Письмо
Андрей Белый - Кублицкой-Пиоттух - 21 февраля 1905 г. Москва.

Милая, глубокоуважаемая Александра Андреевна,

несказанно рад получить от Вас письмо. Оно пришло как раз вовремя, когда я омрачился не до конца, а просто извне захлестнуло слишком мрачной, досадной и совершенно неинтересной волной, и что всего хуже, что эта волна может вынудить меня совершить поступки резкие и имеющие влияние на будущее. Но что бы ни было, я до конца останусь легко-радостным и всегда помнящим. Вот и сегодня мне взгрустнулось (скоро или сами Вы узнаете отчего, или я сам напишу), но пришло письмо от Вас. И мне радостно. Вы пишете о неделании и о слезах. Но слезы, горный хрусталь, растопленный утром; всегда он сияет миллионами росинок. И это к радости. Все слезы к радости. Только сухое горе горе, а что не так к тишине, к... хотя бы усмиренности в будущем.

А пока опять веду разговоры, бываю у Астрова, выслушиваю, что проф. Озеров хочет примыкать к нам и просит дать ему указания к труду, который он пишет. Религиозно-общественная программа намечается. Григорий Алексеевич6 в восторге от аргонавтов. Сережа бастует и не принимает участия в "живом созидании религиозной общественности". Я бастую тоже, но принимаю участие. Брюсов пишет стихи, не уступающие Пушкину и т. д. словом, все обстоит благополучно...

Но хрустальная грусть уж звенит и поет о цветах. Вспоминаю Джаншиева, автора "Эпохи великих реформ", и его два горба, которые вытолкнула из него страсть к гражданственности. Вспоминаю стихи незабвенной памяти поэта К. Д. Бальмонта "Спину выгнувши кольцом, встретишь мрак и глубину". Джаншиев занимался, быть может, слишком много общественностью, и был наказан Кольцом горбов, возвратом мрака. Недаром он, напоминая внешностью нибелунга (я знал его), является прообразом земской деятельности, не высвеченной взглядами Lapan, позволяющими в конце концов растопить Кольцо вопреки пословице: "Горбатого могила исправит!"...

Если бы Джаншиев дожил до появления "лапанства", он выпрямился бы, и перед нашими глазами не продефилировало бы существо, скрюченное и сдавленное горбами продефилировал бы высокий и стройный брюнет, истинно гражданский деятель. Пишу эти размышления о физических недостатках автора "Эпохи великих реформ" в назидание и оправдание своего все растущего протеста против деятельности без цветов: ведь хрустальная грусть уж звенит и поет о цветах. Не запоет ли горный хрусталь на зоре Солнцем и счастьем окрыляющего нас Утра? Горный хрусталь, это слезы, утишенные

утешенные.

Слез о настоящем нет. Есть слезы о прошлом и будущем. О настоящем сухое, прячущееся даже от самонаблюдения горе.

Если бы я не знал цветов, если б не любил Зори и Утра, теперь все обстоятельства мои сложились в лепестки сухого отчаяния по многим причинам, а между тем я рад, я ликую мне большего восторга не нужно. Тем сильней во мне восторг, что извне я в клещах металлически холодных щипцов, приготовленных для пытки. Но мое счастье со мной.

Посылаю Вам мои слова и пожелания. Пусть они претворятся в цветы и летят, и летят. С глубоким уважением и с нежной любовью вспоминаю Вас. Никогда не забуду дней, проведенных у Вас. Если обстоятельства позволят, я приеду к Вам в Петербург в начале великого поста, если только экзаменов не будет у Саши и Любови Дмитриевны, и если я не помешаю. Спасибо за письмо. Христос да благословит Вас.

Глубокопреданный Борис Бугаев.

Письмо - Андрей Белый - Кублицкой-Пиоттух - 21 февраля 1905 г. Москва., читать текст

См. также Белый Андрей - письма и переписка :