Уильям Шекспир
«СТРАСТНЫЙ ПИЛГРИМ.»

"СТРАСТНЫЙ ПИЛГРИМ."

Перевод П. А. Каншина

I.

Не небесное-ли красноречие твоего взгляда, которому и целый мир не сумел-бы ничего возразить, увлекло меня к этому клятвопреступничеству? Нарушение клятвы ради тебя не заслуживает наказания.

Я отказался от женщины, но могу доказать, что не отказался от тебя, ибо ты богиня, моя клятва всецело принадлежала земле, любовь же к тебе принадлежит небу. Если ты ко мне благосклонна, то это излечит меня от всех ран, причиненных невзгодами.

Мой обет был только одним дуновением; дуновение же только пар. Итак, прекрасное солнце, сияющее над землею, прими к себе мой обет; в тебе он и исчезнет; если потом он будет нарушен, то я в этом не виноват

Пусть я буду даже виновен в нарушении обета; но, скажите, какой глупец не догадается нарушить клятву, чтобы попасть в рай?

II.

Нежная Киприда, сидя на берегу ручья рядом с юным Адонисом, милым и свежим новичком в деле любви, пыталась соблазнить его тысячами прелестных нежных взглядов, таких взглядов, которые могла бросить лишь одна царица красоты.

Она говорила ему вещи, которые могли восхитить его слух, она показывала ему прелести, которые могли ослепить его глаза; чтобы завладеть его сердцем, она касалась до него то здесь, то там; подобные нежные прикосновения всегда одерживают победу над невинностью.

Но, может быть, юноша был пока неопытен, и не понял этих вызывающих предложений, может быть также, он сознательно отказался принять их, но несмотря на свою кажущуюся нежность он упрямо отклонил от себя соблазн и отвечал насмешливой улыбкой на все её нежные выходки.

Тогда она опрокинулась на спину и... Но он поднялся и убежал, да, убежал, потому что был слишком прост и диковат.

III.

Но если любовь делает меня клятвопреступником, то как же я могу клясться в любви? А! клятвы только тогда имеют значение, когда оне обращены к красоте. Пусть по отношению к самому себе я клятвопреступник, но зато по отношению к тебе я буду постоянен. Ведь мысль, которая для меня самого крепка как дуб, сгибается перед тобою как розовый куст.

Наука, перестав терять время на ложных путях, избрала руководством для себя твои глаза, в которых заключены все наслаждения, которые может содержать в себе искусство.

Если знание цель науки, то знать тебя для неё достаточно. Весьма учен тот человек, язык которого сумеет достойно тебя хвалить.

Ничего не понимает в красоте та душа, которая видит тебя и все-таки не поражена. С меня достаточно славы за то, что я могу удивляться твоим заслугам. Блеск Юпитера в твоих глазах; его гром в твоем голосе; но этот-же голос, когда он не гневен,- музыкален и нежен, как тихое пламя.

Божество! о, ты немилосердна к смельчаку, который поет небесные похвали на столь земном языке!

IV.

Едва осушило солнце утреннюю росу, едва стада нашли себе место в тени под изгородью, как уже Киприда, пылая своею непринятою любовью, ждала Адониса под ивой на берегу ручья; в этом ручье купался обыкновенно меланхолический Адонис. Жарок был день, но еще жарче пылала богиня, поджидавшая смертного, так часто приходившего туда.

Действительно, он не замедлил явиться, скинул с себя свой плащ и ногой остановился на берегу ручья; солнце бросало на мир блестящие взгляды, но они были менее горячи, чем тот, которым царственная Венера пожирала Адониса.

Он замечает ее и одним прыжком бросается в воду. "О Юпитер, зачем я не ручей!"

V.

Прекрасна моя возлюбленная, но не столько прекрасна как капризна; она нежна как голубка, но верность для неё не существует и в ней нет ничего, что заслуживало-бы доверие; она блестяща как стекло, но, подобно стеклу, и хрупка; она мягче воска, но, подобно железу, подвержена ржавчине.

Бледная лилия, украшенная розоватыми оттенками! Никто не затмит тебя в блеске, но также никто не превзойдет тебя во лживости!

Сколько раз соединяла она свои уста с моими, клянясь между каждым поцелуем в любви! Сколько сказок выдумала она, чтобы понравиться мне, боясь моей любви, но в то же время беспрестанно боясь также и потерять ее!

А между тем, несмотря на все эти чистосердечные, повидимому, уверения, её слова, клятвы, слезы, все это было насмешкой надо мною.

Она сгорала от любви, как солома сгорает от огня, но она и сожгла любовь, как огонь сжигает солому. Она возвеличила любовь, но в то же время она сожгла тот храм, который построила для нея. Она клялась в вечной любви, а между тем сама впала в непостоянство.

Любила-ли она на самом деле, или была только распутницей? Она была дурна в своих лучших качествах, но не выделялась повидимому ни в хорошую, ни в дурную сторону.

VI.

Прекрасно было утро, когда прекрасная царица любви от горя, причиняемого ей гордостью и грубостью Адониса, явилась бледнее своей белой голубки и расположилась на крутом холме. В скором времени прибыл и Адонис, при звуке рогов, со своей сворой. Она, влюбленная царица, с более, чем нежною заботливостью запрещает ему, взрослому ребенку, идти далее.

Однажды, говорит она, здесь, в этих кустарниках я видела прекрасного юношу, тяжело раненого в бедро. О, это было ужасное зрелище! Взгляни на мое бедро, прибавляет она, вот где была рана.

И она показывает ему свое бедро; Адонис видит не только один шрам и, покраснев, убегает, оставив ее совершенно одинокой.

VII.

Благоухающая роза, прелестный цветок, ты сорвана раньше времени, а потому слишком быстро увяла; ты copвана еще бутоном и завяла весной. Блестящая жемчужина Востока, увы, ты слишком рано потускнела. Прекрасно создание, ты слишком рано умерщвлено стальным копьем смерти.

Ты подобна зеленой сливе, висящей на дереве и падающей от дуновения ветра раньше того времени, когда она упала-бы сама.

Я плачу по тебе, а между тем у меня нет причин плакать по тебе, потому что в своем завещании ты ничего не оставила мне; между тем ты завещала мне более, чем я просил, так как я ничего не просил у тебя.

Но, дорогой друг! я прошу прощения: ты завещала мне свою злобу.

VIII.

Венера, посадив молодого Адониса рядом с собою в тени мирты, принялась его решительно соблазнять. Она говорила юноше о том, что она вынесла от Марса и, подобного тому, как Марс бросался на нее, она бросилась на Адониса.

Вот так, говорила она, обнимал меня бог войны, она сжимала Адониса в своих объятиях; вот так, говорила она, расшнуровывал меня бог войны. И она надеялась, что ребенок сумеет пустить в ход те же нежные ласки.

Так, говорила она, он целовал меня в губы, и она повторяла поцелуй на устах Адониса. Но в тот момент, когда она переводила дыхание, он вырвался из её объятий и скрылся, не поддаваясь её наветам и желаниям.

О, зачем и моя возлюбленная не в такой степени принадлежит мне, чтобы обнимать и сжимать меня в своих объятиях, пока я сам не захочу вырваться из них!

IX.

Сгорбленная старость и юность не могут жить вместе юность полна удовольствий, старость-же полна забот.

Юность похожа на летнее утро, старость - на зимний день; юность блестяща как лето, старость нага как зима.

Юность полна увлечения, старость же осмотрительна, так как дыхание её уже коротко; юность подвижна, старость неповоротлива.

Юность горяча и смела, старость слаба и холодна; юность запальчива, старость же наоборот покладиста.

Старость, я боюсь тебя; юность, я тебя обожаю. О! любимое мною существо, то существо которое, я люблю, молодо, а потому, старость; я тебя опасаюсь.

Милый пастушок, беги скорее, ибо, я думаю, ты медлишь слишком долго.

X.

Красота богатство, но богатство пустое и непрочное. Это блестящая мишура, которая может внезапно потускнеть; цветок, который умирает, едва начал распускаться;звенящее стекло, которое может тотчас-же сломаться.

И вот, богатство потеряно, мишура поблекла, стекло разбилось, цветок умер, и все это в какой-нибудь час!

Потерянное богатство находится редко, чтобы не сказать никогда; никакое трение не может оживить потускневшую мишуру; мертвый цветок падает увядшим на землю; никакой цемент не может склеить разбитое стекло.

Точно так красота, если она раз увяла, потеряна навсегда, несмотря на все средства, румяна, труды и расходы.

XI.

"Доброй ночи и покойного сна!" Вот уже поистине бесплодное пожелание! Она сказала мне: "доброй ночи", она, которая смущает мой покой, и она бросила меня в комнату, обитую заботами, чтобы я поразмыслил там о причинах моего отчаяния.

"Будь здоров, прибавила она, и приходи снова завтра". Быть здоровым! я этого не в состоянии сделать, потому что грусть мой сосед за ужином.

А между тем, покидая меня, она тихо улыбнулась; была-ли эта улыбка - улыбкой презрения или симпатии? Я не могу сказать этого. Может-быть она иронически наслаждается моим изгнанием, но может быть, она напротив, наслаждается мыслью о том, что вернет меня завтра к себе.

Возвратиться! Вот слово как-бы нарочно придуманное для такого мечтателя, как я, который берется за труд, не умея получить за него вознаграждения.

XII.

Боже! Какие взгляды обращают мои глаза на восток! Волнение моего сердца не дает мне уснуть; рассвет отнимает у сна все мои чувства и способности. Я не смею довериться отчету своих глаз и, не смотря на то, что поет еще Филомела, я бодрствую и желаю, чтобы она запела жаворонком. Ибо жаворонок приветствует своим пением восход солнца и прогоняет мрачную ночь с её ужасными грезами. Едва рассеется ночь, я полечу к моей красавице; желание моего сердца будет удовлетворено; мои глаза мой взгляд будет утешен. Мое неудовольствие превратилось в радость, но в радость, смешанную с неудовольствием, потому что моя красавица вздохнула, когда говорила, чтобы я пришел завтра.

Если-бы я был с нею, ночь улетела-бы слишком быстро, но теперь минуты тянутся как часы; теперь, к моему отчаянию, каждая минута длинна как целый месяц. О! только-бы засияло солнце, пускай хоть не для меня, но чтобы оживит цветы.

Улетай ты, ночь и засияй ты, день! Прекрасный день завладей ночью, а ты, сегодняшняя ночь, сократись; завтра зато ты можешь быть длиннее.

XIII.

Она была дочь дворянина, самая красивая из всех трех. Она любила всеми силами своей души своего наставника, до того дня, когда её благосклонность обратилась на одного англичанина, красавца, каких мало.

Исход борьбы между двумя сердечными наклонностями долгое время трудно было решить.

Что делать? Перестать-ли любить своего наставника, или пожертвовать прекрасным кавалером? Сделать то или другое, о! это было чистым горем для невинной девицы.

Она должна была отказаться от одного из двух, и сожалела о том, что не может осчастливить того и другого. И наконец она своим отказом решилась оскорбить кавалера. Что делать! она не могла поступить иначе.

И так искусство одержало верх в борьбе с мечем. Молодая девица была побеждена авторитетом науки. Ученый обладает красавицей, а потому, спокойной ночи! Моя песня кончена здесь.

XIV.

Однажды любовь, на душе у которой постоянно месяц май, нашла восхитительнейший цветок, игравший в воздухе, наполненном сладострастием.

Между его бархатными лепестками невидимый ветер прокладывал себе путь, и так хорошо, что влюбленный, до смерти измученный своими страстями, стал завидовать дыханию неба.

Зефир, сказал он, ты можешь дуть изо всех сил; зефир, зачем я не могу торжествовать как ты!.. Но увы, прекрасная роза, моя рука поклялась никогда не срывать твоих цветов! да, поклялась! Но что значит клятва для юности, столь решительной, когда нужно срывать удовольствия.

Если я для тебя сделаюсь клятвопреступником, не вини меня за это. Около тебя сам Юпитер поклялся-бы, что в сравнении с тобой сама Юнона только эфиопка, а превратившись для тебя в смертного, он сказал-бы, что он не Юпитер.

XV.

Мои стада не тучнеют, мои овцы не кормятся, мои бараны не увеличиваются в числе, все идет плохо.

Любовь умирает, вера насмехается, сердце отрицает само себя; вот причина всему этому.

Все веселые песни забыты; любовь моей возлюбленной всецело утрачена для меня, Бог тому свидетель. За нежностью, которой её верность казалось, была такой надежной порукой, последовало непреодолимое сопротивление.

Глупая причуда составила все мое несчастие. О! Враждебная судьба, проклятая причудница! Я теперь вижу, что непостоянство гораздо более развито у женщин, чем у мужчин.

Я надеваю траур; я презираю всякий голос совести; любовь покинула меня, но я остаюсь её рабом. Мое сердце истекает кровью, нуждаясь в помощи. О жестокие окружающие! Их напоить можно только желчью.

Моя пастушья свирель не издает больше звуков; в звуках бубенчиков моих баранов, я слышу погребальный звон. Моя короткохвостая собака, которая так любила играть, не играет более и кажется беспокойной.

Глубоко вздыхая, она принимается плакать и ворчит, будто понимает мое отчаяние. Как эти вздохи отдаются от земли! Можно подумать, что это вздыхают тысячи побежденных в кровавой битве.

Прозрачные ручьи не текут более, милые птицы перестали петь, звенящие колокольчики перестали весело перезванивать, пастух в слезах, стада скучны, и нимфы с ужасом пятятся назад.

Прощайте все удовольствия, известные нам, бедным пастухам, все наши веселые собрания на равнине, все наши вечерния забавы. Вот что вышло из нашей любви, потому что любовь умерла.

Прощай, милая девочка! Тебе подобные никогда не оказывали никому нежного снисхождения, и это-то и причина всех моих страданий. Бедный Коридон должен отныне жить одиноким; я не вижу для него другой будущности.

XVI.

Когда ты глазами выбрал себе красавицу и наметил себе дорогую добычу, которую ты хочешь захватить, разум должен руководить твоими греховными действиями, насколько это только может допустить твоя страсть, делающая тебя пристрастным. Спрашивай совета у людей более умудренных опытом, чем ты; человек этот не должен быть слишком молод и должен знать любовь.

Признаваясь-же своей красавице в любви к ней, не старайся украшать свою речь слишком обдуманными словами; опасайся, чтобы она не почуяла какой-либо хитрости: когда чувствуешь себя стесненным, легко сделать фальшивый шаг. Но скажи ей прямо, что любишь ее и предложи ей свою особу.

Постарайся открыть себе все доступы к её любви; не жалей денег, а если в особенности какая-нибудь услуга может заслужить её похвалу, то сделай так, чтобы она хорошенько прожужжала все уши твоей красавицы. Золотыми кружечками не раз были побеждаемы цитадели, башни и самые сильные города.

Ухаживай за ней с неизменной уверенностью в победе, но в просьбах твоих будь почтительно откровенен, если только дама твоего сердца не неблагодарна, не торопись бросать ее и найти себе другую; когда-же обстоятельства будут тебе благоприятствовать, быстро иди вперед, хотя-бы даже она тебя отталкивала от себя.

Ничего, если лицо её будет недовольно. Ея мрачное выражение прояснится еще до наступления ночи, и тогда она будет, но уже слишком поздно, раскаиваться, что так долго скрывала свою радость, она дважды пожелает еще до наступления дня, того, от чего так презрительно отказывалась.

Ничего, если она будет сопротивляться изо всех сил, что она будет клясться, вопиять и говорить: нет! Ея слабые силы оставят ее наконец в тот момент, когда твое искусство заставит ее сказать: "Если-бы женщины были так же сильны как мужчины, то, честное слово, вы бы не достигли своей цели".

Любовник, стоящий выше хитростей и уловок, к которым прибегают женщины, скрываясь под лживою внешностью, выше тех ухваток и забав, которые считаются женщинами западнями, не узнает их никогда. Не слышал-ли ты тысячи раз, что "нет" женщины равносильно нулю.

Подумай, что женщины любят иметь дело с мужчинами, но не любят жить святыми; подобная святая жизнь была-бы для них далеко не раем, поэтому оне и не обращаются к ней раньше, чем заставят их к тому годы. Если-бы холодные поцелуи были всеми радостями постели, то женщина согласилась-бы выйти замуж за другую женщину. Но, тише! довольно, даже слишком много, я боюсь. Если моя возлюбленная услышит меня, она не задумается выдрать меня за уши, чтобы научить меня держать язык за зубами. Но если она покраснеет при этом, то, будем справедливы, только оттого, что слышала, как я выдавал её тайны.

XVII.

Был прекрасный день веселаго месяца мая. Я сидел в восхитительной тени, образованной миртовой рощей. Животные прыгали, птицы пели, деревья цвели, растения распускались, все гнало от себя печаль, все, кроме соловья.

Бедная птица! он сидел на кустике и пел свою жалобную песню, которую больно было слышать. То он кричал: фи! фи! фи! то: тере! тере! тере! Слушая его жалобы я едва удерживался от слез, так как его так живо выраженное горе заставляло меня думать о своем.

О! думал я, напрасно ты жалуешься. Никому не жаль тебя с твоим горем. Безчувственные деревья не могут тебя слышать, неумолимые животные не хотят тебя утешат; король Пандион умер, все твои друзья пойманы и сидят в клетках; все птицы, которые были твоими товарищами, поют, не заботясь о твоем горе. Бедная птица, я похож на тебя: никто не хочет сожалеть обо мне.

XVIII.

Пока нам улыбалась судьба, и тебя, и меня ласкали; но никто из твоих льстецов не остался твоим другом, когда ты в несчастии. Слова подвижны, как ветер; трудно найти верных друзей. Всякий будет твоим другом, пока у тебя есть деньги, и ты можешь их тратить.

Но едва истощится твой запас денег, никто не поможет твоей нужде.

Если кто-нибудь расточителен, все зовут его великодушным и осыпают такою лестью, что он перестает владеть собою.

Если он склонен к пороку, то порок быстро увлечет его с собою; если он любит женщин, то оне будут к его услугам.

Но едва отвернется от него судьба, прощай ты, широкая его слава! те, которые ласкали его, не будут более принадлежать к его компании.

Только тот, кто действительно твой друг, поможет тебе в твоей нужде; если ты убиваешься, он будет плакать; если ты страдаешь бессонницею, он тоже не будет спать.

Он примет сердечное участие во всех твоих горестях. Вот верные признаки отличия верного друга от искренного врага.

Уильям Шекспир - СТРАСТНЫЙ ПИЛГРИМ., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :