Уильям Шекспир
«Усмирение строптивой. 2 часть.»

"Усмирение строптивой. 2 часть."

Катарина. Послушайте, если меня любите, останьтесь.

Петручио. Грумио! Лошади!

Грумио. Синьор, оне готовы; овес уже съел лошадей.

Катарина. Ну, так, делай что хочешь, а только я не поеду сегодня. Нет, не поеду даже завтра, не поеду пока сама не захочу. Ворота, синьор, отворены, а вот и дорога; маршируй, пока крепки сапоги. А что касается меня, то я поеду когда мне будет угодно. Хороший муж вы будете, это видно по началу.

Петручио. О, Кэт, успокойся! Прошу тебя, не сердись

Катарина. Хочу сердиться! Тебе-то что за дело? Успокойтесь, батюшка, он останется.

Гремио. Ну, синьор, теперь у них пойдет баталия.

Катарина. Синьоры, прошу вас за свадебный стол! Я вижу, что женщину не трудно одурачить, если она не умеет постоять на своем.

Петручио. Они, Кэт, отправляются обедать, исполняя твое желание... Слушайтесь новобрачной, синьоры, садитесь за пир, ликуйте, пейте за её девственность; веселитесь, как сумасшедшие, или отправляйтесь на виселицу. Но что касается моей милой Кэт, то она отправится со мной. Пожалуйста, не косись, не топай ногами, не беснуйся: я хочу быть полным господином моей собственности. Она - моя собственность, мое имущество; она - мой дом, мое добро, мое поле, моя житница, моя лошадь, мой вол, мой осел, мое все... Вот они; осмелься только кто-нибудь прикоснуться к ней; я всякого проучу, кто загородит мне дорогу в Падуе... Грумио, бери свой меч; нас окружили разбойники; спасай свою госпожу, если ты мужчина. Не бойся ничего, моя милочка, они не тронут тебя, Кэт. Я защищу тебя против целаго миллиона (Петручио, Катарина и Грумио уходят).

Баптиста. Ну, оставьте эту мирную парочку!

Гремио. Если-бы они не ушли, я бы умер со смеху.

Транио. Из всех безумных браков это - самый безумный.

Лученцио. Синьора, а вы какого мнения о вашей сестре?

Бианка. Что, будучи сама сумасшедшей, она вышла замуж за сумасшедшаго.

Гремио. Могу поручиться, что Петручио окатаринен.

Баптиста. Соседи и друзья, хотя за столом нет ни молодого, ни молодой, которые должны были бы занять свои места, тем не менее в лакомых блюдах, как видите, нет недостатка: Лученцио, вы займете место молодого, а Бианка - место своей сестры.

Транио. Значит прелестная Бианка возьмет на себя роль невесты?

Баптиста. Конечно, Лученцио... Ну, пойдемте, синьоры (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Зала в загородном доме Петручио.

Входит Грумио.

Грумио. Чорт бы взял всех этих иностранных кляч, всех этих сумасшедших господ и все эти гадкие дороги! Был-ли когда-либо кто-нибудь так избит, так загрязнен, так изнурен, как я? Меня послали вперед развести огонь, а они приедут греться! Если-бы я не был маленьким горшком, легко вскипающим, то мои губы непременно примерзнули бы к зубам, язык - к небу, а сердце к ребрам, прежде чем я бы добрался до огня с целью оттаять себя... Но я погреюсь, раздувая огонь, потому что, если принять во внимание эту погоду, и не такой маленький человек, как я, легко бы схватил простуду... Эй, Куртис!

Входит Куртис.

Куртис. Кто зовет меня таким замерзшим голосом?

Грумио. Кусок льду. Если ты в этом сомневаешься то можешь скатиться с моих плеч к пяткам, разбежавшись только от головы до шеи. Огня, добрый Куртис!

Куртис. А мой господин него жена едут, Грумио?

Грумио. Да, Куртис, да. А поэтому огня, и не заливай его водой.

Куртис. Правда-ли, что она такая горячая, как говорят?

Грумио. Да, была. Куртис, горячая до этого мороза, но, ведь ты знаешь, зима укрощает и мужчину, и женщину, и скотину; поэтому-то она и укрощена и моего старого господина, и мою молодую госпожу, да и тебя укротила, брат Куртис.

Куртис. Убирайся к чорту, трехдюймовый шут. Я не скотина.

Грумио. Трехдюймовый шут? Да в одних твоих рогах больше фута длины, а я, ведь, не короче их?.. Будешь, что-ли, разводить огонь или заставишь меня пожаловаться на тебя моей новой госпоже? Ея рука (хотя она к сама под рукой) заставит тебя почувствовать свое холодное утешение, за все твое нерадение к твоей огненной должности.

Куртис. Ты бы лучше, добрый Грумио, рассказал мне, что делается в свете.

Грумио. В свете, брат Крутис, холодно везде, за исключением только твоей должности. Исполняй свою обязанность, и другие будут исполнять обязанности по отношению к тебе. Мой господин и моя госпожа почти замерзли до смерти.

Куртис. Огонь готов, а потому рассказывай, добрый Грумио, новости.

Грумио. А вот: "Эй, Джэк, малый! Эй, малый",- и таких новостей я тебе расскажу, сколько тебе угодно.

Куртис. Ты все шутишь, продувной ты плут!

Грумио. Поэтому-то и подавай огня, ибо меня и в самом деле продуло. А повар где? Готов-ли ужин? Убраны-ли комнаты? Посыпаны-ли полы? Обметена-ли паутина? Наделали прислуга новое платье и белые чулки? Все-ли в свадебном наряде? Красива-ли посуда внутри и красива-ли она снаружи? Разостланы-ли ковры и все ли в порядке?

Куртис. Все готово, а потому, пожалуйста, рассказывай.

Грумио. Во-первых, надо тебе знать, что моя лошадь устала, а мой господин и моя госпожа упали.

Куртис. Как?

Грумио. С седел прямо в грязь. Это целая история!

Куртис. Разскажи-ка ее, добрый Грумио.

Грумио. Наклони-ка ухо.

Крутис. Вот оно.

Грумио (бьет его по уху). Получи.

Крутис. Это значит почувствовать историю, но не выслушать ее.

Грумио. Это-то и называется чувствительной историей. А впрочем эта заушина была дана тебе только для того, чтобы, так сказать, постучаться в твое ухо и попросить его слушать внимательно. А теперь я начинаю: Imprimis, мы спускались с отвратительного пригорка; мой господин сидел верхом позади моей госпожи...

Куртис. Оба на одной лошади?

Грумио. А тебе-то какое дело?

Куртис. Не мне дело, а лошади.

Грумио. Ну так сам рассказывай историю. Если бы ты не перебил меня, ты бы узнал, как лошадь упала, а она - под лошадь; узнал-бы, в каком грязном месте это случилось; как она испачкалась; как он оставил ее под лошадью; как он поколотил меня за то, что лошадь споткнулась; как она шлепала по грязи, чтобы оттащить его от меня; как он ругался; как она умоляла его, она, которая прежде никого не умоляла; как я орал; как лошади улепетнули; как изорвалась её уздечка; как я потерял подпругу; ты бы узнал множество других вещей, которые теперь умрут в забвении, между тем как ты сойдешь в могилу со всем твоим невежеством.

Куртис. Выходит, значит, что он неукротимее ея?

Грумио. Да; ты и сам, как и самые смелые из всех вас, узнаете это, когда он приедет. Но с какой стати я тебе рассказываю все это? Зови Нафанаила, Иосифа, Никлэса, Филиппа, Вальтера, Сластеныша и других. Волосы их должны быть причесаны поглаже, синие колеты почищены и чулки подвязаны разноцветными подвязками; они должны шаркнуть левою ногой и не должны сметь даже к волоску лошадиного хвоста прикоснуться, пока не приложатся к руке. Все-ли готовы?

Куртис. Все.

Грумио. Позови их.

Куртис. Слышите? Эй, вы? Выходите встречать господина, чтобы госпоже придать приличный вид.

Грумио. Вид? У ней и свой есть.

Куртис. Кто-же этого не знает?

Грумио. Да ты, должно бых, если сзываешь людей, чтобы придать ей вид.

Куртис. Я сзываю их, чтобы оказать ей честь.

Грумио. А разве для того она сюда едет, чтобы занимать ее у вас?

Входят слуги.

Нафанаил. Здравствуй, Грумио.

Филипп. Как поживаешь, Грумио?

Иосиф. Ну, как ты, Грумио?

Никлэс. Что нового, старый проказник?

Грумио. Здравствуй - ты; как поживаешь - ты; как ты - ты; это ты, товарищ?.. Кажется, всем ответил, и будет с вас. А теперь, мои нарядные приятели, все-ли готово? Все-ли в порядке?

Нафанаил. Все готово. А далеко наш господин?

Грумио. Рукой подать. Может, и с лошади уже соскочил. А потому... Ах, чорт бы вас побрал, молчите! Я слышу голос моего господина.

Входят: Петручио и Катарина.

Петручио. Да где-же эти олухи? Как! Нет ни одного в воротах, чтоб поддержать стремя и взять лошадь! Где Нафанаил, Грегори, Филипп?

Все слуги. Здесь, здесь, синьор! Здесь, синьор!

Петручио. Здесь, синьор, здесь, синьор, здесь, синьор. Олухи, грубые конюхи! Ни малейшего уважения, ни малейшего внимания! Где мерзкий дурак, которого я отправил вперед?

Грумио. Здесь, синьор, такой-же безтолковый, как и прежде.

Петручио. Олух, сын потаскухи, кляча, скотина! Рааве я не приказал тебе выйти мне навстречу в парке и привести всех этих негодяев?

Грумио. Куртка Нафанаила, синьор, не совсем была готова: башмаки Габриэля были не подшиты; не оказалось зажженного факела, чтобы почернить шапку Петра, а шпага Вальтера без ножен! Одеты были только Адам, Ральф и Грегори, остальные оказались в лохмотьях, точно нищие во всяком старье. А впрочем все, как есть, вышли встретят вас

Петручио. Ступайте, плуты, давайте ужин!

Некоторые из слуг уходят.

"Где ты, жизнь, которую я некогда вел?.." Где эти... Садись, Кэть, милости просим (Садится). Уф! Уф! Уф! (Слуги входят с ужином)... Говорят тебе!.. Будь повеселее, Кэт... Стаскивайте сапоги. негодяи, бездельники... Чего еще?.. (Поет).

Монах из ордена серых

Шел по дороге...

убирайся к чорту, разбойник! Чуть не вывихнул мне ногу (бьет его). Получи, чтоб не оторвал мне другую... Будь повеселее, Кэт... Эй, воды!.. А где моя эспаньолка, Троил? Убирайся, дурак, и скажи моему кузену Фердинанду, чтобы пришел сюда (Слуга уходит)... Его, Кэт, ты должна поцеловать и познакомиться с ним... Где мои туфли?.. Да дадут-ли мне, наконец, воды? (Подают воду). Ну, вымойся, Кэт, и милости просим еще раз (Слуга роняет рукомойник). Ах, ты потаскухин сын, бездельник!.. Все у тебя из рук валится! (бьет его).

Катарина. Пожалуйста, успокойся; он не нарочно сделал!

Петручио. Потаскухин сын, чурбан, вислоухий негодяй... Ну, садись, Кэт; я знаю, ты проголодалась... Сама прочтешь молитву или мне прочесть, Кэть? Это что такое? баранина?

Первый слуга. Так точно.

Петручио. Кто ее принес?

Первый слуга. Я.

Петручио. Она подгорела; да и все другия блюда подгорели... Что за собака! Где этот мерзавец повар? Как вы смели подавать мне такую гадость, зная, что я этого терпеть не могу? Уносите все эти тарелки, кубки и все (Сбрасывает со стола кушания и посуду). Болваны! Грубые рабы! Как? Вы вздумали еще ворчать? Постойте, я проучу вас.

Катарина. Прошу вас, мой друг, не сердитесь. Это кушание было-бы, право, превосходно, если-бы вы удовлетворялись им.

Петручио. Говорят тебе, Кэт, что оно подгорело и засушено; мне строго запрещено есть мясо в таком виде, потому что это возбуждает желчь и вызывает раздражительность. Лучше ужь попоститься немного, чем пытаться есть такое подгорелое, сухое мясо; и без того мы оба слишком желчны... Лучше ужь потерпеть; до завтра можно потерпеть, а сегодня мы вместе и попоститься можем. Пойдем, я проведу тебя в спальню (Петручио, Катарина и Куртис уходят).

Нафанаил. Ну, Петер, видал-ли ты когда-нибудь что-либо подобное?

Петер. Он ее собственным её оружием колотит.

Входит Куртпс.

Грумио. Где он?

Куртис. Он в её комнате читает ей проповедь о воздержании, а сам ругается, кричит и беснуется так, что бедняжка не знает, что ей делать, куда смотреть и что говорить и сидит точно в просонках... Уйдем, уйдем! Он опять идет сюда! (Уходят).

Входит Петручио.

Петручио. И так я начал мое царствование как истинный, глубокий политик и надеюсь, что успех будет. Теперь мой сокол возбужден порядком и сидит впроголодь; пока не сделается ручным, я не буду его закормливать; потому что с наполненным зобом, какая ужь охота! У меня и кроме того есть средство приручить моего дичка: не давать ей спать, как не даем спать коршуну, когда он не хочет слушаться, бьется и клюет. Сегодня она ничего не ела и не будет есть; в прошлую ночь она почти совсем не спала, да и в эту ночь не будет спать. Как и в пище, так и в постели я найду множество недостатков; я стану бросать подушки в одну сторону, простыни в другую, перину в третью, полог в четвертую... Именно... и среди всего этого шума я стану утверждать, что делаю все это из заботливости о ней, ради её спокойствия. А в заключение окажется, что и сегодня она не заснет, а задремлет: я снова примусь кричать, бесноваться и, благодаря этому шуму прогоню её сон. Вот верный способ убить жену любовью к ней; но этим способом я усмирю её бешеный и неуживчивый нрав. Кто знает более верный способ усмирять строптивую, пусть скажет: он этим сделает доброе дело.

СЦЕНА II.

Падуя. Перед домом Баптисты.

Входят: Транио и Гортензио.

Транио. Возможно-ли, друг Личио, что сеньора Бианка была расположена к кому-нибудь другому, кроме Лученцио? Я должен сказать вам, синьор, что пользуюсь её благорасположением.

Гортензио. Синьор, если вы хотите убедиться в справедливости того, что я говорю, отойдите всторону и заметьте, как он преподает ей урок (Отходит всторону).

Входят: Бианка и Лученцио.

Лученцио. Скажите мне, синьора, находите вы пользу в том, чему я вас учу?

Бианка. Да вы скажите мне прежде, чему собственно вы меня учите? Ответьте мне сначала на это.

Лученцио. Я учу тому, что составляет мое призвание,- искусству любить.

Бианка. И вы, действительно, обладаете этим искусством?

Лученцио. Да, с тех пор, как вы, дорогая моя, обладаете моим сердцем (Уходят).

Гортензио. Чорт возьми! Какие быстрые успехи! Ну, что вы теперь скажете, прошу вас? Ведь вы не колебались клясться, что синьора Бианка никого не любит так, как Лученцио.

Транио. О, коварная любовь! О, женское непостоянство! Говорю тебе, Личио? что это непостижимо.

Гортензио. Однако, не заблуждайтесь больше: я не Личио и не учитель музыки, хотя я и имею вид учителя; но мне стыдно, что я так долго притворялся из любви к существу, способному пренебрегать дворянином и из низкого простолюдина сделать себе кумир. Узнайте, что меня зовут Гортензио.

Транио. Синьор Гортензио, я часто слышал о вашей искренней преданности Бианке, а так как мои глаза были свидетелями её непостоянства, то я готов, если вы только согласны, навсегда отказаться от Бианки и от её любви.

Гортензио. Посмотрите только, как они целуются и любезннчают!.. Синьор Лученцио, вот вам моя рука, я вам клянусь, что навсегда отказываюсь от нея, как от недостойной того расположения, которое оказывал ей так безумно.

Транио. Как и вы, я, без всяких оговорок, приношу клятву, никогда не жениться на ней, даже если-бы она и умоляла меня об этом. Бог с нею! Посмотрите только, с каким бесстыдством она любезничает с ним.

Гортензио. Хотел бы я, чтоб и все другие, кроме него, совершенно отказались от нея. Что же касается меня, то для того, чтобы вернее сдержать мою клятву, я, не пройдет и трех дней, женюсь на богатой вдове, которая давно уже любит меня - все время, когда я любил это гордое и заносчивое создание. Прощайте, синьор Лученцио. В женщине нежность, а не красота приобретет теперь мою любовь. Итак, я прощаюсь с вами с решением никогда не изменять моей клятвы (Уходит).

Лученцио и Бианка выступают вперед.

Транио. Синьора Бианка, позвольте пожелать вам всяческого счастия в взаимной любви! О, я подсмотрел все ваши шашни, моя милочка, и отказываюсь от вас так же, как отказался Гортензио.

Бианка. Транио, вы шутите. Неужели вы и в самом деле отказываетесь от меня?

Транио. Да, синьора, отказываемся оба.

Лученцио. Значит, мы освободились от Личио.

Транио. По правде, синьор, у него есть в виду некоторая веселенькая вдовушка, которую он надеется сделать в один день и невестой, и женой.

Бианка. Дай ему Бог радости!

Транио. О, да, он укротит ее!

Бианка. Он это утверждает, Транио?

Транио. По правде сказать, для этого-то именно он и отправился в школу укрощения.

Бианка. Школа укрощения? Да разве существует такая школа?

Транио. Да, синьора, и в этой шкоде учит Петручио; он учит, как усмирять строптивых и как заклинать их бранчливый язык.

Вбѣгает Бионделло.

Бионделло. О, синьор, синьор! Я так долго сторожил, что устал хуже всякого пса, но все-таки подметил ангельского старикашку, спускавшагося с горы, которым можно воспользоваться.

Транио. Кто он, Бионделло?

Бионделло. Синьор, это купец, или школяр,- не знаю хорошенько, но по солидности наряда, походки и по виду он настоящий отец.

Лученцио. Что ты на это скажешь, Транио?

Транио. Если он доверчив и если поверит моей сказке, то он с удовольствием возьмет на себя роль Винченцио и поручится перед Баптистой Минола, как и настоящий Винченцио. Уйдите с Бианкой и оставьте меня одного (Лученцио и Бланка уходят).

Входит старый Школяр.

Школяр. Да благословит вас Господь, синьор!

Транио. И вас также, синьор! Здравствуйте. Едете-ли вы дальше или-же здесь останавливается ваше странствование?

Школяр. Синьор, я намерен остановиться здесь на неделю или на две, а затем отправлюсь дальше, до самого Рима, а оттуда - в Триполи, если Бог продлит мою жизнь.

Транио. А откуда вы?

Школяр. Из Мантуи.

Транио.Как,синьор, из Мантуи? Сохрани нас Господь! И отправляетесь в Падую? И вам не страшно за жизнь?

Школяр. За жизнь, синьор? Почему? Это серьезно.

Транио. Каждого жителя Мантуи, приезжающего в Падую ожидает здесь смерть. Разве вы этого не знаете? В Венеции задерживают наши корабли и наш герцог, вследствие какой-то ссоры с вашим герцогом, издал и обнародовал такое повеление. Все это очень странно; но если-бы вы приехали сюда немного раньше, то сами присутствовали-бы при том, как объявлялось об этом повелении.

Школяр. Увы, синьор! Это тем хуже для меня; у меня есть векселя из Флоренции, по которым мне приходится получить здесь деньги.

Транио. Знаете что, синьор? Чтобы оказать вам услугу, вот что я могу сделать. Я посоветую вам... Но прежде скажите мне, бывали-ли вы когда-нибудь в Пизе?

Школяр. Да, синьор, я часто бывал в Пизе,- в Пизе, прославившейся своими почтенными гражданами.

Транио. А не знавали-ли вы там некоего Винченцио?

Школяр. Нет, не знавал, но слыхал о нем; это один из самых богатых купцов.

Транио. Он - мой отец, синьор и, говоря правду, он по внешности несколько похож на вас.

Бионделло (всторону). Как устрица на яблоко.

Транио. Для того, чтобы спасти вам жизнь, синьор, я в этой крайности окажу вам услугу. Подумайте только, какое счастие для вас, что вы похожи на Винченцио. Вы воспользуетесь его именем и кредитом и в моем доме найдете дружеское помещение. Смотрите только, чтобы хорошенько сыграть эту роль. Вы понимаете меня, синьор? И так, вы будете жить у меня, пока не покончите ваших дел в городе. Если этот план вам, синьор, улыбается, то воспользуйтесь им.

Школяр. О, синьор, с величайшей благодарностью и всегда буду считать вас спасителем моей жизни и свободы.

Транио. Ну, так пойдемте со мной, чтобы хорошенько уладить это дело. Однако, я должен вас предупредить, что моего отца ждут здесь ежедневно для заключения брачного контракта между мною и одной из дочерей Баптисты. Все обстоятельства этого дела я сейчас вам расскажу. Пойдемте со мной, синьор; вам надо переодеться (Уходят).

СЦЕНА III.

Комната в доме Петручио.

Входит: Катарина и Грумио.

Грумио. Нет, нет; клянусь вам жизнью, я не посмею.

Катарина. Чем мне обиднее, тем он становится жесточе. Как! Неужели же он женился на мне, чтобы уморить меня с голоду? Нищие, которые подходят к дверям моего отца, получают милостыню. А если отказывают им, то они находят в другом месте сострадание. Но я никогда не знавшая того, как умоляют, я томлюсь голодом и мучусь жаждой сна. Его брань отнимает у меня сон и проклятия служат мне пищей! Но больнее всего то, что он все это делает под видом любви ко мне; точно ему сказали, что если я засну или поем, то сейчас же заболею или умру. Прошу тебя, принеси мне что-нибудь поесть,- чего-нибудь, лишь бы это была пища.

Грумио. Что скажете вы, например, насчет телячьей ножки?

Катарина. Превосходно. Пожалуйста, принеси мне поскорее!

Грумио. Я только боюсь, что это слишком раздражает. А что скажете вы насчет жирных, хорошо поджаренных рубцов?

Катарина. Я их очень люблю. Милый Грумио, пожалуйста, принеси мне их.

Грумио. Да, ужь, право, не знаю; я, видите-ли, боюсь, что они слишком раздражают. Вот разве кусок говядины с горчицей?

Катарина. Да, я очень люблю это блюдо.

Грумио. Да, только, видите-ли, горчица горячит.

Катарина. Ну, так просто говядины, без горчицы; оставим горчицу.

Грумио. Нет, этого я никак не могу; у вас, синьора, будет горчица или у вас не будет говядины Грумио.

Катарина. Ну, так неси говядину с горчицей или одну говядину, или что-нибудь другое.

Грумио. Хорошо, так, значит, горчицы без говядины.

Катарина (Бьет его). Вон, подлый раб, лгун и насмешник! Ты меня кормишь одними только названиями кушаньев. Проклятие тебе и всей клике тех, которые радуются моему несчастию. Вонь, вон, говорю я тебе!

Входят: Петручио с мясным блюдом и Гортензио.

Петручио. Как поживает моя милая Кэть? Как, моя дорогая, ты чем-нибудь недовольна?

Гортензио. Как поживаете, синьора?

Катарина. По правде сказать, так холодно, как только возможно.

Петручио. Приободри твой дух и посмотри на меня весело. Вот посмотри, мой друг, как я предупредителен с тобой. Я сам состряпал это блюдо и приношу его тебе (Ставит блюдо на стол). Думаю, милая Кэт, что это внимание стоит благодарности. Как? ни слова? Значить, ты этого не любишь? И все мои труды пропали напрасно?- Возьмите, эй!

Катарина. Прошу вас, оставьте это блюдо.

Петручио. Даже и за самую малую услугу люди благодарят, а потому ты не дотронешься до него, пока не поблагодаришь меня.

Катарина. Благодарю вас, синьор.

Гортензио. Синьор Петручио, не срамись. Садитесь, синьора Катарина, я подсяду к вам.

Петручио (Тихо Гортензио). Если ты меня любишь, Гортензио, скушай все один. Да принесет пользу эта пища твоему милому сердцу! Кушай проворнее. Кэт... А после этого, моя медовая любовь, мы сейчас же отправимся к твоему отцу, там мы отлично попируем, пощеголяем и шелковыми платьями, и шапочками, золотыми кольцами, и фижмами, и шарфиками, и веерами с янтарными ожерельями, и браслетами, и разными другими безделушками. Как? ты уж сыта? Нас ожидает портной, чтобы украсить твое тело шумящими сокровищами.

Входит Портной.

Ну, портной, показывай нам украшения, давай платье (Входит Разнощик). Тебе что?

Разнощик. Вот шапочка, заказанная вашей милостью.

Петручио. Да ты примерил ее, должно быть, на кострюле? Это просто бархатная миска. Фи, как гадко и как неприлично! Точно скорлупа ореха, или раковина. Совершенная дрянь и мерзость, детская ермолка. Прочь ее! Сделай другую, побольше.

Катарина. Мне больше этой не нужно; теперь такие шапочки в моде и их носят теперь все благородные дамы.

Петручио. Когда будешь полюбезней, ну тебя будет такая.

Гортензио (всторону). Должно-быть, это будет не скоро.

Катарина. Да, что вы, синьор! Я, кажется, имею право говорить и буду говорить; я не ребенок и не кукла. Люди и почище вас выслушивали меня. Не хотите слушать,- заткните уши. Мой язык должен, наконец, выразить негодование моего сердца - или-же моё сердце надорвется. Я до этого не допущу, и дам полную волю моему языку.

Петручио. Вот это так правда! Но это совсем нищенская шапчонка, мешок, игрушка, шелковый пирог. Я еще больше полюбил тебя за то, что она тебе не нравится.

Катарина. Люби меня или не люби, а только она мне нравится. Я хочу ее иметь, или никакой мне не надо.

Петручио. Ты это про платье?.. Ну, да. Покажи-ка нам его, портной! О, Господи! Вот так маскарадная штука!.. Это что? Рукава? Да это настоящая мортира... А это? Защипано с верху до низу точно яблочный пирог! А складок-то, а рубчиков, прорезов, вырезов, точно на курильнице у цирульника! Чорт знает, что такое! Как ты, портной, называешь это безобразие?

Гортензио (всторону). Вижу, что, по всей вероятности, у ней не будет ни шапочки, ни платья.

Портной. Вы приказали сшить платье тщательно, и по последней моде.

Петручио. Да, чорт возьми! Но если ты не забыл, я не приказывал тебе портить его по моде! Проваливай. Перескакивай через уличные канавки до самого дома, но для тебя я не буду перескакивать через мои привычки, синьор. Я и без этого обойдусь. Этой дряни мне не надо. Убирайся вон!

Катарина. Красивее платья я никогда еще не видела: оно и хорошо, и со вкусом сшито. Вы, кажется, хотите куклу из меня сделать.

Петручио. Ну, да, ты права; он из тебя хочет сделать куклу.

Портной. Она говорит, что это вы, ваша милость, хотите сделать из неё куклу.

Петручио. О, чудовищное нахальство! Ты лжешь, нитка, наперсток, аршин, три четверти, поларшина, четверть, вершок, блоха, сверчок! И надо мной смеет издеваться какой-нибудь паршивый моток ниток, в моем-же собственном доме! Пошел вон, тряпье, вон отрепье, вонь лоскут, вон обрезок, или я смерю тебя твоим-же аршином, да так еще, что ты весь свой век не забудешь своего лганья. Говорят тебе, что ты изгадил платье.

Портной. Ваша милость ошибается. Платье сшито именно так, как было приказано. Грумио и приказание давал.

Грумио. Я не приказание давал, а материю.

Портной. А как вы сказали, чтобы оно было сшито?

Грумио. Понятно как: иголкой и ниткой!

Портной. А разве бы не говорили, как оно должно быть скроено?

Грумио. Ведь ты много перекраивал материй?

Портной. Да, перекраивал.

Грумио. Ну, так не перекраивай меня. Ты многих наряжал, но меня не наряжай. Говорят тебе, я не хочу, чтобы меня наряжали или перекраивали. Я тебе повторяю: твоему хозяину я велел скроить платье, но не говорил, чтобы он в куски его искроил. Ergo - ты врешь.

Портной. Да вот и записка, как сшить.

Петручио. Читай.

Грумио. Записка врет, если говорит, что я это говорил.

Портной. "Imprimis, свободное платье".

Грумио. Никогда я не говорил свободное платье; если не верите, зашейте меня в его подол и бейте мотком суровых ниток. Я сказал: платье.

Петручио. Продолжай.

Портной. "С маленьким, кругленьким воротничком".

Грумио. Насчет воротничка, действительно, сознаюсь.

Портной. "С широкими рукавами".

Грумио. И насчет рукавов сознаюсь.

Портной. "Рукавами красиво вырезанными".

Петручио. Это-то и есть мерзость!

Грумио. В записке ложь, синьор, чистейшая ложь. Я сказал, чтобы рукава были вырезаны, а потом пришиты; и это я тебе докажу, хотя твой мизинец и вооружен наперстком.

Портной. Все, что я сказал,- правда; и, ты-бы это узнал, если-бы я был с тобой в другом месте.

Грумио. Я к твоим услугам: выходи с запиской, а мне дай аршин и не щади меня.

Гортензио. Да сохранит тебя Господь, Грумио: не равен будет бой.

Петручио. Ну, хорошо, только, коротко говоря, это платье не по мне.

Грумио. Вы правы, синьор, платье не по вас, оно - по моей госпоже.

Петручио. Подними его, и пусть твой хозяин делает с ним, что хочет.

Грумио. Негодяй, не смей! Поднять платье моей госпожи, и пусть хозяин делает, что знает!

Петручио. Какая у тебя мысль?

Грумио. Мысль, синьор, по важнее, чем вы думаете: поднять платье моей госпожи, и пусть его хозяин делает, что хочет... О, фи, фи, фи!

Петручио (тихо Гортензио). Гортензио, скажи ему, что портному заплатят.- Ну, убирайся с платьем и без разговоров.

Гортензио. Портной, завтра я тебе заплачу за платье. Не обращай внимания на его слова. Уходи, говорят тебе, и кланяйся твоему хозяину (Портной уходит).

Петручио. Ну, Кэть, делать нечего, поедем к твоему отцу, в этом простом, будничном наряде. Кошелек полон, хотя наряд беден! Ведь только душа и делает тело богатым и подобно тому, как солнце просвечивает сквозь самые черные тучи, так и честь просвечивает сквозь самое скромное платье. Как! Разве сорока лучше жаворонка, потому что её перья красивее? Или разве змея лучше угря, потому только, что её пестрая кожа приятнее для глаз? О, нет, милая Кэт, ты ничего не теряешь от того, что твой наряд беден и неказист. А если думаешь, что нехорошо быть в таком наряде, сваливай вину на меня. Будь же веселей; мы едем пировать и праздновать к твоему отцу. Поди, скажи людям, чтобы все было готово; пусть подадут лошадей в конце большой аллеи... Теперь, должно быть, часов семь; к обеду мы поспеем.

Катарина. Осмелюсь вам, синьор, заметить, что тепер уже почти два часа; мы, пожалуй, и к ужину не поспеем.

Петручио. Раньше семи я не поеду. Видишь, чтобы я ни сказал, ни сделал или не хотел сделать, ты все перечишь мне.- Оставьте нас; я сегодня не поеду, а поеду я тогда, когда на часах будет показывать указанный мною час

Гортензио. Вот так! Этот молодец хочет командовать, кажется, и солнцем! (Уходит).

СЦЕНА IX.

Падуа. Перед домом Баптисты.

Входят: Транио и переодетый Школяр.

Транио. Синьор, вот дом, Хотите, чтобы я постучал?

Школяр. Ну, да, стучите. Если я не ошибаюсь, синьор Баптиста должен вспомнить обо мне, ибо лет двадцать тому назад, в Генуе, в гостиннице Пегаса мы жили вместе.

Транио. Именно. Но из вашей роли, синьор, не выходите; будьте важны, как подобает отцу.

Входит Бионделло.

Школяр. Не беспокойтесь... А вот, кажется, и ваш мальчишка; не худо бы предупредить и его.

Транио. На него вы можете положиться. Послушай, Бионделло, теперь настало время приступить к исполнению твоей обязанности, предупреждаю тебя. Представь себе, что он - настоящий Винченцио.

Бионделло. Не беспокойтесь.

Транио. А исполнил ты поручение, которое я дал тебе к Баптисте?

Бионделло. Я ему сказал, что ваш отец был в Венеции и что вы ожидаете его сегодня в Падуе.

Транио. Ты - великий малый. Вот тебе на выпивку. Сюда идет Баптиста. Ну, синьор, подтянитесь.

Входят: Баптиста и Лученцио.

Транио. Синьор Баптиста, я очень счастлив, что встретил вас. Синьор, вот дворянин, о котором я уже говорил вам. Будьте, прошу вас, истинным для меня отцом; отдайте мне Бианку вместо наследства.

Школяр. Потише, сын! С вашего позволения, синьор, приехав в Падую, чтобы собрать здесь кое-какие долги, я узнал, что мой сын Лученцио затеял весьма важное дело; я узнал, что мой сын полюбил вашу дочь. Я слыхал о вас много хорошего и, как любящий отец, я рад этому обстоятельству и не хочу томит их; я согласен. И если вы, синьор, не имеете ничего против этого, то я готов хоть сейчас подписать какой угодно контракт. Я не могу с вами спорить, синьор Баптиста, вследствие того уважения, которое я к вам питаю.

Баптиста. Синьор, извините, я хочу кое-что сказать вам. Ваша искренность и точность мне очень нравятся. Совершенно верно, что ваш сын Лученцио любит мою дочь и любим ею, если только не предположить, что оба не скрывают своих истинных чувств. А поэтому, если вы только скажете, как истинно добрый отец, что утверждаете за моей дочерью приличное наследство на случай смерти вашего сына, то дело кончено, и брак слажен: ваш сын получит руку моей дочери с моего согласия.

Транио. Благодарю вас, синьор... Где желаете вы совершить помолвку и совершить контракт согласно условию?

Баптиста. Только не в моем доме. Ты ведь знаешь, что у стен бывают уши, а у меня много слуг. К тому же, старый Гремио все время настороже; нам, пожалуй, помешают.

Транио. Ну, так у меня, если вам будет угодно. Там остановился и отец мой; там в этот же вечер мы можем кончить дело без всякой помехи и тихо. Пошлите за вашей дочерью слугу, который вас сопровождает, а мой паж сейчас отправится за нотариусом. Самое худшее то, что нет времени к приготовлению, и у нас будет плохое угощение.

Баптиста. Так, я думаю, будет лучше всего. Камбио, отправляйся домой и скажи Бианке, чтобы она была готова без всякого промедления; расскажи ей, если хочешь, в чем дело, что отец Лученцио приехал в Падую и что, по всей вероятности, она будет женой Лученцио.

Лученцио. Молю богов от всего сердца, чтобы это было так.

Транио. С богами ты не шути, а лучше отправляйся. Синьор Баптиста, показать вам дорогу? Что делать? Может быть вы поужинаете одним блюдом. Пойдемте, синьор. В Пизе мы поправимся.

Баптиста. Следую за вами (Транио, Школяр и Баптиста уходят).

Бионделло. Камбио?

Лученцио. Что тебе, Бионделло?

Бионделло. Видели вы, как мой господин мигнул глазом и улыбался, посматривая на вас?

Лученцио. Бионделло, и что хотел он сказать этим?

Бионделло. Да ничего; но оставил меня здесь, позади, и поручил объяснить смысл и значение этих знаков.

Лученцио. Ну, так объясняй.

Бионделло. Вот видите-ли: Баптиста здрав и невредим, болтает теперь с подставным отцом подставного сына.

Лученцио. А дальше что?

Бионделло. Его дочь должна быть приведена вами к ужину.

Лученцио. Ну, а потом?

Бионделло. Старый священник церкви св. Луки во всякое время к вашим услугам.

Лученцио. Ну, так что-жь?

Бионделло. Да, ничего, мне больше нечего вам говорить, разве только то, что пока они хлопочут о составлении ложного контракта, вы можете законтрактовать себе ее cum privilegio et ad imprimendum solum. А затем - в церковь! Захватите с собой священника, церковника и достаточное число почтенных свидетелей... А если это не то, чего вы ищете, то разговаривать мне с вами нечего.

Лученцио. Послушай, Бионделло.

Бионделло. Я не могу больше оставаться. Я знал одну девицу, которая обвенчалась в самый полдень, когда отправилась в сад за петрушкой для начинки кролика. Тоже самое и вы можете сделать, синьор. А теперь, синьор, прощайте. Мой господин приказал мне сбегать еще в церковь св. Луки сказать священнику, чтобы он был готов, как следует, встретить вас, когда вы явитесь с вашим дополнением (Уходит).

Лученцио. Все это я могу сделать и хочу сделать, лишь-бы она на это согласилась. А что она согласится, в этом не может быть сомнения. Пусть будет, что будет, а прямо скажу ей и будет плохо, если Камбио явится без неё (Уходит).

СЦЕНА V.

Дорога.

Входят: Петручио, Катарина и Гортензио.

Петручио. Скорей, во имя Бога! Мы ведь к отцу едем. Господи, как ярко и приятно светит луна!

Катарина. Как луна? Да ведь это солнце. Луна не светит теперь.

Петручио. Говорят тебе, что луна светит.

Катарина. А я говорю, что солнце.

Петручио. Клянусь сыном моей матери, т. е. самим собой, это луна, или звезды, или вообще что мне угодно, или я не поеду к твоему отцу. Эй, поворачивайте назад лошадей. Она все противоречит, вечно противоречит.

Гортензио. Согласитесь с ним, а то мы никогда не отправимся.

Катарина. Пожалуйста, не возвращайся домой. Пусть будет это луна, солнце или что ты хочешь; а если тебе угодно назвать это ночником, то я согласна м на это.

Петручио. Я говорю, что это луна.

Катарина. Я знаю, что это луна.

Петручио. Ну, значит, ты врешь, это благословенное солнце.

Катарина. Ну, так пусть будет это, благословен Господ, благословенное солнце; но если ты скажешь, что это не солнце, то это не солнце, да и луна не будет луной, если ты этого не хочешь. Что ты скажешь, так оно и будет, и таким будет для Катарины.

Гортензио. Петручио, в путь, поле сражения осталось за тобой.

Петручио. Ну, теперь, марш вперед. Шар ведь всегда должен катиться вниз, а не свертывать с дороги, если встретится препятствие. Эй, потише: кто это идет?

Входит Винченцио в дорожном платье.

Петручио (к Винченцио). Доброго утра, прекрасная синьора, куда это вы направляетесь? Скажи мне, милая Кэть, скажи мне искренно, видала-ли ты когда-нибудь прелестнее женщину? Какая война белаго и румяного у ней на щеках! Могут ли звезды так чудно сверкать, как эти два глаза, украшающие её божественное личико! Прекрасная девушка! еще раз доброго тебе утра! Милая Катарина, поцелуй ее ради её красоты.

Гортензио. Этот человек, пожалуй, помешается, принимая его за женщину.

Катарина. Юная дева, еще не распустившаеся, дивная, прелестная красота, куда ты направляешь шаги свои? Где ты живешь? Как счастливы должны быть родители, имея такую дочь! А еще счастливее тот, кому благодатные созвездия предназначают тебя в подруги ложа!

Петручио. Да, что с тобой, Кэт? Ты, надеюсь, не сума сошла? Это ведь сгорбленный, дряхлый, сморщенный старик, а вовсе не прекрасная девушка, как ты утверждаешь.

Катарина. Ну, так прости, почтенный отец, мою ошибку! мои глаза были до такой степени ослеплены ярким светом солнца, что мне все кажется окрашенным в зеленый цвет. Теперь я вижу, что ты почтенный старик; прости мне, прошу тебя, мое нелепое заблуждение. ,

Петручио. Да, прости ей, добрый старик; скажи, куда ты идешь; если туда, куда и мы едем, мы будем рады твоей компании.

Винченцио. Прекрасный синьор и вы, веселая синьора, так сильно удивившая меня вашими странным приветом! мое имя - Винченцио, мое жилище - Пиза, и иду я в Дадую, навестить моего сына, которого давно не видал.

Петручио. А как его зовут?

Винченцио. Лученцио, синьор.

Петручио. Счастливая встреча, в особенности для моего сына. Теперь я могу назвать тебя отцом, не толико из уважения к твоим летам, но также и по закону. Сестра моей жены,- вот этой дама,- только что вышла замуж за вашего сына. Не удивляйтесь и не огорчайтесь. Она - девушка прекрасной репутации, с богатым приданым и хорошего происхождения, да и вообще, по своим достоинствам, она могла-бы быть достойной женой самого почтенного дворянина. Обнимемся-же, старый Винченцио, и отправимся вместе к твоему благородному сыну, который очень обрадуется твоему приезду.

Вниченцио. Да правда-ли все это? Ужь не шутите-ли вы, как иногда позволяют себе веселые путешественники?

Гортензио. Уверяю вас, старик, что все это правда.

Петручио. Поедем с нами, и ты убедишься сам;я вижу, что наша первая шутка сделала тебе недоверчивым. (Петручио, Катарина, Винченцио уходят).

Гортензио. Отлично, Петручио; ты приободрил меня. Отправляюсь к моей вдовушке. Если она своенравна, ты научил Гортензио, как с нею справиться (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Падуя. Перед домом Лученцио.

Входят, с одной стороны, Бионделло, Лученцио и Бианка, а Гремио прохаживается - с другой.

Бионделло. Потише и поскорее, синьор; священник ждет.

Лученцио. Бегу, Бионделло; но, может быть, ты нужен дома, а потому оставь нас.

Бионделло. Нет. Я хочу посмотреть на внутренность церкви, когда вы туда войдете, и тогда возвращусь к моему господину как можно скорее.

Лученцио, Бианка и Бионделло уходит.

Гремио. Удивляюсь, что Камбио до сих пор не вернулся.

Входят: Петручио, Катарина, Винченцио и слуги.

Петручио. Синьор, вот дверь; это - дом Лученцио. Дом моего отца несколько подальше, около базарной площади. Я должен туда отправиться, а потому, синьор, позвольте оставить вас.

Винченцио. Нет, прежде, чем вы меня оставите, надеюсь, вы не откажетесь роспить со мной бутылку вина; нужно полагать, мы найдем здесь кое-что и закусить (Стучит).

Гремио. Они там заняты; постучите сильнее.

Школяр показывается в окне.

Школяр. Кто это колотит так, как будто намеревается выломать двери?

Винченцио. Дома синьор Лученцио?

Школяр. Он дома, синьор, но видеть его нельзя.

Винченцио. Как? Даже и в том случае, если-бы кто-нибудь принес ему фунтов сто или двести на удовольствие?

Школяр. Эти сто фунтов вы можете приберечь для себя; пока я жив, он ни в чем не нуждается.

Петручио. Вот видите: говорил я вам, что вашего сына любят в Падуе! - Послушайте, синьор, чтобы не тратить время на пустые разговоры, потрудитесь, прошу вас, сказать синьору Лученцио, что приехал его отец из Пизы и ждет у его дверей.

Школяр. Ты лжешь; отец его давно уже приехал из Пизы и теперь как раз выглядывает из окна.

Винченцио. Как? Ты его отец?

Школяр. Да, синьор, если, конечно, верить его матери.

Петручио. Что это значит, синьор? Разве не мошенничество присвоивать себе чужое имя?

Школяр. Приберите к рукам этого негодяя. Я уверен, что он хочет воспользоваться моим именем и кого-нибудь надуть в этом городе.

Входит Бионделло.

Бионделло. Я видел их вместе в церкви. Да дарует им Господь счастье... Но кто это? Мой старый господин Винченцио? Ну, мы пропали и стерты в порошок.

Винченцио. Поди-ка сюда, пеньковая петля.

Бионделло. Надеюсь, синьор, что я имею право выбирать петлю.

Винченцио. Иди сюда, негодяй. Ты уже забыл меня?

Бионделло. Забыл вас? Нет, синьор; не могу я забыть вас, потому что никогда в жизни не видал вас.

Винченцио. Как? Разбойник, ты никогда не видал отца твоего господина, Винченцио?

Бионделло. Кого? Моего старого, почтенного господина? Конечно, видел, синьор. Да вон он выглядывает в окно.

Винченцио (бьет его). В самом деле?

Бионделло. Помогите, помогите, помогите! Какой-то бешеный хочет убить меня! (Убегает).

Школяр. Помогите! Эй! сын мой! Помогите, синьор Баптиста! (Отходит от окна).

Петручио. Прошу тебя, Кэт, отойдем в сторону и посмотрим, чем кончится эта история (Отходят).

Школяр опят показывается с окне; Баптиста, Транио и слуги выходят на улицу.

Транио. Кто вы, синьор? Как смеете вы бить моих слуг?

Винченцио. Кто я, синьор? Лучше скажите, синьор, кто вы сами!.. О, бессмертные боги! О, негодяй! В шелковом кафтане! В бархатных штанах! В пурпуровом плаще! В остроконечной шляпе!.. О, я разорен! Я хлопочу дома, как бережливый хозяин, а мой сын и его слуга здесь проматывают мое добро.

Транио. Что такое? О чем это вы говорите?

Баптиста. Ужь не сумашедший-ли это?

Транио. Синьор, по внешности вы имеете вид весьма почтенного старика, но по словам вы помешанный. Вам то что, еслиб я даже носил жемчуг и золото? Благодаря моему доброму отцу, у меня есть средства.

Винченцио. Твоему отцу! О, бездельник! Он - фабрикант парусов в Бергамо.

Баптиста. Вы ошибаетесь, синьор, вы ошибаетесь. Да знаете-ли вы, как его зовут?

Винченцио. Как его зовут? Мне-ли не знать, как его зовут? Я взял его к себе, когда ему не было еще и трех лет. Его зовут Транио.

Школяр. Убирайся вон, бешеный осел! Его зовут Лученцио; он мой единственный сын и наследник всего моего добра; а я - синьор Винченцио.

Винченцио. Лученцио? О, он должно быть, убил своего господина!.. Схватите его, приказываю вал именем герцога... О, мой сын! мой сын!.. Скажи мне, разбойник, где мой сын Лученцио?

Транио. Позвать полицейскаго.

Входит слуга с полицейским

Ведите этого сумасшедшего в тюрьму! Отец Баптиста, посмотрите, чтоб он предстал перед судом.

Винченчио. Как? вести меня в тюрьму?

Гремио. Подождите, полицейский, он не пойдет в тюрьму.

Баптиста. Оставьте, синьор Гремио; говорят вам, он пойдет в тюрьму.

Гремио. Берегитесь, синьор Баптиста; вас надувают во всей этой истории. Смею поклясться, что это настоящий Винченцио.

Школяр. Поклянись, если смеешь.

Гремио. Нет, поклясться я не осмелюсь.

Транио. А, может быть, ты предпочитаешь утверждать, что я - не Лученцио?

Гремио. Нет, я знаю, что ты синьор Лученцио.

Баптиста. Долой этого сумасброда! В тюрьму! Живее!

Винченцио. Так вот как обижают и притесняют здесь чужестранцев! О, чудовищный злодей!

Входит: Бионделло, Лученцио и Бианка.

Бионделло. О, мы погибли!.. Вот он! Отрекитесь, откажитесь от него, или мы все погибли.

Лученцио (преклоняя колена). Простите, дорогой отец!

Винченцио. Ты жив, дорогой сын? (Бионделло, Транио и Школяр убегают).

Бианка. Прости и меня, добрый отец!

Баптиста. Да ты-то в чем провинилась? - где Лученцио?

Лученцио. Я - Лученцио, я - настоящий сын настоящего Винченцио. Мы повенчались тайно с твоей дочерью в то время, как поддельные надували вас.

Гремио. Вот ужь поистине подвиг! Нас всех надули.

Винченцио. А где этот мерзавец, Транио который так нагло и так дерзко издевался надо мной?

Баптиста. Да скажи ты мне,- разве ты не Камбио?

Бианка. Камбио превратился в Лученцио.

Лученцио. Все эти чудеса совершила любовь. Моя любовь к Бианке заставила меня перемениться положением с Транио, в то время, как он был моим представителем в городе; наконец-то я достиг желанной пристани моего сердца. Транио делал только то, что я ему приказал делать. Прости ему, дорогой отец, из любви ко мне.

Винченцио. Я расквашу нос этому бездельнику, который хотел меня отправить в тюрьму.

Баптиста (С Лученцио). Но послушайте, синьор, неужели вы обвенчались с моей дочерью без моего позволения?

Винченцио. Успокойтесь, Баптиста; будете довольны. Однако, пойду проучу этого негодяя (Уходит в дом).

Баптиста. А я пойду узнать, как совершилось все это плутовство (Уходит).

Лученцио. Не тревожься, Бианка, отец твой не будет сердиться (Лученцио и Бианка уходят).

Гремио. Все пропало для меня, за исключением моего места на пиру (Уходит).

Петручио и Катарина подходят.

Катарина. Мой друг, пойдем и мы посмотреть, чем кончится вся эта история.

Петручио. Но прежде поцелуй меня, Кэт.

Катарина. Как? по средине улицы?

Петручио. Как? Разве ты стыдишься меня?

Катарина. О, нет, синьор, клянусь Богом; но мне стыдно поцеловать.

Петручио. Ну, значит, возвратимся домой!.. Эй вы, мы отправляемся домой!

Катарина. Нет, я поцелую тебя!.. Прошу тебя, оставайся, мой милый.

Петручио. Разве не хорошо? Вот видишь-ли, Кэт: лучше поздно, чем никогда; ибо никогда не поздно (Уходят).

СЦЕНА II.

Комната в доме Лученцио.

Входят: Баптиста, Винченцио, Гремио, Школяр, Лученцио, Бианка, Петручио, Катарина, Гортензио и Вдова. Транио, Бионделло, Грумио и другие слуги.

Лученцио. Наконец-то, после долгих разногласий, мы находимся в полном созвучии. И теперь мы можем, как и по окончании войны, посмеяться над минувшими страхами и над исчезнувшими опасностями. Моя прекрасная Бианка, приветствуй моего отца, в то время, как я буду приветствовать твоего. Брать Петручио, сестра Катарина и ты, Гориензио, сидящий рядом с твоей любезной вдовушкой,- угощайтесь; я рад видеть вас в моем доме. После этого обеда мы устроим пир. Прошу вас, садитесь и на этот раз - и поболтать, и кушать вместе (Садятся за стол).

Петручио. И только сидеть да есть, есть да сидеть!

Баптиста. Все это удовольствие доставляет нам Падуя, сын Петручио.

Петручио. Кроме удовольствий нет ничего другого в Падуе.

Гортензио. Для нас обоих было бы большим счастием, если-бы это была правда.

Петручио. Клянусь жизнью, я думаю, что Гортензио боится своей вдовушки.

Вдова. А разве я так страшна?

Петручио. Вы понятливы, а между тем вы меня не поняли. Я хотел сказать, что Гортензио побаивается вас.

Вдова. У кого кружится голова, тот думает, что весь свет кружится.

Петручио. Отлично сказано.

Катарина. Что вы этим хотите сказать,синьор?

Вдова. Я сказала, что поняла его.

Петручио. Поняли меня? Как тебе это нравится, Гортензио?

Гортензио. Моя вдовушка говорит, что она так именно поняла твои слова,

Петручио. Он лично поправил дело. Поцелуйте егоза это, любезная вдовушка.

Катарина. Так, у кого кружится голова думает, что и весь свет кружится... Прошу вас, скажите мне, что вы под этим подразумеваете?

Вдовушка. Ваш муж, у которого закружилась голова от строптивой жены, по себе судит и о моем муже. Теперь вы знаете мою мысль.

Катарина. Самая жалкая мысль.

Вдова. Правда, ведь я думала о вас.

Катарина. Конечно, я жалка в сравнении с вами.

Петручио. Вперед, Кэт!

Гортензио. Вперед, вдовушка!

Петручио. Держу сто марок: Кэт возьмет верх.

Гортензио. Это - мое дело.

Петручио. Говорит как деловой человек. За твое здоровье, дружище! (Пьет).

Баптиста.Что думает Гремио об этой веселой болтовне молодежи?

Гремио. Думаю, синьор, что отлично они бодаются.

Бианка. Бодаются? Умный человек сказал-бы, что бодаться могут только рогатые.

Винченцио. Ай да, молодая! И она, видно, проснулась!

Бианка. Да, но вы меня не запугали; а потому, я опять засну.

Петручио. Ну, ужь этого не будет; начали, так и вы ожидайте двух-трех стрел.

Бианка. А разве я птица, что вы прицеливаетесь в меня? Ну, так я перелечу на другой куст, и тогда преследуйте меня, если можете, вашими стрелами... Прощайте. (Бианка, Катарина и вдова уходят).

Петручио. Предупредили меня. Вот, синьор Транио; в эту птичку ты долго целился, а все-таки не попал. Пью за здоровье всех прицельщиков, счастливых и несчастных!

Транио. О, синьор! Лученцио спустил меня как гончую, которая хоть и гоняется, но ловит только для сетей господина.

Петручио. Ловкое сравнение, хотя и собачье.

Транио. Вам хорошо, синьор: вы гонялись для самого себя. Однако, полагают, что ваша дичь все водит вас.

Баптиста. Ого, Петручио! Транио теперь целится в тебя.

Лученцио. Спасибо, Транио, за эту колкость.

Гортензио. Сознайся, сознайся, что он в тебя попал.

Петручио. Сознаюсь, что он меня немного оцарапал, но закладываю десять против одного, что его стрела только скользнула по мне, а вас обоих пронзила.

Баптиста. Ну, к великому моему прискорбью, сын Петручио, мне кажется, что твоя - самая своенравная из всех.

Петручио. Ну, нет. И если хотите, я докажу вам; пускай каждый из вас пошлет за своей женой; тот, чья жена окажется самой послушной и придет прежде, выиграет и заклад, который мы сейчас назначим.

Гогтензио. Согласен. Какой будет заклад?

Лученцио. Двадцать крон.

Петручио. Двадцать крон? Я ставлю такие деньги за мою собаку, за моего, сокола, но за жену я поставлю в двадцать раз больше.

Лученцио. Ну, так сто крон.

Гортензио. Согласен.

Петручио. Итак, решено.

Гортензио. Кто начнет?

Лученцио. Я.- Бионделло, ступай, сказки твоей госпоже, чтобы она пришла ко мне.

Бионделло. Иду (Уходит),

Баптиста. Сын, за Бианку, я пополам с тобой. Бианка придет.

Лученцио. Мне не надо соучастника. Я и один держу за нее.

Входит Бионделло.

Лученцио. Ну, что?

Бионделло. Синьор, моя госпожа посылает меня сказать вам, что она занята и не может прийти.

Петручио. Как? Занята и прийти не может? Разве это ответ?

Гремио. Да, синьор, и вежливый; молите Бога, чтобы ваша жена не ответила вам гораздо хуже.

Петручио. Надеюсь получить лучший ответ.

Гортензио. Бионделло, ступай, попроси хорошенько мою жену сейчас же прийти ко мне (Бионделло уходит).

Петручио. Ого! Хорошенько попроси! После этого она должна прийти.

Гортензио. Боюсь, синьор, что вашу трудно будет и упросить.

Входит Бионделло.

Гортензи. Ну, где-же моя жена?

Бионделло. Она говорит,что вы затеяли какую-нибудь шутку, а потому не хочет прийти; она просит вас прийти к ней.

Петручио. Чем дольше, тем хуже: она не хочет прийти! Да это низко, нестерпимо, невыносимо! - Грумио, иди к твоей госпоже и скажи, что я приказываю ей немедленно прийти сюда (Грумио уходит).

Гортензио. Я вперед знаю её ответ.

Петручио. А какой он будет?

Гортензио. Что она не хочет прийти,

Петручио. Ну, тем хуже для меня,- вот и все.

Входит Катарина.

Баптиста. Пресвятая Богородица! Катарина идет!

Катарина. Синьор, вы прислали за мной; что вам угодно?

Петручио. Где ваша сестра? Где жена Гортензио?

Катарина. Оне болтают у камина в гостиной.

Петручио. Приведи их сюда. А если не хотят,- гони их, чем попало, к мужьям. Ступай сейчас, и непременно, чтобы сейчас же были здесь (Катарина уходит).

Лученцио. Да, это чудо, если только можно говорить о чуде.

Гортензио. Действительно чудо, только что оно пророчит?

Петручио. Пророчит мир, любовь и спокойную жизнь, почтительный порядок, покорность, одним словом - все, что нужно для счастия и покоя.

Баптиста. Так будь же счастлив, добрый Петручио! Ты выиграл заклад. А я, с своей стороны, к тому, что он проиграл, прибавлю еще двадцать тысяч крон, как бы новое приданое другой дочери, потому что она так переменилась, что сделалась совсем другою.

Петручио. Я выиграю заклад еще лучше и дам вам еще большее доказательство её покорности и её теперешней кротости.

Входят: Катарина с Бианкой и женой Гортензио.

Петручио. Вот, смотрите, она возвращается с вашими непокорными женами,- теперь пленницами её красноречия... Катарина, эта шапочка совсем не идет тебе. Брось эту дрянь, растопчи ее!

Катарина бросает на пол шапочку и топчет ее.

Вдова. Господи! Храни меня от несчастия, пока я не дойду до такого жалкого безумства!

Бианка. Фи! Как назвать такую глупую покорность!

Лученцио. Я бы желал, чтобы и ты была так глупо покорна. Твоя мудрая покорность, Бианка, обошлась мне в сто марок.

Бианка. А разве не глупо ставить деньги на мою покорность?

Петручио. Катарина, поручаю тебе сказать этим своенравным женщинам, в чем заключаются их обязанности по отношению к их мужьям.

Вдова. Вы шутите; нам не надо никаких наставлений.

Петручио. Говорят тебе, объясни им и начинай с этой.

Вдова. Не бывать этому.

Петручио. А вот, увидим, начинай с нея.

Катарина. Фи, фи, как тебе не стыдно! Разгладь свои насупленные брови и не бросай гневных взоров на твоего господина, на твоего повелителя и управителя. Это помрачает твою красоту, как мороз помрачает луга; уничтожает твою славу, как вихрь сваливает почки,- в этом нет не приличия, ни прелести. Женщина в раздражении, это тоже самое, что мутный источник, загрязненный, неприятный, лишенный красоты, и пока он такой,- никто, как бы жажда ни была велика, не прикоснется устами к его струям и не проглотит ни капли. Твой муж - это твой повелитель, твоя жизнь, твой хранитель, твоя глава, твой властелин; это тот, кто заботится о тебе и о твоем содержания, кто подвергает свое тело тяжелым трудам и на земле, и на море, в бурю, в непогоду, в холоде, а ты в это время нежишься в теплой постели, в покое и безопасности. И одной лишь любви, ласки и искренней покорности просит он от тебя,- слишком ничтожная плата за такой громадный долг. Подданный обязан повиноваться монарху; точно так же и жена обязана повиноваться своему мужу. А когда она упряма, зла, неприятна, криклива, не покоряется его благоразумной воле, то тогда она - преступней возмутителя, изменница её любящему повелителю. Мне стыдно, когда я вижу глупость женщин, объявляющих войну, в то время, как оне должны молить о мире, или ищущих первенства, господствования, в то время, как оне обязаны служить, любить и повиноваться. И зачем наше тело так нежно, так слабо, так неспособно переносить труды и невзгоды мира,- если не для того, чтобы наши сердца и наши души были в согласии с нашей внешностью? Смиритесь лучше, безумные и дерзкие черви! Мой дух, подобно вашему, был столь-же упрям и сердце так же гордо, и, может быть, у меня было больше причин, чем у вас, отвечать за слово словом, за угрозу угрозой, но теперь я вижу, что все наши копья - не больше, как соломенка, что вся наша сила - не больше, как слабость, а наша слабость - безмерна. Когда мы воображаем себя сильнее всех, тогда-то мы и слабее всех. А поэтому склоните головы к ногам ваших мужей и смирите вашу гордость, потому что она бессмысленна. Мою покорность, если моему мужу угодно, я и этим могу доказать.

Петручио. Вот это так жена! Подойди и поцелуй меня, Кэт.

Лученцио. Ты, друг, счастлив; она усмирена.

Винченцио. Как приятно видеть, когда дети так покорны.

Лученцио. И как неприятно видеть, когда жены непокорны!

Петручио. Ну, Кэт, идем. Пора спать. Мы все трое женаты, но двое уже попались: заклад ведь я выиграл, хотя ты и попала в белки. Ну, покойной ночи!

Петручио и Катарина уходят.

Гортензио. Ступай, счастливец, ты укротил одну из самых неукротимых женщин.

Лученцио. Это - истинное чудо, как хотите, что она так переменилась (Уходит).

УСМИРЕНИЕ СТРОПТИВОЙ.

Нам неизвестно ни одного издания комедии: "The Taming of the Shrew" (усмирение строптивой) которое бы вышло раньше первого in folio 1623 года. Но мы знаем пьесу под тем-же заглавием, которая предшествовали шекспировской комедии и в которой нужно видеть оригинал последней. Хотя эта старая пьеса "The Taming of а Shrew" появилась в печать только в 1594 году, но мы имеем полное основание думать, что она была поставлена на сцену несколькими годами раньше (во всяком случае не позднее 1592 г.). Многие из новейших критиков согласны в том, что эта старая пьеса не вышла из под пера самого Шекспира, т. е. что она не представляет собой древнейшую форму его собственной комедии, как думали некоторые, но что это была работа другого автора, которой пользовался Шекспир. Без сомнения, она представляет большое сходство с шекспировской пьесой в развитии действий, но диалоги уже обработаны самим Шекспиром, который воспользовался только некоторыми разрозненными чертами оригинала. Действие старой пьесы происходит в Афинах, и Шекспир переменил не только место действия, но и имена действующих лиц: только имя строптивой - Катарина - взято из старой пьесы; наконец довольно самостоятельно обработана Шекспиром и та часть действия, которая изображает перед нами искательство женихов, добивающихся любви Бианки (в старинной пьесе у Катарины две сестры).- В переработке Шекспиром старинной пьесы более всего удивляет нас то обстоятельство, что хотя он и воспользовался введением ея, содержащим эпизод о пьяном меднике, но совершенно выпустил продолжение этого эпизода. В старинной пьесе, после того как Слэй перенесен по желанию лорда в замок, где перед ним играют пьесу об усмирении строптивой, представление два раза прерывается коротким диалогом между Слэем и лордом, пока наконец медник засыпает. По окончании представления слуги лорда опять относят Слэя на то место, где он заснул пьяный: здесь он просыпается и рассказывает подошедшему трактирному слуге, что он видел чрезвычайно замечательный сон, а когда слуга замечает при этом, что его жена не хорошо примет его за то, что он спал на улице, Слэй ободряет себя тем, что он знает теперь по крайней мере, как нужно усмирить сварливую женщину. Так оканчивается старинная комедия. В пьесе Шекспира этого окончания не существует. Трудно указать на причину, почему Шекспир отбросил это окончание. Чуть заметное изменение в заглавии пьесы, сделанное Шекспиром, напротив того, объясняется довольно легко. В старинной пьесе сказано: "Shrew", а у Шекспира: "the Shrew". По толковании Ульрици Шекспир этим изменением в заглавии хотел указать что сюжет уже известен из старой пьесы.

Вопрос о том, есть-ли старинная пьеса - произведение другого, анонимного автора или же только первая редакция пьесы самого Шекспира, им-же написанная и только впоследствии отчасти переделанная, долгое время был яблоком раздора между критиками. Как мы видели, некоторые из критиков склоняются к мысли, что старинная пьеса не принадлежит Шекспиру, но при внимательном сличении и думаем, что можно придти и к другому заключению: старинная пьеса принадлежит целиком Шекспиру, который впоследствии, в новой редакции, только дополнил и развил ее. Мы знаем, что Шекспир не раз переделывал свои пьесы, напр., "Гамлета", "Короля Лира", "Ромео и Джульету", "Видзорских кумушек" и пр. Легко могло случиться, что недовольной первоначальной редакцией своей пьесы "the Taming of а Shrew", он переделал ее с легким изменением в заглавии. Но у нас есть и более положительное доказательство. Старинная комедия была издана некиим Котбертом Барби, который издавал также и другия пьесы Шекспира,- "Потерянные усилия любви" и "Ромео и Джульетту". В 1606 году право издания всех этих трех пьес (т. е. включая и "Усмирение строптивой", в первоначальной редакции) переходит к другому издателю Лангу в один и тот же день. Через год право издания "Гамлета", "Ромео и Джульетты", "Потерянные усилия любви" и "Усмирение строптивой" вторично переходить к третьему издателю, что и было занесено в книги Stationer's Hall опять-таки в тот-же самый день. Не следует-ли из этого заключить, что все эти пьесы, проданные в один и тот же ден одному и тому же издателю, принадлежат одному автору? Кроме того, в самом тексте старинной комедии мы имеем свидетельство того, что она принадлежит Шекспиру. В комедии упоминается деревня Barton-on-the-Heath, находящаеся по дороге из Стратфорда в Оксфорд; другая деревня, упоминаемая в комедии, Вильмекот находится в одной версте от Стратфорда; там, как известно, жил Роберт Арден, дед Шекспира с материнской стороны; в Вильмекоте воспиталась и жила мать поэта. Наконец, самое имя Слэй (главное лицо пролога) очень часто встречается в Варвикшире; некто Вильям Слэй был актером в театре "Глобус" и, по преданию, исполнял роль Озрика в "Гамлете". Во всем этом, несомненно, отразились воспоминания Шекспира о его родине, тем более, что другого драматического писателя из Варвикшира в то время не было.

Для определения времени появления комедии "Усмирение строптивой", у нас нет никаких, сколько-нибудь достоверных оснований. Мэлон относит ее (т. е. вторичную обработку комедии) к 1594 году, а Гервинус причислил ее "к первым драматическим опытам поэта". Если, напротив, другие приводят доказательства в пользу более позднего происхождения ея, то можно согласить эти различные мнения на том, что пьеса во второй редакции была написана в 1594 году, но впоследствии получила много прибавлений и измерений. Так называемые доггрели, т. е. неправильные, простонародные вирши, частое употребление которых у Шекспира, всегда считается признаком раннего происхождения пьесы, и кроме того, очень поверхностная характеристика, которая совершенно определенно указывает на преобладающее влияние итальянской "комедии масок",- все это делает в высшей степени вероятным предположение, что в существенных своих чертах настоящая пьеса была довольно ранним трудом поэта.

Стр. 74. Имя Петручио находится в одной комедии, переведенной еще Ариосто Гаскойнем и названной: "I Suppositi". Интрига, относящаеся к любви Лученцио и Бианки, также напоминает итальянскую комедию. Как и в английской комедии, в пьесе Ариосто мы видим молодого человека, который меняется ролью и платьем с своим слугой, чтобы таким образом обойти своего старого соперника, и заставляет совершенно постороннего выдавать себя за его отца. На это обстоятельство первый указал Фермер.

Стр. 75. "Мы пришли с Ричардом Завоевателем" - вместо: с Вильгельмом Завоевателем.

Стр. 75. Paucas pallabris - испорченное испанское Pocas palabras, т. е. поменьше слов, точно также, как sessa - вместо cessa - успокойся.

Стр. 77. "Я думаю, что ваша милость говорит о роли Сота" - Сото - одно из действующих лиц комедии Бомонта и Флетчера, под заглавием: "Довольная жена".

Стр. 82. "То-есть домашняя материя, что-ли?" Тут непереводимая игра значениями слова stuff - содержание, материя и household stuff - домашний скарб.

Стр. 82. Конец действия. Нечто подобное, что случилось со Слэем, случилось в действительности, в начале Х? столетия. Случай этот был рассказан, как действительный факт, Гуларом в его "Сокровище превосходных чудесных историй". Английский компилятор, Ричард Эдвардс, пересказал это повествование Гулара и напечатан его в сборнике анекдотов в 1571.

Стр. 83. "Предписаниям Аристотеля".- Тут непереводимая игра созвучием слов: stoics - стоики и stocks - палка.

Стр. 83. "Пока вы не сделаетесь полюбезнее и помягче" Тут непереводимая игра созвучием слов: court - ухаживать волочиться и cart - возить в телеге, привязывать к телеге преступника.

Стр. 86 Анна - сестра и поверенная Дидоны.

Стр. 86. "Redime te captum quam queas minimo" - искупи себя из плена сколь можно меньшим (дешевле).

Стр. 86. Дочь Агенора - Европа.

Стр. 89. "Колотить, синьор?" - Тут непереводимая игра созвучиями слова to knock - колотить, стучать и бить.

Стр. 89. "Alia nostra casa ben venuto, molto honorato signior mio Petrucio" - т. е. очень рад видеть тебя в своем доме, многоуважаемый синьор Петручио.

Стр. 89. "Дело не в латыни". Шекспир заставляет Грумио принять итальянскую речь за латинскую, забывая, что он - итальянец.

Стр. 90. "Как возлюбленная Флоренция".- Флоренций - имя рыцаря, обещавшего жениться на одной ужаснейшей колдунье, с условием, что она отгадает ему одну загадку, от которой зависела его жизнь. Поэт Гоуэр, изобразивший эту колдунью в поэме "Da Confessione amantis", говорит, что она была похожа на мешок из холста.

Стр. 94. "Дочь прекрасной Леды", т. е. Елена.

Стр. 97. "Няньчить обезьян в аду",- народная насмешка над старыми девами. Старые девы, отказавшись няньчить детей, должны в наказание няньчить обезьян в аду.

Стр. 98. "Небольшую связку греческих и латинских книг".- В эпоху Шекспира дамы высшего сословия занимались древними языками.

Стр. 98. "Ваше имя - Лученцио? Вы откуда?" Здесь, вероятно, пропущено несколько строк, в которых Транио говорит, что его имя Лученцио.

Стр. 100. "Игривейшей Кэт, потому что все котята игривы". Тут непереводимая игра словами dainties и cates - лакомства и Kate - Катарина, Катя, Кэт.

Стр. 101. "Движимость". Тут непереводимая игра словами: move - двигать и moveable - мебель.

Стр. 101. "Например, скамейки" - презрительное выражение, вошедшее в поговорку. "Cry you mercy, I took you for а join'd stool!" - т. е. извините, я принял вас за скамейку.

Стр. 103. "Держите себя потеплее". Поговорка, смысл которой теперь утерян.

Стр. 103. "Она не уступает Гризельде". Боккачио рассказал все испытания, над которыми восторжествовала терпеливая Гризельда в сказке, которую он заимствовал из старых французских фаблио (см. "Декамерон", 10-й день, Новелла X).

Стр. 105. "Оловянная и медная посуда". Оловянная посуда была в то время очень дорога.

Стр. 106. "Я покрыл твою карту десяткой!" - Десятка была в то время старшей картой в игре.

Стр. 107. Наc ibat Simois; hic est Sigeia tellus;

Hic Steterat Priami regia celsa Senis.

T. e. тут протекал Симоис, вот земля Сигея, здесь возвышался царственный дворец старого Приама.

Стр. 107. "Старого Панталона". Панталон - действующее лицо простака в итальянских фарсах.

Стр. 112. "Это скорее копье". тут непереводимая игра словами: bride-groom - жених, новобрачный и groom - конюх.

Стр. 116. "Эй, Джек, малый! Эй, малый!" - начало старой песни: "Jack boy! ho boy!"

Стр. 116. "Посыпаны-ли полы?" - Полы посыпались осокой.

Стр. 116. "Разостланы-ли ковры?" - Коврами покрывались столы.

Стр. 118. "Где ты, жизнь, которую я некогда вел?" - Начало старой песни.

Стр. 119. Монах из ордена серых

Шел по дороге...

Начало старой баллады.

Стр. 119. "Троил" - собака.

Стр. 119. "Ну, вымойся, Кэт". В то время было обыкновение умывать руки перед столом и после стола.

Стр. 119. "Мясо... возбуждает раздражительность",- старинное медицинское предположение.

Стр. 120. "Не давать спать коршуну, когда он не хочет слушаться". Коршунов приучают к охоте также, как и слонов.

Стр. 124. "Ну, портной, показывай нам украшение". Женскими нарядами в Шекспирово время занимались мужчины.

Стр. 127. "Ты многих наряжал, но меня не наряжай", Тут непереводимая игра значениями слов: to face - одевать обмывать, презирать, вызывать, и to brave - убирать, наряжать, издеваться, противиться.

Стр. 127. "Выходи с запиской". Тут непереводимая игра значениями слова: bill - топор, секира, и bill - счет, записка.

Стр. 135. "В остроконечной шляпе".- А captain hat - род высокой заостренной к верху шляпы. Эти шляпы носили в то время только богатые англичане.

Стр. 138. "Поняли меня?" Тут непереводимая игра значениями слов: conceive - понести и conceive - понять.

Стр. 142. "Хотя и попала в белки", т. е. в цель, которая прежде красилась белой кракой, намекая таким образом на Бианку, потому что имя Бианки означает белая.

Уильям Шекспир - Усмирение строптивой. 2 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :