Аркадий Сергеевич Бухов
«Мученики»

"Мученики"

Ни с одним из физических недостатков люди так неохотно мирятся, как с толщиной.

Человек, лишившийся ноги, быстро привыкает к своей деревяшке, и если бы в один странный день у него неожиданно выросла свежая нога, он, наверное, был бы не только удивлен, но даже немного обижен.

- Ишь ты... лезет... Нашла когда... - с укором обратился бы он к ноге, - подумаешь, цаца какая...

Человек с оторванным ухом просто забывает о нем и очень сухо принимает все сожаления окружающих.

- На мой век и одного хватит. У рыбы совсем нет, а подите приступитесь к ней. Осетрина - три рубля фунт, а в фунте и смотреть нечего. Кожа да жир...

Толстяки, наоборот, вечные мученики.

* * *

Узнав в одно из хмурых утр, что необходимая часть туалета решительно отказывается обхватить бренное тело и уныло напоминает о полноте тех лет, когда обладатель тела бегал за голубями и играл в бабки, - толстеющий человек с омраченным лицом начинает допытываться у близких:

- Я, кажется, немножко того... Толстею...

Близкий близкому волк. Обрадовавшись случаю сказать что-нибудь неприятное, он всматривается в фигуру и лицо спрашивающего и с нескрываемым восторгом делится свежими впечатлениями.

- Здорово, брат... Вовсю расползаешься...

- Неужели вовсю? - унылым эхом переспрашивает несчастный.

- Еще бы. Самому пора знать. Третий подбородок растет.

- А хоть четвертый, - обижается толстеющий человек, - не твой, кажется... Я своими подбородками никому жить не мешаю, а ты своим кашлем...

- Кто кашляет, а кто живот растит, - обижается близкий и змеино добавляет: - Смотри, перед пасхой в деревню не уезжай - заколют.

Жизнь толстеющего человека уже отравлена.

* * *

В тот же вечер, когда все уйдут или разбредутся спать, он останавливается перед зеркалом и мрачно смотрит на холодное стекло, уныло и покорно рассказывающее всю безвыходную правду: и о двух лишних подбородках, и об апоплексической багровой складке на шее, и о фигуре, отгоняющей мысль об изящно сшитой визитке.

- Надо лечиться, - проносится тяжелая каменная и остроугольная мысль и тут же претворяется в мучительный вопрос - чем?

Можно меньше есть. Во время обеда ложиться спать, просыпаться после завтрака. Тогда будет толщина от сна. Можно, наоборот, меньше спать. Больше ходить, даже побегать иногда. В этих случаях очень хочется есть. Тогда будет толщина от усиленного питания.

Обычно избирается третий путь: гимнастика. А так как установка в столовой барьеров или шестов в спальне вызвала бы массу нареканий со стороны домашних, выбирается самый безобидный по своему размаху вид гимнастики: гири.

Толстый человек покупает четыре больших гири и начинает с утра поднимать каждую из них, изредка опуская их на пол.

Снизу прибегает кухарка и заявляет, что у ее господ хворает ребенок, который не может спать, если сверху бьют по потолку тяжелой гирей.

- Шесть месяцев всего, вот и не привыкши, - поясняет она, оправдывая свое появление.

Толстый человек конфузится и просит извинения.

- Емнастикой занимается, - доносятся до него из кухни переговоры двух кухарок, верхней собственной и нижней чужой, - брюхо разъел, видишь, так теперь жир вытряхает...

- Ишь черти, - реагирует чужая кухарка, - обожрутся, а потом безобразят...

Занятия с гирями приходится или отложить, или подымать их над постелью, которая за какие-нибудь три-четыре часа начинает быстро и шумно ломаться.

* * *

Через несколько дней, взвесившись на поломанном автомате, толстый человек весело вбегает в столовую и радостно делится с домашними:

- А я на три фунта сбавил... Здорово...

Домашние относятся всегда и ко всему сухо.

- Должно быть, потеря веса пришлась на долю головы, - сухо догадывается один из слушателей.

- Да я не шучу... Право, три фунта.

- Ты что, в жокеи, что ли, собираешься?

- Вот вы все смеетесь... А я к весне фунтов одиннадцать спущу...

- Ну, тогда тебе есть прямой расчет идти в балет...

Толстый человек обиженно уходит в свою комнату и, притворив двери, начинает высчитывать на бумажке количество сбавленных в будущем фунтов.

- К апрелю - четыре. К июлю всего, значит, тринадцать... К сентябрю еще два.

В конце вычисления получается, что к августу будущего года он станет совсем невесомым, вопреки основным законам природы. Это действует неприятно на воображение.

* * *

Толстый человек не имеет права страдать.

У худого человека это выходит просто. В большой людной комнате он становится где-нибудь в стороне, прислоняется к стене и надолго замолкает. И по тому, как висит на нем невыглаженный смокинг, и по глубоким синим ямам на щеках, и по костлявым пальцам все понимают, что он или безнадежно влюблен, или безвозвратно проигрался на бегах и четыре дня не был дома.

Его не беспокоят вопросами и первому подносят раскрытую коробку с дешевыми шоколадными конфетками, которыми принято угощать гостей в богатых домах.

Толстый человек не может этого сделать.

Если он задумчиво облокотится на кресло, оно медленно поедет на своих колесиках по полу. Если он встанет у стены, фигура его крупным и сочным пятном на светлом фоне обоев подчеркнет свою расплывчатость.

Он неминуемо должен опуститься на стул; сразу, как опытный пловец, выныривает из-под воротничка лишний подбородок, шея утолщается, и весь он приобретает вид случайного мешка с картофелем.

Сочувствия он не вызывает ни в ком; сочувствие успешно заменяет только покровительственное отношение окружающих, когда все перейдут в столовую.

- Я и забыла, что вам мучное вредно... - приветливо бросает хозяйка, отодвигая от него вкусный сливочный торт, в котором мука только по краям, да и та попавшая сюда случайно со сдобного печенья, стоявшего рядом.

Да какой-нибудь гость развязно выхватывает у него бутылку рома, подмигивая и улыбаясь:

- Рому захотел... Да для вас это яд синильный... От спиртного пухнут...

А если толстый человек окончательно захандрит и, тяжело вздохнув, замолчит и уставится глазами в угол, никто не подойдет к нему с таким же чувством, как к худому.

Только тот же развязный гость похлопает по плечу и снова оповестит окружающих:

- Переел наш Арсений Никитич...

* * *

Никто не поверит, что толстые неповоротливые люди с большими животами и розовыми отвислыми щеками пишут любовные письма, сочиняют стихи о северных девушках и газелях или мрачно ходят по два часа около какого-нибудь магазина, уныло дожидаясь знакомого стука высоких каблучков.

Женщины о них говорят неопределенно.

- Всего человек одиннадцать было. Четыре дамы, семь мужчин и Лыкатов.

- Это какой Лыкатов? Адвокат?

- Нет, так. Толстый такой...

Единственно, кто относится к толстым людям с громадным почтением и нескрываемой завистью, это дети.

Увидев у себя дома незнакомого толстого человека, какая-нибудь пятилетняя кукла со светлыми косицами и необъятными глазами как вкопанная останавливается у дверей и не решается идти дальше.

- Иди, иди, Нюта... Дай дяде ручку...

Шота бесповоротно и отрицательно качает головой, сосредоточенно о чем-то думает и внезапно обращается к толстому гостю.

- А я знаю, почему ты такой...

- Какой? - нерешительно спрашивает толстый человек, не ожидающий ничего доброго и лестного.

- Такой, - несмотря на хмурые взгляды обеспокоенных родителей, показывает Нюта пухлыми лапами, раскидывая их, насколько возможно, в стороны.

И, не дожидаясь повторного вопроса, Нюта высказывает тут же свои соображения.

- Потому что ты бабушку съел. Мне нянька говорила. Она старая, а старые не врут.

Толстому человеку вообще очень тяжело.

1916

Аркадий Сергеевич Бухов - Мученики, читать текст

См. также Бухов Аркадий Сергеевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :