Александр Алексеевич Богданов
«ПОТАПЫЧ»
"ПОТАПЫЧ"
I
Снег уже стаял, но весенние морозцы сковывают землю.
В ночную тишину падает надсаживающийся пьяный крик:
- Пота-а-пыч!.. А-а-ать? Пота-а-апыч!..
Ветер подхватывает крик и кружит над пустынной площадью неуютного села. Как большой мрачный гроб, темнеет здание волостного правления. Новое крыльцо пахнет сосной. Мутно белеют в полумгле лужи и колесники дороги. А за дорогой - молчаливые и холодные поля.
- Ста-ри-ик!.. А-аать?.. Задремал, ста-арик? Пота-а-апыч!..
Против волостного правления дощатый, крытый соломой пожарный сарай. Оттуда неторопливо выныривает человеческая тень, качается и плывет в ночном тумане. Навстречу ей с крыльца сползает другая человеческая тень.
Это старшина, еще не протрезвившийся после короткого сна, вышел освежиться и кстати проверить ночной пожарный караул. Строгим и хриплым голосом он кричит:
- Спа-ал, старик?.. А?..
- Здравствуй, Микита Кузьмич!..-слышится в ответ.
- Здоров буди!
Через силу бредет от сарая дряхлый старик. Сняв замызганную ватную шапчонку и опираясь на толстую кленовую палку, он тяжело ковыляет к крыльцу. На старике короткий заплатанный полушубок, не доходящий до колен. Ноги обуты в рыжие стоптанные валенки и в полусвете похожи на кривые медвежьи лапы.
- Ты чего же, старик?.. Аль умер? Почитай, целый час тебя старшина кличет, а ты хотя бы што!.. А-ать?.. Право, так и думал, што ты умер али заснул...
- Прости, Микита Кузьмич! Слаб ухами стал... Ты уж не взыскуй с меня строго...
- То-то не взыскуй... Знаю сам... Ну, да ладно... Чего с тебя такого взять? - бормочет старшина.
Старшина в новой суконной поддевке и кожаных высоких сапогах... От него пахнет вином. Потапыч успокаивается. Он знает, что когда старшина пьян, то становится добрей и сговорчивей, не так, как другие драчуны.
- Пожалей, Микита Кузьмич, старика!.. Чать, душа-тело пить-есть хотят... не гадал, не чаял, что на девятом вот десятке лет кормильцем сделаюсь,- надрывно и жалостливо говорит Потапыч.- Деваться некуда, кормить семью некому... Хоша и нет силы, а хлеб надо заработать...
- Знаю, знаю...
Оба молчат. Потапыч виновато жмется в полушубке.
- Потерпи, Микита Кузьмич!.. О-о-хо-хо! Вот внук с войны вернется - всем полегче станет! Чего ж подеешь?.. Один я из работников-то остался в семье поилец-кормилец, небось не сладость... Как внук вернется, то и помирать можно... А сейчас и умирать-то нельзя, семья не отпускает.
- Ладно, ладно...- бормочет старшина.- Нешто и мне сласть? Вот взял я вас к сараю, старого да малого, а теперь и сухотись! Начальство поди с меня первого спросит, коли беда случится...
- Ну, уж и приключится? С чего приключиться? О-о-хо-хо! Разве можно?
- То-то!.. Хочешь по человечеству, а вместо того виноватым станешь. Ну-ну, карауль! Пожарный струмент в справности?
- В справности, Микита Кузьмич...
- Чья смена?
- Моя да Павлухина...
- Ну карауль, карауль!..
Старшина сонно позевывает и уходит обратно в правление. Дверь, обшитая старым рваным войлоком, визжит, стучит привешенный на блоке камень, и затем снова все погружается в тишину.
Потапыч долго стоит в раздумье, опершись на палку. Мерно и тоскливо дребезжат часы на колокольне. Старик вздыхает, нахлобучивает низко до ушей шапку и садится на холодные ступеньки крыльца.
Ветер с легким шумом кружится около. Весенние облака кучами толпятся в небе, и в прорывах между ними четко горят морозные звезды.
Мысли старика сбивчиво перескакивают от одного к другому.
"Весна ранняя, отсеваться скоро надо будет, а внук Игнат на войне. Не справляется одна молодайка с хозяйством. Он, Потапыч, помощник ей плохой. Э-эх, война!.. Много она горя и слез принесла... Чего-то давно нет писем от Игната... Не знай, жив он, нет ли? Может, к немцам в плен попал? Может, где-нибудь без руки али без ноги в гошпитале лежит? На то война... Вон Митрохин Семен вернулся домой - вместо ног две чурочки. О-хо-хо!"
С деревенского порядка; где безлюдно и тихо, плетется пес. На его втянутых сухих ребрах и спине шерсть местами облезла, местами свалялась в седые пучки.
Пес подходит к Потапычу, ласково обнюхивает его и, виляя хвостом, трется мордой о полушубок.
Потапыч ласково треплет пса по зашеине.
- Што, Волчок?.. Скучаешь поди один? А?
Пес сладко изгибает спину и потягивается, пружиня лапами.
- На покой нам с тобой, Волчок, пора! А?.. Стары мы с тобой стали...
Пес понимает Потапыча, дружески обходит его с другой стороны, обнюхивает снова полушубок и жалобно начинает скулить.
- Ишь ты, воешь? Может, кровь Игнатову почуял?- суеверно тревожится старик и встает с крыльца.
II
В сарае на дощанике под тулупом спит пожарный сменщик, подросток лет пятнадцати Павлуша. У изголовья на больших ржавых гвоздях висит охлестанная сбруя. В углу мешок с овсяной соломенной сечкой.
Две лошади в стояке при появлении Потапыча настораживаются, поднимают стрелками уши и нетерпеливо перебирают ногами.
Потапыч подходит к подростку и заботливо прислушивается.
- Угомонился, паренек?.. Спи, голубок!.. Намаялся за день.
Он отыскивает в углу закопченный керосиновый фонарь и зажигает скупой огонь. Тусклое пламя больше коптит, чем светит. Причудливые тени переламываются на стене.
Потапыч засыпает в колоду стойла овсяную сечку. Лошадь с пегой челкой и белым пятном на лбу протягивает к нему морду, ловит мягкими губами руки с сечкой и радостно фырчит, почуяв корм и знакомый запах человеческого тела.
Потапыч любовно гладит лошадь по теплой горбоносой морде.
- Проголодался, Васька? Кушай, родимец, кушай!
Лошадь тычется мордой в колоду, ворошит сечку и, жадно вбирая обмолоченные пустые колосья, хрустит зубами.
Из перегородка в широкие щели между досок пытается просунуть голову еще лошадь. - Ай и тебе покушать захотелось? - шамкает Потапыч.- На вот и тебе, кушай, кушай!
Он засыпает сечкой и вторую колоду.
Лошади фырчат и возятся в стояках. Потапыч следит, как они едят. Потом он выходит из сарая, прикладывает руку ко лбу и всматривается в даль.
Небо яснеет. Крепчает утренничек. Деревня тихо спит.
Потапыч зябко пожимается в полушубке и возвращается в сарай. Горькие неотвязные думы преследуют его.
- Вот получу двадцать целковых,- высчитывает он.- Десятку на семена надо да десятку на пашню с бороньбой... А жить-от чем? Эх, кабы Игнат к поре-времени вернулся!..
А за сараем в белесую муть неба вонзаются багровые огни. Сперва они еле заметны, острые и тонкие, как лезвие ножа. Потом огни расходятся ярче и шире и окрашивают небо зловещим заревом.
Тревожные далекие крики будят тишину ночи:
- Э-эй! Пож-ааа-ар!
III
Арестантская при волостном правлении сырая и холодная, с развалившейся печью, сложенной из саманных кирпичей.
Вверху в одной из стен небольшой круглый вырез вместо окна.
На земляном полу солома для спанья.
Сторож Федор, болезненный солдат, инвалид русско-японской войны, громыхает замком и отворяет дверь.
Потапыч поднимается с соломы.
- Ванятку навестить тебя привел,- объясняет сторож.- Ну, ты лезь, пострел, скорей, покудова старшины нет! Заметит старшина,- обоим беда будет!
Белоголовый мальчуган с болячками на губах проскальзывает мышонком в дверь и говорит:
- Не заметит, дяденька!
- А ежели заметит, тогда что?
- А заметит, я в солому зароюсь!.. Не найдут!
- Ну, то-то! - соглашается сторож.
- А-а, это ты, Ванятка? - радостно встречает Потапыч правнука.
Сторож торопливо запирает дверь.
- Здравствуй, дедушка! Мамка навестить тебя прислала! - говорит Ванятка.
- Спасибо, милый! Садись-ка вот сюды рядом...
Мальчуган подсаживается на солому. Пугливо и с любопытством он осматривает арестантскую. В руках у него узелок.
- Што, как Дарья? Как вы там? А? - спрашивает Потапыч.
- Мамка тебе хлеба с картошкой испекла,- говорит Ванятка и развязывает узелок.
Белые пушистые брови старика двигаются радостно, и лицо оживает в кротком, тихом просветлении.
- Спасибо, детка!..
Оба молчат. Потапыч отламывает кусок хлеба и медленно жамкает беззубыми деснами.
- Дедушка, долго ты будешь сидеть? - спрашивает Ванятка.
- Не знаю, касатик... Федор говорил, што завтра ослобонят!
- Поскорее просись, дедушка!
- То-то, милый, што спросу моего не послушают! Земский, вишь, на пять ден к отсидке приказал.
- За что, дедушка?
- Начальство, детка, ничего не поделаешь... Без начальства, детка, и чирий не вскочит... Вот при господах управители еще строже были... Стар, говорят, ты... А нешто я виноват, што стар... Девяносто годов, слышу-вижу плохо, давно бы на покой пора, да куды денешься?..
- Плохо здесь, дедушка?
- Надо бы хуже, да некуда...
Потапыч тяжело вздыхает.
- Не получила Дарья письма?
- Не-э...
Оба молчат. Каждый думает о своем. Потапыч о том, как выйти теперь из нужды, чтоб не умереть с голоду, Ванятка - о дедушке. Добрый он, а вот все обижают его. И все потому, что он старый. Старого любить надо, а они обижают... .
- Дедушка, я слышал, мужики говорили, будто тебя, урядник на пожаре вдарил?
- Ударил, касатик... Как приехал я с баграми да стал около лошади хлопотать, он на меня и налетел... Вот и сейчас спину ломит...
- Што же ты, дедушка, ему?
- Што ему... Сказано, детка: "С сильным не борись". Спасибо, ребята заступились за старика...
В глазах Ванятки вспыхивают гневные огоньки. Он выпрямляется и с возмущением говорит:
- А я бы, дедушка, не стерпел... Сам бы сдачи дал... взял палку да отлупцевал урядника...
- Ну-у?
- Вот тебе, дедушка, и ну-у! А еще, дедушка, взял бы да их поджег!
- А-их, ты, глупый!.. Разве можно такие страсти баять! Дай-ко я те за вихор маленько потреплю!..
- Не надо, дедушка!
- То-то не надо! Мы, детка, люди маленькие... Каждый, кто бляху надел, тот нами и помыкает.
- Тятька с войны вернется, я все тятьке расскажу... Тятька им задаст! - не успокаивается Ванятка.
- А-их, глупый ты, глупый...
Потапыч любовно гладит мальчугана по голове. Оба близко прижимаются друг к другу, и от этого спадает тяжесть с сердца старика.
Сторож стучит в стенку арестантской, давая знать, что срок свиданья окончился.
Ванятка встряхивается.
- Домой, дедушка, пойду!
- Иди, голубок, иди! А то старшина застигнет, обоим беда будет... И тебя побьют!.. Да скажи Дарье-то, што завтра, мол, дедушка на свободу выйдет. А денег старшина только десять целковых посулил! Кабы весь срок протянул, двадцать бы получил. Да вот не довелось! И еще скажи Дарье, штоб не сокрушалась! Дедушка, мол, вернется домой, все поможет устроить... Как-нибудь сладимся с пашней...
- Скажу, дедушка!
Поднимаясь с соломы, чтоб проводить внука, Потапыч простуженно закашлял и тихо простонал...
IV
Лицо Потапыча строгое, с открытыми неподвижными глазами, углы рта опустились, и нос побелел и заострился по-птичьи. Старик как-то необычно лежит на соломе, запрокинув назад голову и широко расставив вытянутые ноги в валенках. Рот его полуоткрыт, но зубы крепко стиснуты, и на запекшихся губах белые сгустки ссохшейся слюны.
Сторож Федор осторожно тормошит его.
- Вста-а-вай, старик... Эй, вставай!
Потапыч не двигается. Федор чиркает спичкой. При свете огня он видит перед собой мертвые остекленевшие зрачки и пену на похолодевших губах.
- Никак умер старик-от! - в ужасе бормочет он и пятится к двери.
Подталкиваемый неудержимой внутренней силой, он бежит в волостное правление.
Дверь в арестантскую открыта. Ветер стучит ею и скрипит ржавыми петлями. И Федору от страха начинает казаться, что это позади стучит и стонет мертвец.
1897-1899
Александр Алексеевич Богданов - ПОТАПЫЧ, читать текст
См. также Богданов Александр Алексеевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :
ПРОВОКАЦИЯ
(Из цикла В мещанских переулках ) - Товарищ! Как вы на своей лекции оч...
СИРОТА
I Убрали в огородах картофель, окончились полевые работы, и Сенька пош...