Уильям Мейкпис Теккерей
«Базар житейской суеты (Vanity Fair). 4 часть.»

"Базар житейской суеты (Vanity Fair). 4 часть."

Мисс Мария Осборн поставила это в пику своему братцу за его грубый отзыв насчет "Битвы при Праге".

- Друг ли вы моей Амелии, мисс Шварц? воскликнул Джордж трагическим тоном, быстро вставая с места. О, благослови вас Бог, мисс Шварц! Не верьте тому, что говорят вам эти девицы. Злословие и клевета не могут ни по какому поводу очернить...

- Вы знаете, Джордж, что здесь не должно говорить о ней, перебила сестрица Дженни.

- Кто может запрещать мне? вскричал Джордж. Я хочу говорить о ней, и буду говорить. Мисс Амелия - предобрая, премилая девица, и сестры мой не стоят её пальчика. Если вы любите Амелию, ступайте к ней, мисс Шварц: ей теперь нужны друзья, и я благословляю всех и каждого, кто не отказывается от своих несчастных друзей. Амелия заслуживает самого искреннего участия, и тот будет моим истинным другом, кто скажет о ней доброе слово; но всякая особа, позволяющая злословить невинную девушку, есть мой непримиримый враг. Благодарю вас, мисс Шварц.

И сделав трагический жест, он принялся ходить по комнате быстрыми шагами.

- Джордж! Джордж! вскричала одна из сестер умоляющим тоном.

- Я говорю, и готов повторить тысячу раз, с гордостию возразил мистер Джордж, что искренняя благодарность моя принадлежит всякой особе, которая любит мисс Амелию Сед...

Он остановился. Старик Осборн вошел в комнату.

- Мистрисс Гаггистаун, позвольте мне проводить вас в столовую, сказал он, Джордж, дайте свою руку мисс Шварц.

И они пошли.

- Мисс Шварц, я люблю Амелию, и мы помолвлены друг за друга почти с детских лет, сказал Джордж Осборн своей даме, когда они спускались с лестницы в нижний этаж.

За столом Джордж болтал без умолку, так что озадачил всю компанию.

После обеда он имел продолжительный разговор с отцом и наконец объявил, что любит Амелию Седли и отказывается от руки мулатки.

Мистер Осборн-старший после того неистово дернул за сонетку, и когда в комнату вбежал слуга, он приказал ему немедленно подать кабриолет для господина Джорджа.

-

- Все кончено! воскликнул Джордж, вбегая через час в комнату своего друга, взволнованный и бледный как полотно.

- Что такое? спросил мистер Доббин.

Джордж рассказал в коротких словах о случившемся.

- Завтра я женюсь на ней! заключил он с торжественным величием,- друг! Я люблю ее все больше и больше, с каждым днем.

ГЛАВА XXI .

Свадьба и частичка медового месяца.

"Будь неприятель мужествен, упорен, силен и крепок как гранит, ему не устоять против голода и холода". Этот тезис считается чуть ли не аксиомой в стратегическом искусстве, и на этом основании, Джордж Осборн не чувствовал особенной тяжести на своей душе после столкновения, описанного нами в предъидущей главе. Скоро, нет сомнения, жизненные припасы Джорджа оскудеют, и он должен будет воротиться в родительский дом с повинной головой. Жаль, конечно, что молодец как нарочно угораздился заранее запастись обильной провизией в тот самый день, когда последовала первая стратегическая ошибка; но это ничего, если углубиться в сущность дела; потому-что провизия непременно истощится, и результат будет один и тот же.

Уже несколько дней между отцом и сыном не было никаких сообщений. Мистер Осборн-старший хмурил брови, морщился, пыхтел, но при всем том, казался довольно спокойным, потому-что знал он, по его словам, чем и как ломаются рога у бодливого быка. Он рассказал дочерям о последствиях своего маленького спора с Джорджем, и приказал им не обращать на этот пункт ни малейшего внимания! Было решено, что девицы Осборн должны будут принять своего брата, когда он возвратится, таким образом, как-будто ничего особенного не случилось. Прибор его за столом лежал на своем обычном месте каждый день, и старый джентльмен вероятно с нетерпением поджидал своего сына; но день проходил за днем, и мистер Джордж не являлся в родительский дом. Некоторые особы справлялись о нем и получили ответ, что мистер Осборн и друг его, кептен Доббин, выехали за город.

Был бурный и суровый день в конце апреля, и дождь крупными каплями неутомимо барабанил о камни мостовой в той старинной улице, где, с незапамятных времен, расположена была гостиннвца "Пестрого Быка". Джордж Осборн пришел в гостинницу, бледный и расстроенный, хотя наружность его имела праздничный вид. Он был в синем фраке с блестящими медными пуговицами и шелковом жилете бланжевого цвета. Здесь, и в таком же костюме, находился также неизменный друг его, кептен Доббин, променявший военную форму на статскую по поводу весьма важных обстоятельств.

Мистер Доббин пришел в гостинницу "Пестрого Быка" часом раньше своего друга. Он перебрал уже все журналы и газеты, но не мог прочесть ни одной страницы. Он беспрестаино посматривал то на часы, то на улицу, где лил проливной дождь, то на пешеходов, нахлобученных огромными зонтиками, покрывавшими их шляпы. Недовольный этими занятиями, кептен Доббин барабанил по столу, грыз чуть не до крови свои ногти, стучал чайными ложечками, опрокидывал кружку с молоком, и обнаруживал многие другие энергические признаки внутреннего беспокойства, неоспоримо свидетельствовавшие, что кептен Доббин был взволнован, и вероятно ожидал кого-нибудь.

Некоторые из его товарищей, привычные посетители общей залы "Пестрого Быка", подшучивали и подсмеивались над необыкновенным блеском и пышностью его статского костюма. Один спросил, ужь не собирается ли он жениться в этомь праздничном наряде? Доббин засмеялся, и сказал, что, в случае женитьбы, он разошлет по своим знакомым сладенькие пироги вместо пригласительных билетов на свадьбу. Наконец явился капитан Осборн в своем щегольском костюме, бледный и взволнованный, как мы уже сказали.

Он отер свое лицо большим желтым шелковым платком, пропитанным насквозь душистыми эссенциями первейшего сорта. Он подал руку капитану Добблну, небрежно поклонился своим товарищам, взглянул на часы, и велел трактирному слуге подать себе кирасо. Выпив с нервозным аппетитом две рюмки этой сердцекрепительной влаги, он еще раз пожал руку своему другу.

- Здоров ли ты, Джордж? заботливо спросил кептен Доббин.

- Не совсем, мой друг, отвечал мистер Осборн,- не смыкал глаз до самого рассвета. Голова болит смертельно, и судорожная дрожь пробирает насквозь. Встал в девять часов, и тут же взял холодную ванну. Не помогло. Чувствую себя в таком же состоянии, как намеднись, когда возился с этим Роккетом в Квебеке - помнишь?

- Как не помнить! отвечал Вилльям,- в ту пору я беспокоился может-быть гораздо более, чем ты. У тебя, помнится, был тогда чудесный завтрак; но я постился почти целый день. Скушай чего-нибудь теперь.

- Благодарю, Вилльям. Я ужь лучше выпью за твое здоровье, мой друг.

- Нет, нет, довольно с тебя и двух рюмок, перебил мистер Доббин. Джон, убери вино. Кушай этого цыпленка, и пойдем скорее: пора, мой друг.

Эта встреча и этот замечательный разговор между друзьями происходили в половине первого часа по полудни. Коляска, где были уложены чемодан и дорожное бюро мистера Осборна, уже давно стояла у подъезда, и в ней-то, под прикрытием зонтиков, поместились теперь два джентльмена. Слуга мистера Осборна взгромоздился на козлы, проклиная дождь и массивного кучера, который, казалось, размок до костей.

- Демонская езда, провал их возьми! проворчал слуга, авось там у паперти дадут нам экппаж повальяжней, а то вед этак костей не соберешь!

И коляска помчалась по дороге в Пиккадилли; мимо инвалидного дома и Георгиевского госпиталя, где еще в ту пору разгуливали красные куртки, не сталкиваясь с огромной статуей Ахиллеса и Пимликской аркой, возведенной впоследствии патриотическим усердием лондонских граждан. Миновав предместие Бромптон, коляска подъехала к известной капелле подле фольгемской дороги.

Подле ограды стояли два экипажа; карета, запряженная в четверку лошадей и крытая коляска из разряда так-называемых стеклянных пролёток. Перед папертью бродило несколько людей, завлеченных сюда беспокойным любопытством, презревшим дождь и слякоть.

- Четверка лошадей - кчему это! закричал мистер Джордж Осборн, я приказал только пару.

- Извините, сударь, господин мой приказал четверню, отозвался лакей мистера Джозефа Седли, стоявший подле кареты.

Он и слуга мистера Осборна последовали за своими господами.

- Всего сквернее то; что и позавтракать-то не удалось! заметил слуга мистера Осборна.

- Ну, я на свой пай перехватил немножко, чтоб заморить червяка, сказал лакей мистера Джоза, да что в этом толку? Свадьба, мне ужь сказали, будет мизеристая.

- Вот и вы здесь! заголосил старый наш приятель, мистер Джозеф Седли, встречая своих друзей подле дверей капеллы, приопоздали пятью милутами, господа; мы ужь заждались вас. А какова погодка, Джордж? Ведь подумаешь, право, что начинается дождливый сезон, точь в точь как в Бенгале. Эка притча! Но в карете моей ты будешь, Джордж, словно в теплом гнезде. Идите скорее, господа; матушка и сестра ждут нас в ризнице.

Джозеф Седли был блистателен в полном смысле, с головы до пяток. Он разжирел и потолстел еще больше, чем прежде. Рубашечные воротнички, накрахмаленные до самой плотной степени; достигали у него до самых ушей, лицо его краснело и лосннлось от жира, и в довершение очарования, манжеты и брызжи с пышным блеском выставлялись из-под разноцветного жилета. Лакированные сапожки в ту пору еще не были изобретены; зато гессенские ботфорты с кисточками сияли на его ногах с тем самым великолепием, с каким на старой картине, поступившей во владение Ребекки Кроли, изображен был храбрый джентльмен, возседавший на слоне. На одной из петель его светло-зеленого фрака, украшенного блестящими пуговицами, живописно рисовался прекрасный свадебный букет из дорогих и редких цветов.

Явствует отсюда, что мистер Джордж Осборн бросил наконец в урну великий жребий своей джентльменской жизни, или, выражаясь простым языком, Джордж Осборн собрался наконец вступить в законный брак.

Невеста была в сером шелковом платье (как впоследствии объявил мне кептен Доббин), и голова её украшалась простенькой соломенной шляпкой с розовыми лентами. Шляпа покрыта была вуалью из белых шантильских кружев, подаренных ей мистером Джозефом. Сам капитан Доббин выпросил позволение представить ей в подарок золотую цепочку и часы, купленные нарочно на этот случай. Мать с своей стороны подарила невесте брильянтовую брошку - единственную драгоценность, оставшуюся у ней после фамильной катастрофы.

Когда началась брачная церемония, мистрисс Седли зарыдала горько. Тщетно утешали ее девушка-ирландка и мистрисс Клепп, домовая хозяйка: старушка хотела, казалось, выплакать все свои слезы. Мужа ея, старика Седди, не было в капелле. Джозеф выполнял обязанность отца при передаче невесты жениху, между-тем как мистер Доббин служил шафером другу своему, Джорджу.

В капелле не было никого кроме особ, совершивших брачный обряд и друзей жениха с невестой. В отдалении, у самых дверей, сидели два лакея с нахмуренными бровями. Дождевые капли барабанили в окна, и стук их уныло вторил всхлипываньям старушки Седли. Голос пастора печально раздавался между пустыми стенами. На известный его вопрос: "хочешь ли ты взять себе в жену сию девицу?" Джордж отвечал громко - "хочу". Ответ невесты выпорхнул прямо из её сердца, но никто его не слышал, кроме капитана Доббина.

Когда кончился обряд, Джозеф Седли выступил вперед, и поцаловал свою сестру - первый раз в продолжение нескольких месяцов. Мрачное выражение на лще Джорджа исчезло, и он казался теперь гордым и счастливым.

- Ну, Вилльям, теперь твоя очередь, любезный друг, сказал он веселым тоном, положив руку на плечо друга.

Мистер Доббин подошел к новобрачной, и слегка прикоснулся к её розовой щечке. Затем, вся компания отправилась в ризницу, включить свои имена в метрическую книгу.

- Благослови тебя Бог, старый друг! сказал Джордж, крепко пожимая руку мистера Доббина. В это мгновение, глаза его овлажились жидкостью, весьма похожею на слезы. Доббин кивнул только головою: сердце его было слишком полно, чтобы допустить возможность красноречивых объяснений.

-. Пиши чаще и приезжай к нам как можно скорее, проговорил мистер Осборн, прощаясь с своим другом на церковной паперти.

Когда наконец старушка Седля обнялась в последний раз с своею дочерью, новобрачные быстро пошли к своей карете.

- Прочь с дороги, чертенята! закричал Джордж на толпу запачканных ребятишек, резвившихся около ограды.

Дождь между-тем немилосердо бил в лицо новобрачных, когда они подходили к своему дорожному экипажу. Ямщики дрожали на козлах, и от нетерпения хлопали бичами. Несколько ребятишек взвизгнули жалобными голосами, когда забрызганная карета тронулась и поскакала по большой дороге.

Вилльям Доббин стоял перед оградой, провожая глазами удалявшийся экждаж. Мальчишки обступили его со всех сторон, завизжали, но он не обращал никакого внимания на их дерзкий смех.

- Поедем-ко домой, любезный, перекусим чего-нибудь, закричал сзади басистый голос, и вслед затем дюжая рука мистера Джоза обхватила его плечо.

Но кептен Доббин отказался от этого радушного приглашения на завтрак. Он помог плачущей старушке и спутницам её сесть в карету Джоза, и расстался с ними, не проговорив ни одного слова. И эта карета двинулась с места, сопровождаемая саркастическими взвизгами мальчишек.

- Вот вам, маленькие шалуны! сказал кептен Доббжн, бросив им несколько мелких монет.

И потом он отправился один, в бурную и дождливую погоду, на свою одинокую квартиру в казармах. Все, казалось, было теперь кончено для него: они обвенчались и уехали счастливые и довольные своей судьбой; честный Доббин поблагодарил Бога от полноты своего сердца. Никогда, со времени своего детства, он не чувствовал себя столько одиноким и грустным. Он думал с замиранием сердца о тех счастливых днях, когда Бог приведет ему взглянуть на юную чету.

-

Дней через десять после этой церемонии, три знакомые нам молодые джентльмена наслаждались тою блистательною перспективой, которую Брайтон представлял в летнее время любознательному путешественнику, наблюдающему беспредельное море с одной стороны, и нижния окна живописных домиков с другой. Взоры лондонского жителя, закупоренного в своем зимнем жилье между колоссальными стенами, весьма охотно обращаются к безбрежному океану, вечно юному и улыбающемуся своими безчисленными яминками, тогда-как белые паруса бороздят его из конца в конец, и сотни купальных машин приветствуют подле берега его голубые волны. Но еще, быть-может, гораздо охотнее, столичный психолог и наблюдатель человеческой природы обращает взор свой на нижния окна брайтонских домов, где расцветает человеческая жизнь в своих разнообразных формах. Из одного окна выставляются фортепьянные ноты, за которыми юная леди с шелковичными локонамт упражняется каждый день по шести часов, к великому удовольствию и наслаждению всех ближайших жильцов; за другим между-тем на мягких креслах сидит нянюшка Полли, укачивает своего юного джентльмена на руках, тогда как папенька его, мистер Джакоб, кушает устрицы и пожирает газету Times у третьяго окна. Тут же; две интересные сестрицы, после утренних занятий, поглядывают на молодых артиллерийских офицеров, которые, вероятно для учебных наблюдений, хотят взобраться на меловую гору; чтобы охватить своими взорами и море, и живописные окрестности великого городка. У подножия скалы, на морском берегу, стоит, углубившись в размышления, деловой человек из Сити, с подзорной трубкой футов в шесть; наведенной на голубое простраиство - стоит он и наблюдает лодки; шлюпки, катера и купальные машины, которые поминутью отваливают от берега, или возвращаются назад с своими веселыми пассажирами, омытыми и очищенными соленой влагой.

Но кчему, с вашего позволения, стал бы я описывать Брайтон,- этот британский Неаполь с его беззаботными лаццарони, отлично понимающими цену эпикурейских наслаждений? Всем и каждому известно, что Брайтон - чистенький, опрятный, веселый, щеголеватый городок, до которого вы, благодаря железным рельсам, долетаете теперь из Лондона в полтора часа, тогда как в первой части этого столетия он отстоял на целый день езды от английской столицы. Кто поручится, что через сотню лет вы не будете перелетать это пространство в полторы минуты?...

- Что за прелесть эта быстроглазая девчонка во втором этаже над магазином! заметил один из трех джентльменов, гулявших на морском берегу,- видел-ли ты, Кроли, как она подмигнула на меня, когда мы проходили?

- Будь осторожен, Джоз, отвечал джентльмен, к которому обращено было это воззвание,- девушка пожалуй сойдет с ума, если ты станешь шутить с её сердцем. Этакой Дон-Жуан! Ему ничего не стоит влюбить в себя всех этих красоток!

- Ну, это ужь через-чур! сказал Джоз самодовольным тоном, бросая убийственно искрометный взор на горничную, выглядывавшую из окна над магазином модистки.

В Брайтоне мистер Джозеф Седли был еще блистательнее, чем в Лондоне на свадьбе у сестры. На нем был франтовской жилет багрового цвета и военный сюртук с золотым шитьем. В последнее время он старался освоиться с геройскими привычками и поставить себя на военную ногу, хотя собственно наклонности его имели самый миролюбивый характер. Он гулял теперь с двумя приятелями, молодцовато побрякивая шпорами, и выстреливая смертоносными взглядами во всех горничных и субреток, считавшихся достойными быть его мишенью.

- Что нам делать, господа, до возвращения наших дам? спросил франт.

Дамы отправились погулять до Роттингема в его карете.

- Не мешает, я думаю, сыграть партию в бильярд, сказал один из приятелей, мужчина довольно плотный и высокий, с нафабренными усами.

- Нет, брат, нет, провал его возьми этот бильярд, возразил Джордж, очевидно обезпокоенный этим предложением.

- Сегодня, дружище, я не намерен играть; довольно было и вчера.

- Ты играешь очень хорошо, сказал Кроли улыбаясь, не правда ли, Осборн? Ведь он мастерски отчеканил эти карамболи?

- Отлично, отозвался мистер Осборн;- Джозеф собаку съел на бильярде, да и во всем, если пошло дело на откровенность. Жаль, что тут нельзя устроить тигровой охоты, мы бы до обеда непременно убили штук пяток. Вот еще красотка, Джой, не зевай! расскажи нам эту историю о тигровой охоте, и как ты отличался там в дремучем лесу: история удивительная, Кроли!

Джордж Осборн зевнул. Друзья прошли молча несколько шагов.

- Что жь вам делать, господа? продолжал мистер Осборн. Ведь скучно в самом деле бродить этак без всякой цели.

- Не сходить ли нам взглянуть на лошадей, которых Снаффлер купил на последней ярмарке? предложил мистер Кроли,- славные лошади, говорят.

- Это недурно, но до дороге не мешало бы завернуть в кондитерскую, заметил Джоз, желавший таким образом убить двух птиц одним камнем.

- А по-моему, всего лучше посмотреть, как прикатит "Молния", сказал мистер Осборн,- пойдем же в коитору дилижансов, господа.

Этот последний совет одержал верх над конюшнями и кондитерской. Друзья повернули к конторе.

На дороге они ветретили коляску мистера Джозефа Седли с её великолепными гербами, ту самую блистательную коляску, в которой он, погруженный в созерцание собственного величия, разъезжал по окрестяостям Чельтенгема, скрестив руки на груди и нахлобучившпсь своей шляпой. Всего чаще ездил он один, но случалось также, подле него сидели дамы, и тогда мистер Джоз был совершенно счастлив

В этой колеснице сидели теперь две особы: одна маленькая, светлорусая, в модном костюме светской дамы, другая - в сером шелковом платьице и в соломенной шляпе с розовыми лентами. Ея розовое, счастливое личико выражало, повидимому, совершеннейшее довольство своей судьбою. Завидев трех джентльменов, она приказала кучеру остановить лошадей, причем щеки ея, весьма некстати, зарделись самым ярким румянцем.

- Мы чудесно прокатались, Джордж, сказала розовая леди; и как я рада; что вот уж мы и воротились. И... и... пожалуйста, Джозеф, не задерживай его.

- Не вводите в соблазн наших мужей, мистер Седли,- о, вы лукавый, лукавый человек! сказала Ребекка, погрозив на Джозефа своим миниатюрным нальчиком в щегольской французской перчатке,- ни бильярда, ни трубки, никаких проказ - слышите ли, monsieur?

- Как это, мистрисс Кроли... сударыня... клянусь честью... право!

И больше ничего Джозеф не мог произнести в ответ прелестной даме, но зато он принял молодецкую, истинно-джентльменскую позу, склонив голову на свое плечо, и закинув одну руку, вооруженную тросточкой, назад, тогда как другая рука, украшенная брильянтовым колечком, кокетливо перебирала манжеты и воротнички его батистовой рубашки. Когда карета тронулась с места, он поцаловал свою брильянтовую руку, посылая таким образом воздушный поцалуй прекрасным леди. О, как бы желал он, чтобы весь Чельтенгем, вся Калькутта, вся Индия смотрела на него в эту минуту, и любовалась, как он любезничает с красавицами, наслаждаясь в то же время обществом одного из первостатейных столичных львов и денди, к которым, без всякого сомнения, принадлежал мистер Родон Кроли.

Брайтон, как открывается отсюда, был вожделенным местом, куда наши новобрачные, немедленно после свадьбы, отправились провести свой медовый месяц. Они поместились с большим комфортом в "Корабельной гостиннице", где, в скором времени, присоединился к ним мистер Джозеф. Здесь же, сверх ожидания, нашли они своих старинных друзей. Однажды, возвращаясь перед обедом в свою гостинницу с прогулки по морскому берегу, они увидели Ребекку и её супруга. Знакомство возобновилось и устроилось мгновенно без всяких затруднений. Ребекка бросилась в объятия своей безценной подруги, между-тем как Осборн и мистер Кроли спешили пожать руки друг у друга. Едва прошел час, как мистрисс Кроли заставила совершеннейшим образом забыть мистера Осборна ту маленькую размолвку, которая недавно произошла между ними в джентльменском доме на Парк-Лене.

- Помните ли вы, мистер Осборн, сказала Ребекка, как мы ветретились с вами в последний раз у тётушки мисс Кроли? Признаиось, я тогда была очень зла, так-как мне казалось, что вы нисколько не заботитесь о моем друге. Это выводило меня из терпенья, и я готова была наговорить вам всяких грубостей. Вероятно, в ту пору, вы считали меня очень неблагодарною.

- Совсем нет, но...

- Но кто старое помянет, тому глаз вон. Вы исправились; я ошибалась, простите меня, мистер Осборн.

И сказав это, она протянула ему свою руку с такой непринужденной и победительной грацией, что мистер Джордж готов был простить ей всякие обиды. Дело известное, что смирное и откровенное сознание в проступках, производит иной раз величайший эффект на "Базаре Житейской Суеты". Я знал однажды такого джентльмена, который причинял с намерением маленькие оскорбления своим ближним, чтобы после иметь удобный случай признаться перед ними в своей вине и благородно просить извинения. Это был приятель мой, мистер Крокчи Дойль, великий знаток человеческих сердец. Все его любили, и все за-одно считали пречестнейшим джентльменом. Смирение Бекки чрезвычайно польстило джентльменским чувствам господина Джорджа Осборна.

Эти две юные четы, при каждой встрече, говорили между собою без умолку, пускаясь в длинные рассуждения о своих собственных делах. Их романические свадьбы и будущия перспективы их жизни подвергались строжайшему анализу с обеих сторон. Друг Доббин должен был известить непреклонного старика Осборна о выходке его сына, и Джордж трепетал при мысли о последствиях этого страшного переговора. Старушка мисс Кроли, на которой основывались все надежды Ребекки и Родона, была неприступна до сих пор. Не имея возможности никаким способом пробраться в её домик на Парк-Лене, любящий племянник и нежная племянннца последовали за нею в Брайтон, где усердные лазутчики, подосланные ими, беспрестанно осаждали её квартиру.

- Если бы вы, друзья мои, увидели приятелей Родона, которые почти всегда снуют у наших дверей! говорила Ребекка веселым тоном,- случалось ли тебе, Амелия, видеть когда-нибудь полицейского коммиссара и его неуклюжаго помощника? Эти господа всю прошлую неделю караулили нас в мелочной лавке насупротив наших окон, так что мы, вплоть до воскресенья, принуждены были сидеть дома. Если тётушка не переменит со временем гнев на милость, мы не знаем, что и делать.

При этом мистер Родон, с громким смехом рассказал около дюжины анекдотов насчет необыкновенной ловкости, с какою управлялась Ребекка с его несносными гостями, забравшими себе в голову, будто он обязан выплачивать им какие-то должишки. Он клятвенноьуверял, что нет в целой Европе женщины, которая умела бы с таким красноречием вести переговоры с докучным кредитором. Практика её в этом роде началась немедленно после свадьбы, и счастливый супруг с изумлением увидел, какое неоцененное сокровище приобрел в своей жене. На них было пропасть долгов, и нередко они сидели дома без наличного гроша в кармане. При всем том, эти маленькие затруднения отнюдь не имели гибельного влияния на характер мистера Родона. Всем, вероятно, удавалось замечать, как некоторые особы, запутанные по уши в долги, живут однакожь припеваючи на рынке житейских треволнений, не отказывая себе ни в малейших выгодах и наслаждениях жизни. Родон и его супруга нанимали лучшие комнаты в брайтонской гостиннице, и хозяин изгибался перед ними, как перед своими лучшими жильцами. Родон заказывал превосходные обеды и требовал вин первейшего сорта, с уверенностью богача, который не знает счета своим деньгам. Продолжительная привычка, мужественная осанка, безъукоризненный костюм и завидная юркость характера, иногда заменяют банкирские векселя и билеты на Базаре Житейской Суеты.

Нечего и говорить, что две новобрачные четы весьма часто навещали друг друга. После двух или трех вечеров, джентльмены, для препровождения времени, начали играть в пикет, между-тем как жены их сидели в стороне и болтали о своих делах. Это невниное занятие, и вслед затем, прибытие блистательного Джоза, сыгравшего несколько партий в бильярд с кептеном Родоном Кроли, наполнили Родонов кошелек, и снабдили юную чету значительным количеством наличных денег из-за которых иной раз бесполезно ломают себе голову первейшие гении подлунного мира.

Таким образом три джентльмена, продолжая свою прогулку, направили шаги к конторе дилижансов, чтобы посмотреть, как прискачет "Молдия" из столицы. Аккуратный, минута в минуту, дилижанс, плотно набитый внутри и снаружи, быстро пролетел через улицу при звуках кондукторского рожка и остановился у ворот конторы.

- Ба! вот и Доббин, закричал Джордж Осборн при виде своего друга, заседавшего на кровле дилижанса. Визит его в Брайтон, по непредвиденным обстоятельствам, был отсрочень до нынешнего дня;- ты ли это, любезный друг? Рад тебя видеть. Слезай скорее. Эмми заждалась тебя, продолжал мистер Осборн крепко пожимая руку честного Вилльяма, когда тот спустился, наконец, с своего воздушного седалища; ну, что, как наши дела? прибавил мистер Осборн вполголоса и взволнованным тоном,- был ли ты на Россель-Сквере? Что поговаривает старшина? Разсказывай все, дружище, все.

Доббин был задумчив, бледен, и наружность его не предвещала ничего хорошаго.

- Я виделся с твоим отцом, сказал он,- как живет Амелия... то-есть, мистрисс Джордж? Скоро я расскажу тебе обо всем; но ты должен наперед узнать свежую политическую новость, которая касается до...

- Убирайся ты с этими вестями! вскричал Джордж.

- Нет, брат, ты должен узнать, что нам объявлен поход в Бельгию. Все войско выступает - гвардия и армия. Полковник Гевитоп схватил подагру и в отчаянии оттого, что не может принять участия в этом походе. Одауд заступил его место: мы выступаем из Четема на будущей неделе.

Эта новость разразилась тяжеловесным ударом на сердца юных супругов. Джентльмены призадумались и медленными шагами пошли домой.

ГЛАВА XXII.

Подвиги капитана Доббина.

Кто разгадает тайну бескорыстной дружбы? Отчего один и тот же человек, медленный, вялый, холодный и робкий в своем обыкновенном состоянии, становится, под влиянием дружбы, благоразумным, смелым, настойчивым, твердым и решительным, как-скоро ему необходимо свершить подвиг в пользу своего друга? В делах жизни, озаренных дружбой, скромный человек становится смелым до неимоверной степени, лукавец и хитрец делается доверчивым и простодушным; ленивец деятельным, сорванец и забияка смиренным и послушным. Если вы не видали таких перерождений, значит, вы не жили на свете.

Отчего, с другой стороны, никакой адвокат, хотя бы знал он все законы, как свои пять пальцев, не решается защищать сам свою собственную тяжбу, и смиренно в этом случае обращается к кому-нибудь из своих собратов по ремеслу? Отчего искусный доктор спешит немедленно послать за своим соперником, как-скоро расстроился его желудок, или заболела его собственная голова? Ведь, казалось бы, ему не трудно сесть перед зеркалом, высунуть язык, ощупать пульс и предписать рецепт самому себе. Все эти вопросы я предлагаю на рассмотрение своим благомыслящим читателям, которым не безъизвестно, как легковерен и, вместе, недоверчив смертный, как он податлив и упорен, груб и нежен, и как он всегда бывает смел и решителен в чужой беде. Не даром существует поговорка: "чужую беду руками разведу, к своей - ума не приложу".

Кептен Вилльям Доббин был вообще чрезвычайно мягок, податлив и уклончив по своей натуре. Для себя собственно не хотел бы перейдти и через улицу, считая этот подвиг необыкновенно трудным; но за то теперь, для Джорджа Осборна, он хлопотал изо всех сил с неутомимым усердием эгоиста, который все на свете готов подчинить своим собственным интересам.

Между-тем как Джордж и юная его супруга наслаждались в Брайтоне первыми цветущими днями медового месяца, честный Вилльям оставался в Лондоне, как уполномоченный другом вести переговоры по поводу его женитьбы. Он обязан был прежде всего настроить старика Седли на веселый лад, и познакомить Джозефа с женихом Марии Осборн, так, чтоб Джоз, в качестве сборщика податей и пошлин при Богла-Уолла, мог рисоваться на бирже с выгоднейшей стороны, противодействуя таким образом печальному впечатлению, произведенному банкротством его отца. Все это должно было служить прелюдией к примирению старика Осборна с Джоном Седли. После этой прелюдии, надлежало наконец известить старика Осборна о женитьбе его сына.

Как искусный дипломат и политик; Доббин рассчитал очень верно, что ему не мешает наперед приобресть благосклонность второстепенных членов в семействе Осборна, прежде чем он откроет переговоры с самим негоциантом. Надобно, во что бы ни стало, подружиться с дамами, думал мистер Доббин, так, чтоб оне стояли за своего брата. Сердиться оне не могут, это очень ясно. Женщины всегда вступаются весьма охотно за романтических супругов, и весть о женитьбе брата не может произвести на них неприятного впечатления. Как-скоро две сестры будут на стороне Джорджа, не трудно будет втроем сделать нападение на ожесточенного негоцианта, и все это дело, вероятно, будет иметь самые миролюбивые последствия. Остановившись на этом плане, хитрый капитан принялся обдумывать средства, как бы похитрее ознакомнть девиц Осборн с заветной тайной их братца. Этот первый шаг требовал большой осторожности.

Из разговоров с своей матерью, он легко узнал, где и какие вечера даются её знакомыми в этот весенний сезон, и где можно рассчитывать на встречу с сестрицами Джорджа. Хотя сам он принадлежал к разряду тех джентльменов, которые, к великому огорчению прекрасного пола, терпеть не могут ни балов, ни вечеров; однакожь, было бы безумно советоваться на этот раз с своими собственными наклонностями, и мистер Доббин смело отважился на жертву, когда узнал, что в таком-то доме он наверное встретит интересных сестриц. Явившись ка бал, он протанцовал с ними несколько вальсов, обнаруживая при этом необыкновенную предупредительность и учтивость. Наконец он осмелился попросить у мисс Осборн аудиенцию для себя на другой день поутру, когда надлежало ему, сказал он, сообщить ей некоторые новости чрезвычайно важного содержания.

Отчего же, при этой просьбе, мисс Осборн отпрянула назад, с изумлением взглянула на своего кавалера, и стыдливо потупила глаза в землю? Что тут испугало ее до такой степеги, что она едва не упала в обморок на плечо капитана - да, так и упала бы, еслиб он, к несчастию, не наступил ей на ногу? Что встревожило и так сильно поразило ее при мысли об этой аудиенции? Этого никто сказать не в состоянии. Но когда кептен Доббин явился на другой день в гостиной на Россель-Сквере, не было ни младшей сестры, ни гувернантки Вирт, отправлявшейся куда-то по своим делам. Дженни Осборн, старшая дочь негоцианта, уже, казалось, давно ожидала капитана, и теперь они были оставлены вдвоем. Долго они сидели молча, посматривая друг на друга, и прислушиваясь к бою стенных часов.

- Что вы думаете о вчерашнем бале? спросила наконец мисс Осборн ободрительным тоном.

- Ничего особенного, отвечал капитан, Бал обыкновенный.

- Напротив, прекрасный бал, мне кажется, возразила мисс. Осборн, и... и как вы чудесно танцуете ныньче, капитан! Вероятно, в последнее время, вы брали у кого-нибудь танцовальные уроки, прибавила она с улыбкой на розовых устах.

- Посмотрели бы вы, как я танцую по-шотландски с мистрисс майоршей Одауд из нашего полка! Recl и Jig - наши любимые танцы. Видели ли вы когда-нибудь джиг?

- Нет, никогда.

- О, это превеселый танец. Но с вами, мисс Осборн, танцовать не так легко, как с мистрисс майоршей Одауд. Вы знакомы в совершенстве со всеми тонкостями танцовального искусства.

- Эта майорша - молодая и прекрасная леди, капитан? продолжала мисс Осборн. Не понимаю, право, как они могут танцовать, теперь, когда то и дело говорят о войне. Ах, капитан, я вся дрожу, когда думаю о нашем милом Джордже и о тех ужасных опасностях, которые ожидают его впереди. А много женатых офицеров в вашем полку, капитан?

"Она ужь через-чур забегает вперед. Это не годится", проговорила мисс Вирт; но это вставочное замечание, произнесенное через дверную щель, не могло долететь до ушей разговаривающих лиц.

- Один из наших молодых людей женился весьма недавно, сказал кептен Доббин, приступая теперь к своему делу. Жених и невеста были влюблены с детских лет. У них нет никакого состояния, так что, можно сказать, они голы, как соколы.

- Как это мило, очаровательно! Сколько должно быть поэтического увлечения в такой страсти! воскликнула прекрасная собеседница, когда капитан объявил о страсти бедняков.

Симпатия молодой девушки ободрила капитана, и он продолжал теперь гораздо смелее:

- Жених, скажу я вам, прекраснейший молодой человек во всем полку, и нет никого храбрее его в целой армии. Невеста - то-есть, ужь теперь жена собственно - чудо, как хороша, настоящий ангел! О, как вы полюбите ее, мисс Осборн, если познакомитесь с ней!

Молодая леди подумала, что решительная минута наступила, и это подтверждалось необыкновенною застенчивостью и нервозным замешательством капитана. Он морщился, моргал, бил такт своею правою ногою и быстро принялся застегивать и расстегивать пуговицы на своем мундире. Мисс Осборн рассчитывала наверняка, что, переведя дух, он мгновенно выгрузит из своей груди заветную тайну, и приготовилась слушать. Стенные часы, на поверхности которых совершалось жертвопрныошение Ифигении, сделали конвульсивное движение и принялись бить двенадцать. Безпокойная дева с трепетом дожидалась их последнего удара.

- Но я пришел говорить с вами не о супружестве, мисс Осборн, начал кептен Доббингь, то-есть, оно, если хотите, о супружестве, да только с другой стороны, или, говоря яснее, я желал бы собственно потолковать с вами о нашем общем друге, капитане Джордже Осборн.

- Как?! О Джордже! вскричала изумленная дева таким отчаянно расстроенным тоном, что ceстрица ея, Мери и мисс Вирт захохотали по другую сторону дверей. Сам кептен Доббин почувствовал в некоторой степени наклонность к грубому и неучтивому смеху, так-как он мог соображать, в чем здесь таилась сущность дела. Джордж весьма часто подшучивал над ним, и говорил, грациозно улыбаясь: "Почему бы тебе, Вилльям, не поволочиться за моей сестрой? Тебе стоит лишь заикнуться, любезный друг, и она с радостью наградит тебя своим сердцем. Держу пять против двух, что отказа не будет".

- Да, мисс, речь идет о Джордже, продолжал неучтивый кавалер. Вам известно, что недавно произошла размолвка между ним и почтенным мистером Осборном. Я уважаю своего друга искренно, душевно, и вы знаете, что мы давно живем как братья. Я верю и надеюсь, что эта ссора не будет иметь гибельных последствий. Скоро мы выступаем за границу, мисс Осборн. Нам приказано ожидать со дня на день окончательных распоряжений к походу. Кто знает, чем окончится для нас эта кампания? Не тревожьтесь, мисс Осборн, Бог милостив. Но мы должны принять меры, чтобы отец и сын расстались друзьями.

- Дружеские отношения между ними не расстраивались, сколько я зыаю, и вы напрасно беспокоитесь, капитан, сказала молодая леди. Была, правда, между ними маленькая домашняя сцена, но вы можете быть уверены, что дурных последствий от неё не будет. Мы все ожидаем Джорджа каждый день. Папа желает ему искренно добра. Пусть он возвратится, и все, я уверена, пойдет как нельзя лучше в нашем доме. Могу даже поручиться; что его охотно простит и бедная мисс Рода, которая в последний раз уехала от нас в печальном и сердитом расположении духа. Женщина любит прощать, капитан, как-скоро видит искреннее раскаяние и готовность к исправлению.

- Вы судите по себе, мисс Осборн, воображая, что все женщины такие же ангелы, как вы? возразил бессовестно-коварный капитан. Мужчина не прощает себе, как-скоро наносит оскорбление женщине. Что бы вы почувствовали сами, еслиб, чего Боже избави! какой-нибуд мужчина изменил вам?

- Я погибла бы - уничтожилась - бросилась из окна на мостовую - приняла бы яду - я зачахла бы и умерла, капитан, могу вас уверить! патетически воскликнула мисс Осборн, у которой, однакожь, сказать правду, было несколько сердечных историй, кончившихся благополучно, без мысли о самоубийстве.

- Я не удивляюсь, сударыня, продолжал капитан, так-как знаю, что есть в этом мире нежные и чувствительные натуры, способные вполне разделять ваш образ мыслей. Я говорю не об этой вест-индской наследнице, мисс Осборн, но о бедной девушке, которую любил ваш брат, и которая с детских лет привыкла любить только его одного. Я видел в последнее время, как страдало её бедное, разбитое, беспорочное сердце. Она терпела свое горе, не жалуясь ни на кого, не упрекая никого ни в чем. Я говорю о мисс Амелии Седли. Милая мисс Осборн, будет ли ваше великодушное сердце сетовать на брата, если он остался верным своей невесте? Был ли бы он прав перед судом собственной совести, если бы вздумал покинуть девушку, преданную ему всеми силами своей души? Будьте её другом, мисс Осборн, она всегда любила вас и... и... и я пришел сюда от имени Джорджа сказать вам, что он свято исполняет свои обязанности... будьте на его стороне, мисс Осборн...

Мистер Доббинг выражался с могущественным красноречием, как-скоро сильное чувство овладевало его душой. Было очевидно, что слова его на этот раз произвели некоторое впечатление на сердце молодой девицы.

- Очень хорошо, сказала она,- я должна заметить, капитан, что все это меня крайне удивляет... это даже непостижимо, если взять в рассчет... что скажет на это папа? Не безумно ли со стороны Джорджа отказываться от блистательной партии, которую устроивают для него?.. Впрочем, брат не ошибся, делая вас ходатаем за себя, и мы очень хорошо знаем, что вы готовы защищать его мужественно, несмотря ни на какие препятствия... Для нас собственно в этом ходатайстве нет никакой нужды, продолжала мисс Осборн после кратковременной остановки. Я с своей стороны жалею искренно бедняжку Седли. Эту партию, вы знаете, мы всегда считали неприличною дяя Джорджа, но мы всегда ласкали Амелию и были добры к ней. Но папа, я уверена, никогда не согласится на этот брак. Да и всякая благовоспитанная девушка... принимая в соображение обстоятелъства... я хочу сказать, что брат должен оставить ее, капитан Добоин, непременно оставить.

- Так неужели по вашему мнению, мужчина должен оставить любящую женщину единственно за то, что она несчастна? сказал мистер Доббин, протягивая свою руку. Полноте, от вас ли я слышу это, любезная мисс Осборн? Может ли это быть чтобы ваше нежное сердце способно было диктовать кому бы то ни было подобные советы? О, будьте к ней добры, снисходительны, мисс Осборн! Он не может, он не должен отказаться от нея. Думаете ли вы, что ваш собственный жених способен отказаться от вас, как-скоро, вследствие непредвиденных переворотов, вы будете бедны?

Это ловкое обращение к сердцу мисс Дженчи Осборн произвело некоторый эффект двусмысленного свойства.

- Не знаю, сказала она, должны ли мы, бедные девушки, верить всему, что говорят нам коварные мужчины. Есть в натуре женщины такие свойетва, капитан, которые делают ее слишком легковерною. Мужчины, мне кажется, должны быть страшные обманщики.

И при этом обвинении мужского пола, кептен Доббин почувствовал с некоторым изумлением, что мисс Осборн довольно крепко пожала ему руку.

- Обманщики! воскликнул он. Нет, мисс Осборн, вы не можете сказать этого обо всех мужчинах. Брат ваш не обманщнк.. Брат ваш любил Аыелию Седли с детских лет, и никакие блага в мире не заставили бы его отказаться от нея. Неужели вы серьёзно думаете, что он должен покинуть свою невесту? Этот ли совет я должен передать ему от вас?

Уклоняясь от прямого ответа на этот вопрос, мисс Дженни проговорила загадочным тоном:

- Я не смею считать вас обмащиком, капитан; но то для меня ясно, что вы большой мечтатель.

Это замечание кептен Доббин пропустил мимо ушей, но думая теперь, что мисс Осборн достаточно приготовлена к принятию важной новости, он сообщил ее целиком в следующих словах, произнесенных энергическим тоыом:

- Джордж не покинет Амелию, мисс Дженни, потому-что Амелия - жена Джорджа.

И за тем он уже подробно рассказал, как они обвенчались, и как бедная девушка собралась умереть в случае окончательной разлуки с другом сердца. Старик Седли решительно отказал в своем согласии на этот брак, и Джордж должен был испрашивать законное позволение в Докторской общине. Джозеф Седли должен был прискакать из Чельтенгема, чтабы, заступая место отца, передать невесту жениху. После свадьбы, новобрачные ускакали в карете мистера Джозефа, чтобы провести в Брайтоне медовый месяц. Счастливый и довольный, Джордж надеется на содействие своих добрых еестер, которые без сомнения приймуть участие в его судьбе, и постараются помирить его с отцом. В заключение мистер Доббин выпросил позволение видеть как можно чаще добрую Дженни, и рассчитывая весьма основательно, что сообщенная им новость, менее чем в пять минут будет передана всему женскому комитету этого дома, он поклонился и ушел.

Лишь-только переступил он за порогь, мисс Мария и мисс Вирт вторгнулись в гостиную, и мисс Дженни мгновенно сообщила им подробности чудодейственной тайны. Отдавая полную справедливость прекрасным сестрицам, мы обязаны сказать, что оне не слишком сердились на своего братца. Долго оне рассуждали об этой истории, рассматривая ее со всех сторон, и недоумевая, что скажет папа, как вдруг громовой стук в уличную дверь прервал их размышления на самом интересном месте. Это должен быть папа, подумали девицы. Но это был не он. Это был только мистер Фредерик Буллок, приехавший из Сити в назначенный срок вследствие данного им обещания проводить дам в цветочный магазин.

Этот джентльмен, как легко вообразить, недолго оставался непричастным к общей тайне; но его лицо, как узнал он и взвесил сущность дела, выразило изумление, совершенно отличное от тех сантиментальных впечатлений, какими проникнуты были физиономии сестриц. Мистер Буллок, человек практический и знаток житейских отношений, был младшим товарищем богатой фирмы. Он знал что такое деньги, и вполне понимал их ценность: восторг ожидания заискрился в его маленьких глазах, и он с улыбкой взглянул на свою Мери, когда подумал, что, по милости глупой выходки мистера Джорджа, невеста его поднялась в цене слишком на тридцать тысячь фунтов против той суммы, какую он надеялся получить за ней.

- Ах, Боже мой! Какой праздник для вас, Дженни! вскричал он, взглянув и на старшую сестрицу с видом некоторого участия. Смотрите теперь во все глаза за своими женихами: вы стоите около пятидесяти тысячь фунтов.

Этот денежный вопрос не представлялся воображению сестриц вилоиь до настоящей минуты, но Фредерик Буллок, подшучивая над их невинностию, объяснил им сущность дела в продолжение одной прогулки, и когда оне воротились домой к обеду после утренних удовольствий, уважение их к самим себе увеличилось на несколько процентов.

И читатель будет неправ, если вздумает обвинять в эгоизме девиц Осборн. Не дальше как сегодня утром я имел честь возвращаться в Лондон из Ричмонда; и в ту пору как дилижанс переменял лошадей, я, заседая на кровле этой колесницы, заметил внизу трех детей, игравших дружелюбно в грязной луже. Они были веселы, грязны и удивительно счастливы. Но вдруг, запыхавшись и едва переводя дух, подбегает к ним четвертый детеныш, и говорит:- "Полли, сестра твоя выиграла пенни". При этой оглушительной вести, дети мигом повыскочили из грязи, и бросились вперед, чтоб засвидетельствовать почтение счастливой Пегги. И когда дилижанс двинулся с места, я видел, как малютка Пегги, сопровождаемая детской процессией горделиво пошла к ларю торговки, продававшей леденцы.

ГЛАВА XXIII.

Мистер Осборн-старший.

Приготовив таким образом сестер Доббин поспешил немедленно в Сити для совершения последней и труднейшей части добровольного подвига, предпринятого в пользу друга. Мысль о столкновении лицом к лицу с непреклонным и гордым негоциантом, приводила его в судорожный трепет, и он уже серьезно подумывал предоставить дело на произвол текущих обстоятельств, так-как не подлежало ни малейшему сомнению, что молодые леди не замедлят открыть тайну своему отцу. Но затруднение тут состояло в том, что кептен Доббин обещался Джорджу представить подробное донесение о впечатлении, какое произведет на старика весть о женитьбе его сына. Неизбежность личного свидания определялась сама собою. Доббин зашел сперва в отцовскую контору в Сити на Великорецкой улице, и отправил оттуда записку к мистеру Осборну, испрашивая у него аудиенции по поводу важных дел, касающихся до сына его, Джорджа. Ответ был благоприятный. Мистер Джон Осборн, свидетельствуя свое совершеннейшее почтение капитану Доббину, покорнеише просил его пожаловать к себе в контору, где он будет иметь удовольствие выслушать его объяснения по поводу сына его, Джорджа. Доббин пошел. Свидание, конечно, будет иметь тревожный и бурный характер; думал мистер Доббин, и на этом основании физиономия его приняла самое мрачное выражение, когда он постучался у дверей конторы мистера Осборна. Смущение его увеличилось еще больше, когда мистер Чоппер, стоявший у конторки в первой комнате, поспешил приветствовать его с веселым и беззаботным видом. Улыбаясь и подмигивая с каким-то особенно-неприятным юмором, мистер Чоппер указал пером на дверь своего патрона и проговорил:

- Извольте идти прямо. Старшина вас ждет.

Мистер Осборн проворно встал с места, и радушно протянул руку своему гостю.

- Как ваше здоровье, почтеннейший? спросил он с таким искренним участием, что бедный посланник Джорджа почувствовал себя вдвойне виновным перед негоциантом.

Он также протянул свою руку, и она как-будто замерла в руке старика. Совесть его была нечиста, и он это живо почувствовал, когда перешагнул через порог конторы. Ни он ли, кептен Доббин, был почти исключительною причиною этого фамильного переворота? не он ли привел Джорджа к ногам его заброшенной невесты? Не он ли устроил эту свадьбу? И вот, старый негоциант принимает его с радушной улыбкой, вовсе не подозревая, какую весть он должен ему сообщить. Было отчего струхнуть и присмиреть.

Осборн в свою очередь был совершенно убежден, что Доббин принес ему добрую весть. Мистер Чоппер и его принципал рассуждали об этом предмете в ту самую минуту, когда принесли записку от капитана. Они оба единодушно согласились, что молодой человек вероятно раскаялся в своей опрометчивости. Уже несколько дней они готовились к этому, не сомневаясь, что осажденный неприятель будет просить пощады. "И какую чудесную свадьбу мы сыграем, Чоппер" говорил мистер Осборн своему конторщику, бросая на него торжественный взгляд, и побрякивая шиллингами и гинеями в своих огромных каршнах.

С такими же операциями, производимыми в обоих карманах, мистер Осборн-старший сидел и теперь на своем стуле, посматривая на злосчастного Доббина, который покамест еще не мог проговорить ни одного слова и сидел неподвижно, как-будто прикованный к своему месту. "Что это за странный человек! думал старик Осборн. Удивительно, как это Джордж не научит его лучтему обращению."

Наконец мистер Доббин приободрился, и открыл беседу таким образом:

- Сэр, я принес вам чрезвычайно важную новость. Сегодня утром я бьм в Конной-Гвардии, и там сказали мне, что нашему полку будет объявлен поход за границу. Не пройдет недели, и мы вероятно будем на дороге в Бельгию. Вам не безъизвестно, сэр, что после этой кампании, мы, без сомнения, недосчитаемся многих из своих товарицей, и вы понимаете, что не всем офицерам Трильйонного полка суждено воротиться домой.

Осборн принял степенный вид.

- Полк ваш, сказал он, я не сомневаюсь, сделает свае дело и, конечно, каждый из вас понимает свои обязанности, смею сказат, а в животе и смерти Бог волен.

- Французы, сэр, очень сильны, продолжал кептен Доббин. - Русские и Австрийцы без сомнения не скоро соединят с нами свой войска. Мы должны будем открыть первую битву в этой кампании, и эта битва, сэр, будет отчаянная: Бонапарт знает свое дело.

- Что вы хотите этим сказать, капитан Доббин? перебил суровый негоциант, нахмурив брови, ни один честный Британец, я полагаю, не побоится этого Бонапарта, как-скоро идет дело о национадьной чести и славе.

- Конечно, сэр, вы правы, и я совершенно согласен с вами, сказал капитан Доббин, но согласитесь и вы, что военные люди; при открытии кампании, подвергаются некоторым образом большим опасностям. Поэтому, сэр, если произошла некоторая размолвка между вами и другом моим, Джорджем, то, принимая в соображение нынешния обстоятельства... я хочу сказать, сэр, что вы должны, сэр, переменить гнев на милость и великодушно простить друга моего, Джорджа, если он провинился перед вами. Сами вы заметили, что в животе и смерти Бог волен и, стало-быть, при нынешних обстоятельствах, вам следует подать дружескую руку своему сьшу. Продолжая питать гнев в своем сердце, вы, я знаю, не простите себе никогда, если чего Боже сохрани! война будеть иметь роковые последствия для Джорджа.

Говоря это, бедный Вилльям Доббин раскраснелся как малина, и почувствовал в глубине души, что сам он, собственно говоря, поступил злодейски в этом деле. Не вмешивайся он в отношения Джорджа, не произошло бы, вероятно, никакой размолвки между сыном и отцом. Почему бы, в самом деле, не отсрочить этой свадьбы до благоприятных обетоятельств? Какой демон понуждал его торопить жениха? Джордж мог бы, конечно, расстаться с Амелией, не чувствуя смертельной тоски, и Амелия, в свою очередь, мужественно перенесла бы роковой удар, если бы жених её не воротился с поля битвы. Его советы и хлопоты окончательно испортили все дело. И зачем он хлопотал, зачем советовал? Затем, изволите видеть, что капитан Доббин сам любил мисс Эмми до такой степени, что мысль о её несчастии закружила и отуманила его голову. Ктому же его собственные страдания становились невыносимы, и он рад быле покончить все одним ударом, так, чтобы решительно отнять возможность возрождения в своей душе какой-нибудь заносчивой мечты. В этом последнем случае, очевидно, он руководствовался теми же самыми побуждениями, какие мы имеем в виду, когда ускоряем похороны своего друга.

- Вы добрый человек, Вилльям Доббин, и я с охотою готов последовать вашему совету, отвечал старик Осборн растроганным голосом, Джордж и я не должны питать душевной вражды друг на друга - вы правду говорите. Мы расстанемся друзьями. Но разберите наши отношения, и будьте по совести судьею между нами. Я сделал для него все, что только может сделать заботливый отец. Он перебрал у меня денег, быть-может, втрое больше, чем вы когда-либо могли получить от своего отца. Но я не хвастаюсь этим - совсем нет. Я не стану вам говорить, как я трудился для него изо всех своих сил, как работал по дням и ночам, не щадя своего здоровья. Спросите об этом Чоппера. Спросите его самого. Спросите Сити и лондонскую биржу. Очень хорошо, капитан. Теперь я предлагаю ему такую партию, за которуио, нет сомнения, ухватился бы с радостью всякий джентльмен из высшего круга - и что же? Он отказывается. Виноват ли я здесь на сколько-нибудь? Я имел тут в виду его собственное счастье, из-за которого работал в поте лица. Можно ли тут упрекать меня в своекорыстных рассчетах? Вы человек рассудительный, Доббин, и, стало-быть, поймете, на чьей стороне правда. Пусть он прийдет ко мне, и вот ему моя рука. Я не злопамятен. О женитьбе, при нынешних обстоятельствах, разумеется, мы толковать не станем. Пусть только он и мисс Шварц поладят между собою: свадьбу успеем сыграть после, когда он воротится полковником - потому-что он будет полковником, если тут деньги могут что-нибудь сделать. Очень рад, что вы навели его на истинный путь. Это, разумеется, ваше дело, я знаю, Доббингь,- вы часто вытаскивали его из западни, и вам не мудрено было его образумить. Пусть он воротится: я буду великодущен. Приходите оба сегодня обедать на Россель-Сквер. Закусим чем Бог послал, и побеседуем за бутылкою вина. Я заранее забываю всякие дрязги.

В продолжение этой хвалебной речи, Доббин решительно сидел на иголках, и каждое слово откровенного старика ножом врезывалось в его сердце. Теперь он чувствовал себя окончательно виновахым.

- Мне кажется, сэр, сказал он, вы в заблуждении. Да, я уверен, вы в заблуждении, сэр. Джордж слишком великодушен и благороден для того, чтобы позволить себе женитьбу из-за денег. Если вы станете угрожать ему лишением наследства в случае отказа, такая угроза, сэр, может только ожесточить Джорджа.

- Это что за дьявольщина, капитан Доббин? Неужьто вы называете угрозой предложение ему восьми или десяти тысяч фунтов годового дохода? вскричал мистер Осборн еще довольно веселым и полушутливым тоном, да я сам бы не прочь от женитьбы на мисс Шварц, если бы она согласидась иметь такого мужа. Смуглянка, на мой вкус, ни чуть не хуже какой-нибудь беленькой красотки.

И старик засмеялся веселым и самодовольным смехом.

- Но вы забываете, сэр, прежния обязательства, в которые вступил капитан Осборн, сказал посланник глубоко-знаменательным тонол.

- Какие обязательства! Какие дрязги у вас на уме, капитан Доббин? Неужели вы намекаете, продолжал мистер Осборн, начинавший чувствовать припадок гнева при мысли, которая первый раз блеснула теперь в его голове, неужели вы намекаете, что глупый сын мой еще не перестает ухаживать за дочерью этого банкрота? Ужь не пришли ли вы доложить мне, что он изъявляет намерение жениться на этой девчонке? Чудесное, истинно благородное намерение! Моему сыну и наследнику жениться на дочери нищего - да с чего это вы взяли, капитан Доббин? Если западет ему в голову такая ахинея, пусть он заранее купит себе метлу и выйдет мести улицы. Да, да, припоминаю я теперь - эта девчонка давно вешалась ему на шею, и нет никакого сомнения, что плут-отец подзадоривал ее!

- Мистер Седли считался некогда лучшим вашим другом, милостивый государь, сказал капитаг Доббин, почти обрадованный тем, что и сам начинает исподоволь сердиться. Было время, когда вы ужаснулись бы при мысли, что кто-нибудь осмелится назвать плутом этого почтенного негоцианта. Вы сами устроивали и поощряли тесную связь между молодыми людыми. Джордж не имел никакого права играть в жмурки...

- В жмурки! заревел старик Осборн,- в жмурки? Спасибо за дружбу, капитан. Жените его, сделайте милость, жените! Такая бесстыдная твар, как эта мисс...

- Сэр! воскликнул Доббин, пламенеё теперь сильнейшим гневоме, ни один человек в мире не смест в моем присутствии обижать эту особу, и всего менее вы, милостивый государь.

- О, вот оно куда пошло! Ужь не хотите ли вы мне сделать формальный вызов? Позвольте, я позвоню, чтобы нам принесли пару пистолетов, капитан Доббин, сказал Осборн, дернув за сонетку.

- Господин Осборн, проговорил капитан прерывающимся голосом, вы наносите оскорбление прекраснейшему созданию в мире. Более чем другой кто, вы обязаны щадить ее потому, милостивый государь, что она супруга Джорджа!

И с этими словами, кептен Доббин, чувствуя неспособность продолжать дальнейший разговор, выюркнул из дверей, оставив старика Осборна с выпученными глазами и без всякого движения на своем стуле. В комнату вбежал конторщик, отвечая на звонок своего принципала, и лишь-только Доббин, пройдя огромный двор, где помещались конторные заведения, вышел из ворот на улицу; мистер Чоппер, испуганный и встревоженный, догнал его без шляпы на своей голове.

- Ради Бога, что там у вас вышло? вскричал мистер Чоппер, удерживая капитана за фалды. Старшина в обмороке. Что случилось с мистером Джорджем?

- Он женился на мисс Седли.

- Когда?

- За пять дней перед этим. Я был его шафером, мистер Чоппер, и вы, как честный человек, обязаны защитить его перед отцом.

Старый конторщик сомнительно покачал головой.

- Дурную весть принесли вы, капитаиь, сказал он, старшина никогда не простит мистера Джорджа.

Доббин попросил мистера Чоппера известить его обо всем, что случится, адресуя письмо в гостинницу, где он остановился. Затем, пожав ему руку, он пошел по своей дороге, думая о том, что было и недоумевая о том, что будет.

Обеденная церемония на Россель-Сквере, в урочный час, началась своим обычным чередом; но главный член и представитель Россель-скверской фамилии сидел мрачно и угрюмо на своем обыкновенном месте. Молодые леди и мистер Буллок, обедавший с ними, мигом поняли и сообразили, что роковая весть уже долетела до ушей мистера Осборна. Его мутные и дикие взоры заставили угомониться мистера Буллока и удержаться от всяких толков по коммерческой части, зато он обратил все свое внимание и любезность на мисс Мери, подле которой он сидел, и на старшую её сестрицу, занимавшую первое место за столом.

Мисс Вирт, гувернантка, сидела одна на своей стороне, так-как между нею и мисс Дженни находилось порожнее место, произведенное отсутствием мистера Джорджа: его прибор, как мы докладывали, аккуратно ставился здесь каждый день. За обедом ничего особенного не случилось; по временам только улыбался мистер Фредерик Буллок и нашептывал что-то на ухо своей невесте. Всеобщее молчание прерывалось лишь изредка стуком тарелок и ножей. Лакеи переступали на цыпочках, не смея, казалось, и дохнуть, чтобы не потревожить всеобщего покоя. Факельщики при похоронах далеко не так пасмурны, как были теперь служители в доме господина Осборна. Собственными руками разрезал он дичину на ровные части, соображаясь с числом присутствующих особ; но сам почти не отведал своего куска. Зато беспрестанно он кушал херес, так-что буфетчик едва успевал наливать его рюмку.

Когда подали пирожное, мистер Осборн обозрел беспокойным взором всех присутствующих, и потом глаза его вперились в прибор, поставленный для Джорджа. Через минуту он молча указал на него своею левою рукою. Дочери не поняли, или, быть может, притворились, что не понимают этого сигнала. Лакеи тоже не поняли его.

- Убрать отсюда и никогда больше не ставить этот прибор! сказал наконец мистер Осборн-старший, выходя из-за стола и бросая салфетку.

Затем он пихнул ногою стул, на котором сидел, и пошел в свою собственную комнату.

Позади столовой мистера Осборна был особенный покойчик, слывший в этом доме под названием кабинета. Эта комната посвящена была самому хозяину дома. Сюда мистер Осборн отправлялся по воскресным утрам, как-скоро не думал идти в церковь, и здесь, развалившись в малиновых креслах, он читал утренния воскресные газеты. Здесь, вдоль одной стены, стояли два книжные шкафа под стеклом, в которых содержались капитальные произведения национальной литературы в золотых переплетах. Это были: календари за несколько лет, несколько томов журнала: "Листок для светских людей" (Gentlemen's Magazine), проповеди Блера, английская история господ Юма и Смоллета, и еще несколько книг назидательного содержания. От начала и до конца года, мистер Осборн-старший не брал в руки ни одного из этих волюмов; тем не менее, однако жь, никто из членов его семейства не смел к ним прикоснуться под опасением строжайших взысканий. Изредка только, в воскресные вечера, как-скоро не было гостей, мистер Осборн собственноручно снимал с полки одну и ту же назидательную книгу, и читал ее во всеусльшание внимательному собранию. Ни один член хозяйственного заведения, ни дитя, ни слуга, не могли переступить через порог этой комнаты без тайного трепета. Здесь мистер Осборн поверял счет ключнницы, и пересматривал погребную книгу своего буфетчика. Отсюда он через широкий двор, устланный щебнем, мог наблюдать конюшню, куда был проведен колокольчик, и делать выговоры кучеру как-скоро тот по его призыву, становился, сняв шляпу, перед окном его кабинета. Четыре раза в год, мисс Вирт входила в эту комнату за получением своего жалованья, и здесь же дочери его получали свое четвертное награжденье. В этой самой комнате, Джордж, в продолжение своего детства и первых отроческих лет, подвергался наказанию от отцовской руки, тогда-как его мамаша сидела, с замиранием сердца, на лестничных ступенях, прислушиваясь к ударам розги. Когда Джордж выходил из кабинета, мать цаловала его тайком, и ласкала, и лелеяла, и давала ему денег на бонбошки.

Над каминной полкой возвышалась фамильная картина, принесенная сюда из залы после кончины мистрисс Осборн, Джордж сидел здесь на крошечной лошадке, тогда-как сгаршая сестрица подавала ему роскошный букет цветов; младшую вела под руку счастливая мать всей этой семьи. У всех детей были розовые щечки и алые ротики, полуоткрытые для улыбми, которую художник портретист изобразил превосходно. Но прошли года, и сцена изменилась. Собствевный портрет мистера Осборна, где, вместе с ним, изображены были его большая серебрянная чернилица и кресла, занимал до сих пор почетное место в столовой.

В этот-то кабинет удалился теперь старик Осборн, к явному удовольствию и отраде остальных членов своего семейства. Когда слуги вышли из столовой, молодые леди завязали довольно беглый разговор между собою в тихомолку; но скоро потом, для вящшей безопасности, отправились к себе наверх. Мистер Буллок последовал за ними на цыпочках, укрощая по возможности скрыпучесть своих неугомонных сапогов. У него недостало храбрости сидеть одному в столовой, за бутылкою вина, в таком близком соседстве с ужасным джентльменом.

Вечером, спустя уже часа полтора после сумерек, буфетчик, не получавший никаких приказаний, осмелился постучаться в дверь кабинета и войдти туда с чаем и восковыми свечами. Мистер Осборн сидел в креслах, притворяясь, будто читает газету, когда слуга, поставив на стол чай и свечи, удалился, он встал с своего места и запер за ним дверь. В эту пору уже нельзя было ошибаться в сущности дела; все и каждый из обитателей дома знали положительно, что случилась какая-то беда, имевшая, вероятно, гибельную связь с постоянным отсутствием молодого господина. В большом блестящем комоде из красного дерева был у мистера Осборна особый ящик, посвященный исключительно делам и бумагам его сына. Здесь хранились все документы Джорджа с его детских лет: прописи, рисовальные книги, школьные тетрадки, где всюду виднелся почерк малютки или его бывшего учителя. Здесь также были его первые письма, которые посылал он в родительский дом из пансиона доктора Свиштеля, свидетельствуя почтение папаше и мамаше, и выпрашивая у них деньжонок на тминные коврижки. Имя крестного папеньки Седли упоминалось в них довольно часто. Проклятие задрожало на бледных губах старика, и ненависть змеею обвилась вокруг его сердца, когда он встретил это имя. Все эти документы были перемечены, занумерованы и перевязаны красными снурками. Отметки на них были такого рода: "От Джорджа. Просит пять шиллингов. Апреля 25. 18... Ответ послан апреля 27." - Или: "Просьба насчет лошадки, октября 13" и т. д. В другом пакете содержались "Отчеты доктора Свиштеля", "счеты портного, работавшего на Джорджа" и прочая. Затем следовали его письма из Вест-Индии, письма его агента, и газетные листки, где говорилос о поручениях, данных полку, в котором служил мистер Джордж Осборн. Здесь также, в этой заветной комнате, висела плетка малютки Джорджа, и хранился медальнон с его волосами, который, в бывалые дни, носила его мать на своей груди.

И много унылых, тяжелых часов провел негоциант, переворачивая эти документы один за другим, и задумываясь над этими памяткиками минувшей жизни. Тут были все его надежды, мечты, все тщеславные замыслы, которые когда-либо он лелеял в своей душе. Давно ли он так гордился своим сыном, да и кто бы не гордился на его месте? Это было чудное, прекраснейшее дитя и все говорили, что малютка Джордж джентльменский сынок. У какого купца в Сити мог быть такой ребенок? Все было у малютки Джорджа, что только можно было приобресть за деньги. Бывало отец приезжал к нему в школу в четверне с ливрейными лакеями на запятках, и щедрою рукою бросал шиллинги мальчикам, товарищам Джорджа. В ту пору, когда Джордж собирался в Индию на службу, мистер Осборн задал его сослуживцам такой обед, за которым было бы не стыдно сидеть даже герцогу Йоркскому. Отказывался ли он когда-нибудь от счетов, представленных от имени Джорджа? Нет, за все платил мистер Осборн без всяких отговорок. Немногие из генералов в армии щеголяли такими лошадьми, как его сынок.

И куда бы ни обратил свое внимание старый негоциант, всюду и всегда один и тот же предмет поражал его взоры. Вот они присутствуют на парадном обеде: Джордж сидит подле своего отца, разговаривает и пьет вино с такою смелостью, как какой-нибудь лорд. Вот он разъезжает в Брайтоне на своем гордом коне, и смело перескакивает через баррьер, изумляя всех наездников и егерей. Но вот - о счастливая година, Джордж Осборн на выходе у принца регента, где все приходят в восторг от прекраснейшего молодого человека, какого еще не бывало в Сен-Джемсе. И все это исчезло, все опрокинулось в одно мгновение! Джордж женился на дочери банкрота, выпустил из рук блистательную фортуну! Какое унижение, какой страшный удар для гордости, честолюбия и даже для отцовской любви! Кто может изобразить эту убийственную пытку, под которою страдал теперь старый любостяжатель, раздираемый отчаянною злобой?

Обозрев окончательно эти документы под влиянием той безнадежной тоски, какую испытывают несчастливцы при воспоминании о невозвратимых днях минувшего блаженства, отец Джорджа вынул все эти бумаги из ящика, где они хранились, и запер их в портфейль, перевязав его снурками, и скрепив собственною печатью. Потом он отворил книжный шкаф, и взял с верхней полки большую фамильную книу с золотым обрезом, переплетенную в красный сафьян. Здесь на заглавном листе этой книги, господин Осборн, следуя фамильному обыкновению, собственноручно записывал грандиозным конторским почерком, день своей свадьбы, день кончины своей супруги, дни и часы рождения своих детей, исчисленных по порядку с их христианскими именами. на первом месте стояла Дженни, за нею следовал Джордж Седли Осборн; и за ним Мария Франчесса. Дни крещения тоже были поименованы с крестными отцами и матерями. Мистер Осборн взял перо, обмакнул, вздохнул, и тщательно зачеркнул все имена Джорджа. И когда густой слой чернил подсох на заглавном листе, он закрыл книгу и положил ее опять на верхнюю полку шкафа. Эта книга была Библия, и на красной её крышке был фронтиспис, изображавший жертвоприношение Исаака.

Потом мистер Осборн вынул документы из другаго шкафа, где хранились его собственные бумаги. Прочитав одну из них, он судорожно скомкал ее в руке и зажег на свечке. Когда бумага сгорела, он собрал пепел и зашвырнул его в камин. Это было его завещание. Когда оно сгорело, он присел к письменному столу, написал письмо, и позвонив слугу, приказал ему вручить это письмо по принадлежности завтра утром. Но утро уже наступило. Когда мистер Осбарн лег в постель, весь дом, озаренный солнечным сиянием, стоял уже на ногах, и птички весело щебетали между свежими зелеными листьями на Россел-Сквере.

Не теряя присутствия духа, капитан Доббин принял меры относительно того, чтобы в семействе и конторе мистера Осборна завербовать как-можно более друзей, которые могли бы, в случае надобности, ходатайствовать за Джорджа перед его отцом.. Зная очень хорошо, какое могущественное влияние на человеческое сердце производят хорошие обеды и отличные вина, предпримчивый капитан, тотчас же по своем возвращении домой, написал гостеприимное приглашение к господину Томасу Чопперу, прося этого джентльмена пообедать с ним на друтой день в гостиннице "Пестрого Быка". Мистер Чоппер получил эту записку прежде чем вьшел из Сити, и ответ его был такого рода, что "мистер Чоппер свидетельствует свое глубокое почитание капитану Доббину, извещая при сем, что он будет иметь честь явиться на обязательное приглашение в назначенный час." По возвращении в свою квартиру, мистер Чоппер не замедлил показать пригласительное письмецо и черновой ответ своей супруге, и дочерям, которые весь этот вечер разговаривали с своим папенькой об этих военных людях, и о том, как весело живут богатые джентльмены Вест-Энда. Когда, наконец, девицы ушли в свою спальню, мистер и мистрисс Чоппер долго еще рассуждали о странных событиях, случившихся в семействе их принципала. Никогда старый конторщик не видал своего начальника в таком ужасном волнении. Когда он прибежал к мистеру Осборну после ухода капитана Доббина, лицо негоцианта почернело, и он был в обмороке. Не было никакого сомнения, думал мистер Чоппер, что между ним и молодым капитаном происходила страшная ссора. Очнувишсь от обморока, мистер Осборн приказал своему конторщику сделать немедленно итог денежных сумм, выданных капитану Осборну в последние три года. "И вышли, моя милая, порядочные куши", сказал мистер Чоппер своей супруге, удивляясь необыкновенной щедрости своего принципала. Он глубоко уважал и сына и отца зато преимущественно, что он, повидимому, не знали счета свом гинеям. Затем разговор постепенно склонился на мисс Амелию Седли. Мистрисс Чоппер объявила, что она искренно жалеет эту молодую девицу, потерявшую такого чудного красавца, как молодой Осборн; но мистер Чошер не слишком уважал мисс Седли, как дочь несчастного спекулянта, который очень дурно выплачивал дивиденды. Прежде и больше всех в лондонском Сити, он ценил дом Осборнов, питая весьма лестную надежду, что капитан Джордж женится со временем на дворянской дочке. После этой назидательной беседы, мистер Чоппер заснул самым сладким сном, и поутру на другой день позавтракал с завидным аппетитом в обществе своих детей. Затем, нарядившись в свое лучшее праздничное платье, он поцаловал малюток и вышел со двора, дав торжественное обещание своей супруге - щадить, по возможности, портвейн на праздничном обеде капитана Доббина.

Физиономия мистера Осборна, когда он пришел в Сити в свой урочный часе, поразила всех конторщиков и писарей, которые давно привыкли следить за её изменениями, заранее предъугадывая, в каком расположении духа будет их принципал. Мистер Осборн был страшно бледен и угрюм. В двенадцать часов явился в контору мистер Гиггс, нотариус и стряпчий, известный своею опытностью в юридических делах. Его впустили в кабинет принципала, и там он пробыл с ним взаперти около часа. Мистер Чоппер между-тем получил еще письмо от капитана Доббина, со вложением записки для мистера Осборна, которую Чоппер тут же отдал по назначению. В скором времени мистер Чоппер и мистер Берч, младший конторщик, были потребованы в комнату негоцианта, чтобы засвидетельствовать какую-то бумагу;

- Я сделал новое завещание, господа, сказал мистер Осборн,- прошу вас подписаться,

Чолпер и Берч подписались.

Больше не произошло между ними никакого разговора; никаких объяснений. Мистер Гиггс, выходя из конторы, пристально заглянул в лицо мистера Чоппера, но не сказал ему ни слова. Заметили вообще, что мистер Осборн был удивительно спокоен и деликатен весь этот день, к изумлению всех особ, первоначально ожидавших от него страшной бури. Никого не побранил он, никому даже не сделал легкого выговора. Выходя из конторы (очень рано, против обыкновения), он еще раз подозвал к себе главного конторщика, и сделав ему какия-то общия замечания, спросил после некоторого колебания:

- Не знаете ли вы, Чоппер, в городе капитан Доббин или нет?

- Кажется, что в городе, а впрочем не знаю, сэр.

Напротив, они оба превосходно знали, что кептен Доббин еще не думал выезжать из английской столицы.

Осборн взял письмо, адрессованное к этому офицеру и, подавая его Чопперу, приказал немедленно отдать в собственные руки капитана Доббина.

- И вот теперь, Чоппер, сказал он, надевая шлялу, и бросая странный взгляд,- на душе у меня будет легко. Гора свалилась с моих плечь.

Лишь-только пробило два часа, в контору явился мистер Фредерик Буллок, призванный без сомнения заранее к этому сроку. Он и мистер Осборн пошли вместе - вероятно на Россель-Сквер.

Полковник Трильйонного полка, в котором служили господа Доббин и Осборн, был старый и заслуженный воин, сделавший свою первую кампанию под командой Вольфа при Квебеке. По слабости здоровья он уже не мог состоять на действительной службе, и считался только номинальным главой Трильйонного полка; но это не мешало ему следить за военными событиями, и он охотно приглашал к своему столу молодых офицеров; отличаясь радушием и гостеприимством, редким в наше время. Капитан Доббин пользовался особенною благосклонностию этого старого генерала. Доббин хорошо был знаком с военной литературой, и мог рассуждать о походах Фридриха Великого с такою же отчетливостью, как сам генерал, равнодушный к современным триумфам, и которого сердце продолжало жить с великими тактиками прошлаго века. Маститый герой пригласил Доббина на завтрак в то самое утро, когда мистер Чоппер надел свой праздничный фрак для предполагаемого визита. Генерал, двумя днями раньше, известил молодого офицера о том, чего ожидали все, то-есть, о походе в Бельгию против Французов. При этом старый воин изъявил лестную надежду, что Трильйонный полк, разбивший некогда Вашингтона в Северной Америке и задавший урок мистеру Монткаму в Канаде, поддержит и теперь, на полях нидерландских, свою историческую славу.

- Поэтому, любезный друг мой, si vous avez, par exemple, quelque affaire lаbas, сказал старый генерал, взяв щепоть табаку своею белою, дрожащею рукой, и указывая потом на черное пятно своего халата, под которым еще довольно слабо билось его сердце,- если, примером сказать, вам надобно утешить какую-нибудь Филлиду, или проститься с своими добрыми родителями, или составить завещание, то я рекомендую вам покончить все эти дела без малейшего замедления.

С этими словами, генерал подал руку молодому офицеру, и приветливо кивнул ему своею напудренною головой. Оставшись потом один, он начал сочинять какую-то записку на французском языке, так-как этот диалект был его пассией в продолжение всей жизни.

Весть о походе озадачила капитана и сообщила серьезное направление его мыслям. Он подумал о своих брайтонских друзьях, и тут же, со стыдом, признался самому себе, что Амелия прежде всех пришла ему в голову. Да, так точно; он заботился о ней гораздо более, чем о своей матери, об отце, о сестрах, о всех своих обязанностях, и он думал о ней только во сне и наяву. Это, однакожь, не мешало ему быть деятельным и расторопным. Воротившись в гостинницу, он немедленно отправил коротенькую записку к мистеру Осборну-старшему, сообщая ему полученное известие, которое, думал он, наведет его да миролюбивые чувства в отношении к сыну.

Эта записка, принесенная в контору тем же лицом, от которого накануне Чоппер получил гостеприимное приглашение, значительно обезпокоила достойного конторщика, так-как адрес был сделан на его имя. Он сорвал печать дрожащею рукой, воображая, что капитан, вследствие непредвиденных обстоятельств, отложил свой обед, но сердце его мгновенно успокоилось, когда он прочитал следующия слова, начертанные рукою капитана:

"Мистер Чоппер, я буду ожидать вас сегодня в половине шестаго. Не забудьте свое обещание. Прилагаемую записку потрудитесь отдать господину Осборну."

Старик-конторщик, спору нет, чрезвычайно интересовался делами своего принципала; но что прикажете делать? Званый обед был для него важнее всяких дел и принципалов.

Доббин был уполномочен генералом рассказывать о полученном известии всем и каждому из своих товарищей, кого только ни встретит. На этом основании он известил прежде всего прапорщика Стоббля, встреченного им в конторе его агента, и прапорщик Стоббль - такова была его воинственная ревность - отправился немедленно покупать себе новую шпагу в магазине, где продавались военные снаряды. Мистер Стоббль был юноша лет семнадцати, ростом в полтора аршина с небольшим и на вид довольно рыхлый; но войдя в магазим, он обнаружил необузданную львиную храбрость при выборе оружия, которым надеялся в скором времени угощать Французов. Он шумел, кричал, горячился, топал без милосердия своею маленькою ножкой; и молодецки направлял выбранную шпагу в самое сердце капитана, который, однакожь, с непостижимым хладнокровием отражал удар своею бамбуковою палкой.

Мистер Стоббль, как можно было догадаться по его росту, принадлежал к роте егерей; прапорщик Спуни, был гренадер и состоял под непосредственной командой капитана Доббина. Молодые люди отправились в гостинницу "Пестрого Быка", и заказав для себя великолепный обед, уселись за маленькие столики писать прощальные письма к своим добрым и нежным родителям - письма, исполненные любви, надежды, бесконечной преданности, и переполненные варварскими грамматическими ошибками на каждом слове. Увы! сколько было в эту пору нежных сердец, просверленных отчаянною грустью, и сколько матерей, проливавших слезы при мысли о разлуке, быть-может, вечной!

Итак, юный Стоббль писал письмо за маленьким столиком, и горькие слезы капали через его нос на почтовую бумагу, потому-что он думал о своей мама, и о том, что, вероятно, не увидит ее в этой жизни. Доббин тоже хотел писать к Джорджу Осборну, но при виде молодого человека, вдруг переменил свой мысли.

- Кчему? Зачем? сказал он,- пусть она будет счастлива по крайней мере одну эту ночь. Завтра поутру я увижусь с своими родителями, и потом сам поеду в Брайтон.

Затем, сделав несколько шагов, он положил свою большую руку на плечо юного Стоббля, погладил его по спине и сказал трогательным голосом:

- Послушайте, молодой человек, вы, я вижу, горячо любите свою мать; а кто любит мать, тот будет всегда исправным солдатом. Перестаньте только кутить и вести беспорядочную жизнь.

При этом глаза молодого человека заблистали, и он с особенным уважением посмотрел на воина, предложившего ему благой совет. Мистер Доббин, надобно заметить, был любим в полку, и все считали его лучшим офицером.

- Благодарю вас, Доббин, сказал юный Стоббль, вытирая кулаком свои слезы. Я вот только что хотел ей написать, что собираюсь остепениться. О, если бы вы знали, сэр, как она любит меня!

Слезы опять брызнули ручьем из глаз молодого человека, и этот взрыв чувствительности заразил даже самого мистера Доббина, потому-что и он весьма подозрительно заморгал своими глазами.

Два прапорщика, капитан и мистер Чоппер обедали вместе в одной комнате. Чоппер принес письмо от мистера Осборна, где этот джентльмен, в коротких словах, свидетельствовал свое почтение капитану Доббину и просил его вручить приложенную записку капитану Джорджу Осборну. Чоппер ничего больше не знал. Правда, он подробно описал наружный вид мистера Осборна, его свиданье с адвокатом и его необыкновенную учтивость с писарями; но из всего этого нельзя было вывесть положительных заключений! Вдохновленный мало-по-малу горячительным напитком, Чоппер пустился в разнообразные предположения и догадки, сначала довольно остроумные, но потом, после трех или четырех стаканов, несколъко темные и, наконец, уже совершенно запутанные и непостижимые. В поздний час ночи, кептен Доббин усадил своего гостя в извощичью карету, и он, с трудом поворачивая язык, объявил под клятвой, что останется на веки вечные закадышным другом кап-кап-ппита-на.

Мы уже сказали, что кептен Доббин, перед окончанием своей аудиенции с мисс Осборн, выпросил у неё позволение сделать ей другой визит. Старая дева ожидала его на другой день несколько чаеов; если бы он пришел и предложил ей ожидаемый вопрос, мисс Дженни, без всякого сомнения, объявила бы себя на стороне брата, и в таком случае, благодаря её ходатайству, можно было бы устроить примирение между Джорджем и его рассерженным отцем. Но кептен Доббин, наперекор ожиданию девственницы, не явился на Россель-Сквер. У него было множество других важнейших дел, не терпевших отсрочки. Он повидался с своими родителями, утешил свою мать, как мог, и рано поутру, взяв место на империале молниеносного дилижанса, поскакал в Брайтон к своим друзьям. Перед обедом, в этот день мистер Осборн-старший дал формальный приказ, чтобы не смели, ни под каким видом, пускать в его дом Вилльяма Доббина; мисс Осборн слышала это собственными ушами и, таким образом, её собвтвенные надежды на капитанское сердце разрушились однажды навсегда. Мистер Фредерик Буллок был теперь необыкновенно любезен с мисс Мери, и чрезвычайно внамателен к бедному старику, сраженному непредвиденным ударом, потому-что хотя мистер Осоорн открыто объявил, что гора свалилась с его плечь и на душе его легко, однакожь, тем не менее, события двух последних дней, очсвидно, потрясли и расшатали его твердую натуру. Операция сделана благополучно,- отрезан важный член в его организме; но какие будут последствия этой ампутации, мистер Осборн-старший не знал и не мог знать.

ГЛАВА XXIV.

Все наши герои, вместе с героинями, считают приличным выехать из Брайтона.

На дороге с своими приятелями в "Корабельную гостинницу", мистер Доббин принял чрезвычайно веселый и беззаботный вид, служивший неопровержимым доказательством, что этот юный герой исподоволь приучил себя к отъявленному лицемерию, непроницаемому для самых прозорливых очей. Ему нужно было некоторым образом подавить свои собственные ощущения при первом взгляде на мистрисс Джордж Осборн в её новом быту; и потом нахлобучить маску на впечатления, которые, вероятно, будут произведены на её чувствительную душу печальной вестью о войне.

- Я думаю, Джордж, сказал он, что Бонапарт, не дальше как недели через три, напустит на нас всю свою конницу и пехоту, и задаст Веллингтону такую пляску, от которой, пожалуй, завертится голова. Но всего этого, разумеется, отнюдь не должна знать мистрисс Джордж Осборн - ты понимаешь? Легко станется, что мы вовсе не будем в деле, и тогда бельгийский поход сам собою превратится в военную прогулку. Многие так думают. В Брюсселе, говорят, сосредоточень теперь высший европейский круг, и красавицам числа нет.

В таком розовом свете приятели решились представить Амелии будущия обязанности британской армии в этом невинном походе.

Устроив этот план хитрый Доббин салютовал мистрисс Джордж Осборн удивительно веселым тоном, и сказал ей два или три комплимента на счет её интересного положения в качестве юной супруги, причем должно заметить, что комплименты этого рода, в устах молодого воина, были совершенно неуклюжи и пошлы. Затем капитан Доббин, делая крутой поворот, пустился в бесконечные рассказы о Брайтоне и целительных свойствах морского воздуха, о веселых окрестностях и купальнях; о приятной езде по гладкому шоссе и удивительном проворстве "Молнии", снабженной быстроногими конями, и прочая, и прочая, и прочая. Амелия слушала обоими ушами и ничего не понимала; но все эти рассказы доставляли необыкновенное удовольствие Реббеке, которая наблюдала капитана своими обоими глазами, так-как она имела привычку наблюдать всех и каждого, кто приходил в ближайшее соприкосновение с её особой.

Справедливость требует признаться, что Амелия составила себе довольно низкое понятие об этом капитане Доббине, приятеле своего супруга. Он картавил, был через-чур мужиковат, неловок и неуклюж. Она любила его за привязанность к её мужу (еще бы он не был привязан!), и считала необыкновенным великодушием со стороны Джорджа, что он удостоивает дружеским вниманием такого, совершенно неинтересного и даже, в некотором смысле, противного кавалера. Джордж в свою очеред мастерски передразнивал Доббина, и смеялся над его странными манерами, хотя, должно заметить к его чести, он всегда делал самые высокие отзывы о прекраснейших достоинствах своего друга. В немногие дни своего торжества, не имея случаев узнать его покороче, Амелия не обращала никакого внимания на честного Вилльяма, и пропускала мимо ушей все его слова. Доббин отлично знал, как она думает о нем, и был, в простоте сердца, совершенно доволен её незатейливыми мнениями о себе. Впоследствии она узнала его лучше и переменила свои мысли; но до той поры слишком много утекло воды.

Ребекка, совсем другое дело. Не прошло и двух часов, как она уже постигла в совершенстве его задушевную тайну. Реббека не любила капитана, боялась его, и отнюдь нельзя сказать, чтобы капитан в свою очередь был слшком расположен в пользу мистрисс Ребекки Кроли. Он так был безъискусствен, прост и честен, что все её хитрости и уловки не производили на него ни малейшего впечатления, и он уклонялся от неё с инстинктивным отвращением. В настоящем случае Ребекка даже ненавидела капитана за его нежную преданность к мистрисс Джордж, так-как она была не выше своего пола в отношении к чувству ревности и самолюбия. При всем том, она обходилась с ним почтительно, радушно и старалась быть предупредительною. Друг Осборнов! друг её незабвенных благодетелей! Ребекка уверяла торжественно, что она всегда будет любить его искренно, душевно; она припоминала с благодарностью, какую услугу оказал он им в воксале, и немного позабавилас над ним, когда он и Амелия пошли переодеваться к обеду.

Родон Кроли едва замечал присутствие нового лица, и считал капитана Доббина добродушным простаком из мещанского круга, где он родился и вырос. Блистательный Джоз пользовался своим покровительством Доббину с большим достоинством, и вовсе не думал скрывать, что смотрит на него свысока.

Когда два закадышные друга остались наедине в комнате Доббина, куда Джордж последовал за ним, Доббин вынул из конторки письмо, которое, по поручению мистера Осборна, он должен был вручить сыну.

- Это почерк не моего отца, сказал Джордж, с беспокойством рассматривая адрес.

И точно: это был не его почерк. Письмо написано было стряпчим мистера Осборна-старшего, и содержание его было следующее:

"Из Бедфордского ряда в Сити,

Мая 7, 1815.

"Милостивый государь,

"Имею честь, по поручению мистера Осборна, известить вас, что мистер Осборн остается при том решении, которое уже он объявил вам лично, и теперь, вследствие супружества, которое вам благоугодно было заключить, он, отныне и навсегда, перестанет считать вас членом своего семейства. Таковое решение неизменно и непреложно.

"Хотя денежные суммы, израсходованные на ваше воспитание при малолетстве, равно как забранные вами в последние годы на удовлетворение ваших неумеренных потребностей, далеко в общем итоге превышают сумму, на которую вы имеете право, как законный наследник третьей части имения вашей матушки, покойной мистрисс Осборн (завещание её простирается, как на вас, так равномерно на мисс Дженни Осборн и на мисс Марию Франческу Осборн), однакожь мистер Осборн уполномочивает меня объявить вам, милостивый государь, что он отказывается от всяких притязаний на ваше наследство, которое, прирастая ежегодно четырьмя процентами, возрасло по сию пору до суммы две тысячи фунтов стерлингов британскою монетою (это будет третья, собственно ваша доля, выделеиная из полных 6,000 ф.). Сию сумму, вы, или ваш уполномоченный под вашу росписку, можете, когда вам будет благоугодно, получить от

"Вашего покорнейшего слуги

"С. Гиггса.

"P. S.- Мистер Осборн желает через меня, раз навсегда, объявит вам, что он отказывается от всяких писем, посольств, поручений и переговоров с вашей стороны как по этому, так равномерно и по всем другим делам."

- Нечего сказать, удружил ты мне! воскликнул Джордж, бросив дикий взгляд на простодушного Вилльяма.

- Что тебе пишут? с беспокойством спросил мистер Доббин.

- На, вот, читай на здоровье, если хочешь, сказал мистер Джордж. Нищий, что теперь станешь делать? Пропадай ни за что, ни про что. И почему бы не подождать до поры до времени? Вот как пуля прохватит меня на этой войне, так и поминай, как звали. Что, спрашивается, выиграет Амелия, если останется нищей вдовой? А все это твое дело, любезный друг. Что я стану делать с эттий двумя тысячами фунтов? Ведь этого теперь не хватит и на два года. Я проиграл в карты и на бильярде сто-сорок фунтов капитану Кроли с той поры, как я здесь. Сослужил ты службу, нечего сказать, век не забуду!

- Да, положение затруднительное, отвечал мистер Доббин, внимательно прочитав роковое послание, привезенное им своему другу, и, как ты говоришь, я сам отчасти устроил это дело. Однакожь, я думаю, найдутся люди, которые бы охотно поменялись с тобой, прибавил он с горькою улыбкой,- сколько, думаешь ты, найдется у нас капитанов, у которых впереди перспектива в две тысячи фунтов? Ты должен жить своим жалованьем, прежде чем помиришься с отцом, и если, сверх чаяния, ты умрешь, у вдовы твоей останется сотня фунтов ежегодного дохода.

- Какой вздор! Неужели ты серьезно думаешь, что человек с моими привычками может существовать одним жалованьем и этою сотнею фунтов? вскричал Джордж с великим гневом. Глупец только может рассуждать этак на твоем месте. Как мне поддержать свое положение в свете с этими ничтожными деньжонками? Не переменять же мне своего образа жизни. У меня должен быть комфорт, без которого не может обойдтись порядочный человек. Я воспитан не на размазне, как Мак-Уиртер, и не на картофеле, как этот старик Одауд. Прачкой, что ли, по твоему, я должен сделать свою жену, или заставить ее тащиться за полком в обозной фуре? Нет, слуга покорный.

- Ну, полно, полно, мой друг, сказал кептен Доббин,- найдутся авось получше экипажи для мистрисс Осборн. Главное - будь спокоен, и не теряй присутствия духа; это, разумеется, временная буря на горизонте твоей жизни. Дождь пройдет, тучи разойдутся, и опять проглянет солнце. Стоит только отцу твоему прочитать твое имя в газете, и он с радостью пришлет тебе свое родительское благословение в банковых билетах.

- В газете! - наладил одно и то же! возразил Джордж. А в какой части газеты, позволь тебя спросить? Между убитыми или раненными? Очень немудрено, что в числе убитых офицеров, первым будет стоять имя Джорджа Осборна.

- Фи, Джордж, как не стыдно! расплакаться успеешь, когда ушибешься, сказал мистер Доббин, заранее горевать нечего. Ну, если что случится, так я человек холостой и не бедный; само-собою разумеется, я не забуду в завещании своего крестника, прибавил он с добродушной улыбкой.

Разговор между двумя закадышными друзьями, теперь, как и всегда, кончился миролюбиво. Джордж простил Вилльяму все его оскорбления, и великодушно объявил, что не будет сердиться.

- Послушай, Бекки! закричал Родон Кроли из кабинета своей жене, одевавшейся к обеду в своем будуаре.

- Что? откликнулся пронзительный голос Бекки. Она смотрела на себя в заркало через плечо, любуясь своим белым кисейным платьицем, только-что принесенным от модистки. Роскошный кушак небесного цвета, маленькое ожерелье и чудные нагия плечи делали ее совершеннейшим олицетворением невинности, молодости, красоты и девственного счастья.

- Послушай, Бекки, что станет делать мистрисс Осборн, когда муж её уйдет в поход с своим полком? сказал Кроли при входе в будуар, полируя щеткой свой волосы, и с наслаждением рассматривая свою прелестную супругу.

- Я полагаю, что она выплачет все свои глаза, отвечала Бекки. Она у нас и без того хныкала раз двадцать, когда мы вдвоем заводили речь об этом походе.

- А тебе, ведь, я думаю, все-равно, сказал Родон полусердитым тоном, упрекая супругу в недостатке нежного чувства.

- Неблагодарный! Разве ты не знаешь, что я еду вместе с тобой? отвечала Ребекка. Ктому ж мы совсем другая статья. Ты будешь адъютантом генерала Тюфто, и, стало быть, мы не принадлежн к действующему отряду, заключила мистрисс Кроли, забрасывая свою головку с таким грациозным видом, что очарованный супруг нагнулся и поцаловал ее несколько раз.

- Родон, душа моя, не лучше ли - как ты думаешь? не лучше ли тебе взять эти деньги у Купидона прежде, чем он уедет?

Бекки называла Купидоном Джорджа Осборна. Ей уже приходилось несколько раз делать ему самые лестные комплименты насчет его усов и бакенбард, и особенно она была ласкова к нему в тот вечер, когда он забежал к Родону поиграть в экарте за полчаса перед ужином.

Но случалось, довольно чаето, Ребекка называла его неисправимым кутилой, и грозилась рассказать подробно малютке Эмми, какие ужасные привычки у её мужа. Она подавала ему и раскурввала сигары, рассчитывая на особенный эффект этого маневра, испытанного в минувшие дни над сердцем Родона Кроли. В короткое время мистер Джордж составил о ней самое высокое мнение, и она была в его глазах идеалом светской дамы, умной, образованной, веселой, предупредительной, любезной. На гуляньях, выездах и маленьких обедах, мистрисс Бекки совершенно затмевала бедную Эмми, которая почти всегда была безмолвна и робка, между-тем как мистрисс Кроли и супруг её рисовались на первом плане, весело рассуждая о многих интересных предметах. Капитан Доббин и мистер Джоз, при таких беседах, обыкновенно хранили глубокомысленное молчание.

Сердце бедной Эмми уже начинало по временам бить довольно сильную тревогу. Остроумие Ребекки, её необыкновенная веселость и блистательные таланты наполняли её душу мрачным беапокойством. Прошла только неделя после их свадьбы, и вот уже Джордж терпит скуку в присутствии своей жены, и усердно ищет общества других. Что же будет впереди? Амелия трепетала, задавая себе этот вопрос.

- Мне ли быть подругой его жизни? думала бедняжка, оставаясь наедине сама с собою,- он так умен, блистателен, прекрасен, а я... что я значу перед ним? Где найдти людей великодушнее Джорджа? Моим непременным долгом было отказаться от его самопожертвования... но у меня не достало духа. Мне бы следовало навсегда остаться в родительском доме на "Аделаидиных виллах", и заботиться о бедном папа.

И в первый раз теперь припомнила она о забвении своих обязанностей в отношении к покинутым родителям, и сердце бедной женщины переполнилось невыразимой тоской. Безпокойная совесть её придумала множество обвинений, которых не мог опровергнуть её рассудок,

- О, да! я заботилась в ту пору только о самой себе, и грубый эгоизм был единственным источником всех моих действий, думала мистрисс Эмми. из эгоизма забыла я печаль своих родителей, из эгоизма заставила Джорджа жениться на себе. Очень ясно, что я недостойна его, и, нет сомнения, что он был бы счастлив без меня. Но я ведь и хотела отказаться... духу недоставало... характера не было.

Не хорошо, mesdames, даже очень нехорошо, если такие признания и мысли могут приходить вам в голову, не дальше как через неделю после свадьбы. Но Амелия быть-может - исключение между вами, и, следовательно, вы позволите мне несколько подробнее распространиться об этом предмете.

Это случилось накануне того дня, как мистер Доббин соединился с своими друзьями. Была блистательная майская ночь, и луна, как водится, сияла превосходно на безоблачном небе. Было так тепло, и воздух благоухал такими ароматами, что друзья наши в корабельной гостиннице отворили окна. Джордж и мистрисс Кроли стояли на балконе и, проникнутые поэтическим восторгом, любовались на тихий океан, сиявший перед ними, между-тем как Родом и Джоз, среди комнаты, поигрывали в пикет за ломберным столом. Амелия, всеми оставленная и забытая, полулежала в своих креслах и наблюдала юную чету на балконе, чувствуя при этом отчаяние в душе и угрызение в своем нежном сердце. Едва прошла неделя, и вот ужь до чего дошло! Будущее - если бы только она посмотрела на него прозорливыми глазами представляло самую печальную перспективу. Но Амелия не приподнимала завесы будущего, потому-что она была слишком робка, и решительно неспособна плыть одна, без покровителя и проводника, по этому безбрежному морю жизни. Духу у ней недоставало... характера не было. Что прикажете делать? Я знаю, вы, мисс Смит имеете весьма низкое мнение о моей героине; но многия ли женские души, позвольте спросить, снабжены такими блистательными талантами и такою крепостию духа, как вы, милостивая государыня?

- Какая славная ночь, и как ярко сияет луна! сказал Джордж, покуривая сигару, и выпуская дым, который чудными змейками парил к облакам.

- Как хорошо, я думаю, курить сигару на открытом воздухе! Я обожаю сигарный запах. Кто бы мог подумать, что луна отстоит на двести-тридцать-шесть тысячь восем-сот-сорок семь миль от земли? сказала Ребекка, посматривая с улыбкой на эту невинную спутницу нашей планеты. Не странно ли, что я помню эти вещи? Fi donc! Мы не напрасно учились в Академии мисс Пиикертон! Как спокойно море, и как ясно все, на что ни посмотришь! Объявляио, что я могу почти видеть отсюда берег Франции.

И зеленые глазки мистрисс Бекки засверкали искрометным блеском, как-будто мрак ночи для них не существовал.

- Знаете ли вы, что я намерена сделать в одно прекрасное утро? спросила она после короткой паузы.

Джордж не знал.

- Вот что, продолжала мистрисс Бекки,- я плаваю чудесно, должно вам заметить, и поэтому, когда компаньйонка тетушки Кроли, старуха Бриггс - вы ее знаете, вы помните, у ней крючковатый нос и длинные клочки волос на голове - когда Бриггс пойдет купаться, я намерена поднырнуть под её купальню, и принудить ее помириться со мной в воде. Чудесная стратагема, не правда ли?

Джордж разразился самым веселым смехом при этой остроумной и оригинальной мысли о водяной встрече.

- Что вы там заливаетесь, веселые головушки? заголосил Родон, покрывая карту.

Амелия весьма некстати почувствовала приближение истерического припадка, и удалилась в свою комнату поплакать наедине!

Нашей истории суждено в этой главе вертеться взад и вперед, и бродить впотьмах, повидимому, нерешительными шагами. Мы окончили благополучно поэтический вечер и добрались до завтрашнего дня, по немного погодя, случай опять отодвинет нас назад, так что читатель узнает всю эту повесть не иначе, как в свое определенное время. Но этот беспорядок, смею вас уверить, есть только мнимый, кажущийся, такой притом, какой вы встречаете сплошь да рядом, на обширном рынке житейских треволнений. Случалось ли вам быть в передней у секретаря государственного казначейства? Я бывал. Дюжины просителей, с кротким смирением, дожидаются своей аудиенции, и вызываются по очереди один за другим, как вдруг приезжает какой-нибудь, примером сказать, член ирландского парламента,- двери отворяются, и он, раздвигая толпу, летит без очереди в кабинет секретаря. Так это бывает, и так должно быть, вы это знаете. Романист тоже обязан, в своем литературном произведении, подчиняться такому же порядку. Все мы выслушаем, и все увидим, но маленькие происшествия должны посторониться, чтобы пропустить наперед великие события на нашем Базаре. Нечего и говорить, что известие, принесенное Доббином в Брайтон, известие о походе британской армии и гвардии в Бельгию, где все союзные войска должны сгруппироваться под верховной командой его светлости герцога Веллингтона, такое известие стоит выше всех мелких приключений, описываемых нами в этой исторической книге. Отсюда, собственно говоря, и вышел этот маленький беспорядок, легко извиняемый всеми благомыслящими читателями, которых наконец довели мы, в этой главе, до свидания наших героев с мистером Доббином, приехавшим в Брайтон на империале дилижанса.

Итак - все действующия лица переодеваются к обеду. Джордж охорашивался перед зеркалом, подтягивая свой галстух, и это обстоятельство было причиною, что он не слишком торопплся сообщить своей Амелии роковые вести, полученные из Лондона. Однакожь, окончив свой туалет, он вошел в комнату юной супруги, держа в руке деловое письмо с такимь мрачным, важным и торжественным видом, что Амслия мигом сообразила и постигала всю опасность какой-то неизвестной бедьи грозившей её супругу. Быстро она подбежала к Джорджу, и заклинала его всем священным рассказать ей все; все; все!

- Поход объявлен?.. Сражение на будущей неделе?.. Тебя убьют, убьют, мой милый!..

Но милый Джордж, щадя чувствительность жены, уклонился от всяких расспросов насчет службы за границей. Он меланхолически покачал головою и трагически произнес:

- Нет? Эмми, нет; ты не угадала, мой ангел. Не о себе - вовсе нет - а o тебе, мой друг, я беспокоюсь в настоящую минуту. Я получил дурные вести от своего отца. Он отказывается от всяких переговоров со мною; он не признает нас своими детьми и лишает наследства. Мы оставлены без всяких средств к приличному существованию. Для меня это еще немного значит; но что станется с тобой, мой ангел? На, читай.

И он подал ей письмо.

Все эти великодушные сентенции благородного героя, Амелия, затаив дыхание в своей груди, выслушала с напряженным вниманием, и потом уселась на поетель, чтобы проследить документ, поданный ей с таким торжественно-мученическим видом. Но, сверх всякого ожидания, лицо её прояснилось, когда она дочитала до конца роковое письмо. Мысль разделять бедность и всякие лишения с обожаемым предметом не может, ни в каком случае, поразить беспокойством сердце любящей жены. Тут даже есть поэзия своего рода, восхитительная для женской души, и Амелия некоторым образом была рада при взгляде на перспективу нищеты. Потом, как водится, ей сделалось стыдно за свое эгоистическое чувство в такую неприличную минуту, и она, удерживая порывы внутреннего удовольствия, проговорила голосом довольно трогательным и печальным:

- О, Джордж, милый Джордж! Твое бедное сердце должно обливаться кровью при мысли о такой разлуке с своим папа.

- Оно и обливается! сказал Джордж, придавая своей физиономии чрезвычайно кислую мину.

- Но гнев его не будет продолжителен, мой друг, продолжала Эмми. Можно ли на тебя сердиться кому бы то ни было, и особенно отцу? Он простит тебя, мой милый, великодушный супруг. О, я никогда не прощу себя, если ты не помиришься с отцом.

- Но меня терзает мысль о твоем несчастии, моя бедная Эмми, сказал Джордж, о себе самом я не беспокоюсь. У меня достанет твердости переносить бедность, и притом скажу без хвастовства, у меня есть таланты, чтобы проложить свою дорогу.

- И проложишь, мой милый, непременно проложишь, подхватила любящая жена в твердом и несомненном убеждении, что супруг ея, по окончании кампании, непременно будет генералом.

- Да, устрою свою каррьеру, так или иначе, продолжал Джордж Осборн, но что будет с тобою, мой друг? Как мне сродниться с мыслью, что жена моя терпит всякие лишения, отказываясь от удовольствий, на которые она имест неоспоризное право по своему положению в свете? Жена моя следует за полком в обозной фуре! Терпит всякие лишения и беспокойства! Вот что тревояжит меня, мой ангел!

- Только-то! воскликнула мистрисс Эмми, обрадованная тем, что узнала, наконец, истинную причину беспокойства своего супруга. И взглянув на него с радушно сияющим лицом, она принялась напевать свою любимую балладу, в которой героиня, побранив за невнимание своего Томми, обещается "починивать его одежду и приготовлять для него гоголь-моголь", если только он будет постоянно добр и верен, и никогда не покинет ея. Ктому же, сказала Эмми после короткой паузы, в продолжение которой она была, казалось, совершенно довольна и счастлива, ктому же, разве двух тысячь фунтов мало для нас, Джордж? Ведь это большие деньги.

Джордж засмеялся при этом наивном простодушии, и они пошли обедать. Держа за руку своего Джорджа, Амелия продолжала напевать свою веселую балладу, обнаруживая при этом удивителыиую живость, какой совсем не замечали в ней в прошедшие дни.

За обедом все веселились на пропалую, как-будто дела вдруг приняли самый благоприятный оборот. Весть о наступающей кампании противодействовала в душе Джорджа тревожным впечатлениям, произведенным потерею родительского наследства. Доббин постоянно выдерживал свой шумный характер. Он забавлял джентльменов и леди веселыми рассказами о бельгийской армии, для которой, по его словам, наступали бесконечные праздники и удовольствия среди светской молодежи. Затем, имея особенную цель в виду, этот хитрый воин принялся описывать гардероб мистрисс майорши Одауд, повествуя забавным тоном, как она будет укладывать свой знаменитый тюрбан с райской птичкой в жестяную коробочку, гд хранилсь шляпа её супруга.

- Интересно знать, заключил повествователь, какой эффект будет произведен этим тюрбаном на придворных праздниках в Генте, или на военных балах в Брюсселе?

- В Генте! В Брюсселе! вскричала Амелия, вдруг побледнев, как полотно. Разве полк твой выступаеть, Джордж? разве ужь отдан приказ?

Страх и ужас оковали её язык, и она, по инстинкту, прижалась к своему Джорджу.

- Не бойся, моя милая, сказал Джордж успокоительным тоном, весь переход будет продолжаться не больше двенадцати часов. Это не повредит твоему здоровью. Ведь ты поедешь со мной, Эмми?

- Я поеду, подхватила Бекки. Мы принадлежим к главному штабу. Генерал Тюфто неутомимо волочится за мной. Так ли, Родон?

Родон разразился, по обыкновению, своим ревущим хохотом, но эта выходка ошеломла невинного Вилльяма до того, что он вдруг присмирел и раскраснелся до ушей.

- Она не поедет, сказал он, неможет ехать. Подумай, Джорджь...

Подумай об опаености, хотел он прибавить; но не он ли первый, в продолжение всего обеда, доказывал изо всех сил, что нет здесь и тени опасности? Доббин смешался, сбился и замолчал.

- Я должна ехать, и непременно поеду, сказала Амелия с величайшею живостью.

И мистер Джордж, ободряя решимость своей Эмми, погладил ее по головке, спрашивая в то же время присутствующих особ, где они видали такую храбрую жену?

- Да, мой друг, ты поедешь, сказал он. Мы поручим тебя покровительству мистрисс Одауд.

Но кчему ей чужое покровительство, когда сулруг будет подле нея? Таким образом горечь разлуки была отстранена. Впереди рисовалась, правда, грозная перспектива, но еще во всяком случае пройдет довольно времени, прежде чем наступит война и опасность. Амелия была счастлива, по крайней мере на неопределенное время. Мистер Доббин тоже понемногу успокоился, и даже чувствовал некоторую усладу в своем сердце. Видеть мистрисс Эмми где бы и как бы то ни было - вот что становилось теперь единственной отрадой его жизни, и он думал в глубине своей души, как он будет покровительствовать и защищать ее от всех напастей.

"Я бы ни за что не согласился подвергнут ее всем этим опасностям, еслибы сам был женат на ней, думал мистер Доббин, но Джордж тут волен делать, что ему угодно, и я не в праве вмешиваться в его дела."

Обхватив рукою стан своей подруги, Ребекка, наконец, вывела Амелию из-за стола, тде решены были такие важные вопросы, и оставила джентльменов в самом веселом расположении духа за бутылкою вина,

Вечером в тот же день, когда две юные четы опять соединились вместе, Родон получил секретную записочку от своей супруги, и хотя он тут же скомкал ее и сжег на свече, однакожь мы ухитрились, через плечо Ребекки, прочесть следующия строки:

"Важная новость", писала она. "Мистрисс Бьют уехала. Постарайся выманить сегодня свои деньги у Купидона, так-как они завтра, вероятно, уедут. Не забудь.- Р."

На этом основании, спустя несколько минут, Родон Кролй прикоснулся к плечу мистера Осборна, отвел его в сторонку, и сказал с грациозной улыбкой:

- Послушай, друг, я хочу тебя побезпокоить наечет этой бездельной суммы, если только тебе удобно.

Было вовсе неудобно; однакожь мистер Джордж вынул бумажник из своего кармана, и вручил любезному другу несколько банковых билетов с векселем на своего городского поверенного, от которого Родон мог получить остальную сумму в конце недели.

Покончив это дело, Джордж, Джоз и Доббин держали за своими сигарами военный совет, и решили, наконец, общим голосом, что завтра должно быть сделано наступательное движение на Лондон в открытой колеснице мистера Джоза. Такое решение последовало не вдруг: Джоз долго оставался при том мнении, что из Брайтона выезжать не следует прежде Родона Кроли; но Доббин и Джордж уговоряли его мало-по-малу, представив неотразимые доказательства в пользу противоположного мнения. Джордж согласился везти их в город, и для этой цели, чтоб поддержать свое достоинство, заказал четверку лошадей, на которых они и отправшись после завтрака на другой день. Утром в этот день Амелия встала очень рано, и принялась, с величайшим проворством, укладывать свои маленькие ящики и картонки, между-тем как Осборн лежал в постели, горько жалуясь на судьбу, не позволявшую ему нанять горничную для своей жены. Но Амелия была очень рада; что может сама исполнять эту хозяйственную должность. Безпокойное чувство относительно Ребекки уже наполняло её душу, и хотя обе леди, на расставаньи, поцаловались очень нежно, однакожь мы очень хорошо знаем, что такое ревность, и понимаем, что мистрисс Эмми владела этою добродетелью наравне с другими совершенствами, украшающими женский пол.

-

Необходимо теперь припомнить, что, кроме всех этих особ, есть у нас в Брайтоне еще добрые друзья в особе мисс Матильды Кроли и блестящей её свиты. Но хотя Ребекка и её супруг находились только в нескольких шагах от жилища больной тетки, дверь старой леди была заперта для них точно так же, как в Лондоне на Парк-Лене. Бодрствуя денно и нощно подле своей золовки, мистрисс Бьют Kpоли, в продолжение всего своего пребывания в Брайтоне, принимала все возможные меры, чтобы встреча с бессовестным племянником не потревожила её возлюбленную Матильду. Всякий раз как старушка выезжала на гулянье, мистрисс Бьют сидела в карете подле нея. Когда ее выносили на морской берег в паланкине, мистрисс Бьют маршировала по одну сторону носилок, тогда-как честная мисс Бриггс защищала другое крыло. При всем том; им нередко, на этих прогулках, приходилось встречаться с Родоном и его женой; но хоть Родон постоянно снимал шляпу и раскланивался, свита его тетки проходила мимо с таким холодным и убийственным равнодушием, что несчастный племянник приходил в отчаяние.

- Что тут станешь делать? Ведь этак все-равно мы могли бы жить и в Лондоне, говорил Родон Кроли с отчаянным видом.

- Нет, мой милый, лучше наслаждаться жизнью в брайтонской гостиннице, чем прозябать в долговой тюрьме на Чансери-Лене, отвечала его жсна шутливым и беззаботным тоном. Подумай об этих двух адъютантах мистера Мозеса, полицейского коммиссара, которые сторожили нашу квартиру, на прошлой неделе. Здешние друзья наши из рук вон глупы, это правда, но все же, мистер Джоз и кептен Купидон - лучшие собеседники, чем приятели мистера Мозеса.

- Еще хорошо, что кредиторы не погнались за мной сюда, продолжал Родон, все еще тревожимый беспокойными мыслями.

- Вздор, мой друг, кредиторов мы всегда спровадим, отвечала неустрашимая Ребекка, и тут же представяла своему супругу значительные выгоды от встречи с Джозом и Осборном. Мы уже знаем, что эти господа набили пустой карман Родона наличною мопетой.

- Но ведь этого едва хватит на расплату с содержателем гостинницы, пробормотал Родон.

- А зачем нам расплачиваться? подхватила находчивая леди, у которой всегда был готов ответ на всякий вопрос.

Каммердинер мистера Родона стоял на дружеской ноге с некоторыми лицами из свиты мисс Матильды Кроли, и ему поручено было угощать её кучера всякий раз, как они встретятся на улще перед трактиром. Ктому же, по приезде в Брайтон, Ребекка к счастию припомнила, что у ней бывают повременам мигрени, и на этом основании она посылала за лекаретвами к тому же самому аптекарю, который постоянно снабжал медикаментами мисс Кроли. Благодаря всем этим распоряжениям, юные супруги знали почти каждый шаг тетушки Матильды. Притом и мисс Бриггс, несмотря на враждебную позицию, вынужденную обстоятельствами, питала втайне дружественные чувства к Родону и его супруге. Характер мисс Бриггс был очень мягок и склонен к прощению обид. Так-как, с замужеством Ребекки, причина ревности уничтожалась сама собою, мисс Бриггс перестала ненавидеть бывшую компаньйонку, и с удовольствием припоминала её ласковое обращение и неизменно-веселый характер. И она, и мистрисс Фиркин, горничная Матильды, и вся вообще домашняя челядь, стонали и роптали втайне под неутомимой командой торжествующей мистрисс Бьют.

Эта самовластная женщина, как мы уже докладывали, слишком неосторожно воспользовалась своим успехом. В две, три недели бесконтрольной команды, она довела свою пациентку до такого состояния беспомощной покорности, что несчастная безусловно подчинилась всем её распоряжениям, и даже не смела жаловаться на нее своей горничной или доброй компаньонке. Каждую рюмку вина, предназначеимую для Матильды, мистрисс Бьют измеряла с такою аптекарскою аккуратностью, что мистрисс Фиркин и буфетчик приходили в совершенное отчаяние. Сладенькие пирожки, цыплята, суп, котлетки - все это было измерено; взвешено, расчитано скаредною рукою. Вечером и ночью, утром и в полдень, мистрисс Бьют заливала свою жертву гадкими напитками, предписанными доктором, и несчастная пациентка принуждсна была глотать их без маленшего сопротивления, и мистрисс Фиркин замечала по этому поводу весьма справедливо, что бедная её барыня кушает лекарства, как кроткий агнец. Выезды в карете и прогулки в паланкине были тоже исчислены минута в минуту, и, словом, мистрисс Бьют уничтожила в больной старушке всякую нравственную энергию с тем удивительным искуством, какое только доступно вам однем, мой милые, сердобольные дамы. Если повременам пациентка вымаливала для себя побольше вкусного бульйона и поменьше этой гадкой микстуры, сердобольная дама рисовала перед ней картину скоропостижной смерти с такими ужасами, что мисс Кроли трепетала всем телом, и смиренно отказывалась даже от порции цыпленка.

- Она совсем угомонила ее, говорила Фиркин компаньйонке Бриггс.- Бедная старушка не похожа сама на себя, и вот ужь недели три прошло, как она даже не называла меня дурой.

Наконец, для довершения своих подвигов, мистрисс Бьют составила отчаянный план удалить от своей родственнницы и Фиркин, и мистера Баульса, и добрую мисс Бриггс с тою благою целью, чтобы, вызвав своих дочек из пастората, препроводить страждущую Матильду на "Королевину усадьбу", где бы удобнее можно было уврачевать её телесные и, вместе, нравственные недуги, но вдруг случилось непредвиденное происшествие, опрокинувшее все эти расчеты сердобольной дамы. Достопочтенный Бьют Кроли, её супруг, возвращаясь однажды домой после веселой пирушки, упал с лошади и переломиле себе ключицу. Обнаружились воспалительные симптомы, сопровождаемые лихорадкой, и мистрисс Бьют принуждена была оставить Суссекскую область для Гемпшира. Она обещала, при первой возможности, воротиться опять, как-скоро супругу будет полегче, и сообщпла перед своим отъездом подробные наставления, как прислуга должна вести себя в отношении к больной госпоже. Лишь-только мистрисс Бьют уехала со двора, все и каждый в доме мисс Кроли почувствовали необыкновенную легкость на душе, и благословили от всего сердца судьбу, избавившую их от нашествия этой женщины, необузданной и беспардонной. Радость была неописанная от гостиной до лакейской. В этот же самый день; мисс Кроли забросила с презрением свою послеобеденную порцию микстуры: в этот же вечер, мистер Баульс откупорил свежую бутылку xepcta для себя и для мистрисс Фиркин, и в эту же самую ночь, мисс Кроли и мисс Бриггс сыграли две партии в пикет. История произошла точно такая же; как в одной старинной английской сказке, где говорится, между прочим, что в одной семье наступили порядок и спокойствие после того, как палка забыла однажды поколотить собаку.

В ранние часы ясного утра, два или три раза в неделю, мисс Бриггс имела обыкновение ходить в купальню и забавляться в морской воде в фланелевой фуфайке и клеенчатой шапочке на голове. Ребекке было известно это обстоятельство, и она, как мы видели, грозилась потревожить мисс Бриггс в ту самую пору, как эта леди спустится по маленькой лестнице на дно глубокого моря, но этот план был шуточный, придуманный только для забавы мистера Купидона. На самом деле, мистрисс Кроли решилась сделать нападение на Бриггс уже по выходе её из купальни, когда она, вспрыснутая и освеженная холодной водою, будет, по всей вероятности, в счастливом расположении духа,

Поутру на другой день, Ребекка встала очень рано, и войдя в гостиную, где окна открывались на безбрежный океан, навела телескоп на морские купалнии, и скоро увидела, как Бриггс вошла в свой нумер, чтоб погрузиться оттуда в соленую воду. Через несколько минут она и сама была на берегу, поджидая свою нимфу из купальни.

Это была, в некотором смысле, поэтическая картина. С одной стороны - морской берег и свежия лица выкупавшихся красавиц; с другой - длинный ряд утесов и живописных зданий, озаренных яркими лучами утреннего солнца. С нежной и добродушной улыбкой на устах, Ребекка протянула свою миниатюрную ручку мисс Бриггс в то самое мгновение, как эта леди перешагнула через порог купальни. Можно ли было не отвечать на такое радушное приветствие бывшей гувернаитки?

- Мисс Ш...., мистрисс Кроли, сказала она.

Мистрисс Кроли схватила её руку, прижала ее к своему сердцу, и увлеченная внезапным порывом, бросилась в её объятия, нежно цалуя её губы, щеки и даже размокшие клочки седых волос.

- Милый, милый друг мой! восклицала она с таким энергическим выражением нежного чувства. что мисс Бриггс растаяла в одно мгновение ока. Даже служанка, смотревшая за купальнями, была приведена в трогательное умиление при этой сцене.

Не стоило для Ребекки ни малейших трудов завлечь мисс Бриггс в продолжительную, искреннюю, восхитительную беседу. Все происшествия, случившиеся с того самого времени, как Бекки вдруг исчезла из чертога мисс Кроли на Парк-Лене, вплоть до настоящего дня, до счастллвого отъезда мистрисс Бьют, были описаны с мельчайшими подробностями, изследованы и разобраны со всех сторон. Болезненные симптомы мисс Кроли, способ её лечения, припадки, и правила жизни - обо всем этом и о многом другом мисс Бриггс расказала с тою полнотою и отчетливостию, какую только можно требовать от женщины, принимающей искреннее участие в судьбе ближнихъю Кому впрочем не известно, что прекрасный цол с особенной охотой распрострапяется о физических недугах и докторских рецептах? мисс Бриггс не уставала расказывать, Ребекка не уставала слушать. Праведное небо! какое счастье, что во все это время милая, добрая мисс Бриггс, и верная, несравненная мистрисс Фиркин, могли безвыходно оставаться при болезненом одре добрейшей старушки! Но она - великий Боже! она, несчастная Ребекка, поступила неблагодарно в отношении к своей незабвенной благодетельнице, да, неблагодарно, и, однакожь, согласитесь сами, неужели ся проступок был неизвинителен в глазах всякой чувствительной души? Могла ли, о Боже мой! могла ли она отказать в своей руке человеку, который одержал победу над её нежным сердцем? Сантиментальная Бриггс возводила свои очи к небесам, и невольные, симпатические вздохи поминутно вырывались из её груди. Знает она по опыту все эти искушения нежной страсти, и признается откровенно, что Ребекка, право, не слишком виновата.

- Могу ли я забыть эту особу, покровительствовавшую с таким участием бесприютной спроте? Пусть она отказалась от меня, говорила Ребекка,- но я никогда не перечтану любить ее, и не откажусь от надежды посвятить ей всю свою жизнь. Я люблю и обожаю мисс Кроли, как свою собственную благодетельницу, как незабвенную родственницу моего милаго Родона, как умнейшую женщину, какие только бывали в нашей стороне. Но после мисс Кроли, я питаю искреннюю привязанность ко всем особам, которые заботятся о ней. Никогда бы я не позволила себе поступать с её верными друзьями так, как эта ненавистная интригантка, мистрисс Бьют. Мой Родон, чувствительный и нежный Родон (хотя, конечно, манеры его несколько грубы), говорил тысячу раз, со слезали на глазах, что тётушка его должна благословлять судьбу за таких безценных друзей, как вы, мисс Бриггс, и эта несравненная Фиркин. С ужасом мы воображали, чем могут кончиться эти адские хитрости Марты Бьют; но еслиб ей удалось, наконец, прогнать от себя всех, и увезти больную сгарушку в пасторат на жертву этим фуриям, своим дочерям, то скромный наш домик, мисс Бриггс, был бы всегда к вашим услугам. Милый друг мой! воскликнула Ребекка в порыве пламенного энтузиазма, есть на свете сердца, которые никогда не забывают благодеяний, и не все женщины похожи на эту Бьют Кроли!... Впрочем, прибавила Ребекка после короткой паузы,- имею ли я право жаловаться на нее? Пусть я была орудием и несчастной жертвой её хитрых проделок; но все же я одолжена её моим милым Родоном, который, без её содействия, едва-ли предложил бы мне свою руку.

И она развернула перед глазами изумленной Бриггс картину происков и коварного поведения мистрисс Бьют на "Королевиной усадьбе". В ту пору Ребекка не понимала её дальновидных целей, но теперь события объяснили, чего добивалась эта женщина, раздувая всеми возможными способами страсть юных любовников, которые женились по её милости и остались без всяких средств к независимому существованию. Западня была расставлена слишком хитро, и никто бы не увидел сетей, прикрывавших ее.

Все это было совершенно справедливо, и мисс Бриггс с удовлетворительною ясностью увидела стратагемы коварной интригантки. Не подлежало никакому сомнению, что мистрисс Бьют устроила этот брак между Родоном и Ребеккой, но хотя Ребекка была здесь совершенной жертвой, однакож мисс Бриггс не могла скрыть опасений, что мисс Кроли едва-ли не навсегда утратила привязанность к своей бывшей компаньйонке, и никогда вероятно не простит племянника за этот неблагоразумный брак.

Но Реббека насчет этого пункта имела свои собственные мысли. Если мисс Кроли не простит их теперь, то можно было по крайней мере расчитывать на будущее время, когда старушка понемногу успокоится, одумается и переменит гнев на милость. Даже и теперь, собственно говоря, между Родоном и баронетом стоял только этот рыхлый, вялый и больной сынок сэра Питта, и если мистер Питт -тчто легко могло случиться - отправится в преждевременную могилу, дела немедленно примут для Родона самый блистательный оборот. Во всяком случае, хорошо по крайней мере то, что удалось ей вывести на свежую воду эту интригантку, мистрисс Бьют. Побеседовав таким образом около часа с своим незабвенным другом, Ребекка рассталась с мисс Бриггс на самой короткой ноге, в твердой уверенности, что все подробности этой интересной беседы дойдут немедленно до ушей мисс Кроли.

После этого свидания, для Ребекки оставалось еще довольно времени воротиться в гостинницу, где собралось все вчерашнее общество на прощальный завтрак. Подруги распрощались, как жегщины, которые любят друг друга с нежностью родных ceстер, причем были пролиты обильные потоки слез с обеих сторон. Когда, наконец, четвероместная кодяска покатилась по широкой улице, Ребекка еще раз махнула из окна батистовым платочком, и вслед затем, углубившись в середину комнаты, принялась докушивать устрицы и раки, с величайшым аппетитом. Продолжая угощать себя этим лакомством, она объяснила Родону подробности своего утреннего свидания с мисс Бриггс. Надежды её засияли очень ярко и озарили сердце её супруга. Родон Кроли уже привык настроивать свою душу на веселый или печальный лад, судя потому, весела или печальпа была его маленькая жена.

- Теперь, мой милый Аполлон, сказала опа,- вы примете на себя труд сесть за письменный столик, и написать к мисс Кроли коротенькое письмецо, где вы засвидетельствуете ей свое искреннее уважение, преданность, любовь и еще что-нибудь в этом роде.

Родон мигом сел за стол, схватил перо и быстро наимсал:

"Брайтон. Четверг.

"Любезная тетушка!"

Но здесь воображение Аполлона изсякло до того, что он ужь не мог более придумать ни одного слова. Томимый бесполезными усилиями, он грыз кончик пера и жалобно посматривал на свою жену. Ребекка засмеялась ему в лицо, и забросив руки на спину, принялась ходить по комнате взад и вперед.,

- На чем ты остановился, мой милый? спросила она.

- Да я еще ничего не написал.

- Ну, так пиши: я стану диктовать. Пиши:

"Оставляя отечество пред началом кампании, которая, легко станется, будет для меня роковая."

- Что-о-о? Неужьто роковая? вскричал испуганный Родон; но тут же опомнился, и улыбаясь, написал всю фразу.

"... будет для меня роковая, я приехал сюда затем..."

- Как это - сюда? Ведь по грамматике сюды, Бекки? перебил мистер Кроли.

"Я приехал сюда", настоятельно продолжала Бекки, топая сердито ножкой,- "затем, чтобы сказать последнее прости своей безценной покровительнице и другу. Отправляясь теперь в путь далекий и, быть-может, безвозвратный, я умоляю вас, милая тётушка, позволить мне еще раз прижать к своим губам великодушную руку, от которой я во всю жизнь ничего не получал, кроме благодеяний."

- Кроме благодеяний, повторил Родон, нацарапав эти слова, и удивляясь необыкновенной легкости, с какою послание его подвигалос вперед.

"Единственное мое желание состоит лишь в том, чтобы вы, любезная тётушка, перестали гневаться на меня перед моим отъездом. Я имею справедливые причины гордиться, в известных случаях, своею фамилиею; но эта гордость простирается не на все пункты. Я женился на дочери художника, и не жалею",

- И ей-Богу, нет, хоть сейчас душа вон! провозгласил Родон.

- Негодный! сказала Ребекка, потрепав его за ухо и заглянув на бумагу через его плечо. Сколько ты наделал граматических ошибок! Поправь, по крайней мере, вот эти два слова: "без ценной" и "без возвратной".

- Как же их писать?

- Слитно и без ера.

Родон исправил замеченные ошибки, и продолжал письмо под диктовку своей хорошенькой наставницы.

"Мне казалось, милая тетушка, что вы имели некоторое понятие о направлении моей сердечной привязанности, так-как я знал, что мистрисс Бьют покровительствовала и одобрила нашу страсть. Я не жалуюсь и не делаю никаких упреков. Я женился на бедной девушке и доволен своей судьбой. Вы можете, любезная тётушка, оставить ваше имение кому вам будет угодно. Я не буду сетовать, как бы вам ни вздумалось распорядиться своею собственностью. Поверьте, тго я люблю вас ради вас самих, и отнюдь не ради ваших денег."

- Ну, а как она примет это за чистую монету? с беспокойством перебил Родон,

- Пиши знай, что тебе говорят, отвечала Ребекка, топая ножкой.

- Смотри, Бекки, как бы не попасть в лабет! проговорил мистер Кроли, принимаясь опять за перо.

"Я хочу только возобновить родственную связь, и помириться с вами перед отъездом из любезного отечества. Позвольте, о! позвольте мне увидеть вас, по крайней мере один раз. Легко станется, что через несколько месяцев будет уже поздно, и я буду в отчаянии, если вы, на прощаньи, не удостоите меня ласкового слова."

- Славно, Бекки, только знаешь ли что?.. ведь она, пожалуй, смекнет, что это не я писал, заметил Родон Кроли. Ну, была-не-была, я наставил тут десятка два лишних запятых и точек.

И этот документ был гемедленно отправлен в конверте, адресованном на имя мисс Бриггс.

Старушка Кроли засмеялась, когда Бриггс с таинственным видом и мистическими ужимками передала ей это простенькое письмецо.

- Мы можем прочитать его теперь же, без этой мистрисс Бьют, сказала она. Читайте, Бриггс.

Когда Бриггс прочитала, покровительница её засмеялась еще громче. Такой припадок веселости несколько озадачил добрую компаньйонку, так-как умилительное послание очевидно произвело чильное впечатление на её сердце.

- Какая ты гусыня, Бриггс! сказала мисс Кроли. Разве ты не видишь, что здесь ни одно слово не вышло из безмозглой головы моего племянника? Все его письма пропитаны ухорскими выражениями и безчисленными ошибками против граматики, и притом он всегда, непременно и неизбежно, просит денег. Я вижу очень ясно, что эта маленькая змейка, гувернантка, взяла его в свой руки.

"Все они одного поля ягодки, думала мисс Кроли в своем сердце. Все они ждут моей смерти, и заранее запускают рукй в мой сундук".

- Впрочем, что жь такое? прибавила она после короткой паузы; совершенно равнодушным тоном. Я не прочь от свиданья с Родоном, только бы не было при этом какой-нибудьтсцены. Увидимся, поговорим и, если надобно, расстанемся друзьями. Но есть пределы человеческому терпенью, и заметьте, Бриггс, ни по какому поводу и ни в каком случае, я не намерена принимать мистрисс Родон: об этом прошу не говорить мне никогда.

И мисс Бриггс, положа руку на сердце, должна была ограничиться на первый раз этой половинной мерой к водворению мирных отношений. В этот же день она известила Родона, чтобы он ожидал мисс Кроли за городом, у скалы, когда вынесут ее на морской берег в паланкине.

И они встретились у скалы. Неизвестно, какие чувствования пробудились в сердце старушки при взгляде на ей старинного любимца, только она протянула ему свой два пальца с таким веселым и добродушным видом, как-будто они расстались накануне; но Родон покраснел и даже побагровел от полноты душевного восторга, причем язык его утратил почти всякую способность к определительному выражению нежных чувств, так что он стоял, мигал, улыбался, ломал руку мисс Бриггс - и больше ничего. Личные ли интересы клокотали в его груди, или сердечная привязанность - Аллах ведает, но могло, впрочем, статься, что мистер Родон был приведен в это необыкновенное волнение одним взглядом на ужасную перемену, произведенную в его тетушке последней болезнью.

- Старуха начала козырять в меня такими взглядами, что я, право, совсем растерялся, Бекки, говорил Родон, расказывая своей супруге об этом свиданьи. Впрочем, оно так себе, нельзя сказать, чтобы того. Я шел все по правую сторону этих проклятых носилок, и ужь был у подъезда, когда Баульс выскочил из дверей, чтобы тащить ее наверх. Я хотел войдти, да таки и вошел бы, если бы...

- Неужели ты не вошел? вскричала изумленная супруга.

- Неть, Бекки, нет. Признаюсь, я анафемски растерялся.

- Глупец! Тебе следовало войдти, засесть и не выходить из её комнаты, сказала Ребекка энергическим тоном.

- Нy, а ты ужь не слишком, Бекки, угрюмо возразил обиженный герой. Оно, пожалуй, я быль глуп, только не тебе бы говорить мне это.

Он бросил на супругу решительно-сердитый взгляд.

- Хорошо, мой милый, завтра ты опять отправишься на поиски, и ужь постараешься непременно войдти к ней, будет ли она тебя просить или нет, сказала Ребекка, стараясь нежной улыбкой смягчить своего властелина.

Родон, однакожь, отвечал, что завтра будет он делать что ему вздумается, и еще раз посоветовал своей супруге - держать язык свой за зубами. Остальное время перед обедом провел он в билльярдной комнате, угрюмый, подозрительный и молчаливый.

Но прежде чем наступил вечер, мистер Родон принужден был торжественно сознаться своей супруге, что он действительно поступил как дурак при этом свиданьи, и что, следовательно, она имела основательные причины бранить его сколько ей угодно. Он и Ребекка согласились, что последствия этого промаха могут быть гибельны для них обоих. Они не ошиблись. мисс Кроли долго думала об этой встрече, и результат её размышлений был довольно печальный для молодых людей.

- Родон потолстел и постарел, Бриггс, сказала она своей компапьйонке. Нос у него красен, как у пьяницы, и манеры его удивительно грубы. Связь с этой женщиной погубила его безнадежно. Мистрисс Бьют всегда говорила, что они пьянствуют вместе, и на поверку выходит, что это правда. От него страшно несет джином. Я заметила это с первого взгляда. А ты заметила, Бриггс?

Напрасно мисс Бриггс старалась представить на усмотрение своей покровительнице, что мистрисс Бьют обо всех отзывалась дурно, и что эта женщина, по её скромному мнению...

- Ужасная интригантка? перебила мисс Кроли. Я это знаю. Бьют злословит всех без исключения; но всетаки я уверена, что эта женщина заставляла пьянствовать Родона. Все эти низкие твари...

- Он был так взволнован, сударыня, когда увидел вас, заметила компаньйонка смиренным тоном,- и если вы приймете в соображение, что он отправляется, так сказать, на поле опасности, судар...

- Сколько он обещал тебе денег, Бриггс? закричала старая девственница, доведенная до бешеного состояния. Ну, теперь пойдут слезы - обыкновенная история. Я ненавижу сцены. Неужели никогда не дадут мне покою? Извольте хныкать в своей комнате, и пошлите ко мне Фиркин... нет, погодите. Садитесь, Бриггс, утрите нос, перестаньте плакать и напишите письмо к мистеру Родону.

Бедная Бриггс села за письменный стол и взяла тетрадь почтовой бумаги. На многих листах были еще свежие следы твердого и быстрого почерка последней секретарши, мистрисс Бьют Кроли.

- Начните: "Любезный мистер Кроли" или просто: "Милостивый государь" - это будет лучше... И скажите, что, по поручению мистрисс Бьют... или нет, по поручению доктора мисс Кроли, вы извещаете, что здоровье мое в прескверном состоянии, и всякие сильные ощущения могут быть для меня опасны, если взять в расчет... и, стало-быть, я должна избавить себя от удовольствия вести с ним какие бы то ни было фамильные переговоры. И поблагодарите его, что он приехал в Браиитон, и так далее, и скажите, что он может убираться к чорту... нет, это через-чур... что ему нечего здесь оставаться из-за меня, или что-нибудь в этом роде. И можете еще прибавить, Бриггс, что я желаю ему bon voyage, и что если он приймет на себя труд зайдти к моему адвокату на Греиннском-Сквере, так там будут для него некоторые поручения. Этим и кончить... да: это, авось, заставит его теперь же ускакать из Брайтона в Лондон.

Последнюю сентенцию обязательная Бриггс начертала с величайшим удовольствием.

- Осадить меня в тот же день, как уехала мистрисс Бьют - да это верх бесстыдства! воскликнула гневная старушка. Пожалуйста, Бриггс, напишите еще записку к мистрисс Бьют, и скажите, что ей нет никакой надобности возвращаться назад... никакой, да... и чтобы её духу здесь не пахло. Вот еще новости - быть невольницей в своем собственном доме! Не хочу, не хочу! Все они хотят убить меня, уморить... ядом отравить!

И несчастная старуха зарыдала истерическими слезами.

Последняя сцена её печальной комедии на базаре житейской суеты приближалас быстро: мишурные лампы потухали одна за другою, и мрачный занавес готов был опуститься.

Этот последний параграф, начертанный благосклонною рукою мисс Бриггс, и приводивший Родона в соприкосновение с лондонским юристом мисс Кроли, служил, в некотором смысле, утешением для юных супругов, весьма неприятно озадаченных сначала первыми строками тетушкина письма. Это послужило вместе и причиною, заставившею их ускорить свой отъезд в английскую столицу, чего искренно желала мисс Кроли.

Проигрыш Джозефа Седли и банковые билеты Джорджа Осборна пособили мистеру Родону расплатиться в брайтонской гостиннице, которой содержатель не знал, вероятно, до настоящего дня, как сомнительны были его жильцы. С предусмотрительностию опытного воина, отсылающего свой багаж в ариергард перед началом битвы, Ребекка распорядилась на всякий случай заранее упаковать все свои драгоценности и поручить их покровительству каммердинера Осборнов, который, с вещами своих господ, отправлялся в Лондон на запятках дилижанса. Этот же экипаж вместил в себя на другой день Родона и его жену.

- А интересно бы перед отъездом еще разок взглянуть на нашу старушку, сказал Родон. Она что-то слишком изветшала и скорчилась в последнее время. Не надолго ее хватит. Вот увидм, какими векселями снабдит меня её адвокат. Должно быть фунтов двести - разумеется, не меньше двух сот - как ты думаешь, Бекки?

Вследствие некоторых предусмотрительных соображепий по хозяйственной части, Родон и его супруга сочли неудобным воротиться на свою прежнюю квартиру в Бромптоне, тем более, что около неё беспрестанно бродили известные джентльмены подозрительного свойства. Они остановилис в гостиннице. Рано поутру, на другой день, Ребекка имела случай взглянуть на них мельком, проезжая через этот квартал в дом старушки мистрисс Седли, где надлежало ей взглянуть еще раз на милую Амелию и брайтонских друзей. Все они собирались в Четем и оттуда в Гарвич, чтобы сесть на корабль вместе с полком, отправлявшимся в Бельгию. Мистрисс Седли была в самом печальном расположении духа, и проливала горькие слезы. После этого визита, Ребекка воротилась домой и нашла своего супруга, который уже успел сходить в Греинн, и узнать свою судьбу. Мистер Кроли был, повидимому, чрезвычайно озлоблен.

- Можешь представить, Бекки! сказал он. она разщедрилась только на двадцать фунтов!

В самом деле, тетушка Матильда сыграла презлую шутку, и Ребекка имела полное право разразиться самым веселым смехом перед кислым лицом своего супруга.

ГЛАВА XXV.

Между Лондоном и Четемомь.

По приезде из Брайтона, приятель наш Джордж, как прилично джентльмену высшего полета, путешествующему в собственном экимаже на четверке лошадей, остановился в превосходной гостиннице на Кавендишском-Сквере, где к услугам его предложены были блистательные комнаты, великолепный стол и полдюжина чорных лакеев, готовых по одному мановению исполнять приказания всякого рода. Джордж развернулся теперь в полном блеске перед своими закадышными друзьями, и Амелия в первый раз, с чрезмерной робостию в сердце, должна была председательствовать за тем, что её супрут изволил называть своим собственным столом.

Джордж прихлебывал вино и бранил чорных лакеев с удивительным величием, и мистер Джоз глотал черепаховый суп с отменным апетитом. Доббин с чрезмерной предупредительностью принял на себя хозяйственную роль, потому-что молодая леди, перед которой поставили блестящую миску за столом, оказалась до того незнакомою с содержавшейся в ней влагой, что не хотела даже положить супу в тарелку господина Седли.

Пышный аппартамент и богдоханское угощение, совершившееся в нем, значительно возмутили чувствительную душу мистера Доббина, и он поспешил выразить свое мнение насчет этого пункта тотчас же после обеда, когда Джоз уснул в своих креслах. Но напрасно вопиял он против черепахи и непомерного употребления драгоценных вин.

- Я. привык путешествовать джентльменски, сказал Джордж, и жена моя станет разъезжать как леди. Мистрисс Джордж не потерпит ни малейшей нужды, как-скоро есть в нашей шкатулке какой-нибудь шиллинг, заключил щедрый джентльмен, совершенно довольный проявлениями своих великодушных чувств.

И Доббин уже не хотел представлять умозрительных доказательств, что счастие Амелии не могло заключаться в черепаховом супе.

Вскоре после обеда, Амелия выразила желание повидаться с своей мама, и великодушный Джордж, скрепя сердце, принужден был дать ей позволение съездить в Фольгем, на "Аделаидины виллы". Амелия побрела в свою пышную спальню, где на самой середине возвышалась огромная похоронная постель, "на которой, в древния вренена, опочивала сестра Александра Македонскаго", и принялась надевать свою розовую шдяпку с чрезмерной поспешностью и отрадой. Джордж продолжал пить свой кларет, когда она воротилась в столовую и бросила на него нерешительный взгляд.

- Ты не поедешь, мой друг? спросила она.

- Нет, ступай одна. Я занят.

Его каммердинер получил приказание провожать мистрисс Джордж. Когда карета остановилась у подъезда гостинницы, Амелия сделала весьма неловкий книксен своему супругу, и заглянув ему раза два в лицо, опустилась, с грустным видом, по большой лестнице, в сопровождении капитана Доббина, который посадил ее в карету, и наблюдал, как она поедет. Даже каммердинеру было стыдно, в присутствии трактирных лакеев, произнесть перед наемным кучером низкое имя Фольгема, и он обещал сказать этот адрес на дороге.

Доббин пошел домой на свою старую квартиру, раздумывая на дороге, как было бы приятно сидеть в карете подле мистрисс Осборн. У Джорджа был другой вкус: опорожнив бутылку вина, он отправился в театр, посмотреть, как мистер Кин выполняет роль Шейлока в "Венециянском купце". Мистер Осборн был большой любитель драматического искуства, и даже сам отлично выполнял драматические роли на домашних театрах.

Джозеф Седли продолжал покоиться сладким сном. Были уже глубокие сумерки, когда пробудили его неосторожные движения слуги, убиравшего графины и бутылки со стола. Не видя никого из своих друзей, он приказал подать карету, и благополучво отправился в свою собственную квартиру, где ожидала его мягкая постель.

Мистрисс Седли, как можете представить, с восторгом прижала свою дочку к материнскому сердцу. Лишь-только карета остановилась у маленького садика перед окнами дома, старушка бросилась со всех ног встретить плачущую, дрожащую, молодую супругу. Хозяин домика, старик Клепп, поливавший цветы и одетый слишком просто, по домашнему, то-есть, почти вовсе неодетый, машинально выбросил лейку из своих рук и поспешил спрятаться за кустом. Девушка-ирландка опрометью выбежала из кухни навстречу своей бывшей барышне, и с улыбкой проговорила; "Благослови вас Бог!" Среди развешанных флагов домашнего белья, Амелия с трудом пробралась в маленькую гостиную своих родителей.

Как отворились шлюзы в глазах матери и дочери, когда оне принялись обнимать друг друга, легко поймет и вообразит всякий читатель, способный к сантиментальным порывам. Когда не плачет женский пол? Какие обстоятельства жизни, радостные или горестные, не сопровождаются слезами с его стороны? И еще бы не плакать теперь, при таком чувствительном свидании. Мать и дочь имели совершенное право дать полный разгуд своей чувствительности, отрадной, нежной, и даже полезной для здоровья. Что касается до этого супружеского пункта, я видывал женщин, ненавидящих друг друга, и которые, однакожь, обнмались, цаловались и плакали горько при кратковремениом свиданьи после свадьбы. Такая чувствительность, само собою разумеется, принимает гораздо высшие размеры в сердцах любящих женщин.

Таким образом, милостивые государи, прошу вас иметь некоторое уважение к мистрисс Джордж и старушке Седли; если оне обнимаются, перешептываются, плачут, смеются и вздыхают, окруженные поэтическими сумерками в маленькой гостиной. Старик Седли уважал и мать, и дочь. Он не угадал, кто сидел в карете, подъехавшей к палисаднику его жилища. Он не выбежал на встречу к своей дочери, хотя поцаловал ее нежно, когда она вошла в гостиную, где он, но обыкновению, перебирал свой письма и бумаги. перевязывая их красными снурками. Он недолго пробыл в приисутствии матери и дочери, и весьма благоразумено оставил маленькую комнату в их полном распоряжении.

Каммердимер Джорджа бросал гордые взгляды на мистера Клеппа, который, не переменяя своего туалета, продолжал поливать цветы. Однакожь он снисходительно снял шляпу перед мистером Седли, и даже отвесил ему довольно учтивый поклон. Старик вступил с ним в дружескую беседу о своем зяте, о коляске Джоза и его брайтонских конях, о Банапарте и военных делах. Девушка-ирландка получила приказание поподчивать его вином. В заключение, мистер Седли, чтоб не ударить лицом в грязь, подарил ему полгинеи, которую тот опустил в свой карман с чувством изумления и гордости.

- Выкушайте за здоровье своих молодых господ, любезный Троттер, сказал мистер Седли, и вот это, когда приедете домой, употребите на собственное здоровье, Троттер.

Едва прошло десять дней, как Амелия оставила дом своих родителей, и однакожь ей казалось, будто она давно, давно переступила за порог этого мирного и спокойного приюта. Какая пропасть лежала теперь между ней и этой прошедшей жизнью? Оглядываясь назад с высоты своего места, она смотрела, как-будто на другое существо, на бедную молодую девушку, погруженную в одно и то же чувство, обращавшую свой глаза на один и тот же предмет., неблагодарную к своим родителям, или по крайней мере, равнодушную к их ласкам, так-как сердце и мысли её были постоянно заняты приведением в исполнение одного заветного желания. Ей было стыдно вспоминать про эти дни, протекшие невозвратно, и взгляд на добрых родителей переполнил нежным угрызением её тревожное сердце. Довольна ли она своим новым положением? Ясно ли представляется ей перспектива будущей жизни?

Как-скоро герой и героиня переступают за супружескую баррьеру, романист, по обыкновению, опускает завесу, кладет перо, и читатели его должны знать, что впереди нет уже никаких элементов для драмы. Борьба жизни и всякие сомнения оканчиваются; терой и героиня вступили в заветную страну, где все благоухает и цветет. Муж и жена идут рука об руку вперед к счастливой старости. Но Амелия была только на берегу новой страны, и уже с беспокойством оглядывалась назад на грустные и печальные фигуры, которые стоят на другом, противоположном берегу быстрого потока и говорят ей последнее прости.

Само собою разумеется, что надлежало чем-нибудь угостить молодую супругу, хотя, конечно, она не голодна. После первых порывов восторга, старушка Седли оставила на минуту мистрисс Джордж Осборн, и унырнула в нижния области дома, в преддверие кухни, где жили мистер и мистрисс Клепп, и куда по вечерам по окончании хозяйственных распоряжений приходила мисс Фленниген, девушка-ирландка. Мистрисс Седли озаботилась приготовить великолепный чай. Всякий придерживается своих собственных правил насчет выражения гостеприимных чувств, и мистрисс Седли думала с своей стороны, что горячие пирожки и сладенькие кусочки мармелада, прилично расположенные на праздничном подносе, будут служить превосходным лакомством для Амелии в её интереснейшем положении.

Когда таким образом приготовлялись эти лакомства, Амелия вышла из гостиной и через минуту, сама не зная как, очутилась наверху в маленькой комнатке, где она жила перед замужеством, и села на то самое кресло, в котором она провела такое множество грустных часов. Каждая безделица напоминала ей прошедшую жязнь, и она принялась думать о ней с замиранием сердца. Оглядываться назад на пройденное поприще жизни и томиться беспокойными сомнениями при взгляде на загадочного человека, который еще так недавно был исключительным предметом всех её желаний: таков был жребий этого бедного создания, этой беззащитной странницы на перепутьях житейского базара.

Здесь она сидела, и с любовию припомнила тот образ .Джорджа, которым она увлекалась прежде. Неужели она признавалась самой себе, что действительный человек был далеко не похож на того величественного, юного героя, которому она поклонялась? Много, по обыкновению, проходит годов, прежде чем тщеславие женщины позволит ей доидти до такого безотрадного сознания, тогда притом, когда уже слишком дурен избранный спутник её жизни. Тут же светились на нее зловещим светом зеленые глаза и улыбка Ребекки, с которою, вероятно, не на радость столкнула ее грозная судьба. Так она сидела, погруженная в свою обыкновенную эгоистическую думу, в той самой меланхолической позе, в какой некогда застала ее резвая ирландка, подавая ей письмо, где Джордж возобновлял свой предложения невесте:

Она смотрела на маленькую белую постель, бывшую в её распоряжеаии за несколько дней, и думала, как было бы прийтно уснуть в ней эту ночь, и встретить поутру материнскую улыбку. Потом она с ужасом думала о большом погребальном кашимировом павильйоне среди огромной и грязной спальни в гостиннице на Кавендишском-Сквере. Как часто, в былые времена, её слезы орошали изголовье этой крошечной поетельки, и сколько бессонных ночей провела она здесь перед уединенным окном! Как часто приходила она в отчаяние, и желала умереть на своем девическом ложе! и, однакожь, теперь исполнились все её желания, и вожделенный друг сердца принадлежал ей навеки! Добрая мать! С каким терпением и нежностью она бодрствовала при этой постели! Амелия стала на колени перед своим девственным ложем, и робкая её душа искала утешения там, куда редко до сих пор заглядывал её умственный взор. Любовь, одна только любовь была её руководительницею до настоящей минуты; но теперь она чувствовала, с замиранием сердца, что ей нужен другой утешитель и руководитель на скользском поприще её новой жизни.

Но имеем ли мы право повторять или подслушивать молитвы бедной женщины? Нет, милостивые гусударя, эти тайны не принадлежат к области базара житейской суеты.

Одно только мы можем сказать по секрету, что когда чай окончательно был приготовлен, наша молодая героиня сошла вниз уже в веселом расположении духа. Она не оплакивала своей судьбы, не жаловалась ни на кого, и умственный взор её не встречался ни с холодностью Джорджа, ни с зелеными глазками Ребекки. Войдя в гостиную, она поцаловала отца и мать, и пустилась в продолжительную беседу с мистером Седли, отчего старый джентльмен значительно повеселел против прежних дней. Потом она села за фортепьяно, купленное Доббином, и проиграла все старинные любимые песенки своего отца. Чай, по её мнению, оказался превосходным, и горячие пирожки с мармеладом были приготовлены отлично. Решившись таким-образом осчастливить других, она незаметно и сама почувствовала необыкновенное счастье в своем сердце, и уснула сладким сном в большом погребальном павильйоне, где, по возвращении из театра, разбудил ее Даюрдж, которого она встретила с радостнoй улыбкой на устах.

На другой день, у мистера Джорджа были дела поважнее тех, которые накануне привели его в театр любоваться на игру господина Кина в Шейлоке. Нсмедленно по прибытии в Лондон, он написал письмо к адвокатам своего отца, извещая, что завтра поутру он намерен удостоить их лицезрением своей особы. Трактирные угощенья, бильярдные и картежные проигрыши Родона Кроли почти совершенно истощили кошелек молодого человека, и он видел необходимость наполнить его перед своим отъездом за границу. Единственным его источником были две тысячи материнского наследства, за которыми надлежало обратиться в контору адвокатов. Джордж был убежден теоретически и практически, что отец его не долго будет питать гнев в своей душе. И, помилуйте, мог ли кто серьёзно рассердиться на такого превыспреннего героя, каким был мистер Джордж? Если еще до сих пор его личные достоинства и прошедшие заслуги не смягчили ожесточенную душу старика, то нет ни малейшего сомнения, что будущая слава и геройские подвиги за границей заставят его мгновенно перемеиить гнев на милость и с любовью обратиться к прославленному сыну... Ну, а если нет? Фи! как-будто свет тесен для него! Дороги лежат во все четыре стороны, и он пойдет, куда ему угодно. Не все же будет он проигрывать в карты, и притом, можно покутить довольно на две тысячи фунтов.

Таким-образом, он отослал еще раз Амелию к её матери, приказав обеим дамам и уполномочив их купить все необходимое для миледи, то-есть, для мистрисс Джордж Осборн, отъезжающей за границу. Оставался один только день для всех этих закупок, и легко вообразить, что мать и дочь трудились неутомимо. Разъезжая в карете из магазина в магазин, старушка Седли опять была в своей сфере, и наслаждалась совершеннейшим благополучием в первый раз после фамильного несчастия. Никак нельзя сказать, чтоб и мистрисс Эмми не чувствовала никакого удовольствия при покупке разных интересных вещиц, необходимых для её светского туалета. Покорная воле своего супруга, она накупила значительное количество дамских погремушек, обнаруживая при этом самый изящный вкус, как единодушно согласились все негоцианты и модистки, с которыми она торговалась.

Относительно военных действий, мистрисс Осборн беспокоилась не слишком много, так-как не было никакого сомнения, что Бонапарта раздавят в одно мгновение ока и без всякой борьбы. Корабли отправлялись каждый день, наполненные светскими дамами и кавалерами, ехавшими веселиться в Брюсселе и Генте. О войне, собственно говоря, не стоило и хлопотать: воины не будет. Газеты и журналы весело хохотали над корсиканским выскочкой, подвергая его всеобщему презрению и осмеянию в глазах всех честных людей. Амелия решительно презирала Наполеона, потому-что, нечего и говорить - политические её мнения основывались преимуществеыно на словах и доказательствах окружающих ее особ, преимущественно капитана Доббина. Словом сказать, мистрисс Джордж и мистрисс Седли провели этот день как нельзя лучше, и Амелия даже позволила себе сделать несколько весьма дерзких предположений относительно своего будущего появления и торжества в салонах большого лондонского света.

Джордж, между-тем, закрутив усы и надев шляпу на бекрень, отправился в Сити на Бедфордский ряд, и вошел в контору адвоката с таким джентльменским видом, как-будто все эти писаришки с бледными лицами состояли под его верховной командой. Он приказал доложить мистеру Гиггсу, что его ожидает господин Джордж Осборн, таким гордым и повелительным голосом, как-будто лондонский стряпчий был какой-нибудь лакей, обязанный немедленно бросить все свой дела и беспрекословно выполнить все повеления своего знаменитого пришельца. Мистер Джордж далек был от мысли, что этот стряпчий умнее его по крайней мере в три раза, богаче его в пятьдесят раз; и опытнее его по крайней мере в тысячу раз. Он не заметил презрительной улыбки, пробежавшей по всей комнате, от первого конторщика до последнего писаря в оборванном сюртуке, и величественно сел на стул, играя своей тросточкой, и думая, что это за скоты сидят здесь в этой комнате. Но эти скоты были в совершенстве знакомы с делами мистера Джорджа. Они уже рассуждали о них несколько раз в трактирных заведениях и погребках с своими приятелями из других контор. И боже мой, чего не знают все эти лондонские клерки? Ничто не может укрыться от их проницательного взора; и они безмолвно заведывают фамильными делами всей английской столицы.

При входе в кабинет мистера Гиггса, Джордж вероятно ожидал, что этот джентльмен обратится к нему с какими-нибудь мирными предложениями со стороны его отца, но ничего этого не случилось: мистер Гиггс принял молодого человека с убийственною холодностью и притворился, будто пишет какую-то бумагу.

- Присядьте, сэр, сказал мистер Гиггс,- мы сейчас покончим ваше дельцо. Мистер Пой, потрудитесь пересмотреть бумаги этого господина.

И стряпчий опять принялся писать.

Когда Пой представил бумаги своему принципалу, он пересмотрел их вновь, поверил проценты, и сказал, что вся сумма простирается до двух тысяч фунтов.

- Угодно вам получить вексель на банкира, или вверить ему капитал для приращения законными процентами? сказал мистер Гиггс. Один из доверителей покойной мистрисс Осборн теперь за городом, прибавил стряпчий равнодушным тоном, но клиент мой поручает выполнить все ваши желания, и покончить это дело как можно скорее.

- Дайте мне вексель, сэр, сказал угрюмо мистер Джордж. Избавьте себя от труда считать шиллинги и полупенсы, прибавил он, когда юрист начал подводить окончательный итог.

И уверенный вполне, что он озадачил этим великодушием мелкого писаку; мистер Джордж величественно вышел из его конторы с векселем в кармане.

- Через два года этот молодец будет сидеть в тюрьме, сказал мистер Гиггс господину Пою.

- Разве старик, вы думаете, не простит его?

- Могильные памятники не прощают, отвечал мистер Гигс.

- А он мигом прокутит эти денежки, сказал конторщик. Прошла только неделя после его свадьбы, а ужь я видел вчера, как он с своими товарищами, по выходе из театра, усаживал в карету мистрисс Хайфлайер.

Затем наступили другия дела, и с этой минуты, мистер Джардж Осборн исчез навсегда из памяти этих достойных джентльмевов,

Вексель был написан на имя наших приятелей, госитд Гулькера и Буллока, которых торговый дом находился в Ломбардской улице. Туда мистер Джордж и направил свои шаги за получением двух тысячь материнского наследства. Фредерик Буллок сидел, по обыкновению, в конторе, за счетной книгой, когда вошел туда брат его невесты. Его жолтое лицо, при взгляде на нашего героя, подернулось еще более мертвенным цветом, и он поспешил укрыться в своем кабинете. Джордж, слишком занятый счетом своих денет (такой огромной суммы еще никогда не бывало в его руках), не заметил физиономии своего будущего зятя, и не видел, как он исчез.

Фредерик Буллок подробно расказал старику Осборну о поведении его сына, и о способе появления его в контору.

- Он вошел очень гордо, и взял все, до последнего шиллинга, сказал мистер Фредерик Буллок при свидании с тестем. мнтересно знать, на сколько ему хватит этих двух тысячь?

- По мне все-равно, сказал мистер Осборн-старший, хотя бы он промотал их в один вечер. Это до меня не касается.

С этой поры, Фредерик Буллок уже каждый день обедал на Россель-Сквере. Джордж Осборн был совершенно доволен своими распоряжениями. Его собственный багаж и экипировка были поспешно приготовлены, и он расплатился за покупки Амелии с щедростью лорда.

ГЛАВА XXVI.

Амелия соединяется с своим полком.

Когда великолепная коляска Джоза подкатила к воротам гостинницы в Четеме, взор Амелии упал прежде всего на дружеское лицо капитана Доббина, который около часа ходил по улице взад и вперед, ожидая из Лондона своих друзей. Капитан был теперь в военном мундире, и его мужественная осанка произвела весьма выгодное впечатление на сердце Джоза: статский джентльмен гордился своим знакомством с воином, и с радостью протянул ему руку. Это было уже не то, что в Брайтоне, где мистер Джоз едва удостоивал взглядом честного Вилльяма.

Вместе с капитаном был теперь прапорщик Стоббль, который, при взгляде на Амелию, подъехавшую к гостиннице, не мог удержаться от восклицания.

- Боже мой! какая она хорошенькая! И затем он сделал весьма выгодный отзыв об изящном вкусе мистера Осборна, выбравшего себе такую жену, В самом деле, Амелия в своей розовой шляпке и с розовым личиком, освеженным быстрою ездой на открытом поле, была так миловидна, что вполне оправдывала комплимент молодого человека. С этой минуты Доббин полюбил прапорщика Стоббля. Когда он выступил вперед, чтобы высадить молодую леди, Стоббль увидел, какую миниьятюрную ручку она протянула капитану, и заметил, какая маленькая, прелестная ножка опустилась на ступени экипажа. Молодой человек раскраснелся как пион, и сделал самый лучший поклон, к какому только был способен. Амелия, заметив нумер Трильйонного полка на его фуражке, отвечала ему ласковой улыбкой и прелестным кннксеном, и это окончательно сбило с толку молодого человека.

Доббин и мистер Стоббль решительно подружились. С этого времени, они часто разговаривали о мистрисс Джордж в своих уединенных прогулках, и капитан охотно выслушивал отзывы прапорщика о её блистательной красоте. Скоро между всеми честными молодыми людьми вошло в моду обожать мистрисс Осборн и удивляться её талантам. Ея простое, безъискусственное обращение и скромные манеры одержали решительную победу над этим неиспорченными сердцами. Мы не беремся описывать. в чем состояла эта простота, безъискуственност и скромность в мистрисс Джордж. Кто не видел женщин, обнаруживающих эти качества даже тогда, когда оне говорят вам, что сегодня теплая погода, нли, что их ангажировали на следующую кардриль? Джордж поднялся теперь на необозримую высоту в глазах всех этих господ, ободрявших его бескорыстную женитьбу на бесприданной красавице, и удивлявшихся его изящному вкусу при выборе жены.

В гостиной, куда вошли путешественники по приезде в Четем, Амелия, к величайшему удивлению, нашла письмо, адресованное на имя мистрисс капитанша Осборн. Это был треугольный билетик на розовой бумаге, запечатанный голубицей, державшей во рту оливковую ветвь. Адрес был сделан большими неровными буквами, обличавшими женский почерк.

- Послание от мистрисс Пегги Одауд, сказал Джордж улыбаясь,- её рука и её печать.

Джордж не ошибся. Мистрисс майорша Одауд, свидетельствуя свое искреннее уважение госпоже капитанше Осборн, покорнейше просила ее к себе на вечер в этот самый день.

- Ты должна идти, сказал Джордж. Здесь ты познакомишься с нашими дамами и джентльменами. Мистрисс Пегги очень интересная дама. Муж состоит у ней под командой.

Но недолго юные супруги наслаждались письмом мистрисс майорши Одауд. Через несколько минут дверь отворилась, и в гостиную вошла довольно плотная, веселая леди, сопровождаемая двумя офицерами Трильйонного полка

- Ох, упаточилась! Не могла дождаться до вечера, не утерпела. Кептен Джордж, сударь мой, представьте меня вашей леди. Сударыня, мне ужасть как приятно вас видеть и отрекомендовать вам моего мужа. Майор Одауд, сударыня,- майорша Одауд, к вашим услугам.

И с этими словами, веселая леди в амазонском платье крепко пожала руку мистрисс Джордж. Амелия немедленно угадала в ней ту самую даму, над которой так часто смеялся её супруг.

- Вы, разумеется, частенько слышали обо мне от вашего супруга, продолякала веселая леди с большою живостью.

- Вы часто слышали о ней, повторил её супруг, мистер Одауд.

Амелия, улыбаясь, проговорила, что имела эту честь.

- Что жь он вам говорил обо мне, красавица моя? Ничего доброго, ужь я знаю; кептен Джордж презлой кавалер, сказала мистрисс Одауд.

- В этом я порука, дополнил майор Одауд, стараясь принять шутливый тон.

Джордж засмеялся; мистрисс Одауд хлопнула хлыстиком, и сказала супругу, чтобы он держал язык на привязи. Обращаясь потом к Джорджу, она потребовала, чтобы ее представили, как следует, мистрисс капитанше Осборн.

- Честь имею представить тебе; мой друг, сказал Джордж с большою важностью, мою добрую, милую, несравненную приятельницу, которую ты видишь. Это Авралия Маргарита, или, сокращенно-называемая, Пегги.

- Истинно так, перебил майор.

- Сокращенно-называемая Пегги, супруга майора Михаила Одауда из нашего полка, и дочь господина Фицджорльда Бертсфорда Бурго Мелони из Гленмелони, в Кильдерском Графстве.

- Что на Муреинском-Сквере, в Дублине, дополнила леди с высоким спокойствием.

- Истинно-так, на Муреинском-Сквере, прошептал супруг.

- Где ты в первый раз, майор, принялся ухаживать за мной, где мы и обвенчались, заключила торжествующая леди.

Майор согласился, как на этот, так и на другие предложенные ему пункты.

Майор Одауд, служивший своему отечеству во всех частях света, был скромный, молчаливый, кроткий и короткий человек, вполне подчиненный своей супруге. За столом, в общем собрании, он сидел, по обыкновению, безмолвно, и пил одну рюмку за другою. Пресыщенный и нагруженный, он безмолвно возвращался домой, описывая на дороге полукруги. Разговаривая с кем-нибудь, он считал своей обязанностью соглашаться со всеми, во всех возможных пунктах. Жизнь его протекла спокойно, без всяких душевных волнений и тревог. Знойные лучи индийского солнца не разогрели его холодной натуры, и валькернская лихорадка не испортила его крови. Он шел на поле битвы с таким же равнодушием, как на званый обед; кушал лошадиное мясо и черепаховый суп с одинаковым аппетитом. Была у него старушка-мать, мистрисс Одауд, которую он очень любил, и один только раз огорчил, когда вздумал жениться на этой ненавистной Пегги Мелони.

Пегги была одною из пяти сестер и одиннадцати детей благородного дома Гленмелони; супруг её приходился ей кузеном с матерней стороны; но это не давало ему завидного права принадлежать к фамилии Мелони, которую мистрисс Одауд считала знаменитейшею в целом мире. Девять сезонов юная Пегги провела в Дублине, и два лета в Челтенгеме на водах, отыскивая, с возможным усердием, постоянного спутника для своей жизнй; но, рискуя на век остаться старой девственницей, мисс Мелони, на тридцать-третьем году от рождения, приказала кузену своему, Михаилу, обвенчаться на ней как можно скорее; не испрашивая даже соизволения почтенной родительницы. Добрый кузен немедленно исполнил её волю, и обвенчавшись, отвез свою супругу в Вест-Индию, где его записали в Трильйонный полк. Вскоре мистрисс Одауд заняла первое место между дамами этого полка.

Едва прошло минут двадцать после её знакомства с Амелией, как мистрисс Одауд успела расказать ей всю свою родословную от первого до последнего колена. Таков ужь был её характер.

- Скажу вам запросто; моя милая! говорила митсрисс Одауд, что сначала мне хотелось самой породниться с Джорджем, и сестра моя Глорвина была бы для него хорошая невеста. Но ужь прошлаго, разумеется, не воротишь, и так-как он женился на вас, я дала себе слово считать вас своей сестрою, обходиться с вами именно как с сестрой и любить вас, как добрую родственницу из фамилии Мелони. У вас предоброе личико, моя милая, и я почти уверена, что мы сойдемся: вы будете, некоторым-образом, служить прибавлением к нашей фамилии.

- Я сам таких же мыслей, подтвердил майор Одауд.

Таким-образом, Амелия внезапно приобрела себе значительную коллекцию новых родственников. Это ее крайне забавляло, и она; улыбаясь, благодарила майоршу за предложенную честь.

- Мы все здесь добрые приятели, продолжала мистрисс Одауд. Ни в одном полку вы не найдете еще такой приятной компании, как за нашим общим столом. Мы не бранимся, не ссоримся, не сплетничаем, и все, можно сказать, как родственники любим друг друга.

- Особенно, я думаю, вы любите мистрисс Медженис, сказал Джордж улыбаясь.

- Мистрисс капитанша Медженис недавно помирилась со мной; и я простила ее великодушно, хотя, нечего сказать, обхождение этой выскочки могло бы довести до могилы мои седые волосы.

- Но у тебя волосы, друг мой Пегги, как воронье крыло, заметил мистер Одауд.

- Держи язык на привязи, где тебя не спрашивают, Микк, перебила достойная супруга. Вот эти мужья, моя милая, всегда перебивают наши слова. Когда мы останемся одне; я раскажу вам все подробности о нашем полку, и посоветую, как вам держаться между нашею молодежью. Теперь представьте меня вашему братцу - чудесный кавалер! Он напоминает мне моего кузена, Даниеля Мелони из Беллимелони, который - может-быть, вы слышали, моя милая?- женился на Орфалии Скулли, собственной кузине лорда Польдуди. Мистер Седли, сэр, я очень рада познакомиться с вами: считайте меня вашей родней. Вы сегодня обедаете с нами в гостинннце, за общим столом. Припомни докторские советы. Микк, и ужь я прошу тебя быть трезвым сегодня по крайней мере, для моего вечера.

- Сегодня, моя милая, Бильйонный полк дает нам прощальный обед, сказал майор Одауд, но мы постараемся достать пригласительный билетик для мистера Седли.

- Бегите, Симпель (прапорщик Симпель, моя милая, из нашего полка: я забыла отрекомендовать его вам). Бегите, Сиюель, как можно скорее, к полковнику Тевишу, свидетельствуйте ему почтение от мистрисс майорши Одауд, и скажите, что капитан Осборн привез своего щурина, который желает быть представленным Бильйонному полку сегодня на обеде, в пять часов. А мы с вами, капитанша, перехватим чего-нибудь здесь, если вам угодно.

Прежде чем мистрисс Одауд кончила свою речь, мистер Симпель бежал уже сломя голову выполнять её поручения.

- Мы пойдем исправлять свои обязанности, а вы, мистрисс Одауд, останетесь здесь и примете на себя труд просветить мою жену, сказал Джордж Осборн.

И два капитана, вместе с майором, вышли из дверей.

Оставшись теперь наедине с своим новым другом, неутомимая майорша Одауд принялась расказывать такие многочисленные подробности, которые никак не могли удержаться в памяти неопытной женщины, очутившейся так внезапно в этом новом кругу. Амелия слушала, молчала, удивлялась, и по большей части ничего не понимала.

- Мистрисс Гевитоп, жена полковника Гевитопа, повествовала майорша Одауд, умерла в Ямайке от жолтой лихорадки я, если сказать правду, от тоски, потому-что муженёк её делал глазки всем леди, нет нужды, что голова гладка, как пушечное ядро. Мистрисс Медженис - женщина без всякого образования, сплетница, клеветница, обманывает даже свою собственную сестру, когда играет с нею в карты. Мистрисс капитанша Кирк - пропащая картежница. Вот вы увидите, как она хлопает своими раковыми глазами, когда приглашают ее на вист. Ни одна из этих женщин не поедет с полком, прибавила мистрисс Одауд. Фанни Медженис остается с своей матерью, которая торгует углями и картофелем, по всей вероятности, в Ислингтоне; недалеко от Лондона, хотя она всегда хвастает овцами своего отца, и указывает на них, когда оне гуляют на берегу. Мистрисс Кирк остается с своими детьми при Бетезда-Плесе; чтоб почаще видеть доктора Рамсгорна, в которого она, между нами, влюбилась по-уши. Мистрисс Бунни в интересном положении... то-есть, говоря правду, она всегда в интересном положении, и ужь подарила своему мужу, поручику, семерых детей. Жена прапорщика Поски недавно вышла замуж, моя милая, всего только два месяца перед вашей свадьбой, и ужь она раз двадцать ссорилась с своим мужем. Поски, говорят, хочет развестись с ней. Она уйдеть к своей матери, содержательнице женского пансиона в Ричмонде. А вы где воспитывалис, моя милая? Я воспитывалась у мадам Фленеген, недалеко от Дублина: французская маркиза учила нас парижскому произношению, а французский граф преподавал нам все науки. На мое образование, скажу я вам, не щадили никаких издержек.

И в это замечательное общество, описанное с таким эффектом, мистрисс Одауд представила изумленную Амелию, как свою младшую сестру. Представление совершилось вечером, впродолжение чайной церемонии, когда все кумушки собрались в квартире мистрисс майорши Одауд. Так-как мистрисс капитанша Осборн отнюдь не принадлежала к числу блистательных красавиц, и была притом довольно простодушна, то все эти дамы делали о ней весьма лестные и выгодные отзывы вплоть до прибытия джентльменов, воротившихся с обеда. Джентльмены все нашли единогласно, что Амелия чудо как хороша, и это, для прелестных сестриц, послужило сигналом к возмущению против мистрисс Джордж.

- Остепенится ли теперь Осборн, желала бы я знать? сказала мистрисс Медженис поручще Бунни.

Бунни отрицательно покачала головой.

- Ну, моя милая, если этот беспардонный кутила сделается порядочным человеком, жена его будет совершенно счастлива; заметила мистрисс майорша Одауд прапорщице Поски; которая до сих пор считалась новобрачною в полку, и была теперь очень сердита на Амелию, отнявшую у неё этот интересный пост.

Мистрисс Кирк, ученица достопочтенного доктора Рамсгорна, предложила нашей героине два три вопроса из умозрительной эстетики, и хотя Амелия, помнившая хорошо институтские лекции, отвечала без запинки, однакожь мистрисс Кирк вывела заключение, что ум её блуждает еще во мраке и требует значительного просветления, почему она и отрекомендовала ей несколько полезных книг эстетически-назидательного содержания.

Но мужчины все без исключения, как народ правдивый и честный, сгруппировались около хорошенькой жены своего собрата, и принесли ей обильную дань любезностей и комплиментов. Амелия торжествовала, и в глазах её проглядывало искреннее удовольствие от джентльменских похвал. Джордж гордился популярностью своей жены, и был вполне доволен её робкими и грациозно-наивными манерами, с какой она отвечала на комплименты джентльменов. И как прекрасен был он сам в своем военном мундире! Никто, решительно никто из всех этих господ не мог сравнитъся с капитаном Осборном. Амелия чувствовала, что он с любовью наблюдает её движения, и сердце её пламенело от живейшего восторга.

"Я буду ласкова и любезна со всеми его друзьями", решилась она во глубине души, "я буду любить всех, кто любит его. Моя обязанность - быть веселою и обходиться радушно со всеми, кого он принимает."

Весь полк, в самом деле, был в восторге от капитанши Джордж. Старик Кутлер, доктор медицины и хирургии, сказал на её счет несколько остроумных шуток; мистер Каттль, бывший студент Эдинборгской коллегии, принял на себя труд проэкзаменовать ее по литературной части, и даже сообщил ей несколько ученых мнений на французском диалекте. Молодой Стоббль переходил от одного товарища к другому и беспрестанно шептал: "смотрите, как она хороша!" Сам он не спускал с неё глаз до той поры, как подали глинтвейн.

Но капитану Доббину весьма немного удалось поговорить с ней во вес этот вечер. Он и мистер Портер, капитан Бильйонного полка, должны были проводить в гостинницу мистера Джоза, который пил через-чур много, что однакожь не мешало ему расказывать с великим эффектом свою повесть о тигровой охоте, как за общим столом, так и на soiree у мистрисс майорши Одауд. Передав сборщика податей и пошлин на руки его лакея, мистер Доббин пошел бродить вокруг гостинницы с сигарою во рту. Джордж между-тем осторожно закутал шалью свою жену и увел ее от мистрисс Одауд после дружеского прощанья с молодыми офицерами, которые проводили мистрисс Джордж до кабриолета и наблюдали, как она поедет. По приезде домой; Амелия грациозно протянула свою миньятюрную ручку мистеру Доббину, и, улыбаясь, побранила его за то, что он не обращал на нее внимания в этот вечер.

Капитан продолжал гулять и курить свою сигару, тогда-как гостинница и все четемские дома уже спали крепким сном. Он наблюдал, как огонь исчез в гостиной Джорджа, и как потом он засветился в его спальне. Было почти утро, когда капитан Доббин воротился в свою квартиру. Он слышал движение на кораблях, принимавших на реке свой предуготовительный груз, чтобы пуститься в дальнейший путь.

ГЛАВА XXVII.

Амелия делает нашествие на Нидерланды.

Весело развевались на реке флаги кораблей, готовых принять на свой борты офицеров и солдат Трильйонного полка. Приготовления к отплытию в Ост-Энде были приведены к вожделенному концу, и через два дня после пиршества в апартаментах мистрисс майорши Одауд, транспорт двинулся с места, при веселых криках с ост-индских кораблей, и при громогласных восклицаниях военных товарищей, оставшихся на берегу. Офицеры махали шляпами, экипаж дружно отвечал громкими "ура", полковая музыка наигрывала национальный гимн: "Боже, храии короля". Картина была великолепная, торжественная, трогательная.

Веселый Джой, между-тем, проникнутый рыцарственным духом, охотно согласился быть в этом походе спутником своей сестры и госпожи майорши, которой движимое имущество, со включением знаменитой райской птицы и парадного тюрбана, находилось при полковом багаже. Не имея таким-образом лишнего на своих плечах, эти две героини поскакали в Рамсгет, чтоб оттуда немедленно отправиться в Ост-Энде.

Сей период жизни, наступивший для сборщика индийских податей и пошлин, был преисполнен великими событиями, доставлявшими ему неистощимые материялы для поэтической беседы. Он позабыл даже, на несколько лет сряду, свою героическую поэму о тигровой охоте, чтобы повествовать о разнообразных эпизодах из ватерлооской битвы, где он сам, по его словам, был одним из главных действующих лиц. Было замечено с приятным изумлением, что, согласившись провожать свою сестру в чужие краи, мистер Джой перестал подвергать операции бритья свою верхнюю губу. Впродолжение пребывания своего в Четеме, он следил с неутомимым прилежанием за всеми парадами и ученьем солдат. Он прислушивался с напряженным вниманием к разговору своих товарищей-офицеров (как он после называл их), и заучил наизусть многое множество военных имен из кодекса стратегии и тактики. При этой эрудиции, он обыкновенно пользовался наставлениями мистрисс майорши Одауд, знакомой в совершенстве со всеми подробностями военного артикула. Когда, наконец, они вступили на борт "Нежной Розы", отплывавшей в Ост-Энде, мистер Джой явился между пассажирами в щегольском сюртуке с плетёными снурками на груди, в белых лосинных панталонах и военной фуражке, украшенной золотою кокардой. Так-как при нем была великолепная карета, и притом он сообщил, по доверенности, некоторым лицам, что едет присоединиться к армии герцога Веллингтона, то пассажиры вообще приняли его за великую особу в роде генерал-коммисара, или по крайней мере правительственного курьера.

Дорогой он страдал невыразимо, и только сильный пунш из арака предохранял его от роковых последствий морской болезни. Его спутниды также имели утомленный и болезненный вид; но Амелия быстро оживилась, повеселела и воскресла духом, когда увидела у берегов Ост-Энде корабли с Трильйонным полком. Пакетбот "Нежная Роза" вступил с ними в гавань почти в одно и тоже время. Изнуренный Джоз поковылял к гостиннице, пошатываясь с боку на бок, между-тем как расторопный кептен Доббин поспешил принять на берег прекрасных леди, и потом занялся освобождением джозовой коляски и багажа из таможни, так-как при особе Джоза теперь не было слуги. Человек Осборна и откормленный челядинец индийского набоба свели между собою закадышную дружбу в Четеме, где они и остались, отказавшись на отрез следовать за своими господами через море. Этот лакейский умысел обнаружился, совершенно неожиданно, уже в последний день пребывания наших героев на британской почве, так-что для них не осталось досуга нанять новых слуг. Это обстоятельство расстроило набоба до такой степени, что он уже хотел совсем отказаться от заграничной экспедиции, да-таки и отказался бы, еслиб не кептен Доббин, который доказал ему как дважды два, что благоразумный джентльмен должен, в решительные мняуты жизни, стоять выше всех возможных обстоятельств. К этим доказательствам присоединились весьма кстати остроумные комплименты насчет усов, достигших весьма значительной зрелости на верхней губе отставного сборщика индийских податей и пошлин. Джоз махнул рукой, и поехал - поехал, да и приехал. Вместо благовоспитанного и благовыкормленного лондонского лакея, говорившего только на своем отечественном языке, Вилльям Доббин нанял для Джоза загорелаго и сухопарого Бельгийца, который с одинаковым искуством, говорил на всех европейских диалектах, то-ест; в строгом смысле, не говорил ни на одном, как большая часть полиглоттов, занимающихся ученой разработкой древних и новейших языков. Зато юркий Бельгиец умел отлично произносить титул милорда, и повторяя его беспрестанно, приобрел в скором времени совершеннейшее благоволение Джоя. Времена теперь переменились для Ост-Энда. Нет более лордов между Британцами, приезжающими туда, и немногие из них сохраняют степенно-величавую осанку, свойственную почтенным членам английской наследственной аристократии. Место их заступили довольно грязные джентльмены в разнообразных костюмах, любители бильярда, водки, и страшные потребители сигар.

Но можно сказать и доказать, что каждый Англичанин в армии герцога Веллингтона расплачивался честно. Воспоминание об этом сохранилось до сих пор между всеми магазинщиками, погребщиками и содержателями мелочных лавок. Нашествие такой армии было, в некотором смысле, благословением для коммерческой страны, обязавшейся снабжать жизненными потребностями честных воинов Веллингтона. Они пришли покровительствовать стране, не отличавшеися воинственным духом. Другие народы и другия племена сражались на их почве с незапамятных времен. Когда писатель этой истории принялся, в свою заграничную поездку, обозревать орлиным взглядом поле ватерлооской битвы, мы спросили у кондуктора, имевшего воинственную наружность, был ли он тогда на этом месте. "Pas si bete", отвечал кондуктор скороговоркой, обнаруживая таяим образом чувство, в котором не признается ни один Француз. Но, с другой стороны, кучер дилижанса, получивший от нас на водку двадцать-пять сантимов, был сын какого-то виконта наполеоновских времен,

Никогда эта страна не была в таком цветущем состоянии, как при начале лета 1815 года, когда её спокойные города и зеленые поля оживились красными мундирами разнообразных полков, и когда блистательные экипажи Аигличан появились на всех пунктах широкого и гладкого шоссе. Весело было видеть, как порхали по каналам красивые шлюпки с английскими путешественниками мимо богатых пастбищь, живописных старых деревень и мимо старых замков, расположенных между старыми деревьями. Миролюбивое расположение духа проявлялось повсюду, и нельзя было смотреть без трогательного умиления, как честный английский солдат расплачивался за рюмку водки в деревенском трактире. Мистер Глейг в своих записках, недавно изданных, приводит факт еще более трогательный: некто Дональд, шотландский воин, квартировавший на фламандской ферме, качад колыбель младенца в ту пору, как родители его; Жан и Жанета, отправлялись на сенокос. Сцены в этом роде, объясняющия принцип честной английской войны, могут быть превосходными сюжетами для национальных живописцев, обнаруживающих с некоторого времени решительную наклонность к историческим картинам. Все, казалось, дышало счастьем и довольством на этой благодатной почве. Наполеон между-тем, скрывавшийся в пограничных крепостях, готовился нахлынуть на эти золотые поля, чтоб оросить их потоками человеческой крови.

Все и каждый питали безграничное чувство доверенности к главнокомандующему английским войском. Герцог Веллингтон возбуждал в своих воинах такой же энтузиазм, какой некогда обнаруживали Фраицузы под командой своего вождя. Порядок везде и во всем был превосходный, и никто не думал бояться за себя, надеясь на всесильную защиту. Джоз и его спутницы, несмотря на робость, свойственную их полу, наслаждались совершеннейшим комфортом, как и все английские туристы. Знакомые нам офицеры Трильйонного полка разъезжали беззаботно на красивых ботиках и шлюпках из Ост-Энде в Брюгге и Гент, из Гента в Брюссель. Джоз на всех этих гуляньях был неразлучным спутником прекрасных леди, и ему особенно нравились эта фландрские лодки, замечательные в самом деле по своему роскошному убранству. Каждый мог на них есть и пить, сколько душе угодно, и в этом отношении нидерландские шлюпки приобрели такую славу, что оставили даже после себя весьма наивную легенду. Один английский турист, приехавший в Бельгию только на неделю, до того полюбил путешествия и угощения на публичных шлюпках, что начал переезжать беспрестанно из Гента в Брюгге и обратно до тех пор, пока не были наконец изобретены железные дороги, и тогда бедняк, озадаченный этим изобретением, утопился с горя на последней увеселительной поездке в Брюгге. мистеру Джозу не суждено было таким способом покончить свой живот; но зато он наслаждался вдоволь, и мистрисс Одауд была убеждена, что для полного его блаженства недоставало только сестрицы ея, Глорвины. Сборщик податей и пошлин просиживал по целым дням на палубе, пил без устали фламандское пиво, беспрестанно кричал на своего слугу, Исидора, и любезничал без умолку с прелестными леди.

Геройству его справедливо изумлялся весь женский пол.

- Бонапарт вздумал аттаковать нас - вот история! голосил воинственный мистер Джозеф Седли; - послушай, Эмми, дружок мой, не бойся, сестра: опасности нет никакой. Месяца через два, никак не больше, союзники будут в Париже, и не будь я брат твой Джой, если мы не станем с тобой обедать в Палеройяле. Это ужь я тебе говорю. Да и чего тут робеть? Триста-тысячь Русских идут во Францию через Майнц и Рейн... триста-тысячь! моя милая, под командой Витгенштейна и Барклая-де-Толли, знаменитейших полководцев, дружочек ты мой. В военных делах, душа моя, ты, разумеется, не смыслишь ничего, а я понимаю их как свои пять пальцев. Не французкой пехтуре устоять против железной русской пехоты, и у Бонанарта не найдется генерала, годного даже в адъютанты Витгенштейну. И потом еще, пятьсот тысячь Австрийцев, и все они тетерь только в десяти переходах от бельгийской границы, под командой Шварценберга и принца Карла. Из Пруссии тоже подвигаются храбрые войска под командой принца Маршала, а это, сударыня ты моя, такой отважный и храбрый полководец, с каким разве можно было бы сравнить одного Мюрата. Как вы думаете об этом, мистрисс Одауд? Мюрат и принц Маршал стоят один другаго - э? И выходит, что сестре моей нечего бояться: не так-ли, Исидор? Послушай, любезный, еще бутылку пива.

Мистрисс Одауд объявила, что сестрица ея, Глорвина, не робкого десятка, и в глазах её ни почем все эти полчища Французов. Затем она выпила стакан пива с такими сладкими ужимками, из которых ясно значилось, что она чрезвычайно любила этот напиток.

Чего не делает привычка? Сталкиваясь беспрестанно с своими неприятелями на поле битвы, то-есть, на паркетном полу в Челтенгеме и Бате, индийский наш герой был уже теперь далеко не так робок, как в былые времена, и красноречие изливалось из его уст быстрейшим потоком, особенно, когда горячительные напитки вдохновляли его ум. Трильйонгый полк полюбил душевно безцеремонного Джоя, и солдаты забавлялись вдоволь над его воинственною осанкой. Как некогда козел путешествовал всегда с одним полком, так и теперь, по словам Джорджа, шурин его заменял место слона для Трильйонного полка.

Со времени появления Амелии в Трильйонном полку, Джордж начал стыдиться за некоторых членов своей обычной компании, которым он принужден был представить мистрисс Осборн, и этот фальшивый стыд, усиливаясь постепенно, вдохнул в него решимость перейдти в какой-нибудь другой, лучший полк, чтобы освободить свою супругу от общества этих пошлых и жалких женщин, незнакомых с манерами и обращением джентльменского круга. Можно вообразить, с какими чувствами друг Доббин выслушал от него эту новость. Дело известное, что мужчины гораздо в большей степени, чем женщины (за исключением впрочем великосветских леди) способны стыдиться вульгарных обществ, и мистрисс Джордж, добродушное и наивное создание, отнюдь не понимала этого искуственного стыда. Голова мистрисс Одауд украшалась павлиньим пером, и на груди её постоянно красовался огромный репетир, которым она любила позванивать при всяком удобном случае, расказывая, каким образом нежный родитель подарил ей эти часики немедленно после свадьбы. Эти украшения и некоторые другия внешния особенности почтенной майорши невыразимо мучили деликатную чувствительность капитана Осборна всякий раз, как его супруга и майорша выезжали вместе на гулянье, или сходились в дружеской беседе. Молодой человек не понимал, что стыдиться общества своих знакомых, значит обнаруживать в себе несомненные признаки той самой вульгарности, которой он старался избегать. Амелию между-тем только забавляли странности этой женщины, и она отнюдь не стыдилась майорши Одауд.

Должно в самом деле признаться, что вечерния и утренния поездки на шлюпках, предпринимаемые в ту пору почти всеми Англичанами из среднего круга, могли бы быть несколько поинтереснее, если бы в них не принимала самого деятельного участия мистрисс майорша Одауд,

- Вот еще вздумали расхваливать эти шлюпки, говорила мистрисс Одауд: посмотрели бы вы, что это за лодки у нас в Ирландии, на каналах между Дублином и Баллинасло! Скоро у нас путешествуют, нечего сказать, да и отличную скотину разводят. Недавно отец мой получил золотую медаль за четырех-годовую телицу - удивительная телица! В этой стороне не найдти вам такой телятины ни за какие деньги!

- Что правда, то правда: мясо в Англии отличное, заметил мистер Седли.

- Я говорю про Ирландию, мой батюшка, без которой у вас там в Лондоне насиделись бы с голода, с жаром перебила мистрисс Одауд, пользуясь всяким случаем прославить свою родину насчет какой-бы то ни было страны.

Часто приходила ей в голову престранная идея сравнивать рынки Брюгге с дублинскими, и при этом вся её физиономия выражала самую высшую степень презрения и насмешки.

- Прошу покорно растолковать мне, что они разумеют под этой старой каланчой на вершине своей рыночной площади, говорила мистрисс Одауд, разражаясь таким громогласным смехом, от которого чуть ли не задрожала старая башня, обратившая на себя справедливое негодование майорши.

Между-тем, нельзя было сделать ни одного шага на этой плодопосной почве, не встретив английского солдата. Под звуки английского рожка пробуждались наши путешественники поутру, и британский барабан каждый вечер служил для них сигналом отправления на сон грядущий. Приближались величайшие события в европейском мире. Вся Европа стояла под ружьем, а Пегги Одауд продолжала без умолку говорить о рогатом скоте на ирландских лугах, о лошадиных стойлах в Гленмелони, и о том, как много выпивалось кларета в доме её отца. Джозеф Седли прибавлял к этому свой остроумные замечания насчет карри и пилава, потребляемых в Думдуме, где волочились за ним красавицы разнообразного племени и рода. Добродушная Амелия постоянно думала о своем супруге и о лучшем способе приобресть его вечную любовь. Все это весьма старые и обыкновенные вещи.

Ну, а что, примером сказать, могло бы случиться в политическом мире, если бы не произошло этой великой ватерлооской битвы, и если бы, и прочая, и прочая, и прочая? Вообразите, что Наполеон остался победителем герцога Веллингтона - что, что тогда? Я знаю многих исторических критиканов, которые страстно любят предлагать себе вопросы в этом роде, и, по моему мнению, это самый лучший и надежный способ приоорести себе громкую репутацию на исторической и политической дороге. Было время, когда с этой точки зрения я особенно любил судить о Наполеоне, и окончательный результат, до которого дошел я после своих неутомимых умозрений, в совершенстве выражен быть может для любознательного читателя двумя строками точек, которые спешу поставить в следующем симметрическом порядке. . .И если взять в расчет, что Бонапарт выбрал весьма дурное время ускользнуть с острова Эльбы, то я могу, нисколько не погрешая против совести, поставить в таком же порядке еще десять точек. . .

Дела жизни, преисполненной различных удовольствий, текли своим чередом, и никто не воображал, казалось, что неприятель грозит расстроить всеобщий комфорт. Когда наши путешественники прибыли в Брюссель, где разместллся по квартиран Трильйонный полк, счастье, повидимому, начало улыбаться для них со всех сторон, и они очутились в одной из превеселеньких столиц Европы, куда на базар житейской суеты собрались хлопотливые балаганщики со всех концов мира. Играли без конца, танцовали до-упаду, кушали и пили вдоволь, так что мистер Джоз утопал в океане гастрономического блаженства. Очаровательная Каталани восхищала всех своих зрителей и слушателей на сцене Оперного театра; каждый день устроивались превосходные кавалькады, оживленные марсовским блеском и грациозными позами прелестных амазонок, и этот редкий старинный городок, с его странными костюмами и чудодейственной архитектурой, переполнял живейшим восторгом чувствительное сердце мистрисс Эмми, никогда до той поры не видавшей иностранных государств. У ней была прекрасная квартира и чудесные наряды; братец Джоз предлагал к её услугам превосходную коляску; милый Джордж с неутомимым усердием сыпал на нее комплименты и деньги: чего жь еще недоставало для малютки Эмми? Ея медовый месяц приближался к концу, и она была вполне счастлива и довольна.

В эту счастливую эпоху, удовольствия и забавы разнообразились с каждым днем. Любознательные путешественники осматривали старинные памятники, посещали картинные галлереи, выезжали за-город, слушали концерты. Музыка не умолкала ни на минуту, и в городском парке гуляла английская аристократия. Праздникам, казалось, не будет и конца. Джордж каждый вечер гулял с своей супругой и в саду, и в уединенном поле, и на общественных сходках: всюду и всегда он был доволен собою в совершенстве, и клялся, что в нем быстро развиваются наклонности спокойного и неприхотливого семьянина, помирившагося с своей скромной долей. Гулять под руку с Джорджем, и притом в поэтические часы летней ночи: какое счастье для мистрисс Эмми! Ея письма к матери дышали в эту пору благодарностью и упоительным восторгом. Щедрый супруг не щадил для неё никаких издержек, и она покупала блонды, кружева, браслеты, брильянтовые серьги. О, как он был добр, прекрасее, великодушен и нежен!

Один взгляд на многочисленное собрание лордов и великосветских леди, появлявшихся во всех публичных местах, наполняли невыразимым восторгом истинно-британское сердце мистера Осборна. В этом чуждом краю, блистательные его соотечественники расстались, повидимому, однажды навсегда с тою сановитою холодностью, которая обыкновенно отличает великих людей на их родимой стороне, и появляясь в безчисленных собраниях, англииские денди смешивались без разбора с разнокалиберным обществом иностранцев и туземцев. Однажды, на вечере у дивизионного генерала, Джордж Осборн имел честь танцовать с леди Бланкой Систельвуд, дочерью лорда Барикриса. Он хлопотал и суетился, подавая мороженое и конфекты благородным леди, и храбро пробился через толпу, когда приказывал подать карету для леди Барикрис. По возвращении домой, он говорил несколько часов сряду о графинях и княгинях, и хвастал своим знакомством с таким блистательным успехом, которому даже мог бы позавидовать его собственный родитель. На другой день он сделал визиты своим дамам, и потом имел счастие сопровождать их в парк, рисуясь подле их кареты на своем кургузом коне. Он даже попросил их на большой обед у ресторатёра, и был вне себя от восторга, когда великосветские леди согласились на его просьбу. Старик Барикрис, одаренный превосходнейшим желудком и совершенно чуждый национальной спеси, мог обедать где и когда угодно.

- Надеюсь, впрочем, что кроме нас там не будет других женщин, сказала леди Барикрис, размышляя об этом приглашении, сделанном с такою опрометчивостью, и на которое оне согласились слишком скоро.

- Еще бы! вы, конечно, не думаете, мама, что он осмелится представить нам свою жену, пропищала леди Бланка, вальсировавшая накануне с мистером Осборном, который, по её мнению, в совершенстве постигал поэтическую сторону этого танца. Мужчины еще довольно сносны; но эти их жены... Fi donc!

- У него, однакожь, молоденькая и прехорошенькая жена, как мне говорили, сказал старик Барикрис.

- Что жь такое, моя милая? возразила мать. Если отец согласен ехать, поедем и мы, только, ужь само собою разумеется, в Лондоне этот господин не будет знать нашего дома.

Таким-образом, решившись прекратить это новое знакомство на Бонд-Стрите, где находился их столичный дом, благосклонные леди согласились откушать в Брюсселе насчет мистера Осборна, устроившего для них великолепный обед. За столом оне вели себя с большим достоинством, и тщательно уклонялись от разговоров с мистрисс Джордж, которую осмелились ввести в их круг. В этом-то и состоит особый вид достоинства, которым в высшей степени отличается британская великосветская леди. Как практический философ, гуляющий по рынку житейских треволнений, я всегда с удовольствием наблюдаю обращение этих женщин, приведенных в соприкосновение с их сестрицами из низшего или среднего круга.

Но несмотря на огромные издержки, употребленные честным Джорджем, пир этот был едва ли не самым скучным из удовольствий, устроенных для Амелии в медовый месяц. Она представила о нем подробный отчет в трогательном письме к своей мама, и описала живейшими красками, как миледи Барикрис не хотела отвечать на её скромные и деликатные вопросы; как леди Бланка наводила на нее свой лорнет, хотя оне сидели почти рядом, и как вообще кептен Доббин был недоволен обращением этих великосветских женщин, и как, наконец, по выходе из-за стола, старик милорд потребовал себе счет ресторатера, и, взглянув на него, объявил, что обед был прескверный и демонски дорогой. Но хотя мистрисс Эмми описала все это с большим искуством, и даже намекнула, как были грубы её гости, однакожь, тем не менее, старушка Седли возрадовалась душевно необыкновенному счастью своей дочки, и расказывала повсюду о её блистательных знакомствах с таким неутомимым усердием, что новость эта немедленно достигла до ушей старика Осборна в Сити, и он принял к сведению, что сын его вступил за границей в приятельские сношения с графами и князьями.

Если вам случалось видеть сэра Джорджа Тюфто в 1815 году, вы никак не угадали бы его теперь, встретившись с ним на Реджент-Стрите или на Пель-Мельском проспекте. Сэр Джордж Тюфто, кавалер Бани, перетянутый в ниточку эластическим корсетом, гуляет очень бодро в своих лакированных сапогах на высоких каблучках, и молодцовато заглядывает под шляпки хорошеньких леди. Еще миловиднее он рисуется на своем каштановом коне, сопровождая блестящие экипажи в парке, и вы, при взгляде на него, готовы воскликнуть от глубины души: "сэр Джордж Тюфто - прекрасный молодой человек!" У него густые каштановые волосы, чорные брови, отличные бакенбарды и превосходные усы. А между-тем вы знаете, что он участвовал во многих походах прошлаго столетия, и был одним из деятельнейших генералов в армии герцога Веллингтона. В 1815 году был он плешив, и на голове его торчали по местам светло-серые клочки волос; его члены были округленнее, и он казался довольно толстым и плотным мужчиной. Перерождение сэра Тюфто совершилось внезапным образом. Когда ему стукнуло семьдесят лет (теперь ему восемьдесят), его редкие и совершенно темные волосы вдруг загустели, закурчавили, переменили цвет и форму, так же как его брови и бакенбарды; покрывавшиеся чудесным отливом смолистого колорита. Злые языки распространяют слух, вероятно ложный, будто грудь сэра Тюфто туго набита ватой, и будто волосы его, утратившие способность к естественному приращению, представляются новоизобретенным париком, в совершенстве заменяющим натуру. Расказывают еще весьма странный анекдот саркастического свойства относительно того, каким образом потерял он свой последние клочки волос; но я поставил себе определенным правилом не верить никаким клеветам, злонамеренно распространяемым. Ктому же, парик сэра Джорджа Тюфто не имеет решттельно никакого отношения к нашей истории.

Однажды друзья наши осматривали городскую ратушу, о которой мистрисс майорша Одауд объявила, что это здание далеко не сравняется с гленмелонским дворцом её отца. Когда, по возвращении оттуда, они бродили по цветочному брюссельскому рынку, какой-то штабофицер, сопровождаемый ординарцем; слез с своего коня, и, рассмотрев цветы орлиным взглядом, выбрал для себя превосходнейший букет, какой только можно было купить за деньги. Купец бережно завернул сокровище в бумагу и передал его военному грумму, который последовал за своим господином, делая весьма странные гримасы. Офицер быстро прыгнуд на своего коня и поскакал во весь опор, обнаруживая на своем лице очевидные признаки внутреннего самонаслаждения и довольства.

- Все это вздор, господа, сказала мистрисс майорша Одауд в виде общего замечания, относительно растительного царства в бельгийском государстве. Посмотрели бы вы, какие цветы у нас, в Гленмелони! Отец мой держит трех шотланадских садовников, и при них девять помощников, один другого расторопнее. Одне оранжереи занимают у нас целый акр земли, и ананасы в них нипочем - тоже, что горох в летнее время. А виноград - ох!... какой виноград!.. каждая кисточка весит по шести фунтов. И ужь коль на то пошло, я готова присягнуть, что маньйолии у нас величиною с большой фарфоровый чайник. Вот как, господа!

Доббин не имел привычки подшучивать над мистрисс майоршей Одауд, как этот злой Осборн, приводивший в ужас свою супругу, которая умоляла его пощадить добрую женщину, но на этот раз не выдержал и честный Доббин, зажав нос и отфыркиваясь с больишм трудом, он отбежал на значительное расстояние и разразился самым неистовым смехом, к великому удивлению изумленной толпы.

- Вот дурак-то! заметила мистрисс майорша Одауд, зажал рот платком и бросился как сумасшедший. Неужьто у него опят кровь идет из носу? Он-таки довольно часто говорит, что у него кровотечение, и я, право, удивляюсь, как он жив до сих пор. Нy-с, а маньйолии у нас в Гленмелони будут с добрый чайник, не правда ли, Одауд?

- Конечно, моя милая, и даже еще больше, я полагаю, отозвался послушный супруг.

В ту минуту разговор был прерван прибытием офицера, купившего великолепный букет.

- Отличный конь, заметил Джордж. Кто этот всадник?

- Нашли чему удивляться, сказала майорша. Посмотрели бы вы, какова лошадка у моего брата, Моллой Мелони! Она еще вот недавно выиграла золотой кубок на скачках с препятствиями... чудо, что за конь!

Затем мистрисс Одауд принялась было расказыват о некоторых замечателъных свойствах лошадиной породы в Гленмелони, но супруг остановил ее своим ответом на вопрос мистера Джорджа.

- Это дивизионный генерал Тюфто, командующий нашей кавалерией, сказал мистер Одауд. Он и я были ранены в одну и ту же ногу при Талавере.

- И где вас повысили обоих, да только не в один чин, добавил Джордж улыбаясь. Генерал Тюфто! Кроли должен быт его адъютантом. Стало-быть и он уже здесь с своей женой. Надобно повидаться с ними.

Амелия затрепетала, сама не зная отчего, и яркий блеск солнечных лучей померк в её глазах. Высокие кровли старинных зданий и шпицы башень потеряли для неё всю свою прелесть. Солнце между тем закатывалось великолепно: это был один из прекраснейших дней в конце мая.

ГЛАВА XXVIII.

Брюссель.

Мистер Джой обзавелся двумя наемными лошадками для своей коляски, и этот лондонский экипаж, равно как и сии две скотины, придавали своему владельцу довольно сносную фигуру, когда он покатывался в брюссельских предместьях. Джордж тоже купил отличного коня для своей партикулярной верховой езды. Он и кептен Доббин довольно часто на своих конях рисовались по бокам колесницы, где заседал мистер Джой с своей сестрой, предпринимавшей ежедневно увеселительные поездки за городскую заставу.

На другой день после нечаянной встречи с генералом Тюфто, они поехали в городской парк, где, как расчитывал Джордж, они должны были увидеть Родона Кроли и его супругу. Расчет оказался верным. Среди небольшой группы всадников, принадлежавших к брюссельской аристократии, Ребекка, в прекрасном амазонском платье, ехала на маленькой лошадке арабской породы, и подле нея, с левой стороны, гарцовал блистательный Джордж Тюфто. Искуству верховой езды Ребекка научилась на "Королевиной усадьбе", где баронет, старший его сыг и Родон Кроли дали ей достаточное число берейторских уроков.

- А что вы думаете? Ведь это сам герцог, сказала мистрисс майорша Одауд, обращаясь к Джозу, который тут же раскраснелся как пион. А вон там, на гнедом коне, галопирует лорд Оксбридж. Смотрите, какой он молодец! Брат мой, Моллой Моллони, похож на него как две горошины с одного поля.

При виде коляски Джоза, Ребекка продолжала ехать своей дорогой, но заметив мистрисс Эмми, свою старую приятельницу, она послала ей воздушный поцалуй грациозным движением пальчиков своей левой руки, улыбнулась и проговорила несколько ласковых слов. Потом она спокойно продолжала прекрасную беседу с своим кавалером, который спросил: "Кто этот толстый офицер, в фуражке с золотой кокардой?" на что Ребекка отвечала, что это "офицер, состоящий на службе в одном из ост-индских полков". Но Родон Кроли тотчас же выехал из длинного ряда всадников, подскакал к коляске, раскланялся с мистрисс Джордж, и сказал мистеру Джою, "здравствуйте, почтеннейший! Все ли вы, того, этак, понемногу?" на что Джой отвечал, что оно ничего, так-себе, идет. И затем Родон Кроли начал всматриваться в лицо и павлиньи перья мистриссь Одауд с таким напряженным вниманием, что майорша начала серьезно считать себя победительницею гвардейского капитана.

Джордж, отставший позади на несколько минут, подъехал почти в одно время с Доббином, и оба они поспешили приветствовать важных особ, между которым Осборн тотчас же заметил мистрисс Кроли. Сердце его запрыгало от радости, когда онь увидел, что Родон, облокотившись о коляску, дружески разговаривает с его женой. Он крепко пожал руку адъютанту генерала Тюфто и приветствовал его, как одного из лучших своих друзей. Родон Кроли и кептен Доббин обменялись только учтивыми поклонами, которые отнюдь не могли служить выражением душевного восторга.

Кроли сказал мистеру Осборну, что он остановился с своим генералом в Hotel du Parc; Джордж дал ему адрес своей собственной резиденции, и было решено, что Родон сделает ему первый визит.

- Каь это жаль, что вы не были у нас третьяго дня, сказал Джордж. Мы обедали в ресторане, и провели чудесно время. У нас были в гостях лорд Барикрис, его суцруга и дочь ея, леди Бланка. Веселились на славу. Как это, право, жаль, что мы раньше не сошлись.

Объявив таким-образом свои права на принадлежность к высшему кругу, Осборн раскланялся с Родоном, и тот поспешил присоединиться к блестящей кавалькаде, поворотившей в боковую аллею. Джордж и Доббин заняли свои места по сторонам коляски Джоза.

- Какой красавец этот герцог! заметила мистрисс майорша Одауд. Веллингтоны и Мелони, если сказать правду, в родстве между собою... не то, чтобы близком, но и не дальнем. Только ужь, само-собою разумеется, я не стану забегать в глаза, если герцог первый не обратит на меня своего внимания. Будь я немного побогаче, роли бы, авось, поменялись между нами.

- Это великий полководец, сказал Джой, начинавший приходить в себя с той минуты, как великий человек сокрылся из виду. Военная история не представляет победы знаменитее той, которую Веллингтон выиграл при Саламанке: не правда ли, Доббин?

Капитан отвечал утвердительно.

- А где, позвольте вас спросить, он впервые изучил военное искусство? продолжал запальчивый сборщик податей и пошлин. В Индии, любезный друг, в Индии! Тамошния дебри и леса, великая школа для будущего полководца; прошу обратить особенное внимание на этот пункт. Я сам знаком был с ним, мистрисс Одауд; мы танцовали с ним мазурку на вечере у мисс Кутлер, дочери артиллерийского полковника, и надобно вам заметить, что мисс Кутлер считалась первою красавицей во всем Думдуме. Тут еще случилась история... но, ведь, ужь кажется я вам расказывал?

Появление великих особ доставило нашим приятелям неистощимый материял для интересной беседы на целый день, вплоть до вечернего часа, когда они все вместе собрались в оперу.

Брюссельская опера могла служить олицетворением веселой Англии старинных времен. Театр был наполнен истинными британскими физиономиями и замысловатыми костюмами, которыми встарину столько славились английские леди. Мистрисс Одауд была блистательна и великолепна. Чело её украшалось роскошными локонами, а брильянты на руках и стекла на лебединой шее затмевали своим блеском все, что ни сидело в ложах. При всем том, присутствие мистрисс Одауд мучило невыразимо чувствительную душу мистера Осборна; и он уже давно был бы рад отвязаться от этой странной и совершенно необразованной ирландки, не умевшей сказать ни одного порядочного слова. Не было, однакожь, никаких средств отвязаться от мистрисс Одауд. Она считала своим непременным долгом участвовать во всех удовольствиях и забавах, предпринимаемых её молодыми друзьями, она была убеждена душевно, что присутствием её оживляются всякие собрания, и не было для неё никаких сомений, что все приходят в восторг от её поучительной беседы.

- Она была полезна для тебя, мой друт, сказал Джордж своей жене, которую мог, без зазрения совести, оставлять одну в обществе этой интересной леди;- но как это хорошо, что мы встретились, наконец, с мистрисс Кроли! Ты возобновишь с нею дружсскую связь, и, авось, это поможет нам отвязаться от несносной ирландки.

На это мистрисс Эмми не отвечала ни да, ни нет, и мы решительно не знаем, в чем заключались её мысли.

Мистрисс Одауд обозрела весь театр своими рысьими глазами, но никак нельзя сказать, чтоб театр произвел слишком сильное впечатление на её душу.

- А вот посмотрели бы вы, что это за театр у нас в Дублине, на Фишебльской улице! сказала мистрисс Одауд. Здешния - дрянь перед ним; то же, что какой-нибудь балаган, недостает только паяца... И что это за напевы, господа! Ревут, пищат, кричат - больно ушам, а ничего не разберешь. Нет, судари мои, если вы не слышали наших ирландских песен, так вы, скажу я вам, не имеете понятия о настоящей музыке. У нас в Ирландии пастухи лучше поют, чем здешния французские актерки.

И все эти мнения, с прибавлением других весьма назидательных, мистрисс майорша Одауд высказывала громогласно, на весь театр, размахивая при этом своим веером, который величественно колыхался в её правой руке.

- Родон, милый друг, кто эта удивительная женщина с Амелией? сказала какая-то леди, сидевшая в противоположной ложе.

Но читатель угадал эту леди. Ребекка, должно заметить, оказывала пламенную нежность к своему супругу в присутствии посторонних особ, тогда-как дома она обнаруживала к нему холодную учтивость.

- Разве ты не видишь, мой друг, продолжала мистрисс Кроли, это редкое создание в красном атласном платье, с жолтой башней на голове и огромными часами на груди?

- Подле неё сидит, если не ошибаюсь, хорошенькая женщина в белом: так ли, мистрисс Кроли? сказал сидевший в ложе джентльмен среднего роста, в белом галстухе и с орденами в петлицах.

- Эта хорошенькая женщина - Амелия, генерал, моя подруга, если вам угодно знать. О, вы замечаете всех хорошеньких, злой человек!..

- Одну только и заметил, клянусь честью! проговорил восторженный сэр Тюфто, сидевший подле Ребекки, которая в эту минуту слегка ударила его по плечу кончиком своего огромного букета.

- Так и есть, это он сам, готова присягнуть! воскликнула мистрисс Одауд; и этот самый букет он купил вчера на Маршино-Флюрс (читай - Marche aux Fleurs)!

И когда мистрисс Ребекка, поймав пристальный взгляд своей подруги, совершила еще раз операцию воздушного поцалуя, мистрисс майорша Одауд, принимая этот комплимент на свой собственный счет, салютовала с грациозною улыбкой всех особ, присутствовавших в противоположной ложе. Несчастный Доббин снова закрыл рот носовым платком и выюркнул в галлерею.

После первого акта, Джордж оставил на минуту свою жену, чтоб засвидетельствовать личное почтение мистрисс Кроли в её ложе. На дороге, перед буфетом, он встретил капитана Родона, и они обменялись несколькими сентенциями касательно происшествий, случившихся в последния две недели.

- Ну, что, вы были с моим векселем у моего лондонского агента? спросил Джордж.

- Как же? Был и разменял, отвечал Родон. Считайте меня в долгу, и постарайтесь расквитаться с вашим должником. Я всегда к вашим услугам. Ну, что ваш старшина? Обвертелся?

- Нет еще, не совсем, отвечал Джордж,- ломается, покамест; но авось, после кампании, мы помиримся, я надеюсь. А знаете ли, я получил наследство после матери?

- Это очень хорошо.

- Разумеется, недурно; но будет еще лучше, когда помирюсь с отцом. А ваша тетка умилостивилась?

- Всего только на двадцать фунтов! Когда мы увидимся?

- Когда угодно, для меня все равно, отвечал Джордж.

- По вторникам генерал не обедает дома. Приходите во вторник. Да что это, с какой стати ваш шурин отпустил усы? Скажите, чтобы сбрил. Какого чорта тут будет делать с усами статский повеса? Ну? так не забудьте: во вторник.

И сказав это, Родон продолжал свой путь в буфет с двумя товарищами, которые, так же как и он, принадлежали к главному штабу.

Джордж был только вполовину доволен приглашением к обеду в тот день, когда генерал не обедает дома.

- Я хочу повидаться с вашей жоной . сказал он. Зайдти мне в её ложу?

- Гм; как угодно, пробормотал Родон, делая довольно кислую мину.

Молодые джентльмены, принадлежавшие к главному штабу, значительно переглянулись между собой. Пробежав галлерею, Джордж тихонько подошел к генеральской ложе, которой нумер он с точностью старался определить впродолжение первого акта.

Уильям Мейкпис Теккерей - Базар житейской суеты (Vanity Fair). 4 часть., читать текст

См. также Уильям Мейкпис Теккерей (William Makepeace Thackeray) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Базар житейской суеты (Vanity Fair). 5 часть.
- Entrez, откликнулся светлый и чистый голосок, когда мистер Осборн по...

Базар житейской суеты (Vanity Fair). 6 часть.
Молодой человек писал немного. Гордость не позволила ему излить вполне...