Пантелеймон Сергеевич Романов
«ХОРОШАЯ НАУКА»

"ХОРОШАЯ НАУКА"

Этюд

В понедельник все были несколько взволнованы неожиданным событием: в соседней слободке в ночь на воскресенье зарезали в саду четырех человек.

- Прямо почем зря стали резать,- сказал кузнец, прибежавший из своей кузницы в фартуке и валенках послушать, что рассказывали два Митьки, как всегда первые принесшие это известие.

- Да за что же они их, ироды? - сказала, всплеснув руками, старушка Аксинья.

- Сад им общество сдало восьми человекам, да промахнулось,- сказал рыжий Митька,- взяли с них 300, а там яблок-то оказалось на большие тыщи, ну и испугались, что те много пользуются...

- ...Надумались было отнять сад, либо надбавить цену,- вставил черный Митька, а те говорят: раньше чего глядели? И ружья наставили на них. Ну те отступились, а ночью пришли да четырех и прирезали.

- Ловко! - крикнул Андрюшка, сбив картуз назад с вьющегося расчесанного вихра.

На него оглянулись.

- Чего ты, домовой? Ай уж ошалел совсем, прости, господи...- сказала старушка Аксинья, держа на груди руки под холстинным фартуком и повернувшись к Андрюшке.

- А что ж!..- сказал Андрюшка и, сплюнув, отошел в сторону.

- До чего озверел народ, господи, батюшка.

- Прямо звери дикие. Ему теперь за копейку ничего не стоит человека зарезать.

- Мудрость какая,- сказал Андрюшка, сев в стороне на бревно.

На него не обратили внимания, только Аксинья повернулась к нему, что-то хотела сказать ему, очевидно, сильное, потому что у нее дрожали губы, но потом с гневом отвернулась, ничего не сказав.

- Прежде, бывало, человечью кровь пролить хуже, чем самому умереть,- сказал старик Софрон.

- Прежде - страсть,- кузнец старый нечаянно пристрелил человека и на суде его оправдали, а бывало, идешь мимо него, глянешь,- и даже жутко как-то станет: человека убил. И так с ним до смерти осталось: вроде, как печать какая...

- Да, да,- сказала старушка Аксинья, покачав головой,- и сделался он после того какой-то нехороший, вроде, как с лица потемнел и все больше молчал. Наша Марковна поглядела на него,- "не жить, говорит, ему,- думы замучают"... Так и помер.

- Смерть пришла, вот и помер,- сказал кто-то из молодых.

- То-то вот, страху перед кровью нет.

- Удивление,- сказал Фома Коротенький,- и ведь люди те же, а поди...

- Я про себя скажу,- заметил солдат Филипп,- прежде, можно сказать, боялся курицу зарезать. Как объявили войну, ну, думаю, пропал, кровь пролить придется.

- Об чем толкует...- проворчал опять Андрюшка и, усмехнувшись, сплюнул, сидя на бревне.

- Бывало на ученье,- продолжал Филипп, насыпая на оторванную бумажку табаку из кисета,- повесят чучело,- немца изображает,- коли, говорят, его... кричи ура и коли...

- Что ж немец-то не человек, что ли...- сказала старушка Аксинья.

- Да, вот закричишь ура,- продолжал Филипп, оглянувшись на Аксинью,- побежишь, двух шагов не добежишь, подумаешь, что живого человека будешь так-то колоть,- руки и опустятся. Народ в церковь идет, у людей праздник, а мы, как очумелые, бегаем, орем и штыком ткаем. Когда народу много, еще ничего, а когда один бежишь, а все смотрят, так словно стыдно чего-то.

- С непривычки...

- Кто ее знает... Ну, потом-то обошлись и ничего,- ткаешь за мое почтение, бывало.

- Приучили. Мы тоже так-то,- сказал Захар с нижней слободы,- стоя в распахнутой поддевке и сапогах,- уж на что я... и то спервоначалу страшно было, особливо, когда в атаку шли. А у нас ротный,- образованный такой был,- ну, дай бог ему здоровья, научил: ты, говорит, когда бежишь, кричи, что есть мочи, и глаза выкатывай, как ни можно больше.

- Вот, вот. Это первое дело,- сказал Филипп, раскуривая от Федоровой трубки свернутую папироску.- Потом-то и мы доперли. Бывало, бежишь, а сам зенки выкатишь и орешь, что есть мочи, ура. Тут уж ничего не чувствуешь, вроде как самого себя заглушаешь.

- Что ж начальники-то ваши, из господ которые, неужто тоже людей убивали или командовали только?

- Ну, они первое время повострей нашего брата на этот счет были,- сказал Захар,- потому мы от сохи, а они хорошую, можно сказать, науку прошли.

- Образованные, как же можно,- сказал Федор, насасывая трубочку, которая плохо курилась.

- У нас в полку мальчики совсем были, офицерики, шейки тоненькие, беленькие, как у девочек, а мы спервоначалу против них, как старые бабы, были. Как-то наскочили на нас разведчики немецкие, поранили мы их маленько, и не знаем, что с ними делать, а тут наши барчуки подскочили и штыками их прямо в горло ткнут - и никаких... Те плачут, просят...

- Плачут? Ах, господи, батюшка, неужто нельзя было по-человечески, как...

- Значит, не полагается,- сказал Фома Коротенький, неуверенно оглянувшись.

- Верно, верно,- сказал Захар,- у нас тоже так-то,

- Ну, что же, когда таких-то раненых кололи, тоже кричали? - спросили старушки.

- Мы кричали, а барчуки нет. Они, бывало,когда свинью поймаем, так первое дело - тащи к ним,- любили их штыками колоть, особливо, когда боев долго не было.

- Это первое дело... На этот счет молодцы, смелые были.

- Бывало, еще смеются над нами, что у нас от человеческой крови руки трясутся.

- Теперь не затрясутся,- проворчал Андрюшка с своего бревна.

- Теперь... про это никто и не говорит,- сказал недовольно Захар, оглянувшись на Андрюшку.

- Теперь, можно сказать, тоже школу хорошую прошли,- сказал Филипп,- сами образованные стали. А прежде бывало...- он махнул рукой и усмехнувшись покачал головой,- даже перед мальчиками, перед этими стыдно было, до чего крови боялись, особливо кто постарше, как подумаешь, бывало...

- Думать,- спаси бог... У нас молоденький офицерик был, так тот все нам говорил: первое дело не думай да ори покрепче. Вот тебе, говорит, вся наука.

- А все-таки господам небось трудней было,- можно сказать, головой приучены работать, а тут во всю войну не думай, а только ори во всю глотку.

- Привыкли... И наука тоже помогла небось.

- Конечно, когда охота есть, скоро привыкнуть можно.

- Вот священник с крестом тоже хорошо помогал; как выбежит, бывало, вперед, так прямо в голове помутится, летишь, как очумелый, только ищешь глазами, в кого бы штыком пырнуть.

- Да, с крестом здорово! Тут, кажется, отец родной подвернись, и того зарежешь,- сказал Захар.

- Ах, господи, какой народ стал,- сказала старушка Аксинья,- и отчего так? Батюшка в церкви уж прошлое воскресенье говорил: опомнитесь, говорит, вы сердцем ожесточились, хуже, говорит, зверей стали, образ божий, говорит, потеряли, неужто по-человечески-то нельзя? Потом вышел с крестом, а мне будто стыдно крест-то целовать, и с чего,- сама не знаю.

- С нами тоже встрелся наш ротный,- сказал Филипп,- добрый человек, тихий такой, только до немцев был - яд; тоже бывало, говорил, чтобы первое дело - не думать. Разговорились мы по душам; что же это вы, говорит, словно звери стали? Что это с вами сделалось? Отчего вы так обезумели, говорит, про крест-то забыли, что на шее носите? А нам тоже нехорошо стало, вроде как совесть заговорила. Хороший человек-то уж очень.

- Боялись прежде человеческую кровь лить, боялись,- сказал старик Софрон, стоя по-прежнему опершись грудью на палку и тряся седой головой, скорбно глядя куда-то перед собой вдаль.

- И отчего так повернулось? - сказал, недоумевая Фома Коротенький, поглядывая то на одного, то на другого, как бы ожидая, не скажет ли кто-нибудь.

Но никто ничего не ответил.

Пантелеймон Сергеевич Романов - ХОРОШАЯ НАУКА, читать текст

См. также Романов Пантелеймон Сергеевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :