Луи Анри Буссенар
«Среди факиров (Les Etrangleurs du Bengale). 4 часть.»

"Среди факиров (Les Etrangleurs du Bengale). 4 часть."

- Пусть принесут кариват! - сказал холодно пундит.

Два факира тотчас же встали и вышли, чтоб поскорей исполнить приказание.

В числе странных и ужасных пыток, выдуманных индусами, существует добровольное обезглавление, совершаемое самим осужденным. Быть своим собственным палачом, отрубить себе голову решительно, одним ударом - это вещь довольно трудная. Надо непременно одним ударом, потому что в этом случае добровольный мученик считается святым; если же это ему не удастся, он считается оскорбителем святыни, и душа его должна переселиться в тело нечистого животного. Орудие этого убийства есть karivat. Это металлическое полулуние, по которому скользит очень тонкое стальное лезвие, приводимое в движение следующим образом: оконечности этого лезвия снабжены двумя цепями со стременами на концах. Осужденный садится или ложится, надевает на шею полулуние и кладет ноги в стремена. Потом он дает обеими ногами сильный толчок, достаточный для того, чтоб отделить голову от туловища. Такого рода самоубийство распространено у тех, кому надоела жизнь; они приводят его в исполнение с большой торжественностью, со всевозможными священными обрядами. Что же касается обреченных на него факиров, они исполняют его тем охотнее, что оно считается благородным искуплением. Таким образом, в глазах Кришны и других адептов Берар, лишая себя жизни, был одновременно и наказан, и вознагражден.

Оба факира вернулись, неся, как святыню, на широком белом полотнище роковое орудие казни. Они разложили покрывало на земле, и Берар стал на середину его, ловко расположив различные части karivat'a, которые загремели и зазвенели. Он надел полулуние себе на шею, вдел ноги в стремена и сел, сильно согнув их, чтоб употребить в решительную минуту возможно большее усилие и отрезать себе голову одним ударом. Как человек, знакомый с неизменными обрядами этих трагических церемоний, Берар, приготовившись к действию, стал ожидать обрядовых слов, которые должен был произнести распорядитель обряда, а также знака, который тот должен был ему подать. Эти слова - священные изречения, читаемые пундитами; знак - это движение руки от сердца до уст...

Кришна начал читать длинную и монотонную псалмодию, продолжавшуюся несколько минут. Потом он остановился и посмотрел на Берара. Тот напряженно ожидал знака.

Но Кришна не сделал знака, за которым должна была последовать смерть факира. Обратившись к Берару, утомленному ожиданием, он сказал серьезно:

- Правила божественного Ману учат нас человечности: они приказывают помогать слабым и не запрещают прощать... Ты проявил человечность... ты спас, несмотря на их происхождение, двоих детей, находившихся в опасности... и поэтому ты не исполнил в точности моих приказаний... В свою очередь, и я прощаю тебя и приказываю тебе жить!

- Хорошо, господин, я буду жить! - ответил Берар, принимая приказание жить с тем же хладнокровием, с каким он принял приказание умереть.

- Это подобие смерти будет твоим единственным наказанием. А теперь, сын мой, к делу! Некогда мы изгнали из нашей среды злодея, нечистого, сына свиньи... Биканеля! Мы оставили его в живых, так как закон настоятельно требует, чтоб никто не убивал брамина, даже недостойного. Однако сегодня мы осудили на смерть Биканеля. Мы узнали, что он надругался над священными останками нашего брата Нариндры, и поэтому он более не находится под защитой писания. Иди, Берар, иди!.. Отомсти за нас и освободи землю от этого чудовища!

Потом, обратясь к другим факирам, пораженным неожиданностью этой сцены, он прибавил:

- А вы, дети, готовьтесь отправиться в страну афридиев. Люди, ведущие священную войну, нуждаются в вашей помощи.

ГЛАВА IV

Безвыходное положение. - Минута отчаяния. - Раздирающий душу крик. - Звуки тромбона. - Тот, кого не ждали. - Разговор между человеком и слоном. - Примитивный телефон. - Бомбардировка и саперные работы. - Перед кирпичной стеной. - Ум слона. - Переговоры. - Воздух! - Берар, Боб и Рама.

Находка ящика с именем и гербом герцогов Ричмондских под основанием Башни Молчания была, конечно, событием весьма неожиданным. Пеннилес и Патрик одновременно вспомнили о богатстве того предка, который был убит в Каунпуре и который доверил свои деньги гебрскому купцу, на честность и верность которого он полагался. Но благодаря каким таинственным обстоятельствам этот ящик, заключающий в себе огромное богатство, мог очутиться в этом мрачном месте, в которое никто не мог проникнуть, не будучи обвиненным в святотатстве? Впрочем, им некогда было долго рассуждать. Они уже начинали чувствовать недостаток воздуха. Надо было как можно скорее освободить выход назад, чтобы не задохнуться; за это дело и принялись все трое с помощью ребенка. Более чем когда бы то ни было измученные голодом и жаждой, слабо освещенные фосфорным блеском, придававшим им вид привидений, стесненные в узкой яме, где они едва могли шевелиться, они испытывали ужасное чувство медленного удушения. Это была поистине ужасная борьба со смертью, которая и в простом, и в переносном смысле слова окружала их со всех сторон; но их непреодолимая энергия все-таки восторжествовала. Рука Пеннилеса, пальцы и ногти которого были покрыты кровью, разрыла последнюю кучу песку. Он вскрикнул, прильнув ртом к отверстию, вдохнул в себя воздух и немного пришел в себя, затем начал нервно выбиваться ногами, руками и машинально полез по наклонному коридору.

Он вылез на кучу костей, совсем раскаленных от солнца, которое сильно жгло. Высоко-высоко, теряясь в небе, которое было утомительно однообразного серо-голубого цвета, неподвижно парили несколько больших рыжих коршунов, между тем как остальные были погружены в тяжелую дремоту. В этой мертвой обстановке, в этой Башне Молчания, вполне заслуживавшей свое название, чувствовалось гнетущее одиночество. Он прошептал разбитым голосом:

- О Клавдия, Клавдия, увижу ли я тебя когда-нибудь?

И из его губ, растрескавшихся от ужасного жара, вырвался крик ярости, страдания, отчаяния, крик измученного животного. Против всякой возможности, как бывает иногда в мучительных кошмарах, извне раздался ответный крик, крик дикий, дрожащий; коршуны, заслышав его, вытянули головы. Пеннилес, внезапно опомнившись, узнал этот звук, напоминавший звук медного инструмента, кимвала, тромбона:

- Уинк!..

- Рама! Это Рама! - сказал он, недоумевая, не веря своим ушам. Он закричал опять, как можно громче: - Рама, Рама, на помощь, на помощь!

- Уинк, Уинк!.. - раздался опять голос умного животного, которое в то же время принялось сильно пыхтеть.

- Рама, доброе животное, на помощь!

Услышав дрожащий и раздирающий звук голоса, обыкновенно столь ласкового и кроткого, слон понял, что его друг находится в большой опасности. Но так как он не умел выражать свою мысль различными способами, то он опять ответил:

- Уинк! Уинк! Уинк!

Как будто бы он хотел сказать:

- Я понял! Подожди немного!

Через несколько секунд раздался неслыханно сильный удар по железной двери. Большие рыжие коршуны, выведенные из оцепенения, развернули свои огромные крылья и начали летать с пронзительным визгом. Увы! Окованная железом дверь даже не дрогнула. Вероятно, слон поднял хоботом камень потяжелее, чем первый, так как Пеннилес слышал, как он пыхтел и визжал.

- Бум!

Раздался второй толчок, и камень, разбившийся от ужасного удара, разлетелся на тысячу кусков.

- Тут нужна была бы пушка! - пробормотал Пеннилес, разочарованный. Слон, со своей стороны, видя, что успеха нет, оставил свои попытки. Он зарычал от гнева, и Пеннилес услыхал, как он поскакал, будто цирковая лошадь, вокруг этой башни, в которой старался открыть менее защищенные места. В эту минуту послышался глухой шум в подземном коридоре. Товарищи капитана, беспокоясь, что он не возвращается, начали звать его и стучать ногами в ящик; звуки эти громко отдавались в сухом дереве. Слон тоже услышал подземный шум, остановился и стал пыхтеть. Пеннилес вернулся к товарищам, которые все еще продолжали стучать, и сообщил добрую новость. Теперь в глубине колодца можно было дышать и можно было бы даже чувствовать себя не очень скверно, если б не голод и жажда.

- Ах, капитан, - воскликнул Марий, - мы уж было потерялись совсем! Правда, Джонни?

- Yes! Очень было жутко!

- О, да, - прибавил Патрик, - мы боялись, что с вами что-нибудь случилось!

- Ну, да, случилось: прибежал слон и больше ничего. Этот добрый Рама один натворил весь слышанный вами невероятный шум и, конечно, спасет нас, не сомневайтесь в этом.

- Э! Если б мы могли ему помочь!

- Лучшее, что мы можем сделать, это сидеть смирно. За неимением жизненных припасов, воспользуемся здесь хотя бы прохладой: наверху солнце так жарит, что от такой температуры могли бы растрескаться скалы...

Действительно, это было самое разумное решение, и все четверо сели и стали ждать событий. Они хранили теперь молчание и могли расслышать глухой шум над своими головами. Слышалась тяжелая походка, неожиданные удары, какое-то царапанье, будто скреблись мыши; все это доходило до них сквозь песок со странной отчетливостью. Время от времени Пеннилес с грохотом ударял ногой по ящику.

- Смею ли я вас спросить, капитан, зачем вы стучите по ящику? - спросил, наконец, Марий.

- Это род телефонного сообщения между мной и Рамой. Он там работает, добрый зверь, и я прошу его поторопиться.

Марий взглядывал тогда украдкой на своего начальника, лицо которого, при фосфорическом свете, казалось ему совсем необыкновенным. Он думал про себя, находя все это в высшей степени странным: "Пожалуй, у капитана-то мозг не в порядке... Он сильно взволнован и рассказывает вещи, которые меня что-то вовсе не утешают".

Однако наверху работа двигалась, благодаря ловкости, силе и уму чудесного помощника, который появился так кстати. Как его появление ни было удивительно, однако же дело произошло очень просто. Рама, который по ночам бродил всегда на свободе и любил свежесть, купанье в два часа ночи, прогулки по росе, никогда не бывал привязан или заперт. Он, впрочем, никогда далеко не уходил и его вожак всегда мог подозвать его к себе свистком. Когда беглецы были захвачены врасплох и уведены, он следовал за ними и убедился, что его друг Пеннилес находится в их числе. Злодеи отогнали его камнями, заметив, что он подходит слишком близко. Он убежал, недоумевая, отчего с ним так худо обращаются. Он убежал, не возвращаясь в конюшню, не повидав своего вожака, избегая встречи с каждым, кто мог бы его остановить и принудить вернуться. Опустив хобот, обнюхивая след, он медленно подвигался, и его чуткое обоняние привело его к самой Башне Молчания. Но тут появилось большое затруднение. Люди, между которыми находился капитан, остановившись на некоторое время около башни, двинулись дальше. Был ли капитан с ними или нет? Слон побежал по следу, ворочая хоботом во все стороны, надеясь уловить знакомый запах. Он ничего не уловил и вернулся к башне.

Рама долго бегал вокруг мрачного убежища смерти и, не чувствуя ничего, кроме запаха хищных птиц, ничего не находил. Утомившись, он собирался уже уйти, когда раздался крик отчаявшегося Пеннилеса.

Рама тотчас же узнал голос своего друга капитана Пеннилеса и радостно ответил ему громогласным трубным звуком. Тогда между ними установился странный способ общения: слон прекрасно понял подаваемые ему сигналы и немедленно предпринял поистине удивительную работу.

Сперва умное животное еще раз попыталось поколебать дверь, бросая в нее камни, но видя, что его усилия бесплодны, прибегло к другому средству.

Слон ясно слышал, как капитан стучал каблуком по сундуку. Он подошел к месту, откуда слышался шум, внимательно прислушался, приподнимая свои огромные уши, наклонил голову набок, как будто для того, чтоб сосредоточить все эти звуки в своей слуховой трубе и чтоб определить их направление. Сделав это и удостоверившись, что не ошибся, он немедленно приступил к работе. Сперва он осмотрел кирпичную ограду, ощупал ее хоботом и убедился в том, что она цела со всех сторон. Это, впрочем, не смутило его, но навело на удачную и любопытную мысль. Он поднял средней величины камень, обхватил его концом хобота и начал с силой водить им по кирпичу. Кирпич, менее твердый, чем кремень, быстро уступил продолжительному и сильному трению. Через десять минут от него отвалился кусок. Рама не желал ничего лучшего.

Он бросил кремень и тихонько ощупал обломки щупальцем своего хобота, потом вытащил их один за другим и убедился, что здесь образовалось маленькое отверстие. С неслыханной ловкостью и терпением Рама продолжал понемногу расшатывать уже наполовину рассыпавшийся кирпич. Это ему удалось без особого труда, и в знак удовольствия он издал опять оглушительный трубный звук. Когда первый кирпич вывалился, остальное дело уже не представляло особенных затруднений. Парсы, строившие Башню Молчания, не имели в виду выстроить тюрьму, но единственно желали создать прочную могилу, хорошо выдерживающую борьбу с непогодой. Кирпичи были соединены только цементом, Рама вытащил второй кирпич, лежавший рядом с первым, потом третий. Счастливый своим успехом, слон тихонько зарычал от удовольствия. А так как внизу все еще раздавались глухие звуки, то он принялся топтаться на месте, вилять хвостом, одним словом, всеми способами выражать свое желание поторопиться, которое он вполне доказывал и на деле.

Он теперь уже просто схватывал кирпичи хоботом, быстро вырывал их и отбрасывал шагов на десять, делая это все скорее и скорее. Отверстие заметно расширилось, удары раздавались все сильнее и непрерывнее. Между тем четверо заключенных начали заметно ослабевать. Они ведь целые сутки ничего не ели и не пили, у них во рту не было ни горсточки рису, ни капли воды. Патрик первый потерял сознание от истощения и главным образом от недостатка воздуха.

Он слабо вскрикнул и прошептал:

- Я задыхаюсь, я умираю! - потом пошатнулся, упал на сундук и лежал там без движения. Капитан хотел попытаться растирать его, чтобы усилить кровообращение, хотел вдуть немного воздуха в его рот, открыть сжавшиеся челюсти, но и сам начал чувствовать себя плохо. В ушах звенело; его глазам, при фосфорическом свете, являлись тяжелые, страшные видения; временами ему казалось, что его сердце перестает биться и что вся Башня Молчания начинает давить своей тяжестью на его грудь. Глухой шум, хриплое дыхание заставили его обернуться. Марий, который тоже начал задыхаться, повалился на песок.

- Э! God by! - воскликнул Джонни. - Что это такое?.. Это ты, старая акула!..

Но он напрасно старался помочь умирающему товарищу. У него самого внезапно захватило дыхание, и он еле успел пробормотать:

- Капитан... я боюсь... что Рама опоздает...

Но нет! В ту минуту, когда рулевой без чувств повалился на тело боцмана, обвалилась огромная часть стены, и в колодец ворвались целые волны света и воздуха. В отверстие проскользнул подвижный хобот слона, и послышалось шумное дыхание, как будто свист кузнечного меха. Потом раздался знакомый трубный звук:

- Уинк!

Это был добрый Рама, который, разбив несколько кубических метров кирпичной стены, просунул свой хобот в открывшийся коридор и выражал свою радость самыми пронзительными звуками. В то же самое время наверху раздался лай собаки, и человеческий голос закричал в отверстие:

- Господин! Вы спасены! Это я, Берар! Освобожденный пундитом Кришной, я взял Боба, чтоб он нашел ваш след... Боб побежал за Рамой, и вот мы явились!

ГЛАВА V

В стране афридиев. - Пули дум-дум. - Ужасное действие. - Побеждены. - Мулла Фу. - Критическое положение пленных. - Кулачный удар дум-дум. - Излияния. - Караван в Каибрском ущелье. - Бандиты. - Атака. - Спасение. - Неизвестный друг. - Парс-негоциант и имущество герцогов Ричмондских. - Пленники осуждены на голодную смерть.

Афридии и их союзники с большим терпением сосредоточивали в Шакдарском лагере все средства для атаки и особенно для защиты. Они надеялись завлечь и удержать здесь английские войска, которым трудно было бы долго сопротивляться по причине голода и жажды. Мятежникам было тем легче отбить всякое нападение, что они представляли собой обороняющуюся сторону, что двойная линия их войск была защищена сильными естественными препятствиями и что, наконец, их армия была вдесятеро больше английской. Однако, несмотря на чудеса храбрости, горцы, эти опытные бойцы, снабженные современным оружием, были разбиты. В первую минуту они ничем не могли объяснить этого поражения, которое, в сущности, хотя и нанесло сильный удар их самолюбию, но не могло иметь окончательного влияния на ход войны. Им пришлось только отступить на несколько миль дальше в горы и там опять готовиться к отпору.

Однако же один факт отнял у них некоторую долю самоуверенности и заставил их действовать осторожнее, чем они действовали в последнее время. Вот какой это был факт. Атака со штыками, исполненная шотландским полком, оказалась непреодолимой. Ее, однако, не удалось бы довести до конца, если б огонь не оказался вдесятеро губительнее обыкновенного. Залпы произвели самое разрушительное действие и уложили на смерть целый ряд сражавшихся. Каждый человек, пораженный пулей, должен был считаться неминуемо погибшим или, по крайней мере, неспособным к дальнейшей борьбе, потому что легких ран, позволяющих солдатам продолжать борьбу, вовсе не существовало. Это происходило оттого, что в первый раз была пущена в ход новая пуля, обладающая просто удивительными свойствами. Прежде английские солдаты стреляли обыкновенными патронами с пулями, обложенными никелем. Эта пуля, очень маленького калибра, когда не попадала в кость, пробивала в теле только маленькое отверстие, не препятствуя раненым участвовать в бою, и фанатики-мусульмане обыкновенно продолжали сражаться с удвоенной храбростью. Уже итальянцы в Абиссинии убедились в бессилии малокалиберных пуль, которые, пробивая очень глубокие раны, тем не менее не укладывали на месте решительного и храброго врага. Как люди практические, англичане сумели найти патрон нового образца, который сразу прославился под названием пули дум-дум.

Дум-Дум - это маленький город, расположенный в шести километрах от Калькутты, недалеко от Поля Бедствия; там-то и приготовляются названные патроны. Это настоящее чудо искусства и жестокости в деле человекоубийства. В пуле прежнего образца никелевая оболочка мешала свинцу проникнуть в рану. "Средство", найденное англичанами, заключалось в том, что никелевая оболочка на концах пули была уничтожена и оставалась только на боках. Таким образом свинец, по английскому выражению, оставался открытым "на носу" снаряда. Отсюда происходит название пуль "мягконосовыми" (soft nozed), которое дано им филантропами, живущими по ту сторону Ла-Манша.

Soft nozed, или дум-дум - это поистине ужасная вещь. Пуля проникает в тело, где и застревает ее верхняя круглая оболочка, между тем как свинец продолжает свой путь, благодаря своей тяжести. Свинец, выходя из никелевой оболочки, располагается в виде гриба с расщепленными краями. Ткани размочаливаются, артерии, вены и нервы разрываются, кости обращаются в порошок. Одним словом, органические повреждения бывают таковы, что если отверстие, пробитое пулей при входе, имеет диаметр не более диаметра карандаша, то отверстие при выходе имеет часто более десяти сантиметров! При этих условиях зашивание ран, соединение сосудов, сама перевязка, все становится невозможным. Таким образом, в большей части случаев всякий, в кого попала эта пуля, погибал безвозвратно. Чтоб освободить Шакдарский лагерь, запруженный целой армией мусульман, генерал главнокомандующий решился снабдить свои войска этими ужасными пулями. Это возбудило в туземцах дикую ярость. Эти воинственные нации, обладающие закоренелой страстью к битвам, привыкли к пулям с никелевой оболочкой, которые вели себя честным образом, едва задевали правоверных и заставляли их увериться в своей неуязвимости. И вдруг, без всякого перехода, без всякого приготовления, они увидели изуродованных раненых, одним словом, настоящую человеческую бойню. Началась паника, овладевшая самыми решительными, самыми смелыми людьми. Мулла Фу, старый Мокрани, чьи предсказания волновали и воодушевляли всех этих сектантов, пришел в неописуемую ярость. Он обещал победу, полную победу, уничтожение всей английской армии! Престиж старого фанатика должен был сильно пошатнуться, если только что-нибудь могло поколебать престиж пророка. Он, однако, нашелся и сумел перетолковать священные изречения в таком смысле, что будто бы вина за поражение афридиев должна была быть приписана двум пленным офицерам. Обратить майора и лейтенанта в козлов отпущения было азбучным делом для муллы. Он имел тем больший успех, что побежденный всегда рад приписать свою неудачу посторонней причине. Опасность, которой подвергались оба офицера, была тем серьезнее, что они были совсем одни и окружены фанатиками, не останавливающимися ни перед какой пыткой.

Для них должны были выдумать одну из удивительных и диких пыток, которые прельщают воображение азиатов, столь изобретательных в этом отношении. Они знали, что ничто не могло их спасти, и готовились ко всему, как люди, сознательно относящиеся к опасностям войны. Но у них было, по крайней мере, утешение, что окружавшее лагерь железное кольцо было сломлено. Не беспокоясь более об участи своих товарищей по оружию, они могли на свободе размышлять о своих собственных несчастиях. Пленники сохраняли бодрый и ясный вид перед оскорблявшими их фанатиками, и их гордая сдержанность пока еще внушала уважение необузданной толпе. Однако они чувствовали сильное стремление к уединению; им хотелось бы скрыться от всех устремленных на них глаз, даже, пожалуй, очутиться в тюрьме, чтобы там на свободе оплакивать дорогих умерших.

Мулла Фу особенно отличался по отношению к ним своей необузданностью и говорливостью. Покрытый скудными лохмотьями, с обнаженными руками и ногами, исхудалым лицом, блестящими глазами, взъерошенной бородой, он показывал им кулаки, осыпал их бранными словами или просто вцеплялся в них своими черными, кривыми ногтями, похожими на когти хищной птицы. И среди дождя непонятных пленникам слов они все чаще и чаще слышали слово дум-дум, произносимое с зловещими, бездумными восклицаниями.

Несмотря на свое спокойствие, удивительное для такого молодого человека, лейтенант Тейлор почувствовал, что им овладевает сильный гнев. Майор увидел, что он вдруг скрестил руки на груди. Тотчас одна из них вытянулась, как стальная рессора, и с глухим шумом ударила крикуна. В то же время послышался треск костей, и старик тяжело упал с разбитой нижней челюстью.

- А этот кулачный удар, это тоже дум-дум? - холодно спросил лейтенант. Фанатик слабо шевелился и стонал; изо рта его бежала кровавая пена.

- Браво, Тейлор! - сказал майор с печальной улыбкой. - Надеюсь, этот несчастный не будет больше призывать наших врагов к священной войне.

Оба офицера ожидали верной смерти после такого жестокого оскорбления уважаемого всеми человека. Однако ничего такого не случилось. Оттого ли, что престиж муллы сильно пошатнулся, оттого ли, что им готовили другого рода мучения, но оба офицера были заперты в каком-то домишке, выстроенном из сухого камня, перед которым постоянно стоял отряд бандитов, вооруженных с ног до головы. Только тогда им удалось обменяться несколькими словами, излить друг другу свою душу и поразмыслить об ужасных известиях, полученных в момент начала сражения. Майор первый прервал молчание, царившее в течение нескольких минут в мрачной темнице, куда их заключили.

- Ах, Тейлор, - прошептал он разбитым голосом, - я очень несчастлив. Моя жена, обожаемая подруга моей жизни, умерла... убита... Ясновидение меня не обмануло. Мои бедные дети останутся теперь одинокими, беспомощными, так как меня нельзя больше считать их опорой!..

- А я разве менее несчастлив, милорд? Я потерял отца, и он тоже убит! Отец убит, мой первый, мой единственный друг! Ах, милорд, я хотел бы плакать, как замученное дитя! Я не могу выразить ужасного чувства, которое я испытываю при мысли, что никогда его больше не увижу, никогда не услышу: "Мой маленький Эдуард"... потому что для него я все еще был маленьким... Ах, мой отец, мой отец!

В течение нескольких минут эти два мужественные воина, видевшие смерть лицом к лицу на поле битвы, дали свободно излиться удручающему их горю. Из глаз их текли обильные слезы.

- Подумайте только, Тейлор, - сказал майор, стараясь придать твердость своему голосу. - Мэри только пятнадцать лет, а Патрику еще нет и четырнадцати. Их мать умерла, их гнездышко расхищено. Что с ними теперь будет? Они остались без средств! Слышите вы, без средств, и притом гордые, как шотландцы! Потому что, должен признаться вам, милорд, я беден, как младший член семьи.

- Что в богатстве, милорд! Вы благородны, как Стюарты, и мужественны, как все эти храбрецы, сражающиеся в рядах Гордонова полка.

- А как мы были счастливы! Счастье наше было настолько полно, что можно было бояться за его продолжительность...

В тюрьме было несколько каменных скамеек и несколько соломенных рогож. Майор опустился на одно из этих сидений, и лейтенант сел около него, забывая о своем собственном несчастии. Повинуясь непреодолимому желанию открыть свою душу, майор прибавил:

- Наша семья, когда-то очень богатая, совершенно разорилась после Каунпурской резни, которая облекла в траур наше милое отечество.

- Да, - прервал лейтенант, - нет семьи во всем Соединенном Королевстве, которой не пришлось бы оплакивать потерю.

Майор рассказал, как его отец доверил все свое богатство гебрскому негоцианту и как он был убит вследствие ужасной измены, наложившей неизгладимое пятно на память Нена-Саиба. Он рассказал еще, как он сам, спасенный из колыбели, оставшийся без опоры, был воспитан за счет государства, вместе с детьми других жертв, испытал все невзгоды сиротской жизни, военного воспитания в Индии, бедственного офицерского существования. Он рассказал про свою женитьбу, про свое счастье, надежды, увеличение семейства и про свое полное неведение того, куда попало сокровище, вверенное его отцом гебрскому негоцианту. Потом он продолжал:

- Я подошел теперь к самому романтическому моменту моей жизни. Это случилось за несколько дней до начала военных действий, месяца три тому назад. Губернатор Пешавара, предвидя восстание, поручил мне произвести быструю рекогносцировку расположенных на границе постов и дал мне с этой целью пол-эскадрона красных улан.

Я двинулся вперед и увидел вдалеке приближающийся к нам караван тяжело нагруженных верблюдов; он причудливо извивался по склону горы и направлялся в нашу сторону. Тогда все было еще мирно; этот караван, везший товаров на целые миллионы, шел без охраны, и верблюдовожатые почти не были вооружены. Мне вдруг пришло в голову, что такая ценная добыча может возбудить жадность разбойников. Я и не думал, что мысль так скоро осуществится. За Али-Маджидским ущельем прятались четыреста человек бандитов, которых я увидел в бинокль совершенно ясно. Едва только караван углубился в ущелье, как раздалась бешеная стрельба. Бесконечная линия тотчас пришла в беспорядок, заколебалась, порвалась, растерянные вожаки разбежались или бросились на колени, умоляя нападавших о пощаде. Разбойники бросились на легкую добычу, развязали вьюки и без жалости задушили тех, кто просил пощады.

Нас было шестьдесят человек, скрывшихся за выступом скалы. Я выступил вперед, приказал вынуть штыки и заряжать ружья. Трудно поверить, но мы понеслись, как смерч, по руслу потока, заваленному обломками. Я увидел восьмидесятилетнего старца, которого бандиты сняли с верблюда и собирались убить. Один из них держал его за длинную белую бороду, другой поднял палаш.

Ответным ударом я выбил саблю из рук разбойника и пронзил горло тому, который держал старика за бороду. В то же время мои уланы кололи штыками на все стороны. Спустя короткое время на земле уже лежали двести бандитов, пронзенных смертельными ранами. Остальные, думая, что за нами появится целый полк, разбежались куда могли. Караван, стоивший несколько миллионов, был спасен. Он весь принадлежал старику, которого я спас от смерти. Он с чувством выразил мне свою благодарность, спросил мое имя и, услышав его, был сильно поражен.

- Герцог Ричмондский, - сказал он своим старческим голосом, дрожа и запинаясь. - Сын полковника, убитого при Каунпуре! Ах, милорд, я долго искал вас, чтоб передать вам имущество, доверенное мне вашим отцом.

- Какое имущество, что вы хотите этим сказать? - спросил я с изумлением.

- Богатство герцогов Ричмондских, более миллиона фунтов! Но вы исчезли во время смятения, и я никак не мог вас найти. Потом меня постигло несчастье. Я потерял свое богатство, и, пытаясь возвратить его, был взят в плен и продан в рабство кабульскому эмиру. После долгих лет, проведенных в плену, мне удалось бежать и достигнуть русских владений. Меня поймали, опять продали, и я долго оставался на службе у бухарского хана. Наконец, мне удалось начать торговлю для себя. Разбогатев, я возвращаюсь в свою страну и везу с собою такое огромное богатство, которому мог бы позавидовать даже раджа; тут-то вы спасли меня, милорд, вы, сын человека, почтившего меня своей дружбой!

Майор на минуту остановился, оставив лейтенанта в полном изумлении от всего слышанного, потом продолжал своим печальным голосом:

- Не правда ли, Тейлор, эти события моей жизни сильно напоминают роман?.. Что ж я могу еще прибавить? Я вернулся в Пешавар и проводил туда старого негоцианта, так тесно связанного с историей моего семейства. Одаренный чудесной памятью, он в полной подробности помнил все, что касалось Каунпурской драмы. Он не забыл места, где он скрыл сокровища моего отца, на память сделал мне подробный план этого места, присоединил к нему подробные объяснения и отдал мне драгоценные документы, умоляя спрятать их в верном месте. Кроме того, он обещал мне, окончив свои собственные дела, превратить драгоценности в деньги и положить их на мое имя в одно из финансовых учреждений империи. Он заклинал меня поторопиться, говоря, что он очень стар и ему осталось недолго жить. Я переслал документы жене, объяснив ей, какое значение они имеют для нас и для наших детей. С тех пор я больше не получал известий от старого парса-негоцианта. Моя несчастная жена была убита через несколько часов после получения моего письма... наш дом разграблен и сожжен... мои бедные дети пишут мне, что все погибло. Они сами, не имея никаких средств, ехали с бедными эмигрантами Поля Бедствия, пострадали от железнодорожной катастрофы и были спасены только заботами великодушного чужестранца, капитана Пеннилеса... Но они беглецы... они находятся под гнетом таинственной и страшной опасности!.. Они принуждены скрываться и находились в момент, когда Мэри писала это письмо, в неизвестной пагоде, имени которой они не знают.

- Однако, милорд, надо надеяться, что они будут вам возвращены, - сказал лейтенант. - Несчастье не может все время обрушиваться на одних и тех же лиц.

- Разве мы сами не служим доказательством обратного, если подумать о постигающих нас в последнее время катастрофах!

- Я не верю, что нам долго придется оставаться в плену; напротив, у меня есть предчувствие, что нас скоро освободят: случится что-нибудь неожиданное, но непреодолимое.

- Вы молоды, мой друг, а молодость легко поддается безумной надежде. Что до меня, я сделаю все на свете, чтобы увидеть моих бедных малюток; но я не имею на это никакой надежды. Что бы там ни было, поклянитесь мне, если вас отпустят на свободу, отыскать их, любить и позаботиться о них, как старший брат. Я прошу вас об этом, как самого храброго, самого дорогого товарища по оружию...

На энергичном лице молодого человека отразилось живое волнение при этих торжественных словах. Потом он тихо покачал головой, говоря:

- Милорд, не забудьте, что моя судьба тесно связана с вашей... я не могу жить, если вы погибнете... я не могу остаться на свободе, если вы в плену.

- Но если б вы освободились... если б мы оба убежали, и я был убит... обещайте, Тейлор...

- Я клянусь, милорд, что сделаю все, о чем вы меня просите. Я клянусь вам уважаемой памятью моего отца.

Внезапное появление отряда афридиев, под предводительством человека мрачного вида, прервало этот разговор. Человек посмотрел на обоих англичан с невыразимой ненавистью и сказал им:

- Суд, который рассматривал ваше дело, приговорил вас к смерти. Вы умрете от голода и жажды. Ваши трупы, разрезанные и посоленные, будут посланы главнокомандующему английской армии. Так будет со всеми пленниками, пока останутся в употреблении пули дум-дум!

ГЛАВА VI

Подвиги слона. - Похищение ящика. - Воды! - Бегство. - Охота Боба. - Жаркое из павлинов. - Как Берар проводит ночь. - Таинственные сигналы. - У тугов. - Поклонники Кали. - Подчиненные Берара. - Под защитой бенгальских душителей.

Увидев, что хобот Рамы проник в отверстие, пробитое под Башней Молчания, и узнав голос Берара, капитан закричал:

- Берар, мой дорогой друг, это ты! Ах, ты пришел как раз вовремя... Скорей! Воды, воздуха, мы умираем!

Берар сказал несколько слов слону, который вытащил свой хобот и ускакал. Через несколько минут он вернулся, опять просунул хобот в отверстие и начал тихонько дуть. Послышалось громкое журчание, и целый водяной смерч упал на группу. Задыхавшиеся попали под настоящий ливень, но ливень благодетельный: он оживил несчастных, находившихся, в буквальном смысле слова, в агонии. Марий, приняв душ, пришел в себя, отряхнулся и воскликнул:

- Ах, Боже мой! Ведь, кажется, идет дождь! Джонни, милый мой, надейся и смотри...

- Нет, я лучше буду пить! - ответил янки, вдруг оживившийся под действием этого ливня.

- Да это Рама! - воскликнул удивленный провансалец, разглядывая в отверстие черный профиль слона, обрисовывавшийся на светлой полоске неба. - Вот что, можно сказать, называется чутьем!

Патрик тоже открыл глаза и не мог опомниться от удивления, почти от страха, при виде этой сцены.

- Не бойся, дитя мое, - сказал ему Пеннилес. - Это наше спасение...

А так как хобот Рамы не доставал до группы, Пеннилес крепко схватил мальчика за бедра, приподнял его на руках и закричал:

- Держи крепче, Рама!

Слон схватил Патрика, осторожно вытащил его из углубления и поставил на землю. Это было сделано так нежно и осторожно, что Патрик был глубоко тронут: он обнял обеими руками подвижной хобот и поцеловал его. Рама, очень чувствительный к этой ласке, затрубил как можно нежнее и снова начал ощупывать внутренность колодца. Он вытащил Мария и Джонни и изъявлял некоторое нетерпение по поводу того, что не может вытащить своего друга из этой ямы, где он должен чувствовать себя так худо. Но у Пеннилеса было нечто другое на уме.

Прежде чем вылезть, он хотел вытащить и ящик, который здесь уже не был в безопасности. Для этого нужны были крепкие веревки. Он закричал в отверстие:

- Марий, Джонни, Берар! Мне во что бы то ни стало нужен канат или что-нибудь очень крепкое! Ищите все трое! Найдите мне то, что мне нужно!

- Э, капитан, я нашел, что вам нужно, - ответил Марий. - Вот там растет тростник: он послужит нам отличным канатом.

Спустя короткое время полудикий индус и оба моряка, по профессии своей привыкшие всюду находить выход, набрали несколько стеблей тростника, прочных, крепких, как сталь; разорвать их было совершенно невозможно. Неутомимый Пеннилес обвязал ими сундук, потом стал карабкаться наверх; Рама подхватил его и поднял хоботом. Счастливый, что добрался до своего благодетеля, слон осторожно положил его на землю и, буквально обезумев от радости, принялся скакать, производя оглушительные звуки. Боб тоже скакал, прыгал, запыхавшись, перебегал от одного к другому и трогательно выражал радость преданного животного. Оставалось только вытащить сундук. Пеннилес завязал ушком концы тростника, продетые в ручки сундука, и подал эти петли слону. При этом он тихонько поласкал животное, которое усиленно обнюхивало петлю и ощупывало этот канат хоботом, как будто желая узнать его размеры и убедиться, что ничто не может его поранить. Потом Пеннилес закричал:

- Тащи его, тащи, мой милый Рама!

Слон захватил канат хоботом, потом начал тянуть его медленно, постепенно. Сундук стал подниматься, задевая за песчаные стенки и заставляя их осыпаться. Наконец, он появился наверху, массивный, тяжелый, прочный, окованный железом, с гвоздями и винтами, толстыми бортами и доской из серебра, на которой ясно можно было видеть имя и герб герцогов Ричмондских.

Когда трое мужчин и ребенок начали дышать свежим воздухом, когда они освободились из своей отвратительной тюрьмы, то почувствовали новый припадок слабости. Они изнемогали от голода и особенно от жажды.

- Воды, воды! - кричали они. К счастью, помочь им было не трудно. Берар отвел их или, лучше сказать, притащил к колодцу, служившему для очистительных церемоний, совершавшихся парсами во время погребения. Вода была теплая, невкусная, сомнительной чистоты. Они бросились на нее с опьянением и стали пить с жадностью, которая ясно говорила, сколько они выстрадали. Факир был вынужден запретить им это, напомнить им, что здесь было не безопасно... надо было бежать...

Бежать!.. Это правда... Биканель и его люди могли вернуться. Это было даже весьма вероятно, потому что полицейский агент, вероятно, захотел бы убедиться в том, что рыжие коршуны, сидевшие на решетке, исполнили свое обычное отвратительное дело. Благодаря уму и удивительной ловкости Рамы, который позволял делать с собой, что угодно, сундук удалось взвалить на его толстую спину.

- А теперь, - сказал Берар, - едем! Бежим, как можно скорее и как можно дальше!

Патрик был решительно не в силах ступить ни одного шага. Марий собрал последние силы, взял Патрика к себе на спину, держа его за руки, и сказал ему:

- Ободрись, мой голубчик: мой старый скелет еще сослужит нам службу.

Берар встал во главе кортежа и, углубившись в густой тростник, позвал Раму. Слон послушно последовал за ним, раздвигая своим туловищем стебли невысокого, но крепкого тростника. Все пошли по следам толстокожего животного и шли таким образом около часа. Поросли кончались, и начинались джунгли, более доступные, но еще более опасные.

Ночь наступала, и несчастным беглецам невозможно было идти дальше. Голод и усталость мучили их. За недостатком более вкусной и более существенной пищи, Берар достал им несколько диких манго, несколько едких и жестких ягод зонтичной пальмы, которые немножко утолили или, лучше сказать, обманули этот голод. Они шли вслед за добрым Рамой, который по крайней мере имел возможность там и сям по пути подкрепиться пучком душистой травы, сочными древесными почками, нежными стеблями или дикими плодами, которые он на ходу вырывал хоботом и ел с полным удовольствием. Наконец, они остановились в прогалине. Собака только что скрылась в засеянном хлебом поле, в поисках добычи. Вдруг послышался крик птицы и судорожное хлопанье крыльев. Все инстинктивно бросились в ту сторону, и Патрик первый застал свою собаку за ощипыванием великолепного, задушенного им павлина. Марий вскрикнул от удивления и удовольствия.

- Чудесное угощение, приятное для глаз и для желудка! Это как будто молодая цесарка! Капитан! Я приготовлю вам отличное жаркое, на славу!

Пока он ощипывал великолепные перья птицы, Боб поймал еще добычу. Он схватил самку на гнезде и тоже задушил ее. Патрик взял ее от него, обещая ему хорошую долю, когда кушанье будет готово. Скоро заблестело яркое пламя от костра, разведенного Бераром; ощипанные павлины начали поджариваться на устроенном Марием вертеле. Беглецы немного оживились и, как люди, закаленные в путешествиях, почувствовали бы себя вполне хорошо, если б не мысли о миссис Клавдии и Мэри. Эта мысль, как легко себе представить, удручала капитана, заставляла его страдать и сильно огорчала его преданных и верных товарищей. Напрасно он старался убедить себя в том, что его жена не подвергалась никакой опасности, что это дерзкое похищение не будет иметь других последствий, кроме требования большого выкупа, что это шантаж, от которого пострадает разве только казна богатого Керосинового Короля. Напрасно он старался вызвать в своей памяти воспоминание о мужестве и выносливости жены, о ее находчивости, решительности и обо всех подобных ее качествах, которым могли бы позавидовать многие мужчины.

Он чувствовал в сердце острую боль, которая давила его до того, что он готов был кричать. Берар сорвал большую ветку с листьями и бил ею по траве, чтоб отогнать пресмыкающихся и вредных насекомых. Патрик, подкрепившись куском жареного павлина, заснул рядом с Бобом. Марий и Джонни последовали примеру Патрика, между тем как капитан не мог заснуть и сидел около огня, отблески которого ложились на слона. Берар тоже не спал и усердно работал. Он нарезал большое количество тонкого и гибкого тростника и с невероятной быстротой сплел из них очень легкую, но прочную корзинку. Потом он свил из того же тростника лестницу, не менее гибкую, чем веревочная; Рама спал, прислонившись к дереву; у него на спине все еще находился ящик, найденный в Башне Молчания. Берар подошел к доброму животному, которое стояло неподвижно, и бросил вверх лестницу; она зацепилась за один из углов ящика. Берар влез по лестнице наверх и сказал капитану, который, как ему было известно, не спал:

- Не захочет ли саиб почтить своего слугу, оказав ему помощь?

- Да, Берар, что надо делать?

- Пусть саиб подаст мне эту тростниковую корзину.

Капитан подал ему этот предмет, напоминавший клетку, и Берар, поблагодарив его, усердно занялся прилаживанием ее к ящику. Пеннилес подавал ему веревки по мере того, как работа подвигалась, и факир привязывал их с удивительной быстротой. Через полчаса легкое здание была прочно утверждено на спине слона, который дремал с полузакрытыми глазами, уши настороже, как бдительный часовой, от которого не укроется малейший шум. Капитан при свете костра с удивлением следил за этой странной работой.

- Да ведь ты устроил нам houdah! - сказал он наконец.

- Да, господин, это houdah, в который вы все поместитесь.

- А ты?

- А я сяду вместо вожака на шее у моего друга Рамы. А теперь, саиб, если вы захотите выслушать меня, я дам вам совет: ложитесь и отдохните немного, днем предстоит нам тяжелый труд.

- Но я не могу спать. Нет, это невозможно!

- Не можете? Засните, сейчас, саиб, засните, потому что вы должны непременно отдохнуть. Засните тут, около Рамы.

Удивительное дело! Капитан тихонько опустился на землю, его веки замигали, потом он растянулся на траве и уснул сном ребенка.

На заре факир разбудил его. Он кончил свою работу с первыми лучами солнца: срезав несколько прекрасных листьев зонтичной пальмы, привязал их к тростниковой клетке, сделав из них крышу и, с удовольствием и гордостью выслушав похвалы, которые беглецы расточали ему, сказал:

- Я сделал, что мог; теперь едем!

Все без труда взобрались по лестнице на спину Рамы, в том числе и Боб, которого подсадили на руках, и устроились в корзине, только, к сожалению, натощак. Рама пустился в путь, взяв направление, указанное ему Бераром. Он шел около шести часов, не останавливаясь ни на минуту. Беглецы уже опять стали мучиться от голода и жажды, когда Берар, увидя несколько соломенных шалашей, живо слез на землю. Он осмотрел первую из этих хижин и увидел, что на левом углу двери был начерчен черный треугольник с черным кругом посередине. Все это было очень трудно разглядеть, и непривычный человек не обратил бы на это внимания. Но Берар радостно воскликнул:

- Пусть саибы сойдут! Мы здесь в безопасности.

Он приложил лезвие своего ножа к губам и издал резкий, странно переливавшийся свист. Через несколько минут выбежали два человека, обменялись с Бераром какими то таинственными знаками и упали перед ним на колени. Это вызвало у Мария смешное замечание:

- Кажется, друг наш Берар здесь считается важной птицей!

Берар с достоинством велел им встать, потом долго говорил им на индусском языке, и они внимательно его слушали. Потом они закричали, и в ответ на их крик появились их жены и ребятишки, спрятавшиеся за кусты при появлении каравана. С поспешностью и как будто с некоторым страхом они принесли в посудинах свежей воды, рисовой водки, пшеничные лепешки, фрукты, мед и для слона связки маисовых колосьев. Бедные истощенные путники едва верили своим глазам. Пока они делали честь этим простым кушаньям, находя их великолепными, оба незнакомца взяли по палке, небольшое количество провизии и приготовились уходить. Они поклонились Берару до земли, потом стали на колени и растянулись перед ним с благоговением, доходившим до идолопоклонства. Факир сделал им знак своими сухими и жилистыми пальцами, они бросились в джунгли и исчезли, как тени.

- А теперь, - прибавил Берар, - эти дома принадлежат нам. Все, что в них есть, - наше; сами их хозяева наши верные рабы до смерти. Пейте, ешьте, спите, живите спокойно, без малейших забот! Вы здесь можете чувствовать себя спокойнее, чем под охраной целого полка солдат.

Джонни, Марий и Патрик слушали с удивлением и восхищением. Но Пеннилес серьезно покачал головой и спросил:

- Можешь ли ты мне сказать, Берар, кто эти люди?

- Саиб наверное догадывается. Пусть он отойдет со мной в сторону, и я все ему скажу.

Они отошли на несколько сот шагов и подошли к величественным руинам, скрытым под гигантскими деревьями.

- Вот, - прибавил просто Берар, - один из храмов богини Кали, жрецом которой я состою. Эти люди - хранители этих развалин, туги-душители, мои верные, неподкупные слуги, исполнители моей воли. В Бенгалии их имеется под моим начальством более десяти тысяч.

Несмотря на свое мужество, капитан почувствовал легкую дрожь, выслушивая признание Берара.

- Куда они пошли? - спросил Пеннилес.

- Они ушли, получив формальное приказание завербовать человек десять помощников и потом отыскать и спасти супругу саиба и молодую англичанку. Саиб нигде не найдет более искусных ищеек и более верных сторожей.

"Я нахожусь под защитой бенгальских тугов, - это вещь не совсем обыкновенная, - подумал капитан, - и моя милая Клавдия будет очень удивлена, когда узнает, что принимала услуги этих страшных сектантов".

- Как только они найдут след, - продолжал Берар, - они вернутся сюда известить вас, между тем как другие будут продолжать преследование.

- Благодарю, Берар! Твоих благодеяний и услуг по отношению ко мне и не перечесть, и я, право, не знаю, как выразить тебе мою благодарность.

- Господин, вы не обязаны мне ничем! Я считаюсь тут Царем Мрака, и мне повинуется целая армия фанатиков... Но надо мной стоят просвещенные, Цари Света, которым я повинуюсь в свою очередь и которые покровительствуют вам... Они приказывают, я слушаюсь их!

- Так значит, - сказал капитан, - из твоих слов выходит, что обожатели свирепой Кали повинуются браминам...

- Им здесь повинуется все, господин...

- Объясни точнее, друг факир...

- Господин, я должен хранить эту тайну, но вы не англичанин, и я отвечу вам. Во-первых, знайте, что место, где мы обитаем, внушает всем такой ужас, что никто, даже белый, не осмелится к нему подойти. Здесь земля пропитана человеческой кровью. Здесь были убиты тысячи и миллиарды людей, начиная с того момента, когда этот, теперь разрушенный, храм воздвигся в честь Дурги, супруги Шивы, которую мы зовем Кали.

- Но в таком случае, это страшное общество душителей ничто иное, как религиозная секта?

- Да, господин, это религиозная секта.

- Но я думал, что туги убивают или из мести, или ради грабежа.

Факир слегка улыбнулся и прибавил:

- Каков бы ни был мотив, побуждающий туга убивать, убитый тем не менее приносится в жертву богине смерти Кали. Посвященные третьей степени, просвещенные пундиты, указывают на жертву посвященным второй степени, которые, как я, повелевают душителями. А эти последние действуют по нашим приказаниям! Случается иногда, что исполнитель завладевает имуществом жертвы! Что ж вы хотите? Человек несовершенен. Но большая часть, поверьте мне, действует из чисто религиозного принципа.

- Это странно!

- Да, странно, в то же время и естественно. Во вселенной, как это видно везде и всюду, принцип разрушения противопоставляется принципу созидания. Если б не было смерти, то на земле был бы избыток жизни, несовместимый с равновесием природы. Кали наша воплощает принцип, уравновешивающий избыток жизни... Она приказывает, чтоб избыток был уничтожен. Вот отчего секта тугов, со своими таинствами, жрецами и обрядами, имеет божественное происхождение.

- Как будто еще недостаточно болезней, несчастных случаев и в конце концов старости! - прервал Пеннилес.

Факир возразил сухо, со складкой на лбу и блестящими глазами, как истый фанатик.

- Так учат и так хотят брамины, властители нашей жизни, нашей мысли, нашего ума! Итак, посвященные выполняют священную обязанность! И нет посвященного, который мог бы хотеть чего-нибудь! Они выдерживают долгое и трудное испытание... надо быть здоровым и телом, и духом, обладать физической ловкостью, выносливостью, и отказаться от всего, - прежде чем позволяется произнести клятву у ног богини.

- Клятву крови! Ты уже второй раз упоминаешь о ней... Как путешественник, который хочет видеть и учиться, я хотел бы, чтоб ты сказал мне ее формулу.

При этой просьбе факир содрогнулся и как бы онемел.

- Моя жизнь принадлежит вам, саиб, - ответил он сдавленным голосом, - я готов пролить за вас свою кровь... Но не пытайтесь узнать ужасную клятву, которую мы не смеем повторять сами себе после того, как произнесли ее перед алтарем богини.

- Я не настаиваю, - сказал Пеннилес. - Но по крайней мере объясни мне, как английское правительство терпит вас и оставляет вас жить?

- Потому что ему не остается ничего другого. Оно часто пыталось нас уничтожить. Но, как всегда бывает в подобных случаях, преследования, мучения и смерть только придали нашей секте новую силу. После этого мы ужасным образом отомстили некоторым членам правительства, и оно, наконец, поняло, что лучше разрешить нам уничтожить ежегодно несколько тысяч "туземцев", чем подвергать серьезной опасности жизнь хотя бы нескольких белых, потому что мы никогда не трогаем белых, если они сами на нас не нападают. Что я скажу вам еще, господин? Забота, которую мы проявляем при выборе учеников, образование, которое мы им даем, и вообще наша организация делают нас неуязвимыми. Все это доведено у душителей до высшей степени совершенства. Они будут подстерегать свою жертву целые дни, недели, месяцы, но в конце концов все-таки найдут средство окрутить ей вокруг шеи роковой черный шелковый платок, который служит нам единственным орудием, потому что нам запрещено проливать кровь. И, наконец, знайте, что у нас есть сообщники везде. Понимаете: везде! В армии, в администрации, в населенных городах, в джунглях... Одним словом, могущество наших властителей безгранично! Впрочем, вы скоро сами убедитесь в этом, потому что, будь я не я, если ваша благородная супруга и молодая англичанка не будут свободны в самом скором времени!

- Я надеюсь, как и ты, факир, и потому примиряюсь с положением, которое невыносимо, - с ожиданием.

Но Берар, дикая предусмотрительность которого не забывала ничего, забыл, однако же, что Биканель - посвященный третьей степени, просвещенный, обладал тайнами тугов и был способен на страшную месть.

ГЛАВА VII

Проект Денежного Короля. - Ярость Биканеля. - Кончено! - Что случилось с людьми, бежавшими из Башни Молчания. - Еще магнетический сон. - Биканель узнает о существовании сокровища. - Преследование. - В храме Кали. - Укротитель тигров.

Миссис Клавдия, мужественная супруга капитана Пеннилеса, и ее молодая подруга Мэри после своего похищения ни разу не подвергались особенно серьезной опасности. Между капитаном Пеннилесом, Керосиновым Королем, и Джимом Сильвером, богатым американским миллионером, давно уже существовало соперничество. Оба они желали получить руку миссис Клавдии, которая, как и следовало ожидать, предпочла умного и сердечного человека, притом прекрасного, как полубог, грубому янки, чье единственное достоинство заключалось в деньгах. Богач почувствовал жестокую ненависть к супругу молодой женщины и никогда не мог простить ему его счастья. Кроме того, он все еще страстно любил миссис Клавдию и, несмотря на отсутствие всяких шансов, поклялся, что рано или поздно женится на ней. Для этого он должен был лишить жизни Пеннилеса, с виду устранить себя от участия в этом деле и, выбрав удобный момент, явиться к молодой вдове и предложить ей в виде утешения свою руку и деньги. Впрочем, это последнее рассуждение должно было само собой рассыпаться. Если даже допустить, что Пеннилеса удастся уничтожить, то из этого еще не следовало, что миссис Клавдия не останется ему верной и что она захочет утешиться. Но грубый янки, так как ему все удавалось купить за деньги, не сомневался и в этом.

Читатели помнят, с какой хитростью и в то же время с каким полным отсутствием нравственного чувства он сумел устроить свои дела и как ему чуть не удалось уничтожить своего соперника. Теперь он был уверен, что Пеннилес растерзан рыжими коршунами на Башне Молчания.

Он стал искать подходящего предлога, чтобы сблизиться с молодой женщиной, и сговорился с Биканелем, что будет играть роль освободителя. В назначенную минуту он внезапно явится с набранными по дороге людьми якобы освободить обеих пленниц. Это имело даже несколько романтический характер, что прельщало этого травленого волка-финансиста. Но странный случай разрушил этот проект. Жестокий и хитрый Биканель захотел убедиться, что мщение его осуществилось.

Устроив своих пленниц в надежном месте, где они строго охранялись его сообщниками, он вернулся на другой день утром к Башне Молчания. При виде бреши в стене брамин изменился в лице. Он спустился в углубление, проник во внутренность колодца, не нашел никаких окровавленных останков.

Везде были огромные следы слона, следы собаки и босых ног факира. Тогда он понял все, понял, что он обманут. Он пришел в ярость, ломая себе голову, как догнать пленников. Потом вдруг странная мысль возникла в его мозгу. Гипнотизм! Магнетический сон! Ясновидение!..

Всем известно, что брамины и даже простые факиры в течение целых столетий уже знакомы с поистине удивительными явлениями, которые наши ученые не знают или которыми они пренебрегают. Столетняя практика позволяет им добиться от этих явлений самых удивительных результатов, и европеец должен считать себя очень счастливым, если они соглашаются приподнять перед ним краешек завесы, которую упорно держат опущенной. Вся эта таинственная наука была знакома Биканелю. Ему пришло в голову, что Мэри могла бы быть в данном случае медиумом* и, не откладывая, он велел ей уснуть.

* Медиум (лат.) - посредник между духами и людьми.

Читатели помнят, что Мэри была один раз усыплена факиром и что он запретил ей засыпать по чьему бы то ни было приказанию, кроме миссис Клавдии. Помимо сознания молодой девушки, это формальное приказание действовало еще и теперь и заставляло ее отражать всякое постороннее внушение. Видя это необъяснимое сопротивление, брамин испустил дикий, сдавленный крик, похожий на рычанье тигра. Его глаза засверкали, рот искривился, обнажив белые, острые зубы хищного животного. Испуганная Мэри попятилась и жалобно вскрикнула. Этот взгляд жег ее мозг и причинял ей невыносимое страдание.

Графиня де Солиньяк подошла и сказала возмущенно:

- Не мучьте этого ребенка!

Он закричал ей грубым голосом:

- Молчи, женщина!

В то же время он бросил на нее пристальный взгляд, сделал направленный на нее жест, описывающий в воздухе круг, и издал резкий свист. Молодая женщина тихо застонала, попятилась и скорей упала, чем села, на траву. Не будучи в силах говорить, двигаться, тем не менее она все видела и слышала, как в кошмаре. Биканель подошел к Мэри и закричал ужасным голосом:

- Спите! Я так хочу!

Мэри начала биться, схваченная сильнейшей судорогой, и пробормотала:

- Я не могу!.. Не могу!..

- Спите, я вам говорю, спите! Это необходимо!

Она прохрипела умирающим голосом:

- Вы меня убиваете! Сжальтесь! Пощадите!

- Спите!

- Пощадите! Я умираю...

На ее губах заклубилась розовая пена, глаза, расширившиеся от страха, неподвижно уставились в одну точку, по ее лицу, бледному, как воск, струился пот. Без сострадания к этим мучениям, к этой агонии, злодей быстро сделал разрезывающий жест перед самыми глазами Мэри и издал тот же резкий свист, которым он ошеломил миссис Клавдию, затем произнес в последний раз с выражением неотразимого повеления:

- Спите! Или я вас убью!

Веки Мэри заморгали, она тяжело вздохнула и упала, как пораженная громом.

- Надо только захотеть! - сказал злодей в сторону с сардоническим смехом, потом прибавил:

- Отчего вы не засыпали?

- Он мне запретил, - ответила беззвучным, еле внятным голосом Мэри.

- Кто?

- Факир... который усыпил меня... в пагоде...

- Хорошо! Теперь вы должны видеть и отвечать мне. Где капитан Пеннилес, ваш брат Патрик и два матроса?

Молодая девушка колебалась с минуту, потом воскликнула в страхе:

- Они в развалинах... у ужасных людей...

- Кто эти люди?

- Их зовут тугами-душителями... Там, под землей, скелеты... везде... в окрестностях развалин... там ходят тигры, ища добычи... эти тигры едят людей.

- Хорошо, это все хорошо. Кто их спас? Кто их вывел из Башни Молчания?

- Подождите, дайте мне увидеть...

- Хорошо! Только торопитесь!

- Джонни их освободил от веревок! О, добрый Джонни! Они еще окружены костями; ястребы хотят их растерзать... Но они защищаются... они роют яму... под этой ужасной башней... они находят ящик.

- Какой ящик? - спросил заинтересованный Биканель.

- Тот, который под башней, в котором скрыто богатство нашей семьи, - ответила Мэри своим беззвучным голосом и без малейшего волнения.

- Почему вы знаете, что там есть сокровище и что оно вам принадлежит? - спросил полицейский, все более удивляясь.

- Потому что на ящике герб и имя герцогов Ричмондских... и потому что я вижу, что в нем...

- Можете вы мне определить ценность этого сокровища?

- Да, может быть, если вы мне поможете...

- Ну, хорошо, смотрите, считайте, старайтесь хорошенько понять...

- Да, я могу... подождите немного...

- Что вы видите?

- Камни, ослепительные драгоценности... их огромное количество... оно записано на пергаментном листке, подписанном моим дедом... их больше, чем на миллион фунтов... не считая золота в монетах...

- Миллион фунтов! - воскликнул Биканель. Потом он сказал себе:

- Надо, чтобы это сокровище мне принадлежало. Тогда конец рабству... свободная жизнь и пышность раджи! Все эти люди исчезнут, - и я останусь единственным владельцем этого богатства.

Он продолжал громко, обращаясь к Мэри:

- Объясните мне точнее приметы места, где находятся теперь эти люди. Нет ли там развалин, огромной, странной и отвратительной статуи?

- Мне кажется, что я во мраке вижу каменное чудовище... Это черная женщина, у которой четыре руки. Она держит в одной руке саблю, другой держит голову за волосы... я не могу разглядеть других... ее серьги - мертвецы; ее ожерелье - мертвые головы... О, это ужасно!

- Хорошо! Это храм Кали. Берар полагал, что он в полной безопасности, если спрячет их в месте, которого все боятся. Он не мог ничего лучшего придумать, как выдать их мне теперь все равно что связанными... Это будет мне отличным вознаграждением!

Желая получить от Мэри еще сведения, он спросил у нее:

- Что делает капитан?

- Он спит! - сказала она слабо, едва дыша.

- А матросы?

- Тоже спят.

- А Берар?

- Я не знаю, я плохо вижу, я не могу... О! Как я страдаю! Сжальтесь!

- Еще два слова, и я вас разбужу. Что делает Берар? Смотрите! Я хочу, чтобы вы это видели!

Она застонала и пробормотала разбитым голосом:

- Он ждет возвращения... людей...

- Каких людей?

- Я не знаю, я не могу...

- Вы должны видеть еще!

- О, я страдаю, я умру, - сказала она, задыхаясь.

- Смотрите! Я вам приказываю, я так хочу!

- Людей, которые ушли искать помощи... тугов, душителей...

- Где они?

Она страшно закричала и, казалось, отбивалась от ужасного видения; потом показала судорожно сжатой рукой на окрестные джунгли и прохрипела глухим голосом:

- Там, они там, душители! Там, я вам говорю!

Биканель одним прыжком бросился в кусты с револьвером в руке. Он только увидел движение листьев и две легкие фигуры, исчезнувшие, как тени. Он вернулся, ворча:

- Берар не спит! Он посылает ко мне шпионов! Но мы их знаем, и их хитрости нам не страшны!

Вспомнив, наконец, о Мэри, которую все еще трясли судороги, он сказал ей грубо:

- Забудьте все, что произошло, и не помните ничего, даже в том случае, если вас усыпит кто-нибудь другой.

Потом он тихонько провел рукой ей по вискам, подул ей на глаза и прибавил:

- Проснитесь!

Веки Мэри заморгали, ее неподвижный взгляд опять стал выразительным и молодая девушка очутилась около миссис Клавдии, которая тоже, казалось, приходила понемногу в себя.

Денежный Король все еще держался в стороне, проклиная события, которые мешали ему сыграть комедию освобождения. С ним была половина людей, составлявших войско Биканеля, настоящая шайка разбойников.

Оставив обеих пленниц под охраной своих людей, Биканель пошел известить его в нескольких словах о всем происшедшем, пропустив все то, что касалось сокровища герцогов Ричмондских. Янки холодно выслушал и прибавил:

- Я слышу, что мой враг жив и здоров.

- Но не надолго.

- Да будет так!

- Я беру на себя сделать вдовой прелестную графиню де Солиньяк. Мы уедем, вы должны следовать за нами на некотором расстоянии и ни за что не покидать поста, который я вам укажу.

- Well! Но действуйте скорее, я нахожу, что время тянется ужасно долго.

Биканель вернулся к своей группе, заставил миссис Клавдию и Мэри сесть на лошадей, поручил их людям, на которых он вполне мог положиться, и подал сигнал к выезду.

Другая группа последовала за ним, и они тронулись по направлению к храму Кали. Путешествие было долгое и тяжелое, несмотря на быстроту животных и выносливость людей. Наступала ночь, когда они оказались приблизительно в одной миле* от храма ужасной богини. Обе группы остановились в джунглях недалеко одна от другой. Когда мрак сгустился над этой страшной местностью, Биканель ушел один. Он снял все одежды, натерся таинственными веществами, распространяющими кругом запах, свойственный диким зверям, и молча начал пробираться между всеми этими растениями, которые не кололи его и не причиняли боли его бронзовой коже. Он шел и шел, заставлял разбегаться шакалов, хотя не имел с собой никакого оружия, и направлялся, руководимый слухом или чутьем, к тем местам, откуда слышалось рычанье тигра. Известно, что эти страшные хищники избрали местом своего жительства ту часть джунглей, которые окружали развалины.

* Миля (англ.) - единица длины, равна 1852 м.

Попробовав раз человеческого мяса, тигры стали есть людей. Это случилось не потому, что они, как некоторые думают, состарившись, потеряв силу и ловкость, стали нападать на человека как на самую легкую добычу; они ели людей потому, что человеческое мясо им более нравилось, и они с особенной жадностью кидались на эту пищу, которую туги-душители охотно им и предоставляли. Эта близость тигров была тем приятнее мрачным обитателям здешних мест, что она усиливала ужас, внушаемый всем их страшным жилищем, и удаляла от него непосвященных.

Время от времени Биканель останавливался, складывал руки воронкой около рта и подражал рычанию тигра. Тигры, скрытые в лесу или подкрадывавшиеся к источникам, слышали этот крик и громко отвечали на него. Биканель шел все вперед и рычал, возбуждаясь своим собственным голосом, и круг тигров около него все суживался. Кто не слышал рассказов о колдунах, которых народное суеверие называло "вожатыми волков"!

Они имели, как доказано, странную способность приручать волков, сзывать их ночью, подражая их вою, заставлять их покорно идти за собой. В Индии, где все так странно, брамин, "посвященный" и "просвещенный", был заклинателем тигров.

Ужасные хищники, прибежавшие на его голос из джунглей, остановились в недоумении при виде человека. Потом они начали подходить, медленно, лукаво; их непреодолимо тянули те жесты, которые он делал и которые теперь были хорошо видны им, плохо видящим днем; их также привлекали испарения веществ, которыми была намазана его кожа.

Они подходили с мурлыканьем огромной кошки и с любовью терлись около привлекавшего их человека. Теперь он вел их целыми дюжинами на приступ храма. И действительно, нужно было чудо, чтобы спасти капитана, Патрика, Мария, Джонни и Берара, которые никогда еще не подвергались такой опасности.

ГЛАВА VIII

Первые новости. - Адская музыка. - Заклинатель против заклинателя. - Змеи против тигров. - Найя, или очковая змея. - Ужас!.. - Песенка на флейте. - Отступление тигров. - Биканель в ужасе. - Наконец, пленники свободны и находятся вместе. - Обряды, совершаемые душителями. - Жертвоприношение Кали.

Беглецы находились в ожидании, скрытые в убежище, которое до сих пор никому не было доступно, - на развалинах храма Кали. Полные доверия к ловкости, храбрости и находчивости тугов, посланных Бераром на розыски тех, кто похитил графиню, они надеялись на скорый и счастливый конец. Вдруг один из тугов неслышно подошел к группе и сказал Берару:

- Вот и я!

Это тихое появление было так странно и неожиданно, что капитан вскрикнул от удивления:

- Как? Уже?

- Что ты видел? - спросил холодно Берар.

- Двух белых с теми, кто их сторожит.

- А твой товарищ?

- Ушел позвать братьев.

- Хорошо! Видел вас кто-нибудь?

- Да, я думаю, потому что молодая белая, усыпленная начальником индусов, обнаружила наше присутствие.

- Что они делают?

- Они следуют за мной верхом, галопом... две группы.

- Много их?

- Да! Каждая группа состоит из пятнадцати хорошо вооруженных людей. Они расположились в одной миле отсюда.

- Странно! - пробормотал Берар. - Они должны были бы бежать, скрываться, а они располагаются здесь, как будто мы уже в их власти.

Факир тотчас же передал Пеннилесу все факты, рассказанные тугом. Узнав, что его жена здесь, Пеннилес вскочил и хотел тотчас же напасть на них с двумя моряками. Берару было очень трудно убедить его в том, что этот поступок безумен, что он испортит окончательный результат и приведет их всех к неминуемой и беспощадной смерти. Потом он сказал:

- Подождите до завтра, и эти люди будут окружены, сами того не подозревая, целой толпой тугов, которые ни одного из них не выпустят.

Понимая разумность этого довода и не будучи в состоянии сделать ничего лучшего, капитан, сжав кулаки, примирился с этим ожиданием.

Однако, несмотря на полученные новости, Берар беспокоился. Он не мог понять, почему его враги подошли так близко к храму Кали. Он не думал, что они решатся взять его штурмом. Индус никогда не согласился бы оскорбить это ужасное святилище, внушавшее всем такой страх и до сих пор всегда остававшееся местом неприкосновенным. Тогда отчего же они здесь?

Когда мрак сгустился, слон, пасшийся на свободе, прибежал в беспокойстве, с поднятым хоботом и сильно пыхтя. Боб наморщил лоб, опустил хвост, шерсть встала у него дыбом, и он в ужасе прижался к ногам своего молодого хозяина. Скоро раздалась ужасная симфония, вызванная Биканелем. Европейцы слушали удивленно, не понимая, что это значит, и им становилось жутко, несмотря на их испытанное мужество.

- Гадкая музыка! - пробормотал Джонни со своей обычной краткостью.

- Да, - подтвердил Марий, - это точно товарный поезд, который идет по виадуку* Бандоль в моем отечестве, а вы слушаете внизу, под сводом.

* Виадук (франц.) - мост на высоких опорах.

- Это рычащие обезьяны? - спросил Джонни, все более озадаченный.

- Вероятно, - ответил провансалец. - Я слышал таких зверей в Гвиане.

- Это тигры, не правда ли? - сказал в свою очередь капитан.

- Тигры! Да, саиб! - ответил факир, как бы соображая что-то. - И я не знаю, что могло так взволновать этих ужасных животных.

Слон Рама пыхтел все больше и больше, подходил к людям и выражал страх и гнев. Что касается Боба, то он совсем с ума сошел от страха.

Марий продолжал:

- Музыка-то приближается! Что ты думаешь, Джонни?

- By God! Ничего хорошего.

Рычанья раздавались все громче.

Мальчик и четверо мужчин подумали, что они окружены адской стаей под предводительством самого дьявола. Прислушавшись внимательно, Берар начал различать среди этого шума какой-то голос.

- Да ведь это человеческий голос! - воскликнул он.

- Не может быть! - быстро прервал его Пеннилес. - Нет ни одного человека на свете, который мог бы безнаказанно находиться среди этих животных: они, наверное, разорвали бы его.

- За исключением нескольких пундитов, посвященных первой степени, - возразил Берар. - Они могут заставить повиноваться себе царей наших лесов.

- Так по-твоему, факир, эту стаю тигров ведут на нас?

- Могу вас в этом уверить, саиб! И негодяй несомненно тот самый, что хотел вас заживо схоронить в Башне Молчания!

Медленно, но неуклонно сжимался роковой круг. Не оставалось ни малейшей надежды прорваться сквозь это кольцо, даже на спине Рамы, потому что тот был бы захвачен двадцатью тиграми, угрожавшими растерзать его в клочья. Кругом не было ни одного дерева, на котором можно было бы выждать наступления дня. Берар сохранил присутствие духа; ни один мускул не дрогнул на его бронзовом теле.

- Идем, - сказал он, - кончено!.. Я не вижу иного способа... он ужасен... почти безрассуден... но я во что бы то ни стало должен им воспользоваться!

- Смотри, факир, - воскликнул капитан, - уж не хочешь ли ты оставить нас на съедение зверям?

- Нет, саиб! Но мне приходится бороться с посвященным... брамином, мне - простому факиру! Я боюсь потерпеть неудачу, но во всяком случае попробую. Что бы вы ни увидели, что бы ни почувствовали, не трогайтесь с места, не кричите, будьте неподвижны, как изваянные из камня, - и тигры не тронут вас!

- Прекрасно! Мы будем повиноваться тебе. Не так ли, матросы? Не правда ли, Патрик?

- Да, капитан! - ответили матросы и мальчик.

- Хорошо, - сказал факир, - соберитесь с силами, потому что никогда еще вам не приходилось видеть ничего подобного.

С этими словами он вынул из-под одежды маленькую тростниковую свирель, приложил ее к губам и извлек несколько довольно приятных звуков. Это была как бы прелюдия, за которой последовала медленная, печальная, мелодичная песнь, несколько заунывная. Поистине, эти тихие звуки скромной тростниковой свирели являлись сильным контрастом бешеному реву предводителя тигров. С замечательным хладнокровием Берар продолжал наигрывать.

Мало-помалу из-под листьев, в расщелинах камней послышался едва заметный шорох. Затем послышался короткий, отрывистый свист, и все почувствовали у ног прикосновение мягких и холодных тел пресмыкающихся. Нервная дрожь прохватила европейцев до мозга костей. С прерывающимся дыханием, оцепенев от ужаса, они изо всех сил старались сохранить неподвижность. Удушливый крик вырвался из горла Патрика, произнесшего замирающим от волнения голосом:

- Змеи!.. Повсюду!

- Тише, дитя! - прошептал Пеннилес.

Между тем рев тигров все приближался!

Через несколько минут тигры готовы были прыгнуть на свою столь желанную добычу, запах которой уже давно раздражал их обоняние. Но в то же самое время Берар ускорил темп своей песни. Змеи прибывали отовсюду, ползали по земле, обвивались вокруг кустов, взбирались на камни и высовывали свои раздвоенные языки. Все они принадлежали к той страшной породе пресмыкающихся, укус которых смертельный. Они в изобилии водятся в Индии и носят название найя, кобра, или очковая змея. Длина их не особенно велика, самые большие из них едва достигают двух метров. Но они чрезвычайно ловки, крайне раздражительны, и яд их всегда смертелен. Одним словом, это настоящий бич Индии и местами они столь многочисленны, что целые округа необитаемы из-за них. Заклинатели змей обладают способностью настолько приручать и укрощать их, что заставляют их следовать за собой. Берар был одним из них. Песня его становилась пронзительнее и резче. Змеи мало-помалу приходили в ярость. Они качали своими надутыми шеями, шипели, свертывались в кольца и бросались вперед, как стрелы, как бы ища добычу.

Против вожака тигров выступил теперь предводитель змей.

Тигр, безусловно, король беспредельных просторов. Все страшатся его: и дикий буйвол, и носорог, и даже слон, но сам он, в свою очередь, отступает перед найей.

Менее чем за двадцать шагов от кучки людей, застывших на месте от ужаса и страха, слышится рев тигров, готовых броситься на добычу. Тигр делает скачок и падает среди кишащих, раздраженных и свирепых змей. Его страшный рев вызван уже испугом и борьбой со смертью. Он хочет отступить, убежать, схватиться за ветви, чтобы освободиться от скользких объятий. Бесполезные усилия! Яд, попавший в двадцати местах, быстро делает свое дело. Тигр шатается, издает новый крик и падает, извиваясь в предсмертной агонии. А музыка продолжает возбуждать дикую ярость змей! Второй тигр бросается сквозь кустарник и тяжело падает всей своей тушей на землю. Затем еще, еще и еще...

И одна только назойливая мысль настойчиво преследует и мужчин, и ребенка. И мысль эта: достаточно ли там змей, чтобы сразиться и уничтожить эту стаю тигров?

Европейцы все еще сохраняли неподвижность, в ней одной видя спасение, но первый приступ ужаса прошел и хладнокровие снова возвратилось к ним. Уже начало замечаться некоторое колебание со стороны тигров, и они уже не так яростно нападали. Они все еще прибывают, но вопли страха и предсмертное хрипение погибающих товарищей, и запах мускуса, испускаемый змеями, подсказывают им, отчего они гибнут, и тигры начинают останавливаться. Напрасно Биканель усилил свои вопли и пытался довести их до бешенства.

Вождь тигров был побежден предводителем змей!

Биканель сам осторожно приближается, желая узнать истинную причину отступления тигров, не решающихся напасть на беглецов. Скоро звуки маленькой тростниковой свирели достигли его слуха. Он узнает звуки песни, употребляемой заклинателями змей, и, скрежеща зубами, бормочет:

- О, дьявол! Он разбудил целую армию змей, и я в третий раз побежден. Мне снова приходится отступить. О, да будет проклят и он, и белые!..

Биканель в изнеможении упал к подножию дерева. Тигры, не возбуждаемые больше яростными криками своего предводителя, понемногу успокаивались и медленно, как бы с сожалением, возвращались в свои логовища. Берар мало-помалу замедлял темп своей песни. Кобры перестали шипеть, волноваться и свиваться в кольца. Повторение тихой и протяжной мелодии постепенно усмиряло их. Они медленно начали уползать в свои норы. Маленькая свирель издала еще несколько звуков и смолкла. Наступила полнейшая тишина.

Гортанный голос Берара раздался в ночной тиши.

- Найи все ушли... опасность миновала!

Тогда только свободно вздохнули европейцы. Опасность миновала, и они заснули спокойным сном.

Заснул и Биканель. Проснулся он поздно и приступил к осмотру окрестностей. Он был в отвратительном расположении духа и обдумывал план немедленного мщения. Неровный гул достиг слуха Биканеля. При блеске солнечных лучей появился торжественный кортеж. Две женщины, одетые в белое, приближались верхом в сопровождении сотни мужчин, их обнаженные торсы казались отлитыми из бронзы. Кортеж этот приближался к развалинам храма богини Кали. Крик вырвался у него, когда он увидел, что женщины эти были - Клавдия и Мэри!

- Свободны!.. Они свободны! - воскликнул он и бросился к тому месту, где вчера вечером оставил две группы. Зрелище, открывшееся его глазам, было действительно ужасно. Все, составлявшие первую группу, лежали на земле, и лица их были одинаково обращены к небу. У них у всех вокруг шеи были обмотаны зловещие черные платки тугов. Несомненно все они были задушены неумолимыми поклонниками кровавой богини Кали. Биканель начал разыскивать вторую группу во главе с Денежным Королем. Первый труп, который он увидел, был труп гиганта-американца Джима Сильвера, богача Соединенных Штатов, Денежного Короля. Черный шелковый платок сжимал ему горло. Труп его уже начал разлагаться, и рои зеленых мух облепили его. Лошади, оружие, припасы и обоз - все исчезло. Туги, благоговеющие перед своей богиней Кали, не пренебрегают возможностью воспользоваться имуществом своих жертв. Берар сдержал свое слово: ужасные душители освободили двух пленниц!

И в то время как Биканель, побежденный и разбитый, упал в джунглях с диким яростным криком, кортеж прибыл к развалинам, где возвышалась величественная в своем грозном безобразии статуя Кали. Капитан, обезумев от радости, не смея верить своему счастью, увидел свою жену, которая, сойдя с лошади, с протянутыми руками приближалась к нему.

- Джордж! Мой милый Джордж!

- Клавдия, моя дорогая Клавдия! Наконец-то вы свободны!

В то же время и Мэри, соскочив с коня, бросилась на шею к своему брату.

Берар молча созерцал счастье этих людей. Марий приблизился к нему и, с волнением сжав ему руку, сказал:

- Ты сделал доброе дело, друг факир, ты очень славный человек.

ГЛАВА IX

Свидание Мэри с отцом и узником-лейтенантом. - Состязание в скорости. - Начальник станции Гайи. - Экстренный поезд. - От пятидесяти до тридцати часов. - На пути. - Древние города Индии. - Ряд ошибок. - Пешавар. - Комендант крепости и посланник. - Караван. - Вперед!

Даже после своего чудесного спасения капитан Пеннилес не был еще в безопасности. Гнусное и неосновательное обвинение, возведенное на него наемником Денежного Короля Биканелем, все еще было в силе и было опасно более, чем когда-либо, для его чести и свободы. Это обвинение, как, вероятно, помнят читатели, состояло в том, что Пеннилеса выдали за русского агента, посланного для поддержки священной войны в Бенгалии, население которой восстало против англичан. Это неосновательное обвинение, возведенное на капитана, тем более стало вероятным в глазах английских властей, что им показался подозрительным его быстрый проезд. Поэтому Пеннилесу следовало как можно скорее бежать или спрятаться, избегая во что бы то ни стало английских властей, даже последнего полицейского, потому что, по всей вероятности, его точные приметы были сообщены повсюду. При других обстоятельствах для него, конечно, было бы детской игрушкой пробраться берегом и покинуть эту негостеприимную страну. Но, встретив Мэри и Патрика, он считал своим нравственным долгом спасти их. Несмотря на находку сокровища, которое было для них скорее стеснением, чем помощью, положение бедных детей было крайне непрочно. Пеннилес дал слово возвратить отцу его детей и хотел сдержать свое слово. В данную минуту необходимо было знать точное местопребывание майора Леннокса. Патрик и Мэри знали только, что их отец был командиром шотландского полка Гордона, что он был в походе против афридиев и что последнее его письмо было послано из лагеря Шакдара. Вот все довольно неопределенные сведения. Берар вывел их из затруднения. Этот душитель сделался для них настоящим ангелом-хранителем. Магнетический сон - вот средство, к которому он прибег.

Так как Мэри была чрезвычайно податливым и чувствительным субъектом, то факиру не стоило большого труда усыпить ее. Едва она впала в транс, как увидела лагерь афридиев и описала его в нескольких словах; там же она увидела и своего отца, да, своего отца, заключенного вместе с лейтенантом Тейлором в маленький уединенный домик. Ее очаровательное личико, прояснившееся при виде своего обожаемого отца, обнаружило признаки сильной скорби, когда она произнесла это ужасное слово:

- Узники!.. Пленники мятежников!.. Плач, бедный Патрик. О Боже мой! Защити его! Он приговорен к смерти! - стонала бедная девушка, голос которой прерывался от действия гипнотического усыпления.

- А когда это произошло? - спросил Берар.

- Несколько часов тому назад...

- Теперь мы знаем все, что нам нужно, - сказал Пеннилес. - Разбудите ее поскорее, факир, и составим план: каждая минута дорога! Скажите, как далеко до Пешавара?

- Около тысячи двухсот миль.

- Это ужасно! А какой самый ближайший к нам город?

- Гайя, господин.

- А есть ли там железная дорога?

- Да, саиб!

Патрик и Мэри во время этого разговора с мольбою смотрели на капитана.

- На каком расстоянии от Гайи мы теперь находимся?

- На расстоянии сорока миль!

- Когда Рама может нас доставить туда?

- Часа через три, саиб.

- Превосходно! Теперь, мои милые дети, - мужайтесь и надейтесь! Мы сделаем все возможное для спасения вашего отца. Нам понадобятся деньги... много денег... а так как меня недаром зовут бессребренником, то будьте моими банкирами.

- Сударь, - сказал с достоинством Патрик, вытирая слезы, - самое лучшее, что мы можем сделать, это использовать все до последнего гроша для спасения нашего отца! Мы будем вам бесконечно признательны, и я, и сестра моя, если вы будете располагать сокровищами нашей семьи как своими собственными.

Так как в данную минуту дело было гораздо важнее слов, то Пеннилес сейчас же открыл старый сундук. Блеск содержимого сундука ослепил всех. Мэри нисколько не ошиблась в оценке, назвав колоссальную сумму сокровища, заключенного в сундуке. Там находилось громадное богатство. Пеннилес быстро прочел опись, подписанную и скрепленную дедом детей, затем вынул около трех тысяч фунтов стерлингов. Сделав это, он завязал сундук тростниковыми перевязками и снова укрепил на спине Рамы. Впрочем, замки сундука пришлось сломать. Чтобы не терять времени, каждый занял свое место в корзине на спине слона. Берар взял в качестве проводника туга - и слон, наконец, тронулся в путь по направлению к Гайе.

Через три часа запыхавшийся от быстрого бега Рама достиг первых домиков города, в котором насчитывалось до семидесяти тысяч жителей. Путешественники узнали от факира, что Гайя - город священный. В Гайе находился университет, много школ разного рода еще в то время, когда Сакиа-Муни стал проповедовать там свое учение за шестьсот лет до Рождества Христова. Факир сообщил, что здесь находятся самые достопримечательные памятники первобытной Индии, но белых интересовала лишь одна достопримечательность этого города, да и то продукт европейской культуры - железная дорога. Им указали центральную станцию, и они моментально отправились туда. Пеннилес попросил позволения переговорить с начальником станции. Капитана впустили к нему вместе с женой, Патриком и Мэри, а Берар, Марий, Джонни и туг остались караулить слона, на спине которого находились сокровища.

После холодного обмена поклонами, которыми англичане всегда приветствуют незнакомого человека, капитан Пеннилес, взяв детей за руки, сказал:

- Имею честь представить вам, милостивый государь, детей несчастной герцогини Ричмондской, погибшей, как вам известно, трагической смертью. - И прибавил: - Что касается меня, то я - их опекун, а эта особа - моя супруга.

При имени герцогов Ричмондских начальник растаял и выразил полную готовность услужить им.

- Чем я могу быть вам полезен? - спросил он.

- Мы только что узнали, что отец Патрика и Мэри, майор Леннокс, герцог Ричмондский, находится в плену у афридиев и что жизнь его в большой опасности. Мы едем к афридиям, чтобы предложить им выкуп за пленника. В какой самый меньший срок мы можем добраться до Пешавара?

- Приблизительно за двое суток.

Печальный вздох вырвался у детей. Они могут прийти слишком поздно.

- Это долго, - сказал капитан, - не можете ли вы дать нам отдельный поезд: локомотив, багажный вагон и вагон-салон?

- Конечно, можно!

- А сколько это будет стоить?

- Это обойдется в пятьсот фунтов стерлингов, и вы выиграете не менее десяти часов.

- Я заплачу тысячу фунтов, дам в награду кочегару и машинисту сто фунтов и пятьсот фунтов вам, если этот переезд будет продолжаться тридцать часов и менее, если возможно. Примите во внимание, что дело идет о спасении человека, носящего одно из самых славных имен Англии, одного из лучших офицеров армии и одного из самых преданных слуг королевы! Для его спасения я и добиваюсь скорейшего прибытия в лагерь афридиев!

- Хорошо, сударь, вы получите экстренный поезд, - сказал начальник станции, подумавший, конечно, о награде, - мне потребуется всего только час времени, чтобы связаться с главной администрацией дороги и телеграфировать промежуточным станциям для избежания каких-либо задержек на них.

- Итак, вы думаете, что через тридцать часов?..

- Поезд прибудет в Пешавар без всяких приключений!

- Я вам тысячу раз признателен. Во время приготовления поезда я отсчитаю нужную сумму.

Час спустя с удивительной точностью поезд вышел из депо и остановился у платформы. Уложив кое-какую провизию, купленную в буфете вокзала, шестеро пассажиров, не исключая и Берара, заняли места в салон-вагоне. Боб также прыгнул туда, а добрый Рама, оставшись один, печально тронулся в путь к священной пагоде с вожаком-тугом. Начальник станции превосходно устроил все. Вместо одного вагона он приказал прицепить два, что позволило путешественникам устроиться с большим комфортом. Наконец, раздался свисток, - и поезд тронулся.

Путники мчались с большой скоростью, счастливые тем, что никто не догадался: опекун герцогов Ричмондских и был тот иноземец, гнусно оклеветанный негодяями и поставленный вне английских законов. К несчастью, путники не могли знать, что они не одни в поезде. Какой-то человек, прискакавший на сильно взмыленной лошади почти перед самым отходом поезда, весь в крови и пыли, быстро подошел к начальнику станции, шепнул ему несколько слов, и тот позволил неизвестному проскользнуть незаметно в багажный вагон.

Один и тот же поезд, который мчал последнюю надежду майора Леннокса, вез и врага его, ожесточенного потерей своих сокровищ. Сто километров, отделяющие Гайю от Патны, были пройдены за полтора часа. Скорость эта ободряюще действовала на путников, потому что обыкновенные поезда в Индии движутся утомительно медленно. От Патны поезд идет по Северо-Западной железнодорожной линии, конечный пункт которой - Пешавар. Поезд останавливается лишь на несколько секунд, чтобы сменить локомотив или запастись водою и топливом. Всякий раз при подобной остановке Пеннилес выходит и поощряет рвение машиниста и кочегара, а те, весело побрякивая полученными деньгами, доводят ход поезда до головокружительной быстроты. Вот после Панты, этого города опиума, промчались мимо Бенареса, браминского Рима, где находится туземная большая школа богословия - центр изучения и распространения религии. Вот Аллагабад, Прейяго - священный город, расположенный на берегах Ганга. Затем поезд проносится мимо памятного кровавой резней Каумпора. При блеске электрических фонарей путники едва могут прочесть название следующей станции: Агра, потому что поезд мчится, не умеряя своей скорости, мимо этой бывшей столицы империи Великого Могола. Следующая минутная остановка делается в Дели. Весь этот переезд, составляющий ровно половину пути, пройден за четырнадцать часов. Пеннилес полон надежды!

Начальник станции Гайи уже телеграфировал коменданту крепости Пешавара о несчастной судьбе майора, но Пеннилес находит это недостаточным. Он, в свою очередь, составляет по пути длинную депешу, в которой просит позаботиться относительно лошадей, и посылает ее из Дели. Затем поезд, раскидывая густую струю дыма, подходит к Лагору, в котором, как в Дели и Агре, насчитывается до полутораста тысяч жителей. Как и эти последние города, он полон памятниками древнейшей эпохи, которые представляют там удивительный контраст с последними изобретениями: трамваями, электрическим освещением и модами, привезенными из Европы с последним почтовым пароходом.

Расстояние до Пешавара быстро уменьшается. За долинами Раджпутана и Пенджаба начинаются возвышенности. Все более и более крутые холмы заставляют предчувствовать близость гигантских Гималаев. Затем опять равнина или, вернее сказать, плоскогорье. На высоте плоскогория - хранитель ущелья Кайбера, Пешавар, город с восьмидесятью тысячами жителей, окруженный глинобитной стеной.

- Пешавар!.. Вот Пешавар! - воскликнули уставшие от безумной скорости путники, вновь оживившись при виде этого города. Только 29 часов пошло на этот переезд! Поезд, огибая город, подходил к английской его части, находящейся на расстоянии четырех километров от индийской. Здесь, под прикрытием форта, окруженного массивными кирпичными стенами, находятся служебные места, резиденция посланника и казармы местных войск. Форт этот носит название Бала-Хасар.

Предупрежденные двумя депешами об этом прибытии, резидент* и комендант крепости лично прибыли на станцию. Весть о печальной судьбе майора быстро разнеслась среди английского населения, и друзья Леннокса и лейтенанта Тейлора с нетерпением ожидали приезда путешественников. Патрик и Мэри тотчас же узнали друзей своего несчастного отца, и вид их вызвал слезы на глазах детей, напомнив о навсегда потерянном счастье. Начались дружеские рукопожатия и представления. Пеннилес старался принять вид попечителя этих детей, изо всех сил стремясь скрыть свое настоящее имя, но это нисколько не помешало радушному приему его и г-жи Клавдии, блестящая красота которой произвела сенсацию. Как ни торопились путники поскорее отправиться в лагерь афридиев, им пришлось пробыть некоторое время в городе. К тому же там находился и конвой, который должен был сопровождать их до неприятельских аванпостов.

* Резидент (франц.) - здесь: глава колониальной администрации.

Резидент предоставил в их распоряжение лошадей и верблюдов, которые должны были везти путешественников, багаж и лагерные принадлежности. Он очень удивился, узнав, что Клавдия и Мэри тоже решили присоединиться к экспедиции. Напрасно описывал он им ужасы предстоящего похода, напрасно уверял, что никогда еще их честь, свобода и жизнь не подвергались такой опасности, что афридии были страшными разбойниками, разжигаемыми еще фанатизмом. Клавдия очень просто ответила:

- Своего мужа я сопровождаю всегда, а особенно при опасных путешествиях!

- А я, - прибавила Мэри, - хочу первой поцеловать своего отца, если он свободен, или умереть вместе с ним, если он погибает.

- Пусть будет по-вашему! - сказал резидент и распорядился об ускорении приготовлений. В два часа пять человек верхом, - Клавдия и Мэри тоже ехали на лошадях, - конвоируемые взводом улан, тронулись в путь. Безостановочно ехали они вплоть до сумерек и лишь при наступлении ночи остановились лагерем в ожидании восхода солнца. С большим трудом им удавалось продвигаться вперед по невозможным дорогам. Наконец, они достигли английского экспедиционного корпуса, расположенного линией, лицом к горам. Затем они прошли английские траншеи, главные караулы и последние аванпосты. На линии, отделяющей англичан от афридиев, конвой покидает путешественников: далее ему запрещено продвигаться. Пеннилес, взяв у своей жены белый шарф, размахивает им и звонким голосом командует:

- Вперед!..

ГЛАВА X

Предводитель мятежников. - Отказ. - Узники. - Зачем Пеннилес заставляет свою лошадь лягаться. - Соединяйся! - Биканель снова показывается. - Последняя попытка. - Священное знамя. - Посвященный пундит. - Повинуйтесь! - Последняя драма. - Ожесточенные враги. - Соединенные смертью. - Предводитель Махмуд. - Наконец, свободны!

Берар скакал рядом с капитаном Пеннилесом. За ним следовали Клавдия, Мэри и Патрик. Джонни и Мариус замыкали шествие. Боб, запыхавшись и высунув язык, бежал сзади. Всадники доскакали до первой траншеи и остановились перевести дух, а несколько солдат, занимавших это укрепление, быстро отступили назад. При виде белого флага афридии отнеслись к ним довольно миролюбиво.

- Предводитель! Где предводитель? - громким голосом закричал Берар, зная, что только таким повелительным тоном и можно воздействовать на этих людей.

Бронзовый гигант с красивыми чертами лица приблизился к ним с суровым видом и насупленными бровями, размахивая ружьем. При виде факира он сразу усмирился и проговорил:

- Да будет мир с тобою, Берар! Я никак не думал иметь удовольствие видеть тебя сегодня...

- И с тобою да будет мир, Махмуд! Да будет благословен день, когда я увиделся с тобою!

- Чего ты от меня хочешь, Берар? И чего хотят эти чужестранцы?

- Я их проводник и друг и пришел вместе с ними предложить выкуп за двух английских офицеров, находящихся у тебя в плену!

Лицо гиганта омрачилось и между бровями залегла глубокая угрожающая складка.

- Я ничего не хочу слышать об этих пленниках! - проворчал он недовольным тоном.

- Заметь, Махмуд, - сказал Берар, не теряя надежды убедить гиганта и стараясь разжечь его алчность к деньгам, хорошо известную ему, - выкуп будет громадный!..

- Да нет же, говорю я тебе! - продолжал упорствовать великан. - Оба офицера уже пятьдесят часов как заключены в тюрьму и приговорены к смертной казни посредством лишения их какой бы то ни было пищи!

- Ты отказываешься от богатства, которое очень кстати придется и тебе, и твоему племени?

- Да, отказываюсь!

- Почему?

- Потому что жизнь этих двух офицеров есть цена крови: англичане ведут с нами войну, истребляющую нас, они нас изувечивают пулями дум-дум и считают нас дикарями! Дикари - они сами! Так поступят со всеми англичанами, которые нам попадутся в плен!

- Подумай, Махмуд!

- Нет! Не прибавляй больше ни слова. Это бесполезно, так как ничто не может нас ни прельстить, ни умилостивить. Возвращайся в английский лагерь, уводи поскорее своих иноземцев, присутствие которых мне ненавистно. Не будь ты их защитником, я, не колеблясь ни минуты, велел бы их продать, как невольников.

Во время этого быстрого обмена фразами, среди толпы настоящих бандитов, Мэри, повинуясь какому-то непонятному влиянию, внимательно осмотрелась кругом. Она, никогда не бывавшая в этом месте, как будто бы начинала узнавать его. Впечатление, полученное ею во время гипнотического сна, было особенно сильно потому, что все виденное ею касалось обожаемого отца. Вот, она увидела маленький невзрачный домик, и ей показалось, что она уже видела его когда-то... Да, именно там, в этом невзрачном домике, она немного времени тому назад видела своего дорогого отца и молодого человека, офицера его полка, такого же пленника, как и майор Леннокс. Она воскликнула:

- Там!.. Там, в этом доме, заключен мой отец!

Патрик, инстинктивно почувствовавший правоту слов своей сестры, как покорное эхо, подтвердил:

- Отец там! Поспешим спасти его!..

Вслед за этими словами решительный юноша, не посмотрев даже, следуют за ним его спутники или нет, повернул свою лошадь и поскакал к домику. Сестра поскакала вслед за ним, затем помчались другие. Берар, прекратив свою отрывистую беседу с предводителем афридиев, не обещавшую окончиться благоприятно для путешественников, направился туда же.

- О! - воскликнул капитан Пеннилес. - Если бы со мной была хоть сотня ковбоев из Нью-Ойль Сити!..

Прежняя энергия с новой силой пробудилась в нем, и он сказал:

- Нам нужно во что бы то ни стало освободить несчастных узников!

Он подъехал к двери хижины и начал щекотать лошадь концом своей сабли, в то же время натягивая поводья. Лошадь попыталась встать на дыбы, но, почувствовав позади себя какое-то препятствие, начала страшно брыкаться и бить ногами в дверь. Удары копыт об дерево раздавались как пушечные выстрелы. Дверь затрещала, распалась на куски и обрушилась. Бледные, с трудом державшиеся на ногах, изнуренные долгими мучениями, оба офицера кое-как дотащились до двери и увидели всадников и двух амазонок. Майор узнал одну из них и, не веря своим глазам, сне себя от изумления и радости, воскликнул:

- Мэри!.. Мое дорогое дитя, неужели мне суждено снова увидеть тебя? Ты ли это, моя милая девочка?

- А меня? Отец, разве ты не замечаешь меня?! - закричал мальчик дрожащим от волнения голосом.

- Патрик!.. Мой маленький солдат! - лепетал бедный отец со слезами на глазах.

- Отец! - прервала молодая девушка. - Вот наши благодетели и спасители!

- Милорд! - сказал Пеннилес. - Мы пришли или спасти вас, или погибнуть вместе с вами. Постарайтесь сесть на лошадь вашей дочери, а вы, лейтенант, сядьте на лошадь Патрика... А затем вперед!.. Во весь опор!

На все понадобилось лишь несколько секунд. В первый момент, благодаря общему замешательству, храбрец Пеннилес имел некоторые шансы на успех своего смело задуманного плана. Но там, среди пораженных дикарей, находился злой дух, который не дремал.

Пока афридии вопили и толкались, мешая друг другу, он, собрав двадцать смелых воинов, построил их между домиком и траншеей, двадцать ружейных дул направились на пленников и их освободителей.

- Биканель!.. Опять этот злодей стоит нам поперек дороги! - закричал Берар, первым узнав этого бандита.

Другие тоже узнали своего преследователя, виновника всех их несчастий. Пеннилес, выхватив из кобуры револьвер, готовился убить негодяя, как зловредное животное. Но подлый и жестокий Биканель спрятался за спинами афридиев, которые образовали вокруг него живую стену. Опомнившись от изумления, они окружили кольцом домик с прижавшимися к его стене европейцами. Издеваясь над ними, Биканель говорил:

- Ну вот! Наконец-то вы захвачены! Я следил за вами шаг за шагом, от храма Кали до Гайи... Там, потребовав у начальника станции места, я сел в багажный вагон. Одновременно с вами я прибыл в Пешавар и выиграл в скорости ночь, в которую вы отдыхали. А теперь все вы находитесь в моей власти... да, все, вместе с этим чудесным сокровищем, желание обладать которым сводит меня с ума.

Но белые не слушали его. Патрик и Мэри, соскочив с лошадей, бросились в объятия своего отца, а он, совершенно остолбеневший, с нежностью обнимал их, пока лейтенант обменивался крепкими сердечными рукопожатиями со своими освободителями. Как человек предусмотрительный, капитан Пеннилес, зная, что отправляется освобождать узников, полумертвых от голода и жажды, запасся и съестными припасами и напитками. И пока Биканель орал на своих людей: "Хватайте их живыми! Слышите? Живыми!", Пеннилес предлагал лейтенанту бутылку, оплетенную ивовыми прутьями, и сандвичи, говоря Тейлору с доброй и мягкой улыбкой:

- Пейте и кушайте, лейтенант!

- Вы мне дважды спасли жизнь, - воскликнул молодой офицер, хватая кушанье с жадностью, вполне объяснимой долгими муками голода и жажды. Затем он предложил майору:

- Милорд! Покушайте... подкрепите силы... хотя бы для готовящейся борьбы.

Люди, подстрекаемые Биканелем, все теснее и теснее окружали европейцев.

- Сокровище!.. Слышите ли вы? Мне надо сокровище! - кричал бандит. - Оно послужит выкупом или, по крайней мере, освободит от той ужасной пытки, которую мы вам готовим.

Теперь весь лагерь вопил и осыпал группу европейцев страшными проклятиями. Там было несколько тысяч людей, возбужденных фанатиками-браминами, и достаточно было подать знак, чтобы эта кучка людей была разнесена в клочья. Но эта страшная опасность не лишила белых спокойствия и хладнокровия. Клавдия презрительно улыбнулась, взглянув на разъяренных дикарей. Джонни плюнул в них табачной жвачкой, которую держал во рту, а Мариус выругал их гориллами. Еще несколько секунд, и европейцы были бы схвачены сотней рук, которые уже протягивались со всех сторон! Вдруг Берар принял отчаянное решение. Он вынул из-за пазухи большой кусок белой шелковой материи, развернул его и разложил перед своими друзьями, как бы желая защитить их этим. На тонкой ткани были изображены пять красных рук, расположенных по диагоналям. Это была точная копия знамени, с которым Мокрони проповедовал священную войну против англичан. Таких знамен во всей английской Индии было только два. Развернув знамя, Берар воскликнул громовым голосом, покрывшим весь шум:

- Я пришел от имени моего учителя, пундита Кришны, приказать вам сейчас же освободить этих белых без всяких условий! Вы слышите, верующие?.. Пундит приказывает! Повинуйтесь!.. Горе тому, кто осмелится ослушаться приказа трижды святого, трижды рожденного, управляющего всеми правоверными: браминами, мусульманами и буддистами!

Свидетели этой ужасной сцены почувствовали, что Берар ставит на карту все, что после неудачи этой попытки им не на что более рассчитывать.

Белые прижались друг к другу, готовясь ко всему. Раздалось несколько буйных возгласов, точно волна пробежала по этому морю разгоряченных людей, и... все стихло! Опускается оружие, головы преклоняются и спины необузданных дикарей сгибаются в знак уважения к этой священной эмблеме. Всемогущество отшельника священной пагоды победило слепой фанатизм! Наперекор злобе, ненависти; наперекор непримиримой вражде рас, верований, обычаев, религий, Берар победил, выбрав посредником слово и эмблему своего учителя.

Вдруг Биканель вытащил из-за пояса у одного афридия длинный дамасский пистолет и выстрелил в Берара, крича:

- Умри, лицемер!.. Умри, ложный факир!.. Умри, ложный посол чтимого пундита!..

Факир покачнулся, смертельно раненный, и, зажимая рукой рану, из которой фонтаном била кровь, другой рукой продолжал размахивать знаменем, затем, обратившись к Пеннилесу, сказал слабеющим голосом:

- Господин!.. Я нарушил свою клятву... я наказан... я умираю, но вы спасены!.. Возьмите знамя пундита, держите его высоко... оно освободит вас!..

Тогда Биканель, совершенно обезумев от ярости, воскликнул:

- Напрасно вы сожалеете об этом умирающем человеке. Берар - туг! Он начальник душителей Бенгалии! Герцог Ричмондский! Знайте, что он убийца вашей жены, а вы, лейтенант, знайте, что он обвязал черным платком душителей горло вашего отца!..

Он бросился к пленникам с намерением схватить знамя, но вдруг раздался выстрел, и он тяжело рухнул на землю с раздробленным черепом. Берар, собрав последние силы, пустил в него пулю и затем, совершенно ослабев, опустился на землю и умер. Махмуд, бросив на землю саблю и ружье, приблизился к европейцам.

- Только эта священная эмблема, - сказал он, - спасает вас от верной смерти. Живите! И свободно возвращайтесь к своим соотечественникам!

Маленькая кучка всадников с развевающимся на ветру знаменем покинула лагерь афридиев и направилась к английским аванпостам. С этих пор они были в совершенной безопасности и готовились отправиться за новыми приключениями, о которых, быть может, мы и расскажем когда-нибудь...

Луи Анри Буссенар - Среди факиров (Les Etrangleurs du Bengale). 4 часть., читать текст

См. также Луи Анри Буссенар (Louis Boussenard) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :