Письмо Белинского В. Г.
A. A. Краевскому - 4 февраля 1837 г. Москва.

Милостивый государь, Андрей Александрович!

Если Вам угодно иметь меня своим сотрудником, то это мое письмо должно решительно определить мои отношения к Вашему журналу. Я готов со всею охотою писать Вам за объявленную мне Вами плату, итак, вот Вам мои условия:

1) Я никак не могу согласиться не подписывать своего имени, или не означать моих статей какою бы то ни было фирмою нолем, зетом или чем Вам угодно, потому что, не любя присвоивать себе ничего чужого, ни худого, ни хорошего, я не уступаю никому и моих мнений, справедливы или ложны они, хорошо или дурно изложены1. Другое дело, если бы я исключительно заведовал у Вас литературною критикою так, как Н. И. Надеждин философическою; но это невозможно при значительной разности наших мнений касательно достоинства многих русских литераторов. Если Вы можете согласиться на это условие, в таком случае:

2) Я пишу Вам рецензии на все петербургские и московские произведения, во мнении о которых у нас не может быть разности, и в этом случае я никогда не ошибусь и без всякой предварительной переписки с Вами. Осуждая же меня на управу с одними московскими изделиями2, Вы осуждаете меня на решительное бездействие, потому что в Москве выходит бездна книг, но каких? о каких и нечего и стыдно много толковать, какие Вы сами хотите проходить презрительным молчанием, в чем я с Вами почти согласен. Книг примечательных в хорошем или дурном смысле в Москве еще менее, чем в Петербурге. Если Вам угодно будет принять мои условия, я в скором времени пришлю Вам разборы: "Гамлета", перевод Полевого3, и одной нелепой трагедии, которая на днях должна выйти, одного нелепого человека Ивельева, что Великопольский, автор "Сатиры на игроков". Трагедь издана очень красиво, с большими затеями, а написана еще с большею бездарностию4.

Если же Вам не угодно будет принять моего условия насчет подписки статей пли именем, или каким-нибудь значком, в таком случае мое рецензентство у Вас кончено, и я буду Вам присылать (если Вам это будет приятно) такие статьи, под которыми можно будет подписывать имя, не нарушая условий программы.

Еще одно: если я буду Вашим рецензентом, я готов преследовать при каждом удобном случае Сенковского, Греча и Булгарина, но только как людей вредных для успехов образования нашего отечества, а не как литературную партию; короче, так, как я преследовал в "Телескопе" и "Молве" г-д наблюдателей, которых ненавижу и презираю от всей души, как людей ограниченных и недобросовестных5. Впрочем, под словом людей я разумею не людей собственно, а литераторов, и, хотя держусь правила

По моему так пей,

Да дело разумей;

но уважаю и это извинение

Они немного и дерут,

Зато уж в рот хмельного не берут6.

Впрочем, это мое мнение, которое важно только для меня и, кроме людей, о которых я тут говорю, никого оскорбить не может. Вскоре пришлю Вам статью о "Гамлете" на московской сцене: ее Вы можете поместить всю от слова до слова. Предмет ее очень любопытен: мы видели чудо Мочалова в роли Гамлета, которую он выполнил превосходно7. Публика была в восторге: два раза театр был полон и после каждого представления Мочалов был вызываем по два раза.

Насчет моего переезда в Петербург я очень сомневаюсь, даже и в таком случае, если бы мы сошлись совершенно на всех спорных пунктах касательно мнений, потому что, извините мою откровенность, судя по первым NoNo "Литературных прибавлений" и по впечатлению, которое они произвели на Москву, г-ну Плюшару нельзя ожидать и тысячи подписчиков8. В журнале главное дело направление, а направление Вашего журнала может быть совершенно справедливо, но публика требует совсем не того, и мне очень прискорбно видеть, что "Библиотеке" опять оставляется широкое раздолье, что эта литературная чума, зловонная зараза еще с большею силою будет распространяться по России. И мне кажется, что я совершенно понимаю причину ее успеха.

Благодарю Вас за Ваше обо мне старание насчет "Энциклопедического лексикона". Чрезвычайно бы одолжили Вы меня, если бы сказали г-ну редактору о моем желании как можно скорее иметь слова, на которые я должен писать9. Кроме того, что я имел бы более времени подумать, справиться, обработать, словом, сделать свое дело как можно лучше, добросовестнее и мои внешние обстоятельства громко требуют какой-нибудь опоры, не говорю уже о необходимости высказываться и делать. Вы не можете себе представить, что такое Москва: в ней негде строки поместить и нельзя копейки выработать пером.

Теперь о моей рецензии на книгу Мухина10. Говоря о том, что посредственность печатается у Семена, я не думал этим сделать ни малейшего намека на "Наблюдателя"; впрочем, это выражение такая малость, что я не был бы на Вас в претензии и тогда, если бы Вы вычеркнули его без моего ведома. В самом деле, если мы будем переписываться о таких мелочах, то для Вас и Вашего журнала игра свеч не будет стоить. Что же касается до моего мнения насчет повестей Н. Ф. Павлова это другое дело: это мое мнение. Я могу смягчить выражение: "самые проблески чувства замирают под лоском щегольской отделки, а блестящая фраза отзывается трудом и изысканностию", так: "самые проблески чувства как будто ослаблены излишним старанием об изящной отделке, а блестящий слог отзывается как-то трудом и изысканностию"; остальное же все должно остаться без перемены, или бросьте всю статью в огонь. Впрочем, я не понимаю, почему Вам не поместить ее: ведь Вы допускаете же чужие мнения, противоречащие Вашим, и Вы сами писали ко мне, что для Вас всякое честное убеждение свято? Кроме того, Вы можете сделать примечание, выноску, где скажете, что Вы не согласны с этим мнением. Во всяком случае, я нисколько не почту себя обиженным, если моя статья будет брошена под стол: дорожа своими мнениями, я умею уважать и чужие, и Вы будете совершенно правы, поступив, как велит Вам Ваше убеждение.

Вот, почтеннейший Андрей Александрович, мои последние условия и объяснения. Мы можем не сойтись и в то же время взаимно уважать причины один другого. Извините меня, может быть, за излишнюю резкость в словах: я не умею объясняться тонко и вообще не мастер писать письма. Мне будет очень грустно, если Ваш ответ покажет мне, что я не сотрудник Вашего журнала, потому что бог наказал меня самою задорною охотою высказывать свои мнения о литературных явлениях и вопросах, да и внешние мои обстоятельства очень плохи во всех отношениях... но, по моему мнению, не только лучше молчать и нуждаться, но даже и сгинуть со свету, нежели говорить не то, что думаешь, и спекулировать на свое убеждение.

Бедный Пушкин! вот чем кончилось его поприще! Смерть Ленского в "Онегине" была пророчеством...11 Как не хотелось верить, что он ранен смертельно, но "Пчела" уверила всех12. Один истинный поэт был на Руси, и тот не совершил вполне своего призвания. Худо понимали его при жизни, поймут ли теперь?..

Прошу Вас отвечать мне скорее; я с нетерпением буду ожидать Вашего письма. Оно решит приняться ли мне снова за работу, или замолчать совсем до времени. Хоть это и в смешном роде, но для меня похоже немного на гамлетовское "Быть или не быть?"13. Да, грустно молчать, когда хочется говорить и иногда есть что сказать! Прошу Вас поклониться Неверову, если увидитесь с ним.

Имею честь остаться Вашим

покорнейшим слугою

Виссарион Белинский.

4 февраля 1837 г. Москва.

При сем прилагаю статейку о романах и повестях Нарежного14.

Письмо Белинского В. Г. - A. A. Краевскому - 4 февраля 1837 г. Москва., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :