Письмо Белинского В. Г.
В. П. Боткину - 31 марта-3 апреля 1843 г. Петербург.

СПб. 1843, марта 31. То, что ты забыл уведомить меня о получении письма моего, с приложенным к нему письмом Бакунина, можно простить только сумасшедшему или влюбленному; но как ты, слава аллаху, и то и другое вместе, то я и не сержусь на тебя. Письмо А. Бакуниной ты принял, кажется, довольно холодно2 и доволен только тем, что хорошо ответил на него по-французски же. Этого я не понимаю; судить чувств твоих не могу, ибо не знаю, как живет в тебе прошедшее. Впрочем, может быть, это по причине того, что ты теперь и без ума и без сердца. Несмотря на то, вот тебе, недостойному, и еще письмо при сем прилагается. Вообрази себе: узнал я от Зиновьева, что Н. Дьяков в Прямухине!!.. Вот она внутренняя-то жизнь! Зиновьев крепко недолюбливает В. А. Дьякову3. С своей точки зрения он прав. Я сам только извиняю ее, зная по опыту, что такое неметчина, привитая с детства: это все равно, что заразиться в детстве сифилисом никогда не выздоровеешь. Бакунин просил у отца 8000 р. асс. единовременно, отказываясь за них от своего наследства, но дражайший родитель, говорят, начисто отказал. А между тем Мишель в крайности. За то аллах и наградил родителя: сын у него буен и непокорен, зато дочь теперь ... с законным супругом, и нравственность торжествует.

Жду, не дождусь письма твоего. Не привезет ли его Галахов. Впрочем, судя по состоянию духа твоего, мало имею надежды на получение письма твоего. Очень жалею, что делишки твои идут плохо, и если так будут идти, то предвижу и исход их; но все-таки завидую не тебе (ты прав, говоря, что тебе нечего завидовать), а чувству5, ибо питать какое бы то ни было чувство, какой бы то ни было интерес все же лучше, чем в тоске, апатии, с холодным отчаянием убивать время на преферанс, ставить ремизы, проигрывать последние деньжонки, беситься, дойти до мальчишеского малодушия, сделаться притчею во языцех. Есть же такие несчастные люди, над которыми от рождения тяготеет проклятие и которым нет удачи ни в деле, ни в пустяках и нет надежды на какое-нибудь счастие в жизни. Устал я, брате, и мысль о смерти как-то чаще приходит на ум и как-то меньше прежнего леденит сердце где так бесплодно, так напрасно с враждой боролася любовь6, а ум с глупостию. Тургенев поразил меня нечаянно, сказавши к слову, что Гегель где-то выразился, что дельный человек тот, кто коли видит, что 2X2 = = 4, так и ставит 4, а пустой (прекрасная душа) тот, кто хоть и видит, что 2X2 = 4, а все норовит, как (бы поставить 5 или 10. До сих пор вся жизнь моя протекала в том, что я видел и понимал, что 2X2 = 4, а ставил 5. Теперь уж не могу быть так глупо малодушным, но от этого мне не легче в этом мой смертный приговор: ждать уже нечего, и в душе распространяется холод, сырость и смрад могилы. Я держался глупостью подпора упала и я падаю с нею. А все животолюбие и страх физических мучений заставляют искать средств помощи, и я лечусь гидропатиею прею в паровой ванне, а потом леденею в холодной, а там костенею под дождем и душею.

Кланяйся Наталии Александровне. Ее дружелюбное расположение ко мне глубоко трогает меня, и я не знаю, как и благодарить тебя за то, что ты написал ко мне об этом.

Статья моя о Державине страшно искажена, но об этом когда-нибудь7. Черт возьми все наши статьи, да и всех нас с ними.

Тургенев очень хороший человек, и я легко сближаюсь с ним. В нем есть злость и желчь, и юмор, он глубоко понимает Москву и так воспроизводит ее, что я пьянею от удовольствия, А как он воспроизводит Аксакова с его кадыком и идеализмом8, Тургенев немного немец в том смысле, как и Бакунин, который с тоном покровительства отзывается о П. Р.9, а между тем живет на его счет. Что за натура Зиновьев! Мы все дрянь перед ним. Ну, прощай пока.

В. Б.

Доктор, содержащий водолечебное заведение, сказал мне, что я стражду биением сердца я сам подозревал это, но не хотел поверить, то есть видел, что 2X2 = 4, а хотел поставить25. Вода помогает мне не знаю, что будет вперед.

-

Апреля 3. Наконец Галахов приехал, и я получил от него твои пять строк 10, до того скверно написанные, что насилу мог я их разобрать. Ну, душа моя, поздравляю тебя: ты решительно сумасшедший, и тебе надо теперь вести свой дневник: что будут перед ним записки титулярного советника Попрыщина (он же и Фердинанд VII)11. Как я горд перед тобою, сознавая себя в полном разуме, как презираю я тебя. Так бесплодная женщина смотрит на родильницу, а та думает себе: я больна, из меня течет и то и другое, зато у меня есть дитя! Странно устроено все на белом свете! Любовь смешна и исполнена комизма по этой эгоистической сосредоточенности в себе самой и рассеянному равнодушию ко всему, что не она; но в этом-то и заключается весь рай ее, все упоение. И если в чем человек, особенно русский человек, может найти хоть минутное счастие, так это, конечно, в любви? и уж? конечно, всего менее в российской словесности.

-

Прочел я статью твою о немецкой литературе12. Славная статья! Она понравилась мне больше всех прежних твоих статей, может быть, потому, что ее содержание ближе к сердцу моему. Краевский читал мне о празднике фурьеристов 13 чудесно. Славно откатал ты эту гнилую филистерскую сосиску Гуцкова. Вот так бы хотелось отделать свиную колбасу Рёт-шера. Тургенев сказал, что статьи Рётшера отзываются процессом пищеварения, а я возразил: нет, испражнения. Не было человека пишущего, который бы так глубоко оскорбил меня своею пошлостию, как этот немецкий Шевырев. Если бы Рётшер нашел у Шекспира или Гете драму, состоящую в том, что ... прибили честную женщину, а полиция передрала бы за это ..., он так бы написал о ней: субстанциальное право ..., оскорбленное субстанциальною стихиею честности, разрешилось в коллизию драки, которая, оскорбив субстанциальную власть полиции, была наказана розгами, после чего все пришло в гармонию примирения. Рётшер в отношении к Гегелю есть тот человек в "Разъезде" Гоголя, который, подцепив у другого словечко "общественные раны", повторяет его, не понимая его значения14. Хорош был Гуцков у G. Sand вот семинарист-то, сукин сын!

-

Когда я написал к тебе начало этого письма, то в тот же вечер сошелся у Комаришки с Тургеневым и изъявил ему мое удивление, что Варвара Александровна опять сошлась с своим мужем. Каково же было мое изумление, когда я увидел, что Тургенев смотрит на эту женщину так же, как и Зиновьев. Слово за слово, и я узнал от него, что Мишель внутренне давно уже разошелся с нею, видя, что она его нисколько не понимает и только повторяет его слова. Наконец, дело дошло до того, что расстаться с нею сделалось для него необходимостию. А я так привык религиозно уважать эту женщину, это благоговение было передано мне Станкевичем. Все видели в ней феномен даже между Бакуниными, которые все казались феноменами. Вот что говорит Тургенев о всех Бакуниных, и сестрах и братьях, за исключением одного Мишеля: все они созданы быть не чем другим, как несчастными. Натуры пламенные и порывистые, они лишены глубокого религиозного чувства, и потому всегда наклонны наполовину помириться и с самими собою и с действительностию на основании какого-нибудь морального чувствованьица или принципика; у них нет сил прямо смотреть в глаза черту. Как хочешь, Боткин, а тут правды больше, чем во всех наших нападках на них. Темное чувство, бывало восстановлявшее нас против них, имело справедливое основание; но мы врали, ибо сами любили ставить 5, хотя и видели, что 2X2 всего 4. Оттого и не могли добиться толку.

Вообще я теперь больше всего думаю о характерах и значении близких и знакомых мне людей. Эта наука мне не далась: у меня, коли кто, бывало, прослезится от пакостных стишонков Клюшникова, тот уже и глубокая натура. Теперь я потерял даже смысл слова "глубокая натура" так затаскал я его. Смешно вспомнить, как, приехав в Петербург, я думал в одном Языкове найти все, что оставил в Москве, и дивился глубокости его натуры. А это просто добрая благородная натура, совершенно невинная в какой бы то ни было силе или глубокости. Для друзей он готов уверовать в какое угодно учение и будет наполовину невпопад повторять их слова, добродушно думая, что имеет свое убеждение, да еще глубокое. Его до слез тронет стихотворение Лермонтова и он увидит образец красноречия в трех бессмысленнейших строках бессмысленнейшей статьи Шевырева. Духовного развития он чужд совершенно, и Клюшников напрасно толковал с ним (далее часть текста утеряна) буфон довольно дурного тона, которым раз можно потешиться, но не более, как раз. Языков видит в Булгакове падшего ангела: угадал!

-

Пожалей о бедном папаше Кречетове: дня три-четыре назад тому с ним случился удар и воспаление в мозгу15. Языков бросился к нему и без лекаря выпустил ему две тарелки крови. Бедняк безнадежен в бреду, и бредит все книжным языком и высоким слогом, с примесью comme ea, comme ci, mon cher (так себе, мой милый (фр.). ) Виссарион и пр. Семейство должно идти по миру: трагедия и комедия. С удовольствием извещу тебя, что Панаев принял деятельное участие и занял, чтоб дать взаймы жене папаши, которая, разумеется, теперь без всяких средств.

-

Все перечитываю статью твою прелесть. Будь литература на Руси выражением общества, а следовательно, и потребностию его, будь хоть сколько-нибудь человеческая цензура ты был бы лихим борзописцем, выучился бы писать скоро и бегло и написал бы горы. Без этого голод, один голод научит писать скоро и много. Ты довольно обеспечен, чтоб не бояться голода, и потому считаешь себя неспособным к скоро и много писанию. К несчастию, судьба слишком развила во мне эту несчастную способность.

-

Сейчас кончил 1-ю часть истории Louis Blanc. Превосходное творение! Для меня оно было откровением. Луп Блан святой человек личность его возбудила во мне благоговейную любовь16. Какое беспристрастие, благородство, достоинство, сколько поэзии в мыслях, какой язык!

-

Я несколько сблизился с Тургеневым. Это человек необыкновенно умный, да и вообще хороший человек. Беседа и споры с ним отводили мне душу. Тяжело быть среди людей, которые или во всем соглашаются с тобою, или если противоречат, то не доказательствами, а чувствами и инстинктом, и отрадно встретить человека, самобытное и характерное мнение которого, сшибаясь с твоим, извлекает искры. У Тургенева много юмору. Я, кажется, уже писал тебе, что раз, в споре против меня за немцев, он сказал мне: да что ваш русский человек, который не только шапку, да и мозг-то свой носит набекрень! Вообще Русь он понимает. Во всех его суждениях виден характер и действительность. Он враг всего неопределенного, к чему я, по слабости характера и неопределенности натуры и дурного развития, довольно падок. У Комаришки висят портреты актрис и певиц парижских. Мне понравилась одна выражением неопределенной вдумчивости в лице; а другая не понравилась немножко ... выражением. "Вы, я замечаю (сказал мне Тургенев), любите женщин с неопределенным выражением, что в них толку? Вот эта другое дело: я вижу, что это женщина неглупая и страстная, и знаю, с кем имею дело; а та какой-то субстанциальный пирог". А ведь похоже на правду, Боткин?

-

По обыкновению я весь промотавшись, и потому замышляю подняться на аферы. Некрасов на это золотой человек17. Думаем смастерить популярную мифологию18. Не знаешь ли какой-нибудь немецкой книжонки попроще мы бы уж перевели ее. И не можешь ли сам чем помочь нам? А каково сочинение нашего Кульчика-Ремизова о преферансе? 19 Языкова ты увидишь дня через три по получении этого письма смотри же, не проговорись ему. Посылаю тебе пародию на "Братьев разбойников"; пожалуйста, распространи ее по Москве20. Впрочем, для этого тебе стоит только дать ее Кетчеру. Кстати: скажи Кетчеру, что Ратьков не выдает подписчикам последних выпусков Шекспира, говоря, что не получил их. Да что же ты не шлешь Прокоповичу денег за Гоголя; напомни также М. С. Щепкину (которому жму руку крепко-накрепко), чтобы и он выслал Прокоповичу 25 р. за переписку "Женитьбы" и "Игроков".

Пародия на "Братьев разбойников" напомнила мне оригинал: какая детская мелодрама и как жиденьки и легоньки первые поэмы Пушкина до "Цыган"21. Слышал я, что Грановский дал Погодину статью:22 может быть, он (Грановский) и хорошо сделал, только я этого не понимаю; впрочем, у всякого свой образ мыслей, и у нас в Петербурге многие литераторы не гнушаются печататься в "Пчеле" и "Маяке" почему же московским гнушаться печататься в "Москвитянине": ведь "Москвитянин" немногим чем глупее и подлее "Пчелы" и "Маяка".

Кланяйся всем нашим. Прощай. Если немножко придешь в рассудок, то вспомни меня и напиши что-нибудь. Впрочем, желая тебе счастия, желаю подольше быть дураком. Прощай.

Твои В. Б.

Письмо Белинского В. Г. - В. П. Боткину - 31 марта-3 апреля 1843 г. Петербург., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :