Василий Авсеенко
«ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ОТРАВА ЖИЗНИ»

"ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ОТРАВА ЖИЗНИ"

ОТРАВА ЖИЗНИ.

Эта отрава начала проникать в жизнь Петра Петровича Гладышева еще с прошлого года, и именно с того скверного дня, когда домохозяин его, купец Калабанов, встретившись с ним в подъезде, не потянул в сторону свое отвислое чрево, как он обыкновенно это делал, а напротив, выпятил его вперед, и не сняв с головы котелка, а только махнув двумя пальцами кверху, - заступил ему дорогу и произнес своим хриплым, давно "перехваченным" на каком-то буяне голосом: А у вас, господин Гладышев, контракт кончается...

Петр Петрович при этом поморщился: он уже издалека предвидел надбавку на квартиру, а независимый первогильдейский вид Калабанова не предвещал ничего доброго. Не понравилось Петру Петровичу также и то, что Калабанов назвал его "господином Гладышевым", тогда как прежде всегда величал по имени и отчеству.

- Да, так что-же? Я хотел-бы квартиру за собой оставить, - сказал он. Калабанов моргнул бровями и посмотрел в сторону.

- Можно и за вами оставить; только подороже платить придется, - ответил он.

- А сколько?

- Три бумажки на вас надбавлено; полторы тысячи платить будете.

- Триста рублей сразу! это разбой! - вырвалось у Гладышева.

- Как угодно. Не принуждаем, значит.

Гладышев разозлился, разгорячился, и сказал домовладельцу что-то не лестное для последнего. Калабанов только погладил рукой бороду.

- Так позволите, стало-быть, билетики налепить? - спросил он.

К утру следующего дня Гладышев, однако, одумался. Рассчитав, он сообразил, что переезд на новую квартиру, да пригонка драпировок и мебели обойдется, пожалуй, не дешевле трехсот рублей; а еще сколько беспокойства и потери времени... Он решил согласиться на надбавку, но контракт, из предосторожности, заключил только на год: может быть цены опять понизятся, так зачем же себя связывать.

Но прошел год, и Петр Петровить с ужасом слышал со всех сторон, что цены на квартиры не только не падают, а растут непомерно. Неужели и ему сделают новую надбавку? Лишние триста рублей, всыпанные в карман Калабанова, уже заставили Петра Петровича урезать до крайности свой семейный бюджет. Других урезок он и придумать не мог. И он с неприятным стеснением сердца ждал нового разговора с Калабановым.

Но вместо домохозяина явился дворник и предъявил новое расписание всех квартир, по повышенным ценам. Против номера, занимаемого Гладышевым, стояла цифра: 2000.

Петр Петрович ужаснулся.

- Да что, твой хозяин с ума сошел, что-ли? - накинулся он на дворника.

- Нам это неизвестно, - спокойно ответил тот. - Нам только сказано, оповестить жильцов. Кому, значит, не нравится, так чтоб съезжали.

- Ну, так скажи, что мне не нравится, и я съеду.

- Мы это очень понимаем.

И вот, с этого дня жизнь Петра Петровича Гладышева была окончательно отравлена. Еще раньше, чем он предпринял поиски за квартирой, он уже ощутил отражение калабановской политики на всех крупных и мелких сторонах своего существования. Извозчики, возившие его в департамент за 20 коп., стали, словно сговорясь, требовать 30 копеек.

- Почему-же, почему, если раньше я всегда ездил за двугривенный? - спрашивал озадаченный Петр Петрович.

- Помилуйте, сударь, сами знаете, нынче все дороже стало, - отвечали ему извозчики.

Хозяйственные счеты точно также стали расти с неумолимой последовательностью. Вместо 3 рублей кухонного расхода, счеты кухарки поднялись до 3 1/2, потом до 4 руб.

- Почему? - допытывался Гладышев у кухарки.

- Кто их знает, лавочников; говорят, нынче все дороже стало, - объяснила та.

Дача в Павловске, которую Гладышев пять лет кряду нанимал за 300 рублей, вдруг оказалась ценою в 400. Ломовые извозчики, перевозившие его пожитки всегда по четыре рубля с подводы, потребовали по шести руб. Дворник на даче, довольствовавшийся за воду пятью рублями, заломил восемь, и едва помирился на семи.

- Почему? почему? - уже с растерянным видом спрашивал всех Гладышев.

И от всех получал один и тот же ответ:

- Сами знаете, нынче все дороже стало.

Но почему же сам он не стал дороже? Почему он по прежнему получает три с половиной тысячи казенного жалованья, и полторы тысячи за занятия в одном частном учреждении? Этого ему никто не мог объяснить, но общий голос твердил одно и то же:

- Нынче все дороже стало.

Это был какой-то стихийный звук, стоявший в воздухе, и вместе с воздухом проникавший все существо его. До такой степени проникавший, что Петр Петрович начал даже как будто заговариваться, и на вопрос жены, ветрено-ли сегодня на дворе, иногда отвечал:

- Сама знаешь, нынче все дороже стало.

Надо было, однако, привести в известность, выразить в цифрах все то, что означала эта жестокая фраза, этот стихийный звук, эта отрыжка калабановского пищеварения. Петр Петрович подсчитал, и ужаснулся. Выходило, что не касаясь квартирного вопроса, огульное наращиванье цен на все потребное в жизни составляло уже более тысячи рублей в годовой смете. А при этом жена весьма резонно ставила на вид, что Липочка, старшая дочь, кончила гимназию, и с осени ее придется возить к знакомым, и у себя собирать гостей; и что остальные дети тоже стали на год старше, и содержание и воспитание их требуют лишних расходов, - а ведь ты, - добавляла жена, - ты сам знаешь, нынче все дороже стало.

И все, - Липочка, остальные дети, прислуга, лавочники, разносчики, все, на каждом шагу, на разные голоса, повторяли один и тот же припев:

- Нынче все дороже стало.

Но, однако, что же делать? Где взять эту недостающую тысячу? Как устроиться с квартирой?

Петр Петрович рассудил, что как бы там ни было, а без квартиры остаться никаким образом нельзя. Можно влезть в долги, можно ходить дома в старом халате и протертых туфлях, чтобы сберечь пиджачную пару и ботинки, можно делать на завтрак смоленскую кашу, а на обед лапшу, но квартира, приличная квартира во всяком случае необходима.

И Петр Петрович принялся искать квартиру. Он уже не пил отраву жизни глотками, он захлебывался в ней.

В справочной конторе ему дали несколько адресов. Оказалось, что все эти квартиры уже сданы. Только в одном месте на окнах еще виднелись билеты. Петр Петрович бросился в подъезд. Стоявший перед дверью швейцар смерил его таким взглядом, который ясно обнаружил всю прикосновенность достойного привратника к калабановскому торжеству, и всю глубину разнуздавшейся хамской наглости. На вопрос Петра Петровича: сдается-ли квартира? - он только насмешливо сощурил глаза и пропустил сквозь усы:

- Чего-с?

- Сдается у вас квартира?

- Квартира?

- Не понимаешь меня, что-ли? Я хочу посмотреть квартиру.

- Да вам какую надобно?

- Покажи ту, которая сдается.

- Чего зря показывать? Я вас толком спрашиваю, какая вам требуется квартира? Может у нас и есть, да не про вашу честь.

Петр Петрович оглянулся; по другой стороне улицы как раз в эту минуту проходил полицейский офицер.

- Видишь ты там помощника пристава? - указал на него Гладышев швейцару. - Не желаешь ли, чтоб я попросил его научить тебя, как разговаривать с нанимателями?

Физиономия швейцара мгновенно преобразилась, точно по ней хлестнули бичем. Он быстро отворил дверь и проговорил совершенно другим, до гадости слащавым голосом:

- Пожалуйте, сударь, сейчас покажем. Какь-же не показать? Мы это очень обязаны.

Квартира оказалась дрянь-дрянью, какие-то косые стены, покоробившиеся двери, темнота и грязь.

- Будет ремонт, что-ли? - спросил Гладышев.

- Как-же-с, ремонт беспременно требуется, - ответил швейцар. - Хозяин так и наказывал: без ремонту, говорить, не отдавай.

- То-есть, что это значит: без ремонту не отдавай? - не понял Гладышев.

- А значит, весь ремонт, как следует, от жильца полагается. Чтобы в исправности было.

Петр Петрович даже сплюнул с досады, снова сел на извозчика и поехал, поглядывая на окна. Вот опять видны билетики; высоко, в пятом этаже, но что же делать.

Швейцар, с насупленными бровями и бакенами вроде обломовского Захара, с зловещим видом заступил Гладышеву дорогу.

- Вы из каких будете? - спросил он тоном участкового унтера, к которому привели нового бродягу.

- Покажи-ка мне квартиру, - сказал Гладышев.

- При казенной должности состоите, аль как? - продолжал швейцар.

- Ну, состою; тебе-то что?

- Мы жильцов пускаем только которые при казенной должности. А семейство большое?

- Я, жена, трое детей.

- В законе, стало быть? У нас на это большое внимание. Если по пачпорту что окажется, хозяин контракта не даст; он наперед в пачпорты смотрит. А собаки есть?

- Есть.

- Неподходяще это. У нас собачников во всем доме нет. Кошку, это можно; кошка для крыс.

Петр Петрович задумался. Ужь не пожертвовать-ли Карушкой и Мимишкой? Черт возьми, не остаться же из-за них без квартиры.

- Ладно; посмотреть-то квартиру можно? - сказал он.

- А вы хозяину-то неизвестны? - спросил швейцар. Потому, хозяин любит больше знакомым сдавать. А не то, может рекомендацию имеете?

- Нет, не имею. Можно у прежнего хозяина справиться.

- Не с руки. Мы за жильцом не бегаем. Нынче жилец сам во-как кланяется. Пороги отбивает.

- Квартиру-то покажете?

- Показать можно; только ничего с того не будет. Не отдаст вам хозяин.

- Это почему-же?

- По разговору вашему видать. Хозяин любит, чтобы с почтительностью. Он первым делом требует, чтобы жилец искательство показал.

- А кто такой хозяин-то ваш?

- Торжковский 2-й гильдии купец. Выгребными ямами занимается. В больших подрядах состоят.

Петр Петрович со злости даже рассмеялся, и решил, что на сегодня довольно.

А завтра будет тоже, и послезавтра тоже, и т. д. Ежедневно будет вливаться в него отрава жизни, и непрерывно, днем и ночью, будет звенеть в его ушах все один и тот же припев:

- Нынче все дороже стало.

Василий Авсеенко - ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ОТРАВА ЖИЗНИ, читать текст

См. также Авсеенко Василий - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ОЧАРОВАТЕЛЬНИЦА
ОЧАРОВАТЕЛЬНИЦА. По тенистой липовой аллее идет дама; подле нее двое д...

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДЕНЬ
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДЕНЬ. I Иван Александрович Волованов проснулся, как всег...