Уильям Шекспир
«Король Генрих V (Henry V). 3 часть.»

"Король Генрих V (Henry V). 3 часть."

Король Генрих. А я, напротив, ожидаю, что ты опять явишься для переговоров о выкупе (Монжуа удаляется; входит герцог Иорский).

Герцог Иоркский. Государь, покорно преклоняя колено, являюсь я просить, как милости, чтобы вы поручили мне начальство над передовым отрядом.

Король Генрих. Хорошо, храбрый герцог Иоркский, бери на себя эту обязанность... Ну, воины, идем! Пусть Господь располагает судьбами этого дня, как будет угодно Его святой воле! (Все уходят).

СЦЕНА IV.

Поле битвы.

(Трубы и барабаны гремят; происходят стычки. Входят; Французский солдат, Пистоль и Мальчик).

Пистоль. Ну, сдавайся, пес!

Француз. Je pense que vous etes un gentilhomme de bonne qualite.

Пистоль. Калита! Calen o Custure me!.. Сам-то ты дворянин-ли? Объясняй скорее!

Француз. О seigneur Dieu!

Пистоль. Осэньор Дью... Должно быть, дворянин. Взвесь мои слова, Осэньор Дью, и запомни хорошенько следующее:- ты, Осэньор Дью, погибнешь от острия меча, если,- слышишь, Осэньор Дью?- да, если не представишь за себя громадного выкупа.

ФРАНЦУЗ. О, prenez misericorde! ayez pitiede moy.

Пистоль. Димой, пес? Нет мне нужно сорок димойев, или иначе я вырву твою обагренную пурпуровою кровью брюшину через твою-же глотку!

Француз. Estil impossible d'echapper la force deton bias?

Пистоль. Какого еще томбра ты мне предлагаешь, пес ты этакий? Да, что ты мне такое предлагаешь, проклятый и бесстыжий горный кабан?

Француз. О, pardonnez moy?

Пистоль. Опять какой-то немой? Что-же это, мера какая или вес?.. Эй, ты, мальчуган! Спроси у этого бездельника по-французски, как его зрвут?

Мадьчик. Ecoutez; comment etes vous appele?

Француз. Monsieur le Fer.

Мальчик. Он говорит, что его зовут мистер Фер.

Пистоль. Мистер Фер... Вот я его омистэрю, обдеру и так оферю, что он не рад будет жизни! Передай ему это по-французски.

Мальчик. Я не знаю, как по-франаузски такие слова, как:- омистэрю, обдеру и аферю.

Пистоль. Скажи, чтобы он приготовился, так как я сейчас перережу ему горло.

Француз. Que dit il, monsieur?

Мальчик. Il me commande de vous dire que vous faites vous pret; car ce soldat ici est dispose tout a cette heure de couper votre gorg.

Пистоль. Вуй, купер горж. Пар ма фуа, если ты, гнусный холоп, не выплатишь мне много-много хороших крон, я искрошу тебя вот этим самым мечем.

Француз. О, je vous supplie pour l'amour de Dieu, me pardonner! Je suis gentilhomme de honne maison; gardez ma vie, et je vous donnerai deux cents ecus.

Пистоль. Что он такое говорит?

Мальчик. Он просит его не убивать; он говорить, что он хорошего рода и предлагает вам за себя выкуп в двести крон.

Пистоль. А ты ответь ему на это, что все мое бешенство спало с меня разом и что я принимаю его кроны.

Француз. Petit monsieur, que dit-il?

Мальчик. Encore qu'il est contre son jurement de pardonner aucun prisonnier; neanmoins pour les ecus que vous lui avez prorais, il est content de vous donner la liberte, le franchissement.

Француз. Sur mes genoux je vous donne mille remerciements: et je m'estime heureux que je suis tombe entre les mains d'un chevalier, je pense, le plus brave, vaillant, et tres distingue seigneur d'Angleterre.

Пистоль. Объясни мне, мальчуган, что он говорит.

Мальчик. Он на коленях возсылает к вам тысячи благодарностей и благословляет судьбу зато, что он,- по его мнению,- попал в руки к храбрейшему, доблестнейшему и трижды достойнейшему английскому рыцарю.

Пистоль. Я покажу, что я хоть и умею сосать кровь, но умею иногда быть милосердым. За мною! (Уходит).

Мальчик. Suivez vous le grand capitaine (Французский солдат уходит). Я никогда не подозревал, чтобы такой густой голос мог выходить из такого пустого сердца, но пословица, что пустая бочка сильнее гремит, вполне справедлива. Бардольф и Ним были вдесятеро мужественнее и смелее этого ревущего дьявола из старшной пьесы, которому всякий может безнаказанно обрезать ногти деревянным клинком шута, а между тем оба они повешены. Тоже могло-бы случиться и с этим, если-бы у него случайно хватило отваги что-нибудь украсть. А я должен оставаться с другими служителями при обозе... Вот была-бы отличная добыча для французов, если-бы они знали, что обоз охраняется одними мальчишками (Уходит).

СЦЕНА V.

Другая часть поля битвы.

Трубы гремят. Входят: Дофин, Герцоги Орлеанский и Бурбонский, Коннэтабль, Рамбюрэ и другие.

Коннэтабль. О, diable!

Герцог Орлеанский. О, seigneur! le jour est perdu, tout est perdu!

Дофнн. Mort de ma vie! Все погибло, все упреки и вечный позор сидят теперь, изукрасившись в перья от наших шлемов, и насмехаются над нами. О, mechante fortune!.. (Шум битвы на некоторое время усиливается). Не обратиться-же трусливо в бегство!

Коннэтабль. Все наши ряды расстроены.

Дофин. О, какой несмываемый стыд!.. Надо самим покончить с собою! Неужто это те самые оборванцы, которые служили нам ставкою, когда мы играли в кости?

Герцог Орлеанский. И неужто нас разбил тот самый король, к которому мы посылали за выкупом?

Герцог Бурбонский. Позор, вечный позор - вот что нам осталось, и ничего, кроме позора! Хоть-бы умереть с честью! Обратимся еще раз против неприятеля, сделаем новую попытку! а тот, кто не захочет теперь последовать за герцогом Бурбонским, пусть убирается отсюда и, держа в руках шапку, словно подлый сводник, оберегает дверь, за которою гнуснейший холоп, не стоющий даже моей собаки, оскверняет красивейшую из его дочерей!

Коннэтабль. Тот-же самый беспорядок, который нас погубил, может послужить нам на пользу! Бросимся на неприятеля всею толпою и предоставим ему случай изрубить нас в куски!

Герцог Орлеанский. Нас, живых, еще достаточно на этом поле, и, если-бы можно было возстановить хоть какой-нибудь порядок, у нас еще хватило-бы сил раздавить англичан своею численностью.

Герцог Бурбонский. К чорту теперь порядок! Бегу и брошусь прямо в свалку! Сократим жизнь, чтобы тем сократить и наш позор! (Уходят).

СЦЕНА VI.

Другая часть поля битвы.

Трубы гремят. Входят: король Генрих с войском; затем Экзэтэр и другие, ведя пленников.

Король Генрих. Трижды доблестные мои соотечественники, сражались мы превосходно, но ничто еще не сделано, пока французы не очистили окончательно поля.

Экзэтэр. Герцог Иоркский шлет вашему величеству свой привет.

Король Генрих. А, добрый мой дядя еще жив? В течение последнего часа я три раза видел, как он падал и трижды снова вскакивал на ноги, чтобы продолжать сражаться. Он от верхушки шлема до шпор быль весь в крови.

Экзэтэр. В этом-же самом облачении, он, - храбрый воин, - лежит теперь, утучняя собою поле битвы, а рядом с ним - товарищ его славных подвигов, благородный граф Соффольк. Соффольк умер ранее, а весь изрубленный Иорк приблизился к другу, почти сплошь покрытому запекшейся кровью, взял того за бороду и, целуя его в раны, зиявшие на его лице, воскликнул:- "Подожди, дорогой кузен Соффольк! моя душа вместе с твоею вознесется на небо! Пусть-же твоя душа дождется моей, чтобы оне могли лететь рядом, как оба мы, связанные узами рыцарства, мужественно сражались рядом во время славной и победоносной сегодняшней битвы!" На эти слова подоспел я и стал его ободрять. Он улыбнулся протянул мне руку и, едва заметно пожимая мою, добавил:- "Дорогой лорд, передай королю мой привет и расскажи его величеству о моих деяниях". Проговорив это, он снова повернулся к Соффольку и, раненою рукою обнимая шею умершего, поцеловал его в губы. Так-то, вступив в брачный союз со смертью, он скрепил кровью завещание любви, покончившейся так благородно. Прекрасная, трогательная эта картина вызвала из глаз моих влагу, которую я хотел было удержать, но мужественная моя твердость вся уже была растрачена; вся нежность моей матеря перешла в мои глаза и заставила меня залиться слезами.

Король Генрих. Не осуждай себя за это, потому что при одном твоем рассказе из моих отуманенных глаз тоже готовы брызнуть слезы (Громкие звуки труб). Слышите? Что значит эта новая тревога? Уж не собрали-ли снова французы свои рассеявшиеся войска. Если так, пусть каждый солдат беспощадно убивает своих пленных. Передать это приказание всем! (Уходят).

СЦЕНА VII.

Другая часть поля битвы.

При громе труб, входят Флюэлен и Гаур.

Флюэллен. Прикасано упифать и мальшикоф при опосах! Это софсем протифно саконам фойны. Слышите? я хофорю, што нелься пило фидумать полее слодейекой иитуки! Скашите по софести, так я хофорю?

Гаур. Да, ни одного мальчика при обозе французы не оставили в живых, и такую отвратительную резню произвели те самые трусы, которые позорно бежали с поля битвы. Помимо этого, они сожгли или разграбили все, что находилось в ставке короля; за это король поступил вполне справедливо, приказав, чтобы каждый солдат перерезал своих пленников. Да, король он образцовый!

Флюэллен. Та! хапитан Хаур, он ротилься ф Монмаусе. Скашите, как насыфается тот хорот, хте ротилься Александр польшой?

Гаур. Вы хотите сказать - Александр великий?

Флюэллен. А расфе не фсе рафно польшой или феликий? Феликий, польшой, мохуший, фелихотушный, охромный, фсе это отно и тоше, только в слофах неполыная раснится.

Гаур. Александр великий, должно быть, родился в Македонии, так как, если не ошибаюсь, его отца звали Филиппом Македонским.

Флюэллен. Мне тоше кашется, што он ротился ф Махетонии, и если фи, хапитан, фсхляните на карту фселенной, рушаюсь, фи уфитите, што, срафнифая Махетонию с Монмаусом, мешту ними ошень много обшего ф полошении, и что полошение это таше вполне тосшестфенное. В Махетонии есть река; в Монмаусе - тоше река. В Монмаусе она насифается Уэй, а как насифается трухая, софсем ушло ис моефо мосха... Отнако, все рафно, оне похоши мешту сопою, как мои пальси похоши на мои пальси, и в опеих фотится рипа семха. Если фи хорошенько прослетите шиснь Алексантра, фи уфитите, што шиснь Хенри Монмауса мнохо имеет с ней опшего, потому што фсе фесши имеют межту сопою соотношение. Пох снаеть, та и фи тоше снаете, што Алексантр, путуши неопустан ф сфоем хнефе, пешенстфе, исступлении, нехотофании, растрашении, ярости и турном располошении туха, а такше, кохта ево мосх пиль опьниен... та, хофорю я, Алексантр ф сертсах и ф сертитости упиль лутшафо сфоефо труха Клита.

Гаур. Ну, в этом наш король мало похож на Александра; своих друзей он никогда не убивал.

Флюэллен. Это, фитите, софсем не хорошо, што фи прерыфаете у меня фо рту слофа ранее, шем я софсем оконшиль речь. Я хофорю только по сплишению и по срафнению. Так ше, как Алексантр, путуши ф хнефе и ф потпитии упил сфафо труха Клита, и Хенри Монмаус, нахотясь в полной памяти и ф страфом смисле, прохнал от сепя тольстафо ритсаря, с польшим прюхом, самешательнафо пестной расних шуток, турашестф, насмешек и фсяких мерсостей. Имя ефо я посапиль.

Гаур. Сэр Джон Фольстэф.

Флюэллес. Так; он и есть... Та, моху сказать, прекрасные люти ротятся ф Монмаусе.

Гаур. Вот и его величество.

При звуках труб входят король Генрих с частью войска. За ним Уорик, Глостэр, Экзэтэр и другие. В числе последних Уильямс.

Король Генрих. С самого своего вступления во Францию, я до этой минуты ни разу еще не чувствовал ожесточения. Возьми с собою трубача, герольд, вскочи на коня и поезжай скорее к всадникам, что расположились на том холме. Если они хотят сражаться, скажи, чтобы они сейчас же выезжали к нам на встречу; не хотят?- пусть очистят поле, так как они мозолят нам глаза. Если же они не согласятся ни на то, ни на другое, мы сами ринемся на них и заставим их разлететься с такою же быстротою, с какою вылетали камни из древних ассирийских пращей, и перережем всех, кто бы ни попался нам в руки. Пусть никто не ждет от нас пощады. Поезжай и передай им это.

Входит Монжуа.

Экзэтэр. Государь, вот французский герольд.

Глостэр. Теперь взгляд его не так самонадеян, как давича.

Король Генрих. Это что еще значит? Зачем явилса ты к нам, герольд? Быть может, опять за выкупом, забыв, что мои кости - единственный выкуп, который я могу за себя предложить?

Монжуа. Нет, великий государь, я пришел просить человеколюбивого позволения обойти это кровавое поле, чтобы осмотреть его и похоронить наших убитых, отобрав дворян от воинов-простолюдинов, потому что, на великое наше горе, многие из наших принцев погружены теперь в кровь наемных солдат, точно так же, как чернорабочие члены наших наемников купаются в крови принцев. Раненые кони бродят по полю, где запекшаеся кровь доходит им по самые щетки и, полные дикой ярости, своими подкованными копытами наносят беспощадные удары прежним хозяевам, которым приходится таким образом испытывать две смерти. Итак, великий государь, дозволь нам, не подвергаясь опасности, осмотреть поле сражения и подобрать наших убитых.

Король Генрих. Говорю тебе откровенно, герольд, я и сам еще не знаю, вполне-ли остался за нами сегодняшний день. Я до сих пор вижу, как появляются большие отряды всадников, скачущих по полю битвы.

Монжуа. Победа всецело осталась за вами.

Король Генрих. Хвала за это Господу, а не нашей силе. Как название того замка, что виден отсюда.

Монжуа. Это Азенкур.

Король Генрих. Так мы сражение, происшедшее здесь в день Криспина Криспиана, назовем битвою под Азенкуром.

Фдюэллен. Если фи, фаше фелишестфо, посфилите мне хофорить, я вам скашу, што я вышитал в летописях, путто ваш несапфенной памяти пратет и фашь феликий фнушетный тятя, шорный принтс, кохта-то отершали федиколепную попету зтесь фо Франсии.

Король Генрих. Действительно, Флюэллен, это так.

Флюэллен. Фи, фаше фелишестфо, хофорите софершеную прафту. Если фи, хосутарь, исфолите помнить, уэльсси окасали фелихолепную услюху ф отном сату, хте росло мнохо порея и фоткнули сепе на шапки путшки порея и он то сих пор сшитается пошетным снаком слюшпы... я тумаю, фи сами, хосутарь, не хнушаетесь носить порей ф тень сфятофа Тафита?

Король Генрих. Да, я ношу его в память великого события. Знаешь-ли, земляк - ведь я тоже уэльсский уроженец?

Флиоэллен. Моху скасать на это, хосутарь, што фсе фоты Уэя не смоют с фашефо тела уэльсской крофи. Та пляхослофит ее Хоспоть и сохранит ее то тех пор, как это путет ухотно ефо милости и фелишию.

Король Генрих. Благодарю, дорогой земляк.

Флюэллен. Хлянусь Похомь, я семляк фашефо фелишестфа; это фсе мохут снать, и я хотов приснаться ф этом перет фсем миром. Мне, слафа Поху, нешево краснеть са фаше фелишестфо, пока фаше фелишество шелофек шестний.

Король Генрих. Да поможет мне Создатель всегда оставаться таким! Пусть наши герольды отправятся вместе с французом и соберут точные сведения о числе убитых с обеих сторон (Монжуа и несколько человек из свиты удаляются). Подзовите ко мне вон того молодца (Указывает на Уильямса).

Экзэтэр (Уильямсу) Подойди к королю.

Король Генрих. Зачем у тебя на шапке перчатка?

Уильямс. С позволения вашего величества, это залог одного человека, с которым я должен драться, если он еще жив.

Король Генрих. Он англичанин?

Уильямс. С позволения вашего величества, это тот негодяй, который прошедшею ночью вздумал со мною повздорить. Он обращался так нагло, что я поклялся дать ему хорошенько по уху, если он только окажется жив и дерзнет потребовать назад свою перчатку. Он честью солдата поклялся тоже не снимать с шапки моей перчатки, поэтому, если он еще жив и верно держит свое слово, я задам ему такую встрепку, что он долго будет ее помнить.

Король Генрих. Как думаешь, капитан Флюэллен, обязан этот солдат сдержать данное слово?

Флюэллен. Опясан! инаше он окашется мерсафсем и трусом. Прошу прошения у фашефо фелишества, но я хофорю по шистой софести.

Король Генрих. Но может быть его противник из тех, кому неприлично вступать в состязание с простым солдатом; он, может быть, человек знатного рода?

Флюэлллен. Путь он таким ше снатним тшентльменом, как сам тьяфол, как Фельсефуль или сам Лютсифер, он, как путет уходно вашему фелишеству, фсе-таки опясан стершать данный опет и слофо. Кохта не стершит, фитите-ли, ефо слафа путет так-ше подла, как самый потлий мерсафес, как самый пестыший Дшек, кохта липо топтафший семлю сфоими ширными пашмаками, так кофорить моя софесть.

Король Генрих. (Уильямсу.) Смотри-же, приятель, сдержи свое слово, когда встретишь противника.

Уильямс. Сдержу, государь, если останусь жив.

Король Генрих. Кто твой прямой начальник?

Уильямс. Капитан Гаур, государь (Уходит).

Флюэллен. О, капитан Хаур, капитан хороший он много шитал и много снает о фойне.

Король Генрих. Флюэллен, возьми вот этот знак моего благоволения и носи его, заткнув за шлем. Когда Алансон и я оба грохнулись на землю, я сорвал с его шлема эту перчатку. Потребовать его обратно может только друг Алансона, следовательно наш враг. Если ты любишь нас, ты в случае встречи задержишь этого человека.

Флюэллен. Фи, фаше фелишество, окасифаете мне такую фелишайшую шесть, фише которой нишефо не может шелать сердсе поттаннафо. Я ошень пи шелал уфитать шелофека о твух ногах, который пи оскорпился при фиде етой першатки... Фот и фсе!.. Та, я ошень шелал пи уфитать такофо шелофека и, тай Пох, чтопы я уфиталь его.

Король Генрих.Ты знаешь Гаура.

Флюэллен. С посфоления фашефо фелишества, он мой ошень польшой трук.

Король Генрих. Сделай одолжение, отыщи его и приведи ко мне в ставку.

Флюэллен. Отысьшю. (Уходит.)

Король Генрих. Лорд Уорик и ты, брат Глостэр, ступайте за Флюэлленом по пятам: перчатка, которую я дал ему в знак своего благоволения, легко может доставить ему удар в ухо. Она принадлежит тому солдату, и носить ее на шлеме по всем правам обязан был-бы я сам. Ступай-же за ним, добрый кузен наш Уорик. Если солдат нанесет ему удар,- а судя по грубости этого солдата мне сдается, что он сдержит свое слово - можетъвыйти крупная неприятность, так-как Флюэллен храбр, вспыльчив и в долгу за оскорбление не останется. Ступайте-же за ним и позаботьтесь, чтобы внезапно не вышло чего-нибудь дурного. Идем, дядя Экзэтэр. (Уходят).

СЦЕНА VIII.

Перед ставкой короля Генриха.

Входят Гаур и Уильямс.

Уильямс. Чтобы посвятить вас в рыцари; в этом капитан, я готов поручиться.

Входит Флюэллен.

Флюэллен. По фоле Хоспота и по ефо шеланию, ступайте, капитан, сейшас-ше к королю. Может пыть там фас штет полее хорошафо, чем мошно уфитать фо сне.

Уильямс. Сэр, знакома вам эта перчатка?

Флюэллен. Снакомали мне першатка? Я снаю, што першатка есть першатка.

Уильямс. А я ее знаю и вот как требую назад. (Дает ему пощечину.)

Фиюэллен. А шорт фосьми! Фи самий потлий исмениик, какой только есть фо фсем мире, и фо Франсии, и ф Англии!

Гаур. Что это значит, негодяй?

Уильямс. А разве вы думали, что я соглашусь остаться клятвопреступником?

Флюэллен. Стойте прошь, капитан Хаур... Рушаюсь фи уфитите, как я накрашу утарами са исмену!

Уильямс. Я не изменник.

Флюэллен. Это лошь пусть станеть поперек тфое хорло. Трепую оть имени короля, капитан, штопы фи фсяли его под страшу, как труха храфа Алансонскаго.

Входят Уорик ч Глостэр

Уорик. В чем здесь дело? Что случилось?

Флюэллен. Стесь, лорд Уорик,- пляхотарение Хоспоту,- так-ше ясно, как сфетлий летний тень, открилась самая прилипшифая исмена. Та фот и ефо фелишестфо.

Входят король Генрих и Эккзэтэр.

Король Генрих. Что случилось? Что у вас такое?

Флюэллен. Стесь, хосутарь, обнарушился нехотяй приснафший першатку, которую, исфолите фидеть, фи сорфали с херсоха Алансонскаго.

Уильямс. Государь, это была моя перчатка, и вот у кого она оказалась... Значит, это тот самый человек, который обещался носить ее на шлеме, а я обещал ударить его в ухо, если он посмеет это сделать. Вот я увидал этого человека; у него на шлеме была моя перчатка, и я верно сдержал данное слово.

Король Генрих. Солдат, подай мне сюда перчатку. Смотри, вот другая, которая ей пара. Ударить по лицу ты обещался меня, наговорив мне лично кучу грубостей.

Флюэллен. С посфоления фашефа фелшнестфа, нехотяй тольшен поплатиться сфоею холофою, если есть такой фоенний сакон на сфете.

Король Генрих. Какое удовлетворение можешь ты мне дать'?

Уильямс. Все оскорбления, государь, выходят из души, но из моей души не вышло ни одного, которое могло бы показаться вам обидным,

Король Генрих. Кому-же, однако, наговорил ты дерзостей, как не нам самим?

Уильямс. Вы, ваше величество, совсем были непохожи на себя, и я принял вас совсем за обыкновенного солдата, а это могут засвидетельствовать и ночь, и ваша одежда, и ваш более чем простой вид. Поэтому я прошу ваше величество винить в тех неприятностях, которым вы подверглись, не меня, а самого себя. Будь вы на самом деле тем, за кого я вас принял, с моей стороны не оказалось-бы, ведь, ни малейшего проступка; поэтому прошу ваше величество простить меня.

Король Генрих. Дядя Экзэтэр, насыпь в эту перчатку крон и возврати ее ему по принадлежности. А ты храни ее, и как знак отличия носи на шапке, пока я не потребую её обратно. Дядя, отдай ему деньги. Вы-же, капитан, должны помириться с ним непременно.

Флюэллен. Клянусь сфетом сефотняшняфо тня, што у этафо молотса фо фнутренности тостатошно много мушестфа. Пери, фот твенатсать пенсоф тля тепя. Кроме тофо я молю Поха, штопи он сохранил тепя и уперех от фсяких распрей, ссор, спороф, и несохлясий. Хофорю, так путет мнохо тля тебя лютше.

Уильямс. Не хочу я ваших денег.

Флюэллен. Я претлохаю от шистофа сертса и скашу потихоньку:- они прихотятся тепе, штопы пошинить опуфь. Польно, сашем пыть таким шехотлифым? Тфои пашмаки никута не хотятся, а шиллинх мой хороший; если-ше нет, я там тепе трухой.

Входит английский Герольд.

Король Генрих. Что скажешь, герольд? Сосчитано число убитых?

Герольд. Вот список убитых франдузов. (Подает бумагу.)

Король Генрих. А ты, дядя, скажп, кого удалось захватить в плен из людей знатных?

Экзэтэр. Герцога Орлеанского, Шарля, племянника короля; потом мессира Жака-Буссико, затем около полуторы тысячи графов, баронов, рыцарей и других дворян, не считая простых солдат.

Король Генрих. В этом списке значится, что десять тысяч французов легли на поле битвы. В том числе находится сто двадцать шесть человек принцев и знатных дворян, имеющих собственные свои знамена. Прибавьте к этому восемь тысяч человек рыцарей, оруженосцев и других тоже именитых дворян, из которых пятьсот человек только накануне были возведены в рыцарское достоинство, так-что в числе десяти тысяч человек, легших на месте, оказалось всего тысяча шестьсот наемных солдат; остальные-же все оказались принцами, баронами, владетельными особами, рыцарями, шталмейстерами и другими лицами знатного происхождения, занимавшими видное положение. В числе убитых называют:- Шарля д'Альбрэ, коннэтабля Франции, адмирала Франции - Жака Шатильон, начальника самострельщиков, славного дэ-Рамбюрэ, гросмейстера Франции храброго мессира Гишара Дофэн; Жана, герцога Алансонского, Антуана, герцога Брабантского, брата герцога Бургундского и Эдуарда, герцога дэ-Бар. Из числа могучих графов не досчитываются Гранпрэ и Росси, Фоконбэра и Фуа, Бомона и Марля, Водэмона и Листрэля. Да, такое собрание убитых можно по всей справедливости назвать царственным!.. А где-же список погибших в битве англичан? (Герольд подает ему другую бумагу). Эдвард, герцог Иоркский, граф Соффольк, сэр Ричард Кетли, эскуайр Дэви Гэм... и более ни одного знатного имени! а из числа солдат выбыло из рядов убитыми всего двадцать пять человек! О, Боже, в этом видна твоя десница и только ей одной, а не себе мы можем приписать такую блистательную победу. Видано-ли когда-нибудь, чтобы в сражении без всяких военных хитростей, в простой стычке урон с одной стороны был так велик, а с другой так ничтожен? Прими-же ты, Господь, хвалу за такую победу, потому что она всецело принадлежит тебе!

Экзэтэр. Это просто изумительно!

Король Генрих. Идемте! Пусть наше торжественное шествие направится в ближайшее селенье; сообщите войскам, что смертная казнь ожидает всякого, кто вздумает хвалиться и приписывать самому себе хотя-бы малейшую частицу победы, так-как она принадлежит одному Богу.

Флиоэдлен. Но расфе, с посфоления фашефо, хофорить сколько упито путет тоше несаконно?

Король Генрих. Об этом, капитан, говорить будет можно, но только с сознанием, что за нас сражался сам Бог.

Флюэллен. Та, кофоря по софести, Он стелал нам мнохо топра.

Король Генрих. Исполним теперь все священные обряды; прослушаем: "Non nobis" и "Te Deum". Когда-же мертвые будут богобоязненно схоронены в землю, мы отправимся в Кале, а оттуда в Англию, куда никогда еще не возвращались из Франции более счастливые люди (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Входит Хор.

Хор. Пусть все, не читавшие истории, позволят мне поделиться с ними знаниями, а тех, кто ее читал, я смиренно прошу простить мне это сокращение времени, чисел и естественного течения событий, которых нельзя было-бы изобразить здесь во всей их необъятной полноте. Теперь мы переправляем короля в Кале; допустите, что он там а затем на крыльях своей мысли перенесите его через океан. Взгляните, берег Англии, словно сваями, защищающими его от напора волн, весь уставлен мужчинами, женщинами и детьми, громкими своими рукоплесканиями и зычными возгласами покрывающими могучий голос океана, как церемониймейстер возгласами очищает путь для победоносного короля. Представьте себе, что король Генрих высаживается на берег и продолжает к Лондону торжественное свое шествие. Полет мысли так быстр, что вы уже и теперь можете себе вообразить его в Блексхисе, где лорды как чести добиваются позволения нести перед ним его помятый в битве шлем и его согнутый и иззубренный меч, но, чуждый всякого тщеславия и самодовольной гордости, он не дает на это разрешения, отказывается от всяких торжеств, от всяких отличий и почестей, так-как всю славу победы приписывает одному Богу... Затем, при содействии неустанной работы, происходящей в кузнице мысли, смотрите, как весь Лондон целиком изливает из стен поток своих граждан. Лорд-мэр и ольдэрмены, все облеченные в пышные одежды и в сопровождении толпы плебеев, идут, словно римские сенаторы, навстречу победоносному цезарю, Тоже, хотя и в более скромных размерах, но так-же полно сердечности повторилось бы и теперь, если-бы вдруг вернулся из Ирландии,- а это легко может случится,- полководец нашей милостивой повелительницы, ведя за собою мятежников, нанизанных на клинки мечей. Да, многие, чтобы встретят его, тоже высыпали бы тогда за стены мирного города. Еще большее количество народа и по еще более основательной причине бросилось встречать короля Генриха. Теперь вообразите, что он в Лондоне, где его задерживают жалобные мольбы французов и посредничество императора, принявшего сторону французов, стараясь скорее укрепить мир. Затем, пропустите все события, предшествовавшие возвращению Генриха во Францию. Туда-то мы должны бы за ним последовать, а я, меж тем, пропуская промежуток истекшего времени, напомню вам, что именно там произошло. Простите мне это сокращение, и пусть ваши взгляды, следуя за вашею мыслью, вернутся снова прямо во Францию, (Уходит).

СЦЕНА I.

Во Франции. Английская гауптвахта.

Входят Флюэллен и Гаур.

Гаур. Да, это справедливо. Однако, зачем вы и сегодня все еще ходите с пучком порея, когда день святого Дэвида уже прошел?

Флюэллен. У фсего есть сфои слюшаи и пришины сфои сашем и пошему, но фам, капитан Хаур, я как труху скашу:- этот потлец, нищий, вшивец и паршивец, этот хвастливый сфолочь Пистоль, которафо фи сваете и фи сами, и фесь мир, и фот не дольше как вшера этот пестельник принес мне хлепа и соли и хофорит, штобы я съел сфой порей... Пило это ф таком месте, гте я не мох сатеэт с ним ссоры, но я то тех пор там сепе трут носить этот пушок порея, пока опять не уфишу этофа нехотяя и не скашу ему хоть маленького кусошка тафо, што я шелаю (Входит Пистоль).

Гаур. Да вот и он, раздутый, словно индейский петух.

Флюэллен. О, мне фсе рафно! Мне нет тела то ефо растутости и то ефо интейскофа петушества!.. Та хранит тебя, штантарт Пистоль, сам Пох! хотя ты и паршифий и вшифый мерсафец, все таки та хранит тепя Пох.

Пистоль. Что такое? Уже не вырвался-ли ты из Бедлама и тебе, гнусный троянец, быть может, хочется, чтобы я скорее порвал для тебя нить Парки? Прочь! Меня тошнит от запаха порея.

Флюэллен. Я от фсефо сертса умоляю фас, фшифий и паршифий нехотяй, исполнить мое шелание по моей просьпе, по моему трепофанию и настоянию схушать этот путшок порея. Фот именно потому, што фи ефо не люпите и потому што он фам не по фкусу, што у фас нет на нефо посифа и што фашь шелуток ефо не перифарифает, я прикляшаю фас съесть.

Пистоль. Я не сделаю этого ни за Кадваладера, ни за всех его коз.

Флюэллен. А фот тепе отна коса! (Наносит ему удар). Путьте ше так топри, паршифый нехотяй, кушайте.

Пистоль. Подлый троянец, ты умрешь!

Флюэллен. Ты, неходный самохфал, хофоришь софершенно прафту:- кохта ухотно путет Поху, я, тействительно умру; но то тех пор я ошень пи шелал, штопи фи съели фот это кушанье... Скорей-ше! (Бьет его опять). Фот фам и припрафа к нему. Фи фшера насфали меня скуайром с хор, а сефотня сделаю ис фас скуайра самой нисшей степени. Прошу фас, кушайте-ше; кохта фи мошете потнимат порей на смех, фи мошете и есть ефо.

Гаур. Довольно, капитан; вы совсем ошеломили его.

Флюэллен. Нет, я хофорю, што он тольшен съесть некоторую шасть моефо порея, инаше я стану холотить ефо по холофе селих шесть тней сряту. Кушайте, пошалуйста. Это ошень хорошее сретсво от нетафних попоефь, от, лишнафо самохфальстфа ф крофи.

Пистоль. Неужто придется есть?

Флюэллен. О, конешно, пес фсякой тени сомнения, колепания и недорасумения.

Пистоль. Клянусь этим пореем, что я жестоко отомщу! Я ем, но в то же время клянусь!

Флюэллен. Прошу, протольшайте кушать... Или фам, пить мошет, есшо хошется припрафа к порею? Ефо слишком мало, штопи им клясться.

Пистоль. Не давай воли своей дубине; ты видишь, я ем.

Флюэллен. На сторофье, паршивий мошенник! От туши тепе этафо шелаю... Нет, нет, кушайте и это; не отпрасивайте нишефо; сама шхура ошень хороша протиф попоеф, какими нахраштають храпряшихся хвастунов. Если хохта-нипуть есше уфитишь порей, пошалюйста, смейся нат ним. Фот и фсе.

Пистоль. Хорошо.

Флюеллен. Та, есть порей ошень хорошо; фот тебе хрот на лешеше тфоей пашки.

Пистоль. Мне - грот?

Флюзллен. Та, тепе,- и это самая истинная прафта,- ты восьмешь его или у меня в хармане есть есше порей, и ты съешь и ефо.

Пистоль. Я беру твой гроть, чтобы он напоминал мне о мщении.

Флюэллен. Если я кохта охашусь у тепя ф тольху, я расплашусь с топой утарами тупины. Ты путешь торхофать трофами и нишефо у меня не купишь, кроме тупины. Хоспоть с топой! Та хранит он тепя и салешит рани на тфоей пашке (Уходит).

Пистоль. Я подниму за это на ноги весь ад!

Гаур. Полно, полно, ты отъявленный трус, притворяющийся храбрым! Ты вздумал насмехаться над старым обычаем, основанным по такому прекрасному поводу, и не сумел постоять ни за одно из своих слов. Я уже два или три раза замечал, что ты старался дразнить этого джентельмена, насмехаться над ним. На том основании, что он плохо говорить по английски, ты вообразил, будто он не умеет владеть и английской палкой. На деле оказалось совсем другое, и дай Бог, чтобы этот урок, полученный от уэльсца, научил тебя, как следует вести себя англичанину. Прощай (Уходит).

Пистоль. Что же это такое? Неужто прихотливая Фортуна совсем отбилась у меня от рук? Получил я известие, что моя Нэлли умерла в больнице от французской болезни, поэтому моей надежде свидеться с нею положен конец. Сам я начинаю стариться, а из усталых моих членов начинают выколачивать корь палками. Хорошо же! если так, сделаюсь сводником, пущу в ход искусство запускать руки в чужие карманы и проворно присвоивать себе чужие кошельки. Прокрадусь в Англию и буду там красть во славу Божию; залеплю вот эти рубцы пластырем и стану клясться, будто получил их на войне против Галлии (Уходит).

СЦЕНА II.

Труа в Шампаньи. Комната в королевском дворце.

В одну дверь входят: король Генрих, Бедфорд, Глостэр, Экзэтэр, Уорик, Уэстморленд и прочие английские лорды; в другую - король Франции, королева Изабелла, принцесса Катарина, придворные кавалеры и дамы; наконец, принц Бургундский со свитою.

Король Генрих. Мир этому собранию, сошедшемуся во имя мира. Привет и пожелание здравия нашему брату - королю Франции, нашей сестре - королеве! Радость и благоденствие нашей прелестной кузине - несравненной принцессе Катарине. Как отпрыск, как одного из членов этой царственной семьи, приветствуем и вас, герцог Бургундский, а так же всех принцев и пэров Франции, желая вам всевозможных благ.

Король Франции. От души рады вас видеть, достойный наш брат - король Англии. Привет наш и вам, и каждому из английских принцев.

Королева Изабелла. Любезный брать наш, король Англии! От всего сердца желаем, чтобы этот прекрасный день и это приятное для нас свидание кончилось так же благополучно, как велика радость, ощущаемая нами при виде ваших любезных взглядов, более не служащих для нас орудиями смерти, подобно взглядам василиска, которые вы до сих пор метали в несчастных французов желавших защищать доступ в свое отечество. Надеюсь что отныне эти взгляды утратят свою смертоносную силу и что сегодняшний день превратит все прежние споры и раздоры в искреннюю любовь.

Король Генрих. Мы затем и явились сюда, чтобы сказать на эти слова: - "Аминь".

Королева Изабелла. Привет мой и всем вам, принцы Англии.

Герцог Бургундский. Великие государи Франции и Англии, примите от меня дань одинаковой любви и одинакового уважения. Вы оба, лучше, чем кто-нибудь другой, можете засвидетельствовать, как напрягал я все силы своего разума, своего усердия и своей деятельности, чтобы привесть ваши величества к согласию на это царственное свидание. Теперь, когда мои труды увенчались успехом и оба вы, могучие государи, стали лицом к лицу на этом желанном свидании, простите, что я в вашем царственном присутствии позволяю себе вопрос, какая преграда мешает, препятствует тому, чтобы бедный, обнаженный и изувеченный мир, этот насадитель искусств, этот источник изобилия и народного веселья, водворился снова в прекраснейшем саду вселенной и показал свой лучезарный лик нашей плодородной Франции? Увы, он подвергался слишком долгому изгнанию из этой страны, где все её растительные богатства, сваленные в кучи, гибнут от собственного изобилия. Служащая источником сердечного веселья лоза сохнет от недостатка ухода; её живые изгороди, когда-то подстриженные так тщательно, обезображены излишними отпрысками и напоминают собою обросшего волосами узника; невспаханные поля поросли сорными травами, а в них беспрепятственно укореняются куколь, омег, грубая дымьянка, межь тем как сошник, долженствовавший исторгать всю эту дичь, в полном бездействии покрывается ржавчиной. Те самые луга, на которых прежде благоухали пестрые буковицы, бедренцы и зеленый трилистник, теперь, за отсутствием косы, охвачены ленью, и разом теряя и красоту, и полезность, родят только негодный конский щавель, колючий волчец, куколь и репейник. Но так же, как наши виноградники, наши оставленные под пар поля, наши луга и живые изгороди, изменяя своей природе, дичают, и в наших домах мы сами и наши дети или забыли все науки, которые должны бы служить украшением нашей страны, или за недостатком времени перестали им научаться. Оне ростут, как дикари, как солдаты, только и думающие о кровопролитии, приучающиеся к сквернословию, к суровому выражению лица, к неряшливости в одежде, ко всему чудовищному и противоестественному. Теперь вы собрались, главным образом, для того, чтобы придать нам прежний благообразный вид, и в речи моей заключается мольба, чтобы вы сказали мне, что именно препятствует прекрасному миру уничтожить все эти невзгоды и водворить среди нас прежнее благоденствие?

Король Генрих. Если вы, герцог Бургундский, желаете мира, отсутствие которого порождает все исчисленные вами беды, вы должны купить его, вполне удовлетворив все наши несомненно законные требования. И суть, и подробности этих требований исчислены в записке, уже находящейся у вас в руках.

Герцог Бургундский. Королю эти требования были уже прочтены, но от него не получено еще никакого ответа.

Король Генрих. Однако, мир, которого вы так желаете, зависит от этого ответа.

Король Франции. Я только беглым взглядом успел познакомиться с этими требованиями; поэтому не угодно ли вашему величеству теперь же назначить кого-нибудь из своих советников, чтобы вместе с нами снова пересмотреть эти условия, а мы тух же решим соглашаться на них или не соглашаться, а затем окончательным ответом мы не замедлим.

Король Генрих. Извольте, любезный брат. Вы, дядя Экзэтэр, вы, братья мои Клерэнс и Глостер, а так же вы, лорды Уорик и Хонтинтон, отправьтесь с его величеством. Мы даем вам полномочие утверждать, прибавлять, изменять все, что сказано и чего не сказано в наших требованиях; мы заранее согласны на все, что вы найдете для нас нужным и выгодным. А вы, прелестная наша сестра, отправитесь с принцами или останетесь с нами?

Королева Изавелла. Я пойду с ними, доблестный наш брат. Если начнут слишком настойчиво требовать исполнения какого-нибудь спорного пункта, голос женщины может оказаться не бесполезным.

Король Генрих. Так оставьте с нами нашу прелестную кузину Катарину; в ней состоит главное наше требование, помещенное в самом начале списка.

Королева Изабелла. Пусть останется (Все уходят, кроме короля Генриха, Катарины и Алисы).

Король Генрих. Прелестная, прелестнейшая Катарина, не откажитесь научить сурового солдата таким словам, которые, при содействии вашего слуха, нашли бы себе доступ к вашему нежному девственному сердцу.

Катарина. Я вызывать смех у ваше величество... я не уметь по ваш английски.

Король Генрих. О, очаровательная Катарина, если вы согласны крепко полюбить меня своим французским сердцем, я с радостью приму такое признание, если-бы оно было высказано даже ломанным английским языком. Нравлюсь я вам, Кет?

Катарина. Pardonnez moi, я не знает, что такой нравлюсь.

Король Генрих. Людям нравятся ангелы или их сестры, так похожия на них, как вы, Кет.

Катарина. Que dit il? Que jesuis semblable a les anges?

Алиса. Oui, vraiment, (sauf votre grace) ainsi dit il.

Король Генрих. Да, дорогая Катарина, я это сказал и, не краснея, подтверждаю это еще раз.

Катарина. О, bon Dieu! les langues des hommes sont pleines des tromperies.

Король Генрих. Милая моя, что говорит она такое? Что языки мужчин полны обманов?

Алиса. Oui, что языки мужчин полны обмана... Так думает принцесса.

Король Генрих. Принцесса больше англичанка, чем вы, и если мое сватовство понятно вам, Кэт, я очень рад, что вы не умеете лучше объясняться по-английски, потому что иначе вы нашли бы во мне такого недостойного короля, что непременно приняли бы меня за мужика, продавшего ферму, чтобы купить корону. Я не знаю в любви никаких окольных путей и говорю прямо, что люблю вас; если-же вы, вместо того, чтобы просто сказать: - "В самом деле любите", потребуете новых излияний, моему красноречию конец. Если вы согласны, скажите это, а затем, - в знак того, что условие заключено,- ударим по рукам. Что-же скажете вы на это?

Катарина. Sauf votre honneur, я не понимать хорошо.

Король Генрих. Честное слово, Кэт, если для того, чтобы вам понравиться, вы потребуете, чтобы я сочинял стихи или стал танцовать, я человек пропащий. Для первого у меня не хватает ни слов, ни умения владеть размеромь, для второго-же сноровки или ловкости. Если-бы потребовалось, чтобы я добыл жену прыжками, как в чехарду, или в полном вооружении вскочив на седло, могу без всякого самохвальства сказать, что я мигом вскочил бы на супружеское ложе. Если бы, ради моей возлюбленной, мне надо было пускать в ход кулаки или, чтобы заслужить её расположение, красиво погарцовать на коне, я, как мясник, сцепился бы с противником, или, как обезьяна, укрепился бы на коне и не свалился бы с него никогда; но, свидетель Бог, я бы не мог ни томиться, ни вздыхать. Красноречием я не одарен, поэтому не умею ни уверять, ни убеждать; я умею только дать клятву, которой, впрочем, никогда не даю, но, дав ее однажды, не нарушу её тоже никогда, несмотря ни на какие требования. Поэтому, Кэт, если вы в состоянии полюбить человека, лицу которого не зачем даже обращать внимания на загар, человека, который никогда не смотрится в зеркало для того, чтобы иметь удовольствие увидать того, кого он там увидит, пусть твои глаза заменят тебе твоего повара. Как прямодушный солдат, говорю тебе: можешь ты полюбить меня таким, как я есть, и бери меня; не можешь?- сказать тебе, что я умру, было бы сказать правду... но, клянусь Богом, умру не от любви к тебе. Однако, несмотря на это, я все-таки тебя люблю! Поэтому, дорогая Кэт, избери себе в спутники жизни человека прямого, искренно постояннаго; не имея способности расточать любезности всем женщинам направо и налево, он поневоле будет тебе верен. Искусные-же в сладких речах молодцы, умеющие вкрадываться в сердца женщин при помощи рифм, скоро оттуда изгоняются, когда в женщине заговорит рассудок. Краснобаи - все таки не более, как болтуны; рифмы годятся только для баллад. Самая красивая нога когда нибудь обвиснет; самая прямая спина сгорбится, самая черная борода побелеет, самая кудрявая голова облысеет, морщины избороздят самое прекрасное лицо; самые полные жизни глаза когда нибудь ввалятся и потускнеют, но доброе сердце, Кэт,- это солнце и месяц, или скорее это солнце, а не месяц, потому что оно, сияя светло, никогда не изменяется и, совершая свой путь, всегда остается верным избранному направлению. Хочешь иметь такого мужа, и ты получишь меня, а во мне получишь солдата; но, взяв себе солдата, возьмешь ты в тоже время и короля. Что-же ты скажешь на мою любовь? Отвечай-же, моя красавица, и, прошу тебя, ответь откровенно.

Катарина. Как можно, я любить враг Франция?

Король Генрих. Нет, Кэт, чтобы ты любила врага Франции, это, конечно, невозможно. Но, полюбив меня, ты полюбишь друга Франции, так-как я сам люблю ее настодько, что не соглашусь расстаться ни с одною из её деревушек. Я хочу обладать ею во всей её целости! Итак, Кэт, когда Франция будет принадлежать мне, а я вам, значит Франция будет вашей, а вы моей.

Катарина. Я не понимать, что вы говорить.

Король Генрих. Если, Кэт, вы не понимаете, я скажу вам это по французски, хотя уверен, что моим словам будет так-же трудно оторваться от моего языка, как рукам новобрачной от шеи только что повенчанного с нею мужа. Quand j'ai la posession de France, et quand vous avez la posession de moi,- ну, что же скажу далее? Святой Дионисий, приди ко мне на помощь!- donc votre est France, et vous etes mienne. Мне, Кэть, легче завоевать все королевство, чем проговорить еще столько-же по французски; поэтому я не буду стараться убеждать тебя по фраяцузски, а стану говорить на этом языке только тогда, когда захочу рассмешить тебя.

Катарина. Sauf votre honneur, le franeais que vous parlez est meilleur que l'Anglais, lequel je parle.

Король Генрих. Нет, милая, это не так, честное слово, не так! Надо сознаться, что оба мы с совершенно одинаковым несовершенством говорим - я на твоем, а ты на моем языке. Против этого спорить нельзя. Но, Кэт, скажи, знаешь-ли ты по английски настолько, чтобы ответить, можешь-ли ты полюбить меня?

Катарина. Не мочь сказать.

Король Генрих. Не может-ли ответить за тебя которая нибудь из твоих приближенных, тогда я обращусь с вопросом к ней? Но полно! я знаю, что ты меня любишь, а вечером, когда удалишься в свою комнату, начнешь расспрашивать обо мне вот эту леди. Знаю я также, что ты начнешь осуждать во мне именно то, что тебе более всего нравится. Однако, прелестная принцесса, не смейся надо мною немилосердно, потому что я люблю тебя жестоко. Если ты, Кэт, сделаешься когда нибудь моею,- а во мне таится спасительная надежда, что так оно и выйдет,- можно будет сказать, что я покорил тебя, поэтому ты волею-неволею должна будешь сделаться матерью доблестных воинов. Между днями святого Дионисия и святого Георгия мы непременно произведем на свет мальчугана, полу-француза и полу-англичанина, а он со временем отправится в Константинополь и станет теребить там турка за бороду. Ведь так, прелестная моя лилия?

Катарина. Не знать.

Король Генрих. Знать этого заранее, конечно, нельзя, но обещать можно и теперь. Обещай только, Кэт, что ты тотчас-же примешься хлопотать о французской половине этого ребенка, а насчет английской позабочусь я, ручаюсь в этом словом короля и холостяка. Что-же ответит на это la plus belle Katharine du monde, mon tres chere et divine deesse?

Катарина. Ваше majeste уметь достаточно fausse по-французски, чтоб обманут самая sage demoisselle, что быть en France.

Король Генрих. Ну его, мой ломанный французский язык! На самом чистом и искренном английском скажу тебе:- люблю тебя, Кэть, и клянусь в этом честью! Однако, поклясться тем-же, что и ты любишь меня, я не могу, хотя мое сердце начинает льстить себя надеждою, что ты любишь меня, несмотря на мое жалкое, далеко не привлекательное лицо. Теперь я готов проклинать честолюбие моего отца! Во время моего зачатия, он помышлял только о междоусобных войнах, вот поэтому природа и наградила меня такою грубою наружностью, таким железным видом, что я только пугаю девушек, когда вздумаю за них посвататься. Но поверь, Кэт, что чем буду я становиться старше, тем менее стану казаться безобразным; меня утешает мысль, что такая злая губительница красоты, как старость, не в силах будет нанести никакого изъяна моему лицу. Если ты согласишься взять меня в мужья, ты возьмешь меня в самом худшем виде; если я теперь уже, быть может, кажусь тебе сносным, то с годами я буду казаться тебе все сноснее и сноснее. Скажи-же, прелестная Катарина, согласна ты быть моею? Отбрось девичью стыдливость и взглядом настоящей императрицы вырази мысль внушаемую тебе сердцем, а потом, взяв меня за руку, скажи:- "Генрих, я твоя!" Стоит тебе осчастливить мой слух таким ответом, и я тотчас же скажу тебе в свою очередь:- "И Англия твоя, и Ирландия твоя, и Франция твоя, и Генрих Плантадженэт тоже твой! Хотя он,- я скажу это даже в его присутствии,- и не может идти в паре с красивейшими королями, но ты все-таки увидишь, что он король недурной и царствует над отличнейшим народом. Пусть ответ твой прозвучит ломанной музыкой, потому-что голос твой - музыка, а твой английский язык ломанный. Сломи-же, царица моя, сломя с своего языка печать молчания и ломанным английским языком ответь:- хочешь быть моею женою?

Катарина. Это как угодно быть au roi mon pere.

Король Генрих. О, ему это будет угодно, Кэт! Не бойся; он будет очень рад.

Катарина. О, тогда и я быть очень рад.

Король Генрих. После этого я целую твою руку ж называю тебя моею королевой.

Катарина. Laissez, mon seigneur, laissez, laissez, laissez! Ma foi, je ne veux point, que vous abaissez yotre grandeur, en baisant la main d'une votre indigne serviteure; excusez moi, je vous supplie, mon tres puissant seigneur.

Король Генрих. В таком случае, Кэт, я поцелую тебя прямо в губы.

Катарина. Les dames et les demoiselles pour etre baisees devant leur noces, il n'est pas le coutume de France.

Король Генрих. Madame моя переводчица, что она говорит?

Алиса. Что не есть обычай pour les французски леди, чтобы... Я не знать, как "baiser" по-английски.

Король Генрих. Целовать.

Алиса. Ваше величество entendre больше хорошо que moi.

Король Генрих. Она, кажется, хотела сказать, что у французских девушек не в обычае целоваться до свадьбы?

Алиса. Oui, vraiment.

Король Генрих. О, Кэт, даже самые суровые обычаи преклоняются перед желаниями великих королей. Нас с тобою, Кет, нельзя заключить в узкие перегородки обычая какой-нибуд страны. Мы сами создаем обычаи, и свобода, неразлучная с нашим саном, так-же зажимает рты любителям пересудов, как я зажму рот тебе за то, что он хотел было отстаивать строгий обычай этой страны и лишить меня поцелуя (Цѣлует ее). В твоих губах, Кэт, таится волшебная сила; в сладком прикосновении к ним более красноречия, чем во всех языках французского совета, и оне способны скорее убедить Генриха английского, чем просьба всех монархов, взятых вместе. Вот идет твой отец.

Входят: король Франции, королева, герцог бургундский, Бедфорд, Глостэр; Экзэтэр, Уэстморлснд, и другие, как английские, так и французские вельможи.

Герцог Бургундский. Да будет над вашим величеством милость Божия! Что это, царственный наш кузен, уж не обучаете-ли вы нашу принцессу английскому языку?

Король Генрих. Мне бы хотелось, любезный кузен, дать ей понять, как сильно я ее люблю, а это и есть самый чистый английский язык.

Герцог Бургундский. Что-же, она понятлива?

Король Генрих. Наш язык груб, кузен, да и сам я любезностью не отличаюсь. Я не имею ни голоса, ни дара льстить, поэтому не в силах вызвать духа любви в настоящем его образе.

Герцог Бургундский. Если я решаюсь вам отвечать, припишите это искренности моей радости. Если вы желаете прибегнуть к заклинаниям, вам следует заключить ее в волшебный круг,и если вы желаете вызвать дух любви в настоящем его образе, он должен явиться нагим и слепым. Поэтому можете-ли вы осуждать принцессу за то, что она, как девушка, еще рдеющая розами девственной стыдливости, не захотела обнажиться настолько, чтобы, будучи зрячей, дозволить явиться перед её глазами нагому и слепому божку. Согласиться на это - для девушки шаг довольно затруднительный.

Король Генрих. В подобных случаях девушки обыкновенно зажмуриваются и сдаются, так-как крылатый мальчик, хотя он и слеп, все-таки является сильнее их.

Герцог Бургундский. Когда так, их, ваше величество, можно извинить тем, что они не видят того, что делают.

Король Генрих. Если так, любезный герцог, научите и вашу племянницу зажмуриться.

Герцог Бургундский. Я согласен подмигнуть ей, если вы, государь, сумеете объяснить ей смысл этого подмигивания. Девушки, выросшие среди тепла и неги лета, словно мухи около Варфоломеева дня, становятся слепы, хотя и глядят во все глаза. Тогда их прямо бери руками, меж тем ранее оне едва позволяли, чтобы на них смотрели?

Король Генрих. Это нравоучение говорит мне, что мне следует положиться на время и поджидать жаркого лета. Тогда я поймаю муху, то-есть, вашу племянницу, да при том еще слепую.

Герцог Бургундский. Да, государь, ослепшую, какою бывает любовь перед наступлением поры любви.

Король Генрих. Правда! Многим среди вас следовало бы благодарить ослепляющую меня любовь за то, что она не дозволяет мне видеть многие из французских городов, потому что на пути стоит красивый образ девушки, заслоняющий эти города от моих глаз.

Король Франции. Вы, государь, хотя издали, но все-таки их видите, и каждый из них принимает для вас образ девушки, потому что все они опоясаны девственными стенами, которых призрак войны никогда еще не подвергал насилию.

Король Генрих. Будет Кэт моею женою?

Король Франции. Если вам угодно.

Король Генрих. Разумеется, даже очень угодно, если девственные города, о которых вы говорите, будут находиться в её свите. Тогда девушка, преграждавшая путь моим желаниям, сама поможет осуществлению этих желаний.

Король Франции. Мы дали свое согласие на все разумные требования.

Король Генрих. Скажите, лорды Англии, действительно-ли это так?

Уэстморленд. Король согласился на все пункты; во-первых - на брак своей дочери с вами, а затем и на все остальные, ни в чем не изменяя их строгой сущности.

Экзэтэр. Исключение сделано только для пункта, в котором вы, государь, требуете, чтобы король Франции в случае необходимых письменных сношений титуловал ваше величество на французском языке, соблюдая следующую форму: - "Notre tres cher fils Henry roi d'Angleterre, heritier de France", а затем по-латыни: - "Praeclarissinius Alius noster Henrieus, rex Angliae et haeres Franciae".

Kopoль Франции. Даже и этого пункта, любезный брат наш, я не отверг окончательно; я по твоей просьбе готов согласиться и на него.

Король Генрих. Так прошу вас, в знак вашего расположения, и чтобы еще сильнее скрепить наш союз, утвердить рядом с прочими и этот пункт, а затем, отдайте мне вашу дочь.

Король Франции. Бери ее, дорогой мой сын, и подари меня поскорее потомством, которое покончило-бы все несогласия между вечно враждующими Францией и Англией, самые берега которых, полные ненависти, как будто смотрят друг на друга, бледнеё от зависти при виде того, как переуспевает та или другая страна. Пусть этот дорогой брачный союз, водворив между соперницами добрые соседские отношения, поселит в их недрах христианское согласие, так чтобы война никогда не являла между Англией и прекрасной Францией своего кровавого меча.

Все. Аминь!

Король Генрих. Теперь, моя Кэт, добро пожаловать ко мне. Беру вас всех в свидетели,что я целую ее, как свою законную жену и королеву (Трубы гремят).

Королева Изабелла. Пусть Господь, лучший составитель браков, так-же сольет воедино и ваши сердца, как ваши владения. Когда два отдельные существа, как муж и жена, сливаются в одно, пусть и их владения тоже сольются в одно целое; да, пусть оба королевства тоже сочетаются браком, и никакие неприятные недоразумения, никакая злая ревность, так часто возмущающия ложе счастливого брака, не становятся между ними, чтобы расторгнуть то, что сплотилось воедино. Пусть каждый англичанин воплотится в француза, а каждый француз в англичанина, и да изречет Господь на это аминь!

Все. Аминь!

Король Генрих. Теперь надо заняться приготовлениями к свадьбе. В день этого брака, герцог Бургундский, мы приведем всех пэров к присяге, что договор будет исполнен свято. В этот день Кэт примет от меня обет в верности, а я от вас, и да хранятся для нашего счастья все обеты свято и ненарушимо (Все уходят).

Появляется хор.

Хор. Вот тот предел, до которого преклоняющийся перед вами автор своим грубым и неумелым пером довел передачу славных деяний, втискивая великих людей в тесные перегородки, сокращая и уродуя пробелами то поле славы, на котором разыгрывались подвиги этих людей. Не долга, но, не смотря на свою не продолжительность, была громадно велика жизнь Генриха, этой сияющей звезды Англии! Сама фортуна выковала его меч, тот самый меч, которым он завоевал красивейший вертоград вселенной, чтобы передать своему сыну верховную власть над этим вертоградом. Генрих VI, еще в пеленках помазанный в короли Франции и Англии, наследовал этому славному королю, но такое множество рук принялось руководить государством, что оно утратило Францию и залило Англию кровью. Все эти печальные картины сцена показывала вам не раз, и, хоть во имя этого, просим у вас благосклонности к новому нашему представлению.

Конец.

ПРИМЕЧАНИЯ.

В 1600 году появилось in-quarto "Генриха V, под следующим заглавием: "Хроника история о Генрихе Пятом с битвой при Азинкуре во Франции. Вместе с историей о прапорщике Пистоле. В том виде, как это несколько раз было играно слугами высокопочтенного лорда Камергера". Текст этого in-quarto во многом разнится от текста in-folio; вероятно, это in-quarto передает драму в том виде, в каком она была записана по театральным представлениям. Одно место в хоре пятого действия, относящееся к возмущению в Ирландии и к отъезду туда Эссекса, доказывает с очевидностью, что драма была написана в 1599 г. Говоря о торжественной встрече Лондоном Генриха V, хор прибавляет: "To же, хотя и в более скромных размерах, но также полно сосредоточенности повторилось бы и теперь, если бы вдруг вернулся из Ирландии,- а это легко может случиться, - полководец нашей милостивой повелительницы (Эссекс), ведя за собой мятежников, нанизанных на клинок меча".

Стр. 221. "В состоянии-ли мы в нашем деревянном и тесном пуле?" - Намек на театр, в котором "Генрих V" в первый раз давался и который по своей круглой форме назывался "The globe".

Стр. 226. Вся речь Архиепископа Кентербэрийского,- почти буквальный пересказ хроники Голиншеда. В царствование Елизаветы Голиншед считался величайшим авторитетом по истории, поэтому и исторические ошибки, встречающиеся в речи Архиепископа, нужно приписать Голиншеду, а не Шекспиру. Так, например, император Людовик Добродушный никогда не имел сына по названию Карломана; во французских хрониках нигде нет никакой речи о принцессе Лингаре, правнучке Карла Великого, наследником которой будто бы считал себя Гуго-Капет. Не Людовик X, а Людовик IX имел бабушкой "прекрасную королеву Изабеллу". Воспроизводя все эти ошибки, Шекспир оказался виновным только в слишком большой точности: он повторил только то, что считал несомненной исторической истиной.

Стр. 230. Слова Экзэтэра напомниают следующее место у Цицерона: "Ut in fidibus, ad tlbiis, atque cantu ipso, ac vocibus concentus est quidam tenendus ex distinctis sonis, quern immutatum, ac discrepantem aures eruditae ferre non possnnt, isque concentus ex dissimillimarum vocum moderatione concors tamen effieitur et eongruens: sic ex summis, et infimis, et mediis interjectis ordinibus, ut sonis, moderata ratione eivitas consensu dissimillimorum concmit, et quae harmonia а musieis dicitur in cantu, ea est in civitatae Concordia, arctissimum atque optimum omni in republica vinculum incolumitatis: quae sine justitia nullo pacto potest". По этому поводу Найт замечает, что это место из Цицерона, столь близко напоминающее стихи Шекспира, извлечено из той части трактата "De Republica", которая сохранилась в сочинениях блаженного Августина. Совершенно естественный возникает вопрос: Читал-ли Шекспир этот отрывок блаженного Августина? Из всего, что мы знаем, "De Republica" Цицерона есть не более, как подражание "Республике" Платона; цитированная фраза находится почти целиком у Платона, и что в особенности любопытно,- стихи Шекспира в гораздо большей степени проникнуты философией Платона, чем отрывок Цицерона. Стихи: "Потому что члены государства, как бы мелко они ни дробились, все они от самого крупного и до мелкого, до мельчайшего должны сохранять полное согласие и, подобно звукам музыки, сливаться в один общий и стройный хор"; и за тем, начало речи Архиепископа: "поэтому небо и наделяет человеческое общество разнородными способностями",- все это есть не более, как поэтическое развитие учения Платона о триаде, образованной из трех элементов в человеке и тождественности человеческого организма с организмом общества. Найт думает, что это сопоставление Шекспира, Цицерона и Платона - лучшее доказательство того, что Шекспир был основательно знаком с римской и греческой литературами, и при том в подлиннике, так как в эпоху Елисаветы ни одно из сочинений Платона не было переведено на английский язык, за исключением перевода одного небольшого "Диалога", сделанного Спенсером.

Стр. 232. ,,Мячи для игры, государь".- Случай с отправкой мячей королю английскому сыном французского короля Карла VI очень подробно рассказан Голиншедом. Он всегда казался историкам неправдоподобным, и многие считают его выдумкой. Во всяком случае, ни один из французских хроникеров не упоминает о нем,- что, конечно, было бы невозможно, если-бы этот случай действительно имел место. Шекспир, в данном случае, доверился Голлю и Голиншеду. Необходимо также прибавить, что и драматическая литература, значительно раньше Шекспира, популяризировала его. Он, между прочим, составляет главный эпизод в пьесе "Славные победы Генриха V".

Стр. 235. Ричард, граф Кембридж или, иначе, Ричард Коннигсбери, был младшим сыном Эдмонда Лонгдей, герцога Иоркскаго. Он был отцом Ричарда, герцога Иоркского, бывшего отцом короля Эдуарда IV.

Стр. 235. "По истине злодейское золото".- Тут непереводимая игра слов: gilt - золото и guilt = преступление.

Стр. 235. "Спокойный переезд", - т. е. чтобы избавил от морской болезни.

Стр. 237. Барбасон - имя чорта, упоминаемого в "Демонологии". Он упоминается также и в "Виндзорских кумушках".

Стр. 240. "Спавшего с ним на одной постели". У Шекспира сказано: сопостельник (bedfellow). Это название,- в наше время несколько странное и неприличное - было в шекспировское время очень обыкновенным. Обычай спать вместе продолжался до половины XVII столетия, если не позже.

Стр. 244. Голиншед: "Некоторые рассказывают. что Ричард, граф Кембриджский, вместе с лордом Скрупом и Томасом Греем умертвил короля не для того, чтобы подслужиться французскому королю, но с тем, чтобы посадить ни трон своего зятя, Эдмонда, графа Марчского, в качестве наследника Лайонеля, герцога Клэренского: этот граф Марчский, вследствие некоторых тайных обстоятельств, не имел возможности иметь потомства; поэтому граф Кембриджский был уверен, что престол перейдет к нему на основании прав его жены - ему и его детям от нея. Вот почему он сказал, что, имея нужду в деньгах, вошел в сношение с королем французским, лишь бы только не сознаться в действительных твоих планах и надеждах.

Стр. 247. "На лоне Артура".- Куикли путает Артура с Авраамом; она хотела сказать: на лоне Авраама.

Стр. 248. "Да, он никогда не терпел телеснаго". - Куикли путает употребленное мальчиком слово incarnate - воплощенный, с carnation - телесный цвет.

Стр. 258. "Таскать уголья".- Carry coals - сносить всякое оскорбление.

Стр. 259. В подлиннике Джэми говорит по английски, как шотландец, а Макморрис - как прландед.

Стр. 268. "Фортуна относится враждебно к Бардольфу..." Шекспир нашел в старинных хрониках этот факт, который он приписывает Бардольфу. И Голиншед и Голль рассказывают, что в то время, как английская армия направлялась к Калэ, какой-то глупый солдат украл в одной из церквей церковное блюдце... За что его и хотели повесить,

Стр. 276. ,,Вы не можете себе представить, какое волшебное действие производит борода, подстриженная как у такого-то генерала".- Из баллады, напечатанной в "Le prince d'Amour" видно, что прежде обращали большое внимание на бороды и что каждое звание имело особенную форму бороды. Так, мечевидная борода (spada-beard), а равно, как кажется, и кинжаловидная (stilleto-beard) принадлежали исключительо военным.

Стр. 269. "Испанская фига".- Обычай показывать фигуру, в виде насмешки (far la fica) ведет свое начало от того, что миланцы, взбунтовавшись против Фридриха, позорно выгнали из города его супругу, императрицу. Они ее посадили верхом на мула по названию Такора, так что лицо её было обращено к хвосту мула. Усмиривши бунт, Фридрих приказал вложить фигу в заднюю часть Такора и заставил всех миланцев, попавшихся в плен, публично вытаскивать фигу зубами; кто не хотел этого исполнить, немедленно вешался: и они были обязаны сказать палачу. который тут же стоял: "Ессо la fica". Нет выше оскорбления для миланца, как показать ему фигу. Из Италии пословица: "far la fica" перешла к другим народам, и, в особенности, к испанцам, которые говорят: "dar las higras". Выражение Ппстоля: "испанская фига", по догадке Стивенса, может быть, также двусмысленное выражение, намекающее на те отравленные фиги, которые в XVI веке были в большом ходу в Испании. Тогда в Италии и Испании освобождались от врага, дав ему съесть отравленную фигу.

Стр. 277. ,,Только снимут колпачек и её не стало".- Тут непереводимая игра слов: bate - уменьшаться, и охотничаго термина bate - хлопать крыльями, что сокол всегда делает, когда с него снимут колпак.

Стр. 282. "Обобью с его головы весь порей".- Во время сражения при Кресси, бывшего в день Св. Давида (1346 г.). уэльссцы, дравшиеся с необыкновенной храбростию, нарвали в одном из садов порею и украсили им свои шлемы, в память этого дня и их подвигов вошло после того в обыкновение каждый день Св Давида убирать шапку пореем.

Стр. 290. "Два монастыря... моля о спокойствии души Ричарда".- Один из этих монастырей принадлежал Картезианцам и назывался "Вифлеем", другой - монахам ордена Святой Бригиты и назывался "Сион"'. Они находились на двух противоположных берегах Темзы, около королевского замка, Шин, теперь Ричмонда.

Стр. 293. ,,Их всадники имеют вид каких-то неподвижных подсвечников".- Старым подсвечникам и канделябрам придавалась часто форма человека в латах с распростертыми руками, в которые вставлялись свечи.

Стр. 295. "Нынешний ден его облагородит". Генрих V запретил носить гербовые щиты всем, кроме имевших на это наследственное или жалованное право, и тех, которые сражались с ним при Азинкуре. Кроме того, этим последним отводились еще при всех торжествах и на всех публичных зрелищах первые, почетные места.

Стр. 297. "Что мы не улетим".- Здесь игра слов: fly - улететь и обращаться в бегство.

Стр. 298. Герцог Иоркский - тот же самый, который в "Ричарде II" назван герцогом Омерль. Его имя было Эдуард; он был старшим сыном Эдмонда Ланглея, герцога Иоркского, пятого сына Эдуарда III. Ричард, граф Кембриджский, появляющийся в четвертой сцене "Генриха V", был младшим сыном этого Эдуарда, герцога Иоркскаго.

Стр. 298. "Caleno Custure me!" Первые слова ирландской песни ("Маленькая девочка моего сердца"). Эти слова Пистоль приводит по созвучью слов Quality и Callino, или Calen.

Стр. 300. "Вдесятеро смелее этого ревущего дьявола". - В средневековых "Мистериях" дьявол "играл важную роль. У него был отвратительный костюм, на лицо надевалась маска с громадными глазами, огромным ртом и колоссальным носом, с красной бородой. Он обыкновенно был вооружен огромной палкой, которою бил всех, кто к нему подходил.

Стр. 320. "Людям нравятся ангелы или их сестры, так похожие на них, как вы, Кет". - Тут непереводимая игра слов: like - любить и like - походить.

Стр. 321. "Сноровки или ловкости", - непереводимая игра слов: measure - старинный танец и measure - мера.

Уильям Шекспир - Король Генрих V (Henry V). 3 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :