Василий Авсеенко
«ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - НА ЕЛКЕ»

"ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - НА ЕЛКЕ"

НА ЕЛКЕ.

Большая гостиная освещена так ярко, что даже попахивает керосином. Розовые, голубые и зеленые восковые свечи, догорая на елке, отдают легким чадом. Все, что висело на пушистых нижних ветвях, уже оборвано. На верхушке качаются, между крымскими яблоками и мандаринами, два барабанщика и копилка в виде головы веселого немца.

- Роза Федоровна, достаньте копилку, это для меня! - возбужденно просит раскрасневшаяся девочка.

- А мне достаньте барабанщиков, я заставлю их сейчас барабанить, - пристает мальчик, в нетерпении топая ножками.

Роза Федоровна, бонна немецкого происхождения, но уже отлично выучившаяся по-русски, тянется за подарками, но никак не может достать. Она боится слишком вытянуть руки, потому что лиф ее новенького платья сделан совсем в обтяжку, и того и гляди - где-нибудь лопнет. Упругая грудь ее усиленно дышит, на глуповато-хорошеньком лице выражаются досада и смех.

- И зачем так высоко, фуй! - протестует она.

В эту минуту к ней подскакивает высокий молодой человек в юнкерской форме, с темно-серым лицом, светлыми усиками и совершенно белым лбом, на котором предательски сел крупный прыщик.

- Позвольте, мамзель Роза, я сейчас достану... - предлагает он, и мигом снимает с елки барабанщиков и голову немца. При этом рука его как-то ловко скользит по обнаженной до локтя руке Розы, а карие глаза что-то говорят, впиваясь в голубые глазки немки.

Мальчуган уже вертит проволочной ручкой, заставляя деревянных барабанщиков выбивать какой-то несуществующий марш. Девочка с изумлением рассматривает немецкую голову с прорезанным на самой плеши отверстием для опускания монет. Юнкер, между тем, сорвал с елки самое большое красное яблоко, и держит его, немножко приподняв, перед Розой.

- Как я хотел бы быть Парисом! - говорит он, продолжая играть глазами.

- Каким Парисом? - спрашивает та.

- Мифологическим Парисом, из "Прекрасной Елены".

- Ах, что вы говорите, я этого ничего не знаю; фуй, как это можно!

- Но вы должны знать мифологию, ее преподают в школах. Спор трех богинь, решенный Парисом; разве вы этого не знаете?

- Фуй, как это можно! И что же вы сделали-бы, если-б были Парисом?

- Я поднес-бы вам это яблоко... Вот-с, извольте.

Немка, краснее, протянула пухлую белую ручку.

- Разве я похожа на Венеру? - отозвалась она, улыбаясь не только губами, но и ямочками по углам рта.

- А-га, значит мифологию-то вы знаете! - поймал ее юнкер. - Но теперь берегитесь, вы взяли яблоко...

- А что-же это значит?

- Это значит, что вы должны завтра взять отпуск, и мы с вами встретимся в Гостином дворе.

- Фуй, как это можно!

- Почему-же нельзя? Мы погуляем, проведем время...

- Дети, дети, где-же вы все? отчего вы не возитесь? - вдруг закричал, выходя из кабинета, хозяин дома, господин лет сорока пяти, благообразно-скучной наружности, которой он тщетно старался придать для настоящего случая веселый вид. -Что вы там делаете? Игрушки рассматриваете? Успеете потом, после; а теперь извольте резвиться, бесноваться - это ваш праздник, ваш, понимаете! Роза Федоровна, заставьте их танцевать. Мамаша сыграет вам кадриль. Где мамаша? Nadine, где ты?

Портьера, отделявшая гостиную от будуара, раздвинулась, и из-за нее появилась дама интересной наружности, лет тридцати, брюнетка, не очень полная, но и не худощавая, с красивым разрезом глаз, прямым коротким носиком и густым пушком над верхней губой. Она улыбнулась мужу очевидно деланной улыбкой, отстранила снисходительным движением руки бросившуюся к ней девочку, провела пальцами по локончикам другой девочки, обняла за шею мальчика в матросской куртке, и неспешною, ленивою походкой подошла к роялю.

- Ну, дети, будете кадриль танцевать? - обратилась она ко всей маленькой публике. - Я начинаю.

Благообразно-скучный господин все больше напускал на себя, между тем, самой необычайной веселости. Он притопывал ногами, накланялся к каждому из детей, при чем фалды его длинного сюртука как-то странно обвисали, напоминая намокшие паруса, подставлял стулья, и заметив, что его партнеры тоже выползли из кабинета, с преувеличенною настойчивостью убеждал их танцевать.

- Дети, семья - это моя жизнь! - повторял он поминутно. - Сегодня их праздник. Ну, детки, беснуйтесь, резвитесь! Шурка, хочешь быть моей дамой?

- Хочу, папа... - ответила девочка, но таким тоном, который явно противоречил ее словам.

- Ну, что-же? Когда вы начнете? - нетерпеливо отозвалась из-за рояля хозяйка дома.

Она повернулась на табурете, и глаза ее направились к той самой портьере, из-за которой она появилась. Там теперь, касаясь головой бахромы драпировки, рисовалась стройная фигура молодого человека в кавалерийской форме. Словно повинуясь ее взгляду, он, медленно пробираясь позади устанавливавшихся пар, перешел через всю гостиную и стал подле рояля.

"Какая скука!" выразилось на лице Надежды Павловы, тогда как пальцы ее бойко ударили по клавишам.

Кадриль началась - та специальная, "елочная" кадриль, которую дети танцуют со взрослыми, и когда все делают вид, что им до необычайности весело, и что зрелище пузатого, старого Ивана Антоновича, балансирующего десятилетнюю Манечку, в изумительной степени оживляет общество и возвышает семейные начала.

Роза танцевала визави с юнкером, и когда руки их сходились, она не только крепко отвечала на его пожатие, но даже шаловливо тянула его к себе и заливалась тихим, немножко замысловатым смехом. А юнкер отвечал ей еще более замысловатою игрою глаз, поправлял свои слишком короткие перчатки, и в антрактах между фигурами задумчиво проводил пальцем по лбу, ощупывая сидевший там прыщик.

- Уф! - произнесла наконец хозяйка дома, и с силою захлопнув рояль, встала. - Весело вам, дети? улыбнулась она, пробираясь назад через всю гостиную. - Теперь устройте какую-нибудь игру, только не возитесь слишком, а то разгорячитесь и простудитесь: ведь вам скоро и по домам...

Она прошла в кабинет, где на двух ломберных столиках возобновился винт, оттуда заглянула в столовую, распорядилась, чтоб ужин подали через два часа, и возвратилась в будуар. За нею, нагибаясь под портьерой, вошел молодой человек в кавалерийском мундире. Он осторожно пробрался между тесно расставленными пуфами и пате, и опустился на табурет подле кушетки.

- Как приятно доставить удовольствие детям, не правда-ли? Дети - это моя жизнь! - сказала Надежда Павловна, забираясь на кушетку вместе с ногами. - Для меня елка - самый приятный праздник в году: я веселюсь их счастьем...

- О, да, это так естественно... - подхватил молодой человек, припоминая выражение смертной скуки, лежавшее на лице хозяйки дома, когда она играла кадриль, веселясь детским счастьем.

- Вы этого не понимаете, мужчины все эгоисты, - продолжала молодая женщина, - Я досадую, что позвала вас сегодня.

- Право? Как это любезно!

- Я сделала еще хуже, я приготовила вам подарок с елки...

- Вот, это другое дело. Надеюсь, вы не раздумали отдать его мне?

- Вы не стоите. Такой подарок можно дать только человеку, которого... к которому имеешь безусловное доверие.

- Я не заслужил доверия?

- Любопытно, чем?

- Но, Боже мой... вы сами знаете, что нет человека более преданного вам... Я только вами и живу, вам одним поклоняюсь...

Надежда Павловна молча смотрела на него своими бархатными, задумчивыми и ласкающими глазами. Кончик ее туфли упирался в его колено, и оба делали вид, что не замечают этого.

- Когда вы были у Покутиных? - вдруг спросила она.

- У Покутиных? Но ведь это мой товарищ, мне даже неудобно было-бы не бывать там, когда зовут, - объяснил молодой человек.

- И тем более, что m-me Покутину все считают хорошенькой... Кроме меня, впрочем: я ее терпеть не могу. Худа, черна, подкрашенные ресницы, кокетничает до неприличия, манерна до тошноты. Хочет разыгрывать какую-то петербургскую gamine, и сбивается на горничную. Я ее терпеть не могу, слышите!

- Вы несправедливы, но я не буду спорить. Для меня все женщины безразличны, потому что... Он наклонился, опершись локтем на кушетку, подле самых ее ног, и проговорил почти шепотом:

- Потому что я люблю вас...

Она не отвечала, только длинные ресницы ее чуть дрогнули и опустились, и она лениво потянулась плечами.

- Я люблю вас... - повторил он еще тише, и еще ниже наклонился к ней.

- Мама! мама! - послышалось за портьерой: - Варя и Павлик уезжают!

И четверо детей, раскрасневшиеся, потные, с прилипшими встрепанными волосами, вбежали в будуар. Надежда Павловна поднялась с кушетки и провела рукой по мокрым личикам своих маленьких гостей.

- Как вы разгорячились! Я боюсь, чтоб вы не простудились. Роза, присмотрите, чтоб их хорошенько укутали.

Она нежно перецеловала их и проводила до гостиной.

- Ах, дети! Право, без них наша жизнь не представляла-бы никакого интереса, - сказала она с большим чувством, возвращаясь в будуар.

Затем она подошла к бюро, отперла ящичек, вынула оттуда маленький портфельчик с золотыми уголками, и издали, пластическим движением руки, протянула его молодому человеку.

Тот быстро раскрыл его, повертел, и нашел под верхним клапаном другой, из под которого вытащил фотографию, обтянутую тонкой атласистой кожей.

- Вот это подарок! - произнес он восхищенным голосом, и оглянувшись, схватил обе ее руки и покрыл их поцелуями. Потом рука его осторожно обвилась вокруг ее талии, и она, отвернувшись, почувствовала на шее щекотанье его усов и жаркое прикосновение губ. Она не сопротивлялась, только вся насторожилась и побледнела...

- Довольно... - сказала она наконец, опускаясь на низенькое кресло.

Он стоял перед нею, тяжело дыша, и запрятывал портфельчик под пуговицы мундира.

- Когда я вас теперь увижу? - спросил он.

Она не тотчас ответила, как будто соображая.

- Завтра я еду в Царское, буду обедать у тетки... - сказала она наконец, глядя мимо него слабо блиставшими глазами.

- Но после обеда... вы не останетесь там?

- Я выйду от тетки в половине десятого, чтоб поспеть на поезд.

Он подвинулся к ней ближе.

- С девяти часов я буду на улице, - проговорил он тихо.

Она не взглянула на него, только усмехнулась одним уголком губ, и маленькими шагами вышла в гостиную. Там уже никого не было. Обобранная елка возвышалась темною массой в углу.

- Роза, фрейлен Роза! - позвала Надежда Павловна.

На этот зов сначала выскочил откуда-то юнкер, потом появилась немочка. Оба имели какой-то растерянный вид.

- Уложите детей спать. Пора! - распорядилась молодая женщина. Затем она прошла в кабинет и села подле мужа.

- Ты как будто очень устала? - спросил тот.

- Да, я утомлена. Эта возня с детьми, это чистое детское счастье... на меня все это слишком сильно действует, я живу вместе с ними...

- Вы, Надежда Павловна, вы - святая женщина! - произнес один из партнеров, собирая взятки.

Василий Авсеенко - ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - НА ЕЛКЕ, читать текст

См. также Авсеенко Василий - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :