Андрей Зарин
«В поисках убийцы - 03»

"В поисках убийцы - 03"

XVII

ИНЖЕНЕР

Прохоров приехал в Москву с тревожными думами о Дьяковой и Чемизове. До встречи с этим ненавистным человеком он не подозревал, что так безумно любит Елену Семеновну, а теперь не мог ни о чем думать, кроме как о ней, и всякое дело падало из его рук. Ревность сменялась глубоким сожалением об участи любимой женщины, попавшей в руки несомненного преступника. Сергею Филипповичу представлялись страшные картины, от которых он содрогался. Может ли он предупредить опасность? Надо ехать скорее в Ялту. И он лихорадочно торопился закончить свои дела в Москве.

В окружном суде Прохорову предстояла защита, да, кроме того, он должен был получить доверенности от своих новых клиентов и заключить с ними у нотариуса условия. Весь его день проходил в суетливой работе. В Москве трудно сделать какое-нибудь дело без ресторана или трактира. Прохоров то обедал, то ужинал, то завтракал в лучших московских ресторанах, а потом ехал за город - опять-таки в рестораны - и поздно ночью заканчивал свой день. Защита в суде не представляла трудности. Это было гражданское дело, к которому Прохоров тщательно подготовился. Идя в суд, проводя время со своими клиентами, сидя у себя в номере, Прохоров только и думал, что о Дьяковой. И теперь, когда он сидел в кофейне Филиппова и рассеянно пробегал глазами газетные столбцы, он думал только о ней и мысленно уже ехал в Ялту.

- Виноват, - услышал он знакомый голос.

Сергей Филиппович отодвинул газету и увидал господина в форме инженера путей сообщения, который задел стул его соседа и извинился. Прохоров взглянул на инженера и вздрогнул: не было никакого сомнения, что пред ним Чемизов.

Сергей Филиппович быстро встал, но потом одумался, снова опустился на стул и, прикрыв лицо газетой, стал следить за путейцем. Тот прошел мимо столиков и направился к выходу. Прохоров торопливо расплатился, вышел за ним и осторожно пошел сзади.

Мысли вихрем проносились в голове Сергея Филипповича. То ему казалось, что он ошибся и это - простое сходство; то делалось несомненным, что он видит Чемизова, который переоделся для каких-то особых целей. Сергей Филиппович пристально всматривался в стройную фигуру, идущую ровным, медленным шагом, и все больше убеждался, что это - переодетый Чемизов, который вдруг исчез в подъезде большого дома. Прохоров последовал за ним и оказался у двери, на которой крупными буквами было написано: "Ломбард". Сергей Филиппович увидел, что инженер заложил какие-то вещи в красных сафьяновых футлярах, затем вышел из ломбарда и сел на извозчика. Сергей Филиппович успел захватить другого. Ничего не подозревавший инженер подъехал к гостинице "Метрополь", расплатился с извозчиком и скрылся в подъезде. Прохоров переждал и вошел следом за ним.

- Скажите, пожалуйста, - обратился он к швейцару. - Сюда сейчас приехал инженер путей сообщения. Это, кажется, мой знакомый. Быть может, он остановился здесь?

- Инженер Платонов из Петербурга, - равнодушно ответил швейцар, - номер сто семнадцатый, третий этаж.

- Где у вас здесь телеграфная контора?

- Прямо, дверь направо.

Прохоров прошел в контору, сел к столу и быстро телеграфировал Патмосову: "Приезжайте немедленно. Здесь Чемизов".

Дома и тревога, и радость наполнили его сердце. Он радовался, что ему выпала такая удача, и в то же время тревожился, чувствуя, что Чемизов замышляет что-то страшное. Чего ради он, приехав в Москву, переоделся и переменил фамилию? Прохоров не находил ответа. Он послал за справкой в адресный стол, желая найти Дьякову. Вечер он провел тревожно, и, когда лег спать, ему снились кошмарные сны. Он видел Елену Семеновну, которую душит Чемизов, а потом режет на мелкие куски и упаковывает в коробки; он, Прохоров, бросается к нему, а Чемизов с злою улыбкою поднимает нож и бросается на него. И Прохоров просыпался в поту, чувствуя боль от удара рукою о край ночного столика. Он снова засыпал тревожным сном, и снова кошмарные видения преследовали его.

Сергей Филиппович проснулся с головной болью. Ему не хотелось ничего делать, но через некоторое время он оделся и пошел к гостинице "Метрополь", словно его тянула туда неведомая сила. Ехали экипажи, громко звенели трамваи, раздавались смех, крики. Прохоров стал медленно ходить перед подъездом гостиницы. Он присматривался ко всем входившим и выходившим, но не видал ни Чемизова, ни Дьяковой.

Он вернулся к себе в "Лоскутную" гостиницу и увидел на столе справку из адресного стола. Волнение охватило его еще сильнее. Дьякова в Москве не значилась! Сергей Филиппович бросил справку на стол и растерянно стал ходить по комнате. Неужели Чемизов уже расправился с нею? Как хотелось ему видеть сейчас подле себя Патмосова.

Было опасно предпринять какие-нибудь действия, и в то же время он боялся, что упустит благоприятный момент, и Чемизов успеет скрыться. Прохоров собирался послать вторую срочную телеграмму, как вдруг раздался стук в дверь и в номер вошел Пафнутьев. Сергей Филиппович бросился к нему:

- Семен Сергеевич! А где же Борис Романович?

- Он послал меня. Авось справимся и без него, - широко улыбнулся молодой помощник. Патмосова и, положив шляпу, опустился в кресло. - Вы не смущайтесь, Сергей Филиппович. Я тоже кое-что понимаю.

- Помилуйте! Я в вас так же верю, как и в Бориса Романовича. Очень рад, что вы приехали. Отчего вы с таким запозданием?

- Запоздание на несколько часов. Я, собственно, приехал с первым утренним поездом, но нужно было исполнить кое-какие дела, кой-чем распорядиться и потом уже к вам. Ну, уважаемый Сергей Филиппович, рассказывайте: где и что вы видели?

- Погодите! Мы здесь в Москве, а по московскому обычаю, всухую ничего не делается. Я распоряжусь завтраком.

- Превосходно! - сказал Пафнутьев и вынул папиросу.

Прохоров позвонил, и скоро прислуга накрыла стол, уставив его бутылками, рюмками, посудою и вкусной едою.

Сергей Филиппович налил водки и чокнулся с Пафнутьевым.

- Ну, за успех нашего дела! - сказал последний, опрокидывая в рот рюмку. - Теперь будем есть и говорить. Рассказывайте, не теряя времени.

- Рассказывать, собственно, нечего, - ответил Прохоров. - Я встретил путейского инженера и всем существом почувствовал, что это - переодетый Чемизов. У него приделаны борода и усы рыжеватого цвета, но глаза он спрятать не мог. Я его выследил и узнал, что он остановился в гостинице "Метрополь" под именем инженера Платонова.

- Платонова? - ответил Пафнутьев. - Запишем! Когда вы его встретили?

- Только вчера. Я увидел его в кофейне Филиппова, оттуда он отправился в ломбард и там закладывал какие-то футляры. Вслед за тем он проехал в гостиницу "Метрополь". Сегодня утром я часа два гулял перед гостиницей, но он не появился.

- И отлично, - сказал Пафнутьев. - Вообще надо в этих случаях быть осторожным. Спугнуть птицу очень легко. Ну, спасибо за сведения. Будем теперь наводить о нем справки, а там за дело!

- Вы меня известите? - спросил Прохоров.

- Ручаться не могу. Мне хотелось бы довести дело до конца и лишь тогда поставить вас в известность. Будьте терпеливы, Сергей Филиппович. Одно могу сказать, что он от нас не увернется.

- Спасибо вам! - сказал Прохоров. - В руки ваши предаю судьбу бедной женщины.

- Ну, я думаю, она еще в безопасности. Слишком мало времени еще прошло.

- Вечером вы будете свободны? Если да, то приезжайте ко мне и где-нибудь убьем время. Поедем в театр или за город.

- Превосходно! Во всяком случае, часов в десять я вам позвоню. Вы будете дома?

- Я никуда не ухожу. Мои личные дела кончены, и я совершенно свободен.

- Тем лучше. Так, значит, сидите в номере до десяти часов. Если что будет занятного, я сообщу вам. А теперь отправлюсь.

- С Богом! - пожелал Прохоров. - Ах да, забыл еще об одном: я справлялся в адресном столе о Дьяковой, ее нет.

- Вполне понятно: если Чемизов обратился в Платонова, то, очевидно, он и Дьякову превратил в какую-нибудь Семенову или Егорову.

Прохоров ударил себя по лбу.

- Вот простая мысль, которая мне даже не пришла в голову!

- Это свойство простых мыслей, - засмеялся Пафнутьев, пожав руку Прохорова, и вышел.

XVIII

ПО СЛЕДАМ

Чемизов вынул из ящика комода два футляра, обтянутых сафьяном, и раскрыл их. Улыбка озарила его лицо, глаза жадно сверкнули: в одном футляре лежал широкий браслет, тускло мерцая кроваво-красными рубинами, в другом - золотые дамские часы, сверкая бриллиантами, осыпавшими их крышку. Чемизов осторожно закрыл футляры и начал одеваться. В форме инженера, с рыжеватой бородкой, густыми усами и рыжеватым париком, он был совершенно неузнаваем. Только пронзительный взор его черных глаз выдавал его. Он застегнул форменный сюртук и уже взялся за фуражку, когда в дверь постучались.

- Кто там? - окликнул Чемизов.

Дверь приотворилась, и в номер вошел посыльный.

- Господину Кувыркову, - сказал он, подавая Чемизову конверт. - Просят ответа.

Григорий Владимирович вспыхнул и воскликнул:

- Кувыркову, еловая голова, а я - Платонов. Ты бы хорошенько справился у швейцара. Какой тебе нужен номер?

- Сто двадцать первый.

- А у меня сто семнадцатый! Только людей беспокоишь, - и Чемизов, возвратив письмо, резко отвернулся.

- Виноват, - смутился посыльный и вышел из номера.

Чемизов надел пальто и сунул футляры в карман. Он спустился с лестницы, вышел на широкую улицу и медленно пошел. В это время на другой стороне улицы посыльный говорил высокому, худощавому господину в пальто с мерлушковым ободранным воротником и котиковой шапке:

- Видите, Алехин, этого инженера? Так вот вы его ни на одно мгновение не выпускайте из виду. После придете в "Большую Московскую" ко мне и все расскажете.

- Превосходно! - ответил Алехин и тотчас двинулся следом за переодетым Чемизовым.

Посыльный направился в противоположную сторону. Он вышел на Тверскую улицу и скрылся позади каменного флигеля в полутемный тупик. Несколько минут спустя оттуда появился Семен Сергеевич Пафнутьев. Он вернулся в "Большую Московскую" гостиницу, поднялся в лифте на четвертый этаж, прошел по коридору и постучался в номер.

- Войдите! - раздался голос Патмосова.

- Все сделал, - сообщил молодой помощник. - Послал Алехина за Чемизовым. Теперь нужно ждать, что он принесет.

Патмосов потер руки.

- Ну, кажется, теперь мы напали на след! Только бы не упустить птицы и поймать вовремя! Этот господин времени не теряет, и - как знать? - может быть, богатая вдова уже на том свете, и он обрабатывает ее труп, как Коровиной.

- Нет, я не думаю этого, - сказал Пафнутьев, вздрогнув. - Слишком короткое время.

- Будем надеяться, что попали вовремя. Вот какую громадную роль в нашем деле играет случай! Если бы Прохоров не приехал в Москву или если бы, приехав, не встретил случайно Чемизова, то - как знать? - быть может, этот субъект ускользнул бы из рук, а Дьякова тоже фьють!

- Да, - согласился Пафнутьев. - Случай случаем, но все-таки нельзя отрицать, что мы его нашли, а уже гнаться по его следам было легче.

- И нашли случаем, - заметил Борис Романович. - Эту брошку негодяй по неосторожности подарил Дьяковой, к последней ходил тот же Прохоров, который так же случайно познакомился с Семечкиным и узнал про брошку. Все случай. Но наше искусство, Семен, в том, чтобы пользоваться случаем. Другие пройдут мимо него десять раз и не обратят внимания. Вот уметь обратить внимание, уметь сопоставить все случаи, уметь воспользоваться ими - в этом наше искусство! А теперь будем ждать Алехина, следующего случая, и потребуем сюда обед.

- Обедать так обедать, - сказал Пафнутьев. - А Прохорова позовем?

- Нет, нет! Он не должен знать, что я здесь. Только будет мешать. Пусть себе пожарится на огне нетерпеливого ожидания. Позвони слугу!

Молодой человек позвонил, и вскоре они сели за обед.

- Ты что делаешь после обеда? - спросил Семен Сергеевич.

- Я? - Патмосов улыбнулся. - Мое дело одно: отчего казак гладок? Поел, да и на бок. Спать буду.

- Ну, а я пройдусь. Обещался Кате привезти что-нибудь. Кстати, позвоню к Прохорову, чтобы не ждал.

- Делай что угодно; отпуск тебе хоть до полуночи.

- Ну, нет, мне хочется послушать Алехина.

- Да, может быть, он не придет и к полуночи. Проследить человека - дело нешуточное: Бог его знает, где он летать будет. Человек свободный, с желаниями и не без вкуса, кажется, и деньги тратить умеет.

- Во всяком случае, приду до двенадцати.

Они кончили обед. Патмосов лег спать, а Пафнутьев отправился в универсальный магазин "Мюр и Мерилиз" и там долго ходил по отделениям, выбирая подарки для своей милой Кати. Часам к десяти он вернулся в гостиницу и застал Патмосова за просмотром своей записной книжки.

- Не был? - спросил Пафнутьев.

- Нет. Садись пить чай! Ну что, много денег истратил?

- Не без этого. Неловко вернуться с пустыми руками.

- Ну, ну, балуй ее!

Пафнутьев улыбнулся.

- Люблю я ее, Борис Романович, - сказал он прочувствованным голосом. - Кажется, что нет на свете лучше девушки, чем она, а жена будет на славу.

- Ну, мир и любовь! Э... а вот и Алехин!

Раздался слабый стук в дверь, и в номер скользнул Алехин. Он снял шапку, пальто, поежился, подул на руки и потом поздоровался с Патмосовым и Пафнутьевым.

- Согреться хочешь, Константин Иванович? - спросил знаменитый сыщик.

- Если позволите, то с удовольствием. Промерз, продрог, устал как собака.

- Ну, ну... Позвони-ка, Сенечка!

Пафнутьев нажал кнопку звонка и приказал:

- Подайте водку и отбивную котлету! Скорее!

Алехин закурил папиросу и начал свой рассказ:

- Инженер, который был препоручен мне Семеном Сергеевичем, прямо пошел в ломбард. Я - за ним. Там он заложил браслет с рубинами и золотые часы с бриллиантами, денег получил семьсот тридцать рублей.

- Не дурак! - усмехнулся Патмосов. - Дело обделывает.

- После того он взял извозчика и проехал к Филиппову. Там позавтракал.

- Он почему-то любит Филиппова, - сказал Пафнутьев. - Сергей Филиппович там же встретил его.

- Завтракал он бульоном с пирожками.

- Брось! - махнул рукою Патмосов. - Ты еще будешь рассказывать, что он пил и ел, сколько заплатил. Короче! Видался он с кем-нибудь или нет?

- Нет, один сидел, поел скоро, потом взял извозчика и поехал. И уж ехал-ехал... Господи Боже мой! В самый конец Большой Дмитровки, а потом повернул в проулочек; есть там тупичок такой и церковь Спиридония, а подле меблированные комнаты Колчина, называются "Китай-город", грязные, так, средней руки. Большею частью на сутки сдают.

- Ну, ну...

Патмосов насторожился. Пафнутьев смотрел на Алехина горящим взглядом.

Тем временем принесли водку и котлету.

Алехин жадно набросился на еду и продолжал рассказывать:

- Вошел он туда и пробыл, надо быть, часа два, потом вышел оттуда с дамой. Последняя под вуалем и, видно, не совсем здоровая - шла, опираясь на его руку. Опять сели на извозчика и поехали в трактир "Трехгорный".

- Знаю! - и Патмосов кивнул головою.

- Там обедали. После он даму завез опять в "Китай-город", а сам отправился к себе. Я сейчас у этого Колчина - я его знаю - справку навел. Сказывает, госпожа Васса Алексеевна Томилина, вдова статского советника. "Часто, - говорю, - инженер у нее бывает?" - "Почитай каждый день. Приехал и привез ее, сам уехал, а потом постоянно у ней бывает". - "И подолгу у ней сидит?" - "Как придется; случается, что и до полуночи".

Патмосов кивнул.

- Колчина этого знаешь, говоришь?

- Очень хорошо.

- А кто у него в номерах служит?

- Коридорный Егор.

- Горничные есть?

- Две, - ответил Алехин, кончив с едой и закуривая папиросу.

- Вот что, Алехин, - обратился к нему Борис Романович, - перво-наперво скажи Колчину, что ему хорошо заплатят. Пусть он возьмет на место этого Егора нового коридорного, которого ты приведешь. Это - раз! А потом правдами и неправдами пусть освободит комнату рядом с этой Томилиной. Скажи, заплачу вдвое, а для чего - не сказывай.

- Слушаю, Борис Романович, все понимаю, - твердил Алехин. - Это я вам завтра сделаю.

- Ну, вот. А теперь с Богом! Получи свое! - Патмосов дал агенту десять рублей и прибавил: - Завтра утром все это ты мне состряпай.

- Непременно, будьте спокойны! Алехин пожал руки, оделся и вышел.

- Золотой человек, - сказал Патмосов, - если бы не пьяница.

- Очень старательный, - добавил Пафнутьев. - Ты займешь номер - это так. А кого в коридорные поставишь?

- Тебя, Семен, вот кого! Ты за коридорного мужика денька два поработаешь, а я - барином: будешь мне сапоги чистить и самовар готовить.

- Идет! Я для своего дорогого тестюшки все готов, - и Пафнутьев засмеялся. - А как ты думаешь, птицу поймали?

- Я уверен, что дело у нас в кулаке. - Патмосов поднял руку и сжал кулак. - Теперь только схватить вовремя - и шабаш!

XIX

У СЛУХОВОГО И ЗРИТЕЛЬНОГО ОТВЕРСТИЯ

Пройдя путь от официанта в ресторане "Прага" до хозяина меблированных комнат, Колчин был хитрый мужичонка. Что ему за дело до господских затей? Лишь бы платили денежки. И он тотчас согласился на предложение Алехина; поморгал красными, воспаленными веками, подергал седую козлиную бороденку, подтянул штаны и рассудил:

- Что же, Константин Иванович, сделайте ваше одолжение! Мужика тащите, я с него только пять рублев в день возьму и ничего спрашивать не буду, а что до комнаты, так я сейчас жильца высажу, а часика через три милости просим. У меня тут шантрапа такая живет - не то художник, не то праздношатай; уйдет и целый день шаты шатает, а деньги платить - когда три рубля, когда два. Сейчас попрошу его о выходе. - И он направился к двери, за которой жил бесшабашный художник.

Алехин приехал в "Большую Московскую" гостиницу к Патмосову довольный.

- Милости просим, Борис Романович, часика через три, а вы, Семен Сергеевич, сейчас!

- Превосходно! - обрадовался Пафнутьев. - Вы мне, Константин Иванович, записочку к Колчину дайте, я и пойду. Потому мне отсюда переодетым идти неловко, а в таком виде, пожалуй, в коридорные не возьмут.

- Ты, значит, сейчас отправишься, а я с Константином Ивановичем попозднее. Все-таки и мне принарядиться надо, - заметил Патмосов.

Красивый и расторопный мужик вышел из Пафнутьева. Он надел смазные сапоги, ситцевую рубашку, а поверх нее жилетку с серебряной цепочкою и пиджак. Припомаженные волосы гладко лежали по обе стороны пробора, и простое, открытое русское лицо как нельзя более подходило к его роли. Колчин, встретивший его, усмехнулся в бороденку и сказал:

- Пять рубликов с вашей милости, а вы будете на кухне будто всякую работу справлять.

- Знаю, знаю, - ответил Пафнутьев. - А жить где?

- А тут, на кухне, - пояснил Колчин. - Только, опять, простите, ваша милость, мне иногда и покричать на вас надо.

- Сделай такое одолжение! - засмеялся Пафнутьев. - Ну, здесь, значит, и жить? Да? Ну, так получи вперед! - добавил он, передавая двадцатипятирублевку Колчину, вследствие чего тот сразу проникся к нему глубоким уважением. - Сейчас, значит, нет никакой работы?

- Сейчас никакой. Смотрите вот на эту таблицу и, как где звонок, пожалуйте в номер. А звать как?

- Зови просто Семен.

- Отлично. А когда господин приедут?

- Вероятно, скоро.

Колчин с нетерпением стал ждать нового жильца. Действительно, вскоре приехал господин с черной бородою, густыми усами, в очках.

- Пошли человека взять вещи с извозчика, а сам покажи комнату, - обратился он к хозяину.

Низко кланяясь, Колчин провел нового жильца в полутемную, грязную комнату с порванными обоями, с дешевой мебелью.

- Тут, - пояснил он, - девяносто рублей в месяц, а ежели посуточно, то по четыре рубля.

- Беру посуточно, - сказал Патмосов. - Вели мужику принести чемодан.

- Мигом, ваша милость!...

Колчин вышел, отдал приказание и вернулся.

Патмосов внимательно осматривал комнату и ее убогую меблировку. Около внутренней запертой двери стоял комод, напротив - обычный круглый стол, диван и два кресла; в углу - этажерка, а у входной двери - кровать за занавеской. Патмосов уточнил:

- А где барыня?

- Тут, - и Колчин указал на запертую дверь.

- Стенка толстая?

- Самая тоненькая перегородочка; можно сказать, паутинка. Все слышно, - шепотом ответил Колчин.

Патмосов снисходительно улыбнулся.

- Ну, пока до свиданья!

Не успел хозяин "Китай-города" откланяться, как в комнату с чемоданом в руках вошел Пафнутьев.

- Ну, здравствуйте вам! - сказал он, садясь в кресло.

- Тсс... Что ты, дурак, рот открыл? Здесь перегородка, как паутина. Шепотом говорить надо, - прошептал Патмосов сердито.

Тот сконфузился и приблизился совсем вплотную к Патмосову.

- Что мне делать?

- Сейчас ничего. Ты только следи, когда он приходит и уходит - один или со своей дамой. Вот и вся твоя работа. А теперь иди отсюда, - и он стал развязывать чемодан.

Вошла коридорная поменять постель и принесла воду.

- Как вас звать? - поинтересовался Патмосов.

- Таня, - ответила девушка.

- Так вот, Таня, после мы с вами поговорим по душам, а теперь возьмите полтинничек.

- Много вами благодарна, - удалилась коридорная.

В номере было тихо. Казалось, в нем замерла жизнь. Борис Романович внимательно осмотрел стену соседней комнаты и дверь, а потом лег на диван и закурил папиросу. Прошло много времени. Патмосов, быть может, дремал; вдруг раздался стук в дверь и просунулась голова Пафнутьева.

- Пришел! - тихо шепнул он.

Патмосов тотчас приник ухом к дверной щели. Но тщетно он напрягал свой слух. До него доносились гул голосов, звуки передвигаемой мебели, звякнула чайная ложка о край стакана, на пол упал нож, и все смолкло, потом раздался смех и опять невозможно было различить голоса. Патмосов отошел от двери и снова прилег на диван.

Спустя некоторое время Пафнутьев заглянул в номер:

- Оба уехали. Меня посылали за извозчиком. Поехали в какой-то бар на Никитской.

- Ладно! Нам это все равно, - сказал Патмосов, лениво поднимаясь. - Пройди к хозяину и спроси, нет ли у него ключа от двери.

Пафнутьев довольно скоро вернулся с ключом.

- Только хозяин сказал, что он должен быть с нами, потому что опасается.

- Пусть!

Борис Романович вышел в коридор и открыл дверь в соседний номер. Колчин вошел следом за ним в жалкую, ободранную комнату, сел в кресло и стал следить за тем, что будет делать его странный новый жилец. Последний между тем сказал Пафнутьеву несколько слов, и тот сейчас же вышел из номера. Патмосов оглядел стену, прилегающую к его комнате, и стукнул по ней в трех местах, потом обернулся к хозяину.

- Вот и все! А теперь посидим минутку. - Поинтересовался: - Доходное дельце ваш "Китай-город"?

- Так что на Бога жаловаться не приходится, - торопливо ответил Колчин. - Главным образом номера на сутки. Место бойкое, недалеко бульвар. Нет-нет да и зайдут отдохнуть.

- А этого инженера знаете?

- Нет. Привез свою даму, заплатил за месяц и оставил. Ничего барыня, хорошая; одна никуда не выходит, все сидит дома, а вдвоем уедут, пообедают и назад. Редко когда поздно возвращаются.

В это время раздались шорох, треск, и из стены вышел конец коловорота.

- Заплачу за стену, - успокоил Патмосов Колчина. - Три дырки - не беда!

Старик только кивнул головой.

- А видно не будет?

- Авось проглядят, - ответил Патмосов. - Дырка не Бог весть какая, а обои у вас рваные, старые и такие темные, что ничего на них не увидишь.

- По мне, беды нет, - вздохнул старик. - Долго вы тут еще будете?.

- Нет, с вами же и выйду. Запирайте дверь!

Борис Романович вернулся в комнату, где его ждал Пафнутьев.

- Ну, сегодня буду делать наблюдения, а завтра надо бы и за работишку. Теперь ты, друг мой, иди и сторожи их возвращение. Хотя, положим, я и сам услышу, - прибавил он.

- А когда мы с тобой, Борис Романович, обедать отправимся?

- Ну, сегодня уж без обеда. Пошли Таню за закусками да чай устрой.

Пафнутьев позвал горничную; Патмосов отдал ей нужные распоряжения, а потом придержал ее за руку, давая полтинник со словами:

- А что, милая Таня, за теми жильцами не видала ты чего-либо занятного?

- Нет, ничего особенного; люди как люди. Барыня сначала была очень веселая, а теперь все задумавшись. Как инженер придет, она радостная, смеется, а как уйдет - будто уснулая. Никуда не ходит, все в постели лежит. А как придет инженер, сперва говорят они: тру-ту-ту, тру-ту-ту, а потом тихо-тихо станет, а там и поедут.

- Целуются? - спросил Патмосов, подмигивая девушке.

Таня засмеялась.

- Один раз пришла - она у него на коленях, а он ее обнял. Сейчас соскочила и начала скатерть на столе поправлять. Барыня, видно, богатая.

- Ты почему думаешь?

- Много вещей драгоценных. Как придешь комод убирать, так сейчас подле зеркала и на столе все дорогие вещи лежат. И духи тонкие...

- Ну, милая, вот тебе деньги: беги скорее в буфет. Поем и спать лягу.

Оставшись один, Патмосов подошел к проверченным дыркам и стал прикладывать к ним свой глаз. Он увидел и стол, и половину комода у противоположной стены, и диванный столик, и часть занавески, скрывавшей кровать.

- Отлично! - пробормотал он.

Таня принесла закуски и вино, а Пафнутьев с расторопным видом коридорного слуги внес самовар, а потом чайник со стаканом.

- Добро! Сегодня что-нибудь да узнаю, - сказал Патмосов, отправляя Пафнутьева.

Борис Романович только-только успел поесть и приготовился писать письмо, как вдруг услышал в соседней комнате скрежет дверного ключа. Патмосов поспешил приникнуть глазом к одной из дырок, а в другую вставил конец слуховой трубки. Дверь распахнулась, и в комнате оказалась высокая, стройная дама в дорогом манто, а с нею - инженер. Он помог ей снять шляпу с густой вуалью, и Патмосов увидел бледное, восковое лицо с безжизненными глазами. Вся фигура женщины изобличала молодость, силу и энергию, но Борис Романович видел вялые, нерешительные движения. Дама подошла к креслу у письменного стола и, опустившись в неге, зажала голову руками.

- Голова болит, - слабым голосом произнесла она. Инженер снял пальто, фуражку и подсел к женщине.

- Пустяки! - сказал он глубоким, бархатным голосом. - Я приложу к твоему лбу руку, поцелую твои глаза, и ты успокоишься.

- Успокой меня! - тихо попросила женщина.

Патмосов, не отрываясь, смотрел на то, что происходило перед его глазами. Ни одно слово не ускользало от его слуха, ни одно движение не пропадало для его глаз. Время, казалось, летело. Прошел час, другой, третий, а Патмосов внимательно смотрел в щелку и следил за всем, что происходило в соседней комнате. Наконец женщина встала, перешла к алькову и скрылась за занавеской. Инженер оделся и крикнул: "До свидания, до завтра!" Дверь хлопнула, по коридору раздались шаги. Почти тотчас Пафнутьев вошел в комнату.

- Можешь говорить громче, - сказал Патмосов. - Теперь, друг, я все знаю. Завтра днем будем делать облаву. Спроси у хозяина адрес-календарь "Вся Москва". Я сейчас уеду.

Пафнутьев скоро вернулся с толстым адрес-календарем.

- Ну, будем искать врача-психиатра, - раскрыл книгу Борис Романович, он нашел отдел "врачи" и стал водить пальцем по длинному столбцу фамилий. - Вот, - сказал он. - Чермозов переулок. Спроси хозяина, далеко ли это?

Пафнутьев узнал.

- Говорит - недалеко. Тридцать копеек извозчику за глаза.

- Ну и превосходно! Чермозов переулок, дом тридцать два, доктор Петр Аркадьевич Переверзев. Запиши, Сеня! Как понадобится, сейчас за ним полетишь. Понял?

- Чего не понять? Запишем.

- А теперь я ухожу, - сказал Патмосов. - Вызови Алехина, чтобы он был здесь и ждал меня. Приготовь выпить и закусить, он всегда голоден: пить много не давай.

Патмосов надел галоши, пальто, шапку и торопливо вышел из меблированных комнат.

Он съездил в Чермозов переулок и долго разговаривал там с доктором Переверзевым, выйдя от него, взял извозчика и приказал ехать в "Лоскутную" гостиницу.

XX

ПОДГОТОВКА АТАКИ

Прохоров терял всякое самообладание. Словно какая-то насмешка! Приехал Пафнутьев, показался, наболтал и скрылся; обещался посещать его и сообщать о ходе своих занятий - и словно утонул: ни слуху ни духу, и, как нарочно, не сообщил своего адреса. Неужели он упустил птицу?

Целых три дня Прохоров томился в неизвестности, боялся выйти из номера - вдруг приедет Пафнутьев! - и сидел здесь словно арестант. В волнении он ходил взад и вперед по комнате, истреблял десятками папиросы, принимался за чтение, но бросал книгу и снова ходил. Он боялся даже отлучиться из номера и требовал к себе и обед, и завтрак, и ужин. Он побледнел, осунулся, движения его стали нервны.

Было уже двенадцать часов ночи; прошел еще один день, а он не имел никаких известий от Пафнутьева. Он тяжело вздохнул и стал медленно раздеваться. Лежа в постели, он взял уголовные речи Кони, но его взор рассеянно бегал по строкам. Вдруг раздался стук, и Сергей Филиппович наконец услышал знакомый голос:

- Можно?

В один миг Прохоров соскочил с постели и в одном белье, на босу ногу, побежал открывать дверь. В комнату вошел Патмосов.

- Вы?! Борис Романович! - воскликнул Прохоров. - Сейчас приехали?

- Какое! Вы, дорогой мой, оденьтесь, а то простудитесь в этом неглиже. - Патмосов повесил пальто, снял галоши, положил на столик шапку и, сев в кресло, продолжал: - Какое! Я здесь уже третьи сутки околачиваюсь. Приехал вместе с Семеном Сергеевичем, его к вам послал, а сам стал дела обделывать.

- Вы были здесь, а я и не знал, горел, как на раскаленных углях! Ну что? Узнали что-нибудь?

- Многое, дорогой мой. Скажу вам попросту: завтра мы поймаем Чемизова.

- Да ну? - и Прохоров так и подскочил.

- Рассказывать особенно нечего, - продолжал Патмосов, - а вот вам приказ: одевайтесь и едемте со мною. По дороге кое-что расскажу, а на месте дам наставления.

- Мигом, сейчас! Значит, и я послужу вам.

- Непременно! Самое главное для меня, чтобы вы сказали, госпожа ли Дьякова с ним или другая. На беду, я не знаю ее в лицо, а это очень важно. Во всяком случае, он сейчас обрабатывает богатую барыню. И шельмец же!...

- Я сию минуту! Куда же мы поедем?

- А поедем ко мне на квартиру. Здесь я снял номерок в меблированных комнатах. Там будут и Пафнутьев, и еще один мой помощник. Вот вчетвером сядем и все обмозгуем. Собирайтесь.

Прохоров оделся со скоростью пожарного, и они вышли из гостиницы. Борис Романович дорогой говорил спутнику:

- Хитрая, батенька, эта шельма! И сколько у него на душе преступлений, я и сказать боюсь!

- Но она... она жива? - нервничал Прохоров.

- Это вы мне скажете, - ответил Патмосов. - Я уже докладывал вам, что Дьяковой в лицо не знаю. Думается мне, что жива. Дама, которую сейчас обрабатывает этот негодяй, с виду высокая...

- Да, да, и Елена Семеновна высокая... И лицо такое оживленное; глаза смеются.

- Ну, это, может быть, так и было, а теперь, с позволения сказать, одна грусть. Ну, да вы увидите!

- Поезжай скорее, голубчик! - сказал Прохоров извозчику.

Сердце Прохорова сжималось. Что значили слова Патмосова? Быть может, Елена умирает; быть может, этот негодяй отравляет ее медленным ядом - она тает, и нет для нее спасения.

- Как вы думаете, что он с ней делает? - спросил он, обернувшись к своему спутнику.

- А это, дорогой мой, мы увидим. Ну, вот сейчас и поедем.

Они въехали в узкий переулок и недалеко от церкви Спиридония остановились подле убогого подъезда меблированных комнат "Китай-города". Прохоров расплатился с извозчиком и пошел следом за Патмосовым по узкой и грязной лестнице, тускло освещенной керосиновой лампой. Патмосов провел спутника в свой номер. Здесь за круглым столом сидели Пафнутьев с Алехиным. Прохоров изумленно посмотрел на Семена Сергеевича, одетого коридорным слугою, и с упреком сказал:

- Не стыдно вам?

Пафнутьев горячо пожал его руку.

- Что же могу я, Сергей Филиппович, если мне Борис Романович запретил? Я к вам всей душою, а он говорит: "Пусть подождет!"

- Ничего, ничего! Зато теперь все дело у нас, как облупленное яйцо, - и Патмосов засмеялся. - А они уже все поели и выпили, - сказал он, встряхивая почти пустую бутылку. - Ну, выпьем с вами, Сергей Филиппович, по единой, а потом станем разговаривать. Говорите только вполголоса. - Он налил две рюмки, чокнулся, выпил и представил: - Вот это - мой помощник Константин Иванович Алехин.

Алехин поспешно вскочил, шаркнул ногою и смущенно улыбнулся. Прохоров протянул ему руку.

- Ну, а теперь слушайте. Я доподлинно узнал, что негодяй Чемизов занимается гипнотизмом над своей жертвой. Завтра он должен прийти сюда утром. Вот поэтому-то я вас и пригласил сюда, так как утром вы могли бы попасться ему на глаза и испортить все дело; теперь же вы здесь проведете ночь, а с утра мы начнем наблюдения. Если мои предположения оправдаются, то, как только я подам сигнал, Семен тотчас поедет за доктором. Ты записал адрес? Петр Аркадьевич Переверзев. Я уже переговорил с ним обо всем. Константин Иванович неотступно будет следовать за этим инженером, а что касается нас с вами, то мы будем действовать сообразно обстоятельствам.

- А где она? - замирая, спросил Прохоров.

- Здесь! - и Патмосов указал на стену.

Сергей Филиппович вскочил, потом бессильно опустился в кресло. Голова у него закружилась: она здесь! Жертва наглого обманщика.

- Только вы уж сохраните спокойствие! - сказал Патмосов, словно угадывая его мысли. - Она спит. Сегодня я видел тяжелую картину. Он усыплял ее. В этом я мало понимаю, но догадался. И потом она отдала ему какие-то футляры.

- Значит, он постепенно отбирает ее вещи и ходит в ломбард закладывать их?

- Вот именно. По всем вероятиям, деньги он уже забрал. Что он будет делать завтра, хорошо не знаю, но кажется мне, что что-то решительное. Здесь мы его и зацапаем. - Борис Романович потер руки. - Ну, Семен, ты - кухонный мужик, иди к себе на кухню, а ты, Константин Иванович, беги домой. Вот твоя мзда, - Патмосов подал ему десять рублей, - и чтобы завтра утром, часов в восемь, ты уже был тут. Понял? Ну, и отлично! А мы с Сергеем Филипповичем расположимся на ночевку.

- Вы ложитесь на постель, - обратился Патмосов к Сергею Филипповичу, когда все ушли, - а я здесь, на диване.

- Зачем? Нет, уж вы, Борис Романович, ложитесь, как всегда, а я могу и не ложиться.

- Что нам с вами спорить? Говорю, ложитесь, и все.

- Нет, у меня не сон на уме, - сказал Прохоров, опуская голову.

- Да. Завтра решится важный вопрос - она или не она. Если не она, то это - уже третья жертва этого негодяя: Коровина - раз, Дьякова - два и эта - третья...

- Ужасно! Как такой мерзавец может жить?

- Ну, как говорит пословица: "Как веревку ни вить, а концу быть". Вот и пришел конец! Быть бычку на веревочке. Вот и попался! Ну, извините меня!... Беру свою дорожную подушку и ложусь. - Патмосов бросил на диван подушку, снял сюртук и жилетку и прикрылся пледом. - Ложитесь и вы, - нетерпеливо сказал он Прохорову.

Сергей Филиппович ушел за занавеску. Патмосов загасил огонь и вскоре заснул, оглашая комнату храпом. Но Прохоров спать не мог. Мысли вихрем проносились в его голове; кровь приливала к вискам, когда он думал, что, быть может, завтра не увидит Дьяковой, что она уже погибла, и ему, как Семечкину, остается только месть. Не менее ужасно, если, будучи во власти Чемизова, она навсегда потеряла здоровье. У Сергея Филипповича разгоралась ненависть к Чемизову, потом злоба сменялась жалостью и нежной любовью к Дьяковой, а при мысли, что, может быть, она здесь, за стеною, сердце его замирало в тоске, и он нетерпеливо ждал дня. А рассвет все не наступал, и ночные часы тянулись томительно долго. Наконец Прохоров заснул, но тревожны были его сновидения, и он метался и стонал.

- Ну, дорогой, пора вставать и чай пить! - услышал он сквозь сон голос и открыл глаза. - Вставайте, вставайте, - говорил Патмосов, стоя подле его кровати, - напьемся чаю и станем на страже. Уже девять часов.

Прохорову казалось, что он спал всего несколько минут. Он быстро поднялся, освежил лицо холодной водою и сел к столу, на котором уже кипел самовар. Алехин сидел за столом, шумно потягивая с блюдца чай в ожидании приказаний Патмосова. Прохоров поздоровался и присоединился к чаепитию.

В дверь раздались три условных стука.

- Пришел! - шепотом сказал Патмосов, поднимая палец. - Теперь внимание! Пожалуйста, дорогой, - обратился он к Сергею Филипповичу, - воздержитесь от всяких возгласов. Вот дырка. Взгляните и, если увидите женщину, скажите, Дьякова это или нет. Сапоги лучше снять.

Прохоров снял сапоги, подошел к стене и жадно приник глазом к просверленному отверстию. В ту же минуту он обернулся к Патмосову с взволнованным лицом и трижды кивнул ему головою.

- Отлично, - шепотом сказал Борис Романович и подошел к другому отверстию. - Теперь внимание!

И они оба замерли, в то время как Алехин в ожидании налил шестой стакан чая.

XXI

ЖЕРТВА ВЫРВАНА

Дьякова сидела в кресле у письменного стола, одетая в изящный байковый капот со шнурами. В ней нельзя было узнать прежнюю молодую красавицу; она с немой покорностью смотрела пред собою; ни одно движение не выдавало ее волнения или чувств. Раздался стук в дверь. Она подошла, повернула в двери ключ, и Прохоров невольно содрогнулся, увидев вошедшего Чемизова в форме инженера.

- Ты только что встала? - спросил последний Елену Семеновну.

- Да.

- Чай пила? Нет? Ну, так распорядись чаем!

Негодяй разделся. Дьякова позвонила прислуге и, когда вошла Таня, сказала равнодушным голосом:

- Приготовьте чай и сходите за булками.

- Как ты провела ночь? - спросил Чемизов, целуя руки молодой женщины.

Слабая улыбка мелькнула на ее губах.

- Я спала крепко и хорошо, - ответила она. - Ты сегодня проведешь со мною весь день?

- Весь день, моя дорогая. А завтра мы уедем с тобою в Крым.

Лицо Дьяковой немного оживилось.

- Я не знаю отчего, - сказала она, вяло проводя по лицу бледною рукою, - но чувствую себя все время совершенно утомленной и обессиленной. Мне даже начинают казаться забавные вещи. Вдруг горничная называет меня Вассой Алексеевной. Я поправила ее три раза и сказала: "Зови меня Елена Семеновна", - а она опять: "Васса Алексеевна".

- Она глупая, - сказал Чемизов. - Вероятно, эта Васса жила здесь долго, и она привыкла.

Таня принесла чай, булки, масло и сахар и вышла.

Чемизов придвинулся к Дьяковой, взял ее руки и устремил на нее взгляд. Прохорову стало страшно. Он смотрел в щелку, сжимая кулаки. Чемизов вдруг резко сказал: "Спи!" Голова Дьяковой откинулась к спинке кресла, и руки повисли вдоль тела. Чемизов подержал их, потом выпустил и стал говорить тихим, внятным голосом:

- Ты все еще не хочешь подчиниться моим приказаниям. Ты меня слышишь?

- Слышу, - произнесла Дьякова.

- Запомни же: ты - не Дьякова, ты - не Елена Семеновна, ты - Томилина, вдова статского советника, Васса Алексеевна. Запомнила? Так, повтори!

- Я - Томилина, Васса Алексеевна, вдова статского советника.

- Так! Теперь слушай! Когда ты проснешься, то должна подписать мне обещанную дарственную на имение, но когда будешь подписывать, то опять станешь Дьяковой. Что ты должна сделать?

- Я должна подписать тебе дарственную на свое имение Отрадное и снова быть Дьяковой.

- Мы после поедем с тобою к нотариусу, и там ты скрепишь свою подпись.

- Да.

Чемизов снова взял руки молодой женщины, похлопал по ним, дунул в ее лицо и сказал:

- Проснись!

Елена Семеновна тяжело вздохнула, раскрыла глаза и вяло оглянулась.

Чемизов уже сидел в небрежной позе, куря папиросу, и как ни в чем не бывало произнес:

- Что же, моя милая, давай пить чай, а потом я поеду.

- Ах, я о чем-то задумалась, - сказала Дьякова, проводя рукою по лицу. - Прости, милый, про чай я совсем забыла.

Она поднялась и медленно пошла к столу.

Прохоров перевел дыхание и вытер платком покрывшийся потом лоб. Патмосов строго погрозил ему пальцем. Сергей Филиппович снова приник к отверстию и, не видя Дьяковой, услышал ее слабый голос:

- Ты привез с собою бумагу?

- Да, это - твоя прихоть: дарственная запись... Привез... А что? - беспечно сказал Чемизов.

- Я хочу подписать ее. Ты повезешь ее к нотариусу, а потом мы поедем вместе и закрепим ее.

- Надо ли это, милая? Я люблю тебя и без этих подарков.

- Нет, нет! Если ты любишь меня, то должен принять. Мне хочется быть бедной, бедной... нищей и принадлежать только одному тебе.

- Забавная! Ну, хорошо; вот бумага. Иди, подпиши.

Прохоров увидел следующее: Чемизов подошел к столу и, не скрывая торжествующей улыбки, положил развернутую бумагу, обмакнул перо в чернильницу и протянул его Дьяковой. Та подошла расслабленной походкой, опустилась в кресло и взяла перо. Чемизов наклонился и положил руку на ее обнаженную шею.

- Здесь? - спросила Дьякова, указывая на бумагу.

- Здесь, - ответил Чемизов. - Пиши: "Вдова купца первой гильдии, Елена Семеновна Дьякова". Все.

Он нагнулся и крепко поцеловал молодую женщину. Она обняла его шею.

Прохоров откачнулся от стены и, бессильный, прислонился к комоду. Патмосов успокаивающе положил на его плечо руку.

- Ну, я поеду, - раздался бодрый голос Чемизова, - много через час я приеду за тобою. Ты одевайся и жди. Потом - обедать, а завтра в Крым.

- Приезжай скорее, мой милый! - проговорила Дьякова, не поднимаясь с кресла.

Хлопнула дверь, раздались торопливые шаги.

- За ним! - сказал Патмосов Алехину, который уже надевал пальто и держал в руках шапку.

Константин Иванович стремительно вышел. Патмосов выглянул в коридор и позвал Пафнутьева:

- Не жалей денег, поезжай к Переверзеву и вези его сюда. Он ждет.

- Я уже заказал автомобиль. Обернусь мигом!

Патмосов вернулся к Прохорову:

- Пойдемте к ней! Сейчас приедет доктор.

- Идемте, - весь дрожа, ответил Сергей Филиппович.

Прохоров распахнул дверь соседнего- номера. Дьякова сидела неподвижно. Сергей Филиппович подошел к ней и громко воскликнул, стараясь сделать радостное лицо:

- Елена Семеновна, вот не ожидал встретить вас!

Дьякова подняла на него безучастный взгляд. Ее лицо выразило удивление, она приподнялась и спросила:

- Что вам угодно? Про какую Елену Семеновну вы говорите?

- Про вас, - сказал Прохоров.

- Вы ошиблись. Я - Васса Алексеевна Томилина.

- Вы не узнаете меня? Я - Прохоров... Сергей Филиппович Прохоров, которого вы обещали позвать к себе, если вам будет грозить опасность. Неужели вы позабыли?

Дьякова отшатнулась.

- Вы ошибаетесь, я позову прислугу! А вам что угодно? - обратилась она к Патмосову.

- Ничего, - ответил тот беспечным тоном. - Хотел представиться как сосед. Борис Романович Патмосов!

- Очень приятно, но мне некогда. Я должна одеться и прошу вас пожаловать ко мне в другое время.

Патмосов кивнул с улыбкою, сел в кресло и сказал:

- Простите меня великодушно, но я устал и посижу у вас немного. Мой приятель, может быть, сумеет напомнить вам о себе.

- Я возмущена вашим поведением, - резко сказала Дьякова. - Я позову прислугу.

Она направилась уже к звонку, но в этот момент дверь открылась, и вошел Пафнутьев в сопровождении высокого господина со строгим лицом.

Патмосов встал ему навстречу и тихо сказал:

- Она сейчас под гипнозом.

Вошедший доктор решительно подошел к Дьяковой, которая смотрела на него изумленным взглядом, резко протянул к ней руку и громко, повелительно сказал:

- Спите!

Дьякова вздрогнула.

- Спите! - повторил доктор.

Пафнутьев и Прохоров подскочили к молодой женщине, которая пошатнулась. Голова ее запрокинулась, глаза закрылись.

- Положите ее на постель, - сказал доктор, - занавесьте окна! Нужен совершенный покой.

Он откинул полог алькова. Прохоров опустил шторы.

- Теперь расскажите, что было.

Прохоров взволнованно передал все виденное. Доктор слушал его внимательно, потом на мгновение задумался, после чего спросил:

- Как вы думаете, сколько времени могли продолжаться его опыты?

- Со дня знакомства, то есть три-четыре месяца.

Переверзев покачал головою, но затем успокоил:

- Ничего! Мы, может быть, поможем ей. Пусть теперь она спит; надо совершенно устранить его влияние. Сейчас я сделаю ей соответственное внушение, а потом, когда она проснется, было бы хорошо перевести ее в совершенно иную обстановку.

- Мы это можем сделать сейчас, - сказал Пафнутьев. - Автомобиль здесь, я возьму номер в "Большой Московской" гостинице, и она очнется там.

- Это было бы хорошо. Сейчас я сделаю ей внушение. Одну минуту.

В это время дверь распахнулась, и в комнату вошел Чемизов, но тотчас остановился, словно парализованный.

- Негодяй! - воскликнул Прохоров, быстро подходя к нему. - Теперь все ваши проделки открыты. Вор, убийца, мерзавец!

Но Чемизов не дослушал его обвинений и быстро повернул назад.

- Он убежит! - растерянно сказал Прохоров.

- Не беспокойтесь! - ответил Патмосов. - За ним есть надзор. Давайте думать о ней, - и он указал на Дьякову.

Доктор наклонился над молодой женщиной и сказал:

- Когда вы проснетесь, то должны помнить, что вы - Елена Семеновна Дьякова. Кто - вы?

- Васса Алексеевна.

- Неправда! - перебил Переверзев резким голосом. - Вы - Елена Семеновна Дьякова. Повторите!

- Я - Елена Семеновна Дьякова.

- Да! Вы приехали из Петербурга.

- Я приехала из Петербурга.

- С негодяем Чемизовым.

- С негодяем Чемизовым.

- Вы должны будете вспомнить все, что он приказывал вам. Поняли?

- Да.

Переверзев выпрямился.

- За успех еще не ручаюсь. Она будет спать еще долго. Я часов в шесть приду к вам в "Большую Московскую" гостиницу. А теперь везите ее.

Прохоров горячо пожал ему руку.

- Доктор, вы думаете, что она совсем будет освобождена от его влияния?

- О да, несомненно! Но для этого надо время. Необходимо чем-нибудь рассеять ее, отвлечь ее мысли.

- А на ее здоровье это сказалось сильно?

- На нервной системе отчасти, но и это пройдет, едва она освободится от его влияния. Необходимо увезти ее сейчас же, да так, чтобы тот господин не знал, где она находится.

- Я понял.

- Оденем ее и повезем, - сказал Пафнутьев. - Я уже заказал номер и автомобиль.

Они бережно завернули Дьякову в ее дорогое манто, надели на нее шляпу с вуалью, взяли под руки, осторожно вывели из грязных номеров и усадили в автомобиль. Прохоров сел рядом с нею, а Пафнутьев - напротив.

- Ну, с Богом! - сказал Патмосов. - Ты, Семен, как только устроишь ее, сейчас отправляйся в "Метрополь". Там будем я и Алехин.

- Мигом! - пообещал Пафнутьев.

Автомобиль загудел и помчался по московским улицам.

Патмосов вернулся, уложил свой сак, убрал с Таней вещи Дьяковой и отправил их с посыльным; после этого он дружески простился с Колчиным и поехал в "Метрополь".

- Здесь? - спросил Борис Романович Алехина.

- Вошел и заперся.

- Ну, отопрет! - сказал Патмосов. - Идем!

Они пошли в подъезд и поднялись в лифте на третий этаж. Там они быстро прошли по коридору и остановились у двери номера сто семнадцать.

XXII

В ЖЕЛЕЗНЫХ ТИСКАХ

Чемизов с побледневшим лицом дрожащими руками быстро складывал вещи в чемодан. Вдруг в дверь раздался осторожный стук. Чемизов, еще ранее приказавший лакею подать счет, решил, что это он, и спокойно отпер дверь. В ту же минуту инженер с проклятием отшатнулся: вошел Патмосов в сопровождении Алехина.

- Не рекомендую вам кричать, это рискованно, потому что прибегут люди, - сказал Патмосов с усмешкой и быстро повернул ключ в двери, после чего спокойно опустился в кресло.

Чемизов с нахмуренными бровями, с искаженным от злобы лицом смотрел на незваных гостей.

- Господин Чемизов, или господин Кругликов, как вас именно звать - точно мне не известно. Что вы теперь нам скажете? - спросил Борис Романович.

- Я не понимаю, о чем вы говорите и как вы смели ворваться ко мне?!

- Смеетесь, господин хороший! - спокойно ответил Патмосов. - Я сорву с вас парик и бороду, позову полицию, и вы сразу узнаете, смею ли я. А спрашиваю я с вас многое. Дарственная запись на имение Дьяковой - раз... Второе - все квитанции на вещи, которые вы выманили у Дьяковой и заложили в качестве инженера Платонова. А как господин Кругликов вы должны чистосердечно рассказать, что вы сделали с несчастной Настасьей Петровной Коровиной. Что натворили как Чемизов - того не знаю, а в этом уж удовлетворите. Если не желаете, то мой помощник сходит за полицией.

В дверь постучались. Чемизов вздрогнул.

- Не бойтесь! Это - только мой приятель, - сказал Патмосов. - Впусти, Алехин.

Вошел коридорный и подал счет.

- Хорошо, милый человек, - властно распорядился Патмосов, - положи и оставь нас.

Человек с удивлением посмотрел на Чемизова, потом на Патмосова, поклонился и вышел. Почти следом за ним в номер вошел Пафнутьев.

- Запирай двери! - сказал опять Борис Романович, и Алехин повернул ключ в замке. - Ну что, как? - спросил Патмосов Пафнутьева, который с любопытством глядел на Чемизова, тщетно старавшегося сохранить спокойствие и походившего на загнанного зверя.

- Все, кажется, благополучно: перевезли, положили, и она спит прекрасным сном. Говорил по телефону с Переверзевым; он сказал, что в шесть часов приедет.

- Отлично! - Борис Романович снова обратился к преступнику: - Так вот, господин Платонов, Чемизов или Кругликов, теперь у госпожи Дьяковой будет доктор Переверзев, специалист по гипнозу. Он узнает всю историю. А вслед за этим уже в Петербурге, в камере следователя, вы расскажете историю госпожи Коровиной. Хотите вы сейчас отдать нам дарственную запись и те деньги, которые успели выманить?

- Не будет ли это много? А что вы мне дадите за это?

- Вам? Ничего, кроме некоторых удобств по доставке в Петербург.

В дверь снова постучались.

- Это - Сергей Филиппович!

- Впусти! - приказал Патмосов. - Одним свидетелем больше.

Алехин опять открыл дверь, и в комнату вошел Прохоров.

- Кажется, все хорошо? - спросил он, всматриваясь в Чемизова.

- Победили, - сказал последний с усмешкой. - Только вряд ли эти остатки будут вам приятны.

Сергей Филиппович рванулся к нему, но Патмосов удержал его жестом. Прохоров отвернулся и сел.

- Ну, так что вы ответите? - обратился Борис Романович к Чемизову.

Тот молчал, потом поднял голову, насмешка скользнула по его губам, и он сказал:

- Если вы найдете возможным, то я предложу вам некоторые условия. Я передам вам деньги, но не все, и квитанции на вещи. Из взятых у этой дуры я вам отдам десять тысяч. Больше не могу.

- Положим, - усмехнулся Патмосов.

- Затем я вам расскажу, что произошло с Коровиной.

- Ну, это узнает следователь, так что для нас это вопрос времени только.

- Для вас - может быть, но я знаю, что в Петербург приехал Семечкин и для него будет иметь громадный интерес мое сообщение.

Патмосов пытливо взглянул на Чемизова.

- Для чего ему знать? Ему хотелось найти убийцу, а знать горькую участь любимой женщины - только лишнее горе.

- Как знаете! А что, если возможно найти ее, если она не убита? - сказал Чемизов.

- Этого не может быть, она убита и изрезана! - невольно воскликнул Пафнутьев.

- Новый фокус, - сказал Прохоров, а Патмосов с удивлением и заинтересованно смотрел на Чемизова.

Тот не обратил внимания на реплики и снова обратился к Борису Романовичу:

- Так вот, если я не только докажу вам, что она жива, но и дам возможность найти ее, согласитесь ли вы тогда отпустить меня? Могу уверить вас, что я не кровожадный убийца, на моих руках нет крови! - и он протянул белые, холеные руки.

Прохоров с отвращением отвернулся от него. Патмосов согласно кивнул головой.

- Да! - повторил Чемизов. - Нет крови! Я - не такой дурак, чтобы заниматься убийством. Природа наградила меня даром, и я пользовался им по мере сил. Госпожа Коровина так же жива, как и мы с вами и та дуреха. Так вот, я предлагаю - отпустите меня. Все, что возможно, я отдам вам и уеду...

- Чтобы продолжать ту же работу? - продолжал Патмосов.

- Нет, господин... не имею удовольствия вас знать... вероятно, агент.

- Допустим.

- Так вот, господин агент, я хотел бы устроить себе спокойную жизнь.

- Ну, ну! - Патмосов засмеялся. - Я - не мальчик, чтобы верить вашим обещаниям. Но... о вашем предложении можно подумать.

- Должно, потому что, если я не пожелаю сказать, где находится Коровина, вы не найдете ее, а доказать, что я - убийца, вы никогда не сможете.

Пафнутьев и Прохоров обступили Патмосова. Сергей Филиппович шепотом сказал:

- Я думаю, на это можно согласиться. Подумайте, как обрадуется Семечкин, когда найдет ее.

- Кажется, он говорит правду, - говорил Пафнутьев. - Елену Семеновну он обирал, пользуясь гипнозом. Вероятно, и с Коровиной сделал то же самое и бросил ее.

- Задача! - задумался Патмосов. - Ну, хорошо! - Он обернулся к Чемизову: - Хорошо, господин Платонов, Чемизов или Кругликов. Мы, согласны, но на некоторых условиях. Прежде всего вы сейчас выдадите все награбленное.

- Я отдам, что обещал: квитанции и девятнадцать тысяч.

- Нет! - Патмосов поднял руку. - Мы произведем осмотр ваших вещей.

- Никогда!

- Ну, тогда простите, - Патмосов резко встал с кресла. - Алехин, нажми кнопку!

- Погодите! - бледнея, остановил его Чемизов. - Я согласен. Но отпустите меня немедля.

- Невозможно! Все ваши слова потребуют проверки.

- Какой еще?

- Вы укажете нам, где находится Коровина. Мы наведем справку, найдем ее и тогда отпустим вас.

- Сколько же это потребует времени?

- Времени? Да смотря по тому, где она находится.

- Под Петербургом.

- Тогда ровно сутки.

- А в эти сутки?

- Мы будем вас стеречь. - Патмосов засмеялся. - Это не так трудно. Мы переедем с вами в меблированные комнаты "Китай-города", и там вы проживете эти сутки вот с господином Алехиным и его. приятелем. Проживете безвыходно. Вам все подадут, от вас все примут.

Чемизов задумался.

- И потом вы меня отпустите?

- На все четыре стороны, - повторил Патмосов. - Понятно, приятнее, если вы уедете куда-либо подальше.

- Это - уже мое дело.

- Допустим, допустим! Но каждая следующая проделка навлечет за собой воспоминание и об этих.

- Когда поймаете, - Чемизов нагло усмехнулся. - Ну, что же, я согласен!

- Извольте сказать тогда адрес Коровиной.

- Город Луга, Покровское шоссе, дом вдовы Беликовой. Там снимает комнату со столом вдова коллежского советника Александра Кирилловна Подберезина. Она и есть Коровина.

Патмосов кивнул.

- Так же, как госпожа Дьякова стала Томилиной?

- Точь-в-точь.

- Отлично! Теперь позвольте посмотреть ваши вещи. Константин Иванович, открой чемодан!

Алехин поспешно открыл чемодан и стал опоражнивать его: платье, белье, коробка с гримом, парики, несессер, портфель и несколько футляров.

- Вот эти футлярчики отберем, - сказал Патмосов и обратился к Алехину: - Отложи их в сторону!

Лицо Чемизова передернулось.

- И портфель тоже. Раскрой его!

- Заперт.

- Вы дадите нам ключ? - сказал Патмосов Чемизову. - Или так, ножиком?

Преступник молча снял с часовой цепочки ключ и передал его Алехину. Щелкнул замок. Алехин протянул портфель Борису Романовичу.

- Господа, смотрите, - сказал тот. - Э, государь мой, целая фабрика! - и он вынул несколько паспортов. И на мужчин, и на женщин. - Так! Это отложим, - сказал Патмосов, с насмешкой обращаясь к Чемизову. - Или, может быть, вы выберете какой-нибудь для себя?

- Нет, - отказался Чемизов. - Я уеду с паспортом инженера Платонова.

- Так, - Патмосов засмеялся. - Ловкий вы господин! А, это - дарственная. Отложим. Ого! Да у вас еще есть дареного.

- Это - уже мое дело, - быстро вмешался Чемизов. - Вы видите, здесь госпожа Дьякова ни при чем.

Патмосов внимательно прочел бумагу и покачал головою.

- Да, господин, вы - вредный человек, и, кажется, мы делаем преступление, отпуская вас.

- Вы обещали, - напомнил Чемизов.

- Бог с вами! - ответил Патмосов. - Но даю вам слово, что ровно через месяц после вашего отъезда я начну погоню за вами.

- Хорошо, поиграем!

- Это будет серьезная игра, - тихо промолвил Патмосов и стал снова вынимать бумаги из портфеля. - Ну, это - ломбардные квитанции. Все в сторону. А, это - чековая книжка! Так. Ого! Вы награбили достаточно денег. Сергей Филиппович, - обратился он к Прохорову, - как вы думаете, сколько этот господин мог выманить у Дьяковой денег?

- Не имею понятия. Я знаю, что у нее лежали деньги в банке; знаю, что перед отъездом она сняла их, но сколько - мне неизвестно.

- Вероятно, Елена Семеновна сегодня придет в себя и все расскажет, - предположил Пафнутьев.

- Совершенно верно, - согласился Патмосов и обратился к Чемизову: - Вы должны будете вернуть ей все деньги. У вас здесь девяносто тысяч. Это недурно. - Патмосов отложил книжку в сторону и поднялся. - Ну, расплатитесь по счету, и едем, - сказал он. - Алехин, возьми автомобиль. Мы довезем господина инженера честь честью. Позвони еще Дубовскому; пусть приедет в "Китай-город" и будет тебе помощником.

- Слушаю! - и Алехин вышел.

- Брр... сколько злого на свете, сколько грязи! Эх, господин, господин! - покачав головою, воскликнул Борис Романович. - Человек вы, видимо, со способностями, одаренный, и пустились на такое черное, грязное дело.

Чемизов криво усмехнулся.

- Что кому, господин хороший, - ответил он, - не знаю, как вас величать; по сыскной части служить тоже благородства немного.

- Лжешь! - вспыхнул Патмосов. - Я ловлю мерзавцев, обезоруживаю разбойников, обезвреживаю негодяев, я - защитник общества!

Вошел коридорный.

- Возьмите деньги по счету, - небрежно сказал Чемизов, - а это - на чай, - и он протянул десять рублей.

Вернулся Алехин.

- Все готово.

- Идемте, - сказал Патмосов Чемизову. - Чемодан понесет Алехин.

Константин Иванович подхватил чемодан. Чемизов шел между Пафнутьевым и Патмосовым. Прохоров - впереди, Алехин замыкал шествие.

Хитрый старикашка Колчин был обрадован, когда к нему вернулся богатый жилец вместе с инженером.

- Комната еще свободна? - спросил его Патмосов.

- Обе свободны, - ответил Колчин, пытливо смотря на Чемизова.

- Дайте ту, которую мы занимали.

Колчин повел их по полутемному коридору. Они вошли в комнату, и Патмосов объявил преступнику:

- Вот ваше временное жилище, вот ваш временный компаньон. Ты, Алехин, не спускай глаз. Дубовский скоро будет?

- Сказал - через час.

- Ну, помни: если ты спишь - Дубовский не смеет спать, если спит Дубовский - ты должен быть настороже. Дверь держать запертой, глаз с него не спускать. Ты отвечаешь.

Он оставил комнату и сел в автомобиль, где его ждал Семен Сергеевич. Когда автомобиль понесся, Патмосов сказал своему молодому помощнику:

- С севастопольским поездом поедешь в Петербург, там возьмешь с собою Семечкина, и оба поедете в Лугу. Если эта Подберезина действительно окажется Коровиной, ты пришлешь мне телеграмму, и я этого мерзавца отпущу.

- Хорошо, - сказал Пафнутьев и тут же воскликнул: - Борис Романович, кто же тогда убит?

- Разыщу. Теперь это - дело чести... для Чухарева... Я уже был на следу, да меня сбил этот Чемизов. Нет худа без добра. Ну, приехали!

Автомобиль остановился. Патмосов с Пафнутьевым расплатились и поднялись в номер Семена Сергеевича, где тот дожидался их.

- Пообедаем, - сказал Патмосов весело, потирая руки, - а к тому времени, как мы окончим, приедет почтенный Переверзев.

XXIII

ВОСКРЕСЕНИЕ

Дьякова спала глубоким, болезненным сном, похожим на обморок. Доктор Переверзев в сопровождении Патмосова и Прохорова осторожно вошел в комнату и сказал спутникам:

- Сидите смирно! Сейчас я приведу ее в чувство.

Через несколько минут действительно раздался голос за альковом:

- Вы слышите меня, Елена Семеновна?

- Да, - ответил тихий голос.

- Вы не забыли, что я вам сказал?

- Забыла.

- Вы - Елена Семеновна Дьякова, приехали из Петербурга; с вами приехал Чемизов. Вы должны вспомнить все, что он сделал с вами. Вы слушаете?

- Да.

- Проснитесь!

Послышался протяжный вздох, а потом тихий, испуганный голос:

- Где я?

- Вы сейчас находитесь в "Большой Московской" гостинице, вас хотели ограбить, но друзья приняли в вас участие и спасли. Я - доктор Переверзев.

- А кто - другие?

Прохоров громко сказал:

- Я, Елена Семеновна!

- Вы? - удивленно воскликнула Дьякова, и Сергей Филиппович узнал знакомые интонации.

- Приехал в Москву по делам, а с вами встретился случайно. Нашел, где вы остановились; вы были больны, и я со своим другом привез вас сюда.

- Ах, я хочу непременно видеть вас! Подождите минутку. Доктор, я могу встать?

- Пожалуйста, - сказал доктор. - Я приглашу девушку, которая поможет вам одеться. Мы выйдем.

- Я сейчас, можете через пятнадцать минут вернуться, - сказала Дьякова.

В коридоре Прохоров в волнении прислонился к стене. Патмосов ласково положил на его плечо руку. Пафнутьев широко улыбнулся:

- Ну, Сергей Филиппович, все кончилось! Теперь Елена Семеновна воскрешена и вполне избавлена от страшных чар.

- Да, я уверен, что это кончится. Как только она поправится, вы немедленно увезите ее куда-нибудь подальше, - посоветовал доктор.

- В Крым?

- Хорошо и в Крым; там теперь прекрасно. А потом она свободно может вернуться назад, хотя лучше устранить от нее все, что напоминает того негодяя.

Через несколько минут дверь приоткрылась, и Дьякова крикнула:

- Войдите!

Сергей Филиппович увидел прежнюю Елену Семеновну, только лицо ее было бледнее, чем обычно, и глаза потускнели. Она радушно улыбнулась ему и протянула руку:

- Здравствуйте, Сергей Филиппович. Я очень-очень рада видеть вас. Садитесь! А это - ваши друзья?

- Да; они помогли мне спасти вас, - взволнованно сказал Прохоров, целуя ее руку. - Борис Романович Патмосов и Семен Сергеевич Пафнутьев.

- Господа, садитесь. Чем угощать?

Доктор сказал:

- Нам - кофе, вам - обед.

- Кофе, обед? Прекрасно! Позвоните, Сергей Филиппович!

Прохоров сиял. Дьякова была прежняя - та, какую он знал и любил.

Официант подал требуемое. Молодая женщина разлила кофе.

- Да, - говорила она, - со мною было что-то неладное. Мне трудно вспомнить, но, очевидно, я была больна.

Прохоров смущенно молчал. Доктор пришел на выручку:

- Вы имели несчастье встретиться с Чемизовым и от этого пострадали.

Лицо Дьяковой залилось густой краской. Она закрыла лицо рукою, потом отняла руку и с испуганным лицом воскликнула:

- Да, да! Теперь я вспомнила. Это - ужасный человек!

- Что он делал с вами? - робко поинтересовался Прохоров.

- Он? Я не знаю, - она покачала головой, - но, когда он приходил и начинал смотреть на меня, какая-то сила сковывала мои члены. Мне казалось, что я уношусь куда-то далеко-далеко, а потом раздавались откуда-то голоса, и когда я снова приходила в себя, то мне было ужасно тяжко. Что-то давило меня, какая-то чужая воля заставляла меня совершить то одно, то другое.

- Простите, Елена Семеновна! - вмешался в разговор Патмосов. - Меня интересует существенная сторона дела. Сколько вы взяли своих денег из банка, когда уезжали из Петербурга?

- Тридцать пять тысяч. А что?

- Сколько у вас осталось?

- Я оставила себе пять тысяч. Остальные отдала ему.

- Так. И взяли с собой все драгоценности?

- Да.

- Что у вас от них осталось?

- Я не знаю; надо посмотреть.

- Вы сделаете мне большое одолжение, если произведете эту проверку.

- Я ничего не понимаю. Что случилось?

- То, что вы оказались во власти мошенника и негодяя, - разгорячился Прохоров. - Помните вечер у Горянина? Там этот Чемизов в первый раз показал свое страшное искусство, а потом применил его к вам. Когда мы подстерегли его, он усыпил вас и заставил дать ему дарственную на ваше имение. Счастье, что я случайно встретил его здесь и вызвал Бориса Романовича.

Дьякова широко раскрыла глаза, и ее лицо побледнело.

- Да, да! Я теперь вспоминаю... Едва мы уехали из Петербурга, как я перестала быть самой собой, стала автоматом. Мне всегда казалось, что я живу в полусне. Я ожидала Григория Владимировича, но, когда он приходил, чувствовала не радость, а какой-то странный испуг. О да, да! Теперь я знаю... Как я вам благодарна, дорогой Сергей Филиппович! Вы меня спасли!

Прохоров поцеловал ее руку и поспешно отошел в сторону, потому что не мог скрыть волнение.

Дьякова обратилась к Переверзеву:

- Доктор, скажите: это очень опасно для моего здоровья?

- Пустяки, - успокоил он, поправляя очки. - Вам необходимо теперь отдохнуть, развлечься, а затем вы совершенно освободитесь от его влияния. Понятно, сейчас нервы у вас расстроены. Я пропишу вам бром.

- А я попрошу вас, Елена Семеновна, - сказал Патмосов, вставая, - чтобы вы к завтрашнему дню привели свои дела в порядок и сообщили мне. Нет ли у вас каких-нибудь поручений в Петербург?

- А что?

- Мой друг Семен Сергеевич Пафнутьев едет туда сегодня.

Дьякова покраснела.

- Сергей Филиппович, - громко сказала она. Прохоров быстро обернулся. - Доктор советует мне уехать и рассеяться. Может быть, вы согласитесь сопровождать меня?

- Мы поедем в Крым, - предложил Прохоров, и его лицо осветилось.

- В Крым, в Крым! Если вы будете добры, - обратилась Елена Семеновна к Пафнутьеву, - то посетите Горяниных и сообщите им, что мы, я и Сергей Филиппович, едем в Крым.

Прохоров взял руку Дьяковой и приник к ней губами. Патмосов переглянулся с доктором и Пафнутьевым. Они встали и, простившись с Дьяковой, перешли в номер Пафнутьева.

- Кажется, нам там делать нечего, - с улыбкою сказал доктор.

- Да. Это - последняя глава романа, - констатировал Борис Романович. - Ну, пропишите рецепт. Но, мне кажется, она успокоится и без брома.

- Все сделали? - обратился Борис Романович к будущему зятю. - Собирайся, дружок, и кати в Питер. Завтра утром ты будешь уже там, в десять часов можешь будить Семечкина. Варшавский поезд, кажется, в двенадцать. Сейчас поедете в Лугу, в четыре часа будете там, в шесть ты будешь уже знать все, и в семь часов завтра я должен иметь от тебя телеграмму. Понял?

- Слушаю, - сказал Пафнутьев. - А к Кате заехать можно?

- Это уже после, когда пошлешь мне телеграмму и все сделаешь.

- А ты скоро?

- Не знаю. Меня не ждите. Я отсюда уеду, но не в Петербург.

- Искать поедешь?

- Может быть, ты и угадал.

XXIV

ОДНО ДЕЛО КОНЧЕНО

На другой день Прохоров пригласил Патмосова к Елене Семеновне, чтобы получить обещанный ею список вещей.

Дьякова встретила их радостным приветствием.

- Рушатся страшные чары Чемизова. Вот! - она протянула лист бумаги, исписанной мелким почерком. - Тридцать тысяч рублей и эти вещи.

- Отлично, - сказал Патмосов, пряча бумагу в карман. - Сегодня я буду иметь с ним объяснение.

- Когда вы должны получить телеграмму? - спросил Прохоров.

- Полагаю - часов в семь или восемь.

- И тогда?

- Я отпущу его на все четыре стороны и сам тотчас уеду.

- А мы завтра с севастопольским, - улыбаясь, сказал Прохоров.

- Счастливого вам пути! - простился Патмосов и поехал в "Китай-город".

Чемизов мрачный и угрюмый лежал на диване и при входе Патмосова даже не приподнялся, а прямо спросил:

- Ну, когда я буду выпущен?

- Если вы не наврали, то, вероятно, сегодня вечером. А теперь займемся делом. Оказывается, с вас причитается шестьдесят тысяч рублей. Потрудитесь вернуть их.

- Девятнадцать тысяч, как мы условились, - и Чемизов быстро сел на диване.

- Не согласен! Шестьдесят тысяч, и ни гроша меньше. У вас на текущем счету девяносто пять тысяч; из них тридцать тысяч Коровиной и тридцать Дьяковой, остальные вы где-нибудь наворовали, часть же, вероятно, получили за заложенные вещи.

- Это вас не касается.

- Меня касаются только шестьдесят тысяч. Вы должны отдать их. Не хотите - ваше дело. Местопребывание Коровиной известно, тайны у вас нет никакой, и в случае вашего несогласия я сейчас же позову полицию, вас препроводят в участок, а оттуда обычным порядком - в Петербург.

- Это будет подлостью.

- Подлостью? - Патмосов покачал головою. - Ну, такие люди, как вы, никогда не должны произносить это слово... ни слово "честность", ни слово "подлость". Итак, шестьдесят тысяч - вот мое решение. А сейчас отберемте с вами квитанции и вещи. - Патмосов стал читать список вещей Дьяковой, отбирая квитанции, и, захватив три футляра, заметил: - Странное дело! Сколько у вас еще вещей незаложенных. Откуда они?

- Это - мое дело.

- Верно, верно! Ну, так я беру эти три вещи, эти квитанции, дарственную, а затем попрошу вас написать чек на шестьдесят тысяч рублей. Именной чек напишите: "Борису Романовичу Патмосову".

- Повторяю вам, это насилие и подлость - пользоваться моим положением, - злобно сказал Чемизов, однако, обмакнув перо, подписал чек. Лицо его потемнело. - Вы сами толкаете меня на преступление!

- Ну, я уже говорил вам, что через месяц начну ловить вас, так что преступления для вас небезопасны.

- Еще посмотрим, кто кого? - глухо проговорил Чемизов, отрывая чек и кидая его Патмосову.

- Превосходно! Я съезжу и возьму деньги. Алехин, береги его! - и Борис Романович вышел, причем за ним тотчас же щелкнул замок.

Он получил деньги в Купеческом банке и вернулся в "Большую Московскую" гостиницу. В ожидании он улегся на диван, и скоро комнату огласил раскатистый храп.

Уже спустились сумерки и было темно" когда в дверь постучали: "Телеграмма!" Патмосов быстро встал, зажег свет, взял телеграмму, развернул ее и радостно улыбнулся. Он тотчас спустился к Дьяковой и постучался в ее номер.

- Войдите, - послышался голос Прохорова.

- Сказал правду! - Борис Романович размахивал телеграммой. - Вот! Пафнутьев пишет: "Приехали нашли совсем больная". Значит, негодяй ограбил эту несчастную, одурманил ее и бросил.

- И вы едете?

- Да, дело мое тут кончено. Вечером еду. А теперь вот, - обратился Патмосов к Дьяковой, - я привез вам ваши тридцать тысяч рублей.

- Как? - воскликнула Дьякова, вспыхнув.

- Этот негодяй упрямился, ну, да со мной шутки плохи. Извольте получить! - Патмосов опустил руку в глубокий боковой карман. - Вот это - ваши квитанции. Хотите - выкупите, хотите - бросьте. А денежки и вещи сейчас передам. - Он поднялся к себе в номер и скоро вернулся с саквояжем. - Все кредитными билетами. Извольте считать: шесть пачек по пяти тысяч рублей. А это - вещи. Только три...

- Ой, сколько денег! Что нам с ними делать? - воскликнула Дьякова.

- Завтра поедем, и ты положишь их снова на текущий счет, - сказал Прохоров.

Елена Семеновна отодвинула деньги и со смущенной улыбкою обратилась к Патмосову:

- Уважаемый Борис Романович. Мне неловко говорить, но, по-моему, всякий труд должен быть оплачен.

- Совершенно верно, - подхватил Прохоров. - И ничего тут нет неловкого. Борис Романович, сколько прикажете вам заплатить?

- Сколько дадите, столько и ладно, - просто ответил он.

- Я предложу вам десять процентов. Три тысячи.

Дьякова взяла пачку билетов, отделила шесть и передала их Патмосову.

- Глубоко благодарен, - сказал тот, пожимая ее руку, а потом пожал руку Прохорова. - Ну, теперь я еду отпустить этого мерзавца, а затем сейчас же на поезд. Всего вам хорошего, как говорится, мир и любовь!

Прохоров горячо поцеловал его.

- Мы вас приглашаем заранее на свадьбу.

- Буду рад, - засмеялся Патмосов. Вернувшись в "Китай-город", он сказал Чемизову:

- Можете ехать на все четыре стороны. Алехин и Дубовский, вы свободны!

С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.

- Ну, кончили это поганое дело, - сказал Патмосов своим помощникам. - Спасибо вам, господа. - Он вынул сто рублей. - Вот ваша плата. Не поминайте лихом!

В тот же вечер Борис Романович сел в поезд, направлявшийся в Минск.

XXV

ВЕЩИ ПО ДВАДЦАТИ КОПЕЕК

Станислав Казимирович Личинский в большом полутемном магазине выписывал за конторкой счета, когда дверь отворилась и в магазин вошел улыбающийся Патмосов.

- Можно ли мне видеть Станислава Казимировича Личинского? - спросил он, снимая шляпу.

- А то я! - отозвался Личинский, отложил перо и вышел из-за конторки.

Это был огромный мужчина с красным лицом и черными длинными усами. Его голубые вытаращенные глаза смотрели уверенно и губы улыбались, открывая беззубый рот.

- А то я! - повторил он. - Что пану потшеба?

- А я - Иван Кузьмич Овсюхин, купец из Петербурга, - ответил Патмосов. - Мне про вас сказывал Франц Феликсович Поплавский.

- Франек! Будем знакомы! Франек - мой друг, настоящий друг. Что пан потшебуе?

- А хочу в Петербурге открыть магазинчик. Так он меня и направил к вам по части товара.

- О-о! Это я могу. Отлично помогу вам. Пшепрашам пана, я зараз освобожусь. Казя, коли кто придет, так скажи, что я у Янковского. Отправки сделайте, упакуйте как следует - и наложенным платежом. Ну, я пошел. Дай мне шляпу, пальто, палку! Ну, живо!

Рослый детина выскочил из другой комнаты, торопливо принес хозяину вещи и помог ему одеться.

- Пойдем, пан. Здесь есть добрый ресторан Янковского. Мы там за чаркой и поговорим, а то насухую не люблю разговаривать, - Личинский засмеялся, и они. вышли вместе на Немецкую улицу. - Здесь, в Вильне, - сказал Личинский, - у меня у одного такой магазин. Больше ни у кого нет! Я торгую не только на губернию, а на всю Россию. Вот! Я пана всему научу и отпущу ему наилучший товар.

Они вошли в небольшой чистый ресторан. Рыжий поляк, стоявший за стойкой, дружески закивал Личинскому.

Тот подал ему руку и сказал:

- Будем угощать пана из Петербурга. Дай нам старой вудки и настоящих колдунов. Ну, пан, присаживайтесь, будем разговаривать.

Патмосов сел к столу, Личинский опустился против него, и Борис Романович стал рассказывать ему о том, что хочет открыть в Петербурге магазин с продажею вещей по двадцати копеек каждая, а для такого магазина надо сделать набор всякого товара.

- Хороший магазин, - оценил Личинский. - Универсальный! Ха-ха-ха! И запонки, и игрушки, и китайская ваза, и все по двадцати копеек! Покупай, денег не жалко. - Он громко рассмеялся. - Я сам торгую больше по объявлению. У меня все есть, а как подходит Рождество, так я на всю Россию торгую: убранство для елок от трех рублей до семидесяти пяти! Кто бы подумал, из Сибири выписывают. Да! Разные часы, разные такие шахер-махерства, пустяки - все выписывают. Сочинил я раз очки, в которые видно то, что за сто верст, - и те покупали! Народ дурак. Магазин с каждой вещью по двадцати копеек - очень хороший магазин. Я пану покажу весь товар. Теперь уже темно у меня в магазине. Завтра придете, я вам все покажу...

Патмосов с трудом перебил его:

- Брахман вам кланяется, с женой своей.

- О то Брахман! Хорошо тоже торгует! Часовой магазин открыл, а раньше только починкой занимался. Это как швейцарские часы в Берлине по два целковых появились, а он их по четыре; на том и нажился. Мы с ним большие друзья. Хороший человек!

- Он мне про вас много рассказывал; сообщил, между прочим, о том, как вам тут посылочку прислали. Ха-ха-ха!

- О, черт бы побрал их! - Личинский ударил кулаком по столу. - Жить буду, никогда не забуду. Такая пакость случилась, что вы себе и представить не можете!

- А что за штука? - спросил Патмосов. - Правда, женская голова и мясо?

- Ну да! Вот пан Янковский знает, - и он указал на буфетчика; тот лукаво улыбнулся. - Приносит ко мне повестку с вокзала сторож и говорит: "Пожалуйте, вам посылка". Прихожу я на вокзал, а там картонка такая - я такие картонки из Лодзи получаю, - а подле картонки и начальник станции, и жандармский офицер, и унтер-офицер, и господин в штатском. И все кричат мне: "Пожалуйте! Что это вам за посылка?" Я смотрю и читаю: "Вильно. Станиславу Личинскому, Немецкая ул., 68". Говорю: "Мне, надо быть, из Лодзи товар". - "Будьте добры, вскройте". Подхожу я к картонке и слышу - дух из нее странный. Как раскрыл ее... Пан Йезус Христус! Что это? Голова изрезанная и какое-то мясо нарубленное. Я думал - упаду! А они говорят: "Позвольте узнать, от кого?" Да я почем знаю? Уж меня после таскали-таскали! А посылку в Петербург отправили.

- А вы не знаете, от кого посылка?

- Да убей меня гром! Как я могу знать, какой мерзавец мне это послал? Я после говорю Плинтусу: "Ты это сделал, такой-сякой" - а он божится: "Стану я это делать". Жена его даже побледнела от страха и вся так и затряслась. А мне горе одно.

- А кто этот Плинтус? Может быть, шутник?

- Какой шутник! - Личинский махнул рукой. - Плинтус, Генрих Брониславович. У него в Лодзи универсальный магазин, а из этого магазина я беру весь товар. Смотрю, коробка как будто от него, ну, и подумал сначала: "Товар от Плинтуса". А разве станет он такую мерзость посылать? Тьфу! Даже вудку испортил. Пей, пан, за твое здоровье!

Патмосов выпил крепкой старой водки, и затем они стали закусывать горячими колдунами.

- Я пану весь товар предоставлю и магазин научу, как открыть, - продолжал говорить добродушный Личинский, после того как они выпили целый графин старой водки.

Борис Романович распрощался с ним и пошел к себе в гостиницу, а Личинский поплелся в свой магазин.

Придя в свой номер, Патмосов зажег свет, присел к столу, вынул записную тетрадь и стал делать в ней отметки. По его лицу пробежала улыбка. Он был доволен. На следующее утро Борис Романович еще спал, когда к нему постучались и за дверью послышался голос Личинского:

- Пан спит еще? Вставай!

Патмосов открыл дверь.

- Вот те и купец! - смеясь, сказал Личинский, вваливаясь в комнату. - Десять часов, а он спит. Этак, пан, проторгуешься скоро. А я образцы товара принес; после пойдем ко мне смотреть.

- Ну, пока что надо чаю напиться и закусить.

- О то добре! - воскликнул Личинский, видимо готовый во всякое время и попить, и поесть.

Патмосов позвонил коридорным и заказал обильный завтрак. Появились на столе старая водка, венгерское и коньяк.

Личинский пил, ел и без умолку говорил о своих делах.

- Генрих Брониславович, - сказал он и прищурился, - вот ловкий малец! Он в Лодзи имеет самый универсальный магазин! У него и манто, и шубы, и отрезки сукна для костюма, и мерлушковая шапка, и музыка, и граммофон, а теперь кинематографами торгует домашними. Он всем торгует. Как вы читаете объявление: "Лодзь, универсальный магазин", то это - Плинтус. Я от него весь товар имею, а потом уже продаю. Без Плинтуса было бы плохо. Славный парень!

- Один?

- Кабы один! У него жена Стефания, бой-баба, ух какая! Совсем они были бы друг другу пара, если бы она не была ревнива, как черт. Вот из-за того у них всегда перепалка. Я пану так расскажу: была у них кассиршей Берта Шварцман, красивая такая девица, кровь с молоком, глаза черные, высокая, стройная. Ну, Генрих за ней и приударил. Стефания так и рвала, так и рвала. Жить не давала Берточке. Я говорю: "Берта Эдуардовна, идите ко мне на службу", - а она плачет. "Нет, - говорит, - не могу его оставить". А Генрих ходит мрачный такой. Я говорю: "Что ты такой?" - "Заела меня жена моя". А он Берту-то любил. Так все ж Стефания ее сплавила, вот какая! Уехала это с нею товар продавать, а вернулась без нее. Генрих потом сам не свой был, метался: куда делась Берта? А она с паспортом так и пропала. Стефания очень смеялась: "Ищи ее, - говорит, - она на нас плюнула, на другое место пошла". Генрих Брониславович три месяца ходил, руки опустив; после оправился. Теперь уж на стороне завел; оно и весело. Ну, однако, пан, пойдем товар смотреть.

Патмосов встал.

- Смотреть - так смотреть, - сказал он. - Пойдем!

Он пошел вместе с Личинским в его магазин и долго осматривал его товар, спорил, оценивал, торговал и наконец отобрал кучу.

- Вы мне, пан Личинский, после пришлете счет и марки приклеете; мы с вами дело и сделаем. А сегодня проведем время вместе, - сказал он, хлопая Личинского по плечу.

- О то люблю! Мы с вами пообедаем, после обеда в театр, из театра в клуб поедем, а в клубе пульку преферанса сыграем и поужинаем. Я тут только немного распоряжусь и сейчас с вами.

Личинский стал распоряжаться в своем магазине.

Патмосов, делая вид, что интересуется его торговлей, между тем наблюдал за всеми.

Кончив дела, Личинский сосчитал и уложил деньги в толстый бумажник, застегнул пиджак, оделся и взял Патмосова под руку.

- Я, пан, сначала босиком бегал, газеты продавал, а потом понемногу-понемногу расторговался и вот теперь целый магазин имею и живу слава Богу. Только жениться не хочу. А ну ее ко псам, женку эту! Попадется такая же, как Стефания, так она тебе жизнь заест, как ржа - железо. А тут я - вольный казак.

Они вошли в ресторан, и Станислав Казимирович стал распоряжаться.

На другой день Личинский до вечера прождал своего покупателя, а потом пошел в гостиницу и с удивлением узнал, что купец Овсюхин уехал.

- О то лайдак! - выругался Личинский. - И на кой бес он меня морочил!...

А Патмосов уже ехал в Лодзь.

XXVI

ЧЕТА ПЛИНТУС

Генрих Брониславович Плинтус был красивый мужчина, лет сорока. Его бритое лицо с большими глазами выражало самодовольство. Золотое пенсне сидело на большом, горбатом носу, сочные губы всегда улыбались, открывая белые крепкие зубы. Он был всегда весел, оживлен, разговорчив, и женщины невольно тянулись к нему. Его жена, Стефания Фадеевна, несмотря на то что была замужем уже пятнадцать лет, была влюблена в своего мужа.

Худощавая, как палка, с острыми плечами, таким же носом и тонкими губами, она следила за ним повсюду ревнивым взглядом, и бедный Генрих Брониславович тотчас же смущенно смолкал, едва она вставляла какое-нибудь язвительное замечание. Он панически боялся жены, и в сущности на свете было два Генриха Брониславовича: один - дома, подле Стефании со своими детьми, другой - на свободе, в обществе своих приятелей. Плинтус имел в Лодзи большой универсальный магазин, представлявший скорее складочное место, нежели магазин. Главная торговля у него велась оптом с другими магазинами и по объявлениям, которые он печатал во всех газетах. Покупал он по случаю сукно, и тотчас появлялось объявление, что за баснословно дешевую цену можно иметь отрезок великолепного трико для пиджачного костюма. Доводилось ему в таможне купить партию конфискованных или невостребованных часов - и объявление гласило о часах, которые лучше золотых, а ценою всего два рубля штука. Со всех концов России к нему поступали заказы, и он не успевал распродать партию товара, как требовались уже новые закупки. Плинтус был ловкий и оборотистый торговец, и дело у него всегда кипело. С самого раннего утра он уже находился в магазине. Его жена Стефания сидела за конторкой, вела счета, выписывала накладные и ходила сама на почту за получением наложенного платежа. Плинтус приобретал товар и торговался с покупателями, а трое шустрых мальчишек метались по магазину, исполняя его приказания; за кассой сидела девушка, и все эти люди составляли энергичную торговую семью и оплетали паутиной доверчивого обывателя.

Было уже два часа дня, когда к ним в магазин вошел Патмосов.

- Могу я видеть Генриха Брониславовича Плинтуса?

- Я к вашим услугам, - Плинтус приподнялся со стула у конторки. - Чем могу служить?

- Мне нужно бы повидать Берту Эдуардовну Шварцман, - сказал Патмосов. - Она у вас служит, кажется, в качестве кассирши?

Словно бомба разорвалась в магазине. Генрих Брониславович отшатнулся и поднял руки, Стефания Казимировна вышла из-за конторки.

- Не могу ничем помочь вам, - ответил Плинтус. - Она была у меня и служила очень исправно, но уже месяца три, как она уехала.

- Вам для чего знать про эту девицу? - резко спросила Стефания.

- Я ее родственник, и мне очень хотелось бы ее найти.

- Родственник? Ха-ха! Не поздравляю вас с такой родственницей! - засмеялась Стефания. - Мы о ней сейчас ничего не знаем; пока она служила у нас, вела себя легкомысленно и потом ушла от нас, не сказав даже "спасибо".

- Она ушла прямо отсюда? - спросил Борис Романович.

- Уехала с ней, - ответил Плинтус, указывая на жену.

- Я тут ни при чем, - отрезала Стефания. - Мне по делам надо было ехать, а она отправилась а, мной, чтобы помогать в торговле, и по дороге оставила меня.

- А в каком городе, мадам?

- В Петербурге оставила. Мы теперь о ней ничего не знаем, и очень жалко, что вы к нам обратились. Мы - не справочная контора, - и Стефания, поджав губы, ушла за конторку и погрузилась в свое писание.

Плинтус смущенно поправил на носу пенсне, закурил папиросу и вполголоса сказал:

- Пропала... Я... мы ею очень дорожили. Прекрасная была служащая и ушла, оставила...

В его голосе почувствовалась грусть.

- Мы ее нисколько не жалеем, - отозвалась Стефания из-за конторки.

- Так вы о ней никаких сведений больше дать не можете? - спросил Патмосов.

- Затрудняюсь. Служила - пропала... месяца три назад. Вот все, что могу сказать. Да, в начале... в конце ноября они уехали, а после жена вернулась уже без Берты. Верно, Стефа?

- Я чисел не помню, и меня это совершенно не интересовало. Лучше всего ее искать в Петербурге. Вероятно, она в каком-нибудь кафешантане поет.

Стефания обмакнула перо в чернила и стала с такой яростью писать, что перо заскрипело, брызнуло и сделало огромную кляксу. Стефания с яростью придавила ее пресс-папье, как будто давила под ним отсутствующую Берту Шварцман.

- Не буду вас больше беспокоить, - Патмосов приподнял шляпу, но приостановился. - Если потребуются от вас какие-нибудь сведения, вы не откажетесь дать их?

- О, с полным удовольствием! - воскликнул Плинтус.

Уже у себя в гостинице, в общем зале ресторана во время обеда, сыщик подозвал управляющего:

- Я - приезжий, мне скучно. Может быть, вы присядете к столу?

- Пожалуйста! - воскликнул тот.

- Бутылочку лафита?

- Можно.

Патмосов заказал вино и, чокаясь с управляющим, заметил:

- Хороший, большой у вас город.

- О да! - ответил тот. - Необыкновенно богатый. Скоро будет вторая Варшава.

- Есть и почтенные люди... вот, например, этот Плинтус, - сказал Патмосов.

- Плинтус? Да! - согласился управляющий и при этом ухмыльнулся. - Веселый мужчина, жить умеет. Совсем был бы хоть куда, если бы не жена...

- Жена? А чем ему мешает жена?

- Я вам скажу, - управляющий наклонился поближе к собеседнику, - она всем была бы хороша: деловая, хозяйственная и торгует отлично, но... ревнива! Господи Боже мой! Так ревнива, что вы себе и представить не можете. Иногда Генрих Брониславович сидит здесь у нас и разговаривает со мной и еще с каким-нибудь приятелем, и вдруг приходит его жена. Если он сидит только с нами, тогда ничего, но если, спаси Бог, с нами сидит еще какая-нибудь дама, ну, скажем, моя жена или сестра моего приятеля, ну, скажем, просто кто-нибудь, - что тогда делается с госпожой Плинтус! Она загорается как бенгальский огонь, из ее глаз, можно сказать, искры сыплются. Бросается к Генриху Брониславовичу, трясет его за рукав и кричит на весь зал: "Иди домой, бесстыдник! У тебя дети, а ты здесь сидишь чуть не до поздней ночи". И он делается маленьким, опускает свою голову и идет домой. Он боится жены, как огня.

- Говорят, любит ухаживать... за своими кассиршами, ха-ха-ха!

Управляющий тоже засмеялся.

- Отчего человеку не доставить себе удовольствия? Вот у него была кассирша Шварцман. Ах, какая красивая женщина, если бы вы ее видели! А что вышло? Ее госпожа Плинтус поедом ела, и она наконец убежала. Уехала вместе с госпожой Плинтус, а потом Плинтус одна вернулась. Шварцман по дороге взяла вещи - и была такова.

- Что же, тосковал сам Плинтус?

- Тосковал! Два месяца места не находил, посылал справки, искал кассиршу. Нет, пропала! Да оно и понятно: девушка хорошая, замуж выйти за него не могла, влюбиться, может, и влюбилась, а тут эта госпожа Плинтус ее каждый день мучает, до слез доводит. Какая тут жизнь? И убежала, - управляющий покачал головой. - Нет, не дай Бог иметь такую жену! Я вам скажу, что Генрих Брониславович был бы в сто раз лучше и в десять раз богаче, если бы не его жена. Я даже не знаю, как он смеяться может. Другой бы только плакал, а этот - нет: и веселый, и балагур, и всегда у него такая замашка, что, как женщину увидит, сейчас за ней приударяет.

Патмосов, довольный, предложил вторую бутылку.

Разговор завязался, и скоро Борис Романович узнал всю подноготную каждого торгового дома в Лодзи. Только к вечеру он поднялся в свой номер. Лицо его улыбалось, он с удовольствием потирал себе руки. Открыв записную книжку, сделал в ней отметки и улегся спать, имея намерения на следующий день ехать в Петербург.

XXVII

ЖЕРТВА ГИПНОЗА

Весь загорелся Семечкин, когда узнал, что Патмосов уехал в Москву по вызову Прохорова.

- Значит, его поймали? - спросил он у Кати.

- Папа говорил, что теперь этот Чемизов не ускользнет.

- В кандалы его, мерзавца! Борис Романович своего не упустит.

- Да. Папа еще ни одного преступника не выпустил.

- Значит, барышня, я уж к вам буду заглядывать: как и что? Не оставьте!...

- Сделайте одолжение.

- А я вам конфеток...

Семечкин не находил себе места. Каждый день Катя получала коробку конфет, но зато по нескольку раз в день должна была подходить к телефону по вызову Семечкина и, наконец, поручила горничной Маше вместо себя каждый раз отвечать ему: "Ничего не известно".

- Господи, Боже Ты мой, душу мою вымотали, - жаловался Семечкин Авдахову.

- Ништо, Егор Егорович! Что ты за нетерпеливый человек? Если там Сергей Филиппович да Патмосов, о чем тут беспокоиться? Быть на аркане мазурику; не увернется.

- Так-то так, а хочется скорее узнать, как они его там ловят, где они там. Сел бы да поехал.

- И только дело испортишь, - уговаривал его Авдахов. - Пойдем лучше политуру наводить.

И они шли в трактир.

Семечкин утратил сон и аппетит. Он беспокойно бродил по улицам, или сидел у себя в номере мрачный, задумчивый, или ехал к Авдахову и с ним отправлялся на какой-нибудь кутеж с дебошем.

- Сил моих нет, - кричал он. - Подайте этого мерзавца! Я из него душу вытрясу! - а потом плакал пьяными слезами и говорил: - Настенька моя, Настенька! Что с тобой сделал этот разбойник? Жить не буду, коли не отмщу за тебя.

- Брось, - говорил Авдахов. - Все по-хорошему кончится, а я тебе здесь невесту найду.

- Отойди! - кричал Семечкин.

После сильного кутежа он спал тревожным, беспокойным сном. Нелепые сновидения беспокоили его. Он то и дело вскрикивал и просыпался.

В дверь раздался стук.

- Кто там? - спросил Семечкин хриплым голосом.

- Отоприте, Егор Егорович, это я...

- Пафнутьев? - воскликнул Семечкин, узнав голос, и в один миг соскочил с постели.

Семен Сергеевич вошел и сразу очутился в объятиях Семечкина.

- Злодеи, разбойники, что же вы томили меня! - воскликнул последний. - Рассказывайте, рассказывайте, Семен Сергеевич! Что, нашли? Арестовали?.. Задушили?

Пафнутьев закрыл дверь, разделся.

- Все сделали, Егор Егорович. А теперь одевайтесь скорее; я вам буду все по порядку рассказывать. Нам с вами ехать надо.

- Куда? Я хоть сейчас, живо! Чаю хотите?

- Вы одевайтесь, а я позвоню.

Пафнутьев нажал кнопку звонка и приказал коридорному подать чай. Семечкин торопливо одевался и из-за занавески продолжал сыпать вопросами.

- Погодите, я вам такое расскажу, что вы до потолка прыгнете, - засмеялся Пафнутьев. - Собирайтесь, собирайтесь! У нас с вами времени имеется только до одиннадцати часов, а тогда шапку в охапку, пальто на плечи, и айда!

- Куда?

- А вот я вам и расскажу. Садитесь!

Коридорный внес булки и чай.

- Ну, присаживайтесь! Будем пить чай, - предложил Пафнутьев.

- Ни к чему не притронусь, пока всего не расскажете. Ну, говорите!

Пафнутьев начал рассказ.

- Ах он негодяй! Ах разбойник! И ее загубить хотел! - восклицал Семечкин, а Семен Сергеевич продолжал.

Он сообщил, как они задержали Чемизова.

- Теперь, значит, его под конвоем и сюда? В кандалы, мерзавца!

- А мы его отпустить хотим.

- Как? - Семечкин так и подскочил. - Отпустить? Его?.. Да никогда! Я сам сейчас побегу и заявлю в полицию. Чтобы такую гадину, да на волю?..

- А вы послушайте, какую он штуку сказал.

- Ну?

- Сказал он, что если мы с вами поедем в Лугу - адрес дал, - то найдем там одну барыню... Понимаете? И эта барыня будет... госпожой Коровиной, Настасьей Петровной.

- Что?!

Семечкин упал в кресло, раскрыл рот и вытаращил глаза.

- Вот что, друг мой! - сказал Пафнутьев. - Этот мерзавец не убил Настасью Петровну, а только выманивал у нее деньги и дурманил. Он ее гипнотизировал. Заставил отдать ему все деньги, а потом бросил.

- Жива? - шепотом произнес Семечкин.

- Жива! - ответил Пафнутьев. - Мы с вами сейчас найдем ее.

- Ее, Настеньку?.. - Семечкин встал, всплеснул руками и снова упал в кресло. По его лицу текли еле зы, губы судорожно дергались. Пафнутьев смущенно отвернулся, а Семечкин прерывающимся голосом повторял: - Жива... Господи, Боже мой!... Настенька моя, милая, увижу я тебя! Да что же она там-то, в Луге?

- Я еще сам как следует не знаю, - сказал Пафнутьев. - Приедем, увидим. Она там под чужим именем.

- Господи, Боже мой, да ежели это правда, так я, Семен Сергеевич, вас озолочу.

- Ну, мне вашего золота не надо; у меня и свое есть, - засмеялся Пафнутьев.

- Ну, я... я... часовню выстрою, ей-Богу. Вот вернусь в Саратов и часовенку... в честь преподобной Анастасии... Господи! Да ведь это - такое счастье, такая радость!... Жива!... Боже Ты мой, Боже! Так едем! Чего же мы сидим-то?.. Едем, Бога ради, Семен Сергеевич!

- Что же делать, ежели поезд в половине двенадцатого отходит.

- Да мы автомобиль возьмем; мы на автомобиле.

- Оставьте. Какой же автомобиль за поездом угонится? Где же нам полтораста верст на автомобиле катить? Сумасшедший вы. Вот погодите. Поезд курьерский, в два с половиной часа и домчимся.

- Боже Ты мой, Боже Ты мой!... Не могу сидеть дома. Поедем!...

Семечкин метался. Он садился, вставал, бегал по комнате, ерошил волосы, начинал одеваться, и Пафнутьеву стоило много труда удержать его.

- Ну, поедем! - поднялся он наконец. Семечкин бросился к вешалке, оделся в одну минуту и стал торопить Пафнутьева.

Они вышли. Семечкин прыгнул в пролетку, торопя Пафнутьева, и крикнул извозчику:

- На Варшавский вокзал! Гони в хвост и в гриву!

Они быстро мчались к Варшавскому вокзалу. Семечкин то и дело погонял извозчика, но Пафнутьев с улыбкой удерживал его:

- Да бросьте, все равно мы поспеем.

- Ах!... Если бы вы понимать могли, - говорил Егор Егорович. - Ведь что вы мне сказали! Ведь вы мне, можно сказать, свет открыли: Настенька-то жива! Я-то по ней за упокой панихиды служил, а она жива. Надо телеграмму в Саратов послать, чтобы не служили панихид, а то ведь каждый день, каждый день. Ой, Господи, и жива, и не убита!... И сейчас ее голос услышу... Несчастная моя Настенька, сколько пережила, сколько перестрадала! Господи... Ну, стой, стой! - Семечкин выскочил из пролетки, кинул десять рублей извозчику и бросился в подъезд вокзала.

Пафнутьев едва поспевал за ним.

Они взяли билеты и заняли место в вагоне.

Семечкин горел как на угольях. Наконец зазвенел звонок, разнеслась трель кондукторского свистка, поезд громыхнул цепями и плавно покатил по рельсам. Егор Егорович перекрестился.

- Много ли езды-то?

- Два с половиной часа. Приедем, не бойтесь.

Казалось, не было конца пути. Семечкин бледнел, краснел, пробовал сидеть спокойно, вскакивал, говорил без перерыва, размахивал руками, взглядывал в окошко и часто-часто смотрел на часы, говоря: "Скоро ли?"

- Приедем.

Пафнутьева наконец утомило волнение Семечкина; он прислонился к спинке дивана и задремал. Вид спокойно дремлющего человека успокоил Семечкина. Он присмирел и весь погрузился в мечту о свидании с Коровиной.

Наконец поезд прибыл в Лугу. Егор Егорович выскочил из вагона и чуть не побежал. Пафнутьев нанял извозчика, приказал ему:

- На Покровское шоссе, дом Беляковой!

Низенькая лошаденка медленно потащила пролетку по непролазной грязи, Семечкин вдруг присмирел, весь побледнел, осунулся, и на лице его отразилась мучительная тревога. Пафнутьеву стало жаль его.

- Бодритесь, - сказал он ему, пожимая его руку. Егор Егорович только качнул головой.

Они ехали мимо церкви, свернули направо, переехали через мост, проехали несколько домов и остановились подле маленького покосившегося домика.

- Здесь, - сказал извозчик.

Семечкин уже не бежал вперед, а робко шел позади Пафнутьева. На большом дворе залаяла собака, срываясь с цепи, на покосившееся крылечко вышла женщина в платке.

- Вам кого? - спросила она.

- Белякову.

- Я и буду.

- У вас живет Александра Кирилловна Подберезина?

- Здесь, - ответила Белякова и недоверчиво посмотрела на них. - А вы кто будете?

- Знакомые, - сказал Пафнутьев и смело двинулся вперед.

Белякова невольно посторонилась и пояснила:

- Через кухню прямо и в дверь направо; там и она. А вы деньги за нее заплатите?

- Заплатим, заплатим! - ответил Пафнутьев. - Веди нас, матушка!

- Да вот! - Белякова выступила вперед и стукнула в грязную дверь. - Александра Кирилловна, к тебе пришли.

За дверью царило молчание.

- Бессловесная она больше, - сказала Белякова. - Вы так войдите.

Пафнутьев толкнул дверь с низкой притолокой и, наклонившись, вошел в комнату. Семечкин робко следовал за ним.

Крошечная комната с двумя оконцами, сквозь которые тускло пробивался свет, производила жалкое впечатление. Потрескавшиеся обои, закопченный потолок, два каких-то портрета на стене, засиженные мухами, премия к иллюстрированному журналу. У одной стены стояла узкая железная кровать, покрытая ватным ситцевым одеялом, у другой - комодик с осколком зеркала. Между кроватью и комодом - табуретка с чашкой и кувшином, а в простенке между окнами - небольшой стол с остатками еды.

У окна в порванном кожаном кресле сидела высокая, худая женщина и безучастным взглядом смотрела на вошедших. Пафнутьев увидал красивое испитое лицо, большие ввалившиеся серые глаза, бледные губы. Одета женщина была в ситцевое черное платье с белыми крапинками, голова ее была повязана платком.

Семечкин выступил вперед и остановился. Пафнутьев взглянул на него и прочел на его лице смешанное чувство удивления, жалости и радости.

Все это произошло в одно мгновение. Женщина обратила к ним бледное лицо и тихо спросила:

- Вам кого надобно?

- Александра Кирилловна Подберезина вы будете?

- Я - Подберезина, - ответила слабым голосом женщина.

В это время Семечкин бросил на стол шапку и надорванным голосом сказал:

- Настасья Петровна, вы ли это?

Женщина вздрогнула, испуганно взглянула на Семечкина, а потом торопливо сказала:

- Я - Подберезина, Александра Кирилловна, а Коровина - это другая.

- Мы вовсе и не говорим про Коровину, - поправился Пафнутьев. - Мы приехали к вам от господина Кругликова.

- Кругликова? - глаза несчастной женщины оживились, потом потускнели. - Я не знаю Кругликова, - сказала она, - никого не знаю.

- Как вы сюда попали? - спросил Пафнутьев.

- Не помыло. Я здесь давно; может быть, сто лет тут.

Семечкин горестно воскликнул:

- Настасья Петровна, неужели вы меня не узнаете? Егор Егорович Семечкин, ваш старый приятель. Вспомните, голубушка моя, вспомните!

- Какая я Настасья Петровна? Я - Александра Кирилловна. Что вам надо?

- Видите ли, вам необходимо ехать в Петербург. Так вот мы приехали за вами.

- А я не могу ехать, мне не приказано.

- Кто вам не приказал?

- Так, у меня есть такой приказ, чтобы не ехать отсюда никуда, ничего не знать, все забыть. Я ничего не помню.

- О, Боже мой! - Семечкин бессильно опустился на стул.

Пафнутьев не терял надежды.

- Все-таки вам надо ехать со мной, - твердо сказал он несчастной женщине. - Это уже не я, а он требует. И вы, пожалуйста, нас не задерживайте. Соберите вещи, и едем!

- Что же, - растерянно сказала она, - если он приказывает... А какие мои вещи? У меня нет ничего. Степановна! - крикнула она.

В комнату тотчас вошла Белякова, очевидно все время подслушивавшая за дверью.

- Чего тебе? - сердито спросила она.

- А вот они говорят - ехать мне, а какие у меня вещи?

- Никаких вещей, - ответила Белякова, - а коли говорят ехать, так уезжай. Только пусть они деньги за тебя заплатят. Мне с тобой возиться тоже не радостно. Нужно ехать - и поезжай. Вот платок есть - в платок завернись, а больше никаких.

- Господи, Господи! - повторял Семечкин, склонив голову и чуть не захлебываясь слезами.

- Я сейчас достану пальто, - сказал Пафнутьев. - А сколько вам надо денег?

- Денег сколько? Да вот считай! Привез он ее и говорит, чтобы я держала ее, и кормила, и поила, и всякое. И сговорились мы по двадцати пяти рублей в месяц. Пятьдесят рублей он дал, а потом и пропал.

- А сколько времени?

- Вот теперь - апрель, а был он в декабре. Значит, январь, февраль оплачены, а за март и апрель не дадено. Пятьдесят рублей.

- Хорошо, я заплачу тебе пятьдесят рублей, а ты снаряди ее. Может быть, купишь ей пальто? Здесь есть где купить?

- А как же! - Белякова сразу изменила тон и стала внимательной и услужливой. - Тут у нас Гостиный двор и всякие вещи первый сорт можно купить.

- Ну, вот и купи пальто первого сорта. А мы здесь посидим, подождем.

- Я мигом! Приказчик придет и принесет, а вы выберете.

- Отлично!

Белякова поправила на голове платок и быстро вышла из комнаты, а Пафнутьев сел рядом с Семечкиным, обменявшись с ним безнадежным взглядом. Коровина сидела с безучастным лицом и не смотрела на них, устремив взор в противоположную стену.

- Разбойник, - проговорил дрогнувшим голосом Семечкин. - Это хуже, чем убить ее.

- Ничего, не унывайте, - сказал Пафнутьев. - Мы ее вылечим, как только приедем в Петербург.

Луч надежды скользнул по лицу Семечкина.

- Нешто можно?

- И очень легко.

- Господи, чего бы я не дал!

- А это - она? Коровина?

- Да как же! - воскликнул Семечкин. - Настасья Петровна, да неужто вы меня не узнаете?

Коровина обернула к нему безучастное лицо.

- Это вы меня Настасьей Петровной зовете, а я - Александра Кирилловна.

- Бога побойтесь! - завопил Семечкин. - Да когда же вы были Александрой Кирилловной? Вы - Настасья Петровна Коровина, купеческая вдова из Саратова; встретили мерзавца Кругликова, чтоб ему провалиться...

Семечкин приходил в ярость, Пафнутьев удержал его за руку.

Белякова скоро вернулась в сопровождении молодца из лавки, который нес на плече охапку драповых пальто с бархатной отделкой. Пафнутьев выбрал из них потеплее, сторговался, Семечкин заплатил. Вслед за тем они расплатились с хозяйкой дома, позвали извозчика и увезли Коровину. Пафнутьев с вокзала отправил телеграмму Патмосову. Всю дорогу до Петербурга Настасья Петровна безучастно сидела в углу дивана. Семечкин казался убитым. Пафнутьев сказал ему:

- Мы пока поместим ее в комнате, у вас в номерах, а завтра позовем профессора, все расскажем, и он нас научит. В Петербурге есть один, специально занимающийся гипнотизмом.

Семечкин тяжело вздохнул.

- Никаких денег не пожалею. Ах, мерзавец, мерзавец! Что он с ней сделал, душу вынул!

- Вернем, вернем, прежняя Настасья Петровна будет! - утешал его Пафнутьев и пожимал ему руку.

Действительно, на другой день в номера, где жил Семечкин, приехал профессор. Он подробно расспросил Пафнутьева, осмотрел Коровину и сказал:

- Необходимо поместить ее в клинику. Будьте покойны, мы ее вылечим.

- То есть ничего не пожалею, - воскликнул Семечкин. - Спасите ее!

Он вытер платком слезы.

- Не беспокойтесь, поправим! И будет она снова здоровой и бодрой. Я осмотрел ее, она совершенно здорова. Сегодня же поместите ее в клинику; я распоряжусь.

Снова унылые дни потянулись для купца Семечкина. Каждый день заезжал он в клинику, беседовал с профессором, а потом входил в комнату Коровиной. А она так же отстраненно сидела в глубоком, спокойном кресле, как в той убогой комнатенке в Луге.

- Настасья Петровна, да неужто вы не узнаете меня, Егора Егоровича? - восклицал Семечкин, и в ответ она неизменно говорила:

- Я - Александра Кирилловна и не знаю, почему вы меня зовете Настасьей Петровной?

Семечкин уходил. Даже Авдахов не мог успокоить его.

- Не бойтесь, выздоровеет она. Сразу это сделать нельзя, - уверял его Пафнутьев.

Профессор каждый день усыплял Коровину и повторял свои внушения, пытаясь вернуть ее к воспоминаниям о прежней жизни. И наконец долгожданный час настал: Семечкин приехал в клинику, вошел в комнату Коровиной и увидал на ее лице краску, а в глазах - осмысленный взор. Он подошел к ней и дрогнувшим голосом сказал:

- Здравствуйте, Настасья Петровна! Она кивнула ему.

Он просиял.

- Узнаете вы меня? Я - Егор Егорович Семечкин; в Саратове мы с вами были...

- Нет, как будто бы не знаю... А может быть... смутно что-то... Я не знаю даже, кто - я. Странно как-то!

Семечкин вышел от нее и прошел в кабинет профессора.

- Все идет по-хорошему, - ободряюще сказал тот. - Еще немного, и Настасья Петровна выздоровеет.

XXVIII

РАДОСТНЫЕ ВЕСТИ

Патмосов возвращался домой.

Было раннее утро. Катя хлопотала по хозяйству и поджидала Пафнутьева, который неизменно являлся с утра и проводил с ней весь день, весь в радостном ожидании, что их любовь наконец завершится свадьбой.

Катя давала распоряжения Маше и вдруг услыхала стук входной двери; выбежав в прихожую, она увидала отца.

- Папа, здравствуй! - крикнула она. - Как тебе не стыдно, что ты не известил о своем приезде!

Патмосов нежно поцеловал ее и шутливо ответил:

- Хотел свою хозяюшку врасплох застать. Ну, чем отца покормишь?

- Покормить?.. Маша, что у нас есть? Ах да! Если хочешь, я тебе сейчас зажарю малороссийскую колбасу, а пока дам водки и закусить что-нибудь. Кофе у меня заварен.

- Отлично! - входя в комнаты и, по обычаю, потирая руки, сказал Патмосов. - Выпьем и закусим. Я изрядно проголодался.

Катя вприпрыжку побежала на кухню, а Патмосов надел домашние туфли, сбросил пиджак, заменил его обычной тужуркой, сел к своему бюро и занялся работой.

- Иди, папа! - крикнула Катя из столовой.

- Сейчас! Ну, скажи, что твой Сенечка делает?

- А он сейчас будет, - вспыхивая, ответила Катя. - Он говорит, что я могу соскучиться в одиночестве, и каждый день приходит. А какие он мне подарки из Москвы привез!

- Знаю, знаю. Так сейчас придет? А ты вот что, милая: подойди к телефону, позвони в сыскное и вызови ко мне Чухарева; пусть он сейчас заезжает.

Катя тотчас отправилась в кабинет, а Патмосов налил рюмку водки, посмотрел на свет, выпил, крякнул и стал есть ветчину.

Зазвенел звонок, и скоро в столовую вошел Пафнутьев.

- Борис Романович, ты и не известил о приезде! - воскликнул он, подходя к Патмосову, Тот встал и дружески поцеловался с гостем.

- Зачем извещать? Чай, не персона и не расслабленный. Вышел с вокзала, сел в трамвай, вот и дома. Ну, расскажи мне все новости. Семечкин рад?

Пафнутьев, махнув рукою, ответил:

- И рад, и не рад! Этот мерзавец совершенно искалечил Коровину, обратив ее в какую-то идиотку, и теперь ее лечат.

- Ну, и что же?

- Обещают вылечить. Вчера видал Семечкина, он сам не свой. Доктора говорят, что к ней вернется сознание.

- Ну, дай Бог, дай Бог! Было бы жалко, если бы наше дело не увенчалось полным успехом.

- Тут увенчалось, а дело осталось делом: кто - убитая и кто - убийца?

Патмосов тихо засмеялся.

- Нашел! Будь покоен! Так обделал все дело, что лучше и не надо.

- Нашел?

- Ну да! Чего удивляешься?

Катя внесла на шипящей сковородке поджаренные колбаски.

- Вот съедим да выпьем, потом кофе, а там придет Чухарев, и я все доподлинно расскажу, - заявил Патмосов.

- Удивительно! И это ты в одну неделю обделал?

- Чего же тут долго возиться, когда я все дороги знал? Дело вовсе не трудное; нужно только уметь смотреть и понимать. Ну, за твои будущие успехи! - поднимая рюмку и чокаясь с Пафнутьевым, сказал Патмосов.

В это время раздался звонок, и в комнату вкатился маленький рыжий Чухарев, по дороге поправляя воротничок и манжеты.

- Здравствуйте, дорогой Борис Романович! Приехали? С новостями поздравить можно?

- Здравствуй, здравствуй, Петр Кондратьевич! Ну, садись! Я тебе сюрприз приготовил, - смеясь, сказал Патмосов. - Катя, подавай кофе. Может, закусить чего хочешь?

- Нет, спасибо! Я позавтракал. В "Плевне" завтракали.

- Обычно, по-вашему. Ну, расскажи пока, что у вас там?

- Да что? Канитель одна! - Чухарев махнул рукою. - Градоначальник снова говорил нашему начальнику, а начальник - помощнику, помощник на меня набросился, а я что? Я вам верю, Борис Романович...

- И хорошо делаешь! Ну, теперь, братцы, слушайте. Ты, Катя, тоже можешь оставаться. Я здесь расскажу.

- Неужели нашли? - и Чухарев даже приподнялся на стуле.

- А то как же! Чего же ради я ездил? - усмехнулся Патмосов. - Про Коровину ты знаешь?

- Как же! Семен Сергеевич мне все рассказал.

- Ну, так это - одна история, а наше дело с тобой другое. - Патмосов помолчал, потом закурил папиросу и начал: - Как я обещал тебе, Петр Кондратьевич, что дело это твое будет, так оно твоим и будет; постарайся только за него побольше сорвать.

Чухарев просиял.

- Помилуйте, Борис Романович! Если я открою это дело, непременно отличие будет.

- Ну, так вот и старайся! - Патмосов пыхнул папиросой. - Когда я был у вас на осмотре, то прежде всего, если ты помнишь, я нашел два волоса - черные и длинные.

- Как же! - сказал Чухарев. - Я удивлялся, что мы просмотрели.

- Ну, вот! А ведь Коровина-то, по описанию, русая?

- Совсем светлые волосы с золотым отливом, - сказал Пафнутьев.

- С золотым отливом, а тут черные. Значит, могут быть два объяснения: первое - что убийцей была женщина с черными волосами, а второе - что убита была женщина с черными волосами. Следовательно: или убита не Коровина, или убийцей является не тот Кругликов, которого обвиняют в преступлении (теперь мы знаем, что это - Чемизов), а какая-то женщина с черными волосами. Словом, - засмеялся Патмосов, - ищи женщину! Хорошо!... Затем когда я осмотрел коробку, то увидел сразу, что она нездешней работы; тут таких коробок не делают. Здесь делают ящики на Охте, делают лубяные короба, а таких картонок, как та, где была голова, у нас нет. Их выделывают в Варшаве и в Лодзи. Я несколько раз выписывал оттуда разные вещи, и всегда в таких же самых коробках, как та. Это - второе. Я запомнил. А третье: если ты вспомнишь, то этот багаж был послан по адресу Станислава Личинского, в Вильну, на Немецкую улицу. Что надо делать? А надо ехать к этому Станиславу Личинскому и говорить с ним.

- Мы к нему запрос посылали и показания брали, - сказал Чухарев.

- Запрос, показания... Что же он мог сказать? "Черт их знает, откуда пришла посылка", - вот и все. Я решил, что надо его расспросить, и тогда, может быть, найдутся какие-нибудь следы. Ясное дело, что если посылают посылку к нему, то посылает ее непременно кто-нибудь знающий его. Фамилии и адреса так себе из головы не выдумаешь. Понял?

- Так-то оно так, хотя можно и прямо из головы. Вот я пошлю: Парголовская улица, семьдесят два, Кувыркову. Она и пойдет.

- Положим, это можно, - согласился Патмосов, - но для этого много ума надо. Обыкновенно попадается чья-нибудь знакомая фамилия с адресом, и туда гонят. Может быть, даже есть расчет правдоподобности, вероятности. Шут их знает, но обычно дело ведется так. Хорошо! Поехал я к Личинскому. Веселый парень, любит поесть, любит выпить... Ну, и я - не дурак. Один раз он меня угостил, другой раз - я его, сказал, что хочу магазин открывать. Он и разговорился. Торгует он всяким хламом: за девяносто четыре копейки сто двадцать вещей посылает. Ну, а хлам этот получает главным образом от Плинтуса. Зовут последнего Генрихом Брониславовичем, и живет он в Лодзи, причем торгует главным образом костюмами и разной галантереей. Он, значит, посылает все Личинскому, а Личинский уже публику обдувает. Спрашиваю последнего, у кого он еще товар покупает? Почти ни у кого: Плинтус - самый главный. "Что за Плинтус?" Слово за слово: веселый господин, хорошо бы с ним дела делать, только жена у него бедовая: влюблена в него, как кошка, ко всем ревнует и во всякое дело нос сует. Стал я дальше расспрашивать. Тут пан Личинский мне одну историю рассказал, другую историю, а потом говорит: "Какая она, то есть жена этого самого Плинтуса, такая-сякая. Была у них красивая кассирша, Берта Эдуардовна Шварцман, так она ее со света сжила". - "Как, - говорю, - сжила?" - "А так, увезла ее и рассчитала. Так, - говорит, - и пропала. А Плинтус после того два месяца нос повесив ходил". Ну вот, я это на ус себе намотал и прямо в Лодзь, а там к Плинтусу. Пришел в магазин и говорю: "Подайте мне Берту Эдуардовну Шварцман". Тут сейчас его жена - она рыжая - и спрашивает: "Зачем вам эту самую Берту?" - "Я, - говорю, - ее родственник, за ней приехал". Плинтус руками развел. "Как, - говорит, - уехала она с моей Стефанией, так и пропала". - "Как это, - говорю, - пропала? Вы, сударыня, с ней уехали?" - спрашиваю Плинтусиху. "С ней, - отвечает. - А по дороге она рассорилась со мной и прочь уехала". - "А где это? А когда это было? А почему? А где ее вещи?" Эта самая Стефания смутилась и к себе за конторку спряталась. Ну, я ушел к себе, а в гостинице управляющий - большой болтун. То, се, тары-бары, хороший табачок, я его посадил за стол и давай расспрашивать. Ну, тут узнал я всю подноготную Плинтусов. Генрих-то Брониславович - мужчина красивый, лет под сорок, ухаживать охотник, а жена его, можно сказать, - кошка драная: острый нос, глаза навыкате и ревнива. Управляющий рассказал мне столько сцен, что со смеха помрешь. А эта Берта Шварцман у них кассиршей была, высокая, статная, красивая брюнетка. Плинтус с ней и сошелся. Весь город об этом знал. Стефания металась и не знала, как от нее отделаться, а потом поехали они вместе товар и покупать, и продавать, сперва в Варшаву, потом в Петербург. Стефания уехала с Бертою, а вернулась одна. Вот тебе и вся история.

- Что же вы думаете? - спросил Чухарев.

- Да нечего тут и думать. Возьми отпуск, поезжай в Лодзь, найди этих Плинтусов, подойди к Стефании и скажи: "Я вас арестую за убийство Берты Шварцман". Вот и все!

- Неужели? - Чухарев вскочил. - Борис Романович, да ведь это - такое счастье, да ведь если это так, то какая же мне награда? А слава-то какая!

- Так, так, милый человек, будь покоен! Я уж тебе без обмана.

Чухарев подбежал к Патмосову и горячо стал встряхивать его руку.

- Я уж не знаю, как и благодарить вас.

- А никак, - смеясь, ответил Патмосов. - Сделай дело - ладно, а мне твоя помощь когда-нибудь еще нужна будет.

- Да и я, и дочь моя жизнь за вас положим, вот что! - воскликнул Чухарев. - Можно мне идти, Борис Романович?

- Иди, иди!

Патмосов засмеялся. Чухарев стремглав удалился.

- Осчастливил человека, - сказал Пафнутьев.

- Надо. Все время держат в черном теле, а он - человек с мозгами.

- Смотрю я на тебя, Борис Романович, и диву даюсь. Куда мне! Ввек не дойти до такой тонкости.

- Ну, ну, присматривайся да учись понемногу, а если дело нравится и есть к нему охота, так все, братец, будет. В конце концов, все эти дела немудреные. Во всю свою жизнь ни разу я не видал, чтобы преступник мог скрыть свое преступление. Всегда какая-нибудь мелочь, пустяк - и он открыт. Да понятно. Разве можно человеку, какой он ни будь умница, хоть семи пядей во лбу, обдумать все случайности? Сообразил он их тысячу и приготовился к ним, а вдруг ему тысяча первая, и все насмарку! Он растерялся и след оставил. Ну, дело кончено! Отдохну я немного, а потом займемся другими делами.

Патмосов встал, поцеловал дочь и пошел в свой кабинет, говоря:

- Обед к четырем часам сделай, а тогда и меня разбудишь. Пока что гуляйте, ребята. Ты, Сенечка, узнай про Семечкина: как и что?

- Он у меня в семь часов будет; хочешь, я его к тебе приведу?

- Нет, сегодня не надо. Сам с собою побыть хочу. Ну, всего доброго! Покалякайте тут! - и Патмосов скрылся в своем кабинете.

XXIX

ЖЕНИХ И НЕВЕСТА

Доктор обнадеживал Семечкина. Коровина уже узнавала последнего и охотно беседовала с ним. Она полнела, румянец вернулся на ее щеки, в глазах было осмысленное выражение, и только иногда, временами, она забывалась и называла себя Подберезиной. Порою она вдруг вспоминала Кругликова и тогда бледнела, откидывалась к спинке кресла и погружалась в какое-то оцепенение. Семечкин испуганно бежал тогда к доктору, тот приходил, погружал ее в транс и грозно кричал на Коровину:

- Вы меня слышите?

- Слышу, - слабо отвечала она.

- Вы должны забыть этого Кругликова. Его уже нет, его не было. Поняли?

- Поняла.

- Что вы должны?

- Забыть Кругликова; его нет, его не было.

- Проснитесь!

Коровина просыпалась; растерянно смотрела на Семечкина и говорила:

- О чем это вы рассказывали?

Егор Егорович, как будто ничего не случилось, продолжал свой рассказ.

Иногда с разрешения доктора он возил Коровину по окрестностям Петербурга. Они побывали и в Петергофе, и в Царском Селе, и Настасья Петровна радовалась, смотря на окружающую красоту и вдыхая теплый весенний воздух.

- Ах, Егор Егорович! - говорила она. - Не пойму, что со мной было, но сейчас я словно начинаю жить новою жизнью.

- Настасья Петровна! - взволнованно восклицал Семечкин. - Мы и начнем новую жизнь, ежели вы посмотрите на меня своими добрыми глазами и поверите в мою любовь.

- Любовь? Я люблю вас, Егор Егорович, но все мне как-то странно; кажется мне, что я словно прожила какую-то долгую-долгую жизнь и стала старой-старой.

- Эх, бросьте! Какая же вы старая? Красавица вы, Настасья Петровна.

- Да? - спрашивала Коровина и веселела.

- А то как же? Теперь вы еще на двадцать пять лет помолодеете. Вот доктор сказывает, что надо вам за границу ехать. Поженимся и сейчас поедем, хоть к черным арапам, куда прикажете. Будем мы с вами счастливы, потому люблю я вас, - Семечкин ударял себя в грудь кулаком. - Только поверьте мне!

- Верю, верю, Егор Егорович, - и молодая женщина крепко опиралась на его руку.

Доктор все веселее смотрел на свою пациентку и наконец сказал Семечкину:

- Берите теперь Настасью Петровну, и дай Бог вам совет да любовь, как говорят обычно.

- Благодетель вы! - пробормотал Егор Егорович, пожимая его руки.

В тот же день Коровина переехала в роскошный номер "Европейской" гостиницы, и Семечкин каждый день с утра до позднего вечера проводил у нее.

Радостный, сияющий он приехал к Патмосову и стал обнимать его.

- Борис Романович! Такое мое счастье, что и рассказать вам не могу! Я просил вас найти этого мерзавца, убийцу, хотел его в кандалы заковать, а вы ее нашли, счастье мое вернули. Как мне и благодарить вас, уж я и не придумаю.

- Как? - усмехнулся Патмосов. - Уговор у нас был: три тысячи.

- Что значит три тысячи!... Три тысячи, были назначены, чтобы убийцу подлого найти, а вы мне мою Настеньку вернули. Борис Романович, я вам пять дам. Уж вы меня извините, я бы и больше. Скажете - дам больше.

- Зачем мне больше? Спасибо и на этом.

Семечкин вынул чековую книжку, радостно подписал чек и, подавая его талантливому сыщику, сказал:

- А еще милости прошу. Мы теперь с Настасьей Петровной уедем, но в августе непременно вернемся; так не откажите на нашей свадьбе попировать.

Патмосов рассмеялся.

- Прохоров звал на свадьбу - раз; вы меня зовете - два. Нужно еще третью.

- А Семен Сергеевич, - воскликнул Семечкин, - с вашей Екатериной Борисовной! Вот и три!

- И то! Значит, все свадьбы и справим. То-то кутеж будет!...

Семечкин горячо обнял Бориса Романовича.

На другой день он снова приехал к Патмосовым вместе с Настасьей Петровной и привез Кате футляр с драгоценным ожерельем.

- Это вам, Екатерина Борисовна, от моей Настасьи Петровны на памятку.

- Спасибо, - вспыхнула Катя.

Настасья Петровна посмотрела на нее с ласковой улыбкой и затем спросила:

- Вы, значит, одна у батюшки?

- Одна как перст, - сказал Патмосов. - А теперь ее у меня мой злодей отнимает.

- Так что же, - сказала Катя, - все равно ты с нами будешь. Мы с тобой ни на минуту не расстанемся.

- Знаем, знаем, - ответил Патмосов. - А все-таки была ты у меня в покорности, а теперь под чужую руку переходишь. Вроде как бы изменяешь подданство, - пошутил он.

- На то и женщина! Вот и Настасья Петровна в подданство ко мне переходит, - и Семечкин, взяв руку Настасьи Петровны, горячо поцеловал ее.

- И хорошо, - сказал Патмосов, - а чтобы он не очень утеснял вас, вы ему приданое в тридцать тысяч.

Коровина густо покраснела.

- Было оно! - тихо сказала она.

Семечкин с укором взглянул на Патмосова. А тот смеялся:

- Оно и есть! Не угодно ли? - он вышел в свой кабинетик и. вернулся с пачкой денег. - Извольте сосчитать. Все тридцать тысяч!

Семечкин разинул рот, Коровина отшатнулась.

- Откуда это?

- Отобрал у Кругликова, по-нашему - Чемизова.

- Ну и кудесник! - воскликнул Семечкин, приходя в себя. - Настя, бери!... Твои деньги. Борис Романович вроде доброго духа.

- Как благодарить вас? - сказала Коровина.

- На ее свадьбе плясать, - ответил Патмосов, кивая головой в сторону дочери.

- Нет! - сказал Семечкин. - Должна ты дать ему десять процентов. Считай три тысячи.

Коровина передала Патмосову деньги.

Семечкин уложил остальные пачки по карманам.

- Ну, теперь - все! - сказал он. - Надо и в дорогу собираться. Может быть, приедете нас проводить вечером на Николаевский вокзал? Хотим в Саратов поехать, а оттуда либо в Крым, либо на Кавказ.

- Непременно приедем втроем: я, Катя и Семен, - пообещал Патмосов.

XXX

НОВЫЙ УСПЕХ

Начальник сыскной полиции сидел в кабинете, занимаясь очередными делами. Вскоре к нему вошел помощник и сказал:

- Чухарев не в своем уме: говорит, что нашел убийцу Коровиной.

- Ну? Зовите его сюда!

Помощник через минуту вернулся с Чухаревым. Тот краснел, одергивал себе манжеты и, волнуясь, докладывал:

- Я, ваше превосходительство, все как есть узнал. Женщина, которая убита, вовсе не вдова Коровина - последнюю уже нашел господин Патмосов. Она жива и теперь находится на излечении, а потом господин Семечкин на ней женится.

- Как? - начальник полиции откинулся к спинке кресла и изумленно вытаращил глаза. - А этот Кругликов?

- Кругликов скрылся и ни в каком убийстве не повинен.

- Что за чепуха! Как же Семечкин искал Коровину, а она жива?

- Жива, - ответил Чухарев, - могу вас удостоверить в этом. Сейчас она на излечении находится, потому господин Кругликов ее гипнотизмом изводил.

- Кто же убит?

- А убита некая Берта Эдуардовна Шварцман.

- Что такое? Какая Шварцман? Слушайте, Чухарев, вы, кажется, того... - и начальник указал на лоб.

- Никак нет. Дозвольте рассказать все доподлинно! - Чухарев, торопясь и сбиваясь, рассказал весь ход дела. Начальник слушал его внимательно, и мало-помалу лицо его начинало принимать радостное и ласковое выражение. Чухарев кончил и сказал: - Дозвольте, ваше превосходительство. мне поехать и арестовать убийцу.

- Молодец, Чухарев! Отличились, - воскликнул начальник. - Будьте теперь спокойны, я не оставлю вас без награды и сделаю вас чиновником особых поручений. Ну, а что касается ареста, так мы поедем с вами вместе. Поняли? Собирайтесь к девятичасовому поезду. Я сейчас сделаю экстренный доклад градоначальнику.

- Слушаю-с, - ответил Чухарев и вышел из комнаты, не чувствуя под собою ног от радости.

- Что? Наградил? - спросил его Калмыков.

- Обещался наградить, а арест сам хочет сделать.

- Э! - Калмыков мрачно усмехнулся. - Разве мы этого не знаем? Он же и награду получит. Будут говорить: вот какой ловкий! В газетах напечатают. Ну, а тебе-то что обещал?

- Сказал, что чиновником сделает.

- Ну, понятно! Нельзя же так оставить. А и счастливый же ты, Чухарев!

- Бог помог!

Калмыков наклонился к нему и сказал:

- Говори по правде, ты?

- А то кто же? - ответил Петр Кондратьевич, искоса взглядывая на приятеля.

- Врешь! Все это тебе Патмосов сделал.

- И ничуть! Я все один, как есть.

- И в Лодзь ездил?

Этот вопрос несколько смутил Чухарева, но он, быстро оправившись, с апломбом ответил товарищу:

- Ну, в Лодзь я не ездил, но у меня там есть люди, и я все справки навел. Однако мне пора; надо и дома распорядиться, и в дорогу приготовиться. Дело будет серьезное, нешуточное.

- Счастливый, - вздохнул Калмыков. - Повезло!

- Не унывай! И тебе повезет.

Чухарев отошел от приятеля и торопливо побежал домой.

- Тоже Шерлок Холмс, - усмехнулся Калмыков и досадливо плюнул.

Между тем Петр Кондратьевич быстро собрался и с маленьким чемоданом в руке вернулся в сыскное ожидать начальника.

XXXI

СТРАШНОЕ ПРИЗНАНИЕ

Бойко шла торговля у Плинтуса. За конторкой сидела Стефания с острым носом и быстрыми, вытаращенными глазами и, смотря на окошечко, громко отдавала свои приказания.

Сам Генрих Брониславович почтительно разговаривал с покупателем. Во всем магазине, во всех углах был навален товар. Тут лежали и отрезки трико, и готовые пиджачные и визитные костюмы, и мерлушковые шапки. В другой стороне, в высоком стеклянном шкафу, в коробках лежали часы, кольца, серьги, браслеты. Целый угол занимали волшебные фонари и кинематографы, и, казалось, не было такой безделицы, которой не оказалось бы в магазине Плинтуса. Сидевшая за кассой бледная, пожилая женщина проверяла повестки с наложенным платежом. Работа кипела.

Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошли три господина: один - высокий, полный и представительный, другой - маленького роста, толстенький, а третий - приземистый, ширококостный мужчина с суровым лицом. Маленький быстро подошел к хозяину магазина и сказал:

- Уважаемый господин Плинтус, нам бы нужно повидать вашу супругу, Стефанию Казимировну.

- Я здесь! - раздался из окошечка резкий голос.

- А, очень приятно! - проговорил маленький (это был Чухарев). - Не будете ли добры выйти к нам на минуточку?

- Что вам угодно?

Стефания вышла из-за загородки и остановилась пред Чухаревым. В это время выступил полный господин и, строго смотря на нее, произнес:

- Где Берта Эдуардовна Шварцман? Вы должны знать это.

Стефания с легким криком отступила назад, но, быстро оправившись, сказала:

- Мне до этой девки нет никакого дела.

Сам Плинтус оставил покупателей и испуганно подошел к странным посетителям.

- Я вас арестую за убийство. Берты Шварцман, - сказал Стефании полный господин и обернулся к сопровождавшему его: - Делайте свое дело!

Тот подошел к Стефании и взял ее руки. Она, вырываясь, воскликнула:

- Вы не смеете трогать меня! Как вы смеете говорить такие вещи? Я ничего не знаю о Берте Шварцман!

- Мы это узнаем после, поговорив с вами, - сказал полный господин.

Чухарев подошел к Плинтусу:

- Будьте добры, покажите мне все вещи покойной Берты Шварцман и комнаты вашей супруги.

- Я... сделайте одолжение, - заикаясь, сказал Плинтус и изумленным взором смотрел, как Стефанию вывели из магазина, посадили в автомобиль и увезли.

Он опустился на стул и, позабыв о своих покупателях, вытер платком вдруг вспотевшее лицо. Молнией мелькнула в его уме мысль, что исчезновение красивой Берты - дело рук его ревнивой жены.

Между тем Чухарев в сопровождении прислуги вошел в комнату Стефании и деятельно занялся обыском. Он переворочал всю постель, заглянул во все щелки, выдвинул все ящики.

А в это время в отдельном кабинете лодзинского полицеймейстера сидел начальник петербургской сыскной полиции и допрашивал Стефанию Плинтус. Она рассказала, как ехала с Бертой Шварцман, всячески порочила ее, но когда дошла в своем рассказе до ссоры со Шварцман, то спуталась.

- Как же вы сначала говорили, что поссорились с ней в Минске, а теперь говорите, что в вагоне, по дороге в Варшаву? - задал вопрос начальник.

- Сперва в Варшаве, по дороге, а потом в Минске окончательно, - ответила она.

- Значит, в вагоне у вас был спор, а в Минске - разрыв?

- А в Минске произошел разрыв, и она скрылась.

- Она скрылась в Минске, а во Пскове, вы говорите, с ней обедали? Что-то странно!

Стефания окончательно запуталась и тихо произнесла:

- Делайте со мной, что хотите, я ничего не знаю. Может быть, она сейчас гуляет где-нибудь по улицам и заманивает прохожих, а вы обвиняете меня.

В это время вошел Чухарев, неся в руке узел. Он наклонился к начальнику и тихо прошептал несколько слов. Стефания стала, бледная, как бумага.

- Разверните! - сказал начальник.

Чухарев положил узел на стол и быстро развязал его.

- Вот это я нашел у них в спальне. Это белье было засунуто у них за печкой. Железная печка, и за ней, вроде ямки, паркет вынут. - Он развернул верхнюю кофту, всю покрытую черными пятнами. - А это - в сундуке, на самом дне. - Он вынул широкий охотничий нож, покрытый ржавыми пятнами. - И потом это...

Стефания взглянула и истерически закричала.

Начальник позвонил и сказал служителю:

- Принесите воды!

Чухарев положил на стол маленький сверток, в котором находились браслет, кулон и два кольца.

- Это вы, значит, с нее сняли? - сказал начальник медленно и с содроганием. - Отрубили руки и сняли? Отрезали голову и взяли кулон?

Стефания вся трепетала в истерическом плаче. Ей дали успокоиться, и тогда она медленно, несвязно начала свой ужасный рассказ. Она не хотела смерти Берты, но по дороге они поссорились. В Двинске она решилась на свое страшное дело и, приехав в Петербург, привела его в исполнение. Руку и ногу она успела забросить на дворы, в помойные ямы, голову и часть внутренностей послала клиенту в Вильно. Часть туловища с рукою бросила на Неве в прорубь, а одну ногу засунула в печку, в том номере, где остановилась.

Начальник и Чухарев с омерзением слушали ее. Потом начальник позвонил и сказал служителю:

- Возьмите ее в отдельную камеру! Завтра мы ее перевезем в Петербург.

Стефания заметалась.

- Дайте мне проститься с детьми и с мужем, - закричала она.

- Это после, при отъезде, - ответил начальник. - Возьмите!

Служитель взял убийцу за руки. Она покорно склонила голову и медленным шагом вышла из кабинета. Начальник горячо пожал руку Чухарева.

- Ну, отличились! - сказал он. - Его превосходительство не оставит вас без награды. Я уеду сегодня, а вы завтра поедете с ней. Вам дадут в сопровождение агента. Следите за ней в оба! Не думаю, чтобы она могла убежать, но она может отравиться или выброситься с поезда.

- А как насчет свидания?

- Разрешите на вокзале, в жандармской комнате. Пусть увидятся. Ну, еще раз спасибо вам, - и начальник опять крепко пожал руку Чухарева.

Счастливый, радостный Петр Кондратьевич проводил начальника на станцию железной дороги и вернулся назад в канцелярию полицеймейстера, чтобы наутро везти Стефанию Плинтус в Петербург.

XXXII

ЭПИЛОГ

Роман кончен.

В свое время процесс Стефании Плинтус наделал шума и дал немало тем бойким фельетонистам.

На суде Чухарев отличился своими показаниями. Патмосов с Пафнутьевым сидели и, улыбаясь, слушали, как все удивлялись таланту нового Шерлока Холмса. Его отличили: начальник сделал его чиновником особых поручений, а градоначальник выдал денежную награду и представил к ордену.

Отличен был и начальник. В мелких газетах напечатали его портрет и полное сообщение об аресте Стефании Плинтус.

Следователь, прокурор, генерал Чупрынин и графиня Фигли-Мигли - все остались довольны раскрытием преступления, и графиня говорила всем, что "теперь она будет спать спокойно".

В августе одна за другою были весело справлены три свадьбы.

Горянина радовалась за Дьякову и Прохорова, а Горянин был немного смущен.

Его школьный товарищ на время исчез. Стал ли он жить честною жизнью или опять где-нибудь обрабатывает богатую вдову - неизвестно, но Патмосов внимательно просматривает хронику столичной и провинциальной жизни и уверен, что скоро нападет на след Чемизова и исполнит свое обещанье.

Андрей Зарин - В поисках убийцы - 03, читать текст

См. также Зарин Андрей Ефимович - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Двоевластие - 01
Исторический роман ЧАСТЬ ПЕРВАЯ БОЖИЙ СУД I СКОМОРОХИ Князь Теряев-Рас...

Двоевластие - 02
X ТАЙНА ЦАРСКОГО СЕРДЦА Действительно, на долю Шереметева, а также дру...