Уильям Шекспир
«Цимбелин (Cymbeline). 5 часть.»

"Цимбелин (Cymbeline). 5 часть."

Гвидерий. Он один. Ты, отец, вместе с братом пойди взгляни, нет-ли y него спутников, а меня оставь с ним (Бэларий и Арвираг уходят).

Клотэн. Стойте. Кто вы такие и зачем удираете от меня так проворно... Какие-нибудь гнусные горцы?.. Я слыхал о таких... Говори, негодный раб, кто ты такой?

Гвидерий. Я человек, никогда не отвечающий на гнусное оскорбление иначе, как ударом.

Клотэн. Ты разбойник, нарушитель закона, злодей. Сдавайся, вор!

Гвидерий. Кому сдаться? Не тебе ли? Да сам-то ты что такое? Разве y меня нет такой-же мощной руки и такого-же пылкого сердца, как и y тебя? Твои слова, правда, наглее моих, потому что я не ношу кинжала во рту. Говори-же, кто ты сам и почему требуешь, чтобы я тебе сдался.

Клотэн. Гнусный негодяй, разве ты по моему платью не видишь, кто я.

Гвидерий. Нет, бездельник, не знаю ни тебя, ни твоего деда-портного, шившего это платье, которое, как мне кажется, одно делает тебя тем, что ты есть.

Клотэн. Платье это шил не мой портной; знай это нахальный холоп!

Гвидерий. Проваливай отсюда и благодари того, кто со своего плеча подарил тебе это платье. Ты так глуп, что мне противно тебя бить.

Клотэн. Узнай-же, мое имя, гнусный вор, и трепещи.

Гвидэрий. Как-же тебя зовут? Говори.

Клотэн. Мерзавец, я Клотэн.

Гвидэрий. Хотя, вдвойне мерзавец, твое имя и Клотэн, но трепетать ты меня этим не заставил. Назовись ты жабой, змеей или пауком, я встревожился бы сильнее.

Клотен. Чтобы еще сильнее ужаснуть, чтобы совсем тебя уничтожить, я добавлю, что я сын королевы.

Гвидэрий. Очень прискорбно, так-как ты очевидно не делаешь чести своему роду.

Клотэн. И ты не приходишь в ужас.

Гвидэрий. Я боюсь только тех, кого уважаю, то-есть, людей умных; дураков-же я не боюсь, а только потешаюсь над ними.

Клотэн. Умри-же за это! а с теми я еще успею справиться, когда убью тебя своею рукою... Я их настигну и ручаюсь, что все ваши головы будут красоваться над воротами Луда... Сдавайся-же, подлый горец! (Уходят, сражаясь. Бэларий и Арвираг возвращаются).

Бэларий. Никаких спутников не видно.

Арвираг. Ни одного. Ты, на счет его, верно, ошибся.

Бэддрий. Не думаю. Давно я его не видал, но время нисколько не изменило прежних его черт. Тот-же резкий голос, таже отрывистая речь. Я убежден, что он Клотэн.

Арвираг. Мы оставили их здесь. Большим будет счастием, если между ним и братом не выйдет никакой неприятности. Ты говоришь, что он очень дерзок?

Бэларий. Даже в то время, когда он еще не достиг зрелости, он отличался необыкновенною необузданностью, так-как умение обуздывать себя часто приобретается. путем мышления.. Однако, смотри, вот твой брат (Входит Гвидерий; в руках y него голова Клотэна).

Гвидерий. Этот Клотэн был совсем дурак: - пустой кошелек без единой монеты. Даже сам Геркулес не мог-бы размозжить ему голову, потому что мозгу y него совсем не было, а между тем не сделай я того, что сделал, этот олух нес-бы теперь мою голову так-же, как я несу теперь его башку.

Бэларий. Что ты наделал?!

Гвидэрий. Отлично знаю, что именно. Я отрубил голову некоему Клотэну, выдававшему себя за сына королевы, обзывавшему меня мошенником, холопом-горцем, и клявшемуся что он захватить нас всех в свои руки, снимет y нас с плеч головы, которые, - благодарение богам, - до сих пор еще на месте, и выставит их на позор над воротами Луда.

Бэларий. Теперь мы все погибли!

Гвидэрий. Что-же из этого, дорогой отец? Что нам терять, кроме жизни, а он и без того грозил ее отнять? Если закон не может нас защитить, зачем нам из-за боязни закона позволять какому-нибудь куску мяса грозить нам и разыгрывать перед нами и судью, и палача? Встретили вы поблизости кого-нибудь из его спутников?

Бэларий. Насколько взгляд мог окинуть пространство, ни души; но здравый смысл говорит, что его должна была сопровождать свита. Как ни был он безтолков, как ни становился день ото дня глупее, но ни злоба, ни полнейшее отсутствие ума не могли-бы завлечь его сюда без всякого конвоя. При дворе, быть может, знают, что люди живут здесь в пещере, прокармливаясь охотой; вообразили, быть может, что мы опальные, могущие со временем подобрать опасную шайку, а Клотэн, вероятно, вспылив по обыкновению, поклялся, что переловит всех нас. Поэтому совсем не правдоподобно, чтобы он отправился один; не настолько был он смел, да и родные не допустили-бы его до этого. Вот и есть полное основание бояться, что y этого трупа есть хвост, который много опаснее головы.

Арвираг. Пусть совершится воля богов. Какова-бы она ни была, брат поступил хорошо.

Бэларий. Не хотелось мне идти сегодня на охоту; нездоровье Фидэлио останавливало.

Гвидэрий. Собственным мечем Клотэна, которым он угрожал моей шее, я отрубил ему голову. Я брошу ее в бухту за нашим утесом, и хотя она принадлежит сыну королевы, пусть себе носится по волнам и рассказывает рыбам, чем она была когда-то. Об этом пока вся моя забота (Уходит).

Бэларий. Боюсь, Полидор, как-бы твоя расправа не вызвала жестоких возмездий, и хотя такой поступок вполне приличен твоей храбрости, я был-бы очень рад, если бы он сделан был не тобою.

Арвираг. А я был-бы очень рад, если-бы он сделан был мною; тогда и ответственность пала-бы на одного меня. Люблю я тебя, Полидор, по-братски, а все-таки завидую, что это дело выпало на долю тебе. Желал-бы я, чтобы самое грозное правосудие, какое-только существует на свете, схватило нас обоих и потребовало к ответу.

Бэларий. Прошедшего не воротишь. Сегодня мы охотиться не пойдем, не будем искать бесполезных опасностей. Ступай в пещеру, займись с Фидэлио хозяйством, а я подожду здесь пылкого Полидора и, как только он вернется, приведу его обедать.

Арвираг. Бедный, бедный Фидэлий, иду к тебе с величайшею радостью. Чтобы возвратить тебе румянец здоровья, я выпустил-бы всю кровь y целаго сонма разных Клотэнов и еще стал-бы хвалиться своим человеколюбием (Уходит).

Бэларий. О, великая, божественная природа! Каким украшением служат для тебя эти царственные юноши! Они так-же нежны, как зефир, порхающий над фиалками и даже не колеблющий их душистых головок. А между тем, когда в них вскипит их царственная кровь, они становятся такими-же суровыми, как жесточайший ураган, пригибающий к земле вершины горных сосен. Удивительно, как это невидимый инстинкт без всяких посторонних наущений развивает в них царственные чувства, как без всяких наставлений, без всяких примеров со стороны, крепнут в них сознание чести, чувство приличия, так-же как и мужество, которое, ростя в них в виде плевел, оказывается плодоноснее посеянных семян... А все-таки странно, зачем явился сюда Клотэн? Чем-то разыграется для нас его смерть? (Гвидэрий возвращается).

Гвидерий. Где-же брат? Дурацкую башку Клотэна я отправил вестницей к его матери, а тело оставлено в залоге здесь до её возвращения (Слышна торжественная музыка).

Бэларий. Что это значит?.. Слышишь, Полидор? играют на моей священной лютне. По какому случаю решился Кадвал заиграть? Слышишь?

Гвидерий. Разве он дома?

Бэлaрий. Он только-что ушел отсюда.

Гвидерий. Что это значит? Звуки лютни не раздавались здесь с самой смерти незабвенной нашей матери... Торжественные звуки должны сопровождать только торжественные события... Что-же случилось? Безпричинное ликование, как и ни на чем не основанное горе - или радость обезьянья, или ребяческое огорчение. Не сошел-ли Кадвал с ума? (Арвираг несет Имоджену, кажущуюся мертвой).

Бэларий. Вот он идет и несет на руках печальное объяснение того, за что мы его порицали.

Арвираг. Прелестная птичка, которою мы так дорожили, умерла! Я скорее согласился-бы, чтобы мне вместо шестнадцати лет было шестьдесят и чтобы мои проворные ноги превратились в костыли, чем видеть то, что y меня перед глазами.

Гвидерий. О чудная, несравненная лилия, теперь на руках брата ты и на половину не так прекрасна, как в то время, когда ты еще держалась на столе.

Бэларий. О горе, кто мог когда-либо измерить твою глубину, чтобы поведать миру, к какому берегу тяжелее пристать твоей ладье? О прелестное создание! один Юпитер знал, какой-бы человек вышел из тебя впоследствии, но печально, что ты умер юношей и умер от скорби! Как ты нашел его?

Арвираг. Бездыханным, как видите. Уста его слегка улыбались, словно не стрела смерти сомкнула их навсегда, а только муха щекотала их слегка. Правою щекою он прижимался к подушке.

Гвидерий. Где?

Арвираг. На полу, скрестив руки. Я думал, что он спит, и, чтобы не стучать, снял свою деревянную, подбитую гвоздями обувь, грубость которой слишком сильно давала себя чувствовать при каждом моем шаге.

Гвидерий. Он будто спит. Да, он заснул, увы! навеки и могила будет ему постелью. Легкокрылые феи станут слетаться на эту могилу, и ни один червяк не посмеет к ней приблизиться.

Арвираг. Бедный Фидэлий, пока будет длиться лето, а сам я еще здесь, я стану убирать цветами одинокую твою могилу. Ты не ощутишь недостатка ни в буковицах, таких-же бледных, как твое лицо, ни в колокольчиках, таких-же бледнолазоревых, как твои жилки, ни в лепестках шиповника, благоухание которых, - этим я нисколько не желаю их унижать, - не будет приятнее твоего одного дыхания. А реполов своим клювиком, - клювик этот сильно пристыжает детей, получивших богатое наследство и оставляющих могилы своих отцов без надгробных памятников, - да, реполов натаскает других цветов на твою могилу. Когда-же минует лето и цветов более не станет, он будет мхом защищать тебя от зимней стужи.

Гвидерий. Сделай одолжение, перестань! не прибегай к девичьим причитаниям, когда перед нами такое печальное зрелище. Займемся лучше погребением и не станем бесполезным сетованиями оттягивать исполнение лежащего на нас священного долга.

Арвираг. Где-же мы похороним его?

Гвидерий. Рядом с Эврифилой, нашею доброю матерью.

Арвираг. Хорошо. Слушай, Полидор! Хотя голоса наши уже огрубели от возмужалости, споем по нем ту-же похоронную песню, с которою мы провожали в могилу прах матери. Напев будет тот-же, только имя Эврафиды мы заменим именем Фидэлия.

Гвидерий. Нот, Кадвал, нет, я не могу! Я только буду рыдая повторять слова. В звуки скорби не должно вкрадываться фальшивых нот. Это хуже лганья жрецов в пышных капищах.

Арвираг. Если так, говори просто слова.

Бэларий. Большее горе, как я вижу, быстро залечивает меньшее. Клотэн уже совершенно забыт, а между тем он, дети мои, был сыном королевы. Хотя он и относился к нам враждебно, однако, он жестоко за это поплатился. Конечно, и простолюдин, и знатный, предавшись тлению, превращаются в один и тот-же прах, но чувство уважения, этот ангел-хранитель мира, научает нас отводить высокопоставленным лицам одно место, а стоящим на низших ступенях общественной лестницы - другое. Наш враг был царственного происхождения и, хотя ты отнял y него жизнь, мы должны похоронить его, как принца.

Гвидерий. Хорошо, перенесем и его сюда. Тело Терсита стоит тела Аякса, когда ни того, ни другого нет более в живых.

Арвираг. Пока ты, отец, отправишься за трупом, мы споем свою заупокойную песню. Начинай-же, брат (Бэларий уходит).

Гвидерий. Нет, подожди, Кадвал, надо положить умершего головою к востоку; отец говорит, что так следует.

Арвираг. Правда.

Гвидерий. Помоги-же переместить его.

Арвираг. Вот так. Начинай.

Песня.

Гвидерий. Друг, больше бояться тебе не придется

Ни летнего зноя, ни зимних морозов.

Ты, мзду получив за деянья земные,

Вернулся в отчизну на вечный покой.

Красивую-ль девушку, статнаго-ль парня,

Вельможу-ли пышного иль трубочиста -

По смерти конец всех один ожидает: -

Все в прах обратятся, да, в прах, милый мой.

Aрвираг. Теперь не страшит тебя гнев сильных мира:

Ты гнета тиранов теперь не боишься;

О пышной одежде, о вкусном обеде

Замолкли навеки тревоги и страх!

Конец властолюбью, стремлению к славе,

Учености, мудрости, жажде познаний,

Всем благам земным неизменно все тот-же: -

По смерти мы все обращаемся в прах.

Гвидерий. Раскаты громов для тебя не опасны.

Арвираг. Не страшен и блеск ослепительных молний.

Гвидерий. Ни яд клеветы, ни злословия жало.

Арвираг. Ни радость, ни горе тебя не встревожат.

Гвидерий. Всех, кто утопает в любовных мечтах,

Один ждет конец: - все лишь прах они, прах!

Арвираг. Тебя заклинать пусть никто не посмеет.

Гвидерий. Ничье колдовство пусть тебя не тревожит.

Арвираг. Все злобные духи от мирной могилы

Твоей пусть бегут...

Гвидерий. Подойти к ней не смея.

Арвираг. Спи мирно, о жизни людской не жалея.

Спи мирно, Фидэлий, в могиле своей.

Возвращается Бэларий с трупом Клотэна.

Гвидерий. Отпевание наше кончено. Клади сюда и того (Кладут труп рядом с Имодженой).

Бэларий. Вот я принес немного цветов; в полночь наберу поболее. Растения, на которых сохранилась холодная ночная роса, более пригодны на то, чтобы ими осыпать покойников. Бросьте их на умерших. И вы оба тоже были цветы, то теперь увяли; то-же станется и с теми, которыми мы вас осыпаем. Отойдем подальше и станем там на колени. Земля, которая их даровала, взяла их обратно. их земные радости миновали; миновало вместе с тем и их земное горе (Уходят. Имоджена просыпается, но еще не совсем приходить в себя).

Имоджена. Да, в Мильфордскую гавань... Где-же дорога? Вдоль той чащи? Благодарю... А далеко отсюда?.. О небо, неужто еще целых шесть миль?.. Я шла всю ночь. Лягу опять да землю и усну еще (Дотрогивается до трупа Клотэна) Нет, нет! не надо мне товарищей по ложу! (Очнувшись совсем). О боги и богини! Эти цветы олицетворяют собою радости мира, а этот окровавленный труп - таящееся в нем горе... Должно быть, это сон; по крайней мере, надеюсь, что так... Мне снилось, будто я сторожила пещеру для добрых людей, но ничего такого не бывало на самом деле: это стрела, пущенная из ничего в ничто; она вылетела из скопившихся в мозгу паров. Насколько слепы бывают иногда наши глаза, настолько-же порою слеп наш рассудок... На самом деле я все-таки продолжаю дрожать от страха. О бессмертные, если в вас сохранилась хоть капля сострадания будь она не более глаза кропивника, тогда, грозные боги, уделите мне хоть частицу его... А сон все продолжается, хотя я и проснулась; он и вне меня, и во мне... Это не игра воображения; я чувствую его, осязаю!.. Обезглавленный человек!.. (Вглядывается и труп). Платье Постума!.. Я узнаю абрис его ноги... Вот его рука... его ступня, достойная Меркурия, его воинственный, достойный Марса стан и его мышцы, достойные Геркулеса! Все здесь! Но где его лик, его Юпитеру подобный лик?.. Его нет! Неужто и на небесах совершаются убийства? (Вскакивает). Ах, Пизаний, пусть все проклятия, которыми обезумевшая Гекуба осыпала греков, обрушатся на тебя с добавлением и моих проклятий!.. Ты, пособник гнусного Клотэна, необузданного этого демона, погубил моего властелина! Для меня отныне и письмо, и чтение - одно предательство!.. Проклятый Пизаний своими подложными письмами... Да, он, проклятый, сокрушил вершину мачты y горделивого корабля, подобного которому не было ни одного во всем мире... О мой Постум, где-же твоя голова?.. Где-же она?.. Пизаний мог-бы поразить тебя в сердце и оставит при тебе твою голову... Кто мог это сделать? Ты, Пизаний?.. Конечно, ты и Клотэн. Злоба за одно с жаждой наживы виною беды! Теперь мне все это ясно вполне. Не он-ли дал мне это снадобье, говоря, будто оно исцеляет от всяких недугов, а между тем оно оказалось губительным? Этим подтверждается все: - убийство дело Пизания и Клотэна!.. О, дай мне расцветить твоею кровью мои щеки, чтобы мы оба приняли более ужасный вид для тех, кто может нас увидеть!.. О властелин мой, безценный властелин! (Падает без чувств. Входят Люций, Военачальник, другие колоновожатые, потом Кудесник).

Военачальник (Люцию). Кроме того, легионы, находящиеся в Галлии, согласно вашему приказанию, переправились через море и ждут вас в Мильфордской гавани с вашим флотом; они готовы к бою.

Люций. Но какие известия получены из Рима?

Военачальник. Сенат призвал на службу пограничников и итальянских патрициев. От рвения этих новых войск можно ожидать многаго. Их ведет отважный Иахим, брат Сиенны.

Люций. Когда можно ожидать их прибытия?

Военачальник. При первом попутном ветре.

Люций. Такая быстрота действий подает нам большие надежды. Прикажи, чтобы уже прибывшим войскам был сделан смотр; пусть колоновожатые тотчас-же об этом позаботятся. Ну, а ты, почтенный, скажи, что снилось тебе за последнее время касательно исхода предстоящей войны?

Кудесник. Я постом и молитвой заклинал богов вразумить меня, и вот прошедшею ночью они послали мне пророческое видение: - я видел, как птица Юпитера, римский орел, отлетев от ноздреватых берегов юга, направился в эту сторону запада и исчез в ослепительном сиянии солнечных лучей; а это, - если только мои прегрешения не омрачают моих познаний, - предсказывает римскому войску блестящую победу.

Люций. Постарайся почаще видеть подобные сны, и пусть они всегда исполняются. Стойте! Это что за обезглавленный труп? А по этой развалине заметно, что она когда-то была великолепным зданием... Вот на груди y трупа еще паж. Умер он или только спит? Вероятнее, что умер. Природа внушает отвращение к смерти, и живые не любят делить ложе с мертвыми.

Военачальник. Он жив.

Люций. Он-то нам и скажет, чей это труп (Пришедшей в себя Имоджене). Юноша, расскажи нам свои приключения; мне сдается, что о них стоит поразспросить. Скажи также, чей это труп, служащий тебе кровавым изголовьем, или, по крайней мере, кто обезобразил это произведение природы, повидимому, вышедшее из её рук таким прекрасным. Какое участие принимаешь ты сам в этом грустном крушении... Как оно произошло? Кто обезглавленный, и кто ты сам?

Имоджена. Сам я - ничто, но если я что-нибудь, лучше бы мне быть ничем. Но он, - доблестный и добрый британец, был моим господином. Его убили горцы. Ах, таких господ более не существует. Если-бы я стал блуждать по свету с востока на запад, предлагая своя услуги, меня в услужение приняли-бы многие, все тоже хорошие и добрые; я служил-бы им верою и правдой, но такого господина, как этот, мне все-таки более не найти.

Люций. Твои слова настолько-же трогательны, как и вид этого окровавленного трупа. Скажи, мой милый, как звали твоего господина?

Имоджена. Ричардом Дю-Чемп (Про себя). Я лгу, но вреда от этого нет никому, и если меня услышат боги, они, надеюсь, меня простят (Люцию). Ты что-то сказал?

Люций. А твое имя как?

Имоджена. Фидэлий.

Люций. Насколько мне кажется, имя совершенно к тебе подходящее. Оно вполне достойно твоей преданности, а преданность твоего имени. Хочешь попытать счастие y меня? я не обещаю, что новый господин во всем заменит тебе прежнего, но верь, что любить он будет тебя не менее прежняго. Даже письма императора, переданные мне через консула, не так быстро содействовали-бы твоему повышению, как собственные твои прекрасные качества. Идем за мной.

Имоджена. Куда угодно. Однако, прежде я с соизволения богов укрою моего господина от мух в такую глубокую яму, какую сумеют вырыть вот эти слабые руки. Потом уже, усыпав его могилу листьями и травами, оросив ее слезами и насколько возможно облегчив душу тяжелыми вздохами, я перейду от служения ему к служению тебе, если ты согласен меня взять.

Люций. Да, милый мой, согласен, и для тебя я скорее буду отцом, чем господином. Товарищи, этот юноша напоминает нам, что на нас лежит обязанность истинных мужей. Отыщем место, где растет поболее полевых цветов, выроем копьями и секирами могилу, а затем похороним убитаго. Поднимите-же его на руки. Юноша, ты вызвал в нас сочувствие к нему, и мы похоронишь его настолько пышно, насколько могут это сделать воины. Утешься-же, утри слезы. Иной раз горе только помогает нашему счастию (Уходят).

СЦЕНА III.

Комната во дворце y Цимбелина.

Входят Цимбелин, придворные, а потом Пизаний.

Цимбелин. Пусть кто-нибудь из вас пойдет опять к королеве и принесет нам точные сведения, как она себя чувствует. Исчезновение сына вызвало в ней такое изступление, что самая жизнь её в опасности... О, небеса, сколько страшных ударов наносите вы мне разом! Имоджена, лучшая часть моих радостей, бежала. Королева лежит на смертном одре, а мне еще грозит жестокая война! Сын королевы, который так мне необходим в настоящую минуту, исчез. Все это доводит меня до отчаяния (Обращается к Пизанию). Тебе, негодяй, известно, куда скрылась наша дочь; хотя ты и притворяешься, будто ничего не знаешь, но мы жесточайшими пытками вымучим y тебя признание.

Пизаний. Государь, жизнь моя в твоей власти, и я покорно предоставляю тебе распоряжаться ею, как угодно; но где госпожа моя, куда и зачем она скрылась, скоро-ли возвратится, этого я не знаю. Молю тебя, верь, что я твой преданный слуга.

1-й придворный. С вашего позволения, добрейший государь, я осмелюсь доложить, что в тот день, когда хватились вашей дочери, я ручаюсь, что он был здесь. Ручаюсь также, что он всегда строго исполнял обязанности верноподаннаго. Что-же касается Клотэна, его тщательно разыскивают, и нет никакого сомнения, что скоро найдут.

Цимбелин. Настоящее время до того полно всяких забот, что мы пока оставляем тебя в покое, но подозрение в нас возбуждено, и мы не перестанем об этом помнить.

1-й придворный. Смею доложит вашему величеству, что римские легионы, стоявшие в Галлии и усиленные новобранцами, навербованными из рядов патрициев, уже переправились на наши берега.

Цимбелин. Ах, как необходимы были-бы нам теперь советы королевы и её сына! Такая бездна дел совсем сбила нас с толку.

1-й придворный. Добрейший государь, войска ваши, уже имеющиеся на лицо, могут смело потягаться с теми легионами, о которых вас извещают. Если к неприятелю придут подкрепления, получите их и вы. Вам стоит только двинуть вперед войско, а оно ждет этого с нетерпением.

Цимбелин. Благодарю за известие. Удалимся пока и взглянем прямо в лицо силе обстоятельств, когда они на это нас вызывают. Того, что можно ожидать из Италии, мы не боимся; нас несравненно более тревожит то, что происходит здесь. Идемте (Уходит; за ним придворные).

Пизаний. С тех пор, как я написал своему господину, что Имоджена убита, от него нет никаких известий. Это очень странно. Не слышу я также ничего и о госпоже моей, а она обещала извещать о себе как можно чаще. Не знаю также, что сталось и с Клотэном. Я в полнейшем недоумении, но боги не могут-же бездействовать. Мне остается только лгать, чтоб оставаться честным, и быть изменником, чтобы оставаться верным. Настоящая война докажет, насколько я люблю отчизну, в этом она убедит даже короля, хотя мне, быть-может, придется лечь на поле битвы. Все-же другия подозрения пусть время рассеет потом. Счастие даже без помощи кормчаго приводит иногда суда к желанной пристани (Уходит).

СЦЕНА IV.

Перед пещерой.

Входят Бэларий, Гвидерий и Арвираг.

Гвидерий. Кругом кипит страшная тревога.

Бэларий. Уйдемте от нея.

Арвираг. Отец, какая-же радость в жизни, если прятаться от славных подвигов и от опасностей?

Гвидэрий. Скажи, отец, ради чего станем мы скрываться? Римляне, приняв нас за британцев, или убьют нас, или сочтут гнусными беглецами-изменниками, и заставят поступать к ним на службу, а затем все-таки убьют.

Бэларий. Дети, мы укроемся на горных вершинах и будем там в безопасности. Пристать к войску короля нам невозможно, потому что мы не внесены в отрядные списки. Помимо этого, так как нас никто не знает, нас, вследствие недавней смерти Клотэна, могуть заставить объяснит, где мы проживали, сознаться в том, что мы сделали,и следствием этого будет смерть, только отсроченная мучениями пытки.

Гвидерий. Отец, в настоящее время такая боязливость совсем тебе не пристала, а нас она не убеждает нисколько.

Арвираг. Совсем не вероятно, чтобы британцы, слыша ржание римских коней, видя костры, зажженные в стане неприятеля, когда глаза и уши их заняты такими важными событиями, стали тратить время на расспросы, кто мы и откуда?

Бэларий. В войске меня знают многие. Вы видели, что, знав Клотэна, когда он еще был юношей, я через столько лет тотчас-же признал его. Помимо этого и король не стоит ни моих услуг, ни вашей любви. Изгнание лишило меня возможности дать вам должное воспитание, осудило на тягостную жизнь, без всякой надежды на то счастие, которое сулила вам ваша колыбель; оно осудило нас переносить и палящий зной лета, и дрожь в дни свирепой зимы.

Гвидерий. Чем жить так, лучше совсем не жить. Молю тебя, отец, идем к войску! Никто не знает ни меня, ни брата, а o тебе все давно забыли. Ты так состарился, что никто не может тебя узнать.

Арвираг. Клянусь вот этим сияющим солнцем, что я туда пойду. Меня унижает мысль, что я никогда не видал, как люди умирают на войне. Самое большее то, что я видал - кровь испуганных зайцев или серн, по которым мы охотились. Я никогда не езжал верхом на настоящем коне, помимо жалкой клячи, бока которой никогда не знавали шпор, а только привыкли к таким коблукам, как мои. Так долго оставаясь в безвестности,мне стыдно глядеть на солнце и пользоваться его лучами.

Гвидерий. Клянусь небом, пойду и я! Если ты благословишь меня, я стану более заботливо относиться к сохранению жизни; не благословишь, пусть меня убьют римляне.

Арвираг. То-же говорю и я. Аминь.

Бэларий. Когда вы так мало дорожите своею молодою жизнью, зачем мне, старику, дорожить своею и безрадостною, и дряхлой? Дети, я иду с вами. Если вас в бою за отчизну подкосит смерть, там-же лягу и я. Идемте-же, идем! (Про себя). Они сгорают от нетерпения; кровь в них негодует, жаждя излиться, и все это, чтобы доказать царственное свое происхождение! (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Поле между британским и римским лагерями.

Входит Постум; в руках y него окровавленный платок.

Постум. Да, кровавое полотно, я сохраню тебя, потому что сам желал, чтобы ты было окрашено таким образом. О, мужья, если-бы все вы следовали моему примеру, многие из вас казнили-бы своих жен, тогда как оне несравненно более добродетельны, чем вы сами, и при том вы убивали-бы их за самые ничтожные прегрешения... О, верный слуга Пизаний, ты не обязан был исполнять все приказания господина! Тебе следовало исполнять только те, которые справедливы... О, боги, если-бы наказывали меня за каждый мой проступок, я не дожил-бы до пытки, переживаемой мною теперь. Вы дали-бы честной Имоджене время раскаяться, а весь свой гнев обратили-бы на меня, на меня, несравненно более достойного вашей кары. Но, увы! некоторых вы за ничтожные проступки похищаете от нас и поступаете так из любви к ним, чтобы избавить их от дальнейших страданий, а других допускаете совершать преступление за преступлением, становиться чудовищами в глазах людей и в тоже время благоденствовать. Теперь Имоджена в вашей власти, поступайте с нею, как хотите, а мне дайте только силу покоряться вашей воле. Меня в числе римских патрициев привезли сюда, чтобы сражаться против страны моей жены. Британия, я умертвил твою королеву. Довольно, больших ран я тебе не нанесу. Поэтому, боги, выслушайте снисходительно мои намерения: я сброшу с себя эту римскую одежду, наряжусь в платье простого британского крестьянина и в этом виде пойду против тех, с кем прибыл сюда. Таким я умру за тебя, Имоджена, без которой жизнь моя, каждое дыхание - то-же, что смерть. Так, неведомый никем, в крестьянской своей одежде, ни в ком не возбуждая ни ненависти, ни сострадания, я всего себя посвящу опасностям... О, боги, наделите-же меня мощью Леонатов. Чтобы пристыдить современников, я постараюсь отличаться не наружным блеском, а внутренними качествами (Уходит).

СЦЕНА II.

Другая часть того-же поля.

При громе труб и барабанов входят с одной стороны Люций, Иахим и римское войско; с другой войско британское, за которым, как простой воин, следует Леонат Постум. Они уходят за сцену. Шум сражения. Иахим и Постум возвращаются, сражаясь. Последний одолевает противника, обеззоруживает, а затем уходит. За сценой битва продолжается.

Иахим. Сознание гнусного проступка, тяготящего совесть, совсем лишает меня мужества. Я оклеветал женщину, дочь короля этой страны, и здешний воздух как-бы в отомщение лишает меня всяких сил. Если-бы не это, мог-ли бы неотесанный варвар одолеть меня в таком деле, в каком я считаюсь мастером. Если вы, воины Британии, стоите хоть настолько выше этого проходимца, насколько он выше наших воинов, окажется, что мы только люди, а они боги (Уходит).

Шум битвы продолжается. Британцы бегут. Цимбелин взят в плен; на выручку его являются Бэларий, Гвидерий и Арвираг.

Бэларий. Стойте! Стойте! Поле битвы за нами... Ущелье занято. Один только малодушный страх обращает вас в бегство.

Гвидерий и Арвираг. Стойте крепче! Деритесь смелее!

Сражение. Входит Постум и помогает британцам; они отбивают Цимбелина и уходят с ним. Затем появляются Люций, Иахим и Имоджена.

Люций. Оставь войско, юноша, беги, спасайся! Здесь свои убивают своих. Царит такая сумятица, что кажется, будто y войны завязаны глаза.

Иахим. Это оттого, что к ним подоспели подкрепления.

Люций. Дело приняло совсем неожиданный оборот. Если не подоспеют подкрепления и к нам, прядется обратиться в бегство (Уходят).

СЦЕНА III.

Другая часть поля.

Входят Постум и британский вельможа.

Вельможа. Ты, кажется, оттуда, где наши дали такой сильный отпор неприятелю.

Постум. А вы, как мне кажется, из числа бежавших.

Вельможа. Да.

Постум. Нельзя вас и осуждать за это. Все было уже потеряно, но за нас вступились небеса. Даже y короля оба крыла были отшиблены, ряды наши порваны; видны были одне только спины бежавших британцев, искавших спасения в тесном ущелье. Пылавший отвагой, упившийся кровью неприятель, задыхаясь от надежды на предстоящий грабеж и видя перед собою более работы, чем рабочих рук, одних разил на смерть, других слегка, а иные падали от одного страха. Вскоре тесное ущелье было запружено убитыми в тыл и трусами, только затем сохранившими жизнь, чтобы продлить свой позор.

Вельможа. Где-же находится это ущелье?

Постум. Около самого поля сражения. Оно защищено было рвом и валом из дерна. Этим воспользовался один старый воин, человек несомненно честный и, - ручаюсь, - достойный за подобную услугу той долголетней жизни, о которой ясно говорила его длинная седая борода. Вместе с двумя юношами,еще почти детьми, которым сроднее, казалось-бы, играть в горелки, чем участвовать в резне, и с нежными, словно нарисованными лицами, - несравненно более свежими, чем y многих женщин, которые или из скромности, или боясь загара,прикрываются густыми покрывалами, - он протеснился в ущелье и крикнул беглецам: - "В Британии одни олени, а не мужчины умирают, спасаясь бегством. Души трусов-беглецов стремятся прямо в преисподнюю! Стойте: или если вы будете убегать, словно стадо испуганных животных, мы не хуже римлян переколем вас, как животных! Обратитесь-же снова лицом к неприятелю; в этом ваше спасение! Стойте-же, стойте смелее!" Глядя на них, можно было подумать, будто видишь перед собою не троих смельчаков, а целых три легиона, потому что трое действующих могут с успехом заменить целые полчища бездействующих людей. Вот эти трое своим возгласом: "Стойте!" при содействии благоприятной местности, а еще более при помощи своего чарующего благородства, которое способно было веретено обратить в копье, заставили краску стыда броситься в побледневшие от страха лица беглецов. Устыдившиеся и ободрившиеся воины, из которых многие превратились в трусов только благодаря дурному примеру, - на войне-же вся вина падает на тех, кто подает такой пагубный пример, - оглянулись на лежавшее за ними пространство и, зарычав, словно львы, все, как один человек, ринулись навстречу неприятельским копьям. Преследователи начали замедлять шаг и скоро растерялись совершенно. Произошла жесточайшая свалка, и недавние победители, в свою очередь, словно стая испуганных цыплят, побежали назад по той-же дороге, по которой так еще недавно неслись победоносными орлами, а недавние трусы, обратившиеся теперь в победителей, стали преследовать их неумолимо. Да, наши трусы явились тем-же, чем являются негодные отбросы во время трудных морских странствований; они сделались поддержкою в нужде. Когда ворота для нападения на безоружных распахнулись для них настежь, о, боги! какими страшными ударами разразились, они вдруг, нанося их и живым, и раненым, и мертвым, и, - не в силах будучи устоять против напора человеческих волн, - даже своим. Каждый из тех, которых до сих пор обращал в бегство один неприятель, каждый способен был положить на месте по двадцати человек. Да, те, которым прежде казалось желательнее умереть, чем сопротивляться, превращались в смертоносные чудовища битвы.

Вельможа. Странный ряд случайностей: - ущелье, старик, юноши.

Постум. Что-же тут удивительнаго?.. Впрочем, мне кажется, что вы более способны слушать рассказы про чужие подвиги, чем совершать их лично. Если вы, ради забавы, желаете стихов по этому поводу, вот вам они: - "Тут двое мальчиков со стариком явились, - и римлян торжества в позор вдруг обратились".

Вельможа. За чтоже сердиться?

Постум. Я не сержусь, о, нет! Поверь мне, - ей-же-ей! -

Кто от врагов бежит, мне всех друзей милей.

Послушный трусости известной всем своей,

Он поспешить удрать от дружбы и моей".

Вызвали во мне охоту говорить плохими стихами, так вот вам.

Вельможа. Вы сердитесь. Прощайте (Уходит).

Постум. Опять в бегство!.. И это вельможа!.. О, благородная глупость! - сам был на поле сражения, а меня расспрашивает о подробностях битвы. Ах, сколькие отдали-бы сегодня свою честь, чтобы только спасти свою шкуру! - чтобы спастись, они показывали неприятелю пятки и не достигли цели. Только я один, заговоренный от смерти горем, не мог найти её там, где раздавались её стоны, не подвергся ей там, где она распоряжалась всевластно. Не странно-ли, что она, это гнусное чудовище, таится в светлых кубках, на мягких постелях, в сладкях словах, и что там y неё более деятельных пособников, чем y нас, обнажающих на войне в честь её мечи. Хорошо, но я все-таки найду ее! Быв сторонником британцев, я более не британец и перехожу в ряды тех, с кем прибыл сюда. Не стану более драться, а беспрекословно сдамся первому рабу, как только он прикоснется к моему плечу. Велико было здесь поражение, нанесенное римлянами, но и велико возмездие им со стороны британцев. Что-же касается меня, искуплением моей вины должна быть смерть. На той или на другой стороне я ищу только возможности расстаться с ненавистною жизнью; с нею из-за Имоджены я расстанусь во чтобы то ни стало (Входят два британских военачальника и воины).

1-й военачальник. Благодарение великому Юпитеру! Люций взят в плен, а старика и двух его сыновей все принимают за ангелов.

2-й военачальник. Был еще и четвертый. В одежде простолюдина он способствовал поражению неприятеля.

1-й военачальник. Говорят, был, но его нигде не могут отыскать. Стой! Говори, кто ты?

Постум. Римлянин, который не стал-бы уныло бездействовать здесь, если-бы его поддержали.

2-й военачальник. Задержите его собаку! Ни одна римская нога не вернется восвояси и не станет рассказывать дома, какие вороны заклевали их здесь. Он хвастается подвигами, словно важное лицо. Ведите его к королю.

Входят Цимбелин со свитою, Бэларий, Гвидерий, Арвираг, Пизаний и римские пленники. Военачальники подводят кь королю Постума. Король передает ею тюремщикам; затем все уходят.

СЦЕНА IV.

Тюрьма.

Входят Постум и два тюремщика

1-й тюремщик. Теперь тебя не украдут; спутан ты отлично; пасись здесь, если найдешь, что пощипать.

2-й тюремщик. Иначе живот подведет (Уходят).

Постум. Привет тебе, заключение, потому что ты, кажется, путь к освобождению. Во всяком случае я счастливее больного подагрою, предпочитающего вечные стоны исцелению при помощи смерти, этого искуснейшего из врачей, имеющего в своих руках ключи от всех замков. Но ты, совесть, ты закована крепче, чем руки мои и ноги. О, милостивые боги, дайте раскаянию послужит орудием для её освобождения; тогда и я свободен буду на веки. Достаточно-ли, однако, для этого одной моей скорби? Скорбью дети смягчают гнев своих земных отцов, а боги еще милосерднее людей. Покаяться же я все-таки должен, а это всего удобнее здесь, среди скорее добровольного, чем вынужденного, заключения. Если для получения свободы мне надо расплатиться, возьмите, о, бессмертные, все, что y меня есть, земную мою оболочку. Я знаю, вы милосерднее, чем многие заимодавцы,берущие с своих должников третью, шестую, десятую часть долга, чтобы предоставить им возможность разбогатеть снова, а остальную часть долга прощающия... Я прошу не этого: - в уплату за драгоценную жизнь Имоджены, возьмите мою. Хотя она и не стоит загубленной мною жизни несравненного создания, но она все-таки вычеканена вами. И в жизни взвешивается не всякая монета, находящаеся в обращении; ее принимают на веру. ради изображенного на ней лица. Вы примите мою монету хоть ради моего лица, так как оно есть подобие вашего. О, силы небесные, примите-же предлагаемую мною уплату, возьмите мою жизнь и уничтожьте долговое мое обязательство!.. О, Имоджена! Хотя безмолвно, но я все-таки буду продолжать разговаривать с тобою (Засыпает).

Торжественная музыка. Появляются призраки в виде Сицилия Леоната, величавого старика в военных доспехах, ведущего за руку пожилую женщину, мать Постума. Впереди идут другие призраки в образе музыкантов. За старшими, тоже предшествуемые музыкантами, идут двое молодых Леонатов; у каждого на груди рана, от которой они пали в сражении. Все становятся вокруг Постума.

Сицилий. Могучий царь громов, довольно изливать

Тебе свой гнев на жалких мух земных! -

Ну, с Марсом ссорься иль бранись с своей Юноной, -

Что злобно мстит тебе за вечные измены. -

В чем виноват мой сын, которого увидеть -

Не привелось мне на земле? Когда я умер, -

В утробе ждал еще он часа, чтоб родиться. -

Коль правду говорят, что ты отец сиротам, -

Ты должен-бы его взять под свою защиту -

И охранять его от всяких бед земных, -

Когда он никому на свете зла не делал

Мать. На помощь мне придти Люцина не хотела. -

Во время самых мук она взяла младенца, -

И он с рождения попал в среду врагов. -

О, как не пожалеть об участи ребенка?

Сицилий. Но в нем могучий дух и доблесть предков ясно -

Сказались так, что все немедленно признали -

Его Сицилия наследником законным.

1-й брат. Едва лишь возмужать успел он, как во всей -

Британии, где жил он, с ним в единоборство -

Никто не смел вступить. Мерилом-же полнейшим -

Его достоинств то, что выбор Имоджены -

Пал на него: она взяла его в мужья.

Мать. Зачем-же этот брак, насмешка эта злая? -

Чтоб он, лишившися наследья славных предков, -

В изгнаньи жил? чтоб разлучить его -

С той, кто ему всего милее в целом мире, -

С любимою женой, с прелестной Имодженой?

Сицилий. Зачем ты допустил, чтоб Иахим презренный, -

Да, этот гнусный сын Италии цветущей, -

Постума обратил в ничтожную игрушку -

И, распалив в уме, а в кротком сердце ревность. -

Всю жизнь его тем ядом отравил?

2-й брат. Вот это вызвало из мирных стран покоя -

Родителей и нас, сложивших жизнь в бою -

За благо родины и за права святые - Тенанция.

1-й брат. Постум служил и Цимбедлиу -

С такою-жь верностью. Зачем, зачем

Юпитер, - ты людям доблестным в награду посылаешь -

Одни страдания за преданность и честность?

Сицилий. О, царь богов, открой кристальное окно, -

Вглядись попристальней и прекрати гоненья -

Несправедливые на бедный род людской! -

Тем более на сынов и доблести, и славы.

Мать. Ведь добродетелен наш сын, так прекрати -

Скорее на него жестокие гоненья!

Сицилий. Да, прекрати скорей! иль, призраки без плоти, -

Мы все возопием к других богов совету.

Несправедливости твоей все ужаснутся!

2-й брат. О, помоги-жь ему, Юпитер, иль мы сами -

Все, все укроемся от твоего суда.

Юпитер с громом и молнией, спускается,сидя на орле, и бросает огненную стрелу. Призраки падают па колени.

Юпитер. Молчать! Как смеете вы, выходцы из стран -

Подземных оскорблять наш слух?.. Молчите!.. Смирно! -

Как громовержца вы посмели обвинять -

В несправедливости? Вы знаете, те стрелы, -

Что мною пущены с небес, умеют быстро -

Негодование людское укрощать. -

Рой жалких призраков, вернись же поскорее -

В Элизий, где тебе дано отдохновенье -

На ложах из цветов невянущих; дела-же -

Земные предоставь мне одному.

То дело - лишь одного меня касается, не вас. -

Кого я более люблю, того и испытую -

Сильнее, чем других; от замедленья счастья -

Лишь увеличится земное наслажденье. -

Так успокойтесь-же: приниженный теперь -

Лишь возвеличится сильнее нашей властью -

И пышно расцветет его жизнь молодая, -

Всем испытаниям его конец. Под нашей -

Звездою он рожден, и в нашем храме брак -

Его был совершен. Так встаньте, испаритесь! -

Соединится он с своею Имодженой, -

И жизнь их в счастии безоблачном пройдет. -

Вот вам табличка. Вы ее на грудь ему -

Положите, а в ней судеб предназначенье -

Его начертано. Исчезните-же все -

И больше никогда не поднимайте крика -

На праведный мой суд; не вызывайте этим -

Вы гнева моего, безжалостного гнева -

Теперь лети, орел, в кристальный мой чертог! (Улетает).

Сицилий. Он с громом, с молнией спустился к нам на землю; -

Его небесное дыханье пахло серой. -

Орел его летел так быстро и так грозно, -

Как будто сокрушить намеревался нас, -

Но, поднимаясь, он сулил юдоли нашей -

Ряд лучших дней, поля благословив земные. -

И чистила так клюв свой царственная птица, -

Как будто говоря: "Хозяин мой доволен".

Все. Благодарим тебя, Юпитер!

Сицилий. Он вернулся -

В заоблачный дворец, ступил под свой лазурный -

И лучезарный свод. Исполним повеленье -

Его; от этого зависит наше счастье (Исчезают).

Постум (просыпаясь). Сон, ты был моим прародителем; ты разом дал мне и отца, и мать, и двух братьев. Но какая злая насмешка! Едва успев народиться, они уже скрылясь, исчезли отсюда, а я очнулся от сладкого забытья. Все горемычные создания, как и я, расчитывающия на милость свыше, просыпаются и не находят ничего... Однако, я сам не знаю, что говорю. На многих, даже не помышляющих о счастии и недостойных расчитывать на него, сыплются всевозможные блага, как и на меня, во время того золотого сна, и они сами не знают, за что им такое благополучие... Какими-же феями посещается это место?.. Вот книжка... Какой великолепный переплет! О, лишь бы, наперекор современному обычаю и нашим царедворцам, пышная обложка не оставляла далеко за собою внутреннего её содержания! Пусть сдержи она те обещания, какие дает. (Читает). "Когда львенок, не знавший сам, кто он, найдет то, чего не искал, его внезапно охватить струей ласкового воздуха, а когда ветви векового кедра, которые все много лет считали погибшими, зазеленеют снова на старом стволе, окончатся и бедствия Постума. Британия будет снова счастлива и пышно расцветет среди изобилия и мира"... Чтоже это такое? Тоже сон или вздор, срывающийся с языка y сумасшедшего без участия его мозга? То это или другое, или ровно ничего? Во всяком случае это схоже с моей жизнью и потому я сберегу это (Входит тюремщик),

Тюремщик. Ну, приятель, готов ты к смерти?

Постум. Даже переготов. Чем скорей, тем лучше.

Тюрремщик. Речь, ведь, идет о виселице. Значить, для неё ты только поспел, а не переспел.

Постум. Если я окажусь таким блюдом, на которое стоит поглазеть, я сам расплачусь за себя.

Тюремщик. Тяжелая это будет для тебя расплата приятель. Одно только утешительно, что тебе более не придется сводить итогов под счетами. Ты даже не увидишь трактирных счетов, которые вслед за полученным удовольствием делают иногда печальными минуты ухода. Входите вы в харчевню; вам чуть не делается дурно оттого, что вы голодны, а когда уходите, вам становится досадно, что вы слишком много истратили и слишком много получили. И в кошельке, и в мозгу пустота: в мозгу потому, что в нем - тяжесть вследствие вашего легкомыслия, а кошелек слишком легок потому, что в нем ничего не осталось. О, с нынешнего дня вы будете защищены от подобных неприятностей. Милосердие веревки, стоющей всего один пенни, прекращает навек все подобные невзгоды. Лучшего счетчика, чем она, нет. Она освобождает и от прошедшего, и от настоящего, и от будущаго. Для нея, сударь, ваша шея - разом и перо, и счетная книга, и деньги. Расплатитесь, с тем и конец.

Постум. Поверь, смерть для меня радостнее, чем для тебя жизнь.

Тюремщик. Оно, конечно, так: кто спит, тот не чувствует зубной боли. Но я все-таки думаю, что тот, кому предстоит уснуть таким сном, как тебе, да притом когда его в постель укладывает палач, охотно-бы поменялся участью с этим прислужником. Не знаешь, вед, какою дорогою придется идти потом.

Постум. Отлично знаю, любезный.

Тюремщик. Значить y твоей смерти глаза лезут вон из черепа. Никогда я не видывал, чтобы ее представляли такою. Ты или идешь по указаниям кого-нибудь, кто выдает себя знатоком в этом деле, или сам идешь наудачу, ровно ничего не зная из того, что ждет тебя впереди. А о том, чем кончится все странствие, я полагаю, ты уже никому не расскажешь.

Постум. Вот что я скажу тебе, приятель: чтобы отыскать дорогу, по которой мне предстоит идти, глаза найдутся y всех, кроме, разве, тех, кто, не желая ими пользоваться, зажмурившись, идет вперед.

Тюремщик. Вот чепуха! Какой же человек, имеющий глаза, захочет идти вперед, зажмурившись. Правда виселица заставит их зажмуриться без всяких разговоров (Входит гонец).

Гонец. Сними с него оковы и веди его к королю.

Постум. Спасибо тебе за добрую весть. Меня требуют, вероятно, за тем, чтобы даровать мне свободу?

Тюремщик. Не может этого быть! Пусть меня повесят, если не так.

Постум. Ты тогда окажешься свободнее, чем теперь. Мертвые не то, что тюремщики: никакие болты и засовы для них не существуют (Уходит вместе с гонцом).

Тюремщик. Кажется, даже тот, кто, женившись на виселице, народил с нею не одну юную виселицу, не стремился к ней так жадно, как этот. Однако, хоть он и римлянин, но, говоря по совести, не мало на свете еще худших бездельников, которые дорожат жизнью более, чем он, и умирают только поневоле. Так-же умер-бы и я, если-бы оказался одним из них. Хотелось бы мне, чтобы об этом все были одного мнения и притом хорошаго. Плохо пришлось бы тогда тюремщикам и виселицам. Конечно, я говорю против выгод теперешнего моего положения, но и в том, чего я желаю, была-бы тоже некоторая доля выгоды (Уходит).

СЦЕНА V.

Ставка Цимбелина.

Входят Цимбелин, Бэларий, Гвидерий, Арвираг, Пизаний, придворные, воины и свита.

Цимбелин. Вы, по воле богов, сделались спасителями моего престола. Станьте же около меня. Как мне глубоко жаль, что не могли отыскать того бедно одетого воина, который так мужественно сражался рядом с вами, чья лохмотья стыдили позолоченные латы и чья обнаженная грудь так неустрашимо шла против несокрушимых щитов. Если наша благодарность может составить чье-нибудь счастие, счастлив тот, кто его отыщет.

Бэларий. Никогда я не видывал такого благородного изступления y такого жалкого бедняка, которому, казались, свойственнее запуганные взгляды нищего, чем такие подвиги.

Цимбелин. И никаких известий о нем?

Пизаний. Его искали и среди живых, и среди мертвых, но нигде ни малейшего следа.

Цимбелин. К моему великому сожалению, он заслуженную от нас благодарность оставляет в наследство нам, а мы присоединяем ее к той, какую заслужили вы, печень, сердце и мозг Британии. Я сознаю, что она жива только благодаря вам. Теперь самое время спросить, кто вы и откуда? Говорите-же.

Бэларий. Государь, родились мы в Камбрии и происхождения благороднаго. Хвалиться чем-нибудь еще было-бы и неправдиво, и нескромно. Добавлю только, что люди мы честные.

Цимбелин. Преклоните колена, а теперь встаньте, боевые наши рыцари. Вы будете состоять при нашей особе, и я наделю вас почестями, соответствующими вашему сану. (Входит Корнелий в сопровождении придворных дам). Отчего y вас такие сумрачные лица? Плохо-же приветствуете вы нашу победу. По виду вас можно скорее принять за римлян, чем за британских придворных.

Корнелий. Да здравствует великий наш король! Но, государь, я должен омрачить твою радость печальным известием: королева скончалась.

Цимбелин. Врачу такой доклад менее приличен, чем кому-либо другому. Но я все-таки знаю, что лекарства могут только продлить жизнь, но от смерти не избавлены и самые врачи. Как умерла она?

Корнедий. Ужасно! Как жила она последнее время в изступлении, так и умерла. Она была жестока ко всему миру и кончила жестокостью к себе. Если вы соблаговолите выслушать, я передам вам, государь, в чем она призналась. Если я в чем-нибудь ошибусь, эти дамы могут исправить мою ошибку. Оне, обливаясь слезами, присутствовали при её кончине.

Цимбелин. Прошу тебя, говори.

Корнелий. Прежде всего она призналась, что никогда вас не любила, что любила она величие, которое вы ей доставили, но не вас самих; что вышла она замуж за ваш королевский сан, была женою вашего престола, а вас ненавидела.

Цимбелин. Про то знала она одна. Не выскажи она этого на смертном одре, я не поверил-бы собственным её устам. Далее?

Корнелий. Призналась она также, что ваша дочь, о которой она, повидимому, заботилась так нежно, на самом деле была ей не милее скорпиона и королева непременно-бы ее отравила, если-бы та не скрылась.

Цимбелин. О, коварный демон! Кто разгадает сердце женщины? Есть что-нибудь еще?

Корнелий. Есть, и притом самое худшее. Призналась, она, что y неё был для вас приготовлен смертельный яд; если-бы вы его приняли, он беспощадно подтачивал-бы вашу жизнь, действуя медленно, но ежеминутно. Она во время вашей болезни надеялась заботами, слезами и ласками завладеть вами окончательно, а достигнув этого и улучив удобную минуту, убедить вас провозгласить её сына наследником британского престола. Когда-же странное исчезновение сына расстроило все её планы, она впала в изступленное отчаяние и на зло, как богам, так и людям, бесстыдно открыла свои замыслы и жалела только о том, что задуманное ею злодеяние не осуществилось. От этого-то отчаяния она и умерла.

Цимбелин. И вы все это слышали?

Дамы. Слышали, государь.

Цимбелин. Не виноваты в этом ни глаза мои, потому, что она была прекрасна; ни уши, слушавшие её льстивые речи; ни сердце, считавшее ее такою, какою она казалась. Мог-ли я ей не доверять? Но ты, о дочь моя, испытав то, что ты испытала, можешь смело укорять меня в безумии. О, небеса, если-бы явилась возможность все это исправит! (Входят Люций, Иахим, Кудесник и другие римляне, окруженные стражей. За ними Постум и Имоджена). Ты, Кай, не дань пришел теперь получать. Британцы избавились от неё силою оружия, хотя это обошлось не дешево. Они потеряли много храбрых воинов. Родственники убитых, уверяя, будто их души успокоятся только тогда, когда с пленными поступлено будет самым немилосердным образом, требуют вашей казни, и мы дали на это свое согласие. Подумай-же о своем положении.

Люций. Подумай и ты, государь, о превратностях войны. Победа совершенно случайно оказалась на вашей стороне. Если бы она осталась за нами, мы, когда кровь уже остыла, не грозили бы нашим пленникам секирой. Но если такова уже воля богов, чтобы нашим выкупом была смерть, пусть она приходит. Римлянин сумеет умереть, как подобает римлянину. Август жив, чтобы держать это в памяти. Вот все, что касается лично меня. Прошу только об одном: позволь мне выкупить юного моего слугу, британца родом. Едва-ли кто когда-либо имел настолько скромного, усердного, трудолюбивого, такого ласкового во всех случаях жизни, такого преданного, верного, такого женственно заботливого слугу, как этот. Принимая во внимание высокие качества его души, я смею надеяться, государь, что ты мне не откажешь в моей просьбе. Хотя он и служил римлянину, но не сделал ни малейшего зла ни одному британцу. Спаси его, государь, а других может и не щадить.

Цимбелин. Его лицо мне знакомо... Я, конечно, где-то видал его ранее... Юноша, ты одним взглядом вкрался мне в душу. Не знаю, ни почему, ни зачем я это говорю, но все-таки живи, дитя, и не благодари за это своего господина. Да, живи и проси y Цимбелина чего хочешь. Если исполнение твоей просьбы окажется в моей власти и может быть тебе приятно, я согласен на все, когда-бы ты даже потребовал освобождения кого-нибудь из благороднейших военнопленных.

Имоджена. Благодарю, ваше величество.

Люций. Я не прошу тебя ходатайствовать за мою жизнь. Я знаю, что ты сделаешь это и без моей просьбы.

Имоджена. Увы, нет! Мне предстоит другое дело: я вижу нечто такое, что мне более горько, чем самая смерть. Жизнь-же твоя, добрый мой господин, должна ходатайствовать сама за себя.

Люций. Этот юноша пренебрегает мною; он отворачивается от меня, покидает меня на произвол судьбы. Непродолжительны радости тех, кто возлагает свои упования на уверения девушек и юношей. Почему стоит он в таком недоумении?

Цимбелин. Чего-же ты желаешь, дитя? Ты нравишься мне все более и более. Обдумай-же хорошенько, о чем тебе следует меня попросить. Знаком тебе тот, на кого ты смотришь? Говори: - Ты хочешь, чтобы я даровал ему жизнь? Родственник он тебе? Друг?

Имоджена. Он римлянин и настолько-же мало мне родственник, как и я вам. Нет, так как я родился вашим подданным, вы мне ближе.

Цимбелин. Что-же ты смотришь на него так пристально?

Имоджена. Государь, я могу сказать это вам только с глаза на глаз, если вам угодно будет меня выслушать.

Цимбелин. Выслушаю охотно и со всем вниманием, на какое только способен. Как твое имя?

Имоджена. Фидэлий, государь.

Цимбелин. Отныне, милый мальчик, ты будешь моим пажом, а я твоим господином. Отойдем в сторону, и говори не стесняясь.

Отходят в сторону и тихо разговаривают между собою.

Бэларий. Что за странность? Воскрес этот юноша из мертвых?

Арвираг. Две песчинки не могут быть так похожи одна на другую, как этот на того нежнолицаго и милаго юношу, что умер y нас и которого тоже звали Фидэлием. Как ты думаешь?

Гвидерий. Умерший ожил.

Бэларий. Замолчите. Посмотрим, что будет далее. Он нас не узнает, но подождем. Бывают странные сходства. Будь это действительно он, я убежден, что он непременно заговорил-бы с нами.

Гвидерий. Мы, однако, видели его мертвым.

Бэларий. Тише. Полождем, что будет далее.

Пизаний (про себя). Это моя госпожа. Когда она жива, пусть будет, что будет (Цимбелин и Имоджена возвращаются).

Цимбелин. Стань около нас и сам громко задавай ему вопросы (Иахиму). Пленник, подойди и отвечай этому ребенку, говори всю правду без утайки, иначе, клянусь своим венцом, величием и честью своего сана, жесточайшие пытки сумеют распознать, что в твоих словах правда и что ложь. Спрашивай-же его.

Имоджена. Мне хотелось-бы узнать, от кого получил он этот перстень?

Постум (про себя). Ему какое дело?

Цимбелин. Отвечай: - как попал к тебе тот бриллиант, что y тебя на пальце?

Иахим. Ты грозишь мне пыткой, если я не открою того, чего ты требуешь; но берегись, как-бы открытие тайны не обратилось в пытку для тебя самого.

Циыбелин. Как! Для меня?

Иахим. Я рад, что вы заставляете меня открыть тайну, которая страшно тяготит мою душу. Я добыл этот перстень при помощи обмана. Бриллиант этот принадлежал Леонату, тому самому Леонату, которого ты изгнал, меж тем как, - а это должно терзать тебя еще более, чем меня, - благороднее человека нет никого между небом и землею. Прикажешь продолжать, государь?

Цимбелин. Да, я хочу знать все, что относится к этому делу.

Иахим. Твоя дочь, это чудо совершенства, при воспоминании о котором сердце мое обливается кровью и мой смущенный преступный дух совсем изнемогает... Прости, государь! Мне дурно...

Цимбелин. Моя дочь? При чем-же тут она?.. Соберись с силами. Я скорее-бы согласился, чтобы ты жил пока это угодно природе, чем умер ранее, чем я узнаю все. Оправься-же и говори.

Иахим. Несколько времени тому назад, - о, будь проклят ударивший тогда час! - я находился в Риме... будь так-же проклят дом, где это произошло!.. Шли приготовления к пиршеству... О, как было-бы хорошо, если-бы все кушанья или, по крайней мере, те, что предназначались мне, были отравлены... Добрый и хороший Постум... Что я говорю? Он был слишком хорош, чтобы вращаться в среде людей дурных, так-как был самым лучшим среди самих лучших!.. Сидел он грустный, задумчивый... Слыша, как мы восхваляем своих итальянских возлюбленных... Да, мы так прославляли их за красоту, что самое напыщенное хвастовство становилось бледным сравнительно с нашими напыщенными похвалами; за стройность, уверяя при этом, будто такие чудные образцы, как стан Венеры или строгой Минервы, подобных которым природа не в силах ничего создать, ничто в сравнении с станом тех, кого мы восхваляли; наконец, за их душевные качества, находя в них такой запас этих качеств, что оне способны увлекать мужчин и помимо красоты, этой вечной удочки, на которую ловятся мужья.

Цимбелин. Я как на горячих угольях! К делу-же, к делу!

Иахим. Я и так дойду до него слишком скоро. Или ты, может быть, желаешь узнать свое горе еще скорее?.. Постум, как подобает всякому благородному влюбленному, притом влюбленному в царственную подругу и сдержанному как сама добродетель, выступил против нас и, нисколько не пороча тех, кого мы восхваляли, стал такими красками и такими вдохновенными словами описывать превосходство своей супруги, что из начертанного им образа мы скоро поняли, что мы сами или олухи, или что мы восторгаемся судомойками.

Цимбелин. Будет, будет! К делу!

Иахим. Вот мы и дошли до него. Когда-же речь коснулась целомудрия твоей дочери, он стал говорить так, что можно было подумать, будто Диану посещают страстные сновидения, и только одна Имоджена вполне чиста и холода. Слыша это, я, негодяй, усомнился в его словах и предложил заклад, ставя свое золото против воть этого перстня, находившагося тогда y него на пальце. Я утверждал, что вкушу блаженство на её брачном ложе, что ценою её падения и своего собственного выиграю заклад. Он, как истинный рыцарь, так-же твердо веря в её целомудрие, как и последствии убедился в нем по опыту, принял заклад, не колеблясь ни минуты. Он так-же уверенно прозакладывал би карбункул из колесницы Феба и мог бы смело это сделать даже в том случае, если бы карбункулу была такая-же цена, как и всей колеснице. С этою целью я тотчас-же отправился в Британию. Ты, государь, может быть, припомнишь мой приезд к твоему двору, где твоя целомудренная дочь вполне выяснила мне всю разницу между истинною любовью и сластолюбием. Лишенный таким образом надежды, но не желания выиграть заклад, мой хитрый итальянский мозг подсказал мне величайшую гнусность, которая, однако, как нельзя лучше могла привести меня к цели. Ну, коротко... моя хитрость удалась вполне, и я скоро вернулся в Рим с целым запасом лживых улик, вполне достаточных для того, чтобы свести с ума благородного Леоната. Разрушая его веру в жену разными свидетельствами и будто-бы несомненными доказательствами, как то: - описанием картин, ковров, потом вот этим браслетом, добытым мною с такою бесовскою ловкостью; наконец, описанием сокровенной родинки на её теле... я так сильно поколебал его веру, что он не мог не придти к убеждению, что жена его расторгла узы целомудрия и сделала это для меня... Затем... Однако, я вижу его самого...

Постум (выступая вперед). Да, его, итальянский дьявол! О, какой-же я легковерный глупец! Какое чудовище, убийца, вор!.. Давайте мне все клички, какими позорят злодеев прошедших, настоящих и будущих!.. О, дайте мне веревку, нож или яд! Отправьте меня к какому-нибудь праведному, но неумолимому судье! Посылай, государь, за опытнейшими палачами, чтобы они подвергли меня самым утонченным пыткам, потому что я такое чудовище, отвратительнее которого нет на свете. Я тот самый Постум, который убил твою дочь. Нет, я, мерзавец, лгу! Не я сам убил ее: это сделал другой мерзавец, который, однако, много лучше меня, святотатственного вора!.. Она была храмом добродетели! Нет, она была самою добродетелью! Плюйте мне в лицо! бросайте в меня каменьями и грязью! травите уличными собаками! Пусть отныне каждому негодяю кличка будет: - "Леонат Постум!" и все-таки, как-бы ни был гнусен этот негодяй, он окажется лучше меня! О, Имоджена, царица моя, жизнь моя, жена моя! О, Имоджена, Имоджена, Имоджена!

Имоджена. Успокойся! Послушай, послушай!

Постум. Мое горе, кажется, хотят обратить в шутку? Не допущу я этого! Прочь от меня, дерзкий паж! (Наносит ей удар; она падает без чувств).

Пизаний. О, помогите, помогите моей и вашей госпоже! Да, Постум, ранее ты жены своей не убивал, а убил ее только теперь! Помогите-же, помогите! О, высокочтимая моя госпожа!

Цимбелин. Что это такое? Мне кажется, будто все вокруг меня кружится!...

Пизаний. Приди в себя, безценная госпожа!

Цимбелин. Если это так, боги очевидно хотят при помощи людей убить меня смертельною радостью!

Пизаний. Как вы себя чувствуете, добрейшая госпожа?

Имоджена. Прочь с глаз моих! Ты дал мне яду!.. Вон отсюда, опасный человек! Не смей дышат там, где есть царственные лица.

Цимбелин. Это голос Имоджены.

Пизаний. Да забросают меня боги пылающею серой, если я знал, что в ящике, который я тебе дал, находился яд! Я думал, что в нем целебное средство, и получил его от королевы.

Цимбелин. Еще новая неожиданность!

Имоджена. Это целебное средство отравило меня.

Корнелий. О, боги, я забыл еще об одном предсмертном признании королевы, которое должно вполне оправдать этого человека. Она говорила: - "Если Пизаний передал ей мое снадобье, считая его целебным средством, я угостила ее так, как угощают крыс".

Цимбелин. Что это значит, Корнелий?

Корнелий. Государ, королева под предлогом любознательности часто требовала, чтобы я составлял для неё разные яды, говоря, что будет делать опыты с этими ядами над кошками, над собаками и над другими, ничего стоющими животными. Я-же, боясь, как бы y неё не было преступных целей, приготовил такое снадобье, которое будучи проглочено, заставит человека совсем принять вид умершего, но только на короткое время; он скоро оживет и все жизненные отправления будут снова совершаться в нем, как следует. Вы верно, приняли этого снадобья принцесса?

Имоджена. Разумеется, приняла; меня поэтому и сочли умершей.

Бэларий. Вот, дети, откуда произошла наша ошибка.

Гвидерий. Это Фидэлий. Теперь нет более никакого сомнения.

Имоджена. Зачем оттолкнул ты от себя законную свою жену? Вообрази теперь, будто ты стоишь на скале; оттолкни и свергни меня с неё (Обнимает его).

Постум. Нет, жизнь моя, виси здесь, как плод на дереве, пока не умреть само дерево.

Цимбелин. Что-же ето такое? Ты, мое дитя, плоть от плоти моей, заставляешь меня только глупо глядеть на все происходящее и не скажешь мне ни слова?

Имоджена (становясь на колени). Благослови, государь!

Бэларий. Я не осуждаю вас, что вы оба полюбили этого юношу; y вас были уважительные причины.

Цимбелин. Пусть мои льющиеся слезы превратятся щя тебя в святую воду. Ты слышала, Имоджена, мачиха твоя умерла.

Имоджена. Мне ее душевно жаль, государь.

Цимбелин. Не стоит жалеть; она была нехорошая. Мы главным образом обязаны ей тем, что вынуждены были встретиться при таких странных обстоятельствах. Сын её тоже исчез, и мы не знаем ни как, ни куда.

Пизаний. Теперь, государь, когда страх мой миновал, я скажу всю правду. Узнав, что госпожи моей во дворце больше нет, принц Клотэн пришел ко мне с обнаженным мечем. С пеной y рта он грозил убить меня тут-же на месте, если я не сообщу ему, куда она скрылась. В это время при мне находилось письмо от моего господина, написанное с целью ввести в заблуждение другое лицо. Содержание письма побудило принца отправиться отыскивать пропавшую принцессу в горы, что находятся по близости Мильфорда. Затем, кипя гневом и переодевшись в платье моего господина, которое он заставил меня ему выдать, он поспешно поскакал в путь, питая самые преступные намерения относительно чести моей госпожи, то-есть, клянясь изнасиловать ее во чтобы-то ни стало. Какая судьба постигла его далее, не знаю.

Гвидерий. Я докончу твой рассказ. Я убил Клотэна в тех самых горах.

Цимбелин. О, боги! Не хотелось-бы мне, чтобы мои уста за твои доблестные деяния произнесли тебе строгий приговор. Умоляю тебя, мужественный юноша, отрекись от своих слов.

Гвидерий. Я сделал то, что сказал.

Цимбелин. Но он ведь был принц.

Гвидерий. И притом дерзкий до крайности. Когда он оскорблял меня, в нем не было ничего, что делало бы его хоть сколько-нибудь похожим на принца. Он выводил меня из себя такими словами, что я возмутился-бы и против моря, если-бы оно вздумало так на меня реветь. Я отрубил ему голову и очень счастлив, что его теперь здесь нет; вследствие этого он не может рассказать про меня того-же, что рассказываю про него я.

Цимбелин. Мне очень тебя жаль! Тебя осудил собственный твой язык, и ты должен подвергнуться каре закона. Тебя ждет смерть.

Имоджена. А я думала, что обезглавленный человек мой муж.

Цимбелин. Свяжите преступника и уведите его с наших глаз.

Бэларий. Повремени, государь! Он много лучше того кого убил, и родом не уступает тебе самому. К тому-же ты обязан ему такой услугой, какой не оказал-бы тебе целый рой Клотэнов. Не прикасайтесь к его рукам; оне созданы не для оков.

Цимбелин. Зачем, престарелый воин, хочешь ты умалить цену своей заслуги? Зачем вызываешь наш гнев, не получив еще награды? Как может он родом быть не хуже нас?

Арвираг. В этом он зашел слишком далеко.

Цимбелин. За то и умрет.

Бэларий. Мы умрем все трое, но я прежде докажу, что про двоих из нас можно сказать тоже, что я сказал про перваго. Дети, приходится заводить речь об обстоятельстве. крайне опасном для меня, но которое вас приведет к величайшему благополучию.

Арвираг. Опасность, грозящая тебе, угрожает и нам.

Гвидерий. У нас все должно быть общее: - и опасность, и счастие.

Бэларий. Ну, нечего делать! Был y тебя, государь,подданный, которого звали Бэларием?

Цимбелин. Да, был; но он изгнан за измену.

Бэларий. Теперь он таких-же лет, как я. Да, он действительно изгнанник, но в чем состояла его измена. не знаю до сих пор.

Цимбелин. Схватить его! Его не спасет и целый мир.

Беларий. Не горячись, государь. Заплати мне прежде за то, что я вскормил твоих сыновей, а потом бери себе все то, что я получу от тебя.

Цимбелин. За то, что ты вскормиль моих сыновей.

Бэларий. Может-быть, я в самом деле говорю слишком грубо, даже дерзко. Но вот я преклонил колено и не встану до тех пор, пока не возведу сыновей моих на подобающую им высоту, Затем можешь, как угодно,карать их старого отца. Государь, два эти юноши, называющие меня отцом и думающие, будто я действительно им отец, не мои сыновья, а твои.

Цимбелин. Мои? Как это может быть?

Бэларий. Так-же, как сам ты сын своего отца. Теперь я называюсь Морганом, но я самый тот Бэларий, которого ты отправил когда-то в изгнание. Твое желание покарать меня было единственным моим преступдением, и мое наказание было моею изменою. Виноват я только в том, что пострадал без всякой вины. Прекрасных этих юношей, - они и душою так-же прекрасны, как наружностью, - я воспитывал много лет, и научил их всему, чему мог, а как я был воспитан, ты знаешь сам. После моего изгнания, чтобы удобнее завладеть твоими детьми, я женился на их кормилице Еврифиле. Она-то их и похитила. Склонил ее на это я, потому что еще ранее был наказан за то, что сделал потом. Преследование за преданность натолкнуло меня на измену. Чем более горевал ты о их утрате, тем сильнее росло во мне убеждение, что мой проступок достиг цели. Но вот теперь, государь, я возвращаю их тебе снова, возвращаю единственных двух товарищей, какие были y меня в мире. Да снизойдет на них росою благополучия благословение осеняющих нас небес! Они достойны сиять на этих небесах яркими звездами.

Цимбелин. Ты говоришь, а сам плачешь горько. Услуга, которую вы все трое оказали мне, еще невероятнее твоего рассказа. Я потерял-было детей моих. Если это действятельно они, лучших сыновей мне и желать нельзя.

Бэларий. Еще всего два-три слова. Этот юноша доблестнейший из принцев и названный мною Полидором, твой Гвидерий, а этот, - мой Кадвал, - Арвираг, младший твой царственный сын. Он, государь, был закутан в великолепное одеяло, вытканное самою королевою, их матерью. Для большего удостоверения я могу предоставш это одеяло как доказательство.

Цимбелин. У Гвидерия на шее было родимое пятно в виде кровавой звездочки. Пятно это было замечательною отметиной.

Бэларий. Оно существует и до сих пор как будто для того, чтобы тебе легче было признать его.

Цимвелин. Чтоже это такое? Я - словно мать, разом родившаеся тройней! Дети мои, так странно вырванные из своей среды, возвращаются в нее снова... Но ты, бедная моя Имоджена, лишаешься через это царственного венца.

Имоджена. За то, государь, я приобретаю два новые мира. Милые мои братья, вот как пришлос нам встретиться. Однако, видите, в моих словах было более правды чем в ваших. Вы называли меня братом, тогда как я была вашею сестрою; я-же называла вас братьями, как оказалось и на самом деле.

Цимбелин. Разве вы когда-нибудь встречались и ранее?

Арвиваг. Как-же, государь, встречались.

Гвидерий. Мы полюбили ее с первого взгляда и любили до тех пор, пока не сочли умершей.

Корнелий. После того, как она приняла снадобье, данное королевой!

Цимбелин. О, мудрое чутье природы! Когда-же узнаю я все, как следует? С этим спешным издожением связано так много обстоятельств, требуюших более подробных разъяснений, чем твой теперешний рассказ... Где жила ты это время? Как попала на службу к римскому нашему пленнику? Как рассталась с братьями и как встретилась с ними ранее? Зачем бежала ты от двора и куда? Эти воггросы, - как не знаю еще сколько других, - задать мне тебе необходимо... Мне хотелось-бы разъяснить все эти побочные обстоятельства, все это странное сцепление случайностей; но теперь не время и не место для дальнейших расспросов. Смотрите, Постум бросил якорь близь Имоджены, а она, словно безвредная молния, с восторгом глядя на него, на братьев, на меня, её короля и повелителя, озаряет нас всех своим сиянием. Все мы отвечаем ей тем-же. Идемте, и пусть храмы наполнятся дымом от наших жертв. (Бэларию). Отныне ты мой брать и останешься им навсегда.

Имоджена. А мне - отцом. Твоей помощи обязана я тем, что дожила до такой счастливой минуты.

Цимбелин. Все мы довольны и счастливы, кроме пленних узников. Пусть радуются и они; пусть примуть участие в нашем ликовании.

Имоджена. Теперь, добрый господин, я готова к твоим услугам.

Люций. Будь счастлива.

Цимбелин. Как было бы хорошо, если-бы исчезнувший воин, сражавшийся так доблестно, тоже находился здесь и дал королю возможность отблагодарить его достойным образом.

Постум. Государь, я самый тот воин, который в бедной одежде сражался рядом с троими этими храбрецами. На то, чтобы облечься в такую одежду, y меня была тогда собственная цель. Что это был именно я, может подтвердить Иахим. Я поверг тебя на землю, Иахим, и мог бы тут-же покончить с тобою.

Иахим (преклоняя колено). Вот я опять повергаюсь перед тобою в прах, но на этот раз преклонить перед тобою колена заставляет меня удрученная совесть, меж тем как тогда их согнула твоя непобедимая сила. Прошу тебя, лиши меня жизни, которою я обязан тебе не впервые, а так-же возьми назад свой перстень. Вот и браслет целомудреннейшей из принцесс, когда-либо клявшейся в верностя любимому человеку.

Постум. Не преклоняй передо мною колен. Я милосердием выказываю свое торжество над тобою; моя месть - прощение. Живи и поступай с другими честнее, чем со мною.

Цимбелин. Приговор вполпе благородный: он учит нас великодушию. Прощаю всех.

Арвираг. Ты помогал нам, как бы думая, что ты нам брать, и я очегь счастлив, что ты нам в самом деле брат.

Постум. Ваш покорнейший слуга, принцы. Доблестный военачальник Рима, позови своего кудесника. Во время сна, я видел призраки моих родных и Юпитера, слетевшего ва землю на своем орле. Проснувшись, я нашел на груди вот эти таблички, содержание которых до того темно, что я ничего не понял. Пусть кудесник истолкует их и тем покажет свое знание.

Люций. Филармон!

Кудесник. Я здесь.

Люций. Прочти и растолкуй.

Кудесник (читает). "Когда львенок, не знавший сам, кто он, найдет то, чего не искал, его внезапно охватит струей ласкового воздуха, а когда ветви векового кедра, которые все много лет считали погибшими, зазеленеют снова на старом стволе, окончатся и бедствия Постума, Британия снова будет счастлива и пышно разцветет среди изобилия и мира". Львенок - это вы, Леонат; на это прямо указывает состав вашего имени: Leo-natus, то-есть, рожденный львом (Цимбелину). Струя ласкового воздуха - это твоя добродетельная дочь. Нежный воздух по-римски, ведь mollis aer, а molis aer, сливаясь в mulier, по моему толкованию, означает вернейшую из жен, которая, в подтверждение слов оракула, сейчас обняла тебя, как ласковейший воздух, тогда как ты не ждал её и не искал.

Цимбелин. Похоже на правду!

Кудесннк. Вековой кедр, Цимбелин, - ты сам, а зеленеющия ветви - сыновья твои, похищенные Бэларием. Много лет считались они умершими, но теперь ожили и присоединились к царственному кедру, отпрыски которого сулят Британии мир и довольство!

Цимбелин. Превосходно! Начнем-же с мира. Хотя победа, Люций, и осталась за нами, мы добровольно покоряемся цесарю римской империи и обязуемся платить ему обычную даиь. Мы отказались выплачивать ее по наущению злой нашей королевы, а ee вместе с сыном жестоко покарало теперь правосудие небес.

Кудесник. Созвучия этого мира настраиваются небесными перстами. Видение, объясненное мною Люцию почти в самом начале этой еще не вполне остывшей борьбы, теперь выяснилось окончательно. Римский орел, так пышно летевший с юга на запад и, все умеьшшаясь, исчезнувший наконец в лучах солнца, предвещал, что наш венценосный Цезарь снова соединится узами дружбы с лучезарным Цимбелином, так ярко сияющим на западе.

Цимбелин. Восхвалимте-же богов, и пусть благовонный дым, клубящийся с наших жертвенников, поднимется до их ноздрей. Обрадуем всех наших подданных известием, что мир заключен. Идемте; пусть римские и британские знамена развеваются рядом. Так войдем мы в Луд и там, скрепя этот мир в храме великого Юпитера, ознаменуем его новыми торжествами. Идемте; никогда война не оканчивалась ранее, чем окровавленные руки не были омыты таким миром.

ЦИМБЕЛИН.

Стр. 1. Цимбелин появился в печати впервые в 1623 году в издании in-folio. Большинство изследователей относит теперь время его создания к последнему периоду драматического творчества Шекспира, когда создались "Буря" и "Зимняя сказка." Тем не менее споров о времени создания этой пьесы прежде было не мало. Мэлон категорически говорил: "Цимбелин", я думаю, написан в 1605 году". По мнению Тика драма была написана в 1615 году за год до смерти поэта. Кольер относил создание "Цимбелина" к 1610-1611 году. Канвою для Цимбелина послужила хроника Голиншеда и девятая новелла второго дня "Декамерона" Бокаччио. "Цимбелин", по Голиншеду, считается одним из преемников короля Лира и принадлежит к династии языческих правителей Британии.

Стр. 4. Тенанций - отец Цимбелина и племянник Кассибелана.

Стр. 11. Первоначально были указаны, кроме француза, еще немец и пспанец. Это немые роли, и потому оне могли без ущерба для хода пьесы быть исключены и в перечислении лиц, yчаствующих в этой сцене. Шекспир, без сомнения, имел в виду только указать, что безумное пари Постума состоялось в среде стекавшихся в Рим иностранцев.

Стр. 13. Постум говорит,что он "не любовник, а только почитатель" Имоджены, чтобы еще больше возвысить значение своей похвалы Имоджене, - похвалы, исходящей от рассудка, а не от сердца.

Cip. 23. Цитерея - остров y берегов Лаконии. Здесь, по греческим сказаниям, родилась из морской пены Афродита-Венера, богиня любви. Вследствие этого и Венеру, и уподобляемых ей женщин - иногда называют именем Цитереи или Цитеры.

Стр. 28. Иоахим упоминает о том Тарквиние, который изнасиловал целомудренную Лукрецию, не пережившую своего позора.

Стр. 29. Царь Фракии, Терей, был мужем Прогнии, дочери афинского царя Пандиона ИИИ. Он обезчестил свою свояченицу Филомелу. Боясь, чтобы она не разгласила его преступления, он отрезал ей язык и запер ее в темницу. Однако она нашла возможвоеть увидаться с своей сестрой и знакаыи объяснить ей свое несчастье. Чтобы отомстить Терею, сестры убнлп его сына Итиса и мясом последнего накормили Терея. Филомела и Прогния были превращены в соловья и ласточку, а Терей в коршуна.

Стр. 29. "Торопитесь, торопнтесь, драконы ночи." Ночь представлялась в древности женщиной, несущейся под темным звездным покрывалом в колеснице, запряженпой драконам .

Стр. 30. "Голос самого несомненного евнуха". Это намек на известное явление в истории вокальной музыки: дискантами кастратов заменяли женские голоса.

Стр. 40. "Твой дядя, Кассибелан". Цимбелин, был внучатным племянником Кассибелана, так как Цимбелии был сыном Тенанция, племянника Кассибелана. Последний соглашался сначала платить дань римлянам и отбил их нападение, но при вторичном нападении Юлия Цезаря принужден был сделаться римским данником. Так говорит об этом хроника Годиншеда.

Стг. 40. Город Луд есть ничто иное, как нынешний Лондон, предполагая, что London есть сокращения Lud's town (Луд-город). Король Луд, дед Цимбелина, был братом Кассибелана и царствовал перед последним. Предание говоипт, что он-то и перестроил сказочную столицу, построенную внуком Гектора под вазванием Новой Трои. В Лондоне до стх пор существует улица, носящая название Ludgate (Ворота Луда).

Стр. 41. Мульмуций был сыном древнего британского правитедя Клотэна; он победил других герцогов и после смерти своего отца взял бразды правления бритаиской монархии в 3529 году от сотворения мира. Изданные им законы, носившие долго название "мульмуциевых законов", были переведены на латинский язык Прикусом, потом появились в английском переводе короля английского Альфреда, который ввел их в свой статутн Мульмуций первый торжественно короновался золотою короною в Британии и потому он называется первым британским королем, тогда как его предшественники назывались предводителями, герцогами или правителями.

Стр. 41. "Цезарь посвятил меня в рыцари". Это в сущности анахронпзм, но в этом случае Шекспир строго придерживается хроники Голиншеда.

Стр. 42. В шекспировские времена отравления были в большом ходу в Италии, и вера вь итальянские яды была всеобщею.

Стр. 44. Представление о великане читателями того времени соединялось с понятием о мусульманах - сарацинах.

Стр. 44. "Нагнитесь-же, дети" - "Stoop, boys". Эта фраза возбудила много споров так как порвоначально вместо "stoop" прочли "sleep" -"спите". Роу прочел зто слово "see" - "смотрите". Малон предпоиагал видеть в этом слове "sweet", - "сладкие, милые". Первый прочел это сиово, как следует, Гаммер.

Стр. 67. "Реполов натаскает цветов на твою могилу", Во времена Шексппра существовало народное поверье, что реполов является как бы могильщиком для непохороненных трупов, которые он покрываеть цветами и мохом.

Стр. 68. Упоминаемый Гомером Терсить был уродом, злым насмешником и негодяем; напротив того, сын Теламона, царя саламинского, Аякс, изображается одним из красивейших и храбрейших греков, осаждавших Трою.

Стр. 69. "Для похорон миимоумершего Фидэлия, говорит Джонсоп, была еще наппсана песня моим несчастным другом Уилльямом Коллинсом из Чичестера, необыкновенно образованным и талантливым человеком". В конце Цимбелина он перепечатывает эту трогательяую песню Коллинса в шесть куплетов. Клдлинс (род. 1720, ум. 1756 г.) был английский поэт; встреченный равнодушно или враждебно в литературе, он впал в нищету и умер в больнице душевнобольных.

Стр. 71. "Вероятно, говорит Стивенс, Шекспир под словами "брат Сиенны" подразумевал "брата сионнского государя", но, к несчастию, Сиенна была реслубликой".

Стр. 79. "Странный ряд случайностей: ущелье, старик, юноши!" Шекспир здесь воспользовался историческим фактом, и только перенес во времена Цимбелина событие, которое случилось в 976 году во время войны Кеннета Шотландского с датчанами,

Стр. 80. Конец III сцены I действия - единственная, по замечанию Ритсона, немая сцена в полных движения пьесах Шекспира, и исплонение её зависит всецело от мимических способностей актеров. Сам же Шекспир, как известно, резко высказался в Гамлете против "безсмысленных пантомим".

Стр. 81. Люцина - богиня родильниц и новорожденных

А. Михайлов.

Уильям Шекспир - Цимбелин (Cymbeline). 5 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :