Николай Гейнце
«Под гнетом страсти - 02»

"Под гнетом страсти - 02"

XVIII

На сцену

Прошло еще около года. Был холодный сентябрьский день. В доме Ладомирских был праздник - рождение их дочери, которой исполнилось 23 года.

С двух часов начали съезжаться поздравители. Лора, в зеленом шелковом платье, цвет которого очень шел к ее глазам и волосам, сидела в гостиной и принимала гостей.

Анжелика была в пансионе.

В числе поздравляющих был и Александр Ртищев. Он сидел у окна и вполголоса разговаривал с Владимиром.

К ним подошел Раковицкий.

- Послушай, Володя, неужели правда, что ты уезжаешь за границу? - спросил он.

- Да, уезжаю. Доктор уверил отца, что мне это после болезни необходимо. Кроме того, отец давно хотел, чтобы я поехал за границу и заехал в Париж, к моему двоюродному дяде, которого он любит как родного брата. Теперь случай представился, я выхожу в отставку и еду.

- Надолго?

- На два года.

- Как хороша твоя сестра, Володя, - продолжал Дмитрий Петрович. - Посмотри на князя Вельского, он совсем теряет голову.

Владимир с усмешкой посмотрел на сестру и на ее обожателя.

Около Лоры сидел высокий, стройный брюнет, с замечательно красивой, но несколько самоуверенной и дерзкой физиономией.

- Не нравится он мне что-то, - сказал Владимир,- кажется, порядочный фатишка.

- Как здоровье Анжелики Сигизмундовны? - спросил Ртищев.

- Ничего, кажется, здорова. Только не знаю, что с ней сделалось за последнее время.

- А что?

- Она положительно избегает меня. Странное создание, ее никто никогда не поймет,- пожал плечами Владимир.

- Напротив, я стал ее отлично понимать последнее время, - сказал Александр Михайлович, - только я теперь ее давно не видал, так что не мог заметить перемены. Что у нас сегодня? Пятница. Завтра я ее увижу и скажу тебе, что с ней.

- Ого, Саша, - засмеялся Раковицкий, - ты, кажется, хорошо изучил натуру маленькой смуглянки. Ты можешь теперь перевоспитать ее по-своему и приготовить себе сносную жену.

- Что за глупости, Дмитрий; я для нее буду всегда другом и ничем другим.

На другой день, после обеда, Ртищев зашел к Ладомирским и нашел Анжелику сидящей перед роялем. Она не играла, а сидела неподвижно, устремив глаза в одну точку.

Увидев Ртищева, она встала и пошла к нему навстречу.

- О чем вы так сосредоточенно думали? - шутливо спросил он.

- О чем? О своем голосе. Вы знаете, что наш учитель пения был у Николая Николаевича и уговорил его отдать меня в консерваторию. Вчера я была там, и профессор, слушавший меня, сказал, что у меня редкий голос, так что у меня есть надежда петь когда-нибудь, как моя мать...

Голос ее прервался, но через минуту она продолжала:

- Тогда я поступлю на сцену.

- На сцену, Анжелика! - воскликнула незаметно вошедшая в комнату Лора. - Кто же тебе это позволит? По крайней мере, до твоего совершеннолетия ты можешь быть уверена, что этого не будет.

- Нет, это будет! Никто не может запретить мне! - дерзко крикнула Анжелика.

- Ты желаешь, - ядовито засмеялась Лора, - чтобы тебя осыпали цветами и рукоплесканиями и прокричали бы о твоем имени в газетах. Эти дурные инстинкты ты наследовала от твоей матери, которая...

- Ни слова о моей матери! - еще сильнее крикнула Анжелика. - Или я...

Она остановилась.

Александр Михайлович с испугом глядел на нее. Лицо ее пылало, глаза метали молнии.

- Или ты съешь меня, Анжелика? -презрительно сказала Лора и вышла из комнаты.

- Я никогда не забуду ее слов о моей матери! - прошептала итальянка.

- Полноте, успокойтесь, - заметил Ртищев,- будем говорить о другом. Знаете вы новость? Владимир уезжает на два года за границу.

Смертельная бледность сменила яркий румянец гнева, пылавший на ее лице.

- Когда? - шепнула она, низко опустив голову на руки и сама опускаясь на стул.

- На будущей неделе. Но что это с вами опять? - тревожно спросил он.

- Ничего; я не совсем здорова, - с трудом выговорила она побелевшими губами. - Я пойду к себе.

Она шатаясь вышла из комнаты, оставив Александра Михайловича в большом недоумении.

Время быстро летело, наступил день отъезда графа Владимира. Хотя это было в четверг, Анжелика была дома, так как всю неделю ее била лихорадка и она чувствовала страшную ломоту во всем теле.

Старый граф один ехал провожать сына на вокзал, остальные прощались с ним дома.

Владимир был слегка взволнован.

Он крепко обнял мать и сестру и оглядел комнату, желая проститься с Анжеликой, но ее здесь не было.

- Где Анжелика? - спросил он.

- Вероятно, у себя, - сказала Марья Осиповна.- Оставь ее, ты опоздаешь.

Но Владимир сам побежал к ней. Постучавшись сперва, но не получив ответа, он вошел.

Анжелика лежала на кровати. Он подошел к ней.

- Вы нездоровы, Анжелика, не вставайте, - предупредил он, заметя ее движение, - я пришел только проститься с вами.

Он взял ее за руку и испугался, увидев безграничное отчаяние в ее выразительных глазах.

Она бессознательно подняла руки и обхватила его за шею.

Владимир быстро наклонился и поцеловал ее холодные бледные губы, весь вспыхнул, выпрямился и выбежал вон из комнаты.

Анжелика вскочила, хотела броситься за ним, но зашаталась и без чувств упала на ковер.

Ее подняла вошедшая прислуга и уложила в постель У ней открылась нервная горячка.

Два месяца провела она между жизнью и смертью, а потом, для поправления надломленного серьезной болезнью здоровья, уехала с семейством ее профессора пения в Италию.

Там пробыла она полгода, вернулась ненадолго в Варшаву и вместе с Ладомирскими отправилась в их имение около этого города.

Старый граф быстро дряхлел и, удалившись за год перед этим от дел, не покидал деревни.

Когда зимой графиня с дочерью уехали в Варшаву, граф с Анжеликой остался в имении.

После своей болезни она страшно выросла и хорошела, как говорится, не по дням, а по часам.

XIX

Красавица

Прошло два года со дня отъезда графа Владимира. В знакомой нам голубой гостиной сидели Ртищев и Раковицкий.

Ладомирские вчера только вернулись из деревни, и молодые люди пришли повидаться с ними.

В ожидании появления хозяев они тихо разговаривали.

- Как мне хочется видеть Анжелику! - воскликнул Александр Михайлович. - Более двух лет прошло с тех пор, как я видел ее в последний раз.

- Да, она совсем покинула Варшаву и все время жила в деревне или в Риме, - сказал Дмитрий Петрович.

- Она, кажется, брала там уроки пения?

- Да!

В комнату вошла Марья Осиповна.

Молодые люди встали.

После обычных приветствий и вопросов она снова усадила их и между ними завязался оживленный разговор, как это всегда бывает между хорошими знакомыми после долгой разлуки.

Раковицкий осведомился о Лоре.

- Она сегодня у знакомых на обеде, - ответила графиня.- Лора очень веселится эту зиму - почти ни одного вечера не бывает дома.

- Анжелика Сигизмундовна, вероятно, тоже много выезжает?

- О нет. Она осталась такой же дикаркой. Ее не уговоришь выезжать. Она гуляет с моим мужем; читает ему, так что граф очень привязался к ней. Характер ее стал гораздо лучше, но странностей осталось еще много. Все свободное время она занимается музыкой и, несмотря на все наши просьбы, хочет поступить на сцену.

- Вероятно, она очень хорошо поет? - спросил Ртищев.

- Очень. Она наследовала талант и красоту своей матери. Вы недоверчиво смотрите на меня, Дмитрий Петрович, - засмеялась графиня, - но уверяю вас: Анжелика не только что красива, - она прекрасна, этого нельзя у нее отнять. Впрочем, вы сами увидите: она должна скоро вернуться с прогулки. Графиня взглянула на часы.

- A propos (Кстати (франц.).), - начала она снова, - не писал ли вам Владимир? Он, кажется, хочет явиться как снег на голову, а потому и не пишет ничего, когда думает приехать.

- Да и мы в положительном на этот счет неведении,- сказал Александр Михайлович. - Вероятно, он вернется не раньше как через две недели. Когда назначена его свадьба?

- На будущую осень. Траур по ее отцу раньше не кончится. Она приедет вместе с ним и будет жить у нас, так как осталась круглой сиротой.

- Вот и Анжелика, - добавила Марья Осиповна,- я слышу ее голос.

Молодые люди с нетерпением глядели на дверь.

Через минуту она отворилась и на пороге появилась стройная молодая девушка.

Неужели это Анжелика - эта маленькая, некрасивая девочка?

Ничто не напоминало прежней чернушки в этом грациозном, прелестном создании.

Среднего роста, с маленькой головкой, покрытой роскошными черными волосами, с классически правильными чертами лица, Анжелика производила чарующее впечатление. Все переменилось в ней: желтый цвет кожи исчез, хотя лицо было матовое, смуглое, с нежным, то вспыхивающим, то пропадающим румянцем; даже выражение чудных глаз стало другое: неуверенность и упрямство заменились твердым взглядом, в котором светились энергия и уверенность в себе.

Гранатовое кашемировое платье очень шло к ее, с южным оттенком, лицу.

Каждое ее движение было полно бессознательной грации и изящества. Она была неотразима, чудно хороша, и это сказали себе оба товарища, с немым восторгом смотря на нее.

Анжелика прочла в их глазах произведенное ею впечатление, и легкая улыбка скользнула по ее красным, полным губкам, открыв два ряда жемчужных зубов. Она подошла к ним и протянула свои маленькие, изящные руки.

- Как давно, давно мы не видались, - мягким грудным голосом сказала она, - мне кажется, что десять лет прошло с тех пор.

Один за другим пожимая ее руку и не спуская с нее глаз, Ртищев и Раковицкий засыпали ее вопросами о прошедших двух годах.

Марья Осиповна, извинившись, удалилась в свою комнату.

- Я не верю, чтобы вы жили в Риме, - говорил Дмитрий Петрович, - мне кажется, что вы были в какой-то волшебной стране, которая превратила вас в фею.

Анжелика снова улыбнулась.

- Не говорите мне комплиментов, - сказала она,- я не люблю их, да и не привыкла к ним, так как нигде не бываю.

- Это не комплимент, Анжелика Сигизмундовна, это сущая правда, вы...

- Оставим мою наружность, - уже серьезно сказала она, - будем говорить о другом.- Где вы были все время, Александр Михайлович? Я слышала, что вас не было в Варшаве.

- Я был... на Кавказе, иначе бы непременно побывал у вас в Риме. Скажите, как вы проводите время? Веселитесь?

- Веселюсь, но иначе, чем, может быть, вы думаете. Я не бываю ни на одном вечере, которые посещает Лора.

- Неужели вы до сих пор не любите общества?

- О нет, этого я не могу сказать. Меня просто не занимают танцы, хотя, по желанию Марьи Осиповны, я довольно долго брала уроки, чтобы научиться танцевать; но мне кажется, что труды моего учителя пропали даром, - с улыбкой добавила она.

Анжелика говорила просто и непринужденно - прежней застенчивости не осталось и следа.

- Но что же вы делаете все время? - спросил заинтересованный Раковицкий. - Не все же занимаетесь музыкой?

- Конечно, нет, хотя большую часть времени провожу за роялем. Я много читаю одна и с Николаем Николаевичем. Это чтение принесло мне более пользы, чем мои прежние занятия.

- Извините за нескромный вопрос: вы все в таких же отношениях с Элеонорой Николаевной, как и два года тому назад? - спросил Александр Михайлович.

Анжелика засмеялась.

- Нельзя сказать, чтобы мы были с ней дружны,- сказала она, - но по крайней мере не ссоримся. Лора и я одинаково избегаем этого. Предметом наших настоящих столкновений служит мое желание поступить на сцену.

- Ну, это едва ли будет! - воскликнул Дмитрий Петрович. - Прежде чем вы соберетесь, Анжелика Сигизмундовна, вы будете замужем.

Тень прошла по ее лицу.

- Я думаю, что мое замужество зависит только от меня, - несколько резко ответила она, - а у меня нет ни малейшей охоты выходить замуж.

- Полноте, Анжелика Сигизмундовна, я хотел только сказать, что... что если бы вы захотели, то это было бы так, - сконфуженно оправдывался Раковицкий.

Веселое выражение исчезло с лица Анжелики. Она больше не улыбалась и заговорила о варшавских знакомых.

Говорил с ней почти один Раковицкий.

Александр Михайлович больше молчал и наблюдал удивительную перемену, происшедшую в его бывшей приятельнице.

"Захочет ли она, чтобы все было по-прежнему? - мелькало у него в голове. - Конечно, нет, ей теперь не нужно ни утешений, ни советов. Она сама за себя постоит".

- Спойте что-нибудь, Анжелика Сигизмундовна,- вдруг сказал он.

- Сейчас не могу. Когда нет охоты, я пою нехорошо, "безжизненно", как говорит мой профессор.

- Барышня, их сиятельство просит вас на минуту,- проговорила горничная, появляясь на пороге.

- Извините, я сейчас вернусь, - и с этими словами Анжелика вышла.

Несколько минут молодые люди молчали. Первый отозвался Раковицкий.

- Видел ли ты что-нибудь подобное, Саша?

- Действительно, она бесподобна; я никогда не встречал такой девушки.

- А я никогда не думал, что из нее выйдет такая прелесть, - продолжал Дмитрий Петрович. - Помнишь, мы спорили и ты говорил, что она будет хорошенькая?

- Мы оба ошиблись, потому что она не хорошенькая, а красавица.

Он замолчал, потому что Анжелика вернулась. Они поболтали еще с полчаса и ушли, обещав прийти в воскресенье.

Проводив их, молодая девушка ушла к себе и села писать письмо к подруге. Вот что написала она:

"Дорогая моя Лиза!

Уже два дня, как я вернулась в Варшаву и с нетерпением жду свиданья с тобой. Я сама с удовольствием бы поехала к тебе, но ты знаешь, что графиня без меня не справится с прислугой, которая теперь занята уборкой комнат, да и граф чувствует себя нехорошо и беспрестанно требует меня к себе. А мне очень нужно видеть тебя, Лизочка. Ты одна не станешь спрашивать меня о причинах, а прямо исполнишь мою просьбу. Жду тебя завтра или послезавтра.

Искренно любящая тебя Анжелика Вацлавская".

Запечатав письмо и надписав адрес, Анжелика облокотилась на стол и глубоко задумалась.

Лиза Горлова, лучшая и единственная подруга Анжелики, познакомилась с ней и подружилась во время ее короткого пребывания в пансионе и по выходе часто виделась с ней в деревне, так как имения Горловых и Ладомирских находились рядом.

Тайн между подругами не было, но Анжелика посвящала Лизу в подробности своей жизни, без вопросов со стороны последней, исподволь.

Лиза изучила характер своего друга и была с ней сдержанна, что особенно в ней и ценила Анжелика, не терпевшая людей назойливых.

С достопамятного вечера отъезда Владимира во внутренней жизни Анжелики произошла большая перемена.

Она полюбила его, несмотря на свои пятнадцать лет, и, замкнувшись в себе, ушла от всего окружающего, живя ожиданием свидания с ним. Она с жадностью прислушивалась ко всему, что говорили о его жизни за границей по получаемым от него редким письмам.

Так продолжалось почти два года, когда вдруг пришло известие о помолвке его с троюродной сестрой.

Когда Анжелика оправилась от этого страшно поразившего ее бедное сердце удара, она решила забыть его и, сделавшись равнодушной ко всему, кроме пения и музыки, посвятила себя всецело искусству.

Встречая во всех сильное сопротивление, она медлила поступить на сцену, но когда графиня объявила ей, что не позже как через две недели Владимир будет в Варшаве, Анжелика, не колеблясь более, настояла на своем.

Позволение ей было дано.

Но дебют ее не мог быть ранее как через два месяца, а до тех пор ей придется увидеться с Владимиром.

Конечно, она, рано или поздно, не избегнет этого, но, сделавшись певицей, она как бы обрывала со всем прошлым и, занятая другими интересами, имела бы больше силы бороться с собой.

Поэтому Анжелика написала своей подруге, чтобы попросить позволения поехать вместе с ее матерью в имение, так как госпожа Горлова собиралась туда. Несмотря на свою дружбу с Лизой, Анжелика никогда до тех пор не говорила ей про свое чувство к графу Владимиру. Она и теперь хотела объяснить свою просьбу просто желанием уехать в деревню.

Сидя, окончив письмо, в своей комнате, молодая девушка с ужасом думала о свидании с любимым человеком.

Она поклялась себе, что никогда ни одним словом, ни взглядом не выдаст своей тайны.

В комнату вошла Лора.

Она почти не переменилась в эти два года, ее красивое лицо было так же холодно и спокойно, как и прежде. В сравнении с Анжеликой она была почти некрасива и в высшей степени бесцветна.

- Анжелика, - сказала она, - папа просит тебя поехать с ним кататься.

- У меня болит голова, и я с удовольствием осталась бы дома, - отвечала молодая девушка, сжимая обеими руками свой горячий лоб.

- Maman и я не можем ехать, - уже резко проговорила Лора,- а доктор велел папе быть на свежем воздухе как можно дольше.

- Почему вы не можете ехать? - спокойно спросила Анжелика.

- Потому что князь Облонский хотел быть сегодня, и я с maman должна быть дома, - надменно ответила Лора.

Ироническая улыбка показалась на губах Анжелики. Во-первых, не заговори Лора с ней таким тоном, она согласилась бы сопровождать графа, а во-вторых, она поняла намеренное желание Лоры удалить ее. Из разговоров графини с дочерью она узнала, что князь Облонский ухаживает за последней, и теперь Лора, видимо, боится ее соперничества.

- Я не поеду, - холодно сказала Анжелика, - мне это очень жаль, но, повторяю, я нездорова.

Лора гневно взглянула на нее, хотела что-то сказать, но удержалась и вышла, с сердцем хлопнув дверью.

Анжелика вскочила.

Ей захотелось позлить Лору, забыв свои невеселые думы, занявшись другим. Она взглянула на часы. Через два часа должен быть обед. Без сомнения, князь останется обедать. Анжелика подошла к шкафу и выбрала хорошенькое платье золотистого цвета, в котором она была неотразима.

Она проворно оделась, связала свои роскошные волосы в большой узел, проткнув его золотой стрелой. Надев бронзовые туфли на свои крошечные ножки в ажурных чулках и застегнув пуговки платья, она подошла к зеркалу и, взглянув на себя, улыбнулась.

Анжелика не тщеславилась своей красотой, но и не отрицала се.

В ней было много бессознательного кокетства, которое привлекает даже самых ярых противников кокеток.

Окончив свой туалет, она спокойно подождала пяти часов и пошла в столовую, сияя красотой и нарядом.

Входя, она увидела очень красивого брюнета, который разговаривал с Лорой, стоя у аквариума.

Он обернулся и оборвал разговор на полуслове и с таким неподдельным восхищением смотрел на Анжелику, что Лора закусила губы и небрежно представила их друг другу.

Пока все садились за стол, она вполголоса шепнула итальянке:

- Как ты могла с головной болью так заниматься туалетом, и, наконец, зачем ты нарядилась?

- Голова моя прошла, и так как я слышала, что будут гости, то и переоделась в другое платье, - спокойно ответила ей Анжелика.

XX

Его невеста

Прошло два дня.

Получив коротенькую записку Лизы, что легкая простуда задержит ее дня два дома, что при первой возможности она приедет к ней, Анжелика как-то успокоилась и с довольным лицом вышла к приехавшим Ртищеву и Раковицкому.

После обеда все перешли в зал.

Мери Михайловская, приехавшая к обеду, села за рояль аккомпанировать Анжелике.

Ртищев стал против рояля.

Анжелика подошла к нему и просила не смотреть на нее.

Он поместился у окна.

Молодая девушка запела.

Ее чудный голос проникал в самое сердце Александра Михайловича. Он замер и, подавшись даже несколько вперед, впился глазами в очаровательное лицо артистки. Она пела с полуопущенными ресницами, как бы уйдя в себя и прислушиваясь к звукам, выходившим из ее груди.

Когда она кончила, то подошла к Ртищеву и спросила, улыбаясь:

- Хорошо?

Молодой человек поднял на нее глаза.

- Анжелика Сигизмундовна, что за вопрос! - с таким неподдельным восторгом прошептал он, что Анжелика засмеялась и отошла от него.

Рассеянно слушая похвалы Раковицкого, она думала, понравится ли ее пение Владимиру так же, как и Ртищеву?

Вся молодежь перешла в гостиную.

Анжелика и Александр Михайлович сели вместе и начали разговаривать вполголоса, вспоминая прошлое.

Лора взяла работу, а Мери нетерпеливо воскликнула:

- Когда это кончится противная осень и наступит зима!

Раковицкий засмеялся.

- Зачем вам зиму? - спросил он.

- Зачем? Вот мило! А балы, театры, тройки, катанье с гор, - пересчитывала Мери, - когда же это, как не зимой?

- Да, правда, что скучно, - равнодушно заметила Лора.

- Вот Владимир с невестой приедет, сейчас веселее станет. Хотя вид влюбленной парочки скоро надоест.

- Не правда ли, Анжелика Сигизмундовна? - смеясь, спросил Дмитрий Петрович.

- Не знаю. Не видела, - отрывисто отвечала молодая девушка, чувствуя, как больно сжимается ее сердце.

- Ну, так увидите. Мне это очень интересно, так как я никогда не видал Владимира влюбленным.

- Что за разговор, Дмитрий Петрович? - с недовольной гримасой заметила Лора. - У вас на уме, я вижу, одна любовь, вы только и твердите про то: кто в кого влюблен.

- Что же делать, графиня, - с комическим вздохом сказал молодой человек, - вы знаете, я сам влюблен, и знаете в...

- Перестаньте, - уже строго перебила Лора, - что за глупости, лучше почитайте папе.

Раковицкий повиновался и взял книгу.

- Вы стали загадкой, - говорил, между тем, Анжелике Ртищев, - прежде я понимал вас, а теперь отказываюсь. То вы улыбаетесь, то точно какое-то облако набежит на вас. Что с вами? Вы совершенно здоровы?

- Конечно, здорова, и ничего во мне нет особенного, - принужденно улыбаясь, ответила молодая девушка,- вам это только кажется.

- Вы влюблены, Анжелика Сигизмундовна? - шутя спросил он и удивился краске, покрывшей ее лицо, и резкому ответу.

- Нет, я не влюблена. Вы заразились темой разговора Дмитрия Петровича, - уже насмешливо добавила она.

Ртищев пристально смотрел на нее.

"Не может быть", - думал он.

Анжелика молчала, нервно перебирая кружева платья.

Она сердилась, что своим лицом чуть не выдала себя.

"Хороша у меня сила воли, - с горечью подумала она. - Нет, я должна уметь владеть собой, и я добьюсь этого".

Она подняла голову.

- Полноте, Александр Михайлович, так подозрительно смотреть на меня. Я слишком занята, чтобы иметь время увлекаться.

- Но не настолько, чтобы не увлекать других! - воскликнул Раковицкий, окончивший чтение, поймав ее последние слова. - Вчера я видел Облонского; бедняга совсем потерял голову; это, говорит, не девушка, а картинка!

- Вы смеетесь, Дмитрий Петрович, - сказала Анжелика, бросив моментальный взгляд на Лору. - Не думаю, чтобы князь был так щедр на комплименты. Он, кажется, очень серьезный человек.

- Что вовсе не мешает ему отдать дань вашей красоте,- продолжал молодой человек, - вы думаете, что...

- Я думаю, что вы сегодня несносны со своими комплиментами,- нетерпеливо перебила Лора.

- Не буду, не буду больше, графиня, я не виноват, что вы в дурном расположении духа и запрещаете любоваться вашей и... Ах, забыл, простите... - смеялся Раковицкий.

У Лоры выступили красные пятна на лице, а Анжелика улыбалась на гримасы, которые строил Дмитрий Петрович, чтобы казаться серьезным.

На другой день, около четырех часов дня, Анжелика, читавшая в гостиной, услыхала звонок в передней, затем громкое восклицание Марьи Осиповны, шаги Лоры и, наконец, милый, дорогой голос, целых два года не слышанный ею.

Молодая девушка вскочила и вся задрожала, кровь прилила к ее сердцу, и, смертельно побледнев, она прислонилась к стене и широко раскрытыми глазами смотрела на дверь.

Прошло пять минут.

Анжелика слышала голоса уже в столовой. Она хотела бежать, но не могла, ноги ее словно приросли к месту.

Но, чу! Его шаги послышались у самых дверей.

Сердце ее страшно застучало, и яркий румянец выступил на лице.

Она была прелестна, несмотря на то, что готова была лишиться чувств.

На пороге гостиной появился граф Владимир.

Увидев ее, он остановился.

Анжелика стояла неподвижно; она видела, что он не узнал ее.

Несколько секунд длилось молчание. Он всматривался в незнакомые ему прекрасные черты и как бы спрашивал себя: "Откуда попала сюда эта красавица?"

Наконец что-то знакомое мелькнуло в чудных глазах молодой девушки. Он сделал шаг вперед и нерешительно проговорил:

- Анжелика...

Она вздрогнула, но, мгновенно овладев собою, подошла к нему.

- Вы не узнали меня, Владимир Николаевич?- тихо сказала она, протягивая ему руку.

Он с трудом пришел в себя.

- Боже мой, как вы переменились, Анжелика Сигизмундовна, - добавил он, чувствуя, что не может называть ее просто по имени.

- Володя, где же ты? - послышался голос Марьи Осиповны, и она вошла в комнату в сопровождении дочери.

- Иди пить чай. Елен ждет тебя... Не правда ли, Анжелику трудно узнать? - продолжала она, заметив присутствие молодой девушки.

- Да. Пойдемте!- деланно равнодушным тоном ответил он и первый вышел из комнаты.

Совершенно оправившись от охватившего ее волнения, Анжелика, почти спокойная, твердой походкой последовала за ним в столовую вместе со старой графиней и Лорой. Там она увидала небольшого роста блондинку с пепельными волосами, капризно вздернутым носиком и большими светло-карими глазами.

В темно-синем платье, закутанная в синий синелевый шарф, она полулежала в кресле у стола, нетерпеливо постукивая каблучком об пол.

Увидав Анжелику, она широко открыла глаза и по-детски открыла рот от удивления.

Марья Осиповна представила их.

- Елена Александровна Подольская.

"Его невеста!" - мелькнуло в голове Анжелики, и, сев за стол, она незаметно стала следить за каждым ее движением и словом.

Елене Подольской было не больше семнадцати лет, так что она была почти ровесницей Анжелики.

- Вы мне позволите, chere maman, - обратилась она к Марье Осиповне, взяв из ее рук чашку чаю, - пойти после чаю отдохнуть? Этот несносный мальчик, - кивнула она в сторону молодого графа, - не хотел нигде останавливаться, и мы без отдыха ехали от самого Парижа.

- Конечно, конечно, это даже необходимо для тебя. Ты, кажется, не совсем здорова, Елен? - участливо спросила графиня, смотря на бледное лицо молодой девушки.

- Лена всегда бледна, - сказал Владимир, - а теперь тем более. Бессонные ночи в вагоне хоть кого утомят. Однако же я не вижу отца. Где он сегодня?

- Он у Вельских. К обеду, вероятно, вернется. Вот обрадуется, когда тебя увидит, - говорила Марья Осиповна.

- Володя, налей мне сливок! У, какой неловкий!- воскликнула Елен, когда Владимир, наливая, пролил сливки на блюдечко. - Знаете, maman, он чуть было не забыл в вагоне мой саквояж, я всю дорогу, до самого дома, бранила его.

- Ему, кажется, попадает от вас? - со своей холодной улыбкой сказала Лора.

- О, я скоро исправлю его, он непростительно рассеян.

Владимир рассмеялся.

- Ты страшно требовательна.

- Ах, ты, негодный, - полушутя, полусерьезно перебила его Елен, - как ты смеешь на меня жаловаться? Проси сейчас прощенья, поцелуй руку и проводи меня в мою комнату.

Владимир, продолжая смеяться, поцеловал руку невесты и спокойно сказал:

- Сейчас кончу чай и тогда провожу тебя.

Анжелика встала и, поблагодарив Марью Осиповну, вышла.

- Какая красавица! - услышала она за собой восклицание Елен.

Вбежав в свою комнату, молодая девушка с отчаянием схватилась за голову и прошептала:

- Не успела уехать, а теперь поздно, поздно.

Под впечатлением свиданья ей показалось, что расстаться она с ним не сможет. Немного успокоившись, она рассердилась на свое малодушие и, призвав на помощь всю свою гордость, решила твердо ждать два месяца до своего дебюта и переносить присутствие Владимира и его невесты.

Невесты! Как ужасно для нее звучало это слово! Но любит ли он ее? Анжелика жадно следила за каждым его словом и взглядом, обращенным к Елен, но узнать ничего не могла.

"Уехать или нет?" - задавала она себе вопрос и не решалась, - так было жаль снова расставаться после такой долгой разлуки.

"А разве не должна я расстаться с ним на всю жизнь, разве не пойдем мы разными дорогами?" - спрашивала она себя.

Наконец она решила подождать и испытать себя, и если она увидит, что оставаться ей долее невозможно то тотчас же уедет из Варшавы.

Вступив в такой компромисс сама с собой, она успокоилась.

XXI

Первое столкновение

На другой день, еще до завтрака, в комнату Анжелики вошла Лиза Горлова.

Это была высокая, полная брюнетка, с большими серыми глазами, некрасивая, но в высшей степени симпатичная.

Анжелика горячо обняла ее и, усадив рядом с собой воскликнула:

- Лизочка, дорогая моя, я страшно рада, что вижу тебя, и очень благодарна, что ты приехала по моему письму, но передать тебе мне нечего, я раздумала, и мне теперь не нужно беспокоить тебя.

- А что такое было?

- Ничего... пустяки, не стоит и говорить!

- А между тем какое таинственное письмо ты мне написала, - смеясь, сказала Лиза, - право, я думала что Бог знает что случилось.

- Оно и было так, но тогда я была слабая, а теперь я сильная, - улыбалась Анжелика, смотря на лицо подруги, выражавшее полное недоумение.

- Что такое? Тогда слабая, теперь сильная?.. - изумлялась Лиза. - Ничего не понимаю.

- Когда-нибудь поймешь, - задумчиво проговорила Анжелика и начала расспрашивать Горлову, как она проводила время.

Посидев с час, подруги распрощались.

Проводив Лизу, Анжелика вошла в гостиную и застала там Владимира, Лору и Елен.

Последняя сидела на диване и не переставала жаловаться на смертельную скуку.

- Ну, уж ваша хваленая Варшава, такая тоска! Балы ваши, как я слышала, начинаются не раньше ноября. Знакомых у вас тоже никого не бывает...

- Однако, Елен, - перебил ее Владимир, - ты только что вчера приехала, и если один день не было гостей, то это еще не значит, что их совсем не бывает.

- Да разве я говорю, что я видела? Мне Лора говорила, что у них очень редко кто бывает на неделе,- нетерпеливо сказала Елен и, обернувшись к Анжелике, небрежно спросила:

- Вы, вероятно, тоже скучаете?

Слабый румянец выступил на лице молодой девушки.

- Нет, я не скучаю, - ровным, спокойным голосом сказала она, - я почти всегда занята.

- Чем же вы заняты? - с любопытством спросила Елен. - Я бы последовала вашему примеру.

- К несчастью, вас, вероятно, это не займет, - с чуть заметной иронией отвечала молодая девушка,- я много занимаюсь музыкой и пением.

- Вы поете? - удивилась Елен. - Володя ничего про это не говорил.

Анжелика промолчала, и Лора насмешливо заметила:

- Как же, ведь она у нас в артистки готовится.

- Вот как! - протянула Елен. - Я сама немного играю, но ленюсь. Спойте после что-нибудь, - небрежно кивнула она.

Тон этих слов возмутил Анжелику, и она несколько резко ответила:

- Я днем почти никогда не пою для удовольствия, потому что не бывает охоты.

- Но сегодня вы, конечно, споете?

- Нет.

- О, да вы жеманитесь, как настоящая певица,- насмешливо проговорила Елен, - заставляете себя упрашивать.

Анжелика подняла на нее свои чудные, загоревшиеся гневом глаза.

- Во-первых, я не жеманюсь, а сказала вам причину, почему я не могу петь; во-вторых, я считаю себя в действительности настоящей певицей и никогда не заставляю себя просить, а... просто отказываю.

Елен окаменела от "такой дерзости" - как она мысленно назвала слова Анжелики.

Владимир с изумлением смотрел на молодую девушку.

Несколько минут царило молчание.

- Не очень ли вы много на себя берете? - выговорила наконец Елен. - Я знаю многих девушек, которые называют себя певицами, а между тем поют так, что хоть уши зажимай.

- Елен!.. - остановил ее Владимир.

- Я бы доказала вам мои слова, - сухо сказала Анжелика, - но многие не могут отличить пения от крика, а потому...

- Анжелика, ты с ума сошла! - вступилась Лора, возвысив голос. - Что ты говоришь, что за выражения, что?..

Яркий румянец и блеск глаз Анжелики заставили ее замолчать. Она знала, что такое выражение ее лица не предвещает ничего хорошего.

Анжелика встала.

- Вы забываете, графиня, что я не ваша горничная, на которую вы можете кричать, - глухим голосом сказала она, - ваши замечания меня не касаются.

Она была чудно прекрасна в своем гневе, и пораженный Владимир почти с испугом смотрел на ее сверкавшие глаза и вздрагивающие губы.

Елен и Лора сразу притихли.

Анжелика медленными шагами, с высоко поднятой головой удалилась из гостиной.

Вечером в тот же день зашел Раковицкий. Елен сейчас же принялась с ним болтать.

Анжелика стояла у аквариума и кормила белым хлебом золотых рыбок.

К ней подошел Владимир.

- Какая вы были злая сегодня, Анжелика Сигизмундовна, - шутливо заметил он, взяв у нее из рук кусочек хлеба и бросая его в воду.

Грустная улыбка пробежала по губам молодой девушки.

- Вы обвиняете меня, Владимир Николаевич, я тогда бы не...

- Нет, нет, - поспешно перебил он, - Елен виновата, она не должна была говорить таким тоном, но... зачем же было так сердиться?

- Я не выношу такого тона, каким говорила ваша невеста, - с ударением на последнем слове ответила она.

Он замолчал.

- Можно вас называть просто Анжеликой, по старой памяти? - через минуту спросил он.

Она колебалась. Эта маленькая фамильярность делала шаг к сближению. Желая сделать холоднее свое согласие, она сказала более сухим тоном, чем хотела:

- Как вам угодно.

Он с удивлением взглянул на нее и переменил разговор.

- Елен скучает, и я думаю ехать завтра в театр: в оперу или балет.

"Скучает... - с горечью думала она, - он ее любит, а она скучает".

- Не правда ли, вы не откажетесь ехать с нами? - продолжал он.

- Не думаю, чтобы мое присутствие было приятно Елене Александровне, - сказала Анжелика. - В балет я не хотела бы ехать, но в оперу я поеду с удовольствием, если, повторяю, это не будет неприятно вашей невесте.

- О, нет, я уверен в противном!

Она недоверчиво покачала головой и подошла к столу.

- Ma chere, - обратился к ней Николай Николаевич,- не прочтешь ли ты мне передовую статью сегодняшней газеты?

- С удовольствием, - ответила Анжелика, - газета, кажется, в гостиной, - и она вышла из комнаты.

- Однако, папа, может быть, Анжелика вовсе не расположена в эту минуту читать, - заметил Владимир,- и согласилась только из вежливости.

- Я думаю, она мне может доставить удовольствие?! - проворчал граф капризным тоном.

Владимир хотел что-то возразить, но в дверях показалась Анжелика с газетой с руках, и старик ушел с ней в кабинет.

XXII

В театре

У Елен был чисто женский недостаток - чересчур долго заниматься своим туалетом.

Она за два часа до отъезда в театр начала одеваться и вышла в хорошеньком розовом платье и с двумя живыми розами в волосах.

Анжелика мало обращала внимания на свой туалет, но желание не показаться одетой хуже Елен заставило ее на этот раз позаботиться о нем.

Она надела палевую легкую шелковую юбку и рубинового цвета бархатный, с небольшим вырезом корсаж.

Граф выдавал ей из процентов ее капитала двести рублей в месяц, и она, по настоянию графини, большую часть их тратила на наряды, совершенно равнодушно смотря, на что бы ни выходили ее деньги.

В этом туалете Анжелика была обаятельно хороша. Елен слегка удивилась ее наряду, но не сказала ни слова. Лора, в темно-синем бархатном платье с открытой шеей и руками, при виде Анжелики пожала плечами и заметила:

- Elle est trop criante (Она выглядит очень вызывающе (франц.).).

Ложа их была в бельэтаже, с правой стороны.

Анжелика в первый раз показалась в свете, и едва успела сесть, как все бинокли партера устремились на нее. Давали "Фауста". Проиграли увертюру. Занавес поднялся.

Анжелика вся превратилась в слух и зрение и не заметила, что сидевший в первом ряду кресел князь Облонский не спускал с нее глаз.

Владимир же, сидевший сзади Лоры, заметил его неотступные взгляды и недовольным таном спросил сестру: бывает ли у них князь Облонский.

- Да, а разве он здесь?

- Он в первом ряду и до неприличия пристально смотрит на нашу ложу.

Лора посмотрела по указанию брата и нахмурила брови. После первого акта, когда они собирались выйти в фойе, в ложу вошел Облонский и вместе с ними отправился в зал. При появлении в фойе Анжелика стала центром всех взглядов.

Облонский шел рядом с ней.

- Посмотрите, как все смотрят на вас; это не удивительно... я вполне понимаю их.

Она засмеялась.

- Полноте, князь, что за комплименты.

- Какие комплименты, это не одно мое совершенно справедливое мнение. Посмотрите: все любуются вами,- продолжал Облонский, пожирая ее глазами.

Облако грусти пробежало по ее лицу.

"Нет, не все, - подумала она, - один, внимание которого мне всего дороже, не глядит на меня".

Она ошиблась. Он глядел на нее, не будучи в состоянии оторвать глаз, - так поражала его ее красота. Он рассеянно слушал болтовню Елен, шедшей с ним под руку.

Он еще не любил, но чувствовал, что был на дороге к этому и силой воли заставлял себя, не всегда, впрочем, успешно, не смотреть на нее.

"Дальше, дальше, - шептал ему внутренний голос,- или ты погибнешь".

Лора была страшно раздражена.

Князь Облонский, начавший было усиленно ухаживать за ней, вдруг оставил ее для Анжелики.

Молодые люди вернулись в ложу.

Анжелика не выходила больше в фойе.

Во время сцены в саду Фауста с Маргаритой она побледнела и забыла всех окружающих, даже Владимира, и не отрывала глаз от сцены.

На возвратном пути из театра она сидела с закрытыми глазами и не слышала разговора Лоры и Елен.

Владимир тоже молчал, изредка взглядывая на ее застывшее в глубокой думе лицо.

Войдя как-то утром в библиотеку, чтобы взять книгу, Анжелика увидала Елен сидящей в кресле с таким злым выражением лица, что она испугалась.

У окна стоял Владимир, обернувшись к ней спиной, и барабанил пальцем по стеклу.

Входя, она услыхала капризный голос Елен:

- Я так хочу, и так будет, слышите ли, я хочу, хочу...

- А я не позволю, - с сердцем возразил Владимир, но, обернувшись и увидев входящую Анжелику, слегка покраснел и замолчал.

Елен не обратила на нее внимания и, вскочив, резко спросила его:

- Где Лора? Желала бы я знать, что она скажет?

И не дождавшись ответа, вышла из комнаты. Анжелика взглянула на Владимира и не узнала его.

Он был бледен от гнева. Она не вытерпела и спросила:

- Что случилось?

- Ничего! - коротко ответил он и отвернулся.

Она глубоко оскорбилась этим лаконическим ответом, сжала губы и мысленно решила никогда первой не заговаривать с ним.

Пока она искала книгу, он опомнился и сказал:

- Елен хочет ехать кататься на тройках по первой пороше. При ее здоровье я не могу этого позволить...

- Напрасно вы даете мне объяснения, - сухо перебила она его, - я совершенно удовлетворена вашим ответом: "ничего".

С этими словами она удалилась. "Гордая девушка", - подумал граф, смотря ей вслед. Он отправился к невесте, заговорил с ней, но она дулась и отворачивалась от него.

- Да вразумите ее хоть вы, maman, - обратился Владимир к сидевшей тут же Марье Осиповне, - ведь это верная смерть.

- Ну, до этого еще далеко, снег и не думает выпадать, - уклонилась графиня, не желая раздражать ни того, ни другую. - Как вам понравилась опера? A pro pos, Лора, когда выступит Анжелика в первый раз?

Владимир быстро обернулся к сестре.

- Как? Она... она будет петь на сцене?

- Да. А ты думал, что она на это не способна? - иронически заметила Лора.

- Но, maman, этого нельзя дозволить. Девушка из порядочного дома выступит на подмостках! - возмутился молодой граф.

- Да, вот поди, поговори с ней; никого не слушает,- покачала головой графиня, - была упрямицей и осталась.

- Я это сейчас и сделаю, - решительно произнес о и отправился разыскивать Анжелику.

Он нашел ее стоящей в зале у рояля и перебирающей ноты.

- Анжелика, неужели вы серьезно решили поступить на сцену?

"Что ему за дело? - подумала она. - Не все ли ему равно, где я буду?". - И холодно ответила:

- Да, серьезно!

- Зачем вам? Разве вы не можете давать концерты, петь в домашнем кругу? Разве этого мало?

Анжелика подняла голову и прямо посмотрела на него.

- Что вам-то за дело? - медленно, ледяным тоном произнесла она. - Мое будущее зависит от меня и... ни от кого больше. А зачем это мне? Отчета в моих действиях отдавать я никому не обязана.

- Как вам угодно, если вы не хотите слушать совета друзей, - сухо заметил он, уязвленный ее словами.

- Друзей?! - горько усмехнулась она. - Где они, эти мои друзья?

- Вы отрицаете, что я... - начал он.

Она резко рассмеялась.

- Оставим это. Я хочу петь.

Она села за рояль, начала нервно брать аккорды, взяла первую ноту, оборвалась и глухо, отчаянно зарыдала, прислонив голову к пюпитру.

Точно ножом резануло по сердцу Владимира.

- Анжелика... что с вами? - прошептал он, вспоминая такую же сцену в ее детстве.

Но на этот раз она не упала беспомощно на его руки, а сейчас же затихла и, подняв на него свои чудные, полные слез глаза, спокойно, с едва заметною дрожью в голосе сказала:

- Ничего, это нервное. Сейчас пройдет. Оставьте меня одну, пожалуйста.

Он ушел, и она с отчаяньем думала: "Господи, как я люблю его; даже сил не хватает притворяться спокойной! Глупая, думала, что все пройдет, а между тем, что приходится выносить теперь! Умереть - со смертью все кончится".

Она испугалась этой мысли, пошла в свою комнату, оделась и уехала к Горловой.

С этого дня Анжелика начала замечать, что Владимир стал избегать ее, говорил с ней таким холодным тоном, что Марья Осиповна заметила ему это. С Елен он обращался ласково и почти не отходил от нее.

Бедная Анжелика страшно страдала. Она ненавидела Елен всеми силами души. Не спала целые ночи, стонала, металась, доходила до бреда.

Это отозвалось на ее здоровье.

Она похудела, и выражение страдания не покидало ее лица. Улыбка и смех пропали. Нервы были в высшей степени напряжены. Анжелика презирала себя за эту слабость и боролась с ней, насколько могла.

Она страдала не одна.

Александр Михайлович Ртищев, бывая у них довольно часто, до безумия влюбился в свою бывшую приятельницу.

Она по-прежнему доверчиво относилась к нему и своим мягким обращением подавала ему надежды.

С односторонней проницательностью и слепотой влюбленных он видел, что она что-то имеет на душе, и надеялся, что это "что-то" было начало любви к нему.

Это казалось ему слишком большим счастьем, и он боялся поверить, мучился сомнениями и вместе с тем старался всеми силами скрыть от всех, и в особенности от нее, свое, день ото дня увеличивающееся чувство.

XXIII

На горах

Наступила зима, со своими балами и другими удовольствиями.

После долгих капризов, просьб и истерик Елен добилась, наконец, согласия Владимира на катанье с гор.

Она была в восторге.

Когда же все общество, собравшееся у Ладомирских, высыпало на улицу и с шумом и смехом усаживалось в тройки, Анжелика стояла на лестнице и колебалась: не вернуться ли ей назад?

Вся душа ее была измучена. Последнюю неделю Елен почти все время висела на шее Владимира, будучи счастливой его позволением. Анжелика переносила все муки ревности, и радостное оживление молодежи страшным диссонансом отзывалось в ее душе.

"Но нет, надо ехать! Что скажут все, если она останется?" - и, запахнувшись в ротонду, она сошла вниз и села в тройку с Раковицким, Елен и Ртищевым.

Веселый Дмитрий Петрович чрезвычайно нравился Елен, и она без умолку болтала и хохотала с ним.

Какая-то странная апатия овладела Анжеликой.

- Что с вами, Анжелика Сигизмундовна? - спросил Александр Михайлович, пораженный ее безжизненным взглядом.

- Что со мной? Жизнь надоела! - отрывисто ответила она и отвернулась.

Ртищев вздрогнул и, видя, что Елен и Раковицкий, занятые болтовней, не обращают на них внимания, полушепотом сказал:

- Что вы, Анжелика Сигизмундовна, разве можно так говорить в ваши годы, с вашим талантом и красотой!

- Молодость, талант, красота - действительно много,- с иронией медленно произнесла она, - но не того мне нужно!

- Чего же нужно?

- Любви! - чуть слышно невольно шепнула она и сейчас же опомнилась, насильственно громко рассмеялась и добавила: - Я пошутила, мне ничего не надо!

Он, охваченный волнением, готов был сказать ей, что он ее любит, но в эту минуту Раковицкий обратился к нему с каким-то вопросом.

Разговор прервался.

Приехали в Лазенки, и сейчас же началось катанье с гор.

Анжелика отказалась и смотрела на катающихся.

Прокатив сестру и Мери Михайловскую, Владимир оглянулся, ища невесту, но Елен уже каталась с горы с Раковицким.

Тогда он сел один, и потому ли, что поторопился и сел неловко, или по другой какой причине, но санки в самом начале перевернулись, и он упал у края горы.

Падая, он услыхал, среди других восклицаний испуга, полный отчаяния крик Анжелики.

Через минуту он был на ногах и поднялся наверх.

Увидев, что он невредим, Анжелика быстро подавила свое волнение и спокойно стояла в стороне.

Он подошел к ней.

- Благодарю вас за участие; вы, кажется, очень испугались.

Он пристально посмотрел на нее.

- Не стоит благодарности, - сухо ответила она, - я очень нервная, и на меня всегда производит впечатление опасность, в которой находится человек.

Он закусил губы и отошел.

На возвратном пути Анжелике пришлось ехать с Ртищевым и графом Владимиром.

- Пикники приносят тебе несчастье, Володя, - говорил Александр Михайлович, - сегодня ты мог до смерти убиться, а два года тому назад, помнишь, как ты захворал? Как вы тогда, не жалея себя, ухаживали за ним, - обратился он к Анжелике.

Молодая девушка молчала. Ртищев продолжал:

- Как давно все это было! Я так живо помню, как я прощался с тобой, Володя, и вот ты опять с нами.

Граф Владимир и Анжелика взглянули друг на друга, и оба покраснели.

Сцена прощанья живо представилась им. Воспоминание об этом поцелуе до сих пор жгло ее губы. Она чуть не вскрикнула от горького сознания, что это никогда, никогда не повторится, что все его ласки и поцелуи отданы другой.

Александр Михайлович смотрел на нее, не отрывая глаз. Белый мех ротонды оттенял прелестное личико молодой девушки. О, как он любит ее, как страстно желал сказать ей это, видя ее страдающей, изнемогающей от какой-то внутренней борьбы.

- Как это случилось, что я до сих пор не слыхал вашего голоса? - после долгого молчания спросил ее Владимир.

- Я пою очень часто, только всегда приходится петь в то время, когда вы не бываете дома.

- Анжелика Сигизмундовна поет божественно! - воскликнул Ртищев.- Я слышал ее раз, но никогда не забуду ее голоса.

Восторженный отзыв молодого человека заставил ее с удивлением взглянуть на него.

В другое время она, наверное, угадала бы его любовь по выражению его глаз, но теперь она ничего не видела, ничего не понимала, кроме своих собственных мук.

XXIV

На балу

- Как я тебе нравлюсь, Володя? - говорила Елен, стоя перед ним в столовой в бальном шелковом голубом платье, убранном незабудками.

- Ты прехорошенькая! - рассеянно улыбнулся он. - Что это Лора так долго не выходит? Уже десять часов, скоро начнут съезжаться.

- Я пойду посмотрю, что она делает, - и с этими словами Елен убежала.

Владимир медленно пошел за ней.

Пройдя ряд освещенных для приема гостей комнат, они вошли в залу и встретили там старую графиню и Лору.

Марья Осиповна была в длинном бархатном платье стального цвета и вся горела бриллиантами.

Лора, в розовом шелковом с чайными розами платье и тоже в бриллиантах, была очень интересна.

Оглядев их и похвалив туалеты, Елен насмешливо сказала:

- Однако ж и кокетка ваша Анжелика, до сих пор не одета.

Графиня не обратила внимания на ее восклицание и начала с озабоченным видом осматривать и поправлять цветы на жардиньерках.

- Что это до сих пор люстры и канделябры не зажжены? - недовольно произнесла она. - Все самой надо сказать.

И шурша шлейфом, графиня пошла отдавать приказания.

Елен, как настоящий ребенок, вертелась по зале и, смотрясь в зеркало, простодушно спросила:

- Как ты думаешь, Лора, понравлюсь я в этом наряде Дмитрию Петровичу?

Лора взглянула на брата.

Он смеялся.

Елен заметила этот взгляд и расхохоталась:

- Он, он меня не ревнует!

- Что с тобой, Володя? - через минуту вдруг спросила она.

Он, видимо, не слыхал ее и стоял как вкопанный, устремив широко раскрытые глаза на двери.

В них входила Анжелика.

Казалось, сама Венера сошла со своего пьедестала - так чудно была хороша молодая девушка.

Легкое белое открытое платье позволяло видеть ее точно выточенные плечи и шею.

Черные, почти до полу волосы были распущены и скреплены гирляндой из бутонов пунцовых роз. Такие же бутоны были пришпилены у корсажа. Ни одного браслета, ни одного бриллианта не было на ней. Только гладкий золотой медальон на пунцовой бархатке висел на шее.

Ее маленькие ручки были обтянуты белыми лайковыми перчатками, а из-под короткого платья выглядывали крошечные ножки, обутые в белые туфельки. Взглянув на нее, Лора сжала губы, а Елен нахмурилась. Обе почувствовали, что они перед этой всепобеждающей красотой - ничто.

Через полчаса начали съезжаться гости.

В двенадцать часов бал открылся вальсом.

Анжелика не танцевала. Окруженная молодежью, провожаемая восторженными взглядами и словами, молодая девушка на мгновенье забыла горе и упивалась своим торжеством.

Князь Облонский не отходил от нее ни на шаг и умолял ее танцевать.

Она не соглашалась и, сев в одной из гостиных у дверей в залу, смотрела на танцующих.

Граф Николай Николаевич, идя с двумя генералами, мимоходом сказал ей:

- Анжелика, иди же танцевать, ты же танцуешь.

Слова эти были сказаны громко, и ее сейчас же обступила толпа молодежи. Пришлось согласиться, и Анжелика, положив руку на плечо Шадурского, унеслась с ним в вихре вальса.

- Настоящая Ange, - сказал один гвардейский офицер, товарищ Владимира, - имя как нельзя больше подходит к ней.

- Как она танцует! - воскликнул его собеседник, с восторгом смотря на мелькнувшие мимо него маленькие ножки.

Действительно, Анжелика говорила неправду, что не умеет танцевать. Она танцевала грациозно и легко. Молодые люди, увидев ее танцующей, наперерыв стали приглашать ее и не давали ей покоя до тех пор, пока она, вся запыхавшаяся, не упала в кресло и не заявила, что больше не может.

Танцы, всеобщий восторг совсем закружили ее, и она, стараясь хоть на один вечер забыть свою тоску, со страстью отдавалась охватившему ее опьянению.

Сыграли ритурнель кадрили.

Анжелика танцевала с Облонским. Сев на место, она увидела Владимира, стоявшего в дверях и смотревшего на нее.

Встретив ее взгляд, он отвернулся и, подойдя к Елен, повел ее танцевать.

Визави Анжелики были Ртищев и Лиза Горлова.

Всякий раз во время фигур Анжелика, встречаясь с Александром Михайловичем, дружески улыбалась ему и пожимала руку.

Голова молодого человека горела, он не спускал с нее своих отуманенных страстью глаз.

Облонский тоже терял голову.

Красавица бессознательно во время всей кадрили кокетничала с ними обоими.

Обмахиваясь веером, она пошла в гостиную. Облонский шел за ней.

Лора стояла у дверей с двумя молодыми людьми. Увидев князя, она вспыхнула, сдвинула брови и с ненавистью взглянула на Анжелику.

Сев в кресло у окна, Анжелика воскликнула, порывисто махая веером:

- Господи, какая жара! Не пойду танцевать ранее, нежели совсем не отдохну.

Она взяла винограда с подноса проходившего мимо лакея.

Они сидели в гостиной вдвоем с князем, весело смеясь и разговаривая.

Не видя Анжелики в зале, граф Владимир пошел ее искать.

Застав ее в гостиной вдвоем с Облонским, он круто повернулся и прошел в столовую.

Он был зол, сам не зная на что.

Бродя по комнатам, он злился все более и более и нетерпеливо спросил сестру, отчего так долго не начинают кадриль.

Кадриль началась. Владимир смотрел, с кем танцует Анжелика, но ее в зале не было.

Он пошел в гостиную и увидал ее на том же месте с князем.

- Что же вы не танцуете? - почти грубо спросил он.

- Не хочу, я уже отказала четверым, - сказала она, встала и, взяв под руку князя, пошла в зал.

Владимир отправился за ними и в дверях столкнулся с гвардейским офицером.

- Что с тобой? - удивился последний, взглянув на нахмуренное лицо товарища.

- Ничего, - угрюмо ответил молодой граф. - Почем я знаю.

- Если ты не знаешь, так я тебе скажу, - заметил гвардеец, пристально смотря на его глаза, злобно следившие за удаляющейся парой, - ты, дружище, без ума влюблен в красавицу смуглянку; я весь вечер следил за тобой. Губа-то у тебя не дура!

И засмеявшись, молодой человек пошел к буфету.

С минуту Владимир стоял как окаменелый.

Так вот что значит сегодняшний гнев на все и на всех, странное душевное состояние все последнее время! Товарищ открыл ему глаза. Да, он любит это чудное черноглазое созданье, любит всем своим существом, несмотря на ее очевидную холодность, сухое, резкое обращение.

Он встал за жардиньерку и оттуда смотрел на танцующих.

"Где же Анжелика? Облонский танцует с Лорой, и ее нет".

Он уже хотел идти, как она подошла и, не заметив его, облокотилась на ту же жардиньерку.

Он побледнел от волнения, чувствуя ее близость и созерцая дивную красоту молодой девушки.

Сейчас же после кадрили начался вальс.

Мимо Анжелики пронеслись Раковицкий с Елен. Она с удивлением посмотрела на них. Они почти не расставались весь вечер. Она решила в уме отыскать Ртищева и сказать ему, чтобы он заметил Раковицкому, что его ухаживанье может быть неприятно графу Владимиру, но ее пригласили и она среди танцев позабыла о своем намерении.

Когда, раскрасневшаяся, со сверкающими, как два черных бриллианта, глазами, она после вальса прошла отдохнуть в гостиную, Александр Михайлович, видимо, ее дожидавшийся, быстро пошел за ней.

- Не правда ли, весело? - спросила она, садясь на потонувший в цветах диванчик и давая ему место около себя.

- Анжелика Сигизмундовна, - начал он, не отвечая на ее вопрос, - мне нужно вас спросить... то есть сказать вам, что... что я...

Он запутался и запнулся.

- Что такое? - с удивлением посмотрела на него Анжелика.

- Я... я люблю вас, - прошептал он, со страстью и мольбою смотря на нее, - люблю больше всех на свете... Анжелика... скажите... вы не сердитесь, могу я надеяться? - с тревогой продолжал он, так как она молчала.

Жалость наполнила ее сердце.

Она ласково взяла его за руку.

- Друг мой, я всегда уважала и любила вас... как брата, - поспешно добавила она, - я знаю, чувствую, что вы искренно любите меня, но...

Она опустила глаза, и выражение страдания пробежало по ее лицу.

- Я люблю другого, - глухо закончила она.

- Кого? - спросил он, не замечая, в порыве отчаяния, как неделикатен его вопрос.

Она выпустила его руку.

- Это касается только меня одной, - холодно сказала она, но, увидав муку на его лице, уже мягким тоном добавила:

- Забудьте меня, Александр Михайлович; ни вы, ни я не виноваты в случившемся.

Он поклонился и поцеловал ее руку, с трудом сдерживая свое волнение.

Он понял теперь, почему она была так печальна последнее время. Она любит и не любима.

"Но как возможно не любить ее?"

Все оживление исчезло с ее лица. Признанье Ртищева напомнило ей действительность.

Услышав звуки музыки, она вскочила и, взяв его под руку, сказала:

- Мы, кажется, с вами танцуем котильон? Пойдемте, голубчик, наше визави нас, верно, уже ждет.

Он машинально, как автомат, последовал за ней.

Они почти не говорили. Ее беспрестанно выбирали, и он сидел как во сне, не понимая, где он находится.

Во второй фигуре котильона к Анжелике подлетела Елен, держа за руку Раковицкого, и, взяв ее, побежала с ними к Владимиру.

- Дьявол или ангел? - смеясь, спросила она его.

- Дьявол.

Она положила руку на плечо Дмитрия Петровича и умчалась с ним.

Владимир нерешительно обнял стан Анжелики.

Его глаза блеснули, он страстно прижал ее к себе.

Они сделали уже два тура, и, если бы музыка не остановилась на минуту, они бы, кажется, никогда не перестали.

С затуманенными глазами, почти без сознания упала Анжелика на стул.

Остальную часть котильона она протанцевала, не понимая, что делает.

За ужин она села с Облонским и с каким-то офицером.

Ртищев уехал сейчас же после котильона.

Молодая девушка рассеянно слушала комплименты своих соседей и несколько раз взглядывала на Владимира, сидевшего на другом конце стола, рядом с Елен.

Анжелика поистине была царицей бала. Общее внимание было приковано к ней. На других девушек и не глядели.

После ужина протанцевали вальс и начали разъезжаться.

Когда осталось двадцать человек, преимущественно одни мужчины, Анжелику окружили, прося ее спеть какой-нибудь романс.

Без всяких отговорок она встала и направилась к роялю, мимоходом обратившись к одному из молодых людей с просьбой аккомпанировать ей.

Анжелика выбрала ноты и, став лицом в ту сторону, где стоял Владимир, запела.

Никогда не пела она так хорошо, как в тот вечер. Ее бархатный голос звучал с такой силой, что все замерли и затаили дыхание.

Другой! Нет никому на свете Не отдала бы сердце я, То в вышнем суждено совете, То воля неба - я твоя.

Она пропела замечательно выразительно и взглянула на Владимира.

Он стоял неподвижный, бледный, с опущенными глазами.

Когда она кончила, он поднял глаза и взгляды их встретились.

Вся сдержанность и холодность исчезли. Оба они не выдержали, и во взглядах обоих выразилось то, что они не смели сказать друг другу.

Они прочли в них взаимную, безумную, страстную любовь, с трудом сдерживаемую оковами приличия и долга.

Неприятное нервное состояние за последнее время, весь сегодняшний вечер и наконец беспредельная радость, охватившая ее при уверенности в любви Владимира,- сломили молодую девушку.

Среди грома рукоплесканий окружающих крик бесконечной любви и счастия вырвался из ее груди и она, как подкошенный цветок, упала на руки подскочивших кавалеров.

XXV

Предложение

Граф Владимир полюбил Анжелику, и чувство это увеличивалось с каждым днем.

Присутствие Елен было ему невыносимо. Он сам теперь не понимал, как он мог принять чувство привычки к Елен (он знал ее с раннего детства) за любовь?

Через неделю после бала приехал Облонский и сделал предложение Анжелике. Молодая девушка в коротких словах объявила ему, что не может быть его женой, но, когда князь начал умолять ее оставить ему какую-нибудь надежду, она, после некоторого колебания, сказала, что подумает и даст ответ через неделю.

После отъезда князя она тотчас стала упрекать себя за свои слова, но потом, решив, что ей теперь все равно, что ни будет, - успокоилась.

Войдя в свою комнату, она нашла там Лизу Горлову.

- Что это у тебя такое странное лицо? - целуя ее, спросила Лиза.

- Князь Облонский только что сделал мне предложение.

- Ах, какое счастье! Ты будешь княгиней! Как все удивятся! Как рассердится графиня Лора! Да что же ты не радуешься? - прерывая восторженные восклицания, спросила она.

- Я еще не дала ему решительного ответа, и я думаю, что...

- Да ты с ума сошла, Анжелика? Как? Ты еще можешь колебаться? Вот уж я этого не понимаю! Подумай, как ты будешь счастлива с ним - он так тебя любит...

- Счастлива?!

Анжелика закрыла лицо руками.

- Анжелика, дорогая, что ты? - тревожно спросила ее подруга, обвивая рукой ее талию. - Ты плачешь? Боже мой! Ты... ты любишь кого-нибудь?

Анжелика вскочила.

- Да, я люблю, люблю так, как никто никогда не любил! - страстно воскликнула она. - Ты понимаешь теперь, что я не могу быть счастлива, когда он должен принадлежать другой.

- Анжелика, неужели... это граф?

- Да, Владимир. Я люблю его, и главное то, что я теперь знаю, что и он любит меня...

- Что ты говоришь, Боже мой! - воскликнула пораженная Лиза. - Ты не смеешь... ты не должна его любить. Анжелика, слышишь, ты должна забыть его! Ни ты, ни он не имеете права...

- Ах, что тут за право, мы любим друг друга, и кто нам может запретить? - нетерпеливо воскликнула Анжелика.

Пылкая, страстная натура брала верх, - молодая девушка забыла свои недавние благоразумные доводы. Лиза испугалась.

- Друг мой, опомнись! Вспомни, что интерес твоей жизни заключается не в одной любви, вспомни свое призвание.

- Мой голос только и доставляет мне удовольствие, когда я могу петь для него, - пылко перебила ее Анжелика.- Я знаю, я чувствую, что жизнь без него невозможна, я скорее умру, Лиза, - с мрачным отчаянием повторила она.

Долго убеждала ее Горлова и ушла лишь тогда, когда Анжелика несколько успокоилась.

После страстного порыва любви для Анжелики наступила реакция действительности.

Все сказанные ее при Лизе слова казались теперь несбыточным, бессмысленным бредом.

Через неделю придется дать окончательный ответ князю. Согласиться - значит воздвигнуть вторую стену между ней и Владимиром.

Не согласиться, видеть, как любимый человек обвенчается с другой, продолжать видеться с ним - это пытка, при одной мысли о которой она вздрагивала всем телом, как от физической боли.

Около двух часов сидела она неподвижно, обдумывая свое положение, но ничего не придумала, встала и прошла в гостиную.

Там она застала одну Лору, лежащей на кушетке, и хотела уже уйти, когда та небрежно спросила:

- Князь Облонский был здесь?

- Да, был, а что?

- Так!

Лора повернулась на кушетке.

В передней послышался звонок.

Через минуту до слуха Анжелики донесся голос Ртищева, справлявшегося, дома ли граф Владимир Николаевич.

Получив утвердительный ответ, он прошел к нему в кабинет.

Владимир сидел перед письменным столом и так глубоко задумался, что заметил товарища только тогда, когда он дотронулся до его плеча.

- Как поживаешь, Саша? Садись, пожалуйста.

Он придвинул ему стул.

- Я пришел проститься с тобой; я уезжаю за границу, - проговорил Александр Михайлович, смотря в сторону.

Прежде чем удивленный этим неожиданным известием Владимир успел выговорить слово, из гостиной послышались громкие истерические рыдания графини Лоры.

Молодые люди вскочили.

- Что такое?

- Постой, я пойду узнаю, - и с этими словами Владимир вышел.

Войдя в гостиную, он увидел Лору, лежащую в истерике на кушетке, мать, хлопотавшую около нее, и Анжелику, помогавшую ей.

Увидя Владимира, последняя вышла из комнаты.

- Что случилось, maman? - спросил он. Графиня повернула к нему свое взволнованное, сердитое лицо.

- Бедняжка получила такой удар, поразивший ее в самое сердце! Немудрено, что она в таком отчаянии. Этот низкий, гадкий человек, эта дрянь...

Марья Осиповна задыхалась от злобы.

- Кто такой? - изумился сын.

- Князь, князь Облонский! - почти закричала графиня. - Представь себе, какой подлец! Так ухаживать и увлекать девушку, а потом делать предложение другой! - продолжала она, забывая, что последнее время Облонский не глядел на ее дочь.

- Кому он сделал предложение? - бледнея, спросил он.

- Кому же, как не нашей красавице! Только Анжелике и возможно отбивать женихов из-под носа! Совсем всех очаровала, даром, что дочь какой-то итальянки,- раздраженно, насмешливо говорила Марья Осиповна, примачивая голову дочери одеколоном.

У Владимира помутилось в глазах.

- Она согласилась? - чуть слышно спросил он, хватаясь за спинку стула.

- А Бог ее знает, - с сердцем ответила графиня. - Она всегда была какая-то особенная, но все-таки не думаю, чтобы отказалась от такой партии.

Владимир вернулся в кабинет, с трудом скрывая свое волнение.

- Что там такое? - спросил его Ртищев.

- Так... ничего, пустяки! О чем, бишь, мы говорили? Да, ты хочешь уехать. Это зачем? - переменил разговор граф.

Ртищев не сразу ответил ему.

- Володя, я бы не хотел никому говорить этого, только тебе... Видишь ли, я... сделал предложение Анжелике Сигизмундовне и... и она отказала мне, - тише добавил он.

- Ты, ты тоже любишь ее! Еще один лишний поклонник не мешает! - горько захохотал граф. - Знаешь ли ты, мой бедный друг, что князь Облонский просил сегодня ее руки и получил ее согласие.

- Она сказала мне, что любит другого! - глухо проговорил Александр Михайлович.

- Она это сказала? - воскликнул Владимир, но, сейчас же спохватившись, замолчал и подошел к окну.

Если бы Ртищев сказал ему это сегодня утром, он был бы убежден, что она любит именно его - Владимира. Он слишком хорошо помнит этот взгляд любви на их вечере. Но теперь, теперь он не мог этому верить: она, вероятно, любит Облонского, если выходит за него замуж.

- Прощай, Владимир, - проговорил Александр Михайлович, подходя к нему, - мне надо еще пойти... туда, проститься...

Обняв товарища, он было направился к двери, но вдруг упал в кресло с глухим стоном и прошептал:

- О, как я люблю ее, Володя, как тяжело!

Граф, бледный, молча смотрел на него.

Через мгновение Ртищев вскочил и быстрыми шагами вышел из комнаты.

Он хотел видеть графиню, но ему сказали, что она около больной дочери и не может принять.

Графа не было дома.

Проходя через гостиную, он столкнулся лицом к лицу с Анжеликой.

Она вспыхнула, он побледнел.

- Анжелика Сигизмундовна, я уезжаю на днях из Варшавы и, вероятно, надолго. Прощайте, желаю вам счастья и всего, всего лучшего...

Он взял ее руку и страстно прижал к губам. Она ласково взглянула на него.

- До свиданья, мой друг, благодарю вас за пожелание, только... едва ли оно исполнится, - грустно добавила она, - будьте здоровы и... забудьте меня.

- Никогда, никогда я не забуду вас! - горячо воскликнул молодой человек и, заметив задумчивое, печальное выражение ее лица, уже тревожно спросил:

- Вы несчастливы, Анжелика Сигизмундовна, но мне кажется... я слышал, что вы выходите за...

- Не спрашивайте меня, - быстро перебила она его, наскоро пожала ему руку и прошла мимо.

Он несколько секунд смотрел ей вслед. Две крупные слезы выступили на его глазах... Он махнул рукой и уехал. Елен, вернувшись с прогулки, застала всех в странном расположении духа: Владимир сидел запершись в кабинете, Анжелика с бледным, застывшим лицом была похожа на статую; Лора лежала в постели и не хотела ни с кем говорить, а графиня ходила по комнате скорыми шагами.

XXVI

Амур и Психея

Когда через неделю явился Облонский, Анжелика как-то машинально и рассеянно проговорила слова, которые должны были на всю жизнь связать ее с князем. В тот же день все Ладомирские ехали на вечер к Вельским, где молодежь участвовала в живых картинах.

Приехав туда, Анжелика поздоровалась с хозяевами и прямо прошла в комнату, назначенную уборной для нее и Лизы Горловой.

Лиза участвовала в спектакле, после которого должны были быть живые картины.

Анжелике в этот день совсем было не до того.

Ей хотелось уйти подальше от всех этих людей, остаться одной со своим новым несчастьем.

Навсегда, навсегда был потерян для нее Владимир! Она решилась сейчас же после свадьбы ехать за границу. Спектакль кончился. Уже прошли две живые картины, а Анжелика еще не начинала одеваться.

В комнату поспешно вошла княгиня Вельская.

- Представьте себе, милочка, барон прислал мне только что записку, что он никак не может приехать, - сказала она, - так что мы упросили графа Ладомирского участвовать в вашей картине. Да одевайтесь же, вам ведь скоро выходить!

Княгиня ушла.

Анжелика была поражена: они с Владимиром будут изображать Амура и Психею! Что за горькая ирония судьбы!

Она стала одеваться, надела греческий костюм Психеи, который не только что открывал ее плечи и шею, но и обрисовывал всю ее стройную фигуру.

Она подошла к зеркалу и вздрогнула.

Как она волшебно была хороша в этом костюме, с маленькими крылышками за спиною. Мягкие складки белого кашемира красиво облегали ее формы, маленькие ножки были совершенно на виду.

В комнату заглянула Мери Михайловская.

- Вам идти! - сказала она.

Анжелика вышла на сцену.

Занавес был спущен. Две свечи горели на полу. Сцена была пуста, только посредине помещался пьедестал.

Несколько человек стояло вокруг.

Граф Владимир, в белом греческом плаще, подошел к ней.

Ей казалось все это сном.

Ее поставили на пьедестал.

Рядом с ней на коленях стал Владимир и обнял ее. Она вздрогнула, очнулась и слегка отшатнулась от него.

- Ближе, ближе станьте, - сказал князь Вельский,- так нельзя.

Анжелика придвинулась к графу и замерла.

Оба они забыли весь мир, смутно слышали шепот, восторги окружающих, потом кто-то сказал, чтобы они не сходили с пьедестала тотчас как опустится занавес, потому что, наверное, потребуются повторения.

Наконец занавес поднялся.

Они не слыхали взрыва рукоплесканий, криков восторга, не видали ревнивых взглядов Облонского, сидевшего в первом ряду. Они видели и чувствовали только близость друг друга.

Занавес опустили.

На сцене не было никого и было почти темно.

Анжелика зашаталась и склонилась к Владимиру. Он поднялся с колен, поддерживая ее. Взоры их встретились, и губы как-то сами собой слились в долгом, страстном поцелуе.

Через мгновение он стоял в прежней позе, с трудом поддерживая Анжелику, бывшую почти без сознания.

Занавес поднялся на минуту, и затем Владимир на руках унес Анжелику в ее уборную.

Все занялись следующей картиной: "Четыре времени года", и они снова остались одни.

Он положил ее в кресло и опустился перед ней на колени, покрывая порывистыми, горячими поцелуями ее руки.

Она пришла в себя и поднялась с кресла.

Он вскочил с колен и стал перед ней, глядя на нее безумным взглядом.

Она подошла к нему совсем близко.

- Я люблю вас, граф... люблю больше жизни. С вами жизнь, счастье, без вас - смерть и мрак, а между тем...

Голос ее, до сих пор твердый, прервался.

- Нам нужно расстаться и навсегда - мы оба не свободны.

- Анжелика! - с отчаянием воскликнул он. - Зачем, зачем вы...

- Все равно, - перебила она,- вы были не свободны, все равно вы должны жениться на Елен.

Она остановилась, с трудом переводя дыхание.

- Прощайте, Владимир Николаевич. Я больше не вернусь в ваш дом, поеду к Горловым, потороплю со свадьбой.

Он не дал ей договорить. Она была в его объятиях.

- Никогда, никогда, - повторял он между страстными ласками и поцелуями, - ты не будешь принадлежать другому, ты моя, моя, несмотря на все препятствия.

- Володя... нельзя... - слабо протестовала она, а между тем отдавалась его ласкам, отвечала на его поцелуи, чувствовала неразрывную связь, образовавшуюся между ними, расторгнуть которую могла одна смерть.

Она пугалась его страсти, старалась успокоить его. Каждую минуту мог кто-нибудь войти.

Наконец она вырвалась от него, и едва он успел уйти, как в комнату вошел князь Облонский и остановился пораженный.

Анжелика с матовой бледностью истомы на лице, с пылающими глазами и полуоткрытыми, пересохшими губами казалась воплощением какой-то дикой страсти.

- Анжелика, что с вами? - медленно спросил он, всматриваясь в нее.

С трудом подавляя свое волнение, она строго взглянула на него.

- Как вы смели войти без позволения? - резко спросила она.

- Простите... - прошептал он, забывая свои подозрения под обаянием ее красоты.

Он сделал было шаг к ней.

Она быстрым, повелительным движением руки указала ему на дверь.

- Sortez, prince (Выйдите, князь (франц.).).

В голосе ее звучала бесповоротная решимость.

Он вышел.

Она упала на колени и зарыдала.

Это были рыданья счастья, облегчившие ее наболевшую душу.

Успокоившись и переодевшись, она объявила, что едет домой, так как чувствует себя нездоровой.

На другой день Анжелика опять сказалась больной и не выходила.

Она думала, что обманывает, а между тем, она действительно была больна, если не физически, то нравственно.

Владимир испытывал почти то же самое.

После первого порыва счастья, охватившего их при мысли, что они любят друг друга, настали минуты мучительного сомненья и страха перед будущим.

Это будущее их обоих тревожило.

Оба связанные, хотя искусственно, но крепко, в глазах света с посторонними, чуждыми им лицами, они вдруг увидали самих себя связанными друг с другом нравственно до гроба.

Надо было порвать эти посторонние, препятствующие их счастью путы.

Граф Владимир, с его светлым умом и сильным характером,- черты, которыми наградила и за которые полюбила его Анжелика, к утру другого дня уже все обдумал, решил и твердо шел навстречу приближающейся жизненной грозе, предвкушая заранее чистую атмосферу счастья, покупаемую предстоящей бурей.

Нельзя сказать, чтобы это досталось ему без мучительно проведенных часов.

Вечером Анжелика вышла из своей комнаты и, войдя в гостиную, остановилась на пороге.

На кресле у окна сидел граф Владимир.

Увидя ее, он быстро встал и пошел к ней навстречу. Заметив, что она с трудом держится на ногах от волнения, он бережно довел ее до кресла и сел против нее.

Молодая девушка с невероятным усилием воли поборола свое волнение и почти спокойным голосом произнесла:

- Владимир Николаевич, нам нужно поговорить о том...

Она остановилась на минуту.

- О том, что было вчера. Я не могу больше мучиться и находиться в неизвестности.

- А вы думаете, что я не желаю того же? - с жаром сказал он. - Я и сам хотел сказать вам, что как это ни будет трудно, но вы будете моей женой.

- Никогда, - быстро перебила она его, - никогда этого быть не может. Вы можете не жениться на Елен, но моим мужем вы не будете. Ваши родители не только проклянут вас, но и лишат вас состояния. Я не хочу, чтобы из-за меня вы лишились чего-нибудь.

- Мне ничего не нужно... - начал он.

- Нет, нет, этому не бывать, - снова перебила она его, - оставим это. Я хотела объяснить вам, почему я решилась выйти замуж, несмотря на то, что сердце мое принадлежит вам. Я никогда бы этого не сделала, так как хотела посвятить себя искусству, но когда я недавно убедилась, что вы тоже любите меня, то я подумала, что если я отказываюсь от своей любви, то и не должна заставлять вас страдать, и лучшим лекарством для этого будет мое замужество. Я надеялась на себя, - добавила она с горькой улыбкой, - но... все это случилось против мой воли.

- Значит, Анжелика... вы хотите расстаться со мной?- с усилием выговорил он. - Вам не...

- Расстаться! - страстно крикнула она, порывисто наклонившись к нему и обвив руками его шею. - С вами, с тобой, никогда... нет... не могу... это невозможно, я слишком люблю тебя...

Она опомнилась, сама испугалась своего крика и, боязливо оглянувшись, отняла руки.

- Никого нет дома, - успокоил ее граф, нежно взял за руку и притянул к себе...

XXVII

Кровавая драма

- Нет, не виновна! - звучным голосом прочел старшина присяжных заседателей ответ на предложенный судом вопрос и бросил полный состраданья взгляд на стоявшую за решеткой у скамьи подсудимых, с опущенной низко головой, с грудным ребенком на руках, между двух солдат с ружьями у ноги арестантку. Почти все одиннадцать товарищей последовали его примеру.

Публика, наполнявшая буквально битком небольшую залу заседаний по уголовным делам рязанского окружного суда, встретила этот приговор взрывом рукоплесканий.

Председатель усиленно зазвонил.

Через несколько минут в зале водворилась та же невозмутимая тишина, как и пред прочтением ответа судей совести.

- В силу решения господ присяжных заседателей объявляю вас свободной от суда!- громко и отчетливо обратился председатель к подсудимой, все еще продолжавшей стоять около позорной скамьи неподвижно в прежней позе.

- Стража может удалиться.

Солдаты с шумом вышли из-за решетки.

Топот их ног, видимо, вывел из оцепенения оправданную: она подняла голову и обвела залу недоумевающим взглядом. Несчастная остановила его на своем защитнике - местном присяжном поверенном, назначенном ей от суда. Последний встал со своего стула, подошел к ней, что-то тихо сказал и подал ей руку.

Она крепко, с чувством пожала ее. На ее лице появилась горькая улыбка. Затем она наклонилась к своему ребенку и звучно поцеловала его. Разбуженный этим порывистым поцелуем, ребенок закричал.

Оправданная была молодая женщина замечательной красоты. Густые матово-черные волосы, выбившиеся из-под белого платка, которым она была повязана, окаймляли низкий, несколько выпуклый лоб, с темной линией тонких бровей над большими, красивыми черными бархатистыми глазами. Ее правильное овальное матово-бледное лицо было благородно, но холодно и, по временам, даже сурово.

Уродливый арестантский халат из тонкого серого сукна - преимущество арестантов "из привилегированных" - как-то особенно красиво, почти изящно облегал ее высокую, гибкую, грациозную фигуру.

На вид ей казалось не более восемнадцати лет. По обвинительному акту ей было, впрочем, двадцать два. В том же обвинительном акте значилось, что она варшавская жительница Анжелика Сигизмундовна Вацлавская и была предана суду по обвинению в предумышленном убийстве выстрелом из револьвера графа Владимира Николаевича Ладомирского.

Преступление было совершено при следующих обстоятельствах.

Владимир Николаевич был красивый мужчина, лет тридцати пяти, высокий, статный шатен с матовым цветом выразительного, правильного лица и густыми шелковистыми, выхоленными усами.

Большой руки ловелас, он стал в короткое время кумиром провинциальных дам и девиц, а со своей стороны начал усиленно ухаживать за хорошенькой дочкой одного из местных купцов-миллионеров.

Утром в Фомино воскресенье к Владимиру Николаевичу явилась прибывшая накануне в город и остановившаяся в гостинице молодая женщина. После довольно продолжительного громкого разговора в кабинете, как рассказал слуга графа, вдруг раздался выстрел. Перепуганный лакей вбежал туда и увидал графа лежащим на полу и истекающим кровью. Приезжая же барыня стояла посреди комнаты с еще дымящимся револьвером в руках.

- Я убила этого негодяя, беги за полицией! - повелительным голосом обратилась она к нему.

Явившаяся полиция застала убийцу спокойно сидящей в кабинете, с револьвером в руке над похолодевшим уже трупом.

- Это я убила его! - сказала она, подавая револьвер прибывшему полицейскому офицеру.

По произведенному следствию выяснилось, что покойный граф Ладомирский увез ее из Варшавы за границу, увлекши, обещал жениться, а затем бросил, несмотря на ее беременность.

Собрав наскоро небольшую сумму денег, она бросила все и поспешила в Рязань. Приехав ночью, она остановилась в гостинице, где и отдала свой паспорт, а утром отправилась к Владимиру Николаевичу, захватив с собой взятый из дому револьвер большого калибра, с твердым намерением убить Ладомирского в случае отказа его признать ребенка и жениться на ней.

Он сделал и то, и другое, и даже в очень резкой форме.

Она выстрелила ему в левую сторону груди почти в упор, стараясь попасть в сердце и, как выяснилось по вскрытии, попала в него.

По освидетельствовании обвиняемой, она оказалась на последнем месяце беременности.

При обыске у ней найдены пятьсот двадцать два рубля и пачка писем к ней убитого Ладомирского.

Заключенная в тюрьму, она вскоре разрешилась от бремени девочкой, названной при св. крещении, совершенном, по желанию матери, в тюремной церкви, по православному обряду, Иреной.

С этим-то "плодом несчастной любви" на руках она предстала на суд присяжных.

Присяжные, как мы уже знаем, ее оправдали.

Часть вторая

КУПЛЕННЫЙ МУЖ

I

Сведения собраны

В то утро, когда Ирена в первый раз ждала князя Сергея Сергеевича, последний в первом часу дня еще лежал в постели, отдыхая после бала.

Когда он проснулся, ему подали письмо Виктора Аркадьевича, заключавшее в себе извинение и объяснение его внезапного отъезда из Облонского.

Князь прочел письмо с некоторым удивлением, но не придал ему особенного значения.

Бобров был прекрасный молодой человек, очень честный, умный, князь любил его, но он все-таки был не из его общества - их интересы, склад их ума был различны.

Отсутствие его не могло быть очень заметно для князя среди гостей, наполнявших дом.

Письмо, написанное Виктором Аркадьевичем дрожощей рукой, со слезами на глазах и растерзанным сердцем, было забыто Сергеем Сергеевичем через несколько минут по прочтении.

Если бы князь взял на себя труд, то легко бы догадался о настоящей причине такого внезапного отъезда его "молодого друга", как он называл Боброва, так как был достаточно прозорлив, дальновиден и сведущ в сердечных делах, но, во-первых, после встречи с крайне заинтересовавшей его Иреной ему было не до того, а во вторых, он не мог допустить и мысли, чтобы сын дьячка мог полюбить кого-нибудь из рода Облонских, a особенно, чтобы какая-нибудь из Облонских могла полюбить сына дьячка, как бы красив, умен и знаменит он ни был.

Отъезд Виктора Аркадьевича произвел впечатление только на княжну Юлию и графиню Ратицыну, но впечатление совершенно различное.

Для Жюли это было первое, истинное, глубокое горе после испытанного ею при смерти матери.

Для Надежды Сергеевны этот отъезд представлялся грустной неизбежностью: она жалела и сестру, и Боброва, к которому питала искреннюю дружбу.

Княжна Юлия два дня не выходила из своей комнаты, никого не принимала, даже сестру, объясняя свое поведение усталостью после бала.

Наконец она решилась умыть свежей водой свои покрасневшие от слез и бессонницы глаза и выйти из своего добровольного заточения.

Когда Надежда Сергеевна подошла к ней, то была поражена холодностью ее обращения.

- Ты что-нибудь имеешь против меня? - спросила она ее.

Юлия пристально посмотрела на нее.

- Тебя это удивляет?

- Но что же я такого сделала?

- Ты выразила недоверие ко мне и к нему.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ты выгнала отсюда Виктора Аркадьевича.

- Я его не выгоняла, - ласково отвечала графиня.- Я с ним говорила, считая это своим долгом. Я его предупредила, как предупреждала и тебя. Он понял меня лучше, чем ты, так как поблагодарил меня и не сомневается в моей дружбе к нему.

- Чего же ты боялась?

- Чтобы твое увлечение не кончилось бы серьезным чувством.

- Слишком поздно, - ответила княжна Юлия, - не разлуке излечить меня от любви к нему, да я и не хочу излечиваться...

- Это серьезнее, чем я думала! - прошептала Надежда Сергеевна, окидывая сестру тревожным взглядом.

Приход Сергея Сергеевича прервал этот разговор.

Он был в прекрасном расположении духа, так как получил хорошие известия, только что выслушав доклад своего камердинера.

- Ваше сиятельство, вероятно, изволили беспокоиться? - начал Степан, входя после обеда в кабинет. - Но я хотел принести только подробные и неоспоримые сведения.

- Хорошо, посмотрим. Что же это за девушка? - спросил князь, удобнее усаживаясь на диване.

- Ирена Владимировна Вацлавская привезена сюда ее нянькой, Ядвигой Викентьевной Залесской, годовалым ребенком. Ядвига купила ферму, на которой и поселилась со своей воспитанницей. Когда последняя подросла, ей была нанята гувернантка, тринадцати же лет ее отдали в один из московских пансионов, где она находится до сих пор.

- Знает ли она, кто ее мать?

- Не имеет ни малейшего понятия.

- Бывали ли у нее какие-нибудь любовные приключения?

- Никаких! Это образец высокой нравственности.

- Анжель, видимо, приготовила из нее роскошное блюдо, - заметил князь.

- Вы совершенно правы, ваше сиятельство!

- А не узнал ты или не угадал, кому она предназначена?

- Этого сказать не могу, да мне и нечего было об этом беспокоиться, так как ваше сиятельство здесь...

- Какой же способ приступа?

- Никакого... нянька следит неустанно и строго.

- Черт возьми! - проворчал князь.

- Очень предана г-же Вацлавской... предупредила бы ее при первом подозрении, увезла бы молодую девушку или не пустила бы ее никуда от себя.

- Значит?..

- Значит, вашему сиятельству остается рассчитывать только на самого себя, но от этого, я полагаю, унывать вам нечего... Напротив...

- Ты в этом уверен?..

- Я наблюдал за барышней, не будучи ею замечен. Вот уже несколько дней, как она каждое утро ожидает ваше сиятельство...

- Ага!..

- Ваше сиятельство, как и следовало ожидать, очаровали ее, птичка поймана... вырваться не может.

- Ты думаешь?

- Уверен. Я видел ее сегодня возвращающуюся на ферму - она была так грустна, так печальна, что даже тронула меня...

- Тебя? - улыбнулся князь.

- Меня, ваше сиятельство!

- Это важно!

- Ваше сиятельство довольны мной?

- Совершенно!

Через несколько дней, как мы знаем, Ирена была уже на свидании не одна.

II

Окончательный план

Прошло более двух месяцев. Каникулы подходили к концу. Через каких-нибудь две недели Ирена должна была вернуться в пансион.

Облонское, против обыкновения, в конце июля уже совершенно опустело.

Все гости разъехались.

Граф и графиня Ратицыны уехали последними и увезли с собой княжну Юлию.

Ее отец, внезапно и совершенно неожиданно для нее, решил взять ее из пансиона, где, по его мнению, ей было нечего делать, - доканчивать же свое светское воспитание она могла, по его словам, и в Петербурге, под руководством своей замужней сестры. Сергей Сергеевич переговорил об этом с графиней Надеждой Сергеевной и ее мужем, и они охотно согласились принять к себе в дом молодую девушку и руководить ее начинающеюся светскою жизнью.

- Мое положение вдовца лишает меня возможности исполнить всецело эту роль, - сказал князь старшей дочери,- ты же заменишь ей мать...

Юлия была в восторге.

Надо, впрочем, отдать ей справедливость, что не открывающаяся перспектива светских удовольствий шумной невской столицы была главною причиною этой ее радости - жизнь в доме сестры давала ей возможность снова видеться с любимым ею человеком.

Виктор Аркадьевич Бобров был друг дома Ратицыных.

Надежда Сергеевна угадывала существенную причину радостного настроения и шумного восторга своей сестры, и это сильно ее озабочивало.

Она боялась за будущее, но затаила эту боязнь в глубине своей души, дав себе слово быть настороже.

Разговора с сестрой на эту щекотливую тему она не возобновляла.

Сам князь Облонский, как, по крайней мере, говорил своему зятю и дочерям, а также и знакомым, должен был вскоре уехать по не терпящим отлагательства делам за границу и надеялся вернуться в Петербург лишь в половине зимнего сезона...

Этим объяснялся ранний отъезд его из Облонского, где в прежние годы пребывание его семьи обыкновенно продолжалось до половины сентября.

Он, видимо, с какою-то затаенною целью выпроваживал из замка и близких, и посторонних, и, лишь когда экипаж, увозивший его зятя и обеих дочерей, скрылся из глаз князя, стоявшего на террасе, он вздохнул полной грудью человека, сбросившего со своих плеч непосильную тяжесть.

Другая тяжесть, впрочем, осталась на его сердце.

Легкая летняя романтическая интрижка, начавшаяся встречей в лесу с дочерью Анжель, приняла совершенно неожиданные размеры и получила далеко не желательное для него направление.

Он день ото дня все более и более, к ужасу своему, видел и понимал, что увлечение этой наивной девочкой серьезно, что в его сердце, сердце старого ловеласа, привыкшего к легким победам, неразборчивого даже подчас в средствах к достижению этих побед, закралось какое-то не испытанное еще им чувство робости перед чистотой этого ребенка и не только борется, но даже побеждает в этом сердце грязные желания, пробужденные этой же чистотой.

Еженедельно два или три раза в продолжение двух месяцев он проводил с Иреной в лесу несколько часов; она не могла бывать чаще, не возбуждая подозрений Ядвиги, но эти свиданья не только не приближали его, но, напротив, казалось, отдаляли от намеченной им цели - обладания этим чистым, прелестным созданием.

Между тем жажда этого обладания увеличивалась прогрессивно вместе с возникающими нравственными преградами к его осуществлению.

Образ дочери Анжелики, этого честного, не тронутого растлевающим дыханием жизни существа, неотступно носился перед глазами влюбленного князя. Он не узнавал себя, насильственно зло смеялся над собой, составлял в уме планы, один другого решительнее, не доводил их до конца, чувствуя, что покорность, безусловное доверие к нему со стороны Ирены создали вокруг нее такую непроницаемую броню, разрушить которую не хватило сил даже в его развращенном сердце.

У него явилась потребность высказаться, спросить совета, помощи...

Сергей Сергеевич обратился к своему наперснику - Степану, призвав его в кабинет. С горячностью и задушевностью, достойными лучшего слушателя, высказал он ему свою серьезную тревогу.

В чуть дрогнувших мускулах бесстрастного лица лакея князь прочел осуждение своей слабости.

- Что же делать? Так тянуть далее невозможно!

- Мне ли учить ваше сиятельство! - уклончиво отвечал Степан.

- Говори, если тебя спрашивают! - крикнул Сергей Сергеевич.

- В домашней аптеке вашего сиятельства... - начал было Степан.

- Ни слова!.. - вскочил князь с кресла.

Вся кровь бросилась ему в голову. Степан почтительно отступил назад и смолк. Сергей Сергеевич быстрыми шагами стал ходить по кабинету.

- С ней... это невозможно... это подлость... она слишком чиста... - как бы про себя говорил он. - Я, наконец, хочу не бессознательной взаимности.

Во взгляде камердинера выразилось почтительное недоумение, вместе с неуловимым оттенком презрения к слабости решительного в прежнее время на этот счет барина.

- Ступай! - кинул князь Степану.

Тот вышел.

Сергей Сергеевич снова сел в кресло и задумался.

Вдруг он ударил себя по лбу и самодовольно улыбнулся.

"Обойдется и без аптечки... Экий дурак... - послал он по адресу своего верного слуги. - Конечно, придется дать ей слово, клятву, придется обмануть, но где и когда на пространстве всего земного шара, от сотворения мира до наших дней, происходили любовные истории без клятв и обмана?"

"Никогда и нигде!" - подсказал ему ответ его внутренний голос.

Откровенная, доверчивая Ирена подробно передала ему свой сон, разговор с матерью перед отъездом, свое несомненное убеждение в том, что виденный ею ее жених не кто иной, как он, князь Облонский - ее суженый, избранный ей в мужья самой Анжеликой Сигизмундовной.

Сергей Сергеевич полушутя, полусерьезно старался поддерживать в ней это заблуждение и теперь реши построить свой решительный ход на шахматной доске любви именно на этой слабой струнке души молодо девушки.

Он стал припоминать свои разговоры с ней на эту тему и с удовольствием убедился, что почва для решительного шага вполне подготовлена.

"Еще несколько слов, брошенных в ее доверчивую душу, и она поверит всему". Он решился сказать эти несколько слов в будущие свидания и объявил, как мы видели, домашним о необходимости заграничной поездки.

Прошло две недели. Ирена вполне поверила князю, что он тайно переписывается с ее матерью и что последняя очень довольна, что дочь любит ее избранника и всецело доверяется ему.

- Ты скоро с ней увидишься - я тебе готовлю сюрприз, - шепнул ей Сергей Сергеевич в последнее свидание перед отъездом зятя и дочерей из Облонского.

Наконец князь остался в деревенском доме один. Он мог теперь свободно, не стесняясь никем, приводить в исполнение задуманный план, некоторыми деталями которого он поделился со своим камердинером.

Когда экипаж, увозивший его зятя и дочерей, скрылся из виду и князь удалился в кабинет, перед ним как из земли вырос Степан.

- Прикажете мне ехать, ваше сиятельство?

- Да, да, поезжай и в ночь возвращайся обратно..

- Слушаю-с!

Камердинер направился к двери.

- А мои распоряжения на завтра исполнены? - остановил его князь.

- В точности, ваше сиятельство!

- Хорошо, ступай!

Степан вышел.

III

Похищение

Было десять часов утра.

Князь Сергей Сергеевич, пришедший на этот раз первым, ждал на том самом перекрестке, где состояла его первая встреча с Иреной.

Никогда еще его взгляд не блестел таким живым огнем, тем огнем очей искусного генерала, когда последнему, после многих составленных и не приведенных в исполнение планов, удалось, наконец, привести врага на такую позицию, где победа является обеспеченной.

По временам только легкая тень омрачала его лицо.

Это было не беспокойство и не колебание, а скорее что-то похожее на угрызения совести.

Вдруг легкий шорох листьев заставил его поднять голову.

Ирена быстро приближалась к нему.

- Я не опоздала?

- Нет, я пришел раньше, - отвечал он, обнимая ее.

- Мне очень было трудно вырваться из дому. Няню Ядвигу начинают беспокоить мои частые прогулки... и я даже начинаю теряться, чем объяснить ей мое отсутствие.

- Все это скоро кончится, ненаглядная моя, - нежно прошептал он ей на ухо.

- Неужели? - радостно воскликнула она.

- Как я обещал... через несколько часов.

Он загадочно улыбнулся.

- Тебе нечего будет больше скрывать... и не придется больше лгать.

- О, тем лучше!- ответила она. - Я знаю, что моя мать покровительствует нашей любви, как я угадала сразу, и что ты именно тот, кому она меня предназначила, но лгать моей бедной няне даже для того, чтобы доставить тебе удовольствие... мне тяжело. Во лжи вообще есть что-то ужасно неприятное, чтобы лгать, нужно презирать или того, кому лжешь, или себя самое. Когда я вижу, что Ядвига верит тому, что я ей говорю, я чувствую, что мне стыдно за ее доверие. Иногда я себя спрашиваю, не принесет ли мне это несчастье?

- Что за вздор!

Ирена задумчиво продолжала:

- Я дрожу при мысли, что ты сам будешь меня меньше уважать и скажешь себе: "Кто солгал - тот солжет". Ты подумаешь, что когда-нибудь я солгу и тебе...

- Нет, этого-то я прошу не делать, - засмеялся он,- меня, впрочем, и не так легко провести, как Ядвигу.

- Не такого ответа я ожидала! - нежно сказала она, и в тоне ее голоса прозвучала грустная нотка.

- Вот как! Какого же ответа?

- Надо было ответить: "Мне ты никогда не солжешь, потому что ты меня любишь всем сердцем и истинно любить нельзя того, кого обманываешь..."

- Ты меня поражаешь, - проговорил князь с неопределенною улыбкой. - Я не знаю, где ты черпаешь все то, что говоришь?

- В моей любви! Разве ты не в любви почерпнул все то, что говорил мне в течение этих двух месяцев?

- Без сомнения!

На минутку он потупил глаза под взглядом молодой девушки.

- Пойдем, - поспешно сказал он ей, - я тебе обещал сюрприз.

- Куда мы пойдем?

- Дай мне руку. Я тебя поведу.

Она взяла князя под руку и со счастливою, довольною улыбкою последовала за ним.

Разве она могла ему не доверять?

Они шли около получаса, разговаривая, смеясь, как истинные влюбленные, счастливые возможностью быть вместе, вдали от посторонних взоров, идти по мягкой траве, вдыхать благоухание леса, смотреть друг другу в глаза, слушать друг друга, делиться впечатлениями или даже просто молчать, что при любви бывает подчас красноречивее слов.

Ирена не обращала внимания на путь, однако, в конце концов, она заметила, что находится в совершенно незнакомой ей части леса.

- Куда же мы идем? - спросила она с некоторым удивлением, но без малейшего страха.

Разве женщина чего-нибудь боится, когда идет с любимым человеком?

- Мы уже пришли! - отвечал князь.

Они действительно подошли к концу просеки, выходящей на большую дорогу.

Их, видимо, ожидала тут дорожная карета, запряженная четверкой прекрасных лошадей.

Кучер, одетый по-ямщицки, в шляпе с павлиньими перьями, сидел на козлах.

Около экипажа медленно прохаживался камердинер князя Степан.

- Все готово? - спросил князь, подходя вместе с Иреной к карете.

- Все, ваше сиятельство! - отвечал Степан.

Молодая девушка остановилась в нерешительности.

- Что с тобой? - нежно спросил Сергей Сергеевич. - Разве ты мне не доверяешь?

- Нет, - взволнованно отвечала она, - я тебе верю, я верю, что ты увозишь меня по поручению моей матери, с которой я сегодня же увижусь. Ведь правда, увижусь?

Она из-под широких полей своей шляпы умоляющим взглядом посмотрела на него.

- Ведь я же обещал! - нетерпеливо и уклончиво произнес князь.

Он открыл дверцы.

- Садись! - сказал он и, подняв ее на руки, усадил в карету и сам сел рядом.

- Пошел! Живо! - крикнул Степан кучеру и, ловко вскочив на козлы, занял свое место рядом с ним.

Карета быстро покатила по московскому шоссе. Успокоенная перспективой близкого свидания со своею матерью, Ирена весело болтала со своим спутником, с удовольствием нежась в мягких подушках роскошного экипажа.

Время летело незаметно, карета уже катила по улицам Белокаменной и остановилась у широкого подъезда одной из лучших московских гостиниц.

Швейцар широко распахнул двери, а, видимо, ожидавший приезда князя лакей с почтительными поклонами провел его и Ирену в лучшее отделение отеля.

- Ах, как здесь хорошо!- наивно воскликнула молодая девушка, пораженная роскошью меблировки комнат, в которые они вошли.

Отделение состояло из четырех комнат и небольшой передней. Они были убраны действительно роскошно и со вкусом.

Во второй комнате стоял стол, покрытый скатертью ослепительной белизны. На нем блестели серебро и хрусталь двух приборов, стояли вазы с фруктами и конфетами, бутылки и графины всевозможных форм.

Третья комната, в особенности поразившая Ирену, была вся обтянута белым шелком, вышитым цветами; прямо против двери в стене было громадное широкое зеркало; причудливой разнообразной формы мягкая мебель была разбросана в изящном беспорядке у стен, по углам и даже посередине уютного гнездышка, пол которого был покрыт мягким ковром. Масса тропических растений и цветов в жардиньерках и вазах наполняли всю комнату нежным ароматом, смешивающимся с каким-то тонким, но одуряющим запахом духов, которыми была пропитана атмосфера остальных комнат.

Рядом с собой в зеркале Ирена увидала князя, близко наклонившегося к ее хорошенькому личику, смотревшего на нее страстным, решительным взглядом, который пугал ее, но вместе с тем и очаровывал, делая ее слабее ребенка.

- Как все это хорошо! - повторила она с широко раскрытыми от удивления глазами.

Князь, воспользовавшись моментом, ловко снял с нее шляпку и накидку.

Она и не заметила, как очутилась в одном платье. В своем простеньком наряде, мягко и красиво обрисовывавшем ее гибкий стан, Ирена была очаровательна.

Довольно низко вырезанный ворот обнаруживал ее грациозную шейку, полуоткрытые рукава показывали белые красивые руки почти до самого локтя.

Вдруг она как бы застыдилась, на глазах ее показались слезы.

Ее охватил инстинктивный страх.

- Что с тобой опять, Рена? - спросил он, впиваясь ласкающим взглядом в ее смущенный взгляд.

- Я... я... не знаю, мне что-то страшно... Где же моя мама?

- Она приедет сюда сегодня или завтра...

- Завтра?.. - испуганно повторила она.

- Ну да, разве тебе скучно со мной? Посмотри, какая ты хорошенькая. - Не дав ей даже ответить, он повел ее к зеркалу.

Ирена взглянула на себя сначала застенчиво, а потом с улыбкой.

Она осталась довольна собой.

Вдруг она вскрикнула от удивления.

На ее шее что-то ослепительно заблестело; это было бриллиантовое ожерелье, надетое и застегнутое незаметно для нее князем.

Ирена остановилась как вкопанная. Она никогда не видала ничего подобного. Она была так ослеплена, что, впрочем, не помешало ей заметить, что шея ее в ожерелье казалась красивее.

Князь продолжал свое дело. Он снял перчатки с рук молодой девушки. Она не сопротивлялась, почти бессознательно спрашивая себя, не сон ли это?

Он надел ей на обнаженные руки два браслета превосходной работы, на одном, тонком, блестел громадный рубин, другой, более широкий, был весь усыпан бриллиантами.

- Теперь к столу! - весело сказал он, отводя силой Ирену от зеркала. - Ты должна хотеть и пить, и есть - ты, наверное, утомилась с дороги?

Она послушно последовала за ним во вторую комнату, где уже был накрыт роскошный завтрак. От поставленных в их отсутствие на стол блюд с изысканными и дорогими кушаньями несся раздражающий аппетит запах.

IV

Нянька

Частые и довольно продолжительные прогулки Ирены стали, как мы уже знали из ее слов, тревожить ее няньку, хотя Ядвига была далека от каких-либо подозрений, имеющих хотя бы малейшее отношение к действительно происходившему.

Она считала Ирену, по привычке всех нянек, питомцы которых выросли на их глазах, еще совершенным ребенком, и мысль о каких-либо любовных похождениях даже самого невинного свойства, в которых бы играла роль ее "девочка", не укладывалась в голове старой польки. В день последней прогулки ее воспитанницы она как-то инстинктивно стала тревожиться ее отсутствием ранее обыкновенного. Когда же наступило время завтрака, а Ирены все не было, Ядвига положительно испугалась.

- Мало ли что может случиться, и как это я, старая дура, отпускаю ее одну! Она стала такая нервная, слабая, чего-нибудь испугается, упадет в обморок,- корила себя она, с тревогой поглядывая из окон своей комнаты на калитку, ведущую в лес, которую Ирена, спеша на свиданье, забыла затворить.

- Но ведь она гуляет одна целое лето и ничего не случалось... может быть, просто забралась далеко... - старалась она оправдать и утешить самое себя.

Время между тем шло, а Ирена не появлялась.

Беспокойство Ядвиги стало расти. Она послала работника в лес искать барышню и с беспокойным нетерпением стала ждать его возвращения.

Он ходил, казалось ей, очень долго и вернулся один. По его словам, исходив весь лес, он не нашел барышни.

Наступило время обеда, а Ирена все не возвращалась.

Залесская разогнала по лесу всех своих работников и работниц, но они все, иные уже почти к вечеру, вернулись на ферму и заявили, что барышни в лесу нет.

Весть о таинственном исчезновении Ирены, бывшей любимицей не только живущих на ферме, но и всего села Покровского, с быстротою молнии облетела все село.

- Она заблудилась... она умерла... Пропала моя головушка...- на все лады бессмысленно причитала Ядвига, рвавшая на себе волосы.

Она и сама обегала добрую половину Облонского леса, крича изо всей силы имя своей питомицы, но только эхо в некоторых местах откликалось на ее зов.

Поздно вечером на ферму явился один из крестьян села Покровского, только что прибывший из Москвы, и передал Ядвиге, что сегодня, когда он ехал в город, почти у самой заставы его обогнала дорожная карета, запряженная четверкой, и в ней он увидал своими глазами барышню - Ирену Владимировну,

- Когда это было?

- Да уже за полдень! Я еще подумал, что это так рано наша барышня-то укатила, аль мамаша за ней приехала, только одно мне показалось сомнительно...

- Что?

- Рядом с ней, кажись, сидел какой-то барин!

- Это ты обознался!- вскрикнула Ядвига, хотя в душе поняла, что мужик говорит правду.

- Видит Бог, не лгу, как сейчас ее вижу, сидит веселая такая.

- Веселая!.. Нет, это не она!- строго сказала Залесская.

Крестьянин ушел.

После его ухода она тотчас же пошла в комнату молодой девушки. Стоявшие в ней цветы распространи ли нежное благоухание. Окно было открыто. Постель постлана, как всегда. Особенного беспорядка не заме чалось, исключая двух брошенных на стул платьев, доказывавших, что Ирена перед уходом не знала, какое надеть.

Ядвига стала искать какого-нибудь следа, который мог бы указать ей, что происходило в сердце молодой девушки перед ее уходом из дому.

"Было ли это заранее обдуманное намерение, или же она уступила какой-нибудь неожиданной просьбе?

Может быть, она оставила письмо, записку... Так не уезжают, не простившись, для этого нужно быть слишком черствой душой...

А Рена была такая добрая".

Так думала и рассуждала сама с собой добродушная женщина, все продолжая свои поиски.

Она не нашла ничего.

Все было на своем месте, но ни письма, ни малейшего знака, могущего объяснить, указать, не находилось.

"Если она уехала с мужчиной, с любовником, - продолжала соображать Ядвига, - то, стало быть, она его знала уже давно. А я, старая дура, этого и не замечала!"

Она снова предалась неописуемому отчаянию, бегая по комнате со сжатыми кулаками, как бы преследуя соблазнителя и похитителя ее "девочки".

"Но, - вдруг остановилась она, - он, может быть, написал".

Она снова принялась искать, переворачивая все в ящиках стола и комода, шаря по карманам платьев, встряхивая подушки, простыни, одеяло.

В этих поисках прошло более половины ночи, но они не привели, конечно, ни к каким результатам, так как князь Облонский был не из тех, которые пишут женщинам.

Утомившись, Ядвига опустилась наконец на стул, не решаясь, впрочем, уйти из той комнаты, где она все-таки чувствовала себя ближе к Рене, где все напоминало о ней.

Она напрягала слух, не слышно ли какого-нибудь стука, не подъезжает ли экипаж, может быть, Рена вернется, а может быть, мужик и ошибся.

Наступило утро. Ядвига мало-помалу успокоилась. Мысли ее прояснились.

"Заявить полиции! - мелькнуло в ее голове.- Но это будет, несомненно, оглаской. Спросят, кто мать этой девочки? Где она живет? Чем занимается?"

Ядвига знала, что Анжелика Сигизмундовна более всего боится такой огласки.

"Надо ехать к ней самой!" - решила старая полька и, передав заведование фермой своей помощнице - преданной женщине, с первым же поездом уехала в Москву, а затем в Петербург.

V

На даче у Анжель

Было два часа дня.

Анжелика Сигизмундовна Вацлавская только что встала, выпила утренний шоколад и вышла в роскошном домашнем неглиже на террасу своей дачи.

Она была в этот день в хорошем расположении духа. Она решила через какие-нибудь два-три месяца покинуть не только Петербург, но и Россию, и уехать со своей ненаглядной дочерью, со своей дорогой Иреной, за границу, в Италию. Она поручила уже комиссионерам исподволь подыскивать ей покупателя на дачу - всю же обстановку как дачи, так и петербургской квартиры она решила поручить продать с аукциона. Подведя итоги, она была довольна крупной суммой своего состояния.

"Рена у меня не бесприданница, таким кушем не побрезгает даже иностранный принц!" - самодовольно думала она.

Перед ней носился дорогой образ красавицы дочери - этого чистого, невинного создания.

Вдруг взгляд ее упал на извозчичью пролетку, остановившуюся у решетчатых ворот дачи.

Из нее выходила женщина.

Анжелика Сигизмундовна узнала Ядвигу.

Она почувствовала, что у нее остановилось сердце, и она как бы застыла с наклоненной головой, казалось, ожидая готового разразиться над ней громового удара.

Залесская, между тем, торопливой походкой прошла сад и поднялась на террасу.

- Что случилось с Реной?! - вскричала Анжелика Сигизмундовна.

Она бросилась к Ядвиге и схватила ее за руки.

- Она умерла?

- Нет!

- Больна, умирает?

- Нет.

- Так что же?

Залесская еще ниже опустила голову.

- Что же, что же? - простонала Анжелика Сигизмундовна и вдруг схватилась руками за голову.

Она поняла.

- Это невозможно!

- Она уехала... - чуть слышно прошептала Ядвига.

- Уехала, куда, как?

- Не знаю... Ее увезли!

- Увезли!

Она хрипло вскрикнула, схватила Ядвигу за руку и с необычайной силой потащила ее в гостиную.

- И ты осмеливаешься это говорить, - продолжала она глухим голосом. - Ты, ты...

- Ради Бога, выслушайте меня... Вот как это случилось.

Ядвига подробно рассказала все, что знала.

Анжелика Сигизмундовна, овладев собой после первого порыва отчаяния, слушала ее стоя, неподвижная, бледная как полотно, с искаженным лицом.

- И это все! - почти холодно произнесла она по окончании рассказа няньки.

- По крайней мере все, что я знаю. О, вы даже не в состоянии меня обвинять так, как я сама себя обвиняю за мою глупость, за мое доверие... - говорила Ядвига, обливаясь слезами и ломая руки.

- Все это пустяки, - прервала ее Анжелика Сигизмундовна. - Что сделалось, того не воротишь. Я сама узнаю, насколько ты виновата. Дело не в слезах и не в отчаянии. Надо действовать, разыскать Рену и спасти ее, если есть время, узнать, кто этот человек. Кого ты подозреваешь?

- Никого!

- Ты ничего не замечала?

- Клянусь вам, я никого не видала около фермы.

- В таком случае, это насилие!

- Не думаю.

- Почему?

- Та, которую видели в карете, весело улыбалась.

Анжелика Сигизмундовна ходила взад и вперед по гостиной, подобно разъяренной львице в клетке.

- Вся моя жизнь снова разбита! - прошептала она. - Я проклята.

Она остановилась, посмотрела на Ядвигу и протянула ей руку.

- Я не сержусь на тебя. Мать должна сама наблюдать за своей дочерью, а я такая мать, которая не могла этого сделать!

- Вы на меня можете не сердиться, вы меня можете прощать, но я себе этого никогда не прощу. Я теперь многое припоминаю...

- Что такое?

- У девочки изменился характер.

- С каких пор?

- На другой день после вашего отъезда. Она против обыкновения не скучала. Меньше об вас говорила. Была веселее, чем прежде, кокетливее... Чаще стала совершать продолжительные прогулки... Я этому радовалась...

Анжелика Сигизмундовна опустилась в кресло, закрыла лицо руками и долго хранила глубокое молчание.

Ядвига молчала тоже, уважая сдерживаемую душевную боль матери.

- Это человек богатый... и немолодой!.. - вдруг начала, как бы разговаривая сама с собой, Анжелика Сигизмундовна.

- Почему вы так думаете? - не удержалась, чтобы не спросить, Ядвига.

- Мне знакомы подобного рода дела! Эти кареты... вся обстановка... Молодой человек, особенно влюбленный, выказал бы себя... сделал бы какую-нибудь неосторожность... Скрытность Рены, ее обдуманное молчание... все это было ей предписано... Очевидно, он все предвидел... Я узнаю ловкую руку, наторевшую в руководстве женщинами, умеющую скрыть концы любовных похождений... Бедная, бедная Рена! Мужчины - это подлые, низкие, презренные существа... Ты по своему неведению попала в их страшные когти... Нужно узнать... и я узнаю...

Она вдруг поднялась с места.

- Если поздно спасти тебя, то не поздно отомстить за тебя! - воскликнула она, ломая руки. - Ядвига, - быстро сказала она, - ты переночуешь у меня... Завтра мы вместе поедем...

- Куда?

- В Покровское! Я сама произведу следствие.

- Но разве вы не обратитесь в полицию, в суд?.. Я хотела так сделать, но побоялась без вас...

- И хорошо поступила. Никогда!.. Лучше умереть!

Ядвига смотрела на нее удивленно вопросительным, взглядом.

- Как же вы хотите ее найти?

- Да разве ты не понимаешь, что женщина, подобная мне, не может ничего предпринять или предъявить жалобу - это значит отдать себя на посмешище толпы, оскандалить мою дочь!.. Мне жаловаться на то, что соблазнили мою дочь!.. О, как над этим станут потешаться все... и в моем кругу... и в кругу порядочных людей. Кто поверит моему горю? Кто поверит искренности моих слез? Разве ты-то не знаешь, что все, что ты здесь видишь, - позор. Что вся эта роскошь, меня окружающая,- грязь. Что одно мое имя - бесчестие. Все эта, прольется потоком грязи на мою дочь... Я загрязню ее гораздо больше, если буду публично требовать ее возвращения, чем похитивший ее подлец, который, едва пройдет его минутное увлечение, прогонит ее.

- Однако... может быть, если он ее любит... она так прелестна... я не могу верить...

- Он ее не любит! - повторила Анжелика Сигизмундовна со смехом, заставившим содрогнуться Ядвигу.- Любовь... всех этих мужчин... я знаю, чего она стоит, для меня это, к несчастью, не новость! Но довольно об этом! Я решила даже не откладывать до завтра... Мы едем сегодня же вечером.

Ядвига молча стояла перед своей бывшей воспитанницей и, казалось, была теперь более потрясена страшным презрением последней к самой себе и другим, нежели несчастьем, постигшим Рену.

На следующий день они обе уже были в Покровском.

VI

Следствие

В продолжение целой недели Анжелика Сигизмундовна молча утром уходила с фермы, молча возвращалась бледная, утомленная, расстроенная.

Ядвига не смела ее расспрашивать.

Однажды вечером она вернулась позднее обыкновенного. Глаза ее блестели. Она молча села в угол своей комнаты, бывшей когда-то комнатой дочери. Она поселилась в ней по ее собственному желанию. Нянька последовала за ней.

- Я знаю теперь все! - после некоторого молчания произнесла Анжелика Сигизмундовна дрожащим голосом.

- Кто же он? - спросила Ядвига.

- Князь Облонский.

Ядвига отступила.

- Как! Этот важный барин, уже далеко не молодой... Это невозможно!

- Он!

- Но ведь здесь его все уважают, так хорошо о нем отзываются... У него самого две дочери, одна невеста, другая уже замужем... Серьезный человек, отец семейства...

Анжелика Сигизмундовна пожала плечами.

- Это ничего не значит! Я его знаю. Он первый, кого я подозревала в самом начале твоего рассказа... Он умеет прельстить... Это самое худшее, чего я могла ожидать... Это проклятие... Я знала, что у него здесь имение, в котором он проводит каждое лето, но могла ли я взять от тебя Рену? Тебе я одной доверяла... И, наконец, этого-то я от него не ожидала.

- Но как же вы разузнали?

- О, я могла бы убедиться в этом неделю тому назад, но впопыхах от неожиданности удара забыла главное - поехать в пансион г-жи Дюгамель. Я сделала это Только сегодня после обеда, и оказалось, что бумаги Рены взял обманом князь Облонский, вместе с бумагами своей дочери Юлии, уверив начальницу, что действует по моему поручению. Я не показала и виду, что это не так, что было для меня тем возможнее, что г-жа Дюгамель первая начала мне передавать о его к ней визите. Это только подтвердило окончательно мои подозрения, так как еще сегодня утром я знала, что это он.

- Почему же?

- Я разузнала все в Облонском. С деньгами можно заставить говорить прислугу. Десять дней тому назад князь внезапно выехал из имения, причем карету попали к лесу. Ранее, наконец, одна из горничных княжеского дома, у которой было назначено с кем-то свидание в лесу, встретилась с князем, но успела от него спрятаться и увидала его с молоденькой и очень хорошенькой, на вид благородной, не похожей на крестьянку девушкой.

- На что же вы решились? Преследовать его? - с волнением спросила Ядвига.

- Нет, я против него юридически бессильна, особенно теперь, когда он знает тайну рождения Рены. Он может заявить, что я ему сама продала ее, и ему поверят...

- Что же делать?

- Спрятаться и молчать. Его нет в Москве, он, вероятно, укатил с ней за границу, но он вернется, вернется в Петербург. Надо только, чтобы он считал меня в отсутствии.

- Но хорошо, положим так - он вернется... Что же тогда?

- Что тогда? Я пока еще сама ничего не знаю, но горе ему...

Анжелика Сигизмундовна злобно заскрежетала зубами.

На другой же день она уехала в Петербург, приказав Ядвиге как можно скорей продать кому-нибудь роковую для них обеих ферму и тотчас же после продажи приехать к ней.

По приезде на берега Невы она казалась по наружности уже совершенно спокойной и повела свой обыкновенный образ жизни, хотя стала торопить комиссионеров продажею дачи и распускала слух, что через несколько месяцев намерена уехать года на два за границу.

В составленном плане ей был далеко не лишним опытный помощник, и она остановилась на знакомом уже читателям Владимире Геннадиевиче Перелешине.

"Я поторопилась!" - подумала она, припомнив сцену между ней и последним менее чем за неделю до привезенного ей Ядвигой потрясающего известия.

Владимир Геннадиевич по обыкновению явился за субсидией, но она не только что отказала ему, но почти прогнала от себя.

- Я не нуждаюсь более в ваших услугах, - холодно отвечала она ему,- можете даже не беспокоиться посещать меня...

- Не нуждаетесь, - прохрипел он, - значит, вы думаете, что меня можно прогнать как лакея? Ошибаетесь.

Он посмотрел на нее угрожающим взглядом. Она не сморгнула.

- Вы совершенно напрасно надеетесь меня испугать, я не из трусливых... - холодно заметила она. - Я, право, не понимаю даже, чего вы от меня хотите?..

- Исполнения просьбы...

- Кто просит, тот, значит, не может требовать.

- Я могу, но не хочу! - запальчиво произнес он.

- Вы? - презрительно поглядела она на него.

Он смутился от ее тона и взгляда.

- Однако вы не посмеете отрицать, что я вам оказал много услуг...

- Вам за них заплачено, и заплачено щедро... Вы этого, надеюсь, тоже не посмеете отрицать...

- Это относительно! - уклончиво отвечал он.

- Вы сами заявили, что довольны...

- Но я могу и в будущем быть вам полезным, хотя и отрицательно.

- Я вас не понимаю.

- Я могу быть вам вреден.

- Вы? - уставилась она на него.

- Да, я, я могу многое порассказать...

- Кому?

Этот простой вопрос поставил в тупик Владимира Геннадиевича. Он только сейчас сообразил, что за последнее время, после совершенно разоренного Гордеева, уехавшего на службу в Ташкент, у Анжель не было обожателей, на карманы которых она бы рассчитывала и которыми вследствие этого дорожила.

Тех, которых он ввел в ее салон, постигла печальная судьба - она не обращала на них внимания. Все они были для нее слишком мелки...

Он, как читатель, наверное, уже догадался, играл относительно Анжель роль фактора, поставляющего своеобразный "живой товар", в виде кутящих сынков богатых родителей, известных под характерным именем "пижонов". Зная ее тайны, он, конечно, мог всегда подвести ее относительно ее покровителей, которых одновременно бывало по нескольку.

Теперь положение дел изменилось.

Он понял это и молчал.

Анжелика Сигизмундовна встала.

- А за то, что вы осмелились мне угрожать, я уже совершенно серьезно объявляю вам, что надеюсь разговаривать с вами в последний раз...

В ее глазах блеснул угрожающий огонек. Она медленно вышла из гостиной, оставив своего гостя в печальном одиночестве.

- Зажирела... - с бессильною злобою проворчал? он, - ну, да я тебе покажу!

Он взял шляпу и уехал.

Эту-то сцену и припомнила Анжелика Сигизмундовна.

- Все это пустяки! Надо послать за ним! - сказала она себе.

Она хорошо знала нравственную физиономию своего "верного слуги".

За деньги он перенесет данную ему без свидетелей пощечину.

Она распорядилась.

Посланный вернулся с ответом, что г-н Перелешин уже около месяца как уехал из Петербурга, куда и надолго ли - неизвестно.

Спустя два месяца среди столичных виверов разнеслась весть об отъезде Анжель, этой "рыжей красавицы", за границу.

Вся столичная золотая молодежь и масса "этих дам" присутствовали на аукционе обстановки ее квартиры на Большой Морской.

Купили, впрочем, почти все маклаки. Дачу на Каменном острове со всей обстановкой приобрел для своей подруги сердца один невский банкир, вскоре после этого вылетевший в трубу.

VII

Он отомстил

В те два месяца, которые провела Анжелика Сигизмундовна по возвращении из Покровского до дня своего исчезновения с горизонта петербургского полусвета, она ни на йоту не изменяла режима своей жизни и была по наружности по-прежнему холодна и спокойна.

Она только немножко похудела и в ее чудных глазах стал чаще появляться злобный огонек, что, впрочем, придавало ее взгляду особую "адскую" прелесть и силу.

Дорого, однако, обходилось ей это показное спокойствие, и лишь оставаясь наедине с собой, она вволю предавалась мрачному отчаянию, изрыгая всевозможные проклятия и угрозы по адресу князя Сергея Сергеевича Облонского.

Как ни тяжел был удар, обрушившийся на нее при известии об исчезновении ее дочери, сила этого удара увеличилась, когда она узнала, что похитителем Ирены был не кто иной, как князь.

- Это самое худшее, чего я могла ожидать, - сказала она, как припомнит читатель, Ядвиге. - Это проклятие!

К страданиям, причиненным ей позором ее любимой дочери, присоединялось озлобление против самой себя при внутреннем неотвязчивом сознании, что любовным приключением князя Облонского и Рены она, Анжель, была потрясена и оскорблена не только как мать, но и как женщина.

Она сама любила Сергея Сергеевича - любила до ненависти.

Он погубил ее дочь, ее дорогую Рену, - она проклинала его, но в сердце ее, независимо от ее воли, шевелилось другое бесившее ее чувство - ревность к своей дочери.

Она принималась проклинать себя, старалась всею силою своей закаленной жизнью воли сбросить с себя этот страшный кошмар рокового двойного ощущения, но напрасно...

В томительные, проводимые ею без сна ночи или, правильнее сказать, при ее жизненном режиме, утра, образ князя Облонского неотступно стоял перед ней, и Анжель с наслаждением самоистязания вглядывалась в издавна ненавистные ей черты лица этого человека и доходила до исступления при мысли, что, несмотря на то, что он стал вторично на ее жизненной дороге, лишал ее светлого будущего, разрушал цель ее жизни, лелеянную ею в продолжение долгих лет, цель, для которой она влачила свое позорное существование, причина этой ненависти к нему не изменилась и все оставалась той же, какою была с момента второй встречи с ним, семнадцать лет тому назад. Этой причиной была любовь.

Она живо и ясно припоминала, как будто это было вчера, появление князя Сергея Сергеевича в ее салоне в первый год ее петербургской карьеры в качестве "львицы полусвета".

Его изящный, обаятельный образ проносился перед ней, ей явственно слышался его грудной, в душу проникающий голос.

"Он умеет прельщать!" - мелькала в ее уме фраза, сказанная ею Ядвиге. Она знала это по опыту и знала также, что протекшие годы не произвели почти никакого разрушающего действия ни на внешнюю, ни на внутреннюю физиономию этого "вечно юного ловеласа высшего разбора".

Она вспоминала, что чуть было она сама, она - Анжелика Сигизмундовна Вацлавская, с так недавно разбитым сердцем, с руками, на которых еще не успела обсохнуть кровь убитого ею любимого человека, не увлеклась ухаживаниями князя, не бросилась в его объятия с безумной бесповоротной решимостью посвятить ему одному всю свою жизнь, умереть у его ног, когда угаснет любовь в его ветреном сердце, забыв и свою цель, и свою, тогда еще малютку, дочь.

Она живо помнила, какое впечатление производил на нее в Варшаве, в доме Ладомирских, этот человек и сколько нравственной ломки пришлось ей произвести над собой, чтобы выйти победительницей в борьбе с нахлынувшим на нее к нему чувством, после подлого поступка с ней Владимира, тем чувством любви, страсти, самое воспоминание о котором она, казалось ей, похоронила навсегда в стенах Рязанского острога.

Она бросилась в Москву, в Покровское, и там только, на ферме Ядвиги, у колыбели Рены, нашла в себе вновь силу повторить свою клятву и вернуться в Петербург во всеоружии неспособной к малейшему проявлению истинной любви бесстрастной женщины.

Данная ею клятва была несложна. Вышедши оправданной из Рязанского окружного суда, вернувшись в Варшаву вместе со своею дочерью, она, устроив свои дела, увидала себя обладательницей небольшого капитала, тысяч в пятнадцать рублей. Захватив с собой свою няньку Ядвигу, она поехала в Москву, купила ферму близ Покровского и оставила на попечении старой польки малютку Рену.

Положив на имя Залесской в один из московских банков три тысячи рублей, она с остальными деньгами решила перенести свою деятельность на берега красавицы Невы.

В бессонную ночь накануне отъезда, проведенную ею у колыбели спавшей невинным младенческим сном дочери, дала она эту несложную, но страшную клятву.

"Всю оставшуюся в моем сердце любовь и нежность посвящу я тебе, дорогое несчастное дитя! - сказала Анжелика Сигизмундовна. - Никогда, ни к одному мужчине в мире не появится в нем ничего, кроме холодного презрения; ты лишена одним из них имени, я доставлю тебе громадное состояние, которое в наше время заменит всякое имя. У меня нет его теперь, но оно будет - у меня есть красота, - она тот же капитал. Она явилась одной из причин твоего появления на свет, я пожертвую ею же для тебя. Я заставлю мужчин пресмыкаться у ног моих, дорого платить за мои ласки, за мою кажущуюся страсть - страсть погубила меня, на ней же я построю твое и мое отмщение. Я буду беспощадна в разорении этих подлецов, чтобы их почти всегда покрытыми грязью деньгами упрочить благосостояние дочери подлеца. Клянусь тебе в этом тем, что у меня осталось дорогого в этом мире, - твоею жизнью!"

Она наклонилась и поцеловала ребенка, как бы запечатлев свою клятву этим поцелуем.

Эту-то клятву повторила она после чуть было не роковой для нее второй встречи с князем Сергеем Сергеевичем Облонским.

Все это она припоминала в бессонные ночи. Воспоминания ее неслись далее.

Она возвратилась в Петербург. Ее отсутствие произвело впечатление на Облонского. Разлука, хотя кратковременная, с женщиной, которой он серьезно увлекся и которая притом, по ее положению, казалась такой доступной, взбесила нетерпеливого князя. По ее возвращении он стал ухаживать усиленнее, настойчивее, но, увы, безуспешно, и притом на глазах у более счастливых соперников, поглядывавших на него с худо скрываемыми насмешливыми улыбками.

"Рыжая красавица" Анжель для него, князя Облонского, привыкшего одним взглядом своих ласкающих глаз покорять женщин с безупречной репутацией, оказалась недоступной Минервой.

Сергей Сергеевич выходил из себя.

Анжелика Сигизмундовна продолжала держать его в почтительном отдалении.

Всему бывает конец, и князь принужден был примириться со своим положением. Сохранив с Анжель игриво-дружеские отношения, он, казалось, сделался к ней совершенно равнодушен, хотя по временам в его красивых, полных жизни глазах появлялось при взгляде на нее не ускользавшее от нее выражение непримиримой ненависти и жажды мести за оскорбленное самолюбие.

Она платила ему той же, прикрытой массой холодного равнодушия, ненавистью.

Такие отношения установились и продолжались между ними.

- Он отомстил, жестоко, безжалостно отомстил! - воскликнула она при этих воспоминаниях, ломая в отчаянии свои красивые руки. - Но и я не останусь в долгу у тебя, ненавистный человек! - почти рычала Анжель. - Если поздно спасти Рену и отомстить за себя, за годы причиненных мне тобою нравственных терзаний, то не поздно никогда жестоко отомстить тебе за нас обеих.

VIII

Сорвалось

- Что ты ничего не кушаешь и не дотрагиваешься даже до твоего стакана? - говорил князь Сергей Сергеевич Ирене, сначала весело, под впечатлением дорогих, подарков и осмотра себя в зеркале, усевшейся за стол, но потом вдруг затуманившейся и сидевшей безмолвно, с опущенными глазами.

- Я сыта! Вина же я никогда не пила и не хочу его! Я бы лучше выпила воды, - тихо, не подымая головы, произнесла молодая девушка.

- Воды!- весело продолжал он. - Кто же пьет воду? Ты только попробуй, это легкое вино, сладкий икем - он тебе понравится.

Сергей Сергеевич пододвинул к ней стакан. Ирена молчала.

- Скушай еще вот эту пожарскую котлетку, здесь их готовят мастерски, - положил ей князь из дымящейся серебряной кастрюльки кушанье на тарелку.

- Я не могу! - прошептала она.

- Тебе со мной скучно, ты не любишь меня, если не хочешь ни позавтракать со мной, ни выпить за мое и твое здоровье, за наше будущее счастье.

Она подняла на него глаза и окинула его взглядом грустного упрека.

- Если я не прав - докажи, выпей и съешь! - продолжал настаивать он, восторженно любуясь ею. Ее личико, подернутое дымкой грусти, казалось еще более прелестным.

Ирена быстро взяла свой стакан, чокнулась с князем и выпила почти залпом.

- Вот теперь я тебе верю, - засмеялся он.

Она принялась за котлету, но, видимо, ела насильно. Он налил ей бокал шампанского.

- Еще? - с испугом спросила она.

- За здоровье твоей мамы! - произнес он вместо ответа и чокнулся.

- Мамы, мамы! - порывисто повторила она и быстро выпила бокал.

С непривычки это было чересчур много. Она заметно опьянела, глаза ее заблестели, лицо покрылось ярким, почти неестественным румянцем, - она была восхитительна.

Князь пожирал ее глазами, но выжидал, боясь испортить все дело резкою выходкою.

Она весело болтала с ним, лакомясь сочною грушею дюшес, на тему приезда ее матери, предстоящей свадьбы. Она описывала ему тот подвенечный наряд, в котором она видела себя во сне.

Он не слыхал половины из ее болтовни и машинально отвечал на ее вопросы.

Кровь бросалась ему в голову, в висках стучало.

Он был пьянее, чем она, единственно от ее близости к нему.

- Мы будем венчаться здесь, в Москве?

- Не знаю, может быть, здесь, а может быть, и за границей.

- Мы поедем за границу, а не сейчас в Петербург?

- Нет, сперва за границу.

- Так и есть, так и есть, то же говорила и мама, - прошептала она. - Мне бы хотелось венчаться здесь; конечно, мама поедет с нами и за границу, но здесь на нашей свадьбе была бы и Ядвига.

При воспоминании о покинутой ею так неожиданно няне сердце Ирены болезненно сжалось.

"Бедная, она просто измучается, прежде чем узнает о моем счастии; ищет теперь, чай, по всему лесу, чего-чего не передумает", - пронеслось в ее голове.

- Когда мама приедет сюда, можно будет сейчас же дать знать няне Ядвиге, что я здесь? - спросила она.

- Конечно, можно...

- Что же мамы все нет?

- Вероятно, ее что-нибудь задержало.

Он пересел к ней на диван и обнял за талию. Рена не сопротивлялась.

Он привлек ее к себе, она почувствовала дрожь его руки и взглянула ему прямо в лицо.

Выражение этого лица, виденное ею впервые, поразило ее - она не узнавала милые ей, теперь искаженные волнением черты, взгляд его глаз не был тем бархатным, который она привыкла видеть покоящимся на себе. Он горел каким-то диким, страшным огнем.

Она задрожала и сделала невольное движение, чтобы вырваться из его объятий, но безуспешно, он сжимал ее все с большею и большею силой, покрывая ее лицо и шею жгучими поцелуями.

Вдруг она истерически зарыдала.

Первый стон, вырвавшийся из груди трепетавшего в его мощных объятиях слабого существа, моментально отрезвил его.

Он выпустил ее из своих объятий. Она упала поперек турецкого дивана, продолжая оглашать комнату истерическими рыданиями.

Сергей Сергеевич бросился в кресло.

- Не могу, не могу! - простонал он. Рыданья Ирены прекратились. Князь тоже пришел в себя.

Он прошел в спальню, взял с туалетного столика одеколон и стал приводить в чувство все еще лежавшую недвижимо молодую девушку. Он смочил ей одеколоном голову и виски, дал понюхать солей, пузырек с которыми всегда находился в его жилетном кармане. Она понемногу стала приходить в себя.

Но едва она открыла глаза и увидала его, как снова вздрогнула.

- Рена, дорогая моя, что с тобой? - нежно успокаивал он ее.

Она молча села на диван, склонив голову, и крупные слезы неудержимо полились из ее глаз.

- О чем же ты плачешь? Я тебя испугал? Прости меня, не плачь, взгляни на меня.

- Я боюсь тебя, боюсь! - прошептала она сквозь слезы.

- Чего же ты боишься, ведь ты же знаешь, как я люблю тебя.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб.

- Нет, нет, потом, при маме, на балу, на свадьбе...- бессвязно лепетала она.

Он стал ходить по комнате, по временам взглядывая на сидящую все в одной и той же позе Ирену.

Вид этого плачущего, испуганного ребенка пробудил в его сердце жалость. Первой мыслью его было отвезти ее назад, на ферму, но он тотчас же прогнал эту мысль. Трепет, хотя и болезненный, ее молодого, нежного тела, который он так недавно ощущал около своей груди, заставил его содрогнуться при мысли отказаться от обладания этим непорочным, чистым созданием, обладания, то есть неземного наслаждения. Рука, протянутая уже было к звонку, чтобы приказать готовить лошадей, бессильно опустилась.

"Нет, она будет моей во что бы то ни стало, и будет моей добровольно, даже если бы мне пришлось для этого пойти на преступление, лишиться половины моего состояния!" - мысленно решил он и снова плотоядным взглядом окинул сидевшую в той же позе молодую девушку.

Но вот она подняла голову и посмотрела на него умоляющим взглядом.

- Отвези меня назад, к няне! - заговорила она, точно угадав промелькнувшую в его голове за минуту мысль.

Скажи она эту фразу на мгновение ранее, он, быть может, и согласился бы, но теперь он снова надеялся.

На что, он не знал и сам.

"Она будет моей, она должна быть моей", - проносилось в его голове. Она повторила просьбу.

- Я не могу этого сделать для тебя, - отвечал князь деланно равнодушным тоном. - Ты сама знаешь, что ты здесь по воле твоей матери. Когда она приедет, ты можешь сказать ей, что желаешь возвратиться в Покровское или пансион, что отказываешься быть моей женой...

- Нет, нет, я не отказываюсь, я не хочу ни в Покровское, ни в пансион, прости меня, я хочу только поскорей увидеть маму, обвенчаться с тобой и уехать за границу, - заметила Рена, поспешно утирая все еще продолжавшие навертываться на глаза слезы.

Он снова сел рядом с ней на диван.

Она немного отодвинулась от него.

Не давши ей заметить, что это не ускользнуло от его внимания, он своим вкрадчивым, привычным для нее тоном стал говорить, что ей нечего беспокоиться, что дурного с ней случиться ничего не может, а что если ее мать не приедет ни сегодня, ни завтра, то, вероятно, потому, что ее задержали в Петербурге неотложные дела. Ведь она сама знает, не раз говорила ему, что ее мать настолько связана делами, что не может даже для нее уделить лишний час времени. Что он завтра же поедет к начальнице пансиона взять ее бумаги, о чем Анжелика Сигизмундовна просила будто бы его в последнем письме, а от г-жи Дюгамель, вероятно, узнает, где находится ее мать и что ее задержало. Наконец, она прямо могла проехать за границу, оставив на его имя или на имя своей дочери письмо у начальницы пансиона.

Он говорил, не составив себе еще никакого плана дальнейших действий, но по мере того, как высказывал Рене успокоительные доводы, этот план в общих чертах созревал в его голове.

Молодая девушка, желающая верить, - верила и постепенно успокаивалась.

Не прошло и получаса, как она весело болтала с ним, с радостным любопытством слушала его рассказы о петербургской и заграничной жизни, описания Парижа, Рима, Венеции и других замечательных городов и местечек Западной Европы.

Спокойная и довольная расхаживала она по комнатам, любовалась в зеркало на себя и на надетые на ней драгоценные вещи.

Он воспользовался ее расположением духа, позвонил и приказал явившемуся на зов Степану прислать барышне ее горничную.

Степан вышел, и через минуту в комнату вошла бойкая и расторопная молодая девушка, брюнетка, с миловидным, несколько нахальным лицом. Это была служанка, нанятая исполнительным камердинером и получившая от него точные инструкции обращения и разговора со своей молодой госпожой.

Она предложила Ирене пройти в спальню, где в гардеробе оказалось несколько изящных костюмов, сделанных по мерке платьев княжны Юлии, с которой Ирена была почти одного роста и сложения, и заказанных предусмотрительным князем.

Молодая девушка с восторгом стала с помощью Фени - так звали горничную - примерять обновки и наконец остановилась на голубом из легкой шелковой китайской материи платье, которое ей понравилось более всего и с которым она не хотела расстаться.

Платье действительно очень шло к ней.

- Эти вещи, - показала она горничной на ожерелье и браслеты, - подарил мне князь, мой жених, но платья уже, наверное, сюрприз от мамы?

Она вопросительно поглядела на Феню.

- Совершенно верно, милая барышня, - отвечала ловкая камеристка, - платья эти при мне привезли из магазина, и посланная в разговоре со мной объяснила, что их заказала и приказала доставить сюда г-жа Вацлавская.

- Ну да, да, это и есть фамилия моей матери и моя, - с наивным восторгом воскликнула Ирена.

Сергей Сергеевич находился тем временем в снятом им для себя соседнем номере, где продолжительно и таинственно совещался со своим камердинером.

- Скажи горничной, чтобы она ни на шаг не отходила от Ирены Владимировны во время моего отсутствия, а сам тотчас же поезжай в Покровское и устрой все поаккуратнее. Денег не жалей. Тех, которые я тебе дал, хватит?

- За глаза, ваше сиятельство! - отвечал Степан.

Князь снова прошел к Рене. Она встретила его с шумной, чисто детской веселостью, шутила, заигрывала, пообедала с большим аппетитом, но, несмотря на это, он заметил, что она все-таки все время была настороже, и, несмотря на усиленные просьбы с его стороны, ничего не пила за обедом, кроме воды.

- У меня и так болит голова, - заметила она ему.

Ее глаза по временам, когда он близко подсаживался к ней, принимали сосредоточенно-серьезное, почти строгое выражение.

Пережитое ею волнение, видимо, до болезненности обострило в ней инстинктивное чувство самосохранения.

Облонский сразу понял это и старался обращаться с ней с утонченною деликатностью.

Так провели они целый день.

Удаляясь к себе, он почтительно поцеловал ее руку.

Николай Гейнце - Под гнетом страсти - 02, читать текст

См. также Гейнце Николай - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Под гнетом страсти - 03
IX Метрическое свидетельство Сергею Сергеевичу не спалось. Давно уже о...

Под гнетом страсти - 04
V Без Ирены и Анжель Легко можно себе представить, какое волнение прои...