Уильям Шекспир
«Перикл, принц Тирский (Pericles, Prince of Tyre). 1 часть.»

"Перикл, принц Тирский (Pericles, Prince of Tyre). 1 часть."

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУИОЩИЯ ЛИЦА:

Антиох, царь антиохский.

Перикл, принц тирский.

Геликан, Эскан - тирские вельможи.

Симонид, царь Пентаполиса.

Клеон, правитель Тарса.

Лизимах, правитель Митилен.

Церимон, эфесский вельможа.

Тальярд, антиохийский вельможа.

Фидемон, слуга Церимона.

Леонин, слуга Дионисы.

Маршал.

Хозяин дома разврата и его жена.

Засов, их слуга.

Гоуэр, как хор.

Дочь Антиоха.

Диониса, жена Клеона.

Таиса, дочь Симонида.

Магина, дочь Перикла и Таисы.

Лихорида, кормилица Марины.

Диана.

Вельможи, рыцари, матросы, пираты, рыбаки, гонцы и пр.

Место - в разных странах.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Входит Гоуэр.

Перед дворцом Антиоха.

Пропеть песню, петую в старые времена, из праха снова возстал Гоуэр, снова возлагая на себя человеческие немощи, чтобы потешить ваше ухо и понравиться вашим глазам. Она пелась на пирах, во время ночных бдений, в праздничные вечера; а вам и кавалеры в былые времена читали ее для развлечения. Ея цель заключается в том, чтобы сделать людей доблестными, et bonum quo antiquius eo melius. Если вы, родившиеся в эти позднейшие времена, когда умы стали более зрелыми, не погнушаетесь моими рифмами, и если пенье старого человека может доставить вам удовольствие, то я бы пожелал жить еще, чтобы ради вашего удовольствия сгореть, как свеча. Вы видите перед собою Антиохию; великий Антиох построил ее, чтобы сделать ее своею столицей, - самый прекрасный город во всей Сирии, а я только повторяю вам то, что говорили писатели. Этот царь взял себе подругу, которая скончалась, оставив ему дочь, такую резвую, такую приятную, такую красивую, что, казалось, сами небо одарило ее всеми этими прелестями. К ней-то и воспылал её отец страстью и вовлек ее в грех. Скверна дочь, сквернее еще отец! Завлекать свое собственное дитя ко злу, - этого не должен был делать никто. Но благодаря привычке к тому, до чего они дошли, они и забыли, что это грех. Красота этой грешной дамы привлекала сюда многих принцев, желавших добыть себе ее в сопостельницы и как подругу брачных наслаждений. Но желая предотвратить это, он издал закон, чтобы сохранить дочь себе и держать женихов в отдалении. Он повелел, что всякий, желающий получить ее в жены, должен будет лишиться жизни, если не разгадает некоторую загадку. Таким образом многие умерли ради нея, как свидетельствуют об этом свирепые головы. А то, что следует, я отдаю на суждение ваших глаз, могущих оправдать мое творение.

СЦЕНА I.

Антиохия. Комната во дворце.

Входят: Антиох, Перикл и свита.

Антиох. Молодой принц тирский, ты теперь вполне знаком с опасностями того, что ты предпринимаешь.

Перикл. Да Антиох, и с душой, ободренной величием награды, я не страшусь смерти в этом предприятии.

Антиох. Так введите-же мою дочь, одетую, как должна быть одета невеста для объятий самого Юпитера. С самого её зачатия (тогда царствовала еще Луцина) природа даровала ей в приданое красоту, все планеты держали совет, чтобы наделить ее своими самыми лучшими совершенствами.

Музыка. Входит дочь Антиоха.

Перикл. Посмотрите, как она идет, убранная точно весна; грации являются её подданными, а её помыслы - царь всех добродетелей, составляющих славу людей! Ея лицо - книга восхвалений, в которой нельзя прочитать ничего, кроме самых изысканных наслаждений, как еслибы печаль была навсегда вычеркнутая суровый гнев не должен никогда сопровождать её кротости. Вы, боги, создавшие меня человеком и повелевающие любовью, воспламенившие в моей груди желание отведать плод этого божественного дерева или умереть от этой попытки, - придите мне на помощь, если я действительно ваш сын и раб вашей воли, чтобы достигнуть столь великого счастия.

Антиох. Принц Перикл...

Перикл. Который желает быть сыном великого Антиоха.

Антиох. Перед тобой возстает этот прекраснейший сад Гесперид, с золотыми плодами, но к которым опасно прикасаться, потому что смертоносные драконы оберегают ее, чтобы устрашить тебя. Ея лицо, подобное небу, влечет тебя к созерцанию её безчисленных прелестей, добыть которые можно лишь заслугой; без этой заслуги ты должен будешь умереть, чтобы искупить смелую нескромность твоих очей. Славные когда-то принцы, подобно тебе, которых ты видишь там, привлеченные молвой, осмеленные желанием, говорят тебе своими немыми языками и бледными ликами, что они стоят здесь без всякого покрова кроме звездного неба, как мученики, умерщвленные в войне Купидона, и своими мертвыми щеками советуют тебе отступиться и не бросаться в сети неизбежной смерти.

Перикл. Антиох, благодарю тебя; ты научил мою бренную смертность уразуметь себя и зрелищем этих ужасных предметов приготовить мое тело к тому, чем и я может быть, буду. Мысль о смерти должна, подобно зеркалу, говорит нам, что жизнь наша - не более как вздох и что полагаться на нее - большое заблуждение. Поэтому я сделаю завещание, подобно больному, изведавшему свет, который видит небо и, чувствуя приближение смерти, перестает хвататься, как прежде, за радости земные. И вот, я завещаю тебе благодатный мир, как и всем добрым людям, как должен делать и всякий истинный принц; мои богатства я завещаю земле, даровавшей их мне. А тебе (обращаясь к дочери Антиоха) - чистейший и благороднейший пламень моей любви. Приготовленный таким образом отправиться в путь жизни или смерти, я жду рокового удара.

Антиох. Так как ты пренебрег советом, то читай загадку, а если, прочитав ее, ты не в состоянии будешь ее объяснить, то знай, что ты погибнешь, как и все твои предшественники.

Дочь Антиоха. Во всем за исключением только этого, я желаю тебе удачи. Во всем, за исключением только этого, желаю тебе счастия.

Перикл. Как смелый боец, я вступаю в бой и не советуюсь ни с кем, кроме моей любви и моего мужества (Читает загадку): "Я не ехидна, но все-таки я питаюсь телом моей матери, родившей меня. Я искала мужа и, ища его, встретила любовь в отце. Он - отец, сын и нежный муж; я - мать, жена и тем не менее его дочь. Как все это может существовать в двоих - отгадай, если хочешь жать". Это последнее - горькой лекарство. О, великие силы, даровавшие небу безчисленные очи, чтобы созерцать деяния людей, - отчего они не заволакиваются навсегда, если правда, что я побледнел, когда прочел это?.. Прекрасное зеркало света, я любил тебя, и любил бы и в будущем еслиб зло не наполняло эту великолепную шкатулку. Но я должен сказать тебе... мои мысли теперь возмущены, ибо не может быт добродетелен тот, который, зная, что он стоит у входа к пороку, все-таки стучится, чтобы войти. Ты - прекрасный альт, а твои чувства - струны; еслибы на них играли так, чтобы оне издавали законную гармонию, то этот альт заставил бы и небо склониться к тебе, и всех богов заслушаться; но, взятый раньше времени, он своими раздирающими звуками заставит плясать только ад. Будь уверена, что я не ищу тебя.

Антиох. Принц Перикл, не прикасайся к ней, - ты рискнешь жизнью; это - одно из требований нашего закона стол же опасное, как и другия. Дарованный тебе срок истек: или сейчас же разгадай загадку, или ступай на казнь.

Перикл. Великий царь, немногие любят слушать о грехах, которые они любят совершать. Я бы жестоко оскорбил тебя, если бы стал говорить. Тот, у кого была бы книга, в которой было бы записано все, что монархи совершают, поступил лучше для своей безопасности, еслибы держал ее закрытой. Ибо закрытый порок, точно бешеный ветер, который, поднимаясь, засыпает глаза других пылью, но в конце-концов, этот ветер утихает и пострадавшие глаза снова проясняются; попытка же удержать его только погубила бы их. Слепой крот приподнимает к небу свои закругленные бугорки, точно желая сказать ему, что земля страдает под гнетом человека, и что за это умирает бедный червь. Цари - боги земли; в пороках их воля становится их законом и если заблуждается Юпитер, то кто осмелится сказать, что Юпитер делает дурно? Довольно и того, что вы это знаете, и благоразумно, когда зло увеличивается при огласке, несколько притупить его. Все любят тело, даровавшее им жизнь; позвольте же и моему языку любить мою голову.

Антиох (всторону). О, небо, если бы я ужь имел его голову! Он нашел настоящий смысл... Постараюсь похитрить с ним (Громко). Молодой принц Тирский, хотя по смыслу нашего строгаго закона, мы бы и могли пресечь твои дни, потому что ваше объяснение совершенно ошибочно, однако надежда, возникшая из столь прекрасного дерева, как ты, настраивает нас иначе. Мы даруем тебе отсрочку в сорок дней; если в течение этого времени ты откроешь нашу тайну, то эта милость докажет, как мы счастливы иметь такого сына. До тех же пор с тобою будут обращаться, соответственно нашему достоинству и твоим заслугам (Антиох уходит с дочерью и свитой).

Перикл. Как любезность старается скрыть преступление! Все это очень похоже на лицемерие, в котором хорошо только то, что находится на виду. Если справедливо, что мое объяснение ошибочно, то, конечно, ты не так порочен чтобы обезчестить твою душу таким гнусным кровосмешением, но ты в одно и тоже время и отец, и сын вследствие неестественного союза с твоею дочерью (наслаждения, принадлежащего мужу, а не отцу), а она питается телом матери, оскверняя её ложе; оба-же вы подобны ехиднам, которые, питаясь прекраснейшими цветами, порождают только яд. Антиох, прощай! Благоразумие говорит мне что люди, не краснеющие от деяний столь же черных, как ночь, не пренебрегут ничем, чтобы их скрыть от света. Я ведь знаю, что одно преступление всегда влечет за собой другое; убийство так же близко к сладострастию, как дым к пламени. Яд и предательство, это - две руки греха, да, - и щиты, защищающие его от позора. А потому, боясь, чтобы вы не пресекли моей жизни, ради собственного спасения, я бегством спасусь от ожидаемой мною опасности (Уходит).

Входит Антиох.

Антиох. Он нашел разгадку, а потому мы решили, что за это он поплатится головой. Он не должен жить для того лишь, чтобы разгласить мой позор и чтобы объявить миру, что Антиох грешит таким гнусным образом. Этот принц должен умереть немедленно, потому что его смерть охранит мою честь. Эй, кто-нибудь!

Входит Тальярд.

Тальярд. Ваша светлость меня звали?

Антиох. Тальярд, ты близок к нашему двору и наше расположение поверяет наши самые сокровенные дела твоей преданности; за твою верность мы вознаградили тебя. Вот, Тальярд, посмотри этот яд, а вот - золото; мы ненавидим принца Тирского, и ты должен умертвить его. Нет повода спрашивать: за что? - ведь мы повелеваем. Итак, это исполнено?

Тальярд. Государь, исполнено.

Антиох. Довольно.-

(Входит Гонец).

Переведи дух, рассказав то, что тебя приводит к нам.

Гонец. Государь, принц Тирский бежал (Уходит).

Антиох. Если ты хочешь жить, беги за ним и, подобно стреле, пущенной искусным стрелком, попадающей в цель, намеченную его глазами, - не смей возвращаться без слов: принц Тирский мертв.

Тальярд. Государь, если я в состоянии подойти к нему на пистолетный выстрел, то дело сделано. А затем кланяюсь вашей светлости (Уходит).

Антиох. Прощай, Тальярд! До тех пор, пока не умрет Перикл, мое сердце не может придти на помощь моей голове (Уходить).

СЦЕНА II.

Тир. Комната во дворце.

Входит Перикл.

Перикл (людям за сценой). Не допускайте, чтобы кто-либо потревожил нас... Зачем преследуют меня эти мысли? Эта печальная собеседница, мрачная меланхолия - такая привычная у меня гостья, что нет и часа дня в радужном своем течении, ни мирной ночи (этой личины, в которой должно бы покоиться страдание), который мог бы меня успокоить. Здесь удовольствия ухаживают за моими взорами, а мои взоры избегают их. Опасность, которой я страшился, находится теперь в Антиохе, а её рука, как кажется, слишком коротка, чтобы достать до меня здесь, и, однако, ни искусство удовольствий не увеселясть меня, ни отдаленность врага не успокоивает меня. Да, это так: волнения духа, рожденные возбужденною боязнью, питаются и живут беспокойством; и то, что сначала было не более, как боязнь того, что может случиться, - стареясь становится заботой избежать этого. Так и со мной: великий Антиох в сравнении с которым я слишком ничтожен, чтобы бороться, потому что он так могущ, что всякое свое желание он превращает в дело, - подумает что я проговорюсь, хотя бы я и поклялся молчать; никакие мои уверения, что я уважаю его, не помогут мне, если он подозревает, что я могу его обезчестить и, что боясь, что я могу вогнать его в краску, сделав известными его поступки, - он постарается уничтожить то, что может сделать это известным. Он наводнит всю страну враждебными силами и сделается так страшен ужасами войны, что удивление изгонит храбрость из всей страны. Наши воины будут побеждены прежде, чем примутся сопротивляться, и наши подданные будут наказаны за оскорбление, в котором совсем не виноваты. Забота о них, а не боязнь за себя (я только верхушка дерева, охраняющая и защищающая корни, которыми оно питается), пригнетает мое тело и заставляет страдать мою душу и заранее мучит того, кто хотел бы мучить Антиоха.

Входят: Геликан и другие вельможи.

1-й вельможа. Да наполнят вашу доблестную грудь радость и покой.

2-й вельможа. И до самого твоего возврата к нам да пребудут с тобой покой и счастие!

Геликан. Перестаньте, перестаньте, дайте слово опытности. Тот оскорбляет царя, кто льстит ему, ибо лесть - грех, вздувающий пороки; тот, кому льстят, - не более, как искра, которая прекращается в пылающее пламя от раздувания; между тем, как почтительное и умеренное осуждение приносит царям пользу, потому что они люди и могут ошибаться. Когда синьор Угодник говорить тебе о мире, то знай, что он льстит тебе, ведя войну против твоей жизни. Принц, прости меня или, если хочешь, накажи; я не могу быть ниже моих колен.

Перикл. Оставьте нас одних, но позаботьтесь узнать какие корабли и какие грузы, готовые к отплытию, находятся в нашей гавани, а затем возвратитесь к нам (Вельможи уходят). Геликан, ты взволновал нас: что видишь ты в ваших взорах?

Гкликан. Хмурые брови, грозный повелитель.

Перикл. Если такая стрела светится в хмурых бровях властителя, то какже осмелился твой язык вызвать гнев на моем лице?

Геликан. Как растения осмеливаются созерцать небо, питающее их?

Перикл. Ты знаешь, что я властен отнять у тебя жизнь.

Геликан. Я сам наточил топор; тебе остается только нанести удар.

Перикл. Встань, прошу тебя, встань. Сядь, сядь, ты - не льстец, и я благодарю тебя за это. Да предохранить всемогущее небо царей, от того, чтобы они выслушивали перечисление их недостатков, заткнув уши! Достойный советник, достойный слуга принца, который своею мудростью заставляет принца быть твоим слугой, что ты хочешь, чтобы я сделал?

Геликан. Чтобы ты терпеливо переносил скорби, которые ты-же сам и создаешь себе.

Перикл. Ты, Геликан, говоришь как враг; ты прописываешь мне лекарство, которое ты бы сам опасался принять. Выслушай меня: я отправился в Антиохию, где, как ты знаешь, с опасностью жизни я добивался славной красавицы, чтобы иметь потомство, которое-бы было поддержкой властителей и радостью подданных. Ея лицо было, на мои глаза, выше всякого чуда; остальное (говорю тебе на ухо) оказалось столь-же черно, как кровосмешение. Благодаря моим знаниям я угадал смысл загадки, и преступный отец, вместо того, чтоб поразить меня, принялся любезничать со мною; но ты ведь знаешь: бойся тирана тогда, когда он целует. Эта боязнь приняла во мне такие размеры, что я бежал под покровительством благодатной ночи. После моего прибытия сюда, я много думал о том, что произошло, и о том, что еще может последовать. Я знал, что он тиран, а подозрения тиранов не только не уменьшаются, но даже быстро увеличиваются с годами. Если он подозревает, - а в этом едва-ли может быть сомнение, - что я оповещу любопытный воздух, сколь многих доблестных принцев он пролил кровь, чтобы сохранить тайну своего преступного ложа, - то, ради уничтожения этой опасности, он наводнит всю страну войсками, под предлогом оскорбления, которое будто-бы я ему нанес, и таким образом, по моей вине, если только это можно назвать виной, все мои подданные будут подвергнуты ужасам войны, которая не щадит даже и невинных. Моя заботливость о всех (со включением и тебя, который укоряет меня в эту минуту)...

Геликан. Увы, государь!

Перикл. Отогнала сон от глаз моих, кровь от щек моих, погружая меня в раздумье, и порождает тысячи сомнений относительно того, какими средствами я могу остановить эту бурю, прежде чем она разразится, но, найдя лишь ничтожные средства спасения, я счел своим царственным долгом сокрушаться об этом.

Геликан. Ужь если ты, государь, дал мне позволение говорить, то я буду говорить откровенно. Ты страшишься Антиоха и, по моему мнению, ты справедливо страшишься этого тирана, который или открытой войной, или какой-нибудь скрытой изменой хочет лишить тебя жизни. А потому государь, путешествуй некоторое время, пока его ярость и гнев не остынут, или пока судьба не перережет нить его жизни. Передай правление кому нибудь, а если передашь его мне, то знай, день вернее не служит свету, как я буду служил тебе.

Перикл. Я не сомневаюсь в твоей преданности, но если во время моего отсутствия он накинется на мои владения?

Геликан. Тогда наша кровь покроет землю, которая, вместе с нашим рождением, дала нам и жизнь.

Перкил. Итак, Тир, я оставляю тебя и отправляюсь в Тарс, где буду ждать известий от тебя; я буду располагать собой согласно твоим письмам. Заботу о благе моих подданных, которая никогда не покидала меня, да и теперь не покидает, - я доверяю тебе, которого мудрость достаточно велика для такого трудного дела. Полагаюсь на твое слово и не требую от тебя клятвы: кто не боится не сдержать слова, тот наверно изменит обоим. Будем жить каждый в наших сферах, правдиво и честно, так, чтобы время никогда не заставило нас признать несправедливой эту двойную истину: что ты - образец подданного, а я - истинный принц (Уходят).

СЦЕНА III.

Тир. Передняя во дворце.

Входит Тальярд.

Тальярд. Итак, вот и Тир, и вот дворец. Здесь-то я и должен умертвить царя Перикла; в противном случае, я уверен, что буду повешен, - плохое дело. Я теперь понимаю, что умен и рассчетлив был тот малый, который, когда его спросили, какой милости он хочет от царя, отвечал, что хочет только одной милости: не знать никаких его тайн. Теперь я вижу, что у него тут быль свой резон, потому что, как только царь прикажет кому-нибудь сделаться негодяем, он обязан, уже вследствие своей клятвы, быть негодяем.- Тс! Вот и тирские вельможи!

Входят; Геликан, Эскан и другие.

Геликан. Вам излишне, мои товарищи, пэры Тира, рассуждать больше относительно отъезда нашего царя. Полномочъе, данное мне, и скрепленное его печатью, достаточно ясно отвечает вам: он отправился путешествовать.

Тальярд (всторону). Как? Царь уехал?

Геликан. Если, однако, вы хотите знать, почему он отправился путешествовать, не попрощавшись с вами, то на этот счет я дам вам кое-какие разъяснения. Когда он был в Антиохии...

Тальярд (всторону). Что скажет он об Антиохии?

Геликан. Царь Антиох (не знаю, но какой причине), почему-то был им недоволен, по крайней мере, так ему показалось; боясь, что он в чем-либо согрешил или провинился, чтобы показать, как это ему прискорбно, он захотел наказать самого себя и обрек себя на все опасности моряка, которому ежеминутно грозит смерть.

Тальярд (всторону). Ну, и прекрасно; полагаю, что на этот раз не буду повешен, даже если бы я и захотел; этого, но так как он уехал, то царю, конечно, будет приятно, что, избегая опасностей суши, он погибает в море. Я представляюсь им... Привет вельможам тирским!

Геликан. Благородный Тальярд - желательный гость - как посол Антиоха.

Тальярд. Я являюсь от него с поручением к царственному Периклу; но так как я узнал, после моего прибытия сюда, что ваш царь отправился путешествовать неизвестно в какие страны, то и поручение мое должно возвратиться туда, откуда явилось.

Гелекан. Мы не имеем никакой причины требовать его сообщения, так как оно - не к нам, а к нашему повелителю. Однако, прежде чем ты уедешь, позволь нам как друзьям Антиоха, угостить тебя в Тире (Уходят).

СЦЕНА IV.

Тарс. Комната в доне Правителя.

Входят: Клеон, Диониса и свита.

Клеон. Моя Диониса, отдохнем здесь и попробуем не забудем-ли мы своих страданий, рассказывая повесть страданий других.

Диониса. Это было бы раздуванием огня в надежде потушить его; тот, кто срывает холмы потому только, что они слишком высоки, уничтожая один, воздвигает другой, еще выше. О, мой несчастный друг! Таковы и наши печали: теперь мы их только чувствуем и видим опечаленными глазами, но, подобно обстриженному дереву, они разростаются все больше и больше.

Клеон. О, Диониса! Кто, нуждаясь в пище, не захочет сказать, что нуждается в ней, или будет скрывать свой голос, пока не умрет? Пусть наши языки и наше горе заставят воздух громко звучать про наши страдания; пусть ваши глаза оплакивают его, пока наша груд не наберет достаточно воздуха, чтобы провозгласить их еще громче, чтобы, если небо будет спать в то время, когда его создания страдают, - разбудить его на помощь. Поэтому я стану рассказывать печали, испытанные нами в течении столь многих лет, а ты, если мне не достанет сил говорить, - поддержи меня слезами.

Диониса. Я сделаю, что могу.

Клеон. В этом Тарсе, управление которого находится в моих руках, еще так недавно царствовало полнейшее изобилие, потому что богатства были рассеяны даже и по его улицам; башни его поднимали свои головы, чтобы лобызать облака, а чужеземцы не могли осматривать их без удивления; его мужчины и женщины были так украшены всякими драгоценностями, что могли быть зеркалами друг для друга; его столы украшались с такою поразительною роскошью, хотя не столько для еды, сколько для того, чтобы услаждать взор: всякая нищета в нем презиралась, а тщеславие его возрасло до того, что даже и самое слово помощь, вызывало ненависть.

Диониса. О, да, это правда.

Клеон. Но посмотри, что может сделать небо! Вследствие внезапной перемены эти уста, которые еще так недавно на земле, на небе, на воздухе были бессильны удовлетворить и наполнить, хотя они обильно приносили им дань свою, подобно домам, - приходящим в запустение от недостатка жильцов, погибают теперь от недостатка в управлении; эти неба, которые, - не прошло еще и двух лет, - должны были придумывать, чем бы потешить вкус, теперь были бы рады и простому куску хлеба, и вымаливают его. Эти матери, которые, чтобы насытить своих детей, не считали ничего слишком дорогим, теперь готовы сами пожирать малюток, столь любимых ими. Зубы голода так заострены, что мужья и жены бросают жребий, кому из них первому умереть, чтобы продлить жизнь другого. Здесь плачет мужчина, там - женщина; многие умирают, а у тех, которые видят, как они погибают, едва-ли хватает сил, чтобы хоронить их. Не правда-ли все это?

Диониса. Наши ввалившиеся щеки и глаза свидетельствуют об этом.

Клеон. О, еслибы города, упивающиеся до пресыщения из чаши Изобилия, услышали наши рыдания в оргиях их избытка! Ведь бедствие Тарса может достигнуть и их!

Входит Вельможа.

Вельможа. Где правитель?

Клеон. Он здесь. Говори, о каких еще несчастиях ты приходишь сообщить так поспешно; ибо помощь слишком далека от нас, чтобы мы могли дождаться ея.

Вельможа. Мы заметили по соседству с нашими берегами несколько больших кораблей, направляющихся к нашему городу.

Клеон. Я так и думал. Несчастие никогда не проходит без наследника, который бы мог унаследовать ему. Так и у нас. Какой-нибудь соседний народ, желая воспользоваться нашим бедствием, нагрузил свои корабли многочисленными войсками, чтобы побить и без того уже побитых и одержать победу над несчастными, как я, которого так не трудно победить.

Вельможа. Этого нечего бояться, потому что, если судить по развевающемуся белому флагу, они несут с собою мир и являются к нам как друзья, а не как враги.

Клеон. Ты говоришь так, как тот, кто не знает, что самая красивая видимость скрывает самые гнусные намерения. Но пусть они являются к нам с чем хотят и с чем могут, - чего вам бояться? Могила - самая глубокая пропасть, и мы уже на полдороге к ней. Ступай, скажи их военачальнику, что мы ожидаем его здесь, чтобы узнать, зачем он является и откуда, и чего требует.

Вельможа. Иду, мой повелитель (Уходит).

Клеон. Привет миру, если только он с миром пришел; а если это война, то мы не в силах сопротивляться.

Входит Перикл со свитой.

Перикл. Почтенный правитель, ибо нам сказали, что, ты правитель, пусть наши корабли и наши многочисленные воины не будут для вас огнем, зажженным, чтобы устрашить вас. В самом Тире еще мы узнали о ваших несчастиях и видели бедствия на улицах вашего города. Мы являемся не ради того, чтобы прибавить новые страдания к вашим слезам, но, напротив того, чтобы облегчить их бремя. Вы, может быть, думаете, что наши корабли, подобно Троянскому коню, нагружены войной, кровавым походом, который угрожает вам разорением. Они нагружены хлебом для всех нуждающихся в этом городе и дарованием жизни, уже полумертвым от голода.

Все. Да покровительствуют вам боги Греции! Мы будем молиться за вас!

Перикл. Встаньте, прошу вас, встаньте. Мы требуем от вас не почета, а любви и убежища для нас, наших кораблей и наших людей.

Клеон. Если найдется здесь такой, который откажет вам в этом требовании, или мысленно отплатит вам неблагодарностью, - будь то наши жены, наши дети или мы сами,- пусть проклятие неба и людей покарает их гнусность! А до тех пор (а этого никогда не случится, надеюсь) - привет вашему высочеству в нашем городе и среди нас.

Перикл. Принимаем этот привет. Мы здесь погостим некоторое время, пока наши звезды, до сих пор еще угрожающия, не улыбнутся нам (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА II.

Входит Гоуэр.

Гоуэр. Здесь вы видели могучаго царя, его дочь, вовлеченную им в кровосмешение, и добродетельного принца, добродушного властителя, который окажется добродетельным, как на словах, так и на деле. Поэтому будьте спокойны, как подобает мужам, пока несчастия не минуют. Я покажу вам тех, которые в горькие минуты их царствования, теряя кроху, приобретают целые горы. Добродетельный принц, о котором идет речь (я ему даю мое благословение), все еще находится в Тарсе, где всякий считает священным то, что он скажет, и где в воспоминание о том, что он сделал, ему воздвигают статую. Но теперь вести другого рода появляются перед вашими глазами, а потому мне и не нужно больше говорить.

Немая сцена.

В одну дверь входит Перикл, разговаривая с Клеоном за ними следует свита. В другую дверь входит Гонец с письмом Периклу, Перикл показывает письмо Клеону, потом дает гонцу награду и посвящает его в рыцари. Перикл, Клеон и прочие расходятся в разные стороны.

Гоуэр входит.

Гоуэр. Добрый Геликан остался дома, но не так, как трутень, чтобы поедать мед, собранный другими; он всеми силами старается уничтожать зло и поддерживать хорошее. исполняя волю своего принца, он извещает его обо всем что случается в Тире: что туда приезжал Тальярд с преступными замыслами и с тайным намерением умертвить его, и что в Тарсе ему не безопасно дольше оставаться. Исполняя этот совет, он снова пускается в море, где человеку редко бывает привольно. Так вот и теперь, ветер принимается бушевать; гром гремит вверху, внизу водная пропасть так разбушевалась, что корабль, который должен был его оберегать, разбивается и идет ко дну. А его, доброго принца, все потерявшего, волны принимаются бросать из стороны в сторону. Все погибло, люди и имущество; только он один и спасся. Наконец, Фортуна, уставши делать зло, выбросила его на берег, чтобы облегчить ему его положение. И вот он идет; но не спрашивайте старого Гоуэра, которого рассказ и без того уже слишком длинен, - что затем последовало (Уходит).

СЦЕНА И.

Пептаполис. Морской берег.

Входит вся мокрый Перикл.

Перикл. Укротите вашу злобу, разгневанные звезды неба! Ветер, дождь, гром, помните, что земной человек есть существо, которое должно уступать вам, и я, как требует того моя природа, повинуюсь вам. Увы! Mope бросило меня на скалы, носило меня от одного берега к другому и оставило мне дыхание лишь для того, чтобы размышлять о неминуемой смерти. Пусть же величие вашего могущества, лишив принца всего его достояния, выброшенного из вашей водной могилы, удовольствуется тем, что позволить ему покойно умереть; вот все, что он от вас требует.

Входят три рыбака.

1-й рыбак. Эй, колпак!

2-й рыбак. Эй, иди сюда и вытаскивай сеть.

1-й рыбак. Ну, подвигайся, дырявые штаны, говорят тебе!

3-й рыбак. Что ты говоришь, хозяин?

1-й рыбак. Посмотри только, как ты подвигаешься! Иди, иди я потащу тебя багром.

3-й рыбак. Да вот, хозяин, я все думал о тех бедных людях, которые сейчас погибли на наших глазах.

1-й рыбак. Увы! бедные души! У меня сердце надрывалось, когда я слышал их отчаянные крики, с которыми они обращались к нам, чтобы мы их спасли, тогда как мы и сами-то едва спаслись.

3-й рыбак. Вот то-то и есть; разве я не предсказывал тебе бурю, когда увидел кричавших и резвившихся дельфинов? Говорят, что они на половину мясо, на половину рыба. Чорт бы их побрал! Как только они показываются, так я и ожидаю, что придется выкупаться. Хозяин, я все себя спрашиваю, как это рыбки живут в море?

1-й рыбак. Да так же, как и люди на земле: большие пожирают малых. Ни с чем другим не могу я сравнить ваших богатых скаредов, как с китом, который, играя, гонит перед собой всякую мелюзгу и кончает тем, что проглатывает их одним глотком. Мне приходилось слыхать, что и на земле бывают такие киты, которые не перестают открывать глотку до тех пор, пока не проглотят и приход, и церковь, и башню, и колокола, и все.

Перикл. Хорошая мораль!

3-й рыбак. Ну, хозяин, еслиб я был звонарем, я-бы пожелал непременно быть на колокольне в тот день.

2-й рыбак. Зачем, парень?

3-й рыбак. Потому что тогда кит и меня-бы проглотил, и когда-бы я очутился в его животе, я бы принялся звонить из всех сил и звонил-бы до тех пор, пока кит не отбросил-бы назад и колокол, и башню, и церковь, и приход. Но если-бы добрый царь Симонид был согласен со мною...

Перикл. Симонид?

3-й рыбак. Мы бы очистили землю от этих трутней, которые таскают мед у пчел.

Перикл. Как метко, однако, эти рыбаки угадывают, по этим жильцам моря, снабженным плавательными перьями. человеческие пороки. Как они умеють извлекать из их водного царства все, что люди могут одобрять или порицать! - да поможет вам Бог, честные рыбаки!

2-й рыбак. Честные? А кто этой такой, парень? Если ты таким святым называешь нынешний день, то его бы следовало совсем вычеркнуть из календаря и никто не стал-бы его праздновать.

Перикл. Вот, видите, море выбросило меня на ваш берег.

2-й рыбак. Однако, каким мерзким пьяницей было море, когда выбросило тебя на нашу дорогу.

Перикл. Человек, которым ветры и волны играли точно мячиком, в этой огромной игре, умоляет вас сжалиться над ним; умоляет вас тот, который прежде никогда не просил милостыни.

1-й рыбак. Не умеешь, дружище, просить милостыню? В нашей греческой стране добывают гораздо более нищенством, чем мы работой.

2-й рыбак. А ловить рыбу умеешь?

Перикл. Я никогда этим не занимался.

2-й рыбак. Ну, так ты можешь быть уверен, что умрешь с голоду, потому что но нынешнему времени ничего не добудешь, если не будешь ловить.

Перикл. Я уже забыл о том, чем я был; а что я теперь, о том научает меня нужда: я человек, окоченевший от холода, кровь в моих жилах застыла и во мне осталось не более жизни, как сколько нужно, чтобы языком попросить вашей помощи. Если вы мне откажете в ней, то, когда я умру, позаботьтесь похоронить меня, так как я человек.

1-й рыбак. Когда умрешь? Да сохранят тебя от этого боги! Тут у меня есть накидка, бери ее и согрейся. Да ты, я вижу, ловкий малый. Ну, пойдем к нам; по праздникам у нас будет мясо, в пост - рыба, да кроме того, пудинги да блины. Очень будем тебе рады.

Перикл. Благодарю тебя.

2-й рыбак. Послушай-ка, друг, ведь ты сказал, что не умеешь просить милостыню?

Перикл. Я только умолял вас.

2-й рыбак. Умолял! Ну, в таком случае и я стану умолять, может таким образом улизну от порки.

Перикл. А разве у вас нищих порят?

2-й рыбак. Ну, не всех, не всех, потому что еслибы всех нищих пороли, то я бы не хотел никакой другой должности, кроме должности порщика. Ну, я пойду, хозяин, вытащить сети (Уходят два рыбака).

Перикл. Как идет эта честная веселость их трудовой жизни!

1-й рыбак. А знаешь ты, приятель, где находишься?

Перикл. Не совсем.

1-й рыбак. Ну, так я скажу тебе: эту страну зовут Пентаполисом, а нашего царя - добрым Симонидом.

1-й рыбак. Да, и он заслужил такое название за его мирное царствование и хорошее правление.

Перикл. Да, он счастливый царь, если оть своих подданных получил название доброго за свое правление. А далеко его дворец от этого берега?

1-й рыбак. Да полдня дороги будет; и скажу тебе, что у него еще красивая дочь, а завтра - день её рождения. По этому случаю многие принцы и рыцари, которые съехались со всех концов света, будут ломать копья в её честь на турнире.

Перикл. Еслибы мое счастье ровнялось моим желаниям, то я бы хотел быть одним из них.

1-й рыбак. Э, парень, все должно быть так, как-может быть, и чего человек приобрести не может, он все-таки может домогаться, например, женской любви.

Два рыбака возвращаются, таща сети.

2-й рыбак. Помоги, хозяин, помоги! В сети застряла рыба, как право бедного человека в суде. Трудно будет вытащить. А! вылезла таки и превратилась в заржавленные латы!

Перикл. В латы, приятели? Позвольте мне посмотреть на них. Благодарю тебя, судьба, что после всех несчастий ты даешь мне возможность немного поправиться. Эти латы моя собственность; они - часть моего наследства. Их мне завещал отец, перед самою смертью, с такими словами: "Береги их, Перикл, они были щитом между мною и смертью". Потом. указывая мне на поручни, он прибавил: "Они спасли мне жизнь, сохрани их; пусть сохранят тебя боги в подобной-же крайности; они могут защитить тебя". Где бы я ни был, там были и эти латы: так дорожил я ими! И так было до тех пор, пока жестокое море, никого не щадящее, не отняло их от меня в своем неистовстве. Но успокоившись, оно, мне возвращает их.- Благодарю тебя. Мое крушение уже не так ужасно, потому что наследство моего отца отыскалось.

1-й рыбак. Что ты хочешь этим сказать, приятель?

Перикл. Я прошу вас, друзья, уступите мне это латы, которые некогда принадлежали царю. Я узнаю их по этому знаку. Царь этот любил меня нежно, и я хочу их иметь из любви к нему. Затем, я попрошу вас отвести меня ко двору вашего повелителя, где, в этих латах, я могу явиться дворянином; и если когда-нибудь моя несчастная судьба поправится, я заплачу вам за вашу доброту, а до тех пор буду вашим должником.

1-й рыбак. Как? Разве ты хочешь сражаться на турнире за принцессу?

Перикл. Я покажу, каков я вооруженный.

1-й рыбак. Ну, бери латы, и да помогут тебе боги!

2-й рыбак. Это так, но только вот что, приятель; это вооружение ведь мы соорудили тебе. из грубой материи волн. За это мы имеем цраво на некоторое вознаграждение. Надеюсь, приятель, что если повезет тебе, ты вспомнишь, кому ты этим обязан.

Перикл. Верь мне, я никогда этого не забуду.- А теперь, благодаря вам, я облекся в сталь. Несмотря на все разбойничество моря, этот бриллиант солидно прикреплен к моей руке. Его ценой я добуду коня, красота которого восхитит зрителей. Одного только не достает, приятель, - пары чепраков.

2-й рыбак. Мы тебе добудем; я тебе дам мой лучший плащь и провожу тебя ко двору.

Перикл. Теперь пусть честь будет единственнею целью всех моих усилий. Или в этот день я возстану снова, или-же прибавлю еще одно несчастие к несчастию (Уходят).

СЦЕНА II.

Там-же. Терраса перед ареной. С одной стороны палатки для царя, принцессы, вельмож, дам и пр.

Входят Симонид, Таиса, вельможи и свита.

Симонид. Рыцари, готовы-ли вы приступить к битве?

1-й вельможа. Готовы, мой повелитель. Они ждут только твоего появления, чтобы представиться тебе.

Симонид. Скажи им, что мы готовы и что наша дочь, в честь которой устроено это торжество, уже сидит здесь, как дитя красоты, созданное природой, чтобы люди любовались и восторгались им (Вельможи уходят).

Таиса. Твои похвалы, мой царственный отец, значительно выше моего ничтожного достоинства.

Симонид. Так оно должно быть, ибо принцы созданы небом по его образцу; подобно тому, как драгоценные каменья теряют свой блеск, когда они находятся в пренебрежении, так и принцы утрачивают свое значение, если к ним не питают уважения. А теперь, моя дочь, тебе предстоит честно объяснить достоинство каждого рыцаря, посредством его девиза.

Таиса. Желая поддержать мою честь, я постараюсь это сделать.

Входит рыцарь с оруженосцем; вдвоем они проходят через всю сцену. Оруженосец преклоняет перед принцессой щит рыцаря.

Симонид. Кто первый являющийся?

Таиса. Рыцарь из Спарты, доблестный отец; в девизе его щита - черный эфиоп, указывающий на солнце, с надписью: Zux tua vita mlhi.

Симонид. Истинно любит тебя тот, кто получает свою жизнь от тебя.

Проходит второй рыцарь.

А кто второй?

Таиса. Принц из Македонии, мой царственный отец; с девизе его щита - вооруженный рыцарь, побежденный дамой; испанская надпись гласит: Fiu por dulzura que por fuerza.

Проходит третий рыцарь.

Симонид. Кто третий?

Таиса. Третий - рыцарь из Антиохии; в его девизе лавровый рыцарский венок, с надписью: Me pompoe prevexit apex.

Проходит четвертый рыцарь.

Симонид. А четвертый кто?

Таиса. Горящий факел, обращенный вниз; надпись гласит: Quod me alit, me extinguit

Симонид. Этим он хочет сказать, что красота имеет всяческую власть над ним; она может и воспламенить, и убить его.

Проходит пятый рыцарь.

Таиса. У пятого рука окружена тучами, держащая кусок золота, испытываемого на оселке, с надписью: Sic spectanda fides.

Проходит шестой рыцарь.

Симонид. А кто шестой и последний, сам представляющий свой щит с такою ловкостию?

Таиса Он, кажется, чужестранец; в девизе его - засохшая ветка, только на верхушке зеленая; надпись гласят. In hac spe vivo.

Симонид. Славное вооружение. Из жалкого положения, в котором он, повидимому, находится, можно заключить, что он надеется, что его счастье может снова зацвести, благодаря тебе.

1-й вельможа. Ему бы следовало быть чем либо получше того, на что указывает его внешность; судя по ржавым его доспехам, он больше привык к палке, чем к копью.

2-й вельможа. Конечно, он может быть иностранцем, потому что является на этот благородный турнир в странном вооружении.

3-й вельможа. Он нарочно дал заржаветь своим доспехам с тем, чтобы сегодня вычистить их песком.

Симонид. Безумно осуждать человека по одной лишь его наружности. Но постойте, рыцари выступают. Отправимся в галлерею.

(Уходят. За сценой шум и крики: "Жалкий рыцарь").

СЦЕНА III.

Там-же. Зала во дворце. Накрытые столы для пира.

Входят: Симонид, Таиса, вельможи, дамы, рыцари, свита.

Симонид. Рыцари, говорить вам, что мы приветствуем вас с удовольствием, было бы излишне. Перечислять в начале книги все ваши доблестные подвиги, как на заглавном листе, ваши воинские доблести, - всего этого, конечно, вы не ожидаете от меня; может быть даже это было бы неприлично, потому что доблесть говорит сама за себя. Приготовьтесь-же повеселиться, ибо пиршеству подобает веселье. Вы мои гости.

Таиса. Но ты, мой гость и рыцарь, вручаю тебе этот победный лавровый венок и венчаю тебя царем этого счастливого дня.

Перикл. Я обязан, принцесса, больше случайности, чем моему достоинству.

Синонид. Называй это как хочешь, но день все-таки остается за тобой, и здесь, надеюсь, нет никого, кто бы тебе завидовал. Образуя художников, искусство пожелало, чтобы были хорошие, но также и превосходные художники, а ты - любимейший из его учеников... Ну, царица этого празднества (потому что ты, дочь моя, действительно царица) займи свое место. А ты, маршал, рассади других, каждого по его сану.

Рыцарь. Великую честь делает нам добрый Симонид.

Симонид. Ваше присутствие радует наши дни; мы любим доблесть, потому что кто ненавидит доблесть, ненавидит и богов.

Маршал. Рыцарь, вот твое место.

Перикл. Другой был бы достойнее его.

1-й рыцарь. Не противься, рыцарь: мы дворяне и не способны ни в сердце своем, ни глазами завидовать высшим и пренебрегать низшими.

Перикл. Ты прав, любезный рыцарь.

Синонид. Садись, садись, рыцарь, садись... (всторону). Клянусь Юпитером, царем помышлений, удивляюсь, что, думая о нем, я не могу проглотить ни куска.

Таиса. Клянусь Юноной, этой царицей браков, все блюда, к которым я прикасаюсь, кажутся мне безвкусными, потому что я желаю, чтобы он был моей пищей. Нет сомнения, это прекраснейший дворянин.

Симонид. Он только провинциальный дворянин; он совершил не больше других рыцарей, переломил одно или два копья. Об этом и говорить не стоит.

Таиса. Он мне кажется алмазом перед стеклом.

Перикл. Этот царь для меня точь в точь как портрет моего отца; он говорит мне, что в своей славе и он был также окружен. Возседали принцы, подобно звездам, у его трона, а он был солнцем, которому все они поклонялись. Все, видевшие его, меньшие светила склоняли свои короны перед его превосходством; а сын его - не более, как светящийся черпак среди ночи, светящий во мраке, но не при свете. Я вижу, что время - царь людей, ибо оно их творец и могила их; оно дарует им только то, что само хочет, а не то, чего они просят.

Симоннд. Ну, что, рыцарь, весело тебе?

1-й рыцарь. Кто может не веселиться в твоем царственном присутствии?

Симонид. Вот кубок, наполненный до самого края (каким вы любите пить за здоровье ваших дам)! Пью за ваше здоровье!

Рыцари. Благодарим вас, государь.

Симонид. Погодите. Вот этот рыцарь уже слишком имеет грустный вид, точно празднество нашего двора совсем не соответствуют его достоинствам. Не правда-ли, Таиса?

Таиса. Да какое мне до него дело, отец?

Симонид. О, послушай, дочь: принцы на земле должны уподобляться богам на небе, воздающим щедро всякому, являющемуся чествовать их; а принцы, не делающие этого, подобны комарам, которые делают много шуму, а когда их убьют, поражают своим ничтожеством. А поэтому, чтобы усладить его грезы, скажи ему, что из этого кубка мы пьем за его здоровье.

Тааиса. Увы! отец, мне неприлично быть такой смелой с иноземным рыцарем, он мое предложение может почесть себе оскорблением, потому что мужчины принимают на нескромность любезности женщины.

Симонид. Это что еще? Делай то, что я тебе приказываю, или ты рассердишь меня.

Таиса (всторону). Клянусь богами, он не мог мне сделать большего удовольствия.

Симонид. А также скажи ему, что мы желаем знать, из какой он страны, как его имя и какое происхождение.

Таиса. Царь, мой отец, пьет, рыцарь, за твое здоровье.

Перикл. Благодарю его.

Таиса. И желает тебе столько же крови для жизни.

Перикл. Благодарю и его, и тебя я с удовольствием отвечаю ему тем-же.

Таиса. Кроме того, он желает знать от тебя, из какой ты страны, какого происхождения и как твое имя.

Перикл. Я - дворянин из Тира; мое имя - Перикл. Я изучал искусства и военное дело; отправившись искать за морем счастия, я лишился, благодаря бурному морю, моих кораблей и моих людей и, после крушения, меня выбросило на этот берег.

Таиса. Государь, он благодарит тебя; его зовут Перикл, он - дворянин из Тира. Вследствие несчастия в море, он лишился своих кораблей и своих людей и был выброшен на этот берег.

Симонид. Клянусь богами, я жалею о его несчастиях и постараюсь развлечь его в его грустных думах. Мы, господа, слишком засиделись и теряем драгоценное время, требующее других развлечений. Ваши доспехи вполне соответствуют солдатскому танцу; я не допускаю отговорки, что их столь шумная музыка слишком груба для дамского слуха, потому что оне любят мужчин как в доспехах, так и в постели.

Рыцари пляшут.

Отлично! Отлично! Просьба прекрасно исполнена! Подойди, рыцарь, вот дама, которая желала бы попрыгать с вами, а в Тире, я слыхал, вы, рыцари, отличные мастера заставлять прыгать дам и славитесь умением плясать.

Перикд. Действительно так, государь, те, которые упражняются в этом искусстве.

Симонид. О, ужь не означает-ли это, что вы хотите вежливо отказаться? (Рыцари и дамы пляшут). Ну, довольно, довольно. Рыцари, благодарим вас всех; все вы отличились (к Периклу). А ты лучше всех. Эй, пажи! Огня! Проводит рыцарей в их комнаты! (С Периклу). А тебе я велел приготовить комнату подле нашей.

Перикл. Я к твоим услугам, государь.

Симонид. Принцы! теперь ужь слишком поздно, чтобы беседовать о любви; я ведь знаю, что вы рассчитывали на это. А потому пусть каждый отправляется на покой, а завтра все, как кто может, будет хлопотать об успехе (Уходят).

СЦЕНА IV.

Тир. Комната в доме правителя.

Входят: Геликан и Эскан.

Геликан. Нет, Эскан, узнай от меня, что Антиох был виновен в кровосмешении, а потому всемогущие боги не захотели дольше откладывать наказание, которое ему уж уготовили, и которое он заслужил за свое гнусное преступление. Будучи на самой верхушке и в полном блеске своей славы, когда он сидел с своей дочерью в самой драгоценной колеснице, с неба сошел огонь и скорчил их тела до ужаса, ибо их тела издавали такой смрад, что даже те, которые восхищались ими, глядя на них, не хотели теперь похоронить их своими руками.

Эскан. Как все это странно!

Геликан. Однако, это было только справедливо, потому что хотя этот царь и был велик, его величье не могло его уберечь от небесной стрелы и его грех получил должное возмездье.

Эскан. Да, это правда.

Входят трое вельмож.

1-й вельможа. Вот видите, никто другой, ни в совете, ни в частной беседе не пользуется таким доверием.

2-й вельможа. Этого нельзя переносить дольше без порицания.

3-й вельможа. И да проклят будет тот, кто не поможет нам в этом.

1-й вельможа. Следуйте за мною. Доблестный Геликан, на пару слов.

Геликан. Вы ко мне обращаетесь? Очень рад. Здравствуйте господа.

1-й вельможа. Знай, что наше недовольство дошло до крайности и должно обнаружиться.

Геликан. Ваше недовольство? Чем? Не оскорбляйте принца, которого вы любите.

1-й вельможа. Не оскорбляй сам себя, благородный Геликан. Если принц жив, устрой так, чтобы мы могли приветствовать его или узнать, в какой счастливой стране он живет. Если он обитает еще в этом мире, мы отправимся искать его; если он упокоился в могиле, мы его там найдем. Мы должны знать это положительно; если он жив, он должен нами управлять; если он мертв, мы должны оплакивать его и прибегнуть к свободному новому избранию.

2-й вельможа. Вероятнее всего, по нашему мнению, что он умер и, зная, что государство, оставшееся без головы, точно красивое здание без крыши, скоро разваливается, мы будем повиноваться, как новому монарху, тебе, благородный дворянин, тебе, который лучше всех умеет и управлять, и царствовать.

Все. Да здравствует, благородный Геликан.

Геликан. Ради дела чести повремените с вашим избранием; если вы любите принца Перикла, повремените. Еслибы я уступил вашему желанию, я бы кинулся в море, где на одну минуту спокойствия приходятся целые часы тревоги. Позвольте-же мне просить вас примириться с отсутствием вашего царя еще в течение двенадцати месяцев. Если по истечении этого срока он не возвратится, то я с терпением понесу старческое ярмо, которое вы мне навязываете. По крайней мере, если я не в состоянии буду получить от вас это доказательство вашей любви ко мне, - идите, как подобает благородным людям и верным подданным на поиски принца. Если найдете его и убедите его возвратиться, вы будете точно алмазы в его короне.

1-й вельможа. Безумен тот, кто не покоряется мудрости. Этот совет дает нам благородный Геликан, и мы отправимся на поиски.

Геликан. И так, вы нас любите, мы вас любим и пожимаем друг другу руки. Когда сановники живут в таком согласии, государству нечего бояться (Уходят).

СЦЕНА V.

Пентаполис. Комната во дворце.

Входят: с одной стороны, Симонид, читая письмо с другой Рыцари.

1-й рыцарь. Доброе утро, доброму Симониду.

Симонид. Рыцари, от имени моей дочери я должен вам заявить, что раньше двенадцати месяцев она не хочет решиться на брачную жизнь. Причина такого решения известна ей одной, я не мог ее узнать.

2-й рыцарь. А не можем-ли мы повидаться с нею?

Симонид. Ни в каком случае; это совершенно невозможно, так как она заперлась в своей комнате и никого не пускает. Она в течение двенадцати месяцев хочет еще сохранить ливрею Дианы. Она в этом дала обет очам Цинтии и поклялась своею девственною честью не нарушать его.

3-й рыцарь. Как бы тяжело ни было нам прощаться, мы принуждены проститься с вами (Уходят).

Симонид. Итак, мы их отправили. А теперь, посмотрим письмо дочери. В нем она мне говорит, что выйдет за незнакомого рыцаря или же не увидит больше ни дня, ни света. Сударыня, это очень хорошо: твой выбор согласуется с моим, я очень рад этому, но как она начинает здесь распоряжаться! Она даже и не спрашивает, будет-ли это мне приятно или нет. Но все равно: её выбор я одобряю и препятствий не стану делать. А! вот и он... Будем притворствовать.

Входит Перикл.

Перикл. Всяческого счастия доброму Симониду.

Синоннд. И тебе также, благородный рыцарь; очень тебе обязан за твою прекрасную музыку прошлою ночью; мой слух, уверяю тебя, никогда еще не наслаждался столь сладостной гармонией.

Перикл. Только по расположению ко мне, а не по достоинству ты меня так восхваляешь.

Симонид. Ты, рыцарь, - настоящий учитель музыки.

Перикл. Напротив, я худший из учеников, мой добрый повелитель.

Симонид. Я хочу спросить тебя об одном: что думаешь ты, рыцарь, о моей дочери?

Перикл. Я думаю, что она достойнейшая из всех принцесс.

Симонид. И к тому же она красива, не правда-ли?

Перикл. Как прекрасный летний день удивительно красива.

Симонид. Моя дочь, рыцарь, очень хорошего о тебе мнения; да, именно так, рыцарь; до того хорошего, что непременно хочет, чтобы ты был её учителем, а она - твоей ученицей. А потому обрати на это внимание.

Перикл. Я недостоин быть её учителем.

Симонид. Она не так думает; вот прочитай лучше её письмо.

Перикл (всторону). Что это такое? Письмо, что она любит тирского принца? Ну, это хитрая ловушка царя на мою жизнь (к нему). О, великодушный повелитель, не старайся запутать несчастного чужеземного рыцаря, который никогда не осмеливался даже и подумать о том, чтобы любить твою дочь, и только довольствовался тем, что старался оказывать ей всяческое уважение.

Симонид. Ты околдовал мою дочь; ты негодяй.

Перикл. Клянусь всеми богами, ничего этого не было. Никогда мысль моя не стремилась к такой гнусности, никогда мои поступки не обнаруживали ничего такого, что могло бы возбудить или её любовь ко мне, или твое негодование.

Симонид. Изменник, ты лжешь.

Перикл. Изменник?

Симонид. Да, изменник.

Перикл. Я бы возвратил эту ложь в самую глотку всякого, кто бы меня назвал так, еслибы только он не был царем.

Симонид. Клянусь богами, я одобряю его неустрашимость.

Перикл. Мои поступки так же благородны, как и мои мысли; в них никогда не было ничего низкаго. Я прибыл ко двору твоему ради чести, не для того, чтобы возмутиться против её требований; а потому всякому, кто иначе обо мне думает, этот меч докажет, что он врат чести.

Симонид. Не правда. Но вот и дочь моя, - она сама может засвидетельствовать.

Входит Таиса.

Перикл. О, если ты действительно так-же добродетельна как прекрасна, - объясни твоему разгневанному отцу: умолял-ли когда-нибудь мой язык, писала-ли когда-нибудь моя рука, хоть одно слово о любви к тебе.

Таиса. Ах, рыцарь, еслибы ты и сделал это, то кто-бы мог оскорбиться тем, что мне приятно?

Симонид. Э, сударыня, неужели ты так решительна? (всторону). Я очень этому доволен, в глубине моего сердца (к ней). Ну, я тебя смирю, я заставлю тебя повиноваться. Ты осмеливаешься, без моего согласия, отдавать свою любовь какому то иностранцу! (всторону). Который, из всего того, что я о нем знаю, может быть ровной крови со мной (к ней). Ну, так слушай-же меня, ты должна подчинять свою волю моей... И ты, рыцарь, слушай, ты должен подчиниться мне, или же я сделаю из вас... мужа и жену... Ну, хорошо, ваши руки и ваши уста должны скрепить этот договор... А теперь, когда они соединились, я расторг все ваши надежды.. И к еще большему ужасу... да благословит вас Бог!.. Ну, что? довольны вы?

Таиса. Да, если только ты меня любишь, рыцарь.

Перикл. Как мою жизнь или как кровь, которая ее питает.

Симоннд. Как! Вы согласны?

Оба. Да, если будет угодно вашему величеству.

Симонид. Это мне до такой степени угодно, что я сейчас-же и обвенчаю вас, а затем немедленно отправляйтесь в постель.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Входит Гоуэр.

Гоуэр. Теперь сон наступил вместо раута; в дворце слышно только одно храпение, которое еще громче от пресыщения роскошнейшей свадебной трапезой. Кошка, с глазами горящими как уголь, усаживается перед мышиной дыркой, и сверчки распевают у самой печки, радуясь сухости. Гименей отвел невесту на ложе, где, потеряв свою девственность, она зачала ребенка. Будьте внимательны, и пусть время, стол быстро протекшее, будет немедленно заполнено вашим богатым воображением. Немое представление я объясню словами.

Немая сцена.

Из одной двери входят Перикл и Симонид со свитой; Гонец встречается с ними, преклоняет колена и дает Периклу письмо. Перикл показывает письмо Симониду. Вельможи преклоняются перед Периклом. Тогда входят: Таиса, беременная, и Лихорида; Симонид показывает письмо своей дочери; она выражает радость: она и Перикл прощаются с царем и затем все уходят.

Входит Гоуэр.

Гоуэр. По всем пустынным и диким странам старательно ищут Перикла, по четырем противоположным углам, соединяющим свет, со всевозможной быстротой: и лошади, и корабли, и большие издержки помогают поискам. Наконец, из Тира ко двору Симонида (так как молва помогла этим деятельным розыскам) пришло письмо следующего содержания: "Антиох и его дочь умерли; граждане Тира хотели возложить корону Тира на голову Геликана, но он не захотел этого; он поспешил успокоить возмутившихся, говоря им, что если царь Перикл не возвратится в течение двенадцати месяцев, то он покорится их решению и примет корону". Эти вести, прибыв в Пентаполис породили радость в соседних странах, и все восклицали, ликуя: "Наш предполагаемый наследник есть царь. Кто-бы мог мечтать об этом? Кто-бы мог подумать об этом? "Короче говоря; Перикл должен возвратиться в Тир. Его царица, беременная, заявляет желание (кто мог бы его не исполнить?) сопровождать его. Мы пропустим слезы и печали расставания! Она берет с собою Лихориду, свою кормилицу, и вот они в море. Их корабль несется по волнам Нептуна. Киль прорезал уже полпути; но расположение Фортуны снова меняется: седой Север разразился такой бурей, что, подобно ныряющей утке, желающей спастись, несчастный корабль то подымается, то опускается. Принцесса кричит и от испуга мучится родами. Что затем следует в этой ужасной бури, объясняется само собой. Я ничего не рассказываю - представление может отлично объяснить остальное, но не могло бы объяснить, что я сказал. В вашем воображении представьте себе, что эта сцена изображает корабль, на палубе которого Перикл, кидаемый морем, появляется и говорит (Уходит).

СЦЕНА I.

Палуба корабля.

Входит Перикл.

Перикл. О, бог этой громадной пустыни, укроти эти волны, ополаскивающия сразу и небо, и ад; ты, повелевающий ветрам, заключи их в бронзу, вызвав их из этой пучины! О, заставь замолчать эти оглушающие и ужасные громы; погаси потихоньку эти внезапные серные молнии!.. О, Лихорида, что делается с моею царицей? О, буря, уже не хочешь ли ты выхлестать себя всю ядовито? Свисток матроса, подобно шепоту на ухо смерти, - не слышен!.. Лихорида! Луцина! О, божественная покровительница и повитуха, - к тем, которые взывают к тебе ночью, опусти свою божественность - на наш ныряющий корабль и сократи мучения моей царицы!.. Ну, что, Лихорида?..

Входит Лихорида с рубежом на руках.

Лихорида. Вот существо слишком юное для такого места; если бы у него было понимание, оно бы умерло со страха, как, вероятно я умру. Возьми на руки эту частицу твоей умершей жены.

Перикл. Как! Как!.. Лихорида?

Лихорида. Терпение, добрый государь, не вторь буре. Вот все, что остается от твоей царицы, - маленькая дочка; из любви к ней, будь мужем и не отчаявайся.

Перикл. О, боги! Зачем заставляете вы нас любить ваши роскошные дары и сейчас-же отнимаете их? Мы, живущие здесь, не отнимаем то, что даем, и в этом мы поступаем лучше вас.

Лихорида. Терпение, добрый государь, во имя этого бремени.

Перикл. Еслибы только теперь твоя жизнь была безмятежна! Потому что никогда еще у ребенка не было более бурного рождения. Еслибы природа твоя была добрая и кроткая! потому что никогда еще в свете дочь принца не приветствовалась так грубо. Еслибы твое будущее было счастливо! У тебя было такое бурное рождение, какое только могло тебе сделать огонь, воздух, вода, земля и небо, соединенные вместе, чтобы возвестить миру твой выход из материнского чрева; потеря, которую ты понесла с самого начала, не может быть вознаграждена ничем, что ты можешь найти в этой жизни... Да бросят на нее свой благосклонный взор добрые боги!

Входят два матроса.

1-й матрос. Ну, как твое мужество, государь? Да сохранит тебя, Господь!

Перикл. Мужества у меня достаточно. Я не боюсь бури; самое худшее зло она уже совершила мне. Однако, из любви к этому бедному ребенку, столь неопытному мореплавателю, я бы желал, чтобы она стихла.

1-й матрос. Эй, ты, ослабь канаты! Не слышишь, что ли?.. Дуй, буря, разрывай себя!

2-й матрос. Еслибы только мы могли попасть в открытое море, а там мирные, соленые волны могут целоваться хотя бы и с луной; это меня нисколько не беспокоит.

1-й матрос. Государь, вашу царицу надо выбросить на борт; море расходилось, ветер бушует, - они не успокоятся до тех пор, пока корабль не освободится от мертвеца.

Перикл. Это только предразсудок.

1-й матрос. Извини, государь, мы это всегда наблюдаем в море и крепко придерживаемся этого обычая. Поэтому, уступи нам; ее непременно сейчас же надо бросить за борт.

Перикл. Ну, делайте, как хотите... Несчастная царица!

Лихорида. Вот она лежит мертвая, государь.

Перикл. Ужасная родильная постель была у тебя, моя дорогая; ни света, ни огня; неприязненные стихии тебя совсем забили; у меня нет даже времени схоронить тебя в освященной могиле; тебя необходимо сейчас же бросить в ил морей, как только ты будешь положена в гроб там, вместо надгробного памятника и неугасаемых лампад, бьющий фонтанами кит и ревущия волны будут давить твое тело, лежащее среди простых раковин. Лихорида, скажи Нестору, чтобы он принес мне ароматы, чернил и бумаги, мою шкатулку и мои драгоценности, и скажи также Никандру, чтобы он принес мне плетеный сундук; положи ребенка на подушку и беги, пока я буду благочестиво прощаться с нею. Ну, скорее, женщина! (Лихорида уходит).

2-й матрос. Государь, под палубой у нас уже имеется совсем готовый, осмоленный ящик.

Перикл. Благодарю тебя. Матрос, скажи мне, какой это берег?

2-й матрос. Мы находимся близ Тарса.

Перикл. Направимся туда, матрос, вместо того, чтобы ехать по направлению к Тиру. Когда мы можем добраться до этого берега?

2-й матрос. К рассвету, если ветер стихнет.

Перикл. Ну, так направляйся в Тарс. Там я увижусь с Клеоном, потому что ребенок не в состоянии выдержать путешествия до Тира; там я оставлю дитя заботливой кормилице. Отправляйся, добрый матрос; я сейчас вынесу тело (Уходят).

СЦЕНА II.

Эфес. Комната в доме Церимона.

Входит: Церимон, слуга и несколько человек, претерпевших крушение.

Церимон. Эй, Филемон!

Входит Филемон

Филемон. Ты меня звал, господин?

Церимон. Разведи огонь и дай поесть этим бедным людям, ночь была бурная и свирепая.

Слуга. Подобных ночей я видел много, но никогда еще мне не приходилось пережить такой ужасной ночи.

Церимон. Твой господин умрет до твоего возвращения; ничего в мире не может его спасти. Отдай это аптекарю и скажи, как оно будет действовать (Филемон, слуга и потерпевшие крушение уходят).

Входят два господина.

1-й господин. Доброго утра.

2-й господин. Доброго утра твоей милости.

Церимон. Господа, что вас подняло так рано?

1-й господин. Наши дома, расположенные в одиночку на берегу моря, были поколеблены, точно землетрясением; казалось, что самые толстые балки ломались и что все сейчас же рухнет. Ужас и удивление заставили меня убежать из дому.

2-й господин. Вот причина, которая заставила нас потревожить тебя так рано, а вовсе не из желания рано встать.

Церимон. О, да, ты прав.

1-й господин. Но я сильно удивляюсь, что твоя милость, имеющая вокруг себя столь роскошные удобства, так рано стряхнули золотой сон отдохновения. Странно, что человек ищет беспокойства без малейшего вынуждения.

Церимон. Я всегда думал, что добродетель и знание - более драгоценные дары, чем знатность и богатство; беззаботные наследники могут опозорить и расстроить последния два, но первых ожидает бессмертие, делающее человека богом. Вы знаете, что я всегда изучал медицину; проникнув в тайны этого искусства, справляясь с авторитетами, а также благодаря постоянной практике, я освоился с целебными свойствами, находящимися в растениях, металлах и камнях; и я могу говорить о расстройствах, которым подвергается природа, и о средствах, излечивающих их. Это доставляет мне гораздо большее удовлетворение и более истинное наслаждение, чем жажда колеблющихся почестей и упрятывание богатств в шелковые мешки на радость глупцов и смерти.

2-й господин. Ты распространил на весь Эфес свою благотворительность и сотни людей, исцеленных тобою, называют себя твоими созданиями, и не только твое знание и труды, но также и твой кошелек, всегда открытий, стяжал доброму Церимону такую славу, что никогда время...

Входят двое слуг с ящиком.

1-й слуга. Так. Поставь его сюда.

Церимон. Что это такое?

2-й слуга. Господин, этот ящик только что был выброшен морем на наш берег. Он наверно принадлежит какому-нибудь разбитому кораблю.

Церимон. Поставьте на пол, мы его сейчас осмотрим.

2-й господин. Этот ящик похож на гроб.

Церимон. Во всяком случае, он очень тяжел. Мы его сейчас вскроем. Если желудок моря переполнился золотом, то вследствие счастливого требований случая оно изрыгнуло его на нас.

2-й господин. Это так.

Церимон. Как тщательно он законопачен и засмолен! И его выбросило море?

Слуга. Никогда еще не видал я такой громадной волны, как та, которая бросила его на берег.

Церимон. Ну, вскрывайте... Тише! тише! Как прелестно он пахнет!

2-й господин. Удивительное благоухание!

Церимон. Самое удивительное, касавшееся когда-либо моих ноздрей... Боже праведный! Что это? труп?

1-й господин. Как странно!

Церимон. Завернутый в роскошную ткань, облитый бальзамами и обложенный мешками, полными благовонных трав!.! А, записка!.. Аполлон! Научи меня разобрать эти письмена (Читает).

Здесь я заявляю,

(Если когда-либо этот гроб будет выброшен на землю),

Что я, царь Перикл, лишился

Этой царицы, более драгоценной, чем все сокровища мира.

Кто найдет ее, пусть похоронит.

Она была царскою дочерью.

Кроме этих сокровищ, которые вознаградят его за труд,

Боги да наградят его за его сострадание!

Если ты еще жив, Перикл, то твое сердце должно быть растерзано от печали... Это случилось нынешней ночью.

2-й господин. Очень вероятно.

Уильям Шекспир - Перикл, принц Тирский (Pericles, Prince of Tyre). 1 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :