Михаил Николаевич Волконский
«Два мага - 03»

"Два мага - 03"

Лечение графа

Наступила ночь. В Таврическом дворце все успокоилось, зато в доме Феникса долго светился одинокий огонек масляной лампы.

Граф Феникс не спал всю ночь, просидев ее напролет в своей рабочей комнате. Она была смежной с его официальным, или парадным кабинетом, обставленным богатой мебелью, статуями и дубовыми книжными шкафами. Соединялась она с кабинетом посредством маленькой двери, искусно скрытой за картиной.

Никакой роскоши в этой рабочей комнате не было, стояли два стола - простой белый, деревянный, и другой, с мраморной доской, и висела полка с книгами, свитками бумаг и пергамента. Мраморный стол весь был заставлен склянками, ретортами, спиртовыми лампами и сосудами странной формы.

На этот раз Феникс не прикасался к ним. Он сидел, окруженный книгами, перед большим развернутым на столе пергаментом и беспрестанно брался за медальон, тщательно рассматривал его, потом справлялся с покрывавшими пергамент иероглифами и делал отметки на дощечке из слоновой кости.

Раннее летнее утро давно гляделось в единственное окно комнаты, а Феникс все сидел и с лихорадочным блеском в глазах жадно перебегал взглядом от медальона к пергаменту и от пергамента к медальону. Работа, видимо, не спорилась у него. Несколько испорченных дощечек были отброшены в сторону. Но с упорством и настойчивостью он взялся за новую и принялся за новые выкладки. Руки у него дрожали, сердце билось, он писал, забыв об утомлении, голоде и сне.

Теперь он уже знал ошибки, в которые впадал раньше, и постарался избегнуть их. Одна за другой появлялись после его выкладок буквы, и наконец сложилось таинственное, искомое слово. Оно значило: "Милосердие".

И только-то? Стоило проводить бессонную ночь, чтобы найти это слово, давно известное Фениксу! Положим, это был ключ, открывавший тайны, в которые он хотел проникнуть. Самая существенная работа была еще впереди, и того, что он успел сделать, было довольно, но как-то странно казалось после ожидания чего-то сверхъестественного прийти к такому простому и, в сущности, несложному выводу.

Милосердие! Неужели все дело только в нем?

Граф Феникс встал от стола, положил медальон и провел руками по лицу.

В маленькую дверь раздался осторожный стук. Феникс знал, что это - Петручио, единственно посвященный в секрет рабочей комнаты.

- Я здесь! - отозвался он.

- Сегодня должен завтракать у вас господин Лубе для свидания с Тубини, - послышался голос Петручио.

Феникс посмотрел на часы. Времени оставалось ровно столько, чтобы переодеться и освежить лицо.

- А Тубини дано знать, чтобы он пришел? - выходя из комнаты, спросил он у Петручио.

- Тубини явится вовремя, - ответил тот.

Феникс направился в свою уборную и, когда явился господин Лубе, вышел к нему свежий и бодрый, точно отлично выспался и чувствовал себя крепким и здоровым.

- Вы недурно живете! - одобрил Лубе. - Такой роскоши позавидовала бы даже коронованная особа.

- Всякий живет по своим средствам! - пожал плечами граф. - Я думаю, сначала дело, - спросил он, - а потом мы отправимся к столу?

- Я от дела не отказываюсь.

- Тогда пройдемте сюда!

Они миновали несколько комнат и вошли в небольшую гостиную, застеленную мягким ковром, заглушавшим шаги. Феникс подошел к одной из картин, слегка тронул ее, и она образовала щель, сквозь которую была видна соседняя комната, где стоял в ожидании приема Тубини.

Оставив Лубе у этого пункта наблюдения, Феникс вышел к итальянцу. Тот, как увидел его, согнулся, гораздо ниже, чем сгибался перед светлейшим.

- Благодарю вас, граф, благодарю вас! Вы еще раз доказали свое расположение ко мне, и только вашей помощи я обязан вам...

- В чем дело? - спросил спокойно граф.

- Сегодня утром я был прогнан светлейшим князем Потемкиным и завтра же должен был оставить навсегда эту столицу.

- За что?

- Случай на маскараде, о котором я докладывал вам. Я рассказал сначала светлейшему в общих лишь чертах об этом происшествии, но слухи дошли до него, и пришлось признаться во всем.

- Он рассердился?

- В особенности когда дело дошло до офицера. Как только я сказал про офицера, так князь воспылал гневом, уподобясь мстительной медузе.

- Как же этот гнев укротился?

- Чудесным, непостижимым для меня образом! Я ушел, прогнанный из кабинета князя, с глазами, полными слез, и тяжелым сердцем. Я уже думал о тщете всего земного и готовился навсегда покинуть эту гостеприимную столицу, где я провел несколько лет, как вдруг меня снова зовут к светлейшему, и он, ласково обратившись ко мне, говорит: "Господин Тубини, я был неправ, вы не заслуживаете порицания, можете остаться у меня!". Он так; и сказал: "Можете остаться у меня", и велел мне получить двухмесячный оклад. Граф, такую внезапную перемену я могу объяснить только чарами, которыми вы владеете и оберегаете вашего верного слугу. Только благодаря этим чарам случилось для меня такое чудо, ибо иначе, как чудом, я не могу назвать это. Всем известно, что светлейший князь Потемкин непреклонен в своем гневе и никогда не отменяет своих приказаний...

Видно было, что итальянец говорит искренне и искренне верит в сверхъестественное могущество графа Феникса.

- Значит, вы теперь довольны? - проговорил тот.

- О, теперь я доволен более, чем когда-нибудь, - подхватил Тубини, - и более, чем когда-нибудь, верю в ваше, граф, покровительство. Приказывайте! Я сделаю все, что нужно.

- Князь Потемкин знает, что вы пошли ко мне?

- Да, я доложил ему, что вы меня лечите от недуга, и он велел напомнить вам, что ждет вас, как обыкновенно, сегодня после завтрака...

- Хорошо, ступайте к князю и доложите, что я буду.

Тубини, низко поклонившись, удалился. Отпустив итальянца, Феникс вернулся к стоявшему у картины Лубе и спросил его:

- Теперь вы больше не сомневаетесь?

- Нет. Просимый кредит будет вам ассигнован беспрепятственно.

- Тогда пойдемте завтракать, - пригласил Феникс. - Надеюсь, что вы похвалите мой стол так же, как и обстановку, - и он повел гостя в столовую.

А в это самое время в большом кабинете Потемкина, в кресле у огромного, дубового дерева, бюро сидела Надя. Кабинет был обширный, с расписным потолком во вкусе Ватто. На дверях были изображены охотничьи сцены, стены были покрыты коврами, на которых висели турецкие сабли, ятаганы, старинное и новое оружие. Круглый письменный стол, украшенный бронзовыми фигурами, стоял посредине. Два шкафика - настоящий Буль - помещались в простенках. Огромный резной книжный шкаф с сатирами и нимфами, вроде средневекового собора на площади, громоздкий, но величественный, занимал угол комнаты. Но самое дорогое и интересное из мебели было все-таки дубовое бюро, у которого сидела Надя.

- Что ты так рассматриваешь его? - спросил Потемкин, полулежавший на софе, обложенной шитыми подушками.

- Я смотрю, - ответила Надя, - и удивляюсь: должно быть, это бюро дорого стоит.

- Оно тебе нравится?

- Чудесная работа! Сколько тут разных ящиков и отделений! Наверное, есть и секретные.

- А ты откуда знаешь?

- Я предполагаю. Не может быть, чтобы в таком бюро и не было секретного отделения. Иначе это было бы неинтересно.

Потемкин привстал и, внимательно поглядев на девушку, спросил:

- А разве тебя интересует секретное отделение?

- Ну конечно! Я никогда не видела, как они устраиваются. Вероятно, с пружинками и особыми ключиками. Очень забавно...

Потемкин встал с софы и подошел к бюро.

- Так тебе очень хочется видеть?

- Очень.

"Неужели она это неспроста? - удивленно подумал Потемкин. - Не может быть... Впрочем, посмотрим!"

- В этом бюро действительно есть секретный ящик, - проговорил он. - Показать тебе его?

- Показать, показать! - повторила Надя и захлопала в ладоши.

Сделала она это с выражением невольной радости, несколько большей, чем та, какую, казалось, можно ей высказать, если бы было удовлетворено лишь простое ее любопытство. Она не подозревала, что Потемкин следит за нею.

- Ну, вот видишь? - стал объяснять он. - Вынь этот ящик, он отпирается простым ключом, самым обыкновенным.

Надя выдвинула и вынула ящик, на который показали ей. Ящик был не глубокий.

- Теперь смотри. Вот тут резьба, - показал светлейший на правый бок бюро, - нужно надавить эту розетку...

Он приложил к розетке палец, и в ту же минуту в пространстве, откуда был выдвинут ящик, отскочила задняя стенка и открыла другой ящик со складной скобкой и маленьким замком.

- От этого замка я ношу ключ всегда с собой, - продолжал Потемкин, доставая ключ, - попробуй отпереть им...

Надя взяла ключ, но, как ни вертела им, как ни дергала за скобку, ящик не поддавался.

- А дело очень просто. Нужно вот так вложить ключ, повернуть его лишь на половину оборота - и смотри! - сказал светлейший, и ящик выдвинулся.

- Удивительно! - проговорила Надя, всматриваясь в ящик, который был полон бумагами.

Потемкин медлил закрывать, ожидая, не спросит ли она, что это за бумаги. Но она не спросила. Зато, когда секретное отделение было снова заперто и доска, закрывавшая его, захлопнута, она полюбопытствовала:

- А можно мне проделать все это самой?

- Проделай, если хочешь...

Она быстро отыскала розетку, надавила ее, вставила ключ и снова открыла ящик...

- Теперь я знаю! - как бы вырвалось у нее.

"Нет, не может быть! - вновь усомнился Потемкин. - Воспитанная при тех условиях, как она у Елагина, не может она пойти против меня сообща с каким-то Фениксом".

- Надя, - сказал он, отходя к софе и располагаясь опять на ней, - неужели ты забыла Елагина?

- Елагина, Елагина? - повторила она. - Нет, я фамилию его помню.

- Только фамилию?

- Да.

- Да ведь ты же жила в его доме, виделась с ним каждый день?

- Не помню. Я после этого пожара ничего не помню... Вот тоже ко мне ломился какой-то князь Бессменный...

- Куда ломился?

- Через частокол, когда я была в саду. Он звал меня и кричал, что он - князь Бессменный, и так же вот удивлялся, что я не узнаю его, а я его вовсе не помню...

- Это было уже после пожара?

- Да.

"Откуда этот еще Бессменный? - подумал Потемкин. - Надо будет спросить про него у Елагина".

- И что же, он испугал тебя?

- Нет, частокол высокий и крепкий... И потом, я не боюсь ничего.

- А что тебе граф Феникс, нравится?

- Да, он, кажется, очень добрый. Он всегда так хорошо разговаривает со мной.

- Ну, а его ты помнишь? Помнишь, что знала его до пожара?

- Нет, все, что было до пожара, я забыла.

В это время в кабинет вошел дежурный. Потемкин обернулся к нему.

- Граф Феникс, - доложил дежурный.

- Проведи сюда! - сказал Потемкин. - Он явился как раз вовремя...

Граф Феникс вошел, потирая руки, как человек до некоторой степени свой и уверенный, что его появление будет приятно и что встретят его очень радушно.

Потемкин действительно встретил его улыбкой, которая могла быть принята за выражение радушия.

- Садитесь, граф, мне хотелось поговорить с вами сегодня.

- К вашим услугам, ваша светлость, - поспешил ответить Феникс, отвесив в сторону Нади учтивый поклон. - В чем дело?

- Дело в том, что ее здоровье, - показал Потемкин на Надю, - нисколько не улучшается.

- Но здоровье, как ваша светлость сами видите, ничуть не плохо, только память...

- Ну да, память! Пора бы ей прийти в себя.

- Я делаю, что могу, - скромно произнес граф.

- В том-то и вопрос, что я не вижу пользы.

- До сих пор я еще не начинал лечения, но лишь подготовлял нашу пациентку к лечению, которое единственно может помочь ей, и сегодня думал именно приступить к нему. По моим расчетам, время уже наступило...

- Тогда приступайте.

- Если угодно, хоть сию минуту. Мы при вашей светлости сделаем первый опыт. Подите сюда, барышня, - позвал граф Феникс Надю, - не бойтесь, кроме пользы, мы ничего вам не сделаем; подите сюда, сядьте...

Он поставил стул посреди комнаты и усадил на него Надю. Она, улыбаясь и не выразив ни малейшего колебания, исполняла все, что от нее требовали.

Граф Феникс зашел сзади нее, протянул к ней руки и, отставив большие пальцы, стал водить ими по воздуху, пристально смотря Наде в затылок. Мало-помалу ее головка стала запрокидываться назад, руки опустились, веки закрылись, и она сделалась неподвижной.

- Она заснула? - спросил Потемкин.

- Да, заснула, - подтвердил граф Феникс, - и этот сон доказывает мое влияние на нее... Теперь она нас не услышит, и я могу сказать вашей светлости, в чем собственно состоит мое лечение...

- В чем же?

- Во внушении. Единственно, что может вернуть ей память - внушение вспомнить все, что было.

- И она поддастся ему?

- Не сразу. Конечно, надо сначала приучить ее к повиновению опытами, менее сложными. Посмотрим сейчас, насколько она впечатлительна. Попробуем, чтобы она встала...

Феникс протянул к ней руку - Надя встала. Он опустил руку - она сейчас же снова села на стул.

- Хорошо, - сказал Феникс. - Можешь ли ты говорить и отвечать мне?

- Могу, - не без труда произнесла Надя.

- О чем вы хотите, чтобы я спросил ее? - обратился граф к светлейшему. - Надо задать такой вопрос, ответ на который ей неизвестен. Конечно, на первый раз не надо затруднять слишком...

- Пусть она ответит, что за бумаги лежат у меня в бюро, в секретном отделении.

- Что лежит в секретном отделении бюро? - спросил Феникс, нагибаясь к Наде.

По ее лицу пробежала заметная дрожь, губы зашевелились, но без звука.

- Отвечай! - приказал Феникс.

- Бумаги.

- Какие? - спросил Феникс и протянул к ней обе руки. - Говори!

- Планы... распоряжения... новой... турецкой... кампании, - ответила Надя.

Феникс поглядел на Потемкина, как бы спрашивая, так ли это? Тот сидел, прищурив глаза, и глядел на Феникса, как бы соображая что-то.

- Скажите, граф, - проговорил он наконец, - значит, вы можете внушить ей все, что угодно?

- Пока еще не все, но со временем, после нескольких повторных сеансов - безусловно все, что угодно... Оттого я и рассчитываю, что память вернется к ней.

- То есть, когда придет время, вы ей внушите, чтобы она вспомнила, и она подчинится?

- Должна.

- Ну, а кроме этого, вы можете внушить ей все, что хотите?

- Что хочу, ваша светлость.

- Чтобы она сделала что-нибудь, например, и она сделает?

- Конечно.

- Так! - протянул Потемкин. - В таком случае я попрошу вас, граф, ограничиться сегодняшним сеансом и более не повторять их.

- Но тогда я не ручаюсь за лечение.

- И не надо... разбудите ее, и чтобы это кончилось сегодня и больше не повторялось...

Феникс дунул в лицо Наде, она вздрогнула, проснулась и, оглянувшись кругом, промолвила:

- Ах, как я хорошо себя чувствую!

- Ступай к себе, - приказал ей Потемкин, - и займись чем-нибудь!

Голос его вдруг сделался строг, и брови нахмурились. Надя поспешила повиноваться.

Граф Феникс не мог не заметить внезапной перемены, происшедшей со светлейшим. Он поглядел на него. Тот сидел насупившись.

- Если вашей светлости не угодно, я больше и не подумаю о новых опытах, они, по-видимому, неприятны вам, - постарался успокоить его Феникс. - Поверьте, я не желал приступать к лечению без вашего согласия, а потому и сделал при вас первое усыпление; но я умываю руки и оставлю больную.

- Вы и не увидите ее больше, - подумав, сказал Потемкин и встал со своего места.

"Устраивай свои дела, как знаешь, но ее не смей трогать!"

Феникс низко поклонился, выразив этим готовность повиновения. Потемкин принял этот поклон за прощание и проводил графа до двери.

В приемной Феникса ожидал Тубини. На ходу они обменялись несколькими словами по-итальянски.

- Вы передали ей письмо? - спросил граф.

- Передал. Она поручила мне сейчас, выйдя из кабинета, отдать вам восковой слепок с секретного замка. Она успела сегодня сделать его, чтобы вы заказали ключ.

- Хорошо! Вы, со своей стороны, сделаете, что она хочет...

Получив слепок, граф Феникс самодовольно улыбнулся и подумал:

"Я не ошибся в ней!"

Союзники

Письмо, переданное Тубини, было уже по счету вторым, которое написал Кулугин. На первое он получил благоприятный ответ и теперь писал, что просит позволения увидеться и что в этом отношении его богиня, его царица и повелительница его мыслей может положиться на итальянца Тубини, который имеет доступ к ней. Стоит ей сказать этому Тубини слово - и ее верный раб будет у ног ее.

Так было Кулугину обещано графом Фениксом, что если он получит согласие на свидание, то Тубини устроит это.

Кулугин нынче чуть ли не с утра забрался в Таврический дворец с заднего хода в комнату к итальянцу и сидел у него, слушая высокопарные речи поэта-музыканта, который, получив двойное месячное жалованье, был особенно выспренно настроен и поэтому говорил, что счастлив устроить радость двух молодых сердец.

Итальянец уже передал письмо и пришел сказать Кулугину, что свидание принято и что он проведет его, как только будет можно, потому что теперь "богиня его грез" прошла в кабинет светлейшего и идти к ней преждевременно.

Кулугин сидел, время тянулось без конца. Кулугин давно признал в Тубини то "прекрасное лицо", как он его назвал тогда, которое скрывалось на маскараде под покровом оранжевого домино.

- Да не мучьте меня, скажите, скоро ли? - приставал он к итальянцу, поглядывая на часы.

- Вы торопитесь и хотите, чтобы время шло скорее! - философствовал нараспев Тубини. - Вот что значит молодость! А мы, старики, мечтаем о том, чтобы каждая минута нашей жизни, наоборот, продлилась возможно дольше, чтобы пользоваться ею. Сколько бы я дал, чтобы быть снова молодым, чтобы сидеть так же вот с бьющимся сердцем, как вы!.. А вы знаете, граф Феникс обещал мне дать эликсир жизни... Он знает рецепт его.

- Неужели знает?

- О, он все знает! - подымая палец, произнес итальянец, и в выражении его чувствовался суеверный страх, который питал он к графу.

- Вы бы пошли узнали, может быть, пора! - стал снова настаивать Кулугин.

- Хорошо, я пойду, - согласился Тубини и ушел.

Время снова потянулось. Наконец итальянец вернулся.

- Пойдемте! - таинственно пригласил он, и они оба вышли в коридор.

- А если мы кого-нибудь встретим? - спросил Кулугин шепотом.

- Ну так что ж такого? Разве вы не можете прийти ко мне в гости? - тоже тихо ответил ему Тубини. - Я провожаю вас до двери, вот и все... И потом, едва ли кто попадется - теперь все обедают...

Но, точно назло его словам, одна из выходивших в коридор дверей отворилась, и на пороге ее показался Цветинский.

"О нем-то я забыл совсем", - подумал итальянец, вдруг робея и сгибаясь.

- А, Кулугин! - громко заговорил Цветинский. - Здравствуйте! Вы что тут делаете?

Но Кулугин был не так робок, как старик итальянец. Он поклонился вежливо и совершенно спокойно и непринужденно сказал:

- Я думаю, то же, что и вы. Почему вас удивляет, что вы встретили меня здесь, когда я, встретив вас, ничуть не удивляюсь?

Он умел владеть собой, когда нужно. Его ответ ободрил Тубини, и он выпрямился.

- Да, но, видите ли, я здесь живу, - пояснил Цветинский.

- Вы живете здесь, в Таврическом дворце? - переспросил Кулугин, словно хотел сказать: "И бывает же людям счастье!"

- Да, если вас интересует, живу...

- И давно?

- Со вчерашнего дня только...

- Господин офицер со вчерашнего дня вступил в штат светлейшего, - пояснил итальянец, хотя никто не спрашивал у него этого пояснения.

- Я не так счастлив, как вы, - возразил Кулугин Цветинскому, - жить не живу здесь, но это не мешает мне навещать знакомых.

- Господина Тубини?

- Его именно. Он хороший музыкант, а я люблю музыку, - не смущаясь заявил Кулугин и поклонился, - до приятного свидания!..

- До приятного! - поклонился в свою очередь Цветинский, и они разошлись в разные стороны.

Но Тубини остался на месте и, только когда Цветинский достиг конца коридора и вышел, повел Кулугина дальше.

Они спустились по витой внутренней лестнице и остановились перед маленькой дверкой.

Сердце Кулугина забилось еще сильнее. Один шаг - и он очутится с Надей наедине. Он уже чувствовал, что она тут, за этой дверкой.

- Если бы не ваша находчивость при встрече с этим офицером... - начал было Тубини, но Кулугин не мог дольше выдержать.

- Отворяйте, отворяйте скорее, - мог только проговорить он.

- Вы бы не увидели ее, но теперь вы увидите, - все-таки докончил неумолимый поэт-итальянец и добавил скороговоркой, отворяя дверку: - Я останусь здесь, чтобы сторожить; в случае чего - я вам дам знать.

Та, которую жаждал увидеть Кулугин, сидела на софе, склонив свою пудренную головку, словно прислушиваясь.

Кулугин вошел и увидел ее. Он увидел ее всю, сразу такой, как была она, и все заметил: и мушку на правой щеке, и вытянутые на коленях руки, и ножку, обутую в атласную розовую туфельку, и выражение ее лица, не испуганное, не смущенное, но скорее задорное и улыбающееся.

- Вы позволили мне видеть вас! - заговорил он, приближаясь. - Это служит залогом моего счастья... Благодарю вас!..

- А вам очень хотелось меня видеть? - спросила она.

- И вы еще спрашиваете! Кто увидел вас, тот вечно желал бы любоваться вами...

Кулугин говорил, в сущности, тем языком, которым объяснялись тысячи молодых людей его времени, но ему казалось, что он придумывает нечто новое и говорит совсем особенное.

- Любоваться вами, - повторил он, - и кто увидел вас хоть однажды, никогда не забудет...

- Даже если с ним случится то же, что и со мной?

- Что именно?

- Такая же потеря памяти. Вот я все забыла, что было прежде со мной.

- Я слышал об этом. Так вы, правда, ничего не помните из прежнего?

- Ничего, ничего не помню...

"Тем лучше, тем лучше, - думал Кулугин, - в этом мое счастье и заключается, сама судьба явилась моей союзницей против Бессменного!.."

- Так и не нужно помнить, - подхватил он вслух. - Зачем вам вспоминать прошлое, когда в ваши годы можно думать еще о будущем? А это будущее явится для вас прекрасным и чудным!

- Кто знает!..

- Иначе быть не может, потому что вы сами прекрасны...

Она улыбнулась.

- Вы так же хорошо умеете говорить, как...

- Как что? - переспросил он.

- Как... носить костюм капуцина...

- Я благословляю этот день и эту встречу, - сказал Кулугин. - В этот день и в этом костюме я встретил вас.

- А я - вас, - ответила она.

- И вы меня заметили, запомнили?

- Как видите. Ведь это случилось после пожара, когда я помню уже все, что случилось.

- Надежда Александровна! Не говорите так! Вы меня с ума сводите...

- Сходите, если вам нравится; или, впрочем, нет, я боюсь сумасшедших.

- А вы бы не хотели бояться меня?

- Нет. Да вы, хотя и сильный, но не страшный. Впрочем, я и сумасшедшим не боюсь вас...

- Разве, по-вашему, я уже сошел с ума?

- Конечно. Разве не признак безумия то, что вы делаете? Вы рискуете, например, приходить сюда, зная, что ждет вас, если вас здесь заметят.

- Что бы меня ни ждало, я на все готов, меня ничто не испугает. Но если вы считаете безумием, что я пришел сюда, то вы, которая приняла меня...

- То я, которая приняла вас, тоже рискую? Вы это хотите сказать?

- Нет! Господь хранит вас! Я хочу сказать, что если я безумец, то вы одна можете излечить меня.

- Ну, для этого лучше обратитесь к графу Фениксу; это по его части излечение недугов.

- Граф Феникс поможет нам. Я пользуюсь его расположением, и благодаря ему, как вам известно, я здесь перед вами сегодня.

- А вы верите во всемогущество графа так же, как этот старый итальянец Тубини?

- Вы хотите, чтобы я говорил откровенно? Да? Тогда я скажу вам: не знаю, могу ли верить ему, но убежден, что он ловкий человек, иметь которого своим покровителем вовсе не худо.

- Что он ловкий, в этом я не сомневаюсь, но меня удивляет в вас одно, что, если вы поняли графа Феникса, то, значит, у вас удивительная способность распознавать людей.

- Значит, тем лучше и справедливее мои похвалы вам. Если я умею распознавать людей, то не ошибаюсь, говоря вам, что вы прекрасны.

- А может быть, именно тут-то вы и ошибаетесь. Может быть, я вам кажусь вовсе не тем, что я есть, и вы думаете...

- Я ничего не думаю, я вижу! Достаточно взглянуть на вас, чтобы сказать, что лучше вас нет.

- Правда ли это? Поглядите хорошенько, повнимательнее.

- Я и так не спускаю с вас глаз.

- И не разочарованы?

- Напротив, если это только возможно, очаровываюсь все сильнее и сильнее. Вы не только хороши, как ангел, но и умны, и наблюдательны...

- Вы начинаете говорить тоном графа Феникса, когда он пророчествует, - засмеялась она вдруг. - Мне так и кажется, что вы сейчас станете предвещать будущее.

- Отчего же мне и не предвещать его? - улыбнулся Кулугин в свою очередь. - Граф Феникс не имеет, кажется, исключительной привилегии на предсказания. Может быть, и я смогу что-нибудь предречь.

- Попробуйте!

- Я гадаю по руке, - сказал, продолжая улыбаться, Кулугин, - позвольте мне вашу.

Она протянула ему руку. Он стал разглядывать.

- Так сказать, что ждет эту ручку в будущем? По крайней, мере, в очень близком...

- Говорите!

- Да только то, что ее поцелуют! - вдруг проговорил Кулугин и припал губами к маленькой розовой ладони.

Она не отдернула.

Он поднял голову медленно, тихо и, посмотрев ей в глаза, сказал, чувствуя, как вся кровь кинулась ему в голову:

- Вот видите, мое предсказание сбылось.

Она ответила ему не словами, а вспыхнувшим, блестящим взглядом и сейчас потупилась. В дверку послышался легкий стук.

- Стучат! - проговорила она. - Итальянец дает знать, что пора...

- Неужели уже пора? Когда же снова можно увидеть вас? Например завтра. Завтра я опять дежурным здесь, и, согласитесь, было бы жестоко с вашей стороны, если я, находясь под одною с вами кровлей, не увижу вас.

- Ну, тогда завтра, я не хочу быть жестокой!

- Опять итальянец проводит меня?..

Стук в дверь повторился.

- Да, итальянец проводит вас, а теперь идите, он, кажется, теряет терпение.

Кулугин остановился с протянутой рукой.

- Другую, на прощанье, левую!.. - проговорил он с мольбой в голосе.

- Вы иначе никогда не уйдете! - словно сердясь, сказала она и протянула ему другую, левую руку.

Он поцеловал руку и выбежал из комнаты.

Похищение

На другой день вечером, около одиннадцати часов, когда совсем стемнело и короткая летняя петербургская ночь вступила в свои права, Цветинский стоял в кабинете светлейшего и разговаривал с ним.

- Почему ты думаешь, что именно сегодня? - спросил Потемкин, собрав со стола бумаги и запирая их в ящик.

- Потому что сегодня дежурным во дворце Кулугин, ваша светлость.

- Кулугин? Ага! Знаю!.. Разве он с ними заодно?

- Он в близких отношениях с графом Фениксом. И потом, я вчера встретил его здесь, во дворце. Он был у Тубини и выходил вместе с ним.

- Не нравится мне все это, очень не нравится! - проговорил Потемкин. - Ну что же, если думаешь, что сегодня, тогда садись в свою обсерваторию!

- Приходится, ваша светлость!..

Они подошли к массивному книжному шкафу. Цветинский отпер его. Шкаф был пуст - книги и полки были сняты и убраны. Цветинский, придержав рукой шпагу, шагнул и влез в шкаф.

- Ты не задохнешься здесь? - спросил Потемкин.

- Ничего, затворяйте, ваша светлость!

Дверца затворилась.

- Тебе видна комната и слышно? - нарочно негромко проговорил Потемкин.

- И слышно, и видно, - ответил глухой голос Цветинского из шкафа. - Я нарочно проделал на высоте глаза отверстие заранее.

- Ну хорошо!..

Потемкин подошел к столу и позвонил.

Немедленно явился дежурный Кулугин.

Светлейший, словно припоминая, какое дать ему приказание, остановил на нем долгий, пристальный взгляд.

Кулугин не сморгнув выдержал этот взгляд, а потом почтительно наклонил голову.

- Вели тушить огни везде во дворце, - приказал Потемкин, - а в кабинете сам присмотри за этим. Да скажи, чтобы все тихо было. Я спать иду, - и, взяв подсвечник с зажженной восковой свечой, он направился к своей спальне через внутреннюю дверь кабинета.

Через четверть часа весь кабинет погрузился во мрак, воцарилась мертвая, ничем не нарушаемая тишина; только в дежурной комнате осталась гореть единственная лампа, да большой маятник висевших здесь часов равномерно отбивал каждый размах свой.

Пробило половина двенадцатого.

Две фигуры - одна женская, другая мужская - пробирались в этой темноте и тишине. У дверей кабинета светлейшего они остановились.

- Я боюсь, - сказала женщина, - боюсь дежурного.

- Дежурным сегодня Кулугин; в крайнем случае, если он заметит нас, мы откроемся. Вас он не выдаст.

- Я предпочла бы, чтобы был кто угодно, лишь бы не Кулугин.

- Теперь поздно рассуждать. Идемте!

- Идите вы один. Я останусь сторожить у двери.

- Но я один ничего не сделаю. Я не знаю секрета ящика. Вы должны идти со мной.

- О, господи! - вздохнула женщина и вошла в кабинет.

У ее провожатого был потайной фонарь в руках.

Он отворил его в кабинете. Тотчас же при слабом мерцании этого фонаря они кинулись к бюро. Женщина на ощупь отыскала розетку, надавила ее, отперла ящик, ее спутник выхватил все, что было в нем, и большими, широкими шагами направились они к двери назад.

Вдруг женщина остановилась и схватила за руку провожатого.

- Слышите? Я различаю какой-то шум...

- Это вам кажется, ничего нет!..

- Как будто сюда, к нам, идет кто-то...

- Просто мышь пробежала...

Они вышли уже из кабинета в приемную.

Фонарь был вновь затворен, и здесь, в темной приемной, они ощутили чувство, какое вдруг испытывает человек, инстинктом открывший, что в той же комнате с ним есть еще кто-то посторонний и страшный.

Вот оно! Ожидаемое случилось, и страх оправдался и не прошел даром.

- Кто тут? - окликнул голос Кулугина.

Они притаились, замерев на месте.

Но Кулугин искал их в темной комнате и приближался на ощупь.

Вот он все ближе и ближе подходит к находящимся в комнате. Он почувствовал, что нашел, и схватил руку, державшую фонарь.

Немедленно началась тихая, беззвучная, но упорная борьба.

- Кулугин, вы? Это - я, я, Надя, с итальянцем Тубини, - проговорила женщина. - Тише, не поднимайте шума!..

- Что вы здесь делаете? - строго спросил Кулугин.

- Сейчас я объясню вам, проведите меня в вашу дежурную. Там вы один, никто не может увидеть нас?

- Никто. Комната совсем пуста.

- Тогда ведите...

Сегодня утром у них было второе свидание.

Кулугин с дежурства, рискуя ответить за это, был проведен итальянцем в кабинет к Наде. Опять они говорили очень мило, опять он целовал у нее руки, и Кулугин ушел еще более влюбленный, чем прежде.

Теперь, когда он ввел ее в дежурную, она быстро обернулась к нему и проговорила:

- Неужели вы не понимаете, зачем я здесь?

Кулугин молчал, испытующе глядя на нее.

- Да чтобы увидеть вас! Я из-за вас пришла сюда! - пояснила она. - Вы не рады? Тогда мы назад уйдем...

- Вы пришли сюда из-за меня? - переспросил Кулугин.

- Ну да, конечно, а вы чуть не подняли сами же тревоги из-за этого и напугали моего бедного итальянца. Посмотрите, на что он похож...

Тубини стоял бледный на пороге комнаты с фонарем в руках. Лица на нем не было. Однако бумаги он успел спрятать за пазуху и стоял испуганный, дрожащий, но, видимо, уже догадавшийся, какой оборот хотела придать делу Надя, и потому несколько успокоенный.

- Я насилу уговорила его проводить меня сюда, - продолжала она. - Правда, я не ожидала такой встречи!

- Но и я не ждал вас, - возразил Кулугин. - Простите!..

- Хорошо, я прощаю. Идите же к себе, - обратилась она к итальянцу, - и оставьте мне фонарь на всякий случай... Я вернусь одна.

- Вы хотите вернуться одна? - проговорил Тубини. - Лучше я останусь за дверями и подожду.

- Но в таком случае вам долго придется ждать, - сказал Кулугин, - потому что скоро я не выпущу отсюда Надежды Александровны.

- Как не выпустите?

- Нам нужно поговорить, и очень серьезно.

Такого тона она, видимо, никак не ожидала от Кулугина, и это сразу смутило ее.

- Идите! - умоляюще сказала она итальянцу. - Я найду дорогу одна... Да идите же! - повторила она, видя, что Тубини не двигается с места.

Итальянец, как бы вдруг решившись и махнув на все рукой, повернулся и пошел.

Надя осталась одна с Кулугиным. Тот выждал, чтобы дать время уйти итальянцу, и, когда, по его расчету, Тубини был уже далеко, подошел к Наде.

- Так вы пришли сюда исключительно ради меня? - спросил он, глядя ей в глаза.

- Я не ожидала такой встречи с вашей стороны, - ответила она, готовая заплакать. - Конечно, вам странно, что девушка решилась на такой шаг, чтобы идти ночью на свидание, но положение мое исключительное, меня держат взаперти, я знала, что вы один здесь в дежурной, и думала воспользоваться этим.

- Воспользоваться этим, чтобы что сделать?

- Прийти сюда...

- Но разве дорога в дежурную через кабинет светлейшего?

- А почему же нет? Если я пришла сюда через кабинет, значит, эта дорога сюда ведет. Не все ли вам равно, как я пришла сюда?

- А зачем итальянец захватил фонарь с собой?

- Вы меня допрашиваете, вместо того чтобы радоваться моему приходу? - вспыхнула она вдруг. - Я уйду тогда...

- Вы не уйдете так скоро! - остановил ее Кулугин. - Я вам сказал, что нам нужно переговорить.

- Но послушайте, я думала, что имею дело с порядочным человеком, который не пожелает воспользоваться так грубо моим легкомыслием. Теперь я вижу, что поступила не только легкомысленно, но и неосторожно. Я никак не ожидала, что мне придется раскаиваться!..

- Вероятно, вам и не придется делать это...

- Я в вашей власти теперь...

- Да, вы в моей власти, и потому я прошу вас рассказать мне все откровенно. Скажите, зачем был фонарь у итальянца, зачем этот фонарь отворяли вы в кабинете и что делали у бюро?

- Вы подсмотрели, вы видели это? - вырвалось у Нади, и полная беспомощность охватила ее.

- Да, я видел это и никак не могу понять, зачем вы останавливались у бюро, если шли сюда, ко мне.

Надя молчала. Грудь ее тяжело поднималась, щеки вспыхнули, губы приоткрылись, и глаза расширились и горели.

Кулугин смотрел на нее и должен был сознаться, что она удивительно хороша и что никогда он не видел другой девушки, которая могла бы сравниться с нею в эту минуту. Он залюбовался ею, и его взгляд невольно выразил нежность и восхищение ее исключительной прелестью.

Надя почувствовала этот его взгляд и поняла его выражение. И вдруг слезы, давно уже собиравшиеся, подступили к ее горлу. Она прижала платок к лицу и заговорила сквозь него, всхлипывая:

- Ну да, браните меня, я дурная, нехорошая, я вам говорила, что я вовсе не то, чем кажусь вам, я предупреждала вас! Вы сами не верили... теперь видите...

- Я ничего еще не вижу, - заговорил Кулугин мягким, вкрадчивым голосом, - я ничего не вижу, разве только то, что вы боитесь быть откровенной со мною. Расскажите мне все, все без утайки! - Он подсел к ней близко, но почтительно, сложил руки и заглянул ей в лицо влюбленными глазами. - Надя, неужели я не заслуживаю вашего доверия?

- Но, если я вам расскажу все, вы перестанете думать обо мне хорошо.

- Какая вы смешная! Говоря так, вы заставляете меня делать предположения непременно худшие, чем они должны быть на самом деле. Для меня вы и дурное не могут быть связаны вместе. Наверное, вы преувеличиваете. В чем вы можете быть виноваты? Вы действовали не по собственному почину, вас заставили.

- Да, меня заставили, - проговорила Надя.

- Кто?

- Граф Феникс.

- Я так и думал, что тут не обошлось без него. Что же заставил он вас сделать?..

- Он держит меня в своем подчинении, и я не могу отделаться от его власти...

- Ну да, я верю! Что же он заставил вас сделать?

- Помочь Тубини достать документы и планы из секретного бюро в кабинете светлейшего.

- А! Это, должно быть, очень важные документы?

- Они касаются всех распоряжений будущей турецкой кампании.

- Вот оно что! Как же вы взялись за дело?

- Светлейший показал мне, как отворяется секретное отделение бюро. Я успела сделать восковой слепок с ключа, вчера отдала его через Тубини Фениксу, а сегодня ключ был уже готов.

- И вы достали документы в кабинете?

- Вы видели это, к несчастью...

- Где же теперь документы?

- У Тубини. Он спрятал их, когда вы привели сюда нас; теперь он, вероятно, у себя в комнате и снимает копии...

- Зачем?

- Чтобы положить документы до сегодняшнего утра обратно на место, как будто их никто не трогал.

- Понимаю! Иначе станет известна их пропажа, и тогда все планы изменят, а эти никуда не будут годны. Значит, Тубини должен еще вернуться в кабинет?

- Да.

- Но вы не пойдете больше.

- Хотя должна была. Поэтому он и не хотел оставить меня здесь.

- Ну, вот видите, вы мне все рассказали откровенно и посмотрите на меня! - и Кулугин глядел на нее, раскинув руки, сияющий и торжествующий.

- И вы не разлюбили меня? - спросила она.

- Нет, моя радость, нет, моя прелесть! Разве я могу разлюбить?

Его руки ждали объятия, она видела это и, словно усталая после всего происшедшего, измученная своим волнением, опустилась к нему на плечо.

Куда девались копии документов

Едва взошло солнце над спавшим еще Петербургом, а Тубини уже явился к графу Фениксу. Тот, видимо, ждал его и принял немедленно.

- Принесли документы?

- Непостижимый случай! - воскликнул итальянец и развел руками.

- Явилось какое-нибудь препятствие и вы не могли проникнуть в кабинет?

- Мы проникли туда беспрепятственно.

- Не сумели отворить бюро?

- Бюро было открыто.

- Не нашли в нем документов?

- Документы лежали на месте, и мы их взяли.

- Не успели снять копий?

- Копии были сняты, но... их нет, - и итальянец снова развел руками.

- Куда же они делись? - спросил граф Феникс. - Расскажите все по порядку.

Тубини подробно и красноречиво рассказал, как он и Надя пробрались в кабинет, как были остановлены Кулугиным и как отделались от него благодаря удивительному присутствию духа девушки, сейчас же сочинившей, что она шла на свидание с офицером.

- Он, влюбленный, - разглагольствовал итальянец, - конечно, сейчас поверил всему, но одно только - не желал отпустить скоро от себя девушку. Впрочем, это весьма понятно, и я поступил бы на его месте совершенно так же. Но так как я не был на его месте, то и поспешил оставить их наедине, потому что он, вероятно, сделал бы то же, если бы был на моем месте. К тому же мне надо было торопиться, чтобы снять копии с документов, которые были спрятаны у меня и легли мне грудь, как огонь. Я удалился в свою комнату и сейчас же принялся за работу. Я торопился, но, как ни торопился, мог закончить копии лишь тогда, когда уже перламутровая заря нашего северного неба смотрелась в окна. Тогда, оставив копии у себя на столе и собрав документы, я предпринял - уже один на этот раз - снова путешествие в кабинет и, трепеща от страха, положил все на место, как было. Я не помню, как вернулся в свою комнату, но когда вернулся, то совершенно обезумел от удивления: оставленных мною на столе копий не было, они исчезли. Напрасно искал я, напрасно изрыгал проклятия и стоны - копии исчезли...

- А дверь оставалась не заперта в вашей комнате, пока вы ходили в кабинет второй раз?

- Не заперта, но я так торопился...

- Какая неосторожность!..

В это время раздался слабый звонок где-то в углу, сдавленный и чуть слышный. Это Петручио давал знать из передней, что туда вошел кто-то и направляется по парадным комнатам.

Такой неожиданный ранний посетитель не мог не показаться странным.

- Погодите немного, - сказал Феникс итальянцу, - пройдите пока в столовую, там вы найдете чем подкрепить себя после бессонной ночи, а я вас позову потом...

Выпроводив итальянца в столовую, граф направился в парадные комнаты навстречу явившемуся гостю.

Этот гость был не кто иной, как Кулугин.

- Добро пожаловать, - встретил его Феникс. - Я думал, что вы дежурный в Таврическом дворце!

- Только что сменился, граф, и явился к вам по важному делу.

- К вашим услугам.

- Но здесь разговаривать неудобно. Пройдемте к вам в кабинет.

- Пройдемте!

"Верно, будет денег просить", - решил Феникс, проводя Кулугина в кабинет, и тотчас же спросил его:

- Вероятно, вам нужны деньги? В любви вы достигли желанной цели, счастье в шалаше существует лишь в сказках. По нынешним временам счастливый влюбленный нуждается в деньгах более, нежели кто-нибудь...

- Да, граф, вы угадали, мне нужны деньги.

- Чем же я могу вам служить?

- Дать мне их... Я думаю, вы не откажете.

- Я никогда не отказываюсь быть полезным моим приятелям.

- Благодарю вас за лестную честь... тем лучше...

- Тем более что нужная вам сумма, вероятно, невелика...

- Однако, граф...

- Невелика для меня... Несколько десятков рублей, даже сотня не разорит меня.

- Нет, граф, тут дело идет не об одной сотне, а о нескольких тысячах. Я прошу у вас, по крайней мере, тысяч двадцать пять, если не тридцать...

- Двадцать пять тысяч рублей? На каких же это основаниях?

- Очень солидных, граф. Если у вас нет теперь этих денег...

- Нет, я не про себя говорю, есть ли у меня такие деньги или нет; я хочу спросить, на каких основаниях вы решаетесь делать такой долг?

- Я и не думаю просить эти деньги у вас в долг.

- А как же тогда?

- Как плату за то, что вы не доверяете вашим друзьям, к числу которых вы изволили только что причислить меня.

- Дорогая плата.

- "Дорогой друг", хотите вы сказать. Согласен с вами. Но вот, видите ли, раз вы почтили меня своим доверием, то как же вам было устранять меня от важного дела?

- Мало ли дел у меня.

- Таких, вероятно, мало. Я говорю о деле по поводу документов светлейшего князя Потемкина.

- А, вот о чем! Вы уже знаете об этом деле? Ваша возлюбленная не утерпела и рассказала вам.

- Она должна была рассказать, потому что я поймал их с поличным.

- Знаю.

- Тубини, конечно, предупредил мой визит и успел рассказать вам все. Ну так; вот, граф, вы хотели обойтись без меня в этом деле, а вышло, что я сам вошел в него.

- То есть не вошли, а так или иначе узнали и хотите, чтобы я купил ваше молчание двадцатью пятью тысячами рублей?

- О нет, граф, мое молчание не стоит этого. За эту цену я предоставлю вам товар наличный - копии с документов, снятые сегодня ночью итальянцем.

- Они у вас?

- У меня. Этот Тубини неосторожно оставил их у себя в комнате, пока ходил в кабинет к светлейшему во второй раз. Будь я на его месте, я не сделал бы такого промаха.

- И вы воспользовались им?

- Весьма естественно. Узнав всю историю, я отправился к Тубини, чтобы переговорить с ним и не упускать из рук этого дела, но попал в его комнату как раз, когда его не было там, а снятые им копии лежали на столе.

- Но почему же теперь вы цените их так дорого? - улыбнулся Феникс.

- Я думаю, во всяком случае, дешевле, и гораздо дешевле, той суммы, которую получите вы за эти копии. Согласитесь, что мне не грех также попользоваться из вашего вознаграждения. Я и то, вероятно, оставляю вам львиную долю.

- А если я вам ничего не дам?

- Тогда не получите копии...

- Но, если их сняли для меня один раз, разве нельзя сделать этого вторично?

- Нельзя, граф, потому что светлейший будет уже предупрежден.

- Вами?

- Мною.

Подобный разговор, в котором Кулугин обнаруживал свою заносчивую дерзость, пришлось уже однажды вести с ним Фениксу. Граф помнил это. Но тогда преимущество было на его стороне, и он сумел воспользоваться им, а теперь он должен был сознаться, что вся выгода на стороне Кулугина, у которого в руках были копии. Они, конечно, стоили гораздо дороже двадцати пяти тысяч рублей.

- Копии с вами? - спросил Феникс.

- Со мною, граф.

- Делать нечего, приходится на этот раз согласиться с вашим красноречием. Судьба вам благоприятствует - я не пойду против судьбы. Каким образом желаете вы получить двадцать тысяч?

- Двадцать пять, граф! Если вы пожелаете сбавлять, я буду прибавлять со своей стороны; я ведь говорил и о тридцати...

- Ну хорошо, двадцать пять!

- Лучше всего было бы получить их наличными деньгами.

- Но согласитесь, что не держу же я такую сумму в своем кабинете. Я могу вам дать чек на банк.

- Сегодня воскресенье, - стал соображать Кулугин, - завтра праздник, банк будет открыт только послезавтра; значит, только во вторник я получу деньги...

- До вторника недалеко, всего два дня.

- И то правда. Я согласен на чек.

Феникс достал чековую книжку, не дрогнув, с презрительным спокойствием написал чек и передал его Кулугину. Тот подал ему копии, на которых граф сейчас же узнал почерк Тубини.

После этого Кулугин сказал:

- До свидания, граф, надеюсь, мы останемся друзьями; мы, может быть, с вами не одно еще дело сделаем.

- Я надеюсь... До свидания!..

Кулугин откланялся.

Феникс поглядел ему вслед и проворчал себе под нос:

- Иди, радуйся, но в эти два дня не станет тебя в живых, я ручаюсь в этом!

Он вышел в столовую.

Тубини спал там на стуле перед пустой чашкой кофе.

- Вставайте! - разбудил его граф. - Идите к себе домой спать и в другой раз запирайте на ключ дверь своей комнаты, когда это нужно. Вот копии. Успокойтесь относительно их.

При виде своих копий Тубини мог только всплеснуть руками и произнести:

- Великий человек, великий маг и волшебник!..

Уловка Феникса

В тот же день, около двенадцати часов, карета графа Феникса подъехала к дому, где жил Бессменный. Гайдук в белой ливрее отыскал денщика Петрушку и велел доложить князю, что его сиятельство граф Феникс просит князя принять их. Петрушка явился к Бессменному и вытянулся.

- Что тебе?

- Вас спрашивают.

- Кто?

- Веник-с...

- Кто?!

- Веник, так и велел белый евонный мужик доложить, что дескать Веник-с...

- Что ты врешь! - рассердился Бессменный и подошел к окну.

Взглянув в него, он сразу узнал карету графа Феникса, в которой тот довозил его с острова до города.

"С чего это он пожаловал?" - удивился князь и невольно оглядел свою скромную комнату, вовсе не так убранную, чтобы принимать таких гостей, как этот заморский граф.

- Ты сказал, что я дома? - спросил Бессменный.

- Сказал.

- Ну, так поди скажи, что я сейчас уезжаю, выхожу из дома... Или нет, постой, ты переврешь что-нибудь. Дай мне шляпу и плащ...

С тех пор как Бессменный узнал, в каких отношениях Надя состоит к Потемкину и почему светлейший взял вдруг к себе свою дочь и скрыл ее (на это были особые причины, о которых говорить нельзя), - он вполне успокоился, и его здоровье заметно поправлялось. Тяжелая рана зажила окончательно.

Он схватил плащ, перчатки и шляпу и совсем молодцом вышел на крыльцо.

- Вы застаете меня, граф, - заговорил он, с учтивым поклоном приближаясь к окну кареты Феникса, - на выходе из дома.

- Я рад, что вы поправились и что я вижу вас здоровым, - ответил граф. - Мне давно хотелось навестить вас, но я боялся, что мое посещение обеспокоит вас во время болезни.

Бессменный приподнял шляпу.

- Благодарю вас, и еще раз простите, что не возвращаюсь домой, чтобы воспользоваться вашей беседой, но дело в том, что мне предписана прогулка именно в это время, как самое теплое среди дня...

- Послушайте, князь, - ласково произнес Феникс, - я надеюсь, что у вас больше не таится никакой неприязни ко мне. Согласитесь, что причиной нанесенной мною вам раны был вовсе не я. Я не хотел этой дуэли и сделал все зависящее от меня, чтобы избежать ее. Вы сами пожелали и настаивали; я же, со своей стороны, не имел основания питать к вам вражду и, напротив, после нашего поединка питаю двойное уважение к вам...

- Я ни в чем не виню вас, граф, и ничего против вас не имею теперь, - искренне ответил Бессменный.

- Так докажите это на деле.

- У вас есть просьба ко мне?

- Да, и большая...

- В чем же дело?

- Садитесь в мою карету и поедемте вместе. Я уверен, что прогулка в экипаже будет для вас полезнее, чем ходьба пешком, потому что вы меньше утомитесь и дольше пробудете на свежем воздухе.

- Но, право, я не знаю, граф...

- Вы мне докажете этим, что не сердитесь на меня, - и граф, велев гайдуку откинуть подножку, протянул руку Бессменному, приготовясь помочь ему войти в карету.

- А вы куда едете теперь? - спросил князь.

- Мне все равно, куда-нибудь за город прокатиться. Я модных и людных мест не люблю. Мы можем проехаться с вами за Таврический дворец... Прекрасная дорога, князь...

"Таврический дворец" имел, по-видимому, магическое влияние на Бессменного. Он поднялся в карету; подножка щелкнула, дверца захлопнулась.

Очутившись снова с графом Фениксом в той же карете, в которой они ехали тогда, Бессменный живо припомнил весь тот день, обед у Елагина, потом разговор с графом, свой визит к нему и зеркало, в котором он видел Надю, протягивавшую к нему руки и говорившую: "Муж мой!".

- А что, зеркало еще существует у вас, граф? - спросил он, когда лошади тронулись и карета закачалась на своих рессорах.

- Существует! Что ему сделается?

- И предсказания его не ложны, вы продолжаете утверждать это?

- Продолжаю. Еще недавно мне пришлось проверить, и я получил несомненное подтверждение...

- Значит, и со мной случится то, что оно мне предсказало?

- Должно так быть.

- Тогда я буду счастлив.

- От всей души желаю вам этого.

Лошади бежали крупной рысью. Бессменный задумался, и воображение унесло его далеко, в то самое будущее, которое он видел в зеркале. Но как это случится, как это произойдет? И в голове его рождался один план за другим, и комбинации одна другой фантастичнее являлись как бы сами собой. То он видел себя достигшим высших почестей и являющимся к Потемкину просить руки Нади, то, наоборот, он жил с нею в бедной хижине, причем, конечно, хижина была похожа на крошечный киоск, какие ставят в парках.

Бессменный был успокоен, и радостное настроение и вера в будущее снова вернулись к нему. Он знал, что Цветинский переехал на жительство в Таврический дворец, и каждый день видит Надю и следит за ходом ее болезни.

Цветинский положительно заверял его, что скоро она придет в себя и тогда все будет хорошо. Ей нужен только покой - и нужно выждать. Время излечит ее.

Феникс и Бессменный давно выехали за город, миновали лесистую местность, и с левой руки потянулся у них высокий, знакомый князю частокол Таврического дворца, а справа открылся пустырь.

Вдруг карета остановилась.

- Что такое? - высунулся граф из экипажа.

Кучер передал вожжи сидевшему на козлах гайдуку, соскочил и стал возиться у постромки.

- С постромкой что-то случилось, - пояснил граф Бессменному, - нам придется подождать немного. Может быть, хотите выйти погулять?

Бессменному, как только они выехали сюда, не сиделось на месте, когда карета катилась, а теперь, во время невольной остановки, он уже вовсе не мог удержать себя.

- Отлично, граф, пойдемте! - согласился он, не сумев даже скрыть свою радость.

Они вышли.

Вид был не из особенно приятных: пустырь и частокол, но Бессменному он казался чрезвычайно интересным. Он издали увидел место, где были расшатаны колья, и, когда они поравнялись с ним, приостановился. Он заметил, что колья расшатались сильнее и щель настолько увеличилась, что сквозь нее виднелся сад даже с того места, где они стояли, то есть по эту сторону канавы.

- Вы никогда не были в этом саду? - спросил Феникс тоном полного равнодушия и, вынув часы, посмотрел на них.

Было ровно двенадцать.

- Нет, никогда, - проговорил Бессменный.

- Говорят, чудный сад. Как вы думаете, если перейти эту канаву и посмотреть? В последние дни стояли жара, и канава высохла.

- Отчего же не перейти? - подхватил Бессменный и в один прыжок очутился у частокола.

Граф, не торопясь, перешел за ним.

Они заглянули в сад, цветущий, но пустынный - ни души не было в нем.

"Неужели Тубини не исполнил моего приказания?" - мысленно удивился граф Феникс и снова посмотрел на часы.

Но в эту минуту, как бы в ответ ему, из-за круглой кущи кустов показалась на дорожке сада Надя. Она шла вместе с Кулугиным и оживленно разговаривала с ним. О чем они говорили - не было слышно, но каждое движение их было видно. Они остановились. Кулугин счастливо улыбался, Надя продолжала говорить, весело смеясь. Он ей ответил что-то. Она оглянулась на дом и, убедившись, что листва скрывает их от него, вскинула руки и положила на плечи Кулугина. Он охватил ее руками и прижал к груди, губы их встретились и замерли в поцелуе.

"Это более, чем я ожидал", - опять подумал Феникс, все время следивший за тем, что происходило в саду, и одновременно за тем, что делалось с Бессменным.

На этот раз князь при постороннем человеке владел собою. Он только страшно побледнел, но ни одного восклицания, ни одного звука не вырвалось у него. Бледный, с закушенной губой, он стоял и смотрел, как бы не имея возможности отвести глаз. Грудь его поднималась высоко. Однако, сделав усилие, он обернулся к графу и проговорил:

- Уйдемте отсюда! Мы случайно подглядели чужую тайну.

- Уйдемте, - согласился граф, невольно удивляясь самообладанию Бессменного.

Но чем больше убеждался он в этом самообладании, тем приятнее было ему. Теперь все говорило за то, что его расчет окажется верен: Кулугин не переживет завтрашнего дня - Бессменный пошлет ему вызов, они будут драться, и тогда судьба Кулугина решена. Граф Феникс имел случай убедиться своими глазами, какой был стрелок и фехтовальщик Бессменный, и в нем сомневаться было смешно. Он убьет Кулугина.

На это и рассчитывал граф, дав заранее приказание Тубини, чтобы он устроил сегодняшнее свидание влюбленных в саду. Привезти же Бессменного к частоколу и показать ему это свидание было легче легкого, как оно и оказалось на самом деле.

Они снова сели в карету и поехали.

Бессменный долго молчал, как бы ожидая, не заговорит ли Феникс первым, но граф тоже сидел молча и выжидал в свою очередь.

- Вам, граф, знаком этот офицер, которого мы видели сейчас в саду, - сказал наконец Бессменный, - он был вашим секундантом против меня - Кулугин.

- Да, я знаю его.

- У меня есть с ним счеты. Я должен послать ему вызов. Могу я просить вас быть моим секундантом в этом деле?

- От секундантства не отказываюсь, князь, я к вашим услугам.

- Так, пожалуйста, будьте добры известить его как можно скорее.

"Клюнуло!" - обрадовался Феникс в душе.

- Я сегодня же переговорю с ним, - спокойно сказал он. - Когда вы хотите драться?

- Завтра же.

- И прекрасно. Никогда не следует откладывать дуэль надолго. А теперь довезти вас домой?

- Очень вам буду благодарен.

Больше они не сказали ни слова до самого дома.

Выпустив Бессменного из кареты, граф Феникс потер руки с удовольствием. Теперь он был уверен, что Кулугину послезавтра, во вторник, придется предъявлять его чек разве что на том свете, но никак не на этом.

- В Таврический дворец, к главному подъезду, - приказал он гайдуку, и его карета снова покатилась.

Что рассказал Цветинский

Потемкин встал в отличном расположении духа и потребовал к себе Цветинского.

- Ну, что? - спросил он, когда тот явился к нему. - Что твое ночное похождение?

- Тяжело было в шкафу, ваша светлость.

- Я тебе говорил. Больше не полезешь?

- И не придется.

- А что? Птички были, являлись?

- Являлись, ваша светлость.

Цветинский отвечал в тон светлейшему, то есть шутливо, но видно было, что он озабочен чем-то и что что-то вышло не совсем так, как бы следовало. Всегда веселый, он не казался таким сегодня.

- Были и унесли документы, - проговорил Потемкин, не замечая настроения Цветинского, - значит, попались.

Слишком было бы грубо со стороны Потемкина, если бы он, узнав о предполагаемом похищении документов, пожелал не допустить этого или приказал захватить похитителей на месте преступления.

Разумеется, нужно было воспользоваться этим случаем умно и ввести в заблуждение тех, которые хотели перехитрить, но сами должны были попасться в ловушку. Из секретного ящика настоящие документы были вынуты своевременно и на место их положены другие, совершенно фантастические и несхожие с действительными. Пусть их похищают, снимают с них копии - они введут лишь в заблуждение врагов, что и требуется. Вот отчего было допущено беспрепятственно ночное появление незваных гостей в кабинете светлейшего, и сидевший в шкафу Цветинский не остановил их. Он должен был лишь проследить, было ли совершено похищение ложных планов или нет, и если было, то отнюдь не выдавать этого каким-нибудь насилием.

- С внешней стороны все благополучно, - проговорил Цветинский, - планы взяты и положены Тубиновым на место, и копии, которые он, вероятно, снял с них, пойдут во Францию, а оттуда - к туркам и введут их лишь в заблуждение.

- Значит, Тубинов действовал? - переспросил Потемкин. - Жаль, что сейчас нельзя наказать этого итальянца; я бы показал ему, как за мою хлеб-соль платить мне предательством!

- В том-то и дело, ваша светлость, что нельзя показать, что вам известно о похищении планов, и подымать эту историю, а между тем участники ее достойны наказания.

- Они будут наказаны потом, когда откроется, что планы фальшивые и что за них заплачены даром немалые деньги. Все это должно стоить им немало, если граф Феникс живет здесь на их счет. Он живет широко.

- Если бы только речь была о них! Но дело в том, ваша светлость, что они замешали сюда... Надежду Александровну...

- Ее?! Ты имеешь основания предполагать это?

- К сожалению, да, и не только основания, но очевидность. Она была вместе с Тубиновым сегодня ночью в кабинете и отперла сама секретное отделение бюро.

- Не может быть! Я подозревал это, но не хотел верить своему подозрению. Она выспрашивала у меня секрет бюро, я показал ей, но сомневался, чтобы она была замешана; думал, что это простое совпадение и что она просто из любопытства спрашивала. Ты ее видел?

- Видел! Они были с фонарем. Лицо ее осветилось совершенно ясно.

- Она не виновата; это - штуки этого шарлатана. Он при мне действовал внушением.

- Я бы сам не поверил никому другому, ваша светлость, но тут я сам видел.

- Да пойми ты, чья она дочь? Моя дочь! - поправился Потемкин. - Не может она пойти на такой поступок, не может...

- Не может, ваша светлость, я думаю то же: воспитанная в доме Елагина, она, кроме хорошего, ничего не видела там.

- Я думаю, потому она и была поручена ему. Наконец, мне было позволено взять ее к себе, но под условием, чтобы никто не видел ее у меня. Я радовался этому... Тут случился пожар...

- И она потеряла память, да, но мне эта потеря памяти кажется подозрительной, ваша светлость. Странно, что она вдруг забыла все прошлое. Дело в том, что при ней был Тубини...

- Ну так что же?

- А Тубини - послушное орудие графа Феникса.

- Мы имели, кажется, этому доказательство.

- После пожара она сильно изменилась, потеряла память и вдруг выказала такие душевные качества, которые не свойственны девушке ее рождения и ее воспитания. Она стала не похожа сама на себя.

- Что ты хочешь этим сказать?

- То, что, может быть, это не она.

- Как не она?

- Ваша светлость, историю с документами вы знаете? Мы положили вместо настоящих другие, не настоящие, так и мне сдается, что это не ваша настоящая дочь.

- Ты, кажется, впервые в жизни увлекся в своих предположениях и говоришь вздор. Елагин подменил ее? Это немыслимо!.. Этого не может быть, и я никогда не поверю.

- Не Елагин, ваша светлость! Я недаром напомнил вам о Тубини, который был при ней во время пожара. Заметьте, он один...

- Ну?

- Пожар произошел как раз в ее флигеле. Суматоха могла отлично способствовать подмене.

- Послушай, ты говоришь невозможные вещи и хочешь быть хитрее хитрого! Надо было найти другую девушку, похожую на нее.

- Ваша светлость, вспомните известную историю с "ожерельем королевы", разыгравшуюся в Париже. Я ездил туда из-под Очакова как раз тогда, когда эта история только что окончилась, и знаю ее подробно. Там действовала девушка, как две капли воды похожая на Марию-Антуанетту, до того похожая, что влюбленный кардинал де Роган принимал ее за королеву и поддался на обман. Что возможно во Франции, неужели невозможно у нас?

- Нет, Цветинский, ты увлекаешься. Потеря памяти может действительно произойти от сильного испуга, мне доктора свидетельствовали это.

- Но такая полная и упорная, ваша светлость, до того, что она не узнала любимого прежде человека...

- Был такой?

- Ей восемнадцать лет, ваша светлость.

- А в восемнадцать лет все влюбляются. Первое увлечение...

- Было не похоже на простое увлечение, скорее, что-то более серьезное.

- А ты почему знаешь?

- Потому что это мой близкий приятель, я знаю от него... Это князь Бессменный.

- Слышал, мне говорил о нем Елагин. Хороший офицер.

- Так вот, она и его забыла. Это что-то уже не похоже на девичье сердце. Оно не позволило бы забыть и пришло бы на помощь памяти.

- Откуда же ты знаешь, что она забыла его?

Тут Цветинскому пришлось бы рассказать светлейшему, как он с Бессменным тайком подъезжал к частоколу. Но он счел за лучшее умолчать об этом.

- Я знаю это потому, что она полюбила совсем другого, - сказал он только и добавил: - человека, едва ли достойного.

- Кого же?

- Кулугина, ваша светлость, опять-таки принадлежащего к клевретам графа Феникса.

- Уж и полюбила!..

- Однако у них ежедневные свидания под покровительством итальянца.

- Свидания, у меня во дворце? - вспыхнул Потемкин и встал со своего места. - Если ты не уверен в этом - берегись! Твое воображение занесло тебя слишком далеко!

Предположение относительно подмены Нади другой девушкой было одно из тех, которые сделал Кутра-Рари, утешая Бессменного. Цветинскому оно запало в голову, и теперь он высказал его светлейшему, потому что некоторые факты, если не подтверждали его, то, во всяком случае, не противоречили.

Однако они были далеко не настолько убедительными, чтобы Потемкин увлекся ими и поверил. Нет, он видел лишь, что Цветинский из преданности перехватил, что называется, через край.

Но то, что сказал он относительно свиданий, возмутило светлейшего до глубины души. Ему было больно, как он ошибся так в итальянце и доверился такому человеку. Он, правда, считал его простоватым, недалеким, но исполнительным и точным. Обманула также благообразная внешность Тубини. Как бы то ни было, но если итальянец окажется изобличенным в покровительстве Кулугину при свиданиях его с Надей, с ним легко будет разделаться, и тогда он уже заодно ответит за все свое вероломство.

Вернувшись после разговора с Потемкиным в свою комнату, Цветинский нашел, к своему удивлению, у себя на столе следующую записку на французском языке:

"Вы хорошо говорили сегодня со светлейшим. Убедите Бессменного вспомнить о его медальоне. Кутра-Рари".

"Дался ему этот медальон! - подумал Цветинский. - И откуда эта записка и почему он знает, что я хорошо говорил сегодня со светлейшим? Странный индус... странный!.. Тут дел, можно сказать, полон рот, пообедать, какой пообедать - просто поесть не успеешь хорошенько, а он о медальоне!.. - и Цветинский с досадой передернул плечами. Однако, еще подумав, он пришел к другому соображению. - А ведь он, может быть, прав! Конечно, тут дело не в самом медальоне - вернее всего, что пропади этот медальон пропадом, после того как Бессменный кинул его на дорогу, - но надо доискаться, что это был за византийский царь на маскараде и почему он живет в доме графа Феникса, который ищет медальон и не знает, что он был у кого-то из его домашних. Я совсем забыл об этом".

Но самому Цветинскому нельзя было отлучиться немедленно, да и дело это не казалось настолько уж настоятельным, чтобы ради него откладывать другие; его можно было поручить Бессменному, который выздоровел и был уже в силах помогать.

Цветинский написал ему записку и отослал с нарочным, после чего решил поесть. Он почти не спал эту ночь, просидев большую ее часть в шкафу, и теперь нашел весьма естественным, что имеет право вознаградить себя за это, не сном впрочем, а едою. Он держался французской пословицы "Кто спит, тот обедает", но, наоборот, заменяя иногда сон кушаньем. Это доставляло ему больше удовольствия.

Он отправился к главному повару и велел приготовить себе сальми из дичи и яичницу на яблоках - блюдо, особенно любимое королем Людовиком XV, которое король имел даже обыкновение приготовлять сам. Кроме того, оба эти кушанья не требовали много времени и могли поспеть скорее других.

Пока Цветинский услаждал себя яичницей и сальми, внизу в кабинете светлейшего произошло новое обстоятельство, рассердившее Потемкина до того, что он ходил из угла в угол, топал ногой и сжимал кулаки.

Секретарь его Попов стоял, опустив голову.

- Заключить перемирие на таких условиях, когда все выгоды на нашей стороне, заключить перемирие? - сердился светлейший, сам еще больше раздражаясь звуком своего голоса. - Да ведь это если не сумасшествие, то предательство... предательство... иначе назвать нельзя этого...

Дело было в том, что из действующей армии Репнин прислал курьера, что вступает в мирные переговоры с турками и желает с ними заключить перемирие. Условия, на которые он соглашался, были очень легки для Турции, хотя она находилась в таком положении, что ее можно было принудить к безусловно более выгодным для России уступкам. Черноморский флот - создание Потемкина - действовал настолько успешно, что на этих успехах можно было основать победы сухопутной армии.

- Заключать перемирие, - снова заговорил светлейший, - когда выстрелы нашего флота слышны уже в Константинополе, когда у меня все готово, чтобы разгромить Турцию окончательно!.. Репнин с ума сошел... Без меня они все там испортят, все испортят и перевернут вверх дном. Я сам еду, сам! Вели закладывать карету в Царское, я сейчас отправлюсь к государыне и затем еду. Вели сейчас же начать приготовления к отъезду - спешно, как можно спешно, как только возможно, я выеду... Ступай и распорядись! Я даю сроку три дня на приготовления... Время терять нельзя... Ступай, ступай!..

Попов, не противореча, потому что в таких случаях всякое противоречие было не только излишне, но и опасно, поклонился и вышел.

Немедленно же стало по всему дворцу известно, что светлейший возвращается в действующую армию и что приготовления к отъезду должны быть сделаны в три дня.

А через некоторое время светлейший сказал Цветинскому, когда тот вошел к нему:

- Ты едешь со мной! Приготовься!

- В действующую армию, ваша светлость?

- Тебе известно уже?

- Весь дворец только и говорит об этом... Все уже знают...

- Пусть знают, пусть знают, - повторил Потемкин, - они узнают меня, как заключать перемирие, словно не мы победили, а турки...

- Ваша светлость приказали мне... - начал Цветинский.

- Ехать со мной в действующую армию. Да, приказал, и ты поедешь...

- Кроме этого вы еще приказали прийти доложить вам, когда Кулугин явится во дворец.

- Ах да, правда! Это еще! - вспомнил Потемкин. - Он явился?

- В комнату к итальянцу, и они спустились уже давно по витой лестнице из коридора.

- Пойдем! - отрывисто проговорил Потемкин.

- Через сад, ваша светлость, оттуда будет удобнее.

Потемкин вышел через зал в сад и тяжелыми, но скорыми шагами направился к левому флигелю. Он шел так быстро, что Цветинский едва поспевал за ним.

Они быстро миновали главную аллею, повернули, прошли боковую дорожку и увидели Кулугина с его возлюбленной. Тот держал ее за талию, а другой рукой захватил ее руки и прижимал их к своей груди. Она сидела у него на коленях.

Такая поза была более чем вольная; вполне порядочная девушка не могла бы решиться на нее. Одно из двух: или они увлеклись до того, что забыли все кругом, забыли, что их могут увидеть, или расчитывали слишком слепо на то, что Тубини стережет их и предупредит в случае опасности.

Но у Тубини была своя фаталистическая точка зрения. Уверенный, в особенности вследствие последних событий, в несокрушимом могуществе графа Феникса, он мало заботился о свидании порученных ему влюбленных.

Это свидание было уже не первое, а третье, и, главное, оно было устроено по приказанию графа, а там, куда он вмешается, все, несомненно, будет обстоять благополучно, значит, беспокоиться нечего.

И Тубини, проведя на этот раз, как велел ему Феникс, Кулугина в сад, вместо того чтобы остаться настороже, присел на дерновый диванчик в беседке акации, склонил голову и заснул. Он тоже ведь не спал всю прошлую ночь.

Потемкин подошел в упор к Кулугину. Тот вскочил и вытянулся. Краска сбежала с его лица, и подбородок слегка вздрагивал.

- Безобразия... в моем дворце!.. На гауптвахту! - проговорил Потемкин. - А ты ступай за мной! - приказал он девушке.

Больше ничего не сказал он и, повернувшись, направился к дому.

Однако, сделав несколько шагов, Потемкин наткнулся на беседку, где с блаженной улыбкой на лице спал музыкант-итальянец.

- Тубинов! - крикнул светлейший.

Тот дрогнул и вскочил, едва приходя в себя.

- Я тебя простил раз, когда ты был виноват лишь в оплошности, теперь ловлю тебя на прямой мерзости, и не жди пощады, - сказал Потемкин и, обернувшись к Цветинскому, добавил: - Завтра же отправить его по этапу вплоть до границы... и там выслать из России.

Наказание было суровое, если принять во внимание, что этапные шли вместе с острожными колодниками в цепях, соединенные по двенадцать человек на железном пруте, к которому были прикреплены на кольцах их правые руки.

Цветинский нагнул только голову в знак того, что исполнит приказание. По его мнению, Тубини, ничего, кроме добра, не видавший от своего благодетеля Потемкина и пожелавший предать его сегодня ночью, вполне заслужил такую кару.

Девушка была отведена в свою комнату и заперта на ключ.

- Нет, не может быть, - усомнился теперь и Потемкин, - это не моя дочь. Моя дочь не может быть такою...

Заложенная цугом в шесть лошадей карета ждала уже его, чтобы ехать в Царское для доклада к государыне. Светлейший быстро собрался и отбыл с маленького подъезда, со двора.

Заговор

В то самое время, когда Потемкин выезжал из дворца, в большом вестибюле его граф Феникс напрасно приказывал слугам, чтобы те доложили о нем.

- Не велено принимать никого, - получил он категорический ответ.

- Как? Даже меня?

Это "даже меня" было произнесено с величием, которое сделало бы честь любому актеру, изображавшему коронованную особу, но не произвело решительно никакого действия. Слуги стояли на своем:

- Принимать не велено!..

В это время в вестибюль вышел Кулугин.

Нельзя сказать, чтобы вид у него был очень веселый. Шпаги, которую он должен был сдать, как арестованный, дежурному, у него не было, шляпу держал он на отлете, как-то вбок, и одна бровь у него сильно вздрагивала. Он озирался и не мог найти глазами лакея, державшего его плащ.

- Скажите, пожалуйста, отчего сегодня не принимают даже меня? - поспешил спросить у него Феникс, обрадованный, что встретил наконец человека, который объяснит ему поведение слуг.

- Не знаю, ничего не знаю, - пробормотал Кулугин.

- Да что с вами?

- Спросите у Тубини. Он вам расскажет.

- Кстати, у меня есть дело к вам...

- Простите, мне не до дел теперь, - и Кулугин хотел пройти.

- Однако, - почти насильно остановил его граф, - это такое дело, которое не терпит отлагательств и должно быть решено при первой же встрече...

- Что же это? Дуэль? - удивился Кулугин.

- Вы угадали. Князь Бессменный, имеющий с вами, по его словам, какие-то счеты, сделал мне честь просить меня передать вам вызов.

- Никаких счетов нет у меня с князем Бессменным.

- В это я входить не могу, - пожал плечами граф Феникс, - мое дело было передать вам слова князя. Что вам угодно ответить ему?

- В настоящую минуту я ничего не могу ответить...

- Неужели так может говорить дворянин и офицер? - усмехнулся Феникс.

- Я в настоящую минуту - арестованный, - и Кулугин показал на отсутствие у него шпаги, - и должен отправиться немедленно на гауптвахту. Князю Бессменному придется подождать, пока я найду...

- Что найдете?

- Управу на вашего светлейшего у князя Платона Зубова! - договорил Кулугин и, холодно поклонившись, прошел мимо Феникса.

Этот разговор Кулугина с графом велся на французском языке, и стоявшие в вестибюле слуги не могли понять его.

"Во всяком случае, - решил Феникс, когда Кулугин ушел, - он из-под ареста не отправится к банкиру получать деньги по моему чеку. А Тубини, если случилось что-нибудь, придет и расскажет мне".

Он вышел на крыльцо, сел в карету и велел ехать к банкиру Зюдерланду. Нужно было торопиться туда, потому что приемный час банкира был на исходе и Феникс рисковал не застать Зюдерланда дома.

Банкир жил на Невском проспекте в особняке; тут же помещалась и его контора. Особняк был обставлен с претензией на роскошь, и видно было, что много потрачено денег на его обстановку, но отсутствие вкуса сразу поражало глаз. В передней толпилось много слуг, одетых в фантастические пестрые ливреи. Граф Феникс не мог не улыбнуться при виде этой разношерстной толпы, лишенной важной степенности благоустроенного дома. Слуги слишком засуетились при появлении графа, и трое из них пошли докладывать сразу.

Банкир заставил себя подождать, извинившись, что занят. Феникс провел некоторое время в библиотеке, очевидно, заведенной лишь потому, что всегда полагается иметь богатым людям библиотеку, впрочем, совершенно ненужную хозяину-богачу, который и не прикасается к ней.

Зюдерланд принял Феникса в кабинете с нелепыми и совершенно лишними там китайскими вазами. Банкир был старик с тонкими губами и бегающими маленькими глазками из-под нависших седых бровей. Было что-то неприятное в его суетливых движениях. Он беспрестанно поворачивал головой из стороны в сторону и размахивал руками, часто совершенно несоответственно тому, что говорил. Сегодня он казался особенно нервным.

Граф Феникс видел его уже не в первый раз, так как ему приходилось, по рекомендации француза-агента, приехавшего за документами, входить с ним в более тесные сношения.

- Я ждал, что вы приедете, граф, - встретил он Феникса. - Господин Лубе перед отъездом говорил мне сегодня, что вы блестяще исполнили принятые вами на себя обязательства...

- Я всегда исполняю их! - уклончиво ответил Феникс.

Он сегодня рано утром, перед тем как был у Бессменного и ездил с ним, отвез Лубе копии с документов и знал, что тот рассчитывал уехать немедленно. Лубе сказал, что Феникс получит деньги от банкира Зюдерланда и что этот банкир "посвящен во все" и ему можно доверять, но граф все-таки с первого раза опасался пускаться в слишком большую откровенность.

- Ваши обязательства относительно копий с документов, - подхватил снова Зюдерланд. - Дело было сделано отчетливо и чисто. Мне Лубе все рассказал...

- Он не забыл, вероятно, также сказать вам относительно денег? - спросил граф.

Денежный вопрос интересовал его прежде всего.

- Относительно кредита вам в сорок тысяч рублей? Он вам открыт в моей конторе, и вы можете получить его по чеку или по нескольким чекам... как вам угодно...

- Я получу его по одному чеку зараз, - сказал Феникс.

- Как вам будет угодно! Но вам, в свою очередь, господин Лубе говорил, что вы можете со мною не стесняться, что я человек посвященный и в случае чего, могу прибегнуть к вам...

- Говорил, и, признаюсь, это меня удивило, - ответил Феникс, оглядываясь на дверь.

- О, не беспокойтесь, здесь нас никто не подслушает, мы можем говорить свободно, не смотрите на дверь! - успокоительно произнес Зюдерланд. - Так что же вас удивило? - добавил он.

- Насколько я знаю, вы состоите банкиром светлейшего князя Потемкина?

- Совершенно верно, состою.

- И вместе с тем посвящены в мои действия и действия господина Лубе!

- Даже больше скажу вам: этот Лубе - не что иное, как мой агент, то есть он на службе у группы капиталистов, в числе которых состою и я. Он наш агент, значит, и мой. До сих пор мы имели дело с вами через него, теперь я хочу познакомиться с вами ближе лично, после того как вы достали столь успешно копии с документов.

- Но ведь эти документы не что иное, как планы кампании против турок, и они ценны только туркам. Значит, вы готовы помочь им?

- Очевидно!

- Вы - банкир светлейшего?

- Вас это удивляет?

- Не удивляет, а скорее... как бы это сказать?

- Говорите прямо: "Возбуждает недоверие ко мне..."

- Пожалуй, если хотите, - согласился Феникс.

- Ну, так я постараюсь уничтожить в вас сомнения. Видите ли, первая турецкая война при Румянцеве стоила России семь миллионов рублей. Потемкин на свои действия против турок истратил до шестидесяти миллионов - сумма, как видите, очень почтенная. Теперь ему нужны опять деньги для продолжения войны, и он найдет их и у меня, и через мое посредство, потому что Россия настолько богата, что сможет оплатить этот долг. Ссудив ему деньги, мы поместим их в верные руки и будем получать хорошие проценты. Значит, мне ничто не препятствует быть банкиром его светлости, как выгодного и верного плательщика. Но это не мешает мне также владеть турецкими бумагами и не допускать их падения. В финансах, как в политике, привязанностей и платонических чувств нет. России нужны деньги на войну с Турцией - мы даем их ей, потому что она кредитоспособна и нам выгодно получать с нее проценты; но вместе с тем мы делаем все возможное, чтобы не допускать до полного разгрома Турцию, бумаги которой тоже приносят нам доход. Если Россия окончательно разгромит Турцию, то ей не нужно будет больше денег на войну, и мы потеряем выгодного кредитора, а турецкие бумаги тогда будут стоить грош, и мы понесем на них убыток. Расчет очень прост и ясен.

Феникс должен был согласиться, что расчет действительно прост и ясен.

- Но Турция теперь накануне падения, - сказал он, уже убежденный тем, что говорил ему Зюдерланд, - еще одно усилие со стороны России - и Турции грозит полный разгром; планы, которые я только что достал вам, конечно, могут быть полезны, но они не предотвратят беды...

- Беда грозит немалая, - подтвердил банкир, качая головой из стороны в сторону, - до полного разгрома еще далеко, но беда грозит... В Лондоне эта гениально-сумасшедшая голова Питт открыто предлагает парламенту вооруженной силой заставить русских оставить в покое Турцию. Пруссия готовится к войне с Россией по этому поводу и ждет лишь от Австрии уверения, что она сохранит нейтралитет. Все это грозит европейской войной и усложнит финансовые дела. Наконец, Россия может бороться без ущерба для своей кредитоспособности с Турцией, но с Англией и Пруссией ей не совладать. Польша также примкнет к этому союзу. И сколько крови прольется! - горестно протянул банкир.

- И сколько солидных банкиров лопнет! - подсказал ему Феникс.

- Да, могут и солидные банки лопнуть, и все это из-за одного человека - Потемкина!..

- Но он, кажется, - возразил граф, - почил на лаврах в Таврическом дворце и занят лишь составлением планов в руководство Репнину, который теперь вместо него в действующей армии.

- Репнин другое дело; если бы он оставался, было бы прекрасно. Но Потемкин возвращается в армию...

- Когда же он успел решить это?

- Сегодня утром. Сегодня к нему приехал из Галаца курьер от Репнина с известием, что тот хочет заключить перемирие с турками, и светлейший через три дня желает выехать из Петербурга.

- И вам уже известно это? Положительно я начинаю думать, что финансисты такие же маги, как и мы, посвященные в тайные науки.

- На этот раз моя магия была несложна: в то время как вы пожаловали ко мне и я просил вас подождать, у меня сидел секретарь светлейшего Попов, который явился, разумеется, прежде всего ко мне за деньгами, необходимыми для отъезда Потемкина.

- Так вот отчего нет сегодня приема в Таврическом дворце! - сообразил граф Феникс.

- Там все готовятся к отъезду, - пояснил Зюдерланд. - Через три дня Потемкин уедет, и появление его в действующей армии грозит европейской войной... Погибнут тысячи людей...

- И миллионы рублей! - подсказал Феникс.

- И миллионы, миллионы могут погибнуть, - повторил банкир, становясь все более беспокойным.

- А между тем можно было бы... - начал Феникс.

- Что? - спросил Зюдерланд.

- Нет, ничего. Я так... Мне показалось, что вам пришло на мысль...

- Вы читаете мысли, граф?

- Тайные науки, которые, как вам известно, знакомы мне, учат нас делать это.

- Так что же вам показалось?

- Что вы подумали: можно бы избежать гибели этих миллионов...

- Тысяч людей, граф.

- Ну, все равно, тысяч людей, искупив их смертью одного человека.

- Я должен сознаться, что вы недаром изучали тайные науки: вы действительно можете читать в мыслях. Да, вы правы, смерть одного человека может предотвратить все эти беды, и божественная справедливость не покарает за это.

- А от правосудия человеческого можно укрыться легко.

- Вы думаете? Я слышал, правда, что существуют эликсиры, несколько капель которых, совершенно бесцветных в воде и в вине, имеют поразительное действие и без всяких внешних признаков.

- Каплями действуют теперь только неловкие и неразумные, - возразил Феникс с некоторым пренебрежением, - с ними слишком много возни: их нужно спокойно налить, а для этого требуется всегда время и нужны особо благоприятные обстоятельства.

- Так как же тогда?

- Гораздо проще - небольшой твердый шарик, который легко подкинуть в стакан и который распускается в вине в тот же миг, прежде чем успеет опуститься на дно...

- Да, это безопаснее, - согласился банкир, - но все-таки внезапная смерть может возбудить подозрения.

- Подозрения прежде всего падут на того, кому наибольшие выгоды принесет эта смерть.

- Вот именно.

- Значит, конечно, не на банкира, который может потерпеть якобы убытки.

- Я бы желал, чтобы банкир остался совсем в стороне; банкир тут вовсе ни при чем.

- Его и не заподозрит никто! Прежде всего, эта смерть будет наиболее выгодна его сопернику, князю Платону Зубову. На него и подумают все... Они - открытые и смертельные враги. Кому же придет в голову обвинять кого-нибудь другого?

- Но расследование по свежим следам может раскрыть все.

- Для этого действие средства, заключенного в шарике, приноравливается так, чтобы оно оказало свое влияние не сразу, а медленно, постепенно, но верно. Смерть наступит неизбежно, но через некоторый промежуток времени.

- И у вас есть это средство?

- К сожалению, его надо готовить каждый раз, когда оно требуется, иначе состав твердеет и может не распуститься в вине.

- Сколько нужно времени на приготовление?

- Три дня, если работа будет произведена с самой тщательной точностью; малейшая неправильность - и все нужно переделывать сначала.

- У вас остается именно только три дня...

- Все, что мне нужно.

- Но если произойдет ошибка и неудача?

- Для этого только нужно три дня и три ночи сидеть безвыходно в лаборатории и неотступно следить за процессом работы - тогда всякая неточность устранима вполне...

- И вы в состоянии сделать это?

- Безусловно, если мне к тому будут даны средства.

- То есть лаборатория и материал? Откуда же взять их?

- Нет, и лаборатория, и нужный материал есть у меня. Тут дело в материальных средствах - даром, разумеется, никто работать не станет...

- Понимаю! Вы хотите плату? Сколько же?

- Двести пятьдесят тысяч.

- Двести пятьдесят тысяч франков? - воскликнул банкир. - Но ведь это лее целое состояние!..

- Я сказал, - поправил его Феникс, - двести пятьдесят тысяч рублей.

- Но это еще больше, это в четыре раза больше... Такая сумма...

- Такая сумма ничто в сравнении с тем, что сохранит эта смерть для тех, которые заплатят за нее...

- Заплатят! Хорошо, если только деньгами, а если собственной головой?

- Вы желали, чтобы банкиры остались в стороне; если они заплатят деньги - остальное их не будет касаться.

- Вы берете все на себя?

- Все!

Зюдерланд встал, прошелся по комнате и подошел к окну.

Он смотрел на Невский проспект; там шли прохожие, кричали разносчики, проехал мальпост, проскакал верховой казак, но банкир ничего этого не видел. Он раскидывал руки и мотал головой, не зная, что сказать и на что решиться.

Граф Феникс вынул часы и, положив их перед собой, произнес:

- Теперь без двадцати минут два часа. Мне нужно еще доехать до дома, и затем необходимо трое суток, минута в минуту; если вы промедлите - будет поздно, потому что я не поспею. Я могу ждать десять минут только.

Не прошло этих десяти минут, как их договор был заключен и оформлен.

Медальон снова найден

Бессменный получил записку Цветинского, в которой было написано следующее:

"Поезжай сейчас в дом, где живет граф Феникс, и, найдя там человека, француза Жоржа, поговори с ним келейно и расспроси, узнал ли он, кто был на маскараде у Шереметева византийским царем с известным тебе медальоном. Так нужно для моих соображений. С Жоржем обойдись как следует: это не простой лакей, но такой же, как и мы. Он должен скрываться до времени от преследований. Покажи ему эту записку".

На этот раз Бессменный, выздоровевший благодаря уходу Кутра-Рари, чувствовал себя настолько крепко, что испытанное им вновь потрясение не подействовало на него, как прежде. Он доехал домой с Фениксом, не выказав даже признака того, что происходило у него внутри. Душа у него слишком уж наболела в последнее время, слишком уж он измучился. Но теперь он знал, что ему делать, и потому был спокоен. Он знал, что убьет Кулугина без сожаления, потому что это был не честный соперник, открыто идущий на борьбу, но действовавший исподтишка и воспользовавшийся временной болезнью Нади, чтобы соблазнить ее.

Поручение Цветинского как раз совпадало с тем, что предполагал он сделать, то есть поехать к графу Фениксу. Ему нужно было узнать, какой ответ дал Кулугин, с которым обещался переговорить граф. Судя по времени, тот мог уже успеть сделать это, и можно было ехать хоть сейчас. В крайнем случае, если Феникс не вернулся еще домой, подождать его и объясниться в это время с Жоржем.

Бессменный послал за ямской каретой и отправился.

Все рассчитал он верно, но забыл только одно - странные порядки, существовавшие в доме графа Феникса. Когда он вошел на пустынную, никем не оберегаемую лестницу и очутился в затянутой черным сукном с серебряными скелетами передней, где не было тоже ни души, он начал оглядываться, не зная, что ему делать дальше. Ряд комнат виднелся впереди. Бессменный пошел по ним, нарочно кашлянул несколько раз, постучал каблуками - никто не показывался. Наконец он увидел живого человека, который появился откуда-то сбоку, из-за портьеры.

- Вы, очевидно, здешний? - спросил Бессменный.

- Я Петручио, слуга графа Феникса.

- Прекрасно! Можно видеть графа?

- Его нет дома.

- Так я подожду.

- Сделайте милость! Может быть, вам угодно пройти пока в сад?

- Мне все равно, в сад так в сад...

Петручио повел его.

Они вышли на широкую террасу, ступени которой отлого спускались в сад, к пруду.

- Вам угодно было видеть, в ожидании, нашего слугу француза Жоржа? - проговорил Петручио на террасе.

"Разве я сказал ему о Жорже? - удивился Бессменный. - Впрочем, может быть, и сказал, если он спрашивает... Значит, мысли у меня еще не совсем в порядке, рассеян слишком. А впрочем, на моем месте и не мудрено быть рассеянным".

- Да, я желал бы его видеть, - подтвердил он.

- Так я вам пришлю его в сад, - обещал Петручио и не спеша удалился.

Бессменный повременил немного, не зная, с которой стороны придет к нему Жорж, потом стал спускаться по лестнице в сад, в котором вскоре же наткнулся на человека в куртке, чулках, башмаках и фартуке.

- Вы желали меня видеть? - спросил тот по-французски.

- А вы - Жорж?

- К вашим услугам.

- Я к вам по поручению господина Цветинского... Он просил меня спросить... да вот лучше прочтите сами его записку...

Жорж быстро пробежал нацарапанные Цветинским строки и проговорил, несколько замявшись:

- Где же нам побеседовать с вами спокойно?

- Пойдемте в вашу комнату.

- Вам, офицеру, неловко идти ко мне... Это возбудит подозрения. В этом доме нужно быть осторожным.

- Но Цветинский заходит же к вам.

- Он приходит переодетым, не в своем платье.

- Тогда поговорим здесь, в саду.

- Придется здесь уж... только все-таки лучше не на виду.

- Пойдемте тогда... - и Бессменный сделал движение по направлению от дома.

- Что вы! - остановил его Жорж. - Если хотите быть незамеченным из дома, то отнюдь не надо идти в глубь сада, куда отлично видно из окон второго этажа, а, напротив, выгоднее быть поближе к стене. Вот пойдемте сюда! - показал он на густые кусты, росшие у самого дома и заслонявшие целиком окна целого этажа. - Эти окна, - пояснил Жорж, - выходят из кладовых и нежилых помещений, потому и дали им зарасти кустами. Здесь нас никто не увидит...

Они пробрались за кусты к самой стене и, спрятанные таким образом, уселись на подоконник запыленного решетчатого окна.

- Про эту маску, - начал рассказывать Жорж шепотом, - мне удалось узнать очень мало, почти ничего.

- Это был византийский царь?

- И в превосходном одеянии...

- Вы разве видели его?

- Вместе с вашим товарищем.

- Так это вы были в костюме Арлекина?

- Я самый.

- Вот оно что! Ну, рассказывайте!

- Как вам известно, этот византийский царь - за ним следил ваш товарищ - приехал сюда в карете, где обронил медальон, и отпустил карету, то есть остался здесь.

- Очевидно.

- Теперь я рассудил, что если он остался, то, значит, живет тут, а если живет, то и уехал отсюда. Следовательно, оставалось лишь узнать, кто из домашних посылал за каретой в день маскарада...

- Но он мог послать за каретой и уехать и из другого места, а вернуться только сюда.

- Нет, он это не мог сделать, потому что Цветинский следил и видел, что извозчик наемной кареты прямо завернул сюда и не спрашивал, останавливаться у решетки или нет и тот ли это дом, который нужен. Значит, он хорошо знал место, уехал отсюда и знал, куда привезти, иначе он непременно потребовал бы пояснений. Ваши извозчики наемных карет ужасно бестолковы.

- Таким путем вы должны были узнать тогда все, - сказал князь.

- Представьте себе, что почти ничего. Я узнал лишь, что в день маскарада посылала за наемной каретой и уезжала в ней госпожа Лубе, француженка, бывшая у Елагина при его воспитаннице...

- Правда, она перешла к вам в дом; мне Цветинский говорил это. Что она делает тут?

- Живет просто, - ответил Жорж. - Но согласитесь, что византийский царь и мадам Лубе мало имеют общего. Это, вероятно, простое совпадение. Она низенькая, толстенькая, а он был высокий и стройный. Цветинский подтвердит вам это...

- Скажите, пожалуйста, - поинтересовался Бессменный, - если это не нескромно будет с моей стороны, почему вы так близки с Цветинским, что принимаете участие в его делах?

- Почему я так близок с ним, вам, как его приятелю, я могу сказать, хотя я был бы рад закричать об этом на целый свет: он спас мне жизнь...

- Неужели?

- В Париже, в 1788 году. Он тогда приезжал туда и остановился на квартире вот у этой самой госпожи Лубе, которая здесь в настоящее время. Случайно он услышал за стеной разговор...

Но Жорж не договорил. Откуда-то сверху, прошуршав сквозь шапку кустов, упало что-то, блеснуло и ударилось о землю. Бессменный нагнулся и поднял. Это был его золотой медальон.

Обстоятельства, способствовавшие этой находке драгоценной для князя вещи состояли в следующем.

Граф Феникс, вернувшись домой от банкира, быстро направился к потайной комнате за кабинетом и на ходу приказал Петручио:

- Я должен провести тря дня в своей лаборатории; отнесите мне туда консервов - тря дня я не выйду. Никого не принимайте, скажите - я уехал.

- Вас ждет в саду князь Бессменный, - доложил Петручио.

- Не до него мне теперь! Скажите - я уехал... Я не могу принять его! - и Феникс вошел в лабораторию, причем запер за собой дверь.

На столе с мраморной доской были реторты, содержимые в таком порядке, что можно было сию же минуту пустить их в работу. На другом столе лежали костяные дощечки, пергамент, книги и медальон.

После своей бессонной ночи над этим медальоном граф Феникс отрывался от него лишь ради неотложных дел, таких как, например, сегодня утром. В буквах и знаках медальона таился ключ к иероглифам, изображенным на пергаменте. Таких медальонов было всего четыре на свете, и один из них был в России, у князя Бессменного, прадед которого, посланный Петром Великим за границу, вывез оттуда это поистине сокровище для человека посвященного.

Графу Фениксу было открыто полное описание медальона и сообщен рисунок внешнего его вида. Отправляясь в путешествие в Россию, он решил достать этот медальон во что бы то ни стало. Где были остальные три - он не знал, но достаточно было обладать одним из них, чтобы разобрать при помощи их ключа иероглифы пергамента, и тогда (так обещано было посвященными) человек познавал высшую мудрость, какая только может быть доступна смертному, и он получал власть над элементами природы, над металлами, над другими людьми и был неуязвим для своих врагов, как бы сильны они ни казались.

Вот отчего граф Феникс, получив от Кулугина медальон, радостно воскликнул, что теперь он никого не боится и что угрозы индуса не страшны ему. Он верил, что с помощью своего пергамента и ключа к нему достигнет высших знаний, могущих поставить его выше всех на этом свете.

Он жадно принялся за работу. После первой бессонной ночи ему удалось найти одно лишь слово "милосердие"; значение его он знал, но не понимал еще в чем же заключалась тайна этого слова.

Дальнейшие его старания и попытки были бесплодны. Он постоянно сбивался в выкладках, принимался снова, но ничего не выходило пока. А должно было выйти.

Сегодня утром появление Тубини застало его на расчете, который шел, кажется, удачно. Войдя теперь в свою лабораторию, Феникс взглянул на дощечки, взял перо и написал несколько цифр и букв. Ему хотелось только докончить и посмотреть, будет ли удачно? Но, взявшись за дощечки, он перешел к медальону, потом к пергаменту и стал соображать и выписывать.

Однако вскоре он спохватился, что теряет время, необходимое для приготовления "средства", о котором он условился с банкиром и для которого нужно было, не теряя минуты, сесть за реторты.

Выбор был неравный. Медальон оставался у Феникса, и он мог заняться им потом, а тут каждый миг был дорог и нужно было торопиться.

Граф встал из-за стола и перешел к ретортам. Он пересмотрел склянки, отобрал нужные сейчас и, тщательно вымыв одну из них, стал капать туда густую красную жидкость, отсчитывая каждую каплю движением стрелки на часах.

Скоро под ретортой была зажжена спиртовая лампа, и Феникс уже следил за ее кипением. Требовалось внимание, так как одинаково нехорошо было как недодержать, так и передержать.

Но тут граф заметил, что его мысли отвлекаются и внимание рассеивается. Он думал о только что оставленном расчете, его тянуло к другому столу, и он невольно оборачивался и поглядывал в сторону этого стола. Нужно было принять серьезные меры.

Граф сложил пергамент, дощечки и медальон, спрятал их и снова сел к реторте.

За это дело он должен был получить двести пятьдесят тысяч рублей, то есть миллион франков! Миллион! При одной мысли о такой сумме кружилась голова.

Но там, в этом пергаменте, таился не миллион, а множество миллионов, потому что он давал возможность познания и обладания всем на свете. Не оставить ли поэтому реторту и не перейти ли снова к пергаменту? Может быть, не через три дня, а уже сегодня откроется все. И тогда не нужен будет банкирский миллион.

Феникс снова достал пергамент и вынул медальон.

"Да что же это я делаю? - остановил он себя. - Разве это так уже непреложно и верно, разве я знаю безошибочно, что этот ключ откроет мне сверхъестественные знания? А между тем деньги, обещанные банкиром, не мечта воображения, не сомнительное что-нибудь, а вполне реальное и точное".

Он вернулся к реторте, боясь, что упустил время и что поздно уже снимать ее с лампы, но жидкость, кипевшая в ней, не приняла еще того цвета, когда пора было прекратить кипение.

"И потом, на что мне эти знания, если и без них я могу делать то же самое, что при их помощи? - продолжал рассуждать Феникс, нагибаясь к реторте. - Разве меня не считают теперь всезнающим, разве недостаточно власти у меня и разве один миллион я могу получить еще?"

Но, думая таким образом, он чувствовал все-таки, что медальон влечет его к себе и заманивает. Если продолжится так, то нельзя ручаться за тщательность работы, тогда время будет упущено и пропадет верный миллион франков.

Феникс убедился, что, пока медальон будет соблазнять его, он не в силах сосредоточиться. Вот он чуть не пропустил момент, когда надо снять реторту: еще один миг и было бы поздно. Но он успел.

Нет, прочь этот соблазн, прочь этот медальон, сулящий что-то неопределенное в будущем и вредящий вполне определенному настоящему! Прочь его! Надо отделаться от него так, чтобы самому отрезать всякое поползновение к соблазну!

Феникс схватил медальон, распахнул окно и выбросил его в сад. Теперь ничто уже не могло помешать ему, и он принялся за реторту, всецело отдавшись приготовлению "средства".

Между тем, когда Бессменный нагнулся и поднял медальон, ему послышался откуда-то, словно из-под земли, слабый, замирающий стон.

- Что это? Вы слышали? - спросил он Жоржа.

Тот ничего не слышал. Он с открытым ртом смотрел на князя и на медальон в его руках.

- Как будто стонет кто-то внизу, - пояснил Бессменный.

Они оба наклонились и заметили, что у самой земли, под окном, на котором они сидели, было маленькое окно подвального этажа с густым слоем грязи на стеклах. Решетки здесь не было.

Стон повторился.

- Это отсюда, из погреба, - сказал Жорж.

- Несомненно.

Бессменный постучал в окно. Не крик, а усилие крика было ответом на этот стук.

Князь разбил окно. Звякнули стекла, и дрогнуло сердце у Бессменного; из открывшегося за разбитым окном темного пространства послышался обессиленный, милый, знакомый голос:

- Спасите меня!..

Князь схватился за голову, припав к окну. Он узнал этот голос.

- Надя! - мог произнести только он.

- Спаси меня! Я ждала тебя все время! - ответил голос из темноты.

Это был один миг: Жорж видел только, как Бессменный схватил камень, сбил им осколки стекла, торчавшие в раме, и проскользнул ногами вперед в окно.

Подвал был довольно глубок, потому что слышно было, как Бессменный тяжело спрыгнул или упал вниз.

- Вы не ушиблись? - крикнул ему Жорж, но тот не слышал ничего.

Спрыгнув с окна, он удержался на ногах, но был охвачен темнотой, ослепившей ему глаза после дневного солнца. Он огляделся, расставляя руки. Слабый свет из окна чуть брезжил сверху. Глаза пригляделись, и Бессменный различил каменный сводчатый подвал, покрытый плесенью. В углу на соломе, приподнявшись на колени, к нему тянулась Надя. Князь узнал ее, несмотря на бледность и худобу; не было сомнения, это она, настоящая, любящая и любимая.

Не успев и не пожелав даже сообразить, кто была та, другая, в Таврическом дворце, Бессменный кинулся, схватил и поднял девушку.

"Скорей, скорей! - вот все, что желал он в эту минуту. - Скорей освободить ее отсюда, не медля ни секунды и не давая ей лишний миг пробыть в этом ужасном подвале".

- Держите! Помогите! - дал знать он наверх Жоржу, поднося Надю к окну.

Жорж просунул в окно голову и руки. Бессменный передал ему свою ношу. С помощью его и Жоржа Надя выкарабкалась из окна.

Теперь приходилось лезть князю. Но окно оказалось высоко. Спрыгнуть, повиснув на руках, было еще возможно, но с пола, где стоял Бессменный, нельзя было достать окно руками. Молодой человек осмотрелся, ища в подвале чего-нибудь, чтобы встать.

"Ишь, даже стола не поставили!" - подумал он, не зная, как быть, но будучи все-таки уверен, что не останется здесь.

Жорж понял в это время его положение, сорвал с себя фартук, свил из него жгут и опустил в окно. С помощью этого жгута выбрался и Бессменный на волю.

Надя лежала на земле в обмороке.

- Что вы намерены предпринять теперь? - спросил Жорж.

- Отнести ее в мою карету.

- Но вас могут увидеть и остановить.

- О, никто меня не остановит! - воскликнул Бессменный, беря Надю на руки. - Если вы сомневаетесь, тогда не идите за мной...

- Нет, я не оставлю вас, - подхватил Жорж и пошел вперед, указывая дорогу.

Из сада можно было пройти, обогнув дом, прямо во двор, где стояла карета. Они благополучно миновали пространство вдоль всей стены и завернули за угол, но здесь увидели шедшую навстречу им мадам Лубе.

Француженка направлялась в сад для прогулки с неизменной своей заискивающей улыбкой, с опущенной головой и сложенными на животе руками.

Увидав Жоржа и Бессменного с Надею на руках, она вскрикнула, присела и завопила благим матом: "На помощь!" Жорж бросился к ней и схватил ее, стараясь зажать ей рот, но она отбивалась и кричала во все горло:

- На помощь, на помощь!..

Возня их загораживала дорогу Бессменному, но он все-таки улучил минуту, чтобы пронести Надю дальше. Однако было уже поздно. Слуги сбежались на крик француженки.

- Держит их, держит! - орала мадам Лубе, коверкая русские слова. - Это разбойник!

Надо отдать должное Бессменному: вид его после лазанья в подвал был не из блестящих. Он изорвал себе мундир и испачкал его. Шляпа осталась у окна на земле.

Слуги, среди которых были огромные гайдуки, ездившие с графом в белых ливреях, схватили Жоржа, освободили от него француженку и остановили Бессменного.

- Я князь Бессменный! - проговорил тот. - Кто тронет меня, ответит...

- Там видно будет, - сказал один из гайдуков, - а скандал в графском доме тоже делать не полагается.

И он протянул руку к Бессменному.

Но его рука вдруг опустилась, шум и говор сменились тишиной. Все, словно зачарованные, остановились, и все головы поднялись кверху.

Над ними, в растворенном окне второго этажа, как видение, стояла фигура в одеянии византийского царя. Все смотрели на него, видели его красивое лицо с черной завитой кольцами бородой, его большие черные глаза, как магнит, притягивавшие к себе, и никто не знал, что это за человек и откуда он взялся. Толпа затихла и замерла под влиянием взгляда черных глаз. Они владели ею и приказывали ей. Никто не посмел шевельнуться и остановить Бессменного, а он в наступившей торжественной тишине спокойно и беспрепятственно вынес Надю к карете. Жорж помогал ему.

Расплата

Три дня просидел Феникс в лаборатории, углубившись до того в свое занятие, что не видел и не слышал ничего, что происходило в его доме. Правда, и лаборатория была устроена так, что туда не доходили ни звуки, ни шум.

После трехдневной работы граф получил наконец кусок пасты, сделал из нее несколько шариков и положил один из них в круглую хрустальную коробочку с золотой крышкой. Дело его было окончено, но самое главное оставалось еще впереди.

Он вышел в свой кабинет несколько усталый и измученный. Сегодня был назначен отъезд Потемкина из Петербурга. Надо было торопиться. Граф подошел к стене и дернул шнурок звонка. На этот звонок явился Петручио.

- Вы были, как я приказал вам, в Таврическом дворце третьего дня и сказали Тубини, чтобы он пришел ко мне сегодня? - спросил у него граф.

- Я был в Таврическом дворце, - ответил Петручио, - но не мог ничего сказать Тубини.

- Почему же, если я приказал вам?

- Потому что Тубини отправлен по этапу до границы и будет выслан навсегда из России.

- За что?

- За свидание, устроенное им для Кулугина с девушкой, порученной его надзору.

Граф вздохнул облегченно. Он подумал было, не открылось ли как-нибудь похищение документов, но ответ Петручио успокоил его.

- А Кулугин? - спросил он.

- Прямо из-под ареста отправлен в действующую армию.

Феникс не мог сдержать при этом известии улыбку удовольствия. Уже то, то Тубини был выслан за границу, было чрезвычайно приятно, потому что благодаря этому исчезал один из участников похищения документов, способный как-нибудь выболтать лишнее; но отправка Кулугина прямо из-под ареста в действующую армию совершенно развязывала Фениксу руки. По чеку Кулугин мог получить только лично, потому что чек был без передоверия. По почте денег ему тоже не вышлют, так как почты не было в действующей армии. Для дела же, которое предстояло выполнить графу Фениксу по условию с банкиром, ему достаточно было сообщницы, находившейся в Таврическом дворце.

- А девушка? - проговорил он. - Она была прощена за это свидание?

- Она посажена в острог.

- В острог? - отступая, переспросил Феникс. - Но ведь в острог сажают только преступников?

- Она и посажена как преступница.

- Что же она сделала?

- Выдала себя за другую благодаря своему сходству с ней.

При этих словах обычное, свойственное до сих пор графу Фениксу самообладание вдруг оставило его. Смертельная бледность покрыла его лицо, и дрожь пробежала с головы до пят.

- А... эта... другая?.. - чуть слышно, упавшим голосом произнес он.

- Она была освобождена князем Бессменным из подвала вашего дома.

- Значит, все открыто. Отчего же вы не сказали мне о таком важном случае?

- Вы не приказали беспокоить себя, вы сидели в вашей лаборатории.

- А госпожа Лубе?

- Госпожа Лубе скрылась из дома в ту минуту, как ей не удалось воспрепятствовать освобождению девушки. С тех пор она исчезла.

Граф Феникс нервно прошелся по комнате.

- Нам надо сделать то же самое, мы сегодня же должны выехать.

- Едва ли это будет возможно, - возразил Петручио, - наш дом оцеплен. Вас уже ищут.

- Ищут меня? - снова, задрожав, простонал Феникс. - Ищут меня? Значит, здесь были?

- Были и обыскали весь дом. Вас не нашли благодаря тому, что дверь в лабораторию замаскирована слишком искусно. Но у всех выходов стоят сторожевые, все равно вам выйти нельзя.

- Значит, я пойман, пойман!.. - повторил Феникс, сам не зная, что бормочет. - Все потеряно! Все... все... та... там в остроге все разболтает... Да, но я могу сказать, что она лжет. Ведь я же ни одним словом не обмолвился вам, Петручио, что девушка у меня спрятана?

- Вы мне не говорили этого.

- И никто вам не говорил? Это было сделано потихоньку от вас?

- Вполне.

- Значит, могло все совершиться и потихоньку от меня. Я мог не знать этого. Все это сделала мадам Лубе... А я ничего не знал, я приютил только мадам Лубе. Слышите ли, Петручио, я ничего не знал, и, кто станет обвинять меня, тот лжет, тот лжет... Вот и все! Я сейчас еду к французскому послу и буду просить его защиты. О, Потемкин нынче вовсе уже не так силен, как прежде! Есть князь Платон Зубов, я найду себе помощь. Я еду сейчас к французскому послу...

- Но вы забываете сторожевых у всех дверей, - остановил его Петручио. - Как только вы покажетесь, вас возьмут.

- Кто эти сторожевые? Полицейские?

- Переодетые на тот случай, если вас нет действительно в доме и вы вернетесь, так, чтобы вы вошли сюда, ничего не заметив.

- Хорошо. Тогда поезжайте сейчас к банкиру Зюдерланду...

- Напрасно, никого не выпускают из дома, никого из домашних. Только повара за провизией, и то под надзором полицейского...

В это время со двора послышался стук каретных колес. Слышно было, как карета въехала и остановилась у подъезда.

- Посмотрите, кто это? - приказал граф Петручио. - Я не хочу подходить к окну...

Петручио приблизился к стеклам и заглянул.

- Банкир Зюдерланд, - сказал он, - он вышел из кареты и разговаривает с переодетым полицейским у дверей.

- Судьба мне посылает его! - проговорил Феникс и притаился в ожидании.

Банкир Зюдерланд, выйдя из кареты, обратился к стоявшему у дверей человеку:

- Граф Феникс дома?

- Его нет, - ответил человек.

- Он давно вышел?

- А вы кто такой будете?

- Я банкир Зюдерланд.

Человек посмотрел на его карету, на лошадей, на кучера и на слуг, стоявших на запятках, и ответил:

- Граф Феникс не выходил сегодня.

- Так как же его нет дома?

- Его уже три дня нет.

"Понимаю, - сообразил Зюдерланд, - он сидит еще в своей лаборатории и велел никого не принимать. Ну, меня он примет".

И, желая произвести впечатление своей важностью, он произнес самодовольно:

- Ну, брат, я знаю лучше тебя! Граф Феникс дома и примет меня, вот увидишь.

И он прошел на лестницу.

Граф Феникс принял его с распростертыми объятиями.

- Что же, граф, готово у вас? - спросил Зюдерланд, и Феникс по этому его вопросу понял, что ему еще ничего неизвестно и что переодетый полицейский был принят им за одного из слуг.

- У меня готово все, - ответил он, - но только я должен вам сказать, что провел три бессонные ночи и чувствую, что не в силах выйти из дома.

- Вы больны?

- Как видите! - показал Феникс на свое лицо.

Оно, действительно, было таково, что краше в гроб кладут.

- Но дело очень серьезно.

- Самое главное я сделал. Вот оно! - и Феникс вынул и поставил хрустальную коробочку с золотой крышкой, где был положен шарик; сфабрикованной им пасты.

- Но теперь дальнейшее? - спросил банкир.

- Дальнейшее? Я ничего не могу сделать, потому что не в силах выйти из дома...

- Возьмите себя в руки!

- Немыслимо!

- Значит, вы отказываетесь?

- Я не в силах выйти из дома, - повторил граф.

Банкир пришел в явное беспокойство:

- Три дня потеряны, - проговорил он, - и сегодня - последний!

- Три дня не потеряны, потому что вот результат, - показал Феникс на коробочку.

- Что же делать все-таки?

- Воспользуйтесь сами моим средством.

Банкир задумался.

Феникс, как бы не желая прерывать его мысли и чтобы дать ему обдумать хорошенько, присел к столу и начал писать письмо. Он писал долго.

Когда он кончил, банкир вышел из своей задумчивости и спросил, делая последнюю попытку:

- Так вы положительно не в силах? А кто ваши агенты? Через них вы не можете действовать?

- Не могу.

- Тогда я сам беру ваше средство, - решил банкир.

Граф поспешно передал ему коробочку, сказав:

- Не будете ли добры передать это письмо французскому послу лично в руки; дело это очень спешное. Сам я не могу выйти, а посылать боюсь доверить кому-нибудь...

В этом письме Феникс написал послу, что просит защиты против возведенной на него якобы клеветы, и довольно ловко изложил обстоятельства так, что вину свалил на госпожу Лубе. Посвящать Зюдерланда в это дело сегодня он не счел нужным.

Зюдерланд взял письмо и обещал передать его. Это все, что нужно было пока Фениксу. Он думал, что, заручившись поддержкой посла, ему бояться ареста нечего.

Уезжая от Феникса, Зюдерланд сказал укоризненно человеку, стоявшему у дверей:

- Ну, вот видишь, ты говорил, что графа нет дома, а он вот меня принял...

Человек только поклонился ему и помог сесть в карету.

Между тем, едва уехал Зюдерланд, Петручио снова появился перед графом Фениксом.

- Что вам нужно? - спросил тот, которому хотелось побыть одному, чтобы без помехи обдумать еще раз все происшедшее. - Я, кажется, не звал вас?

Петручио смотрел в сторону мимо него и молчал.

- Вы хотите сказать мне что-нибудь? - спросил еще раз Феникс, невольно удивляясь поведению Петручио, до сих пор образцового слуги, никогда не позволявшего себе ничего лишнего.

Тот перевел глаза на него и тихо проговорил:

- Еще одно преступление!..

Граф поднялся со своего места.

- Послушайте, Петручио, вы, кажется, забываетесь. Или вы думаете, что если я временно попал в затруднительное положение, то не сумею выйти из него, и со мной все уже кончено и можно разговаривать таким тоном?

- Наступило время, граф...

- Что! Ты действительно с ума сошел или пьян. Я тебе покажу, какое время наступило. Ступай и проспись!

- Пора тебе проснуться, Иосиф! - твердо сказал Петручио.

При этом имени Феникс отступил назад и испуганно глянул на Петручио, прошептав:

- Ты знаешь это имя?

- Я все знаю.

- И хочешь, чтобы я купил твое молчание? Время выбрано недурно!

- Нет! У тебя не имеется тех средств, чтобы купить у меня молчание. Настал час, когда мне приходится говорить. Посмотри на меня!

Граф Феникс поднес руку к глазам, как бы для того, чтобы удостовериться, не грезит ли он и наяву ли произошло то, что он увидел. Перед ним вместо Петручио стоял высокий человек в парчовом далматике, в пурпурной мантии, в многогранной, усыпанной камнями шапке с подвязями на голове. Это был византийский царь, виденный им на маскараде у Шереметева. Но только что он признал его, как произошла новая перемена. Византийский царь на его глазах стал старым индусом в чалме и подпоясанном шалью халате.

- Кутра-Рари! - вырвалось у графа Феникса. - Кутра-Рари!

- Да, Кутра-Рари был до сих пор твоим слугой Петручио. Ты не подозревал этого?

- Но как же мог я подозревать? Что могло быть общего? Разве допустим такой обман глаз?

- Все на свете - обман глаз, и все вещи не таковы на самом деле, какими они нам кажутся. Нужно уметь лишь заставить, чтобы видели их такими, какими хочешь. Ты сейчас видел во мне трех лиц, а, может быть, я на самом деле - четвертое, неизвестное тебе. Но я пришел говорить с тобой, Иосиф, не о себе, а о тебе и пришел сказать тебе: "Довольно! Довольно лжи и обмана! Посвященный в тайные знания, ты бы мог достигнуть великого, но ты соблазнился благами земными, низменными и, потеряв свою силу, думал, что заменишь ее хитростью. Тебе удалось устроить черное зеркало, в котором ты, подражая тому, что умеют делать посвященные, показал князю Бессменному девушку, похожую на его возлюбленную; потом ты выдал ее за другую и, условившись со своей сообщницей, разыграл с нею перед Потемкиным сцену внушения; ты ловко догадывался о человеческих слабостях и выдавал это за чтение мыслей; ты желал открыть тайну золота и решился приобретать его путем преступления. И до последней минуты у тебя был в руках ключ к истинным знаниям в медальоне, буквы которого истолковали бы тебе великий смысл письмен твоего пергамента. Ты нашел даже слово "милосердие" и не понял его. Ты не хотел понять, что только работа над самим собой даст тебе силы, которые ты мнил найти внешним образом, путем выкладок, цифр, заклинаний и поисков тайны золота. Все твои выкладки, цифры, заклинания и искания ложны, и не в них работа, а в самом человеке. Человек, работающий над собой, может знать будущее, может внушать свою волю другим и читать в чужих мыслях. Чтобы доказать тебе, что это так, знай, ты, по моему внушению, выбросил из окна своей лаборатории медальон, и в него под портрет была положена мною записка, в которой я предупреждаю Бессменного о том, что будет. А будет вот что: яд, который ты приготовил, об-

Пропуск страниц 342-343

одетую в ее платье швею, заранее проведенную в его комнату, а настоящая Надя была увезена к Фениксу в карете, присланной им для этой цели на пустырь. Чтобы обман был полный, швею научили представиться, что она после испуга потеряла память. Это несомненно облегчило ей задачу разыгрывать роль Нади.

Бессменный был счастлив. О любви его Потемкин узнал от Цветинского и понял, что было бы жестоко не наградить князя за то, что он совершил освобождение Нади, которая тоже искренне любила его.

Потемкин согласился на их брак, но с двумя условиями: чтобы свадьба была сыграна в присутствии только его и шаферов, без всякой помпы, и чтобы молодые немедленно уехали в провинцию и остались там жить навсегда. За это он давал Наде огромное приданое.

Ни Бессменный, ни Надя не противоречили. Им было безразлично, где ни жить, лишь бы вместе, и, чем скорее была их свадьба, тем было лучше для них.

Потемкин уезжал через три дня и, чтобы свадьба произошла при нем, нужно было сыграть ее в это время. Но препятствий к этому не могло быть, раз этого пожелал светлейший.

Цветинский, разумеется, главный шафер Бессменного, все взялся устроить и действительно устроил, освободив своего друга от всех хлопот и предоставив ему возможность провести все время с Надей.

Накануне своей свадьбы они вместе рассматривали медальон, игравший такую странную роль в их судьбе. Слова Кутра-Рари оправдались: найдя медальон, Бессменный нашел и Надю.

Они вынули из медальона портрет, и из-под него упала записка:

"Предупредите светлейшего, чтобы он следил за малейшим движением банкира Зюдерланда во время обеда в день своего отъезда. Это важно для его жизни. Будьте счастливы. Кутра-Рари".

- Кто же такой этот индус? - спросила Надя.

Но на этот вопрос не мог дать ответа не только князь Бессменный, но и сам посвященный в некоторые тайны граф Феникс.

Эпилог

Потемкин уехал в действующую армию 24 июля 1791 года из Царского Села, простившись в последний раз с императрицей. Он обедал в этот день у себя, и к столу его был приглашен один банкир Зюдерланд, который должен был привезти светлейшему деньги и получить от него последние распоряжения.

Во время обеда Потемкин был рассеян, мало разговаривал, постоянно задумывался и часто оглядывался по сторонам.

Удобная минута была найдена Зюдерландом легко. Впрочем, это было короче минуты. Он опустил в карман уже пустую коробочку с золотой крышкой, а в стакане светлейшего растаял брошенный туда шарик ядовитой пасты.

Потемкин, казалось, ничего не заметил.

- Посмотрите, какое странное выражение в глазах этого лица, - обратился он к Зюдерланду и показал на висевшую у него за спиной картину, где была изображена одна только фигура византийского царя в полном уборе.

Банкир обернулся и остался так на некоторое время.

Потемкин потихоньку переставил стаканы - поставил банкиру свой, а себе придвинул стакан банкира.

- Да, удивительно странное, - подтвердил Зюдерланд. - Есть в этих глазах что-то жуткое. Ваше здоровье, ваша светлость!

Он поднял стоявший перед ним стакан и осушил его.

Но судьбы Промысла неисповедимы. Избегнув опасности у себя за столом, Потемкин заболел, приехав в Яссы, и эта болезнь оказалась смертельной. Он умер 5 октября 1791 года по дороге в Николаев.

А почти сто лет спустя после этого в печати появились следующие строки:

"Лучше было бы, когда бы князь не объявлял намерения "вырвать зуб". Князь приехал в Петербург и, как все утверждают, ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд. Банкир Зюдерланд, обедавший вдвоем с князем Потемкиным в день его отъезда, умер в Петербурге в тот же день, тот же час, как князь Потемкин" ("Русская старина" 1887 год, кн. XI. Записки Алекс. Мих. Тургенева.).

Михаил Николаевич Волконский - Два мага - 03, читать текст

См. также Волконский Михаил Николаевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :