Жанлис Мадлен Фелисите
«Меланхолия и воображение»

"Меланхолия и воображение"

.

Повесть Госпожи Жанлис

Перевод Н. М. Карамзина

В осенний вечер, Нельсон, молодой и прекрасной, сидел один перед камином, облокотясь на стол в глубокой задумчивости, и держал в руке письмо друга своего, Вильгельма.... Сей друг писал к нему следующее:

"Как часто люди несправедливо жалуются на судьбу! Я был в отчаянии, когда мне надлежало расстаться с Берлином, и писал к тебе, любезной Нельсон, что ты один, с своею вечною меланхолиею и романическим воображением, мог бы без ужаса жить в диких окрестностях Вармбруна, под тению горы Кинаста. Я ехал в Шлезию как в ссылку, беспрестанно жалея о приятной столице и любезных её обществах. Уединение, сельская жизнь, красоты Природы, живописные ландшафты нравились мне только в хороших описаниях... Не удивишься-ли, когда скажу тебе, что свет и все его блестящия веселья ныне забыты мною; что днем и ночью брожу по лесам, сижу на развалинах старого замка и не чувствую, как летит время?... Эта новость предуведомляет тебя о другой, не менее чудной: я влюблен без памяти, первый раз в жизни моей и навеки!

Одно мгновение Героя победило:

"И в самом деле одно мгновение один взор души Ангельской, кроткой и нежной, воспалили мое сердце... Но какие глаза, лицо, красота и любезность:... Эльмина!.... Не правда ли, друг мой, что одно это имя заключает в себе какую-то неизъяснимую прелесть? Можно ли произнести его без чувства?... Но ты желаешь знать подробности: ах! как мило говорить об них!... И, так слушай.

"На другой день по моем приезде в Варнбрун я от скуки захотел видеть славную гору Кинаст, которая составляет часть большой цепи гор, называемых Гигантскими (Riefengeburge). На её вершине открылся мне великолепный вид.... Я с любопытством рассматривал там живописные развалины огромного замка, построенного, как говорят, в 15 веке Герцогом Больконом храбрым. Ныне Природа там снова утвердила свое владычество, и следы человеческие почти изгладились. Большие, густые дерева, по крайней мере современники разрушенного замка, стоят среди лежащих на земле колонн; все тропинки заросли мохом и терновником. Тут был некогда блестящий Двор; тут Государь, славный в свое время, радовался бессмертием своего имени, ныне совершенно забытаго!... Остались еще некоторые своды, часовня, башня, темница. Я ходил один среди развалин, философствуя сам с собою о Дворе Герцога Болькона - и вдруг женский, нежный, меланхолический голос отозвался в моем сердце... Любезная невидимка пела романс уединенной Кольмы... Ты знаешь эту Поэму Оссианову.... Я слушал с восторгом. Ничто так живо не представляет воображению милаго лица, как приятный, трогательный голос. В нетерпении видеть любезную певицу спешу к ней - и вдруг стою неподвижно как мрамор: вижу Эльмину!... Она сидела на развалинах аркады подле своей матери... Описывать-ли ее? Конечно; но не теперь, а со временем: отныне могу писать к тебе об одной Эльмине; ничто другое не занимает меня... На сей раз буду говорить только об её глазах... Один человек на земле может быть щастлив их взором: горе всем другим! Природа в глазах Эльмины трогательным образом соединила все чему Небо велит нам удивляться с любовию, верить, повиноваться. Атеист, смотря на них, переменял бы образ мыслей своих; он увидел бы: душу, оживленную огнем небесным; увидел-бы добродетель, я не мог бы не обожать её святого образа. Большие темно-голубые глаза Эльмины, сквозь черные длинные ресницы, сияют умом и кротостию. Тишина невинности умеряет, так сказать, пылкую и глубокую чувствительность в её взорах, страсть не могла бы украсить их - нет, она ослабила бы выражение этой Ангельской непорочности. Никогда, никогда не осмелюсь желать, чтобы Эльмина одно со мною чувствовала; хочу единственно обожать ее и посвятить ей все минуты жизни моей. Эльмине семнадцать лет; она составляет единственное утешение родителей, довольно богатых, и свободна в выборе супруга. Однакожь думаю, что щастливец должен сперва угодить матери: дочь без её воли не отдаст никому своего милаго сердца. К нещастию, ветреность моя известна; знают, что я был игрок... Мать Эльмины имеет право быть строгою; она молчалива, важна, чувствительна и принимает меня холодно; впрочем здешние совместники мне совсем не страшны. Я уверен, что сердце Эльмины свободно, оно в невинности своей любит только одних родителей, а мать до чрезвычайности... Прости, мой друг. Teперь уже не боюсь твоей строгой Морали: я в шесть недель удивительным образом стал благоразумен во всем - кроме любви."

Это письмо сделало сильное впечатление в воображении и сердце Нельсона. "Как щастлив Вильгельм!" думал сей молодой человек: "он нашел предмет достойный страсти, и знает теперь, для чего живет в свете!"... Нельсон, сын Английского купца, родился в Дрездене; в угождение отцу женился на богатой Немке, добродушной и хорошо воспитанной, но холодной до крайности. Генриета была одна из тех красавиц, которых любят хвалить женщины и старики: имела всю свежесть молодости и правильные черты лица, но без всякой приятности, так, что самая завистливая, самая непрелестная кокетка не могла бы ее бояться. Нельсон, пылкой и чувствительной, находил в ней верную жену, хорошую хозяйку, но сердце его оставалось без подруги. утешаясь единственно своею нежностию к Коралии, милой дочери, он даже и с сей стороны был недоволен Генриетою, которая занималась более домашнею экономиею, нежели воспитанием дочери, и думала, что целомудрие и бережливость составляют единственную должность супруги и матери. Сие мнение есть общее в Немецкой земле; и хотя Госпожа Нельсон без сомнения имела слишком ограниченное понятие о трогательных и милых обязанностях супружества, однакож она могла бы еще быть образцом для молодых жен во Франции.

Нельсон в другой раз читает то место Вильгельтова письма, где он говорит: Эльмина... не правда ли, что одно это имя заключает в себе какую-то неизъяснимую прелесть?.. Глаза его устремляются на сие опасное имя... Наконец он произносит его в слух, в самом деле чувствует в сердце какое-то необыкновенное движение. Ему кажется, что Эльмина должна быть Ангелом, пленив человека ветреного, и совсем не романическаго. - В тот же вечер Нельсон отвечал Вильгелъму, и говоря в письме своем только об Эльмине, просил его сообщить ему слова и музыку романса Кольмы; он любил Оссиана, и ложась спать, с великим удовольствием прочитал в нем сию трогательную Поэму. Мудрено ли, что воображение его и во сне занималось тем же, чем наяву? Едва закрыв глаза, он увидел молодую женщину в длинном флеровом покрывале, сквозь которое можно было заметить только один прелестный стих ея. Сердце его волнуется и говорит ему: это Эльмина! Но в то же мгновение сия таинственная незнакомка удаляется, делая знак рукою, чтобы он не ходил за нею. Молодой человек не повинуется и следит за Эльминою, которая вступает в густую тьму и скрывается. Нельсон кличет ее, но, вместо ответа, слышит одно её стенание. Холодный пот льется градом с лица его: он проснулся - и сия мечта, украшаемая именем Эльмины, с того времени сделалась для него предметом опасной задумчивости.

Недель через шесть Вильгельм написал к нему, что Эльминина мать послала в Дрезден к славной Ангелике Кауфман портрет своей дочери, очень сходный, желая, чтобы Кауфман списала с него хорошую копию. Нельсон, чрезмерно желая видеть лицо, представляемое ему воображением всегда под флером, спешил к Ангелике, которая была с ним знакома и с удовольствием показала Эльминин портрет. Нельсон устремил на него глаза, и несколько минут безмолвствовал. Кауфман говорила, что ей никогда не случалось видеть такого прекрасного, выразительного лица, и что она хочет изобразить Эльмину в виде Меланхолии. Нельсон не отвечал ни слова; не мыслил, a только чувствовал; изумленный, тронутый, удивлялся красоте в молчании.

Несколько раз он был у Ангелики; смотрел, как она писала картину Эльмины, и сидел неподвижно часа по три; возвращался домой и пел, играя на фортепиано, романс Кольмы. Когда портрет и картину отослали в Шлезию, Нельсон огорчился душевно: ему казалось, что он расстался с милым другом; сам удивлялся странным чувствам своим, но единственно для того, чтобы заниматься ими еще более: они пленяли его романическое воображение и казались ему одною любезною мечтою, ни мало не опасною и не порочною. "Еще не слыхав об Эльмине, думал Нельсон, я был уверен, что в свете есть женщина прекрасная, чувствительная, невинная, которую сердце мое полюбило бы страстно, естьли бы случай свел меня с нею: теперь знаю, что эта милая незнакомка называется Эльминою, знаю черты лица её и место, где она живет. В состоянии моем нет в самом деле ни малейшей перемены: без всякой надежды хочу питать в сердце - не любовь, которая не может родиться без личного знакомства, но всегдашнюю грусть и сожаление. Женившись, я боялся встретиться с тою, которой искать мне уже не дозволено, но к которой тайно стремился душею: теперь мечтательное воображение мое остановилось на действительном предмете, и я без трепета могу смотреть на прекрасную женщину, видя ее в первый раз. Между горами Шлезии будут отныне носиться мысли мои, без ясной цели, но постоянно.

Нельсон окружил себя всем, что могло питать романическую склонность его, столь противную рассудку: украсил кабинет свой видами; Вармбрунских окрестностей и прекрасного городка Гиршберга; велел написать на горе Кинасте молодую женщину, сидящую на развалинах: она видна была только в перспективе, но совершенная Греческая профиль изображала для него Эльмину. Среди ландшафтов он поставил, в больших золотых рамах, образ Меланхоли, закрытой флером и сидящей на крутом берегу моря; она прижимала ко груди своей раненную горлицу; у ног её лежал изломанный якорь. В сем кабинете он сиживал по нескольку часов в день, и всякой раз с явным замешательством распечатывал Вильгельмовы письма. Друг уведомил его, что он хочет открыться Гocпоже Б*, Эльмининой матери, в чувствах своих. Нельсон беспокоился, с живейшим нетерпением ожидая следствий, и недели через две узнал, что Госпожа Б* решительно отказала Вильгельму. Это известие обрадовало его... Нельсон был недоволен собою, и видел, что самые тайные чувства, противные рассудку и морали, имеют вредное влияние на сердце. После того он несколько месяцев не получал писем от своего друга. Наконец Вильгельм уведомил его, что он был нездоров; что мать Эльмины умерла, но что судьба его не переменилась, что Эльмина, горестная, неутешная, считает преступлением вытти за такого человека, который не нравился её родительнице; что ему, лишенному всей надежды, рассудок советует удалиться, и что он выедет из Шлезии, как скоро найдет купца для своего поместья.... В сие время Нельсон имел нещастие потерять отца, и глубокая, душевная печаль усилила в нем все другия чувства. В горести он хотел утешить себя по крайней мере совершенною независимостию: оставил торговлю, и не думал о том, что в двадцать семь лет не дозволено человеку ни отдыхать, ни быть праздным. Ничто не удерживало его в Дрездене: Нельсон объявил своим знакомым, что он желает выехать из того места, где все напоминает ему горестную потерю. Тайные мысль утверждала его в сем намерении: Нельсон скрывал ее с великим старанием от самого себя, чтобы не бороться с нею. По смерти отца от уже не запирался в кабинете своем; не хотел думать об Эльмине, и мыслил об ней только нечаянно!... Можно не слушаться рассудка, но совести обмануть не возможно.

Вильгельм в письмах своих беспрестанно жаловался на то, что земля его не продается. Вдруг Нельсон пишет к нему что он покупает ее и краснеется, читая ответ признательного Вильгельма, который считал его предложение действием великодушной дружбы, и трогательным образом изъявлял свою благодарность. Как молодой Англичанин ни уверял себя, что Саксония никогда ему не нравилась; что уединение и тишина всего лучше для его характера, и что дружба требует от него сей услуге, важной для Вильгельмова спокойствия: однакожь он чувствовал в сердце какое-то необыкновенное мучительное волнение, которое было темным предвещанием бедствия. Угрызение совести в страстях порочных и кротхая надежда добродетели заставили нас верить предчувствиям... Нельсон с неизъяснимым внутренним беспокойством приготовлялся к отъезду. Намерение его не удивило ни жены, ни знакомых: дружба его с Вильгельмом изъясняла покупку земли в Шлезии. К тому же он был нездоров, и Медики, советующие обыкновенно ехать туда, куда больному хочется, уверяли, что Вармбрунские воды сделают ему великую пользу. Холодная, равнодушная Генриета могла, и в Шлезии заниматься хозяйством, и более ничего не требовала. Нельсон поехал в Мае месяце; он носил еще по отце траур. Вильгельма уже не было в Шлезии; он навсегда выехал из отечества, с намерением поселиться во Франции. Нельсон дорогою казался задумчивым, беспокойным; ночью приехал в Варнбрун; спал очень мало, встал на рассвете и спешил на гору Кинаст; всходил на её вершину с тем сердечным волнением, которое бывает следствием самых нежнейших воспоминаний; искал разрушенной аркады - увидел ее и затрепетал: пламенное воображение представило ему трогательную Эльмину: он видел красоту ея, слышал голос и романс Кольмы.... Несколько часов провел в каком-то сладостном, меланхолическом забвении, и с трудом мог оставить сие место, в намерении приходить туда всякое утро. Возвратясь домой, Нельсон осматривал свое жилище и везде находил знаки Вильгельмовой страсти к Эльмине. В отдаленном углу сада почти на всех деревьях было изображено имя ея. Маленькая прекрасная беседка представляла храм Надежды. Это место пленило Нельсона. Он вздумал окружить его высоким палисадом, заклеил мхом имя Эльмины, и подо всяким деревом велел сделать канапе.

Господин Б*, Эльминин отец, жил зимою в Гиршберге, a летом в деревне близь Вармбруна и славного водопада, окруженного скалами и лесом. Нельсон узнал, что дочь его не перестает оплакивать родительницу и живет в совершенном уединении. Все с жаром хвалили её красоту, ум, таланты; но мущины жаловались на её гордую холодность, a женщины находили беспрестанную печаль о матери притворством: везде и всегда обыкновенные люди так судят. Правда, что Эльмина некоторым образом показывала, будто хочет славиться своею глубокою и нежною горестию: она всякое утро носила цветы на гроб матеря. Такие знаки печали бывают в самом деле подозрительны; но в осьмнадцать лет романические идеи кажутся особенным вдохновением чувствительности. К тому же умирающая мать просила Эльмину смотреть всегда за цветником, где она любила читать с нею книги: нежная дочь, исполняя волю ея, вздумала посвятить ей все его цветы. Нельсон узнал это обстоятельство от друга Эльмины, Гжи. Сульмер, которая жила в соседстве Господина Б*. Он пылал нетерпением встретиться с нею; но Эльмина не показывалась ни въобществах, ни на гуляньях. "Хочу, думал он, только один раз увидеть ее, чтобы впечатлеть истинный образ её в моем сердце, и навеки удалиться!"

В одно утро Нельсон решился итти ко гробу Госпожи Б*, и первые лучи солнца осветили перед его глазами белый мраморный обелиск ея. Он приближается: с трепетом, осторожно и тихо. Старой слуга сидит в ограде, к нему спиною, подле деревянного креста. Обелиск осенен большим кипарисным деревом; но молодой человек видит черное платье и флеровое покрывало, развеваемое ветром... Он идет, останавливается, едва может дышать... Час, место, безмолвие и сей невидимый предмет, который уже столь давно занимает его воображение и наконец отделяется от него только гробом, производят в нем страшное волнение... Горестное предчувствие и религия соединяются с рассудком и с голосом добродетели. Он ужасается, воображая, какое влияние на всю жизнь его могут иметь сии минуты... Дерзнет ли не уважить святилища смерти? Он еще только безразсуден, только ослеплен мечтою; но шаг далее, и мечта опасная обратится в действительность, и страсть гибельная, без утешения и надежды, будет адом чувствительного сердца... "Нет, нет: думает злощастный: не хочу подвергаться такой опасности; не хочу оскорбить того, что всею на земле святее: горести, невинности и добродетели. Жертвую любопытством, и почтительную любовь мою к Эльмине докажу тем, что буду убегать ее!".. Но он стоит еще неподвижно, и глаза его наполняются слезами которые ослабляют в нем твердость души... Тут сильный порыв ветра разделил ветви кипариса; флеровое покрывало упало на землю.... Нельсон забывает все, летит к обелиску, останавливается перед Эльминою, трепещет и опирается об дерево... Наконец они видят друг друга - нещастные, образованные Природою для страстной любви взаимной, но разлучаемые судьбою.... Они оба смотрят и бледнеют.... Эльмина стояла на коленях y гроба, но, пораженная видом молодого человека, не думала встать. Он казался для нее небесным явлением, вышедшим как будто бы из гроба, с сим милым, кротким, выразительным лицом, и, подобно ей, в одежде печали. Она вообразила его Гением скорби и чувствительности: не хотела удалиться, и в сем трогательном, хотя и новом для нее предмете, находила что то знакомое, близкое сердцу; видела прекрасные глаза его, орошенные слезами; видела в них глубокую меланхолию, нежность, смятение души - одним словом, все собственные чувства свои; думала: "он также печален, также плачет, и молодость его увядает в горе!" Сия мысль еще более тронула её чувствительность; она подняла глаза на небо, снова обратила их на Нельсона, и нежным взором своим говорила ему: "мы оба нещастливы, и я сердечно о тебе жалею:"... Нельсон, будучи вне себя, проливает слезы; крепко сжав руки, дает, кажется, вечную клятву... но в ту же минуту вдруг закрывает лицо свое и спешит удалиться... Нещастный: теперь уже поздно!... Он бежал, не зная куда, и так скоро, что не мог ни рассуждать, ни думать; уже не плакал, не стенал, но сердце его терзалось... Наконец останавливается в самом диком месте, среди голых скал ужасной высоты. Глубокие расселины образуют там множество пещер, ископанных рукою Природы. Никогда трава не покрывала сей бесплодной земли, где расли только изсохшие кусты и бледный мох. Голые камни и темные впадины гротов представляли изумленному взору яркое слияние лучей солнечных с густым мраком. Натура, кажется, приготовила сие страшное уединение единственно для того, чтобы оно служило последним убежищем для отчаянных; кажется, что эхо сих пещер должно повторять одно стенание и крик ночных птиц.... Нельсон бросается на камень, с ужасом обращаясь к собственным мыслям своим.... "И так, думает он, вместо горести темной и мечтательной, которая своею неосновательностию заставляла меня краснеться, теперь имею действительную и вечную!" Душа моя, образованная для меланхолии ожидала ее!.. она есть для меня наслаждение!... Эльмина!... ах! какое слабое понятие давали мне об ней все описания и портрет, воспаливший мое воображение! Может ли кисть представить её взор и выражение лица?.. Глаза Эльмины встретились с моими, говорили со мною, отвечали мне; наши слезы текли вместе, наши сердца соединялись на минуту в своих нежных чувствах.... Она бледнела, трепетала... И мне уже не видаться с нею? жить в свете без надежды хотя еще один раз насладиться таким же восторгом блаженства?... Пораженный сею мыслию, Нельсон в мучительном изступлении несколько минут твердил одни слова: мне уже не видаться с нею!... Наконец, взглянув на окружающие его предметы, сказал: "это место отвечает расположению души моей; я буду здесь часто!.."

Между тем, как Цельсон терзался сильнейшею страстию, Эльмина мыслила об нем с новою для нее прелестию. Бедственная ошибка способствовала в ней рождению любви. Она нетерпеливо хотела узнать, кто сей молодой человек, которого имя было ей неизвестно, но сердце так знакомо! В тот же день Госпожа Сульмер, друг её начала говорить с великою похвалою о молодом Англичанине, приехавшем к водам для поправления своего здоровья, расстроенного горестию о кончине милой супруги. "Он носит еще траур?" спросила Эльмина с любопытством. Я всякой день вижу его в черном кафтане, отвечала Гж. Сульмер. - "Хорош ли он лицом?" - Как Ангел. Ты сама знаешь его. - "По чему же?" - Он сказывал, что видел тебя нынешний день по утру на кладбище. - "Правда (отвечала Эльмина закрасневшись, будучи уверена, что сей иностранец есть Нельсон): как его фамилия?" - Фримор..... Тут Эльмина, соединив для себя это имя с Нельсоновым лицом, воспоминанием утренней сцены, тайно обрадовалась, что так скоро могла удовлетворить своему любопытству. Сей иностранец, чувствительный и нещастный, занимал ее во весь день, и мысль, что он любил страстно, еще более пленила ее воображение. Мущины в любви хотят нового сердца: напротив того женщины скорее привязываются к тем, которые уже доказали срою нежность; оне радуются опытом великой чувствительности и находят в нем для себя щастливую уверенность, которая не нужна мущинам, и которой они не ищут. -

Г. Фримор, гуляя поутру, действительно видел Эльмину на кладбище за несколько минут до Нельсонова прихода; но она не видала его.

На другой день отдали Нельсону запечатанный пакет от Вильгельма. Он нашел в нем переплетенную книгу и следующее письмо: "Поверяю тебе, любезный друг, залог важный для моего сердца.... Через три месяца по смерти Госпожи Б*, когда я мог еще надеяться быть щастливым, Госпожа Сульмер сказала мне, что Эльмина пишет журнал, единственно посвященный памяти родительницы (Лет за шесть перед сим я писала в одном из моих сочинений, что Немецкие чувствительные дамы каждой день записывают свои мысли: ныне y всякой молодой француженки есть записная книга. - Жанлис.); что это yпражнение питает её горесть и еще более расстроивает здоровье. Я не видал уже Эльмины, но часто бывал y Господина Б*: однажды, в маленьком кабинете, подле Эльмининой спальни, увидел журнал ея, - тихонько взял его и в ту же минуту ушел, НапрасноЭльмина искала книги своей: я не мог решиться возвратить ее, и, к щастью, никому не пришло на мысль, чтобы она была унесена мною. Сей журнал, которым Эльмина пять недель занималась, содержит в себе сорок-две страницы, исписанные её рукою: сорок-две страницы любезных, трогательных мыслей, которые излились из Эльминина сердца: Какое сокровище!... Не упрекай меня кражею: я жестоко за нее наказан; она увеличила любовь мою и в то же время истребила надежду!... Выезжая из Вармбруна, не хочу взять с собою этой книги: знаю наизусть её содержимое и никогда его не забуду; но мне мучительно видеть Эльминину руку... Вверяю тебе сей трогательный памятник нежности. Возврати его Эльмине, но не прежде, как года через два: теперь он возобновил бы печаль ея. - Нельсон! хочу, чтобы ты знал силу любви моей и горести: читай эту книгу!"

Нельсон с сердечным трепетом развернул ее... На первой странице Эльмина изобразила профиль своей матери, и написала внизу следующее: "Ей было тридцать-шесть лет!... Мы никогда не расставались!.. и первая разлука должна быть вечною! мысль страшная!... Время только умножит горесть мою: не будет ли она мне через год еще нужнее? Чем долговременнее разлука с милым, тем сильнее желание видеть его.... Она была еще так молода! Я надеялась, состареться в глазах её и с нею провести безопасно бурные лета молодости. Она отвечала мне за будущее: я жила спокойно... Теперь все тревожит меня.... Поставленная на путь добродетели милою родительницею, желаю вечно итти им; но без верного путеводителя всякой новой шаг ужасает... Нет, никогда не переменю состояния; один её выбор мог ручаться мне за щастие. Легко обмануть сердце неопытное; a с нею могла ли я бояться своей неосторожности?... Судьба всего лишила меня: неизъяснимых приятностей любви, милых её попечений и благоразумных советов. Для того, чтобы всегда быть щастливою и достойною такой матери, мне надлежало только любить ее и верить ей: теперь должно мне приобрести все её добродетели!.. Ах: над гробом милой я оплакиваю щастие, спокойствие, a может быт и доброе имя!.. Только поведением своим могу чтить её память. Одна неосторожность запятнала бы славу мою, и тогда я лишилась бы права оплакивать её кончину: она не могла бы пережить моего безчестия! Эта мысль ужасна... Обратить в ничто все труды воспитания, все мудрые советы нежнейшей матери и потерять доброе имя, ею мне оставленное - нет, лучше умереть!... Признательность будет моею наставницею: она, она не велит мне на себя полагаться!... Знаю обязанности дочери, и верно исполню их; в уединении буду жить для моего родителя, и таким образом могу еще утвердить судьбу свою, которая сделалась опасною и неверною!"

Тут книга выпала из рук его. "Ангел добродетели! воскликнул Нельсон: мне оставалось только знать внуренность души твоей, и теперь знаю!".. Слезы текли ручьями из глаз его. Он снова взял книгу, читал, рассматривал почерк руки, вникал в каждое слово, более и более пленяясь умом и чувствительностию Эльмины.

Через две недели после того Господин Б * уехал, вместе с дочерью, на несколько дней в Гиршберг. Нельсон убегал Эльмины, но разведывал обо всем, что до нее касалось, и захотел, пользуясь отсутствием ея, видеть то место, где она жила. Садовник ввел его в парк; там увидел он цв
123;тник и беседку, окруженные железною решеткою; садовник сказал ему, что они собственно принадлежат Эльмине, и что Госпожа Б* отменно любила сию часть парка. Нельсон упросил его отпереть дверь; но не мог без угрызения совѣсти войти в это место, которое освящалось памятию милой родительницы, и куда Эльмина даже самых друзей ево их не вводила. Там все представляло душе мысли нежные и трогательные. Ароматический воздух, которым дышал Нельсон, казался ему благоуханием невинности; а для сердца, волнуемого порочною страстию, чувства и вдохновения добродетели бывают уже мучительны: первое наказание наших заблуждений есть то, что мы не можем тогда удивляться ей без упреков совести.... Разсматривая все с великим вниманием и любопытством, он заметил, что в цветнике не было ничего, кроме ясминов и резеды. Садовник сказал ему, что Госпожа Б* любила их более всех других цветов, и что Эльмина украшает ими гроб ея. "Здесь (продолжал он, вошедши с Нельсоном в беседку) здесь все осталось так, как было накануне болезни Госпожи Б*: Эльмина не приказала ни до чего касаться. Вот книги, которые она читала вслух матери. Вот кресла и пяльцы нашей покойной Госпожи; a шут, под черным флером, лежит работа ея, которой она не успела кончишь".... Нельсон, с горестию подняв флер, увидел не дошитый. цветок "Ах! рука еще молодой женщины (думал он) образовала половину этой розы; но вдруг, оледенев, навеки остановилась, и работа часовая не могла быть докончена.... A мы спокойно занимаемся великими планами для будущего и располагаем отдаленным временем!" Опустив черное покрывало на пяльцы, Нельсон пересмотрел книги, лежавшие на столе: молитвенник, Йонговы Ночи, Гервеевы Размышления. И так Эльмина бывает здесь часто? спросил он y садовника. - "Каждое утро, возвратясь с кладбища, и в самой тот час, в которой прихаживала сюда с матерью." - Знают ли, что она делает? - "Знают: Г. Б* и мы все, боясь, чтобы Эльмина от слез и рыданья не упала в обморок, несколько раз y дверей подслушивали и тихонько заглядывали в окно. Она становятся на колени и молится, после того садится на стул подле больших, пустых кресел и читает вслух, как бывало при матери." - - Тут Нельсон, тронутый до глубины сердца, спешил вытти из беседки, сказав: "никто из смертных не достоин входить в это святилище добродетели." - Возвратясь домой, он призвал работников и велел сделать в саду своем цветник, подобный Эльминину; насеял в нем ясминов и резеды; убрал беседку свою так же, и чтобы сходство было совершенно, то поставил в ней пяльцы с недошитою розою, закрытою черным флером. Не нужно сказывать, что в сию часть сада, окруженную высоким забором, никто не мог входить, кроме хозяина; он запирал дверь и хранил y себя ключь. Генриетта не была ни подозрительна, ни любопытна; сверх того издавна привыкнув к Нельсоновым странностям, она даже и не заметила сей новой.

Между тем Эльмина возвратилась из Гиршберга. Мнимый Фримор не выходил из её мыслей. Она желала с ним встретиться; но сей молодой человек не был знаком с Госпожею Сульмер и не любил общества Вошедши в свою беседку, Эльмина приметила, что флер на пяльцах немного измят, и что на темной материи видны следы пудры (которая ссыпалась с Нельсоновых волосов). Приступив к садовнику, она заставила его наконец признаться, что он, по неотступной прозьбе, вводил туда молодого, прекрасного лицом иностранца, не хотевшего сказать своего имени. Ему сделали выговор, но легкой и не грубой, a после расспрашивали его очень долго и с великим любопытством. Такое открытие было весьма важно для Эльмины. Она могла справедливо заключить, что иностранец имел к ней особенное внимание, и что сердце его некоторым образом ответствует её сердцу. Считая сего любезного меланхолика Гм. Фримором, Эльмина вообразила, что он, оплакивая супругу, упрекает себя новою склонностию к другой женщине - может быть, y него есть дети; может быть, он поклялся не входить в новое обязательство!...." Сия мысль несколько тревожила Эльмину; но она думала: Фримор свободен! великое утешение для женщины, когда она почитает себя любимою!

Ввечеру Эльмина пошла гулять, уже не в темный лес, не в пустыню, но прямо на Вармбрунскую дорогу; она плакала уже не.так горько; не углублялась в печальные размышления, a только приятным образом задумывалась. Вдруг сердце её затрепетало: на левой стороне дороги молодой человек, в черном кафтане, сходит с лошади и целует прекрасную девочку, которая играла на лугу. Это был Нельсон с Коралиею. Няня, Англичанка, сидела под деревом. Нельсон громко сказал ей по-Английски, чтобы она шла с Коралиею домой; сел на лошадь и поехал шагом на встречу к Эльмине, в глубокой задумчивости смотря в землю; наконец взглянув, видит в десяти шагах от себя Эльмину, и по невольному движению останавливает лошадь свою. Эльмина трепещет, бледнеет, не может итти и готова упасть. Старик слуга, шедший за нею, испугался и бросился к ней, закричав: "Боже мой! что с вами делается?"... Она закраснелась, оперлась на слугу, поклонилась Нельсону, прошла мимо его, и через минуту оглянулась назад: молодой человек удалялся и прытко скакал по дороге.... Эльмина, вздохнув, идет к лугу, где Коралия рвала цветы; увидев ее, она бежит к ней на встречу. Эльмина с нежностию целует ее, и, сев на траве, берет к себе на колени, чтобы лучше рассматривать её прекрасное лицо, которое изображало все черты Нельсонова. Любезной младенец ласкает ее, говорит о цветах, и вдруг, начав играть её волосами, просит их для своего браслета. Эльмина ни мало не задумавшись, вынимает из кармана ножницы, отрезывает у себя несколько волос и с улыбкою подает Коралии; но рука её дрожит и сердце бьется... В сию минуту няня говорит, что им пора итти домой, и любезная малютка, прощаясь с ласковою незнакомкою, твердит: приходите завтра; вы очень милы!

Эльмина возвращалась домой в глубокой задумчивости, которая однакожь не мешала ей смотреть, не едет ли кто нибудь верхом по дороге!... Вспомнив о Коралии и волосах, ей данных, она думает: "Незнакомец убегает меня: какая же неосторожность с моей стороны: Ах! естьли бы матушка была жива, я не могла бы поступить так безразсудно!"..... Слезы покатились из глаз ея. Она решилась никогда уже не ходить на Вармбрунскую дорогу.

Мог ли Нельсон без сильного сердечного движения слышать, как Эльмина ласкала Коралию? Он взял её прекрасные волосы, говоря, что велит сделать из них браслет для дочери, но между тем отнес их в свою любимую беседку и положил за стекло. Взоры и замешательство Эльмины давали ему и прежде чувствовать, что он мог бы надеяться на взаимную любовь, естьли бы не был женат: дар волосов, через другия руки, еще более утвердил его в сей мысли, которая сперва произвела в нем живейшее удовольствие, но обратилась в яд для сердца, как скоро он вообразил следствия. Жестокое угрызение совести разрушило всю прелесть нежных мечтаний его.

На другой день Госпожа Сульфер, друг и соседка Эльмины, пригласила к себе Генриету; Нельсон остался дома, боясь приближиться к той, от которой ему по закону чести и совести надлежало удалиться.... Но ввечеру переменил свои мысли, души, что Эльмиана при гостях никогда не бывает у своего друга; и сверх того решился днем гулять только в саду. Успокоив себя таким великодушным намерением, он сел на лошадь и приехал к Госпоже Сульмер в самый ужин. Ея дом отделялся от Эльминина густою каштановою рощею, где большой ручей, падая с высокой скалы, образовал чистой пруд. На берегу его сделано было дерновое канапе и называлось Эльмининым, ибо она всякой вечер, после ужина, любила сидеть на нем под шумом каскада.

В одиннадцатом часу все гости Госпожи Сульмер разошлись по своим комнатам Нельсон остался на свободе. Ночь была тепла и прекрасна. Он вышел в сад; ходил по алеям в великом волнении, и стремился душею к каштановому лесу, думая; "естьли она там, я могу спрятаться; не все ли одно быть здесь или ближе к ней?"... Сия мысль решила его. Он летел из саду в лес; вошедши в него, идет осторожно - останавливается и слышит только один шум водопада; приближается к нему и боится всякого шороха, желая искренно, чтобы Эльмина не видала его: ибо в противном случае ему надлежало бы удалиться... Надобно подойти к дерновому канапе: как долог кажется ему сей путь! Нельсон обходит вокруг пруда, скрываясь в тени; наконец видит цель свою, и бросается на траву в усталости... Слушая с великим вниманием, уверяется, что канапе пусто; встает, подходит к нему ближе и тихонько разделяет гибкие ветьви сиренги, чтобы одни листья скрывали от него Эльмину... трогает репетицию часов своих: бьет одиннадцать, и Нельсон говорит со вздохом: "она не будет!"... В самую ту минуту кто-то идет.... Он стоит неподвижно и не смеет дышать... Шорох приближается - и молодой человек с восторгом слышит легкий шум тафтяного платья: это Эльмина... Она садится на канапе и говорит.... Нельсон в первый раз слышит милый голос ея.... "Лудвиг! сказала Эльмина: сядь там в алее, и через час напомни мне, что время иття домой." Слуга удалился. Нельсон, все еще неподвижный, прижавшись лицом к листьям, хочет слышать Эльминины мысли.... Она вздыхает, плачет, и слезы его также льются. Желая разделять с нею все чувства, он воспоминает потерю отца, и таким образом соединяет муку нещастной любви с горестию сыновней нежности.... Уже совесть не терзает его: будучи подле Эльмины и Нельсон очарован прелестию невинности; сердце бьется тише; сладкое умиление мало по малу заступает в нем место сильного волнения страсти; все мысли его непорочны; не думая о будущем, он всею душею прилепляется к сей минуте блаженства.... Ночь тиха. Натура безмолвствует под таинственною завесою мрака. Один шум водопада, столь благоприятный для милой задумчивости и кроткой меланхолии, оживляет мертвое уединение.

Нельсон с того времени, как узнал, что Эльмина любит ясмины и резеду, всякой день носил букет из сих цветов: она почувствовала их запах, через несколько минут кликнула Лудвига и велела ему посмотреть за деревьями, н23;т ли там горшков с цветами (думая, что Госпожа Сульмер могла, нарочно для нее, поставить их близь канапе)... Нельсон спешит уйти, оставив на траве букет свой. Эльмина, испуганная шумом деревьев и восклицанием Лудвига, встает, и борачивается к водопаду и видит, при свете луны, бегущего Нельсона; тень его, мелькая по гладкой поверхности тихаго пруда, скоро исчезает. Слуга возвратясь говорит ей, что за деревом сидел человек, которой скрылся как молния и на бегу уронил букет ясминов. "Подай его!" отвечает Эльмина дрожащим голосом; берет, и видит, что цветы орошены слезами. Она кладет их под свою косынку, идет домой, бросается на кресла, и смотрит на букет Нельсонов с душевным умилением; думая: "Слезы его, милые и трогательные, высохли на моем сердце... Ах: цветы, посвящаемые мною горести и могиле, служат для меня первым залогом любви! ужасное предзнаменование!.. Он без сомнѣния любит меня, но упрекает себя склонностию, которая сделалась дозволенною от потери его, и которая сражается в нем с печалию - так как и в моем сердце! Дерзну ли вдруг отказаться от своего намерения? Может быть, судьба противится исполнению тайных моих желаний... С самого начала жизни какая-то неизъяснимая меланхолия готовила меня к нещастию; я предчувствовала его, еще не видя и не боясь никаких бедствий!... Осмеливаюсь, без нежной матери, выбрать предмет для сердца, и тот, кого люблю, убегает меня!... Нет, я не сотворена для щастья:.. Ах! без симпатии горести любовь не победила бы во мне рассудка: Он пленил меня единственно образом печали"; страдал, плакал вместе со мною, и сердца наши разумели друг друга. По крайней мере во всяком случае, и в самом ужасном, невинность любви моей будет её утешениемь!"

(*) Здесь первые двадцать страниц переведены не Издателем, а одним молодым человеком, которого приятной слог со временем будет замечен публикою.

Между тем Нельсон, в горестных размышлениях у сидел под окном в своей комнате. Эльмина его видела, Эльмина, может быть, заметила страсть его. "Боже мой! думал он: за чем я сюда приехал? Мне обольстить Эльмину! мне быть губителем непорочности! Мог ли я положить её на чистоту своего сердца? Питая недозволенную склонность, оно уже виновно, и Бог знает, к чему приведет это первое заблуждение! Как можно иметь доверенность к самому себе? Решившись не казаться Эльмине, являюсь перед нею со всем очарованием, горестной чувствительности.... ищу другова случая с нею встретиться, бегаю по следам ея; возмущаю тихия удовольствия Эльмининых прогулок.... Ах! сколько слабостей влечет за собою одна, которой мы победить не умели!"

Блеснула заря; открылись прелестные виды. Нельсон сидел в задумчивости - великолепие Натуры не пленяет растерзанного сердца. Кто мирно покоился в объятиях кроткого сна, тот с радостию видит светлое утро; но глаза, помраченные слезами безнадежной страсти, отвращаются от него с неудовольствием.... Унылый Нельсон взглянул на обширную равнину, которая начинала озаряться, и мало по малу оживлялась. Скоро пришли на поле молодые крестьяне и крестьянки. Заиграла свирель, раздались звуки радости сердечной и непритворной. Горестное чувство, похожее на зависть, стеснило душу Нельсона. Он встает, чтобы затворить окно, и вдруг, в отдалении, видит шпиц мраморного обелиска на кладбище. В это время Эльмина обыкновенно приходила с цветами ко гробу матери. Нельсон следует за нею в воображении; дивится милой, пленительной красоте ея... видит, что она провела ночь беспокойно: взоры её томны, румянец на щеках бледнее. Эльмина приближается к кладбищу, отворяет решетку, подходит медленно ко гробу, обнимает мрамор.... Нельсон, простирая к обелиску руки, бросается на колена и восклицает в упоении страсти и горести: по крайней мере мог плакать с тобою!

Сильное волнение сердца истощило в нем силы. Лицо его так переменилось, что все удивились, когда он сошел вниз к завтраку. Нельсон жаловался на головную боль и молчал. Но вдруг произнесли имя Господина Б*... Он начал слушать и узнал, что Господин Б* уехал с своею дочерью в Саган (городок в тридцати милях от Вармбруна). Сия неожидаемая новость поразила его. Он сам хотел ехать в Гиршберг на всю осень, чтобы не встречаться с Эльминою; но вдруг, не приготовясь, с нею разлучишься; не иметь возможности видеть ее; лишиться всей Надежды на случай - сколько огорчений!... Нельсон жалел даже и о том, что не мог убегать Эльмины: для него приятно было жертвовать ей своим наслаждением.

Он скоро отменил ехать в Гиршберг. Что бы заключили об его отъезде? Какой найти предлог?... думал и не находил. Разум наш теряет всю силу свою, когда хотим доказать себе необходимость чего нибудь неприятнаго!

Нельсбн проводил время Эльминина отсутствия в таинственной беседке своей; несколько раз в день перечитывал её записную книжку - думал об одной Эльмине, о пленительном её взоре, о звуке голоса, которой так сильно потряс его сердце; считал дни и минуты мучительной разлуки; наконец, заключив, что ей уже надобно быть в дороге, начал опять находить приятность в своих прогулках, и Вармбрун снова украсился в глазах его.

Эльмина возвратилась. Господин Б* остался в Вармбруне обедать у одного приятеля, которой удержал его и ночевать. После стола он сел играть в пикет с своим хозяином, которой советовал Эльмине итти в сад Госпожи Нельсон, и посмотреть, как он в три месяца переменился. Я не знаком с Госпожею Нельсон, отвечала Эльмина. - "Ее теперь нет дома; она в гостях у нашего соседа." - Но впустят-ли меня в сад! - "Без сомнения; он отворен для всех. На пример, Англичанин Фримор всякой день в нем бывает." - Фримор? - "Да; вы, я думаю, с ним встретитесь. Он недавно прошел мимо нас и конечно в сад." - Эльмина закраснелась, замешалась, подумала; наконец решилась я пошла.

Она все еще почитала Фримором Нельсона, и с трепетом входит в сад, думая, что найдет в нем Англичанина. Ея замешательство увеличилось, когда она увидела, в конце длинной алеи, прелестную малютку, дочь Нельсонову, которая тотчас подбѣжала к ней и бросилась на руки. Эльмина приближилась к забору цветника, и вдруг слышит крик, видит бегущих людей и пламя. Коралия испугалась и скрылась. Эльмина села на дерновое. канапе в пятидесяти шахах от забора. Нельсон, желая иметь во всякое время года резеду и ясмины, построил в своем садике теплицу, которая от неосторожности садовника загорелась. Выломили дверь и в минуту погасили огонь. Эльмина между тем, не видя пламени, вздумала осмотреть цветник. Можно представить себе её изумление, когда она увидела точно свой садик, свои ясмины и резеду! Дух сих цветов произвел неизъяснимое чувство в её сердце; она вспомнила букет, орошенный слезами, и затрепетала.... Большие ясминные кусты закрывали беседку; дверь была растворена. Эльмина, которой никто не заметил, пошла туда. Вдруг позади ее оказали громко: Господин Фримор! вы забыли свою трость. Эльмина вздрогнула, остановилась, раздp3;лила немного ветьви, и увидела молодого человека в трауре, совсем ей незнакомого, которой, вняв из рук садовника трость, вышел из саду. Эльмина побледнела, очарование разрушилось, призрак блаженства исчез навеки. Нещастная бросается в беседку, желая несколько успокоиться.... Новое зрелище! Она в своем кабинете: вот голубые кресла её матери; вот пяльцы, покрытые черным флером; вот её стул и маленькой столик... одно только лишнее: Эльминины волосы под стеклом. "Боже мой! воскликнула она, залившись слезами: какая любовь! а моя благодарность есть преступление!... Ах! я одна преступница! за чем искала его? Чувствительной, добродетельной человек! он пылал страстию, но убегал меня!"

Слезы лились рекою из глаз Эльмины. Тайный голос рассудка повелевал ей взять свои волосы, данные милой дочери Лорда Фримора; её сердце терзалось и противилось рассудку; но Эльмина решилась победить сердце свое, взяла перо и дрожащею рукою написала на лоскутке бумаги следующую записку к Нельсону:

"Я была в заблуждении: почитала Фримором того, кто встретился со мною на кладбище, 9 Июня; думала, что прекрасный ребенок, которому я дала свои волосы, есть дочь Лорда Фримора: теперь узнала истину; завтра еду в Гиршберг - и не возвращусь никогда"

Эльмина хотела положить записку на то место, где лежали волосы.... Вдруг вбегает Коралия, и кричит: вот папинька, папинька!.... Эльмнна посмотрела в дверь; Нельсонов образ мелькнул в глазах ея; она затрепетала и упала в обморок..... Пришедши в память, видит перед собою Нельсона, стоящего на коленях, бледного, с растрепанными волосами - он держал в руке спирт, а маленькая Коралия плакала и целовала ее.... Эльмина с трепетом взглянула на Нельсона, отворотилась, взяла Коралию на руки, прижала к сердцу и залилась. слезами.... Нельсон, вне себя и все еще на коленях, схватил руку своей дочери, поцеловал ее с жаром, и посмотрев на Коралию глазами, в которых блистали слезы, сказал выразительным, страстным голосом: "о милая дочь! ты никогда меня не утешишь, но с этой минуты будешь мне драгоценнее!".... Встает, и с видом неописанной горести бросается в двери.... Горестное восклицание, которое вырвалось из сердца Эльмины, потрясает всю его душу; он останавливается, устремляет на нее пламенной взор и скрывается.

Эльмина, взяв Коралию за руку, выходит с нею из опасной беседки... Знакомый, унылой голос зовет Коралию. Эльмина, поцеловав ее в последний раз, удаляется и выходит из саду, отдохнув несколько минут на дерновом канапе. Отец Эльмины спросил о причине бледности лица ея: она сказала о пожаре в саду, о своем страхе, и никто не искал другой причины.

Нельсон, уверенный в послушании Коралии, запретил ей говорить о прекрасной госпоже (так называла она Эльмяну); отослал ее домой, а сам возвратился в беседку, увидел записку Эльмины подле забытых волосов, взял и читал ее с трепетом... Он чувствовал, что заблуждение должно было усилить в сердце Эльмины такую склонность, которой не противилась её добродетель.... Случай открыл ей, с каким жаром, с каким изступлением обожали ее; случай открыл ему, что сердце Эльмины пылало вместе с его сердцем... Ах! сии восхитительные мысли были новы для души Нельсоновой! Страшный образ будущего не приводил его в трепет; он забыл на минуту и честь и спокойствие и непорочность Эльмины! "Она меня любит! она знает, как страстно любима мною! повторял он: могу ли обвинять себя? Небо хотело соединить узами симпатии, благодарности, нещастия и сожаления два сердца, разлученные должностию!.... Вечные, священные узы!... Она знает, она чувствует у как неизъяснимо люблю ее!... Эльмина будет жалеть обо мне, оплачет горестную судьбу мою!"

Такова любовь, самая пылкая, самая страстная! все относит к одной себе, находит утешительную прелесть в страданиях, ею причиняемых.... Любовь, всегда нежная, часто бывает безжалостна!

"Эльмина оставляет Вармбрун! Эльмина уже не возвратится!" сказал Нельсон с горестию и решился написать к ней. Письмо его было коротко и просто: он клялся убегать ее, целый месяц не выходить из дому, и умолял Эльмину отложишь свой отъезд в Гиршберг. На другой день, перед зарею у Нельсон пошел на кладбище и положил письмо на гробь Госпожи Б* - не было другова средства доставить его Эльмине. Спрятавшись в кустах, ожидал он её прихода.- Эльмина приближается ко гробу; бледнеет, видя письмо; берет его дрожащею рукою, прочитывает несколько раз сряду, кладет на свою грудь, и слезы ручьями льются из глаз ея. Сии слезы были ответом Эльмины. Нельсон, уверенный, что прозьба его будет исполнена, хотел уже удалиться, как вдруг заметил, что Эльмина с робким замешательством осматривалась вокруг себя и чего то искала глазами...... Нельсон был недалеко от обелиска; тихонько потряс ветьвями куста, за которым скрывался; разделил их и бросил букет ясминов на гроб Госпожи Б*... Эльмина затрепетала, устремила на куст глаза свои - движением головы изъявила согласие, и, махнув белым платком, дала знать, чтобы Нельсон удалился. Он исполнил её волю.

Эльмина, возвратясь домой, раскаялась в своей неосторожности... Жить более шести недель подле опасного Нельсона, в таком месте, где все напоминало о нем; где образ его всюду за нею слѣдовал; где все говорило ей о Нельсоне: и маленькой садик, и запах её цветов, и тихой кабинет, посвященный нежности, и самый гроб её матери!... Она уже не могла отделить чувств любви от впечатлений горести и мыслей о смерти.....Эльмина с трепетом, в нерешимости, вошла в цветник. Мысли, которые ожидали ее в беседке, были ей наперед ужасны... "Ах! сказала она: вчера моя любовь я горесть могли назваться невинными; а ныне все переменилось! Я не найду наслаждения в слезах своих!"... Она отворила дверь, в беседку, и обратив глаза на большие кресла своей матери, почувствовала робость, которая скоро превратилась в ужас.... Эльмина стала, по обыкновению своему, на колени; хотела молиться усердно, но не могла... Странный предмет темно представлялся её воображению..... Казалось, что кресла, стоявшие против нее, были непусты.... Глаза ея, устремленные в книгу, видели образ почтенный и грозный, укоряющий слабую; тень была перед нею!... Эльмина молилась; не смела тронуться с места; волосы её становились дыбом; холод разливался по всей её внутренности, но голова Эльминина пылала: кровь подымалась в нее с быстротою и производила в ушах обманчивый шум, подобный отдаленному звону погребательного колокола.... В сию минуту большая книга упала с полки и застучала.... Страх возвратил силы Эльмине, которая бросилась из беседки в сад, упала на дерновое канапе, и воскликнула: она выгнала меня; мои молитвы ей противны!

Пришедши в себя, Эльмина ужаснулась своего движения, встала и ушла из саду. В спальне её висел совершенно сходный портрет Госпожи Б*, на которой, после её кончины, Эльмина не имела твердости взглянуть ни разу. Госпожа Б* нарочно списала себя для Эльмины. Она изображена была во весь рост, с отверстыми объятиями; нежный взор ея, казалось, призывал любезную дочь к материнскому сердцу... В сей комнате и перед сим портретом Эльмина решилась провести остаток утра. Она всходит на лестницу, отворяет поспешно дверь и запирается в спальне. Тут в первой раз воспоминание о Нельсоне изчезает; любовь к несравненной матери - первое, непорочное чувство Эльминина сердца - снова оживает в нем. Эльмина думает, что спокойствие и невинность её возвратились.... бросается на колени, устремляет глаза, помраченные слезами, на образ незабвенной, и восклицает: "о милая! здесь обновляю горесть свою; здесь, оплакивая потерю твою, живее чувствую цену добродетели! Отныне тебе одной посвятятся мои слезы... Ангельские черты твои напоминают мне должность мою... Дай мне силу исполнить ее; подкрепи слабое сердце твоей Эльмины!"... Она села и задумалась; ей казалось, что голос матери, нежной и кроткой, говорил ей: беги, Эльмина! беги, пока есть время!... Ты на краю пропасти! нужна решительность и твердость! Беги, Эльмина! -... Исполню волю твою, о нежная родительница! сказала Эльмина с жаром: я решилась; еду сей же вечер!.... Она взглянула на портрет своей матери; чувство горести, сладкой и тихой, наполнило её сердце. Ты еще жива для Эльмины, думала она: я слышала твой голос; он отдался в моем сердце. Ах! твои объятия не будут уже моим верным и безопасным убежищем.... но ты одна будешь оживлять мою душу; ты одна будешь подкреплять меня, слабую, осиротевшую!

Эльмина выходит из своей комнаты, с твердым намерение?и уехать в тот же день в Гиршберг, где жила её тетка. Она была уверена, что отец согласится отпустить ее. Подошедши к лестнице, Эльмина вспомнила обещание, данное Нельсону, что он подумает? Не льзя ля предупредишь его? Но как? Не возможно?... Она остановилась в размышлении на первой ступени, и вдруг услышала голос Госпожи Сульмер... Эльмина тайно обрадовалась сему посѣщению которое непозволяло ей говоришь об отъезде с отцем своим. Она сошла вниз. "Со мной случилось было великое нещастие, сказала Госпожа Сульмер: я нарочно приехала к тебе сама, боясь, чтобы не испугали тебя пустыми рассказами. Ныне по утру, на Вармбрунской дороге, взбесились мои лошади. Кучер не мог удержать их; оне скакали прямо в пропасть, и мы конечно бы упали в нее, когда бы Господин Нельсон, которой, по щаситю, попался нам на встрѣчу, не бросился на лошадей и не остановил их. Ты побледнела, моя милая!... Успокойся; опасность миновалась благополучно. Благодаря Нельсону, я отделалась одним страхом, и теперь узнала, что этот молодой человек, всегда задумчивый и печальный, услужлив и добродушен."- Правда, сказала Эльмина так тихо, что Госпожа Сульмер едва могла слышать: он подвергался великой опасности... - "Конечно, и я никогда не забуду его услуги. Только в нем есть странность: он дичится и бѣгает от людей. Поверишь ли, что я никак не могла уговорить, его заехать ко мне в деревню? Он сказал, что не выдет из комнаты до 15 или 20 Ноября... Не чудно ли это?" - Эльмина вздохнула и начала говорить о другом. Госпожа Сульмер просидела у нее часа три: время прошло; ехать в город было уже поздно. Эльмина отложила отъезд свой до следующего утра. Но тайный голос, голос беспокойной совести твердил ей: беги, Эльмина! беги, пока есть время!... Она не имела сил повиноваться ему; - решительность исчезла; новые мысли, новые сомнения волновали её душу: Нельсон дал слово не казаться на глаза ея! За чем же огорчать его отъездом? Она его не увидит: для чего же не остаться?... и Эльмина осталась.

Она слышала о Нельсоновом уединении, и желая знать все подробности жизни его, сведала, что он оплакивает отца, нежного и чувствительнаго. Такое сходство положений совершенно очаровало Эльмину: образ Нельсона, задумчивого и печального, день и ночь за нею следовал. - Терзаясь раскаянием и не имея сил победить страсти, Эльмина потеряла спокойствие, лишилась сна, расстроила свое здоровье. Нельсон слышал о том и страдал: как мучительно приближение нещастия, когда не имеем способа действовать, с надеждою отвратить его! Нельсон не мог видеть Эльмины, не мог ни с кем говорить о болезни ея, делал множество планов, один другому противных: то начинал писать к Эльминие, и драл свои письма; то вдруг сбирался ехать в Дрезден... Часто приходило ему на мысль увезти Эльмину... "Мы поселимся, думал он, в тайном убежище... Коралия будет с нами... Эльмина простит мою дерзость... видя мою горесть, забудет свою собственную... мы будкам вздыхать, проливать слезы, но будем неразлучны! - Что я говорю?... Мне развратить Эльмину! отравить раскаянием непорочную жизнь ея! мне унизить Эльмину, образец совершенства, достойную обожания!... Одна только Ангельская добродетель могла очаровать мое воображение... сердце мое, только восхищаясь ею, могло впасть в заблуждение?... О Эльмина! боготворя тебя, не могу питать в себе обыкновенных чувств!... Твоя любовь и добродетель равно для меня священны!..

Между тем Эльмина переселилась в Вармбрун, к водам; она приближилась к Нельсону, и оживилась. Медики везде разгласили, что они вылечили ее: Нельсон поверил, и решился остаться на всю зиму в Вармбруне. Наконец Эльмина с отцом своим уехала в Гиршберг. Не смотря на её отсутствие, всякое утра лежали новые цветы на гробе Госпожи Б*. Эльмина поручила сию должность одной маленькой девочке, именем Лене, крестнице её матери: таким образом невинность заступила место добродетели. Нельсон месяца через два узнал, что Лена больна и не может ходить на кладбище: на другой день он встал до свету, сам отнес на гроб цветы - и с того времени ни дождь, ни снег не мешали ему исполнять сей произвольной обязанности с величайшею точностию, мысль, что Эльмина угадает невидимую руку, которая приносит жертву праху матери ея, была для него восхитительна. С каким удовольствием он садил и поливал цветы, столь любезные его сердцу по их употреблению! Самая разлука уже казалась сносною. Нельсон, живучи в Вармбруне, заступал место Эльмины!... В самом деле слыша о букете цветов, всякое утро приносимом на могилу Госпожи Б* во время Лениной болезни, она угадала истину; а тем, которые с удивлением говорили ей о сей странности, отвечала, что мать её многим делала добро, и что такая жертва есть конечно действие трогательной благодарности. Тайна, сказала она, придает ей гораздо более цены. Нельсон скрывался от самых своих домашних: никто из них не знал, где он бывает так рано по утру. Однажды застала его на: дороге ужасная буря с градом. Нельсон едва мог дойти до кладбища, и положив цветы, укрылся под большим деревом в ограде. Там, смотря на восток, в ту сторону, где был Гиршберг, он с нежным удовольствием воображал Эльмину, пробужденную шумом града: "она думает обо мне; знает, что я здесь, и жалеет!.. Ах, нет! участь моя достойна зависти! Благодарю Небо за эту бурю, которая обращает мысли твои на меня!... Эта глубокая тьма скрывает от глаз моих разделяющее нас пространство... Я один с своим воображением, и следственно с тобою; вижу, слышу вздохи твои, и люблю густую тьму ночи более лучезарного дня!... Ах! горестная любовь, осужденная на безмолвие, может обнаруживаться только во мраке; днем надобно мне притворяться, скрывать слезы и тоску мою!"..

Буря не разбудила горестной Эльмины: она вставала обыкновенно в тот час, как Нельсону надлежало итти из дому; отворяла окно - смотрела, каково время, - и мысленно провожала своего друга до кладбища. Буря сделала ей гораздо более вреда, нежели ему: во весь тот день она чувствовала себя хуже обыкновеннаго; но ввечеру поехала в кабинет эстампов. Выбрав для себя некоторые, Эльмина хотела уже итти - но вдруг ноги её подкосились... Вошли два человека, которых, не смотря на темноту, она тотчас узнала: Госпожа Сульмер и Нельсон... "Боже мой! что с вами делается?" сказала первая Пельсону, которой затрепетал, ударился об стол, отскочил назад, и с трудом мог отвечать несколько слов. Между тем Госпожа Сульмер, видя Эльмину, подошла к ней и спросила об её здоровье. Я дурно провела эту ночь, отвечала она тихим голосом: буря меня очень беспокоила. - "Как! разве ты боишься ветру и града?" - Боюсь ночью, сказала Эльмина, и велела подвезти карету. Госпожа Сулынер захотела ехать с нею; оне вышли вместе... Нельсон подал дрожащую руку Эльмине, которая в замешательстве обступилась с подножки - он схватил ее обеими руками и стоял неподвижно.... Эльмина в его объятиях!.. Нельсон чувствует её дыхание!... Страх, тайна и добродетель, для сердец нежных и страстных, украшают неизъяснимою прелестию самые малейшие случаи. Какая благосклонность женщины легкомысленной и порочной могла бы так восхищать любовника у как в сию минуту восхищался Нельсон!... Он изумлен своим блаженством; ему кажется, что оно превосходит все его желания... Не убилась ли ты? спросила Госпожа Сульмер, Эльмина хотела отвечать; но не могла сказать ни слова... Садится, и карета едет.... Нельсон смотрит в след за нею; уже не видит, но еще слышит вдали стук ея; скоро все исчезло, как минутное восхитительное сновидение; в сердце его осталось одно чувство живейшей любви и горести. Он возвращается в лавку, видит несколько отложенных эстампов и слышит, что девица Б* купила их. Нельсон рассматривает всякой эстамп, желая угадать, для чего выбрала его Эльмина, и покупает для себя такие же; они тем более ему нравились, что содержание их было меланхолическое и трогательное - наконец он садится в коляску и едет в Вармбрун.

Между тем здоровье Эльмины день ото дня слабело. Сделали новой консилиум, и Медики объявили, что она в злой чахотке, но кто может еще выздороветь, и советовали ей немедленно ехать к Пирмонтским водам. Нельсон узнал все от Госпожи Сульмер, и был в отчаянии. Страх лишиться обожаемой Эльмины, которая любила его взаимно, оживил в нем раскаяние. "И так я приехал сюда за тем, думал он, чтобы отравить ядом горести и сократишь жизнь ея! не мог скрыть тайны своей, победил рассудок Эльмины, тронул сердце - и веду ее к могиле!.. Какая же розница между мною и гнусным развратителем?.. Ах! слабость может быть столь же гибельна, как и злодейство.... Сия мысль устрашила Нельсона; пламенное воображение представило ему Эльмину умирающую!.. Тут узнал он всю муку страсти, которая противна совести, и с которою ты не хотели бороться; судил себя жестоко, и признавался, что ехал в Вармбрун с темною надеждою не только узнать, но и прельстить Эльмину, и что внутренно ожидал всего от времени.... "Боже мой! воскликнул он с ужасом: она не нашла бы защиты для себя ни в чести моей, ни в совести; одна смерть могла ее у меня похитить; одна могила была ей верным убежищем!.. О Эльмина! перестань меня ужасаться!.. Живи, живи, хотя бы надлежало мне навеки расстаться с тобою и победить любовь, которая, не смотря на угрызение совести, милее всего для души моей!.. Ах! не забвение твое может быть главным для меня нещастием: я найду утешение в мысли, что ты жива и спокойна; но что буду, естьли перестану любить тебя?.. умру, уничтожусь душею!.. Можно прибегнуть к великодушию, когда жизнь мучительна, но как сносишь ее, когда она есть только бремя?.. Так, мне должно всем пожертвовать спокойствию Эльмины; должно удалиться, и наве;ки! в разлуке с нею могу питать любовь и менее терзаться совестию!"

Случай заставил Нельсона в самом деле исполнить сие намерение. Генриету уведомили, что отец её опасно болен в Дрездене; она спp3;шила к нему. Мужу не прилично было остаться в Вармбруне, к тому же Эльмина ехала в Пирмонт. И так Нельсон отправился в Дрезден, но с великою горестию; и хотя говорил самому себе, что уже никогда не возвратится в Шлезию, однакожь не решился: ни продать, ни отдать в наем своего дому. Во всю дорогу он мучился страхом и жестоким предчувствием. Видя кладбище или погребение, невольным образом думал об Эльмине, и наконец не мог вообразить ее без могилы и гроба! Сии две мысли сделались в его воображении нераздельными и произвели в нем такую глубокую меланхолию, что иногда он казался помешенным; часто трепетал у бледнел и закрывал глаза с ужасными судорогами в лицѣ; в другое время плакал, стоял неподвижно, ничего не слыхал и на вопросы не отмечал ни слова - когда же наконец приходил в себя, тогда впадал в уныние, в чрезвычайное изнеможение: он жаловался на слабые нервы, и Генриета, не подозрѣвая ничего более, спокойно давала ему принимать Гофмановы капли.

Нельсон нашел тестя своего в гнилой горячке с пятнами и не хотел впускать к нему Генриеты, но она уже заразилась сего болезнию, слегла в постелю и не встала. Опасность её возбудила всю чувствительность мужа; но ему трудно было удалять от себя мысль, которая невольным образом представлялась ему и походила на ужасную радость... Состояние мучительное для сердца доброго и нежного, когда тайные его желания, вопреки великодушным правилам, не согласны с законами добродетели!... Чтобы избавиться от несносных упреков совести, Нельсон поступил как вернейший и нежный супруг; не только ходил за больною, но даже не оставлял ее ни на минуту, и через неделю сам занемог горячкою. Генриета умерла в десятой день: он уже чувствовал сильной жар, но был с нею до последней её минуты; наконец его вынесли в другую комнату. Видя на себе багровые пятна, он с некоторым удовольствием думал, что заразился сею болезнию ходя за своею нещастною женою; сия мысль успокоивала его совесть. - Болезнь Нельсонова была продолжительна и казалась смертельною. Двенадцать дней он не выходил из беспамятства. Ложный слух о его кончине разнесся и дошел в Пирмонте до Эльмины... Через неделю она узнала, что Нельсон жив; но смерть была уже в груди ея.

Нельсон опамятовался, и первою его мыслию было: я свободен! Ему отдали письмо от Госпожи Сульнер, давно писанное: она уведомляла его, что Эльмине стало лучше. Он скоро выздоровел и спешил окончишь дела свои, чтобы возвратиться в Вармбрун; но, не смотря на перемену состояния - не смотря на то, что был уверен в любви взаимной - не мог радоваться. Одна чистая совесть умеет наслаждаться кроткою надеждою. Нельсону казалось, что Провидение не может благословить любви, которая столь долго была порочною. Он ехал с неописанным беспокойством, предчувствуя удар судьбы, и наконец услышал в Вармбруне, что Эльмина возвратилась из Пирмонта умирающею, хотя всякой день бывает еще на гробе матери....

Пораженный сим известием, Нельсон окаменел в душе своей; не мог ни плакать, ни жаловаться на судьбу, и был в страшной безчувственности до самой той минуты, как ему подали следующую записку от Эльмины: "Наконец могу видеться и говорить с вами без преступления; завтра в 5 часов утра буду на кладбище. Эльмина." Злощастный Нельсон, видя сие милое имя, подписанное слабою, хладеющею рукою, ожил в сердце, но только для страдания... Отчаяние могло бы довести его до чего нибудь ужасного, естьли бы Эльмина не назначила ему горестного свидания. "Так, говорил он, мне должно видеть еще смерть Эльмины, слышать её последнее стенание, и тогда уже думать о конце ненавистного бытия моего!" Кровь его кипела, мрачная свирепость, казалось, истребила в нем чувствительность. Он старался собирать в мыслях все ужасы, чтобы ужаснее проклинать долю свою, сердце его, ожесточенное страданием, не могло умилиться, и стремилось только к изступлениям безумной злобы на судьбу; ненависть к жизни побеждала в нем самую любовь!...

Ввечеру Коралия вошла к нему в комнату: Нельсон затрепетал. Невинная дочь напоминала ему священный долг хранить жизнь свою: он с грозным видом оттолкнул ее. Коралия испугалась, и думая, что она неумышленно сделала какую нибудь вину, бросилась на колени, сложила руки и со слезами воскликнула: простите, папенька, простите!... Сие любезное движение невинности тронуло Нельсона, не утешив его сердца. Он еще болѣе почувствовал горесть свою, лишась той обманчивой твердости, которая по крайней мере не дает душе размягчиться... Он взял Коралию на руки, заливаясь слезами. Милые ласки её привели его в нежное умиление и в то же время возбудили в нем горестную мысль... "Так, сказал Нельсон, естьли останусь жить для тебя, то верно должен буду видеть смерть твою!"... Он посадил ее на стул и, кликнув слугу, велел вывести. - Сия страшная ночь прошла для него в неизъяснимой тоске, не облегчаемой никакою надеждою. Он беспрестанно твердил себе, что Эльмина умирает от нещастной любви его, и вообразил наконец, что она, прежде знакомства с ним имев отвращение от супружества, конечно бы не вышла замуж до смерти жены его.... Сия мысль увеличила Нельсоново раскаяние, так, что он даже не понимал своей безразсудности. Угрызения совести бывают всего мучительнее, естьли преступление лишило нас того самого щастия, для которого мы его сделали.

Хотя Нельсон считал все минуты сей долгой ночи, однакожь не мог без ужаса видеть первых лучей света. "Что будет со мною, думал он, когда приближусь к могилам; когда увижу Эльмину бледную, обезображенную, почти уже мертвую... на том самом месте, где я в первый раз видел ее во всем блеске молодости и красоты!... Но мне должно укрепиться в сердце: для того ли пойду к ней, чтобы ускорить её кончину?"... Он пошел на кладбище. Мысль, что Эльмина не знает, может быть, своей опасности и страх открыть ей глаза, вооружили его мужеством; а чтобы еще более утвердиться в сем расположении, то он старался оживить в растерзанной душе своей хотя слабую искру надежды, думая, что Медики часто обманываются, и что молодость легко может спасти Эльмину.... В 5 часов Нельсон слышит стук кареты, с трепетом обращает глаза на ворота и хладеет от ужаса, видя Эльмину.... Она уже не походила на ту прелестную женщину, которая пленяла глаза цветущею красотою; но казалась только тению прежней. Эльмины, все еще трогательною и приятною, но слабою и томною - едва идущею в сию обитель смерти - едва сносящею свет утренний и готовою скрыться в могиле, на которую она в безмолвии опиралась. Подле гроба сделано было дерновое канапе: Эльмина села... Нельсон стоял неподвижно и смотрел на нее глазами отчаяния... Она движением руки указала ему подле себя место... Сии нещастные любовники, которые еще никогда не говорили друг с другом, наконец могут перервать молчание, но единственно для того, чтобы проститься навеки... Эльмина от слабости и сердечного волнения не в силах сказать ни слова. Ея тяжелое дыхание, бледность и помраченные глаза изображали, казалось, последнюю минуту жизни.... Нельсон с восклицанием ужаса протянул руки к Эльмине, которая опускает голову на грудь его, говоря; "ах! как мило покоиться тут без угрызения совести!"... Тихий, но все еще милый голос её проникнул во глубину Нельсонова сердца.... Эльмина смотрит на него с Ангельскою нежностию; еще живет, еще любит своего друга... Он прижимает ее к своей груди, и прелесть взаимной любви, которою душа их в первый раз свободно наслаждалась, сильнее ужасного рока и самой смерти; она побеждает на минуту горесть!... Эльмина, кажется, воскресает; румянец блеснул на щеках ея, глаза наполнились слезами - а слезы давно уже были для нее жизнию.... Она, встала, положила руку на гроб и сказала: "Нельсон! вот обыкновенный конец и самой щастливой страсти!".. Он бросился на колена перед нею и прижал к сердцу руку ея... "Здесь, продолжала Эльмина, здесь любовь, под трогательным видом сожаления, пленила наш рассудок. Этот гроб напоминает мне все чувства и все горести, которые имела я в жизни... Сюда Нельсон часто приходил вместо Эльмины: здесь должно ему и впредь заступить её место... Рука его будет украшать этот мрамор цветами... Я поручаю вам должность, и следственно могу надеяться, что вы будете хранить жизнь свою... Даете ли мне слово?".... Повинуюсь! воскликнул Нельсон: исполню волю твою, о друг безценный! Малодушное отчаяние не прекратит жизни, которая была посвящена тебе. Будь покойна; будь уверена, что Небо сделает чудо и продлит наказание нещастнаго!.. Я стану жить и мучишься терпеливо; страдание есть моя должность и жертва любви.... Но разве не можем еще надеяться? Судьба нас соединяет"...

Эльмина сделала знак головою, что не имеет надежды; две слезы выкатились из её глаз и блистали на длинных ресницах; томная и милая улыбка украсила еще Ангельское лицо ея. "На что себя обманывать? сказала она: но Небо, прежде вечной разлуки нашей, даровало нам несколько минут блаженных... Мы могли видеться, говорить и любить друг друга без упреков внутренних... О друг нежной! я оставляю тебе приятное воспоминание! и ничто уже не запрещает твоему сердцу меня оплакивать!"

Тут небо, покрытое облаками, еще более омрачилось; зашумел ветер и дождь... Нельсон закрывает Эльмину плащем своим. Им должно было расстаться. Эльмина становится на колени у гроба, поднимает невинные руки свои к Небу и молится в безмолвии.... Прекрасные волосы её падают на плеча и на грудь... Молния живым блеском озаряет ей лицо: оно кажется лучезарным и небесным..... Свершилось! воскликнул Нельсон: Ангельская душа её переселилась на небо.... Эльмина!.... Она взглянула на него, встала, бросилась в его объятия, и бледные, хладные уста её напечатлели нежный поцелуй на пламенных устах Нельсоновых... О чувство неизъяснимое, вместившее в себе муки и блаженство долговременной жизни! минута быстрая, в которую душа истощила весь пламень свой; в которую сильн
123;йшее отчаяние соединялось с нежнейшими восторгами страсти, и сердце испытало всю способность свою любить, наслаждаться, мучиться!.. Сей первый поцелуй был чист подобно святой дружбе и - смерти!... Любовь сих нещастных не имела в себе ничего земного, кроме напрасных сожалений и горести.....

Дождь усилился. Лудвиг прибежал к госпоже своей и хотел подать ей руку: Нельсон оттолкнул его, взял ее на руки, донес до кареты у стоявшей у ворот кладбища.... Карета едет... Нельсон устремил на нее глаза свои; она удаляется, и силы постепенно в нем слабеют: с нею исчезает его блаженство, желания, остаток надежды и самое бытие.... Она въезжает в темный сосновый лес и скрывается.... Нельсон затрепетал как умирающий после долговременных страданий и в изнеможении горести упал на землю. Память его затмевалась... но он видит на песке следы Эльмининой кареты, и снова приходит в себя... "Боже мой! думает нещастный: она умирает, а я не с нею!.. Может быть, ее уже нет на свете!"... С сею мыслию он встал, хотел бежать по следам кареты, но колена его подогнулись, густое облако закрывает глаза; он падает без чувств на дороге.... Покойся, нещастный! наслаждайся несколько минут безчувствием!... Когда глаза твои откроются, ты не узнаешь света; все для тебя переменится; увидишь перед собою одну неизмеримую пустыню и злополучие без надежды!... Эльмины нет; она скончалась в объятиях отца своего.

Нельсон лежал без памяти около двух часов; наконец земледельцы увидели его и внесли в хижину. Он образумился; видит плачущих крестьян; слышит, что они лишились своей благотворительницы - именуют Эльмину - и вторичной глубокой обморок на несколько минут избавляет Нельсона от ужасного страдания. Он снова открывает глаза... Добродушное семейство в безмолвии окружает его, и печальный звук колокола извещает прихожан о смерти человека.... Нельсон, растерзанный, утомленный отчаянием, кажется в сию минуту примером твердости; повинуясь определению Небесному, он готов посвятить остаток жизни своей нещастию; но удивляется, что может еще жить и мыслить!.. Хозяин отвез его домой. Недели две он не вставал с постели. В сие время Господин Б* погреб тело нещастной дочери в могиле супруги своей. Естьли бы чувствительная Эльмина предвидела, что прах её будет лежать вместе с прахом матери, то она не поручила бы Нельсону жестокой должности, всякой день носить цветы на гроб ея. Не думая умереть так скоро, Эльмина хотела ехать в Гиршберг, чтобы там ожидать конца и быть погребенною в сем городе....

Искусство Медика возвратило здоровье Нельсону. Узнав, что гроб Госпожи Б* есть и гроб Эльмины, он велел везти себя на кладбище, упал на могилу, положил цветы на холодный мрамор и не умер!... С сего времени всякое утро ясмины и резеда, омоченные слезами, украшают могилу Эльмины. По чудесному постоянству злощастия Нельсон еще жив (Госпожа Жанлис говорит, что истинный анекдот подал ей мысль сочинить эту повесть.)!... Милая дочь, вместо утешения, сделалась для него предметом мучительного беспокойства: он уверен, что лишится ее! Пылкое воображение в нем угасло; две мысли беспрестанно занимают душу его: я убийца Эльмины и должен потерять Коралию! В прошедшем находит он только одно жестокое воспоминание, а будущее есть для него ничто иное, как ужасное предчувствие!

Жанлис Мадлен Фелисите - Меланхолия и воображение, читать текст

См. также Жанлис Мадлен Фелисите (Ducrest de Saint-Aubin) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :