты моих усилий слишком незначительны, то это объясняется не их тщетностью, а громадностью задачи, которую я поставил перед собой.

О, если бы каждый в своем кругу равным образом стремился к тому же, повсюду воцарились бы счастье и благоденствие, как в Монте-Веро, моем отечестве, куда я скоро должен возвратиться. Бог подвергнул меня тяжелым испытаниям, но вместе с тем явил мне свою безграничную любовь!..."

Эбергард готовился к поездке в Тюильрийский дворец. Он не надел ни мундира, ни блестящих регалий, но в цивильном костюме выглядел очень богатым частным лицом; только звезды, пожалованные некоторыми благосклонными к нему государями, украшали его широкую грудь.

Благородная осанка, спокойное, кроткое и красивое лицо украшали его более всего. Он отправлялся в парадном экипаже только для того, чтобы оказать императору должное уважение.

Он сел в карету, у которой почтительно застыли два лакея. Когда карета тронулась, они вскочили на запятки. Выехав за ворота, кучер дал волю застоявшимся лошадям...

Тюильрийский дворец, эта традиционная резиденция французских королей, претерпел по воле различных государей немало преобразований и перемен - впрочем, как и сам Париж.

Так, июльский король соорудил крепкие форты, Наполеон III расширил улицы, чтобы работой занять и успокоить народ; он уничтожил старые бульвары и создал новые, поражающие своим великолепием; был он и творцом того громадного здания, постройку которого замышлял еще Генрих IV, и, несмотря на колоссальные издержки, вызванные перепланировкой улиц и сносом домов, соединил оба дворца - Лувр и Тюильри - и создал бесподобное сооружение, один вид которого поражал своим великолепием.

Взору предстает целый ряд колонн, аркад, павильонов и исполинских статуй, образующих прекраснейший ансамбль, который простирается по обе стороны от триумфальных ворот. Особого удивления достойны аркады, окаймляющие дворцовые постройки и заполняющие промежутки между павильонами. Из всех архитектурных украшений более всего заметна разукрашенная буква N, изображенная на всех мраморных арках и в центре лаврового венка, изваянного над парадным входом.

Карета графа Монте-Веро подкатила к подъезду, по обеим сторонам которого на высоких пьедесталах стояли мраморные львы. Императорские гренадеры отдали князю честь. Спустя несколько минут Эбергард поднимался по мраморным ступеням лестницы в залы для адъютантов и камергеров. Император работал на первом этаже, в тех покоях, которые некогда занимала королева Мария-Антуанетта.

Наполеон III, этот невзрачный человек с желтым цветом лица, орлиным носом, черными усами и маленькой острой эспаньолкой, знал свое время и свой непостоянный народ - он знал, как управлять им и как легко подкупить его подарками. Император понимал, что народ прежде всего нужно занять, чтобы ему в голову не шли дурные мысли, и потому заботился о развлечениях, войнах и работе; это был опытный и умный человек, он улыбался при обстоятельствах, обескураживающих его предшественников; не слушая ничьих советов, никому не доверяя, держал он в руках своих бразды правления то слабее, то крепче - смотря по надобности.

Наполеон III любил работать в полном уединении. Адъютант доложил ему, что князь Монте-Веро просит аудиенции, император милостиво кивнул, и в следующую минуту Эбергард появился в дверях.

Император, не скоро привязывающийся к людям и недоверчивый ко всем без исключения, тем не менее, чувствовал особую привязанность к князю Монте-Веро. На поклон князя он ответил со свойственной ему любезностью, его желтое, обычно малоподвижное лицо осветилось улыбкой, все реже и реже появляющейся в последнее время. С Эбергардом он не виделся со времени охоты в Сен-Клу.

- Приветствую вас, князь,- сказал он.- Имейте в виду, что я считаю своей обязанностью вознаградить вас за потерю, понесенную по моей милости. Вы, вероятно, пришли сообщить мне, что виновники пойманы?

- Сир, я пришел испросить себе милости вашего величества,- твердо и спокойно отвечал Эбергард. - Должен заметить, что виновники этого злодейского убийства никогда не будут найдены агентами господина префекта полиции.

- Да, но это позор!

- Кроме того, сир, виновники, даже если и будут пойманы, всегда найдут способ избежать наказания.

- Вы напомнили мне о ла-рокетском происшествии, князь,- сказал Наполеон с видимым неудовольствием.- Я позабочусь о том, чтобы повторение подобных случайностей было невозможно!

- Простите за откровенность, сир, но это невыполнимо!

- Почему же, князь? Обер-инспектор тюрьмы Ла-Рокет, при котором случилось это происшествие, уже умер, другой чиновник заменил его.

- И этот умрет, сир!

- Как так? Я не понимаю вас. Вы полагаете, что ла-рокетский инспектор умер насильственной смертью?

- Господин д'Эпервье был отравлен!

- Не может быть! - проговорил Наполеон и, схватив со стола колокольчик, громко позвонил. Появился адъютант.- Пошлите сейчас же одного из камергеров к префекту полиции и прикажите немедленно эксгумировать тело покойного господина д'Эпервье, произвести вскрытие и исследовать, имеются ли признаки отравления... Я сам должен убедиться и расследовать это дело,- сказал он Эбергарду, когда адъютант вышел.

- Уверен, сир, что мои слова подтвердятся.

- Тогда мне придется сознаться, что вы, князь, знаете больше меня и лучше императорской полиции осведомлены в некоторых тонкостях! Но оставим пока это. Скажите, князь, вы, как и все люди, достойные зависти, имеете врагов?

- Наверное; но до тех пор, пока ненависть этих врагов направлена против меня лично, я не обращаю на них никакого внимания: они существуют для меня только тогда, когда, с целью задеть меня, вредят людям, которых я люблю.

- Прекрасно и благородно, князь, но мне кажется, что ваше правило не всегда можно исполнить!

- Рано или поздно, сир, мои враги бывают наказаны - не мною, так Провидением. Когда же в роли судьи приходится выступать мне, приговор мой строг, но всегда справедлив. Так бывало в те времена, когда мои владения не находились в таком цветущем виде, как сейчас, и строгость эта шла только на пользу делу. Теперь положение выправилось, и мне очень редко приходится прибегать к наказанию!

- Завидная доля! - не мог не сказать Луи Наполеон, одобрительно глядя на князя, и то ли с тайной целью оскорбить или унизить его, то ли из чисто человеческого любопытства задал такой вопрос: - Я слышал, князь, что вы связаны таинственными узами с дамой, имя которой теперь у всех на устах; это графиня Понинская, чьи приемы в Ангулемском дворце славятся баснословной роскошью; правда ли это?

- Да, сир,- твердо и спокойно отвечал Эбергард,- эта дама была моей женой.

- Я удивлен, князь, и понятия не имел об этом. Графиня несколько дней назад испросила у меня аудиенцию и раскрыла мне некоторые странные обстоятельства своих семейных отношений; при этом она не скрывала глубокой ненависти к вам, из чего я и заключил, что между вами была какая-то связь. Берегитесь этой ненависти, князь! Графиня очень влиятельный человек, число ее приверженцев даже больше, чем я предполагал!

- Судьба моя сложилась так, что за долгие годы пребывания в Европе пути наши странным образом постоянно пересекались. Это тяжелая участь, сир, но я терпеливо переношу ее! Планы и стремления, приведшие меня во Францию, осуществлены; осталось только наказать тех, кто достоин наказания; свершив во благо человечества и эту миссию, я надеюсь в скором времени возвратиться в мои далекие, но прекрасные владения.

- Вы говорите, планы, приведшие вас сюда, удалось осуществить?

- С Божьей помощью удалось, сир!. Но кому из нас не остается чего-нибудь желать или о чем-нибудь сожалеть? Жизнь научила меня от многого отказываться, довольствоваться малым и благодарить Бога! С этими убеждениями я и возвращусь в отдаленную часть света, где нашел себе новую родину, и стану доживать свои грустные дни на той благословенной земле.

- И вас это удовлетворяет? - спросил Наполеон.

- Забота а счастье и довольстве ближних, насколько хватит сил и средств,- вот задача моей жизни и цель ее!

Наполеон сделался задумчивым и молчаливым.

- Очень странно,- проговорил он наконец,- это неслыханная борьба, она удивляет меня и интересует. Графиня Понинская всеми силами старается ввергнуть окружающих в бедствия и нищету; вы же, князь, жертвуете всем, чтобы каждый был доволен и счастлив! Я желаю вам успехов во всех ваших начинаниях и обещаю, что вы получите неограниченную власть наказывать и преследовать виновных, если подтвердится то, что вы мне только что сообщили. До свидания, князь!

Эбергард поклонился императору, пожал протянутую ему на прощанье руку и быстро направился к двери.

У портьеры он еще раз обернулся и поклонился Луи Наполеону, задумчиво глядевшему ему вслед.

Человек этот внушал уважение даже императору, в котором на минуту родилось желание следовать его примеру.

Но едва князь Монте-Веро скрылся, Луи Наполеон вернулся к прежнему строю мыслей и с иронической усмешкой сказал сам себе:

- Мечтания надо оставить в стороне, если хочешь царствовать.

На следующий день Эбергард получил бумагу, подписанную собственноручно императором и дававшую ему право изловить виновных и наказать их по всей строгости, потому что при медицинском освидетельствовании трупа господина д'Эпервье оказались, как и предсказывал князь, признаки отравления.

XXVII. МОЛИТВА БЕГЛЕЦА

Истратив все силы, чтобы освободиться из своей тюрьмы, и поняв тщетность этих попыток, Сандок терпеливо ожидал решения собственной участи. Он утешал себя надеждой, что Моро, которому наверняка удалось спастись, сообщил о его заточении князю, и теперь надо ждать помощи оттуда.

Трюмное помещение, в котором находился Сандок, было лишено отверстий, и тут царствовала такая темнота, что негр не мог различить, когда наступает день или ночь; по его расчетам выходило, что он здесь уже вторые сутки.

Рыжий Эде дважды подавал ему хлеб и воду через люк в потолке и тут же крепко запирал его за собой.

Сандок в сотый раз обыскивал свои карманы, но, кроме садового ножа, у него не было при себе никакого инструмента, которым можно было бы взломать темницу, да он и не знал, с которой стороны своей треугольной тюрьмы пробиваться на свободу, так как одна стенка, должно быть, вела вовнутрь корабля, а две другие, похоже, омывались Сеной.

Кроме того он не мог бежать, не отомстив сначала Фуксу и Рыжему Эде; он был исполнен такой злобы, что готов был пожертвовать своей жизнью, лишь бы ему удалось погубить обоих извергов!

Он раздумывал, каким образом ему может быть полезен садовый нож, и вдруг на палубе, над головой его послышались торопливые шаги взад и вперед. Сандок внимательно прислушался, но слов не разобрать было, хотя он узнал голос Фукса и другой, принадлежащий человеку, только что вошедшему на корабль,- то был голос ненавистного барона!

Негр беспокойно заерзал на месте. Что он мог сделать?

И вдруг глаза его мрачно засверкали: он решил привести в исполнение отчаянный план - просверлить в полу дыру и таким образом потопить корабль; он охотно жертвовал собой, чтобы погубить трех извергов, находившихся на корабле.

Быстро вынув из кармана садовый нож, он раскрыл его и приступил к работе, как вдруг ему подумалось, что негодяи, которых он собирался утопить, с легкостью спасутся, прыгнув с палубы в воду, так как берег в двух шагах, а он погибнет глупой мучительной смертью.

- Нет, это не годится! - сказал он себе.- Надо придумать лучший план! Надо услышать, о чем они говорят.

Негр вскочил с ножом в руке. До потолка дотянуться было невозможно, поэтому он решил просверлить дыру в боковой стене.

Сандок искусен и ловок в подобной работе, и ему легко удастся привести в исполнение задуманный план, решил он.

Через минуту он уже начал сверлить.

Лицо его осветилось дикой радостью, когда он увидел первый луч света; с удвоенной силой он принялся расширять отверстие и скоро мог уже видеть небо и воду. К счастью, отверстие пришлось на ту сторону корабля, с которой был виден берег. Отверстие уже величиной с талер, и надо быть крайне осторожным, чтобы никто не заметил его.

- Очень хорошо, очень хорошо! - сказал Сандок с радостью.

В тени деревьев он увидел экипаж барона, а тот в это время находился на корабле и разговаривал с Фуксом и Эде на палубе именно с той стороны, где подслушивал Сандок.

Негр приложил ухо к отверстию, и слова стали различимы

- Будьте покойны, дорогой барон,- услышал он голос Фукса,- мы готовы к подобным визитам. Если господин Монте-Веро удостоит нас своим посещением, то он будет принят нами, как подобает.

- Дела наши хуже, чем вы думаете,- сказал Шлеве, понизив голос,- я узнал от графини Понинской, что князь получил от императора право наказать всех нас по своему усмотрению - это после того, как в трупе обер-инспектора тюрьмы Ла-Рокет обнаружены признаки отравления!

- Я его не отравлял, но это все равно! То, что не удалось императору, не удастся и князю!

Голоса умолкли. Сандок глянул в отверстие и чуть не вскрикнул от радости, увидев вдали пыль от приближавшегося экипажа. Внутренний голос шепнул ему, что это спешит на выручку его повелитель.

- Вы, кажется, очень самоуверенны,- продолжал барон,- но позвольте вам заметить, что князь - человек с твердой волей! Если он станет вас преследовать, чтобы любой ценой освободить своего негра, тогда уже вам ускользнуть не удастся.

- Мы и об этом позаботились, дорогой барон,- отвечал Фукс- Если он станет нас преследовать и перевес будет на его стороне, тогда...

- Тогда что? Вы запнулись...

- Вы видите тот экипаж? - спросил вдруг Фукс.

- Клянусь всеми святыми, это он!

- Чего же вы испугались, господин барон? Да, это экипаж князя Монте-Веро, и вам придется невольно принять участие в нашей прогулке! Но не бойтесь, дорогой барон! На "Рекэне" вы будете в такой же безопасности, как и на суше. Отчаливайте! - приказал Фукс трем нанятым матросам, которые под руководством Рыжего Эде немедленно исполнили это приказание.- Мы хотим совершить маленькую прогулку вверх по Сене, поднимайте паруса! Вы полагаете, что ветер в другую сторону? Ничего страшного, пойдем не так быстро, только и всего.

- Да, но как же я возвращусь на берег? - вскричал барон.

- Я думаю, что такая прогулка будет вам приятнее, нежели встреча с князем, которой вам не удалось бы избежать на берегу. Положитесь на меня, и все будет хорошо.

- Пресвятая Дева, это же бегство!

- Если хотите - да! отвечал Фукс с замечательным спокойствием, тогда как судно находилось уже на середине реки, далеко от того места, куда должен был подъехать экипаж князя.

- Это он! - испуганно воскликнул барон.- Он найдет средства преследовать нас и на воде!

- Вы перебили меня, господин барон, так дослушайте же! - со странной улыбкой произнес Фукс.- Если князь пустится за нами и начнет догонять, в этом случае мы примем особые меры.

- Что вы имеете в виду? - насторожился барон.

- Внизу в трюме приготовлены пять бочек с порохом!

- Как, вы собираетесь...

- Взорвать "Рекэн"! Вы удивлены, господин барон?

- Но ведь тогда и мы погибнем! - чуть слышно проговорил Шлеве.

- Ну и что же, мой дорогой? Во всяком случае, взлететь на воздух гораздо почетнее, чем сложить голову на плахе!

Барон испуганно озирался по сторонам.

- Спустите лодку! - закричал он вдруг изо всех сил, бегая взад и вперед на палубе.- Я должен возвратиться на берег!

Фукс насмешливо захохотал.

- Вы требуете невозможного, барон! Кроме того не забывайте, что, высадившись на берег, вы тут же попадете в руки князя и его людей. Уверяю, что они не станут с вами церемониться! Утешьтесь мыслью, что князь, преследуя нас, тоже взлетит на воздух вместе с нами, стоит только бросить факел к пороховым бочкам!

- Если я сам погибну, мне решительно все равно, что будет с князем,- проговорил барон, в отчаянье ломая руки.

- Ай-ай, мой дорогой, я-то считал вас сильным и решительным человеком! - Фукс явно потешался над страхом барона.- Эй, натягивайте паруса! Темнота - наша союзница, она поможет нам уйти от преследования.

- Остановитесь, сейчас же остановитесь! - взывал барон, бегая по палубе.- Высадите меня, умоляю вас ради всех святых!

- Э, полноте! - посмеивался Фукс, желая испытать терпение барона.

Сандок, несмотря на то, что и ему грозила та же участь взлететь на воздух, злорадно хохотал, видя страх и отчаяние ненавистного ему барона.

- Старый злодей! - бормотал негр.- Как он боится за свою шкуру! Масса подъедет - и корабль вместе с Фуксом, Эде и Сандоком взлетит на воздух! Только масса не может взлететь! Масса должен быть спасен!

Сандок поминутно смотрел в проделанное им отверстие, но "Рекэн" удалился уже от места своей стоянки, и преследователей не было видно.

- О проклятые! - прошептал негр, скрежеща зубами, и принялся быстро увеличивать отверстие своим садовым ножом.- Надо во что бы то ни стало спасти массу!

О нем, кажется, совсем забыли. Никто больше не давал ему через люк хлеба и воды, что, впрочем, не особенно огорчало его, так как он мог сутками обходиться без еды и питья. Он продолжал свою работу, и через час дыра была уже так велика, что негр мог просунуть голову. И тут он заметил, что за ними на значительном расстоянии, видно, только недавно отчалив, следует какое-то суденышко. Наверняка, это был князь и его спутники.

- Боже,- прошептал Сандок,- они и понятия не имеют о грозящей им опасности!

Негр напряженно думал, каким образом спасти от гибели своего "массу", доброго Мартина и собрата Моро, которые наверняка находятся вместе с князем. А что если обождать, пока они приблизятся, и тогда закричать?

Это была рискованная затея. Во-первых, шум от движения судна заглушил бы его голос, а во-вторых, Фукс, заметив, что он пытается предупредить князя, не задумываясь убил бы его - ведь он нарочно сохранил ему жизнь только для того, чтобы использовать в качестве заложника.

Солнце тем временем скрылось за горизонтом, над рекой сгустились сумерки.

Сандок однако решил во что бы то ни стало спасти следующий за ними корабль. В голову его пришла новая мысль, и он с удвоенной энергией принялся расширять отверстие; работа эта была крайне утомительной, но сильная рука его не чувствовала усталости. Он решил расширить отверстие настолько, чтобы можно было пролезть в него. Одного лишь опасался негр: как бы на палубе не заметили его попытки раньше, чем ему удастся броситься в Сену.

Но, как бы то ни было, Сандок решил довести свой план до конца и не переставал резать садовым ножом крепкие корабельные доски.

"Рекэн" быстро скользил по воде, и Фукс, стоявший у руля, с удовлетворением отметил, что они далеко опередили преследовавший их корабль. Радовало его и то, что преследователь гораздо меньше "Рекэна".

Рыжий Эде, бывший за боцмана, и матросы исполняли свое дело с большим усердием, так как им было обещано хорошее вознаграждение; барон стоял у фальшборта и боязливо поглядывал то на берег, то на преследователей. Холодный пот выступил у него на лбу, он испытывал панический страх, вполне доказывающий все ничтожество этого трусливого негодяя.

У Шлеве всегда хватало настойчивости и силы воли привести в исполнение самые изощренные, полные дьявольской хитрости и злобы планы, но это при условии, что сам он находился в безопасности. Если же предстояла решительная схватка с сильным опытным противником, бароном овладевали растерянность и страх, которые он был не в состоянии скрыть даже перед своими соучастниками.

Барон только и думал теперь, что о бегстве. Он понимал, что если и удастся спастись при взрыве корабля, прыгнув в воду, то рук князя ему все равно не миновать, и тогда уж он получит по заслугам. Барон хорошо помнил, сколько зла причинил он князю и чего теперь заслуживает, и им овладел такой страх, что он окончательно утратил способность владеть собой.

Лихорадочно дрожа, весь покрытый холодным потом, он бессмысленно смотрел то на корабль с преследователями, то на мачты "Рекэна" и бегущую за бортом волну.

Ему оставалось только одно - броситься в воду и вплавь добираться к берегу, но плавать он не умел. К своему невыразимому ужасу он заметил, что расстояние между ними постепенно сокращается. Корабль князя, за рулем которого стоял старый моряк Мартин, шел быстрее.

В порыве отчаяния Шлеве сложил перед грудью руки и из уст его вырвались слова молитвы - быть может, первый раз в жизни он обратился к Богу и искал утешения и спасения в молитве!

Барон молился! Но к этому его побудило не благочестие, а растерянность и страх, всецело овладевшие им.

Если бы Фукс увидел молящегося Шлеве, он, вероятно, разразился бы хохотом, но все внимание каторжника было направлено на то, как уйти от преследователей.

- О-ля-ля! - заметил он Рыжему Эде.- Такая вот гонка по мне! Вывесить флаги в честь этой ночи и принести вино и оружие! Как только они приблизятся на расстояние выстрела, мы угостим их несколькими пилюлями! На этот раз преследование им не удастся, как удалось прошлый раз на море!

- Ну, что, князь,- добавил Рыжий Эде,- мы не забыли ваших любезных услуг, но еще не известно, чья возьмет - наша или ваша. Торопитесь продиктовать свое духовное завещание, князь, живым вы от нас не уйдете!

Высказавшись таким образом, Рыжий Эде быстро спустился в трюм, где подле пороховых бочек находились оружие и бочонок с вином. Он усердно перетащил все наверх и сложил к ногам Фукса пороховницы, пистолеты и ружья, принес стаканы и раскупорил бочку так быстро, что вино ручьем потекло по палубе.

- Сюда! - с дьявольским хохотом закричал Фукс матросам.- Подходите и пейте! Вино придает бодрости! Чокнемся, Эде, за погибель наших преследователей!

Фукс осушил свой стакан, а следом и Рыжий Эде, которому бодрость товарища придала мужество.

- Сотрем их с лица земли! - воскликнул он. - Пусть знают нас!

Он осушил стакан, налил еще, и матросы последовали его примеру.

Фукс то и дело наполнял всем стаканы. Лица у них раскраснелись, голоса стали громче, возгласы бессмысленнее. Бочонок с вином, оружие, темень вокруг - все это производило жуткое впечатление.

Прежде по берегу там и сям встречались большие и малые суденышки, теперь же "Рекэн" вышел на открытое пространство, имея позади себя только преследовавший его корабль.

Фукс находился в прекрасном расположении духа. Вино взбудоражило его, в таком состоянии ему ничего не стоило спокойно убить человека. Он выпил еще стакан, и малейшее опасение за собственную жизнь улетучилось из его хмельной головы.

Матросы, также повеселев от действия вина, громогласно провозглашали здравицы Фуксу.

Вдруг раздался звук, похожий на треск дерева. Несмотря на галдеж опьяневших матросов, Фукс, вполне сохранивший способность слышать, видеть и действовать, явственно различил его. Он схватил один из пистолетов и замер, прислушиваясь.

Звук повторился, где-то совсем рядом! Быстро окинув палубу взглядом, Фукс подошел к борту и посмотрел вниз, но ничего не увидел.

Рыжий Эде последовал его примеру, перегнулся через борт с другой стороны и вдруг закричал:

- Это негр! Проклятый негр собрался бежать!

Он увидел, что Сандок наполовину высунулся из какого-то отверстия в борту и намеревался броситься в воду, до которой ему было совсем близко.

Прежде чем Эде успел схватиться за пистолет, Фукс был уже у борта на этой стороне. Зорким взглядом, он высмотрел темные очертания человека, собирающегося броситься в воду, быстро прицелился и выстрелил; раздался сильный всплеск; казалось, Сандок борется с волнами.

Подскочил Рыжий Эде и выстрелил из ружья в то же самое место; не было сомнения, что какая-то из пуль попала в негра. Но даже если бы он был только ранен или оглушен, то все равно должен был погибнуть под форштевнем мчавшегося за ними корабля Эбергарда.

- Черный негодяй получил свое,- проговорил Фукс,-больше он не будет путаться у нас под ногами! Несите сюда факел, нам надо быть наготове. Парижане увидят небывалый фейерверк!

XXVIII. ВЗРЫВ НА КОРАБЛЕ

Возвратившись из Тюильри в свой особняк и пообедав с Маргаритой и Жозефиной, Эбергард быстро собрался в дорогу и приказал Мартину и Моро сопровождать его.

Наш моряк знал, куда собирается его господин, и не мог нарадоваться тому, что, быть может, удастся напасть на след преступников, причинивших князю столько горя.

- Ах, черт побери! - обратился он к Моро после того, как приказал подавать экипаж.- Да простит мне Господь мои прегрешения, но если кто-то из этих извергов попадет мне в руки, ему не сдобровать! Я сверну голову проклятому Фуксу, а если повезет, то и Рыжему Эде!

При этом мускулистый широкоплечий кормчий сжал кулаки с такой силой, что ни на минуту нельзя было сомневаться в справедливости его слов.

- Прекрасно, Мартин! - весело воскликнул Моро.- Барона ты оставляешь Моро?

- Да, мой дорогой, барона я предоставлю тебе и Сандоку!

- Q, бедный брат Сандок сидит в заточении!

- Мы его освободим, если только злодеи не убили его прежде! От них можно всего ожидать...

- О, поспешим, дорогой Мартин, поспешим!

- Когда я слышу тебя, мне все кажется, что это говорит Сандок! Пойдем, экипаж уже подан, солнце садится, пора! Ты хорошо помнишь корабль, куда злодеи втащили твоего собрата?

- О, Моро отлично помнит его! Корабль называется "Рекэн". О, Моро узнает его сред" тысячи!

- Ну, хорошо, пошли! - сказал Мартин, подавая негру маленький револьвер, себе же взял большой, и они направились через парк к воротам, где стоял экипаж.

Господин Эбергард не заставил себя долго ждать. Он приказал негру усесться на козлы рядом с кучером, а Мартину указал место в экипаже напротив себя.

Моро показывал кучеру направление к тому месту на берегу, где стоял корабль.

Лошади быстро несли легкий экипаж, так что до наступления вечера они были у цели.

Моро посоветовал оставить экипаж на некотором удалении от берега и подождать, пока не стемнеет; в противном случае Фукс и его товарищи могли увидеть их, так как берег был совершенно открыт и безлюден.

Когда князь и Мартин вышли из экипажа, Моро указал им причаленный к берегу "Рекэн". Они стали осматривать местность, как вдруг негр слегка дотронулся до плеча кормчего.

- Ну, что еще? - спросил Мартин.

Моро, приложив палец к губам, указал на экипаж, стоявший в стороне между деревьями.

- Черт побери! - проговорил Мартин- Ведь это экипаж барона!

Моро, утвердительно кивнув, подошел к княэю.

- Они все на корабле! - проговорил он.

- Тем лучше! - воскликнул Мартин,- захватим всех вместе!

- Осторожнее,- сказал князь,- не стреляйте и не давайте о себе знать до тех пор, пока я не прикажу. Может быть, нам удастся захватить их прямо на берегу.

- О нет, господин Эбергард, нам это не удастся! Мошенники уже заметили нас, вот они подымают якорь и собираются отчаливать.

- Кормчий Мартин прав! Моро видит на палубе пять человек, нет, шесть, там еще три матроса!

- Да, черт побери, они умнее и хитрее, чем мы думали!

Следя, как на "Рекэне" готовятся к отплытию, князь с минуту размышлял и сказал твердым голосом:

- Будем их преследовать!

После этого он направился к стоящему поблизости кораблю, поменьше "Рекэна", но, судя по всему, более быстроходному.

Тем временем противники их уже отчалили и выходили на фарватер, быстро удаляясь от места стоянки. Мартин и Моро, следуя за князем, провожали их взглядами; кормчий пробормотал проклятия, а Моро с трудом сдерживал нетерпение.

На суденышке, к которому подошел Эбергард, находились старый моряк и его сын.

- Послушайте, друзья,- обратился к ним князь,- не одолжите ли вы мне ваш корабль на одну ночь и один день?

Отец с сыном удивленно посмотрели на незнакомого человека и вопросительно переглянулись между собой.

- Я уплачу вам сейчас всю стоимость вашего корабля,- продолжал Эбергард, видя, что они колеблются,- сию минуту и звонкими монетами!

Слова князя произвели должное впечатление на этих, по-видимому, небогатых людей.

- Если вы желаете, милостивый государь, то мы предлагаем вам наши руки,- ответил старый моряк, весело улыбаясь.

- Прекрасно! Мне непременно надо догнать вон тот, только что отчаливший корабль!

- О, это нам не составит труда, милостивый государь! - отвечали моряки.

Эбергард и его провожатые взошли на суденышко. Отец и сын быстро приготовились к отплытию.

- Я дам вам десять тысяч франков сейчас, а когда догоним "Рекэн", получите еще две тысячи. Вы довольны? Ну, так отвязывайте швартовы.

Отец с сыном живо принялись за работу, им помогал Мартин, в котором они очень скоро узнали опытного моряка. Когда отплыли, Мартин стал за штурвал, Моро пошел на нос и внимательно смотрел на удалявшийся корабль; князь стоял на возвышении, осматривая путь.

Уже стало темнеть, когда суденышко князя оказалось на середине реки, а "Рекэн" все удалялся и удалялся. Но вот паруса подняты и суденышко быстро заскользило по воде.

Эбергард во что бы то ни стало стремился на этот раз захватить обоих преступников и их покровителя барона, а кроме того надо было спасти Сандока, находившегося в их власти. Он свершит над ними свой строгий суд и наконец освободит мир от этих злодеев.

Вскоре уже можно было расслышать пьяные восклицания, доносившиеся с "Рекэна"; не было сомнения, что через два-три часа они догонят преступников.

Вдруг Моро, испустив дикий возглас, указал на воду - несмотря на полную темноту, он разглядел в волнах плывущего человека.

- Эй! - воскликнул он, сзывая моряков.- Человек в воде, человек, похожий на Сандока! - И, не дожидаясь ничьей помощи, с неимоверной быстротой схватил канат и бросил конец его в воду.

Князь быстро подошел к борту и увидел боровшегося с волнами человека, которому уже начали изменять силы.

- Брат Сандок, вот канат! - громко закричал Моро, с трепетом следя за движениями тонувшего.

Мартин также перегнулся через борт и в следующую минуту, к величайшему своему огорчению, увидел, что корабль, подгоняемый попутным ветром, скользит мимо, а Сандок не поспевает за ним.

- Ах, черт побери! - воскликнул он.- Волны мешаю ему, и он теряет последние силы... но вот он хватается за канат - о, Сандок ловкий и цепкий, как кошка!... Но что я вижу? Он владеет только одной рукой, и у него не хватает сил удержаться за канат... Эй, друзья, долой паруса! - закричал он, и как только его приказание было исполнено, так круто переложил штурвал, что волны захлестнули суденышко.

Моро, полный беспокойства за жизнь своего собрата, кинулся на корму и, разглядев Сандока в волнах, радостно воскликнул:

- О, Сандок крепко держит канат!

С этими словами он принялся подтягивать спасаемого ближе к корме, Мартин помогал ему. Князь стоял рядом и всматривался в темноту, вслушивался, стараясь в плеске волн уловить голос своего негра, но Сандок считал для себя унизительным звать на помощь. Стиснув зубы, он здоровой рукой держался за канат и чувствовал, к своему облегчению и радости, что его подтягивают к кораблю.

Пока команда выполняла маневр по спасению человека за бортом, "Рекэн" ушел далеко вперед и потерялся во мраке, так как судовые огни на нем не зажигали.

Благодаря усилиям могучего Мартина, Сандок со всей возможной быстротой был поднят на палубу, и только тогда увидели, что он ранен в левую руку и кровь все еще продолжает течь.

Но Сандок имел достаточно сильную волю, чтобы не жаловаться на неимоверную боль; он был счастлив, что снова видит своего господина и своих друзей, и, чуть оправившись, бросился в ноги князю, благодаря за спасение.

Трогательна была эта сцена. Рана, перенесенные опасности и волнения - все было забыто, только радость и любовь сияли на лице верного негра.

- Встань, Сандок, и расскажи обо всем, что с тобой произошло,- ласково обратился к нему князь.- Ты серьезно ранен?

- О, легкая царапина, - отвечал Сандок. поднимаясь с колен.- Через два дня все пройдет!

- Они держали тебя в заточении, и все-таки ты сумел уйти от них, - одобрительно говорил князь, в то время как Моро бережно перевязывал рану Сандока, оказавшуюся вовсе не "легкой царапиной".

- Лучше умереть, чем оставаться в заточении, масса! Барон, Фукс и Рыжий Эде вне себя, что Сандоку удалось проделать отверстие в борту корабля! Массе надо быть очень осторожным - в трюме корабля находятся бочки с порохом, а Фукс держит уже наготове факел!

- Как, злодеи собираются взорвать "Рекэн"? - воскликнул Эбергард.

- Наверное, они боятся попасть нам в руки,- предположил Мартин.

- Барон дрожит от страха, а Рыжий Эде и Фукс пьют вино, чтобы придать себе бодрости,- продолжал рассказывать Сандок.- Когда они увидели меня в воде, то выстрелили и попали мне в руку, но Сандок остался живым для того, чтобы еще раз увидеть массу и предостеречь его; Сандоку надо быть живым для спасения массы!

Мартин одобрительно кивнул и подошел к морякам; он приказал поднять дополнительные паруса, чтобы ускорить ход и побыстрей догнать "Рекэн".

- Ты верный человек, Сандок! - сказал князь, протягивая руку обессилевшему от потери крови негру,- Благодарю тебя за эту услугу! Но твое предостережение не удержит нас! Мы будем преследовать виновных, чего бы это нам ни стоило. На этот раз они не должны ускользнуть от нас. Приляг, Сандок, ты утомлен.

Моро уложил Сандока на приготовленную им прямо на палубе постель таким образом, чтобы можно было почаще менять повязку на ране.

Мартин снова взялся за руль и повернул корабль в прежнем направлении; князь же мерил шагами палубу в мрачном раздумье. Он понимал, что наступает решительная минута в этой борьбе не на жизнь, а на смерть. Но он привык рисковать собой и не страшился смерти.

Сандок неподвижно лежал на своей импровизированной постели, закрыв глаза. К счастью для негра, помощь ему была оказана вовремя, но потеря крови и переутомление настолько обессилели его, что он не в состоянии был даже пошевелиться. Сидевший рядом Моро, который переодел собрата в сухое платье, время от времени вытирал пот, струившийся по его лицу, и подавал питье.

Около часу пополуночи князь и Мартин увидели вдалеке смутный силуэт "Рекэна", еще через некоторое время стали слышны возгласы преследуемых и пьяные их голоса.

Обе стороны чувствовали, что предстоит нечто необычайное.

Фукс видел бортовые огни неуклонно приближавшегося судна и не находил для себя никакого выхода. Он понимал, что на этот раз ему не спастись, и утешал себя только тем, что вместе с ним погибнет и князь. По его расчетам, взрыв и последующий за ним пожар на "Рекэне" неизбежно погубят и суденышко Эбергарда; поэтому он медлил поджигать факел, пока преследователи, которым он уготовил ту же участь, что и себе, не поравняются с "Рекэном". Фукс считал, что Сандок погиб в волнах, и князь ничего не знает о предстоящем взрыве.

Фукс не дрожал от страха, как потерявший лицо барон, не был так пьян, как Рыжий Эде, распевающий вместе с матросами удалые песни; он был спокоен, так как видел, что выхода нет; он с готовностью встречал смерть, так как знал, что при этом погибнет и его заклятый враг. По бледному лицу Фукса скользнула дьявольская улыбка, когда он твердой рукой стал зажигать факел, приготовленный для приведения в исполнение ужасного плана.

Три матроса "Рекэна", вероятно, и не знали о предстоящей смертельной опасности, в противном случае они немедленно бросились бы в воду, чтобы хоть таким образом спасти жизнь; они видели лишь догонявший их корабль, но усердно исполняли свои обязанности и не спрашивали, в чем дело.

Князь Монте-Веро видел, как в темноте вспыхнул факел на корабле; он понимал, что за этим кроется, знал, что и ему, и его спутникам уготована смерть! Но это не поколебало его хладнокровия. Чего ему бояться?

Князь Монте-Веро был спокоен. Ему предстояло исполнить свой долг, он не вспоминал сейчас ни о своей дочери, ни о юной Жозефине, чувство долга заглушало в нем даже отеческую любовь.

Эбергард твердо шел навстречу опасности, но при этом не спускал глаз с горящего факела на "Рекэне". Вот их судно приблизилось настолько, что стали различимы фигуры на палубе.

Вдруг к нему подошел Мартин.

- Господин Эбергард,- сказал он, понизив голос,- негодяи через несколько секунд встретят нас выстрелами, может быть, опередим их? Мои пистолеты уже заряжены.

- Попробуем взять их живыми, Мартин. Мне кажется, они не достойны принять такую легкую смерть.

- Но если им не удастся застрелить нас, они взорвут свой корабль.

- Мы все во власти Божьей, Мартин, уповай на Него!

Слова эти так подействовали на старого кормчего, что он опустил руку с заряженным пистолетом.

- Да, мы все во власти Бога,- сказал он и с гордостью посмотрел на своего благородного господина.- Но позвольте мне, господин Эбергард, остаться подле вас, чтобы в случае нужды...

- Встань рядом со мной, Мартин, ты имеешь на это право. Вспомни, как часто в жарких схватках мы были рядом!

- И потому я хотел бы и умереть рядом с вами, господин Эбергард!

- Это хорошо, мой друг, подобные слова я привык слышать от тебя! Протяни мне руку, верный Мартин! Будь начеку, они начнут стрелять, но успеют сделать только по одному выстрелу.

Князь и Мартин неподвижно стояли на середине корабля, не спуская глаз с неприятеля.

С "Рекэна" раздались выстрелы.

Смутило ли врагов спокойствие и неустрашимость преследователей, но пули пролетели мимо них, а судно князя приблизилось к "Рекэну" на сотню футов.

Эбергард видел, как Фукс отбросил в сторону свое ружье и, опять схватив факел, кинулся на нос корабля.

Наступила решительная минута. На "Рекэне" поднялся страшный переполох, матросы рубили канаты у спасательной шлюпки, чтобы побыстрее спустить ее на воду.

Барон в растерянности стоял у борта, не решаясь, какую выбрать смерть - от огня или в воде. Судя по всему, он предпочел последнее, все-таки надеясь каким-то образом спасти свою жизнь, хотя плавать не умел. Паника на "Рекэне" нарастала.

В эту минуту Эбергард, никогда не терявший своего железного спокойствия, обратился к обоим морякам.

- Друзья мои,- Сказал он, подавая им кошелек,- вот остальные деньги, обещанные мною. Вы хорошие пловцы, бросайтесь в воду и плывите к берегу, а ваше суденышко предоставьте нам!

После стрельбы с "Рекэна" отец и сын поняли всю опасность, угрожавшую им. Приняв деньги, они с минуту колебались.

- Не теряйте ни секунды,- торопил Эбергард,- прыгайте в воду и плывите к берегу! Наши противники сейчас взорвут "Рекэн", и мы можем взорваться вместе с ними!

- Пресвятая Дева! - воскликнул старший из моряков, побледнев от страха и хватая за руку своего сына.- Отчего же вы не спасаетесь, мы бы помогли вам.

- Скорей покиньте корабль, пока еще есть время! - воскликнул Эбергард,- мы остаемся потому, что тоже умеем плавать.

Моряки наконец решились и прыгнули в воду. В ту же секунду раздался страшный грохот, потрясший весь корабль, блеснуло желтое пламя и осветило воду и берега; казалось, будто разверзлись пучина вод й земная твердь!

Мартин шептал слова молитвы, князь чувствовал, как содрогаются под ним доски палубы, но это продолжалось не долее минуты.

В воду падали горящие обломки взорванного "Рекэна", шипели и гасли куски развороченной обшивки, но ни криков, ни стонов не было слышно.

По всей вероятности, грохот взрыва разнесся далеко, но берега были не заселены, а Париж крепко спал, и что ему за дело до отдаленного грома?

Суденышко князя было невредимо и осталось на плаву, только в носовой части возник небольшой пожар. Мартин бросился туда, и скоро устранена была и эта опасность. Сандок и Моро также не пострадали от падавших на судно горящих досок, свидетельством чему были их громкие крики. Эбергард, от души радуясь спасению своих верных слуг, все внимание обратил на обгоревший остов "Рекэна", к которому они подходили.

Взгляду его представилась ужасная картина разрушения! Тлевшие доски палубы и сломанные мачты производили тягостное впечатление. Казалось, ни один из находившихся на борту не спасся. Перегнувшись через борт, Эбергард разглядел в волнах нечто похожее на человеческие тела, но они были настолько изувечены, что походили скорее на бесформенные куски мяса.

Вдали слышался какой-то плеск, будто некто барахтался в воде, но Эбергард никого не мог рассмотреть. Все происшедшее было настолько ужасно, что Эбергард и Мартин молча смотрели на горевшие обломки и торжествующие восклицания обоих негров неприятно поразили слух князя.

- О добрый Мартин,- кричал один из негров,- скорее сюда!

Князь и Мартин поспешили на зов. При свете фонаря негры рассматривали чей-то обезображенный труп, покачивающийся на волнах; голова и туловище были целы, а руки и ноги оторваны.

Мартин нагнулся и стал осматривать бледное, бескровное лицо трупа; он узнал его, несмотря на темноту. То был Рыжий Эде.

- Надеюсь, что и Фукса постигла та же участь,- проговорил он,- они наказали сами себя!

- И барон наказан! - воскликнул Сандок,- барон тоже был на "Рекэне"! Ускользнул он все-таки от ангела-душителя! Сандоку очень жаль!

Эбергард не слышал этих слов; он приказал кормчему и Моро внимательно посмотреть, не остался ли в живых кто-нибудь из несчастных, чтобы оказать им помощь.

Сандок вскочил со своего ложа, чтобы помочь им, раненная рука, по его словам, больше не болела.

Черные обломки "Рекэна", покачиваясь, плыли по волнам, но людей нигде не было видно.

До рассвета течением реки все части разрушенного корабля были снесены в море, и ничто не напоминало об ужасном происшествии.

Моряков, отца и сына, бросившихся в последнюю минуту в воду для спасения своей жизни, тоже не было видно. Эбергард утешал себя надеждой, что они благополучно доплыли до берега. Из Парижа, где Эбергард намеревался объявить о случившемся, он телеграфировал в Гавр о розыске тел остальных погибших.

Ему необходимо было знать, что сталось с Фуксом и бароном.

С восходом солнца они возвратились на берег. Моро раздобыл в ближайшей деревне два экипажа; в одном князь и Мартин возвратились в Париж, в другом оба негра доставили в полицию труп Рыжего Эде.

Через несколько дней из Гавра пришло сообщение о том, что из воды вытащено три обезображенных трупа; судя по одежде, это были матросы с "Рекэна".

Все старания найти Фукса и барона остались безуспешными.

Но князю недолго предстояло оставаться в неведении относительно участи этих двух негодяев.

XXIX. ПОЛУНОЧНАЯ ПЛЯСКА МЕРТВЕЦОВ

Через несколько недель Сандок совершенно оправился. Он был единственным человеком, не верившим в смерть Фукса и барона, потому что лично обследовал берега Сены вплоть до Гавра и трупов их не мог обнаружить.

При этом он не упускал случая заходить в рыбачьи хижины и в одной из них обнаружил обоих моряков, которые благополучно добрались до берега. От них он узнал много интересного и, возвратившись в Париж, продолжил свои поиски. Занятие это он окружил такой тайной, что даже Мартин ни о чем не догадывался.

На это у Сандока были причины. Во-первых, он боялся, что Мартин станет издеваться над ним; а во-вторых, он решил никому не говорить ни слова до тех пор, пока не исполнит обещание, данное им Мартину: "Или барон будет задушен ангелом в Сен-Клу, или Сандок будет покоиться на дне Сены!"

Это обещание он и хотел сдержать!

Стоял дождливый осенний вечер. Около восьми часов Сандок осторожно вышел из особняка на улице Риволи; оглянувшись, он убедился, что за ним никто не следует, и пустился в путь. На нем была широкополая шляпа и теплый плащ, так как дул довольно резкий ветер.

По мостовым мчались экипажи и фиакры, по тротуарам двигались люди, но СанДок, судя по всему, очень спешил, потому что бесцеремонно расталкивал всех встречных.

Наконец он вошел в дверь большого дома, где надпись над воротами извещала, что здесь можно получить напрокат всевозможного рода экипажи.

Сандок, казалось, знал расположение этого дома, потому что сразу направился к конюшням.

- Карету в Сен-Клу,- сказал он в окно конторы,- с двумя хорошими рысаками и сейчас же! Вот деньги!

И бросил на подоконник десять франков.

Не прошло и четверти часа, как со двора выехала легкая карета, запряженная двумя молодыми, превосходными рысаками.

Приказав кучеру ехать во дворец Сен-Клу, Сандок уселся в экипаж.

Лошади быстро мчались по улицам и вскоре свернули на дорогу в Сен-Клу.

Если бы Сандок отправился пешком, то опоздал бы к началу бала, на который он хотел взять с собой Моро, и потому с готовностью пожертвовал собственными деньгами, которые скопил за несколько лет.

- О, как хорошо ехать в экипаже! - говорил он про себя, развалившись на мягком сидении; обычно он или сидел рядом с кучером на козлах, или стоял на запятках.

Карета остановилась у ворот дворца Сен-Клу. Выскочив из экипажа, Сандок приказал кучеру подождать несколько минут, пока он не вернется со своим товарищем, чтобы ехать снова в Париж, в клуб Валентино на маскарад.

Сандок поспешил к флигелю, где была комната Моро.

Было около десяти часов вечера; большая часть окон дворца была освещена.

Сандок быстро пошел по коридору и отворил одну из дверей по левой стороне.

Комната была пуста; вероятно, Моро находился во дворце. Сандоку пришлось ждать, хотя он изнывал от нетерпения.

На столе в комнате горела свеча. От нечего делать Сандок начал осматриваться.

В комнате было довольно уютно: удобная постель, несколько стульев, стол и шкаф с резьбой. На шкафу, видимо для украшения, стояли два человеческих черепа.

Сандок с интересом стал осматривать их, казалось, в голове его родилась счастливая мысль; он быстро снял черепа и потрогал руками, чтобы убедиться, крепки ли они.

- Превосходно, превосходно,- пробормотал Сандок,- вот будет потеха! Барон с ума сойдет от страха, а Сандок и Моро будут хохотать!

В комнату вернулся Моро и был приятно удивлен, застав там своего черного собрата.

- Я очень спешу,- сказал Сандок,- а что, у Моро еще на сегодня много дел?

- Никаких,- отвечал Моро,- совершенно свободен!

- Прекрасно! Брат Моро должен ехать с Сандоком на маскарад! О, там очень красиво! Сандок и Моро тоже будут в масках и наденут платья с красными, голубыми, белыми цветами, шитые золотом!

Моро вскочил и от радости забегал по комнате.

- Добрый Сандок не забывает брата Моро!

- Собирайся быстрее! Барон в клубе Валентино поджидает прекрасную девушку!

- О, Моро понимает! Брат Сандок хочет заманить барона в свои сети.

- В Сен-Клу! Моро поможет уложить барона на постель под ангелом-душителем!

- Но барон нас не узнает?

- Он увидит прекрасные костюмы, дивные формы. Черные маски укроют наши лица! Барон примет Сандока и Моро за молодых и красивых женщин, а мы заманим его сюда, к прекрасному белому ангелу!

Поняв намерения Сандока, Моро с дикими криками восторга заскакал по комнате. Планы Сандока понравились ему тем более, что представится случай хоть раз нарядиться в пестрые платья, чего он давно жаждал.

- Брат Сандок точно знает, что барон придет в клуб Валентине? - спросил он.

- Да, точно! Рыбаки на реке спасли барона и Фукса. Барон спрыгнул с палубы горящего "Рекэна", и рыбаки пришли к нему на помощь. Другим человеком, спасшимся от смерти, наверняка был Фукс, потому что тело Рыжего Эде Сандок и Моро сами увезли в полицию, а трех матросов выловили из воды мертвыми!

- О, проклятый Фукс спасся! - пробормотал Моро.

- И где он находится, Сандок не знает! Но барон возвратился в свой особняк, и Сандок каждый день караулил его. И вот вчера, в дождь, барон вышел из дома и направился на бульвары, где по вечерам бывает много девушек.

- Сандок преследовал барона?

- Сандок все время шел за ним по пятам! Прекрасная девушка в дождь приподняла платье, и барон увидел маленькие ножки, Сандок все заметил!

- И барон погнался за маленькими ножками? - смеясь, спросил Моро.

- Да-да,- тоже с улыбкой отвечал Сандок,- барон пошел за ними и познакомился с красивой девушкой! Она была не так уж молода, но прекрасного сложения. Девушка эта обещала приехать на маскарад в костюме турчанки. Барон непременно будет там!

- Но если он найдет там свою девушку, то не поедет с Сандоком и Моро!

- Барон во что бы то ни стало должен попасть к ангелу, он должен умереть! - воскликнул Сандок.- Моро и Сандок должны быть хитрыми и осторожными, но завладеть бароном!

В подтверждение своих слов негр князя откинул полу плаща и показал острый кинжал, которым в крайнем случае должен был заколоть барона.

Моро надел шинель, взял шляпу и, погасив свечу, вышел вслед за Сандоком.

Через несколько минут оба негра сидели в экипаже, который быстро мчал их обратно в Париж.

Возле клуба Валентино Сандок велел кучеру ждать, пока три человека не войдут в экипаж и не дадут ему кошелек с деньгами. Кучер, судя по всему, остался очень доволен этим приказанием.

Оба негра вошли в ярко освещенный подъезд, у которого останавливалось множество экипажей с масками.

Купив входные билеты, Сандок и Моро отправились в обширную гардеробную, где можно было подобрать всевозможные домино. Здесь же находились и кабины для переодевания. Сандок позаботился обо всем заранее и заказал два костюма турчанки, которые теперь были ему вручены.

Сандок и Моро закрылись в одной из кабин и с удовольствием рассматривали пестрые шелковые женские костюмы; они должны были оказаться им впору, потому что оба негра были среднего роста.

Широкие голубые шелковые шаровары, шитое золотом платье, цепь с луной, кокетливый тюрбан с ниспадавшей паранджой и черная маска - надев это, оба негра стали неузнаваемы и не могли налюбоваться друг на друга.

Сложение и походка негров часто бывают очень гибкими и пластичными, а ноги совершенно схожи с женскими; остальное сходство довершили ватные подкладки; движения их также приобрели кошачью вкрадчивость.

Выйдя из кабины, они направились через множество гостиных в большую залу, где уже толпились маски.

Обойдя ее раз и другой, наши турчанки отправились в находившийся по соседству роскошный зимний сад; там прохаживалось множество кавалеров, но барона между ними не было видно.

Негры приступили к делу умно. Уговорившись встретиться через четверть часа в большой зале, они разошлись в разные стороны.

Одно лишь обстоятельство могло расстроить их так хорошо разработанный план. Барон мог отыскать уже свою турчанку и вместе с ней покинуть маскарад...

Однако в залах попадалось много масок в наряде турчанки, и Сандок не терял надежды.

Число масок увеличивалось с каждой минутой.

Пока Моро разглядывал пеструю толпу, почти совершенно забыв о цели их приезда, Сандок, пройдя в боковую залу, заметил в стороне господина, одетого в старинный французский костюм и, по-видимому, прихрамывающего.

Господин этот тоже, как видно, кого-то ждал и поминутно оглядывался. Вот он повернул в очередной раз голову, встрепенулся и направился к одинокой турчанке, сидевшей в дальнем конце залы. Если под маской маркиза скрывался барон, а в костюме турчанки была его избранница, в следующую же минуту весь план Сандока мог рухнуть.

Негр быстро протиснулся сквозь толпу и догнал барона.

Наступила решительная минута!

Дойдя до маркиза, окутанная паранджой турчанка слегка дотронулась до его плеча и прошла мимо как ни в чем не бывало.

Барон, привыкший к подобным похождениям, заметил этот маневр и тотчас последовал за ней.

У колонн главной залы он догнал ее.

- Прекрасная маска,- прошептал маркиз, быстро пожав руку турчанке,- не тебя ли я ищу?

Сандоку нельзя было пускаться с бароном в долгие объяснения, чтобы не быть узнанным по голосу и произношению.

- Это не трудно узнать, маска,- тихо отвечал тонким голосом Сандок.- Если вы действительно тот, кого я вчера встретила, так скажите мне ваше имя!

- Превосходно! - засмеялся маркиз.- О, как ты хитра, прекрасная турчанка, но мне кажется, что именно с тобой я уговорился встретиться сегодня в маскараде. Убеди меня в этом, приподними маску и паранджу!

- Никогда! - прошептала турчанка-Сандок с видимым неудовольствием.- Это противу правил маскарада!

- Премило, маленькая плутовка,- проговорил хромой маркиз, осматривая фигуру турчанки,- чтобы рассеять во мне последние сомнения, скажи, где мы с тобой вчера встретились?

- На бульварах! Дайте вашу руку!

Маркиз, вполне убежденный, что перед ним вчерашняя незнакомка, шутки ради протянул ей ладонь, и турчанка ногтем в перчатке написала не ней буквы Б и Ш.

- Да-да, моя очаровательная Франсуаза, это мы! Войдем в одну из ниш главной залы, нам с тобой надо чокнуться за счастливую встречу.

- Нет, нельзя, моя сестра ждет меня в зале, нам надо ехать домой!

- Твоя сестра? - удивленно переспросил Шлеве.- Вчера ты говорила, что у тебя нет родственников!

Сандок спохватился, что ему надо вести себя более осмотрительно.

- Да, совершенно верно,- прошептала турчанка, направляясь с маркизом к главной зале,- родственников у меня нет, но есть мачеха и сводная сестра!

- Бедное дитя, я понимаю! Может быть, удастся уговорить твою сестру остаться здесь? Вчера ты не сказала мне, где живешь, сегодня я непременно должен узнать это!

- О, не спрашивайте, прошу вас!

- Я должен знать, где ты живешь! - упрямо повторил барон.- Твоя красота, которой я вчера имел возможность любоваться больше, чем сегодня, сделала меня твоим поклонником! Да-да, твоим поклонником! Я всецело пленен твоей прекрасной фигуркой и желал бы узнать тебя поближе. Надеюсь, мне удастся уговорить твою сестру остаться еще ненадолго, а потом я провожу вас домой!

- Это невозможно, что скажет мачеха?

- Вы уложите ее спать, а затем побеседуете со мной несколько минут!

- Но кучер нас выдаст!

- Кошелек мой заставит его молчать, будь покойна! Может быть, ты опасаешься еще кого-нибудь, например, отца?

- Мой отец умер, он был Камердинером у императора!

- Камердинер императора? Так вы живете в Тюильри?

- Нет, в Сен-Клу!

- Отчего ты говоришь так тихо и невнятно?

- Чтобы нас никто не мог подслушать!

- Очаровательно, моя милая Франсуаза! Как же вам можно одним ехать ночью в Сен-Клу? Я должен проводить вас!

- Вот идет моя сестра!

- Турчанка, в таком же костюме, как и ты? Вас трудно различить! - сказал Шлеве, радуясь мысли о предстоящем наслаждении.

- Как зовут твою сестру, Франсуаза? - спросил барон, когда вторая турчанка была уже в нескольких шагах от них.

- Бабет, но не заговаривайте с ней, она очень некрасива собой!

- Некрасива собой? - переспросил барон, а про себя подумал: "Ах, плутовка, она наверняка завидует сестре! Та, должно быть, еще привлекательней ее! Но поглядим..."

- Если вы спросите ее о чем-нибудь, она вам не ответит ни слова,- предупредила турчанка-Сандок.- Но я попробую уговорить ее, чтобы она позволила вам поехать с нами!

- Превосходно, моя очаровательная Франсуаза, постарайся! Я сгораю от нетерпения!

В то время, как мнимая турчанка разговаривала со своей сестрой, Шлеве имел достаточно времени, чтобы налюбоваться ее прекрасной статной фигурой. Он ни минуты не сомневался в том, что это та самая красотка, которую он встретил вчера на бульварах. Он рисовал в своем воображении ее прелести и до того был уверен в успехе, что глаза его начали косить.

Он увидел, что Франсуаза повернулась к нему и сделала рукой знак следовать за ними. Он, не задумываясь, повиновался, и они втроем вышли на улицу.

- Барон может проводить нас домой! - сказал Сандок своей "сестре" достаточно громко, чтобы барон мог слышать.

- Под твою ответственность! - отвечала ей Бабет.

- Уже очень поздно,- проговорил барон, смело подходя к турчанкам, свернувшим за угол к экипажу,- позвольте мне проводить вас!

- С тем условием,- прошептала Франсуаза,- что дорогой вы не произнесете ни слова и исполните все, что я вам прикажу!

- Я человек послушный и готов поклясться, что исполню все в точности! - заверил барон.

"Попался! - с торжеством подумал Сандок.- Теперь ты в наших руках!"

Моро первым сел в экипаж. Сандок, как было условлено, вручил кучеру кошелек с монетами и приказал ему снова ехать в Сен-Клу. После этого он уселся рядом с Моро, а барон поместился напротив. Экипаж помчался по пустынным улицам...

В голове Сандока созрел план, напоминавший древний обычай его диких соплеменников; они привязывали свою жертву к дереву и, вырядившись самым фантастическим образом, начинали вокруг ритуальную пляску, сопровождаемую устрашающими завываниями и громкими криками. При этом каждый из танцующих, прыгая вокруг осужденного, по нескольку раз вонзал в его тело нож, пока оно не превращалось в кровавое месиво...

План Сандока не был столь кровожаден, но имел сходство: он намеревался до крайности возбудить страсть у ненавистного ему человека, а затем разыграть сцену пляски мертвецов.

Да, в этот раз барону уже не вырваться было из сетей, расставленных Сандоком.

Глубокой ночью экипаж остановился у боковых ворот дворца Сен-Клу.

- Тише! - прошептал Сандок, обращаясь к барону, с ловкостью юноши помогавшему обеим турчанкам выйти из кареты.

В тот момент, когда обманутый барон нежно протягивал руку Моро, Сандок приказал кучеру возвращаться в Париж.

Часы в замке пробили два пополуночи. Дворец, парк, оба флигеля тонули во мраке.

Карета уехала, а барон Шлеве последовал за турчанками через парк к боковому флигелю, крадучись ступая по песчаной дорожке.

И вот они у подъезда второго флигеля. Моро отворил дверь, Сандок нежным шепотом посоветовал барону быть осторожным в темном коридоре и лучше всего держаться за него, что барон тут же и проделал, сладострастно улыбаясь.

Моро пошел вперед, осторожно отпер дверь своей комнаты и взял оттуда ключ к роковой комнате.

Все происходило так тихо и таинственно, что барон, этот старый сластолюбец, сгорал от нетерпения, и предстоящее любовное приключение приятно щекотало ему нервы, так как связано было с некоторой опасностью - могла проснуться мать прекрасных турчанок, их могли заметить слуги и так далее.

- Войдите сюда! - прошептал Сандок, вводя барона в комнату, из которой ему уже не суждено было выйти живым.- Здесь нам никто не помешает!...

Моро зажег лампу, висевшую посредине, и комната окрасилась в мягкий розоватый свет.

- Превосходно, превосходно! - приговаривал баран, снимая шляпу, маску и отстегивая шпагу.- Здесь очень мило! Но снимите и вы, наконец, эти несносные маски, и поболтаем часок!

Шлеве хотел сам снять атласные маски с обеих турчанок, но те ловко отскочили в сторону со звонким смехом.

Барон огляделся. Портьеры на двери, пышная постель под балдахином, который поддерживал улыбающийся ангел, тусклый свет лампы - все это создавало обстановку более чем соблазнительную, располагающую к любви и неге.

Сандок указал барону на постель, предлагая ему прилечь и отдохнуть. Шлеве попытался поймать маску, дивными формами которой он до сих пор любовался на расстоянии, но та ловко ускользнула из его рук.

Моро вышел из комнаты; ловкому Сандоку удалось уложить сластолюбца-барона на постель, сам он опустился на колени перед кроватью и указал барону на улыбающегося ангела; Шлеве усмотрел в этом какой-то тайный любовный смысл и как зачарованный уставился на прекрасную парящую фигуру.

Тем временем Моро вернулся в комнату и незаметно положил что-то на пол таким образом, чтобы лежащему барону не было этого видно. Затем они с Сандоком ступили на мягкий ковер и начали какой-то дикий замысловатый танец, имеющий черты и негритянской самбы, и пляски живота арабских наложниц.

Танцующие то приближались к постели так близко, что задевали разлетающимися концами одежды барона, возлежащего подобно султану, то с неимоверной быстротой кружились у противоположной стены и принимали самые соблазнительные позы.

Они превосходно исполняли свои роли! Весь дикий пыл далекой родины пробудился в них, вся неистребимая любовь к бурным танцам! Движения их были так мягки, пластичны и женственны, что страстное желание сластолюбца достигло высшей степени.

Очарованный танцем обеих масок, он не спускал глаз с их округлых форм, лицо его пылало, сердце билось сильно и неровно, кровь закипала в жилах, он был близок к безумию; жажда обладания всецело овладела им.

А турчанки... Как ни был Сандок увлечен импровизированным танцем, глаза его сквозь прорези маски с тигриной зоркостью следили за состоянием своей жертвы.

Вот барон, доведенный до экстаза, вскочил с постели, чтобы схватить одну из масок. Обе танцующие фигуры отпрянули, подняли что-то с пола, сорвали паранджи, и глазам ошеломленного барона представились танцующие скелеты! Черепа, снятые со шкафа и принесенные Моро в комнату, красовались теперь перед лицами обоих негров.

Неописуемый ужас овладел Шлеве при этом неожиданном перевоплощении, и он почти без чувств рухнул обратно на постель; глаза его бессмысленно блуждали по сторонам, руки и голова лихорадочно подергивались, на губах выступила пена.

Моро быстро погасил лампу.

- Ангел-душитель исполнит свой долг! - проговорил он, вместе с Сандоком торопливо выходя из комнаты, которая до того уже наполнилась ядовитым воздухом, что трудно было дышать.

Мы забыли упомянуть о том, что в самом начале своего бурного танца Моро незаметно нагнулся и вытащил заглушку отверстия в полу, которое находилось в углу комнаты.

Негры вернулись в комнату Моро. Черепа были поставлены на место, Моро дал Сандоку переодеться, маскарадные же одеяния положил на дно шкафа, словом, и они, и комната приняли свой обычный вид.

Через час они со свечой вошли в комнату ангела-душителя. На пышной постели лежал бездыханный труп барона. Вид его был ужасен: борьба со смертью исказила лицо, руки были искривлены, пальцы скрючены. Что ж, барон заслужил такое наказание!

Сандок перекрестился и вместе с Моро покинул комнату.

Утром Сандок возвратился в Париж и сообщил своему господину обо всем происшедшем.

Тем временем в Сен-Клу был обнаружен труп барона Шлеве. Комендант дворца принялся допытываться, каким образом барон попал в комнату к ангелу-душителю, при этом главное подозрение пало на Моро, у которого находился на хранении ключ от комнаты.

Негр решительно отказывался от дачи каких бы то ни было показаний и просил лишь доложить обо всем князю Монте-Веро.

Через несколько часов экипаж Эбергарда остановился у главного входа дворца. Князь показал коменданту бумагу, подписанную императором, и заявил, что Моро действовал по его поручению и потому освобождается от всякой ответственности и не подлежит наказанию.

Оставшись с князем наедине, Моро упал на колени, чтобы поблагодарить "великого массу" за заступничество, и получил от него строжайший выговор за этот варварский поступок.

Спустя несколько дней, когда барон был уже погребен, во дворец Сен-Клу прибыл император и имел с комендантом продолжительное и серьезное совещание. Судя по всему, предметом их разговора была таинственная комната с улыбающимся ангелом, так как после беседы император отправился осматривать именно ее.

Вскоре после этого боковой флигель был разрушен и полностью перестроен, но в нем уже никто не жил, а помещение предназначалось исключительно для хранения земледельческих орудий.

Все происшедшее здесь было предано забвению, но старые служители дворца до сих пор избегают без особой нужды заходить туда.

XXX. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ В АНГУЛЕМСКОМ ДВОРЦЕ

Прошло двое суток после у жасной смерти барона Шлеве, о которой, впрочем, мало кто знал.

Поздно вечером в будуар графини Понинской вдруг вошла служанка.

- Извините графиня,- сказала она,- какой-то господин весьма настойчиво требует доложить о себе, поэтому я осмелилась потревожить вас в столь позднее время; в противном случае он пригрозил войти к вам без доклада.

Графиня, полулежащая на диване в легком неглиже и с распущенными волосами, была погружена в свои мысли, как видно, не очень веселые, и при словах служанки вздрогнула от неожиданности и села.

- Что это значит? - воскликнула она.- Кто же этот дерзкий человек?

- Он не говорит своего имени, но уверяет, что часто был принимаем вами!

- Неслыханная дерзость! - проговорила Леона.- Мои кредиторы знают, что я на грани разорения, кто же смеет являться ко мне ночью со взысканиями? Не понимаю, где скрывается барон,- неужели и ему нельзя доверять?...

- Пресвятая Дева, незнакомец! - воскликнула служанка, увидев за портьерой дерзкого человека, платье которого было в большом беспорядке.

- Фукс! - прошептала Леона, отступая шаг назад, так как человек этот не внушал ей особого доверия.

- Без комедий, графиня,- произнес Фукс, бесцеремонно входя в будуар,- не люблю долго ожидать в передней. А вы, моя милая, можете идти,- обернулся он к горничной,- мне необходимо поговорить с вашей госпожой наедине.

Бросив беспомощный взгляд на графиню, служанка вышла; Фукс небрежно швырнул свою помятую шляпу на один из мраморных столиков и опустился в кресло.

- Не правда ли, графиня, вы вполне одобряете мой образ действий? Вы одобрите его еще больше, когда выслушаете меня. Надеюсь, вы не в претензии, что я осмелился потревожить вас в такой поздний час, но смею думать, что заслужу с вашей стороны некоторую благодарность за участие, которое я принимаю в вас!

Леона, следившая за всеми его движениями, не находила слов от удивления и возмущения.

- Я ужасно устал, сударыня! - сказал Фукс, принимая в кресле расслабленную позу.- Садитесь и вы, разговор предстоит долгий. Я пришел сообщить вам кое-что, и эта новость требует спокойного обсуждения - ваши дела, как и мои, очень плохи!

- Вы меня удивляете, милостивый государь. - надменно произнесла Леона.

- Это немудрено, сударыня! Судя по всему, вы не знаете многого из того, что мне давно известно.

- Что вы имеете в виду, милостивый государь?

- Ваш тон удивляет меня. Или, может быть, неверны слухи, распространившиеся в Париже, будто состояние графини Понинской находится в сильном упадке и Ангулемский дворец будет продан с молотка?

Мертвенная бледность покрыла лицо Леоны, но она всеми силами пыталась скрыть свое волнение.

- Ваши слова, кажется, имеют целью испытать мое спокойствие. Кто же осмелился распространять эти слухи об Ангулемском дворце?

- Хорошим друзьям поверяют самые горькие тайны, недоступные посторонним, не так ли, графиня? - саркастически произнес Фукс.

- Эти слухи завтра же будут опровергнуты бароном! - воскликнула графиня.- Он-то сумеет защитить меня.

- Бароном? - переспросил Фукс, злорадно усмехаясь.- О каком бароне вы говорите, сударыня?

- О бароне Шлеве, всегда ведающем всеми делами Ангулемского дворца.

- Если вам угодно, сударыня, справиться кое о чем в аду,- сказал Фукс, потешаясь над возрастающим удивлением графини,- тогда вы, конечно, могли бы поручить это барону, но земные дела его, к сожалению, закончились несколько дней назад.

- О чем вы говорите,- промолвила графиня, меняясь в лице,- я вас не понимаю...

- Вы, кажется, не знаете, сударыня, что ваш друг барон Шлеве несколько дней тому назад погиб страшной смертью от руки человека, преследовавшего его по приказу князя Монте-Веро?

- Он умер? - с ужасом воскликнула Леона. - Ложь, это невозможно!

- Вас это, кажется, очень огорчает,- с величайшим спокойствием произнес Фукс,- и потому весьма сожалею, что должен сообщить вам это известие; сожалею тем более, что понимаю, насколько важны для вас последствия этого события. Но сообщение мое верно, в нем нет ни капли лжи! Я был уверен, что вам уже все известно, так как завтра барона хоронят.

При этих словах Леона быстро провела рукой по лбу, невольно показывая, какое впечатление произвело на нее это известие. Графиня не могла свыкнуться с мыслью, что единственного человека, на которого она всегда могла надеяться в стесненных обстоятельствах, более не существует, а помощь его нужна была графине именно теперь, когда финансовые дела ее находились в полном расстройстве. Эта гордая женщина, никогда не нуждавшаяся ни в чьем совете, теперь побледнела и готова была упасть без чувств... Но она собрала все силы, не желая показывать свою слабость, темные глаза ее снова засверкали, а лицо приняло прежнее холодное выражение.

- Вы, кажется, знаете все!- сказала она тихо, с прежним надменным выражением.- Так скажите же мне, кто это сделал, кто виновник внезапной смерти барона?

- Вы еще спрашиваете, сударыня? Тот человек, во власти которого находимся мы все.

- Князь?...

- Князю Монте-Веро дозволено поступать с нами, его врагами, по своему желанию и усмотрению - он вправе нас сослать, казнить, четвертовать и все, что ему вздумается!

Леона с удивлением смотрела на человека, который в эту минуту еще мог шутить.

- От кого же князь получил такую власть? - спросила она с презрением.- Мне кажется, что сейчас не самое подходящее время для розыгрыша!

- Избави Бог, я не шучу, сударыня, мое время слишком дорого! Это последняя ночь в Париже, когда я нахожусь в относительной безопасности. Проклятый негр князя, как я слышал, уже узнал, что я спасся вплавь с корабля, подожженного мною в честь князя и его спутников. Право наказывать всех нас по своему усмотрению ваш бывший супруг получил от императора, и вот вам первое доказательство серьезности его намерений - барон, которого уже завтра опустят в могилу. Кто следующий на очереди, вы или я, об этом знает только небо... и князь!

- Если вы говорите правду...- прошептала Леона дрожащим голосом; при этом известии она чуть не лишилась чувств.

- Я убедительно прошу вас, сударыня, не тратить время на сомнения, а как можно скорее позаботиться о собственной безопасности. Нам остается только одно - бежать.

- Бежать? - повторила Леона с презрением.- И это говорит тот самый Фукс, который когда-то клялся мне обезвредить князя?

- Я сделал все, что мог, но вместо того, чтобы добиться успеха...

- Вы вели себя так, будто были подкуплены князем,- перебила Леона своего улыбавшегося гостя, будучи не в состоянии скрыть волнение.- Способствовали только тому, чтобы все удавалось князю! Он нашел свою дочь, нашел ее ребенка...

- И потерял мальчика! Это действительно было единственным, что мне удалось сделать. Все мои старания вредить князю оказывались напрасными, хотя я часто рисковал жизнью. Но не станем терять понапрасну дорогое время, сударыня! Сейчас есть дела поважнее. Я повторяю, что вам необходимо бежать, и бежать немедленно!

- У вас уже, кажется, готов план; расскажите!

- План этот касается вас и меня.

- Мне находиться в вашем обществе? - чуть заметно поморщилась Леона.

- Да, разумеется! Вам придется решиться на это, сударыня, как бы неприятно вам это ни было. При необходимости мы вынуждены иногда оставить гордость в стороне!

- Говорите, я готова на все!

- Без сомнения, у вас есть достаточно средств для бегства в Северную Америку; несколько сотен тысяч франков, я полагаю, будут достаточной суммой. Ведь нам много не потребуется, сударыня.

- Дальше, дальше,- торопила Леона.

- Обычным путем бегство для нас невозможно, так как везде находятся полицейские шпионы. Мы обязательно попадем в их руки, если поедем обыкновенным кораблем. Следовательно, чтобы обмануть шпионов, нам надо решиться на отчаянный шаг.

- Надеюсь, по крайней мере, что ваш новый план лучше прежних, никогда вам не удававшихся.

- Я надеюсь, что он спасет нам жизнь. Не забудьте, что мы отправляемся вместе!

- Так в чем же заключается ваш отчаянный план?

- В двух словах, все очень просто. Мы должны использовать бриг князя, стоящий на якоре в Гавре.

- "Германию"? Это безумная мысль!

- Для трусов - да. Но позвольте мне подробнее разъяснить вам положение дел, и тогда вы наверняка со мной согласитесь. Не забудьте, сударыня, что все дороги для нас закрыты, а это весьма важно. Поедете вы по железной дороге - непременно попадетесь полицейским агентам. Возьмем мы экстренный дилижанс - нас неизбежно арестуют на первой же станции. На всех дорогах, во всех гаванях, по всей границе расставлены шпионы, имеющие приказ арестовать нас; мы не уйдем от них даже с подложными паспортами, так как всем розданы наши портреты. Видите, как стараются нас поймать! А о "Германии" никто и не подумал! Она стоит в Гавре, ожидая приказания князя. Никто из экипажа не знает нас в лицо; они немедленно повезут нас в Кале или Лондон, если мы покажем старшему помощнику письменное распоряжение князя, и никто не подумает воспрепятствовать отплытию "Германии", тогда как все другие суда подвергаются тщательной проверке!

- Но ведь это невозможно, где же мы возьмем письменное распоряжение князя?

- Когда речь идет о спасении своей жизни, сударыня, тут не может быть ничего невозможного. Вы хорошо знаете почерк вашего бывшего супруга - так напишите на бумаге следующие слова: "Податели сего должны быть немедленно перевезены в Лондон." И даю вам слово, что через несколько дней мы ступим на английскую землю. Герб князя все тот же, я видел его на вашем перстне; приложите к письму эту печать, а дальше вполне можете положиться на меня; я доставлю вас в Гавр, и мы тотчас же отплывем на "Германии".

Леона пристально взглянула на Фукса, который поднялся и уже направился к письменному столу графини.

- Если вы подкуплены князем, если имеете намерение увлечь меня в западню, чтобы за это получить прощение, то должна вам заметить, что вы приступили к этому делу без должной тонкости,- проговорила Леона, считая Фукса посланником Эбергарда.- Я знаю, осужденным часто сулят золотые горы, чтобы добиться от них правдивого признания, но эти обещания никогда не выполняются!

- До сих пор вы мне казались отважней женщиной! Что ж, если я действительно таков, каким вы меня воображаете, вам все же остается почетная роль Клеопатры, готовой лучше умереть, чем попасть в руки неприятеля. Нет-нет, сударыня! Мне необходима записка, и вы потрудитесь ее написать и дать деньги, чтобы обеспечить наше бегство. Вот видите, я совершенно откровенен с вами. Сядьте к столу1 Вот бумага, а вот и перо. Сделайте сперва маленькую пробу, удастся ли вам подделать почерк вашего бывшего супруга.

Леона колебалась, по-видимому, обдумывая свое ужасное положение.

- Ну, так и быть,- наконец решилась она,- диктуйте, милостивый государь!

Фукс, улыбаясь, пододвинул к письменному столу графини кресло.

Леона уселась и взяла перо, рука ее не дрожала.

- Попробуйте сперва написать вот на этом листке, удастся ли вам. Итак...

И Фукс, прохаживаясь взад и вперед по будуару, продиктовал следующее:

"Податели этого приказа должны быть немедленно перевезены в Лондон на моем паровом бриге". Слева внизу: "Старшему помощнику "Германии", находящейся в Гаврском порту".

Леона кончила писать; Фукс шагнул к Ней и сбоку посмотрел на бумагу.

- Отлично сработано! Этот черновик может послужить нам оригиналом! Приложите еще печать, и все будет в порядке. Представляете, какую шутку мы сыграем с князем, каким посмешищем он станет! Быть осмеянным - что больнее и чувствительнее этого наказания! Мы используем для бегства его же собственный корабль! Ну, так решайтесь же скорее! В следующую ночь мы будем в Гавре, через два-три дня - в Лондоне. Положитесь на меня, графиня, и наше дело будет выиграно!

- Будем надеяться... Вот вам бумага с печатью! Вы говорили о каких-то деньгах, которые потребуются для путешествия.

- Я думал, сударыня,- сказал Фукс, кладя бумагу в карман своего сюртука,- что вы, как и всякий при подобном банкротстве, частным образом позаботились о своей денежной шкатулке! Без денег же...

- Барон заведовал моей шкатулкой; у меня в письменном столе едва ли найдется и тысяча франков!

- Это ничтожно мало, вы должны мне дать по крайней мере в сто раз больше для этого путешествия!

- Вероятно, мне выдадут мои деньги из капитала барона...

- Барон обманывал вас, как только мог, сударыня; кроме того весь капитал и все имущество вашего друга достались казне. О, мне вас очень жаль!

- Я достану денег!

- Сейчас?

- Завтра около полудня. Вы ведь собираетесь везти меня в Гавр только следующей ночью!

- Завтра к полудню будет поздно, сударыня, наш план провалится. Я не могу еще раз прийти сюда из опасения быть схваченным.

- Так вы бросаете меня?!

- Увы, сударыня...

Леона встала; руки ее судорожно сжимали спинку кресла, глаза метали молнии! Она была оставлена на произвол судьбы даже этим негодяем, перед которым унизилась настолько, что открыла ему свою душу и готова была бежать вместе с ним.

Испытание было слишком велико даже для такой сильной и волевой женщины, как графиня Понинская! Руки ее напряглись, губы задрожали, в эту минуту она готова была задушить этого низкого человека.

Фукс заметил перемену в ней, охватившее ее отчаяние; зная решительность и энергию графини, он следил за каждым ее движением, но он не боялся ее и даже не испытывал жалости или сочувствия, поскольку она ничем больше не могла быть ему полезна.

Он откланялся - вежливо, но с насмешливым выражением, не спуская с нее взгляда.

- Забудьте, графиня, что я был у вас, и постарайтесь уладить свои дела без меня. Вы, я думаю, согласитесь, что человеку гораздо легче и удобнее заботиться только о себе, чем еще о ком-нибудь. Будем считать, что мы свободны от каких бы то ни было обязательств друг перед другом!

- Вы уходите? - прошептала графиня, видя, что Фукс приближается к двери.- Вы уходите один?...

- Прощайте. Надеюсь встретить вас в Лондоне! - отвечал Фукс, раздвигая портьеру.

- Презренный человек! - воскликнула Леона, когда за Фуксом закрылась дверь. Глаза ее гневно сверкали, в голосе прозвучала угроза.- Пусть я погибну, но и ты погибнешь вместе со мной! Ты не уедешь на "Германии" и не достигнешь Лондона! Леона клянется тебе в этом, Леона, которую ты оскорбил и унизил!

Лицо ее было искажено от злобы и жажды мести; дрожащей рукой схватила она колокольчик и позвонила.

Минутная слабость, которой она поддалась, была преодолена, Леона опять превратилась в прежнюю гордую графиню, и горе негодяю, осмелившемуся обмануть ее!

Служанка, вбежавшая в будуар на трезвон колокольчика, увидела на лице графини такое грозное выражение, что от ужаса побледнела.

- Разбуди слуг... сбегай вниз... все должны быть подле меня! Зажги все бра! Пришли сюда одного из слуг, самого смышленого и быстрого!

Горничная поспешила исполнить приказание графини; она никогда не видела свою госпожу в такой ярости и потому испугалась за нее.

Через несколько минут в комнату вошел молодой расторопный лакей; хотя он и был подготовлен заранее горничной, но тоже испугался, увидев перед собой грозную, дрожавшую от злости графиню.

- Поспеши немедленно на улицу Риволи! Ты знаешь особняк князя Монте-Веро?

- Да, я проходил как-то мимо.

- Войди туда и спроси Сандока, негра князя!

- Того самого, который некоторое время назад...

- ...пробрался сюда во дворец! Попроси его следовать за тобой и приведи сюда!

- Он не согласится!

- Он согласится, если ты скажешь, что графиня Понинская хочет сообщить ему важное для него известие! Скажи, что я жду его прямо сейчас, срочно, этой же ночью! Завтра будет поздно! Поспеши, я с нетерпением буду ждать твоего возвращения!

Лакей, так и не понявший смысла этого внезапного приказания своей госпожи, бросился вон из будуара.

Леона с беспокойством ходила взад-вперед по мягкому ковру. Вкралось ли в ее душу хотя бы слабое осознание своей вины в этот час отчаяния, или ее переполняла только злоба, злоба на весь свет, которым она оказалась теперь покинута?

- Все кончено,- шептала она,- я разорена, унижена и всецело нахожусь в его власти! Но нет, Эбергард, тебе сможет принадлежать только мой труп!... Ты преследуешь меня, засылаешь ко мне во дворец своих людей... Ты собираешься наказать меня, как будто я для тебя чужая! Нет, Эбергард, ты не сможешь торжествовать свою победу надо мной, Леона этого не допустит!... Или ты до сих пор презираешь меня настолько, что даже не удостаиваешь своей ненависти? Так чего же я добивалась в течение всей своей жизни? Главными моими целями и задачами было заслужить твою ненависть и иметь неограниченную власть над людьми! Они все лежали у моих ног... от тебя же я не добилась ничего, даже доказательств твоей ненависти ко мне; ты ведешь себя так, будто меня вовсе не существует на свете! Удивляюсь, как я не сошла с ума от такой неудачи?... Лучше бы погибнуть, умереть, только бы не видеть твое безразличие! Может быть, при виде покойницы ты испытаешь к ней... если не любовь, не сожаление, то хотя бы ненависть и удостоишь ее своим проклятьем!...

Леона пошатнулась и закрыла лицо руками, вся дрожа от лихорадочного волнения; впервые она чувствовала себя сломленной, побежденной, а это равносильно было гибели для ее гордой, независимой души!

В жилах дочери ужасного корсиканца текла кровь отца!

Время тянулось страшно медленно, Леона не находила себе места.

Но вот до ее напряженного слуха донеслись приближающиеся шаги. Леона выпрямилась, впилась глазами в портьеру.

Показался лакей. Он был один. Негр князя не последовал ее приглашению, она слышала в коридоре шаги только одного человека!

- Ты пришел один, нечастный! Где же Сандок, негр князя?!

Лакей отступил в сторону, и пред графиней предстал негр. Он так поспешно пустился на зов графини, что не успел надеть обувь и теперь стоял перед Леоной с босыми ногами.

Увидев графиню, негр сложил перед грудью руки и поклонился.

- Ты пришел, слава Богу! Войди же в мою комнату, я вознагражу тебя за это! - сказала графиня, разглядывая лицо негра.

Сандок последовал за ней не без некоторой боязни. Он не понимал, зачем понадобился глубокой ночью женщине, имевшей все основания ненавидеть и презирать его с той ночи, как он тайно проник в ее спальню и, не боясь мести всемогущей графини, унес письма со столь важными сведениями. Его темные живые глаза следили за каждым движением графини, а рука под плащом на всякий случай сжимала оружие.

Закрыв за ним дверь и задвинув портьеру, Леона еще раз с ног до головы оглядела его. Затем подошла к письменному столу, выдвинула ящик, достала горсть золотых монет и протянула их негру.

- Возьмешься ли ты за эту вот тысячу франков сослужить мне службу, требующую быстроты, ловкости и храбрости?

- Сандок слушает. Сперва надо выслушать, потом говорить.

- Хорошо! Я знаю, ты смелый и ловкий человек, однажды ты это уже доказал мне. И я прощу тебе все, если ты сумеешь выполнить то, ради чего я призвала тебя среди ночи. Ты откликнулся на мое приглашение и уже за одно это заслуживаешь вознаграждения!

Графиня отдавала негру свои последние деньги!

- Сандок не заслужил никакого вознаграждения,- сказал он.- Графиня попросила - Сандок пришел.

- Ах, ты странный человек, сразу видно влияние князя. Ты явился ко мне не из-за вознаграждения, а единственно по моей просьбе - вот и прекрасно! Ну, так слушай же! Я хочу отомстить человеку, которого и ты ненавидишь и, может быть, даже боишься.

- Сандок не боится ни одного человека в мире,- отвечал негр,- Сандок боится только Бога!

- Человека, которому я хочу отомстить, преследует твой повелитель, князь Монте-Веро, и он ускользнет из ваших рук навсегда, если ты немедленно не сделаешь того, что я тебе скажу.

- О, Сандок слушает! - произнес он и тихо спросил: - Фукс?

- Ты догадался, о ком я говорю! Да, это он. Несмотря на все принятые меры предосторожности и на всех шпионов, Фукс следующей ночью собирается покинуть Францию, и ты один сумеешь помешать этому намерению, став ему поперек пути.

- Фукс не может бежать,- недоверчиво покачал головой Сандок,- все дороги взяты под наблюдение.

- Он из Гавра поедет на корабле в Лондон.

- Масса даст знать в Гавр, и Фукса арестуют на корабле.

- Если мы не вмешаемся, Фукса через двадцать четыре часа не будет в Париже, он уедет на паровом бриге "Германия", принадлежащем князю!

Негр вздрогнул при этих словах.

- Сандок опередит его! - воскликнул он, и лицо его выразило радость и решительность.

- Поспеши в Гавр, помешай бегству, убей этого изверга! - сказала Леона.

- Разве Фукс не друг графини? - спросил вдруг Сандок с ударением.- Очень странно, что графиня хочет погубить друга!

- Он должен умереть, он не может бежать: этот негодяй осмелился издеваться надо мной и обмануть меня! Я прошу тебя, слышишь, прошу! Поспеши в Гавр на "Германию"! Фукс явится туда с поддельным приказом от князя, в котором сказано, что податель должен быть немедленно отправлен в Лондон.

- Сандок бросится на него, как тигр на свою добычу, он больше не упустит проклятого Фукса и задушит его собственными руками!

- Ты мне нравишься! Я не ошиблась, предполагая в тебе именно того человека, который мне нужен; теперь я удовлетворена! Я знаю, что этому извергу грозит неминуемая погибель. И еще одно, негр! Скажи своему повелителю, что ты видел меня и говорил со мной - пусть он знает, куда послать своих людей, чтобы захватить меня!

- Масса никого не захватывает! Масса никогда не говорит о графине - для него ее не существует! - отвечал Сандок, не догадываясь, как больно уязвили его слова Леону.

- Поспеши,- повелительно сказала она, - ты знаешь свое дело!

Негр поклонился и исчез.

Сквозь тяжелые занавеси уже пробивался рассвет, свечи догорали. Леона мрачно скрестила руки на груди, лицо ее выражало решительность и отвагу; сверкавшие глаза ее ясно говорили, что дочери Наполеона Бонапарта, графине Леоне Понинской, остается в жизни один только шаг, и она готова его сделать.

Она подошла к письменному столу и отперла один из ящиков ключом, висевшим у нее на груди на золотой цепочке; пахнуло превосходными духами. Тут хранились самые дорогие для нее реликвии.

Леона вынула из ящика тщательно завернутый пакет, это были письма, написанные молодым офицером фон дер Бургом юной Леоне. Они пожелтели от времени, и все, что в них заключалось, было теперь неправдой! И все-таки у Леоны никогда не поднималась рука уничтожить их! Рядом лежали письма Наполеона к ее матери - их было всего три.

Леона положила их к письмам Эбергарда и все вместе твердой рукой бросила в огонь, догоравший в камине...

В мрачном раздумье глядела она, как пламя поглощало последние воспоминания о любви, давным-давно уже угасшей...

Несколько минут Леона сидела неподвижно - смягчилось и ее мраморное сердце, все-таки она была женщиной! Но через минуту лицо ее приняло прежнее выражение леденящей холодности, печальная действительность настоящего развеяла туманные грезы прошлого...

Уже рассвело - надо было действовать!

Она вынула из потайного ящичка золотой браслет в форме змеи и маленький, искусно ограненный флакон с притертой пробкой.

В эту минуту в будуар вошла служанка, чтобы снова развести огонь в камине, и нашла свою госпожу в той же позе на диване.

Когда огонь запылал, графиня знаком приказала служанке удалиться.

Взяв браслет и перстень с гербом, она бросила их в камин и пустым взглядом смотрела на огонь, расплавлявший золото и тем самым уничтожавший последнее воспоминание об Эбергарде.

Затем она взяла со стола маленький флакон, содержавший в себе несколько капель бесцветной жидкости. Это снадобье она получила от старой итальянки, которая, увидев ее когда-то в клетке со львами, пробралась к ней сквозь толпу.

- Возьми эту склянку,- шепнула ей старушка,- она содержит десять капель. Одной капли достаточно, чтобы забыться на несколько часов; двух - чтобы придать тебе исполинскую силу; а примешь все десять - и через несколько часов ты избавишься от всех мучений!

- Мучений? - презрительно воскликнула тогда Леона.- Я не знаю никаких мучений; к чему мне твои капли?

- Возьми и сохрани их! Настанет же время, когда львы ранят тебя - прими тогда одну каплю, чтобы заглушить боль! Когда тебе понадобятся все силы, чтобы укротить дикого зверя, оказавшего тебе непослушание,- выпей две капли; все же десять - когда ты будешь смертельно ранена!

Леона сохранила склянку. Ей так и не представился случай испытать действие этих капель, так как львы ее не ранили.

Теперь же настал час, о котором говорила старая итальянка; теперь она готова выпить все капли, чтобы освободиться от мучений, от преследований, от унижения быть побежденной, покинутой, одинокой!

Солнце светило в будуар графини, где все еще догорали свечи, но она ничего не видела; картины прошлого окружали ее и наполняли страхом душу.

Леона видела свою бесприютную дочь; видела, как ее собственная рука поднимала оружие, чтобы устранить дочь, мешавшую ее честолюбивым планам: она вспомнила возвращение Эбергарда, которого считала давно умершим, видела, с каким отчаянием он искал своего ребенка; она слышала бессвязные речи и кряки Маргариты в тюрьме; она видела ее в цепях, а себя в монашеском одеянии; в эту минуту она хотела отомстить Эбергарду и всему свету, она привыкла властвовать над людьми и потому не могла пережить своего упадка, своей слабости!

Быстро схватила она со стола хрустальным стакан с оставшимся вином, которое по обыкновению пила на ночь, твердой рукой вылила в него содержимое флакона и разом осушила стакан до дна.

- Наконец-то,- прошептала она. Стакан выпал из ее рук, она исполнила свой долг. Теперь Леона ожидала смерти.

Это была последняя ночь в Ангулемском дворце. Лучи солнца осветили бледную графиню, стоявшую в своем будуаре в ночном неглиже с распущенными волосами. Она еще раз вспомнила слова старой итальянки, как будто они облегчали ее душу: "Через несколько часов ты будешь избавлена от всех мучений!"

XXXI. СТРАШНЫЙ СУД

В особняке на улице Риволи никто не знал о том, что произошло прошлой ночью в Ангулемском дворце.

Князь Монте-Веро работал в своем кабинете. Он заканчивал письмо к управляющим Монте-Веро, в котором уведомлял о скором приезде и давал указания о возделывании новых земель для увеличения княжества; с этой целью управляющим предписывалось нанять всех тех немцев-переселенцев, которые тысячами отправлялись за океан, чтобы обрести в колонии Монте-Веро новую родину.

Лицо Эбергарда осветилось радостью при мысли о том, что ему представился новый случай осчастливить хотя бы часть своих соотечественников, которые в Европе обречены были на нужду и лишения; возросшие доходы давали. ему возможность заботиться о ближних своих. Донесения доктора Вильгельми, банкира Армана, художника Вильденбрука и многих других, последовавших их примеру, свидетельствовали князю, что дела идут успешно и капиталы его повсюду употребляются для улучшения благосостояния рабочих; такие известия приносили ему глубокое удовлетворение, и он не считался с затратами на эти благородные цели.

Вдруг в кабинет, постучавшись, вошел Сандок; по случаю прохладной погоды на нем был широкий теплый плащ, и весь наряд его указывал, что он собрался куда-то ехать.

- Что скажешь? - спросил князь.- Ты так серьезен, будто собираешься сообщить мне важное известие.

- Сандок имеет сообщить важное известие,- со значительностью отвечал негр.

- Ты, кажется, намерен что-то предпринять?

- Масса, Сандок пришел просить позволения уехать на один день и одну ночь.

- И куда же ты собрался?.

- В Гавр, на "Германию".

- Тебе, я вижу, не сидится в Париже. Еще не время готовить "Германию" к отплытию, подожди несколько дней.

- Дорог каждый час, масса! Сегодня Фукс будет уже в Гавре, завтра - на море.

- Фукс? Кто это сказал тебе?

- Графиня в Ангулемском дворце.

Князь взглянул на негра с явным неудовольствием.

- Это мне не нравится, Сандок,- произнес он,- что ты делал в том дворце?

- Извините, масса! Графиня просила Сандока явиться к ней ночью за очень важным известием; Сандок пошел.

- И графиня сообщила тебе, что Фукс намеревается бежать?

- И ему удастся бежать, если Сандок не сможет помешать этому. Фукс выманил у графини приказ для старшего помощника "Германии".

- Как, преступник для своего бегства хочет использовать "Германию"?

- Это хороший план: на "Германии" он в безопасности.

- Так я пошлю приказ в Гавр в течение суток не выпускать в море ни одного судна.

- В этом случае Фукс будет предупрежден и успеет скрыться; Сандок просит массу не посылать приказа в Гавр, Сандок сам поспешит на "Германию", спрячется и затем нападет на злодея Фукса.

- Понимаю... Смелость этого преступника изумляет меня: он решается на отчаянный шаг!

- И это ему удастся, масса, если Сандок не появится вовремя. Графиня подделала почерк массы, и подштурман "Германии" немедленно повезет Фукса в Лондон.

- Я чувствую, что это последний удар, который они приготовили мне. Поспеши расстроить планы негодяев и постарайся на этот раз захватить его. Будь осторожен, Сандок, я неохотно отпускаю тебя, так как предчувствую, что тебе будет трудно совладать с ним.

- О, Сандок силен! Сандок заранее радуется, что злодей Фукс попадет ему в руки! Сандок схватит хитрого злодея, погубившего маленького массу Иоганна, так сильно, что он не вырвется из его рук. Сандоку очень лестно, что масса поручает ему это дело,- сказал негр, и лицо его просияло от радости.- Масса может быть уверен, что Сандок не вернется без Фукса. Тогда масса покинет на "Германии" эту гадкую страну и возьмет с собой Сандока в Монте-Веро; о, это единственное желание Сандока!

- Верю тебе, мой преданный Сандок, я тоже испытываю сильное желание поскорей увидеть Монте-Веро! Скоро мы отправимся туда, и для всех нас настанет счастливое время. Существует мнение, что вы, негры, неблагодарны, фальшивы и ненадежны! Ты же доказываешь мне, что и между вами, черными, есть такие же хорошие люди, как и между белыми, так называемыми просвещенными! Надо только уметь обращаться с вами. Невольник ненавидит нас, и эта ненависть вполне понятна. Негр, с которым обращаются по-человечески, сам становится человеком в высоком смысле этого слова, я это вижу на твоем примере. Ступай, Сандок, и да сохранит тебя Господь!

- О великий масса! Сандок готов пожертвовать своей жизнью для массы и его прекрасной дочери! Все будет хорошо, и мы снова увидим дивные края Монте-Веро! О, это придает мне бодрости! И кормчий Мартин будет называть -"братом Сандоком" бедного негра, ставшего человеком по милости массы!

Эбергард улыбнулся словам негра, понимая, что они вырвались у него из самого сердца. Он протянул верному слуге руку, прощаясь с ним; мелькнуло опасение, что он видит негра последний раз, но он не мог отказать Сандоку в его просьбе.

Когда Сандок удалился, князь направился в покои Маргариты.

Дочь Эбергарда принадлежала к тем людям, которые, перенеся тяжелые страдания, тем не менее сохраняют любовь к ближним и сердечную доброту. Один только вид ее производил на всех приятное впечатление, каждое слово молодой женщины, каждое движение проникнуто было доброжелательностью. Цель ее жизни, казалось, состояла в том, чтобы сделать всех окружающих счастливыми.

Жозефина, ее дочь, превратилась в очаровательную девушку; лицом и фигурой она очень напоминала свою мать, которая, несмотря на пережитое, сохранила прежнюю красоту.

Черты лица Жозефины напоминали также Вольдемара! Когда Маргарита смотрела иногда на спящую дочь, перед ней возникал образ принца - возлюбленного, которому она принадлежала навеки, хотя и была разлучена с ним!

В такие минуты она наклонялась и тихо прикасалась губами к разрумянившимся во сне ланитам девушки, которая и не подозревала, что мать в слезах стоит над ее постелью.

- Увижу ли я тебя когда-нибудь? - шептала Маргарита.- Удастся ли тебе сдержать свою клятву, мой Вольдемар? В этот час, когда меня никто не видит и не слышит, я могу высказать то, о чем не подозревает даже мой отец. Без тебя я не знаю счастья на земле! Жизнь без тебя безрадостна, я бедна при всем богатстве и роскоши, которые меня окружают, одинока и покинута даже в роскошном особняке моего отца. С тех пор, как я узнала, что ты любишь меня, что любовь твоя вечно будет принадлежать мне, у меня только одно желание, одна молитва: Бог да пошлет тебя мне, да соединит нас с тобой!

Эти задушевные слова Маргарита могла произнести лишь глубокой ночью, стоя на коленях перед постелью Жозефины.

Эбергард знал о сокровенном желании своей дочери, видел тайную грусть на ее лице, но превозмогал себя и молчал. Он сказал принцу свое слово и был убежден, что Маргарита не найдет с ним счастья.

Войдя в покои, он застал в обществе Маргариты и Жозефины молодого графа Рамиро де Тэба, пришедшего проститься с ними. Служба призывала его в Мадрид, но он не мог оставить Париж, не побывав еще раз у князя Монте-Веро и не простившись с Жозефиной и ее матерью, к которым успел горячо привязаться. Читатель помнит о той горячей симпатии, которую Эбергард питал к молодому графу.

Рамиро узнал от князя и дам, что особняк на улице Риволи скоро опустеет, так как все его обитатели с нетерпением ждут отъезда в Монте-Веро.

- Я надеюсь, что мне будет позволено навестить вас в вашем отдаленном раю? - сказал молодой дон, обращаясь к Эбергарду.- Думается, что даже воздух вокруг Монте-Веро будет сильным магнитом для меня, потому что желание видеть прекрасных дам, украшающих ваш дворец, будет преследовать меня повсюду! Совершенно чужим, посторонним человеком,- продолжал Рамиро,- переступил я ваш порог и нашел столько тепла и благосклонности, что, несмотря на горькую весть, которую я принес вам, мне каждый день хочется благословлять тот час, когда я познакомился с вами.

Жозефина с тайным удовольствием внимала молодому офицеру и к немалой своей радости услышала, что он не боится далекого путешествия и приедет в Монте-Веро, чтобы навестить их.

- Граф, вы будете приняты с распростертыми объятиями,- отвечал ему Эбергард,- и я надеюсь, что мои владения понравятся вам.

- В таком случае, до свидания! - сказал Рамиро, обращаясь к князю и дамам.

- Жозефина, протяни же графу руку на прощание! - воскликнула Маргарита.

- До свидания,- промолвила девушка, покраснев до корней волос, и протянула Рамиро свою маленькую красивую ручку, которую он тут же прижал к губам.

Князь со странным предчувствием следил за этой сценой, затем проводил молодого графа де Тэба до веранды.

После обеда Эбергард уединился с Мартином, чтобы обсудить какие-то важные дела, Жозефина ушла к себе и занялась любимым делом - рисованием. А Маргарита направилась в оранжерею, примыкающую к особняку, пышная зелень которой представляла в пасмурные и дождливые дни прекрасное место для отдыха.

Глубокая тишина царила в оранжерее. Цветы распространяли чудный аромат, пальмы бросали тень на Маргариту, присевшую на скамейку в одной из беседок. Ничто не нарушало здесь тишины, даже ветерок не колыхал листву деревьев и кустов.

Руки Маргариты безвольно опустились, глаза ее закрылись, она задремала на удобной скамье; вдруг легкая улыбка оживила ее прекрасное лицо, вероятно, она видела во сне Вольдемара, вероятно, встретилась с ним и соединилась навеки.

Но скоро тайная грусть снова омрачила лицо спящей Маргариты; неожиданный вопрос, который часто не давал ей покоя наяву, предстал перед ней во сне.

Она знала своего отца, Бог привел найти его, и молодая женщина ежечасно благодарила Его за это. Но кто ее мать? Где она? Какой злой гений лишил ее счастья видеть и любить женщину, давшую ей жизнь?

Маргарите казалось, будто она, неприкаянная и бесприютная, снова бродит по белу свету в поисках своей матери.

Сердце ее сильно билось, она видела себя на далекой пустынной равнине, бесцельно бродившей по сухим мхам, где для отдыха не было ни деревца, ни кустика; она спешила дальше, душа ее не находила покоя, ей во что бы то ни стало нужно было отыскать свою мать! Все это представлялось ей во сне так явственно, что она даже чувствовала, как шиповник колет ее босые ноги; вот впереди что-то мелькнуло, и она пустилась вдогонку за каким-то существом, видневшимся вдали, но оно, казалось, убегало от нее...

Тайный голос нашептывал ей, что она обязательно должна настичь удалявшуюся тень; страх овладевал ею при мысли, что эта тень, существо это, может вот-вот скрыться из виду: она хотела окликнуть его, но голос отказывался повиноваться ей. Крупные капли пота выступили у нее на лбу, ноги подкашивались, она чувствовала, что силы оставляют ее. Маргарита в отчаянии протягивала руки, чтобы удержать удалявшуюся тень, которая, как она теперь поняла, и была ее матерью, привлечь к себе... Сердце билось все сильней, дыхание прерывалось...

"Сжальтесь! - вырвалось наконец из ее груди. - Мама, родная моя мама, я выбилась из сил! Но я все-таки должна догнать вас, удержать и хотя бы минуту отдохнуть в ваших объятиях!"

Вдруг тень на мгновение приостановилась; казалось будто она услышала крик отчаяния молодой женщины

Маргарита с трудом подошла. ближе, вгляделась, и вопль ужаса вырвался из ее груди: она увидела перед собой графиню Леону, некогда с ужасными угрозами представавшую перед ней во дворце принца и в лесной хижине.

- Я твоя мать! - произнесла Леона.

- Вы?... Вы - моя мать?... - прошептала измученная женщина, поднимая руки для защиты.

Сердце ее мучительно сжалось от этих слов.

- Не бойся,- снова послышалось ей,- ты преследовала мою тень, я пришла проститься с тобой! Я - твоя мать!

Маргарита проснулась; вокруг благоухала и радовала глаз пышная зелень оранжереи... а перед ней стояла фигура, которую она видела во сне!... Казалось, действительность снова уступила место сновидению, но вместе с тем она понимала, что все, что видит и слышит сейчас, происходит на самом деле.

Перед беседкой, в которой она дремала, стояла графиня Леона; широкий плащ окутывал ее величественную фигуру, распущенные волосы ниспадали на плечи, лицо было бледно, глаза - безжизненны.

- Меня влечет к тебе,- услышала Маргарита,- ради тебя переступила я этот порог! Настал мой последний час, силы мне изменяют! В то время, как один мой глаз видит тебя, другой видит огонь, готовый сжечь меня, я слышу рев ветра и раскаты грома, хочу бежать, но с каждым шагом приближаюсь к пламени, смеющиеся демоны жадно протягивают руки, чтобы схватить меня, вот они, эти ужасные призраки, они смеются и визжат от радости, они завидели новую жертву! Спаси меня, спаси, ведь я - твоя мать!

Маргарита вскочила. Она чувствовала, что сон ее перешел в явь, что фигура, представшая перед ней, действительно существует и протягивает руки, будто просит защиты.

Стеклянная дверь оранжереи была открыта.

Леона в предсмертных муках и отчаянии решилась отыскать свою дочь.

Маргарита наконец пришла в себя. Тайный голос говорил ей, что это действительно ее мать и она не может умереть спокойно, не получив от нее прощения.

Она вскочила без страха и трепета и протянула руки, чтобы прижать Леону к своей груди.

- Сюда, сюда, моя мать! - воскликнула Маргарита.- Я защищу вас, я рассею ваши ужасные видения. Я прощаю вам все, что было между нами, Бог же дарует вам такие милости, о которых мы, простые смертные, и помышлять не можем.

- Обними меня! У тебя я никого не боюсь! Слышишь ли ты их ужасный хохот? Он раздается все ближе и ближе, это демоны явились за мной, но их руки бессильны схватить меня, если я у тебя - ты меня простила! О, повтори еще раз это слово, оно облегчает мою наболевшую душу и придает мне силу и бодрость!

- Вы у своей дочери! Здесь нет никого! Опомнитесь, забудьте ваши ужасные видения! Бог привел вас сюда, чтобы продлить вам жизнь! - воскликнула Маргарита, горячо прижимая к груди свою мать.

Но она не в силах была удержать ее и, с трудом уложив умирающую на скамью, встала перед ней на колени, устремив к небу глаза, полные слез.

Маргарита не заметила в дверях Эбергарда, который, увидев эту трогательную картину, побледнел и не был в состоянии произнести ни одного слова.

- Страшный суд близок! - воскликнула Леона, широко раскрыв глаза, с выражением неописуемого ужаса на лице.- Из пламени поднимается престол Божий, на земле мрак и лишь вокруг Него сияет вечный свет; о, как ослепительно! Горе мне! Вот там стоят праведные и дети; они улыбаются, они протягивают руки ко Всемогущему, и Он благословляет их! А тут, вокруг меня, собрались проклятые, горе мне! "Вы все прокляты!" - слышится мне со всех сторон. Предо мной разверзается адский огонь, пламя высоко поднимается... настал страшный суд, огонь охватывает мое тело... Милосердия, сжальтесь!...

Судорожно сжатые руки Леоны опустились, глаза были полузакрыты, она упала на грудь Маргариты, молившейся за нее.

Эбергард перекрестился; он оказался свидетелем ужасной предсмертной борьбы, мучительных видений своей умирающей жены.

Гордая, некогда могущественная графиня Понинская испустила последний вздох.

Маргарита плакала, закрыв лицо руками. Эбергард подошел к ней.

- Ты молишься за свою мать,- произнес он с грустью,- Господь да благословит тебя!

Маргарита не находила слов. Все случившееся было так неожиданно, так ужасно, что она, тронутая до глубины души, стояла в слезах на коленях перед своей матерью. Уста Леоны навеки сомкнулись, она лежала, как мраморная Юнона; с этого часа предавалось забвению и прощалось все, что она свершила в прошлом!

- Бедняга, ей ни одной минуты не улыбалось истинное счастье,- сказал Эбергард и протянул руку Маргарите, чтобы прижать ее к груди.- Это была заблудшая, не знавшая покоя женщина, она сама себя обманывала, думая отыскать цель жизни в мрачных и глубоких тайниках человеческих страстей; туда она увлекала за собой ослепленных. Она была слишком горда, чтобы вернуться на путь честной осмысленной жизни,- и вот, преследуемая предчувствиями о страшном суде, она бросилась сюда, чтобы умереть в твоих объятиях! Это новое доказательство Божьего к нам милосердия!

- Бог привел ее сюда к нам, отец мой,- прошептала Маргарита и, поцеловав свою покойную мать в щеку, встала.- Исполни просьбу твоей дочери, перевези тело матери в Монте-Веро! В часы уединения мы будем молиться на ее могиле!

- Твоя просьба будет исполнена, Маргарита, дорогое мое дитя! - сказал князь, прижимая дочь к груди.- Пусть будет забыто все, что совершила она в своей жизни, мир ее праху! Все мы грешны, и один Бог нам судья!

XXXII. ПОЕДИНОК

В тот вечер, когда Маргарита с глубокой грустью молилась над телом своей матери, в Гаврской гавани происходила ужасная сцена. Но расскажем обо всем по порядку. От Парижа до Гавра, крупнейшей и важнейшей гавани Северной Франции, около сорока пяти лье. Железная дорога, соединяющая оба эти города, одна из самых старых в Европе.

Сандок мог воспользоваться ею, чтобы помешать бегству преступника, обратившего на себя внимание всей Франции своими многочисленными и дерзкими злодеяниями.

В низших слоях общества этого господина Ренара, как его еще называли, считали союзником самого дьявола, а в высших сферах удивлялись его проделкам и посмеивались над тем, что старания правительства арестовать его до сих пор безуспешны и он так легко водит всех за нос.

Некоторые полагали, что Фукс, или Ренар, давно перебрался в Америку, другие же уверяли, что он, напротив, живет в Париже, так как давно известно, что преследуемому лучше всего скрываться в большом городе с его многочисленными трущобами, куда редко заглядывает полиция.

Сандок слышал подобные разговоры, когда спешил по улицам и площадям Парижа. Он посмеивался над спорами, которые доносились до его ушей, так как лучше всех знал, где искать Фукса.

Сандок отказался взять кого-нибудь с собой в качестве помощника. Поединок с опасным преступником должен был происходить один на один - не только потому, что Сандок ни с кем не хотел делить чести захватить его, но и потому, что отлично понимал: такой хитрый и опытный беглец, как Фукс, тотчас догадается о преследовании, если заметит двух человек. Между тем, одному легче следовать за ним по пятам, самому оставаясь незамеченным. Сандоку и без того надо было быть крайне осторожным, так как Фукс хорошо знал его в лицо.

Разумеется, и наш черный друг позаботился о том, чтобы его нельзя было узнать с первого взгляда, чему как раз способствовала холодная дождливая погода. Он надел длинную солдатскую шинель с большим отложным воротником, старую шляпу с широкими полями; уши повязал темным платком.

Под шинелью же наряд Сандока был совершенно иным: короткие брюки, в них заправлена красная шерстяная рубаха с широким поясом, на котором висели револьвер и кинжал. В многолюдном месте он вряд ли произвел приятное впечатление, если бы вдруг снял верхнюю одежду.

Сандок не решался отправиться в Гавр по железной дороге, не узнав сперва, каким путем намерен добираться туда Фукс. Но как выследить его в огромном Париже, как напасть на след?

Наконец после недолгих размышлений он направился на железнодорожный вокзал. Приехав в Гавр, он зайдет в трактир, непременно поблизости от места стоянки "Германии", и пробудет там до наступления вечера, а с приходом темноты отправится на корабль.

Сандок был до того озлоблен и исполнен жаждой мести, что не собирался просить о помощи никого из членов экипажа "Германии". Кроме того не исключено, что ловкому и хитрому преступнику удастся подкупить кого-нибудь из матросов, который тотчас сообщит ему о появлении негра. Поэтому Сандок решил пробраться на "Германию" в последнюю минуту, когда Фукс будет воображать себя в полной безопасности.

Занятый этими мыслями, Сандок достиг вокзала, жизнь на котором была в самом разгаре. Экипажи, фиакры с багажом теснились у подъездов; мужчины и женщины сновали взад-вперед; тут и там раздавались голоса носильщиков, принимавших багаж и просивших публику посторониться.

Сандок зорко осматривал густую толпу, чтобы убедиться, не следит ли за ним кто-нибудь и не догадается ли о его намерениях. Он пребывал в таком беспокойстве, будто сам был преступником, скрывающимся от преследователей.

Но он не заметил ничего такого, что бросилось бы ему в глаза.

Наконец он решился подойти к высокому и широкому окну, где у железной решетки теснилось много людей, желавших приобрести билеты.

Даже тогда, когда он осторожно вынимал деньга, глаза его зорко следили за окружавшими.

В эту минуту он услышал слова человека, стоявшего ближе всех к окну;

- Билет в Гавр.

В этих словах не было ничего странного, так как их произносили чуть ли не каждую минуту, но Сандок обратил внимание на вкрадчивый голос этого человека. Он пытался разглядеть если не лицо, то хотя бы фигуру и одежду стоявшего к нему спиной пассажира, но толпа скрыла его от глаз Сандока. Но негр теперь, по крайней мере, знал, что Фукс избрал самый простой способ добраться в Гавр - так обычно и поступают отчаянные преступники, зная, что тут меньше всего шансов нарваться на сыщиков.

Толпа вокруг Сандока увеличилась, его давили со всех сторон, и приходилось применять немалые усилия, чтобы скрыть от окружавших свое оружие под плащом. Наконец подошла его очередь, он купил билет и пробрался сквозь толпу в передний зал, где были нагромождены ящики и всевозможный багаж.

Внешность Сандока не вызывала особого доверия, и потому на него устремляли подозрительные взгляды все те, кто стерег свои вещи.

Проходя через коридор в зал ожидания, где скопилась большая толпа, Сандок из осторожности пробрался к окну, чтобы оглядеться.

Возле буфетов за столиками сидели пассажиры, закусывая в ожидании поезда; другие расположились на диванах вдоль стен или ходили взад и вперед по огромному залу.

Сандоку нелегко было выделить одну личность из такой многочисленной толпы. Он с величайшим вниманием всматривался в лица и фигуры пассажиров. В толпе он заметил немало полицейских, подобно ему, зорко следивших за всеми присутствующими.

Сандоку непременно нужно было узнать, кому принадлежал этот голос, так странно поразивший его слух.

Внезапно внимание его привлек господин, стоявший к нему спиной; он расстелил на диване плед и начал рыться в своих вещах.

На господине красовались элегантный сюртук и кожаная фуражка; он был среднего роста и имел волосы неопределенного цвета.

Приглядываясь к нему, Сандок заметил, что господин часто и украдкой посматривает на полицейских, как бы опасаясь их.

"О,- подумал негр,- человек этот, вероятно, имеет причину не попадаться на глаза полиции".

Один из полицейских, довольно долго наблюдавший за странным поведением господина, подошел к нему и, судя по всему, потребовал предъявить документы.

Требование это, как видно, очень не понравилось господину; он повернулся к полицейскому, и Сандок увидел синие очки и огромный черный пластырь на лице, которое приняло выражение крайнего неудовольствия.

Он вынул из кармана портмоне и показал полицейскому несколько бумаг, после чего последний почтительно раскланялся перед ним и, судя по всему, пустился в объяснения, как порой бывает необходима подобная проверка, на которую никто не вправе обижаться.

Сандок внимательно следил за этой сценой. Несмотря на очки и пластырь, сходство этого господина с Фуксом было разительным, и негр чуть было не бросился к нему через весь зал, но удержал себя, увидев почтительный поклон полицейского. Что если это сходство - всего лишь случайность, ведь полицейского не так-то просто разубедить.

Негр снова впился взглядом в подозрительного господина и окончательно убедился в том, что это Фукс, а синие очки и черный пластырь - не более чем маскировка. Фигура, возраст, движения господина убеждали его в том, что он не ошибся.

Глаза Сандока засверкали, он отошел от окна и стал осторожно пробираться сквозь толпу к тому месту, где находился Фукс.

Но тут раздался звонок, открылись двери, ведущие на платформу, все поднялись со своих мест и устремились к выходу.

Толпа отделила Сандока от преследуемого им господина. Приблизиться к нему стало совершенно невозможно, и негр, прежде чем сесть в вагон, подошел к полицейскому, который проверял документы.

- Один вопрос,- сказал Сандок,- кто был господин в синих очках, с которым вы разговаривали?

Полицейский с удивлением посмотрел на негра, не внушавшего особенного доверия.

- Зачем вам это знать и кто вы такой? - спросил в свою очередь полицейский.

- Я негр князя Монте-Веро,- прошептал Сандок,- преследую того человека, на которого и вы обратили внимание!

- Ну так знайте же, что это господин Педон, едущий в Гавр по поручению вашего повелителя!

- Не сказал ли он вам, что едет на "Германию"? - торопливо спросил Сандок, так как пора уже было занять место в вагоне.

- Да! Он показал записку подштурману парохода, написанную рукой князя.

- Достаточно! - воскликнул Сандок и бросился к поезду.

Он более не сомневался, что преследовал именно Фукса, и потому нельзя было упускать его из виду!

Полицейский внимательно смотрел ему вслед, а Сандок перебегал по платформе от вагона к вагону, чтобы занять место поблизости от опасного преступника.

За несколько мгновений до отхода поезда кондуктор открыл дверь первого попавшегося купе и попросил негра войти, затем запер за ним дверь на ключ, а Сандок уселся на одну из скамей.

Поезд тронулся. Сандок принялся осматриваться и едва не воскликнул от радости: в том же купе находился пассажир в синих очках, со своей стороны, также обративший на него внимание.

Сандок отодвинулся в темный угол, так, чтобы, самому оставаясь малозаметным, постоянно иметь Фукса перед глазами.

Можно было только удивляться спокойствию этого человека! Он заметил преследование, но ни единым жестом не обнаружил своей тревоги по этому поводу. Откинувшись на спинку дивана, он закрыл глаза и приспустил с плеч плед, так что можно было видеть на жилетке золотую цепочку от часов и булавку с драгоценным камнем. Его можно было принять за богатого купца, который ездил в Париж для лечения своей щеки, о чем свидетельствовал налепленный пластырь, и теперь возвращается домой.

Один из соседей пытался заговорить с ним, но Фукс уклонился от беседы, сославшись на усталость. Он знал по опыту, что человека более всего выдает голос, который трудно изменить.

Сандок заметил, что Фукс время от времени приоткрывает глаза и поглядывает в его сторону, судя по всему, пытаясь разглядеть лицо своего преследователя, и тоже делал вид, что дремлет, нахлобучив шляпу на самые брови.

Чем ближе подъезжал поезд к Гавру, тем беспокойнее вел себя Фукс. Его волновало, не оповещена ли полиция Гавра о его предполагаемом приезде и не угрожает ли ему опасность быть схваченным прямо в поезде.

Когда за несколько лье от Гавра на перроне небольшой станции показались двое полицейских, выдержка изменила Фуксу. Он вскочил с места и бросился к окну, чтобы наблюдать за ними. Следом невольно вскочил Сандок и тем окончательно выдал себя. Видя, что полицейские направились в другую сторону, Фукс успокоился и все внимание обратил теперь на Сандока, которого начал узнавать.

Фуксу ничего не оставалось, как решиться на отчаянную выходку, Сандок понимал это и уже в открытую не спускал с Фукса глаз, карауля каждое его движение.

Конечно, лихорадочно размышлял Сандок, лучше всего захватить Фукса прямо сейчас, в поезде, но это рискованно, пассажиры примут Сандока за мошенника и помешают ему, а истинный преступник воспользуется суматохой и скроется. Придется дожидаться, пока Фукс не окажется на борту "Германии". А если он все-таки попытается ускользнуть? Да, Сандоку надо быть очень осторожным!

Поезд между тем быстро приближался к цели.

До Гавра оставалась только одна станция, которой они должны были достигнуть через несколько минут.

Сандок опять уселся в свой угол. Фукс снова забеспокоился.

Подъехали к станции.

Платформа находилась с той стороны, где сидел Фукс.

Кондуктор объявил название станции и добавил, что стоянка поезда всего две минуты.

Сандок, обрадованный тем, что Фукс теперь никуда не денется, отвернулся.

Локомотив засвистал, поезд снова пришел в движение, а Фукс только того и ждал. Просунув руку за окно, он отворил задвижку двери и, прежде чем Сандок успел заметить это отчаянное намерение, одним прыжком выскочил из вагона на рельсы и скрылся в кустах.

Раздались удивленные восклицания пассажиров; Сандок, спохватившись, тоже бросился к окну, но его удержали; поезд между тем несся уже с прежней скоростью, а Фукса и след простыл.

Все происшедшее заняло всего несколько секунд.

Удивление пассажиров было так велико, бегство так стремительно и внезапно, что никто не успел остановить Фукса; теперь же пассажиры опомнились и всеми силами старались удержать Сандока от повторения опасного прыжка.

Большинство тут же сочло его сумасшедшим, тем более что он не дал никаких объяснений. Наконец он признался, что убежавший - преступник, он его преследовал, и дело разъяснилось.

Пассажиры наперебой стали убеждать негра не рисковать жизнью и не повторять безумного прыжка, потому что, если ему и удастся остаться целым и невредимым, прошло уже некоторое время, поезд удалился достаточно далеко, и поиски преступника окажутся безуспешными.

Сандок наконец убедился в справедливости этих слов и скрепя сердце повиновался.

Спустя несколько минут поезд прибыл в Гавр. Сандок поспешно вышел из вагона; он был совершенно расстроен - весь план его проваливался.

Однако дело обстояло не совсем так, так решил Сандок. Фукс выпрыгнул из поезда не потому, что испугался негра, а во избежание опасности быть схваченным полицией Гавра.

Укрывшись в кустах и следя, как поезд проносится мимо, Фукс полагал, что если его опасения насчет слежки подтвердятся, княжеский негр последует за ним, и в этом случае пистолет Фукса был наготове. Но поезд ушел, никто из него больше не выпрыгнул, и Фукс, успокоившись, усмехнулся своей чрезмерной подозрительности, благодаря которой он принял случайного попутчика, пусть даже чернокожего, за княжеского нефа.

Он поспешил отправиться в дальнейший путь, чтобы пробраться в Гавр до наступления ночи. Пусть теперь попробуют его схватить!

Уверенность в собственной безопасности все больше овладевала им, и только одно сомнение еще тревожило - князь Монте-Веро мог узнать о его намерении и по телеграфу передать в Гавр приказание закрыть гавань. Но он не предчувствовал, с какой стороны угрожает ему опасность, не предполагал, что глубоко оскорбленная и униженная им женщина готова любой ценой отомстить человеку, обманувшему ее.

Поздно вечером он достиг оживленного приморского города. Полностью уверенный в себе, он решил зайти сначала в трактир подкрепиться, а затем уже отправиться на борт "Германии" и сыграть там свою роль.

Кроме того он хотел разведать, не слышно ли чего о закрытии гавани, и заранее радовался тому, что теперь ему уже ничто не может помешать. Если даже князь Монте-Веро и закроет гаврскую гавань, он под покровом ночи выберется из города и сядет на корабль где-нибудь в другом месте.

Убаюкивая себя этими надеждами, Фукс шел вдоль пристани, мимо целого ряда корабельных мачт; отовсюду доносились песни подгулявших матросов; жизнь гавани протекала обычным путем, и ничто не указывало на какие-нибудь запреты.

Идя мимо большого парохода, совершающего регулярные рейсы между Гавром, Лондоном и Гамбургом, он заметил на нем нескольких матросов и крикнул им:

- Эй, морячки! Вы, верно, знаете паровой бриг "Германия", где мне найти его?

- "Германию"? - переспросил старый матрос и показал рукой.- Вот она, в ста шагах отсюда, за тем англичанином, который уходит сегодня ночью.

- Сегодня ночью? В Лондон? Как называется корабль?

- Паровое судно "Снодоун", рядом с ним и стоит "Германия".

- Это напротив таверны "Золотой якорь" с красным фонарем,- прибавил другой матрос,- вы не ошибетесь, если пойдете вдоль больверка.

Фукс поблагодарил и двинулся в указанном направлении. Его обрадовало известие, что "Снодоун" стоит возле "Германии": в случае каких-нибудь затруднений на корабле князя, он при помощи заранее заготовленных иностранных бумаг сможет воспользоваться английским пароходом.

Скоро он услышал шум пара, всегда издаваемый большими судами, когда их готовят к отплытию, и увидел трубы "Снодоуна", из которых валил дым.

Еще час, и Фукс, это исчадие ада, ускользнет из рук правосудия, чтобы продолжать свои преступления в другом месте. Но судьба решила иначе.

В таверне "Золотой якорь" было шумно. Матросы многих стран, корабельные рабочие, подозрительного вида бродяги сидели за большими деревянными столами, пили вино и пускали клубы дыма из своих трубок.

Сюда и направился Фукс после того, как отыскал "Германию". Здесь как раз и находился старший помощник, приметы которого ему описали.

- У подштурмана Габриэля на подбородке взъерошенные волосы, которых не хватает на голове,- сказали Фуксу, и этого было достаточно.

В темноте Фукс не заметил человека, прятавшегося за причальным столбом и слышавшего его разговор с матросами "Германии".

Этим человеком был Сандок. Сцепив зубы и сжав кулаки, он крадучись последовал за Фуксом, а когда тот скрылся в таверне, подошел к окну и осторожно заглянул внутрь.

Войдя в таверну, Фукс окинул присутствующих внимательным взглядом; он хотел удостовериться, что человека, которого он принял в поезде за княжеского негра, здесь нет. После этого он стал взглядом отыскивать подштурмана Габриэля, которому надлежало вручить поддельный письменный приказ князя Монте-Веро.

Глядя в окно, Сандок давно заметил старого Габриэля, тогда как Фуксу пришлось поискать его. Примета оказалась недостаточной, так как многие моряки сидели в беретах или матросских шляпах и многие были со взъерошенными бородами. В конце концов Фукс все-таки разыскал подштурмана, одиноко сидевшего за столом, и подошел к нему. Они завели разговор, подробности которого Сандок, конечно же, не мог расслышать сквозь оконное стекло и царивший в таверне шум, но о смысле которого догадывался.

Он увидел, что старый Габриэль приподнялся, вместо приветствия сдвинув на затылок свою шляпу, и смерил подошедшего взглядом.

Фукс сел за стол, велел подать вина, налил подштурману и, по-видимому, начал рассказывать о цели своего визита.

Сердце Сандока заколотилось, когда он увидел, как доверчивый Габриэль внимает словам негодяя, он едва удержался, чтобы не ворваться в таверну и не стать между ними. Он скрежетал зубами от ярости, видя, как Фукс показывает подштурману бумагу, так ловко подделанную, что у старого Габриэля не зародилось ни малейшего сомнения, потому что он, быстро осушив стакан, поднялся, собираясь уже идти.

Но Фукс удержал его, снова усадил за стол, подлил вина и все говорил о чем-то, стараясь, как видно, расположить старшего помощника к себе.

"О, еще час,- сказал себе Сандок,- и все будет кончено!"

В эту минуту Габриэль подозвал к себе одного из матросов "Германии" и отдал ему распоряжение. Сандок видел, как тот вышел из таверны и поспешил к судну, на котором уже через несколько минут пробудилась деятельная жизнь. Команда на "Германии", как мы знаем, была слаженной, и работа шла так быстро, что покуда Фукс и Габриэль допивали вино, все было готово к отплытию.

Сандок дрожал от нетерпения, но не взошел на борт из боязни упустить Фукса.

Большой пароход "Снодоун" тем временем тоже был готов к отплытию. Палубы его осветились, дабы пассажиры могли удобнее разместить свой багаж и устроиться сами. Густой дым валил из обеих труб.

На "Германии" тоже поднимали пары.

Наконец Сандок увидел, что Фукс и Габриэль поднялись. Проворно, как кошка, отпрянул он от окна и спрятался за углом.

Фукс и Габриэль вышли из таверны. Спешивший мимо моряк спросил:

- Куда направляется ваша "Германия", дядя Габриэль?

- В Лондон-Вилль,- отвечал тот.

- Ого, вы собираетесь пуститься наперегонки со "Снодоуном"?

- Почему бы и нет? К утру мы вас догоним и перегоним.

- Счастливого пути! - крикнул моряк и заторопился дальше.

Фукс между тем удостоверился, что все вокруг спокойно.

- Когда мы отправляемся? - спросил он своего проводника.

- Через час, сударь,- ответил тот.- Не беспокойтесь, все будет хорошо. Вы правильно сделали, что взяли на всякий случай приказ от нашего князя. Если беглый преступник, которого вы ловите, только сегодня оставил Гавр, мы будем в Лондоне раньше его, и вы с помощью полиции поймаете эту птичку. А "Снодоун",- продолжал Габриэль с самодовольным видом,- даже если выйдет часом раньше нас, все равно останется позади.

- Поторопитесь же, любезный друг,- сказал Фукс и вслед за Габриэлем поднялся по трапу на борт "Германии".

Звон колокола, возвещающий отход "Снодоуна", отвлек внимание Фукса, и он не заметил крадущегося за ними негра, в котором по шинели и шляпе наверняка узнал бы человека с поезда.

Фукс отошел на другую сторону палубы, обращенную к отходящему "Снодоуну",- отчасти для того, чтобы получше рассмотреть его, отчасти потому, что здесь было меньше света.

Вдруг он услышал, как Габриэль кого-то окликает, и обернулся, думая, что это относится к нему.

По трапу взбегала человеческая фигура, и Фукс с ужасом узнал своего преследователя, причинившего ему так много беспокойства днем в поезде. Это его окликал Габриэль, спрашивая, что ему нужно.

Не отвечая ни слова, Сандок взбежал на палубу "Германии", наклонился, приподнял трап и, к негодованию Габриэля, столкнул его в воду. Все это было делом одной минуты.

Фукс остолбенел, видя, что пути отступления для него отрезаны, а Сандок злорадно захохотал и двинулся к нему.

- Живой сатана! - вскричал старый Габриэль при виде этого как будто из-под земли появившегося чернокожего, а матросы, возмущенные тем, что незнакомец сбросил в воду трап, поднимать который придется им, уже подступали к нему, засучивая рукава и сжимая кулаки.

Сандок отступил на шаг, сбросил шинель и шляпу и остался в красной рубахе и коротких штанах, за поясом которых торчало оружие. Вид у него был угрожающий.

- Назад! - крикнул он.- Сандок не призрак! Сандок пришел, чтобы схватить злейшего врага своего господина!

В несколько шагов он очутился на юте "Германии".

Дикое проклятие сорвалось с губ Фукса, и он схватился за револьвер. Но в ту же минуту ему пришла в голову мысль более удачная, чем бесполезное сопротивление: застрелив Сандока, он все равно попадет в руки матросов и окажется их пленником.

Фукс не зря славился своей находчивостью и отчаянной смелостью; даже теперь, несмотря на приближающуюся старость, он оставался сильным и ловким мужчиной, всегда сохранявшим присутствие духа.

"Снодоун" в эту минуту проходил так близко, что матросы "Германии" вынуждены были отталкиваться длинными шестами. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Фукса.

Его не заметили еще ни на "Снодоуне", ни с больверка, так что момент для бегства был самым подходящим.

Когда негр, сжимая кулаки, подступил к нему, Фукс вскочил на леерное ограждение и взялся руками за один из шестов, которыми матросы отталкивались от тяжелого "Снодоуна", изо всех сил упираясь ими в корму парохода.

Сандок попытался схватить негодяя, но Фукс выскользнул из его рук, не выпуская шеста, прыгнул за борт, повиснув над бездной, и, перебирая по шесту руками, стал подвигаться к корме "Снодоуна". Шест прогибался под его тяжестью, но Фукс, раскачиваясь как маятник, подбирался все ближе к пароходу.

На "Германии", затаив дыхание, следили за отчаянной попыткой беглеца. Еще несколько усилий - Фукс достиг кормы "Снодоуна" и ухватился за металлическую решетку, окружающую высокий борт...

В тот же миг в воздухе мелькнуло тело Сандока. Видя, что злодей, которого он преследовал столько времени, ускользает, негр, как воздушный гимнаст в цирке, прыгнул за ним и ухватил висящего Фукса за ноги. Под действием двойного веса все суставы злодея затрещали, он испустил яростный крик.

Люди на берегу, пассажиры "Сиодоуна" и матросы обоих судов одобрительными криками приветствовали этот отчаянно смелый и точно рассчитанный прыжок.

Сандок, как тигр, вцепился в свою жертву и висел вместе с ней высоко над водой.

Фукс чувствовал, что изнемогает и не удержится за решетку, если не сумеет отделаться от негра, борьба с которым в воде не могла окончиться в его, Фукса, пользу. Страх смерти придал ему силы.

Он оторвал от решетки одну руку и, удерживаясь только на левой, правой вытащил из кармана нож и, изогнувшись, вонзил в плечо Сандока так глубоко, что кровь брызнула фонтаном.

Негр вскрикнул от боли, но не отпустил Фукса, а, напротив, сжал с такой силой, что тот со стоном выпустил из рук решетку, и они оба с шумом упали в воду...

Страшный крик раздался отовсюду! Зрители этой яростной схватки говорили друг другу, что течение увлечет обоих под колесо парохода, которое разорвет их на части.

Последовала минута напряженного молчания.

Слышен был только плеск пароходных колес. Взоры всех обратились на пенистую полосу за кормой "Снодоуна", но ни того, ни другого противника видно не было.

- Они погибли оба! - вскричало несколько голосов.

Вдруг на поверхности воды показалась рука, сжимающая кинжал, но кому она принадлежала - беглому преступнику или верному негру? Этого никто не мог сказать, да и много ли увидишь при свете фонарей? Толпа зрителей на берегу росла; матросы "Германии" свесились через борт, готовые бросить пловцу веревку или зацепить его багром.

- Негр, негр! - раздались радостные крики, свидетельствующие о том, что симпатии зрителей отданы Сандоку; все узнали черную руку, вслед за которой из воды показались голова и плечи. Сандок был превосходным пловцом, но сейчас силы оставили его и он еле держался на поверхности.

- Спасите его! - кричали в толпе матросам на "Германии".- Цепляйте багром! Он держит другого левой рукой!

Действительно, негр держал под водой Фукса, но еще несколько секунд, и он пошел ко дну, так как правая рука отказывалась служить ему.

Матросы "Германии" прилагали все усилия, чтобы достать его багром; наконец удалось зацепить негра за хорошо заметную в воде красную рубашку и вытащить на поверхность...

Борьба, происходившая между ним и Фуксом, была ужасна, потому что преступник, погрузившись вместе со своим преследователем в воду, употребил все усилия, чтобы освободиться из объятий негра, не отпускавшего его, невзирая на рану в плече.

Это ему удалось, и Сандок, упустив свою жертву, в тот же миг почувствовал, что его неудержимо тянет под колесо. Присутствие духа не изменило ему в этот роковой момент; собрав последние силы, он нырнул вглубь, а менее расторопный Фукс оказался под колесом, и оно раздробило ему голову.

Минуту спустя, отброшенный волной, он был пойман всплывающим на поверхность Сандоком. Мертвый, как известно, становится легче в воде, поэтому Сандок без особых усилий некоторое время держался вместе с ним на поверхности.

Угасающим сознанием он ощутил прикосновение багра, но силы совершенно оставили его, и он выпустил из рук тело Фукса, которое, тем не менее, тоже было поймано и вытащено на борт "Германии" вслед за ним.

Толпа теснилась на берегу, невзирая на поздний час и сумерки, чтобы узнать о судьбе негра и об исходе яростной схватки, "Снодоун" же продолжил свой путь, так как капитан последнего не счел нужным останавливаться ради этого происшествия.

Так как трап "Германии" все еще плавал в воде и зеваки на берегу, к удовлетворению Габриэля, не могли подняться на судно, можно было без помех обратить все внимание на вытащенных из воды. На судне князя толком еще не понимали, что же все-таки произошло.

Фукс предъявил письменный приказ князя, в подлинности которого Габриэль ни минуты не сомневался; потом вдруг появляется Сандок и утверждает, что он, тоже по приказу князя, преследует опасного преступника... Теперь, когда их вытащили из воды и они лежали рядом на палубе, подштурман поспешил к ним за объяснениями, но получить их было не так-то просто, потому что Фукс мог теперь давать объяснения только в аду, а Сандок находился в беспамятстве.

Полицейские на берегу так настойчиво хотели попасть на пароход, что скоро широкая доска заменила им трап.

В убитом, который во время схватки в воде лишился очков и большого черного пластыря, несмотря на раздробленную голову, полицейские опознали того самого господина Ренара, которого они так долго искали; теперь уже команда "Германии" не сомневалась более, что чернокожий в красной рубахе - негр князя.

Тотчас был призван врач, он снял с Сандока порванную рубашку и тщательно осмотрел его.

Кроме глубокой раны в плече Сандок получил два опасных ножевых ранения в грудь, одно из которых, судя по всему, задело легкое и заставляло опасаться за его жизнь.

Старый Габриэль был испуган этим известием, зная, как князь любит Сандока.

Врач промыл и перевязал раны Сандока и велел переменить на нем промокшее платье.

Полицейские составили протокол о происшествии, телеграфировали в Париж, что давно разыскиваемый преступник Фукс наконец схвачен в Гавре негром князя Монте-Веро и убит в схватке. После чего они удалились, взяв с собой тело Фукса.

Сандок скоро пришел в себя; он, как видно, хотел рассказать Габриэлю о том, кто таков Фукс, но едва произнес несколько слов, как изо рта его показалась кровь, которую с трудом и не сразу удалось остановить врачу.

Несмотря на свое плачевное состояние, Сандок был счастлив, что ему наконец удалось положить конец преступлениям злодея, который принес столько горя его "массе" и так долго избегал правосудия.

- Сандок охотно умирает,- шептал он, в то время как врач запрещал ему говорить,- теперь негодный Фукс мертв; Сандок достиг своей главной цели; теперь бы только еще раз увидеть массу и его прекрасную дочь!...

Это желание негра исполнилось.

На другой день князь, его дочь и Жозефина прибыли экстренным поездом из Парижа и привезли с собой тело Леоны в свинцовом гробу.

Опасаясь за здоровье Сандока, его долго готовили к встрече с господином, но радость, как известно, не убивает; так было и с негром. При виде князя и его прекрасной дочери, как он всегда называл Маргариту, Сандок всплакнул от радости и сразу почувствовал себя лучше.

Эбергард постарался, чтобы отважному и верному негру, рисковавшему для него своей жизнью, была оказана самая лучшая врачебная помощь, и через несколько дней с радостью услышал, что если выздоровление Сандока и дальше пойдет так же успешно, он будет в состоянии вынести переезд в Монте-Веро, благодатный климат которого позволяет надеяться на полное исцеление его поврежденного легкого.

Жозефина, глубоко тронутая самопожертвованием Сандока, с готовностью взяла на себя роль сиделки. Трогательная забота прекрасной и великодушной девушки оказала самое благотворное влияние на здоровье Сандока, и Маргарита с сердечной радостью видела, что ее дитя находило лучшую награду за свои заботы в быстро восстанавливающемся здоровье негра.

Эбергард, также наблюдавший издали за Жозефиной, теперь с особенным чувством относился к ней, видя, как в сердце внучки развиваются и приносят плоды его собственные мысли и желания.

"Она обращает на негра ту же любовь и заботу, какие посвятила бы нам,- думал он.- Для меня это благотворное открытие. Теперь и по ту сторону океана, в стране, которая стала нашей родиной, пришли наконец к моей мысли: сделать рабов свободными, и мой девиз "Одинаковые права для всех" получает все большее и большее значение. Бог даст, все мои замыслы осуществятся!"

Прелестная Жозефина скоро услышала к своей радости от доктора, что состояние здоровья Сандока улучшается и через несколько дней можно будет уезжать.

Князь Монте-Веро с радостью принял это известие, так как давно стремился в свою отдаленную благодатную страну. Но счастливее всех был Мартин, старый штурман "Германии", "кормчий", как называл его Сандок, которого он навещал по нескольку раз в день.

- Ты молодец, брат Сандок,- говорил он, любовно глядя на негра.- Не только выполнил свое обещание, но даже перевыполнил. Тьфу, пропасть! Если кому-нибудь вздумается говорить о тебе дурно, я переломаю ему ребра! Ты теперь имеешь в старом Мартине надежного друга на все случаи жизни! А если госпожа Смерть вздумает приблизиться к тебе, она познакомится с моими кулаками!

Негр счастливо улыбался своему доброму брату Мартину, а тот говорил:

- Так-то, брат Сандок! Завтра-послезавтра мы выходим в море, и я не я буду, если через несколько недель в Монте-Веро ты окончательно не поправишься и не станешь настоящим богатырем, полным силы и здоровья. Клянусь небом!

XXXIII. МОНТЕ-ВЕРО

"Германия" уходила в плавание.

Мартин занял свое место у штурвала; гордая радость так и сияла на лице его. Князь Монте-Веро стоял у передней мачты своего судна; Маргарита и Жозефина находились тут же; а Сандок, еще чувствительный к свежему ветру, разгулявшемуся в гавани, сидел в уже известной нам благоустроенной каюте брига и нетерпеливо ждал отплытия.

Но вот колеса "Германии" зашумели в воде, судно двинулось.

- В Монте-Веро! - раздались крики матросов.

- В Монте-Веро! - повторили Маргарита и Жозефина.

- Слава Богу! - проворчал старый Мартин в капитанской рубке.- Теперь уж наверняка не придется возвращаться, тем более, что сама графиня здесь... то есть в трюме, между прочим грузом.

Упрямого чудака сама смерть не могла примирить с той, кто была его врагом при жизни; поэтому, несмотря на изменившиеся обстоятельства, он питал к графине те же чувства, что и прежде, и если сердце его иногда смягчалось при мысли о том, что ее уже нет в живых, он старался побороть эту слабость, вспоминая, сколько зла она причинила.

Будучи доверенным лицом князя, вместе с ним долго разыскивающим Маргариту, Мартин лучше других знал эту историю во всех подробностях и ту особу, которая была первопричиной всех бед. Теперь же, когда добро и справедливость восторжествовали, старый моряк полагал, что, после Бога, может приписать успех господина Эбергарда и себе; при этом он не знал, конечно, что и у господина Эбергарда, и в особенности у его дочери оставалось еще немало неосуществленных желаний для полного счастья...

Ему не дано было понять извечного тяготения любящих сердец друг к другу и неразрывной их связи с теми, во власть которых они отданы. Старый Мартин не понимал такого единения душ, и это не должно удивлять нас, поскольку его невестой, его любимой женщиной стало море; следовательно, любовь эта была спокойной, не эгоистической и походила, скорей, на ту платоническую привязанность, которая диктует лишь стремление к любимому существу, но не желание обладать им.

Сейчас он снова оказался в своей стихии, и постоянная улыбка на его загорелом лице свидетельствовала, что мечта старого моряка покинуть Европу наконец осуществилась.

Лицо Эбергарда тоже выражало радость; он надеялся, что Монте-Веро окажет благотворное влияние на его дочь, и испытывал глубокое удовлетворение при одной только мысли об этом. Самым сокровенным его желанием было возвратиться в свою благословенную колонию и целиком посвятить себя облагодетельствованию ближних.

Несмотря на холодные дни, плавание проходило благополучно. Первые дни, пока шли проливом Ла-Манш, густой туман и временами снег затрудняли движение; но когда миновали Нормандские острова, гавань Бреста и взяли курс на Атлантику, заметно потеплело.

Море, доселе имевшее неприятный зеленоватый цвет, по мере приближения к испанским берегам становилось лазурным, лучи солнца вновь обрели свое живительное тепло, так что даже Сандок смог появляться в полдень на палубе, чтобы подышать целительным морским воздухом.

Необозримый океан расстилался вокруг блестящей, чуть волнующейся гладью и сливался вдали с голубым небом. То здесь, то там на горизонте время от времени показывались белые точки, обозначавшие паруса плывущего корабля; потом, с помощью подзорной трубы, которую Эбергард передавал дочери, можно было разглядеть скалы мыса Финистерре, но картины эти очень скоро вновь уступили место необозримой водной поверхности; по вечерам "Германию" сопровождали акулы или появлялись стайки летучих рыб, блестевших серебром в лунном свете.

Маргарита и Жозефина не могли налюбоваться этим зрелищем, и Эбергард радовался, глядя на них. Мартин же, со своей стороны, был горд тем, что мог удовлетворить любопытство обеих женщин.

На острове Святого Яго путешественники запаслись пресной водой, через некоторое время пересекли экватор. Однажды Мартин заметил на реях крупных птиц стального цвета и помрачнел: появление буревестников сулило непогоду.

- Без бури не обойдется,- бормотал он, оглядывая волны и горизонт, который был окутан туманом, так что заходящее солнце казалось огромным огненным шаром.- Видите маленькие белые точки? - обратился он к Маргарите, стоявшей поблизости.- Это барашки, пенящиеся гребни волн. Скоро мы услышим их шум и вой бури! Ночь приближается; Пресвятая Дева, сохрани нас от Блабаутерманна!

Это имя в устах старого моряка прозвучало так странно и, вместе, так комично, что Маргарита невольно взглянула на Мартина, желая убедиться, не шутит ли он? Но лицо его было серьезно и мрачно.

- Что вы сказали, Мартин? - переспросила молодая женщина, замечая, как море вокруг прямо на глазах темнеет, а волны вздымаются все выше и выше.- Вы назвали какое-то имя?

- Да... Сохрани нас, Пресвятая Дева, от Блабаутерманна!...- повторил старый моряк и перекрестился, обратясь к морю.- Знаете ли вы, кто это такой?

- Нет, Мартин, расскажите.

- Я видел его один раз в жизни,- сказал капитан "Германии", приподнимая шляпу, чтобы откинуть назад волосы,- и мы были тогда близки к погибели! Гром и молния! Это была такая жуткая минута, которой я врагу своему не пожелал бы!... Мне тогда исполнилось двадцать лет; парусное судно "Фридрих Вильгельм", где я служил матросом, шло из Гамбурга в Нью-Йорк - новый прекрасный трехмачтовый корабль. Из Нью-Йорка мы повезли товары в Лондон. Капитан наш, англичанин Блэк, был человек неробкого десятка, истинный моряк! Чем яростней бушевал шторм, тем спокойнее и веселее становился он.

Мы покинули берега Америки и около полумесяца находились в открытом океане, как вдруг однажды вечером появились волны, подобно сегодняшим.

"Это неспроста! - вскричал Блэк.- Ну-ка, молодцы, подбирайте паруса и запаситесь добрыми порциями рома! Буревестники уже кружат, ночь будет бурной! Давайте-ка сюда по стакану рома, прежде надо уплатить дань морю!"

С этими словами капитан Блэк вылил ром в шипящие волны, окружавшие "Фридриха Вильгельма". Небо вдруг потемнело, шторм усиливался с каждой минутой. Я стоял возле штурмана, в задней части корабля, откуда едва можно было видеть среднюю мачту. Огромные волны с гребнями пены подбрасывали наше судно, как ореховую скорлупку, и перекатывались через палубу. Было, я думаю, около одиннадцати часов вечера, когда, взглянув вверх, я вдруг заметил у мачты на средней рее нечто похожее на нашу кошку, но это "нечто" было гораздо больше, чернее и безобразнее. Чудовище кружило вокруг мачты, как кот вокруг трубы, глаза его светились огнем. Я толкнул штурмана и указал ему на это странное животное:

"Посмотрите, что это такое?"

"Пресвятая Дева,- вскричал тот, бледнея и дрожа,- да ведь это Блабаутерманн! Мы погибли!"

Когда он назвал это имя, я понял, что увидел существо, появление которого предвещает гибель кораблю. Дрожь пробежала по моим членам, но странное существо уже исчезло, и только волны все сильнее играли нашим судном. Чтобы избежать гибели, нам пришлось срубить две мачты, так что когда мы добрались наконец до английских берегов, "Фридрих Вильгельм" имел весьма плачевный вид. С той ночи, когда наша жизнь висела на волоске, при всяком сильном шторме я не могу без ужаса думать о чудовище с огненными глазами...

Маргарита не могла удержаться от улыбки, хотя старый Мартин рассказывал эту историю очень серьезно; очевидно, призрак существа с огненными глазами играл немаловажную роль в морских легендах. Она попробовала дать штурману более правдоподобное объяснение этому видению, пытаясь убедить его, что в минуты сильного волнения часто возникают зрительные и слуховые галлюцинации. Однако старый моряк упорствовал в своем суеверии, говоря, что не желает дочери господина Эбергарда видеть этой ночью зловещее чудовище.

Тем временем небо все сильней заволакивалось тучами, и "Германия" продолжала бороться с волнами, гонимыми навстречу ей порывами ветра.

На горизонте засверкала молния, отдаленный гром доносился пугающими раскатами; Жозефина со страхом прижималась к матери, пока, наконец, обе по совету Эбергарда не спустились в каюту.

Началась гроза; крупные капли дождя хлестали по палубе, но корабль и его команда стойко боролись с разъяренной стихией.

Князь спокойно подставлял лицо шквалистому ветру, матросы без суеты исполняли свою работу, а Маргарита с дочерью молились в каюте.

В непроглядной тьме ослепительно сверкали вспышки молний; море походило на чудовище, простиравшее свои исполинские руки, чтобы поглотить корабль, то опускавшийся в бездну, то снова взмывающий на гребень волны.

Под утро непогода улеглась; буря закончилась проливным дождем, и хотя океан еще катил с шумом волны, небо на востоке прояснилось и восходящее солнце как будто лишило грозные стихии последних сил.

Утром, когда опасность счастливо миновала, Эбергард вошел к дамам и объявил им, что можно смело выйти на палубу подышать освеженным после бури морским воздухом.

- Теперь вы имеете право с гордостью рассказывать, что испытали настоящий шторм,- с улыбкой сказал он.- Подобные бури не часто случаются, И я по этому поводу добавлю: без борьбы нет победы! Зато тем радостнее вы будете приветствовать свое новое отечество.

Через несколько дней на горизонте показались вершины мыса Фрио, рисовавшиеся на голубом небе, а вслед за тем взорам путешественников представился живописный форт Санта-Круц.

Широкая бухта Рио-де-Жанейро открывала перед ними окаймленную зеленью панораму; таможенные чиновники почтительно встретили и осмотрели украшенный флагами паровой бриг известного и везде чтимого князя Монте-Веро, а Маргарита с радостными слезами обнимала свое изумленное дитя.

Переждав ночь близ укрепленного острова, "Германия" вошла следующим утром в бухту. Император Педру, извещенный о прибытии князя, поспешил в роскошной гондоле навстречу своему другу, которого давно не видел. Радость дона Педру была искренней. Он заключил сошедшего на берег князя в объятия, и зрелище это было поистине трогательным.

Все находившиеся в бухте корабли подняли флаги расцвечивания; широкая, расположенная амфитеатром набережная наполнилась любопытными, приветствовавшими князя Монте-Веро. Его встречали, как любимого брата императора, и радость от столь теплой встречи была тем сильнее, чем менее Эбергард ожидал ее.

Потрясенный таким приемом, князь едва мог преодолеть свое волнение. Мартин же, стоя в сторонке, самодовольно улыбался, будто заранее все это предвидел. Обе дамы были обрадованы и смущены искренними и задушевными словами, которыми император приветствовал их.

На берегу наших путешественников ожидали придворные экипажи, которые доставили их во дворец князя, откуда, отдохнув, они должны были отправиться в свое имение.

Члены императорской семьи нанесли визит Эбергарду и его дочери и осыпали их всевозможными ласками. Дон Педру, несмотря на заботы, причиненные ему войной с Парагваем, был исполнен радости и повторял князю Монте-Веро, что встреча с ним доставляет ему такое удовольствие, какого он давно не испытывал. Императрица Тереза, повсюду чтимая как благодетельница всей страны, искренне полюбила Маргариту; разъезжая с ней и Жозефиной по улицам и окрестностям Рио, она показывала им достопримечательности бразильской столицы.

Можно себе представить, что испытывала некогда безродная и бездомная Маргарита, видя себя рядом с императрицей, так любовно и заботливо к ней относившейся. Она живо вспомнила то время, когда, сидя на камне у дороги в тихую ночь, пела:

Meine Mutter hab'ich nicht gekannt,

Keinen Vater hab'ich nicht gekannt.

О lieber Gott, bin so allein,

Kein Herz ist mein!

Ich hatte nie ein Vatterhaus,

Man stiest mich in die Welt hinaus

О lieber Gott, bin so allein

Kein Herz ist mein!

Du lieber Gott, der Alles giebt,

Gieb ein Seele, die mich liebt!

Auf wetter Welt, bin ich allein,

Kein Herz ist mein! (*).

(*) - Я не знала своей матери и никого не называла своим отцом. Боже мой, я одинока и никем не любима! У меня никогда не было отчего дома, меня бросили на произвол судьбы. Боже мой, я одинока и никем не любима! Добрый Боже, дарующий нам все, пошли мне живую душу, которая бы меня любила! Я одна в огромном мире и никем не любима! - нем.

Она нашла теперь отца и узнала, кто ее мать, горе было забыто; она нашла сердце, любившее ее и принадлежавшее ей... но будет ли полно ее счастье, суждено ли ей, после стольких испытаний, снова увидеть своего милого и уже не разлучаться с ним?

Она не смела питать этой надежды и потому радостные для всех дни омрачила тайная печаль, которую Маргарита скрывала так тщательно, что даже Эбергард не подозревал о ней. Поскольку она была дочерью князя, все называли ее княжной. Смущенная Маргарита кротко просила приближенных не называть ее так; большая часть ее жизни прошла в лишениях и нищете, хотя в том не было никакой ее вины.

Маргарите предстояло еще привыкнуть к столь разительным переменам в своей жизни, к этому внезапно обрушившемуся на нее счастью; прошлое еще свежо было в памяти и заставляло ее по-братски протягивать руку помощи всем бедным и обездоленным. Как мы видим, жизненные испытания оказали на нее благотворное воздействие.

Морское путешествие не повредило здоровью Сандока, и после нескольких дней отдыха можно было продолжить путешествие в Монте-Веро.

Мартин с частью команды корабля должен был доставить тело графини водой, а Эбергард со своими близкими и прислугой предпочел отправиться в Монте-Верв на лошадях, чтобы дочь и внучка могли дорогой составить себе представление о роскошной растительности девственных лесов Бразилии. С помощью управляющих, поспешивших к ним навстречу, он позаботился обо всем необходимом для такого путешествия и с радостью видел живой интерес Маргариты и Жозефины ко всей этой необычной для них природе.

Дорога, извиваясь вдоль морского берега, проходила через оживленный Рио-Веро, дальше тянулись сахарные и кофейные плантации, поля хлопчатника, деревни, фабрики, рудники, и везде чернокожие работали с белыми так мирно и прилежно, что впечатление, оставленное этими провинциями, было в высшей степени отрадно.

Повсюду их встречал теплый и искренний прием, в котором, при всей непринужденности, чувствовалось глубокое уважение, так что для Маргариты и Жозефины эта заключительная часть путешествия могла считаться торжественным приездом на новую родину. Встречавшиеся им пейзажи не могли наскучить, потому что отличались большим разнообразием; поля и деревни свидетельствовали о полном довольстве жителей; старики и молодежь, выходившие встретить князя, рассыпали перед ним цветы и зеленые ветви. Но самый трогательный прием ожидал княжескую семью впереди.

Наступал уже вечер, когда отдаленный пушечный гром, прозвучавший в ночной тишине, заставил женщин вздрогнуть, а князя - рассмеяться их испугу: то были приветственные салюты, посылаемые им из Монте-Веро; еще несколько минут, и взорам путешественников, выехавших из леса на открытое место, представился величественный замок, окруженный цветущими террасами; фоном ему служили темные вершины густого леса. На зубцах башен замка реяли флаги, у ворот толпились служащие и колонисты, громадный фонтан бил сотнями тысяч искрящихся брызг.

Маргарита и Жозефина приостановили лошадей и как зачарованные смотрели на волшебную картину, открывшуюся им.

- Это ваша новая родина, дети мои! - промолвил князь, тронутый таким восторженным приемом.

Радостные крики зазвучали в воздухе, молодые девушки и дети махали букетиками цветов. Конюхи приняли лошадей и помогли дамам спешиться.

Эбергард взял Маргариту и Жозефину под руки и повел их через расступившуюся толпу, с улыбкой кивая налево и направо своим верноподданным. Поднявшись на ступени, он несколькими словами поблагодарил собравшихся; это же сделала и Маргарита, глубоко растроганная встречей. У Жозефины блестели глаза: такого великолепия ей еще не доводилось видеть.

А кругом действительно было на что посмотреть и чем полюбоваться! Террасы были украшены гирляндами цветов и расцвечены огнями, с башен замка взлетали в темнеющее небо ракеты, возвещающие о благополучном возвращении любимого господина.

Стоя рядом с дочерью и внучкой на балконе над фонтаном, блестевшим в лунном свете, Эбергард, не в силах больше сдержать волнение, вознес к небу короткую благодарственную молитву и сказал, указывая на расстилавшиеся вокруг поля и леса:

- Все, до самого горизонта и дальше, принадлежит вам, дети мои! Отныне это ваша родина, а для меня она впервые озарилась солнцем истинного счастья, потому что я вижу подле себя вас! Здесь для нас начнется новая жизнь, и с этой минуты я, на закате своих дней, буду вместе с вами наслаждаться земными радостями! Здесь царят мир, довольство, работа и счастье; этому уголку земного Шара Господь дал свое благословение!

Целуя Эбергарда, Маргарита прошептала:

- За эти дни я увидела столько удивительного и прекрасного, что мне кажется, будто я нахожусь в раю. Не знаю, как благодарить вас, отец мой!

Внезапно у опушки леса вспыхнул ослепительный фейерверк; разноцветные ракеты взвились, подобно сказочным светлякам на фоне темного неба, а когда гроты и беседки осветились бенгальскими огнями, замок и его окрестности приобрели совершенно сказочный вид, который подчеркивался звуками немецких народных песен, исполняемых колонистами, скрытыми в боскетах сада.

После вечерней молитвы в часовне замка, куда матросы поставили гроб Леоны, Эбергард проводил Маргариту и Жозефину в предназначенные для них покои.

Когда он, пожелав дочери и внучке спокойной ночи, направлялся к себе, престарелый управляющий Шенфельд, преемник убитого Фуксом Виллейро, попросил князя пройти в красную залу, где его ожидает сюрприз. Большая высокая зала была ярко освещена, а на столе стоял портрет императора Бразилии, поразительно схожий с оригиналом, и лежало письмо:

"Примите это, мой дорогой Эбергард, как высшее доказательство моей к вам любви и уважения, и пусть этот образ напоминает вам, о дружбе, которую вечно питает к вам

Педру."

Князь был глубоко тронут этим новым доказательством любви императора. Портрет занял достойное место в его комнате, рядом с портретом матери, прекрасной принцессы Кристины.

Счастливая мирная жизнь потекла в замке, жизнь, о которой можно было бы сказать, что в ней не остается места еще каким-нибудь желаниям; однако в сердце одной из его обитательниц - Маргариты - все-таки таилась глубокая скорбь, которую она тщательно скрывала от глаз отца и дочери.

Спустя несколько месяцев Эбергард, неустанно работавший над улучшением и расширением своей колонии, узнал, что севернее Монте-Веро, где расстилались необитаемые пустынные луга и болотистые леса, поселился немецкий колонист, намеревавшийся, подобно ему, возделать бесплодные земли и привлечь к себе поселенцев.

Это известие исполнило князя радостью, и он попросил узнать имя человека, осуществлявшего его идеи и, тем не менее, ни разу не посетившего Монте-Веро.

Сведения, доставленные князю, были таковы. Таинственным соседом, посвятившим себя устройству и улучшению своих земель, был красивый мужчина лет сорока по имени сеньор Вольдемар.

Эти сведения не пробудили в Эбергарде никаких подозрений в том, что за личностью его соседа скрывается какой-то другой человек; он был слишком далек от этой мысли.

В один из субботних вечеров, когда Эбергард с Маргаритой и Жозефиной прогуливались на террасе близ замка, на опушке леса показалось несколько всадников. Ехавший впереди был одет, как все бразильские колонисты, в легкое летнее платье и широкополую желтую шляпу; они направлялись к замку. Один из всадников спешился и подошел к находившемуся поблизости управляющему Шенфельду.

- Мне кажется,- обратился князь к дамам,- что наш сосед наконец решил навестить нас.

Всадники остались у ворот, а управляющий торопливо направился к князю.

- Ваше сиятельство,- сказал Шенфельд,- владелец колонии Санта-Франциска просит о чести говорить с вами без свидетелей.

- Мое предчувствие сбылось! - вскричал обрадованный князь.- Наш сосед, наконец, почувствовал нужду во мне. Подите в замок, мои милые, позже я присоединюсь к вам.

Маргарита и Жозефина направились мимо мраморного бассейна к портику замка, а Эбергард в сопровождении управляющего двинулся к воротам и увидел, что всадник, принятый им за немецкого колониста, стоит посреди дороги и, видимо взволнованный, провожает взглядом две женские фигуры, удаляющиеся за радужную водяную пыль фонтана; потом он пошел навстречу князю.

Эбергард увидел перед собой красивого, загорелого на южном солнце зрелого мужчину, черты и манеры которого, указывающие на высокое происхождение, были еще более привлекательны от выражения силы и энергии; лицо его скрывала густая черная борода. Внешность незнакомца произвела на Эбергарда приятное впечатление, и он приветливо улыбнулся ему.

- Простите, ваше сиятельство, что я ненадолго разлучил вас с дамами,- сказал незнакомец звучным взволнованным голосом,- но прежде всего я должен поблагодарить лично вас за тот образец идеального колониста, которым вы для меня явились. Я во всем стремлюсь подражать вам, и хотя мои успехи в сравнении с вашими слишком малы и незначительны, все-таки и они наполняют меня радостью. Сейчас, когда удались первые мои начинания, я поспешил к вам просить совета и дружбы. Может быть, эти слова прозвучат несколько дерзко, но я надеюсь доказать, что вы имеете дело с человеком, достойным вас!

Эбергард слушал незнакомца с интересом, но что-то в нем пробудило далекие воспоминания. Этот голос, это лицо, полускрытое бородой, напоминали ему другое лицо...

- Очень рад! - сказал он, подавая гостю руку и идя с ним к замку.- Но, прежде всего, простите мне один вопрос, который меня мучает: это сходство... мой Бог... вас назвали, кажется, сеньор Вольдемар... Не вы ли...

- Я был принцем Вольдемаром, ваше сиятельство! - отвечал со спокойной гордостью незнакомец.- Теперь же я только человек, который, подобно вам, хочет сам создать свои владения! Надеюсь, вы не откажете этому стремлению в своем интересе и сочувствии? Помните ли вы слова, сказанные -вами в другой части света, когда я просил руки вашей дочери?...

Они остановились и глядели друг на друга, оба были сильно взволнованы.

- Вы сказали, что никогда не отдадите вашу дочь замуж за принца... Пусть так, Эбергард Монте-Веро, теперь не принц просит вторично ее руки, а человек, подобно вам, своим личным трудом создавший себе новую родину; человек, в глубине своего сердца таящий самое чистое и высокое желание: соединиться с Маргаритой, чтобы своей неизменной, негасимой любовью искупить все зло, причиненное им когда-то.

- Это честные, прямые слова, сеньор Вольдемар,- серьезно сказал Эбергард,- слова, нашедшие отголосок в моей душе! Вы поразили меня: я считал вас неспособным на такой шаг!

- Вполне понятно, князь! Я и сам прежде не поверил бы, что способен на такое. Но в жизни есть сила, которая служит двигателем всего и творит чудеса... Нет нужды называть вам эту таинственную невидимую волшебницу! Она-то и привела меня сюда, заставив бросить прежнюю жизнь, и так изменила, что Маргарита, верно, не узнает...

- Мы увидим это, сеньор Вольдемар, но прежде я хотел бы заключить с вами мир. Нет ничего отраднее, чем сближение с человеком, который прежде был очень далек от вас,- сказал Эбергард,- и сегодня я испытываю это. Ваша энергия сделала то, на что я уже не мог надеяться, а жертва, принесенная вами, не пропала даром. Но будем надеяться, что ее уже не существует, потому что я вижу счастье на вашем лице!

- Для полноты его не достает лишь одного! - дополнил Вольдемар, приближаясь с князем к замку.

- Подождите минуту, я сам позову Маргариту,- прошептал он принцу,- и надо сознаться, сеньор Вольдемар, она любит вас по-прежнему.

- Благодарю вас за эти слова, князь! - отвечал принц негромко, но горячо.- Моя надежда сбывается.

Эбергард исчез под высоким портиком замка, куда мысленно последовал за ним счастливый Вольдемар: сейчас он увидит Маргариту и свое дитя...

Сердце его учащенно билось: сейчас произойдет желанная встреча, к которой он стремился долгие годы. Давно уже он испытывал себя и умерял свое нетерпение, зная, что любимое существо находится поблизости; но он хотел предстать перед Эбергардом, к которому питал искреннее уважение, не раньше, чем мог бы с полным правом сказать ему: "Взгляни сюда - вот доказательство моей силы и воли!"

Теперь желанный день настал. Он услыхал шаги под портиком...

На пороге показался Эбергард между Маргаритой и Жозефиной.

Обе вопросительно посмотрели сначала на незнакомца, почтительно снявшего свою шляпу, потом на улыбавшегося Эбергарда.

- Наш сосед, дорогой и уважаемый мною сеньор Вольдемар! - сказал князь.

Принц с сильно бьющимся сердцем следил за выражением лиц обеих дам.

- Сеньор Вольдемар...- повторила вдруг Маргарита, как бы пробуждаясь и подоходя ближе.- Боже мой, не сон ли это... Вольдемар?...

Голос ее дрожал; она вопросительно глядела на незнакомца; тот протянул ей руки.

- Маргарита, узнаешь ли ты меня? - воскликнул он взволнованным голосом...

- Это он... Вольдемар!...

Не в силах более сдерживать нахлынувшую на нее радость, она кинулась в объятия принца; узнавшая своего благодетеля Жозефина также бросилась к нему.

Эбергард растроганно смотрел на них и мысленно произносил слова, которые приготовился сказать Маргарите:

"Дочь моя, охотно отдаю твою руку моему другу сеньору Вольдемару; он с честью заслужил ее!"

Долго рыдала Маргарита в объятиях любимого человека, нашедшего ее после стольких испытаний.

Потом, когда князь, соединив руки детей, обнял их, владевшая всеми радость нашла наконец свое выражение в словах; у каждого накопилось столько рассказов, столько воспоминаний, что ночь незаметно прошла в разговорах, и утро застало все общество на балконе.

- Сеньор Вольдемар,- сказал князь, поднимаясь,- не будете ли вы возражать, если завтра мы все навестим вас? Тогда договоримся и о дне свадьбы. Вы согласны?

ЭПИЛОГ

Надо ли нам описывать читателям, следившим за ходом всего повествования, что произошло далее в Монте-Веро и Санта-Франциске?

Безмятежное счастье и радость поселились там, а у счастливцев нет приключений. Маргарита отдала свою руку принцу Вольдемару, с гордостью считавшему себя творцом развивавшейся по примеру Монте-Веро колонии.

Жозефина нашла отца, и трогательно было видеть, с какой дочерней любовью милая девушка привязалась к нему!

Часто владелец Санта-Франциски вместе с женой и дочерью отправлялся верхом в Монте-Веро, где их встречал с распростертыми объятиями счастливый Эбергард.

Император, относившийся к князю Монте-Веро, как к любимому другу, скоро простер свою милость и на владельца новой колонии, так что его нередко видели в простом платье, отдыхающим от государственных забот в обществе Эбергарда, Вольдемара, его жены и дочери.

Жозефина была живым портретом своей матери, только в полном расцвете и блеске юности, между тем как тяжелые испытания наложили свою печать на лицо Маргариты, отражающее все движения ее души.

Вольдемар был - сила, Маргарита - кротость; он - неутомимый созидатель, она - добрый ангел, повсюду сеявший счастье, утешение и радость.

Объединенные колонии Эбергарда и Вольдемара процветали все более и более, и переселявшиеся туда немцы, которых в этой обширной стране прежде ожидала печальная участь, находили во владениях этих двух людей все возможности для счастливой, но не праздной жизни. То же самое находили и негры, освобожденные обоими владельцами, которые не на словах, а на деле осуществляли свой девиз: одинаковые права для всех!

Да, одинаковые права, но не одинаковые обязанности! Тот, кто трудолюбиво исполнял свой долг, кто в работе видел награду и цель жизни, всегда находил в Монте-Веро и Санта-Франциске необходимый ему клочок земли и мог рассчитывать на прочное счастье, поселясь на ней.

Пусть читатели вспомнят при этом разговор Эбергарда с королем его родины! В тех немногих словах соединилось все, к чему он стремился, что, по его мнению, составляло истинное счастье народов. Идеи князя Монте-Веро не были плодом только кабинетных размышлений, они вытекали из многолетнего опыта, накопленного в результате всей его жизни.

Но Эбергард Монте-Веро не ограничивал распространение своих идей границами княжества; он старался, принося всевозможные жертвы, сеять доступные ему благодеяния далеко за пределами Бразилии.

В далекой Германии, на родине Эбергарда, остались друзья и ученики, самоотверженно воплощающие в жизнь его замыслы. Зная по опыту, что прекрасные речи ни к чему обычно не приводят, они действовали, незаметно помогая своим бедным соотечественникам. Доктор Вильгельми, живописец Вильденбрук и банкир Арман неутомимо поддерживали и распространяли идеи Эбергарда: они предоставляли работу бедным, помогали обездоленным, руководили народом.

Эбергард, с которым они находились в постоянных сношениях, со своей стороны не жалел ничего для достижения намеченной цели. Все эти люди действовали скромно, не желая походить на тех героев трибун, которые только речами хотят помочь народу.

Прежде чем расстаться с нашими отдаленными друзьями, упомянем еще о двух лицах, которые в течение этого повествования приобрели, как нам кажется, некоторое право на читательский интерес: мы говорим о негре Сандоке и о Мартине, старом капитане "Германии". Раны, полученные Сандоком в последней схватке с Фуксом, скоро зажили, и можно было считать, что он на пути к полному выздоровлению и восстановлению прежних сил; но через несколько месяцев обнаружилось обратное.

Князь, еще более привязавшийся к негру, скоро заметил перемену в здоровье Сандока: дыхание его стало мучительно тяжелым и он ходил согнувшись. Повреждение легкого, несмотря на то, что снаружи рана затянулась, приобрело характер хронического воспаления, чреватого самыми тяжелыми последствиями. Сандок почувствовал наконец и сам, что на выздоровление надеяться нечего; зато сознание недаром прожитой жизни помогло ему спокойно встретить смерть.

Покуда негр мог еще передвигаться, он простился со всеми, и однажды утром, войдя в его комнату, нашли уже бездыханное тело. Верный слуга отошел в вечность, дожив до радости снова увидеть Монте-Веро и счастье дорогих ему людей.

Мартин утер не одну слезу, стоя у гроба Сандока, и, обращаясь к остальным слугам, белым и цветным, говорил:

- Видит Бог, мне истинно жаль, что Сандок умер! Это был честный человек, исполнявший свое слово даже ценой собственной жизни. Он был моим другом, и вам долго придется трудиться, чтоб дорасти до него. В этой жизни он выбрал лучший удел - умереть на службе у своего господина. Клянусь небом, этот негр может служить всем нам примером! Мир праху его!

Такова была надгробная речь, сказанная Мартином своему доброму другу Сандоку, и в задушевных словах старика было столько правды, что сам Эбергард, слышавший их, растрогался до слез.

Маргарита с дочерью, приезжая из Санта-Франциски, часто приносили на могилу верного негра цветы из своего сада. Мартин же, в награду за свои заслуги, получил отличие, принесшее ему еще больший вес в Монте-Веро.

Флотилия князя, состоявшая из сорока больших вооруженных купеческих судов и нескольких барок, которые перевозили все производимое на его землях не только в Рио, но и в Европу, нуждалась в опытном руководителе, и Эбергард ввел звание генерал-капитана, назначив на эту должность опытного Мартина.

Он предоставил бывшему кормчему "Германии" неограниченную власть над всеми своими судами, а император дон Педру прислал старику адмиральский патент и возвел его в первый ранг.

Мартин плакал и смеялся, не находя слов для выражения радости, а потом, немного придя в себя, воскликнул:

- Клянусь небом, господин Эбергард, такая честь мне даже присниться не могла! - И добавил растроганно: - Это больше, чем я заслужил!

- Ты вполне заслужил это звание, мой добрый старый Мартин, и я от души поздравляю тебя! Монте-Веро может радоваться, имея таких людей. Итак", да здравствует контр-адмирал Мартин!

Прошло несколько лет.

Мы снова встречаем стареющего князя Монте-Веро на лесной дороге, ведущей в колонию Санта-Франциска, в обществе молодого всадника - дона Рамиро, известного нашим читателям по нескольким предыдущим главам и по роману "Изабелла".

Эбергард и Рамиро ехали рядом по тенистой дороге и вели живую беседу.

- Значит, Изабелла бежала? - спрашивал князь, имея в виду испанскую королеву и, по-видимому, с трудом веря словам своего гостя. - Серрано стал регентом, а ваш почтенный отец защищает народное дело в Париже?

- Как я уже сказал вам,- отвечал Рамиро,- Испания наконец свободна, и будем надеяться, что ей предстоят лучшие времена!

- Я посылаю такое же пожелание из нашей, некоторым образом, родственной страны. Были бы только люди, ставшие во главе государства, исполнены заботами о своем народе и не ослеплялись бы честолюбием. Судя по тому, что я знаю о регенте Серрано, он более всех заслуживает доверия; дон Хуан Первый, как мне кажется, преследует личные цели и ведет не совсем честную игру... Будем надеться на лучшее, мой молодой друг! Но я вижу свежую рану на вашей шее - вероятно, вы получили ее в бою за родину?

- Нет, ваше сиятельство, из той битвы я вышел невредимым. Рана моя имеет другую причину. У регента Серрано был брат Жозе, порядочный негодяй. После его смерти остался незаконнорожденный сын от связи с монахиней Франциской Суэнца. Сын полностью походил на отца и однажды задумал убить дядю. Я преследовал его, настиг, и в схватке, перед тем, как я нанес ему последний удар, он успел ранить меня. Рана, к счастью, легкая и не помешала мне поспешить в Париж, где я узнал от дона Олоцаго, что вы, князь, с семейством переехали сюда.

- Во время вашего последнего визита в особняк на улице Риволи мы говорили вам о нашем намерении уехать. Все эти годы мы ждали, что вы исполните свое обещание и навестите нас,- с легкой укоризной произнес князь.

- Ваше сиятельство! - горячо воскликнул молодой Рамиро.- Я всей душой рвался к вам, и если бы не известные вам события на моей родине, непременно исполнил бы свое обещание еще три года назад. Сейчас, когда я наконец здесь, позвольте мне просить вашего совета и ходатайства,- добавил Рамиро.

- Говорите, молодой друг! Если я могу помочь вам словом и делом, то с радостью готов на это. Что за ходатайство, в котором вы нуждаетесь?

- Образ милой Жозефины, постоянно живущий в моей душе, в последнее время все ярче и ярче встает передо мной, так что после долгих сомнений я наконец пришел к убеждению, что могу быть счастлив только с ней. Жозефина - чистое, прекрасное существо, с первой же встречи она произвела на меня неизгладимое впечатление! Не возьметесь ли вы, ваше сиятельство, быть моим ходатаем у ее родителей?

- Вот как? - проговорил, улыбаясь, старый князь, глядя на красивого испанца.- Я, признаться, удивлен, но вместе с тем нахожу теперь объяснение вашему далекому и опасному путешествию. Вы явились сюда, чтобы увезти нашу Жозефину? Об этом надо подумать, мой молодой друг!

- Я вовсе не собираюсь увозить Жозефину насовсем, князь, как вы думаете! Расстояния теперь почти ничего не значат с тех пор, как между Европой и Америкой установилось регулярное сообщение. Я решил прожить год здесь, а следующий - в своем дворце в Мадриде. Таким образом, проводя половину времени здесь, я смогу отчасти быть полезен и вам.

- Ваш план нравится мне, дон Рамиро, и если бы все зависело от меня одного, я сказал бы вам: возьмите эту драгоценную жемчужину, вы достойны обладать ею! Но прежде всего вам необходимо увидеть Жозефину и спросить у нее, захочет ли она следовать за вами. Вон там перед нами уже виднеются белые дома и зеленые лужайки колонии Святой Франциски; через несколько часов вы узнаете, как решится ваша судьба, я же обещаю вам полное свое содействие.

Граф де Тэба горячо пожал руку князю.

Вскоре они уже подъезжали к дому Вольдемара, где были радушно встречены самим хозяином, Маргаритой и их милой дочерью, слегка покрасневшей при виде Рамиро.

Когда после обеда Рамиро с Жозефиной отправились в сад, Эбергард открыл родителям девушки истинную причину его долгожданного посещения.

Молодой граф де Тэба недолго ждал решения своей участи: Жозефина, спрошенная матерью, тут же призналась, что готова повсюду следовать за Рамиро, которого давно уже любит.

Старый князь имел радость присутствовать через несколько дней при обручении, за которым должна была последовать свадьба. Растроганный до слез Эбергард благословил свою внучку и графа Рамиро, который с первого раза произвел на него приятное впечатление.

Сияющая от счастья Жозефина в подвенечном платье, идущая к алтарю об руку с Рамиро, была так прекрасна, что глаза всех присутствующих были обращены на нее с любовью и восхищением. Предоставляем читателям судить, что испытывала Маргарита, глядя на счастье своей дочери! Она горячо благодарила небо за такой благополучный поворот в ее некогда безотрадной жизни.

Мы же теперь простимся с нашими счастливыми героями, и все, что остается прибавить, заключается в немногих словах: они сияли любовью и счастьем.

Прошлое было пережито и забыто, все печали исчезли.

Георг Ф. Борн - Грешница и кающаяся. 9 часть., читать текст

См. также Георг Ф. Борн (Georg Born) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :