Уильям Шекспир
«Король Генрих VI. 1 часть.»

"Король Генрих VI. 1 часть."

Перевод П. А. Каншина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА.

Король Генрих VI.

Герцог Глостэр, дядя короля и протектор.

Герцог Бедфорд, дядя короля и регент Франции.

Томас Бофорт, герцог Экзэтэр, внучатный дядя короля.

Генрих Бофорт, внучатный дядя короля, епископ Уинчестерский; потом кардинал.

Джон Бофорт, граф Сомерсет; потом герцог.

Ричард Плантадженэт, старший сын Ричарда, покойного графа Кембриджскаго; потом герцог Иоркский.

Граф Уорик.

Граф Сольсбери.

Граф Сеффольк.

Тольбот, впоследствии граф Шрьюзбери.

Джон Тольбот, его сын.

Эдмонд Мортимер, граф Марч.

Смотритель Мортимера и нотариус.

Сэр Джон Фастольф.

Сэр Уильям Льюси.

Сэр Уильям Глансдэль.

Сэр Томас Гаргрэв.

Уудвиль,- комендант башни Тауера.

Лорд-Мэр города Лондона.

Вернон, из партии Белой Розы или Иорка.

Бассет, из партии Алой Розы или Ланкастера.

Карл, дофин, впоследствии король Франции.

Ренье, герцог Анжуйский, носящий титул короля Неаполитанскаго.

Герцоги: Бургундский и Алансонский, побочный сын герцога орлеанского (пригулок.)

Начальник города Парижа.

Командир артиллерии в Орлеане и его сын.

Главнокомандующий французскими войсками в Бордо.

Французский сержант.

Привратник.

Старик-Пастух, отец Девственницы.

Маргарита, дочь Ренье, впоследствии жена короля

Генриха. Графиня Оверньская.

Иоанна Девственница, обыкновенно называемая Иоанной д'Арк.

Злые духи, являющиеся Девственнице, лорды, стражи Тауера, герольды, офицеры, солдаты, гонцы, английская и французская свиты.

Действие происходит частию в Англии, частию во Франции.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Уэстлинсторское аббатство.

Похоронный марш. Тело короля Генриха Пятого покоится на парадном траурном ложе. Его охраняют герцоги: Бедфорд и Глостэр и Экзэтэр; граф Уорик, епископ Уинчестерский, герольды и т. д.

Бедфорд. Пусть облекутся в траур небеса и день сменится ночью! Кометы, которые вещают перемены во временах и царствах, взмахните в небесах своими лучистыми космами и накажите ими дурные, неприязненные звезды, допустившие Генриха до смерти,- короля Генриха Пятого, слишком славного для того, чтобы быть ему долговечным! Никогда еще не случалось Англии лишаться столь доблестного властелина.

Глостэр. До него в Англии не бывало короля. По добродетели своей он был достоин повелевать. Его подъятый меч сверкал так, что ослеплял людей. Его раскинутые руки были шире крыльев дракона. Его сверкающия очи, исполненные яростных огней, слепили и обращали в бегство больше врагов, чем полуденное солнце, резко светившее им в лицо. Что-ж я могу еще сказать? Его деяния превыше всяких слов. Когда-бы он ни подымал руку,- он побеждал.

Экзэтер. Мы плачем в трауре; зачем-же не в крови? Генрих почил и ужь не оживет вовек. Нам пришлось охранять деревянный гроб; мы чествуем постыдную победу смерти, как пленные, привязанные к колеснице победы. Как? Неужели мы будем проклинать враждебные планеты, которые сговорились низвергнуть нашу гордость или сочтем лукавых хитроумных французов за заговорщиков и колдунов, которые, страшась его, стихами магических заклинаний добились его смерти?

Епископ Уинчестерский. Он был царем, благословенным от Царя царей. Французам не так страшен грозный Судный день, как им был страшен один лишь вид его. Он сражался за Бога искупленья: молитвы Церкви даровали ему успех.

Глостэр. Церкви? Да где-ж она? Если-бы служители её не молились так, нить его жизни не была-бы прервана так скоро. Вы никого не любите, как только изнеженного государя, который почитал-бы вас, как школьник.

Епископ Уинчестерский. Ужь каковы-б мы ни были,- но, Глостэр, ты протектор и метишь в повелители царя и государства. Твоя жена горда и ты её боишься больше, чем Бога или Его святых служителей.

Глостэр. Не говори о духе; ты любишь плоть. Весь год ты не бываешь в церкви и молишь Бога лишь против своих врагов.

Бедфорт. Оставьте, оставьте эти распри и смиритесь духом! Пойдемте к алтарю. Герольды, сопровождайте нас. Мы в жертву принесем, вместо золота, наше оружие: оно не нужно более теперь, когда не стало Генриха. Грядущее! Ты ожидай лихих годин, когда младенцы будут питаться слезами матерей, когда наш остров обратится в море соленых слез и только женщины останутся оплакивать умерших. Генрих Пятый! Я призываю дух твой: дай благоденствие своей стране, храни ее от междоусобной брани. Борись с враждебными планетами на небе! Твоя душа будет звездою, славнее звезды Юлия Цезаря, яркою...

Входит гонец.

Гонец. Да здравствуете все вы, достойнейшие лорды! Я вам принес из Франции горестные вести потерь, избиения и разрушений. Гвиенна, Шампань, Реймс, Орлеан, Париж, Гвизор, Пуатье, погибли совершенно.

Бедфорт. Что ты говоришь? Говори тише перед трупом Генриха, не то потеря этих великих городов заставит его взломать его свинцовую кровлю и возстать из мертвых.

Глостэр. Разве Париж погиб? Или Руан сдался? Если-бы Генрих вновь вернулся к жизни, эти вести заставили-бы его снова испустить дух.

Экзэтэр. Как они погибли? Какой изменой?

Гонец. Измены не было: был недостаток в деньгах и людях. В войске ходит ропот, что здесь вы придерживаетесь разных партий, и что, в то время, как надо-бы найти подходящее поле и сразиться, вы спорите, кому командовать. Одному хочется вести войну не торопливо и с малыми издержками, другой полетел-бы, да крыльев не хватает, а третий думает, что можно достигнуть мира и вовсе без затрат, коварно-льстивыми словами. Пробудись, пробудись, английское дворянство! Не допусти нерадивость затмить твою недавно зародившуюся славу! Сорваны лилии вашего герба и щит его на половину срублен.

Экзэтэр. Еслиб у нас не хватило слез для этого погребения, то эти вести вызвали-б их целые потоки.

Бедфорд. Оне касаются меня: я регент Франции. Подайте мне мой панцырь закаленой стали, я завоюю Францию. Прочь эти постыдные печальные одежды! Я вместо глаз наделю французов ранами, чтобы они ими оплакали свои на миг прерванные бедствия.

Входит еще гонец.

2-й гонец. Лорды, прочтите эти письма, полные злополучия. Вся Франция, за исключением небольших, неимеющих значения городов, совершенно возмутилась против англичан: дофин Карл коронован в Реймсе; к нему присоединился Пригулок Орлеанский; Ренье, герцог Анжуйский, также держит его сторону; герцог Алансонский спешит к нему.

Экзэтер. Дофин коронован! Все бегут к нему! О, куда нам бежать от такого явного укора?

Глостэр. Мы побежим, но чтобы прямо схватить врагов за горло. Бедфорд, если ты замедлишь, я их поражу.

Бедфорд. Глостер, отчего ты сомневаешься в моей поспешности? В мыслях я уже собрал такое войско, которое уже захватило всю Францию.

Входит третий юнец.

3-й гонец. Милостивые лорды, в добавление к слезам, которыми вы орошаете погребальное ложе короля Генриха, я должен доложить вам о злосчастной битве между храбрым лордом Тольботом и французами.

Епископ Уинчестерский. Неужели? И Тольбот ее выиграл, не так-ли?

3-й гонец. О, нет: он проиграл ее. Об этом обстоятельстве я расскажу подробно. Десятого августа этот грозный лорд снял осаду с Орлеана, отступив едва лишь с шестью тысячами войска, а двадцать три тысячи французов окружили и оцепили их. Он не поспел выстроить своих людей; у него не было копейщиков для прикрытия стрелков, и вместо них они всадили в землю острые колья, вырванные из тынов, для того, чтобы не дать прорваться кавалерии. Бой продолжался дольше трех часов, втечение которых доблестный Тольбот творил такие чудеса своим мечем и копьем, что и представить невозможно. Он сотни людей отправил в ад, и устоять против него не мог никто; он в ярости летал туда, сюда - повсюду. Французы кричали, что это сам дьявол в оружии и все войско изумлялось,глядя на него."Тольбот! Тольбот"! восклицали все и отважно бросились в самый пыл битвы. Этим и решилась-бы победа, еслиб сэр Джон Фастольф не оробел. Он находился в тыле, нарочно для того, чтобы придти на помощь нам или вместе преследовать врага, но бежал, как трус, ни разу не нанесши удара. Вследствие этого произошло общее поражение и кровопролитие, мы были окружены неприятелем. Какой-то подлый валлонец, чтоб угодить дофину, вонзил копье в спину Тольботу, которому вся Франция, со всеми своими главными силами, ни разу не осмелилась взглянуть в лицо.

Бедфорд. Тольбот убит? Так я убью себя, за то, что живу здесь в мире и роскоши в то время, как доблестный вождь предан врагам, за неимением подкрепленья.

3-й гонец. О, нет, он жив, но взят в плен, и с ним лорд Скэльз и лорд Хенгерфорд. Большинство остальных или убито, или также взято в плен.

Бедфорд. Никто не заплатит за него такого выкупа, как я. Вниз головой сброшу я дофина с трона; его корона будет выкупом моего друга, на каждого из наших я променяю четыре их лорда. Прощайте, господа, я иду исполнить свой долг. Немедленно зажгу во Франции потешные огни, чтобы и там был праздник нашего великого святого Георга. Я беру с собой десятитысячное войско, от кровавых подвигов которого затрепещет вся Европа.

3-й гонец. Это необходимо, потому что Орлеан осажден. Английское войско ослабело и теряет силы; герцог Сольсбери просит подкреплений и едва может удержать людей от возмущенья, потому что их так мало, а они должны стоять против такого множества.

Экзэтэр. Помните, лорды, что вы клялись Генриху или совершенно уничтожить дофина, или вернуть его к покорности нашей власти.

Бедфорд. Я это помню и тут-же прощаюсь с вами, чтобы идти приготовиться к отъезду (Уходит).

Глостэр. Как можно скорее я отправлюсь в Тауер, чтоб осмотреть артиллерию и военные запасы, и затем провозглашу молодого Генриха королем (Уходит).

Экзэтэр. Как ближайший наставник молодого короля, я поспешу в Эльтам и там приму наилучшие меры к его безопасности (Уходит).

Епископ Уинчестерский. У каждого есть свое место я своя обязанность; я позабыт, на мою долю не осталось ничего. Но недолго буду я при милости на кухне. Я намерен выкрасть короля из Эльтама и возсесть у главного кормила государства (Уходит).

СЦЕНА ИИ.

Франция. Перед Орлеаном.

Трубы. Входит Карл с войском. Алансон, Ренье и другие.

Карл. До сего дня еще неизвестно настоящее движение Марса, как на небе, так и на земле. Недавно он сиял на стороне англичан; теперь мы побеждаем, он нам улыбается. Есть-ли еще города, имеющие хоть какое-нибудь значение, которыми-бы мы не владели? Вот, мы ради удовольствия стоим тут, перед Орлеаном, в то время, как англичане, будто бледные привиденья, вяло осаждают нас по одному часу в месяц.

Алансон. Им нужна похлебка и жирная говядина, или-же их надо кормить, как мулов, которым подвешивают к морде мешок с пищей, или они будут так жалко выглядеть, как мыши, когда тонут.

Ренье. Заставим снять осаду. Чего нам попусту здесь оставаться? Тольбот взят; кого-же больше нам бояться? Нет больше никого, кроме полоумного Сольсбери, который может, действительно, тратить желчь на досаду, потому что не имеет ни людей, ни денег, чтоб вести войну.

Карл. Бейте, бейте тревогу! Бросимся на них! Сразимся за честь униженных французов! Я прощаю свою смерть тому, кто меня убьет, когда увидит, что я отступаю на шаг или бегу (Уходят).

Тревога. Все удаляются; потом возвращаются, отступая. Входят: Карл, Алансон, Ренье и другие.

Карл. Видал-ли кто подобное? Что у меня за люди! собаки! трусы! подлецы!- Никогда не обратился-бы я в бегство, если-бы они не бросили меня среди врагов.

Ренье. Сольсбери - отчаянный рубака: он дерется так, как будто жизнь ему надоела: другие лорды, словно голодные львы, бросаются на нас, как на добычу.

Алансон. Наш соотечественник, Фруассар, сообщает, что во времена царствования Эдуарда Третьяго в Англии нарождались лишь Оливеры и Ролэнды. Теперь это сбывается еще вернее, потому-что она высылает в бой лишь Голиафов да Самсонов. Один против десяти! Худые, поджарые негодяи! Ну, кто-бы мог предположить, что в них столько отваги и дерзости?

Карл. Оставим этот город; это легкомысленные холопы, а голод сделает их и еще того назойливее: я знаю их давно; они скорее перегрызут зубами стену, чтобы повалить ее, нежели оставят осаду.

Ренье. Я думаю, какой-нибудь особый механизм или пружина приводит в движение их руки, чтобы оне били, как часы; иначе не могли-бы они выдержать все то, что им пришлось. Я скорее согласен оставить их в покое.

Алансон. Пусть так и будет.

Входит Пригулок Орлеанский.

Пригулок. Где принц-дофин? Я принес ему новости.

Карл. Пригулок Орлеанский, приветствуем вас трижды.

Пригулок. Сдается мне, что вы грустны и пыл ваш ослабел. Не ваше-ли недавнее поражение нанесло вам эту обиду? Не смущайтесь, помощь близка. Я привел с собою святую девушку, которой небесное виденье повелело покончить утомительную осаду и прогнать англичан за пределы Франции. Она одарена духом пророчества, который превосходит древнеримских девять сивилл. Она может открыть все то, что было, и что будет. Скажите, могу-ли я ее позвать? Верьте моим речам, оне верны и безупречны.

Карл. Пойдите, приведите ее (Пригулок уходит). Но, сначала, чтоб испытать её искусство, ты, Ренье, встань, как дофин, на мое место: гордо вопрошай ее и гляди строго. Таким способом мы испытаем, каково её искусство (Становится позади).

Входят: Девственница, Пригулок Орлеанский и другие.

Ренье. Не ты-ли, прекрасная дева, желаешь совершить чудесные деянья?

Девственница. Не ты-ли, Ренье, воображаешь, что можешь обмануть меня? Где-же дофин?- Выходи, выходи вперед; я знаю тебя хорошо, хотя никогда не видала. Не удивляйся, нет ничего, что было-бы от меня сокрыто. Я хочу говорить с тобой наедине.- Посторонитесь, господа, и оставьте нас на время.

Ренье. С перваго-же приступа, она действует храбро.

Девственница. Дофин, я, по рождению, дочь пастуха и ум мой неопытен ни в каких искусствах. Небу и благой Владычице угодно было озарить мое жалкое существование. В то время, как я пасла своих кротких овец и подставляла щеки палящему зною, Божия Матерь вдруг удостоила явиться мне и, в видении, полном величия, повелела мне оставить мою низкую должность и избавить родину от бедствия. Она обещала мне свою помощь и верный успех. Она открылась мне во всей своей славе; и, благодаря светлым лучам, которыми Она меня осенила,- меня, прежде смуглую и черную, благословила красотой, которую вы теперь видите во мне. Задай мне какой угодно вопрос, и я отвечу, не задумываясь, если осмелишься, испытай мою храбрость в поединке, и ты увидишь, что я превосхожу свой пол силою. Поэтому ты можешь убедиться, что будешь счастлив, если примешь меня своей сподвижницей.

Карл. Ты удивила меня своей гордой речью. Я лишь в одном испытаю твою доблесть. Вступи со мной в единоборство и, если победишь, то слова твои правдивы; если-же нет, я не поверю ничему.

Девственница. Я готова. Вот мой заостренный меч с пятью лилиями с каждой стороны: я выбрала его из кучи старого железа в Турене, на кладбище Святой Екатерины.

Карл. Ну, так пойдем, во имя Божие. Я женщины не трушу.

Девственница. А я, пока жива, не побегу от мужчины (Дерутся),

Карл. Останови, останови свою руку! Ты амазонка, а бьешься мечем Деворы.

Девственница. Христова Матерь мне помогает, иначе я была-бы слишком слабой.

Карл. Кто-бы ни помогал тебе, все-жь ты должна помочь мне. Я в нетерпении горю желаньем; ты разом покорила мою руку и сердце. Превосходная дева, если ужь таково твое имя, дозволь мне быть твоим слугою, но не государем; об этом просит тебя дофин Франции.

Девственница. Я не должна уступать никаким уверениям в любви, ибо призвание мое освящено свыше. Только тогда, как прогоню отсюда всех твоих врагов, подумаю я о награде.

Карл. Пока-же милостиво взгляни на своего распростертого раба.

Ренье. Мне кажется, что государь разговаривает очень долго.

Алансон. Он, без сомнения, выведывает у неё всю подноготную, иначе не стал-бы он так продолжать свой разговор с нею.

Ренье. Не прервать-ли нам его беседу, если он не знает ей меры?

Алансон. Он может, однако, узнать больше, чем мы, простые смертные: женщины умеют искусно обольщать словами.

Ренье. Государь, на чем решили вы? Как вы рассудили? Откажемся-ли мы от Орлеана или нет?

Девственница. Конечно, нет, говорю вам: неверный, малодушный народ! Бейтесь до последнего издыхания; я буду вашей охраной.

Карл. Я готов подтвердить её слова: мы будем биться до последней крайности.

Девственница. Я предназначена быть бичем англичан. В эту ночь я наверное сниму осаду. Ожидайте теперь для себя лета святого Мартына и дней гальцион, потому что я вмешалась в эту войну. Слава подобна большому кругу на воде, который не перестает расширяться, пока, раскинувшись широко, не разойдется совершенно. Со смертью Генриха, такой круг кончился для англичан. Теперь я подобна тому гордому, дерзновенному кораблю, который разом нес на себе и Цезаря, и его счастье.

Карл. Не голубка-ли вдохновляла Магомета? Ну, а тебя вдохновляет орел. Ни Елена, матерь великого Константина, ни даже дочери святого Филиппа не были тебе подобны. Блестящая звезда Венеры, упавшая на землю, как я могу достаточно благоговейно чтить тебя?

Алансон. Оставим проволочки и заставим снять осаду.

Ренье. Женщина, сделай-же, что только можешь, чтобы спасти нашу честь. Прогони англичан от Орлеана и ты обезсмертишь себя.

Карл. Сейчас попробуем. Пойдем-же хлопотать об этом: если-ж она окажется обманщицей, не буду верить никаким пророкам (Уходят),

СЦЕНА III.

Лондон, холм перед башней.

Подходят к воротам герцог Глостер и его слуги в синей ливрее.

Глостэр. Я явился осмотреть сегодня Тауер; со времени смерти Генриха, боюсь, не случилось-бы тут похищенья. Да где-же сторожа, если их нет здесь? Открыть ворота! Глостэр повелевает (Слуги стучат).

1-й сторож (Из башни). Кто это там стучит так властно?

1-й слуга. Благородный герцог Глостэр.

2-й сторож (Из башни). Кто-бы он ни был, не впустим вас сюда.

1-й слуга. Негодяи, так-то вы отвечаете протектору?

1-й сторож (Из башни). Господь храни его! вот как мы ему отвечаем: но мы поступаем только, как нам приказано.

Глостэр. Кто вам приказал? Или чья может быть воля, кроме моей? Нет у государства иного протектора, как я. Ломайте ворота, я вам разрешаю. Неужто я дам издеваться над собою мусорщикам?

Люди Глостэра наваливаются на ворота башни. К воротам изнутри подходит комендант Уудвиль.

Уудвиль (из башни). Что это за шум?Что тут у нас за изменники?

Глостэр. Комендант, ваш-ли голос я слышу? Откройте ворота! Глостэр хочет войти.

Уудвиль (Из башни). Имей терпенье, благородный герцог; я не смею отворить; кардинал Уинчестерский запрещает: я от него имею особенное приказанье, чтобы не впускать никого из ваших.

Глостэр. Малодушный Уудвиль, неужели ты ставишь его выше меня? Надменного Уинчестера, высокомерного прелата, которого Генрих, наш почивший государь, не мог выносить? Ты не друг ни Богу, ни королю. Открой ворота, не то я скоро вышвырну тебя за них.

1-й слуга. Открывайте ворота лорду-протектору, а не то мы их взломаем, если вы не поторопитесь.

Входит епископ Уинчестерский в сопровождении своих слуг в темно-бурой ливрее.

Епископ Уинчестерский. Ну, тщеславный Гемфри, что-ж это значит?

Глостэр. Ты-ли, облупленный поп, приказываешь не впускать меня?

Епископ Уинчестерский. Да, я, изменнический грабитель, а не протектор короля и государства.

Глостэр. Прочь, явный заговорщик, пытавшийся умертвить нашего покойного властелина, дающий распутным женщинам разрешение грешить. Я измельчу тебя в твоей широкой кардинальской шляпе, если ты продолжишь свою дерзость.

Епископ Уинчестерский. Нет, ты отойди прочь, а я не сдвинусь с места ни на шаг: пусть это место будет вторым Дамаском, а ты проклятым Каином, чтобы убить своего брата Авеля, если тебе угодно.

Глостэр. Я не убью тебя, но прогоню прочь. Я употреблю твою алую одежду, как платье грудного ребенка, чтобы в нем вынести тебя отсюда.

Епископ Уинчестерский. Делай, что только посмеешь, начихать тебе на бороду.

Глостэр. Что? Я посмею? Мне начихать на бороду?- Люди, обнажите мечи, не смотря на это священное место; сине-кафтанники против буро-кафтанников. Поп береги свою бороду (Глостэр и его люди нападают на епископа). Я намерен пощипать ее и хорошенько попотчивать тебя тумаками. Я топчу ногами твою кардинальскую шапку, не смотря ни на папу, ни на церковные власти; вот я за щеки протащу тебя вверх и вниз.

Епископ Уинчестерский. Глостэр, ты ответишь за это перед папой.

Глостэр. Ах ты гусь - Уинчестерский! Давайте веревку! Веревку!- Отбивайте их отсюда: зачем их здесь оставлять'?- Я прогоню тебя отсюда, волк, ряженый овцою.- Выходите, буро-кафтанники!- выходи, алый притворщик! (Люди Глостэра отбивают людей кардинала и в пылу стычки входят мэр Лондона и ею офицеры).

Мэр. Не стыдно-ли вам, лорды, что вы так позорно нарушаете мир!

Глостэр. Мэр, молчи! Ты плохо знаешь, как я оскорблен. Вот Бофорт, который не смотрит ни на Бога, ни на короля, забрал в свои руки Тауер.

Епископ Уинчестерский. Вот Глостэр, враг граждан; человек, который всегда стоить за войну, и никогда - за мир, обременяя ваши вольные кошельки большими податями;- который стремится ниспровергнуть религию, потому-что он протектор государства; и хотел-бы тут-же иметь оружие из башни, чтобы самому венчаться королем, а принца уничтожить.

Глостэр. Я отвечу тебе на это не словами, а ударами (снова дерутся).

Мэр. Мне больше ничего не остается, как сделать оглашенье.- Подойди, офицер: кричи, как только можешь громче.

Офицер. Всех сословий люди, собравшиеся здесь для нарушения покоя Бога и короля, мы объявляем и приказываем вам, от имени его высочества, каждому отправляться в свое жилище, и впредь не носить, не брать в руки и не употреблять никакого меча, оружия или кинжала, под страхом смерти.

Глостэр. Кардинал, я не хочу быть нарушителем закона; но мы еще сойдемся и раскинем умом на свободе.

Епископ Уинчестерский. Глостэр, мы еще встретимся; и будь уверен, это дорого тебе обойдется: я жажду крови твоего сердца за сегодняшнее дело.

Мэр. Я созову стражу, если вы не уйдете.- Этот кардинал тщеславнее сатаны.

Глостэр. Мэр, прощай: ты делаешь, что обязан.

Епископ Уинчестерский. Гнусный Глостэр! береги свою голову; я намерен в скорости добыть ее (уходят).

Мэр. Смотрите, чтоб это место было очищено, а там и мы уйдем.- Боже милосердый! что за злобу питают эти дворяне! Я-же сам за сорок лет не дрался ни разу (Уходят).

СЦЕНА IV.

Франция. Перед Орлеаном.

Выходят на стену начальник артиллерии и его сын.

Начальник артиллерии. Ты знаешь,мальчуган, как осажден Орлеан и как англичане им завладели?

Сын. Знаю, отец; и часто я стрелял в них, однако, к несчастью, давал промах.

Начальник артиллерии. Но теперь ты не промахнешься. Дай мне руководить тобою: я начальник артиллерии этого города; я должен сделать что-нибудь, чтобы отличиться. Шпионы принца уведомили меня, что англичане, сильно укрепившиеся в предместьях, имеют обыкновение обозревать город в потайную железную решетку вон в той башне; и оттуда они замечают, как им выгоднее досадить нам: снарядами или атакой. Чтобы прекратить это неудобство, я поставил орудие против решетки; и даже целых три дня я подстерегал их, не увижу-ли кого. Теперь, сынок, ты постереги, я дольше не могу здесь оставаться. Если ты выследишь кого, беги мне сказать; ты найдешь меня у коменданта (Уходит).

Сын. Отец, положись на меня; не беспокойся: если и выслежу кого, то все-таки тебя не потревожу.

Входят в верхнее помещение башни лорды: Сольсбери и Тольбот; сэр Уильям Глансдэл, сэр Томас Гаргрэв и другие.

Сольсбери. Тольбот, моя жизнь, моя радость! Вернулся? Как обращались с тобою в плену, и каким образом ты освободился? Прошу тебя, рассказывай тут-же, на вершине башни.

Тольбот. У герцога Бедфорда был пленный, по имени смелый Понтон де-Сантрайль; на него меня обменяли, вместо выкупа. Однажды, они, мне в унижение, вздумали было обменять меня на военного, но гораздо более низкого происхождения, чем я; но я с презрением отверг этот обмен и требовал, чтобы меня лучше умертвили, чем ценить так низко. Наконец, я был выкуплен, как я того желал. Но предатель Фастольф разрывает мне сердце, я-бы готов убить его одними кулаками, если-бы он был теперь в моей власти.

Сольсвбри. Но ты все еще не говоришь, как с тобой обращались.

Тольбот. С глумлением, презреньем и оскорбительными попреками. Меня вывели на потеху на базарную площадь: "Вот, говорили они, гроза французов, пугало, которого так боятся наши дети". Тогда я вырвался от офицеров, которые вели меня, и ногтями вырывал камни из земли, чтобы швырять их в свидетелей моего посрамленья. Иных мой ужасный вид обращал в бегство; ни один не осмеливался подойти, опасаясь внезапной смерти. Даже железные стены не считали они для меня достаточно надежными; так велик был страх, который мое имя вселяло меж их, что они думали, будто я могу ломать стальные запоры, разбивать на куски адамантовые столбы: по этому при мне была стража из отборных стрелков, которые поминутно ходили вокруг меня; и если я, бывало, чуть пошевелюсь, чтобы встать с постели, они были готовы выстрелить мне прямо в сердце.

Сольсбери. Мне грустно слышать, какие мучения вы претерпели; но мы будем достаточно отомщены. Теперь в Орлеане время ужина: вот отсюда, через решетку, я могу перечесть французов всех до единого и видеть, как они укрепляются. Посмотрим; этот вид должен порадовать тебя. Сэр Томас Гаргрэв и сэр Уильям Глансдэль, позвольте мне спросить вашего мнения, где лучше построить потом нашу батарею?

Гаргрэв. Я думаю, перед северными воротами, потому что там стоят дворяне.

Глансдэль. А я - здесь, перед мостовыми укреплениями.

Тольбот. Как вижу, этот город надо взять голодом или ослабить его легкими стычками. (Выстрел из города. Сольбсери и сэр Томас Гаргрэв падають).

Сольсбери. О, Боже! умилосердись над нами, бедными грешниками!

Гаргрэв. О, Боже! помилуй мя, презреннаго.

Тольбот. Что это за судьба, которая нам так внезапно досадила?- Говори, Сольсбери; по крайней мере, если ты можешь говорить: каково тебе, зеркало всех воинственных мужей?- Глаз и полщеки вырваны!- Проклятая башня! проклятая смертоносная рука, подстроившая эту жалостную трагедию! В тринадцати битвах Сольсбери одержал победу; он первый учил Генриха Пятого ратному делу; пока труба трубила или бил барабан, его меч не переставал разить на поле брани.- Но ты жив еще, Сольсбери? хотя ты не можешь говорить, все-же у тебя есть один глаз, чтобы просить им милости с небес: солнце, ведь, одним глазом обозревает всю вселенную. Не будь-же, о, небо, милостиво ни к кому, если у тебя не хватит милости для Сольсбери!- Унесите прочь его тело, я помогу его похоронить.- Сэр Томас Гаргрэв, есть-ли еще в тебе жизнь? Отвечай Тольботу, или хоть взгляни на него. Сольсбери, утешься; ты не умрешь, пока... Он делает мне знак рукою, улыбается мне, будто желая сказать, "когда я умру и меня не будет, помни, чтоб отомстить за меня французам".- Плантадженэт, я так и сделаю; и подобно тому, как ты, Нерон, играл на лютне, глядя на горящие города, только мое имя будет гибельно для Франции (Тревога, гром и молния). Что это за шум? что за тревога на небе? Откуда этот шум и барабанный бой?

Входит гонец.

Гонец. Милорд, милорд! Французы все сплотились: Дофин, к которому присоединилась некая Иоанна Девственница, святая пророчица, недавно явившаеся, с большими силами, подошел отбить осаду (Сольсбери стонет).

Тольбот. Слушайте, слушайте, как стонет умирающий Сольсбери! У него сердце надрывается, что он не будет отомщен. Французы, я для вас буду Сольсбери. Девственница или дева радости, дофин или дельфин, копытами коня моего я вытопчу из вас ваши сердца и обращу в трясину ваш размятый мозг! Снесите Сольсбери в его палатку, и тогда посмотрим, на что осмелятся эти трусливые французы (Уходят, унося тела).

СЦЕНА V.

Там-же. Перед одними из ворот.

Барабанный бой. Стычки. Тольбот преследует дофина и убегает за ним; потом Девственница преследует англичан и убегает за ними. Затем входит опят Тольбот.

Тольбот. Где моя сила, доблесть и мощь? Наши английские отряды отступают, я не могу их остановить. Их гонит женщина в латах.

Возвращается Девственница.

Вот, вот она идет.- Я хочу померяться с тобою, сатана ты, или сатаниха, я заклинаю тебя: окровяню тебя, ведьма, и ты отдашь душу тому, кому ты служишь.

Девственница. Ну, подойди-ка; только я одна должна унизить тебя (Сражаются).

Тольбот. Небо, можешь-ли ты допустить, чтобы ад восторжествовал? Грудь моя треснет под напором храбрости, и я оторву прочь от плеч свои руки, но покараю эту высокомерную потаскушку.

Девственница. Тольбот, прощай; твой час еще не пришел: я должна снабдить Орлеан продовольствием. Лови меня, если можешь; я смеюсь над твоею силой. Ступай, ступай, ободри своих изморенных голодом людей; помоги Сольсбери сделать завещание. Этот день наш, как будут еще и много других (Входит с солдатами в город).

Тольбот. Мысли мои кружатся, как колесо горшечника, не знаю я, где я и что делаю. Не силой, а страхом, как Ганнибал, гонит эта ведьма наши отряды и побеждает, как только ей угодно. Так дым выгоняет пчел из ульев, а зловонный запах - голубей из голубятен. За нашу лютость они прозвали нас английскими псами; теперь мы, как щенята, с визгом убегаем (Короткий барабанный бой). Слушайте, соотечественники! или возобновите битву, или сорвите львов с английского герба; отрекитесь от родины, замените львов овцами: даже овца не бежит так трусливо перед волком, как вы перед холопами, которых сами часто бивали (Барабанный бой. Еще стычка). Нет, этого не будет. Уходите за свои окопы: вы все поощряете смерть Сольсбери, коли никто из вас не отомстил за него ударом. На зло нам, или тому, что мы могли против этого сделать, Девственница вошла в Орлеан. О, зачем я не умер вместе с Сольсбери? От такого стыда я готов спрятаться с головою (Барабанный бой. Отступление. Уходят Тольбот и его отряды).

СЦЕНА VI.

Трубят победу. Выходят на стену Девственница, Карл, Ренье, Алансон, и солдаты.

Девственница. Выставьте на стенах наши развевающиеся знамена! Орлеан освобожден от английских волков. Так Иоанна Девственница сдержала свое слово.

Карл. Божественное созданье, дочь светлой Астреи, как мне почтить тебя за такой успех? Обещания твои, как сады Адониса, которые в один день расцветают, а на следующий уже приносят плоды. Франция, торжествуй в лице своей славной пророчицы! Город Орлеан возвращен; не было еще в нашем государстве более благословенного события.

Ренье. Отчего не ударили в городе во все колокола? Дофин, повели гражданам его зажечь потешные огни, пировать и праздновать на улицах, чтобы чествовать радость, которую послал нам Бог.

Алансон. Вся Франция исполнится радости и веселия, когда узнает, какими людьми мы себя показали.

Карл. Не мы, а Иоанна одержала сегодня победу, за которую я разделю с нею мою корону, и все священники и монахи в моем государстве будут в процессиях воспевать ей бесконечную хвалу. Я воздвигну ей пирамиду, выше, нежели пирамиды Родопы и Мемфиса. В память ея, по её смерти, перед королями и королевами Франции в высокоторжественные дни будут нести её прах в ларце из более драгоценных сокровищ, нежели ларец Дария. Мы более уже не будем призывать святого Дионисия: Иоанна Девственница будет святой покровительницей Франции. Пойдем же в город и будем пировать по-царски, после золотого дня победы (Трубят. Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Там же.

Выходят из ворот французский сержант и двое часовых.

Сержант. Господа, станьте по местам и будьте бдительны. Если вы заметите вблизи стены какой шум или солдата, то каким-нибудь видимым знаком дайте нам знать на сторожевой двор.

1-й часовой. Слушаю, сержант (Сержант уходит). Так-то принуждены бедные солдаты сторожить впотемках, на холоде и на дожде, в то время, как другие спят в своих покойных постелях.

Входят Тольбот, Бедфорд, герцог Бургундский и солдаты с лестницами и похоронным барабанным боем.

Тольбот. Лорд регент и грозный герцог Бургундский, близость которого сдружила с нами земли Артуа. Валлона и Пикардии, в эту счастливую для них ночь французы, целый день веселившиеся и пировавшие, воображают, что они в полной безопасности; воспользуемся-же этим случаем, как благоприятным для того, чтобы отплатить им за их обман, подстроенный коварством и гнусным колдовством.

Бедфорд. Француз трусливый! Как он вредит своей славе, отчаяваясь в твердости своей десницы и соединяясь с ведьмами и с пособниками сатаны.

Герцог Бургунский. У предателей нет иных сподвижников. Но что это за Девственница, которую считают такой непорочной?

Тольбот. Она, говорят, девица.

Бедфорд. Девица, и так воинственна?

Герцог Бургундский. Дай Бог, чтобы она не оказалась вскоре подобной мужчине, если будет носить оружие под знаменем французов, как начала.

Тольбот. Ну, и пусть их хитрят и знаются с духами. Господь наша крепость и во имя Его, Победоносного, мы решимся взобраться на их каменные бастионы.

Бедфорд. Взбирайся, храбрый Тольбот, а мы вслед за тобой.

Тольбот. Нет, не все вместе; я думаю, лучше нам пробраться в разные места, чтобы, в случае, если один из нас падет, другой мог сразиться против них.

Бедфорд. Согласен. Я - в тот угол.

Герцог Бургунский. А я в этот.

Тольбот. А сюда взберется Тольбот или это будет его могилой. Теперь, Сольсбери, за тебя и за права Генриха английскаго. Эта ночь покажет, как я предан вам обоим.

Англичане взбираются на стену с криком: "Святой Георгий и Тольбот!" и бросаются в город.

Часовой (за стенами). К оружию! к оружию! Неприятель идет на приступ!

Французы перескакивают через стены в однех рубахах. Входят с разных сторон: Пригулок, Алинсон, Ренле, полуодетые.

Алансон. Что-ж это, господа? вы не одеты?

Пригулок. Не одеты? да мы еще рады, что и так убрались.

Ренье. Мне кажется, нам пора было проснуться и встать с постели, когда заслышали мы барабанный бой у самых дверей наших комнат.

Алансон. Изо всех подвигов, с тех пор, как я занимаюсь ратным делом, это самый дерзкий и отчаянный, про какой мне довелось услышать.

Пригулок. Я думаю, этот Тольбот - исчадие ада.

Ренье. А если и не ад, то небеса благоприятствуют.

Алансон. Вот идет Карл: удивляюсь, как это он поспел.

Пригулок. Ба! святая Иоанна его защитила.

Входят Карл и Девственница.

Карл. Так вот твое искусство, коварная красавица? не для того-ли, чтобы нам польстить, дала ты нам сначала небольшой перевес над врагами, чтобы теперь мы потеряли вдесятеро больше?

Девственница. За что-же раздражается Карл на своего друга? Разве, по-вашему, мое могущество во всякое время должно быть одинаково? Во сне иль на яву я должна всегда одолевать или вы будете сваливать всю вину на меня? Непредусмотрительные воины! если-бы ваша стража была хороша, не приключилась-бы эта нежданная беда.

Карл. Герцог Алансон, это ваша вина, потому что вы были начальником стражи сегодня ночью и должны-бы лучше смотреть за своими важными обязанностями.

Алансон. Если-бы все ваши участки были так неприступны как тот, которым я командовал, нас не застигли-бы врасплох так постыдно.

Пригулок. Мой участок был неприступен.

Ренье. И мой также, милорд.

Карл. Что-же касается меня самого, то я большую часть ночи был занят тем, что ходил взад и вперед, сменяя часовых: откуда-же и как они прежде всего ворвались?

Девственница. Не расспрашивайте попусту, как и где: верно то, что они нашли какое-нибудь слабоохраняемое место, через которое и ворвались. Теперь нам не остается иного исхода, как собрат наших рассеянных солдат и составить новые планы, чтобы повредить им.

Тревога. Входит английский солдат с криком: "Тольбот! Тольбот!" Все бегут, бросив свои платья.

Солдат. Я смело могу взять то, что они бросили. Мой крик "Тольбот!" мне служит вместо меча, потому что я набрал много добычи, не употребив другого оружия, кроме этого имени (Уходит).

СЦЕНА II.

Орлеан. Внутри города.

Входят: Тольбот, Бедфорд, герцог Бургундский, капитан и другие.

Бедфорд. День занимается и сокрылась ночь, окутывавшая землю своим мрачным покровом. Трубите здесь отбой и прекратите жестокое преследование (Отбой).

Тольбот. Вынесите сюда тело старца Сольсбери и положите его здесь, на базарной площади, в самой середине центра этого проклятого города. Теперь я выполнил свой обет его душе; за каждую каплю крови, отнятую от него, сегодня ночью убито, по крайней мере, по пяти французов. А чтобы и в последующие века было видно, какое разорение было произведено в отмщение за него, я воздвигну внутри их главного храма гробницу, в которой будет покоиться его тело: на ней, чтобы каждый мог прочитать, будет высечено разорение Орлеана, его прискорбная, предательская кончина и то, как он наводил ужас на Францию. Но, лорды, как я подумаю, мы ведь в своем кровопролитии не встретились ни с его светлостью дофином, ни с его новой сподвижницей, добродетельной Иоанной д'Арк, ни с кем-либо из его неверных союзников.

Бедфорд. Лорд Тольбот, предполагают, что когда битва началась, они, полусонные, повскакали с своих постелей, за вооруженными отрядами перескочили через стены и искали спасения в поле.

Герцог Бургундский. Что касается меня, то я, насколько мог различить в дыму и густом тумане ночи, уверен, что спугнул дофина и его потаскушку; они шибко бежали рука об руку, как парочка влюбленных голубков, которые ни дня, ни ночи не могут прожить врознь. После того, как мы здесь все приведем в порядок, мы последуем за ними со всем войском, какое у нас есть.

Входит гонец.

Гонец. Благо да будет вам, милорды! Кого из этого величественного собранья зовете вы воинственным Тольботом, подвиги которого восхваляет вся Франция?

Тольбот. Вот этот Тольбот; кто желает с ним говорить?

Гонец. Добродетельная госпожа, графиня Овернская, в скромности своей дивясь твоей славе, через меня убедительно просит тебя, великий лорд, удостоить своим посещением бедный замок, в котором она проживает, чтобы она могла похвалиться, что видела человека, слава которого далеко гремит по всему свету.

Герцог Бургундский. Неужели это так? Ну, так я вижу, наши войны обратятся в забавную мирную потеху, если дамы будут просить, чтоб с ними состязались.- Вы, милорд, вероятно, не выкажете пренебреженья к такой милой просьбе?

Тольбот. Не верьте больше мне, если я откажу; потому что где красноречие целаго мира мужчин не могло одержать верх, там одолела любезность женщины. А потому скажи ей, что я весьма благодарен и покорно прибуду к ней. Не сделаете-ли вы мне честь сопровождать меня?

Бедфорд. Нет, правду сказать, это ужь было-бы более, нежели требует приличие; а мне часто случалось слышать, что непрошеные гости всего приятнее, когда они уходят.

Тольбот. Ну, так если ничего ужь не поделать, я один намерен попытать любезность этой дамы. Подите сюда, капитан (Шепчет ему). Вы понимаете мои мысли?

Капитан. Понимаю, милорд, и поступлю сообразно с ними (Уходят).

СЦЕНА III.

Овернь. Двор замка.

Входят графиня и привратник.

Графиня. Помни-же, привратник, что я тебе приказала, и, когда так поступишь, принеси мне ключи.

Привратник. Слушаю, сударыня (Уходит).

Графиня. План установлен: если все удастся, то я прославлюсь так-же, как прославилась скифская Томириса смертью Кира. Велика слава этого страшного рыцаря и не менее значительны его подвиги: желала-бы я, чтобы мои глаза и уши были свидетелями их и проверили-бы эти дивные рассказы.

Входят гонец и Тольбот.

Гонец. Сударыня, согласно приказанию вашего сиятельства, приглашенный моим посланьем, лорд Тольбот явился.

Графиня. Привет ему. Как? этот человек?

Гонец. Сударыня, это он и есть.

Графиня. Так это бич Франции? Это тот Тольбот, которого везде боятся до того, что его именем матери усмиряют детей? Я вижу, что слухи о нем сказочны и ложны. Мне казалось, что я должна увидеть какого-нибудь Геркулеса, второго Гектора, по его свирепому виду и по большим размерам его сильно сложенных членов. Увы! это ребенок, слабый карлик: не может быть, чтобы этот слабый, морщинистый карапуз нагонял такого страху на своих врагов.

Тольбот. Сударыня, я осмелился обезпокоить вас; но, если вашему сиятельству теперь недосуг, я выберу другое время, чтобы навестить вас.

Графиня. Чего он хочет? Пойди, спроси его, куда он идет?

Гонец. Милорд Тольбот, остановитесь, потому что моя госпожа желает знать причину вашего внезапного ухода.

Тольбот. Право, она воображает, что ошиблась, так я иду убедить ее в том, что Тольбот здесь.

Входит снова привратник с ключами.

Графиня. Если ты - он, так ты пленник.

Тольбот. Пленник? чей-же?

Графиня. Мой, кровожадный лорд; и с этой целью я заманила тебя к себе в дом. Твоя тень уже давно у меня в рабстве, потому что в моей галлерее висит твое изображенье; но теперь и тело твое претерпит тоже, и я закую в цепи руки и ноги того, кто много лет своим тиранством опустошал нашу страну, убивал наших граждан и отправлял в неволю наших сынов и мужей.

Тольбот. Ха, ха, ха!

Графиня. Ты смеешься, презренный? Твое веселье скоро обратится в стоны.

Тольбот. Я смеюсь тому, что вашему сиятельству нравится воображать,будто у вас есть от Тольбота что-нибудь больше, чем его тень, над чем вы могли-бы упражняться в жестокости.

Графиня. Неужели? разве ты не тот?

Тольбот. Я самый.

Графиня. Так в моей власти также и тело.

Тольбот. Нет, нет, я лишь тень самого себя: вы ошибаетесь, тело мое не здесь; потому-что то, что вы видите, лишь наименьшая часть из наименьшей части человечества. Говорю вам, сударыня, что если-бы вся моя оболочка была здесь, то она таких высоких и пространных размеров, что вашей кровли не хватило-бы, чтобы ее вместить.

Графиня. Вот так преднамеренно загадочно выражается деревенщина; то он здесь, то его здесь нет: как совместить такие противоположности?

Тольбот. Я вам это сейчас покажу (Трубит в рог. Бьют барабаны; орудийный залп. Ворота взломаны, входят солдаты). Что скажете, сударыня? Убеждены-ли вы теперь, что Тольбот лишь тень самого себя? Вот его тело, его мышцы, руки и сила, которыми он гнетет ваши непокорные выи, сносит ваши цитадели, разрушает ваши города и в один миг делает их безлюдными.

Графиня. Победоносный Тольбот, прости мне мое оскорбление: я нахожу, что ты не ниже своей славы и даже выше, нежели можно заключить по твоему росту. Пусть моя дерзость не возбуждает твоего гнева, потому что я сожалею, что не встретила тебя с почтением такого, каков ты есть.

Тольбот. Не смущайтесь, прекрасная лэди, и не понимайте ошибочно намерений Тольбота, как вы поняли внешнее устройство его тела. То, что вы сделали, меня не обижает: я не прошу другого удовлетворенья, как только, чтобы вы дозволили нам испробовать ваших вин и ваших сластей, потому что желудки солдат всегда готовы им служить исправно.

Графиня. От всего сердца; и сочту за честь угостить в своем замке такого славного воина (Уходят).

СЦЕНА IV.

Лондон. Сад в Темпле.

Входят графы: Сомерсет, Сеффольк и Уорик, Ричард Плантадженэт, Вернон и нотариус.

Плантадженэт. Именитые лорды и джентльмены, что означает это молчание? Разве никто не отзовется на дело истины?

Сеффольк. В зале Темпля мы черезчур шумели; в саду удобнее.

Плантадженэт. Скажите-же сейчас, я-ли стоял за правду, или спорщик Сомерсет не был не прав?

Сеффольк. Клянусь, я был ленив по части законов и никогда не мог подчинить им свою волю; а потому и подчиняю своей воле законы.

Сомерсет. Так вы, лорд Уорик, рассудите нас.

Уорик. Который из двух соколов летает выше, которая из двух собак лает звонче, который из двух клинков закален сильнее, которая из двух лошадей статнее, которой из девушек взгляд веселее, я, пожалуй, мог-бы решить своим недалеким рассудком, но в этих милых тонкостях законнических крючкотворств, клянусь, я не умнее галки.

Плантадженэт. Полно, полно! это лишь благовидная увёртка: истина с моей стороны так нага, что ее увидит самый близорукий глаз.

Сомерсет. А с моей - она так разодета, так ясна, так светла и так очевидна, что засияла-бы даже в глазах слепца.

Плантадженэт. Если у вас у всех отнялся язык, или вам так противно говорить, объявите свои мысли хоть немыми знаками: пусть тот, кто истый джентльмен и стоит за честь своего рода, вместе со мной сорвет с этого куста белую розу.

Сомерсет. Пусть тот, кто не трус и не льстец, но смело держит сторону истины, вместе со мной сорвет с этого куста алую розу.

Уорик. Я не люблю цветного и без всяких цветов низкой и предательской мести срываю с Плантадженэтом белую розу.

Сеффольк. Я срываю алую розу с юным Сомерсетом и говорю к тому-же, что, думаю, он прав.

Вернон. Постойте, лорды и джентльмены, не рвите больше, пока не решите, что тот, на чьей стороне окажется меньше роз, сорванных с куста, должен признать правоту другого.

Сомерсет. Добрый мистэр Вернон, ваше возражение прекрасно: если у меня роз будет меньше, я соглашусь беспрекословно.

Плантадженэт. И я также.

Вернон. Итак, за правоту и ясность дела, я срываю этот бледный, девственный цветок, давая этим свои приговор в пользу стороны белой розы.

Сомерсет. Срывая ее, не уколите пальца, чтобы ваша кровь не окрасила белую розу в алый цвет и вы не попали-бы, таким образом, помимо своей воли, на мою сторону.

Вернон. Если я, милорд, пролью кровь за свои убеждения, то оне-же и излечат мою рану и удержат меня на той-же стороне, где я теперь.

Сомерсет. Ну, хорошо, хорошо, кто-же еще?

Нотариус. Если только мое знание и мои книги не лгут, так доказательства, которые вы приводите,- ложны; (Сомерсету) в знак этого, я тоже срываю белую розу.

Плантадженэт. Ну, Сомерсет, где-же твои доказательства?

Сомерсет. Тут, у меня в ножнах; я полагаю, это окрасит твою белую розу в кровавый алый цвет.

Плантадженэт. А между тем, твои щеки подражают нашим розам, потому-что оне бледны от страха и подтверждают этим, что правда на моей стороне.

Сомерсет. Нет, Плантадженэт, не от страха, а от гнева, что твои щеки покраснели от стыда, подражая нашим розам, а между тем язык твой отказывается признать твой обман.

Плантадженэт. Нет-ли червя в твоей розе, Сомерсет?

Сомерсет. Нет-ли шипа у твоей розы, Плантадженэт?

Планатдженэт. Да, есть: острый и колючий, чтоб постоять за правду; а твой пожирающий червь жрет лишь свою неправду.

Сомерсет. Ну, я найду друзей, чтобы носить мои кровавые розы и чтобы подтвердить, что я говорю правду, найду их там, куда лживый Плантадженэт не осмелится показаться.

Плантадженэт. Ну, клянусь этим девственным цветком в моей руке, что презираю тебя, заносчивый мальчишка, и твоих приверженцев.

Сеффольк. Не направляй своего презрения в ту сторону, Плантадженэт.

Плантадженэт. Гордый Пуль, я согласен; и презираю его и тебя.

Сеффольк. Свою долю презрения я направлю в твою глотку.

Сомерсет. Прочь, прочь, добрый Уильям де-ля-Пуль: слишком много чести деревенщине, что мы с ним говорим.

Уорик. Нет, клянусь Богом, Сомерсет, ты обижаешь его: его дед был Лионель, герцог Кларенс, третий сын Эдуарда третьяго, короля английскаго. Разве от такого благородного корня происходят деревенщины без герба?

Плантадженэт. Он пользуется преимуществами этого места, иначе не посмел бы, по своей глубокой трусливости, так говорить.

Сомерсет. Клянусь Тем, Кто сотворил меня, я буду подтверждать свои слова на каком угодно клочке христианского мира. Разве твой отец, Ричард, граф Кэмбридж, не был казнен за измену при нашем покойном короле? Разве не остался ты запятнанным, зараженным его изменой и исключенным из старинного дворянства? Его измена еще предательски живет в твоей крови; и пока ты не возстановишь свое честное имя,- ты просто деревенщина.

Плантадженэт. Мой отец - был обвинен, обвинен, но не запятнан; он был приговорен к смертной казни за измену, но не был предателем; и я это докажу людям, которые получше Сомерсета, когда приспееть время моему желанию. Что-же касается тебя самого и твоего приверженца Пуля, я отмечу вас в своей записной книжке, чтобы проучить вас за ваше предубеждение. берегитесь-же и помните, что вас предупреждали.

Сомерсет. Да, ты всегда найдешь нас готовыми встретить тебя и узнаешь по этим цветам, что мы твои враги, потому что мои друзья, на зло тебе, будут их носить.

Плантадженэт. А я и мои приверженцы, клянусь душою будем вечно, в знак моей ненависти, кровопийцы, носить эту бледную от гнева розу, пока она не дотлеет вместе со мной до могилы или не расцветет на высоте моего величия.

Сеффольк. Продолжай, и подавись своим тщеславием. Итак прощай, пока не встречусь с тобой опять. (Уходит).

Сомерсет. И я за тобою, Пуль, и прощай тщеславный Ричард (Уходит).

Плантадженэт. Как меня оскорбляют, а я поневоле должен это сносить!

Уорик. Безчестие, которым они возражают вашему роду должно быть смыто в следующем-же заседании парламента, созванного для разбора истины между Уинчестером и Глостером; и не буду я Уориком, если ты там-же не будешь наименован Иорком. А пока, в знак моей любви к тебе, я против гордого Сомерсета и Уильяма Пуля буду с твоими приверженцами носить эту розу. И тут-же предсказываю: сегодняшний раздор, разделивший нас на партии в саду Темпля, пошлет тысячи душ в емертельный мрак, на смерть пзъза адой и белой роз.

Плантадженэт. Добрейший мистер Вернон, я вам признателен за то, что вы сорвали цветок в мою пользу.

Вернон. На вашу-же пользу я буду его носить.

Нотариус. И я также.

Плантадженэт. Благодарю, любезный сэр. Ну, пойдем-же все вчетвером обедать, и, смею сказать, пусть эта ссора ужь в другой день упьется кровью (Уходят).

СЦЕНА V.

Там-же. Комната в Тауере.

Два сторожа вносят в креслах Мортимера.

Мортимер. Добрые стражи моих слабых, преклонных лет, дайте отдохнуть здесь умирающему Мортимеру. От долгаго заточения, члены мои, как у человека, которого только-что сняли с орудия пытки; а эти седые кудри, предвестники смерти, состарившиеся, как Нестор, в вечных заботах, предвещают кончину Эдмонда Мортимера. Глаза мои, как лампы, в которых перевелось масло, уже дошли до крайности; слабые плечи, обремененные тяжелым горем и изможденные руки, висят, как увядшие ветви лозы, которая клонить их, изсохших, к земле; даже ноги не в состоянии поддерживать этот глиняный чурбан, который на крыльях желания стремится к могиле, будто зная, что нет для меня иной отрады.- Но скажи мне, сторож, придет-ли мой племянник?

1-й сторож. Ричард Плантадженэт придет, милорд: мы посылали в Темпль, в его квартиру и получили ответ, что он придет.

Мортимер. Хорошо; душа моя будет тогда довольна.- Бедный джентльмен! Его обида равняется моей. Я нахожусь в этом ненавистном заточении с тех пор, как Генрих Монмаус еще только начал царствовать, а я уже до его славы был знаменит в ратном деле; и с тех-же самых пор Ричард предан неизвестности, лишен чести и наследства: но теперь, посреднида отчаяния, добрая ходатайница человека в несчастии, справедливая смерть, даруя мне сладкую свободу, отпускает меня отсюда. Я-бы желал, чтобы и его несчастия также окончились и чтобы он таким образом вернул себе то, что потерял.

Входит Ричард Плантадженэт.

1-й сторож. Милорд, ваш любящий племянник явился.

Мортимер. Ричард Плантадженэт, мой друг, пришел?

Плантадженэт. Да, благородный дядя, с которым так гнусно поступают, племянник ваш, недавно опозоренный Ричард, пришел.

Мортимер. Направьте мои руки, чтобы я мог обнять его за шею, и на его груди испустить мой последний вздох. О, скажите мне, когда губы мои коснутся его щеки, чтобы я мог с лаской дать ему слабый поцелуй. А теперь скажи, нежный отпрыск Иоркского великого ствола, почему ты говоришь, что ты недавно опозорен?

Плантадженэт. Прежде всего, прислони свою старчеекую спину к моей руке и в таком покойном положении я расскажу тебе, что меня беспокоит. Сегодня, в рассуждениях об одном деле, мы с Сомерсестом крупно поговорили; между прочими выражениями, которые расточал его язык, он укорил меня смертью моего отца; эта клевета преградила мне язык, чтобы я не отплатил ему тем-же. Поэтому, добрый дядя, ради отца моего, в честь истого Плантадженэта, и ради нашего родства, объяви мне причину, по которой отец мой, граф Кэмбридж, был обезглавлен?

Мортимер. Проклятым орудием его бедствия была та же причина, милый племянник, которая заточила и меня и продержала в течение всей моей цветущей молодости, в ненавистной тюрьме, чтоб там зачахнуть.

Плантадженэт. Открой мне подробнее, что это была за причина, потому что я не знаю и не могу догадаться.

Мортимер. Хорошо, если только мое слабеющее дыхание позволит и если смерть не подойдет, пока мой рассказ не будет окончен. Генрих четвертый, дед нынешнего короля, свергнул с престола своего племянника Ричарда, сына Эдуарда, перворожденного и законного наследника короля Эдуарда, третьяго в этом роде: в его царствование северные Перси, находя, что он в высшей степени несправедливо завладел престолом, старались возвести на него меня. Причиной побудившей к этому этих воинственных лордов, было то, что юный король Ричард был свержен, не оставив наследника по плоти, а я был ближайший его родственник по рождению и родству; потому что я происхожу по матери от Лионеля, герцога Кларенса, третьяго сына короля Эдуарда Третьяго; между тем, как его родословная ведется от Джона Гаунта, который лишь четвертый в этом геройском поколении. Но заметь: когда они, в своей дерзостной попытке старались возвести на престол законного наследника, мне это стоило свободы, а им - жизни. Долгое время спустя, когда царствовал Генрих Пятый, наследовавший отцу своему, Болингброку, твой отец, граф Кэмбридж, происходивший от знаменитого Эрмонда Лэнгли, герцога Иоркского, женившись на моей сестре, которая и была твоей матерью, снова собрал войско от жалости к моей тяжелой участи, и для того, чтобы спасти меня и возвратить мне корону; но, как и остальные, благородный лорд пал и был обезглавлен. Так были уничтожены Мортимеры, которым принадлежал королевский титул.

Плантадженэт. Из них, милорд, ваша светлость,- последний.

Мортимер. Это верно; ты видишь, что у меня нет потомства и что мой слабеющий голос ручается за мою кончину. Ты мой наследник: я желаю тебе отобрать наследство, но все-таки будь осмотрителен в своем усердном стремлении.

Плантадженэт. Я последую твоим важным наставлениям. Но все-таки мне кажется, что казнь моего отца была едва-ли не меньше, как кровавым тиранством.

Мортимер. Племянник, будь молча политичен: Ланкастерский дом твердо укрепится и его, как гору, не сдвинуть. Но вот отсюда переселяется твой дядя, как государи переселяют свой двор, когда они пресытятся долгим пребыванием в одной и той-же местности.

Плантадженэт. О, дядя! если-бы хоть часть моих юных лет могла освободить тебя от окончания твоих!

Мортимер. Ты неправ ко мне, как убийца, который наносит много ран, когда и одна убьет. Не скорби, если только не печалит тебя мое счастье; распорядись только моими похоронами: и так, прощай; пусть будут светлы твои надежды и благоденственна твоя жизнь как в войне, так и в мире! (Умирает).

Плантадженэт. И пусть мир, а не война будет уделом твоей отлетающей души! В темнице ты свершил свое паломничество и, как отшельник, пережил свой век. Итак, я замкну его совет в моей груди; и что я задумал, то пусть покоится там. Стражи, унесите его отсюда, а я сам посмотрю за его похоронами лучше, нежели смотрел за его жизнью (Сторожа уходят, унося тело Мортимера.) Вот здесь покоится мрачный факел Мортимера, затушенный низким тщеславием. А относительно обид и горьких оскорблений, которые Сомерсет нанес моему дому, я не сомневаюсь, что с честью их изглажу; и потому поспешу в парламент, чтобы мне возвратили права моего рода иначе я самое зло обращу себе в добро.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Там-же. В зале парламента.

Барабанный бой. Входят: король Геирих, Экзетэр; Глостэр, Уорик, Сомерсет, и Сеффольк; епископ Уинчестерский, Ричард Плантаджеиэт и другие. Глостэр пытается подат обвинителъную записку; епископ Уинчестерский вырывает ее у него и разрывает.

Епископ Уинчестерский. Ты, кажется, являешься с заранее глубоко обдуманной бумагой, с письменным усердно составленным памфлетом, Гемфри Глостэр? Если ты хочешь на меня донести или имеешь намерение обвинять меня в чем-нибудь, то делай это, не придумывая, а внезапно, - как я намерен отвечать на твои обвинения внезапными речами.

Глостэр. Надменный поп! Это место повелевает мне быть терпеливым, а то-бы ты увидел, что оскорбил меня. Не думай, что, если я предпочел письменно изложить твои гнусные оскорбительные проступки, которые я будто-бы для этого выдумал, так я не в состоянии повторить устно написанного по порядку: нет, прелат; такова твоя дерзкая порочность, твои бесстыдные и зловредные проделки, что даже дети кричат о твоей спеси. Ты самый вредный ростовщик, дерзкий от природы, враг мира; ты сладострастен и игрив более, нежели пристало человеку твоего звания и сана: что-же касается твоего предательства, то что может быть очевиднее его? Ты ведь устраивал мне западню как на Лондонском мосту, так и в Тауэре, чтобы лишить меня жизни. Кроме того, если просеять твои мысли, то, боюсь я, что и король, наш государь, окажется не совсем изъят из завистливой злобы твоего напыщенного сердца.

Епископ Уинчестерский. Глостэр, я презираю тебя,- лорды, удостойте выслушать, что я отвечу. Если я так жаден, честолюбив и порочен, как он считает меня, то почему-же я так беден? Или еще, как это случилось, что я не ищу повышений и не стремлюсь возвыситься, но придерживаюсь своего обычного призвания? А что касается раздоров, то кто-же более меня предпочитает мир, если только меня не вызывают на ссору? Нет, добрые лорды, не это оскорбляет, не это распаляет гнев герцога; а то, чтобы никто, кроме него, не управлял страною; чтобы никто, кроме него, не был близок к королю; и это зарождает грозу в его груди и заставляет его греметь обвинениями. Но я дам знать ему, что равен...

Глостэр. Равен? Ты, пригулок моего деда!

Епископ Уинчестерский. Да, надменный сэр; а вы-то, прошу вас сказать, кто-же, как не своевольно-сидящий на чужом престоле?

Глостэр. Наглый поп, разве я не протектор?

Епископ Уинчестерский. Разве я не прелат церкви?

Глостэр. Да, такой-же, как разбойник, живущий в замке, чтобы этим прикрывать свои преступления.

Епископ Уинчестерский. Нечестивый Глостэр!

Глостэр. Ты благочестив только своим духовным саном, но не жизнью.

Епископ Уинчестерский. Рим этому поможет.

Уорик. Ну, и отваливай туда.

Сомерсет. Милорд, ваша обязанность была-бы воздержаться.

Уорик. Да. Смотрите, чтобы не пришлось епископу уступить.

Сомерсет. Мне кажется, что милорд должны-бы быть благочестивы и знать свои обязанности к такому сану.

Уорик. Мне кажется, его святейшество должны-бы быть смиреннее; не пристойно прелату так выражаться.

Сомерсет. Но если это так близко касается его священного сана...

Уорик. Священного или несвященного, не все-ли равно? Разве его светлость не протектор короля?

Плантадженэт (в сторону). Как я вижу, Плантадженэт должен держать язык за зубами, чтоб ему не сказали: - Говорите, сударь, когда вам полагается: разве может ваше дерзкое суждение вмешиваться в речи лордов? - А не то я-бы натешился над епископом Уинчестерским.

Король Генрих. Дядюшки Глостэр и Уинчестер, чрезвычайные хранители нашего английского государства, я-бы просил вас, если-бы просьбы могли вас убедить, соединиться сердцами в любви и дружбе. О, что за позор нашей короне, что два таких благородных пэра враждуют. Поверьте мне, лорды, даже я, в мои юные лета, могу сказать, что гражданские распри - ядовитый червь, который гложет недра общественного благосостояния (за сценой шум:- Бей бурокафтанников)- Что это за шум?

Уорик. Осмелюсь поручиться, что это бунт, произведенный происками людей епископа (снова шум: - Камней! Камней!)

(Входит Лорд-мер со свитой).

Мэр. О, милостивые лорды, и ты, доблестный Генрих. Сжальтесь над городом Лондоном, сжальтесь над нами! Люди епископа и герцога Глостэра, которым недавно запрещено носить оружие, наполнили себе карманы булыжниками и, разделясь на две противоположные партии, тузят друг друга по башке так, что у многих уже вышиблены их вертопрашные мозги. Во всех улицах окна побиты и мы, со страху, принуждены запереть свои лавки. (Входят, в драке, слуги Глостэра и Ушчестера с окровавленными башками).

Король Генрих. Мы повелеваем вам, в знак верноподданичества, остановить свои смертоносные руки и усмириться. Пожалуйста, дядя Глостэр, прекратите эту драку.

1-й слуга. Нет, если нам воспретят камни, мы будем нападать зубами.

2-й слуга. Делайте, что только посмеете, мы останемся все так-же решительны (Дерутся опят).

Глостэр. Вы, принадлежащие к моему дому, оставьте эту задорную драку и отстраните эту необычайную схватку.

1-й слуга. Милорд, мы знаем вашу светлость за человека прямого и справедливого и, по своему царскому происхождению, ничем не уступающего никому, кроме его величества; но скорее, чем потерпеть, чтобы такой государь, такой заботливый отец общественного блага был оскорблен каким-нибудь "чернильною строкою", мы все, наши жены и дети, будем биться и предадим свои тела на убиение врагам.

2-й слуга. Да, и даже обрезки ногтей наших вскопают поле битвы, когда мы уже будем мертвы (Дерутся опят).

Глостэр. Стойте, стойте, говорю вам! и, если любите меня так, как говорите, то дайте мне убедить вас немного воздержаться.

Король Генрих. О, как этот раздор угнетает мою душу! - Неужели вы, милорд Уинчестер, можете смотреть на мои вздохи и слезы и ни разу им не уступить? Да кто-же может быть сострадателен, как не вы? Или кто будет стараться соблюдать мир, если святые служители церкви находят удовольствие в раздорах?

Уорик. Уступите, милорд протектор, уступите, епископ, если только вы не хотите настойчивым отказом убить вашего государя и расстроить государство. Вы видите, что за беда и что за убийство произошли чрез вашу вражду. Поэтому, усмиритесь, если не жаждете крови.

Епископ Уинчестерский. Он покорится, или я ни за что не уступлю.

Глостэр. Сострадание к королю повелевает мне склониться; а то я-бы вырвал у попа сердце, скорее чем дать ему преимущество над собою.

Уорик. Посмотрите, милорд Уинчестер, герцог подавил злобу своего недовольства, как это кажется и его сглаженному челу: отчего-же вы еще смотрите так мрачно, так трагически?

Глостэр. Вот, Уинчестер, я протягиваю тебе руку.

Король Генрих. Стыдитесь, дядя Бофорт! Я слышал как вы проповедуете, что злоба - великий и тяжкий грех неужели-же вы не поддержите свои проповеди, а выкажете себя главным их противником?

Уорик. Дорогой король!- епископу достался ласковый выговор.- Как не стыдно, милорд Уинчестер, уступите: неужели дитя должно учить вас, что делать?

Епископ Уинчестерский. Ну, герцог Глостэр, уступаю; даю тебе любовь за любовь и руку за руку.

Глостэр. Да; но я боюсь, что с пустым сердцем. Смотрите-же сюда, мои друзья и любящие земляки, вот знак, который служит флагом перемирия, нам и нашим приверженцам. И помоги мне Боже, если я не лицемерю!

Епископ Уинчестерский (в сторону). И помоги Боже, если я намерен лицемерить!

Король Генрих. О, любящий дядя, добрый герцог Глостэр, как я радуюсь этому уговору! Ступайте, господа: не беспокойте нас более; но соединитесь в дружбе, как это сделали ваши хозяева.

1-й слуга. Ладно, я пойду к лекарю.

2-й слуга. И я также.

3-й слуга. А я посмотрю, какое лекарство предложит мне трактир (Уходят: мэр, слуги и проч.).

Уорик. Всемилостивый государь, примите этот свиток, который мы представляем вашему величеству от имени Ричарда Плантадженэта.

Глостэр. Прекрасное побуждение, милорд Уорик:- но, дорогой государь, если ваше величество взвесит все обстоятельства, то вам есть причина воздать Ричарду должное; особенно по тем основаниям, о которых я говорил вашему величеству в Эльсаме.

Король Генрих. И эти основания, дядюшка, имеют свою силу: поэтому, любезные лорды, мы желаем, чтобы Ричард был возвращен своему роду.

Уорик. Пусть Ричард будет возвращен своему роду; таким образом вознаградится зло, сделанное его отцу.

Епископ Уинчестерский. Чего хотят остальные, того желает и Уинчестер.

Король Генрих. Если Ричард будет мне верен, то я ему отдам не только это, но и все наследство Иоркского дома, из которого он происходит.

Плантадженэт. Твой покорный слуга клянется тебе повиноваться и служить покорно до самой смерти.

Король Генрих. Склонись-же передо мною и преклони колени к моей ноге; а в награду за этот знак покорности я опояшу тебя доблестным мечем Иорка. Возстань, Ричард, как истинный Плантадженэт, возстань, как вновь пожалованный, царственный герцог Иоркский.

Плантадженэт. И пусть благоденствует Ричард так-же, как падут твои враги! И, по мере того, как будут возрастать мои обязанности, будут погибать все, кто хоть однажды помыслит против вашего величества!

Все. Привет тебе, великий принц, могущественный герцог Иоркский!

Сомерсет (в сторону). Гибель тебе, подлый принц, гнусный герцог Иоркский!

Глостэр. Теперь пригоднее всего вашему величеству переправиться за море и быть коронованным во Франции. Присутствие короля возбуждает любовь его подданных и преданных друзей, так-же, как оно смущает его врагов.

Король Генрих. Стоило Глостэру сказать лишь слово, и король уже идет, потому что дружеский совет отстраняет многих врагов.

Глостэр. Ваши корабли уже готовы (Барабанный бой. Уходят все, кроме Экзэтэра).

Экзэтэр. Да, мы можем шествовать в Англии или во Франции, не видя, что из этого может произойти. Эта последняя рознь, возникшая между пэрами, горит под мнимым пологом поддельной любви и, наконец, прорвется пламенем наружу: как гниющие члены разъедаются лишь постепенно, пока не отвалятся прочь кости, мясо и мускулы, так будет развиваться и этот низкий и завистливый раздор. Теперь я страшусь того рокового предсказания, которое во времена Генриха, прозванного Пятым, было в устах каждого грудного младенца, - что Генрих, родившийся в Монмаусе, все приобретет, а Генрих, родившийся в Уиндзоре, все потеряет: это так ясно, что Экзэтэр желает окончить дни свои раньше того злополучного времени.

СЦЕНА II.

Франция. Перед Руаном.

Входит Девственница, переодетая, и солдаты, одетые поселянами, с мешками за спиною.

Девственница. Вот городские ворота, ворота Руана, в которых мы хитростию должны сделать брешь. Будьте осторожны и внимательны к тому, как построить свою речь; говорите, как самые простые продавщики, которые приходят обращать в деньги свое зерно. Если нас впустят (как я надеюсь), и мы найдем, что нерадивая стража слаба, то я сигналом дам знать нашим друзьям, что дофин Карл может напасть на них.

1-й солдат. Наши мешки помогут нам забрать в мешок весь город, и сделаться хозяевами и властелинами Руана; итак, постучимся (Стучится).

Часовой (изнутри). Qui est la?

Девственница. Paysans, pauvres gens de France: бедные торговцы, которые пришли продавать хлеб.

Часовой (открывает ворота). Войдите: базарный колокол уже пробил.

Девственница. Теперь, Руан, я до основания потрясу твои твердыни (Девственница и др. входят в город).

Входят: Карл, Пригулок Орлеанский, Алансон и войско.

Карл. Святой Дионисий да благословит эту счастливую хитрость и мы опять безопасно заснем в Руане.

Пригулок. Тут вошла Девственница и её сподвижники; теперь она там, но чем обозначить она, где лучше и безопаснее войти?

Алансон. Тем, что выставит факел вон на той башне; когда мы его увидим, это будет значить, что место, где она вошла, слабее других (Девственница входит на укрепление с горящим факелом в руке).

Девственница. Смотрите! вот радостный брачный факел, который соединит Руан с его соотечественниками, но запылает гибелью для тольботистов.

Пригулок. Взгляни, благородный Карл, вон в-той башне стоит маяк нашего друга, горящий факел.

Карл. Так пусть он засияет, как мстительная комета предвестница гибели наших врагов!

Алансон. Не теряйте времени; проволочки влекут за собой опасный конец: входите сейчас же с криком: - Дофин!- и затем уничтожайте стражу (Входят в город).

Тревога. Входят Тольбот и английские солдаты.

Тольбот. Ты, Франция, слезами заплатишь за эту измену если только Тольбот переживет твое предательство. Девственница, эта ведьма, эта проклятая колдунья, неожиданно для нас совершила это адское бедствие, которым мы едва не поплатились за тщеславие Франции.

Тревога. Стычки. Выходят из города: Бедфорд, больной, на креслах; Тольбот, герцог Бургундский и английские войска. Затем, на стены всходят: Девственница, Карл, Пригулок, Алансон, Ренье и другие.

Девственница. Здравствуйте, прелестники. Не надо-ли вам зерна для хлеба? Я думаю, герцог Бургундский попостится прежде, чем снова купит его по прежней цене. Оно было полно куколя: как вам нравится его вкус?

Герцог Бургундский.Продолжай издеваться, подлый враг, бесстыдная распутница! Я надеюсь вскоре задушить тебя твоим собственным и заставить тебя проклинать жатву такого хлеба.

Карл. Но ваша светлость может до тех пор умереть с голоду.

Бедфорд. О, пусть не слова, а дела отмстят за эту измену.

Девственница. Что же ты хочешь сделать,- седая бородушка? сломить копье и в креслах выйти на турнир со смертью?

Тольбот. Злой дух Франции; фурия, полная злобы, окруженная своими сладострастными любовниками, разве пристало тебе издеваться над его доблестной старостью, укорять в трусости полумертвого человека? Если я еще не померяюсь, прелестница, с тобою, то пусть Тольбот погибнет от такого позора.

Девственница. Неужто вы так вспыльчивы, сэр?- Однако, Девственница, промолчи: если только Тольбот загремит, то вслед за тем будет дождик (Тольбот и другие советуются). Бог в помощь парламенту! Кто ж будет президентом?

Тольбот. Осмелитесь-ли вы выйти и сразиться с нами в поле?

Девственница. Кажется, ваша милость принимаете нас за дураков, которые будут еще пробовать, им-ли принадлежит их собственность или нет.

Тольбот. Я говорю не с этой бранчливой Гекатой, а с тобою, Алансон, и с остальными. Угодно-ли вам, как солдатам, выйти и решить дело битвой?

Алансон. Нет, синьор.

Тольбот. Чорт-побери, синьор! Подлые погонщики мулов Франции! Как деревенские мальчики на побегушках, прячутся они за стенами, и не смеют взяться за оружие, как джентльмены.

Девственница. Прочь, капитаны! сойдем с этих стен, потому что Тольбот своими взорами не предвещает добра. Бог с вами, милорд: мы приходили лишь сказать вам, что мы здесь (Уходят со стены: Девственпица и др.).

Тольбот. Вскоре и мы будем там же, или позор будет главной славой Тольбота. Герцог Бургундский, поклянись честью твоего рода, задетого всенародными оскорблениями, понесенными во Франции, что ты или вернешь этот город, или умрешь; и я клянусь или взять этот город или умереть, и это так же верно, как то, что еще здравствует король Генрих,- что его отец здесь же был завоевателем, и что в этом, только что преданном изменою городе, было погребено сердце великого Ричарда "Львиное Сердце".

Герцог Бургундский. Мои желания равные товарищи твоим.

Тольбот. Но прежде, чем уйдем, взгляни на этого кончающагося принца, на доблестного герцога Бедфорда. - Ну, милорд, мы вас устроим в лучшем месте, более подходящем к вашим годам и болезни.

Бедфорд. Лорд Тольбот, не унижайте меня; я буду здесь сидеть перед стенами Руана, и буду вашим товарищем во благе или зле.

Герцог Бургундский. Отважный Бедфорд,позвольте нам вас убедить.

Бедфорд. Но лишь не в том, чтобы уйти отсюда; потому, что я некогда читал, что храбрый Пендрагон явился на поле битвы больной, в носилках, и победил врагов. Я думаю, что мог бы оживить сердца солдат, потому что всегда находил их такими же, как и я сам.

Тольбот. Неустрашимый дух в умирающей груди!- Ну, пусть будет так: - да сохранит небо старого Бедфорда!- А теперь, довольно толковать, смелый герцог Бургундский, соберем свое рассеянное войско и двинемся на нашего хвастливого врага (Уходят: Герцог Бургундский, Тольбот и войско, оставляя Бедфорда и других).

Тревога. Стычки. Входят: сэр Джон Фастольф и капитаны.

Капитан. Сэр Джон Фастольф, куда это вы так спешите?

Фастольф. Как куда? спастися бегством: мы, кажется, опять будем побиты.

Капитан. Как? Вы хотите бежать и оставить Тольбота?

Фастольф. Да, и всех Тольботов на свете, лишь бы спасти свою жизнь (Уходит).

Капитан. Трусливый рыцарь! пусть преследуют тебя неудачи! (Уходит).

Отбой. Стычки. Из города выходят, убегая: Девственница, Алансон, Карл и другие; уходят.

Бедфорд. Теперь, успокоенная душа, отлетай, когда будет угодно небу, потому что я видел поражение наших врагов. Что же такое уверенность и сила безразсудных людей? Те, которые недавно дерзали насмехаться, теперь счастливы и довольны, что могут спастись бегством (Умирает, его уносят в креслах).

Тревога. Входят: Тольбот, герцог Бургундский и другие,

Тольбот. Потерян и возвращен в один и тот же день! За это нам двойная слава, герцог Бургундский, но, все-таки, честь этой победы принадлежит небесам.

Герцог Бургундский. Храбрый и воинственный Тольбот, герцог Бургундский, как в ковчег, заключает тебя в свое сердце и над ним же, вместо памятника, воздвигает твои благородные деяния.

Тольбот. Благодарю, любезный герцог. Но где же теперь Девственница? Я думаю, её прежний злой дух уже уснул. Где самохвальство Пригулка и насмешки Карла? Как, все будто помертвели? Руан склоняет голову, точно от горя, что его покинула такая прекрасная компания. Теперь мы немного приведем город в порядок, поместив в нем несколько опытных офицеров, и затем отправимся в Париж к королю; потому - что там пребывает юный Генрих со своими вельможами.

Уильям Шекспир - Король Генрих VI. 1 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :