Аркадий Тимофеевич Аверченко
«Сухая Масленица»

"Сухая Масленица"

I

Знаменитый писатель Иван Перезвонов задумал изменить своей жене.

Жена его была хорошей доброй женщиной, очень любила своего знаменитого мужа, но это-то, в конце концов, ему и надоело.

Целый день Перезвонов был на глазах жены и репортеров... Репортеры подстерегали, когда жена куда-нибудь уходила, приходили к Перезвонову и начинали бесконечные расспросы. А жена улучала минуту, когда не было репортеров, целовала писателя в нос, уши и волосы и, замирая от любви, говорила:

- Ты не бережешь себя... Если ты не думаешь о себе и обо мне, то подумай о России, об искусстве и отечественной литературе.

Иван Перезвонов, вздыхая, садился в уголку и делал вид, что думает об отечественной литературе и о России. И было ему смертельно скучно.

В конце концов писатель сделался нервным, язвительным.

- Ты что-то бледный сегодня? - спрашивала жена, целуя мужа гденибудь за ухом или в грудо-брюшную преграду.

- Да, - отстраняясь, говорил муж. - У меня индейская чума в легкой форме. И сотрясение мозга! И воспаление почек!!

- Милый! Ты шутишь, а мне больно... Не надо так... - умоляюще просила жена и целовала знаменитого писателя в ключицу или любовно прикладывалась к сонной артерии...

Иногда жена, широко раскрывая глаза, тихо говорила:

- Если ты мне когда-либо изменишь - я умру.

- Почему? - лениво спрашивал муж. - Лучше живи. Чего там.

- Нет, - шептала жена, смотря вдаль остановившимися глазами. - Умру.

- Господи! - мучился писатель Перезвонов. - Хотя бы она меня стулом по голове треснула или завела интригу с репортером каким-нибудь... Все-таки веселее!

Но стул никогда не поднимался над головой Перезвонова, а репортеры боялись жены и старались не попадаться ей на глаза.


II

Однажды была Масленица. Всюду веселились, повесничали на легкомысленных маскарадах, пили много вина и пускались в разные шумные авантюры...

А знаменитый писатель Иван Перезвонов сидел дома, ел домашние блины и слушал разговор жены, беседовавшей с солидными, положительными гостями.

- Ване нельзя много пить. Одну рюмочку, не больше. Мы теперь пишем большую повесть. Мерзавец этот Солунский!

- Почему? - спрашивали гости.

- Как же. Писал он рецензию о новой Ваниной книге и сказал, что он слишком схематизирует взаимоотношения героев. Ни стыда у людей, ни совести.

Когда гости ушли, писатель лежал на диване и читал газету.

Не зная, чем выразить свое чувство к нему, жена подошла к дивану, стала на колени и, поцеловав писателя в предплечье, спросила:

- Что с тобой? Ты, кажется, хромаешь?

- Ничего, благодарю вас, - вздохнул писатель. - У меня только разжижение мозга и цереброспинальный менингит. Я пойду пройдусь...

- Как, - испугалась жена. - Ты хочешь пройтись? Но на тебя может наехать автомобиль или обидят злые люди.

- Не может этого быть, - возразил Перезвонов, - до сих пор меня обижали только добрые люди.

И, твердо отклонив предложение жены проводить его, писатель Перезвонов вышел из дому.

Сладко вздохнул усталой от комнатного воздуха грудью и подумал:

"Жена невыносима. Я молод и жажду впечатлений. Я изменю жене".


III

На углу двух улиц стоял писатель и жадными глазами глядел на оживленный людской муравейник.

Мимо Перезвонова прошла молодая, красивая дама, внимательно оглядела его и слегка улыбнулась одними глазами.

"Ой-ой, - подумал Перезвонов. - Этого так нельзя оставить... Не нужно забывать, что нынче Масленица - многое дозволено".

Он повернул за дамой и, идя сзади, любовался ее вздрагивающими плечами и тонкой талией.

- Послушайте... - после некоторого молчания сказал он, изо всех сил стараясь взять тон залихватского ловеласа и уличного покорителя сердец. - Вам не страшно идти одной?

- Мне? - приостановилась дама, улыбаясь. - Нисколько. Вы, вероятно, хотите меня проводить?

- Да, - сказал писатель, придумывая фразу попошлее. - Надо, пока мы молоды, пользоваться жизнью.

- Как? Как вы сказали? - восторженно вскричала дама. - Пока молоды... пользоваться жизнью. О, какие это слова! Пойдемте ко мне!

- А что мы у вас будем делать? - напуская на лицо циничную улыбку, спросил знаменитый писатель.

- О, что мы будем делать!.. Я так счастлива. Я дам вам альбом - вы запишете те прекрасные слова, которыми вы обмолвились. Потом вы прочтете что-нибудь из своих произведений. У меня есть все ваши книги!

- Вы меня принимаете за кого-то другого, - делаясь угрюмым, сказал Перезвонов.

- Боже мой, милый Иван Алексеевич... Я прекрасно изучила на вечерах, где вы выступали на эстраде, ваше лицо, и знакомство с вами мне так приятно...

- Просто я маляр Авксентьев, - резко перебил ее Перезвонов. - Прощайте, милая бабенка. Меня в трактире ждут благоприятели. Дербалызнем там. Эх вы!!


IV

- Прах их побери, так называемых порядочных женщин. Я думаю, если бы она привела меня к себе, то усадила бы в покойное кресло и спросила - отчего я такой бледный, не заработался ли? Благоговейно поцеловала бы меня в височную кость, а завтра весь город узнал бы, что Перезвонов был у Перепетуи Ивановны... Черррт! Нет, Перезвонов... Ищи женщину не здесь, а где-нибудь в шантане, где публика совершенно беззаботна насчет литературы.

Он поехал в шантан. Разделся, как самый обыкновенный человек, сел за столик, как самый обыкновенный человек, и ему, как обыкновенному человеку, подали вина и закусок.

Мимо него проходила какая-то венгерка.

- Садитесь со мной, - сказал писатель. - Выпьем хорошенько и повеселимся.

- Хорошо, - согласилась венгерка. - Познакомимся, интересный мужчина. Я хочу рябчиков.

Через минуту ее отозвал распорядитель.

Когда она вернулась, писатель недовольно спросил:

- Какой это дурак отзывал вас?

- Это здесь компания сидит в углу. Они расспрашивали, зачем вы сюда приехали и о чем со мной говорили. Я сказала, что вы предложили мне "выпить и повеселиться". А они смеялись и потом говорят: "Эта Илька всегда напутает. Перезвонов не мог сказать так!" - Черррт! - прошипел писатель. - Вот что Илька... Вы сидите - кушайте и пейте, а я расплачусь и уеду. Мне нужно.

- Да расплачиваться не надо, - сказала Илька. - За вас уже заплачено.

- Что за глупости?! Кто мог заплатить?

- Вон тот толстый еврей-банкир. Подзывал сейчас распорядителя и говорит: "За все, что потребует тот господин, - плачу я! Перезвонов не должен расплачиваться". Мне дал пятьдесят рублей, чтобы я ехала с вами. Просил ничего с вас не брать.

Она с суеверным ужасом посмотрела на Перезвонова и спросила:

- Вы, вероятно... переодетый пристав?..

Перезвонов вскочил, бросил на стол несколько трехрублевок и направился к выходу.

Сидящие за столиками посетители встали, обернулись к нему, и - гром аплодисментов прокатился по зале... Так публика выражала восторг и преклонение перед своим любимцем, знаменитым писателем.

Бывшие в зале репортеры выхватили из карманов книжки и со слезами умиления стали заносить туда свои впечатления. А когда Перезвонов вышел в переднюю, он наткнулся на лакея, который служил ему. Около лакея толпилась публика, и он продавал по полтиннику за штуку окурки папирос, выкуренных Перезвоновым за столом. Торговля шла бойко.


V

Оставив позади себя восторженно гудящую публику и стремительных репортеров, Перезвонов слетел с лестницы, вскочил на извозчика и велел ему ехать в лавчонку, которая отдавала на прокат немудрые маскарадные костюмы...

Через полчаса на шумном маскарадном балу в паре с испанкой танцевал веселый турок, украшенный громадными наклеенными усами и горбатым носом.

Турок веселился вовсю - кричал, хлопал в ладоши, визжал, подпрыгивал и напропалую ухаживал за своей испанкой.

- Ходы сюда! - кричал он, выделывая ногами выкрутасы. - Целуй менэ, барышна, на морда.

- Ах, какой вы веселый кавалер, - говорила восхищенная испанка. - Я поеду с вами ужинать!..

- Очин прекрасно, - хохотал турок, семеня возле дамы. - Одын ужин - и никаких Перезвонов!

Было два часа ночи.

Усталый, но довольный Перезвонов сидел в уютном ресторанном кабинете, на диване рядом с хохотушкой-испанкой и взасос целовался с ней. Усы его и нос лежали тут же на столе, и испанка, шутя, пыталась надеть ему турецкий нос на голову и на подбородок.

Перезвонов хлопал себя по широким шароварам и пел, притоптывая:


Ой, не плачь, Маруся, - ты будешь моя!

Кончу мореходку, женюсь я на тебя...


Испанка потянулась к нему молодым теплым телом.

- Позвони человеку, милый, чтобы он дал кофе и больше не входил... Хорошо?

Перезвонов потребовал кофе, отослал лакея и стал возиться с какимито крючками на лифе испанки...


VI

В дверь осторожно постучались.

- Ну? - нетерпеливо крикнул Перезвонов. - Нельзя!

Дверь распахнулась, и из нее показалась странная процессия...

Впереди всех шел маленький белый поваренок, неся на громадном блюде сдобный хлеб и серебряную солонку с солью. За поваренком следовал хозяин гостиницы, с бумажкой в руках, а сзади буфетчица, кассир и какие-то престарелые официанты.

Хозяин выступил вперед и, утирая слезы, сказал, читая по бумажке:

- "Мы счастливы выразить свой восторг и благодарность гордости нашей литературы, дорогому Ивану Алексеичу, за то, что он почтил наше скромное коммерческое учреждение своим драгоценным посещением, и просим его от души принять по старорусскому обычаю хлеб-соль, как память, что под нашим кровом он вкусил женскую любовь, это украшение нашего бытия"...

В дверях показались репортеры.


VII

Вернувшись домой, Перезвонов застал жену в слезах.

- Чего ты?!

- Милый... Я так беспокоилась... Отчего ты такой бледный?.. Я думала - ушел... Там женщины разные!.. Масленица... Думаю, изменит мне...

- Где там! - махнув рукой, печально вздохнул знаменитый писатель. - Где там!


Аркадий Тимофеевич Аверченко - Сухая Масленица, читать текст

См. также Аверченко Аркадий Тимофеевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Тайна
I Он уверял меня, что с детства у него были поэтические наклонности. -...

Хлопотливая нация
Когда я был маленьким, совсем крошечным мальчуганом, у меня были свои ...