Письмо Белинского В. Г.
В. П. Боткину - 31 октября 1840 г. Петербург.

СПб. 1840, ноября 31. Вот я и опять пишу к тебе, дражайший мой Боткин! К этому меня особенно побуждает письмо твое к Краевскому, которое привело его в ужасный восторг, а потому и вдвойне порадовало меня. Как, Боткин, ты начинаешь смотреть на журнал с субъективным вниманием, хочешь сам работать и других побуждаешь! Вот что называется "свирепствовать", говоря любимым словцом Панаева; узнав о сем, действительно весьма достопримечательном происшествии, я чуть было и скоропостижно не ..., говоря другим любимым словцом того же знаменитого автора. Не поверишь, Боткин, я с ума схожу от радости ты вдвое начал существовать для меня теперь. Не думай, чтобы это выходило из моей журналомании уверяю тебя, что она давно уже прошла, уступив место разумному сознанию и глубокому убеждению, что для нашего общества журнал все и что нигде в мире не имеет он такого важного и великого значения, как у нас. Не больше пяти сочинений разошлось у нас, во сто лет, в числе 5000 экземпляров, и между тем есть журнал с 5000 подписчиков! Это что-нибудь значит! Журнал поглотил теперь у нас всю литературу публика не хочет книг хочет журналов и в журналах печатаются целиком драмы и романы, а книжки журналов каждая в пуд весом. Теперь у нас великую пользу может приносить, для настоящего и еще больше для будущего, кафедра, но журнал большую, ибо для нашего общества, прежде науки, нужна человечность, гуманическое образование. Расцелуй милого Красова за его благое намерение сделать статью из "Истории крестовых походов против альбигойцев". Да уж кстати и за прекрасное, бесконечно-поэтическое его "Прощание с молодостию", которое привез нам Кольцов объедение. А что он куплет "Не видели ль вы беса?" хочет уничтожить в начале пьесы я в этом не согласен с ним и думаю, что пьеса должна и начинаться этим куплетом, как и кончаться им. Да скажи ему, что вечное ему проклятие, если в гнусном "Москвитянине", издаваемом Погодиным, будет напечатано хоть полстиха его. Да что он мне ни подстроки?

Так 10 книжка "Отечественных записок" произвела на тебя хорошее впечатление? я рад этому до сумасшествия. В самом деле, славный No! Две ученых статьи, статья Каткова, мирные беседы о любезной моему сердцу китайской литературе, разнообразная смесь; пьеса Соллогуба прелесть, стихотворения прелесть, право, если я еще хочу жить, так это для "Отечественных записок"4. Работайте, друзья! На кого ж нам и надеяться, если не на вас, и кому ж и нам и вам жаловаться на гнусную действительность, если люди, подобные вам, будут сидеть сложа руки или лежать на кровати и думать об испанских делах5. Бог судья Грановскому обещал, а ни строки "Отечественным запискам" и ни полслова мне, а я, право, так люблю его, так часто думаю о нем, особенно в последнее время, когда я в некоторых пунктах наших московских с ним споров так изменился, что, при свидании, ему нужно будет не подстрекать, а останавливать меня6.

Жаль мне, что Кроиеберг бросил "Ричарда II" и принялся за "Гамлета". О "Гамлете" публика уже имеет понятие по переводу Вронченки и даже самого Полевого но "Ричард" никому не известен7. Сверх того, в "Отечественных записках" нельзя будет напечатать ни всего "Гамлета", ни отрывка из него публика завопит старое! "12-ю ночь" еще не прочел8. Об условии к Кронебергу: 25 экземпляров ничего не стоит оттиснуть особо, а насчет шрифта эта статья относится к экономическим расчетам редакции и типографии: в 10 No библиографическая хроника напечатана крупным шрифтом безобразие, а делать было нечего не хватило в типографии корпусу. Да сверх того, и безобразно видеть в журнале стихи крупным шрифтом, не говоря уже о том, что Краевский и так стонет о непомерной толщине "Отечественных записок", замедляющей их выход и превосходящей их материальные средства. Теперь вот важный вопрос: почему ты не уведомил меня, этим ли только ограничиваются условия Кронеберга? А деньги? Как же ты пишешь так необстоятельно? Видишь ли, в чем дело: я люблю Кронеберга и желаю ему добра, но я люблю и "Отечественные записки" и желаю им добра, особенно зная их невеселое положение насчет финансов. Если Кронеберг хочет денег, тогда и толковать нечего они ему будут; а если он их не требует, то не при обстоятельствах "Отечественных записок" предлагать их. О сем помысли и уведомь поскорее. Да! не стыдно ли вам какую вы шутку сыграли с Краевским: повесть Кудрявцева у тебя, и Галахов пишет она-де потому не послана, что в этот No не попала бы;9 а между тем, если бы она пришла вместе с письмом Галахова, то именно как раз враз попала бы в 11 No. Панаев пишет для него напишет листик и шлет в типографию, и при всем том его повесть будет напечатана после переводной, что довольно гадко10. Экие вы шуты! Ведь вы москвичи, так куда же вам соваться в соображения о порядке и устройстве правильной редакции? Ведь "Отечественные записки" издаются совсем не так, как "Наблюдатель", у Краевского все разочтено по часам и минутам самая правильная машина, оттого и журнал, несмотря на огромность книжек и леность (ох, грешен!) сотрудников, выходит вовремя.

Краевский не знает, что и делать с оригинальными повестями негде брать, да и только! Уж я хочу приняться учиться писать повести право. Только что все недосуг.

Черт знает как интересно прочесть повесть Кудрявцева, которому, пожалуйста, не кланяйся от меня, ибо он совсем забыл, что я живу на белом свете. Однако все-таки прочту оную в печати такое мое отвращение от рукописного. Если где встретишься с Галаховым, передай ему от меня низкий и пренизкий поклон или через Кудрявцева, хотя мне и не хотелось бы иметь какое-нибудь дело с сим последним, за его злодейственную со мною поведенцию. Кетчер с Кольцовым пишет ко мне, что он меня любит и, спасибо, скажи ему, что и я его очень люблю, и что он за многое хочет со мною ругаться; скажи ему: без вины-де виноват, но что если "браниться" есть глагол взаимный, то я не согласен, ибо убежден, что в предмете брани, равно как и во многих пунктах, никогда мы с Кетчером не сойдемся, и потому, не хочет ли он изложить все это на бумаге и прислать ко мне, ибо я люблю иногда прочесть что-нибудь забавное12. Да, ради аллаха, уведомь меня, правда ли, что Кетчер обвиняет "Отечественные записки" в помещении "Патфайндера", не видя в нем ничего путного, ведь, если это правда, то это богатейший факт для феноменологии духа:13 в таком случае, тоже прошу Кетчера изложить свое мнение на бумаге, а я берусь передать его в редакцию "Маяка" для помещения его в оном издании. Что его работа над Шекспиром? Ах, какая была бы выгода для "Отечественных записок", если бы такой человек, как Кетчер, жил в Питере. Бога ради, Боткин, если тебе попадется немецкая повесть, которая, при внутреннем достоинстве, была бы интересна и для нашей публики, дай ее перевести Кетчеру. Разумеется, за это ему будет заплачено. Кстати, о Шекспире: сказывал мне Кони, которому, впрочем, накладно верить, что есть в Питере молодой человек Бородин, который из любви к Шекспиру выучился по-английски, а выучившись, стал вновь учиться по Шекспиру и потом перевел стихами всего Шекспира!!!14 Разумеется, он теперь сам не знает, что ему делать с своим переводом. От Шекспира перехожу к Межевичу: скажи Кетчеру, что способности сего кроткого юноши быстро развились: Греч говорит, что никто так хорошо не понимал его и не действовал в его духе, как Межевич, а Булгарин говорит: не умру, по жив буду в Межевиче. В самом деле, он подозревается в таких поступках, которым позавидовали бы и Греч с Булгариным15.

Напиши мне, как зовут Кульчицкого хочу опять писать к нему, чтобы вызвать его на большее письмо.

Смешно мне, что я написал к тебе такое литературное письмо. Впрочем, мне хочется и о другом поговорить с тобою, да жду ответа на мое письмо, которое ты получил в прошлый понедельник жду с нетерпением и страхом16.

Кланяйся Мочалову и крепко, крепко пожми ему руку; тоже и Рабусу.

Седьмого ноября я буду уже на новой квартире: на Васильевском острове, во второй линии, против Академии художеств, в доме Бема, кв. No 7. Тут же живет и Кирюша.

Его копия с Мадонны Бронзини измучила меня наслаждением. Чуть было не забыл: рассказ Кольцова о приеме, сделанном московской публикой Мочалову, измучил меня завистью к вам, свидетелям его, и в Москве не нашлось человека, который бы написал об этом в журнале!..

Письмо Белинского В. Г. - В. П. Боткину - 31 октября 1840 г. Петербург., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :