Луи Жаколио
«Пожиратели огня (Les Mangeurs de feu). 2 часть.»

"Пожиратели огня (Les Mangeurs de feu). 2 часть."

- В пенсильванском! - проговорил Оливье, заинтересовываясь все сильнее и сильнее.

- Да. Мой дед рассказывал, что он попал в плен и его хотели повесить, но командир полка выручил его, завязав с англичанами битву под Йорктауном...

- А как звали этого командира?

- Маркиз Лорагюэ д'Антрэг.

- Это мой... - начал было Оливье и закусил себе губы.

- Договаривайте, граф, я все знаю: это ваш дед, а я сын спасенного им капитана Лефошера, готовый отдать за вас последнюю каплю крови.

- Вы знаете?.. Что вы знаете?

- Все ваши приключения и в России, и в Париже, все причины, побудившие вас уехать в Австралию...

- Ах, Лоран! Лоран! Ведь я же тебе говорил не болтать! - с упреком обратился граф к своему слуге.

- Простите меня, граф, - оправдывался, подбегая, Лоран, - это случилось как-то нечаянно. Мне сделалось очень грустно, а господин Дик выказал такое сочувствие...

- Не браните его, граф, - вступился Дик. - Вы спали; бедный Лоран плакал. Мы разговорились и открыли друг другу душу. Право, это очень хорошо, что я знаю. Я только жалею, что не знал этого раньше! Я пригласил бы своих канадских товарищей, и мы уже давно были бы на прииске.

Оливье дружески сжимал руки старого канадца; по загорелому лицу его текли горячие слезы умиления.

- Это моя вина! Как я не сообразил, что вы совсем не похожи на заурядного авантюриста, который ищет золото ради золота... Но не все еще пропало. Я еще успею поправить дело. Только бы отсюда выбраться поскорее...

Между тем путники продолжали идти подземельем, свод которого постепенно понижался, так что даже Джон Джильпинг вынужден был слезть со своего осла, на которого он уселся за несколько времени перед тем, и продолжал путь пешком. Вместе с тем дорога шла не подъемом, а спуском, так что в конце концов у Дика зародилось беспокойство, о котором он решился заявить Оливье.

- Не посоветоваться ли нам с англичанином? - предложил граф.

- С пьяницей-то с этим! Ну что от него может быть путного? - возразил Дик.

- Вы не смотрите, что он любит выпить. Все англичане более или менее таковы, а между тем всякий согласится, что они дельные люди. Ведь Джильпинг - геолог, он наверное знает толк в интересующем нас вопросе.

Когда к англичанину обратились за мнением, он внимательно оглядел почву и объявил, что, по его мнению, трещина, в которой они находятся, представляет результат вулканического переворота, что подземный ход может продолжаться до бесконечности, что нет оснований полагать, чтобы он имел где-нибудь отверстие на земной поверхности.

- Я давно уже видел, что дело неладно, - закончил свое заключение англичанин, - но думал, что вы хорошо знаете дорогу, и молчал. Теперь, когда вы меня спросили, я должен вам посоветовать как можно скорее возвращаться назад. Моя геологическая опытность предупреждает меня, что где-нибудь недалеко отсюда находится нефтяное озеро, в которое мы можем совершенно неожиданно полететь. Я даже положительно слышу запах нефти...

Не успел Джильпинг договорить, как раздался ужасный взрыв, потрясший своды и опрокинувший на землю всех путешественников. Фонарь выпал из рук Лорана и потух.

Когда прошло первое ошеломление, путешественники встали на ноги. Оказалось, что никто не пострадал. Лоран поспешил высечь огонь и зажечь фонарь.

Когда темное подземелье осветилось, все разом вскрикнули:

- Что это такое?

- Мистер Джильпинг, - спросил Оливье, - как вы думаете, не взрыв ли это каких-нибудь газов?

- Совсем нет, - авторитетно возразил геолог. - Сотни и тысячи лет прошли с тех пор, как все здесь смолкло и замерло в гробовой тишине. Эти вулканические перевороты, какие мы здесь имеем перед глазами, принадлежат вторичному периоду; и эти внутренние излияния лавы, эти потоки ее прошли сюда издалека, так как в Австралии нет ни малейших признаков вулканов! Есть вероятие предполагать, что эта лава нашла себе выход лишь в океане, чем и объясняется это невероятное количество скал и островов у восточных берегов Австралии.

- Так вы полагаете, что эти подземные ходы могут тянуться на протяжении нескольких сот миль, вплоть до самого моря?

- В этом нет ничего невероятного! Кора земная тверда и плотна на поверхности; а по мере того, как мы углубляемся на значительную глубину, все больше встречается в ней пустот, образовавшихся вследствие сжатия газов и водяных паров в момент охлаждения расплавленной массы. Кроме того, если бы это был взрыв подземных газов, то все бы мы непременно задохлись. Затем, обратите внимание, что порыв ветра, опрокинувший нас всех, пронесся не из глубины недр земли, а из длинного хода, которым мы шли!

- Это правда! - воскликнул канадец. - Я тоже это заметил!

- Что касается меня, - продолжал Джильпинг, - то я твердо убежден, что взрыв этот - дело рук человеческих, произведен с помощью нескольких фунтов пороха, взорванного в некотором расстоянии от нас, под сводами этого подземного хода, вероятно, с целью лишить нас возможности вернуться обратно на поверхность земли!

Произнесенные невозмутимо спокойным тоном, эти слова англичанина словно громом поразили его спутников. Несмотря на свое несомненное мужество, Оливье с легкою дрожью в голосе спросил:

- Вы уверены, что не ошибаетесь?

- Вполне уверен, да заметьте, уже и запах пороха начинает постепенно доходить до нас. Разве вы не слышите?

Действительно, запах пороха ясно чувствовался в воздухе; теперь уже не могло больше быть сомнения.

- Значит, мы погибли?! - воскликнул Оливье.

- Это еще неизвестно; я утверждаю только, что был произведен взрыв в подземелье, и нам теперь остается обсудить, что делать!

- Но кому это могло быть нужно? - воскликнул Оливье.

- Кому?! - повторил удивленно канадец. - Неужели вы не догадываетесь? Те, кто преследовал вас и в Петербурге, и в Париже, последовали за вами и в Австралию и с самого момента нашего отправления из Мельбурна идут по нашему следу вместе с лесовиками, которые, очевидно, у них на жалованье. Это они натравили на нас дундарупов, рассчитывая убить нас, оставаясь сами в стороне, а когда это не удалось, они прибегли к этому последнему средству - к взрыву! Кажется, это достаточно ясно!

XIV

Невидимые. - Убеждение Джона Джильпинга. - Обсуждение. - Непреодолимые препятствия. - Обвал. - Что сталось с Черным Орлом.

Оливье не сразу согласился с канадцем; он никак не мог допустить, чтобы враги его были до такой степени могущественны. Но потом, припомнив все события, сопровождавшие его путешествие по Австралии, сопоставил их с парижскими и петербургскими происшествиями и невольно пришел к убеждению, что старый Дик прав.

Горько было молодому человеку сознавать, что он побежден, что враги восторжествовали над ним.

- Неужели мы умрем в этом подземелье?! - вскричал он в невыразимом отчаянии.

- Успокойтесь, граф, еще не все пропало, - уговаривал его Дик. - Нет такого положения, из которого бы не было выхода. Я не теряю надежды вырваться отсюда и употреблю все усилия, чтобы вас спасти. Я вечно помню завет отца, который постоянно твердил мне: "Дик, если кому-нибудь из Лорагюэ д'Антрэгов понадобится твоя жизнь, отдай ее не колеблясь".

Оливье, обливаясь слезами, молча обнял своего друга. Лоран тоже протянул графу руки и сказал с чувством:

- Возьмите и мою жизнь, граф! Я с радостью пожертвую ею ради вас!

Эта сцена тронула даже толстокожего Джона Джильпинга. Он смотрел на трех друзей во все глаза и посапывал носом, бормоча про себя:

- Кажется, они люди порядочные, джентльмены. А я-то принимал их за беглых каторжников! Надо им помочь, тем более что я и сам не имею ни малейшего желания погибать так нелепо!

Случайно расслышав эти слова, Дик сказал вполголоса своим друзьям:

- Я готов переменить свое мнение об этом англичанине. Он, оказывается, вовсе не такая скотина, какою я его считал!

Он подошел к англичанину и молча протянул ему руку. Тот взял ее и пожал. Лед был сломан. Оливье и Лоран тоже подошли к Джону Джильпингу и обменялись рукопожатиями. Дружба была заключена. Заметим, что геолог-проповедник пожал руку Дику и Лорану с гораздо большею сдержанностью, чем графу Лорагюэ, который сказал ему свое настоящее имя. Но это различие нисколько не укололо искренних друзей графа.

Не прошло и десяти минут с момента взрыва, как произошел феномен, явившийся естественным следствием взрыва и предвиденный Джоном Джильпингом.

Как уже было сказано, сильный запах пороха распространился в подземелье в той его части, где теперь находились путешественники; и мало-помалу образовалось густое облако, охватившее всю подземную галерею с тем более упорной медлительностью, что в этом подземелье не было ни малейшего движения воздуха; последнее явилось несомненным доказательством, что впереди ход был завален земляным обвалом. Теперь пороховой дым распространялся только в силу своей эластичности и должен был в конце концов рассеяться вследствие охлаждения газов и поглощения их почвой. Вскоре он до того сгустился в той части подземелья, где находились несчастные, что дышать стало трудно, и даже фонарь их, за отсутствием притока свежего воздуха, грозил ежеминутно погаснуть, а сами они рисковали задохнуться.

Наконец по прошествии ужасного получаса давление, ощущаемое в груди, стало постепенно ослабевать, а свет фонаря становиться ярче. Но быть может, еще более страшная смерть ожидала их, мучительная смерть от голода? Однако человека никогда не покидает надежда на спасение, даже и в самые ужасные моменты, а потому беглецы почувствовали себя теперь почти счастливыми, хотя в действительности положение их почти не улучшилось.

Расположившись на обломке скалы, наши приятели принялись обсуждать свое положение. Решено было немедленно двинуться к месту взрыва и освидетельствовать состояние обвала. Мул был нагружен всеми необходимыми орудиями для производства раскопок, и в сердцах этих обездоленных людей шевельнулась надежда: быть может, обвал не столь серьезен, чтобы четверо энергичных людей не могли проложить себе путь при усердной работе в течение нескольких часов или даже нескольких дней.

При проверке съестных припасов оказалось, что их могло хватить дней на десять, не считая нескольких десятков фунтов сухарей, которые решено было предоставить обоим животным; с последними постановлено было покончить только в случае величайшей крайности.

Им не грозили также мучения жажды, так как, не считая пяти или шести ящиков бренди, находившихся в запасах почтенного мистера Джильпинга, свежая, чистая вода светлыми, тонкими струйками сбегала со сводов подземелья, и ее можно было собирать в сосуды для питья.

Оба животных тотчас получили свой рацион сухарей и были напоены досыта водой, а наши друзья, закусив мясными консервами и знаменитым честером, пустились в обратный путь.

Не прошло четверти часа, как раздался новый взрыв, слабее первого.

- Негодяи! - вскричал Джильпинг. - Они решили погубить нас во что бы то ни стало. Они взорвали почву в другом месте, чтобы образовался не один обвал, а целых два.

- Все равно, идемте вперед! Будь что будет! - отвечал Оливье.

И друзья продолжали путь.

Это новое доказательство беспощадности "невидимых" врагов графа только возбудило энергию и решимость четверых спутников преодолеть во что бы то ни стало все воздвигаемые на их пути препятствия. Правда, Оливье боролся за себя, за свои собственные интересы, и это было естественно. Лоран и Дик готовы были бороться до последнего издыхания, один - за своего обожаемого господина, порученного его попечению, другой - за внука спасителя его отца. Но Джон Джильпинг, попавший совершенно случайно в эту передрягу, совершенно чуждый всякого интереса в этой страшной драме, являлся положительным героем. Он примирился с данным трагическим положением с холодным стоицизмом настоящего англичанина. Не следует, однако, приписывать эти чувства его благородной, рыцарски великодушной натуре, так как предоставь ему выбор - он, вероятно, не шевельнул бы пальцем для спасения Оливье и ни за что на свете не вмешался бы в историю, которая его не касалась. Нет, им руководила мысль о британском престиже, о чести британского имени перед лицом двух французов и канадца, которых он в душе считал неизмеримо ниже себя только потому, что не имели чести быть природными британцами.

Ему казалось, что британский леопард и галльский петух стоят лицом к лицу в данный момент и британский флаг вьется у него над самой головой, что целая Англия с гордостью взирает на него, требуя, чтобы он не посрамил английского имени. Этот забавный псалмопевец и проповедник, этот член евангелического общества черпал в сознании, что он англичанин, ту силу и смелость, какую другие черпают только в своих высоких душевных качествах.

И почти все англичане таковы. Этим объясняется, что эти грубые, себялюбивые эгоисты, эти лицемеры, мистики и пьяницы при случае проявляют примеры истинного героизма и мужества, побудительные причины которого всегда чисто национальные - английские, а не общечеловеческие.

Для всякого истинного англичанина человечество начинается и кончается там, где начинается и кончается Англия; все остальные народы, по их мнению, люди низших рас, которых Англия вправе эксплуатировать, кромсать на куски, давить и угнетать по своему усмотрению.

Англия никогда не жертвовала собой ради другого народа, и ни один англичанин никогда не пожертвовал собою ради другого человека; этот свирепый, черствый эгоизм - сила, которая ломает все на своем пути.

После двухчасовой ходьбы наши пионеры дошли до первого обвала.

Действие взрыва было ужасно. Стены и своды подземелья были буквально разрушены, и громадные обломки их совершенно завалили проход. Джон Джильпинг осмотрел это разрушение с видом знатока и покачал головою, говоря:

- Здесь не пройдешь!

- Так что же нам делать? Неужели умирать? - спросил Оливье.

- Я этого не говорю... Но посмотрите, какой ужасный взрыв!.. Нам нужно посоветоваться. Пусть каждый выскажет свое мнение.

- Первым по обычаю подает мнение младший, - сказал Оливье. - Поэтому я прямо говорю: я не вижу никакого средства!

- Ваше мнение, мистер Лоран?

- Я... я одного мнения с графом.

- Ваше, мистер Дик?

- О, у меня одна надежда на Виллиго. Он догадается и выведет нас как-нибудь отсюда. Он созовет своих воинов и отроет обвал.

- Ну, а если Виллиго убит? - спросил Оливье.

- Я не допускаю этого, - отвечал Дик. - Я уверен, что он спасется, если уже не спасся. Ведь против него действуют только дундарупы.

- Но как же нагарнуки нас отроют?

- Не знаю как, но уверен, что сумеют.

- А сколько, по-вашему, понадобится на это времени?

- Не знаю.

- Если несколько недель, то что мы будем делать?

- У нас провизии достанет на десять дней. Убавим порции наполовину, вот мы и обеспечены на двадцать. Только уж животными придется пожертвовать.

- А мой верный пес?! - вскричал Оливье. - Бедный Блэк!

- Успокойтесь, граф, - обратился к нему Дик. - Я уверен, что до этого не дойдет. Избавление придет гораздо раньше. Что-то говорит мне, что наш последний час еще не настал! Таково мое внутреннее убеждение, и я ему верю!

XV

Мнение Джильпинга. - Выбоины, выемки и трещины без конца. - Безвозвратно погибли. - Возвращение Блэка. - Последние попытки. - Туннель. - Дик не возвращается!

Пришла очередь Джона Джильпинга сказать свое мнение.

Во время разговора Оливье с Диком он что-то сосредоточенно обдумывал, потом встал, попросил у Лорана на время фонарь и прошелся несколько раз по подземелью.

Кончив осмотр, он подошел к графу и сказал улыбаясь:

- Теперь моя очередь, граф, сказать свое мнение! - Затем продолжал, возвышая голос и обращаясь ко всем: - Я полагаю, джентльмены, что нам не понадобится помощь нагарнуков: мы гораздо раньше выберемся на свет!

Все три пионера недоверчиво взглянули на проповедника и потом переглянулись между собою, как бы спрашивая друг друга, в своем ли он уме. Англичанин заметил произведенное им впечатление и сказал:

- Я сейчас вам все это объясню! - и передал им результат своих наблюдений.

Дело в том, что он заметил в стенах прохода множество трещин, которые вели в какие-то боковые ходы, по всей вероятности составляющие разветвление главного и сообщающиеся между собою. Углубившись в эти ходы, можно было дойти до пещеры, в которой путники отдыхали утром. Последнее было тем вероятнее, что в пещере Джильпинг заметил, кроме трех главных, еще несколько меньших отверстий.

Внимательно выслушав заключение геолога, Оливье сказал:

- Следовательно, мистер Джильпинг, если замеченные вами боковые ходы сходятся в пещере, то вы полагаете, что мы спасены?

- Именно так, граф!

- Следовательно, мы вполне можем считать вас своим спасителем.

- Не меня, не меня... Это все наука; лишь ею руководился я при своих выводах; только она одна и могла нам здесь помочь.

- Пусть так, мистер Джильпинг, но вы здесь ее представитель, через вас она нас спасает! Примите же нашу сердечную благодарность!

Лоран и Дик молчали, с нескрываемым восторгом глядя на англичанина.

Джон Джильпинг, видимо, наслаждался своим торжеством. В упоении он затянул псалом, потом, не удовольствовавшись пением, достал кларнет и начал играть. Звуки гулко раздавались под темными сводами, и на этот раз фигура проповедника была уже не смешна, а только оригинальна.

Впрочем, великое и смешное постоянно перемешиваются во всяком англичанине.

В то время когда Оливье с некоторым недоумением смотрел на своего странного спутника, до слуха донесся странный шум, как бы далекий собачий лай.

- Слышите? Слышите? - сказал он, побледнев, Дику и Лорану, стоявшим подле него.

Дик внимательно прислушался.

- Как будто собака идет по следу!.. - заметил он.

Все стали напряженно прислушиваться, даже Джон Джильпинг прекратил свою музыку и пение. Звуки точно замирали, то доносились как будто откуда-то сверху.

- Это, несомненно, собачий лай! - подтвердил свое первое предположение канадец, привыкший лучше других различать звуки во время своей бродячей жизни.

- Это Блэк! Мой любимый пес! - воскликнул Оливье. - Я узнаю его голос: его, как и нас, засыпало в этом подземном ходе, и, вероятно, он очутился как раз между двумя обвалами и теперь старается вернуться к нам!

Лай животного заметно приближался; теперь уже не оставалось никакого сомнения. Не имея возможности вернуться обратно тем же путем, каким оно удалилось от своего господина, умное животное возвращалось по одной из побочных трещин. Теперь оставалось только узнать, удастся ли Блэку добраться до них. Если да, то спасение несомненно, и предположения англичанина, что все эти трещины выходят к большой пещере, где находятся гейзеры, несомненно подтвердятся.

Теперь же лай слышался так близко, что через какие-нибудь две минуты, если на пути не встретится какой-нибудь препоны, собака бросится к ногам своего господина.

В этот момент Оливье схватил золотой свисток, висевший у него на цепочке, и дал три свистка, которыми он обыкновенно призывал Блэка.

Громкий, радостный лай был ответом на этот призыв, и почти в тот же момент умное животное одним прыжком очутилось подле своего господина. Мокрый, грязный, с всклокоченной шерстью, Блэк выскочил из той самой трещины, которую всего за несколько минут до того осматривал Джон Джильпинг.

- Блэк! Блэк! Мой любимый, хороший пес! - восклицал Оливье, не помня себя от радости, и собака уже не лаяла теперь, а визжала от радости, извиваясь вокруг него.

Возвращению Блэка радовался не только его хозяин, но и всех остальных охватило безумно радостное чувство при виде вернувшейся собаки, так как ее появление было несомненным доказательством того, что они спасены от почти неизбежной, как им казалось, смерти в этом подземелье.

Довольный результатом своих предположений и успокоенный относительно грозящей ему и его товарищам участи, Джон Джильпинг предложил прежде всего закусить.

Достав свои лучшие консервы, он на славу угостил приятелей, не забыв, разумеется, и себя, причем совершил обильное возлияние виски и джином. Наевшись и напившись, он грузно растянулся возле своего осла, предавшись приятным грезам.

Около часа спал англичанин, и пионеры с нетерпением дожидались, скоро ли он проснется. Наконец желанное событие совершилось, и мистер Джильпинг поднялся со своего ложа.

- Мистер Джильпинг, - сейчас же обратился к нему Дик, - я думаю, что животных нужно оставить покуда здесь. Они едва ли пройдут по трещине.

- Совершенно верно, - согласился с ним Джильпинг, - но и мы сами не через всякую трещину пройдем... Нужно сначала исследовать ширину всех этих боковых ходов и выбрать тот из них, который окажется просторнее.

Это мнение было так убедительно, что все приняли его без возражений.

Теперь оставалось только приготовиться в путь. Из багажа было взято лишь самое необходимое, мула и осла привязали в пещере и принялись выбирать новую трещину.

Внимание друзей остановилось на ближайшем отверстии, хотя англичанин сомневался, чтобы оно было проходимее других.

Дик пошел осмотреть проход, чтобы исследовать, насколько он действительно представляет удобств.

Прошло около часа, а канадец не возвращался. Оливье начал беспокоиться. Вдруг Блэк заворчал, залаял и кинулся по следам Дика. Пионеры подождали, не подаст ли собака голос, но не расслышали никакого звука.

- Тут что-то не так! - заметил Оливье англичанину. - Как вы находите, мистер Джильпинг?

- Я с вами согласен и, откровенно говоря, допускаю возможность несчастья.

- Не пойти ли мне?..

- О нет, подождите... Я требую, чтобы вы подождали еще десять минут, и тогда скажу, что нужно делать.

XVI

На помощь к Дику. - Уход Лорана. - Застрял в туннеле.

Не прошло и десяти минут, как Блэк вернулся в пещеру, неся в зубах какой-то лоскуток.

То был лоскуток от куртки Дика.

- Дик! Он умер, умер из-за нас!.. - вскричал Оливье и зарыдал, как женщина.

Молодой человек хотел сейчас же броситься на поиски, но англичанин властно остановил его и сказал, что должен идти Лоран. Преданный слуга взял фонарь и бесстрашно углубился в темный и опасный проход. Долго он шел под низким сводом, согнувши спину и задыхаясь от недостатка воздуха в узком ущелье. Наконец через несколько времени ему послышался какой-то отдаленный гул, но так как у него вместе с тем шумело в ушах, то он подумал, что ему так кажется. Однако еще через несколько времени он убедился, что гул действительно слышен.

- Эй! Дик! Ау! - крикнул он наудачу.

- Ау, Лоран! - было ответом. - Это вы?

- Да, я. Я иду к вам на помощь. Что с вами случилось? Где вы?

- Здесь, в туннеле, впереди вас. Я застрял в таком узком месте, что не могу выбраться ни вперед, ни назад. Блэк прибегал сюда, вы это знаете? Он, бедняжка, пробовал меня вытащить за куртку и только оторвал от нее лоскуток. Сказать по правде, я вас ждал к себе!

- Граф хотел сам идти, но мы с англичанином его не пустили. Как он плачет о вас!

- Славный он человек, наш граф!

Лоран хотел что-то сказать, но так и остался с открытым ртом, изумленный неожиданностью: по голосу он думал, что Дик находится от него довольно далеко, а тут вдруг он в двух шагах от себя увидал его ноги.

- Вот как! Вы здесь! - вымолвил он, наконец, - я никак не ожидал, что вы от меня так близко!

- Очень понятно: мои ноги в туннеле, а верх туловища вне туннеля, который выходит в довольно широкое углубление. Оттого мой голос так и глух... Однако нужно же мне помочь!

- Что же мне делать?

- Если вы достаточно сильны, то вталкивайте мои ноги вперед, в отверстие, где я завяз. Оно дальше довольно широко, и я уверен, что через него можно дойти до пещеры с тремя гейзерами. Я слышу отсюда шум падающей воды... Только вот что: если я пролезу, то вы с графом и подавно, потому что вы оба тоньше меня; но как же с мистером Джильпингом?..

- Ну, он и до этого-то места не долезет...

- Так нечего об этом говорить. Тащите меня назад!

Лоран сильными руками обхватил ноги Дика, поднатужился и вытащил его назад.

- Вы очень сильны! - сказал Дик. - Благодарю вас. Теперь давайте отступать.

Возвращение было трудное. Приблизившись к месту, где их ждали друзья, Дик и Лоран стали кричать и стучать в стены туннеля, чтобы поскорее оповестить о своем благополучном возвращении.

Присоединившись к друзьям, Дик подробно изложил результат своей рекогносцировки. Выслушав все, англичанин хладнокровно заметил:

- Так что же? Отлично. Выход найден. Я советую вам воспользоваться им!

- Но ведь я же сказал, что этот выход для вас... слишком... узок, не в обиду будь вам сказано!

- Вы можете идти втроем, а я поищу другой выход.

- Ни за что! - с живостью вскричал Оливье.

Дик и Лоран с не меньшим жаром подхватили восклицание графа.

Снова англичанин был тронут.

- Спасибо! - сказал он с чувством. - Спасибо, друзья мои!

Известно, что англичанин никогда никого по-пустому не назовет другом.

После небольшого отдыха исследования возобновились. На этот раз было условлено довериться только одному Джильпингу и не предпринимать без него никаких исследований.

- С этого следовало бы и начать, - заметил Оливье, - тогда мы не потеряли бы даром времени, а вы, друзья мои, оба не пережили бы таких скверных минут...

Дик ничего не ответил на этот дружески-ласковый упрек; но когда Оливье заговорил с англичанином, траппер наклонился к уху Лорана и сказал:

- Скажите, Лоран, вы тоже недовольны нашим путешествием?

Тот взглянул канадцу прямо в глаза и понял его мысль.

- Я вас понимаю, Дик, - отвечал он так же тихо трапперу, указывая глазами на графа, - если другого выхода не найдем, то...

Он не договорил и замолчал. Собеседники и без лишних слов поняли друг друга.

Джильпинг принялся снова исследовать трещины. После долгого осмотра он выбрал наконец одну, говоря:

- Если эта широкая трещина не выведет нас отсюда куда-нибудь в хорошее место, то, значит, вся моя наука - вздор и природа сама перевернула все свои законы. В путь, господа! Менее чем через час мы придем в пещеру.

Доверяясь предсказанию, путники вступили в проход, который был широк настолько, что позволял им идти всем в ряд.

Этот широкий проход представлял настоящую находку для ученого. Геологические редкости встречались на каждом шагу. Джон Джильпинг не переставал издавать восторженные восклицания и сыпал всевозможными учеными терминами; разумеется, его объяснения с интересом слушал только один Оливье.

- Вся история строения земного шара, как в книге, написана здесь, на этих стенах!

- Какая превосходная наука геология! - воскликнул Оливье.

- Да! Это первейшая изо всех наук, требующая, кроме того, основательного знания и всех других естественных наук. Посмотрите, - продолжал он рассказывать, приближая свой фонарь к одной громадной глыбе, которая казалась как бы составленной из множества частей разнородных каменных пород, - видите этот оттиск, напоминающий собою оттиск бородки пера, в глыбе камня? Это, так сказать, могила некогда живого существа, тело которого оставило свой отпечаток на этом камне, и вот по прошествии десятков веков мы еще видим точный оттиск его на этом известняке; научное название этого животного - графолит. А вот тут, немного подальше, это эвкрина, род морской звезды, прикрепленной длинным стеблем к почве; странное существо, полуживотное, полурастение, представляющее собою переходную ступень от одного царства к другому!

- А это что за черная блестящая масса, несколько выдающаяся вперед? - спросил Оливье. - Можно подумать, что это глыба каменного угля!

- Вы не ошиблись! Это действительно пласт антрацита, образовавшийся из растительных отложений! - И, говоря это, геолог отколол кусок черного пласта. - Вот смотрите, - продолжал он, указывая на различные слои раскола, - видите? Вот это папоротники, а это лепидодендроны... Геологический, или, вернее, вулканический, переворот застиг этот пласт антрацита в самый период его создания. Таким образом этот лист папоротника, попавший сюда еще живым, путем постоянного на него давления двух пластов известняка с течением времени переродился из живой растительной материи в минерал, то есть в антрацит, пропитываясь постепенно субстанцией сдавливающих каменистых слоев. Точно таким же образом мы видим и рыб, превращенных в известняк. Это изменение или перерождение субстанции под влиянием среды и силы давления мы, геологи, и называем метаморфизмом. Ах, какой великолепный доклад я мог бы сделать обо всем этом по возвращении в Европу! Но я замечаю, однако, что задерживаю вас, заставляя терять драгоценное время! Идемте и не станем более любоваться всеми чудесами этого подземного геологического музея!

- О, я еще когда-нибудь вернусь сюда! - бормотал про себя англичанин, - и пробуду здесь деньков 10-15 один: необходимо узнать, до каких пределов достигают эти подземные пещеры! - Но, несмотря на сильное искушение, мистер Джильпинг не стал более увлекаться интересовавшими его образчиками геологических слоев и бодро пошел впереди во главе своего маленького отряда.

Так прошло более часа. Путники продолжали идти, но пещеры все еще не было. Однако они нисколько не приходили в отчаяние, потому что безусловно доверяли расчету Джильпинга, который сказал, что проход должен непременно вести в пещеру. В последнее время для них всякое слово ученого геолога сделалось свято. Тот факт, что пещера еще не показывалась, они объясняли весьма правдоподобным предположением, что туннель идет не по прямой линии, а изворотами. Энергия путников не ослабевала, и они бодро шли вперед.

Пришлось, однако, сделать привал. Путники не спали уже несколько ночей. Оливье насилу держался на ногах, хотя крепился и шел, не показывая вида, что выбивается из сил. Дик заметил, что граф устал до изнеможения, и предложил отдохнуть, говоря, что не может идти от усталости.

- Спасибо, Дик, - заметил ему граф. - Это вы нарочно приняли на себя почин, чтобы не заставить меня стыдиться своей слабости.

- Извините, граф, я действительно очень устал. Это стояние в трубе, покуда меня не вытащил Лоран, меня чрезвычайно утомило. Я с таким удовольствием поужинаю и лягу спать...

- Ну, ну, уж хорошо...

Остановились. Едва Оливье опустился на землю, как сейчас же заснул сном праведника, позабыв даже закусить. Мистер Джильпинг не упустил перед сном основательно подкрепиться и выпить стаканчика три бренди.

XVII

Непреодолимый сон. - Грозное привидение. - Предотвращенная опасность. - Ужасное положение. - Всеобщее отчаяние и безнадежность.

Закусив на ночь, канадец и Лоран закурили свои трубки и расположились немного поодаль своих спящих товарищей, чтобы не мешать им своею беседой.

- Бедняжка! - проговорил старый траппер. - Как я упрекаю себя за недосмотр!..

- На беду мы с этим толстяком встретились! - продолжал сетовать Дик. - Без него мы отлично выбрались бы отсюда.

- Ну, будет, Дик, будет, - возразил Лоран. - Кто мог это предвидеть?

- Знаете что, Дик? У меня есть предчувствие, что мы отсюда никогда не выберемся.

- Нет, я так далеко не захожу, но думаю, что этот ученый причинит нам еще порядочно хлопот. И охота графу слушать его!.. Ну да мы еще посмотрим, чья возьмет.

- Право, я все более и более убеждаюсь, что он подосланный шпион!

- Если это так, то ему самому не сдобровать. Живой он у нас не уйдет ни в каком случае. Только я все-таки не думаю, чтобы вы были совершенно правы, Лоран, хотя присматривать за ним следует.

А бедный Джильпинг спал сном невинности, не предчувствуя, какое страшное возводится на него подозрение.

Дик и Лоран тоже порядком утомились и потому недолго боролись с настоятельною потребностью отдохнуть. Они легли рядом и заснули как убитые.

В эту минуту из соседнего углубления высунулась татуированная голова дикаря. Держась в тени, чтобы на него не упал свет от фонаря, дикарь осмотрел спящих и крадучись направился в их сторону. Он был совершенно гол и держал во рту нож.

Что ему было нужно? Неужели он собирался заколоть спящих одного за другим? Нет, это было бы слишком рискованно.

Близко прижимаясь к стене, дикарь дошел до Лорана и протянул руку к его фонарю, но вдруг отдернул ее, подумал немного и повернул назад. Вскоре он снова исчез в том самом углублении, из которого явился.

Все это произошло тихо и быстро.

Вернее всего, что он хотел украсть у путешественников фонарь, но, убедившись, что у них у каждого по фонарю, хотя зажжен был только один фонарь Лорана, отказался от своего намерения и поспешил убраться.

Едва дикарь скрылся, как проснулся Оливье. Он не привык спать на жестком, и потому короткий отдых на голой земле нисколько не подкрепил, а, скорее, еще более утомил его. Один за другим проснулись и его спутники. В путь тронулись довольно мрачно. Англичанин шел задумчивый и молчаливый; Лоран все думал о своем барине, который насилу передвигал ноги; один только неутомимый траппер был бодр и свеж, как всегда.

Компас Джильпинга хотя и не показывал, чтобы путешественники удалились в противоположную сторону от пещеры, однако по положению его стрелки следовало заключить, что туннель, по которому они шли, описывает около пещеры круговую линию. Во всяком случае, этот ход в конце концов должен был привести к пещере, и потому достижение цели было, по расчету Джильпинга, лишь вопросом времени.

Подбодряемые этой надеждой, друзья все шли и шли вперед. Наконец Дик вышел из терпения и заявил таким твердым тоном, какого Оливье от него еще не слыхал:

- Господа, наука вещь хорошая, но ведь она не всесильна. Я полагаю, что нам следует снова обсудить положение и решить большинством голосов, что дальше делать.

- Зачем такая торжественность, Дик? - возразил Оливье. - Пусть каждый выскажет свое мнение, и довольно.

- Нет, граф, уж позвольте мне настоять на своем! - отвечал канадец с почтительной твердостью.

Лоран горел нетерпением поддержать траппера. Оливье сам подал ему к этому повод, спросив его:

- А ты что на это скажешь, Лоран?

- О, я вполне разделяю мнение Дика, граф! - отвечал слуга.

- Да у вас точно заговор! - засмеялся Оливье, сам не подозревая, насколько верно он угадал.

- Отчего бы не сделать так, как он хочет? - вступился Джон Джильпинг. - Только как же нам поступить, если голоса разделятся поровну?

- Кинуть жребий, - отвечал Дик, - а предварительно дать клятву подчиниться решению.

- Опять, Дик, зачем такая торжественность?

- О граф, не препятствуйте мне! Я, ей-богу, хлопочу больше о вас.

- Вижу, вижу, что все вы хотите спасти меня во что бы то ни стало.

- Но с вами спасаемся и мы!

- Хорошо, Дик. Я, граф Оливье Лорагюэ д'Антрэг, присягаю и клянусь подчиниться решению большинства или жребия, не предъявляя никаких возражений. Довольны ли вы?

- Да, граф.

И они пожали друг другу руки. Затем точно такую же клятву произнесли и остальные путешественники.

Совещание открылось.

- Я, - заявил Джон Джильпинг, - остаюсь при своем прежнем мнении, что нужно идти вперед по тому туннелю, где мы находимся.

- Я согласен с мистером Джильпингом! - сказал Оливье.

- Мне нечего сказать, - заявил Лоран. - Я ничего не знаю.

- А я вот что предлагаю вам, - заговорил Дик. - По-моему, идти дальше бесполезно. Я убежден, что туннель, по которому мы идем, составляет круг, описанный около пещеры, как около центра. Идя этим путем, мы никогда не дойдем до пещеры. По-моему, нам следует вернуться назад и пойти тем ходом, где я завяз.

- Но, Дик...

- С вашего позволения, граф, я предвижу ваше возражение. Но дайте мне договорить... Мы втроем, то есть вы, я и Лоран, опираясь на взаимную помощь, можем пролезть через узкий проход. Остается мистер Джильпинг... Не думайте, граф, что я собираюсь покинуть его на произвол судьбы. Я неспособен на такой поступок. Но ведь мистер Джильпинг, как вы, я думаю, сами слышали, так прельстился красотами кра-фенуа, что изъявил согласие посетить ее еще раз и побыть в ней подольше. Поэтому для него не будет большим лишением пробыть в ней одному несколько лишних часов после нашего ухода. Выйдя на свет Божий, мы отыщем Виллиго, который поможет нам вывести мистера Джильпинга из-под земли другим, более удобным для него, ходом. Вот мое мнение, граф. Я долго его обдумывал и пришел к убеждению, что это самый лучший путь.

- Я принимаю ваш план без малейшего возражения, - поспешил заявить Джильпинг. - Мне даже очень приятно будет побыть здесь одному.

- Принимаю!.. Принимаю и я! - вскричал Лоран.

- Вам остается только подчиниться, граф, - обратился канадец к Оливье, улыбаясь довольною улыбкой. - Против вас большинство.

- Это нехорошо, Дик, - упрекнул его граф. - Это ловушка с вашей стороны. Но я попался, и делать нечего!

Итак, вопрос был решен окончательно. Но бедные путники еще не знали, что трещина, в которую проникли Дик и Лоран, была слишком узка для прохода и что все другие подобные ей трещины тоже не могли служить дорогой, хотя и сообщались с подземной пещерой. Если бы они это знали, то, вероятно, при всем своем мужестве упали бы духом.

Но кто же, в самом деле, был виновником всех этих бед?

Все те же враги графа, Невидимые. От них в Австралию был послан лазутчик, чтобы следить за графом Оливье, и этот лазутчик не смел показываться назад в Петербург, не привезя с собою неопровержимых доказательств смерти графа.

Этот самый лазутчик и организовал экспедицию лесовиков, которые под его руководством выслеживали Оливье и его товарищей с самого момента их отправления из Мельбурна. Почему только он так тщательно скрывался от Оливье, станет само собой понятно читателю, когда он узнает, что это был не кто иной, как полковник Иванович, который в вечер накануне назначенного дня свадьбы молодого графа произнес за его столом такой странный и многозначительный тост. В буше маленький отряд лазутчика случайно столкнулся с дундарупами, находившимися на "военной тропе" с нагарнуками, и Ивановичу удалось заручиться их содействием, обещав им в свою очередь свое содействие против их врагов. Это ему удалось тем легче, что дундарупы знали о присутствии канадца в числе тех европейцев, которых Иванович преследовал, и, зная о его кровном родстве с нагарнуками, были уверены, что Дик Пробиватель Голов и его приятели-европейцы спешили на помощь к их врагам.

Вопреки тому, что думал Виллиго, среди дундарупов находился один воин, который, будучи принужден скрываться в течение нескольких месяцев от своих личных врагов, поклявшихся отомстить ему за что-то, целых три или четыре месяца скитался в этой самой кра-фенуа и потому не только знал о ее существовании, но и успел изучить все ее подземные ходы во всех направлениях.

Кроме того, предположения канадца относительно Виллиго также оправдались с удивительной точностью. Едва только гордый нагарнукский вождь счел своих друзей в полной безопасности в недрах земли, как не мог более удержаться от потребности отплатить своим врагам за их издевательства и оскорбления той же монетой. Вместе со своими двумя юными воинами он принялся также отплясывать свой военный танец, воткнув свои копья в землю, и вошел в такой экстаз, так увлекался своими ответными поношениями врагов и издевательствами над ними, что не заметил, как отряд дундарупов, прокравшись через кусты, отрезал ему путь в кра-фенуа.

В тот момент, когда юный Коанук выбирался из трещины, исполнив поручение Виллиго, он чуть было не попал в руки дундарупов, засевших у самого входа в подземелье, и только благодаря своей необычайной ловкости и хитрости ему удалось уйти от них.

Окруженный со всех сторон, Виллиго мог только кинуться в кусты вместе со своими воинами, условившись встретиться с ними в своем селении; все трое бросились врассыпную и точно провалились сквозь землю.

Долго искали их дундарупы по всем направлениям и немало были удивлены, когда в конце концов им пришлось убедиться, что нагарнукский вождь и его двое воинов бесследно исчезли.

Тогда лазутчик Невидимых спустился с горстью лесовиков и десятком туземцев в кра-фенуа под предводительством того самого дундарупа, который знал эти подземелья; звали его Вилль-Менах (Старый Кенгуру). Остальные туземцы и несколько человек лесовиков расположились у входа в кра-фенуа, чтобы встретить беглецов перекрестным огнем.

Затем Ивановичу пришла мысль запереть им выход посредством взрыва туннеля в двух местах, рассчитывая схоронить свои жертвы живыми в этом подземелье. Но из полученных им от Вилль-Менаха сведений он узнал, что есть еще другой выход, но что Оливье и его товарищи все равно не найдут его среди сотен подобных ему трещин и ходов, и, желая насладиться всеми мучительными перипетиями их гибели, этот жестокосердый человек прежде, чем взорвать второй ход, спустился в подземелье сам, желая, кроме того, завладеть письмами и документами молодого графа, которые были ему необходимы как несомненные доказательства смерти последнего.

Дундарупы и лесовики остались в большой пещере, чтоб наблюдать за всеми выходами, а Иванович, руководимый Вилль-Менахом, спустился в подземные ходы галереи и туннели; захватить с собой еще несколько человек было бы опасно, так как Иванович ни за что на свете не хотел бы быть узнан или вступить в рукопашную схватку с молодым графом, тем более что он не был уверен ни в дундарупах, ни в лесовиках: и те и другие питали неимоверный страх и почтительный ужас к гиганту-канадцу.

Когда наши путешественники, утомленные своими бесплодными поисками выхода, легли отдохнуть, ловкий Вилль-Менах наконец напал на их след и по приказанию Ивановича подкрался к их лагерю с целью похитить у них фонарь и тем лишить их возможности освещать свой путь. Но, убедившись, что у путешественников не один фонарь на всех, а у каждого свой, рассудительный дикарь поспешил вернуться обратно, не тронув ничего из имущества наших друзей.

Таково было взаимное положение враждующих сторон в тот момент, когда канадец принудил, так сказать, своих спутников согласиться с его планом. Что же касается Виллиго и его двух воинов, то мы сейчас увидим, как они воспользовались этим временем.

XVIII

Расследования Дика. - На страже. - Совет лесовиков. - Возвращение Черного Орла. - Выступление из кра-фенуа. - Наконец спасены!

Как было условлено, Дик взял фонарь и пошел осматривать отверстия. Вскоре он вернулся назад без всякого успеха; трещины оказались слишком незначительны, и пройти по ним не было возможности. Однако Дик не пал от этого духом: он был готов к подобному результату, так как уже давно успел потерять веру в научное всемогущество Джильпинга.

Оставалось возвратиться назад и выполнить вторую часть программы. Но ввиду слабости графа д'Антрэга Дик потребовал, чтобы это исполнение было отложено до другого дня. Конечно, если бы канадец знал о близости врагов, об их присутствии в подземелье, то не подлежит сомнению, что вместо того, чтобы настаивать на отдыхе, он бы, наоборот, скомандовал немедленно двинуться в путь. Пусть даже ввиду крайнего утомления и слабости графа они не могли бы двигаться быстро, все же на ходу и с ружьем наготове борьба была бы равная, особенно если принять во внимание непреодолимый ужас, какой он внушал как туземцам, так и лесовикам. Но, именно зная это, Дик был далек от мысли, что лазутчик Невидимых мог пробраться сюда, в подземелье, да и кто указал бы ему дорогу? Разве Виллиго не говорил ему, что дундарупы не подозревают о существовании этой кра-фенуа? Кроме того, уже одни произведенные врагами взрывы свидетельствовали о том, что они не могли преследовать их далее.

Было около десяти часов вечера. То был третий день блуждания наших путников по подземелью. Три друга Дика улеглись спать и заснули сном праведников. Он один остался бодрствовать.

А в это время в пещере велось совещание между лазутчиком Невидимых и лесовиками, его случайными союзниками.

- Нас одиннадцать человек, почти трое на одного, неужели вы все еще боитесь? - убеждал лесовиков лазутчик.

- Мои товарищи не согласятся напасть на Дика, даже если нас будет четверо на одного! - возразил старший из лесовиков, беглый каторжник.

Лазутчик внимательно поглядел на бандитов и подождал, что они скажут. Но те молчали. Тогда он убедился, что старый каторжник знает, что говорит.

- А между тем мне необходима смерть графа д'Антрэга. Только под этим условием я заплачу вам за труды.

- Хорошо. Но в таком случае нам нужно подкрасться к ним как можно тише. Для этого нужно пригласить в путеводители какого-нибудь дундарупа, знающего кра-фенуа. Нужно позвать Вилль-Менаха.

Вилль-Менах был один из дундарупских начальников.

- Приглашайте кого хотите, но знайте, что вы не получите ни копейки, если граф не будет убит!..

Тем временем Дик печально сидел около спящих товарищей и все думал. Тяжелые предчувствия теснили ему грудь, а в душе вставали воспоминания минувшего отрочества, проведенного на берегах Великих Озер (в Северной Америке), где отец его охотился за бобрами и бизонами. Вдруг он встрепенулся. Вдали ему послышался как будто крик гопо... Неужели?.. Но нет, не может этого быть!

Он подождал, прислушиваясь к малейшему шороху. Ничего. Только дыхание спящих товарищей нарушало тоскливую тишину подземелья.

Вдруг вдоль левой стены подземелья скользнула чья-то тень и направилась к Дику. Канадец моментально схватил винтовку, но в ту же минуту услыхал знакомое слово, произнесенное громким шепотом:

- Ваг!

То был военный клич и вместе лозунг нагарнуков.

Канадец опустил ружье. Перед ним стоял Виллиго.

- Это ты?! - вскричал Дик с лихорадочной радостью. - Я не ожидал тебя.

- Мой белый брат начал выживать из ума! - наставительно заметил воин. - Разве нагарнуки покидают когда-нибудь своих друзей в беде?

- Но я думал, что тебя убили дундарупы!

- Что могут сделать орлу трусливые опоссумы?

- Уже три дня мы...

- Тише! Довольно. Нужно идти. Враги близко. Они идут.

Лоран и Джильпинг, разбуженные приходом дикаря, разом вскочили на ноги. Канадец бросился будить Оливье, встряхнул его раз, другой, но граф не просыпался.

- Ну что ж делать, я его понесу! Только это нас, пожалуй, задержит.

- Тише, мой брат! - заметил Виллиго. - Не так важно то, чтобы идти скорее, как то, чтобы не шуметь. Ступайте за мною и потушите даже фонарь. Я знаю дорогу твердо!

Дикарь пошел вперед, за ним Дик с графом на руках, сзади Лоран и Джильпинг. Несмотря на темноту, Виллиго уверенно вел их по непроходимому лабиринту. Он шел, держась за стены, по счету выбирая трещины, в которые нужно было поворачивать, считая углы и закоулки извилистого хода.

Через полчаса ходьбы нагарнук остановился.

- Теперь вы можете зажечь фонарь! Здесь на нас никто не посмеет напасть.

Лоран поспешил воспользоваться разрешением Виллиго, и бледный свет озарил прихотливые узоры подземелья.

Дик осторожно положил на землю свою драгоценную ношу.

- Где мы? - спросил Оливье, открывая глаза.

- Мы спасены, дорогой граф, нас спас Виллиго!

- А как же я сюда попал?

- Вы спали. Мы вас несли...

- Несли!.. - вскричал граф, конфузясь и краснея. - Как вам не стыдно! Вы обращаетесь со мной, как с барышней! - И он хотел привстать, но не мог: ноги все еще отказывались служить ему.

- Спасибо, Дик! Я не знаю, как и благодарить вас. Скажите, чем мне вам отплатить?

- О граф, полноте! Я счастлив уже тем, что мог оказать вам услугу!

Оливье со слезами на глазах кинулся в объятия своему другу. Все были взволнованы и тем, что спаслись, и этой трогательной сценой. Долго никто не мог вымолвить ни слова. Наконец канадец произнес:

- Дорогой Виллиго! Тебя-то мы и позабыли поблагодарить, а ведь мы всем тебе обязаны.

Дикарь сделал величественный жест и сказал, указывая на графа:

- Молод еще, слаб! Он не может идти. Я схожу и приведу для него животных!

- Бедный Пасифик! - вздохнул при этом англичанин.

- Да разве ты знаешь, где мы оставили животных? - спросил Дик.

Виллиго презрительно улыбнулся.

- Я открыл ваши следы всюду, где вы прошли! - сказал он.

- Мой брат искусный вождь! Не проводить ли кому-нибудь из нас тебя с фонарем?

- У меня есть глаза. Фонарь белых мне ни на что не нужен! - С этими словами Виллиго исчез в темноте, как призрак.

Дикарь отыскал своих друзей благодаря своему замечательному инстинкту. Прорвавшись хитростью сквозь тесный круг осаждавших его дундарупов, он сейчас же сообразил, что белые подвергаются страшной опасности. По многим признакам для него стало ясно, что дундарупы знают кра-фенуа и могут провести по ней лесовиков. Поэтому он решился как можно скорее догнать своих друзей и вывести их из подземелья через один из бесчисленных известных ему ходов. Дойдя до известной пещеры, он застал в ней совещание лесовиков. Подслушав, что они говорили, он пустился дальше. Одним словом, он спас не только своих друзей, но даже и принадлежащих им мула и осла, с которыми и явился спустя не более четверти часа после своего ухода.

- Теперь, - сказал он Дику, - нужно скорее идти. Дундарупы убедились, что им нас не поймать, и прекратили преследование!

Оливье посадили на мула и двинулись в путь. Воздух в подземелье становился все свежее и свежее, с каждою минутою сказывалась близость земной поверхности.

Наконец в низу одного довольно крутого подъема Виллиго остановился и сказал своим друзьям:

- Посмотрите!

Все подняли головы, взглянули вверх и с восторгом увидали над собою видневшийся из отверстия клочок темно-голубого неба, сиявшего звездами.

- А далеко еще до выхода? - спросил канадец.

- Еще часа два ходьбы, но дело в том, что выход стерегут дундарупы. Нужно выйти из кра-фенуа в том самом месте, где мы находимся.

- Мы-то выйдем, мы можем вылезть по веревке, но животные как?

- Мы и для них проложим дорогу!

Приготовили веревочную лестницу. Дик сел на мула, Виллиго вскочил на плечи Дика, вылез из трещины и укрепил лестницу на краю отверстия. Беглецы один за другим выбрались из подземелья, которое едва не сделалось для них могилой.

Выйдя на свет, Джильпинг первым делом достал из кармана кларнет и, глядя на сиявший перед ним Южный Крест, заиграл благодарственный псалом.

Но увы! Дик опять остановил музыкальное упражнение англичанина, поставив ему на вид, что звуки кларнета могут привлечь дундарупов.

Вооружившись железными щупами, Виллиго, Лоран и Дик очень быстро расширили отверстие и сделали довольно отлогий подъем, по которому и вывели из трещины животных.

Было два часа утра. Стояла чудная лунная ночь. Луна уже склонялась к горизонту, бросая серебристый свет на высокую траву и кусты. Жадно вдыхая в себя живительный воздух, беглецы тихо крались по безмолвной широкой равнине.

XIX

Отправление в страну нагарнуков. - Уртика австралис (Urtica australis). - Западня. - Пленники.

Под предводительством Виллиго маленький караван направился прямо в земли нагарнуков, что в переводе значит "пожиратели огня". Так называлось это племя потому, что эмблемой его служила горящая головня, и жрецы, или колдуны, племени обязаны были поддерживать священный огонь. Всякий нагарнукский юноша, подвергаясь испытанию на звание мужа, воина, полноправного гражданина, в числе других задач должен был исполнить следующее: взять в рот кусок от зажженной священной головни и пробежать с ним определенное пространство, не потушив огня. Если это ему не удавалось, то юноша оставался еще год в разряде неполноправных, хотя бы и вполне удовлетворял всем прочим условиям для перехода в разряд мужей.

Беглецы в молчании следовали за Виллиго, который несколько раз просил их быть тише. Он, очевидно, был чем-то встревожен.

Впрочем, утро настало без всяких приключений. Местность, по которой шли наши пионеры, переменила характер. Вместо ровной травянистой степи показались холмистые возвышения; ковыль и кусты сменились густым лесом эвкалиптов, казуаринов, капустных и фиговых пальм и других австралийских деревьев. Пейзаж открылся такой прелестный, что усталые путники невольно забыли свои страдания. Даже Виллиго, казалось, с удовольствием поглядывал вокруг себя.

Вдруг Лоран, шедший несколько поодаль от товарищей, громко вскрикнул и тяжело упал на зеленый мшистый ковер луга. Оливье и канадец кинулись к нему на помощь.

- Ви-вага! Ви-вага! - крикнул Виллиго, тоже подбегая к несчастному Лорану.

Он торопливо обнажил ему руку до плеча и начал крепко тереть ее пучком захваченной травы.

Оливье подумал, что Лорана укусила змея, и сообщил свою догадку канадцу, но Дик сейчас же его успокоил.

- Исходите хоть всю Австралию, - сказал он, - и нигде вы не встретите ни одной ядовитой змеи. Лоран просто обжегся ви-вагой, австралийской крапивой. Опасности нет никакой, и Виллиго сейчас его вылечит; вы сами увидите.

- Это urtica australis! - сказал Джильпинг, рассматривая лист растения, причинившего такую беду.

Все столпились около раненого, которому Виллиго продолжал энергично тереть плечо. С Лорана градом катился пот. Лицо посинело, как у мертвеца.

Прошло с полчаса. Понемногу лицо раненого начало принимать более жизненный оттенок; он стал заметно приходить в себя. Вскоре миновала всякая опасность.

Отдышавшись, Лоран рассказал, как было дело. Проходя мимо одного дерева, он задел рукою за один из его листков и сразу упал, почувствовав во всем организме сотрясение, как бы от электричества. Дальше он ничего не помнил и, очнувшись, первого увидал около себя Виллиго, который растирал ему руку.

- Да, - сказал канадец, - если бы не вождь, вы бы так и не встали. Вас спасли его быстрота и сообразительность!

- Но что же это за дерево? - спросил Оливье, глядя, как Виллиго доканчивал лечение, поливая Лорану грудь и плечи водою, взятою из ближайшего источника.

- Туземцы, - отвечал канадец, - называют его ви-вага, или "птичье дерево", потому что на него может безнаказанно садиться только одна птица очень странной породы. Ученые, кажется, называют его австралийской крапивой.

- Urtica australis! - повторил Джильпинг, утвердительно кивая головою.

- Только я, как вам угодно, мистер Джильпинг, - продолжал Дик, - совершенно не понимаю, как можно называть крапивою дерево, достигающее иногда семи или восьми метров в обхвате. Как же это, дерево - и вдруг крапива?!

- Да, но оно по многим признакам принадлежит к одному семейству с обыкновенной крапивой. Представители этого семейства у нас в Европе суть мелкие растеньица с травянистым стеблем, а в других частях света вырастают в большие деревья. Укол крапивы в Европе вызывает самую мимолетную боль, а укол urtica australis убивает человека. Что ж в этом странного?

- Где же мне спорить с учеными?! - ограничился замечанием Дик.

- Какою травой Виллиго лечил Лорана? - поинтересовался узнать Оливье.

- Очень простою травой, растущею у корней этого самого дерева!

- Неужели она растет подле каждой ви-вага?

- Да, она только там и растет; природа, должно быть, хотела поместить лекарство поближе к недугу.

Приключение с Лораном и последовавшая за ним небольшая лекция по ботанике дорого обошлись путешественникам.

Пустившись бежать к раненому, они побросали на землю свои винтовки; даже осторожный Виллиго, чтобы удобнее было натирать Лорана, сложил с себя оружие и остался только при одном бумеранге, который был страшен на расстоянии, но не в рукопашном бою.

Стоя около Лорана и увлекшись разговором, европейцы и не заметили, как к ним подкрались дундарупы и окружили их. Со всех сторон послышался громкий вой, гулко прокатившийся под зелеными сводами леса. Виллиго, канадец и прочие кинулись к винтовкам, но - увы! - они уже были захвачены дундарупами. Татуированные уроды обступили их, грозя своими копьями и отравленными стрелами.

Сопротивление было бесполезно. Друзья поняли это с первого взгляда. Конечно, канадец мог смело рассчитывать на то, что ему удастся кулаком убить с дюжину дикарей, но в конце концов он все-таки пал бы, пораженный ядовитыми стрелами. Будь он один, он, несмотря даже на это, не сдался бы без боя, но с ним был граф Лорагюэ, жизнь которого он желал спасти во что бы то ни стало.

Даже Виллиго, видя себя окруженным, презрительно сложил на груди руки и не сделал ни малейшей попытки избавиться от плена.

Дик подошел к Оливье и торопливо сказал ему:

- Ради Бога, граф, не сопротивляйтесь. У них отравленные стрелы. Лучше потом убежим от них.

Только Джильпинг вел себя как бесноватый. Он ругался и кричал:

- Не смейте трогать английского подданного! Горе вам, если вы осмелитесь! За это правительство дорого заставит вас поплатиться!

По десятку дундарупов кинулось на каждого из товарищей Джильпинга, и в одну минуту все четверо были крепко связаны веревками, но так, чтоб они могли идти.

- Негодяи! - гремел неугомонный англичанин. - Как вы смеете с нами так обращаться?

Не имея другого оружия, он вытащил свой кларнет и отчаянно отмахивался им. Дундарупы, держась в стороне от Джильпинга, кричали:

- Кораджи! Кораджи! Кораджи паппа! (Белый колдун!)

Так они его и не взяли, остальных же пленников увели. Джильпинг остался один в обществе мула и осла. Блэк, разумеется, последовал за своим пленным хозяином.

- Что, не посмели? - кричал торжествующий Джильпинг. - Побоялись поднять руку на британского подданного? Но постойте, я вас догоню и заставлю освободить моих друзей...

Отъехав немного, он снял шляпу и, сидя на осле, торжественно проиграл "God save the Queen"...

Он подбежал к Пасифику, вскочил на него и кончил тем, что поехал в противоположную от дундарупов сторону.

А мул, оставшись один, постоял несколько минут в раздумье, куда ему идти, и кончил тем, что пошел за Блэком, который следовал за пленниками издали, так как дундарупы его прогнали, пригрозив бумерангом.

XX

Австралийские племена. - Нравы и обычаи. - Верования и суеверия. - Столб пыток.

Трудно описать радость, какую испытывали дундарупы, разом завладев двумя такими врагами, как Виллиго и канадец, и потому они теперь шли ускоренным маршем в главную свою деревню, чтобы похвастать своей блестящей поимкой, не стоившей им ни одной человеческой жизни, ни одной жертвы. Впрочем, эти двое пленников отлично знали, что их ожидало в случае, если помощь не успеет подоспеть вовремя, если друзья не смогут освободить их раньше, чем наступит роковой час казни.

После того как любопытство женщин и детей и всех тех, кто знал этих двух пленников только понаслышке, будет удовлетворено, после того как все вволю наглядятся на них, осмотрят и ощупают их со всех сторон, их привяжут к столбу пыток и, наконец, умертвят, применив все ужаснейшие мучения, какие только в состоянии придумать человеческий мстительный и жестокий ум.

Длительность пытки соразмеряется соответственно степени уважения, внушаемого побежденным врагом своею смелостью и мужеством.

В то время Австралия насчитывала еще до 500000 туземного населения, разбросанного на всем протяжении австралийской территории в виде многочисленных мелких племен, насчитывающих от 500 до 600 воинов, что с женщинами, старцами и детьми составляло от 3000 до 4000 душ в каждом племени.

Хотя все эти племена были, несомненно, одного происхождения, все же их нельзя назвать всех одинаково уродливыми и безобразными. Так, например, три главнейших племени, живущие в восточной части Австралии, - племена нагарнуков, дундарупов и нирбоасов - не походят на тех австралийских туземцев, какими их вообще любят изображать. Как мужчины, так и женщины этих племен роста среднего, прекрасно сложены, некоторые даже довольно стройны и вообще представляют собою тип далеко не отталкивающий. Это, вероятно, объясняется тем, что эти племена живут в лучшей части страны, наиболее плодородной и изобилующей разной дичью и плодами, следовательно, хорошо и вкусно питаются, тогда как дикари Нового Уэльса, южной части Австралии, бродящие вдоль песчаного, бесплодного побережья, где они с трудом находят себе пищу, несомненно, вырождаются под влиянием неблагоприятных условий жизни. Эти несчастные дикари, действительно, омерзительны и стоят в своем умственном развитии немного выше животных, так что даже попытки привить им некоторые блага цивилизации всегда оставались бесплодными. Даже если их брать в самом раннем возрасте и воспитывать с величайшим тщанием в течение нескольких лет, обращаясь как можно ласковее и бережнее, все же они воспользуются первым случаем, чтобы сбежать, сбросить с себя всякую одежду и вернуться в свои леса.

Кусок полуразложившегося тюленьего мяса, поджаренные, а часто и живые ящерицы, попугаи и опоссумы, которых они ловят в силки, являются для них лакомыми блюдами. Прибрежные жители питаются исключительно одной рыбой, которую они бьют примитивной острогой, а в лесах они лазают по деревьям и ловят белок и летучих мышей, вампиров, опоссумов и других животных.

Кенгуру, встречающаяся в таком изобилии в восточной части Австралии, является здесь редким кушаньем, ради которого местные жители устраивают настоящий пир.

Питаются они также, когда их одолевает голод, и кореньями разных папоротников, и пауками, и гусеницами, и личинками белых червей, а также и древесной корой, и особого рода глиной, которая хотя и не питает их, но создает иллюзию сытого желудка.

При таких тяжелых условиях эти несчастные худеют до того, что начинают походить на скелеты, обтянутые кожей, и становятся невероятно жалкими и вместе отвратительными. Ведут они бродячий образ жизни, но постоянно толкутся в одной и той же побережной полосе, никогда не углубляясь внутрь материка.

Они не имеют иного оружия, кроме жалких копий с наконечниками из железного дерева; единственная и вечная их забота - это забота о пропитании. Едва насытившись, они уже начинают готовить припасы для нового изготовления пищи. Каждое из этих племен имеет свое наречие, но никаких религиозных верований; они не имеют даже представления о какой-либо высшей силе, которой они, по примеру африканских дикарей, приписывали бы все непонятные для них явления. Они приписывают все злые веяния - голод, мор, засуху и даже смерть - луне, которая в их представлении есть жилище мертвецов. Мертвецы внушают им невероятный страх; они думают, что по ночам умершие являются с луны, чтобы мучить живых. Кораджи, или колдуны, по их мнению, имеют власть призывать или отгонять "каракулов", то есть выходцев с того света, а также по желанию причинять смерть людям и посылать на них всякие беды и невзгоды.

По их понятиям, болезни, смерть и всевозможные несчастные случаи не естественные явления жизни, а напасть, навлекаемая колдунами. А потому последние являются единственными исключительными индивидами, которым живется сравнительно легко благодаря всякого рода приношениям и дарам, которые каждый туземец считает себя обязанным приносить им из опасения навлечь на себя и на своих близких всевозможные беды и злоключения.

В сущности, это все та же печальная история всех первобытных народов; везде и всюду колдуны жили за счет внушаемого ими страха, эксплуатируя простодушных и наивных людей, легковерных и боязливых; это своего рода власть сильного над слабым, присущая всему человечеству.

Но три вышеупомянутых нами племени стоят на значительно высшей степени развития, и это, быть может, только потому, что условия жизни легче и лучше, что у них есть в избытке всякая дичь, и птицы, и плоды. Эта лучшая пища сразу сказалась на физическом развитии этих племен: их формы и строение тела заметно правильнее и приятнее, чем строение и формы папуасов Меланезии, мало чем отличающихся по своему телосложению от обезьян.

По своему характеру эти австралийские дикари довольно близко напоминают американских краснокожих: тот же бродячий или кочевой образ жизни, те же междоусобные войны, та же охота и рыбная ловля, даже те же скальпы как трофеи войны и та же беспощадная жестокость к пленникам, тот же суеверный страх перед колдунами и та же неподатливость к принятию прогресса цивилизации.

Они также не ассимилируются, а быстро исчезают, уступая натиску белых людей. Поэтому особенно ценно ознакомиться поближе с этими представителями вымирающих племен, которых вскоре совсем не останется на земном шаре. Мы хотим, кроме того, доказать нашим правдивым рассказом, что племена австралийцев, населяющие центральную часть Австралии, совсем были не похожи на жалких обитателей прибрежной части этой страны, что они стояли уже на известной степени развития, руководствовались известными твердо установленными обычаями, традициями и узаконенными постановлениями, словом, имели свою нарождающуюся цивилизацию. Эти племена были также не чужды лучших чувств великодушия, благородства, признательности, даже известного рыцарского чувства и чувства поэзии, которое ставило их, конечно, неизмеримо выше их ближайших сородичей, дикарей Меланезии.

Так, например, нельзя читать без удивления нижеследующие стихи, которые обычно пели по вечерам, танцуя на лугу, молодые девушки и юноши нагарнукского племени:

Джелало лиа лана?

Мангада, мангада!

Джелало иульс лана?

Вугада, вугада!

Ката гаро!

Манга!

Гваб-ба рино

Роола.

Яр диг бо,

Манга!

Гваб-ба рино

Роола.

Ката гаро!

Манга!

Пойдем ли мы плясать?

Пойдем, пойдем!

Пойдем ли мы плясать и петь?

Идем, идем!

Красавица в лесу!

Пойдем!

Цветы и поцелуи там

Найдем.

Если сердце есть в тебе,

Идем!

Цветы и поцелуи там

Найдем.

Красавица в лесу!

Пойдем!

Ну разве это не поэтично? И племена, где распевают такие песни, конечно, не могли быть омерзительными дикарями, мало чем отличающимися от животных.

В этой песне слышится что-то нежное, красивое, как бы отголосок нравов, не лишенных известной утонченности, и чувств, не чуждых поэзии. Но европейцы, ворвавшись в их жизнь в лице беглых каторжников, преступников и авантюристов худшего типа и дав волю своим худшим инстинктам и наклонностям, поспешили эксплуатировать честность, доверчивость и добросовестность этих дикарей, проявили на них свою жестокость и несправедливость и вместо цивилизации привили им свои отвратительные пороки и полную деморализацию.

При первом появлении европейцев в центральной части Австралии в уме туземцев сложилась о них следующая красивая легенда: не видав судов, на которых прибыли эти белые люди, они решили, что они спустились к ним с луны, чему придавал известное вероятие и самый цвет кожи незнакомцев. Луна же, по мнению этих туземцев, представляет собой жилище умерших воинов, нечто вроде австралийской Валгаллы. Поэтому они приняли их за своих давно умерших предков, вернувшихся на землю после того, как им удалось похитить тайну громов небесных в образе усовершенствованного огнестрельного оружия. В силу этой легенды туземцы вначале смотрели на европейцев с благоговейным трепетом и относились к ним, как к божествам.

Какое громадное влияние могло бы дать это наивное и поэтичное сказание честным, порядочным и добронамеренным европейцам на умы пораженных удивлением туземцев! В ту пору австралийцы с радостью подчинились бы требованиям европейцев и были бы самыми деятельными пособниками в деле разработки почвы, корчевания лесов, охраны стад, стали бы работниками на фермах, словом, рабочей силой, с помощью которой без труда можно было бы преобразовать всю страну и все ее население.

Но вместо того все подонки английского общества, выброшенные сюда и обеспеченные в полной безнаказанности, воспользовались своим авторитетом для насилий, грабежей, жестокостей и даже убийств по самому незначительному предлогу. Не осмеливаясь оказывать сопротивления этим английским скотинам, несчастные туземцы бежали в глубь лесов, в самые непроходимые дебри, скрываясь от жестокости и издевательств белых людей. Но когда однажды в схватке один из туземцев случайно убил англичанина и для них стало ясно, что эти белые люди также могут умереть, престиж европейцев сразу упал. Австралийцы осмелели, и началось взаимное истребление, одинаково ожесточенное и беспощадное с обеих сторон.

Позднее, когда явились честные колонизаторы с самыми благими намерениями и хотели исправить содеянное зло, то было уже поздно: туземцы изверились в европейцах и видели в них беспощадных и жестоких врагов, а потому поджигали фермы, разгоняли и перебивали стада, избивали скваттеров и их семьи.

Тогда пришлось организовать для защиты поселенцев целые экспедиции, и во имя цивилизации пошла настоящая резня, настоящая охота за чернокожими, причем беспощадно избивали старцев, женщин и детей, все во имя того бесчеловечного закона, придуманного бессердечными и бессовестными людьми, закона, который гласит, что люди, противящиеся цивилизации сильнейшего, должны или ассимилироваться, или исчезнуть, и что краснокожие уроженцы Америки и чернокожие австралийцы должны уступить место белой расе.

Закон истребления и избиения слабейшего сильнейшим является, говорят, результатом борьбы за существование, и этот умилительный закон даровала нам Англия; в силу его она угнетает Ирландию, избивает сипаев, новоисландцев и австралийцев и кричит: "Дорогу британскому спруту!", потому что весь мир недостаточно велик для его щупалец.

В отместку за их жестокости туземцы в свою очередь не щадили попадавшихся в их руки европейцев, причем, однако, оказывали им честь, равную своим воинам, и привязывали их к столбу пыток, давая им этим возможность выказать свое мужество среди самых ужасных мучений.

Именно в этой области Центральной Австралии, где живут нагарнуки, дундарупы и нирбоасы, встречаются великолепные леса казуаровых деревьев, colidris spiralis, других разновидностей эвкалиптов и всевозможных видов дерев. Здесь же растут в диком состоянии многочисленные виды съедобных растений, например, капустные пальмы, таробананы и др. Флора здесь тоже отличается необычным богатством, а потому остается только пожалеть, что первые европейцы не сумели воспользоваться добрым расположением туземцев для колонизации этой прекрасной, богатой страны и развили в них только инстинкт кровожадности и всякие пороки.

Таким образом, канадец и его спутники очутились в руках людей, не знающих ни жалости, ни пощады и озлобленных недавними экспедициями, предпринятыми против них сиднейским правительством. Племя дундарупов славилось особенно своим пристрастием к грабежам и убийствам; они почти исключительно жили грабежом и хищением стад и другого имущества фермеров, и, быть может, потому с дундарупами всего больше сходились лесовики, всегдашние участники в грабежах и постоянные, верные союзники дундарупов в экспедициях такого рода. Преследуемые наравне с дикарями, эти лесные бродяги сделались с течением времени их естественными союзниками из бывших врагов и жили в мире с туземцами. Что же касается нагарнуков, то, живя в местности, изобилующей дичью, рыбой и всякими плодами, они жили почти исключительно только охотой и рыбной ловлей и не имели надобности грабить фермы или нападать на торговые караваны, а потому нагарнуки пользовались репутацией наиболее миролюбивого племени, которому многие скваттеры и колонисты, пасшие свои стада по соседству с ними, поручали даже охрану своего имущества и скота.

Дундарупы почти постоянно враждовали с нагарнуками и потому охотно дружили со всякими лесными бродягами, рассчитывая на их помощь и содействие против нагарнуков.

Для дундарупов пленение канадца и Виллиго явилось необычайным, можно сказать, почти невероятным счастьем: эти двое всегда поспевали первыми на защиту каждой осажденной грабителями фермы, и много раз все такие попытки заканчивались ничем, потому что нагарнукский вождь и его приемный брат отбивали нападение.

Все почти скваттеры и фермеры, обитавшие в 400 или 500 милях от Сиднея или Мельбурна, ежедневно требовали себе из этих крупных центров большие транспорты товаров и припасов, и тогда целые караваны повозок, в 20 и более, отправлялись из Сиднея и Мельбурна на фермы под конвоем достаточного числа смелых и решительных людей, способных в случае надобности отстоять караван от нападения. Обратно этот карабан, сдав по принадлежности требуемые товары, возвращался нагруженный сельскими продуктами, которые в свою очередь находили сбыт в городах.

Когда фермы бывали переполнены запасами, утварью и инвентарем, аппетиты грабителей разгорались с особенной яростью, и горе тому хозяину, который не озаботился обнести свои строения достаточно высокой и крепкой стеной, которая могла бы предохранить его от грабежа и поджога! Ввиду этого все австралийские фермы строились на манер крепостей и обносились настоящими укреплениями, канавами, крепкими стенами, снабжались непомерно высокой сторожевой башней, откуда в случае нападения давали знать громкими звуками призывного рога, и тогда люди с окрестных ферм, а чаще всего Виллиго или Дик со своими молодцами спешили на помощь осажденным.

Благодаря вмешательству этих двух героев, подобного рода разбойнические нападения все реже и реже удавались или обходились разбойникам так дорого, что они надолго зарекались повторять свои попытки.

Поэтому поимка Виллиго являлась настоящим торжеством для дундарупов, а пленение канадца не меньшим торжеством для лесовиков, которые в одинаковой мере боялись и ненавидели его как своего злейшего врага.

Канадец, зная, какая участь готовилась ему в случае, если какое-нибудь чудо не вырвет его из рук врагов, спокойно мирился с предстоящими муками, уверенный, что рано или поздно ему не избежать этой участи, и потому немного раньше или немного позже, не все ли равно? Но он не мог без волнения думать, что подобная участь ожидает и молодого графа, и потому все время придумывал всевозможные планы бегства или спасения хотя бы только его одного.

Нагарнукский вождь шел гордо и уверенно, как победитель, вызывающе глядя на своих врагов, и в своей экзальтации охотно запел бы сейчас свою предсмертную песню, чтобы показать этим подлым дундарупам, которых он презирал до глубины души, как умеют умирать воины его племени.

Главная гордость всех туземцев, глубоко презирающих жизнь, - это уметь хорошо умереть, и, когда воина привязывают к столбу пыток, его малодушие ложится позором на все его племя, тогда как его мужество и стойкость покрывают его новой славой и создают ему еще лучшую репутацию.

Поэтому стоицизм, с каким военнопленные переносят самые страшные мучения, граничит с невероятным. Были случаи, что такой страдалец в течение нескольких дней кряду смеялся и пел в то время, как женщины и дети беспрерывно поджаривали его тело горячими головнями, вырывали у него ногти, отрезали заостренными кремнями одну за другой все фаланги пальцев на руках и на ногах. А когда раненый готов был лишиться чувств от непомерной потери крови, то раны его прижигали раскаленными докрасна камнями, так что мясо шипя запекалось, и кровотечение останавливалось. Наконец, под вечер второго или третьего дня, смотря по желанию мучителей, но непременно в самый момент окончательного заката солнца, когда заканчивалась эта кровавая оргия и тело жертвы обыкновенно представляло собой уже почти бесформенный, окровавленный торс, все еще сохраняющий остаток жизни, так как мучительницы все время тщательно остерегаются повредить какой-нибудь из жизненно важных органов и тем самым причинить преждевременную смерть, несчастного добивали.

Не странно ли, что этот страшный обычай "столба пыток" встречается почти у всех народов? Он еще и сейчас в обычае у некоторых племен американских краснокожих и в Австралии и исчезнет разве только вместе с последним аборигеном. У туземцев Новой Гвинеи он также в обычае, равно как и у прежних полинезийцев. А в наше время китайцы, именующие европейцев варварами, подвергают своих пленных ужаснейшим пыткам.

XXI

Ночь в плену. - "Человек в маске". - Оргия дундарупов. - Приготовления к пытке. - Спасены неожиданными друзьями.

Канадец хорошо знал, что его ждет, но уже давно примирился с этой участью. Он уже однажды был привязан к этому столбу у нирбоасов и был обязан своей жизнью все тому же Виллиго, который подоспел как раз вовремя с сотней своих воинов. С того времени он запасся у одного знакомого аптекаря двумя маленькими пузырьками сильнодействующего яда, с которым никогда не расставался. В крайнем случае благодаря этому снадобью он мог разом проститься с жизнью, безболезненно и легко. На этот раз он решил в случае надобности поделиться своим запасом с молодым графом и Лораном, потому шел весело и бодро, как на прогулке.

Французы же совсем не подозревали о грозившей им участи; конечно, они понимали, что жизни их грозила опасность, знали, что благодаря вмешательству невидимых врагов их не пощадят, но им даже в голову не приходило, что эти подкупленные дундарупы могут обращаться с ними, как со своими военнопленными.

Надменный, вызывающий вид Виллиго и небрежная безучастность Дика также немало способствовали их успокоению. Старый траппер пользовался каждым случаем, чтобы поддержать их мужество и словом и взглядом обнадежить их, хотя внутренне он говорил себе:

- Если Коанук или Нирроба не придут вовремя с достаточным числом воинов, то мы погибли!

Дундарупы не опасались этого. Главные силы шли на землю нагарнуков, которые, разумеется, все усилия должны были употребить для отражения нашествия. Поэтому отряд, ведший пленников, мог вполне считать себя вне всякой опасности.

Вскоре показалась и деревня. Население встретило страшных пленников, Дика и Виллиго, с криками злобного торжества. Беглые каторжники и их вождь, лазутчик Невидимых, пришли в деревню раньше и успели распространить радостную весть.

Женщины, старики, дети осыпали пленников бранью и насмешками. Виллиго равнодушно и спокойно переносил невзгоду; Дик возбуждал всеобщее удивление своим громадным ростом. Бандиты держались поодаль, словно совестясь своего союза со свирепыми дикарями.

В числе негодяев находился один человек с маской на лице.

Канадец и его спутник переглянулись между собой.

- Кто бы это мог быть? - подумал каждый из них, и у каждого пробежала в голове одна и та же мысль.

До сих пор у пленников были связаны только руки; теперь им окончательно связали и ноги и бросили их всех в одну хижину. Последнее время перед казнью им сочли возможным позволить провести всем вместе.

- Вот и конец драмы! - сказал Оливье, когда дверь хижины захлопнулась.

То были первые слова, которыми обменялись пленники по приводе их в деревню дундарупов.

- Простите меня, граф, - пролепетал упавшим голосом Лоран. - Этого не случилось бы, если бы не глупое приключение со мной. Оно вас задержало...

- Пустяки, Лоран, я не хочу этого слышать. Если б я не затащил тебя в Австралию, жил бы ты себе преспокойно дома. Я опять во всем виноват, а не ты; я это знаю и чувствую. Что вы скажете, Дик?

- Скажу, что, по моему убеждению, Коанук явится сюда раньше двух часов.

Но канадец сам себя обманывал. Слишком слаба и ничтожна была у него, в сущности, эта надежда на нагарнуков, хотя, с другой стороны, можно было быть уверенным, что они долгом чести сочтут употребить все усилия, чтобы спасти Виллиго, его названого брата, и обоих товарищей последнего.

Виллиго ничего не говорил. Он сидел в углу и напевал себе под нос унылую песню. Он приготовлялся спеть ее, когда будет умирать среди мучений.

Вдруг среди ночной тишины раздался голос, заставивший пленников вздрогнуть.

- Граф Лорагюэ д'Антрэг, - сказал этот голос, - видите ли вы теперь, как бесполезно бороться с Невидимыми? Вы теперь окончательно в нашей власти. От вас зависит спасти свою жизнь и жизнь ваших товарищей. Вы знаете, на каких условиях... Завтра на рассвете я приду к вам за последним ответом. Ваша участь в ваших собственных руках!

- Не отвечайте, молчите, - поспешно шепнул графу старый траппер и продолжал громким, звучным голосом: - Слушайте, вы, человек в маске! Я, Дик Лефошер, по прозванию Канадец, объявляю войну не на живот, а на смерть всем вашим Невидимым, этой трусливой, поганой орде, которая умеет наносить удары лишь из-за угла!

На это был ответом ехидный, шипящий смех. Оливье стал припоминать, где он слышал этот смех, но никак не мог припомнить.

Затем все стихло, только в деревне звенели песни дундарупов, которые на радости перепились туземного хмельного напитка и орали во все горло воинственные песни, предвкушая зрелище казни пленников.

Виллиго тоже пел вполголоса, прославляя свое храброе племя и подвиги предков.

Оливье под конец заснул, положив голову Лорану на колени. Усталость взяла наконец свое. Верный слуга графа тоже погрузился в дремоту. Бодрствовать остался один Дик.

Он все думал и думал о средствах к спасению.

Когда он услыхал пение туземцев, сопровождаемое топотом пляски, то почувствовал неизъяснимую радость. Он понял, что дундарупы сильно перепились и после оргии, наверное, будут крепко спать.

У него зародился в голове план. Он жалел, что его нескоро еще можно будет привести в исполнение, но стал все более и более убеждаться, что смелый план его вообще исполним.

Только бы поскорее перепились дундарупы, поскорее бы завалились спать! Со стороны пленников они не опасались ни малейшей попытки к бегству. Разве пленники не были крепко связаны кенгуровыми ремнями, разве не были отобраны у них ружья?

На этой уверенности диких и строил канадец, между прочим, свой план.

Желая посмотреть, что именно делается у дундарупов, Дик осторожно подполз к двери хижины.

Дикари и бандиты плясали в безобразно пьяном виде. Они уже доплясывали, так сказать, последние силы; многие из пирующих уже лежали на земле в глубоком сне. Хижину караулили только два молодых воина с пиками; невдалеке прохаживался замаскированный человек с винтовкою за плечами. Видя, что нельзя добиться никакого толку от своих ошалевших союзников, он решился караулить пленников сам.

Канадец даже улыбнулся: до того он был обрадован тем, что ему удалось увидеть, - и стал спокойно дожидаться удобной минуты.

Вдруг он услыхал слабый шорох в стене хижины с противоположной от часовых стороны. Он сделал усилие, потянулся и разом разорвал ремни, опутывавшие его тело. Освободившись, он встал и пошел осторожно по хижине, но споткнулся об кого-то из лежавших.

- Кто это? - тихо спросил он.

- Это я, я! - отвечал ему Виллиго, который тоже услыхал шорох и, связанный, пополз к стене, извиваясь, как змея.

Канадец поспешил развязать дикаря, и оба они, не обменявшись больше ни словом, приблизились к непрочной глиняной стене.

Шорох не прекращался. Очевидно было, что кто-то желал осторожно обратить на себя внимание пленников.

Решив, что, во всяком случае, враги не стали бы так действовать, Дик стукнул два раза в стену.

Шорох прекратился, вместо него послышалось два ответных удара в стену. Сомнения не было: к пленникам приближалась помощь, но кто бы это мог быть?

Вскоре послышался звук, как будто бы кто-то стал буравить стену, и на землю посыпались комки глины. Появилось отверстие, сквозь которое пленники завидели сероватый сумрак ночи.

- Кто там? - спросил канадец, наклоняясь к отверстию.

- Это я! - отвечал знакомый голос англичанина Джона Джильпинга.

Дик насилу удержался, чтобы не вскрикнуть от удивления.

- Вы! Вы один! - сказал он вполголоса.

- Да, совершенно один, со мной только бедный Пасифик, да мул, да собака. Они и привели меня сюда. Но я вам расскажу об этом после, а теперь некогда.

- Да, вы нам расскажите это после, - отвечал Дик, - а теперь я вам скажу только то, что вы честный и храбрый человек, мистер Джильпинг.

- Да нет же, право, нет. Говорят вам, что это не я, а Пасифик, да мул, да собака... Но об этом после. Я боюсь, как бы дундарупы, которые пляшут около костра... Надо сначала вооружиться.

- Увы! У нас отобраны все винтовки!

- Вот вам другие. Только берите скорее, а потом мы увеличим дыру.

- Как, мистер Джильпинг, вы решились...

- Да, ведь это было нетрудно. Я знал, что в багаже мула есть оружие и заряды. Я взял оттуда четыре винтовки для вас и одну для себя да столько же револьверов... Берите же скорее, вооружайтесь.

- Мистер Джильпинг, вы молодец.

- О, вовсе нет. Я только воспользовался "нетрезвостью" дикарей... Вот вам патроны, а вот и револьверы. Кажется, довольно.

- Как вас благодарить, мистер Джильпинг?

- О, не меня, не меня... Ведь я же говорю вам, что это все Пасифик с мулом и вашим Блэком... Это очень оригинально...

Во время этого разговора англичанин передавал Дику через отверстие ружья и револьверы. Виллиго с догадливостью дикаря подполз к двери и стал наблюдать, что делается на улице.

Оргия разгоралась. На красном фоне пылающего костра выделялись черные тени пляшущих дундарупов и бандитов. Пение тоже продолжалось. Замаскированный человек продолжал прохаживаться один с ружьем за плечами. Оливье и Лоран, разбуженные Диком, с нескрываемою радостью встретили весть об освобождении. Благодаря мужеству и хладнокровию Джильпинга все пленники были снабжены оружием. Теперь они могли с успехом защищать свою жизнь и свободу от пьяной толпы.

Вооружившись с ног до головы, друзья составили совет. В сущности, думать было не о чем: стоило только выйти потихоньку из хижины и оставить деревню. На утро дундарупы нашли бы хижину пустою.

Но не того хотели Виллиго и канадец: им хотелось задать негодяям хороший урок. В успехе они не сомневались, имея в виду свое прекрасное вооружение. Наконец, следовало принять в расчет и чрезвычайное изумление ошалелых дикарей и бандитов, когда они вдруг увидят перед собою свободных и вооруженных пленников.

Эти соображения Дика были приняты всеми единогласно.

- Поблагодарите же мистера Джильпинга, - заметил Дик, - ведь это он нас выручил!

- О дорогой мистер Дик, - возразил англичанин, - очень рад слышать это от вас, но не забывайте также и Пасифика с мулом и Блэком. Когда вас увели дундарупы, я хотел погнать Пасифика к тем горам, где, по вашим, словам, находилась деревня нагарнуков. Я хотел известить ваших союзников о случившейся с вами неприятности. Но Пасифик мой, не знаю, что с ним сделалось, ни за что не хотел идти, а повернул в ту сторону, куда шел ваш мул, шедший в свою очередь за Блэком, который шел издали за дундарупами. Так мы и потащились друг за дружкой и дошли до деревни. Тут я решился наконец обуздать животных и начал с того, что привязал Блэка к дереву в роще; мул и осел спокойно поместились около него, но я для пущей важности тоже привязал их к дереву. Потом я стал дожидаться ночи и поужинал. Хороший сыр у меня, право; я в первый раз еще попробовал от этого куска, как привез, и очень доволен... Когда наступила ночь, я достал из багажа ружья и заряды... Остальное вы знаете. Теперь вы видите сами, что Пасифик, мул и Блэк играли во всем этом главную роль.

Когда англичанин кончил рассказ, стало светать, и дундарупы с пьяными криками нестройною, безоружною толпой кинулись к хижине. За ними спешили бандиты, едва держась на ногах от опьянения.

Замаскированный человек кинулся загородить им дорогу. Вероятно, он хотел исполнить данное накануне обещание.

Но он не успел. Мгновенно сцена изменилась. Дверь хижины с треском вылетела вон, и на пороге показались пять человек пленников, вооруженных винтовками.

Открылся беглый огонь, в короткое время произведший огромное опустошение в рядах дикарей.

Ужас и удивление охватили дундарупов и бандитов. Постояв немного на месте, нестройная толпа отхлынула от хижины и бросилась кто куда. Страшные винтовки безжалостно истребляли бегущих.

При первых выстрелах европейцев замаскированный человек бросился в сторону и скрылся в густой траве. Европейцы проискали его потом весь день до вечера, но не нашли.

Вечером поселок дундарупов горел со всех четырех концов, а Виллиго, глядя на пожар, плясал военный танец.

Спустя пять дней маленький караван вступил на Лебяжий прииск, цель похода Оливье Лорагюэ. Канадец показал своим ослепленным товарищам груды золота, веками накопленного в этом месте.

- Вот, - сказал Дик графу, - вот вам могущество и мщение. На земле нет ничего, что устояло бы против этого блестящего бога!

Часть вторая

В ДЕБРЯХ АВСТРАЛИИ

I

Праздник в Мельбурне. - Боксеры. - Том Поуель, чемпион Австралии и Англии, и Джемс Тайлер, чемпион Америки.

В Мельбурне, главном городе провинции Виктория, шли приготовления к празднествам по случаю дарования колонии автономного права. Основанная всего за пятнадцать лет перед тем, столица Виктории благодаря приливу эмигрантов разрослась в огромный город, который далеко оставил за собою по богатству и числу жителей даже Сидней, возникший при самом начале австралийской колонизации.

Такой быстрый рост города обусловливается открытием в провинции Виктория богатейших золотых приисков. Мельбурн обстроился и украсился с замечательной быстротой. Биржа, банки, газеты, журналы, школы, театры возникли в нем, как по волшебству, и в короткое время город почти сравнялся по назначению с такими пунктами, как Бомбей, Калькутта, Шанхай и Гонконг.

Ссыльнопоселенцы, составлявшие прежде ядро населения, растворились в массе пришлых авантюристов, которые были нисколько не лучше их, но только по счастливой случайности успели скрыть кое-как свои грехи и грешки на родине и переселились из метрополии не на казенный, а на собственный счет.

Оба класса быстро слились между собою, потому что большинство ссыльных занялось торговлей и промыслами, более или менее честно добывая средства к жизни. Аристократию колонии составили лица безупречные, не опороченные по суду, и с ними стремились родниться посредством брачных союзов те из лиц вышеупомянутого нами класса, которым удавалось занять более или менее видное положение в обществе.

Заметив быстрый прогресс колонии, английское правительство поспешило даровать ей самоуправление, чтобы не лишиться ее, как лишилось за три четверти века перед тем колонии Северной Америки.

Итак, Австралия получила self-governement. Управление вверялось отныне местному парламенту, состоящему из двух палат, верхней и нижней, с ответственными министрами и представителем короны, лордом генерал-губернатором.

Мера была очень искусная, дальновидная. Отказываясь от непосредственного управления колонией, Англия сохраняла над нею все свои верховные права как над неразделимою частью монархии.

Первым актом новосозданного парламента было дарование всеобщей амнистии с представлением всех гражданских прав тем из ссыльных, которые не совершили никакого проступка по вступлении их на австралийскую землю. Вместе с тем были уничтожены в архивах и канцеляриях присутственных мест все документы, касавшиеся прошлого ссыльных. Второю мерою был единогласно принятый обеими палатами билль о празднестве в честь самоуправления.

Программа праздника, выработанная новоиспеченным мельбурнским лорд-мэром вместе с альдерменами, была опубликована во всеобщее сведение и вызвала всеобщий восторг. День должен был начаться салютационною пальбою из пушек, затем следовал прием генерал-губернатором парламентской и иных депутаций, с речами и поздравлениями; далее перед властями должны были продефилировать представители всех британских колоний в характерных костюмах, и, наконец, стоящая в гавани эскадра должна была дать примерное морское сражение.

Остаток дня предполагалось посвятить всевозможным видам спорта и закончить праздник блистательным фейерверком, спектаклем gala в городском театре и роскошным балом у генерал-губернатора.

Но great-attraction предстоящего праздника составлял для массы ожидавшийся бокс знаменитого силача Тома Поуеля.

Том Поуель был ссыльный. За свой бокс он в Англии был прозван "царем боксеров"; в единоборстве ему удалось убить человек двенадцать, но английские присяжные постоянно оправдывали его, вынося всякий раз вердикт о случайной смерти (accidental death). Наконец в одной ссоре он так хватил своего противника, вызванного им на бокс, что тот в одну минуту испустил дух. Присяжные вынесли наконец царю боксеров обвинительный приговор, и Том Поуель был переселен на казенный счет в Австралию. Этот самый силач и расклеил теперь по всем мельбурнским улицам афиши, вызывая на бокс всех желающих померяться с ним.

Разумеется, городская управа единогласно ассигновала четыре тысячи фунтов стерлингов (40000 руб.) на премию победителю.

Вызвалось и записалось три борца: один негр, уроженец Новой Гвинеи, замечательный силач, известный в Мельбурне под именем Сэм; один ирландец, по имени Майкл О'Келли, тоже считавшийся атлетом, и, наконец, специалист-боксер, американец Джемс Тайлер.

Шум прошел по всему Мельбурну, составились многочисленные пари; большинство держало, впрочем, двадцать против одного за Поуеля, и только американцы принимали одинаково Тайлера и Поуеля, руководствуясь в этом случае национальной амбицией.

Газеты были наполнены заметками и сообщениями по поводу предстоящих торжеств. Подвиги Поуеля и Тайлера описывались и разбирались со всеми подробностями, взвешивались относительные силы двух будущих противников, и делались соображения о том, кто из них победит.

Город разделился на две партии, на "поуельянцев" и на "тайлерьянцев". Много буянов успело еще за двое суток до праздника подраться между собою из-за трудноразрешимого вопроса: который из двух борцов победит?

Между тем незаметно подкрался и нетерпеливо ожидаемый всеми день.

II

Искатели золота. - Проспекты Лебяжьего прииска. - Возвращение в Мельбурн. - Концессия. - Путешествие Лорана. - Сыщик и барон.

Под вечер, накануне праздника в Мельбурне, в город въезжали три путешественника, ехавшие верхом на малорослых, но сильных и быстрых новогвинейских мустангах. Они направлялись к "Восточной гостинице" на улице Ярро-стрит.

В этих путешественниках, несмотря на значительную перемену в их костюмах, можно было с первого же взгляда узнать графа Лорагюэ, Дика и Виллиго, нагарнукского вождя. Они все трое ехали из Сиднея, столицы Нового Южного Уэльса, где провели несколько времени по делам, о которых мы не замедлим сообщить читателю.

Оливье был одет с изысканным изяществом и вместе простотою, свойственной хорошему вкусу. На канадце был полный костюм австралийского скваттера, весь из голубого бумажного бархата. Виллиго остался в прежнем своем первобытном костюме, согласившись только для города надеть на себя какую-то пеструю накидку, да и то лишь после усиленных просьб со стороны своих друзей.

Умный Блэк, не отстававший от своего господина, как будто с гордостью щеголял в красивом серебряном ошейнике, который ярко блестел на его черной шерсти.

Путешественники ехали в Мельбурн, разумеется, не на праздник; их призывали туда различные важные происшествия, имевшие место после их прибытия на Лебяжий прииск.

Прииск оказался таким богатым, что превзошел самые смелые ожидания. Огромные самородки встречались на каждом шагу, стоило только покопать немного землю. Золотоносная почва сулила несметную добычу. В качестве специалиста-геолога Джон Джильпинг, рассмотрев найденные образцы золота, объявил, что это золото самое чистое, какое только может быть. Оставалось только собрать богатую жатву.

Затем наши друзья посоветовались между собою, как им поступать дальше. Инструменты, привезенные на муле, они старательно зарыли в яму под большим эвкалиптовым деревом, а все золото, которое им удалось добыть во время предварительного исследования прииска, навьючили на мула и осла, тщательно замаскировав этот ценный багаж.

Разумеется, золото, навьюченное на Пасифика, было подарено Джону Джильпингу, который, впрочем, и не отказывался от этого подарка. На радостях чудак-англичанин и тут не позабыл проиграть на кларнете благодарственный псалом, в котором говорилось что-то о "манне небесной".

По зрелом размышлении друзья пришли к заключению, что без правительственного патента им нечего и думать о беспрепятственной разработке прииска. Только патент мог обеспечить их от наплыва массы посторонних искателей, привлеченных слухом об открытии богатых залежей. Имея же в руках документ на право владения землею, можно было легко устранить всякого конкурента, опираясь на законное основание.

Разумеется, в такой глуши нельзя было рассчитывать на содействие администрации при ограждении своих прав, приходилось заботиться об этом самим владельцам, но, во всяком случае, тогда у них было бы право, право бесспорное, которое оставалось бы только поддерживать силою.

Поэтому было решено ходатайствовать о концессии на несколько сот тысяч гектаров, обнимавших собою прииск, но не у мельбурнского правительства, а прямо в Лондоне, у министра британских колоний. От местной администрации следовало ожидать больших проволочек, а между тем самое ходатайство должно уже было возбудить толки в населении, и прииск мог кто-нибудь перебить. Всего этого легко можно было избежать, обратившись прямо в Лондон.

Джильпинг обещал поднять на ноги важнейших членов Лондонского геологического общества и, кроме того, посоветовал графу подать прошение от своего имени, говоря, что древнее имя графов Лорагюэ и знатность их рода будут иметь большой вес в глазах министерства.

Оливье снял точный план земли, которую он желал получить во владение, обозначив место залежей, не упоминая, разумеется, об их богатстве, чтобы не вводить в соблазн правительство ее британского величества, и составил форменное прошение. Он хотел послать его по почте, но потом друзья передумали и решили отправить в Европу Лорана, чтобы он передал прошение маркизу Лорагюэ, который должен был лично похлопотать через английского посланника в Париже. Нужно было торопиться, чтобы предупредить возможный наплыв посторонних диггеров.

До поры до времени сохранение тайны было вполне обеспечено. Виллиго был сама неподкупность, а его презрение к золоту равнялось его любви к своему названому брату, Тидане-Дику. Джон Джильпинг дал честное слово джентльмена никому не заикаться о прииске, а на слово честного англичанина можно было вполне положиться. Но дело в том, что если случай навел на прииск Дика, то мог навести и еще кого-нибудь другого, и тогда прощай тайна, прощай право первой заимки.

Итак, следовало во что бы то ни стало получить как можно скорее концессию.

Была и еще одна причина для посылки Лорана в Европу. Со времени избавления наших друзей из дундарупского плена ничего не было слышно о замаскированном человеке, но из этого было бы неосновательно заключать, что Невидимые успокоились. Два раза уже они готовы были овладеть графом Лорагюэ, и в их могуществе невозможно было сомневаться. Конечно, Дик и Виллиго никогда не покинули бы графа; они решились защищать от врагов его всеми силами, но для борьбы с тайными врагами недоставало все еще одного средства: не было сыщика, который мог бы следить за ними так же незаметно, как незаметно действовали и подкрадывались они.

Старый маркиз Лорагюэ благодаря своему высокому общественному положению всегда мог выпросить для себя у префекта полиции двух или трех тайных агентов, которым можно было обещать хорошее вознаграждение.

Лоран уехал вот уже несколько месяцев назад, и теперь от него была получена шифрованная телеграмма, что оба поручения исполнены блистательно и что он прибудет в Мельбурн на первом почтовом пароходе.

Телеграмма была получена в Сиднее, где жили это время Оливье и Дик, разменивая на деньги добытое золото. Джильпинг оставался у нагарнуков, которые после победоносной войны с дундарупами наслаждались благами мира в своих деревнях. Дикари очень полюбили англичанина, который чрезвычайно забавлял их игрой на кларнете.

Получив депешу, Оливье, Виллиго и Дик сели на мустангов и поехали в Мельбурн, где намеревались остановиться в "Восточной гостинице". На подъезде их встретил сам Лоран, уже успевший приехать.

- Ты один? - спросил Оливье после обмена приветствиями.

Лоран, не отвечая, приложил палец к губам.

Действительно, в подъезде гостиницы не место было для интимного разговора о делах. Граф Лорагюэ велел слуге приготовить комнаты и пригласить за собою Лорана и прочих друзей. Едва за ними затворилась дверь, как Лоран сказал:

- Давайте говорить так, чтобы нас совершенно невозможно было слышать. За мной все время следили две какие-то личности, остановившиеся через стену от нашего номера.

- Ты видел их? Как ты их узнал?

- Я ничего не узнал. Мне сказал m-r Люс.

- Кто это - m-r Люс?

Лоран заговорил еще тише, так что его едва можно было слышать.

- Его сиятельство маркиз, ваш батюшка, нанял для вас - знаете кого? Самого бывшего начальника парижской сыскной полиции. Тому уже давно хотелось оставить службу из-за личных неудовольствий, и он воспользовался теперь случаем. Сам господин префект сказал вашему батюшке про этого человека, что он "полицейский гений". Но довольно, не будем здесь говорить.

- Господа, - громко сказал Дик, - не прогуляться ли нам по набережной до обеда? Кстати, посмотрим на приготовления к завтрашнему празднику.

- Что ж, я очень рад! - отвечал граф и тихо прибавил: - Возьмем экипаж.

Мысль была удачная, и все в знак согласия кивнули головою.

Дорогой их обогнал в высшей степени представительный господин с разноцветной бутоньеркой в петлице. Лоран почтительно ему поклонился. Незнакомец ответил на поклон с величаво-благосклонной вежливостью и прошел мимо, не обратив никакого внимания на спутников Лорана, которые тоже поклонились ему из приличия.

- Кто этот гордец? - спросил с досадою граф д'Антрэг.

- Это барон де Функаль, португальский генеральный консул в Мельбурне. Я с ним познакомился на пароходе! - отвечал Лоран с незаметной улыбкой.

- Нельзя сказать, чтобы он был слишком хорошо воспитан! - возразил Оливье.

На это замечание никто ничего не ответил, и встреча с бароном не имела дальнейших последствий.

На углу Ярро-стрит и набережной находилось экипажное заведение, где Оливье спросил на неделю четырехместный шарабан с лошадьми, но без кучера.

- Без кучера? - спросил содержатель экипажей. - Это будет стоить 20 долларов в день и 2000 залога.

- Залог-то зачем же?

- А на случай, если вы не возвратите или изломаете экипаж. Ведь я вас совсем не знаю!

- Верно, - согласился Оливье и, вынув чековую книжку, написал на требуемую сумму чек с уплатою через 9 дней.

Четверть часа спустя наши друзья выехали за город, где их разговора не могли подслушать ничьи нескромные уши. Уезжая, они заметили какого-то нищего, который так внимательно глядел на них, что даже позабыл попросить у них милостыню.

Лоран, ехавший за кучера, остановил экипаж на песчаной отмели, окруженной пенистыми волнами. Океан был спокоен, как озеро; место было ровное, так что никто не мог спрятаться поблизости и подслушивать.

Луи Жаколио - Пожиратели огня (Les Mangeurs de feu). 2 часть., читать текст

См. также Луи Жаколио (Louis Jacolliot) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :