Николай Лейкин
«БОЛЬШИЕ МИЛЛИОНЫ»

"БОЛЬШИЕ МИЛЛИОНЫ"

К подъезду государственного банка кровный тысячный рысак подвез расчесанную рыжую бороду, дорогую ильковую шубу и соболью шапку. Кучер осадил рысака, и борода, шуба и шапка, откинув медвежью полость, вышли из саней, надменно и гордо, сделав кучеру какой-то знак рукой, украшенной бриллиантовыми перстнями.

- Слушаю-с, Захар Парфеныч,- отвечал кучер и спросил: - Ежели долго в здешнем месте пробыть изволите, то я рысака-то ковром прикрою? Потому взопревши очень. Эво мыла-то сколько, а теперь стужа...

Борода, шуба и шапка утвердительно кивнули головой и, выпялив брюхо вперед, важно направились в подъезд.

На сцену эту в удивлении смотрели стоящие около банка извозчики. Когда кучер отъехал в сторону, они обступили его и стали расспрашивать о хозяине.

- Кто такой? - спросил извозчик.

- Богатеющий купец по подрядной части Захар Парфеныч Самоглотов,- отвечал кучер.

- То-то птицу-то видно по полету. Немой он из себя, что ли?

- Нет. А что?

- Да вот мы к тому, что он ничего не говорит, а только руками показывает.

- Он у нас завсегда так. Богат очень, так оттого. Большущие миллионы у него.

- И ни с кем не разговаривает?

- С равными разговаривает, а с домашними и с прислугой больше руками да головой.

- Вот чудак-то! - дивились извозчики.- И давно так?

- Больше после войны, потому у него тут подряд чудесный был с неустойкой от казны, но совсем настоящего разговора он лишился с тех пор, как у него завод сгорел, а этому месяцев пять будет,- рассказывал словоохотливый кучер, покрывая рысака ковром.

- С перепугу у него, верно, словесность-то пропала?

- Какое с перепугу! Просто оттого, что он уж очень много денег за пожар получил.

- Пожар! Скажи на милость! Кому разорение, а кому богатство.

- Сильно с пожара в гору поднялся. Теперь никому его рукой не достать. Что ему? Орденов разных у него, как у генерала, архиереи в гости приезжают, мундир, весь шитый золотом, и только каски этой самой с пером нет. Вот он все в молчанку и играет. Дом у него словно дворец, везде купидоны да диваны с золотом. Целый день бродит по комнатам, в зеркала смотрится, то на одном диване полежит, то на другом, то на третьем, и все молча. Халат у него атласный на белом меху и с хвостиками, стакан, из которого чай пьет, золотой, кровать под балдахиной.

- И то есть ни с кем не разговаривает?

- Дома, почитай, что ни с кем. Только, разве, одно слово. Разрешение бывает только тогда, когда ему ругаться захочется. Тут уж словно что польется. Видал ты, как плотину прорывает? Так вот так. И какой голос зычный - что твоя труба!

- Как же он домашних или прислугу к себе зовет? -

- Спервоначала звал звонками. Колокольчики по всей квартире у нас устроены. Да плохо понимали его и сбегались к нему все вдруг, так теперь завел инструменты. Ну, ими и зовет, кого ему нужно.

- Какие же инструменты? - допытывались извозчики.

- Всякие. Для камардина у него труба. Как понадобится камардин - сейчас в трубу. Для артельщика свисток - вот что городовые носят. Для жены гармония заведена. Для сына дудка. А ежели приказчика ему понадобится, то сейчас это возьмет и завертит у себя в кабинете орган. Гудит орган, ну, приказчик со всех ног и бежит к нему.

- Вот так купец!

- Уму помраченье. И мы спервоначалу диву дались, да уж теперь-то привыкли,- согласился кучер.- И каждая музыка у него на голоса. Ежели понадобится ему шампанского в кабинет - сейчас он камардину из трубы тонкий глас пускает, а ежели лошадь приказать кучеру закладать - толстый. Одеваться ему понадобится - переборы на трубе. Так уж камардин и знает. Для повара бубен у него есть. Как обед или ужин заказывать - сейчас повара в бубен зовет. И заказ без слов. Сунет ему в руки записку - и довольно. На гармонии-то он средственно играет, еще в старые годы на заводе привык, так жена кой-как его понимает по песням, а другие, так просто наказание! Чего-то хочет, а понять невозможно - ну, и сердится. Жена все в будуаре сидит. Там у нее и отдельный самовар, и ваза серебряная со сластями поставлена. Как это время ко сну - сейчас он ей из кабинета на гармонии такую песню: "Ты поди моя коровушка домой". Ну, она сейчас плывет в спальню. К обеду кличет песней: "Братья, рюмки наливайте". Сын долго привыкнуть не мог, чтоб на дудку идти, так он у него этой самой шерсти столько из головы повытаскал, так просто страсть! Артельщик наш тоже вот все свою науку понять не может, потому уж очень много сигналов. Один свисток - значит в банк беги, два свистка - деньги сдавай, потом три, четыре, пять, два свистка с большой передышкой... Стал записывать, а хозяин вдруг ни с того ни с сего и переменил свистки. Сказать артельщик боится, ну, и действует наугад. Иной раз шесть попыток сделает, пока ему в настоящую жилу попадет. А тот молчит, злится и все сигналы подает.

- И так ни с кем дома не разговаривает? - опять спросили извозчики.

- С попугаем разговаривает, и то потому, что он не человек, а птица. Есть у нас в гостиной попугай ученый, так с ним. Подойдег и скажет: "Здравствуй, попка", а тот ему в ответ: "Именитому купцу почет!" Тем и сыт насчет словесности.

- Так ведь скучно так-то? Книжку он, что ли, читает?

- Никакой. А у него есть лист такой, на котором обозначено, какие процентные билеты почем - вот он его читает. Разговор у него бывает только в то время, когда у него гости, равные ему: Трилистов миллионер, архиерей, генерал Тутохин. Прежде хоть с протопопом нашим разговаривал, а теперь уж месяца два перестал. Придет протопоп и говорит, а он сидит против него и молчит. Теперича сколько народу ему кланяется по дороге, а он ни перед кем и шапки не ломает. Сидит, как сова, без внимания и будто никого не видит. Вот она гордость-то!

- Ну а как же он тебе приказывает, куда ему ехать надо?

- Никак. Выйдет из подъезда, сядет в экипаж и ткнет меня кулаком в затривок. Это значит, прямо поезжай. Назад повернуть, так два раза ткнет. Направо, так в правое плечо, налево - в левое. И ведь до чего в своем головоломном павлинстве дошел. Ехали мы это как-то около Казанского собора, а навстречу нам солдаты шли, да и заиграй в это время музыку; так он вообразил, что ему, да что ж ты думаешь, поднял руку по-военному около шапки и держит. Барабан теперь хочет у себя дома завести, и такой манер, что как он сам в прихожую входит, так чтобы в барабан били.

В это время на подъезде опять появились расчесанная борода, ильковая шуба и соболья шапка. Кучер встрепенулся. Извозчики стащили с рысака ковер и положили в сани. Кучер подъехал. Борода, шуба и шапка сели в сани и ткнули кучера рукой в спину. Рысак помчался. Извозчики глядели вслед и говорили, качая головами:

- Скажи на милость, какая бессловесная тварь!

Николай Лейкин - БОЛЬШИЕ МИЛЛИОНЫ, читать текст

См. также Лейкин Николай Александрович - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :