Михаил Николаевич Волконский
«Два мага - 02»

"Два мага - 02"

Брат Иосиф

Кулугин, провожая Феникса через приемную до вестибюля, шепотом спросил его:

- Довольны ли вы мною, граф? Я хорошо разыграл свою роль, не правда ли? Подложить вашу записку на стол не было трудно, но потом разговаривать с ним, признаюсь, было жутко. Однако все вышло как по маслу; вы недаром обратились ко мне, я - вам хороший помощник, как видите.

- Благодарю вас, - сказал Феникс приостановившись. - В таких незначительных случаях, как этот, я иногда пользуюсь услугами друзей, чтобы не тратить напрасно силы, но не сомневайтесь, что если бы я захотел, то записка была бы на столе у князя сама собой, без всякой посторонней помощи... До свидания!.. - и, раскланявшись с Кулугиным, Феникс сел в карету.

Он был более чем удовлетворен и устроенной при помощи Кулугина комедией с запиской, и заранее рассчитанным своим появлением в приемной (из-за гардины, где он прятался).

Но главным образом Феникс был удовлетворен своей беседой с Потемкиным. Он был уверен теперь, что произвел на светлейшего отличное впечатление и что доступ ему открыт в Таврический дворец беспрепятственный. Пока ему больше ничего не нужно было.

Вернувшись домой, он поднялся по лестнице в свою пустую, по обыкновению, обтянутую черным сукном с серебряными скелетами переднюю, подошел к одному из углов и приподнял драпировку сукна. За драпировкой была ниша, а в ней сидел человек.

- Ты на своем месте, Петручио? - спросил Феникс по-итальянски.

Сидевший в нише человек, которого звали Петручио, поднялся и ответил:

- Я всегда на своем месте.

- Никого нет у меня?

- Никого.

Феникс опустил драпировку.

Его передняя только по виду, как оказывалось, была пуста, так что как будто всякий мог войти через незапертую с улицы на лестницу дверь. Но на самом деле в этой передней сидел скрытый за драпировкой Петручио и видел всякого входившего.

Граф направился по анфиладе разукрашенных комнат, а с другого конца этой анфилады продвигался ему навстречу в своей чалме индус Кутра-Рари.

Феникс не поверил сначала своим глазам. Петручио не должен был просмотреть посетителя, и в первый раз было, что он сказал, что никого нет, когда тут был посторонний. Другим входом Кутра-Рари проникнуть не мог.

"Хорошо же, синьор Петручио, я вам этого не прощу", - сказал себе Феникс и смело пошел к индусу.

Но в ту же минуту Кутра-Рари исчез у него на глазах. Феникс шел уже на пустое пространство.

- Я здесь, - проговорил голос Кутра-Рари возле самого уха Феникса.

Граф оглянулся. Индус стоял уже позади него.

- Нечего взыскивать напрасно с Петручио, - проговорил он, кладя на плечо графа руку. - Петручио не видел, как я прошел, так же как ты не видел меня сейчас и не видел, что я все время был с тобой у князя Потемкина и слышал весь ваш разговор, слышал, как ты поучал его словами разума, желая воспользоваться открытой тебе мудростью для своих низких жизненных, корыстных целей.

- Неужели сила внушения может быть настолько сильна, что можно приказать нескольким людям не видеть? - остановил его Феникс.

- Очевидно, если никто не видел меня во дворце у светлейшего, а я был между вами. И мне для этого не надо было прибегать к помощи офицера, который настолько малодушен, что согласился разыгрывать недостойную, придуманную тобой комедию.

- О, если бы я обладал такой силой внушения! - невольно вырвалось у Феникса.

- Для тебя слишком много и той, какая есть у тебя. Послушай, брат Иосиф.

При этом имени граф вздрогнул, и в его лице появились замешательство и испуг.

- Послушай, брат Иосиф, - продолжал Кутра-Рари, - ты был принят много лет назад в одно из сокровеннейших и святейших братств, которые когда-либо знали посвященные. Твои способности обещали тебе светлую будущность, ты делал быстрые успехи и быстро проходил степени посвящения, достигнув наконец одной из важных. Вспомни, как росло мало-помалу могущество твоего духа, как ты достигал познания тайн природы и завоевывал себе ее подчинение. Но вместо того, чтобы употребить открытые тебе знания на добро и правду, на пользу другим людям, на милосердие к ним, ты стал извлекать для себя выгоды, стал заботиться только о себе и предаваться земной роскоши, вместо того чтобы удаляться от нее. И сила твоя стала слабеть. Ты сам чувствовал, что ты не тот уже человек, знания в тебе остались, но силы не было. Тогда ты начал обманывать доверчивых людей, разыгрывать комедии вроде той, которую разыграл с Потемкиным сегодня, и этим путем добывать средства для удовлетворения своей ненасытности к роскоши и безумству. Но и этого для тебя оказалось мало. Ты пошел дальше - опомнись!..

Феникс стоял пораженный и испуганный.

- Ты знаешь мое, давно забытое мною, имя? - проговорил он наконец чуть внятно. - Ты знаешь о моем посвящении? Кто же ты?

Кутра-Рари придвинулся к графу Фениксу.

- Неужели не узнаешь меня? - спросил он, близко пригибаясь к нему.

Напрасно старался Феникс найти в темно-бронзовом лице индуса какие-нибудь знакомые черты; как ни вглядывался он - не мог узнать.

- Так я чужой тебе, ты не знаешь меня? - повторил Кутра-Рари.

И граф Феникс, несмотря на то, что, казалось, все бы отдал в эту минуту, лишь бы назвать истинное имя индуса, должен был ответить:

- Нет, не знаю!

- Вот до чего дошел ты! - опустил голову Кутра-Рари. - Опомнись, падший брат! Остановись, что ты делаешь? Ты знаешь, что ждет тебя?

Граф Феникс молчал, тяжело дыша. Казалось, в нем не борьба происходила, но он собирался с силами для борьбы не с самим собой, но против сыпавшихся на него укоров.

- Да, я знаю, что меня ожидает, - проговорил он, подняв вдруг голову, - меня ожидает возмездие за совершенное мною, но час этого возмездия не наступил еще, и пока мое время, и я могу действовать, как я хочу и как мне нравится. Я пошел на это и теперь не сойду с моей дороги, и за то, что я имею теперь, за эту роскошь, за этот почет, которым я пользуюсь, я готов претерпеть впоследствии. Я не знаю тебя, старик; вероятно, ты - один из посвященных в высшие степени братьев, - который? - я не могу узнать. Но поди и скажи твоим братьям, что глупо, обладая той силой, какая есть у них, жить так, как они, то есть впроголодь, не имея подчас даже необходимого. Если они боятся возмездия, то это не что иное, как трусость с их стороны. Я не боюсь и иду на него.

- Ты - безумец, - ответил Кутра-Рари, тяжело вздохнув. - Неужели земные блага тешат и удовлетворяют тебя, неужели обладание ими дает тебе счастье?

- Нет, - проговорил Феникс, становясь все смелее и смелее, - мне мало того, что я имею, но я хочу и достигну большего.

- Не тем ли делом, ради которого ты приехал сюда, в Россию?

- Этого никто не может знать!..

- Ты думаешь? Так говорят профаны, готовя в тайных мыслях злые начинания, но ты должен был бы знать, что и мысли человека не скрыты от посвященных. Скроешь ли ты свои? Сегодня ты видел, как легко следить за такими, как ты. Я был с тобой во дворце Потемкина, слышал и видел все и читал в твоих мыслях. Итак, помни, что я слежу за тобой и ты не увидишь меня.

- Но зачем же следить за мной, если заранее известно, что придет час моего возмездия и я понесу его? - пожав плечами, спросил Феникс.

- Для того чтобы предотвратить то зло, которое ты хочешь сделать ближним.

- А если я, несмотря на твое могущество, не побоюсь тебя?

- Бойся или нет - мне все равно; я сделаю свое дело - не допущу тебя вредить ближнему.

- Тогда останови сначала ураган в степи, который засыпает песками караваны, тогда укроти бурю на море, которая разбивает корабли и топит все живое на них) уничтожь смертоносные удары молнии, потуши вулканы, смири землетрясения, дай влагу засухе и запрети наводнению выходить из берегов, туши огонь пожаров и притупи мечи, отпущенные людьми, чтобы убивать друг друга... Сделай сначала все это и потом говори о зле, которое я могу сделать.

- Бедный брат мой! Не мне повелевать ветрами, не мне приказывать земле, не мне остановить огонь и не мне укрощать воды; нет, не мне все это, но в силах моих предотвратить то зло, которое готовы сотворить такие, как ты. И я сделаю свое дело!

- Не сделаешь ты его! - вдруг крикнул Феникс и бросился на старика, но в ту же минуту почувствовал, что свет померк в его глазах и непроницаемая тьма окутала все кругом.

Он приостановился, протянул руки вперед, зрение снова вернулось к нему, он опять увидел комнату и все, что было в ней, только Кутра-Рари не было - индус исчез.

Граф Феникс быстрыми шагами направился в свою спальню. Ему хотелось остаться одному и отдохнуть, но, пока он шел, ему чудился шорох сзади, словно кто-то следовал за ним по пятам.

Что сталось с Надей

Уже в течение трех дней Надя не знала, где она и что с нею случилось.

До сих пор она жила у Елагина, воспитанная им, привыкла почитать его как отца, и не сомневалась, что ее судьба будет похожа на судьбу таких же, как она, девушек, то есть придет время, станут ее вывозить, а потом выйдет она замуж за любимого, конечно, человека. Так думала она. Но вышло совершенно иначе.

Первое ее появление в свет было, правда, отпраздновано торжественным обедом и балом, на нем произошло и окончательное объяснение с князем Бессменным, которому Надя поклялась в вечной любви; все было чудесно, но на другой день круто изменилось.

На другой день Елагин призвал ее к себе, показал на явившегося к нему старика и сказал, что она должна ехать с ним, забрав самые необходимые вещи. Надя не противоречила, привыкнув исполнять приказания Елагина, собралась, села в карету вместе со стариком и поехала.

Ей было немножко жутко ехать так с чужим человеком, но почтенный вид ее спутника несколько успокаивал ее. Однако заговорить с ним она не решалась. Он тоже молчал и, когда они отъехали от дома, опустил шторы в карете, так что Надя не могла видеть, куда ее везут.

Они ехали долго. Карета несколько раз поворачивала, наконец остановилась. Старик поглядел из-за шторы в окно и поднял ее. В то же время гайдук откидывал подножку и отворял дверцу.

Они были на закрытом дворе, обсаженном деревьями. Надя вышла из кареты вслед за стариком, он отвел ее "в приготовленное для нее помещение", как сказал он, просил "подождать", откланялся и ушел. Надя ждала уже три дня, но пока ничего не выходило из ее ожидания.

Ее помещение состояло из трех очень хорошеньких комнат, куда ей приносили завтрак, обед, чай, кофе и всякое угощение. Все было очень вкусно, очень хорошо и богато подано. В средней комнате, устроенной для будуара, стояли шкафчик с книгами, письменный стол с принадлежностями для письма и рисования и клавесины с нотами. Служила Наде немая калмычка, которая являлась на звонок и от которой нельзя было добиться ни слова.

Что это было и почему, Надя понять не могла. Она видела, что ее почему-то заперли одну-одинешеньку, и напрасно пыталась доискаться разрешения этой загадки.

Она написала Елагину письмо, в котором изобразила свое положение, и просила, если нельзя освободить ее, то хоть прислать ей француженку, ее мадам, чтобы не так было скучно и безлюдно. Письмо она отдала калмычке, та взяла его с поклоном и унесла.

Письмо Елагину Надя, конечно, могла послать через свою новую горничную, но поручить ей записку князю Бессменному она не решалась. Будь с ней ее Дуняша - тогда было бы другое дело. Под влиянием этого Надя всплакнула несколько раз.

Однако молодость брала свое, и мечты сменяли слезы.

Надя воображала себя сказочной царевной, которую заперли в заколдованном замке, так что она должна ждать царевича, а он придет и освободит ее. Под царевичем, конечно, подразумевался князь Бессменный. Он отыщет ее, сделает невозможное и освободит, но надо облегчить ему эту задачу, дать знать ему; но как?

В первый же вечер Надя отправилась гулять в сад, куда выходили окна ее комнат. Ее никто не удержал. Ее комнаты были в нижнем этаже, к ним примыкал балкон, и дверь на этот балкон не была заперта. Сад казался обширным, но Надя скоро убедилась, что для нее отделена лишь небольшая часть его. Она была окружена домом, забором, речкой, а потом тянулся высокий частокол. Другого входа и выхода, кроме балконной двери, не было.

Надя внимательно обошла кругом. У дома росли густые кусты, сквозь которые не пробраться было; за речкой виднелся сад, совершенно пустынный. Частокол был сбит из высоких заостренных кольев гораздо выше человеческого роста, не только перепрыгнуть, но даже заглянуть через него не было никакой возможности. Но в одном месте колья расшатались, и один из них образовал щель, настолько широкую, что она образовала довольно значительный просвет.

Сойдя с дорожки на траву, Надя пробралась к нему. В просвет виднелся широкий пустырь с далекими бедными домиками, как бы потерявшимися за ним, а у самого частокола шла дорога, отделенная от него канавой.

Не было видно ни души. Надя с любопытством заглядывала в разные стороны. Наконец на дороге показался прохожий. Это был солдат.

"Окликнуть... не окликнуть?" - сомневалась Надя и, сама испугавшись своего голоса, окликнула-таки.

Солдат вздрогнул и начал оглядываться, видимо, недоумевая, откуда послышался ему зов.

Как ни было страшно Наде заговорить с чужим человеком, как ни хотелось ей убежать отсюда скорей без оглядки, она все-таки поборола свой страх и заговорила. Солдат послушался ее зова, повернулся, перепрыгнул через канаву и подошел к частоколу по ту сторону.

- Слушай, солдат, - заговорила Надя, волнуясь и торопясь, - ради Бога, коли ты веруешь в Него, отыщи в городе князя Николая Семеновича Бессменного, он офицер, и передай ему это колечко. Больше ничего, передай ему это колечко и укажи место, откуда ты получил его, - и она, сняв с пальца кольцо и просунув руку в щель, подала его солдату.

Солдат оказался бывалый. Он смекнул, что это дело безопасное для него и что тут может даже перепасть что-нибудь, а потому обещал разыскать князя Бессменного и передать ему кольцо.

Надя отскочила от частокола, но долго стояла на дорожке, не двигаясь. Где она была, она не знала, но была рада, что дала знать Бессменному о себе. Тот узнает это колечко и допросится у солдата, в каком месте получил он его. Самой же спросить, что это за пустырь, чей это частокол выходил на него и куда ведет дорога мимо него, - ей было боязно, так как ее просьба показалась бы солдату подозрительной.

Опять медальон

До сих пор у Бессменного с Цветинским не было особенной дружбы, но дуэль и, главное, болезнь Бессменного сблизила их.

Цветинский ухаживал за князем, как нянька. Днем он просиживал у него безотлучно и только на ночь уходил домой. Тогда его сменял Петрушка и оставался бодрствовать у постели больного.

Бессменный, хотя медленно, но поправлялся, несмотря на то, что полковой доктор сказал, что рана безнадежная.

Кутра-Рари, оживив раненого князя в первый день, подробно рассказал Цветинскому, что и как делать дальше, и оставил пузырек с эликсиром, который нужно было давать больному. Индус сказал также, что, если будет хуже, он придет, когда нужно. Однако посланный за ним, по просьбе Бессменного, Петрушка не нашел его. Кутра-Рари выехал из номеров трактира на Миллионной, а куда - неизвестно.

Это обстоятельство сильно огорчило Бессменного. Он, оказывалось, потерял свою последнюю надежду: кроме как на Кутра-Рари, не на кого было ему рассчитывать и неоткуда ждать помощи.

- Да что тебе дался этот индус? - стал наконец спрашивать Цветинский. - Ну, пропал он и бог с ним! Важное дело! Ты поправляешься и без него, ну и отлично! Он научил нас, как тебе выздороветь, и все идет по-хорошему, зачем он тебе eine? Без его фокусов скучно стало, что ли?

- Это, брат, не фокусы, - ответил Бессменный. - Я не могу назвать фокусом такой случай, какой был с отъездом воспитанницы Елагина; я сам все видел, своими глазами в хрустальном шаре.

И он подробно рассказал обо всем, что предшествовало отъезду Нади и что было потом.

- А знаешь, голубчик, - решил Цветинский, выслушав рассказ, - ведь ты влюблен. Теперь я понимаю, отчего у тебя тут того! - и он повертел пальцами у себя перед лбом. - Ну, это другое дело; тут можно увлечься и штуками индуса и этого графа... А из-за чего, собственно, у тебя была дуэль с ним?

Пришлось рассказать и историю с медальоном, потому что этот медальон был собственно исходной причиной дуэли. Граф Феникс упоминанием о медальоне смутил за обедом Надю, за что Бессменный и вызвал его.

- Ну, давай теперь говорить серьезно, отбросив всякие эти таинственности, - начал рассуждать Цветинский, когда князь кончил рассказывать. - Из всего, что ты тут излагал мне, два происшествия вполне существенны и действительны: внезапное исчезновение твоей невесты и пропажа медальона. Остальное все - философия.

- Да мне медальон не важен... - возразил было Бессменный.

- Ну как не важен?

- А впрочем, в самом деле, - пришло вдруг Бессменному в голову, и он высказал это вслух. - Ведь как пропал этот медальон, так и пошло все: и Надя уехала, и ранен вот я, и денег нет.

- Ну, я думаю, у тебя их никогда нет, - подхватил Цветинский, - тебе сколько ни давай - все истратишь. Так вот и не говори, что медальон не важен. Значит, нужно нам искать...

- Надю!

- Нет, сначала медальон, потому, во-первых, что это легче и скорее можно сделать, а во-вторых, медальон поможет и невесту твою найти.

- Так и ты говоришь то же, что Кутра-Рари. Он мне тоже твердил: "Ищите медальон!" - и придавал этому особый таинственный смысл.

- Это опять философия. Я, брат, придаю совсем другой смысл, и вовсе не таинственный. Ты сам говоришь, что денег нет, а чтобы отыскать твою невесту - они нужны, без них ничего не поделаешь.

- Но при чем же тут медальон?

- Как при чем? Мы его продадим, вот и деньги будут.

- Да что же за него дадут?

- Твой индус говорит, что ему цены нет.

- Да, но он говорит, что не хочет покупать.

- Купит, если предложить; пустяки!.. Иначе с чего бы ему являться было к тебе? Ну так вот! Начнем, значит, разбирать, куда девался медальон? На горничную нет подозрений?

- Нет. Она призналась во всем откровенно, и я верю тому, что, когда она забралась в шкатулку, медальона там не было.

- А подговорил ее Кулугин?

- Да, она и Кулугина назвала, словом, ничего не скрыла.

- А ты не предполагаешь, зачем Кулугину медальон понадобился?

- Не знаю. Он говорил горничной, что для фанта; очень может быть, что это и правда.

- Правда? Ну, не думаю! Впрочем, это мы выясним впоследствии. Пока удовольствуемся тем, что медальона у него нет, если горничная не отдала ему его. Посмотрим, кто мог пробраться в комнату, кроме горничной, ночью.

- Никто.

- Из посторонних, разумеется, никто, иначе было бы выломано окно или что-нибудь в этом роде и утащили бы всю шкатулку. При твоей невесте был кто-нибудь?

- Была мадам, француженка.

- А! Была мадам француженка! Она, разумеется, могла входить в комнату своей воспитанницы когда угодно. Ну, вот это важно! Что же, она уехала тоже с твоей невестой?

- Нет, Надю увез какой-то старик.

- А мадам осталась?

- Не знаю.

- Значит, надо узнать.

- Как это я раньше не подумал об этой мадам! - удивился Бессменный.

- Ну, а теперь давай обедать, - заключил Цветинский, - Петрушка нам на кухне уху варит по моему рецепту, славная, брат, уха будет!

И он начал рассказывать, какая будет уха, но Бессменный по предыдущему разговору уже видел, что до сих пор совершенно не знал Цветинского и что с ним можно и полезно разговаривать не об одной только еде.

В тот же день вечером Цветинский был призван к светлейшему, получив от Попова записку с требованием явиться немедленно. Вечером получил он записку потому, что, пообедав с Бессменным, отправился на остров в дом к Елагину, чтобы разузнать, куда девалась Надина мадам. Заехав домой переодеться, он застал у себя записку и сейчас же полетел в Таврический дворец.

- Батюшка, куда вы запропастились? - встретил его Попов. - Вас светлейший спрашивал, велел вас привести, когда бы вы ни пришли! Пойдемте!

Он торопливо довел его до кабинета Потемкина и постучал в маленькую дверь, через которую имели вход к светлейшему только самые близкие.

- Войдите! - послышался голос Потемкина.

Попов отворил дверь и, пропустив Цветинского, удалился.

Цветинский вошел, но всякий, кто встречал его в обыкновенной жизни, сильно удивился бы, увидев его теперь. Обычного Цветинскому добродушия, слегка даже глуповатого, не было на лице и следа; напротив, это лицо было серьезно, выразительно и умно. Глазки, обыкновенно искусно суженные, вечно смеющиеся, раскрылись и глядели сосредоточенно и словно устало; даже в теле как будто похудел Цветинский.

- Здравствуй, - сказал ему Потемкин, - садись!

Цветинский сел.

"Не в духе!" - подумал он про Потемкина, заметив его небритую бороду.

- Слушай! Мне нужно дать тебе поручение и вместе с тем спросить тебя...

- О чем, ваша светлость?

- Ты тогда из-под Очакова ездил в Париж за планом; ты достал его через графа Феникса?

- Совершенно верно, через графа Феникса, хотя он жил тогда во Франции под другим именем.

- Как же это случилось?

- Именно "случилось", ваша светлость, потому что мне удалось достать план только благодаря случаю. Отыскал я тогда в Париже себе квартиру у некой француженки, госпожи Лубе. Ходил я там с бородой, в казацком одеянии, в папахе, словом, русским варваром, который ни слова по-французски не понимает. На всякий случай скрыл я свой французский язык и нанял переводчика из поляков, с ним и бывал всюду. Только раз сижу у себя в комнате вечером, а рядом у француженки сборище - молодые люди и старые, все одни мужчины. Заинтересовало меня это. Я прилег на постель, сделал вид, что сплю. Слышу - спрашивают голоса, можно ли свободно говорить и не подслушивает ли кто. Француженка уверяет, что безопасность полная, что жилец у нее только в соседней комнате, но он ничего не понимает по-французски. Через некоторое время дверь ко мне чуть приотворилась, посмотрели в щелку. Ну, и начались тогда у них разговоры...

- О чем?

- Это было за два года до учреждения национального собрания во Франции, когда в Париже много развелось тайных политических клубов. Из разговоров я понял, что тут собрание кружка, принадлежащего к одному из этих клубов. Дело у них шло...

Но Цветинский не договорил. Он не мог договорить, потому что в кабинет вбежал взволнованный и растерянный Попов.

- Ваша светлость, ваша светлость! - тяжело дыша, повторял он.

- Что такое? - почти крикнул Потемкин, вдруг поднявшись с места и поняв, что его секретарь не вбежит к нему зря без доклада и без зова.

- Пожар, ваша светлость, у нас пожар, - проговорил Попов.

Потемкин вздохнул свободнее; он думал, что случилось что-нибудь более ужасное.

- Где горит? - спросил он.

- В левом флигеле, внизу...

- В левом флигеле? Внизу? - снова взволнованно повторил Потемкин и обернулся к Цветинскому, - ступай, потом... пришлю за тобой...

- А приказание? - решился все-таки напомнить Цветинский.

- Потом, потом, теперь мне не до поручений, ступай! - пробормотал Потемкин и вместе с Поповым поспешно вышел из кабинета.

Цветинский не подозревал, чтобы светлейший мог так взволноваться. Страх одного пожара не подействовал бы так на него; тут крылось что-то другое, но что именно - трудно было догадаться...

Оставшись один, Цветинский пожал плечами и вышел, поспешая к больному Бессменному.

Тот ждал приятеля с нетерпением.

- Привык я к тебе, - встретил он его, - без тебя одному тут лежать куда как тяжело! Что так долго пропадал?

- Дела, брат, были еще, кроме твоих, - ответил Цветинский. - Один тут важный повар новую похлебку затевать собирался, кажется; так вот, моей помощи просил.

- Что же, ты помог?

- Непредвиденный случай помешал. Кстати, ты знаешь, в Таврическом дворце пожар.

- Ну, это меня не интересует! Что, у Елагина узнал ты что-нибудь?

- То есть не у самого Елагина, я, брат, с важными барами не знаюсь, как ты, зачем мне было самого беспокоить? Я и через дворню сведений получил о мадам. Не важная барыня.

- Она там еще?

- Нет, перебралась... в загородный дом по реке Фонтанной, принадлежавший князьям Туровским. Понимаешь?

- Ничего не понимаю! Каким князьям Туровским?

- Дело тут не в князьях, а в том, что живет теперь в этом доме не кто иной, как граф Феникс.

- Значит, и Надя там! - воскликнул Бессменный и чуть не привстал на кровати.

- Не шевелись ты, рану разбередишь. Из того, что мадам у Феникса, вовсе еще не значит, что и воспитанница Елагина там. Напротив, вернее, что там ее нет, потому что иначе постарались бы скрыть также и куда мадам переехала. А вот в отношении медальона это может быть некоторым указанием.

- Каким же?

- Ты ведь говоришь, что, на твой взгляд, вещица эта ничего не стоящая или очень мало стоящая?

- Да, медальон, правда, золотой, но самый обыкновенный - ни особенной работы, ни камней.

- Вот видишь! А между тем твой индус ценил его высоко. Значит, в этом медальоне есть что-нибудь важное только для таких людей, как индус, оккультистов, что ли, последователей тайных наук.

- Ну?

- Ну, а граф Феникс - тоже фокусник, то есть последователь тайных наук, и ему, как такому последователю, вероятно, интересно получить тоже этот медальон. Теперь, если мадам у него...

- То она могла, - подхватил Бессменный, - взять этот медальон для графа Феникса...

- Конечно! И это знакомство мадам с Фениксом мне очень подозрительно... Надо разобрать это...

- Как же ты разберешь?

- Ну, да уж как-нибудь попробуем, а теперь надо велеть, чтобы Петрушка принес поесть что-нибудь... Я голоден...

Вскоре стол был сервирован обильными яствами.

Новые сведения

Просидев остаток вечера у Бессменного и дождавшись, пока тот заснул, Цветинский все же отправился не домой к себе, а в трактир, чтобы поужинать.

Здесь было не особенно многолюдно, Цветинский же любил больше есть не один, а в компании. Он внимательно оглядел занятые столики - нет ли кого из знакомых, и нашел Кулугина, сидевшего одиноко у стола.

- Здравствуйте, - подошел к нему Цветинский. - Что это вы едите? Осетрину? Хорошая вещь! Можно присесть к вам?

- Пожалуйста, - даже несколько обрадовался Кулугин, потому что общество такого человека за столом, как Цветинский, известного среди офицеров умением поесть, было даже очень приятно.

- А я вот тоже проголодался, - пояснил Цветинский и стал заказывать ужин, после чего обернулся к Кулугину, - послушайте, мы с вами все-таки недавно были секундантами на одной и той же дуэли, положим, с разных сторон, но все-таки на одной и той же. Не выпить ли нам по этому случаю?

- Я выпить всегда рад, - согласился Кулугин. - А что, Бессменный поправляется?

- Поправляется.

- Я очень рад, - сказал Кулугин, стараясь проговорить это искренне.

- Выпьем шипучего? - решил Цветинский.

- Шипучего так шипучего.

- А сначала водочки?

- И против этого ничего не имею!

Так и сделали.

Соединение напитков было довольно жестокое в смысле своего действия, так как шипучее вино после водки действует особенно сильно.

Кулугин знал, сколько он может выпить без того, чтобы не быть совсем пьяным, но тут он не рассчитал одного - жары и духоты, стоявшей на дворе. Благодаря этой жаре его разобрало довольно быстро. Принял ли во внимание Цветинский эту жару или уж был он таков от природы, что вино на него не действовало, но только, когда Кулугин захмелел, он был еще совсем свеж и решил воспользоваться этим, чтобы порасспросить собутыльника.

- Кстати, - проговорил Цветинский, хотя это было вовсе не кстати, потому что они говорили совсем о другом, - вы давно знакомы с графом Фениксом?

- Я-то? - переспросил Кулугин, посмотрев на него мутными, пьяными глазами.

- Ну да, вы! Хороший человек этот граф Феникс?

- У-ди-ви-тельный!.. Он все... может...

- Как это все?

- А так, все... Знаешь, Цветинский, будем на "ты"... Выпьем и будем на "ты".

- Хорошо, выпьем, - согласился Цветинский и продолжал выпытывать у Кулугина, - так ты говоришь, что Феникс все может, что захочет?

- Все... что захочет... Вот мы с тобой выпили... И ты - мне друг?

- Друг.

- И я должен быть с тобой откровенным?

- Должен.

- Ну, так я буду откровенен. Я вот влюблен, понимаешь, влюблен - оттого и напился.

- И что же, она хороша?

- То есть вот как хороша! - Кулугин ударил себя кулаком в грудь, - то есть так хороша, что прелесть. Ты ее не видел?

- Кого?

- Воспитанницу Елагина.

- Так ты в нее влюблен?

- Ну да! А в кого же еще?

- Ну, а что же тут может граф Феникс?

- Все. Он так и сказал, что все может. "Ты - говорит, - достань медальон, а я все могу".

- Так ты для него старался достать медальон через горничную?

- Для него, разумеется, для него, потому что я знаю, что он все может. Он говорит: "Только торопись, иначе я сам достану!" - и действительно я опоздал... Медальон-то у меня тю-тю!..

- Куда же он девался, по-твоему?

- По-моему, он у графа Феникса, потому что он все может. Он мне сказал: "Торопись, не то упрежу!" - и упредил...

- Вот оно что!

- Да, он мне вдруг задал тоже задачу, ну, на этот раз я все выполнил в точности...

- Какую же задачу?

- Так я тебе и сказал! Ты думаешь, я пьян, так ты все от меня и узнаешь? Как же! Я даже поклялся Фениксу, что никому не скажу, как записку подложил светлейшему, как самого Феникса за гардину спрятал... Никому, брат, я этого не скажу...

- И не говори, а то, пожалуй, станет известно, где и когда это было.

- Разумеется, потому что это было на моем дежурстве в Таврическом дворце. Так мне самому так может влететь, если я болтать буду.

- Ты и не болтай!

- Поэтому и не проси меня рассказывать...

- Я и не прошу.

- Да вообще и разговаривать не стоит. Давай лучше пить!

- Давай! - согласился Цветинский, наполняя стакан Кулугину.

Он узнал от него больше, чем ожидал.

На другой день Кулугин проснулся поздно, с сильной головной болью. Он плохо помнил, что произошло с ним накануне. Что он говорил и что он делал, как ни старался он вспомнить, - бесследно исчезло из его памяти.

"Не наговорил ли я чего-нибудь лишнего?" - испугался он и, поскорее одевшись, отправился к Цветинскому.

Тот давно уже встал, успел проголодаться и ел кислую капусту с горчичным соусом.

- А, милости просим, - приветствовал он Кулугина. - Здорово мы вчера выпили! Капустки не хотите ли? С похмелья освежает.

- А вы тоже были вчера пьяны? - стал спрашивать Кулугин.

- Как стелька.

- Не помните, о чем мы говорили?

- Плохо.

- Я о Таврическом дворце рассказывал что-нибудь?

- О пожаре там, вероятно? Об этом все говорят.

- Нет, не о пожаре; о другом я ничего не рассказывал?

- Нет.

- А об Елагине?

- Тоже, кажется, нет... Впрочем, я не помню... Кто-то мне говорил, что воспитанница Елагина уехала, но, кажется, не вы.

- А о медальоне я вам ничего не говорил?

- О каком медальоне?

- Так, вообще... Так, значит, я ничего не сказал лишнего?

- Если бы даже и сказали, я все равно ничего не запомнил бы: я сам был пьян.

- Ну, я очень рад, - успокоился Кулугин. - а то боялся... Впрочем, нечего об этом говорить...

- Конечно, нечего! - равнодушно согласился Цветинский. - Капустки не хотите ли? А вот вы вспомнили об отъезде воспитанницы Елагина. Вы знаете, всех интересует, куда она делась? Говорят, ее мадам видели у графа Феникса.

- У графа Феникса! - привскочил на месте Кулугин. - Кто вам говорил, что она у Феникса?

- Не помню, кто-то из барынь.

- А не я вчера?

- Наверное нет.

- Благодарю вас!.. Ну, до свидания, мне пора!

- Куда же вы? А капустки с похмелья?

Но Кулугин отказался от капустки и поспешил распрощаться.

От Цветинского он отправился непосредственно к графу Фениксу. Здесь он миновал лестницу, миновал пустую переднюю и направился по анфиладе комнат. В одной из них его встретил сам Феникс.

- Граф, ради Бога, я с ума схожу! - заговорил Кулугин. - Мне сейчас сказали, что мадам воспитанницы господина Елагина у вас тут.

- Мало ли что говорят!..

- Но помните, тогда, когда мы завтракали с вами после дуэли, я сам видел в окне, в саду...

- Мало ли что вам могло показаться!

- Послушайте, граф, вы мне доверили важную для вас тайну... тайну вашего появления у светлейшего.

- Ну, что же из этого?

- Неужели вы не можете доверить мне другую?

- Другую?

- Ну да, если воспитанница Елагина у вас?

- Ее нет у меня, что за пустяки! Откуда вы взяли это? Что может быть общего между мной и воспитанницей господина Елагина?

- Не знаю, но уверен, что у вас есть общее между вами и ее мадам-француженкой. Вы мне говорили, чтобы я достал медальон и торопился исполнить это, иначе вы обойдетесь без меня. Как вы могли обойтись? Достать медальон через француженку. Кроме нее, никто не мог войти в комнату к ее питомице, она вошла и взяла, и, когда горничная пошла, медальона уже не было. Все ясно. Потом я вижу француженку у вас в саду в окно, и мне говорят также, что она у вас.

- Я вам не говорил этого!

- В том-то и дело, что вы скрываете.

- Послушайте, однако! Вы настойчиво допытываетесь, хотите словно силой принудить меня.

- И хочу принудить...

Кулугин раздражался все больше и больше. Мало-помалу раздражение его передалось и графу.

- Каким же образом вы принудите меня? - повышая голос, произнес Феникс.

- Просто, граф, просто: если вы не скажете мне сейчас правды, у вас ли француженка, то я отправлюсь к светлейшему и расскажу ему всю подкладку комедии, которую вы заставили меня разыграть в его дворце на моем дежурстве, и как вы его обморочили...

- Угроза серьезная, - усмехнулся Феникс. - Если вы решились на нее, значит, вы действительно себя не помните. Так и быть, жалея вас, я вам скажу: француженка у меня.

- И она принесла вам медальон?

- Да в том-то и дело, что нет, в том-то и дело, что нет! - повторил граф несколько раз, и в его голосе против обыкновения послышалось волнение. - Будь этот медальон у меня, я держал бы моих врагов вот где... - и он, сжав кулак, протянул его. - Тогда бы я был спокоен, - продолжал он и заходил по комнате. - В том-то и дело, что моя француженка, видно, опоздала так же, как и ваша горничная. Она прежде горничной пробралась к шкатулке, но там медальона не нашла. Его кто-то унес раньше, а кто? Помогите мне найти...

Лакей в ливрее графа появился в дверях.

- Что нужно? - спросил его Феникс по-французски.

- Приехала карета, - ответил лакей по-французски же, - из Таврического дворца. Князь Потемкин просит к себе немедленно господина графа.

- Вы видите, - обернулся Феникс к Кулугину, - мне нечего было бояться вашей угрозы относительно светлейшего. Он мне доступен более, чем вам, и я сумею принять к нему должные меры...

И он поклонился, показывая этим, что извиняется, но должен спешить на приглашение Потемкина.

- Одно еще слово! - остановил его Кулугин. - Скажите мне, ради Бога, воспитанница Елагина у вас?

- Вы слишком требовательны, - твердо ответил Феникс, - я вам сказал: ищите медальон и тогда говорите о ней, без медальона же, к сожалению, вы ничего не узнаете.

Он поклонился еще раз и вышел из комнаты.

Радость

Цветинский перестал уже сидеть у постели Бессменного с утра до вечера. Во-первых, в этом не было надобности, потому что князь выздоравливал, а во-вторых, Цветинский бегал, как он говорил, по делам самого же Бессменного и хлопотал для него. Но до поры до времени он держал свои действия в секрете и ничего не рассказывал.

- Я, брат, тоже маг, - сказал он только как-то князю, - и привел к подчинению Кулугина, прочтя его мысли.

- Какой же такой силой? - удивился Бессменный.

- Силой бутылки. Напоил его пьяным, он мне и выболтал все, что знал. Вот тебе и вся моя магия.

- Что же он тебе выболтал?

- Потом расскажу. Дай сначала кое-что в известность привести.

Больше ничего нельзя было от него добиться.

Навещал он Бессменного урывками, в неопределенное время, когда появится свободная минута; являлся обыкновенно очень оживленным и даже о еде стал разговаривать меньше.

Бессменный был настолько уже силен, что мог читать книги, и проводил почти все свое время за чтением. Читал он и прозу, и стихи. Один сборник особенно понравился ему. Назывался он "Эрато, или Приношение прекрасному полу, состоящее в песнях". Тут были стихотворения чувствительные " и неясные, и комические. Одно из них особенно понравилось Бессменному, и он учил его наизусть:

Расставшися с тобою, Расстанусь я с душою;

А ты, мой друг, - кто знает? -

Ты вспомнишь ли меня?

Позволь мне в утешенье Хоть песенкою сей Открыть мое мученье И скорбь души моей.

Пусть за меня в разлуке Она напомнит муки;

А ты, мой друг, - кто знает? -

Ты вспомнишь ли меня?

Бессменный, благодаря этим стихам, был в грустно-размягченном настроении, когда в комнату влез Петрушка.

- Что тебе? - спросил его князь, с невольной улыбкой глядя на далеко не поэтическую наружность Петрушки.

- Там солдат вас спрашивает, - доложил тот. - Говорит, ему надо видеть князя Николая Семеновича Бессменного. Значит, вас, и притом в собственные руки...

- Что ты врешь? Ну, зови сюда солдата!

Вошел солдат драгунского полка, не молодой уже, вытянулся во фронт, руки по швам, и ясно отчеканил:

- Честь имею явиться!

- Что тебе нужно?

- Обязан доложить вашему высокородию случай, который произошел со мной. Был я это отпущен к куме на побывку и возвращаюсь к сроку домой. Иду это я по дороге, а возле дороги высокий частокол, и вдруг слышу - окликает меня кто-то - так это и слышу: "Солдат, - говорит, - а солдат!". Смотрю, у дороги канава, за канавой частокол, а в частоколе меж расшатанных кольев щель, и оттуда девица в пудре, и все как следует, выглядывает. "Поди сюда!" - говорит. Перепрыгнул я канаву, подошел к самой щели, а девица мне: "Пойди, - говорит, - и отыщи князя Николая Семеновича Бессменного, и передай ему от меня колечко..." Вот это самое колечко, - и солдат начал разворачивать зажатую у него в кулаке тряпку.

Сильно забилось сердце у Бессменного, грудь высоко задышала, и такая радость охватила его, что он почувствовал, будто голова словно кружится, как если бы он взвился вдруг на страшную высоту, в самое поднебесье.

Он сразу догадался, что это Надя шлет ему весть о себе, - значит, она помнит, скучает по нему, думает, любит. Значит, она здесь, в Петербурге, и он узнает сейчас, где она; а только бы узнать, ведь тогда никто в мире не помешает им увидеться...

Солдат развернул тряпку и достал из нее кольцо.

- От кумы домой, ваше высокородие.

Кажется, будь он в силах двигаться свободно - он бросился бы на шею солдату!

- Голубчик, - заговорил он, - спасибо! Как же ты нашел меня?

- Солдату нетрудно найти офицера, ваше высокородие! По полковым канцеляриям справился, где служит и стоит князь Бессменный, и нашел!

- Молодец! Ну, а где же это было все, где ты кольцо получил? - едва переводя дух от нетерпения, спросил Бессменный.

- У частокола, ваше высокородие, сейчас за канавой...

- Слышал. Да канава-то где была?

- При дороге.

- При какой дороге?

- От кумы домой, ваше высокородие...

- Я не про то спрашиваю. Не знаешь ли ты, чей частокол был, чьего дома?

- Как не знать! Частокол этот не дома, а дворца его светлости князя Потемкина, Таврического дворца. Сюда к дороге на пустырь сад дворцовый выходит и частоколом огорожен, там я колечко и получил...

Теперь Бессменный знал, где была Надя.

Он расспросил солдата, в каком тот полку служит, как его зовут, дал ему целый рубль денег и отпустил.

Кольцо, Надино кольцо, было у него в руках. Она жила теперь в Таврическом дворце, но зачем, почему? Зачем ее отвезли с такой таинственностью в Таврический дворец, зачем скрывают ее местопребывание, что она делает там? В Таврическом дворце живет теперь сам светлейший князь Потемкин. Какое он может иметь отношение к Наде?

И вдруг Бессменный почувствовал, что холодеет весь и капли холодного пота выступают у него на лбу.

- Не может быть, этого не может быть! - проговорил он вслух.

Он испугался сам того соображения, которое пришло ему в голову. Это было чудовищно, невероятно, но оно могло оказаться правдоподобным.

Кто была Надя? Сирота без рода, без племени, беззащитная девушка, за которую некому было заступиться. Ее красота могла прельстить светлейшего, и неужели, неужели ее отдали к нему? Иначе как же объяснить, что ее скрывают, зачем тогда таинственность ее отъезда?

В маскараде

Лето 1791 года проходило весело в Петербурге. После праздника, данного Потемкиным в Таврическом дворце и затмившего своим великолепием все, что было до сих пор в смысле роскоши и веселья, вельможи один за другим, каждый по мере сил и возможности, старались также не ударить в грязь лицом и, сзывая гостей, обставляли свои торжества, не жалея денег.

Дал, между прочим, маскарадный бал в своем дачном каменном доме на Фонтанной и богатейший вельможа граф Шереметев.

Погода стояла чудесная, покои дома не могли вместить всех приглашенных, и густая толпа пестрых масок заполнила примыкавший к дому сад, великолепно украшенный гирляндами лампионов и цветных фонарей, щитами с эмблемами, раскрашенными фигурами, и импровизированными беседками и киосками, где были накрыты столы с фруктами и прохладительными напитками. Гремела музыка в самом доме, в саду играли рожочники, пели русские песенники и итальянские певцы.

На одной из отдаленных дорожек, где огней было меньше и толпа не теснилась, остановились в масках Пьеро и Арлекин. Оба они казались очень веселыми и, как только замечали, что кто-нибудь издали глядит в их сторону или обращают внимание на них, сейчас же выкидывали какое-нибудь смешное коленце. Но разговор, который они вели, шел, по-видимому, в серьезном тоне. Они перекидывались словами, урывками понижая голос, как делают это люди, опасающиеся, что их услышат посторонние.

- Так медальона у нее нет? - спросил Пьеро по-французски.

- Нет, - ответил Арлекин, подпрыгнув и раскинув руки, словно хотел охватить Пьеро.

Мимо них проходили в это время другие маски.

- Вы наверняка знаете? - переспросил Пьеро, дав пройти маскам.

- О, наверняка! Я сам слышал, как "он" сказал Кулугину, что она пробралась в шкатулку раньше горничной, но медальона там не нашла.

- Может быть, он скрывает от Кулугина?

- Не думаю. Он заставляет Кулугина искать медальон и обещает ему за это любовь чьей-то воспитанницы.

- Господина Елагина?

- Да, кажется, так... эти ваши русские фамилии ужасно трудны для запоминания. Во всяком случае, если бы я знал, какой это медальон...

- Я сам его никогда не видел, а по описанию знаю его смутно.

- И все-таки думаете найти?

- Надобно. Я думал, что я на верном пути, что медальон у графа через мадам.

- Могу вас уверить, что нет. Он прямо сказал: "Будь этот медальон у меня, я держал бы в руках своих врагов и никого не боялся бы".

- Жаль! А Кулугин ищет для него?

- Вероятно. Он от него требовал этого.

- Если он принесет какие-нибудь новости, вы сообщите мне?

- Если удастся только узнать... Дело в том, что там нужно быть очень осторожным. Петручио следит повсюду...

- А нельзя его склонить на нашу сторону?

- И думать нечего об этом.

- Жаль! В каких они костюмах здесь сегодня?

- Граф одет венецианским дожем, а Кулугин - капуцином.

- Пойдем, поищем их!

И Пьеро с Арлекином, взявшись под руку, направились в толпу и смешались с нею.

Здесь, в толпе, они держали себя весело, дурачились, задевали других своими шутками.

Через некоторое время Арлекин толкнул Пьеро и, сказав: "Вот они!" - показал ему кивком головы на киоск, у которого стояли рядом великолепный венецианский дож с бриллиантовой цепью на груди и скромный капуцин с поднятым капюшоном. Дож с капуцином не разговаривали, а стояли, наблюдая за толпой и рассматривая проходивших.

Отделенные от них этими проходившими, Арлекин и Пьеро остановились по другую сторону аллеи.

Вдруг они увидели, что дож схватил за руку капуцина, быстро проговорил ему что-то и показал в толпу. Капуцин вытянул шею и стал оглядываться. Их внимание было привлечено высокой фигурой византийского царя.

- Посмотрите, - сказал Пьеро Арлекину, - у этого царя, на которого он ему показал, на груди, вы видите?..

- Медальон! - подхватил Арлекин.

- И вероятно, тот самый. Посмотрите, как они заволновались!

- Они идут за ним.

- А мы зайдем ему навстречу.

Пробежав вперед по краю дорожки, они повернули навстречу византийскому царю и, притиснутые к нему толпой, загородили ему дорогу. На богатом одеянии царя было множество драгоценных украшений, и среди них на видном месте висел простой золотой медальон. Византийский царь приостановился, выждал немного и пошел дальше.

- Вы разглядели хорошо? - едва слышным шепотом спросил Пьеро у Арлекина.

- Отлично. Теперь я узнаю этот медальон, кажется, с закрытыми глазами... Только он ли это?

- А это мы должны проследить!.. Вот так случай! А дож с капуцином так и кинулись за ним.

Действительно, дож с капуцином кинулись по следам византийского царя. Арлекин и Пьеро поспешили за ними.

На повороте, где аллея пересекалась другой и где был высокий фонтан, вокруг которого толпились любопытные, расшалившийся Арлекин вдруг, точно он с неба свалился, наскочил сзади на венецианского дожа и капуцина и схватил их за плечи.

- Ах, не видели вы моей Коломбины? - сквозь хохот стал спрашивать он.

Капуцин сделал движение, чтобы освободиться, и рванулся вперед, но Арлекин крепко держал их.

- Сударь, такие шутки неуместны, - сердито проговорил капуцин. - Пустите!

- А разве мы не для того здесь, чтобы шутить? - снова рассмеялся Арлекин.

Дож в это время успел повернуться и оттолкнуть его.

Арлекин, как бы обидевшись, что не понимают его шуток, оставил их в покое и обратился к другим маскам.

- Проклятый Арлекин! - проворчал Кулугин из-под своего капюшона капуцина.

- Вы не видели, куда повернул византиец? Направо или налево? - спросил его граф Феникс, скрывавшийся под одеянием дожа.

- Да нет же, - подхватил Кулугин, - тут, как нарочно, такая толпа... Мы его потеряли...

Арлекин задержал их не более чем на секунду, но и этого было достаточно, чтобы византийский царь, за которым они следили, исчез среди общей пестроты причудливых нарядов и масок.

- Тогда идите направо, а я пойду налево; кто-нибудь из нас да поймает его, - решил Феникс. - Надо во что бы то ни стало узнать, кто это. На нем тот самый медальон, который я ищу, и нельзя упускать этот случай...

Кулугин повиновался, и они разошлись в разные стороны.

С каждым шагом продвигаться становилось труднее и труднее. Кулугину выпало на долю идти по дороге, ведшей к дому, и на ней было особенно тесно. Здесь по сторонам был устроен трельяж, весь усыпанный зажженными шкаликами, и потому большинство жалось к середине, медленно и не торопясь прогуливаясь. Никому, кроме Кулугина, спешить было некуда, и волей-неволей общая неторопливость задерживала его.

От шкаликов было не только светло, как днем, но даже жарко. Однако, как Кулугин не заглядывал вперед, как ни напрягал зрение, он не мог разглядеть ничего похожего впереди на высокую фигуру византийского царя.

- Простите, позвольте пройти, - повторял он, вынужденный поминутно извиняться и с неимоверным трудом пробираясь дальше.

Наконец идти стало совсем невозможно. Маски остановились, загородив дорогу, и их веселый говор сменился беспокойным шумом.

- Что случилось? А, что? Раздавили?.. Что за вздор? Да нет же... Опасно? - слышалось кругом.

- В чем дело? - поинтересовался Кулугин.

Ему объяснили, что девушка попала под шкалики, которые бог весть каким образом посыпались на нее; сама ли она задела их или расшатался трельяж и его толкнули - нельзя было разобрать.

- Конечно, эти Иллюминации устраиваются всегда на живую нитку!.. - успокаивал кто-то.

Кулугин решился лезть вперед, потому что случай с девушкой не тронул его: у нее тут найдется много помощников, а ему нужно, не теряя времени, пробраться дальше.

Он протиснулся к самому месту происшествия, где оранжевое мужское домино поддерживало закутанную с ног до головы в домино такого же цвета девушку, очевидно, пострадавшую. Она стояла спиной к Кулугину. По-видимому, никакой серьезной опасности не было, или, вернее, опасность миновала. Домино было залито только салом шкаликов, но не сожжено, так что девушка должна была отделаться испугом.

- Знаете, ведь это не кто иная, как воспитанница Елагина, - сказали рядом с Кулугиным.

- Неужели? Не может быть!

- Право, она самая.

- Неужели? - проговорил Кулугин, вздрогнув, и подошел ближе.

Испуганная, бледная, как полотно, Надя была с открытым лицом. Маску сняли с нее в минуту суматохи, когда охватили ее, боясь, что на ней загорится одежда.

- Надежда Александровна, вы? - воскликнул Кулугин.

- Маску, дайте ей скорее маску!.. - волновалось поддерживавшее Надю оранжевое домино.

Кулугин сорвал свою и подал ее Наде.

- Благодарю вас, - проговорила она, закрывая лицо кулугинской маской, но ее рука опустилась, она склонилась головой к своему провожатому, и он сделал усилие, чтобы поддержать ее, иначе она упала бы.

- Ей дурно! - испуганно сказал провожатый.

Кулугин, не раздумывая и не колеблясь, забыв уже обо всех византийских царях на свете, подхватил Надю и понес ее к дому. Оранжевое домино поспешило за ними, указывая дорогу.

Вынести Надю из толпы было для Кулугина делом одной минуты. Между тем весть о происшествии быстро разнеслась и достигла дома, откуда бежали уже навстречу дворецкий и еще несколько слуг.

- Куда отнести? Нет ли отдельной комнаты? - спросил у них на ходу Кулугин.

- Сюда, сюда пожалуйте! - суетился дворецкий, отворяя дверь маленького подъезда на нижнем этаже.

Здесь были комнаты, удаленные от нарядных настолько, что шум праздника долетал сюда глухо, и никто из любопытных не мог попасть сюда.

Надю усадили в кресло, дали ей воды. Она очнулась. Оранжевое домино, ухаживая за Надей, не снимало своей маски.

Исполнив свое дело, Кулугин чувствовал, что это домино ждет, что он удалится сейчас же, но он вовсе не намерен был делать это, тем более что Надя пришла, в себя.

- Вы испугались, но с вами ничего не случилось серьезного, не правда ли? - стал спрашивать Кулугин.

- Это вы меня высвободили из этой толпы? - ответила ему Надя вопросом.

- Не разговаривайте много, это утомит вас! - остановило ее домино. - Я послал, чтобы отыскали нашу карету; мы поедем сейчас домой.

- Где вы живете? Где вас можно найти, увидеть? - заговорил снова Кулугин.

Надя поглядела на него. По ее взгляду он понял, что она не помнит его. Правда, он был представлен ей в числе многих других молодых людей и никогда не был близок к дому Елагина, но все-таки было неприятно, что она не признала его.

- Вы не узнаете меня? - спросил он. - Я - Кулугин, офицер; я был вам представлен...

- Ах, как же! - перебила Надя. - Конечно, узнаю вас.

- Где же вас можно видеть? У кого вы живете теперь?

Надя оглянулась на своего провожатого в оранжевом домино. Тот стоял, переминаясь с ноги на ногу и стараясь показать, что, ему разговор ее с молодым офицером очень неприятен и что, умей он прекратить его, он сделал бы это немедленно.

- Где я живу - не знаю! - сказала Надя.

Видно было, как человек в домино вздохнул с некоторым облегчением после такого ее ответа.

- Милостивый государь, - заговорил он, обращаясь к Кулугину, - вы нам оказали немаловажную услугу, за которую я вам очень благодарен, но это не дает вам права быть слишком любопытным. Если вы узнали мою спутницу, то лишь благодаря несчастной случайности, пользоваться которой вы не должны, если желаете соблюсти обычай не только маскарада, но и вообще деликатности, свойственной тому кругу, к которому вы, по-видимому, принадлежите.

После такой тирады Кулугину оставалось только раскланяться, но он был не из таких, чтобы позволить читать себе нотации. Он встал в соответствующую позу и в тон высокопарной речи, которую только что должен был прослушать, ответил с грациозным поклоном.

- Поверьте, таинственный незнакомец, что ваши драгоценные советы навсегда запечатлеются в моей памяти, хотя черты вашего прекрасного (в чем я не сомневаюсь) лица и останутся для меня тайной, ибо они закрыты непроницаемой для взоров маской.

Должно быть, лицо незнакомца было вовсе не похоже на "прекрасное", потому что при этом слове Надя, которая, очевидно, видала это лицо без маски, очень весело расхохоталась.

- А мне сказали, - обратился Кулугин к Наде, - что вы уехали за границу. Но я рад, что это оказалось неправдой и что вы снова показались в обществе. Отчего, в самом деле, вы не хотите сказать, где можно увидеть вас?

- Потому что я этого не знаю, - серьезно ответила Надя.

- Вы желаете интриговать меня без маски?

- Да нет же, я живу...

- Ради Бога, не разговаривайте слишком много? - снова остановило ее оранжевое домино.

- Я живу, как в заточении, - продолжала Надя, не обращая на него внимания. - В первый раз мне сегодня позволили выехать, и то благодаря тому, что это маскарад и что мое лицо будет закрыто маской... А где я живу...

- Ну, едемте домой! Наша карета подана! - перебил ее провожатый, которому доложил о карете вернувшийся дворецкий, посланный за нею.

Он поднял Надю с кресла и почти насильно повел ее. Кулугин последовал за ними. На крыльце Надя улучила минутку и шепнула ему:

- Таврический дворец!..

Между тем Пьеро, который был не кто иной, как переодетый в этот костюм Цветинский, не спускал глаз с византийского царя и шел за ним по пятам.

Когда Арлекин задержал дожа с капуцином, Цветинский заметил, что они потеряли из виду византийца, и успокоился, поняв, что он остался следить за ним один, избавившись таким образом от лишних соглядатаев.

Византиец, ускоряя шаг, направился к дому, миновал парадные комнаты и вышел на лестницу.

"Он, кажется, хочет уезжать, - тем лучше", - сообразил Цветинский и, отыскав свой плащ, закутался в него и был готов идти хоть на край света.

Византийский царь был один, без гайдуков и лакея. На подъезде он свистнул три раза, и на его свист к крыльцу подъехала ямская карета.

Цветинский садился в это время на извозчичьи дрожки-гитару, называвшиеся тогда "колибером", и велел извозчику ехать за каретой.

Дорога была не длинная; они проехали по набережной Фонтанной, и карета завернула во двор бывшего дома князей Туровских, где жил граф Феникс.

Этого уже никак не ожидал Цветинский.

"Что за притча? - удивился он. - Этот царь с медальоном живет в одном доме с Фениксом, а тот из кожи лезет, чтобы найти медальон".

Цветинский так заинтересовался, что, забыв о всякой предосторожности и рискуя быть открытым, соскочил с дрожек и припал к сквозной решетке, огораживавшей двор со стороны набережной.

Карета остановилась у парадного входа. Византийский царь вышел из нее и прошел в дверь, которая затворилась за ним. Карета направилась к воротам и шагом выехала из них.

- Тебя отпустили, ты домой едешь? - спросил Цветинский у кучера, когда экипаж поравнялся с ним. - Можешь меня довезти до дома Шереметева?

- Садись, барин, - равнодушно ответил кучер, останавливая лошадей.

Цветинский сел в карету. Не было сомнения, что человек, бывший на маскараде в костюме византийского царя с медальоном, жил в одном доме с графом Фениксом. Кто он был и на чем основывалась такая комбинация, сразу сообразить было трудно, но Цветинский держал уже один конец нити, и этого ему было достаточно, чтобы не только не выпустить ее из рук, но и распутать, дойдя до другого конца ее.

Это требовало только некоторого труда и времени, а средства у Цветинского были; он уже составлял план действий. Когда карета подъехала к крыльцу шереметевского дома, то вдруг оказалось, что вовсе не надо прилагать никакого труда, ни тратить времени, ни употреблять какие-нибудь средства, чтобы найти медальон. Он лежал на дне той самой кареты, в которой сидел Цветинский, попался ему под ногу и блеснул, когда внутренность кареты осветилась светом фонарей и шкаликов, зажженных у подъезда. Византийский царь обронил его, очевидно нечаянно, как предположил Цветинский.

Он так обрадовался, что, схватив медальон, выпрыгнул из кареты и не заплатил бы кучеру, если бы тот не догадался окликнуть его. Тогда Цветинский дал ему целый четвертак цену огромную по тем временам за конец, который они сделали.

Маскарад еще был в полном разгаре.

Цветинский в своем костюме Пьеро, с медальоном в кармане, веселый и довольный, что так неожиданно поиски его увенчались такой баснословной удачей, побежал отыскивать Арлекина. Тот, конечно, по уговору с ним, задержал дожа с капуцином и должен был следить за ними, пока Цветинский пойдет за византийским царем. Вследствие этого теперь Цветинскому оставалось встретить одного из них, чтобы найти двух других.

Первым в толпе попался ему капуцин. Среди масок было много капуцинов, но этот, несомненно, был тот самый, под одеянием которого скрывался Кулугин. Он пробирался, озираясь по сторонам, видимо, забыв о царившем вокруг него веселье, и не принимал участия в нем, озабоченный своим делом.

"Ты, кажется, отчаялся в поисках византийца и ищешь теперь своего дожа, - подумал Цветинский, - а я вместе с тобой найду своего Арлекина".

Он не ошибся: это был действительно Кулугин, который, проводив Надю, искал графа Феникса, надеясь, что тот выследил византийского царя.

Кулугин направился к перекрестку, где они расстались с дожем, и остановился тут, делая вид, что разглядывает проходивших. Среди них скоро показался дож, который, заметив капуцина, быстро подошел к нему.

- Ну что? - спросили они оба друг друга, уже по этому обоюдному вопросу поняв, что трудились напрасно.

- Не нашли?

- Нет, а вы?

- Тоже нет.

- Проклятый Арлекин!

- Что же делать?

- Идти в первую приемную комнату, смежную с выходной лестницей, - сказал дож, - и ждать там. Должен же будет этот византиец, уезжая, пройти на лестницу и попасться нам.

- Отлично! - одобрил Кулугин. - Пойдемте к лестнице. Мне нравится, граф, что вы никогда не теряете энергии.

Но теперь Кулугина, по правде сказать, медальон интересовал мало. Он нашел Надю и, будучи вполне доволен этим, решил пока ничего не говорить Фениксу о своей встрече с нею.

Они направились к дому. Пьеро стоял близко возле них и слышал весь их разговор. Когда они ушли, он оглянулся; за его спиной был Арлекин.

- Пусть они идут ждать, - весело сказал Цветинский, - теперь ищи ветра в поле... Византиец уехал.

- И вы не проследили куда? - спросил Арлекин.

- Конечно проследил. Он живет в доме графа Феникса. Я сам проводил его туда и видел, как он вошел, отпустив карету. Он живет там же, где и вы, в доме графа Феникса.

- И вы не ошиблись? Это был византиец с медальоном?

- Не только не ошибся, но имею доказательство, что не потратил времени даром, - медальон у меня. Я взял отпущенную карету и нашел в ней медальон, который был обронен, очевидно, случайно.

- Тогда я бегу домой.

- Чтобы узнать по свежим следам, кто из ваших приезжал сюда в костюме византийского царя?

- Конечно.

- Узнайте: это все-таки интересно. Да и мне делать больше нечего здесь, и я поеду домой, лучше выспаться хорошенько; ужинать нам едва ли дадут здесь.

И они направились к выходу. У лестницы они заметили стоявших там капуцина и дожа, обрекших себя на напрасное дежурство.

Тяжелое свидание

На другой день рано утром Цветинский явился к Бессменному и был поражен его болезненным видом и слабостью!

- Что с тобой? Тебе хуже? - испуганно стал спрашивать он. - Ведь рана почти зажила...

- Что рана! - махнул рукой Бессменный. - Ты знаешь, что я узнал?

- Я, брат, знаю, что приношу тебе интересную штучку - первая часть наших поисков окончена.

- Ну? - спросил Бессменный, и глаза его на минуту оживились.

- Медальон, братец, медальон! Я нашел его...

- Медальон? - протянул Бессменный и снова махнул рукой.

- Ну да, вот он! - заговорил Цветинский, вынимая медальон. - На вот тебе его! Теперь нужно найти только индуса и продать ему медальон, а не найдем индуса - продадим графу Фениксу. Он тоже интересуется этой вещью. Значит, деньги у нас есть. Теперь все пойдет как по маслу. Как думаешь, сколько запросить с них за медальон?

- Да погоди, ко мне пришел вчера солдат от Нади...

- Ну? - спросил в свою очередь Цветинский.

- Она дала мне знать о себе. Ты знаешь, где она находится? В Таврическом дворце. Ты понимаешь, что это значит?

- Я понимаю, что ты должен был бы скакать и прыгать теперь от неудержимой радости, а не быть в таком виде, как застал я тебя.

- Я ночь не спал.

- От радости, что узнал о ней? Не следовало делать этого; лучше было наспать себе сил, чтобы отправиться сегодня к ней.

- Да как отправиться? Я не от радости не спал, а напротив.

- Как напротив? Помилуй, брат, чего же лучше?

- Чего хуже - скажи скорее! Пойми, что она в Таврическом дворце, увезена туда тайно, держат ее под секретом, пойми - под секретом! Или ты не знаешь, кто живет в Таврическом дворце?

- Светлейший князь Потемкин.

- Этого довольно, я думаю.

- Постой! - остановил его Цветинский, начиная соображать, в чем дело. - Конечно, про светлейшего много болтают, и выходки его подчас бывают странны, не знают пределов, но неужели ты думаешь...

- Я ничего не думаю, потому что у меня голова идет кругом. Надя, в сущности, - бездомная сирота. Елагин приютил ее, но она ему не родная. Во власти Потемкина она теперь всецело, заступиться некому - один я, да и тот больной. Что я могу сделать? Я руки на себя готов наложить.

- Во-первых, ты не один: меня забывать все-таки не следует, а со мной нас - двое...

- Да и вдвоем ничего не поделаем. Разве прежде, чем себя, его укокошить!..

- И этого делать не следует; ведь мы еще не знаем ничего положительного. Прямых доказательств нет.

- Да как же нет, как же нет? Зачем он крадучись взял ее к себе во дворец? Если бы его цели были честные и хорошие, то их скрывать было бы нечего. Боже мой, с ума сойти можно!.. Моя Надя - и вдруг... Нет, Цветинский, я не переживу этого!

- Да погоди, давай рассуждать по порядку! Какой солдат пришел к тебе и как ты узнал?

Бессменный рассказал все по порядку.

- Ну хорошо, - одобрил Цветинский, - во-первых, из всего этого явствует, что она тебя любит, а это главное. Значит, с ее стороны ты можешь быть спокоен.

- Ну, еще бы! Что касается ее, то я, конечно, спокоен...

- Прекрасно! Значит, если даже она и взята во дворец для соблазна, то ведь не станут проделывать над ней грубое насилие.

- Господи, и говорить об этом страшно! - воскликнул Бессменный, схватившись за голову.

- А нужно говорить, делать нечего! Так, если не ждать грубого насилия, тогда времени у нас достаточно. Прежде всего я обещаю тебе сейчас отправиться во дворец и разузнать там...

- Нет, прежде всего я хочу, чтобы ты взял карету и мы отправились немедленно к частоколу со стороны пустыря. Я должен увидеть Надю!

- Но как же ты увидишь ее?

- День стоит хороший, она, наверное, в саду. Она ждет меня... Я поговорю с нею хотя бы через частокол.

- А ты не думаешь, что два офицера в карете у частокола непременно возбудят подозрение?

- Там пустырь, я знаю. Кроме прохожих из простого народа, никого быть не может, а они не опасны. Верхом я не могу пока ехать.

- Так подождем до завтра.

- Если ты не поедешь со мной сегодня, я отправлюсь один!

Цветинский должен был убедиться, что решение Бессменного твердо и непоколебимо. Делать было нечего, пришлось послать за каретой.

Во время приготовления к поездке Бессменный, надевая мундир и амуницию, не только не почувствовал себя слабее, но, напротив, оживился и стал как будто веселее. Цветинский, глядя на него, удивился, откуда берутся у него силы, и несколько успокоился за друга. Может быть, и в самом деле было лучше, что он согласился ехать.

- Постой, ты не выходи! - остановил он Бессменного, вылезая из кареты, когда она остановилась у частокола, окаймлявшего сад Таврического дворца со стороны пустыря, - я вылезу сначала и осмотрю местность.

- Да, право же, я чувствую себя отлично, - проговорил Бессменный, стараясь казаться молодцом.

- Это очень хорошо, но все-таки не следует доводить до крайности наше безрассудство. Сиди пока!

Он вылез и пошел вдоль канавы у частокола.

Через очень короткий промежуток времени, показавшийся, однако, Бессменному целой вечностью, он вернулся к карете и заявил:

- Нашел. В одном месте, действительно, колья расшатаны и видна щель. Пойдем!

Бессменный, едва сидевший на месте от нетерпения, не заставил звать себя вторично. Он прыгнул из кареты так, что Цветинскому пришлось поддержать его.

- Ради Бога, осторожней! - испугался тот. - Этак ты повредишь себе.

Но Бессменный не слушал. Он, забыв о своей слабости, о болезни, забыв самого себя, только потому не бежал, что Цветинский удерживал его за руку.

Он не помнил, как перескочил канаву и, прильнув к расшатанным кольям частокола, жадно охватил взглядом открывшееся сквозь них пространство сада. Были видны расчищенные дорожки, цветочные клумбы, кусты и деревья, и меж ними сквозила обгорелая стена флигеля.

- Тут был пожар, - сказал Бессменный, - видна обгорелая стена.

Цветинский стоял за ним и постарался тоже заглянуть.

- Ну да, - спокойно сказал он, - я тебе рассказывал об этом пожаре.

- Да, да, - пробормотал Бессменный, - и я слушал тогда твой рассказ спокойно! Если бы я знал, что она была здесь тогда!..

- А может быть, ее уже и нет здесь; может быть, ее перевели из обгорелого флигеля.

- Но это не мешает ей гулять по саду. Нет, она здесь, я чувствую это и не уйду отсюда, пока не увижу ее!

- С тобой ничего не поделаешь...

Но Бессменный не дал договорить ему. Он дернул его за рукав и едва слышно произнес:

- Она!

"Везет этим влюбленным!" - подумал Цветинский.

Надя шла по дорожке, опустив голову. Она была одна и приближалась тихо. Бессменному показалось на одну минуту, не мерещится ли ему и не видение ли это, чудное, нездешнее видение. Но он отлично чувствовал возле себя присутствие Цветинского, ощущал частокол, за который держался руками и который мешал ему кинуться вперед; нет, он не грезил, это была действительность. Надя приближалась; с каждым ее шагом сокращалось расстояние, отделявшее их друг от друга; наконец она подошла.

- Надя! - окликнул Бессменный, задыхаясь от счастья. - Надя...

Она вздрогнула и стала осматриваться.

- Надя! - повторил Бессменный.

Вот сейчас она заметит его и подбежит. Он ждал этого. Девушка действительно заметила и испуганно глянула в сторону, откуда звали ее.

- Надя! Да неужели ты не узнала моего голоса? Это я, Бессменный! - продолжал он.

Надя сделала еще несколько шагов, но не приблизилась к частоколу вплотную.

- Кто вы? - спросила она.

Кроме испуга, лицо ее ничего не выражало.

- Я, я, Надя, это я, - твердил Бессменный, толкая частокол руками, точно хотел своротить его.

- Не знаю, - ответила она.

- Не знаешь меня? Да ведь ты сама мне отсюда же прислала кольцо с солдатом.

- Не помню!

- Как "не помню"? Что с тобой? Ты забыла меня?

- Вы пугаете меня! Кто вы и что вам нужно здесь? - проговорила Надя, возвышая голос.

- Да не может быть! Ведь ты же сама, сама позвала меня сюда.

- Я не звала вас.

- А кольцо, а медальон?

- Не помню.

- Как "не помню"? Что с тобой? Ты забыла меня? Ты ли это?..

- Не знаю! Меня, правда, зовут Надей, но, может быть, вы принимаете меня за другую. Я не знаю вас, - и она, повернувшись, пошла прочь от частокола к дому.

- Надя! - крикнул во весь голос Бессменный. - Надя!..

Но она не слушала.

- Перестань делать глупости! - Остановил его Цветинский, бывший свидетелем всему. - Пойдем скорее, тут нам делать нечего.

- Господи, да что же это, за что? - в отчаянии повторял Бессменный, все еще силясь разломать колья высокого частокола.

Цветинский схватил его и почти на руках перенес через канаву обратно.

- Противный медальон! - не помня и не соображая того, что говорит, бессвязно твердил Бессменный. - И нужно было мне зарок ей давать: "Верни, когда разлюбишь!.." Вот хоть не она вернула, он сам вернулся ко мне, и она разлюбила... Где этот медальон?

- Молчи, молчи! - удерживал его Цветинский. - Молчи, говорят тебе, иди!

- Где этот медальон?

- На, вот он, только образумься, - и. Цветинский, чтобы чем-нибудь успокоить друга, сунул ему в руку медальон.

Тот, словно желая этим выместить всю горечь своей обиды, кинул медальон на дорогу и топнул ногой.

- За что, за что она обошлась так со мной, за что?.. Ну, так пропадай все теперь!.. Не надо этого гадкого медальона, из-за него все... Пропадай все!..

Бессменный был, как сумасшедший. Потрясение оказалось слишком велико, он не выдержал. Силы оставили его, он зашатался и вдруг замолк, покачнувшись. Цветинский едва успел подхватить его.

Они были довольно далеко от кареты. Цветинский оглянулся, как бы ища кого-нибудь на помощь. У Бессменного был обморок.

Мастеровой, прохожий, появление которого они не заметили, остановился возле.

- Помоги донести до кареты, - приказал ему Цветинский, и они вместе дотащили Бессменного до экипажа и уложили его.

Садясь в карету, Цветинский вспомнил о медальоне, но теперь ему было не до того. Приходилось торопиться, чтобы привести в чувство больного, думать и заботиться только о нем.

Карета двинулась крупной рысью, а мастеровой вернулся назад, поднял медальон с дороги и бережно спрятал его в карман.

Заботы светлейшего

Потемкин только что вернулся из Царского Села, куда ездил к императрице по ее приглашению. Он был обласкан ею, принят милостиво, но это было не то, не то, что прежде, далеко не то. Прежде он не боялся "случайных" людей, то есть, вернее сказать, он и теперь не боялся никого, но прежде стоило ему только захотеть - и "случайный" человек терял свое могущество. Так было с Ермоловым, с Мамоновым. Светлейший был уверен, что так будет теперь и с Платоном Зубовым, однако эта уверенность не оправдывалась. Напрасно твердил он, что "один зуб болит у него и мешает ему жить спокойно и что он выдернет этот зуб", "зуб", по-видимому, продолжал болеть и "выдернуть" его было трудно. Вот почему дурное расположение духа все чаще и чаще охватывало светлейшего в последнее время, и в особенности после его посещений большого двора.

И на этот раз он вернулся насупленный и суровый.

Он переодевался в своей уборной, велел позвать к себе секретаря своего, Попова, и, когда тот явился, спросил его, садясь к письменному столу.

- Ну, что у вас тут, как?

Попов, изучивший светлейшего до самых последних мелочей, сразу увидел, как ему отвечать и держать себя, и знал уже заранее, что последует дальше. Он знал, что Потемкин, вернувшись не в духе, на этот раз не запрется у себя в кабинете, но его дурное расположение разрешится тем, что он станет входить в подробности своего личного обихода, как бы предоставив всем остальным жить по-своему, лишь бы и ему не мешали.

На такой оборот указывал вопрос, сделанный светлейшим. Он был в отсутствии из дома в Царском три дня и желал узнать, что тут было и как без него.

У Попова на этот случай был готов обстоятельный доклад, и он начал говорить, подробно описывая все важное и неважное.

- Ну, а она что? - спросил Потемкин.

Попов понял, про кого спрашивают, и ответил:

- Все так же.

- Что доктора сказали?

- Что же они могут, ваша светлость!..

- Ну, конечно, ничего они не могут и не знают, кроме декокта, а тут декоктом не поможешь! Я думаю завести у себя своего особенного доктора.

Попов ничего не ответил, только придал своей улыбке лукавое выражение и склонил голову набок, как бы безмолвно подтверждая, что все окружающее, в том числе и всеми признанные доктора, никуда не годились, а хорошо было только то, что не похоже на общепринятое.

- Да, особенного, - повторил Потемкин. - Я хочу посоветоваться с графом Фениксом. Он мне кажется парнем толковым, по крайней мере, оригинален. Он мне говорил, что знаком с медициной...

- Граф Феникс, словно нарочно, сегодня ждет в приемной вашей светлости.

- А много там народу?

- Много.

- Примешь графа Феникса, а остальным сказать, что приема не будет.

И этот ответ Попов ждал заранее; он потому и сказал, что в приемной было "много" народу, что знал, что светлейший никого не велит принимать, кроме Феникса, о котором заговорил.

На самом деле, приемная была далеко не полна. С каждым днем она становилась пустее и пустее, и это служило одним из верных признаков, что "зуб" болел сильнее.

Граф Феникс был принят один.

- Здравствуйте, граф, - встретил его Потемкин. - Вы мне говорили, что знакомы с медициной...

- Знаком, ваша светлость, - ответил, не торопясь, Феникс. - Разве вы чувствуете себя нездоровым?

- Чувствую, - вдруг нахмурясь, проговорил Потемкин, - но хочу спросить вашего совета не о себе. Свои недуги я сам лечу... Нет, у меня здесь девушка...

- А! - произнес граф. - Что же с нею?

- Несколько дней тому назад во флигеле, где она помещалась, произошел пожар. Его потушили довольно скоро, и несчастье оказалось невелико, но, представьте, с девушкой случилось после этого что-то странное: она потеряла память...

Граф Феникс кивнул головой, как делают люди, которым говорят о вещах, хорошо им известных, и спросил:

- У нее полная потеря памяти или частичная?

- Она забыла все, все, что случилось с нею прежде. Людей, которых знала, она встречает, точно видит в первый раз, не узнает своих вещей, книги, прочитанные ею, новы для нее...

- Но читать она может?

- Может.

- А говорить?

- Разговор ее ясен и вполне последователен.

- Она знакома с иностранными языками?

- Говорит по-французски.

- Не забыла этого языка?

- Нет.

- Значит, это только частичное затмение памяти. Бывает, что в силу какого-нибудь большого потрясения, как в данном случае, например, испуга во время пожара, теряют совершенно память и забывают даже слова разговорной речи. Испуг был, очевидно, очень силен, но не имел еще слишком серьезных последствий. Больную осматривали доктора?

- Осматривали, ничего не поняли, посоветовали декокт и развлечения.

- Развлечения, конечно, могут быть полезны, но сами по себе не могут служить лекарством.

- Вот видите ли, - перебил Потемкин, - по некоторым условиям я должен скрыть у себя девушку - не нужно, чтобы знали, что она у меня. Вследствие этого в многолюдных собраниях показываться ей нельзя, разве на маскарадах. В последний раз я послал ее на маскарад к Шереметеву, но такие праздники редки, других же общественных развлечений пока я ей предоставить не могу.

- Впрочем, они не нужны так уж особенно, - успокоительно произнес граф Феникс, - можно и без них обойтись.

- Тем лучше.

- Ваша светлость позволит мне видеть больную?

- Конечно! Идите за мной! Она теперь в саду, вероятно. Мы найдем ее там.

И Потемкин повел графа в сад.

Удача Кулугина

Не было ничего удивительного, что Кулугин, получив от Нади, когда она уезжала с маскарада, указание на Таврический дворец, загорелся тем же желанием, что и Бессменный, то есть пойти на другой же день к Таврическому дворцу. Однако увидеть Надю сейчас же он, конечно, рассчитывать не мог. Он понимал, что если она не посмела выдать свое местопребывание при своем провожатом, а сделала это потихоньку, то это, несомненно, значило, что ее скрывают и пробраться к ней будет нелегко. Поэтому он решил на первый раз разузнать лишь, что можно, и осмотреть хорошенько местность.

Сделать это было, конечно, удобнее не в мундире офицера, который мог весьма естественно возбудить подозрение, а в каком-нибудь ином виде. Одежда мастерового подходила более всего для такого случая. Мастеровой мог свободно разгуливать вокруг и около и даже проникнуть с заднего крыльца в самый дворец и там получить какие-нибудь сведения от прислуги.

Переодевшись мастеровым, Кулугин отправился на разведку и с первого же шага увидел, что судьба как будто благоприятствует ему. Со стороны пустыря у частокола он наткнулся на карету и был невольным свидетелем конца сцены, происшедшей тут с Бессменным. Он слышал отчаянный крик князя: "Надя, Надя!" - и видел, что произошло с ним потом.

"Получил отставку!" - решил Кулугин с радостным биением сердца, не смея, однако, еще верить сейчас же пришедшим ему в голову соображениям.

Эти соображения были не сложны, но довольно последовательны, в особенности для влюбленного Калугина.

Надя "дала отставку" Бессменному, а между тем вчера ему, Кулугину, шепнула о Таврическом дворце и была мила с ним. Это могло значить, что причиной немилости к князю являлись вчерашнее происшествие на маскараде и участие в нем Кулугина, который имел успех и завоевал себе положение ухаживателя, сменив отставленного прежнего.

Теперь Кулугину казалось, что все зависит от того лишь, сумеет ли он пробраться к Наде. Он не сомневался в себе и, конечно, не желал ограничиться, как этот Бессменный, разговорами через частокол.

Цветинский не узнал его, переодетого, и он помог ему донести до кареты Бессменного.

Не успела уехать карета, как медальон, брошенный Бессменным, был в руках Кулугина. Он не старался допытаться, как и почему попал этот медальон снова в руки к князю; ему важно было лишь одно, что теперь он имел средство достигнуть свидания с Надей скорее, чем думал, потому что мог уже рассчитывать на помощь графа Феникса: условие, поставленное графом, он выполнит - принесет ему медальон.

Откладывать это было незачем, ничто не мешало отправиться к графу как можно скорее, и Кулугин так и сделал.

Забежав домой, только чтобы переодеться, он поспешил на набережную Фонтанной.

"Положительно я родился под счастливой звездой! - самодовольно думал он. - В один день и все сделалось сразу; если застать теперь графа дома, тогда совсем хорошо будет".

Он застал Феникса у себя, только что вернувшегося из Таврического дворца.

- Победа! - торжественно заявил он графу. - Полная победа! Я исполнил поставленное вами мне условие; теперь сдержите ваше слово.

Граф поглядел на него, видимо, не понимая причины выражения такой радости с его стороны.

- В чем дело? Какое условие? - спросил он.

- Я принес вам медальон.

Этого никак не ожидал граф Феникс.

- Не может быть! Вы шутите?

- Не шучу, граф; вот он, передаю его из рук в руки вам, - и он достал из кармана медальон и передал его графу.

Тот взял, внимательно осмотрел и не мог скрыть радостную улыбку, убедившись, что медальон тот самый, который он искал так долго.

- Наконец-то! - проговорил он, вздохнув с облегчением. - Благодарю вас. Вы, значит, вчера, после того как мы с вами не дождались ухода византийского царя, все-таки продолжали поиски?..

Вчера они простояли у дверей до самого конца маскарада и пропустили мимо себя последнего гостя, но, разумеется, не видели византийского царя, потому что тот уехал раньше, чем им пришло в голову сторожить его.

- Продолжал, - ответил Кулугин.

- Как же вы нашли? Расскажите, пожалуйста! - стал спрашивать Феникс, уверенный, что Кулугин достал медальон непосредственно от вчерашнего ряженого. - Видите ли, мне интересно было бы знать, кто такой этот византийский царь?

- Этого я не могу сказать вам. Да и не все ли вам равно, как я достал медальон?

- Но я бы желал знать правду.

"Так я и скажу тебе ее!" - подумал Кулугин и ответил:

- Я ничего не могу вам рассказывать! Медальон в ваших руках, он вам передан мною, и больше ничего вы требовать от меня не в праве. Теперь очередь за вами, граф. Вы обещали мне свидание с Надей...

- Разве я обещал вам свидание?

- Даже больше - любовь ее! - ответил Кулугин.

- Но она может любить вас и вдали!

- Бросьте шутки, граф! От такой любви мне нет никакой прибыли. Я желаю ее видеть.

- Но теперь это довольно трудно сделать!

- Во всяком случае для вас это легче, чем для меня было достать медальон.

- Не думайте так! Вы ошибаетесь!

- Едва ли! Где и у кого был этот медальон, я не знал, между тем как вам, несомненно, известно, где теперь Надя.

- Почему вы думаете это?

- Потому что вы хорошо приняты в Таврическом дворце.

- Но при чем же тут Таврический дворец?

- При том, что она там.

- Вы знаете это? Каким образом?

- Вы сами любите все таинственное, считайте и меня магом на этот раз.

"Положительно из него будет толк!" - невольно подумал Феникс и проговорил вслух:

- Хорошо. Вы узнали верно. Она в Таврическом дворце. Но если вам известно это, то вы должны знать, что в ее положении пробраться к ней молодому человеку почти невозможно.

- Только "почти", граф, а это все, что нужно. Если "почти" - значит, не вовсе невозможно. И потом, для вас это возможнее, чем для кого-нибудь другого.

- Вы считаете мою силу значительнее могущества светлейшего князя Потемкина?

- Тут вовсе не в силе дело, а в вашем близком участии во всей этой истории.

- В чем же оно выразилось?

Кулугин, видя, что произвел уже раз впечатление на Феникса проникновением в тайну относительно места, где находилась Надя, не мог не поддаться соблазну притвориться еще более знающим. Он заговорил с графом таким тоном, как будто держал все его карты уже открытыми.

- Будем откровенны, граф, - начал он. - История с Надей произошла таким образом: она была только воспитанницей Елагина, который имел на нее лишь права воспитателя. Появились вы в Петербурге, и она почти вслед за этим, после первого своего появления в свет, была увезена беспрепятственно из дома Елагина неизвестно куда, - неизвестно, впрочем, для всех остальных, кроме меня, который видел ее с ее мадам из вашего окна в вашем саду. Помните день дуэли с Бессменным? Очевидно, вы имели на нее более прав, чем Елагин, и взяли ее от него к себе. Какие это права, я не знаю, но знаю, что вскоре вы получили при моей помощи свидание с Потемкиным, а затем Надя очутилась в Таврическом дворце, а вы там стали до некоторой степени интимным человеком...

- Что же вы заключаете из всего этого?

- Что граф Феникс, как бы это выразиться помягче, отдал красавицу девушку во власть князю Потемкину, а сам получил за это расположение его светлости.

- А вы влюблены в эту девушку и ревнуете?

- Я влюблен и ревную, но ревную только к равным себе, с Потемкиным же мне не тягаться, то было бы, во-первых, бесполезно, во-вторых, совершенно нерасчетливо. И, вздумай я тягаться, я не пришел бы к вам и не говорил бы с вами так откровенно. Нет, я пришел, чтобы сказать вам: я вам мешать не буду, а вы за это помогите мне. До поры до времени я желаю видеться с Надей тайно и ничем не стану препятствовать ее отношениям с Потемкиным. Временное его увлечение пройдет, а тогда Надя будет моей всецело. Вот мой расчет. Он нисколько не противоречит вашим планам.

Даже Феникс, выслушав эту речь Кулугина, не мог удержаться, чтобы не подумать:

"Какой же, однако, мерзавец сидит в тебе, голубчик!"

- Видите ли, - заговорил он в свою очередь, помолчав, - как ни искусно скомбинировали вы все известные вам обстоятельства, но я должен все-таки разочаровать вас. Для того чтобы казаться более осведомленным, чем это есть на самом деле, нужно быть очень осмотрительным и не увлекаться собственной комбинацией. Желая мне показать, что вы проникли в тайну, вы убедили меня лишь в том, что вы ничего не знаете, а хотите, чтобы я считал вас магом. Никаких прав на воспитанницу господина Елагина я не имею, и никогда ее у меня в доме не было. Для сближения же со светлейшим князем у меня существовали основания совершенно иные, чем то, о котором говорите вы. Я полагаю, что имею некоторые личные достоинства, способные сделать для меня лишним средство, придуманное вами, чтобы получить расположение князя Потемкина.

После такой отповеди всякий другой смутился бы, но Кулугин был человек особого разряда.

- Если вам угодно, граф, - сказал он, - будем считать мою комбинацию неверной. Но в таком случае вам еще легче помочь мне.

- Но сразу начинать со свидания затруднительно. Напишите сначала ей письмо: посмотрим, что она ответит вам.

- Это уже касается меня, граф.

На этом они расстались.

"Ну, - почти вслух проговорил Феникс, когда уехал Кулугин, - этот господин далеко пойдет - или наверх, к почестям, или, наоборот, в каторжные работы, но, наверное, далеко!.. - и, взяв со стола медальон, он добавил мысленно: - Впрочем, мне все равно. Теперь я не боюсь никого, ни даже индуса. А кстати, куда он пропал?"

Помощь индуса

Кутра-Рари сказал Цветинскому, что, когда "будет нужно", он появится сам. Должно быть, это время пришло, потому что, когда Цветинский привез домой Бессменного, не очнувшегося от своего обморока, он нашел в квартире князя индуса, который ждал их возвращения.

Из кареты Бессменного вынесли без внешних признаков жизни. Когда его уложили в постель, он был похож на мертвого: лицо было бледно, глаза закрыты, он лежал неподвижно, навзничь...

- Слава Богу, вы здесь! - сказал Цветинский Кутра-Рари. - Только и надежды у меня было на вас, но я не знал, куда послать за вами.

Индус не ответил, точно не слышал того, что ему говорили. Он наклонился к больному, ощупал ему грудь и сердце, приподнял веки, вынул из кармана флакончик, капнул Бессменному на губы несколько капель и стал внимательно смотреть ему в лицо. Губы Бессменного шевельнулись, потом дрогнули веки, и грудь начала тихо приподниматься.

- Воды! - шепнул Кутра-Рари.

Цветинский держал на всякий случай стакан с водой и подал его. Индус налил туда из другого флакона прозрачной жидкости, которая в соединении с водой стала розоватой, и обернулся к Цветинскому:

- Оставьте меня одного с ним.

- Вы думаете, его положение опасно? - спросил тот и, не получив ответа, вышел.

Прошло много времени, очень много, как ему показалось. Сердце у него билось так сильно, что он слышал его удары, как маятник, отбивавший время, тянувшееся тяжело и медленно.

"Неужели он умрет?" - с неизъяснимой тревогой задавал Цветинский себе вопрос и тут же должен был признаться в глубине души, что такой исход был бы самым лучшим для Бессменного.

Сблизившись с князем недавно, только после дуэли с графом Фениксом, он тем не менее успел изучить его и знал, что после того, что случилось, Бессменному жизнь станет хуже смерти. Все равно он не переживет, не захочет пережить сегодняшнего дня.

В дверях показался Кутра-Рари.

- Что, кончился? - спросил его Цветинский.

- Кончился... обморок кончился. Войдите!

Бессменный лежал с открытыми глазами, с признаком румянца на щеках и оправлял руками одеяло.

Только увидев, что он очнулся и пришел в себя, Цветинский понял, как были его соображения относительно невозможности жить Бессменному далеки от того, что он чувствовал на самом деле, и откровенная, почти детская радость охватила его.

- Тебе лучше, ты живешь и дышишь? - стал спрашивать он князя, не соображая хорошенько, что говорит.

- Зачем вы вернули меня? - сказал Бессменный, и голос его показался тверже, чем этого можно было ожидать.

Цветинский посмотрел на Кутра-Рари почти с благоговением. Он готов был признать чудом то, что сделал индус.

- Вы не оставите его, вы поможете ему совсем выздороветь? - проговорил он, желая этим узнать, миновала ли опасность окончательно или нет.

- Он будет завтра здоровее, чем вчера, - ответил Кутра-Рари.

- Я не хочу выздоравливать! - сказал Бессменный, махнув нетерпеливо рукой, и повернулся к индусу: - Вы не знаете, что случилось со мной!

- Ну, об этом не будем говорить пока, - перебил его Цветинский, боясь, что Бессменный будет взволнован этим разговором и ему станет хуже.

- Нет, будем говорить именно об этом, - произнес вдруг Кутра-Рари. - Я знаю, что случилось с вами. Девушка сказала вам, что не знает вас.

Лицо Бессменного конвульсивно задергалось. Цветинский с испугом глянул на индуса.

- Но значит ли это, - продолжал он спокойно, - что вас не любит та, которую вы любите?

Бессменный с трудом зашевелил губами и сделал усилие, чтобы выговорить:

- Она отказалась от меня! Она сама сказала это.

- Но можете ли вы поручиться, что все обстоятельства вашей встречи были правдой и что тут не было лжи?

- Все было правдой, - сказал на этот раз Цветинский. - Если вы думаете, что он бредил в это время, то я могу уверить вас, что не спал и был живым свидетелем всего, что произошло.

- Не думайте так, - сказал Кутра-Рари улыбнувшись, - часто сон бывает правдой, а действительность - ложью. Но я вовсе не хочу убедить вас, что вы грезили. Нет, наяву могло быть много совпадений, при которых правда скрылась.

- Я не могу придумать ни одного из них, - возразил Цветинский.

- Вот, например, одно из таких совпадений, - ответил Кутра-Рари, - представьте себе, что она любит вас по-прежнему, узнала вас и желала кинуться к вам, но не могла сделать этого.

- Не могла? Почему не могла? - спросил князь.

- Хотя бы потому, что заметила, что в это время в саду показался кто-нибудь, перед кем она боялась выказать свои чувства к вам. Этого "кого-нибудь" вы не видели, но она видела и рассудила так: "Он, - то есть вы, князь Бессменный, - знает мою любовь к нему и не сомневается в ней настолько, что, конечно, не поверит, если я скажу ему, что я его "не знаю", а между тем это спасет его для меня же..." И она сказала. Я не говорю, что это было именно так, но согласитесь, что могло быть.

Бессменный чувствовал, как по мере того, что говорил Кутра-Рари, жизнь возвращается к нему.

Кутра-Рари рассчитал верно: Бессменному нужно было дать хоть маленькую лазейку, возбудить в нем надежду, и тогда его влюбленное воображение получит другое направление и заработает само собой. Так и вышло.

Под влиянием спокойных, рассудительных речей индуса князь мало-помалу успокаивался. Кутра-Рари говорил с ним долго и остался вместе с Цветинским до самого вечера. Они ушли тогда только, когда Бессменный заснул.

- Можно мне вас проводить? - спросил Цветинский индуса, выходя с ним. - Мне нужно поговорить с вами. Вы куда теперь?

- Домой, - ответил Кутра-Рари, - на Миллионную.

- Тем лучше. Я там поужинаю как следует.

Они вышли на набережную Большой Невы и взяли лодку к Мошкову плоту, служившему ближайшей к Миллионной пристанью.

Вечер был тихий, безветренный, солнце садилось, золотя безоблачное небо, на котором горел высокий петропавловский шпиц и вырисовывался профиль крепости. Лодка быстро шла по течению.

- Ну хорошо, - заговорил Цветинский, - мы на сегодня успокоили князя, завтра можно еще, пожалуй, поддержать в нем надежду. Но так обманывать дольше его невозможно. Как только он почувствует себя крепче, он захочет опять отправиться к Таврическому дворцу. Тогда что делать?

- Тогда посмотрим, - ответил Кутра-Рари.

- Впрочем, может быть, одно из ваших предположений и окажется справедливым, - начал рассуждать Цветинский, помолчав. - Я вот и хотел сказать вам, что завтра думаю наведаться в Таврический дворец и разузнать там, что можно.

Кроме первого предположения, высказанного в утеху Бессменного, индус приводил еще и много других, и теперь даже Цветинский чувствовал, что и у него в душе шевелится что-то вроде надежды.

- Отчего же? Пройдите в Таврический дворец завтра, - согласился Кутра-Рари.

- Но сами как вы полагаете? Можно будет узнать что-нибудь утешительное для него?

- Не знаю, постарайтесь!..

Так и не вышло ничего из этого разговора с Кутра-Рари: тот отделывался или односложными словами, или общими фразами. Как ни старался Цветинский выпытать у него хоть что-нибудь положительное - ничего не мог сделать.

На пристани, когда они выходили, куранты крепости играли десять часов. Кутра-Рари вынул свои часы - великолепнейший золотой хронометр - и сверил их.

- Теперь без десяти минут десять, - сказал он, - через десять минут мы будем дома; если вы хотите зайти ко мне, может быть, узнаете интересные для вас вещи...

"Вот оно, значит, я недаром отправился с ним, он все-таки расскажет мне что-нибудь", - подумал Цветинский и произнес:

- Я всегда рад узнать интересное, а тем более от вас, который умеет возбудить любопытство.

Они прошли на Миллионную, к знакомому Цветинскому трактиру, но индус повел его не с главного хода, а со двора, по черной лестнице. По ней они вошли в коридор с номерами. Кутра-Рари шел впереди, Цветинский следовал за ним. Индус направился не к тем комнатам, в которых принимал Бессменного, а в противоположную от них сторону, вынул из кармана ключ и отпер одну из дверей.

Они вошли в маленький номер, совершенно жилой по виду. Стояла мебель, была кровать, но никакого признака вещей не было заметно, точно эта комната ждала еще своего постояльца. Между тем ключ от двери был у Кутра-Рари, и он вошел сюда как хозяин.

"Вы живете здесь?" - хотел спросить Цветинский, но индус сделал ему рукой знак молчать и показал на стену соседней комнаты, приложив палец к уху. Цветинский понял, что надо не говорить, а слушать.

- Я должен сказать вам, граф, - послышалось за тонкой стеной соседнего номера, - что это продолжается слишком медленно. Так долго ждать нельзя...

- Но нельзя также исполнить слишком скоро, - ответил другой голос, по которому Цветинский сейчас же узнал, что говорит не кто иной, как граф Феникс.

- Однако вы получаете огромные деньги, - возразили ему.

- Без денег тут ничего нельзя сделать.

- Но и несмотря на то, что денег дано вам достаточно, вы ничего не сделали?

- Как ничего не сделал? Я принят отлично в Таврическом дворце и стал в такое положение, что могу бывать там ежедневно... Я думаю, этого вам достаточно, чтобы убедиться, что я не теряю времени.

- Но оно все-таки идет! А между тем планы необходимы. Нам известно, что Потемкин готовит здесь новые средства для борьбы с турками. У него должны быть документы по этому поводу, нам нужно иметь их во что бы то ни стало, мы за это платим вам деньги.

- Вооружитесь терпением! Мои агенты возле него и при первом удобном случае...

- Надо создать этот случай как можно скорее.

- Так и будет сделано... У него все секретные бумаги в одном месте - надо лишь пробраться к ним и снять копии.

- Если вы знаете, где хранятся бумаги и ваши агенты возле Потемкина, что мешает им исполнить это?

- Бумаги заперты.

- Подберите ключ.

- Замок секретный.

- Сломайте его!..

- Я не ожидал, - проговорил Феникс, рассмеявшись, - что вы выкажете такую наивность. Сломать замок! Да сию же минуту станет тогда известно, что посторонний хозяйничал в этих бумагах, и тогда придется начинать опять все сначала. Тогда все планы будут изменены, и прежние никуда не будут годиться. Нужно снять копии, не возбудив ни малейшего подозрения; тогда можно рассчитывать на успех.

- Как же вы надеетесь достигнуть успеха?

- Я вам не могу открывать заранее свои действия. Могу сказать только, что первая попытка...

- Не удалась?

- Не совсем.

- А вы уже делали ее?

- Да, пожар в Таврическом дворце был устроен мною.

- Вы надеялись воспользоваться суматохой пожара?

- Отчасти. Если бы пожар принял большие размеры, пожалуй, можно бы было воспользоваться им, но его потушили сравнительно скоро.

- Можете вы назвать мне хоть одного из ваших агентов в Таврическом дворце?

- Одного могу, надеясь, однако, на вашу скромность. Это обрусевший итальянец Тубини, музыкант; он мой человек.

- Вы можете доказать мне это? Согласитесь, граф, что кто платит деньги, тот желает убедиться, что делает это не напрасно, тем более что вы просите нового кредита.

- Очень хорошо. Я дам вам доказательство, что Тубини - мой агент. Довольно вам будет этого?

- Довольно.

- И тогда я получу просимый кредит? Да? Тогда я вам обещаю, что дело будет кончено скоро.

- Очень буду рад. Я приехал сюда, чтобы получить планы, и без них не уеду, но помните, что мне надо спешить со своим отъездом.

- Вы уедете скорее, чем можете ожидать этого.

- Очень буду рад. А пока до свидания. Когда увижу вас с итальянцем?

- Завтра у меня. Приезжайте ко мне завтракать...

Они простились, и слышно было, как отворилась дверь соседней комнаты, где происходил разговор, и из нее вышли.

Цветинский обернулся к Кутра-Рари. Тот сидел с закрытыми глазами, как будто не то спал, не то дремал.

- Благодарю вас, - сказал Цветинский, - действительно, вы мне предоставили случай услышать очень интересные вещи.

- Теперь идите ужинать, - усмехнулся индус, - вы можете сделать это с легким сердцем. Сегодняшний день не пропал у вас даром.

Цветинский последовал этому совету.

Важное сообщение

Случай на маскараде с Надей стал известен. Ее видели с открытым лицом и узнали некоторые из гостей, бывшие на обеде у Елагина, когда она появилась в первый раз в обществе. Любопытство праздного, сплетничавшего народа было уже задето таинственным и быстрым отъездом ее из дома Елагина на другой же день после первого своего появления. Досужие светские кумушки не могли угадать, куда и почему вдруг исчезла только что показавшаяся Надя, но, когда об этом спрашивали Елагина, он отмалчивался или давал неопределенные ответы. Само собой разумеется, что, когда стало известным, что его воспитанница была на маскараде у Шереметева, интерес к ней возрос еще более и вопрос "где она?" стал еще занимательнее. Пересуды увеличились, делались различные предположения и сочинялись целые легенды, но ни одна из них не подходила даже отдаленно к истине. Таврический дворец никому не пришел пока в голову. Однако слухи достигли этого дворца, и Потемкин узнал о них.

Первым делом он велел призвать к себе "Тубинова" - так на русский лад звали итальянца Тубини, служившего в штате светлейшего.

Итальянец, благообразный старик, появился перед Потемкиным, склонив голову и спину; эта поза как-то сама собой выходила у него при разговоре со светлейшим, но своего благообразия он не терял и в этом положении.

- Мне не были доложены подробности случая на маскараде, - заговорил Потемкин, возвышая голос.

- Никаких особенных подробностей не было, ваша светлость, - согнулся еще ниже Тубини.

- Как не было? Ты только сказал, что вам пришлось уехать, потому что вы попали под шкалики и запачкали костюмы.

- Костюм синьорины был запачкан, но мое оранжевое домино не пострадало нисколько.

- Я не о твоем глупом домино говорю. Ты мне не сказал главного, что с нее упала маска и ее видели и узнали.

- Я не придавал этому большого значения...

- Как не придавал? Ты знаешь, что я не хочу, чтобы знали, что она у меня!

- Но я не предполагал, что черты синьорины известны кому-нибудь...

- Предполагал! До сих пор я держал тебя именно за то, что ты не рассуждал, а исполнял в точности мои приказания... Тебе не велено было ничего предполагать, надо было сохранить строжайшую тайну.

- Я хранил ее, но лицо синьорины открылось вследствие неожиданной случайности.

- Где же у тебя глаза были в это время? Что же ты смотрел?

- Я берег свою маску.

- Ты рехнулся, должно быть! Берег свою маску, берег свое оранжевое домино и не обращал ни на что больше внимания! - воскликнул Потемкин, не только разгневанный, но и удивленный.

- Я берег свою маску потому, что упавшая маска синьорины, хотя открыла ее лицо, но не открыла еще всего секрета, - ответил Тубини. - Между тем, если бы увидели меня без маски и узнали меня, состоящего на службе вашей светлости, всем стало бы ясно, у кого теперь находится синьорина, если я с нею. Вот почему я берег свою маску более тщательно, чем маску синьорины.

Итальянец был не так глуп, как это показалось. Потемкин смягчился.

- Ну хорошо, - сказал он, - что же дальше было? Как же вы уехали?

- С синьориной сделался маленький обморок, потому что она испугалась... и синьорину сейчас же взял на руки очутившийся тут капуцин.

- Какой капуцин?

- Он предложил свою маску синьорине; я видел его лицо - молодой человек.

- Молодой человек?

- Да, один из офицеров. Я узнал его, потому что видел однажды здесь его на дежурстве.

- Дальше, дальше...

- Синьорина вскоре пришла в себя и оправилась настолько, что даже весело разговаривала с нами...

- С офицером тоже, значит?

- Я ничего не мог сделать с ним. Он проводил нас до кареты...

- Дурак! - зло крикнул Потемкин. - Фамилия офицера?

- Кулугин, ваша светлость!

- Я тебе покажу этого офицера! Чтобы завтра же тебя не было у меня! Мне таких глупых слуг не надо! Слышишь? Ты получишь жалованье за два месяца вперед и завтра же уедешь отсюда с моим провожатым до границы... Слышишь - завтра же... Ступай!..

Потемкин прогнал итальянца и велел позвать Попова.

- Ваша светлость, - доложил Попов, входя, - Цветинский просит поговорить с вами по важному делу. Оно спешное.

- Цветинский? - проговорил Потемкин. - Его-то мне и нужно! - Он ходил по своему кабинету большими шагами и, когда появился Цветинский, близко, в упор подошел к нему. - Ты свободен? Можешь ехать завтра же?

- Свободен, ваша светлость.

- Мне нужно, чтобы ты отвез итальянца Тубинова до границы и чтобы он не болтал здесь того, что знает. Подорожная и прогоны будут готовы завтра. Возьми итальянца и поезжай!

- Значит, вашей светлости известно все?

- Что мне известно?

- Что Тубини - агент господина графа Феникса, что граф явился в Россию, чтобы раздобыть планы предполагаемых действий ваших против турок...

- Что, что такое? - заговорил Потемкин. - Поди сюда, сядем!.. Какие планы?..

- Планы ваших действий против турок. Графу Фениксу известно, что они заготовлены и находятся у вас в кабинете, в секретном ящике.

- Ему известно это? Так любознательность графа действительно широка.

- Он, по-видимому, послан сюда, и денег для него не жалеют, но жалуются на его медлительность. Вчера приехал посланный из Франции, чтобы поторопить его. Он остановился в номерах на Миллионной.

- Значит, до сих пор Феникс ничего еще не успел сделать?

- Ничего существенного, хотя уверял, что принят вашей светлостью хорошо.

- Правда. Он ловкий человек и умеет стать необходимым.

- Затем он говорил, что у него есть серьезные агенты в Таврическом дворце. Один из них - Тубини.

- И эти его агенты узнали лишь пока, где находятся планы, но самих планов и бумаг не трогали?

- В этом можно быть уверенным.

- Хорошо! - Потемкин позвонил. Вошел дежурный. - Итальянца Тубинова позвать сюда! - приказал светлейший.

Склоненный Тубини робко и приниженно вполз в дверь. Он казался не только обиженным и огорченным; выражение его лица иначе нельзя было назвать, как выражением полного отчаяния.

- Тубинов, - обернулся к нему Потемкин, и в голосе его не было и признака прежнего раздражения, - я погорячился, твой поступок не заслуживает порицания, потому что ты не виноват в нем, и я оставляю тебя у себя по-прежнему. Живи тут. А двухмесячный оклад, который, как я сказал, ты получишь, тебе выдадут, хотя ты и останешься.

Итальянец, видимо, никак не ожидавший такого оборота, даже затрясся от охватившей его внезапной радости. Он начал рассыпаться в уверениях своей преданности, но Потемкин отпустил его, сказал, что он верит и что теперь некогда ему слушать.

- Так что мне пока некого провожать до границы, ваша светлость? - усмехнулся Цветинский, когда Тубини вышел.

- В свое время, может быть, проводишь, а пока еще рано. Тебе нужны деньги?

- Я никогда еще не брал денег за свои услуги, ваша светлость, - сказал Цветинский, выпрямившись.

- Знаю, знаю, голубчик, но те сведения, которые ты раздобыл, тебе ничего не стоили? Я не хочу, чтобы ты тоже за свой счет работал для меня.

- Ничего, ваша светлость.

- Тогда приходи обедать сегодня. Надо хоть обедом наградить тебя, а я соображу, что тут и как, и потом уговоримся. Ты мне нужен будешь теперь. Надо это дело с планами провести как следует.

А в то самое время, пока Цветинский вел со светлейшим только что приведенную военную беседу, его друг, князь Бессменный, находился в крайнем волнении.

- Нет, вы мне скажите только одно, только одно, - воскликнул он, схватив за руку Кутра-Рари и заглядывая ему в глаза, - вы, который все знает и все может, скажите мне прямо: любит она меня или нет? Только это, только "да" или "нет"!

- Да, - ответил Кутра-Рари.

- Вы ручаетесь мне?

- Довольно вам, что я сказал "да". Какого ручательства еще хотите вы?

- Где ваш хрустальный шар, в который я видел ее отъезд? Я хочу видеть ее хотя бы при помощи вашего шара. Помните, тогда я противоречил вам, не верил, теперь верю и сам прошу вас... Я хочу видеть ее!

- Этого нельзя. Вы еще слишком слабы.

- Это прогонит мою слабость, и силы вернутся ко мне. Если бы я сейчас убедился, что она - моя прежняя Надя, я бы, кажется, совсем выздоровел. Я чувствую это.

- Вы выздоравливаете и так.

- Да, но все-таки я мучаюсь...

- Сегодня, вероятно, вы получите некоторое успокоение.

- Где, откуда?

- От вашего товарища Цветинского. Он придет, вероятно, с какими-нибудь вестями. Ваш товарищ обедает сегодня в Таврическом дворце и оттуда явится прямо к вам. Он что-нибудь да узнает!

Бессменный вместо того чтобы обрадоваться этим словам, опустил голову и задумался.

- Нет, не жду я ничего хорошего, - тихо начал он, выходя из своей задумчивости. - Как только вспомню об этом Таврическом дворце, так просто руки опускаются. Если даже все ваши предположения верны, если она все-таки любит меня, то, Боже мой, что с ней могут сделать там, в этом дворце!.. Фаворитка Потемкина! Подумайте! Силой заставят сделаться фавориткой мою Надю!.. Ведь это ужас что такое, ужас, ужас!

- Не надо поддаваться отчаянию, погодите прихода вашего товарища...

- Он мне не скажет правды!..

- Вероятно, ему и не придется скрывать эту правду.

- Вы говорите, точно вам известно что-то, но не хотите сказать. Не скрывайте от меня ничего, скажите все!

- Все... все! - повторил Кутра-Рари. - Чтобы знать все, что я знаю, надо быть таким стариком, как я... Но вот, посмотрите, ваш товарищ идет к вам; он вам расскажет сегодня больше меня.

Бессменный увидел в окно, куда показал индус, что Цветинский переходил в это время улицу, направляясь к крыльцу, и воскликнул:

- Какой он веселый!

Цветинский, действительно, вошел радостный.

- Ты ее видел? - встретил его Бессменный, приподнимаясь на постели.

- Лежи смирно! - остановил его Цветинский. - Видел, говорил и обедал с нею вместе... Превосходный обед!

- Ну, что же она, что она? Говори скорее!

- Она перенесла страшный испуг во время пожара, и после этого у нее сделалось временное затмение памяти. Она не помнит ничего, что случилось до пожара.

- И этим ты объясняешь, что она не узнала меня?

- Разумеется, только этим. Бессменный снова упал на подушки, говоря:

- Нет, ты обманываешь меня... Не может быть, не может быть, чтобы Надя забыла меня! Если она любит, то не могла забыть; каков ни был испуг ее - мой голос заставил бы ее вспомнить... все... прежнее... Нет, если она забыла меня, то не иначе как для другого.

- Так кто же этот другой, по-твоему?

- Кто? Тот, кому всю жизнь везло чрезмерное счастье, тот, который до сих пор не знал предела своим желаниям и капризам, тот, который держит ее у себя, который запер ее и желает обольстить. И она поддалась ему. Она отуманена, зачарована им, потому что все ему подвластно и даже она, она, Надя!.. - Князь заметался на постели. - Я выздоровлю и покончу с ним, ты увидишь; только для этого я желаю выздороветь! Ну что же, ты обедал с нею и с ним, значит; ну что же, они счастливы, веселы, довольны?.. Обо мне не говорили, не спрашивали?

- Да погоди ты!..

- Не хочу больше годить, не хочу терпеть. Они, вероятно, теперь смеются надо мною, а я должен терпеть!

- О, Боже мой! - вздохнул Кутра-Рари.

- Да замолчи ты, сумасшедший! - почти крикнул Цветинский. - Весь этот вздор, что ты несешь, ни к чему! Все это - вздор и твое больное воображение...

- Нет, довольно! - еще горячее прежнего заговорил князь. - Вы меня успокаивали тут, и я делал вид, что верю, но теперь довольно, больше не надуете!.. И тебе, - обернулся он к Цветинскому, - сказать больше нечего, как только "вздор", а я знаю, что не вздор, потому что ты сам обедал с ними - с ней и с Потемкиным, с ней и с Потемкиным!

Цветинский близко подошел к князю, нагнулся к самому лицу его и едва слышно произнес:

- Да успокойся! Ведь она - его дочь, понимаешь ли, дочь... и потому все твои опасения напрасны...

Михаил Николаевич Волконский - Два мага - 02, читать текст

См. также Волконский Михаил Николаевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :