Александр Красницкий
«ГРОЗА ВИЗАНТИИ - 03»

"ГРОЗА ВИЗАНТИИ - 03"

Но незадолго до времени, назначенного для прибытия князей, на струги византийских купцов пришла женщина, закутанная с ног до головы. Даже лицо ее было сплошь закрыто. Она очень интересовалась тем, что происходит в Византии, и подробно расспрашивала прибывших о всех происшествиях последнего времени.

Купцы были очень удивлены, когда оказалось, что эта женщина знает все тайны не только обычной византийской жизни, но и двора.

Она спрашивала и о подруге порфирогенета - Ингерине, и о Василии Македонянине, и о Склирене, и о Никифоре.

К сожалению, никто не мог удовлетворить ее любопытство. Валлос и его товарищи пробыли слишком мало времени в Константинополе и сама знали очень немногое.

Зато, когда их посетительница ушла, они были поражены словами своего невольного спутника - врача Фоки.

- Клянусь Эскулапом, - сказал тот, - мне этот голос знаком... к сожалению, я не видел ее лица, но голос, голос...

- Ты узнал его? - с испугом воскликнул Валлос.

- Не могу ручаться, но это - голос Зои - знаете, той, что из рабынь стала госпожою.

- Почему ты это думаешь?

- Я несколько раз лечил Зою... Голос тот же, рост тот же, держит себя эта женщина, как та! Если прибавить, что Зоя вместе с Анастасом исчезла из Костантинополя, то можно предположить с большой вероятностью ее появление здесь.

- Как она могла попасть сюда?

- Мало ли как!

Но в это время показалось шествие князей, направлявшихся из своих палат к ладьям купцов.

Разом стихло все.

Наступила решительная минута...

Участь Византии была в руках Фоки...

XII. У "гостей"

Аскольд и Дир, сопровождаемые своими ближними боярами, спустились к ладьям купцов и приветливо отвечали на их низкие поклоны.

Они не хотели и виду подать гостям, что готовятся к походу на их родину. Зоя убедила Аскольда принять чужестранцев как можно ласковее. По ее мнению, купцов, во всяком случае, следовало задержать под тем или другим предлогом в Киеве, чтобы они не могли дать в Византию весть о предстоящих грозных событиях.

Князья во всем согласились с нею. Оба они невольно для самих себя подчинились ее власти, чувствуя превосходство ее ума над своим.

Аскольд теперь с таким же нетерпением ждал похода, с каким прежде откладывал его. Ведь, теперь по возвращении, его ждало счастье, в мечтах о которым он проводил бессонные ночи...

Ни Лаврентий Валлос, ни Ульпиан, ни их остальные товарищи, конечно, и не подозревали о пребывании Зои в Киеве. Сообщение врача Фоки до крайности смутило их. Ведь, присутствие матроны грозило полной неудачею их предприятию. Если только она узнала бы Фоку, то, знакомая с обычаями константинопольского двора, сумела бы верно оценить его появление в стране, вожди которой уже окончательно приготовили нападение на его родину.

Но Фока во все время, пока Зоя была у купцов, старался держаться незаметно, да и сама посетительница мало обращала на него внимания.

Когда они увидали приближающихся князей, то сразу поняли, что ничего особенного не произошло, и их темные замыслы не были открыты: или Фока ошибался, или Зоя не видела, или не узнала его...

Приветливые улыбки князей окончательно их ободрили.

Лаврентий Валлос поспешил во главе своих товарищей выбежать навстречу князьям и издали еще подобострастно приветствовал их низкими поклонами.

- Привет вам, могучие правители великого северного народа! - говорил он. - Ваш приход - ни с чем не сравнимое счастье для нас, бедных мореходов; ради него мы готовы забыть все ужасы пройденного нами трудного пути среди бесконечных опасностей, туманов, мрака... Да и что нам туман и мрак, когда у нас теперь проглянуло из туч ясное солнце!

Все это он говорил таким убедительным тоном, как-будто и в самом деле чувствовал, что говорит...

- Привет вам, привет вам, привет! Благословенны вы, озаряющие нас, бедняков, своим лучезарным светом!

- Примите и от нас, и от народа нашего также приветствие, - милостиво отвечали Аскольд и Дир. - Только вряд ли вы большую прибыль увезете от нас в этот наезд ваш.

- О, разве прибыль только нужна нам?.. Мы счастливы уже тем, что видим лицо ваше и дышим воздухом вашей великой страны.

Обмениваясь такими приветствиями, князья спустились к самым ладьям и взошли на них. Здесь им поспешили подать золоченные троны. Аскольд и Дир сели на них, их дружинники разместились около них полукругом. Валлос подал знак, чтобы несли подарки, но Аскольд остановил его. - Погоди, гость, - сказал он, - прежде чем ты покажешь нам свои товары, мы будем вести речь о многих делах с тобой и твоими...

- Как ты добр, светило полночных стран! - воскликнул Валлос, хотя его сердце дрогнуло от этого княжеского обращения.

"О чем он?" - подумал купец, - "уж не открыты ли мы?"

Но он сейчас же ободрился.

Обращение князей было приветливо, взор был полон ласки. Вообще не было ничего такого, что могло бы предвещать собой грозу.

- Слушаю тебя, повелитель, - кланяясь, проговорил он, - слушаю и готовлюсь отвечать вам по силе моего крайне немудрого разума...

- Вы их Византии?

- Из града царя Константина...

- Что там говорят о нас?..

Валлос на минуту задумался.

- Позволь мне говорить правду, несравнимый, - вымолвил, наконец, он.

- Говори, мы тебя слушаем!

- Вся Византия, от края до края, дрожит от ужаса. Туда уже достигла весть, что твои храбрые россы готовятся обнажить меч свой против нее. Трусливые сердца в смятении, даже мужественные потеряли голову и не знают, что делать. Одним словом сказать тебе, ужас царит в Византии, и ваша храбрость тому причиною... Горе моей родины! Разве нам, торговым людям, противостоять могучим барсам Днепра... Еще раз, горе, горе, моей родины!

Он закрыл лицо руками и сделал вид, что плачет.

- Мне жаль тебя, гость, - проговорил Аскольд, - но что же делать?! Ты сам должен понимать, что неизбежного не избежать. Мы идем на Византию и не оставим камня на камне!

- Горе, горе! - послышались на судне тревожные восклицания.

- Позволь, великий, последнею милостью твоей воспользоваться нам, бедным людям, - воскликнул Валлос.

- Позволяю!

- Все уже много раз пользовались твоим гостеприимством, много раз ели хлеб-соль за твоим столом, - увы! мы погибнем и более уже не придется нам видеть твоего светлого лица и лица великого Дира.

- Что же вы хотите?

- Хотим мы, чтобы ты и твой Дир в память этого приняли от нас наши скромные дары. Пусть они служат вам воспоминанием о нас...

- Хорошо, мы готовы исполнить ваше желание и, верьте, со своей стороны мы также сумеем отблагодарить вас по-княжески.

Валлос сделал радостное лицо и подал знак, чтобы поднесли подарки.

Прямодушный Норман не предугадывал коварства...

XIII. Дары данайцев

Дары "бедных людей" были, однако, великолепны.

Чего-чего тут не было! Вся изобретательность пылкого и пышного Востока, казалось, устремилась на подносимые изделия. Тут были и чудные амулеты, и сверкавшие драгоценными камнями диадемы, и золотые цепи самой тонкой работы, и пурпуровые одежды...

Даже Аскольд и Дир, уже видевшие на своем веку великолепие, не могли скрыть своего восхищения, об их же дружинниках и говорить было нечего. Глаза тех так и сверкали жадностью при каждом новом подарке.

- Говорил я тебе, ярл, что мы должны идти на Византию, - склонился к уху Аскольда Руар, - там много таких драгоценностей, и все они стали бы давно уже нашими, если бы ты не откладывал своего похода...

- Да, да! - прошептал в ответ Аскольд, не спуская восхищенных глаз с подносимых драгоценностей, - теперь я вижу, что вы были правы, требуя похода.

Купцы заметили, какое впечатление произвели их подарки, и старались еще более усилить его действие, обращая внимание на каждую подносимую ими вещь.

Но, вот, Валлос сделал знак, и на парчевых подушках ему поднесли два чудных запястья.

Они были из чистого литого золота, все усеянные и снаружи, и по краям, и даже внутри самыми драгоценными камнями. Валлос, поднося эти запястья, повернул их на подушке так, что лучи солнца ударили в них и, отразившись в драгоценных камнях, так и заиграли на них, переливаясь всеми цветами радуги...

Крик восторга и изумления вырвался из груди всех на ладье.

Впечатление было произведено чрезвычайно сильное.

- Позволь просить тебя и дира, - вкрадчиво проговорил Валлос, - сейчас надеть эти запястья, дабы и мы могли полюбоваться их блеском на вас.

- Аскольд и Дир взяли запястья. Дир уже раскрыл свое, готовясь украсить им свою руку, но в этот момент Аскольд остановил его.

- Погоди немного, друг, - сказал он, - прошу тебя, погоди немного!

Дир удивленно взглянул на него.

- Эти запястья - лучшее из всего, что мы видели до сих пор; ради них одних стоило бы разорить Византию... Но мы уже полюбовались ими, пусть же их увидит и Зоя...

- Ты хорошо придумал, брат! - воскликнул Дир, - в самом деле, пойдем и покажем Зое.

Гримаса недовольства перекосила лица купцов. Они услыхали знакомое имя. Фока не ошибался. Какая же другая, как не византийская, Зоя могла быть здесь?.. Потом князья отложили примерку обновки, и хотя купцам казалось, что они ни за что не расстанутся с ней, но все-таки им хотелось бы, чтобы Аскольд и Дир обновили запястье немедленно, на их глазах.

- Светило севера! - воскликнул Валлос, - право, мне кажется, что вы должны показаться женщине во всем блеске, чтобы взор ее еще более был прельщен вами.

- Он прав! - воскликнул Дир.

- Нет, брат, прошу тебя, сделаем так, как я говорю, - твердо сказал Аскольд, поднимаясь с трона. - Благодарю вас, гости, за ваши дары. Прошу вас сегодня же на мой честный пир, и там вы получите наши подарки, а пока прощайте!.. Идем, товарищи и друзья!

Аскольд и вслед за ним Дир поднялись на сходни и, громко говоря между собой о великолепии полученных даров, стали подниматься в гору.

- Что? - с тревогой в голосе спросил вынырнувший из трюма Фока.

- Взяли.

- Примерили, надели?..

- Нет!

- Проклятье!.. Если там Зоя...

- Она там... Они здесь называли ее по имени.

Фока схватился руками за волосы головы.

- Все погибло! Ей известен этот секрет...

Он в отчаянии опустился на палубу.

- Поднимай паруса! - в паническом ужасе закричал Валлос, сам хватаясь за снасти.

И он, и Ульпиан, и все на их ладьях буквально потеряли голову: одни спускали весла на воду, другие развертывали паруса, третьи уже кидались отталкиваться шестами от берега. Все были, как сумасшедшие...

- Стойте, стойте, что вы делаете? - закричал пришедший в себя первым Фока. - Ведь, вы прежде времени губите самих себя... Что подумают здесь о вашем бегстве?

- Все равно, не подставлять же свои шеи палачам!..

- Может быть, все еще уладится... Может быть, там другая Зоя, не та, которую знаю я... Может быть, эти варвары уже надели мои запястья.

- Все может быть, а вернее всего - смерть.

- Так или иначе, а все равно смерть, на то мы и шли...

- Спасенье возможно еще, мы на свободе!

- Поздно!Взгляните! - воскликнул Ульпиан и указал рукой на берег.

Оттуда мерными шагами спускались к воде княжеские дружинники. Тут были славяне и норманны; видно было, что они чем-то очень оживлены. Они не переставая говорили друг с другом. Оружие их бряцало, шишаки сверкали на солнечных лучах, а сами они шли, все ускоряя и ускоряя свой шаг.

- Поздно! - упавшим голосом проговорил Валлос. - За нами они!

- Тогда покажем этим варварам, как умирают византийцы! - воскликнул Фока, - бегство невозможно, идем к ним сами навстречу... Но что это?

- Дорогие гости! - почти что кричал он, - князья наши так довольны подарками, что просят вас сейчас же идти в палаты их на честный пир...

XIV. Отравленные запястья

Восхищенные подарками Аскольд и Дир, веселые и довольные, оставили купцов.

- Если простые купцы могли привести нам такие дары, то как же велики богатства самой Византии?! - воскликнул пылкий Дир.

- И все они давно бы могли быть нашими! - с сожалением в голосе отвечал Руар.

- Несомненно нашими, - поддержал его Инголет, - но теперь уже наши князья не будут по крайней мере противиться походу. Они сами видят, что добыча будет большая.

Аскольд слышал все это, но ничего не отвечал. Он Был занят одной новой мыслью, которая в этот момент сосредоточила на себе все его внимание.

- Пройдем прямо к ней, Дир, - сказал он своему брату, едва только они переступили порог палат. - Мы покажем ей все эти великолепные вещи, и она будет рада им, потому что эти дары напомнят ей Византию и все, что столь недавно оставлено ею там.

Дир улыбнулся.

- Пойдем, покажем ей, - согласился он с братом.

Ему уже была известна сердечная тайна Аскольда. Он вполне сочувствовал ему и от души готов был сделать все, что пожелал бы тот.

Аскольд, Дир и Всеслав, сами неся полученные подарки, вошли в покой Зои. Молодая женщина поспешила к ним навстречу с приветливой, ласковой улыбкой, при виде которой так и затрепетало пылкой радостью сердце влюбленного Аскольда.

- Прошу тебя, Зоя, взгляни на приношения гостей наших и сама выбери из них, что тебе понравится.

Он подвел Зою к столу, на котором были уже разложены подарки. Запястий между ними не было.

Зоя в восхищении смотрела на них. Еще бы! Ведь, все эти драгоценности живо напомнили ей все годы, проведенные ею на берегу Пропонтиды, напомнили ту роскошь, к которой она так привыкла. При одном виде их она вспомнила свой дворец, с его атриумом, с великолепным убранством, вспомнила друзей, и слезы заволокли ей глаза.

- Пошли, Аскольд, за всеми этими купцами, я хочу их видеть, хочу говорить с ними... Прошу тебя, не медли, пусть их просят великой честью.

Аскольд сделал знак Всеславу, и тот поспешно вышел из покоя.

Получив доказательства неотразимого влияния сестры на старшего князя, Всеслав теперь со своей стороны старался исполнить все ее даже малейшие желания...

- Что же ты облюбовала, несравненная? - склонился к Зое Аскольд.

- Здесь все хорошо... все... но выбери ты мне сам. Что понравится тебе, то будет по сердцу и мне...

- О, ты хочешь так! - воскликнул Аскольд, - тогда прошу тебя зажмурить глаза и дать мне твою руку.

Дир понял желание своего названного брата.

- А другую мне! - воскликнул он.

Аскольд взглядом поблагодарил его.

- Закрой же, Зоя, глаза! - еще раз сказал он.

Молодая женщина покорно повиновалась ему. Глаза ее зажмурились, руки были протянуты братьям.

Этим моментом воспользовался Аскольд. Почти в одно и тоже время, как и Дир, он украсил запястьем руку молодой женщины и закрыл замок.

Зоя вскрикнула при этом и широко в недоумении открыла глаза.

- Аскольд, что это? Что ты сделал со мной? Отчего мне больно? - тревожно произнесла она.

Взгляд ее упал на украшенные запястьями руки. Крик ужаса вырвался из ее груди, она вся побледнела, затряслась и, не помня себя от страха, стала срывать с руки эти драгоценности.

- Зоя, Зоя, что с тобой, что? - восклицал перепуганный ее жалким видом Аскольд.

- Это - запястья византийских купцов... - задыхаясь от ужаса, лепетала Зоя, - руки мне скорее отруби выше локтя... иначе я умру... бери же меч... Дир, руки мне отруби! Скорей, скорей... поздно... нет еще...

- Что, что с тобой, Зоя? - в страшном невыразимом испуге восклицали оба витязя.

- Запястья эти отравленные!.. Недаром я видела врача Фоку... Они предназначались для вас... Отрубите мне руки! Яд вошел уже в мою кровь... Я знаю эти запястья! Отчего вы не показали мне их, я бы предостерегла вас?.. Душно... смерть... один укол смертелен, я получила два укола... Это - дары Византии... они предназначались вам...

- Люди, эй, люди! - не помня себя, заревел Аскольд, бросаясь к дверям покоя, - скорее сюда, скорее на помощь, к нам, здесь умирают!..

На его зов вбежал Всеслав.

- Что с вами, князья? - воскликнул он, не заметив уже упавшей на пол Зои.

- Она ... она умирает! - ревел исступленный Аскольд.

- Проклятые византийцы отравили ее... - чуть ни рыдал Дир.

- Брат, - раздался слабый, чуть слышный, голос Зои, - я умираю... Отрава предназначалась не мне, а им... Византия хотела лишить россов их вождей...

Всеслав так и замер в ужасе.

Аскольд, увидавший в соседнем покое купцов, кинулся к ним. Ему под руку попался Валлос. Норман схватил его своими железными руками и втащил е трепетавшей еще Зое.

- Что ты наделал? - ревел он.

- Я не виноват, я ничего не знаю! - кричал несчастный купец, - там есть врач Фока... может быть, он и спасет ее...

Луч надежды на минуту блеснул для исступленного витязя.

XV. Две смерти

Он кивнул головой, и Всеслав тотчас же кинулся за Фокой.

Зою, между тем, подняли и положили на ее ложе. Она была мертвенно бледна, но время от времени на ее щеках проступали ярко-багровые пятна.

- Зоя, слышишь ли ты меня? - кричал над ней Аскольд, - сейчас придет сюда тот, который отравил тебя... Я заставлю его спасти тебя... Ты будешь жить...

- Нет, милый, не утешай себя напрасной надеждой, смерть уже близка ко мне... - пролепетала молодая женщина.

- Вот, он, - раздался около них голос Всеслава.

Аскольд отпрянул от ложа умирающей, Зоя приподнялась на локтях.

Перед ними стоял врач Фока, холодный, бесстрастный, готовый ко всему.

Умирающая узнала его с первого же взгляда.

- Фока, ведь, это - ты? - спросила она, поднимая с трудом на него свои глаза.

- Я, госпожа! - бесстрастно ответил тот.

- Ты узнал меня?

- Да! Ты - матрона Зоя...

- Можно меня спасти?

Фока пожал плечами.

- Если Бог захочет совершить чудо, для Него все возможно!...

- А ты?

- Я - нет... ты сама знаешь...

- Да, знаю! Скажи еще: ведь, не мне, а им, киевским князьям, предназначались эти запястья?..

- Да... я действовал по приказу Вардаса. Ты сама знаешь, что я не мог ослушаться...

- Еще не скоро я умру?

- Ангел смерти уже около тебя...

Аскольд заревел, как раненый зверь.

- Горе вам! Горе тебе, Византия!.. - кричал он, - и я, я, любивший ее более всего на свете, убил ее сам...

- Милый, подойди ко мне, - раздался лепет Зои, - наклонись, я счастлива, что умираю за тебя... Если бы не я, ты погиб бы... так суждено... Прости!.. Я любила тебя с первого взгляда... Я умираю... Отомсти за мою смерть!..

Она уже захлебывалась; голос ее превратился в почти непонятное хрипенье.

- Отомсти не им... они не виноваты... - хрипела Зоя, - отомсти Византии за все ее коварство... Да? Клянись!

- Клянусь! - загремел Аскольд. - я камня на камне не оставлю в этом проклятом гнезде!.. Вы слышите мою клятву?

- Благодарю... милый, любимый... наклонись, поцелуй во второй и последний раз... Так... Прощай!..

Началась агония.

К счастью, Зоя мучилась недолго... Яд врача Фоки действовал верно и скоро...

Она умерла...

Совсем другим отошел от ее холодеющего трупа Аскольд.

Глаза его горели лихорадочным блеском. Лицо осунулось, губы были сухи, в волосах показались седины.

Он был страшен. Даже привычные ко всему варяги попятились перед ним...

Страшным распаленным взглядом посмотрел он на бесстрастно стоявшего перед ним Фоку.

Стон дикого зверя вырвался из груди князя.

- Разорвать его между деревьями немедленно! - крикнул он.

Ни один мускул не дрогнул на лице византийского врача.

К нему бросились славяне и потащили было из горницы.

Из соседнего покоя раздались душу надрывающие крики купцов, понимавших, что теперь уже для них все кончено.

- А с теми что прикажешь делать, княже? - дрожащим от бешенства голосом спросил Всеслав.

- Разметать конями по полю!.. Ее похоронить.

- Она была христианка,княже! -раздался спокойный голос Фоки.

- И вы, христиане, убили ее? - крикнул ему Дир.

- Так было суждено... Молю вас, похороните ее по христианскому обряду!

- Берите же его! - закричал вне себя от бешенства Аскольд, - и сейчас же...

Фоку утащили из покоев.

Озлобление против него было страшное. Предательство казалось славянам таким преступлением, за которое не может быть пощады. Весть о всем случившемся в княжьих палатах уже успела обойти весь Киев. Толпа народа бежала отовсюду к молодому леску, где уже собрались славянские дружины князей. Фока, по прежнему спокойный и бесстрастный, приведен был туда же. Он столько раз видел смерть, сам, по приказанию других, совершал преступления, что всегда готов был к своему смертному часу. Но он не знал, что его ждет. Он плохо понимал славянское наречие, и смысл слов Аскольда был ему почти недоступен.

Оттого-то он и был так покоен!

Он даже не понимал, что готовится для него. С любопытством смотрел он, как веревками, привязанными к вершинам, пригнуты были к земле два стоявших близко друг от друга молодых деревца. Потом его повалили на землю... Фока чувствовал, что его ноги привязывают к нагнутым вершинам деревьев. Раздалось какое-то восклицание. Державшие веревки разом отпустили их... Деревья быстро распрямились. Послышался ужасный рев, на толпу брызнуло откуда-то сверху что-то липкое... теплое... Но это было одно мгновение. Когда все взглянули кверху, то окровавленная масса, растянутая в две противоположные стороны, качалась между вершинами дерев. С нее лилась кровь, сыпались какие-то куски.

Это было тело разодранного пополам между деревьями византийского врача Фоки.

Издали слышались вопли разметываемых по полю несчастных купцов...

XVI. Последний пир

Прах несчастной Зои был предан земле по христианскому обряду. На этом настоял Всеслав. Зоя еще при жизни взяла с него клятву, что если она только умрет в Киеве, то он похоронит ее по обрядам, предписываемым христианством.

Славяне того времени, как северного, так и южного союза, хотя и были язычниками, но ко всем другим религиям относились довольно хладнокровно. Сами они в массах не меняли своей веры в Перуна, в Дажбога, веселого Леля, но, если кто-либо из них уходил в христианство, не наживал себе этим беспощадных врагов между своими. Он мог оставаться в родимых местах, и никто бы не подумал причинить ему там зло за перемену веры отцов.

Фанатиками веры славяне никогда не были.

К тому же, в это время в славянских землях начинало мало-по-малу распространяться христианство, проникая, главным образом, с побережий черного моря, где были цветущие греческие колонии.

Таким образом, первые зачатки христианства были получены нашими предками именно от православной Византии, свято хранившей предания апостольские, а не от отложившегося от нее католического Рима, не обращавшего в то время никакого внимания на богатую и густонаселенную страну.

Будущее показало, что исполнилось пророчество Первозванного апостола: свет христианства, истинный свет, такой, какой был завещан миру его Божественным Искупителем, засиял в землях славянских...

О других посещенных им странах Первозванный апостол ничего подобного не говорил.

В Киеве же во времена Аскольда и Дира были уже христиане. Поэтому неудивительно, если, на просьбу Всеслава предать тело несчастной Зои по обрядам ее веры, убитый горем Аскольд приказал позвать к трупу христианского "жреца".

Зоя была похоронена, как христианка.

Лишь только могильный курган возвысился над ее прахом, звуки рогов возвестили, что князья желают говорить со своей дружиной и киевским народом.

Собрался этот народ и не узнал своего любимого князя.

Так постарел, осунулся и сгорбился за это время красавец Аскольд.

- Народ киевский и храбрая дружина моя. Уходим мы в поход дальний и опасный. Знаю и теперь уже я, что не вернутся многие. Но пусть не плачут о них матери и жены. Смерть храбреца - счастье. Пусть утешаются и дети. Они будут сиротами, но, если приведет мне судьба вернуться в Киев, всех их приму я к себе; если я не вернусь, то это сделает брат мой Дир, а не вернемся мы оба, то должен принять к себе сирот тот, кто заменит нас собой.

- Зачем говоришь так, батюшка князь? - раздались кругом восклицания. - Как это можно, чтобы ты не вернулся?!

- Зачем сердце наше понапрасну смущает только такими речами?..

- Не ходи тогда уж лучше, оставайся с нами в Киеве!

- Нет, все готово для похода, и мы пойдем! Горе тебе, Византия! - вдруг раздражился Аскольд, - никакая земная сила не спасет тебя от этой грозы... Только ты, киевский народ, поклянись нам, что останешься нам верен во- веке веков!

- Клянемся! Во веко веков, пока Киев стоит, будем тебе верными! - кричал народ.

- Как мы забыть тебя можем, благодетеля нашего? Ведь, ты от козар нас избавил!

- Только оставь нам за себя кого-нибудь.

- Для этого я и созвал вас. За меня, пока мы будем в походе, пусть здесь останется Всеслав! Он будет править вами нашим именем, он будет творить над вами суд и милость.

- Князь, князь! Я не останусь здесь, я иду с тобой! - раздался голос Всеслава.

- Молчать! - вдруг, засверкав глазами, загремел на своего любимца Аскольд. - Я - князь, я приказываю, и ты ослушаться моей воли не посмеешь!..

Впервые видел таким князя Всеслав. Он невольно смутился и только мог пробормотать в свое оправдание:

- У меня дети там...

- Я приведу их тебе... Изока я знаю, а где он - там и сестра... Если им суждено остаться в живых, они будут возвращены тебе, - несколько смягчился Аскольд, - ты же нужен народу. Кто сумеет лучше тебя управиться с ним, оказать ему правду? Ты знаешь народ, знаешь и мои мысли, твое место здесь...

- Я повинуюсь твоей воле, князь... Пусть будет так, как ты желаешь, - опуская низко голову, отвечал на эти слова Всеслав.

- Благодарю, я этого ожидал от тебя... А теперь народ киевский, иди к моим хоромам и пируй в последний раз. Знает разве кто-либо из вас, Будет ли он пировать еще за моим столом или нет?

Громкими приветствиями отвечали на это киевляне. Разом хлынула вся толпа к приготовленным в обилии яствам и питиям. Начался в палатах шумный пир, но первое место за ним занимал один только Дир. Аскольда не было.

Один с своей тоской, с своим горем, заперся князь в своей горнице. Не до шумного пира ему было, не то у него лежало на сердце. Мерещился ему милый образ. Казалось ему, что его Зоя, как бы окутанная какой-то дымкой тумана, стоит перед ним, протягивая к нему свои руки, и в ушах его так и звенел ее молящий голос:

"Милый, отомсти за меня!.."

XVII. Поход

Рано-рано утром, на другой день, когда головы многих были еще тяжелы после веселого пира, рога князей созвали всех воинов на берега Днепра, к стругам и ладьям.

Аскольд лихорадочно торопился идти в поход. Он надеялся в пылу сечи размыкать свою гнетущую тоску, забыть Зою...

Дир тоже был рад начинаемому набегу. Он в душе был храбрый воин и скучал бездействием так же, как и другие норманны; только он не хотел обижать своего названного брата, приступая к нему с настоятельными требованиями набега.

А теперь, вот, и сам Аскольд ведет своих варяго-россов в бой.

Все на стругах давно уже было приготовлено к отплытию. Снесены были припасы, каждый из отправлявшихся знал, к какому стругу он принадлежит, знал в лицо своего начальника и готов был пойти за ним и в огонь, и в воду.

Большинство отправлявшихся была молодежь, веселая беспечная, жизнь для которой была еще малоценна. У всех чувствовался избыток сил, и всем предстоявшие битвы казались веселее пиров...

Собралось же всех до 10000 человек.

До чего беспечна была эта толпа, можно было уже судить по тому, что вся она пускалась по бурному и грозному Черному морю в таких утлых суденышках, как струги, в которых и по рекам-то, особенно в ветер, ездить было не безопасно.

Над каждым стругом начальствовал или норман, или один из привыкших уже к ратному делу дружинников славянских.

В первом струге шли во главе своего войска сами князья с отборной дружиной.

Вот, после молитвы Перуну спустился Аскольд по крутому берегу к своему стругу. Дир был с ним. Следом за князьями шли Руар, Ингелот, Родерик, знаменитые скандинавские воины и, наконец, в толпе их скальд Зигфрид.

Все были воодушевлены, глаза всех светились нескрываемой радостью. Норманны шли на любимое дело, по котором они давно уже скучали.

Перед тем как вступить на струг, Аскольд крепко-крепко обнял Всеслава.

- Береги Киев! - сказал он.

- Буду, а ты, князь, не забудь о моих детях!

- Будь уверен, если они живы, я привезу их в твои объятия.

- И отомсти за сестру...

Глаза Аскольда зловеще загорелись.

- Я иду, чтобы исполнить мою клятву, - глухо ответил он.

- Не измени ей!

- Не бойся этого! Прощай!..

После Аскольда обняли Всеслава Дир и знатнейшие скандинавы.

Берега Днепра огласились восторженными криками уходивших, плачем и воплем женщин.

Но, вот, на княжеском струге затрубили в рога, взвился парус, и струг медленно отошел от берега Днепра и вышел на середину руки.

Следом за ним другой, третий, четвертый...

Стругов было так много, что княжеский давно уже скрылся из глаз, а средний только что отчаливал от берега.

Почти что на закате ушел последний струг, и оживление на Днепре разом сменилось мертвой тишиной.

За день было пережито так много впечатлений, что теперь каждый спешил на покой, забыться сном, после волнений и треволнений дня.

Аскольд мрачный и угрюмый сидел на корме своего струга. Он был совершенно безучастен ко всему происходившему вокруг него. Как сквозь сон, он услышал, что запел скальд Зигфрид.

"В поход пошли сыны Одина, Чертоги светлые их ждут, Среди сечи павшего, как сына, Встречает божеский приют. Смелей, смелей! Отваги полный Ведет нас в сечу славный вождь; Не страшны нам морские волны, Мы на врага падем, как дождь... Щиты отбросим мы далеко, Возьмем секиры и вперед!.. Там, в небесах, хотя высоко Валгалла светлая нас ждет. Не вспомнить мы на миг единый О жалкой смерти на земле, Умрем мы все, сыны Одина, С печатью счастья на челе!.."

Громкие крики восторга с ближайших стругов были ответом на эту песнь всеми любимого скальда.

Всем было весело, у всех было легко и отрадно на душе, только один Аскольд был угрюм и мрачен.

Путь быстро летел.

Пороги по приказанию Аскольда, прошли волоком. Он хотел сохранить людей и свои легкие суда на будущее и счел за лучшее потерять несколько больше времени на волок, чем рисковать своей дружиной.

Вот, и устье Днепра...

За ним раскинулась необозримая гладь морская...

Но скоро и она оживилась. Все Черное море у правого своего берега так и белело парусами стругов...

Гроза совсем надвигалась на Византию.

XVIII. Патриаршее предсказание

Весть о неудаче, постигшей Фоку и купцов, уже была принесена в Византию...

Теперь Василий Македонянин узнать, куда скрылась Зоя. Однако, он все еще не понимал истинных причин ее бегства. Изок и Ирина, жившие у него, сами ничего не знали. Они могли сказать только одно, что в темницу приходила какая-то богато одетая женщина, которая увела от них их добрую покровительницу и заключенного вместе с нею патриция.

Ни Изок, ни Ирина не успели узнать еще о том родстве, которое связывало их с Зоей. Они считали ее просто доброй женщиной, охранявшей встреченных ею сироток исключительно по чувству сострадания. Василий же, прочтя оставленные Зоей таблицы, понял, что у беглянки были особые основания просить его заботиться о детях, и, действительно, исполнить эту просьбу.

Брат и сестра жили в его покоях, ни в чем не нуждаясь. Теперь высокое покровительство такого важного лица, каким стал Василий, вполне охраняло Изока от всяких посягательств на него Склирены, Ирине же после казни Никифора бояться было нечего.

Но, вот, по всей Византии разнесся слух, что "варяги" - так называли их здесь ввиду однопленности их с наемной гвардией императора - уже в Черном море, уже близко от Константинополя.

Ужас напал и на царедворцев, и на чернь.

Вардас, Македонянин Василий и Фотий почти что не расходились за это время, проводя его в постоянных совещаниях.

В них одних сохранились остатки энергии, они одни думали за всех и старались защитить Константинополь.

Но, увы, возможности для этого почти что не представлялось. В Константинополе не было войска, способного бороться с грозным врагом - все оно было на границе Персии, в Константинополе не было даже порядочного оружия, он был беззащитным...

Что делать?

- Грозные времена наступают, - говорил Вардас, - хотя бы умереть теперь, чтобы только не видеть, как варвары станут неистовствовать в граде царя Константина.

- Ты малодушен, Вардас, - попробовал возразить Василий, - может быть, мы еще успеем получить нужную помощь.

- Откуда? Не с неба ли ее ждать? - ядовито отозвался Вардас.

- Отчего же и не с неба? - удивленно спросил присутствовавший при этом разговоре Фотий.

- Дождешься! - сказал Вардас.

- И ты, христианин, говоришь так! - в ужасе воскликнул Македонянин.

Вардас спохватился.

- Прости мне, я не то хотел сказать, Василий, - совсем другим тоном заговорил он, - я хотел сказать, что в Константинополе мало, по всей вероятности, угодных небесам.

- Тогда со смирением следует преклониться пред этой корой...

Голос Василия был так суров, что Фотий счел нужным по возможности загладить это невыгодное впечатление.

- Нет! - придав своему голосу интонацию восторженности, воскликнул он вдохновенно, простирая руки к небу, - нет, Василий, слушай меня внимательно! Не погибнем мы, это говорю я - смиренный служитель алтаря. Не погибнем! Пусть никакие силы земные не могут спасти нас от варваров, за нас силы небесные, над нами покров Пресвятой Богородицы!..

Это пророчество было произнесено так искренно, что возмутившееся было религиозное чувство Македонянина успокоилось.

- Верь мне, верьте мне все, - продолжал Фотий, заметивший, какое впечатление произвели на слушателей его слова, - что минует эта гроза, не тронув Константинограда... Ни один волос не упадет с головы последнего из его жителей, и только славе небес послужит это нападение варваров!..

Он замолк.

В это время в комнату Вардаса вошло еще несколько приближенных больного правителя, и они все слышали, что сказал патриарх.

Лица слушателей выражали благоговейный восторг.

Фотий видел это и торжествовал.

- Подите, все слышавшие, и возвестите слова мои народу, а я сейчас уйду в свою келью и буду молиться Всеблагому за царственный город, за его обитателей и за всю Византию. Может быть, голос смиренного раба Господня достигнет Горного Престола.

Благословив всех присутствующих, Фотий поспешил уйти.

В тот же день об его словах, казавшихся смятенному народу пророческими, заговорил весь Константинополь. Стоустая молва передавала их от одного к другому. На форуме только и речи было, что о пророчестве патриарха. Все как-то воодушевились. Жителям Константинополя, потерявшим всякую надежду на помощь земную, стало казаться, что, в самом деле, силы небесные защитят их от надвигающейся грозы...

Одушевление росло, вместе же с ним и уверенность в благополучном исходе грозившей беды.

А когда наступила ночь, весь Константинополь ясно видел из своих стогнов мрачное зарево множества пожаров...

То дружина Аскольда и Дира выжигала деревни, городки и монастыри на берегу Черного моря...

XIX. Огнем и мечем

Варяги и в действительности были очень и очень близко.

Счастье в этом походе было исключительно на их стороне. Нигде и никто не оказал им даже самого ничтожного сопротивления. Панический ужас охватил всех прибрежных жителей. Грозные завоеватели не останавливались ни перед чем.. Они все на своем пути предавали огню и мечу. Это был, действительно, набег скандинавских викингов со всеми ужасами, которые были только возможны в тогдашние ужасные времена. Стерты с лица земли были все прибрежные селенья - в глубь страны, по приказанию Аскольда, его воины не решались проникать. Зато все острова на их пути были разорены и опустошены.

Все монастыри и селения чудных по собранным богатствам густонаселенных плодородных островов Плати, Иатра, Теревинера были уничтожены. От них только остались одни груды развалин. Какая-то непонятная жажда разрушения и убийств овладела подступившими к Византии воинами. Их струги уже обременены были богатой добычей, но это только ничтожная часть того, что погибло в огне при разрушении. Но нападавшие не удовлетворялись ничем, они шли на Константинополь, они его - эту столицу возрожденного древнего мира, как некогда вандалы Рима, жаждали превратить в груды развалин...

На Теревинере, одному из богатейших прибрежных островов Черного моря, жил в изгнании предшественник Фотия, патриарх Игнатий. Когда Вардас возвел на престол патриарший своего племянника, бывший патриарх был заточен в монастырь. При нападении варягов Игнатий только чудом спас свою жизнь при всеобщем разгроме.

Казалось, сама природа покровительствовала надвигавшимся на Византию страшным врагам. Плавание по Черному морю было очень удачным для их флотилии. Несмотря на то, сто была осень и приближался период бурь, флотилия россов не потеряла ни одного струга. Слишком 200 этих легких судов вышли из Киева, столько же их подходило и к Константинополю.

А там от ужаса теряли голову.

Ни войска, ни флота не было и в помине, порфирогенет, оставив Константинополь, как было это известно народу, по прежнему проводил время в пирах да удовольствиях, забывая даже, что и его престолу грозит смертельная опасность вместе с его столицей...

- Что же будет? - кричали на форуме. - Неужели нас так и отдадут на жертву этим проклятым варварам?..

- Для них разве веками собирались здесь несметные богатства?

- Для того, что ли, у нас есть император, чтобы он пьянствовал со своими куртизанками, когда отечеству грозит опасность?..

Возмущение росло и росло. Озлобление охватывало всех. Только имя одного Василия Македонянина вспоминалось без злобы. Он один являлся угодным толпе. Да и в самом деле Василий в эти тяжелые дни жил вместе с народом. Его видели и на форуме, где он своими убедительными речами подымал упавший дух константинопольцев, его видели в храмах молящимся за спасение города, видели с патриархом - словом, народ, особенно такой впечатлительный, как южане, все более и более привыкал к мысли, что с таким правителем, как этот Македонянин, никакие бы грозы не были страшны для города царя Константина.

Василий и в самом деле распоряжался и как гражданский правитель, и как военоначальник. Больной Вардас чувствовал, что этот человек приобретает все большее и большее влияние, но не смущался этим, а был даже рад возвышению Василия.

Именем императора он отдал приказ о том, чтобы повсюду повиновались Василию, как самому порфирогенету, и это приказание принято было с большим удовольствием.

На одного только Василия возлагались всеобщие надежды...

И он всеми силами старался оправдать их.

По его приказанию, вход в Босфор был затянут цепями, и таким образом прегражден был непосредственный доступ к Константинополю с моря.

Эта цепь уже дважды спасала столицу Византии от подобной же грозы. В 707 году к Константинополю подступали арабы, но их флотилия не могла проникнуть за цепь. Затем в 822 году к Константинополю подступал мятежник Фома, и цепь так же преградила доступ в Золотой Рог его судам.

Но тогда в Константинополе было войско, теперь же - одни беззащитные жители.

Оставалось и в самом деле возложить всю надежду на милость Божии...

X. Последнее средство

Слухи о приближении варягов достигли и до Изока с Ириной.

Впрочем, от них никто и не думал скрывать приближающейся грозы. Да и как можно было скрывать ее, когда каждую ночь из Константинополя видны были зарева пожаров, освещавших путь диким завоевателей...

Изок, когда узнал об этом, обрадовался и захлопал в ладоши, как дитя.

- Они пришли, они освободят нас с тобой, сестра! - воскликнул он, не будучи в силах скрыть своего восторга.

- И погибнет тот, кто все это время был добр так к нам! - серьезно отвечала Ирина.

- Ты говоришь о Василии... его мне, действительно, жаль... но верю я - там отец наш...

- Ах, как бы мне хотелось его видеть, Изок!

- Тогда знаешь что?..

Юноша остановился, не договорив того, что хотел сказать.

- Что, Изок? - подняла на него свои голубые глаза Ирина.

- Пойдем к ним!

- Как?.. Разве нам может это удаться?..

- Отчего же нет?

- Нас убьют, прежде чем мы выйдем из города.

- Теперь слишком много жителей покидают этот город, чтобы кто-нибудь стал обращать на нас внимание. Пойдем! Мы, уверяю тебя, проскользнем совершенно незаметно, и знаешь, что? Мы тогда спасем нашего благодетеля - мы уговорим наших не трогать ни его, ни его дома, а то ему придется очень и очень плохо!

- Нет, Изок, нет! Мы должны оставаться здесь! - отрицательно покачала головой Ирина. - Славяне не осмелятся тронуть внуков старейшины Улеба, а вместе с ними и того, для кого они будут просить пощады.

- Ну, как знаешь, - обиделся Изок, - только я вижу, жизнь в Византии совсем уничтожила в тебе любовь к родине.

- Я никогда не знала и не видела ее.

- Только это одно и может тебя оправдать!

Однако, Изоку пришлось очутиться среди своих гораздо раньше, чем он предполагал.

Он уже надумал бегство и готовился привести в исполнение свой план, который ему казался вполне легким и доступным для него. Уйдя из Константинополя, он предполагал как-нибудь перебраться на другую сторону Босфора, пройти до входа в него из Черного моря, а там, по его мнению, уже легко будет добраться до своих.

Пылкий юноша не думал даже, что он почти не знает языка страны, что ему пришлось бы идти по совсем незнакомой местности, и он был бы убит прежде, чем успел бы скрыться из Константинополя.

Но за Изока был сам случай.

Во дворце было тайное заседание. Совещались Вардас, Фотий, Василий, великий логофет Византии и еще несколько высших сановников.

Беседа, как и всегда, была самая серьезная и велась исключительно только об одном.

Вардас предложил средство, всегда оказывавшееся наиболее действительным в подобных случаях: а именно откупиться от наступавшего врага...

- Лучше потерять часть, чем все! - говорил он.

Волей-неволей пришлось согласиться с этим и завести сношения с варягами; выбрать послов возложено было на Василия Македонянина.

Вообще все, что казалось потруднее, всегда возлагалось на него, и Василий всегда с честью выходил из всевозможных затруднений.

На этот раз затруднение, действительно, казалось непреодолимым.

Кого послать?

Кто, в самом деле, решился бы теперь, явно рискуя своей жизнью, пойти к рассвирепевшим, жаждущим крови варварам. За это время Василий прекрасно ознакомился с нравами Константинополя и не видел никого, кто осмелился бы на такой подвиг.

Да и сами варяги не поверили бы каким бы то ни было послам, после того, что уже случилось в Киеве. Вряд ли это можно было предположить.

Вдруг Василия озарила неожиданная мысль.

Он нашел, кого послать к приближавшимся варягам...

Приняв по возможности спокойный вид, он прошел к себе и приказал немедленно призвать к себе Изока.

- Что прикажешь, господин? - явился к нему юноша.

- Изок, знаешь ты, что грозит Византии теперь? Отвечай мне прямо, - спросил Македонянин юношу, пристально глядя на него.

- Знаю! - был ответ.

- Это твои идут на нас войной...

- Да! Я слышал, что киевские князья ведут на Византию свои дружины, и они разорят Византию.

- Ты отвечаешь с прямотой, достойной мужчины и славянина, - сказал Василий. - Но подумай сам, что они найдут здесь?

- Как что? Добыча будет богатая...

- И тебе не жаль будет этого славного города, не жаль будет беззащитных старцев, женщин и детей, которые погибнут под мечами твоих соплеменников?.. Не жаль тебе меня, дважды уже спасавшего тебя и твою сестру?..

- Зачем ты это говоришь, господин?.. Сердце славян горит местью...

- За что? Разве византийцы пленили и продали в рабство твоего деда? Вспомни, это сделали именно те норманны, с которыми идут твои земляки на нас войной...

- Ты прав, господин...

- Благодарю тебя... так, вот, если ты хочешь отплатить мне за все добро, за всю ласку мою, исполни мою просьбу!

- Я слушаю тебя.

- Отправься к твоим землякам, уговори их уйти от Константинополя, взяв выкуп.

Глаза юноши засверкали радостью.

- Исполню твое желание, господин.

- Еще раз благодарю тебя, но дай мне клятву, что, во всяком случае, ты вернешься...

- Клянусь честью славянина! - пылко воскликнул Изок.

XXI. Честь славянина

И кровопролитие, и дым пожаров, и опасность морского пути в утлых суденышках не могли заглушить смертельной тоски Аскольда.

Он, как бешеный, кидался во все схватки с врагами, не думая об опасности, искал пыла битв и не находил себе ни на минуту успокоения.Наконец, князь стал думать, что только тогда придет этот желанный покой, когда он выполнит свою клятву и разорит до тла Византию...

Этот желанный миг казался ему все более и более близким. Еще два перехода - и он будет у входа в это проклятое гнездо, из-за которого так ужасно погибла его милая...

Хотя бы скорее кончились эти переходы! Право, скучны эти мелкие схватки с трусливым народом, бегущим при первой встрече со врагом, при первом военном клике славян. В успехе своего предприятия Аскольд нисколько не сомневался. Поход был несомненно очень удачен.

Не дойдя всего на один дневной переход до Константинополя, варяги остановились, по приказу князя, на ночлег. Их передовые струги шли безостановочно вперед, но главные силы дружины князья берегли, на случай серьезного сопротивления.

Берег, едва только струги были зачалены, засветился бесчисленными огнями костров. Повсюду слышался шум, веселый смех, песни, крики. По всем направлениям были разосланы отряды, чтобы оберегать покой отдыхающей дружины.

Для князей был разбит отдельный шатер, но Дир предпочитал проводить время на открытом воздухе с дружиною, Аскольд же оставался в шатре с своими неотвязными думами и тоской.

"Близок, близок час мести за тебя, моя ненаглядная", - размышлял он. - "Чувствуешь ли ты, что я исполняю свою клятву, чувствуешь ли что это проклятое гнездо, принесшее тебе смерть, скоро-скоро будет разорено... Камня на камне не оставлю я в нем... Все они погибнут за одну тебя!"

Сильный шум и крики, донесшиеся до слуха князя, прервали его думы. Он встрепенулся, поднялся на ноги и по норманской привычке, сохранившейся в нем, положил руку на рукоятку меча, готовый обнажить его при первой надобности.

Вдруг входная пола шатра поднялась, и Аскольд увидал сияющее радостью лицо Дира.

- Друг, брат, поверишь-ли, кого я веду к тебе? - кричал Дир. - Смотри, смотри, кто это? Вот был бы обрадован Всеслав, если бы он был с нами...

Аскольд вгляделся в приведенного Диром человека, и в первый раз со дня ужасной кончины Зои на лице его появилась улыбка.

- Изок! - воскликнул он.

- Я, князь! - кинулся к нему юноша. - Как я счастлив, что вижу тебя здоровым и невредимым... Я слышал, отца нет?

- Да, он остался в Киеве... Но мы теперь вернемся к нему, как только кончим здесь свое дело...

Лицо Изока омрачилось при этих словах, но ни Аскольд, ни Дир не заметили этого.

Они поспешили усадить юношу, не помнившего себя от радости. Изок забрасывал их вопросами о Киеве, об отце, рассказывал сам, как он попал в плен, как здесь нашел сестру.

- Мы знаем это! - воскликнул Дир.

- Откуда? - удивился юноша.

- Сестра твоего отца - ты знаешь ее - это Зоя - рассказала нам все - и про тебя, и про славного Улеба, и про твою сестру.

- Зоя! Госпожа Зоя! Разве она - сестра отца нашего, Всеслава?

- Да!

- Вот, как! Я этого и не знал! Ну, слава Перуну. Где же она? Что с ней? Здорова ли она?

При этих вопросах лицо Аскольда исказилось, как бы от какой-то ужасной боли.

- Ее убили проклятые византийцы, и я пришел отомстить за нее! - грозно воскликнул он.

Изок с удивлением посмотрел на него.

- Я не понимаю тебя, княже! - робко промолвил он.

В ответ на это Дир поспешил рассказать ему все, что произошло на Днепре.

Юноша несколько раз менялся в лице, слушая этот рассказ.

- Так! Это вполне походит на жителей этого проклятого гнезда! - воскликнул он, когда Дир кончил свой рассказ, - ты прав Аскольд! Отомсти за нее Византии, сотри этот город с лица земли, к этому у тебя есть полная возможность... Узнайте, что Византия беззащитна: там нет ни воинов, ни судов, она в твоей власти... А теперь прощайте, князья...

- Как прощайте? Ты уходишь?

- Да!

- Куда?

- Туда, к византийцам...

- Это зачем? Я не пущу тебя, - воскликнул Аскольд.

Изок грустно улыбнулся.

- Я еще не сказал вам, зачем я пришел сюда и как смог я уйти из столицы Византии... Узнайте же, что сами византийцы послали меня к вам предложить вам богатые дары, чтобы только вы отступили от них... Но я вижу теперь, что так поступить вам, князья, нельзя... Вы явились сюда не столько за добычей, сколько ради мести, а месть священна... Идите же на столицу Византии, возьмите ее! Еще переход, и она будет ваша, а меня отпустите...

- Но объясни, зачем ты хочешь возвращаться? - воскликнули вместе и Аскольд, и Дир.

- Я дал клятву славянина, что вернусь...

- Князь твой разрешает тебя от этой клятвы...

- Нет, не удерживайте меня... Если я останусь, не только мое имя, но и все славянство покроется позором, я сдержу данное мной слово.

- Но тебя замучают, убьют там...

- Стало быть, так суждено мне богами...

- Но подумай, несчастный, что скажет твой отец?..

- Он похвалит только меня!.. Всеслав первый бы отрекся от меня, если бы он узнал, что я не сдержал своего слова. Молю вас, князья, не держите меня!.. Я должен спешить... Что будет со мной - то будет, вы же идите и отомстите за Зою, за Улеба... Прощайте еще раз!

Он кинулся в объятия Аскольда, потом Дира, глубоко растроганных его поступком. Затем, едва сдерживая свое волнение, он поспешно вышел из шатра...

Честь для славянина оказалась выше всего.

XXII. Чудное видение

Изок шел безостановочно и на другое уже утро был в Константинополе. У него был пропуск от Василия Македонянина, и потому он беспрепятственно достиг дворца.

Нерадостные вести принес он с собой.

Когда Василий узнал, что побудительным поводом к набегу была не жажда грабежа, а месть, он сразу понял, что в этом случае нечего и надеяться на пощаду...

Сперва он хотел заключить Изока в темницу, но и его поразил поступок этого юноши.

"Какой народ, какой дивный народ!" - думал он, - "Если дети в нем таковы, то что же говорить о взрослых!"

Он с восхищением смотрел на Изока.

Потом Василию пришло в голову, что Изок в случае беды может еще пригодиться. Его знают славяне, и с его помощью как-нибудь удастся спасти кого-либо из близких.

Василий готов был ко всему и не ждал более спасения Константинополю.

Он ласково отпустил Изока, а сам немедленно отправился к Вардасу, у которого непрерывно находился Фотий.

Там уже знали о возвращении посланца.

- Что? - в один голос спросили тревожно Вардас и Фотий.

- Нам остается ждать только чуда, предсказанного тобой, великий патриарх! - дрожащим голосом отвечал Василий.

- Почему же?.. Они разве не хотят брат выкуп?

- Киевские князья пришли не за нашими богатствами...

- Что же им нужно?

- Тут дело идет о мести и о мести за женщину...Вы помните ту, которая, по нашим известиям, сделалась жертвой несчастного Фоки? Ее имя до сих пор было неизвестно... знаете, кто она? Это - матрона Зоя, исчезнувшая вместе с Анастасом, благодаря интригам Никифора и Склирены. Отравленные запястья убили ее в то время, когда она готовилась стать женою этого киевского правителя Аскольда, и теперь этот поход является местью за ее гибель...

Вардас и Фотий поникли головами.

- Что же делать? прошептал Вардас.

- Одно только чудо спасет нас!

- И это чудо будет! - горячо воскликнул Фотий, - я уверен в этом. Силы небесные защитят нас от этого бича!

- Молись за нас, великий патриарх!

- И вы молитесь! Помните, что только это одно и остается нам...

В небывалом еще смущении, окончательно потерявшие всякую надежду, разошлись эти сановники, не придумав ничего для спасения своего родного города.

А варяжские дружины с первыми лучами солнца начали свой последний морской переход к Константинополю. Все на стругах были спокойны, все были заранее уверены в удаче.

К вечеру крики восторга огласили водяную пустыню: перед варягами в последних лучах солнца засверкали купола церквей и соборов Константинополя.

Путники были в виду своей цели...

Варяги подошли к Византии.

Пущенные вперед струги уже натолкнулись на заграждение входа в Золотой Рог. Аскольд немедленно отправился сам осмотреть цепи и убедился, что и в самом деле ни разбить эти цепи, ни перетащить через них даже легкие суда было совершенно невозможно. Всей славянской флотилии оставалось избрать стоянкой открытый залив и отсюда уже начать военные действия против столицы Византии.

Осматривая заграждение, Аскольд вышел на берег, а потом, когда он возвращался к своему стругу, прямо к нему бросился навстречу какой-то старик.

Князь хотел отстранить кинувшегося, даже схватился за меч, но,увидав, что все сооружение этого старика состоит из небольшого деревянного креста, успокоился и остановился.

"Это - какой-нибудь христианский жрец", - подумал он, - "он, верно, хочет просить меня о пощаде своего храма!"

Но христианский жрец и не думал ничего просить. Напротив того, он сам грозил вождю страшных варягов.

- Почто пришел безумный? - расслышал Аскольд его лепет, почему0то заставивший вздрогнуть его закаленное сердце. - Почто пришел? Разорять храмы Бога, который тебя создал, губить ни в чем неповинных женщин, детей? Или ты думаешь, что Бог допустит это?..

- Никто не помешает мне, старик, - гордо ответил Аскольд. - Если бы не только что ваш Бог, но даже сам Один и Тор явились предо мной и встали на защиту этого города, я бы и с ними вступил в борьбу.

- Замолчи! Ты ли, слабый, ничтожный человек, дерзаешь вступить в борьбу с Божеством? Знай же! Это говорю тебе я, служитель Бога живого: волоса не упадет с головы ребенка, живущего в городе святого царя Константина. Святая Дева - защитница всех, ты же будешь посрамлен, и только жалкие остатки твоего войска вернуться на родину!

Аскольд был суеверен, а старик говорил с таким убеждением, что впечатление его речи неотразимо действовало на суеверного норманна.

- Кто может остановить меня? - пробормотал он.

- Силы небесные! Им же нет числа... Гляди, гляди! Вон, на небе - видишь? Святая Дева простирает над городом покров свой!

Какая-то невольная сила повлекла взор Аскольда на небо. К ужасу своему и удивлению, он, действительно, заметил там, среди облаков, следующее явление. Среди облаков образовалась как бы человеческая фигура с простертыми вперед руками. Раздраженное воображение поддалось убежденным речам вдохновенного старика, и Аскольду показалось, что эта фигура приняла вид женщины необыкновенной красоты. Он ясно теперь видел, что женщина в простертых руках держит какую-то одежду, которой, как казалось витязю, она покрывала осажденный им город...

Громкий стон и плач заставили его опустить глаза на землю; там восторженно рыдал на коленях вдохновенный старик. Когда Аскольд снова взглянул на небо, там уже ничего не было видно...

Сердце суеверного норманна трепетало от какого-то тревожного предчувствия...

XXIII. Патриарх и юродивый

Итак, спасения византийцам не откуда было ждать. И высшим сановникам точно так же, как суеверной черни, приходилось ждать только одной защиты сил небесных, одного только чуда...

- Чуда, чуда! - громко говорил сам себе патриарх Фотий, остававшийся один в своих роскошных покоях, - да разве можно ждать чуда для города, где на бесчисленное множество нечестивцев не наберется и десятка праведников... Чуда для столицы государства, разлагающегося, зараженного всякими пороками!.. Эти люди явились как бы мстителями за все преступления, совершенные Византией... Судьба! Да, эти варяги - мстители...

И вдруг патриарху вспомнились святые слова: "Мне отмщение, и Аз воздам".

Какими-то особенными пророческими показались ему они в эти тяжелые мгновения.

Фотий на патриарший престол попал случайно. Он никогда не готовил себя к духовной деятельности. Это был человек науки, замечательно образованный для своего времени. Современники удивлялись разносторонности его знаний. Его "библиотека", составленная им для брата, была современной ему энциклопедией. Не было той отрасли науки или знаний, которая не была бы изучена этим человеком. Каприз или, вернее, политические соображения заставили Вардаса, сместив Игнатия, поставить на патриарший престол своего племянника. И здесь он оказался еще величественнее, чем среди блестящих придворных императорского двора. Фотий был страстным патриотом. Он любил свою родину более всего в жизни. Для славы ее он готов был на все - даже на нарушение заветов святых отцов, конечно, когда это касалось частных случаев и святость церкви не могла пострадать от этого, но в общем он свято верил в основы своего православного вероисповедания и, когда Рим, по настояниям германских и франкских императоров, цинично отверг некоторые из них, Фотий, даже ясно сознавая все бессилие Византии пред могущественным Римом, ни на один миг не задумался поднять за правоту православия тот великий религиозный спор между востоком и западом, который продолжается до настоящего времени.

И теперь этот талантливый и даже гениальный человек положительно терял голову пред очевидной бедой...

- Чудо, чудо! - хрипло повторил он. - Да, на него надежда! Буду молиться о чуде!

Он опустился на колени перед своей божницей, но молитва не шла ему в голову. Фотий с тоской поднял глаза на изображения святых, и прямо на него с старинной иконы глянул кроткий лик Богоматери...

Патриарх припомнил, что это изображение взято из Влахернского храма Пресв. Богородицы.

Какая-то мысль промелькнула в его голове, но он не успел даже дать себе в ней отчета - в дверь его покоя громко застучались.

Фотий поднялся с колен и дал разрешение войти.

- Кто смеет беспокоить меня, когда я нахожусь на молитве? - гневно спросил он, - или уже варяги завладели Константинополем, и византийский патриарх - ничто для своей паствы?..

- Прости, великий, - с испугом воскликнул его келейный послушник. - Там пришел один человек, который хотел видеть тебя, во что бы то ни стало... Он был очень настойчив, грозил нам гневом небес, и мы осмелились побеспокоить тебя...

- Кто это?..

- Он называет себя Андреем... Это, кажется, юродивый.

Патриарх под влиянием первого впечатления хотел было приказать прогнать ночного гостя, но вдруг новое соображение остановило его.

"Этот юродивый, я помню его, поможет мне ободрить народ", - подумал он и приказал позвать Андрея.

Вошел седой, сгорбленный старик с вдохновенными, сияющими юношеским блеском, глаза; одежда его была вся изорвана и в пыли, из-под нее виднелись железные вериги, опоясывавшие стан и грудь чудного старика. Он был бос, и, когда ступил, то Фотий заметил, что старик оставляет за собой кровавый след.

Он не подошел к патриарху под благословение, даже не приветствовал его,а, войдя, хриплым голосом закричал:

- Фотий, Фотий! Чудо! Чудо!

Патриарх в изумлении смотрел на него. Он припомнил этого Андрея. Старика, действительно, называли Беалосом, и он пользовался огромной известностью в Константинополе.

" Такой-то мне и нужен", - подумал Фотий. - "Он сумеет воодушевить несчастных, и если им суждено умереть, то они будут умирать жертвами гнева Господня".

- О каком чуде говоришь ты, Андрей? - ласково спросил он.

- Пресвятая Пречистая Дева... там на небе, я Ее видел, видел Ее и вождь варваров... На небе, Фотий... Она была видна над Влахернским храмом! Она покрывала своей ризой храм... Чудо! Чудо! Варяг Ее видел... я видел, Фотий! Молись!..

"Что он говорит?" - не приходя в себя от изумления, спрашивал сам себя патриарх, - "его трудно понять"...

- Иди, Фотий! Иди во Влахерн! - кричал Андрей. - Там риза Святой Девы!

- Когда ты видел Пречистую, Андрей? - ласково спросил юродивого патриарх.

Он видел, что в покое они не одни. Кругом около открытых дверей толпились привлеченные криком юродивого люди. Фотий дал им возможность слышать все, понимая, что все происходящее в его покое будет сейчас же известно на форуме и оттуда разойдется по всему Константинополю...

- Где же ты видел Пречистую? - повторил патриарх свой вопрос.

- В небе, в небе! Она плыла в облаках и на миг остановилась над Влахерном... Иди, Фотий, во Влахерн! Там спасение... Вождь варваров Ее тоже видел. Он смутился... Во Влахерн, во Влахерн, Фотий!...

Неясный шум у входа прервал юродивого.

Вбежал, расталкивая собравшуюся толпу, один из патриарших телохранителей, запыхавшийся, утомленный, перепуганный...

- Патриарх!.. - закричал он, упав на ложе почти без чувств, - варяги...

Фотий задрожал всем телом. Он побледнел и еле нашел в себе силы спросить:

- Где?

- Они перетаскивают свои лодки по суше, минуя заграждения, к вечеру они будут здесь...

Крик ужаса вырвался из груди всех. Фотий поник головой, он потерялся. В эту минуту откуда-то донесся протяжный звон набата. Это давали сигнал с церквей, где были колокола. Сторожевые башни, с которых давался прежде такой сигнал, были уничтожены по распоряжению императора, не желавшего, чтобы звуки тревог мешали веселью его пиров. Теперь церкви заменили сторожевые башни, и звуки набата все разрастались и разрастались.

- Чудо! Чудо! - хрипел Андрей.

Фотий чувствовал, что в груди его не хватает воздуха. Он подошел к окну, растворил его и невольно взглянул вперед.

Едва брезжил рассвет. Слабый блеск зари уже заметен был на горизонте. Утро обещало быть прекрасным.

Последнее утро Византии!

Вдруг Фотий весь задрожал, лицо его озарилось радостью - он что-то увидал на горизонте.

Живо он обернулся к собравшейся уже толпе.

- Слушайте вы все, - заговорил он вдохновенным голосом, - нет опасности для града Константина!.. Святая Дева спасет его от варваров и посрамит их ради славы своего Предвечного Сына!

- Аминь! - воскликнул в экстазе Андрей.

- Идите все и возвестите народу, что сказали вам патриарх ваш и этот человек Божий... Византия спасена!..

XXIV. В ожидании чуда

Мало кто спал в эту ночь в Константинополе, а если кого сон и посетил, то зловещие звуки набата не медленно призывали к бодрствованию.

С быстротой молнии весть о всем случившемся в палатах патриарха распространилась по форуму, а оттуда уже эта весть понеслась, ободряя собой и вселяя в сердца надежду, по всем уголкам и закоулкам столицы.

Андрей юродивый метался всюду, и везде слышен был его хриплый крик:

- Чудо, чудо! Во Влахерн, во Влахерн!

В то же время пронеслась и другая весть. По указанию свыше, патриарх со всем своим клиром, правители со всеми военоначальниками, придворными и народом пойдут во Влахерн, где хранится святая риза Небесной Владычицы.

Разом вселилась в народ какая-то уверенность в том, что против земного врага на защиту Византии стали сами силы небесные...

Звон колоколов - уже не набат, а торжественный византийский звон - призывал всех верующих в храмы, откуда они могли присоединиться к торжественному шествию патриарха, заместителей императора и народа во Влахерн.

Под общим названием Влахерна было известно предместье Константинополя, находившееся в западном углу столицы Византии. Влахерн славился своими святынями. Еще во времена Феодосия Младшего (40) во Влахерн, на берегу залива, построен был магистром Пименом великолепный монастырь. При Льве Великом (41) здесь сооружена была церковь во имя Пресвятой Богородицы, куда и положена была честная риза Пречистой Девы. По преданиям, эта местность названа была по имени какого-то Влахерна, княжившего недалеко от Византии еще до Константина Великого. В царствование Льва Македонянина два брата, Гильвий и Кандид, похитили в доме одной старой галилейской еврейки честную ризу Богоматери (42) и положили ее с особой торжественностью в нарочно выстроенной для этого императором церкви.

Теперь в эту церковь и направлялся крестный ход во главе с патриархом.

Это для несчастных обитателей Константинополя было уже последним средством защиты, вне которого не оставалось спасения.

Торжественное шествие вышло из храма святой Софии при громком перезвоне всех колоколов. Громко пели соединенные хоры певчих гимны Пресвятой Богородицы. Толпы народные все прибывали и удлиняли собой шествие.

Впереди, в полном облачении, шел Фотий, с крестом в руках. За ним следовали придворные с Василием Македонянином и константинопольским эпархом во главе. Все замечали, что шествие идет поспешно, чуть не бегом, как приказал патриарх.

А Фотий, идя впереди, вопреки всем обычаям, высоко держал голову и не спускал глаз с небес.

По временам он вздрагивал, на лице его появлялась довольная улыбка, губы шевелились, как-будто он шептал какие-то молитвы.

Всем казалось, что патриарх что-то видит на небе.

Но что?

Фотий, как и все высоко-талантливые люди, был замечательно наблюдателен. Когда, рассеянно слушая в своих палатах бред юродивого, он подошел к окну, чтобы взять в грудь чистого воздуха, ему показалось странным, сто на безоблачном горизонте видно какое-то чуть заметное пятнышко...

Это сказало ему все...

Ведь, была осень... Над Черным морем наступило время бурь... Всякий мореход, увидав это пятнышко на горизонте, поспешил бы укрыться в удобную гавань...

Все это сообразил гениальный человек.

Это пятнышко - предвестник наступающей бури, было чудом, ниспосланным Византии свыше в тот момент, когда все надежды на спасение исчезли...

Крестный ход с громким песнопением поспешно, чуть не бегом, шел ко Влахерну...

XXV. Чудо Пресвятой Богородицы

У загражденного цепями входа в бухту Золотого Рога, между тем, шла оживленная работа.

Аскольд и Дир вспомнили походы викингов на Лютецию, когда норманские смельчаки, поставили на колеса свои драхи и распустив паруса, шли по суше, как по морю...

Здесь было слишком незначительное пространство: на колеса, по расчетам князей, струги не стоило ставить, и они решили прямо перетащить их волоком, чтобы к вечеру уже нагрянуть в беззащитный Константинополь и начать там хозяйничать по-своему.

Но Аскольд, несмотря на то, что торопил приготовлением и сам распоряжался волоком судов, все-таки чувствовал себя смущенным.

Вчерашнее видение не выходило из его головы.

Он рассказал про него Диру, но тот в ответ только пожал плечами.

- Ты слишком тоскуешь по своей Зое, - сказал он ему, - и, вот, тебе последствия этого!

- Но я видел своими глазами!..

- Тебе просто померещилось; оставь об этом думать! Что может спасти Византию? Прежде чем наступит закат, она будет в наших руках...

- Но что значит этот заунывный звон? - спросил Аскольд.

- Это христиане, - засмеялся подвернувшийся Руар, - по своему обычаю готовятся к смерти, молясь своему Богу.

Как раз в это время задул ветер.

Аскольд, а за ним и Дир, взглянули на небо...

Оно совершенно изменило свой цвет. Прежней синевы как не бывало. Мрачная, грозная туча, с свинцовым отливом, надвигалась на Византию.

- Пожалуй, будет буря, - равнодушно проговорил Руар, - хорошо, что она застает нас здесь, а не в море...

- Да, согласился с ним Дир, - жаль, что мы не переволокли всех наших стругов, здесь бы им было совсем спокойно...

Варяги, не обращая внимания на надвигавшуюся бурю, продолжали свое дело.

А, между тем, во Влахерне весь Константинополь от мала до велика молился коленопреклоненно пред вратами Богородичной церкви.

Патриарх и все духовенство, сохраняя по возможности торжественность, с подобающими песнопениями вынули из сокровищницы святую ризу.

Возложив св. одежду на головы, духовенство вышло их храма при громком пении хвалебного гимна.

Проникшиеся, наконец, всей важностью переживаемого момента царедворцы, сановники, небольшие кучки воинов, весь народ, как один человек, пали на колени, лишь только из дверей храма показалось патриаршее шествие с св. одеждой.

Какое-то высшее, недоступное в другое время, чувство овладело всеми.

- Владычица Пресвятая, заступи, спаси и помилуй нас! - завопил весь народ, с надеждой и умилением обращая взор свой к ветхой, уже значительно поддавшейся времени, одежде, лежавшей на главе патриарха.

А тот твердыми шагами шел вперед к берегу Золотого Рога.

Он верил, что чудо будет!

Об этом сказал ему ветер, налетевший шквалом, об этом сказало ему скрывавшееся в свинцовой туче солнце, об этом сказали ему покрывшие весь залив валы с зеленоватой пеной на своих вершинах.

Фотий теперь смело и уверенно шел к воде.

Вот, он и все духовенство уже на берегу. Весь народ замер в томительном ожидании.

Патриарх снял с своей головы драгоценную одежду, осенил себя крестным знаменем и с лицом, на котором ясно был написан восторг, поцеловал край ее.

- Владычица небесная! - громко, во весь голос, произнес он, так что его далеко-далеко было слышно среди наступившей тишины. - Владычица небесная! Ты - наше убежище, Ты - наша сила, на Тебя уповаем мы!.. Покровом своим огради, спаси и помилуй нас!

- Помилуй нас! - как эхо, повторил за патриархом весь народ.

Раздалось пение хвалебного гимна Богородицы.

Все видели, как Фотий опустил драгоценную одежду на волны Пропонтиды.

И как раз в это время совсем близко-близко на волнах забелели паруса подступавших к несчастному городу передовых варяжских стругов...

Патриарх второй раз опустил святую одежду, третий, и вдруг народ в ужасе заметил, как сразу померк дневной свет. Грозная туча покрыла все собой. Налетел с ужасающей силой шквал, другой, третий, залив заревел, ударил гром, засверкала молния...

Началась буря, какой не запомнили даже старожилы Константинополя.

Легкие варяжские струги, как щепки, подхватывал ветер, кружил в воздухе, бросал снова на волны, бил и трепал их о прибрежные скалы. Среди воя бури, рева ветра, слышен был треск разбивавшегося о камни дерева, громкие крики погибающих, и ко всему этому вдруг прибавилось торжественное пение всего этого, так недавно еще несчастного, упавшего духом, а теперь снова воскресшего народа:

- Тебе, Военоначальнице славной, победная песнь, Ты избавляешь нас от ужасного врага...

Часть IV. Небесами побежденные

I. После бури

Страшная буря ревела с рассвета и далеко за полдень.

Было нечто ужасное, несокрушимо-стихийное, в этом подавлявшем своим величием страшном явлении природы.

Весь Константинополь видел в нем чудо Пресвятой Девы, и хотя буря ревела и бесновалась, но все так и застыли на берегу в молитвенном экстазе.

То, что творилось в заливе, не поддавалось никакому описанию.

В тот момент, когда началась буря, большинство людей было на судах. Славяне, которых среди варягов было большинство, мало были знакомы с морем.

Для них маленькая тучка на горизонте не сказала ничего...

Они не заботились даже укрепить или укрыть свои легкие струги, и налетевший шторм застал их врасплох.

Несчастные не поняли даже, что такое случилось с ними в эти минуты...

Они слышали рев, вой, стон, свист, видели громадные надвигавшиеся валы, чувствовали, что какая-то страшная неведомая, непреодолимая сила поднимает их струги, кидает на прибрежные камни, разбивает их в мелкие щепки и самих их бьет, крутит, вертит и, лишив сил в непосильной борьбе, влечет в пучину, где царит смерть, откуда нет возврата.

Открытая местность не давала даже возможности думать несчастным о спасении, каждый потерял всякую нравственную связь с другими, заботился только о себе, думал только о своем спасении и погибал...

Крики отчаяния, проклятия, стоны смешивались с ревом бури.

Зато Константинополь торжествовал.

Все чувствовали, что всякая опасность теперь надолго миновала.

Патриарх с драгоценной одеждой Пресвятой Девы, духовенство, заместители императора и двор поспешили удалиться с берега во Влахернский храм при самом начале бури, но народ не расходился.

Все были под впечатлением только что виденного...

Народ был достаточно защищен и мог безопасно держаться на берегу; издали доносился грохот срываемых крыш с домов, треск падавших ветхих построек, но что до этого, когда чудо Пресвятой Девы было так очевидно?..

Во Влахернском храме пережидали бурю Фотий и заместители императора. Эпарх и Василий Македонянин были с ними.

- Святейший! - воскликнул Македонянин, обращаясь к Фотию, - это - чудо!

- Ты сам видишь, Василий, - ответил кротко улыбаясь, патриарх.

В искренних слезах радости, в смиренном преклонении выразилась благодарность этих людей Богу за так очевидно чудесно посланную с выси небес помощь.

Богослужение длилось до тех пор, пока не начала утихать буря.

Снова, наконец, прояснился небосвод, засияло солнце, залив начал успокаиваться...

Бури на юге всегда ужасны по своей силе, но, вместе с тем, большею частью кратковременны...

Больной Вардас ничего не знал о происходившим в эти часы.

Дворец весь казался вымершим.

Ушла даже прислуга, которая должна была безотлучно находиться при больном правителе.

Правитель оставался совершенно один, беспомощный, бессильный, и не знал, что и подумать о всем происходившем.

Он жалобно звал прислугу, врача - никто не откликнулся на зов больного.

Шли нескончаемо долгие часы.

Старик прислушивался к реву бури, доносившемуся до его слуха, к грохоту срываемых ветром крыш и рушившихся построек и приписывал весь неестественный этот шум ни чему иному, как неистовству ворвавшихся в городские стены норманнов, ожидая с мига на миг их появления и в своем покое.

Мучительные мгновенья переживал теперь этот человек, так еще недавно считавший себя всесильным...

Он считал свою смерть неизбежною...

Вардас удивлялся только одному, что окна его палат не озарены пламенем.

Он по многим примерам, знал, что варвары при нападении прежде всего поджигают занятые им города и потом уже начинают грабеж.

Вдруг шум поспешных шагов раздался совсем близко от больного.

"Варяги... Конец!" - подумал он, и впервые ощутив страх, зажмурился.

Но, вместо страшных варваров, забывая все требования этикета, в покой старого правителя вбежал запыхавшийся от скорой ходьбы и волнения Василий, только что вернувшийся из Влахренского храма.

Македонянин был бледен и восторжен.

- Вардас, Вардас! - громко кричал он, - слышишь ли ты меня? Чудо!Чудо!

Услыхав этот знакомый голос, старик широко открыл глаза.

- Это ты, Василий? - произнес он, - мне казалось, что я уже умер! Но я жив! О каком чуде ты сообщаешь мне?..

Василий отвечал еле переводя дыхание.

- Пресвятая Дева спасла Константинополь: страшной бурей, рев которой ты слышал, разметаны суда варваров, опасности более нет!

- Слава Владычице! - прошептал Вардас. - Но расскажи мне, Василий, все подробно... Я, ведь, ничего не знаю...

Македонянин поспешно передал все, что ему самому было известно.

Чем дальше к концу шел рассказ, тем все более прояснялось лицо Вардаса, а когда Василий умолк, в больном проснулся прежде всего прежний умный и тонкий политик.

- Небеса и в самом деле не отступились еще от Византии, - воскликнул он, - но теперь следует с большею для нас выгодою воспользоваться последствиями этого чуда. Это так ясно, и мы не должны упускать случая. Что ты скажешь на это, Василий?

II. Небесами побежденные

Аскольд и Дир, в свою очередь, только чудом спаслись во время застигшего их дружину несчастия.

Они оба находились на суше в то время, когда началась буря.

Это их и спасло. Вожди сами не пытались скрываться в защищенном месте на берегу, но Аскольд внезапным порывом вихря был так брошен об землю, что лишился чувств. Заметив несчастие с названным братом, Дир поспешно кинулся ему на помощь, но новый шквал сбил и его. Боясь, чтобы ветер, легко поднимавший и бросавший ладьи, не унес бесчувственного друга, он кинулся на его тело и своею тяжестью удержал его. В это время несколько дружинников, забывая о своей опасности, кинулись на помощь к своим князьям и оттащили их обоих в более защищенное место.

Когда этот неслыханный погром стал несколько утихать, едва пришедшие в себя от неожиданно ужаса варяги с удивлением заметили странного одетого в лохмотья человека, суетившегося и бегавшего среди них и в то же время что-то громко говорившего.

Те из них, которые знали византийское наречие, разобрали его слова.

- Великий Бог во Св. Троице!.. Разумейте, вожди!.. Нет конца Его сил, могуществу, крепости! В морских пучинах потопил Он сонмище нечестивых и теперь на варварах, явившихся к св. городу, он доказал свою силу! Слава ему, Единому, Великому, Предвечному!..

Этот человек был Андрей юродивый. Каким-то, одному ему ведомыми, путями успел он пробраться из Константинополя в становище варягов...

Несчастным было не того, чтобы прислушиваться к этим странным речам, они не обратили на Андрея внимания, да и он сам, казалось, совсем не видал их.

Он весь ушел в свой порыв.

- Слава Тебе, показавшему нам свет! Слава отныне и во-веки веков! Только слепой не увидит совершенного Тобой чуда, только немой не возвестит о нем, только глухой не услышит про него! Слава, слава Тебе! Смотрите, язычники, трепещите и изумляйтесь: Божье видение, божественно чудо свершилось перед вами. Бог явился вам в реве бури, в вихре, в громе, в молниях... Изумляйтесь, и да озарит вас и сердца ваши свет христианской истины!..

Прославляя так Бога, Андрей приблизился к тому месту, где, охраняя своего друга, прижался к одиноко стоявшему дереву растерявшийся Дир.

Юродивый сейчас же узнал того, с кем он накануне был удостоен лицезреть великое видение.

Он остановился и заговорил снова.

- Вот - тот вождь, чье сердце немножко уже озарено вечным светом!.. Божественная Дева явилась ему! Она удостоила его счастья лицезреть себя, и милость Ее над ним!

Дир, заподозривший, что старик задумал недоброе, замахнулся на него мечем.

- Пошел прочь, безумный! - закричал он.

Андрей только дико засмеялся в ответ на это.

- Мечем грозишь? Мечем? - заговорил он, - а что твой меч? Вот - меч, - поднял он перед Диром крест, который держал в руке, - он поражает без боли, но наверное... Это - меч христиан! Им мы победили тьмы тем!

И, не обращая внимания на славянских вождей, он побрел далее.

Но Аскольд в это время пришел в себя.

Первый его взгляд упал на юродивого.

- Этот старик, этот старик! - закричал он.

- Успокойся, друг, - помог ему сесть Дир, - о каком старике ты говоришь?

- Вчера... видение...

- Ах, да! Ты говорил... Какая буря!..

- Это Бог христиан послал на нас...

- Увы! Все так благоприятствовало нашему походу, и, вот, теперь, когда мы были уже у самой Византии, все рушилось.

- Это Бог христиан послал на нас! - повторил Аскольд.

- Ты можешь встать?

- Да... силы возвращаются ко мне.

- Тогда пройдем... посмотрим, что наделала нам буря...

Названные братья, поддерживая друг друга, побрели вдоль берега.

Везде видны были следы бури.

Там лежал разбитый вдребезги струг, здесь в беспорядке навалены были обезображенные разбитые ударами о скалы тела. Слышен был кое-где слабый стон. Отовсюду, завидя князей, сходились шатавшиеся от усталости, измученные люди, так еще недавно полные сил и мужества.

- Все пропало, князь! - встречали они Аскольда, - все погибло! Будь проклята эта буря...

- Немедленно собрать всех наших! - приказал Аскольд. - Где Руар, где Ингвар?

- Увы, князь, на наших глазах они были унесены в пучину вместе с своим стругом.

Витязь в глубокой печали поник головой.

- Это - Бог христиан!... - в третий раз прошептал он, - Руар, Ингвар, Инголет более других настаивали на этом походе...

Звуки княжьего рога созывали оставшихся к князю. Заслышав его, они стали сходиться. С великой грустью увидали Аскольд и Дир, что от их слишком десятитысячной дружины остались одни жалкие остатки... Из двухсот стругов, ушедших из Киева, осталось немного более полусотни.

Чуть не плача, глядели князья на эти жалкие остатки.

- Велик Бог христиан! - раздался за ними чей-то голос.

Они быстро обернулись.

Позади них стоял Андрей и указывал им на ничтожное число дружинников.

- Велик Бог христиан! - повторил он.

- Да, ты прав! - в один голос ответили ему князья.

III. Смирившиеся

Уныние овладело киевскими князьями...

Еще бы! Только чуть ли не одна четвертая часть осталась от их дружины. Куда же девались остальные? Одни погибли, другие в паническом страхе разбежались, куда глаза глядят.

Те же, которые остались в целости, были неспособны ни к какому ратному делу...Они окончательно упали духом, были разбиты и физически и нравственно.

Если бы не это, то их было бы вполне достаточно для нападения на беззащитный Константинополь. Как их ни мало было, но при некотором одушевлении они смогли бы причинить Константинополю непоправимый вред.

Но теперь в славянской дружине никто об этом не думал.

Около князей не было таких влиятельных и решительных советников, как Руар, Ингвар, Ингелот, остальные же норманны не были смелы в обращении с князьями, а славяне самостоятельно никогда не действовали и всегда шли за норманнами.

Их бы могли повести за собой князья...

Но и Аскольд, и Дир сами так были поражены всем случившимся с ними, что оставили всякие помышления о нападении на Константинополь.

Аскольд даже о клятве своей забыл.

Душа его была в сметении. Ведь, он и раньше слышал о могуществе невидимого Бога христиан, а тут на его глазах этот Бог совершил явное чудо, спасший от разгрома свой город.

Ко всему этому прибавилось еще то, что этот сумасшедший старик - так называли в своих беседах юродивого Андрея князья - почти ни на шаг не отступал от Аскольда.

- Видел ты чудо? - громко кричал он ему, следуя за ним по пятам, - убедился ты, что велик наш Бог?

- Да, видел и убедился...

- Велик наш невидимый Бог?

- Велик!

- Обратись к Нему, уверуй в Него!..

- Он не примет меня, я шел против него...

- Милостив Он! Нет грешника, который бы по истинном раскаянии прощен не был.

Сам не сознавая почему, Аскольд жадно прислушивался к этим так недавно чуждым для него словам. В сердце его как-будто что перевернулось. Он был уже не прежним киевским князем. Это был совсем другой человек, с другими новыми чувствами, с другой новой верой, с другими новыми воззрениями.

Жадно прислушивался к словам Андрея и Дир. Он был так же, как и Аскольд, только был моложе его, а потому и легче относился к вещам и событиям. Но явное чудо небес, спасшее Константинополь, произвело и на него впечатление. Он видел в этом что-то новое, неизмеримо чудесное, таинственное, и эта таинственность влекла его к себе.

К тому же они быстро узнали, что предшествовало началу бури. Пришла к ним весть, что буря началась, лишь только опушена была на воды залива одежда святой Матери христианского Бога.

Это не осталось без впечатления на восприимчивые души киевских князей.

От природы суеверные, услышав рассказ о погружении ризы, они не сколько не сомневались в чуде и до глубины души верили в совершившееся чудо.

- Сами небеса за Византию, нам ли бороться с нею?.. - говорил Аскольд.

- Да, ты прав, брат, - подтверждал Дир, - мы храбры с людьми, но с незримыми силам борьба не по нашим силам.

- Мы видели, что Бог христиан всесилен!

И вдруг в это время перед ними, как из под земли, вырос Андрей.

- Обратитесь к Богу невидимому, просветите сердца ваши!

- Что нужно сделать для этого? - спрашивал Аскольд.

- Креститесь от воды!

- Это значит, от стать от всего прежнего!

- Вы тогда перемените тьму на вечный свет!..

- Но мы прежде всего должны познать веру твоего народа.

- Она проста.

- Но чего она требует от людей?

- Только того, чтобы они Бога и своего ближнего любили, как самих себя.

- И только?

- Разве этого мало? Прощение врагу, любовь к брату, правда во всем - это такие победы над собой, что не всякий решится на них.

Такие разговоры велись часто, и под влиянием их все больше и больше смягчалось сердце князей.

- Знаешь ли, брат? - сказал раз своему другу Аскольд, - чувствуется мне, что судьба недаром привела нас сюда.

- И мне кажется то же, Аскольд...

- Судьба хотела показать нам все величие христианства... Под Византией нам делать нечего. Если Бог христиан оградил этот город от тьмы храбрецов то неужели он не спасет его и во второй раз от остатков нашей дружины?

- Ты прав...

- Я думаю так...

- Я разделяю твои думы.

- Я еще не все сказал.

- Говори же, что у тебя на сердце.

- Но неужели мы уйдем, не узнав, что это за всемогущее существо, повелевающее стихиями!

- Нет, мы должны непременно узнать это учение, и кто знает? - может быть, и сами обратимся к Богу византийцев.

- Но как это сделать?

- Мы пошлем послов в Византию, объясним, что не хотим войны, а просим мира, и пусть нас пустят туда. Мы осмотрим их храмы и потом позовем жрецов христианского Бога к себе на Днепр. Пусть и нам, как византийцам, помогает этот Бог!

Полное согласие Дира было ответом на это предложение.

Братья - друзья решили отправить к императору послов с мирными предложениями.

IV. Светлые надежды

Хотя в Константинополе все и ликовали победу, но Вардас, Фотий и Василий понимали, что дело далеко еще не пришло к концу. Варягов все-таки оставалось довольно, чтобы наделать много вреда беззащитному городу. К тому же, вот, уже прошло несколько дней после того, как буря разметала их суда, а они, а они как-будто бы чего-то еще дожидаясь, и не думали уходить от стен Константинополя.

Может быть, так бы и было, но в это время вернулся в Византию порфирогенет с частью войск, бывших до того на границе Персии.

Впрочем, возвращение императора нисколько не изменило положение дел. Варяго-россы по прежнему были страшны Византии...

Приходилось изыскивать новые способы защиты.

В становище варягов посланы были разведчики, которые, вернувшись, рассказали, что киевские князья затевают послать посольство к императору Михаилу.

- Они чувствуют себя достаточно сильными! - воскликнул Вардас, когда узнал об этом, - чудо не произвело на них впечатления.

- Тогда что же мы должны предпринять, по твоему мнению? - спросил у больного правителя, как у старшего, Василий Македонянин.

- Прежде всего обезопасить Константинополь от нового нападения.

- Нового чуда так скоро вряд ли можно ожидать даже со стороны милостивых к нам небес! - заметил от себя Фотий.

- Ты прав, чудеса бывают веками! - воскликнул Вардас, - а теперь варяги будут поосторожнее и, заметив приближение новой бури, постараются укрыться сами и укрыть свои суда.

- Это так! - сказал Василий, - но что же делать?

- Попробовать откупиться от них.

- Это - позор для Византии!

- Э! Что за позор! Напротив того, это - победа... Лучше дать им немного принадлежащего нам золота добровольно, чем они сами придут и возьмут его силой...

- Но все-таки следует узнать, чего они добиваются, и что они хотят передать нам через своих послов.

Василий Македонянин, однако, узнал это скорее всех. Он, по своему обыкновению, все свое свободное время проводил на форуме в народных толпах, только очень редко узнававших его, а потому и всегда откровенных.

Однажды, при посещении форума, внимание Василия было привлечено громкими радостными восклицаниями толпы, слушавшей кого-то, Василию невидимого.

Македонянин поспешил, как и всегда, пробраться к рассказчику и сразу узнал в нем хорошо теперь ему известного Андрея юродивого.

Он не видел его как раз с того времени, когда Андрей возвещал чудо в покое Фотия.

- Что говорит Беалос? - спросил он у своего ближайшего соседа.

- Беалос рассказывает о новом чуде, совершенном Пресвятой Девой.

- О каком чуде?

- Он часто бывает в становище варваров и, вот, рассказывает, что сердце их князей смягчилось после той ужасной бури, и они готовы воспринять свет истины.

- Вот как! - удивился Македонянин.

Для него это сообщение было, действительно, очень приятной новостью. Он стал внимательно прислушиваться к словам Андрея.

- Спасение града св. Константина, - хрипло выкрикивал юродивый, - Всемогущий Бог избрал средством, чтобы просветить сердца, погрязшие во мраке невежества. Аскольд и Дир поражены были этой бурей. Они чувствуют Бога и посылают к императору своих людей за разрешением познать тайны Всемогущего Божества... Разве это - не новое чудо Пресвятой Девы?

- Откуда ты знаешь это, Андрей? - выступил Василий Македонянин.

- Это - ты, Македонянин? - воскликнул юродивый, как-будто обрадованный появлением правителя, - пойди и возвести императору, правителю и патриарху о том, что ты здесь слышал... Сам Бог привел тебя сюда... Сердца варваров смягчились... Если они просветятся светом истины, то и вся их страна примет христианскую веру... а это будет третьим чудом Пресвятой Владычицы Небесной.

Когда толпа узнала Василия, всюду раздались крики восторга. Василя, как известно, очень любили в Константинополе, видя в нем такого правителя в каком давно уже нуждалась столица Византия.

Воодушевленная толпа почтительно расступилась перед ним, когда он, взяв под руку юродивого и отвечая на поклоны и приветствия, отправился вместе с ним к императорскому дворцу.

- Вот, великолепный, вводя Андрея в покои Вардаса, проговорил он, - этот тебе уже известный человек говорит чудные вещи. Он рассказывает, что варяги, придя на Византию врагами, уйдут покорными ее детьми.

- Я этого ждал! - с просветлевшей улыбкой отозвался Вардас, - это для их простых детских сердец должно быть прямым последствием совершившегося чуда... Расскажи мне, Божий человек, что ты видел и слышал во вражеском становище?

Андрей, оставив свой обычный тон, спокойно рассказал Вардасу обо всем, чему он был свидетелем в стане пришельцев.

В это время, по зову Василия Македонянина, в палаты Вардаса, прибыл и Фотий.

Андрей приветствовал его, уже как патриарха, и подошел под его благословение. Фотий с не меньшим вниманием, чем Вардас, выслушал рассказ юродивого.

- Да, милость Божия над нами! - произнес он, когда Андрей умолк, - через этих князей и все жители этой страны соединятся с нами в вере нашей.

- И тогда уже над Византией не будет грозы с берегов Днепра.

- Напротив того, ее имя будет славно и среди варварского народа, - поддержал Василий. - Кто знает, может быть, все эти страны признают власть нашего императора?

- Вряд-ли, перебил его Вардас, - они этого никогда не сделают, но с нас довольно и того, что, став нам единоверными, они прекратят свои нападения на нас... Только нам следует не отталкивать их, а встретить с великою ласкою и почетом, поразить их нашим великолепием, показать им храмы и еще раз убедить, что сами силы небесные за народ византийский.

На этом совещание кончилось.

Когда киевские князья прислали спросить, будут ли они допущены в Константинополь, их посланные были обласканы, щедро одарены и отпущены не только с разрешением, но даже приглашением к киевским князьям посетить столицу Византии.

V. Первые варяги в Византии

Совсем не так, как предполагалось раньше, вступили киевские князья с малым числом своей дружины в царственный город.

Вместо победного, их шествие походило скорее на покаянное.

Прежде всего с ними было допущено очень малое число дружинников. Правители Константинополя все-таки побаивались не на шутку своих полудиких гостей, так еще недавно бывших врагами. Всего только один струг с князьями и оставшимися в живых из их приближенных был впущен в Золотой Рог. Затем, самые одежды князей вовсе не соответствовали их положению: у них все погибло во время бури,а, по условию, все гости должны были явиться без всяких признаков вооружения. Одежды же их не отличались ни пышностью, не великолепием, и, в сравнении даже с одеждами дворцовых слуг, одеяние князей казалось жалким и убогим.

Да и струг их шел как-будто под конвоем... Со всех сторон его окружили суда с воинами императорской гвардии.

Аскольда и Дира убедили посланные из Византии, что это, со стороны императора, является знаком особенного к ним почета.

Не о таком шествии на покоренную Византию мечтал оставшийся в Киеве Всеслав... Он думал, что его князья и их сторонники купаются в крови побежденного и разгромленного ими эллинского града, и вдруг, вместо этого, киевские князья сами идут чуть не с просьбой о помиловании...

Хорошо, что ничего этого не знал Всеслав...

Зато прием вышел, действительно, великолепным.

По установившемуся этикету, князьям только показали императора.

Когда их струг прибыл к роскошно убранной пристани, князья встречены были Василием Македонянином и духовенством ближайшей к берегу дворцовой церкви.

- Добро пожаловать к нам, дорогие гости! - приветствовал их Василий. - Шли вы на нас с мечом и смертью, но Заступник наш Всесильный помог нам, и, вот, мы, не питая к вам никакого зла, готовимся принять вас, как друзей...

Он первый поклонился князьям. Те, в свою очередь, отвечали ему также низким поклоном.

- Ратное счастье изменчиво, - отвечал Василию Аскольд, - сегодня победил ваш Бог, завтра победим мы.

- Не говори так, вождь. Когда ты в наших храмах увидишь все величие нашего невидимого Бога, ты поймешь безумие твоих слов... Но не будем теперь говорить об этом, пойдем - наш всемилостивейший император желает видеть вас, храбрых славянских богатырей...

Он встал в середину между названными братьями и, задушевно и ласково разговаривая с ними, пошел по устланному сукном пути к входу в императорский дворец.

Другие придворные поступили так же в отношении прибывших с князьями их приближенных. Шествие растянулось на довольно большое расстояние.

С любопытством глядели варяги на все вокруг себя. Все этим детям днепровских полей и суровых фиордов Скандинавии казалось здесь интересным, новым. Великолепные, богато разукрашенные дворцы, сверкающие позолотой своих куполов храмы, толпа восторженно кричащего при виде Василия народа по обеим сторонам шествия, наконец, великолепие уборов на встречавших их придворных - все это и поражало их, и наполняло их сердца необъяснимым для них самих смущением.

Но, вот, они во дворце. Искусственные рычащие львы привели их в трепет, убранство палат вызывало у них крики восторга и восхищения. Все здесь им было ново, все ими никогда не было видано, и, независимо от самих себя, они ощущали почтение и восторг к этому городу, к этим людям.

Михаил порфирогенет встретил киевских князей, сидя на необыкновенно высоком троне. По настояниям патриарха он воздержался от оргии и был, вопреки своему обыкновению, трезв. Он весь сверкал золотом и драгоценными камнями. Драгоценностей на нем было так много, что все окружающие его придворные совсем бледнели перед ним.

Когда драгоман ввел князей, те почувствовали, что какая-то неведомая сила заставляет их преклониться пред этим казавшимся им таким величественным владыкой.

Оба князя, не отдавая даже себе отчета, что они делают, пали пред императором на колени.

Но это дивное для них видение продолжалось всего несколько мгновений... При константинопольском дворе только ослепляли послов блеском императорской особы, но дать возможность приглядеться к нему было не в расчетах византийских хитрецов. Они всегда рассчитывали только на одно первое впечатление, и, в отношении тех народов, которых они считали варварами, этот расчет всегда оправдывался.

Трон с императором был мгновенно скрыт. Князья могли только мельком заметить, что он унесся куда-то кверху.

Они были изумлены, но Василий, наклонясь к уху Аскольда прошептал:

- Вы, вожди, удостоились зреть царя земного, теперь удостоитесь увидеть Царя Небесного...

Не пришедшие в себя от изумления варяги с не меньшей торжественностью были уведены из императорского дворца в храм св. Софии.

То, что увидали они там, навсегда осталось потом в их памяти.

Служил сам Фотий.

Глаза варягов в полутьме могли различить только волны фимиама, струившиеся от алтаря. Среди них они, как сквозь дымку, замечали какие-то фигуры, казавшиеся им тенями небожителей.

- Велик Бог христианский! - воскликнул Аскольд, пораженный всем увиденным им.

- Велик, велик! - как эхо повторили за ним все варяги...

А когда, отвечая на возгласы священнослужителя, откуда-то с высоты храма запел незримый хор, не удержался и Дир.

- Так поют только в Валгалле! - в сладком восторге проговорил он.

VI. Радостное свидание

Потрясенные до глубины души вышли князья и их спутники из храма св. Софии. Они молчали, не зная, что думать, что делать. Благоговейный восторг овладел всем их существом. Им хотелось плакать от умиления, хотелось прославлять Этого Невидимого Бога, и в то же время они чувствовали, что должны, во что бы то ни стало, сохранить свои достоинства...

- Теперь, славные витязи, - услыхали они вкрадчивый голос Василия, - после того, как вы вкусили пищу духовную, прошу вас в покои императора, где вы найдете пищу для вашего тела.

- Можно ли думать о пире после всего виданного нами? - воскликнул Аскольд.

- Что ты хочешь сказать, витязь?

- Хочу сказать, что чувствую...

- Говори же, мы слушаем тебя...

- Но я боюсь осуждения вашего... Мы, норманны, умеем говорить только то, что думаем.

- Нам Бог запрещает осуждение... Он проповедовал любовь даже к врагу.

- Даже ко врагу? - задумчиво проговорил князь, - а наш Один и славянский Перун... Но что ты хотел сказать?..

- Я скажу только, что я понял теперь причины этой страшной бури. Нет сомнения, Бог, которому вы служите, заступился за вас. До сих пор я в этом сомневался, но теперь я верую этому.

- И веруй!Благо тебе будет! После я дам тебе возможность беседовать с первосвященником нашего Бога, и ты услышишь то, что, как я вижу, жаждет познать душа твоя.

Князей снова провели во дворец. Там в одном из больших, светлых покоев был приготовлен для угощений обильный самыми утонченными яствами стол.

Перед тем, как с таким торжеством принять варягов, состоялось еще одно тайное совещание. На нем был возбужден вопрос о том, что не лучше ли разом избавиться от варяжских вождей, прибегнув к излюбленному византийскому средству - отраве. Без них и остатки варяжской дружины, сплачивавшейся только вокруг своих князей, являлись жалким сбродом, разогнать который рискнули бы даже изнеженные императорские гвардейцы. Но против этого плана восстал Вардас, Фотий и Василий Македонянин.

Они как-будто видели будущее.

- Эти люди и так нам теперь не страшны, - говорили они, - а,возвратясь на родину, они принесут весть о чуде, и Византия приобретет в них верных слуг, а не врагов, какими они были нам доселе.

Мнение это восторжествовала, и князья не были отравлены.

Василий готовил им еще радость...

Когда стол был кончен, он попросил князей к себе в свои палаты.

- Вы увидите там нечто такое, что доставит вам большую радость, - предупредил он их.

Но после всего пережитого в этот день Аскольд и Дир остались безучастными к этому предупреждению.

Какая радость могла их еще ждать?

Они последовали за Василием, дружина же их осталась в столовом покое, где им в изобилии поданы были крепкие вина, являвшиеся для этих детей природы, в полном смысле слова, новинкою...

Приведя их к себе, Василий оставил князей одних, а сам удалился.

- Что ты скажешь, Дир? - спросил брата Аскольд.

- Скажи, что все виденное нами непонятно... Знаешь, мы одни, и я могу говорить откровенно... Как хорошо было бы, если бы этот Невидимый Бог был и у нас в Киеве!

- Я сам думаю о том же... - со вздохом вымолвил Аскольд.

Шорох в дверях отвлек от разговора их внимание. Не успели они обернуться на него, как крик радости вырвался из их груди:

- Изок!

Князья кинулись к вошедшему в покой и протягивавшему свои руки юноше.

- Князья, князья!Вот, и мы свиделись вновь! - кричал он.

- Мы думали, что ты погиб...

- Нет, византийцы пощадили меня... Этим я обязан Василию.

- Какому?

- Вы его видели; это - тот, который привел вас сюда.

- Не мне ты обязан, юноша, - послышался голос Македонянина, - а самому себе, своему честному сердцу. Зная, что тебя здесь ждет смерть, ты все-таки не решился изменить твоей клятве и пришел, как обещал, обратно. Чья бы рука поднялась на тебя? А вы, князья, примите его в свои объятия точно так же, как и сестру его...

Он слегка подтолкнул вперед Ирину, смущенную и зардевшуюся.

С удивлением глядел на появившуюся перед ним девушку Аскольд.

Киевский князь был поражен ее появлением и, едва увидя ее воскликнул:

- Зоя!

Ирина была замечательно похожа на сестру своего отца...

- Зоя, ты воскресла из мертвых и пришла ко мне! - воскликнул Аскольд.

- Я - не Зоя, а Ирина, - прошептала в невольном смущении девушка.

- Ее лицо, ее голос, ее движения... что это? Новое чудо?.. Скажи же мне, византиец, скажи, прошу тебя, как понять это?

- Увы, храбрый витязь! Это - не Зоя... но она, действительно, похожа на нее... В этом же, действительно, надо видеть перст Божий... Он знает все и приводит нас через множество испытаний к тому, что нам самим кажется недосягаемым... Это видно на тебе... Смирись перед Ним и уверуй в Него!.. Он будет тебе помогать так же, как помог Византии...

- Верую... - прошептал в ответ на эти слова чуть слышно Аскольд.

VII. Милый образ

Аскольд не помнил себя в своем волнении. Он краснел, бледнел, не знал, что и сказать, - слова не приходили ему на язык, и он думал в эти мгновенья только одно, что перед ним стоит вовсе не Ирина, сестра Изока и дочь его любимца Всеслава, а Зоя, его милая Зоя...

Василий заметил, какое впечатление произвело на киевских князей появление этой девушки, и решил воспользоваться им с большей выгодой для своей страны.

- Отдай мне ее, отдай, византиец, - заговорил, наконец, весь трепеща от охватившего его волнения, Аскольд. - Дир, посмотри, как она похожа на мою несчастную невесту...

- Да, и я бы принял ее за Зою...

- Ты подтверждаешь, что я говорю? Благодарю тебя! Отдай мне ее, византиец!

Македонянин отрицательно покачал головой.

- Что? - воскликнул Аскольд.

- Ты очень поспешен!.. Такие дела, так скоро никогда не делаются...

- Но я молю тебя!

- Напрасно!.. Что я? У меня есть император, который только один может решить это дело.

- Идем к нему!

- И этого нельзя... Невозможно видеть императора всегда, как только пожелаешь... Он не допустит теперь ни меня, ни тебя пред свое светлое лицо...

Аскольд весь поник.

- Что же делать? - прошептал он.

- Ждать!

Изок и Ирина, присутствовавшие при этой сцене, смутно понимали ее. Они видели, что речь идет именно о них, но в чем дело, этого они не могли постигнуть. Ирина с удовольствием глядела на красивого варяга. Из слов брата, сказанных ей шепотом, она поняла, что это именно и есть тот самый князь, о котором она столько раз слышала от него. Женское любопытство сказалось в ней. В Аскольде она видела героя, героя ее родины, избавителя родного народа от ига козар. Но что он хочет? О чем он молит этого доброго Василия, и зачем этот Василий на все его мольбы только отрицательно качает головой?..

- Василий, скажи мне, я чувствую, что речь касается меня, - заговорила она, - скажи же мне, что ему нужно?

- Видишь ли, дитя мое, - ответил Василий, - тут говорят, действительно, о тебе, и речь идет очень серьезная... Я затрудняюсь тебе сказать... Но, если ты ответишь мне на некоторые вопросы правдиво, искренно, как подскажет твое сердце, тогда и я встану на твою сторону и помогу тебе поступить по твоему желанию... Будешь ли ты мне отвечать по сердцу?

- Буду, говори!

- Сейчас, - а вы, князья, слушайте, запомните ее слова и потом решите сами, что делать.

Он на минуту смолк, потом обратился к Ирине с вопросом:

- Дитя мое, веруешь ты во Христа?

- Верую! - было ответом.

- И не отвергнешь его?

- Никогда!

- Даже если бы это лишило тебя всего счастья, которое суждено тебе на этом свете?

- Даже и тогда!.. Что счастье земное, если нас в будущей нашей жизни ждет лучшее счастье - небесное!

- Я ожидал этих ответов, дитя мое... Благодарю тебя, но теперь я скажу тебе вот что: любила ли или не любишь ли ты кого?

Личико Ирины вспыхнуло ярким пламенем. Всего еще за несколько мгновений до этого она смело бы ответила на этот вопрос отрицанием, но теперь она смутилась и ничего сказать не могла...

- Хорошо,ты не отвечай, - заметив смущение, сказал Василий. - Но, вот, что:если бы язычник предлагал тебе свою любовь, и ты бы сама полюбила его, решила бы ты стать его женой?

- Да, если бы он принял святое крещение.

- А если нет...

- Я бы умерла, но отказалась он него...

- Слышишь, князь?.. Спасибо тебе за эти ответы! Теперь я скажу, что речь, действительно, шла о тебе. Вот, этот человек, он - вождь храброго славянского народа, хочет взять тебя своей женой; правда - это, Аскольд?

- Да, - глухо подтвердил киевский князь.

- Я слышал твой ответ. Этот человек, Ирина, - язычник; что ты ответишь ему?

- Пусть он станет христианином, и я буду ему верной подругой на всю жизнь.

- Слышишь, князь! Теперь, Ирина, удались в свой покой... Изок, поди с ней... или нет, предложи молодому витязю, - Македонянин указал на Дира, - пройтись по императорскому саду, мы же здесь поговорим с его братом.

Изок поспешил повиноваться Василию, и Дир, со своей стороны, не нашел предлога к отказу. Он понимал, что между этим византийцем и его названным братом должен произойти серьезный разговор.

Они ушли. Василий и Аскольд остались одни.

- Ты все слышал, князь? Ведь, не наложницей, а женой своей хочешь взять ты эту девушку? - заговорил первым Василий.

- Да, женой! - воскликнул Аскольд, - вы сами отняли у меня Зою и должны мне теперь отдать ее назад... да, должны...

- Но ты слышал, что она сама тебе здесь сказала?

- Слышал!

- Она - христианка и может стать только женой христианина...

- Что же из того?

- Как что? В этом все... Я не могу тебя понять, - уж не слеп ли ты? Бог столько раз показывал тебе Себя в явных чудесах, и ты до сих пор еще не решаешься обратиться к Нему...

- Я уже сказал, что я уверовал в Него!

- Этого мало!

- Что же еще?

- Крестись!

Аскольд ничего не ответил и только поник своей могучей головой...

VIII. Патриаршее вразумение

Тотчас же весь этот разговор стал известным Вардасу и патриарху. И тот, и другой вполне сошлись во мнении с Висилием, что таким путем само Небо хочет подчинить Византии столь страшного врага, как славяне.

- Сильны путы любви, - хитро улыбаясь, сказал Вардас, - посредством этой женщины мы всех славян будем держать в полной покорности...

- Да, судьбы Божьи неисповедимы, - согласился Фотий, - но я вижу еще дальше... Всем вам известно, что образовалось два славянских государства: одно - на севере, на озере, которое по-славянски называется Ильмень, другое - на Днепре. Северные варяго-россы грубы, свирепы, нрав их неукротим, и борьба с ними была бы очень трудна. Теперь и они для нас безопасны. Если между Византией и киевскими варягами установится прочная связь, то нам нечего бояться северных. Киевские варяго-россы станут первым оплотом Византии и никогда они не допустят своих ильменских соплеменников до нас.

- Ты прав, блаженный! - воскликнул Василий, - но тогда что же - отдать в жены девочку этому варвару?

- Если он только примет крещение по обрядам нашей веры...

- Он примет!

- Тем лучше для него...

- Но эта... Ирина, ты говоришь? Какова она? Будет ли она предана интересам Византии? - спросил Македонянина Вардас.

- Насколько я знаю ее, она скромна, честна, она воспиталась здесь, и город Константина стал ей родиной. Как все славянки, она несколько упряма, но это только может вести к нашей выгоде.

- Тогда ты действуй в этом направлении, но прежде всего я хочу видеть обоих вождей варваров, - сказал Фотий, - я тогда увижу, насколько их сердца приготовлены для принятия света истины.

А те сердца, о которых говорил патриарх, по крайней мере сердце Аскольда, только и жаждали, чтобы поскорее этот свет озарил их...

Они так наволновались за это время, что, не веруя еще на словах, уже веровали в глубине своей души. Они часто бывали в христианских храмах, и всегда богослужение производило на них сильное впечатление. И Аскольду, и Диру всегда казалось, что в облаках фимиама над бескровным жертвенником всегда витает Бог христиан, Бог - перед которым ничто и Один, и Тор, и Перун славянский...

Свидание с патриархом, подготовленное вскоре Василием, застигло их чуть ли не врасплох.

Когда они введены были к Фотию, то патриарх был окружен такой пышностью и великолепием, что простодушные норманны пали пред ним ниц.

- Встаньте, - сказал им Фотий, - поклоняйтесь Единому Богу, я же - недостойный и смиренный служитель Его здесь на земле!.. Призвал я вас, чтобы говорить с вами. Слышал я уже от многих теперь, что смягчились сердца ваши, и желаете вы познать истинную веру в Бога живого... Отвечайте, правда ли это?

- Правда, - твердо ответил Аскольд.

- Да, правда... - не так твердо, но все-таки подтвердил его слова Дир.

- Вы радуете меня, и на небесах радость... Проследите, как Небо вело вас к истине: ты, витязь, - обратился патриарх к Аскольду, - потерял свою невесту, ты был в горе, тоске и отчаянии, но Небо в громе, молнии, вихре и буре сперва показало вам свою силу, разметав вас по морским волнам, а потом и оказало тебе милость, приведя тебя к той, которая кажется тебе как бы вставшей из мертвых твоей невестой... Правду ли я говорю вам, отвечайте?

Оба князя ответили утвердительно.

Я рад этому, продолжал патриарх, - но если вы познаете истину, то должны забыть все ваше прошлое, вы должны вновь родиться и стать другими людьми. Вы должны возлюбить другого, как самого себя, забыть про битвы, про войны и быть готовыми лучше самим умереть, чем пролить кровь брата вашего...

Голос Фотия звучал необыкновенной торжественностью.

Тон его то был настолько мягок, что проникал прямо в душу, то вдруг становился строгим и даже грозным, заставляя варяжских князей вздрагивать всем своим телом.

Они слушали патриарха, как в забытье, тот же все говорил и говорил, наставляя их в правилах новой веры...

Вдруг его вопрос вывел князей из их томительного полузабытья.

- Отвечайте! Готовы ли креститься вы? - громко и строго спросил патриарх.

- Готовы! - в один голос отвечали князья.

- И не отступите от этого решения?

- Нет!

- Тогда примите мое благословение, и вы будете скоро причислены к Христову стаду, заблудшими овцами которого вы были доселе...

Он встал с своего трона и преподал благословение благоговейно склонившимся перед ним киевским князьям.

IX. Озаренные светом истины

В становище варягов узнали, что задумали их князья, но там почти без выхода был Андрей юродивый. Он, не умолкая, твердил о свершившемся чуде остаткам княжеской дружины и сумел вселить в сердца суеверных людей такое почтение к Невидимому Богу византийцев, что они не только не роптали на то, что князья их готовились переменить свою веру, но даже одобряли их, рассчитывая, что тогда Бог христиан будет им таким же защитником, как и византийцам.

- Пусть князья меняют веру, - толковали в становище, - все равно они не нашему Перуну молились.

- Как так?

- Да так, они своего Одина к нам принесли.

- То то Один и помог им?

- А Бог христиан, может быть, и поможет...

Итак, и с этой стороны намерение Аскольда и Дира принять христианство не встречало никаких препятствий.

Да они и не особенно заботились об этом.

Оба князя были увлечены важным шагом в своей жизни. Дир к принятию христианства относился с таким же пылом, как и Аскольд. Он сочувствовал Аскольду в его новой любви и уже ради того, чтобы его названный брат был счастлив, готов был сделать, что угодно.

Князья готовились к принятию христианства под руководством особо назначенных для того Фотием священников. Мягкие их души готовы давно уже были к восприятию нового вероучения, и они охотно внимали всему, что говорили им наставники. Да, впрочем, многое из этого и Аскольд, и Дир слышали уже ранее, еще в то время, когда они ходили вместе с викингами на франков и саксов; там тоже говорили об этом невидимом, но всесильном Божестве; они припомнили, как ради этого Божества их непобедимый Рурик отказался от мести своему заклятому врагу (43).

Они, конечно, совершенно незнакомы были с догматами христианства и плохо понимали, зачем их вероучители настаивали на том или другом, заставляли их запоминать форму, независимо от скрывавшегося за ней смысла. Они и не знали, что именно форма повела к разлучению запада с востоком...

Но, как бы то ни было, приготовления к совершению св. таинства быстро шли вперед, и Аскольд с Диром день ото дня становились тверже в устоях христианства.

В промежутках занятий Аскольд несколько раз видел, правда, на самое короткое время Ирину и, чем ближе он вглядывался в нее, тем все более и более поражался ее сходством с несчастной Зоей.

Теперь он и сам думал, что это сама судьба влекла его к стенам Византии,и, постигая это, он все более и более убеждался, что в этом видно ничто иное, как перст Божий.

"Если бы мы взяли город и сожгли его, я никогда не увидал бы Ирины", - размышлял Аскольд, - "эта же буря остановила нас, и, вот, я знаю ее вижу и жду, наконец, счастья"...

Когда Фотию сообщили, что князья достаточно подготовились к принятию св. крещения, он назначил день для совершения св. таинства.

Сам император был восприемником у новокрещаемых.

Михаил, конечно, не явился лично, его заместителями были одни из самых высших придворных...

Итак, Аскольд и Дир стали христианами. От этой новой победы, от которой теперь ждали очень и очень многого, возликовал весь Константинополь.

В императорском дворце дан был даже пир. Дир присутствовал на нем с такой же непринужденностью, как и на пирах в самом Киеве, но Аскольд дождаться не мог, когда ему удастся переговорить с Василием.

Наконец, этот случай подошел.

- Вот, Василий, я и брат мой стали христианами, - сказал он ему.

- Я могу только радоваться за вас.

- Но ты помнишь, что мы говорили с тобой?

- О чем?

- Об Ирине.

- Как же! Помню! Ты можешь взять ее своей женой.

- Но пойдет ли она?

- А об этом ты спроси у ней сам.

Сердце Аскольда так и забилось от внезапного волнения.

Он даже растерялся...

- Где же я увижу ее?..

- Погоди немного...

Василий вышел.

Киевский князь в великом смущении ждал, что будет Должна была так или иначе решиться его судьба. Мгновения тянулись для него несказанно долго. Ему казалось, что он слышит биение своего собственного сердца...

Наконец, он услыхал легкие шаги Ирины.

- Ты... наконец!.. - прошептал он. - Знаешь ли, я - христианин!

- Знаю, княже, и радуюсь за тебя.

- А за себя? - наклонясь к ней, тихо спросил Аскольд.

- И за себя также, - вся зардевшись, отвечала молодая девушка.

Князь привлек ее к себе, - она не сопротивлялась.

X. Византийские цепи

Снова Аскольд переживал счастливое время любви...

Это было уже не то бурно чувство, полное неисчислимых мук, только мимолетных проблесков счастья, которое переживал он в Киеве, нет, это была кроткая, все умиротворяющая, все смягчающая любовь, тихая, покойная, постоянная...

Аскольд чувствовал, что он не только что любит, но и любим... Ирина, по присущей славянкам скромности, не выказывала ему прямо своих чувств, но из ее взглядов, из тона голоса Аскольд видел, что чувства его разделены, что его сердцу отвечает другое сердце, и другая жизнь полна только им одним...

А, между тем, если бы он не был так поглощен своей любовью, то, наверно, заметил бы, как это заметил и Дир, что их пребывание в столице Византии обратилось в какой-то плен...

Правда, оба князя и их приближенные были на свободе, но, увы, это была свобода птицы в клетке. В клетке птичка порхает, находит себе корм, но выйти за ее пределы для нее невозможно...

Также было с киевскими князьями.

Пока они были в Константинополе, ни одного раза не удалось им побывать между своими. Не однажды собирались они в свое становище, но Василий Македонянин под разными предлогами отговаривал их или, лучше сказать, удерживал.

И князья оставались.

А, между тем, остатки дружины уже пришли в себя, опомнились от перенесенного потрясения, число их несколько увеличилось собравшимися с разных сторон товарищами, случайно спасшимися от гибели.

Вместе с этим, пришедшие в себя после погрома варяги почувствовали свою силу.

Почувствовали и заволновались...

- Чего это наших князей держат? - кричали в становище.

- В гости позвали, а назад не отпускают!.. - Мы без князей все равно, что без головы - не знаем, уходить нам или здесь оставаться.

- Здесь - так, пожалуй, с голоду вспухнешь!

- Так пойдем на Днепр - там хлеба вволю.

- Как пойдем? А князья-то?

- А чего они там сидят?

- Да, может, их не пускают?

- Тогда пойдем и вызволим! Вернемся без князей - нам позор во веки веков будет!

- Вызволим, вызволим!

- И в Византии позабавимся, душеньку отведем!..

Раздалось бряцание оружия, крики становились все громче и громче, струги приводились в порядок.

В Константинополе испугались снова не на шутку.

Все сведения из становища доходили туда немедленно, и, как ни мало было варягов, нападение их могло наделать множество бед, даже в том случае, если бы сами обитатели Константинополя истребили всех этих полудикарей.

- Чего вы медлите? - говорил Фотий, - мы добились своего: эти вожди славянского рода приняли крещение, ну, и пусть идут обратно к себе! Отдайте старшему в жены эту девочку, вразумив ее предварительно в том, что она должна заставить весь народ креститься... Отпустите скорее их.

- А Изок?

- Что он?

- Он не желает принимать Христовой веры...

- И те варяги, которые в становище, тоже продолжают веровать своему Перуну, - что же из этого? Ну, удержите этого юношу заложником...

Совет патриарха, особенно ввиду происходившего в варяжском становище, был принят, как спасительный.

Василию Македонянину пришлось вести новые переговоры с киевскими князьями.

Он повел дело, как всегда, весьма тонко, заботясь только о выгодах своего отечества, но обставляя это так, что эти своекорыстные заботы всегда казались чрезвычайно выгодными для противной договаривающейся стороны.

Князья мои дорогие, - говорил он Аскольду и Диру, когда первый, по его мнению, был достаточно уже истомлен неопределенностью своих отношений к страстно любимой им Ирине, - князья дорогие, - вот,познали вы теперь веру Христову, что вы думаете делать теперь?

- В Киев бы! - с тоскою ответил Дир.

- Я бы то же думал! Вы теперь счастливцы - христиане, зачем же оставлять народ ваш во мраке невежества... Вы должны поделиться с ним своим счастьем... и его просветить великим светом христианского учения!

- Отпустите нас, и мы пойдем, -снова заговорил Дир.

- Я без Ирины не пойду! - мрачно вымолвил Аскольд.

- Без Ирины! Кто тебе сказал, князь? Но, прежде чем говорить об Ирине, мы поговорим о деле. Ты сам видел величие Византии, сам дивился ему, видел, что не только земные, но и небесные силы защищают ее. Так, вот, думаешь ли ты бороться с ней и теперь, сам став христианином? Неужели ты решишься идти на этот город, как враг, вести с собой полчища варваров, чтобы разорить этот город и воспользоваться жалкими богатствами, которых и без того у тебя много? Я думаю - нет! А если другие варвары осмелятся пойти с такими же целями или просто граду св. Константина понадобятся воины храбрые, готовые защитить ее, разве ты не дашь нам своих? Этим ты прославишь только свое имя... А если твои соплеменники с Ильменя вздумают пойти на нас войной, ты не преградишь им путь, не ляжешь сам на поле брани, спасая св. город. Скажи, готов исполнить ты это?

- Исполню! - глухо ответил Аскольд.

- Все?

- Да!

- И за народ ты свой ручаешься?

- И за народ!

- Тогда мы напишем все это на хартии и заключим на веки ненарушимый договор. Согласен?..

- А что я получу за это? - спросил Аскольд.

Василий несколько мгновений поглядел на него, потом ответил только одно слово:

- Ирину!

XI. Домой

Никогда еще такого выгодного договора, как на этот раз, не заключали византийские правители. Без всякой затраты с своей стороны они ограждали себя, приобретали союзника и какого еще! - который готов был ценою своего собственного существования защищать целость пределов государства, ровно для него не значащего государства, которое всегда само могло стать его добычей.

Никто из правителей Византии не сомневался даже, что со стороны славян этот договор свято будет соблюден.

Сами не признававшие никаких принципов чести, византийцы в честность других верили свято.

Лишь только договор был заключен, Аскольда и Дира немедленно отпустили в становище их дружины. Теперь их бояться было нечего, напротив того, они могли принести еще пользу, успокоив своим появлением волновавшихся варягов.

Князья поспели как раз.

Терпение варягов истощилось, и они уже решили нагрянуть на Константинополь, чтобы "вызволить" своих князей.

Их появление встречено было громкими криками радости.

- Князья, князья! Слава Перуну! - слышались со всех сторон.

- А мы уж тебя выручать хотели идти!

- Разнесли бы мы это гнездо!..

- Говорят, ты крестился?

- Что же? На то твоя воля! Их Бог и нам через тебя помогать станет. Уж покажем мы им с Его помощью себя!.. Он-то нас бурей, а ты Его попросишь, как опять придем сюда, чтобы Он их огнем!

- Важно будет!

Аскольд и Дир обрадовали эти проявления преданности. Они поняли, что связь между ними и их дружиной не прервалась даже и теперь. Направляясь сюда, они не знали, как и объяснить дружине свой переход в христианство, но это, ввиду настроения дружины, облегчалось само собой.

Дав стихнуть восторгам, Аскольд первый заговорил со своей дружиной.

- Товарищи и друзья! - громко заговорил он, - действительно, и я, и брат мой - теперь христиане; отчего бы и вам не познать это учение вместе с нами? В этом учении истина...

- Нет, нет! - раздались крики, - вы - князья, ваша воля, а мы стоим за Перуна, за веселого Леля. Они с нашими отцами были, пусть и с нами останутся... Не хотим других!..

Аскольд понял, что он не о том повел речь. Не была еще достаточно подготовлена почва среди этих людей к восприятию истин христианского учения.

- Я только предложил, а каждый волен поступать, как желает, - сказал князь, - но, вот, что я приказываю вам: собирайтесь вы все немедленно: мы скоро, очень скоро, через несколько дней пойдем все домой, в наш родимый Киев.

- В Киев, в Киев, домой, домой! - раздалось вокруг князей, и голоса звучали не менее радостно, чем прежде.

- Пора, княже, - выступил один из старейших дружинников, пора, - заждались, я чай, нас дома...

Туда, поди, и вести уже о нашей беде дошли! Да что беда! Не люди нас победили, ведь... тут нам и домой не стыдно вернуться... только бы поскорее, княже!

- Верю тебе, старик, заскучал ты! - проговорил князь, - тогда собирайтесь в путь-дорогу.

- А вы, князья?

- С вами же! Только вернемся мы не надолго в этот город - не все дела покончены...

- Твое дело... а что... нельзя нам туда?.. Там, говорят, поживиться есть чем...

- И думать не смейте об этом!.. - вне себя закричал Аскольд, - мало вам беды, так еще понадобилось!.. А если осмелитесь только, не считайте меня и князем, уйду от вас, и Дир со мной!.. идите домой одни, как хотите, князей своих бросив...

- Зачем же? Из послушания твоего мы не выйдем, что приказываешь - все по-твоему будет! Иди с миром в твою Византию, возвращайся только скорее да веди нас домой...

Князья поспешили вернуться обратно.

Прошло еще несколько дней, и варяги оставили берега, где постигло их несчастие.

Византийские правители, чтобы задобрить на будущее этих нагнавших на них такой ужас воинов, всех их щедро одарили.

Никто не возвращался с пустыми руками, хотя не с такой по количеству добычей предполагали вернуться варяги, идя в поход.

Только князь их Аскольд вез добычу, которая более всего была ему по сердцу - жену молодую...

С грустью он поглядывал на возвращавшихся. Из ушедших с ним скандинавов не было почти что никого...

Ни Руара, ни Ингваря, ни Ингелота...

Никто не веселил возвращавшихся песнью: не было между ними и скальда Зигфрида.

Все они погибли во время ужасной бури.

Не было и Изока...

Византийцы задержали его, как заложника, и, на все просьбы князей отпустить его с ними, отвечали упорным отказом...

Не знали, не предвидели они, что этим своим упорством в будущем они накликают на себя новую грозу, да не такую еще, как пришлось пережить при Аскольде и Дире...

Грозу страшную, упорную, оставившую на вратах Константинополя неизгладимый след, а во всемирной народов истории никогда не исчезающую память...

XII. На Днепре снова

Остатки флотилии только что еще подходили к устью Днепра, а на берегах его было уже известно, что князья возвращаются...

И возвращаются не с долгожданной и желанной победой, а разбитые, уничтоженные, с сотнями, вместо ушедших в поход тысяч.

Плач и стон стояли на Днепре... Не было селенья, где бы не оплакивали ушедших и не возвратившихся.

Князей, впрочем, никто не обвинял. Всем было известно, при каких обстоятельствах потерпели они ужасное поражение.

- Что князья? Они, поди, и сами не рады...

- Чего радоваться-то?.. Им других куда жалко!..

- Другие что? А князья, ведь, все...

- Да, конечно, все... Они - головы... Каково им, чай, было смотреть, как их дружина гибнет ни за что, ни про что...

- Плакали, поди!..

О том, что князья переменили веру, никто не говорил, Все считали это их личным, только их одних и касающимся делом.

Больше всего встречавших занимало известие, что князь Аскольд везет с собой на Днепр и княгиню молодую...

- Ишь, нашел время жениться! - упрекали князя.

- Да коли по сердцу пришлась...

- А все ж не время...

Вдруг пронеслось известие, что молодая княгиня - никто иная, как дочь оставшегося за князя в Киеве Всеслава.

- Вот оно что! - заговорили на Днепре, - вот, это так!

- Еще бы не так - своя!

- Своего корня, своего рода и племени...

- Ну, коли так, то сделал он хорошо, оженясь на ней; чего ей в чужих землях было пропадать, пусть у своих покняжествует!..

Плач и стоны не прекращались: слишком уже многие не вернулись...

Слышал обо всем этом и Всеслав.

Слышал и думал глубокую думу.

"Вихрем там их разметало... Христианский Бог, говорят, против них пошел... Отчего это Он ни за франков, ни за скоттов, ни даже за славян самих никогда не заступался, а тут вдруг? Нет, что ни говори, а с Руриком и с Олегом ничего подобного никогда бы не случилось... А тут - князья!.. пировать да к бабам ластиться - на это их станет, а воевать да врагов бить - нет их... Шутка ли - и дружина погибла, и струги потеряли, и сами с пустыми руками возвращаются! Где и когда, и у кого это видано, слыхано?.. Дружину потерять - в ратном деле мало ли что бывает, сегодня счастье за одних, завтра за других - так-то в честном бою, а тут без всякого боя... Подойти, стать и потерять все... Тоже с викингами ходили, а бури заметить и остеречься от нее не могли... Бури!.. Когда ее каждый норманн носом чуять должен! А потом вдруг, накось, свою веру бросили и в чужую ударились. Кто говорит, может, эта вера хорошая - да и вернее всего, что хорошая, коли их Бог и Сам помогает, и бури насылает, а все же на отцовскую ее менять не приходится! И как менять-то! Потихоньку, одним!.. Уж, если князь признал, что чужая вера лучше своей, так объявил бы об этом своему народу, пошел бы с ним, завоевал ее, да вместе с народом и принял бы, а не так, тайно!"

Всеслав был глубоко возмущен таким поступком князей.

Одно еще только пока примиряло его с ними - это то, что они должны были возвратить ему детей...

Он знал, что князь Аскольд женился на его дочери христианке.

"Уж, если дочь эту мне неведомую везет, так, значит, и Изок с ними", - говорил себе Всеслав, и морщины распрямлялись на его челе.

Киевский народ весь высыпал на берег Днепра встречать возвращавшегося князя.

Оба берега были затоплены народом.

Все ждали возвращения дружин с нетерпением, вполне понятным.

Вот, наконец, забелелись и паруса стругов.

Как их мало!

Столько уходило и столько вернулось!..

Вот и княжеский струг подходит к пристани.

Всеслав ждет князей, он волнуется.

На палубе княжеского струга, рядом с Аскольдом, он видит женщину в богатой византийской одежде, вылитую Зою.

"Это - твоя дочь", - шепчет Всеславу какой-то неведомый голос.

Дочь, а где же сын?

Напрасно отыскивает Всеслав сына, его нигде не было видно...

"Верно, Изок на другом каком судне", - успокоился витязь.

Князь, ведя под руку свою молодую княгиню, вышел на пристань; с обоих берегов Днепра загремело долго не умолкавшее приветствие.

- Ирина, - говорит Аскольд, указывая княгине на Всеслава, - вот, отец твой!

С криком радости бросилась на грудь отцу молодая женщина, целует его, ласкает, и старый варяг сам не чувствует, как по щекам его потекли непрошенные слезы умиления.

Так радостна встреча.

- Где же Изок? - спросил Всеслав.

- Он остался в Византии, - поспешил ответить ему Дир.

- Зачем?

- Заложником!..

Нахмурился, потемнел весь Всеслав, но ни слова не сказал более...

И князья ничего не сказали.

В палатах князей, когда Аскольд рассказывал ему все происшедшее, он тоже упорно молчал, но когда тот кончил говорить, Всеслав поднял голову и как-то особенно спросил:

- Князь, а что же твоя клятва?

XIII. Замыслы Всеслава

Что мог ответить Всеславу на этот решительный вопрос Аскольд?

Византия осталась неприкосновенною, Изок не был возвращен отцу - клятва - страшная клятва осталась совершенно неисполненной...

Он только поник головой в ответ...

"Нет, не князья это, не князья", - подумал Всеслав, но ничего не сказал.

Аскольд, заметивший, что его любимец не думает возбуждать неприятного для него разговора, продолжал дальше свой рассказ.

Он очень подробно описал слушателям богатство и великолепие Константинополя и даже неосторожно поведал об его полнейшей беззащитности от внешних врагов.

- Когда же ты поднимешь новый поход, княже? - выслушав его, спросил Всеслав.

- Больше никогда! - горячо воскликнул князь Аскольд

- Как никогда?

- Так! Вечный мир будет теперь между Киевом и Византией.

- Вечный? - с изумлением переспросил князя его любимец.

- Да!

- Почему?

- Я заключил договор об этом.

- Не спросив народа?!

- Я - князь, и мне спрашивать не у кого! - гордо ответил Аскольд.

- Тогда расскажи мне, в чем твой договор с византийцами.

На это предложение Всеслава Аскольд согласился очень охотно.

Он не замедлил подробно передать содержание своего договора, но он был отуманен своей любовью, Всеслав же вполне владел рассудком и сразу понял, что такое представляет собою подобный договор.

- Да что же ты это наделал, княже? - воскликнул он.

- Как что, я тебя не понимаю?

- Киев по этому договору стал верным рабом Византии, и сам ничего не выиграл... Что ты получил, взамен того, что дал сам?

- Твою дочь Ирину!

- Что моя дочь! Она мне и люба, и дорога, да родина моя для меня гораздо дороже дочери! И ты будешь держаться этого договора?..

- Как же иначе?.. Я поклялся в этом...

- Ты был ослеплен!

- Не тебе меня учить... Еще раз я говорю тебе, что я - князь...

Всеслав только тяжело вздохнул в ответ на это, но ничего не сказал.

" Не князья, не князья", - еще раз подумал он.

На этом разговор прекратился.

Когда Всеслав оставил князей и ушел к себе, много-много дум бродило в его голове.

Он приглядывался к Ирине.

Да, она, эта женщина, несомненно - его дочь. В ней узнавал он черты свои и своей матери. Она походила, как вылитая, на Зою, но он не знал ее. Его сердце в отношении Ирины молчало. Она была ему, как чужая. Да она, это видно, вся предана князю Аскольду... Что она ему, в самом деле? Она вернулась, а Изок там, томится в плену, нового похода не будет. Это очевидно. Ведь и договор, позорный для славянства договор, заключен. Нет и надежды на то, чтобы, помимо князя, поднять поход. Из скандинавов в Киеве никого не осталось, а славяне за князей. Они не послушаются его, Всеслава, не пойдут за ним, как шли за своими князьями.

Стало быть, нечего и думать о походе...

Кто же тогда выручит из византийского плена Изока.

И тяжело стало на душе Всеслава.

Припомнилось ему прошлое и прежде всего вспомнился Ильмень...

Там, ведь, княжит славный Рурик, этот сокол, пред которым все окрест и трепещет, и в восторге преклоняется.

Там Рюрик и Олег, этот храбрец из храбрецов скандинавских, не останавливавшийся ни перед чем, ни перед какой бы ни было опасностью. Он бы уже не предал своей земли, не испугался бы обыкновенной бури...

Вот, у кого просить защиты... вот, кто поможет освободить Изока. Но, ведь, прежде Византии он должен будет придти сюда. Тогда, нет сомнения, и Аскольд, и Дир погибнут.

Что же!

Погибнут, ведь, только в ту пору двое они, а не весь народ приднепровский. Договор заключен ими, не будет их, и Киев будет свободен от договора... и Изок будет освобожден. Другое дело, если бы он вернулся, ну, что ж тогда?.. тогда еще можно было бы и примириться, как ни тяжело, с положением дел, а теперь, теперь - нет...

До утра продумал Всеслав и, чем дальше он думал, тем все более и более укреплялся в своих мыслях.

Весь следующий день проходил он мрачнее осенней темной ночи.

На возвратившуюся дочь он не обращал никакого внимания, как-будто ее никогда не существовало для него.

Ирина только и могла, что мельком видеть этого сурового, мрачного человека, которого все вокруг называли ее отцом.

Она боялась его.

На расспросы княгини, что такое с Всеславом Аскольд отвечал только одно:

- Об Изоке скучает! Он думал, что мы возвратим ему твоего брата.

Но Аскольду и самому становилось жалко своего любимца; они столько лет провели вместе, что сжились невольно, и теперь князь понимал, что никто иной, как он, виновник тайных страданий своего любимца.

А Всеслав, между тем, надумал все...

- Княже, долго мы жили с тобой, вместе хлеб-соль водили, - явился он к нему, - но теперь прости: не слуга я тебе больше.

- Как! Что? - встревожился Аскольд.

- Так, ухожу я, прости!

- Куда же ты идешь?

- На все четыре стороны, - уклончиво ответил Всеслав.

XIV. На Ильмене

В Киев редко приходили вести с великого озера славянского.

Но если бы они приходили чаще, то Аскольд и Дир узнали бы о той тяжелой борьбе, которую пришлось выдержать с ильменскими славянами их бывшему другу Рурику, ставшему Новгородским князем (44).

И эта борьба кончилась всецело в пользу единой власти, олицетворенной для разрозненных и враждовавших племен единым князем.

Рурик, наконец, стал княжить на Ильмени совершенно спокойно.

Около этого времени появился на Ильмене пришелец из земель приднепровских.

Его тотчас же узнали и приняли в княжеских хоромах на Руриковом городище. Многим он был еще памятен там.

Сам князь тотчас же поспешил принять его к себе.

Да и как было не принять старого товарища - ведь, это был Всеслав, разделявший с Руриком опасности не одного похода.

Но кто более всех обрадован был появлением Всеслава, так это - Олег.

Ведь, Всеслав недаром явился.

Он принес долгожданную весточку о тех, кого Олег в глубине своей могучей души считал изменниками общему делу.

Никак он не мог забыть того, что объявили они русскому князю, которым они были посланы покорить под его власть земли приднепровские, после того, как уже осели там.

"Ты будешь конунгом на севере, а мы - на юге", - уведомляли ярлы Рурика. - "Друг другу мы не помешаем, если же понадобится тебе наша помощь - можешь на нее рассчитывать; готовы мы вступить с тобой в союз, изменниками нас не считай, потому что не давали мы тебе клятвы в верности, и ярлы мы свободные, ни от кого независимые".

Независимые? Разве он, Олег, зависим от кого-нибудь, кроме уз дружбы? А он все-таки не изменил узам дружбы.

Тогда еще он предлагал Рурику пойти и наказать виновных, но тот не пустил его.

- Нет, мой брат, нам и здесь слишком много своего дела. А Киев, рано или поздно, от нас не уйдет - все равно наш будет, как и вся земля славянская. Ярлы нам же еще услугу делают - к Киеву дорогу прокладывают. Нам после них легче будет пройти, потому что они - такие же варяги, как и мы. Поэтому и оставим их в покое до поры до времени, пусть они там забавляются, что они новое княжество на юге основали, все равно их княжество к нам перейдет. Да и сами ярлы наши, Аскольд и Дир, совсем не люди ратные. Они к тихой, мирной жизни склонны. Это ты и знай!

- Ты прав, мой Рурик, затаю я до поры до времени думы мои, но потом, знай ты, буду просить у тебя позволения разделаться с изменниками по-своему, - ответил, однако, Олег.

-Придет время, пойдешь и ты на юг.

Увы! Во все времена, пока княжил на Ильмене Рурик, для Олега было столько дела, что и подумать о новых завоеваниях некогда было, но, вот, теперь пришел с Днепра старый товарищ, который нечто невероятное рассказал об Аскольде и Дире...

Олег верить отказывался, чтобы скандинавские ярлы могли так перемениться, но Всеслав приводил подтверждения, и не верить ему было нельзя...

Более всего возмутился Олег тем, что Аскольд не сдержал своей клятвы и не обратил в развалины Византию; при рассказе же о тех богатствах, которые скоплены были в Константинополе, глаза норманнов загорались блестящим огоньком...

- Клянусь Одином, -воскликнул он, - лишь только управится с делами Рурик, мы пойдем, Всеслав, на Днепр, и беда тогда изменникам.

Он несколько раз пытался заговорить с Руриком о Киеве, но тот на все доводы отвечал только одно:

- Не время еще!

Рурик полагал, что норманны еще недостаточно укрепились на Ильмене, чтобы начинать новые походы с целью завоеваний.

Всеславу приходилось ждать...

Но, вот, Ильмень постигло горе:

Умер тот, кто объединил и укрепил его - Рурик.

Только тогда народ славянский понял, кого он потерял.

Но не смертным бороться со смертью.

Рурик был погребен, и его наследником стал его четырехлетний сын Игорь, а так как он был мал, то, вместо него, править ильменцами стал Олег. Теперь он был свободен...

Он мог бы сразу пойти на Днепр, но некоторые недовольные правлением Рурика роды приильменские попробовали возмутиться.

Пришлось их усмирить...

Когда же и это дело было покончено, Олег не долго засиделся в Новгороде; собрав грозную рать, он вместе с Всеславом тронулся на ничего не подозревавших киевских князей.

XV. Смерть Аскольда и Дира

В самом деле, никто в Киеве не подозревал той грозы, которая надвигалась на него с севера.

Аскольд и Дир - христиане, уже не проводили своего времени в бесконечных пирах и охотах. Нет, они всеми силами старались ввести в своей стране ту веру, которую исповедовали сами.

Однако, нельзя сказать, чтобы им это удавалось.

Князья не желали действовать силой. Они своим примером, своей жизнью хотели увлечь за собой свой народ, но пример действовал далеко не успешно. Народ оставался равнодушным к верованиям князей и по прежнему продолжал поклоняться истуканам.

Однако, князья не теряли надежды на успех. Они строили христианские храмы, учили народ, но народ их любил за их кротость, доброту, ласку, однако, не хотел следовать за ними в деле веры.

Так шло время.

Однажды князьям пришли сказать, что у берега Днепра остановилась пришедшая с севера ладья с купцами, и эти гости, которые говорили по-славянски, желали бы, чтобы Аскольд и Дир спустились к ним, посмотрели их товары и приняли дары.

Такие посещения не были редкостью в Киеве.

Благодаря его князьям, все чаще и чаще прибывали в столицу южного славянского союза заезжие гости. Они торговали на славу. Товары их, порой малоценные, с большей выгодой обменивались на товары приднепровские. Гости и киевляне были довольны, а последние были даже рады прибытию купцов.

Заходили в Киев гости и с севера - с Ильменя...

К ним всегда выходили князья, подробно расспрашивали их о том, что происходит на великом озере славянском. Приблизительно они знали все, что происходило там...

Видя, что Рурик ничего не предпринимает против них, Аскольд и Дир успокоились. Они уверились, что северный владыка вполне примирился с мыслью о разделе славянских земель и вовсе не желает идти на них войной, как они предполагали в первое время.

Но вдруг гости с севера исчезли и исчезли как-то сразу. Об Ильмене не стало ни слуху, ни духу, и князья обрадовались, когда узнали о прибытии ладьи оттуда...

Не подозревая ничего дурного для себя, Аскольд и Дир, в сопровождении всего только нескольких слуг, поспешили на зов.

Ладья была, как ладья - обыкновенная купеческая, ничего в ней подозрительного не было, одно только казалось странным, что она стала в некотором отдалении от пристани, в месте глухом и безлюдном.

Казалось, тут купцам нечего было бы делать.

Однако, князья не обратили на это внимания и подошли к самой ладье.

А, между тем, если бы только могли князья знать, что таит в себе эта ладья и еще несколько стоявших в отдалении стругов, они не оставили бы так покойно свои палаты...

Несмотря на свой невинный вид, эта ладья таила в себе гибель Аскольда и Дира...

Долгие годы полнейшей безопасности сделали когда-то безумно храбрых ярлов до нельзя беспечными, лишили их прежней наблюдательности...

Они и не заметили в своей беспечности, что ладья несет на себе живой товар...

Их притупившийся слух не расслышал тихого бряцанья железа, раздававшегося так тихо где-то внутри ладьи.

Оба они сгорали нетерпением узнать, что делается на Ильмене, как живет их старый друг и соратник Рурик.

Но если князья были беспечны, их приближенные, сопровождавшие их в очень, правда, небольшом количестве, вдруг прониклись чувством инстинктивного страха.

- Ох, князья, - шептали то Аскольду, то Диру их спутники, - необыкновенная эта ладья.

- Как необыкновенная? Что такое?

- Таких ладей у заезжих гостей не бывает!

- Варяжская эта ладья, - будто в поход какой собралась...

- И добра на ней не видно...

- Гости приезжали, так ладьи-то у них до верху всяким добром нагружены, а тут только донышко прикрыто...

Но князья только посмеивались над страхом своих спутников.

- Что вы? - удивлялись они, - мало ли гостей приходило, и ничего не бывало, а тут перепугались!

- За вас, князья, страшно.

- За нас не страшитесь, мы никому зла не делаем, и нам его также никто не будет делать...

Они подошли к самой ладье...

- Ой, князья, вернитесь, чует сердце неладное.

Аскольд и Дир продолжали смеяться...

Непонятное ослепление овладело ими...

Они хотели уже позвать купцов, которых было не видно, как вдруг перед ними во весь рост поднялся какой-то человек, у которого из-под купеческой одежды видна была кольчуга.

Аскольд и Дир взглянули и ужаснулись: перед ними стоял Олег новгородский.

- Вы князьями себя зовете? - загремел он. - Нет, вы - не князья и не княжеского роду, а, вот, вам князь, сын Рурика.

И он высоко поднял над головой малютку-мальчика...

Это было знаком, на который из лодки выскочили несколько вооруженных воинов и с оружием в руках кинулись на киевских князей.

Берег Днепра огласился воинственным кличем...

Стоявшие в отдалении струги быстро приблизились на веслах к одинокой ладье.

Засвистали стрелы, забряцали мечи, вооруженные люди один за другим выскакивали на берег...

Несчастные не успели опомниться от неожиданности и были убиты.

А коварный победитель в тот же день вступил в Киев и объявил его присоединенным к владениям князя Рурика.

Киевляне и не думали сопротивляться...

Правда, они любили своих князей; но иной связи между Аскольдом и Диром не было, кроме обычных столований да пиров...

Между тем, личность Олега новгородского явилась сразу для них обаятельной...

В Киеве как-будто ничего не произошло, ничего не переменилось...

Олег утвердился в днепровской столице и правил городом от имени Игоря...

Договор киевлян с Византией был разрушен...

Над Византией собиралась новая гроза.

XVI. Послесловие

Наш рассказ кончен.

Что сказать в заключение его?

Очень, очень немногое...

Аскольдом и Диром началась закончившаяся только при Владимире борьба славянства с Византией.

Мы в настоящем втором из предложенных романе, поставили себе задачей обрисовать начало этой борьбы, которой все-таки, в конце-концов, наша матушка Россия обязана одним из незабываемых устоев своего величия - православием.

Пусть читатель судит, как удалось нам выполнить эту задачу...

Здесь же мы должны сказать несколько слов о судьбе наших героев.

После того, как Аскольд и Дир были убиты, север и юг славянства были связаны, наконец, неразрывной цепью, и эта связь не прервалась и поныне.

Тела несчастных были погребены на горе, где в Несторово время находился Ольгин двор. Прах Дира покоился за церковью св. Ирины, над могилою Аскольда стояла церковь св. Николая. Киевские жители и поляне указывают это место на крутом берегу Днепра, известно даже и доныне под общим названием Аскольдовой могилы.

О судьбе Ирины автор ничего не сообщает здесь, так как предполагает, что благосклонный читатель еще встретится с нею...

Олег оправдал надежды Всеслава.

Этот славный могучий северный богатырь-завоеватель, для которого не было "в мире лучше дел воны", был настоящей грозой Византии, которую от него не спасли никакие чудеса.

Щит его, после победы над Византией, по свидетельству истории, красовался на воротах Константинополя, и Византия всегда дрожала при одном только упоминании имени этого грозного северного завоевателя.

После Олега, Игорь, Святослав, Владимир наводили панический ужас на Византию, упрочивая этим положение русского народа и объявляя своими победами о возникновении в таинственной Скифии могущественного крепкого сплоченного государства...

Византия перенесла множество перемен.

Василий Македонянин женился на надоевшей Михаилу Ингерине, но после смерти Вардаса наскучил капризами порфирогенета.

После одной из своих бесчисленных оргий Михаил, находившийся в бесчувственно пьяном виде, был убит, и византийский народ поспешил возвести на императорский престол Василия, давшего ему во время своего царствования мир и спокойствие.

Василий оказался одним из мудрейших императоров разлагавшейся уже Византии.

Царствование его не было так блестяще, как царствование Украны-Юстина и его племянника Юстиниана, но отличалось мудрыми, законами, направленными к общему благу подданных.

После Василия остались "Базилики" - ряд законов, по своей мудрости, действительно, не уступавших законам Юстиниана.

Изок был им отпущен к отцу еще при жизни Аскольда и в дружине Олега стал одним из самых славных его сподвижников.

Фотий, несмотря на все его достоинства, немедленно по восшествию на престол Василия Македонянина, считавшего его возведение в патриархи несогласным с законом церкви, был им заменен Игнатием, освобожденным из заточения.

При нем, однако, Византия жила в полном ладу со славянами, и серьезных вспышек не было, хотя Олег и не оставлял мысли о походе и отмщении за гибель киевской дружины.

Такова была судьба действующих лиц этого рассказа.

Что сказать еще?

Дочитав до этих строк, читатели, может быть, поставят кое-что в упрек автору.

Он заранее предвидел это.

В его рассказе есть много таких эпизодов, указаний на которые не сохранила нам история.

Но что же делать?!

Ведь, нашею задачей было написать не историческое исследование, точное, обоснованное на несомненных, достоверных свидетельствах, а более или менее интересных для читателя рассказ о давно минувших временах. В основу рассказа заложен исторических факт, а относительно деталей - точны они или не точны - не все ли равно читателю, если он найдет рассказ наш интересным...

Посвятив свой труд началу борьбы между славянством и Византией и первому возникновению христианства на св. Руси, автор предполагает в следующем романе "Свет истины" показать его постепенное развитие в нашем отечестве, имевшее своим результатом окончательное принятие христианства всем славянским народом при Владимире.

Если читателю не наскучило еще повествование о давно минувших временах, пусть он обратится к этому рассказу...

Александр Красницкий - ГРОЗА ВИЗАНТИИ - 03, читать текст

См. также Красницкий Александр Иванович - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :