Уильям Шекспир
«Жизнь и смерть короля Ричарда Третьего. 1 часть.»

"Жизнь и смерть короля Ричарда Третьего. 1 часть."

Перевод Г. П. Данилевского

От переводчика.

"Что развивается в трагедии? Какая цель ея?.. Человек и народ, - судьба человеческая и народная. Вот почему Шекспир - велик!"

Записки Пушкина.

Историческая драма "Ричард III" - считается некоторыми первою, по времени, историческою драмою Шекспира. Коллье и Дэйс относят ее к 1593 году.

Ряд произведений, в среде которых эта драма занимает такое видное место, составляет, по мнению Шлегеля, колоссальную драматическую эпопею, подобной которой нет ни у одного литературного народа. Эти исторические драмы обязаны своим происхождением лучшей эпохе царствования Елисаветы, - когда, при сокрушении испанской Армады (1598 г.), впервые в сердцах англичан заговорило чувство народного самосознания и гордой независимости, в кругу держав Европы. Удивляясь общему, политико-патриотическому значению исторических драм Шекспира, Шлегель сказал, что "главные черты происшествий в них до того верно схвачены, их причины и тайные начала так ясно изображены, что всюду история в них изучается из источника истины, как бы у корня самой действительности". Единственным пособием Шекспиру в их создании служила хроника Голиншеда, которая явилась в свет между 1577 и 1587 годами, в двух фолиантах. Как он пользовался ею, насколько отступал от неё и следовал ей - превосходно объяснил Куртнэй в своем отдельном сочинении -"Commentaries on the historical plays ot William Shakespeare, 1840". Вот главный закон, которому по мнению Куртнэя, подчинялся Шекспир при пользовании источниками хроники Голиншеда: "он искал природы и внутренней истины". Мотивы исторических действий он брал из простодушных повествований Плутарха; на их основании он смело входил в мир саг и мифов Голиншеда, и самая хроника представлялась ему сквозь светлую призму естественности и природы, так что - чем свободнее и энергичнее творил Шекспир, тем, - как, например, в "Ричарде III", - поэтичнее являлись его образы, хотя при этом более теряли в историческом достоинстве, - чем, напротив, вернее и близко к действительности творил он, тем более его характеры, - как, например, характеры в "Ричарде III",- выигрывали в историческом смысле, но тем более теряли в поэтических достоинствах. - Ряд этих исторических драм, именно: "Ричард III" (1593 г.), "Ричард II" (1597 г.), "Генрих ИV", первая и вторая части (1596-1598 гг.), "Генрих V" (1599 г.), "Виндзорские Кумушки", "Король Иоанн" и "Генрих VIII" (1604 г.), - интересен не менее фантастических трагедий Шекспира, тем более, что в некоторых из них, как, например, в "Ричарде III", встречается еще интерес чисто психологический, Эту истину доказал просвещенному миру германский ученый Гервинус, в капитальном сочинении "Shakespeare". "Исторические драмы" Шекспира составляют второй том этого сочинения. Чтобы показать высокий интерес и оригинальность взглядов ученого, которому Я. Гримм, автор "Истории германского языка", посвятил свой великий труд, здесь излагаются главные мысли Гервинуса об исторической драме Шекспира "Ричард III".

Теперь доказано, что еще в 1583 г., в Кембридже, была написана доктором Легге латинская драма, под именем "Ричард III", а в 1588 г. английская трагедия "The true tragedy of Richard III", которая, впрочем, появилась в печати годом позже Шекспировой. Обе помещены в записках Шекспировского общества, но из них видно, что творец "Отелло" и "Макбета" ими почти не пользовался. "Ричард III" Шекспира - самобытное творение великого драматурга и служит продолжением его драмы "Генрих VИ". Здесь, как и в "Генрихе IIИ", еще не вполне выдержана строго-драматическая форма. Но эта пьеса полна трагических мотивов и сцен, и в ней поразительно выступает мир черных злодеяний, которые Шекспир, без доказательств истории, сваливает на Ричарда III и тем, с таким горьким сарказмом, развертывает внутренния отношения своих героев, где мы постепенно видим, как коварный Ричард показывает падшему поколению последствия гражданских смут, как он, низвергнутый, возвышается, побеждает своих врагов, и, почти в миг торжества, сам падает и погребается под обломками всеобщего разрушения. Трагедия Шекспира основана на борьбе белой и алой роз, на соперничестве домов Иорка и Ланкастера.

Среди гражданских смут и потрясений всего общества - выступает страшный Глостер, с опасным сознанием превосходства своих дарований и с проницательною зоркостью взгляда на испорченность и неспособность человечества его эпохи. В мире, где всякий добро считает добром, он ложно убеждается, что одно зло должно управлять нашими действиями; слепой и неблагородный эгоизм возвышает его над слабыми личностями; гордость мышления заставляет его пренебрегать законами обычаев и нравов. Что свет покоряется уму и силе - было началом его макиавеллизма; он избрал трон целью своей суетности; окружающих его людей он обращает в ступени лестницы своего возвышения. Английская сцена, во все времена, интересовалась этим созданием. В восемнадцатом столетии Коллей-Гиббер вынес его из мрака забвения. Величайшие артисты Англии, Борбэдж, Гаррик и Кин, считали Ричарда в числе своих любимейших ролей, что особенно удавалось двум первым, по причине их натуральной малорослости. Другие артисты, как например, Кембель, оставили целые трактаты об исполненииэтого характера. Уже во время Шекспира (1614 г.) один читатель, вероятно, Христофор Брук, сочинил поэму в стансах - "Дух Ричарда III", которая помещена в записках Шекспировского Общества. Эта поэма тем интереснее, что показывает, как тогдашнее время понимало человечество и насколько оно старалось вникать в дух таких характеров, каков характер Ричарда III.

Биография Ричарда переведена Томасом Муроме с латинской биографии-хроники Голиншеда, который, вероятно, ее заимствовал в свой черед, у архиепископа Мортона. В этом источнике Шекспир нашел следующия скудные, но довольно меткие черты для характеристики своего героя. Ричард родился с зубами, был безобразен и его левое плечо было выше праваго. Злость, гнев и ненависть были его главными качествами. Он был хороший войн; был щедр, что доставляло ему самых многочисленных, но непостоянных друзей; был таинствен, глубокий лицемер; снаружи он казался смиренным, внутри его бушевали кичливость и гордость; он был другом и врагам в одно время, целовал в тот самый миг, когда готовил убийство, и если пускал в дело свое вероломство и тщеславие, то не щадил ни врагов, ни друзей. Шекспир удержал все эти черты, - удержал в самой высокой, художественной естественности и гармонии. Его Ричард всюду является отличным, ловким краснобаем, с духом испорченным и холодно-ядовитым, с острою проницательностью взгляда, вполне таким, как его изображает хроника; в его двуличности, волокитстве и ухаживании за Анною, в его лицемерных фразах, в его сарказмах и двусмысленных речах, - везде проглядывает острый и ядовитый дар его лукавой речи. С наслаждением смотрит на него мстительно-жадная Маргарита. Суровый, дикий, выросший на войне и в крови убийств, с гордостью аристократа и с пронырством плута, Ричард является в вечном противоречии с самим собою. Уже хроника выставила его с качествами существа падшего и дерзкого в своих злодеяниях; Шекспир его дорисовал; Ричард выходит на сцену с духом переменчивым и необузданным, в припадках бешенства и упорства, и тут же расточает медовые речи; то кажется легко-откровенным и поверхностно-безпечным льстецом, то вдруг - самым суровым и коварным лицемером, злодеем.

Сомневались, возможны ли подобные противоречия в одном лице. Мог ли человек, которому в высочайшей степени свойственна десть, так далеко упасть в суровости и свирепости нрава, сделаться самым закоснелым злодеем? Или, если эта свирепость была его природным качеством, мог ли подобный изверг быть образцом такого ума? Наконец, возможно ли было человеку, так сознававшему свои силы в достижении предположенной цели, распространять страх и ужас, и, по сказанию хроники, исполнять все свои гнусные злодейства, без природной наклонности, из одной политики? Шекспир, как и его исторические источники, главною пружиною действий Ричарда, основою всех его планов выставляют его заносчивое честолюбие. Он поставил это качество в центр всего характера Глостера. В его грубой природе столько гордости и самолюбия, столько аристократической щепетильности, столько, наконец, отвращения к кривой лести, что он ползает и сгибается, как мы видим, из одного непреклонного стремления к достижению того места, на котором каждый перед ним должен склоняться. Вследствие своих намерений и планов, он дошел до того, что не только мог сделаться неподражаемым плутом, но еще мог скрывать свое плутовство и свои цели. Лицемерство он довел до высшей степени, так что он является иногда преследуемым и угнетенным там, где он сам всех угнетает и уничтожает, - и разыгрывает роль труса в то время, когда его ненависть разит самым отчаянным и коварным ударом; - так что артист-актер должен непременно различать, где его сила природна и где она в своем действии только принятая роль. Наконец, он доводит свое лукавство до non plus ultra, до того, что он, ужас людей, принимается в свете за кроткого и милосердного, за добродетельного, что он, телом и душою демон-предатель, является в образе праведника, и что его враг, как, например, Риверс, верит в его честность; прямой человек, как Гэстингс, вирит в неспособность его скрытности; Анна замечает в нем возврат к раскаянию, а падающий Кларенс верит в его братскую любовь... На последних ступенях к достигаемой цели состязается с Бокингэмом в лицемерстве и побеждает его...

Слабы нити, посредством которых характер Ричарда связывается с добрыми сторонами человеческой природы; не найди Шекспир этого характера в достоверных скрижалях истории, он, может-быть, не решился бы, позднее, воспроизвести его в типах Эдмунда и Яго. Шекспир старался сделать как можно более интересным этот характер, и потому так развил в нем его злую сторону... Невероятно при этом встретить в демоне пороков, в дерзком Ричарде, - черту совершенно неожиданную: герой зла подвержен припадкам суеверия! Когда Маргарита (I акт, 3 сцена) осыпает его проклятиями, Глостер старается ее прервать различными словами и обратить её проклятия на нее же. Один предсказатель объявил ему смерть после его свидания с Ричмондом, и это уже тяготит его. Хроника говорит, что он выходил из себя, когда слышал имя Ричмонда. Шекспир удержал эту черту. Внутренние голоса, днем связывающие его совесть и волю, вырываются наружу в полночь, когда спят его нравственные силы; злодея томят ужасные сны... Накануне его битвы с Ричмондом (также по сказанию хроники), перед ним являются духи убитых им жертв и терзают его угрозами и упреками... Ричард просыпается в испуге, и, обливаясь холодным потом, кричит отрывистые слова и в бреду чуть не выдает самого себя...

В роли Ричарда - актеру предстоит тьма самых непреодолимых трудностей. По словам Стивенса, не то здесь затруднительно, что артист должен беспрестанно менять в себе образы героя и шарлатана, государственного человека и буффо, лицемера и разбойника, не то здесь трудно, что он должен ежеминутно извертываться между высочайшими страстями и самым фамильярным тоном речи, между красными словами - то грубого солдата, то лукавого политика и льстивого придворного и между угрозами взбешенного пирата; наконец, не в тонкой обрисовке движений или мимической и риторической художественной диалекции состоят трудности выполнения характера Ричарда, но в том, что артисту должно найти основные начала всех этих разнообразностей и соединить их плотью гармонии. Ричард - это Протей превращений. Самый лучший выразитель его роли до сих пор был и есть - сам Шекспир... Для величайших актеров он всегда был Гордиевым узлом.

В трагедии - остальные лица, как и в ранних произведениях Шекспира, группируются вокруг главного действующего характера; одна и та же идея связывает их с страшным героем. Сверхчеловеческим силам Ричарда прежде всего противупоставляются женщины - во всей их женственной слабости и бессилии. Анна, которую он в начале покоряет оружием своего лицемерия, возбуждает скорее участие, нежели презрение; она ненавидит и выходит замуж; она проклинает ту, которая станет женою убийцы её мужа, и сама подпадает этому проклятью и, ставши его супругою, входит снова, невольно, в ряды врагов своего нового мужа... Редко выводили сцену, полную таких невероятностей, какова сцена, где Анна играет главную роль, и её характер выходит неожиданно и как бы мимоходом, снова исчезнув в своем проявлении до конца пьесы, но блеснув всею роскошью красок, женскою кичливостью, самолюбием, слабостью и кокетливостью речи; подобное явление мы видим еще в трагедии "Эфесская Матрона"... Не надобно забывать, впрочем, что убийство её мужа частью оправдывается неизбежным злом всякой гражданской войны и долгом воинской чести...

Не менее остроумно выступает, в противоположность характеру Глостера, простодушие Гэстингса. Он добросердечен, верен чувству добра, болтлив, честен, чужд всякого лукавства; он верит Кэтзби столько же, сколько и Ричарду; он торжествует с неосмотрительною радостью при падении своих врагов, тогда как ему грозит подобная же участь; он подает в совете свой голос за Глостера, за своего чудного и верного друга, и не видит, что тот уже подписал его смертный приговор. Вся сцена (III акт, 4 сцена), в которой это происходит, даже в подробностях характеристической речи, заимствована из хроники. Иначе Шекспир выставил Бракенбери; - здесь он основывался единственно на силе своего воображения, и потому этот последний исторически играет совершенно другую роль, нежели в трагедии. Являясь лицом вполне страдательным, как Кэтзби и Тирроль характерами действующими, он вечно вызывает Ричарда к действиям, вызывает его планы и намерения, - без чего последние, повидимому, не получили бы такого энергического полета. Самым главным орудием Глостеру служит его креатура - Бокингэм... Он выставлен с ним рука об руку, как его близкое и дивно-схожее отражение, как копия его честолюбия и лицемерия. Друг у друга они заимствуют и оба вместе стремятся к одной цели - к возвышению. Здесь - их природная, нравственная связь. В Бокингэме, в его сходстве с Ричардом, Шекспир примиряет противуположности в характере своего героя и резкое различие в типах второстепенных лиц, сгруппированных около Глостера. Он помогает своему патрону возвыситься - и, подобно ему и его проделкам, дивно скрывает свою атаку... Сама Маргарита в начале считает его невинным; её проклятия не касаются его; он не верит им, но, подобно Глостеру, сомневается в своих убеждениях и радуется, что страшная женщина извлекает его из круга тех, на которых обрушает свои заклинания, и что она протягивает ему руку помощи. Везде, в добре и зле, он рисуется за Ричардом - на втором плане. - Совершенная противуположность Бокингэму - Стэнли. Это настоящий льстец и лицемер; вне своей главной сферы он не признает ничего, и, подобно Елисавете, поражает Ричарда его же оружием, Будучи в родстве с Ричмондом, он уже с самого начала принял меры предосторожности, и из врага делается другом королевы Елисаветы; его глаз видит всюду; сама история изумляется, как Ричард, будто ослепленный самим небом, мог обмануться в этом человеке?.. Шекспир оправдывает истину тьм, что дает Стэнли одно оружие с Ричардом; равенством природной ловкости - он надолго оспаривает победу у Глостера...

Разсмотрев эти стороны, объяснив положения лиц, сгруппированных около сверхъестественного характера героя трагедии. мы должны заметить, что поэт искал еще больших крайностей, чтобы со всех сторон вполне осветить и уяснить этот характер. Он противупоставляет его счастью, его возвышению - горести и падения; его глубокому лицемерию - беспечность и добродушие; его кровожадности - беззаботиое самодовольство, которое издевается над самою смертью. - Все это объясняется появлением Маргариты.

Маргарита была вдовою короля Генриха Шестого; она однажды вернулась из Франции, куда была сослана, на материк Англии - в одежде нищей... Обезоруженная, с убитым самолюбием, она издевается над опасностями, над самою смертью, которая ей грозит за нарушение закона; она врывается в круг своих врагов и, будучи не в силах повелевать и управлять ими, не имея возможности скрыть своей внутренней бури, она в безумии и бешенстве расточает беспощадные, предсказательные проклятия, развертывает во всей наготе страшную истину и, как труба суда Божия, - гремит и поражает отступников правды, своих бездушных гонителей. Эти слова имеют более силы и огня, чем все злодеяния Ричарда, и жажда её мщения неукротима: она неукротимее и ненасытнее, чем вся страшная жажда честолюбия, грызущего гнусную душу Глостера. Сочинитель хроники замечает, при описании смерти сына Маргариты, что все, бывшие при этой кончине, позднее испили одинаковую чашу, "вследствие заслуженной справедливости и карающего наказания Божия..." Шекспир этот суд олицетворил в суровой Маргарите и её проклятиях. Она прокляла Эдуарда, и Эдуард скоропостижно умирает; её проклятия сбываются и на несчастном Кларенсе, который сражался за дом Ланкастеров; они сбываются и на Гэстингсе, и на Елисавете, которая под конец, в самом деле, остается без брата, без мужа и без детей, и на лукавом Бокингэме... Ричард также, наконец, делается жертвою её проклятий... Бокингэм изменяет ему, - это ему предсказала Маргарита. Сам Ричард (IV акт, 4 сцена), в дерзком безверии, накликает на свою голову суд Божий... Наконец, его родная мать, Герцогиня Иоркская, которую поэт выставил в средине - между Елисаветою и Маргаритою - и наделил ее качествами этих обеих, говорит ему (ИV акт, 4 сцена), что её молитвы будут на стороне его врагов; она восклицает: "Да будут мои проклятия, в день роковой, последней битвы, на голове твоей тяжелее твоего железного шлема!" И картины движутся, как живые, и все идет, как на яву, и страшный конец неотразим, Кара небесная, как ужасный ураган, охватывает всех и несет к гибельной цели... "Lascinate ogni speranza voi clie intrate!.." Последняя туча рассеянной бури, лицемерный и ехидный Бокингэм восходит на эшафот. - "Всевышний, над Промыслом которого я издевался, - восклицает он, - обрушил мою лицемерную молитву на мою голову; он дал мне по святой правде то, о чем я просил в шутку!" Последния слова трагедии, которые Шекспир влагает в уста Ричмонда, человека, осчастливленного волею небесного Промысла - "God say amen!" - примиряют наше чувство с идеею всей драмы, богатой такими многообразными подробностями.

-

"Ричард III" в начале тридцатых годов был переведен на русский язык - стихами, с французского перевода Шекспира (Перевод покойного актера Брянского, шедший долго на сценах наших театров.). В 1842 году эта драма явилась у нас в третьей части переводов Шекспира-Кетчера. Последний перевел ее слово-в-слово и со многими примечаниями, с английского, - в прозе.

Предлагаемый здесь перевод сделан также с английского языка стихами, как и позднейший А. В. Дружинина.

Следует прибавить несколько слов об известнейших актерах, выполнявших, в разные времена, роли в этой драме.

Драма, особенно драма Шекспира, теряет половину своих достоинств, если она не представляется на сцене театра; актер-художник дополняет, животворит идеи поэта, выясняет их, дает им гармоническую плоть и делает их доступными органам зрителей. - Так иногда, при жизни своей, поэт бывает гораздо менее славен, чем актер, выполняющий его создания; последнему зритель приписывает свои сердечные движения, свое наслаждение; последний, подобно гальскому Геркулесу, приковывает к своим устам целый народ своих поклонников. Но, увы! приходит роковая, безвозвратная пора, и этот голос, этот могучий голос - смолкает навсегда: завеса другого мира падает между нами и актером. - От него, как от исполнителя-музыканта, как от певца, как от прелестной танцовщицы, остается одно: звук его имени и несколько лучей славы! Произведения его исчезают вместе с ним, вместе с его жизнью, которая иногда десятки лет увлекает целые поколения и целые современности наполняет новыми эстетическими началами. И едва-едва остаются от всей его личности немногие слабые отголоски, немногия предания, выраженные слабым, бесплодным словом.

Ни один поэт столько не сделал для актеров, сколько сделал Шекспир; ни один из писателей-драматургов не создал такого множества характеров, типов, которые живут самостоятельною жизнью и совершенно овладевают нашим воображением. Большая часть актеров приобретала свою славу исполнением ролей Шекспира. - Скажем о некоторых из более прославленных, в отношении к "Ричарду-Третьему". - Беттертон, по словам записок Коллея-Гиббера, "был единственным человеком, который еще мог играть роли созданий Шекспира, так точно, как Шекспир один только и мог писать для сцены..." Главное достоинство Беттертона было: разнообразие игры и применение своей артистической личности к личности каждой из играемых им ролей... В "Ричарде-Третьем" с ним мог соперничать один Кин. Коллей о нем выражается так: "в ролях, созданных не Шекспиром, он превосходил всех других актеров; в Шекспировских же творениях он превосходил самого себя". - Он родился в 1683 году, умер в 1710. - Гаррик - был знаменит в роли "Ричарда-Третьяго", в "Лире" и "Макбете". - Он родился в 1716 году, умер в.1779 году, и происходил от французской фамилии. Англичане его ставят выше всех своих актеров; природа, естественность и разнообразие были его главными качествами. Будучи сам сочинителем, Гаррик всю свою жизнь разрабатывал творения Шекспира. Он иногда переделывал роли Шекспира, оправдываясь желанием приблизить их к духу своей эпохи. Упрек этот, впрочем, исчезает при мысли о достоинствах Гаррика: он возвратил своею игрою всю популярность Шекспиру, которую этот последний потерял с той поры, как английская сцена лишилась Беттертона. Он поочередно был то страшен, то благороден, то патетичен, то страстен; и никогда актеру столько не изумлялись и не аплодировали, сколько изумлялись и аплодировали Гаррику. По его смерти, Англия воздала ему почести великих людей, и он был похоронен в пышном склепе Вестминстерского аббатства. - Роли Маргариты и Елисаветы в "Ричарде Третьем" со славою исполняла мистрисс Притчард. Она первая заменила собою молодых актеров, которые до неё обыкновенно выполняли все женские роли Шекспира. Она также неподражаемо играла роди милэди Макбет, королеву в "Гамлете" и "Екатерину" в "Генрихе Восьмом". Мистрисс Притчард родилась в 1711 году, умерла в 1768 году. - После этих имен мы можем назвать Кука, которому было уже сорок-пять лет от роду, когда он, в 1801 году, на Кавенть-Гарденском театре, дебютировал в роли короля "Ричарда-Третьяго"... Ему аплодировал сам Кембль. Будучи красив собой, Кук отличался, главным образом, неподражаемым выражением ненависти, зависти, хитрости и едкой иронии... Он ездил играть в Соединенные Штаты, где в Нью-Иорке, в 1812 году, и скончался, на пятьдесят-восьмом году от рождения, - Но славнейшим из исполнителей роли "Ричарда Третьяго" был Кин. Эдмонд Кин владел удивительными качествами. - Иногда он впадал в тривиальность и уже в слишком изступленную энергию гнева и горячности... Но без этого он был благороден, высок и изящен, "Ричард Третий" и "Шейлок" были главными его ролями. Рщард Третий, из которого он делал безобразного Дон-Жуана, рос мгновенно и становидся почти гигантом, едва над ним распадалась туча опасности. Вся зала потрясалась электрическим ударом, когда он кричал: "Коня! коня! все царство за коня!" - Кин, подобно всем английским актерам, в совершенстве владел шпагою и рапирою... Поэтому в роли Ричарда он растягивал с умыслом последнюю сцену своей борьбы с Ричмондом и умирал, показав вполне свое искусство владеть оружием, Кин оставил сына, но его сын вовсе ее имеет таланта своего отца. В новейшее время исполнением роли Ричарда ИИИ прославились итальянские трагики Сальвини и Росси.

Из наших актеров Мочалов исполнял в Москве роль "Ричарда Третьяго" и был неподражаем в пятом акте; этот пятый акт, под именем "Сна короля Ричарда Третьяго" - в последние годы жизни Мочалова давали обыкновенно отдедьно.

-

ДЕЙСТВУИОЩИЯ ЛИЦА:

Король Эдуард четвертый.

Эдуард, принц Валлийский,

) сыновья его.

Ричард, герцог Иоркский,

Ричард, герцог Глостер,

) братья его.

Георг, герцог Кларенс,

Малолетний сын Кларенса.

Генрих, граф Ричмонд.

Кардинал Борчер, архиепископ кэнтерберийский.

Томас Росерам, архиепископ иоркский.

Джон Мортон, епископ элийский.

Герцог Бокингэм.

Герцог Норфольк.

Граф Серри, сын его.

Граф Риверс, брат жены короля Эдуарда.

Маркиз Дорзет и Лорд Грем, сыновья его.

Граф Оксфорд.

Лорд Гэстингс.

Лорд Стенли.

Лорд Ловель.

Сэр Томас Воген.

Сэр Ричард Раддклифь.

Сэр Вилльям Кэтзби.

Сэр Джемс Тиррель,

Сэр Джемс Блент.

Сэр Вальтер Герберт.

Сэр Роберт Бракенбери, комендант Тоуэра.

Христофор Орзвик, священник.

Лорд-Мер Лондона.

Шериф Вильширский.

Елисавета, жена Эдуарда Четвертаго.

Маргарита, вдова умершего короля Генриха Шестого.

Герцогиня Иоркская, мать короля Эдуарда Четвертого, Глостера и Кларенса.

Лэди Анна, вдова Эдуарда, принца Валлийскаго.

Маленькая дочь Кларенса.

Лорды. Свита. Джентльмены. Священник. Писец. Граждане. Убийцы. Гонцы. Духи. Солдаты.

Действие происходить в Англии.

-

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ.

Лондон.-Улица. (Входит Глостер).

Глостер. -Зима усобиц наших обратилась

В блистательное лето солнцем Иорка:

Потоплены в пучины океана

Нависшие над нами тучи.

Победа увенчала чела наши.

Трофеями висит победное оружье.

Веселый пир сменил свирепость битвы,

И плясок звук - звук маршей заглушил!

Суровый бой чело свое разгладил,

И на конях, закованных в железо,

Не носится, пугая души робких;

Он весело в покоях лэди пляшет,

Под звуки льстиво-сладострастной лютни...

И только я, к игрушкам неспособный,

Несозданный для зеркала урод,

Я, так топорно срубленный, лишенный

Любовных чар, таинственных и сильных,

Перед вертлявостью кокеток-нимф;

Я, в красоте мужчины обделенный,

Физиономии лишенный от природы,

Урод я недоделанный, до срока

Я выброшен на свет, как недоносок,

Едва поконченный, и то такой красивый,

Что на меня собаки лают, чуть

Пред ними где заковыляю; только я,-

В изнеженно-пустое время это,

Отрады жить совсем не нахожу, -

За исключением, конечно, созерцании

На солнце тени собственной своей,

Да рассуждений о своем уродстве.

Й вот, с тех пор, как я но в силах быть

Любовником, - любимцем пошлой моды,

Я быть хочу злодеем, я решился

Преследовать отраду жизни смертных!..

Разставил я губительные сети,

Пророчества безумцев, письма, сны, -

В смертельный бой поставят короля

И Кларенса; и если Эдуард

Король - правдив и так же верен долгу,

Как я хитер, лукав и вероломен,-

Сегодня-ж Кларенс будет в заключеньи,

Из-за пророчества, что буква - Г

Обезнаследит племя Эдуарда!..

Но вот и он: сокройтесь все рассчеты!..

(Входит Кларенс со стражей и Бракенбери).

А! здравствуй, брат! Что значит эта стража

Вокруг тебя, с оружием в руках?

Кларенс.- Его величество, заботясь сердцем

О сохранении моем, велел

Ей проводить меня конвоем в Тоуэр.

Глостер.- За что?

Кларенс.- За то, что я зовусь - Георгом.

Глостер.- Ай-ай, милорд! Но, ваша-ль в том вина?

Отцов сажать в тюрьмы за имя надо.

Уж не задумал ли король для вас

Устроить в Тоуэре опять крестины?..

Без шуток, Кларенс, можно-ль знать, в чем дело?

Кларенс.- Да, Ричард, если-б знал я; но клянусь

Тебе, не знаю: говорят, он снам

И предсказаньям верит, говорят,

Везде из алфавитов букву Г

Вычеркивает, ибо это Г,

По предсказаниям, лишить потомства

Его фамилию должно; мое -

Георга имя - букву Г в начале

Имеет; и за то меня врагом

Король возмнил... и вот какие вздоры

Составили приказ - идти мне в Тоуэр.

Глостер.- И так всегда бывает, только баба

Осилит человека! Не король,

А лэди Грей. жена его, вас, Кларенс,

Несправедливо в Тоуэр посылает.

И не она-ль, иль не ханжа-ль смиренный,

Антоний Вудвиль, брат ея, решили

И лорда Гэстингса забросить в Тоуэр,

Откуда тот сегодня только выйдет?

Не безопасны мы; да, Кларенс, мы -

Не безопасны!.. -

Кларенс.- Небом я клянусь,

Здесь никого на поле нет; свободны -

Родня лишь королевы, да гонцы

От короля, к красотке Шор. Вы, верно,

Слыхали, как ее постыдно-рабски

Просил лорд Гэстингс о своей свободе!

Глостер.- Покорные воззванья к божеству

Вернули волю лорду-камергеру.

Сказать ли? нам одно осталось средство

Приобрести любовь монарха, - это

Уж разом надевать ливрею Шор

И поступать на службу к ней скорее;

Она, с каргою старой, королевой -

Теперь в стране сильнейшие особы.

Бракенбери.- Прошу обоих вас мне извинить:

Его величество строжайше всем

Иметь беседы тайные с милордом,

С кем он ни говорил бы, - запретил.

Глостер.- Что-ж, если вам угодно, Бракенбери,

Вы можете войти в беседу нашу.

Не об измене речь: мы говорим,

Что мудр король, что королева наша

Немножко хоть стара, за то добра,

И хороша, и вовсе неревнива;

Мы говорим, что у супруги Шор -

Вишневый ротик, прелесть - ножка, бойкий

Язык, и глаз презоркий; что в дворянство

Возведены родные королевы...

Ну, что же, сэр? Ужли все это ложь?..

Бракенбери.- До этого мне, лорд, нет дела.

Глостер.- Как?

Нет ничего, что можно б с мистрисс Шор

Вам сделать? Пусть так думают другие,

Один же человек в секрете держит

Безсилье это с ней...

Бракенбери.- Кто-ж он, один?..

Глостер.- А муж ея, бездельник! Донеси

Теперь на нас...

Бракенбери.- Простите, ваша светлость,

И кончите ваш разговор с милордом.

Кларенс.- Твой долг известен нам, и мы внимаем

Тебе.

Глостер.- Мы - королевины рабы! -

Прощайте, брат, я к королю спешу;

И что бы вы мне к нему ни поручили,-

Хотя-б назвать сестрою Эдуарда

Вдову, - на все готов я, только-б вам

Вернуть свободу. Более, чем вы

Предполагаете, - измена брата

Убийственна мне.

Кларенс.- Знаю! - нам обоим

Она не по сердцу...

Глостер.- Но вам недолго

Сидеть в тюрьме; я вас освобожу,

Иль сяду сам туда. Терпенье только!

Кларенс.- Стерплю! терпеть мы все должны; прощайте.

(Уходит с Бракенбери и стражей).

Глостер.- Ступай, оттуда не легко вернуться,

Простяк и глупый Кларенс! - Я тебя

Люблю, поэтому скорее душу

Твою отправляю в небо, если этот

Подарок небо примет от меня.

Но кто там? А, освобожденный Гэстингс!.. (Входит Гэстингс).

Гэстингс.- День добрый вам, достопочтенный лорд.

Глостерь.- И вам, лорд-камергер, того-ж желаю.

Рад видеть вас я снова на свободе.

Ну, что, как вы сносили заключенье?..

Гэстингс.- Терпел, милорд, как терпит всякий узник.

Теперь же я спешу благодарит

Доставивших мне прелесть заточенья.

Глостер.- О, да! как раз! и Кларенс вам поможет.

У вас с ним общия дела, его

Враги и вас так злобно сокрушили.

Гэстингс.- Бездушные! закабалить орла,

Тогда как коршуны на воле грабят!

Глостер.- Что нового - на воздухе?

Гэстингс.- Вне дома

Не лучше, что и в самом доме: слаб

Король и хвор, и удручен тоской,

И страшно трусят за него врачи.

Глостер.- Клянусь Петром, плохая ваша новость!

Долгонько наш король не знал диэты

И свыше сил себя уж истощал!

Невесело об этом и подумать.

Где он теперь? в постели?

Гэстингс.- Да, в постели.

Глостер.- Иди-ж, я за тобою вслед к нему! (Гэстингс уходит).

Ему не жить, уверен я; Георга-ж

Он, умирая, на небо ушлет;

Скорее к Кларенсу - в нем подозренье

Воспламенить лукавой клеветой;

И если я не ошибаюсь в планах,

Не жить до-завтра Кларенсу: тогда -

Прими, Господь, и душу Эдуарда,

Меня-ж оставь стараться в этом мире;

Здесь Варвикову дочь возьму я в жены!.

Но я убил её отца и мужа?!

Что-ж?.. Дать собой ей мужа и отца

Опять - не значит ли ее утешить?..

И я исполню это! - Без сомненья -

Не из любви, - из лучшей, важной цели...

А цели мне достичь лишь этой связью!

Однако-ж я спешу на рынок прежде

Коня! Еще и Кларенс жив, и сам

Король живет и правит!.. Уберутся,

Тогда считать начнем мы барыши.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Тамь же. Другая улица. - Несут тело короля Генриха Шестого в открытом гробе. Джентльмены с алебардами охраняют его. За ним лэди Анна, - плачущая.

Анна.- Поставьте на-земь вы честную ношу.

Коль в гробе может укрываться честь;

Посетовать мне дайте о кончине

Ланкастера безвременно-печальной!

Холодный лик святого короля!

Безкровные останки крови царской!

Поблеклый прах Ланкастерова дома!

Да внемлет тень твоя рыданьям Анны,

Супруги сына твоего, - любимца,

Пронзенного одной с тобой рукою!

Смотри, беспомощным бальзамом глаз

Я орошаю раны - окна смерти...

Проклятие руке, их отворившей,

Кровь источившей! - О, да разразится

Над ним, убийцею твоим, несчастье

Ужаснее всего, что пожелать

Могу я жабам, паукам, ехиднам,

Всем злобным, пресмыкающимся гадам!

И если станет он отцом, - пусть будет

Дитя его уродом, прежде срока

Рожденным, - вид которого, ужасный

И дикий, мать родную испугал бы!..

И да наследует его он зверство!

Когда-ж возьмет себе жену он, пусть

Она несчастней жизнью мужа будет,

Чем я кончиной мужа и твоею!

Теперь идите с вашей ношей в Чертзи,

Берите гроб и, если притомитесь,

Поставьте на-земь, я-ж своим стенаньем

Последний долг воздам святому праху (Носильщики

поднимают тело и несут его далее. Входит Глостер).

Глостер.- Эй, вы! стой, - на-земь опускайте гроб!

Анна.- Какой колдун косматый сатану

Сюда наслал мешать святым обрядам?

Глостер.- Спускайте труп, бездельники! иль Павлом

Клянусь, я в труп вас обращу самих!

Первый джентльмен. - Лорд, пропустите гроб, посторонитесь.

Глостер.- Собака дерзкая! велят - так стой!

Прочь алебарду от груди моей,

Иль, Павлом я клянусь, за дерзость

Ногами растопчу тебя, бездельник. (Носильщики ставят гроб на землю).

Анна.- Как?! вы трепещите? вы испугались?

Нет,- я винить не смею вас, вы смертны,

А взорам смертных демона не вынесть

Исчезни ты, палач ужасный ада!

Ты власть имел над телом этой жертвы,

Пе властен ты в её душе: исчезни!

Глостер.- О, праведная, чем я прогневил?

Анна.- Исчезни, ради неба, гнусный демон,

Не искушай нас, богом заклинаю!

Ты нашу землю в ад преобразил

И воплем ярости се наполнил!

Когда собой ты в силах любоваться,

Гляди, - вот плод твоей бездушной бойни.

О! посмотрите, Генриховы раны

Открылися и источают кровь!..

Красней, дрожи, поганый недоносок,

Ты эту кровь исторг, чуть подошел -

Из охладевших, из бескровных жил

Чудесный этот розлился поток...

Творец, создавший чудо, отомсти

За кровь! Земля, упившаеся кровью,

За смерть его отмсти! Убийцу, небо,

Сожги грозой, - земля, отмсти пасть,

И поглоти его, как эту кровь,

Им истощенную, ты поглощаешь!

Глостер.- Закон Христов вы позабыли, лэди,

Закон - платить за зло благословеньем.

Анна.- Не знаешь ты ни божьих, ни людских

Законов; зверь не чужд их состраданья.

Глостер.- Я - чужд его, и потому не зверь.

Анна.- О, диво! демон истину промолвил.

Глостер.- Еще чуднее, - рассердился ангел.

Божественное совершенство Евы,

Позволь мне пред тобою оправдаться

В злодействах, возводимых на меня.

Анна.- Несовершенство гнусное Адама,

Позволь мне тут же проклинать тебя

За несомненные твои злодейства.

Глостер.- Прелестница, красивей всех речей,

Придет пора, меня ты оправдаешь!

Анна.- Урод, ужасней всех терзаний сердца,

Повесившись - тем можешь извиниться.

Глостер.- Таким поступком обвиню себя.

Анна.- За то, отчаявшись, прощенье, изверг,

Получишь ты, отмстив себе достойно -

За всех, тобой убитых неповинно!

Глостер.- Клянусь тебе, я их не убивал!

Анна.- Тогда они и не были-б убиты;

Но - нет их, и виной тому ты, -

Палач!

Глостер.- Не умерщвлял я твоего

Супруга.

Анна.- Значит, жив он?

Глостер.- Нет, убит.

Но он убит рукою Эдуарда.

Анна.- Ты лжешь своею гнусной глоткой: твой меч

В его крови дымился. Маргарита

Свидетель в том, - твой меч, тобой однажды

И на нее направленный при братьях.

Глостер.- Я вызван был её же клеветой

И умыслом - взвалить вину чужую

На плечи мне, невинному ни в чем.

Анна.- Ты вызван был твоим кровавым духом,

Который грезит об одних убийствах,

Кто-ж Генриха убил? ты?

Глостер.- Я, - согласен.

Анна.- Согласен, еж? - Так согласись же, Боже,

Отмстить тебе за это злое дело!

О! Генрих был так милосерд, так кроток!

Глостер.- Тем более приятен он для Бога.

Анна.- Он - на небе, тебе же - не бывать там.

Глостер.- За ним спасибо, - я ему помог

Туда попасть. Ему на небе - место.

Анна.- Тебе же места лучше ада нет.

Глостер.- Ах, есть одно, когда-б его назвать

Позволили?..

Анна.- В остроге?

Глостер.- В вашей спальне!

Анна.- Проклятье дому, где ты обитаешь

И спишь.

Глостер.- Мне не найти покоя в доме,

Где я, милэди, сплю один, без вас.

Анна.- Надеюсь!

Глостер.- Именно. Но, лэди Анна,

Оставим сшибку легкую острот

И спустимся к чему-нибудь серьезней.

Кто предал ранней смерти Эдуарда,

Плантагенетов Генриха, - не правда-ль, -

Был смерти их причина и свершитель?

Анна.- Ты был причиной, ты же и палач.

Глостер.- Твоя краса одна тому причина!

Она во сне меня томит и сушит,

И целый мир готов я перерезать,

За час один - пробыть в твоих объятьях!..

Анна.- Будь это все не ложь, клянусь, убийца,

Когтями я красу с лица сорвала-б.

Глостер.- Я-б не стерпел её уничтоженья.

При мне вы ей не сделали-б вреда:

Как целый мир живится солнцем, так

Я ею. Мне она - и день, и жизнь!

Анна.- Да омрачится день твой черной ночью,

Жизнь - смертью.

Глостер.- Дивное созданье, ты

Себя клянешь, - ведь ты же эти оба.

Анна.- Когда бы так, чтоб отомстить тебе.

Глостер.- Нет ничего ненатуральней мести

За то, что любят нас.

Анна.- Нет ничего

Естественней и справедливей мести -

Убийце мужа моего.

Глостер.- Тот, кто

Лишил вас мужа, сделал это с тем,

Чтоб дать вам лучшего, милэди, мужа.

Анна.- На всей земле нет лучшего другого.

Глостер.- Есть, - тот, кто любит вас сильней его.

Анна.- Кто-ж он?

Глостер.- Плантагенет.

Анна.- Так звался муж мой.

Глостер.- Одно названье, - качества другия.

Анна.- Но где-ж он?

Глостер.- Здесь. (Она плюет ему в лицо).

За что-ж плюетесь вы?

Анна.- Желала-б я, чтоб это ядом стало!..

Глостер.- Из сладких уст не проливался яд!

Анна.- И никогда не попадал на жабу

Гнуснее! Прочь! ты взор мой заразишь!

Глостер.- Твои глаза - мои уж заразили.

Анна.- О, для чего они не василиски!

Глостер.- Когда бы так, чтоб умереть мне сразу,

А то они меня живьем терзают.

Смотри, мои глаза - соленой влагой

Затмилися, потоком детских слез

Позорит их твой взор, - когда ни разу

Там не было слезинки состраданья,-

Ни в час, когда отец мой Иорк и брат

Рыдали, воплям Рютланда внимая,

Которого терзал свирепый Клиффорд,

Ни в час, когда воинственный отец твой

Разсказывал о смерти моего

И двадцать раз крепился, как дитя,

Рыдая, и у всех стоявших слезы

Бежали по щекам, как дождь по листьям...

И в этот час мой взор слезы не ведал!

И то, чего не выжали страданья,

Могла твоя святая прелесть вызвать!

Век не молил ни друга, ни врага я,

Уста мои не знали сладкой речи;

Но красота твоя мой ум пленила,

И молит сердце, и язык мой плачет.

(Она взглядывает ш него с негодованием).

Не придавай устам твоим презренья;

Не для него они, для поцелуев

Сотворены. Когда меня простить

Не в силах ты, - вот меч, возьми его,

Пронзи им, если хочешь, эту грудь,

И любящую душу вырви вон!..

Я обнажу ее ударам смерти,

О смерти на коленях я взываю.

(Он подставляет ей грудь свою; она направляет на нее меч).

Не медли же. Я Генриха убил,

Но этому краса твоя виною.

Кончай, я Эдуарда умертвил,

Но лик твой ангельский тому причиной.

(Она роняет меч).

Кого поднимешь, меч пли меня?

Анна.- Встань, лицемер, твоей я смерти жажду,

Но палачем твоим быть не желаю.

Глостер.- Так прикажи, и я убью себя.

Анна.- Я уж сказала.

Глостер.- Это было в гневе.

Скажи теперь, и в миг рука моя,

Из-за любви к тебе твою любовь

Убившая, - убьет из-за любви же

Любовь еще сильнейшую; и в смерти

Обеих ты виновницею будешь!..

Анна.- Желала-б я твое изведать сердце.

Глостер.- Оно - на языке...

Анна.- Но также лживом.

Глостер.- Тогда - кто-ж прав на свете?

Анна.- Хорошо,

Вложи свой меч в ножны.

Глостер.- Итак, скажи,

Вернется-ль мой покой?

Анна.- Узнаешь после.

Глостер.- Могу-ль надеяться?

Анна.- Мы все надеждой

Живем.

Глостер.- О, так прими-ж, носи хоть это

Кольцо.

Анна.- Взять, лорд, еще не значит дать!...

(Она надевает кольцо).

Глостер.- Смотри, как перстень мой твой палец обнял, -

Так грудь твоя мое объемлет сердце;

Носи же оба их, - они твои.

Когда же твой покорный, бедный раб

Еще одну твою получит милость, -

Навек его упрочено блаженство.

Анна.- Что там еще?

Глостер.- Оставь исполнить этот

Обряд тому, кто более причин

Имеет сетоват, - и удалися в Кросби.

Похоронив торжественно останки

Святого короля в оградах Чертзи

И гроб его с раскаяньем оплакав,

Туда к тебе - твой раб, я поспешу.

По многим, тайным для тебя причинам,

Молю, дозволь мне это.

Анна.- От души.

Мне радостно раскаянье такое.

Трессель и Берклей, следуйте за мной.

Глостер.- Скажи же мне, - прости.

Анна.- О, тут уж боле,

Чем ты достоин; но, как сам меня

Ты лести выучил, - вообрази,

Что я тебе прости уже сказала.

(Уходят: лэди Анна, Трессель и Берклей).

Глостер.- Берите гроб - и в путь.

Джентльмены.- Куда же, в Чертзи?

Глостер.- Нет, к Белым Братьям, - ждите там меня.

(Джентльмены с гробом удаляются).

Ну, кто искал любви в таком несчастьи?

Приобретали-ль женщин в миг подобный?..

О, я возьму ее хоть не надолго...

Как?! я, - убийца мужа и отца

Ея, - за ней же волочусь, - когда

Из уст её - проклятья, слезы рвутся

Из глаз, - и я, всего причина, с ней же;

Когда и Бог, и совесть за нее,

Когда ничто не помогает мне,

За исключением лести да притворства...

И покорить ее, весь мир - ничем?

Или она забыть успела мужа,

Прекрасного и доблестного принца,

Которого три месяца назад

При Тьюксбери я ловко так убил?

Еще во век в припадке добрых дел

Природа лучшего не создавала;

Пространный мир не видывал владыки

Разумней, царственней, отважней; -

И до меня унизилась она!..

До демона, подсекшего весну

Ея любви, печальное вдовство

Ей предназначившаго? До меня,

Который весь частицы Эдуарда

Не стоит? До меня, страшилища хромого!

Все герцогство - против полушки грязной

В заклад даю, - я страшно ошибался

В своей особе: жизнию клянусь,

Она во мне, - чего уж мне не видеть

Никак, - красивого мужчину видит...

Займемся ж зеркалом, приищем

С полдюжины портных, наряд достойный

Для украшений наших смастерить:

С тех пор, как я с собою примиряюсь,

На франтовство поиздержаться можно!..

Упрячем же приятеля в могилу,

А там в слезах пойдем к голубке нашей!..

Свети же, солнце, дай мне на тени

Твоей - моей особой любоваться, -

Пока купить я зеркала не вздумал!.. (Уходит).

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ.

Там же. Комната во дворце. Входят: Королева Елисавета, лорд Риверс и лорд Грей.

Риверс.- Терпенье, королева: верьте, скоро

Вернут его величеству здоровье.

Грей.- Вы беспокоитесь, - ему же хуже;

Утешьтесь, ради Бога, ободрите

Его величество веселым словом.

Елисавета.- Умрет он, что тогда со мною будет?

Грей.- Одна печаль - подобная потеря.

Елисавета.- В потере этой разом все печали

Совмещены.

Грей.- Умрет он, небо вам

Прекрасного дало в утеху сына.

Елисавета.- Но, молод он, а опекун его

До срока - Глостер, человек такой,

Который ни меня, ни вас не любит.

Риверс.- А решено-ль, что, избран будет он

В протекторы?

Елисавета.- Еще не решено;

Но так должно случиться, чуть король

Нам с вами завещает долго жить.

(Входят Бокингэм и Стэнли).

Грей.- Вот, идут лорды Бокингэм и Стэнли.

Бокингэм.- День добрый нашей славной королеве.

Стэнли.- Да возвратит Господь вам вашу радость!

Елисавета.- Графиня Ричмонд, Стэнли, вряд ли, скажет

Аминь на ваши добрые моленья.

Но, несмотря на то, что ваша, Стэнли,

Она жена и что меня не любит,

Уверьтесь, добрый лорд, вас ненавидеть

Не стану я за дерзости супруги.

Стэнли.- Не слушайте, не верьте, вас молю я,-

Постыдной лжи гонителей ея.

Когда-ж вам донесут и правду даже,

Простите слабостям ея, поверьте,

Не из обдуманности злой и хитрой -

Из яда немощей оне выходят!

Елисавета.- Видали-ль нынче короля вы, Стэнли?

Стэнли.- Сию минуту только от него

Вернулись мы с милордом Бокингэмом.

Елисавета.- Что нового в нем к лучшему нашли вы?

Бокингэм.- Надежду, королева! весел был

Его величество.

Елисавета.- Бог да пошлет

Ему здоровье! С ним вы совещались?

Бокингэм.- Да, королева: Примирить желает

Он ваших братьев с лордом-камергером,

А также с герцогом, милордом Глостер.

За ними он уже послать изволил.

Елисавета.- Когда-б все так! но это невозможно.

Предвижу я, погибло наше счастье!

(Входят Глостер, Гэстингс и Дорзет).

Глостер.- Неправды их терпеть я не намерен.

Кто королю доносит на меня,

Что я жесток, что неприязнен к ним?

Клянуся, короля не любит тот,

Кто дух его волнует этим вздором.

Не в силах я сгибаться, льстивой речью

Блистать; на всех с улыбкой лицемерья

Глядеть, всех надувать французским лоском

И обезьянским ханжеством, - и вот

Я непременно закоснелый враг!..

Уже-ль не может честный человек

Жить без обмана, без того, чтоб правду

Его поступков толковали вкось

Коварные и хитрые пройдохи?

Грей.- К кому-ж из нас относитесь вы, герцог?

Глостер.- К тебе, неблагодарный и безчестный!

Когда тебя теснил я, оскорблял?

Или тебя? - или тебя? - иль всех вас?

Проклятье вам! Король, - Богь да поможет

Ему без ваших пламенных молитв,

На вздох один покоя не имеет

Из-за бесстыдных, гнусных ваших жалоб.

Елисавета.- Брат Глостер, вы неправы. Сам король,

По воле царственной своей, чужим

Не понукаемый наветом, вас

Призвал к себе, быть-может, разгадав

Уильям Шекспир - Жизнь и смерть короля Ричарда Третьего. 1 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :