Уильям Шекспир
«Бесплодные усилия любви (Love's Labour's Lost). 2 часть.»

"Бесплодные усилия любви (Love's Labour's Lost). 2 часть."

Король. Потише; к чему такая стремительность? Мчится так честный человек или вор?

Бирон. Я мчусь прочь от любви; пропустите меня, прекрасный влюбленный!

Входят: Жакенета и Башка.

Жакенета. Божие благословение королю!

Король. Что у тебя за подношение?

Башка. Какая-то измена.

Король. При чем здесь измена?

Баника. Ни при чем, ваша милость.

Король. Если она никому не вредит, то и ты, и измена можете спокойно убираться отсюда.

Жакенета. Прошу ваше величество прочесть это письмо; наш пастор заподозрил его: тут измена, говорит он.

Король (передавая письмо Бирону). Бирон, прочти (Жакенете). Откуда оно у тебя?

Жакенета. От Башки.

Король. А тебе дал кто?

Башка. Дион Адрамадио... дин Адрамадио.

Король. Но, это что?.. Что с тобой? Зачем ты его рвешь?

Бирон. Тут шутка, государь, одна шутка; вам нечего беспокоиться.

Лонгвиль. Но она его взволновала. Надо прослушать, что это.

Дюмэн (поднимая обрывки бумаги). Почерк Бирона, вот и его подпись.

Бирон (Башке). О, непотребный болван! Ты родился на мой позор. Я виноват, ваше величество, виноват... Сознаюсь, сознаюсь.

Король. В чем?

Бирон. В том, что вам, трем безумцам, не хватало четвертого для ровного счета. Он, он, вы король, и я - мы карманные воришки в любви и заслуживаем смерть. О, прогоните этих слушателей, и я расскажу вам более!

Дюмэн. Теперь у нас чет.

Бирон. Верно, верно: нас четверо. Уйдут эти голубки?

Король. Уходите, вы! Прочь!

Башка. Прочь, честный народ! Остаются одни изменники (Уходит с Жакенетой).

Бирон. Любезные синьоры, любезные влюбленные, обнимемтесь! Мы верны, на сколько могут быть верными плоть и кровь. Mope должно иметь свой прилив и отлив, небо должно показывать свой лик; молодая кровь не может повиноваться предписаниям старости: мы не можем бороться с причиной нашего рождения; поэтому нам было неизбежно нарушить клятву.

Король. Неужели эта разорванная записка обнаруживает твою влюбленность?

Бирон. Неужели, спрашиваете вы? Кто же может увидать божественную Розалину и не уподобиться дикому и суровому индусу, который склоняет свою рабскую голову при первом луче с великолепного востока и, ослепленный, лобзает низкий прах, припав к нему покорною грудью? Чей высокомерный, орлиный взгляд осмеливается устремиться на её небесное чело и не ослепляется его величием?

Король. Что за рвение, что за восторг одушевляют тебя теперь? Моя возлюбленная, её госпожа, прелестная луна. Розалина, лишь светило - спутник, едва заметна в её свете.

Бирон. В таком случае, глаза мои не глаза, и я не Бирон! О, без моей возлюбленной день обратится в ночь. Соединенная прелесть всех цветов лица встречается, как на ярмарке, на её прекрасном лице, в котором множество достоинств составляют одно: в нем нет недостатка ни в чем, чего только можно желать. Дайте мне цветистость всех сладкозвучных уст... Но, нет! Прочь, изысканная реторика! Она не нуждается в тебе. Одним продажным вещам подобает торгашеское расхваливание, она превыше похвал, и слишком скудная похвала лишь пятнает. Дряхлый пустынник, изможденный сотнею зим, сбросит пятьдесят из них, взглянув ей в глаза. Красота освежает старость, как младенца, и придает клюке детство колыбели. О, она солнце, придающее блеск всему!

Король. Но, видит небо! Твоя возлюбленная черна, как черное дерево.

Бирон. Черное дерево похоже на нее? О, божественное дерево! Жена из такого дерева была бы блаженством. О, кто здесь может привести меня к присяге? Где та книга, на которой я могу поклясться, что та красавица не красива, которая не научится её взорам; ни одно лицо не миловидно, если оно не так смугло!

Король. О, парадокс! Черный цвет - вывеска ада, цвет темниц, хмурый зрак ночи; а венцу красоты приличествует ясность неба.

Бирон. Соблазняют еще скорее те дьяволы, которые походят на светлых духов! О, если чело моей дамы осенено черным, то это потому, что оно облеклось в траур при виде того, как краски и чужие волоса восхищают обожателей своим обманом. Она родилась, чтобы сделать черное светлым; её хотение переустроит современную моду; естественный румянец принимается теперь за румяны, и потому теперь те румяные, которые не захотят, чтобы ими пренебрегали, окрасятся в черное, чтобы подражать её смуглости.

Дюмэн. Чтобы походить на нее, окрасили себя трубочисты.

Лонгвиль. И с её появления угольщики считаются сияющими.

Король. А эфиопы хвалятся своим прекрасным цветом лица.

Дюмэн. При темноте не требуется более свеч: мрак - это свет.

Бирон. Ваши возлюбленные не смеют выдти под дождь, боясь, как бы он не смыл их цвета.

Король. Вашей не мешало бы пойти, потому что, говоря напрямик, я найду много лиц почище, хотя бы и неумытых.

Бирон. Я докажу, что она красива, хотя бы мне пришлось говорить до страшного суда!

Король. Ни один дьявол не испугает тебя в том как она.

Дюмэн. Не видывал я, чтобы человек ценил дрянь так высоко!

Лонгвиль (показывая ему свою обувь). Взгляни, вот твоя возлюбленная: что мой башмак, что её лицо.

Бирон. О, еслибы улицы были вымощены твоими глазами, её ноги были-бы слишком нежны для такой дороги.

Дюмэн. Фуй! Если она так пойдет, то вся улица увидит лежащее выше у нея, как еслибы она шла вниз головой.

Король. Но к чему все это? Разве не все мы влюблены?

Бирон. О, нет ничего вернее этого: и все мы клятвопреступники поэтому.

Король. Так прекратим эту болтовню, а ты, добрый Бирон, докажи нам, что наша любовь законна и мы не нарушали клятвы.

Дюмэн. И вправду!.. Найди извинение проступку.

Лонгвиль. Да, какой-нибудь пример, чтобы нас оправдать, какую-нибудь увертку, сутяжничество, на котором чорта проведешь.

Дюмэн. Какой-нибудь бальзам против измены слову.

Бирон. О, его найдется более, чем нужно! Внимайте-же, любезные воины нежной склонности! Разсмотрим, чему мы поклялись сначала: поститься... заниматься науками... не видать женщин. Все это низкая измена против царственной юности. Скажите, можете вы поститься? Ваши желудки слишком молоды и лишнее воздержание порождает болезнь. А дав обет учиться, синьоры, каждый из вас отрекся от настоящей книги: можете-ли вы вечно мечтать, углубляться и смотреть в одно? Как можете вы, государь, и вы, и вы, найти самую суть учения без красоты женского лица? Я почерпнул такую систему из женских глаз; они основа, книги, академии, в которых искрится настоящий огнь Прометея! Вечное корпенье сковывает в артериях ваш живой дух; так движение и продолжительный труд истощают мускульную силу путника. Далее, обещав не смотреть на женское лицо, вы тем изменили назначению ваших глаз и самой науке, виновнице ваших обетов. Есть-ли в мире такой автор, который преподает красоту лучше, чем женские глаза? Ученость лишь придача к нам самим, и там, где мы, там и наша ученость. Следовательно, если мы смотрим в женские глаза, не видим-ли мы там и наших познаний? О, мы дали обет учиться, синьоры, но мы тем изменили нашим книгам, потому что, где-же вы, мой государь, или вы, или вы, среди вашего тяжелаго созерцания, нашли-бы столь пламенные стихи, которые внушаются вам прекрасными наставницами? Другия малоподвижные науки засядут в мозгу и, находя лишь скудное применение, редко обнаруживают жатву, полученную с них тяжелым трудом; но любовь, изученная первоначально в женских глазах, не остается замкнутою в мозгу, но, с быстротою всех элементов, распространяется так скоро, как мысль, по всем нашим чувствам, сообщая каждому двойную силу, превосходящую их обычную способность и отправление. Так, она придает чудную силу зрения глазам: глаза орла ослепнут скорее, нежели глаза влюбленнаго; ухо влюбленного подметит малейший звук, когда не расслышит ничего даже осторожнейший вор; осязание любящего мягче, чувствительнее, нежели нежные рожки улитки в её раковинке; разборчивый вкус Бахуса груб против языка у влюбленнаго; что касается доблести, разве любовь не Геркулес, всегда готовая взбираться на гесперидские деревья? Она хитра, как сфинкс; нежна, мелодична, блистательна, как лира Аполлона со струнами из его волос; а когда любовь заговорит,- голоса всех богов опьяняют небо своею гармонией. Ни один поэт не должен прикоснуться к перу для писания, не разводя своих чернил любовными вздохами. О, тогда его стихи очаруют слух дикарей, вселят тихое смирение в тиранов. Я вывожу это учение из женских глаз: они искрятся всегда истым огнем Прометея; они книги, науки, академии, которые поучают, содержат и питают весь мир; без них никто не может преуспевать ни в чем. И вы были, поэтому, безумны, отрекаясь от женщин, и будете безумными, сдержав свой обет. Ради мудрости, имя которой любят все люди, или ради любви, которая дорожит людьми, или ради мужчин, произведших этих женщин, или ради женщин, благодаря которым мы, мужчины, стали мужчинами,- пожертвуем своими клятвами, чтобы спасти себя, иначе мы пожертвуем собою, ради спасения наших клятв. Нарушать так обеты будет благочестием: милосердие предписано нам законом свыше, а разве можно отделять любовь от милосердия?

Король. Во имя святого Купидона! воины, в поход!

Бирон. Вперед ваши знамена, синьоры, и нападем! Без разбора, опрокинем их! Но, помните, что, в этой схватке вы должны закрыть им солнце.

Лонгвиль. Но, к делу! Оставим эту болтовню. Решаемся мы ухаживать за этими французскими девицами?

Король. И победить их. Придумаем поэтому какое-нибудь развлечение для них в их шатрах.

Бирон. Прежде всего отведем их из парка туда каждый из нас взяв за руку свою возлюбленную; после полудня, позабавим их каким-нибудь необыкновенным развлечением, таким, которое можно будет подготовить в столь короткий срок. Собрания, танцы, маскарады и разные забавы предшествуют прекрасной любви, усыпая её путь цветами.

Король. Идем, идем! Не будем терять того, что только может назваться временем и может быть употреблено нами.

Бирок. Allons, allons! Посеяв куколь, не соберешь ржи, и правосудие коловращается всегда равномерно; легкомысленные девушки могут оказаться язвою для людей, нарушивших клятву; если так, то мы купим за свою медь не лучшее сокровище! (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА I.

Другая часть парка.

Входят: Олоферн, Натаниель и Тупица.

Олоферн. Satis quod sufficit.

Натаниель. Славлю Бога за вас, ваша милость; ваши рассуждения за обедом были остры и убедительны; забавны без неприличия, остроумны без натяжки, смелы без наглости, учены без педантизма и новы без ереси...Я беседовал quondam с одним из товарищей короля, именуемым, называющимся или прозванным дон Адриано де Армадо.

Олоферн. Novi hominem tanquam te: он высокомерен, речь его резка, язык остер, взор надменен, походка торжественна; обращение, вообще, тщеславно, странно, напышенно. Он слишком щеголеват, щепетилен, неестествен, странен, слишком иноземен, если могу так выразиться.

Натаниель. Весьма оригинальный и меткий эпитет! (Заносит выражение в свою записную книжку).

Олоферн. Нить его болтовни ссучена тоньше, нежели основа его доказательств. Терпеть не могу этих фанатичных чудаков, этих неуживчивых и придирчивых собеседников, этих исказителей правописания; он говорит dout когда должен сказать doubt; det, когда должен выговаривать debt: d, е, b, t, а не d, e, t; он мямлит: cauf вместо calf, hauf вместо half; вместо neighbour, выговаривает nebour; neigh сокращает в ne. Это отовратительно (он произнес бы "отвратительно"), это доводит до лишения рассудка. Ne intelligis, domine? Это может взбесить, свести с ума.

Наташель. Laus deo, bone intelligo.

Олоферн. Bone?.. Надо бы сказать: bene. Немножко увечите Присция. Но это еще может сойти.

Входят: Армадо, Мошка и Башка.

Натаниель. Videsne quis venit?

Олоферн. Video et gaudeo.

Армадо (Мошке). Несмысленные...

Олоферн. Почему несмысленные, а не "неосмысленные"?

Армадо. Мужи мира, приятно встретиться с вами!

Олоферн. Весьма боевой синьор, наш привет!

Мошка (Башке). Они участвовали на большом язычном пиру и наворовали с него крох.

Башка. О, они долго питались из корзины словесных отбросов! Я удивляюсь, как еще твой господин не проглотил тебя вместо слова, потому что ты на целую голову короче, чем, например, honorificabilitudinitatibus. Тебя легче проглотить, чем изюм из горящей водки.

Мошка. Молчи; свалка начинается.

Армадо (Олоферну). Милостивый государь, ведь вы образованный человек?

Мошка. О, да, он учит детей по букварю. Что будет, если е и б сложить обратно, с ударением на первой букве?

Олоферн. Бе, бе, отрок мой, с протяжением звука.

Мошка. Бе, бе, глупый баран, и с рожками. Видите, каково его ученье!

Олоферн. Quis, quis? Кто подразумевается под твоим созвучием?

Мошка. Если говорю я - то, конечно - вы.

Олоферн. Я...

Мошка. Вот вы и сами подтверждаете это.

Армадо. Клянусь солеными волнами Средиземного моря это ловко: быстрый выпад остроумия: раз, два, вперед - и проткнул! Это услаждает мне разум; неподдельное остроумие!

Мошка. И преподнесенное ребенком старцу, у которого свое-то состарилось.

Олофеен. Но в чем риторическая фигура?

Мошка. В рогах.

Одофевн. Ты споришь, как ребенок. Поди, подгоняй свою юлу.

Мошка. Подарите мне один ваш рог, чтобы устроить ее, и я стану подгонять вашу гнусность circum circa. Юла из рога рогоносца!

Башка. Еслибы у меня был всего на все один только пении, я отдал бы его тебе на пряник! Вот вознаграждение, полученное мною от твоего господина, бери, о грошевый кошель ума, о скромность с голубиное яичко! О, еслибы небу было угодно, чтобы ты был бы хотя моим побочным сыном! Что за счастливым отцом ты сделал бы меня! Валяй! У тебя ума с навозную кучу, до конца ногтей, как говорится!

Олоферн. О, усматриваю исковерканную латынь: навозная куча вместо ungaem.

Армадо. Собрат по учености, pracambula. Отделимся от этих невежд. Это вы обучаете молодежь в школе, что на вершине горы?

Одоферн. Или mons, возвышенности.

Армадо. Пусть так, если вам угодно, вместо горы.

Одоферн. Обучаю, бесспорно.

Армадо. Милостивый государь, королю угодно и желательно доставить развлечение принцессе в её шатре, на склоне этого же дня,- что грубою толпою зовется: пополудни.

Олоферн. Выражение "склон дня", весьма чтимый синьор, подходящее, соответственное и равнозначущее для послеполуденного времени. Это слово хорошо выбрано, подведено; оно красиво и точно, уверяю вас, синьор, уверяю вас.

Армадо. Король - благороднейшая личность и, верьте мне, мой близкий, весьма хороший друг... Я не стану распространяться насчет нашей короткости... Позволяю себе напомнить вам о лишней вежливости... Прошу вас, накройтесь... Среди весьма важных и многозначительных дел... имеющих громадную важность... Но, это в сторону... Я должен вам заметить, что его величеству бывает иногда угодно упираться на мое бедное плечо и поигрывать вот так, с моим внешним приростом, усами... Но милочка мой, оставим это в стороне. Однако, я не басни плету: его величеству было благоугодно излить некоторые особые милости на меня, воина, человека постранствовавшего, видевшего свет; но это в сторону. Дело в том, что... Но, милейший мой, прошу сохранить это в тайне... Король желает, чтобы я угостил принцессу, эту милую цыпочку каким нибудь прелестным представлением, или зрелищем, или пантомимой, или фарсом, или фейерверком. Теперь, слыша, что пастор и ваша любезная личность мастера на такие штуки, на такие скоропалительные потехи, если можно так выразиться, я сообщаю вам обо всем, с целью просить вашего содействия.

Олоферн. Синьор, вы можете вывести перед нею "Девять героев..." Мессир Натаниель, дело идет об устройстве какого-нибудь представления, какого нибудь зрелища на склоне этого дня, при нашей помощи, по воле короля и этого любезного, достославного и весьма ученого дворянина... И это перед принцессой; я полагаю, что ничего не может быть лучше, как "Девять героев".

Натаниель. Где вы найдете девятерых людей, способных их представить?

Олоферн. Иосией будете вы; я или этот почтенный господин изобразит Иуду Маккавея; этот парень, в виду громадности его членов или суставов, будет великим Помпеем; паж - Геркулесом...

Армадо. Простите, но это не идет: он величиною меньше пальца этого героя; он не дорос и до конца его палицы.

Олоферн. Хотите меня выслушать? Он будет представлять Геркулеса в его малолетстве: его enter и его exit будут состоять в удавлении змея, и я подготовлю защитительное слово на этот предмет.

Мошка. Славно придумано! Так, что если кто вздумает свистать, вы можете крикнуть: "Браво, Геркулес! Ты давишь теперь змею!" Таким путем можно обращать обиду с приятность, хотя немногим это удается.

Армадо. А прочих героев?..

Олоферн. Я представлю троих.

Мошка. Трижды геройский человек!

Армадо. Сказать вам нечто?

Олоферн. Мы слушаем.

Армадо. Если это не сладится, мы сыграем фарс. Прошу вас последовать за мною.

Олоферн. Via! Почтенный Тупица, ты не проронил ни слова все время.

Тупица. И не понял тоже ни одного, ваша милость.

Олоферн. Allons! Мы найдем тебе дело.

Тупица. Я готов принять участие в пляске или в чем там еще... Могу бить в бубны перед героями и заставить их плясать в хороводе.

Олоферн. Туповат ты, честный Тупица, для нашей игры. Идем (Уходят).

СЦЕНА II.

Часть парка перед шатром принцессы.

Входят: Принцесса, Катарина, Розалина и Мария.

Принцесса. Милые мои, мы можем обогатиться до нашего отъезда, если продолжатся такие щедрые подарки: дам хотят замуровать алмазами. Смотрите, что я получила от влюбленного короля.

Розалина. Ваше высочество, ничего более не было прислано при этом?

Принцесса. Не было-ли чего? Да, было столько любви в стихах, сколько может поместиться на листе бумаги, исписанном с обеих сторон, на полях и повсюду; а на печати было имя Купидона.

Розалина. Это было средством заставить рости этого божка, а то он уже пять тысяч лет ребенком.

Катарина. И в то же время - это лукавый, несчастный висельник!

Розалина. Ты никогда не подружишься с ним: он убил твою сестру.

Катарина. Он обрек ее на меланхолию, грусть, уныние; так и скончалась она; а будь она ветрена, как ты, такого же веселаго, игривого, податливого нрава, она успела бы сделаться бабушкой, прежде нежели умереть. Так выживешь и ты, потому что легкие сердцем долговечны.

Розалина. Что за темный смысл в твоем намеке, мышенок, на мою легкость?

Катарина. Я разумею легкость черной красоты.

Розалина. Посвети свои слова поярче, чтобы их поняли.

Катарина. Не загаси света совсем, снимая со свечи: мне придется кончить речь в тени.

Розалина. Да ты и всегда действуешь в тени.

Катарина. А ты иначе, будучи легковесной.

Розалина. Да, во мне менее веса, поэтому я и легковесна.

Катарина. Менее веса... Ты не придаешь мне никакого веса, вот что.

Розалина. На то причина: неизлечимого не лечат.

Принцесса. Обе отличились. Прекрасно разыграли схватку остроумия. Но, Розалина, ты тоже получила подарок: от кого и что?

Розалина. Извольте, объясню. Будь мое лицо столь прекрасно, как ваше, мой подарок был бы так же велик, но взгляните и на это. Я получила и стихи, благодарю за них Бирона. Строфы верны, и еслибы их содержание было так же верно, я оказалась бы прекраснейшей богиней на земле: меня приравнивают к двадцати тысячам красавиц. О, какой портрет мой начертал он в своем письме.

Принцесса. Схожий во всем?

Розалина. Лишь в буквах имени, но не в описании достоинств.

Принцесса. Так вы прекрасны лишь, как его чернила? Хорошо заключение!

Катарина. Прекрасна как буква Р на прописях.

Розалина. Держись с своим карандашем! Я не хочу умирать твоей должницей, моя красная воскресная отметка, моя золотая буква! О, еслибы у тебя лицо не было так испещрено этими О!

Катарина. Оспа тебе за эту шутку! Проклятие всем насмешницам!

Принцесса. Но что прислано тебе от прекрасного Дюмэна?

Катарина. Эта перчатка, ваше высочество.

Принцесса. Но он прислал, наверное, пару?

Катарина. Да, ваше высочество, и сверх того еще тысячу стихов от верного поклонника: великое дело излияние лицемерия и пошлый набор отъявленных глупостей.

Мария. А Лонгвиль прислал мне это, вместе с этим жемчугом: письмо длиною чуть не в полмили!

Принцесса. Да, кажется. И не желала-ли ты в душе, чтобы ожерелье было подлиннее, а письмо покороче?

Мария. О, да, или чтоб не разнять мне моих рук.

Принцесса. Мы девушки умные, если смеемся так над нашими поклонниками.

Розалина. Они особенно глупы тем, что покупают такою ценой наши насмешки. Я помучаю еще этого Бирона ли моего отъезда, О, еслибы я могла нанять его на недельку как заставила-бы я его ластиться, просить, умолять, выжидать минуты, подстерегать благоприятное время, тратить свое щедрое остроумие на безцельные стихи, подчинять свои услуги вполне моим причудам и даже гордиться тем, что я поставляю себе в гордость его унижение! Я хотела-бы влиять на него роковым образом до того, что он стал-бы моей игрушкою, а я его судьбою!

Принцесса. Никто не вязнет так крепко, однажды попавшись, как умница, потерявший рассудок: безумие, высиженное мудростью, опирается на нее и на школьную ученость, а собственная красота ума красит ученого глупца.

Розалина. Молодая кровь кипит не так неудержимо, как степенность рвется к похотливости.

Мария. Безумие выступает не так резко у глупцов, как у умников, потому что, когда их ум мутится, они ищут всячески в силе своего ума доказательств в пользу своего заблуждения.

Входит Бойе.

Принцесса. Сюда идет Бойе, и с веселым лицом.

Бойе. О, я умираю от хохота. Где её высочество?

Принцесса. Какие новости, Бойе?

Бойе. Готовьтесь, ваше высочество, готовьтесь! К оружию, женщины, к оружию! Уже на коне враги вашего спокойствия! Любовь приближается под личиной и во всеоружии учености. Вас хотят поймать врасплох; соберитесь-же с духом, приступите к своей обороне или спрячьте свои головы, как трусы, и бегите отсюда.

Принцесса. Святой Денис на святого Купидона! Кто-же они, мчащиеся на нас? Поведай, лазутчик, поведай!

Бойе. Я хотел сомкнуть глаза на полчаса под прохладною сенью смоковницы, как вдруг мой предположенный отдых был нарушен: я увидел, что под эту-же сень направляются король и его товарищи. Я пробрался осторожно в соседние кусты и оттуда подслушал то, что вы услышите: они прибудут сюда вскоре переодетые; вестником их будет миловидный и лукавый паж, который хорошо заучил наизусть свою роль посланца. Они втолковали ему и движения, и выраженье: "Так должен ты говорить, так держать свой стан". И они боялись при этом, как-бы он не растерялся в вашем величественном присутствии. Король говорил ему: "Тебе придется увидеть ангела, но ты не страшись, а говори смело". Мальчик отвечал "Ангел не что дурное: я испугался-бы, еслибы она была дьяволом". Все рассмеялись на это, похлопали его по плечу, ободряя еще более смельчака своими похвалами. Один потирал себе локти, вот так, хохотал и клялся, что не было сказано лучшего словца до сих пор; другой щелкал пальцами, с криком: "Ну, поступим так, будь, что будет!" Третий подскакивал, восклицая: "Все идет на лад!" Четвертый вертелся на носках и свалился. Тогда и все попадали на землю, так надрываясь от усердного хохота, что среди этого дурачливого припадка, ради обуздания их глупости, показались у них суровые слезы печали.

Принцесса. Но, что-же, что-же? Они хотят придти к нам?

Бойе. Придут, придут. И нарядились они московитами или русскими. Я догадываюсь, что они намереваются поболтать, полюбезничать, потанцовать; каждый из них изложит свой любовный иск перед своей избранницей. И каждый узнает свою по поднесенному им ей подарку.

Принцесса. Вот как! Проведем-же этих любезников. Сударыни, мы все наденем маски, и ни один из них, несмотря на все свое ухаживанье, не удостоится увидеть лица ни одной дамы... Слушай, Розалина, ты наденешь мой подарок и король будет любезничать с тобой, принимая тебя за свой предмет. Бери это, милая, и давай мне свое; так Бирон примет меня за Розалину... А вы обе обменяйтесь тоже своими подарками, для того, чтобы ваши поклонники ухаживали-бы ошибочно, благодаря этому обмену.

Розалина. Хорошо, и выставим наши подарки повиднее.

Катарина. Но что у вас за цель при этих переменах?

Принцесся. Цель та, чтобы расстроить предположенное ими. Они действуют лишь ради насмешливой потехи, а я хочу отплатить насмешкой за насмешку. Они откроют своя затаенные мысли не истинным своим возлюбленным, и мы посмеемся над ними при первой-же нашей встрече, когда будем приветствовать их и беседовать с ними уже с открытым лицом.

Розалина. Но можем мы танцовать с ними, если они нас пригласят?

Принцесса. Нет; хоть умирать, а не двинем ноги; не окажем тоже снисхождения и их заученным речам, а когда они заговорят, отворотимся в сторону.

Бойе. Но такое презрение поразит сердца ораторов и разлучит их память с ролью.

Принцесса. Я того и хочу, и я уверена, что, сбившись раз, они забудут и остальное. Нет ничего забавнее, как сбить забаву забавой и присвоить себе замышленное ими, а нам остаться при своем. Так мы одержим верх, расстроив устроенную против нас игру, а они, осмеянные вполне, удалятся с позором. (Звуки труб за сценой).

Бойе. Звучат рога. Надевайте маски; ряженые идут. (Все дамы надевают маски).

Входят: Король, Бирон, Лонгвил и Дюмен в русских костюмах и масках. Мошка, музыканты и свита.

Мошка. Приветствие роскошнейшим красотам в мире.

Бойе. Красота пока не роскошнее тафты.

Мошка. "Священное собрание прелестнейших дам, которые... (Дамы оборачиваются к нему спиною), которые когда либо обращали... свои спины... к смертным очам!"

Бирон (подсказывает). Свои очи, подлец, свои очи!

Мошка. "Обращали свои очи к смертным очам! Но..."

Бойе. Не хватает тебя более, это видно.

Мошка. "Небесные духи, по благости вашей, удостойте не смотреть"...

Бирон. Посмотреть, мерзавец!

Мошка. "Удостойте посмотреть вашими лучезарными как солнце очами... как солнце очами"...

Боце. Оне не ответят на такое воззвание; говори лучше: лучезарными, как дочери, очами.

Мошка. Оне не слушают меня, и это меня сбивает.

Бирон. Такой-то ты мастер? Пошел вон, мошенник!

Розалина. Чего хотят эти чужестранцы? Узнайте их намерения, Бойе. Если они говорят на нашем языке, то пусть кто нибудь из них расскажет попросту о их цели. Спросите, что им надо.

Бойе. Что вам угодно от принцессы?

Бирон. Ничего, кроме мирного и приветливого свидания.

Розалина. Чего они хотят?

Бойе. Только мирного согласия и приветливого свидания.

Розалина. Что же, они это получили; пусть уходят.

Бойе. Она говорит, вы получили это и можете уйти.

Король. Скажи ей, что мы омерили много миль, чтобы пройтись с нею в танце на этой лужайке.

Бойе. Они говорят, что отмерили много миль, чтобы пройтись с вами в танце по этой лужайке.

Розалина. Не то: спроси их, сколько дюймов в миле; если они отмерили несколько миль, то им не трудно знать меру одной.

Бойе. Если вы, для прихода сюда, мерили мили и даже много миль, то принцесса желает узнать от вас: сколько дюймов в миле?

Бирон. Скажи ей, что мы измеряли их только тяжелыми шагами.

Бойе. Она слышит сама,

Розалина. Сколько тяжелых шагов, при прохождении вами стольких тяжелых миль, насчитывали вы на протяжении одной мили?

Бирон. Мы не считаем ничего, что тратим для вас. Наша преданность так обильна, так беспредельна, что мы можем употреблять ее без всякого счета. Соблаговолите показать нам светило вашего лика, чтобы мы, подобно дикарям, могли покланяться ему.

Розалина. Мое лицо только луна, да еще затуманенная.

Король. Счастливые облака, заволакивающия его так! Удостой, светлый месяц, вместе с этими твоими звездами, озарить, прогнав эти облака, наши прослезившиеся глаза.

Розалина. О, пустой челобитчик! Проси чего побольше: ты молишь теперь лишь об отражении месяца в воде.

Король. Так протанцуйте с нами хотя одну перемену. Ты пригласила меня просить; моя просьба поэтому не неуместна.

Розалина. Пусть заиграет музыка... Скорее принимайтесь... (Музыка играет). Нет... не надо танцев. Так меняюсь я подобно месяцу.

Король. Вы не хотите танцовать? Что за причуда?

Розалина. Вы застали полнолуние, а теперь уже другая фаза.

Король. Но месяц все-же остается месяцем, а я его слугою. Музыка играет. Удостойте последовать за нею.

Розалина. Наш слух и следует.

Король. Но пусть делают-то же ваши ноги.

Розалина. Если вы чужестранцы и зашли сюда случайно... мы не хотим быть невежливыми. Дайте руки... но танцовать мы не будем.

Король. Зачем же и подавать руку?

Розалина. Только затем, чтобы расстаться по-дружески. Раскланяемся, милые, и кончим этот танец.

Король. Отмерьте нам поболее, не будьте так рассчетливы.

Розалина. Не можем отпустить более за эту цену.

Король. Оцените себя сами. Чем можно заплатить за ваше общество?

Розалина. Только вашим отсутствием.

Король. Это немыслимо.

Розалина. Тогда нельзя нас и купить. И так, прощайте! Двойной приветь вашей маске и в полраза вам!

Король. Если вы отказываетесь танцовать, то хотя побеседуемте еще.

Розалина. Разве в стороне.

Король. Это мне еще приятнее (Отходят,разговаривая).

Бирон. Белорукая госпожа, позвольте на одно сладкое слово...

Принцесса. Соты, молоко, сахар. Вот целых три.

Бирон. Тогда еще тройку, если вы так скупы: мед, молодое пиво, мальвуазия. Славно брошены кости?.. Вот вам полдюжины сладостей.

Принцесса. Седьмая сладость, прощайте! Если вы фальшивите, я не играю более с вами.

Бирон. Одно слово наедине!

Принцесса. Только не сладкое.

Бирон. Ты ворочаешь мне желчь.

Принцесса. Желчь?.. Это горько.

Бирон. Значит кстати (Отходят в сторону).

Дюмэн. Позволите вы мне обменяться с вами словом?

Мария. Говорите.

Дюмэн. Прекрасная дама...

Мария. Вы это сказали?.. Прекрасный синьор... Вот вам в обмен за вашу прекрасную даму.

Дюмэн. Позвольте мне сказать вам еще столько же в сторонке, а затем я прощусь (Отходят, разговаривая).

Катарина. Как видно, ваша маска сделана без языка.

Лонгвиль. Я знаю, сударыня, почему вы это говорите.

Катарина. О, говорите, почему. Скорее, я хочу знать.

Лонгвиль. У вас двойной язык под маской и вы хотите уступить половину его моей немой маске.

Катарина. Голландец спрашивал: телятина, ведь это тоже, что теленок?

Лонгвиль. Теленок, прекрасная дама?..

Катарина. Нет, прекрасный синьор - теленок.

Лонгвиль. Поделим это слово.

Катарина. Нет, я не хочу быть вашей половиной; берите целым и выростите его; он может стать быком.

Лонгвиль. Смотрите, как вы запутываетесь сами в этих едких насмешках! Неужели вы хотите наставлять рога, целомудренная особа? Не делайте этого.

Катарина. Так помирайте теленком, прежде чем выростут у вас рога.

Лонгвиль! Но одно словечко с вами наедине, прежде чем я умру.

Катарина. Но мычите тише, не то мясник услышит ваш голос (Отходят в сторону).

Бойе. Языки у насмешливых женщин остры, как незаметный край бритвы, перерезывающий невидимый волосок. Оне неуловимы, до того тонки их выходки, их фантазия крылата, она проворнее стрел, пуль, ветра, мысли, самых быстрейших вещей.

Розалина. Ни слова более, девушки; конец, конец.

Бирон. Клянусь небом! мы все отбиты однеми насмешками!

Король. Прощайте, неразумные женщины; у вас мало смысла (Уходят: Король, Мошка, Бирон и пр. Тоже свита и музыканты).

Принцесса. Двадцать. Прощайте! мерзлые московиты! неужели это тот выводок умников, которым так восхищаются?

Бойе. Это свечи, которые задуты вашим нежным дыханием.

Роздлина. Их остроумие толстовато: опухлое, опухлое, жирное, жирное!

Принцесса. О, скудость находчивости, королевско-бедные остроты! Как вы думаете, повесятся они в этот-же вечер или же решатся показать когда либо опять свои лица без масокъ'?

Розалина. О, все они были в таком жалком состоянии! Король был готов заплакать ради ласкового слова.

Принцесса. Бирон налагал на себя всякие заклятья.

Мария. Дюмэн был весь к моим услугам, как и его шпага. Ведь она не остра? сказала я, и мой слуга тотчас умолк.

Катарина. Лонгвиль говорил, что я гнету его сердце, и знаете, как он назвал меня?

Принцесса. Тошнотой, быть может?

Катарина. Вот именно.

Принцесса. Уходи, если ты болезнь!

Розалина. Ну, люди поостроумнее их ходили в форменных шапках! Но, слушайте: король поклялся мне в любви.

Принцесса. А юркий Бирон обязался любить меня.

Катарина. А Лонгвиль так и родился быть мот слугою.

Марии. Дюмэн мой и держится так-же цепко, как кора на дереве.

Бойе. Ваше высочество и прекрасные дамы, внимайте мне; они тотчас-же будут снова здесь в своих собственных обличьях, потому что невозможно, чтобы они переварили ваше жестокое обращение.

Принцесса. Неужели они воротятся?

Бойе. Непременно, непременно, Господь это знает, и будут прыгать от радости, хотя и хромают от ваших побоев; поэтому обменяйтесь подарками и, когда они появятся, расцветите как душистые розы на этом летнем воздухе.

Принцесса. Как расцвести? Как расцвести?.. Говори понятнее.

Бойе. Красавицы в масках - это розы в почках; без масок оне показываются во всей своей нежной окраске, как ангелы, выступающие из-за облаков, или как распустившиеся розы.

Принцесса. Прочь, колебания! Но как нам поступать, если они возвратятся в своем собственном виде для ухаживания за нами?

Розалина. Милостивая принцесса, если вам угодно принять мой совет, будем продолжать смеяться над ними, как под маскою, так и открыто. Пожалуемся им на приходивших сюда дураков, одетых московитами, в безобразном наряде; будем недоумевать, кто-бы это был и с какой целью такое нелепое зрелище, такой пошло составленный пролог, такие грубые фигуры были выведены сюда, к нашему шатру.

Бойе. Сударыни, уходите. Любезники уже близко.

Принцесса. Скорее к нашим шатрам, бежим, как дикие козы, через поле (Уходят: Принцесса, Розалина, Катарина и Мария).

Входят: Король, Бирон, Лонгвиль и Дюмэн в своих обыкновенных платьях.

Король. Любезный синьор. Бог в помочь! Где принцесса?

Бойе. Ушла в свой шатер. Угодно вашему величеству дать мне поручение к ней?...

Король. О том, что я прошу ее принять меня на два слова.

Бойе. Я готов: готова. и она, я знаю это, ваше величество (Уходит).

Бирон. Этот молодец подклевывает остроты, как голуби зерно, и потом произносит их снова, когда Бог пасть. Он торговец словцами и разносит свой товар по посиделкам, угощеньям, сборищам, ярмаркам, базарам; а нам, продающим оптом, как то Господу известно не дано такого уменья показывать товар лицом. Этот любезник подцепляет ловко женщин; будь он Адамом, он соблазнил-бы Еву. Он мастер тоже резать жаркое, шепелявить: это он делает вежливее поцелуя ручкой; он обезьяна моды, щеголь щепетильный, который, при игре, ругает кости лишь приличными словами; поет и тенором - очень скверно, но как, церемониймейстер, превосходит всех. Дамы называют его: милый; ступени, по которым он всходит, лобзают ему ноги. Таков этот цветок, улыбающийся всем, выказывая зубы, белые, как моржевая кость. И всякий, кто хочет умереть со спокойной совестью, платит ему должное, называя его сладкоязычным Бойе.

Король. Типун на его сладкий язык; желаю ему этого от всего сердца за то, что он сбил пажа Армадо в его роли!

Бойе вводит Принцессу, за нею Розалина, Мария, Катарина и свита.

Бирон. Смотрите на этот выход! Приличие, чем было ты, пока этот человек не научил тебя? И чем ты теперь?

Король. Приветствую вас, прекрасные принцессы. Желаю вам ясного дня!

Принцесса. Ясно и с градом. это не вяжется между собой, мне кажется.

Король. Составьте мою речь лучше, если можете.

Принцесса. Нет, приветствуйте меня получше, я разрешаю вам это.

Король. Мы пришли вас навестить и желаем проводить вас в наш дворец. Соблаговолите на это.

Принцесса. Я останусь при этом поле, а вы при вашей клятве. Ни Бог, ни я,- не жалует клятвопреступников.

Король. Не укоряйте меня в том, к чему вы сами меня побудили. Достоинство ваших глаз заставляет меня нарушить мой обет.

Принцесса. Напрасно вы назвали достоинство; следовало сказать: недостоинство, потому что ничто благое не склоняет человека на измену клятве. Нет, клянусь моей девственной честью, до сих пор чистой еще, как непорочная лилия, я лучше перенесу целый мир мучений, чем решусь быть гостьею под вашим кровом,- до того ненавистно мне стать причиной нарушения обетов небу, данных столь чистосердечно!

Король. Но вы прожили здесь в таком запустении, не видя никого, не посещенные никем, и это стыд для нас.

Принцесса. О, нет, ваше величество, не так, клянусь вам. Мы забавлялись здесь, у нас была приятная потеха - отсюда только что ушло целое общество русских.

Король. Как, ваше высочество'? Русских?

Принцесса. Да, ваше величество, и таких любезных, вежливых, умелых в обращеньи.

Розалина. Принцесса, говорите правду. Было не то, ваше величество: моя принцесса, по современному обычаю, из вежливости хвалит незаслуживающее похвалы. Действительно, мы четверо встретились с четверыми в русской одежде. Они пробыли здесь с час, потолковали много, но в течение этого часа, ваше величество, они не наградили нас ни одним удачным словом. Я не решусь назвать их дураками, но, думаю я так, что, когда им захочется пить, то дураки охотно возьмутся за питье.

Бирон. Эта острота суховата для меня. Прелестная, милая красотка, ваш ум обращает умные вещи в глупые. Когда мы устремляем наилучше видящие глаза на величавое небесное око, то свет их погибает от света. Ваше свойство в том-же роде: для вашего выспреннего уровня умные вещи кажутся глупыми, богатые бедными.

Розалина. Вы, значит, умны и богаты, потому что на мой взгляд...

Бирон. Я глуп и совершенно беден?

Розалина. Такое вырывание слов у меня с языка не дурно только потому еще, что вы берете лишь принадлежащее вам.

Бирон. О, я весь ваш, со всем, что я имею!

Розалина. Весь глупец мой?

Бирон. Меньше не могу дать.

Розалина. В какой вы были маске?

Бирон. Где?.. Когда?.. Какая маска? О чем вы меня спрашиваете?

Розалина. Ну, ну, та маска, тот лишний футляр, который скрывал худшие черты за лучшими.

Король. Мы обнаружены: оне засмеют нас совсем!

Дюмэн. Признаемся и обратим все в шутку.

Принцесса. Вы поражены, ваше величество? Почему вы так приуныли?

Розалина. Помогите, поддержите ему голову! Он обмирает! Почему вы так бледны? Верно, морская болезнь... Еще бы, прибыть из Московии!

Бирон. Так шлют созвездия нам кару за клятвопрест?пление! Какой медный лоб выдержит это долее?.. Здесь я красавица; изощряй свой ум на мне, сокрушай меня насмешкою, уничтожай издевательством, пронзай своим едким остроумием мое невежество, режь меня на куски твоими ловкими выходками,- и я никогда более не приглашу тебя на танец, не стану ухаживать за тобою в русской одежде! О, никогда не положусь я более на писанные речи, ни на выразительность языка школьника-мальчишки; никогда не приду в маске к моей подруге, не буду объясняться в стихах, подобных песням слепого арфиста! Тафтяные фразы, шелкотканные выражения, трижды бархатистые гиперболы, щепетильная изысканность, педантические уподобления,- все эти летния мухи раздули во мне причудливую напыщенность. Я отрекаюсь от них; клянусь здесь этой белою перчаткой, - а что за белая ручка под нею, Господи! - что отныне мои любовные признания будут выражаться лишь сермяжными "да" и дерюжными "нет". И, для начала... Девушка!.. помоги мне, Боже!.. моя любовь к тебе здорова, без сучка и задоринки.

Розалина. Без "без", прошу вас.

Бирон. Это у меня еще остаток прежнего бреда. Будь снисходительна к недужному: это пройдет мало-по-малу. Разсудим потихоньку... На этих трех надо написать: "Господь, помилуй нас!" Они заражены и в самом сердце: проказа там и занесена вашими очами. Эти господа посещены недугом, да и вы от него не свободны, потому что я вижу на вас Божии отметки.

Принцесса. Нет, свободны те, которые дали нам эти отметки.

Бирон. Мы уже проиграли, не добивайте нас. Розалина. Позвольте, как может быть, что вы проиграли, когда ведете иск?

Бирон. Молчите; я не хочу иметь дела с вами.

Розалина. И я, если будет по моему.

Бирон (к другим). Говорите за себя, мне нет более силы.

Король. Прекрасная дама, научите нас, чем загладить наш проступок.

Принцесса. Самое лучшее - покаянием. Были вы здесь недавно переряженным?

Король. Был, принцесса.

Принцесса. И действовали сознательно?

Король. Да, прекрасная дама.

Принцесса. Что же нашептывали вы на ухо вашей даме, когда были здесь?

Король. Что я ценю ее более всего на свете.

Принцесса. Но если она ответит вам, вы отвергнете ее?

Король. Нет, клянусь честью!

Принцесса. Тише, тише, берегитесь! Однажды уже нарушив свои обеты, вы не затруднитесь сделать это снова.

Король. Презирайте меня, если я нарушу эту клятву.

Принцесса. И буду, поэтому сдержите ее... Розалина, что нашептывал тебе на ухо этот русский?

Розалина. Ваше высочество, он клялся, что я ему дороже зеницы ока, что я драгоценнее всего света, прибавляя, сверх того, что женится на мне или же умрет, любя меня.

Принцесса. Пошли Бог тебе счастья с ним! Благородный синьор готов честно сдержать свое слово.

Король. Что вы разумеете, принцесса? Клянусь моей жизнью, моей честью, я никогда не давал такого обета этой даме.

Розалина. Клянусь небом, давали! И в залог того вы дали это мне... но возьмите это обратно.

Король. И мою преданность, и это я поднес принцессе; и я узнал ее по этой драгоценности на её рукаве.

Принцесса. Извините, ваше величество, эта вещь была на ней... А синьор Бирон влюблен в меня, за что я ему благодарна. Что же, берете меня или свой жемчуг обратно?

Бирон. Ни то и ни другое. Отказываюсь от обоих... Я вижу всю проделку... Здесь был заговор... Оне узнали преждевременно о нашей затее и решили расстроить ее, как рождественский фарс... Какой нибудь вестовщик, угодник, ловкий паяц, сплетник, прихлебатель, лакей, улыбками сморщивший свое лицо до времени и принаровившийся смешить принцессу, когда она в расположении духа, пересказал о нашей затее. Узнав ее, дамы обменялись нашими подарками, а мы, смотря лишь на эти приметы, ухаживали за ложной вывеской... И вот, для вящего ужаса, уже нарушив наши обеты, мы преступили клятвы вновь: и вольно, и невольно. Это верно так... и не вы-ли (обращаясь к Бойе) передали о нашей выдумке, чтобы сделать нас обманщиками? Не вы-ли знаете мерку следа, оставляемого ножкою принцессы, но вы-ли готовы хохотать по одному знаку её глаз? Не вы-ли стоите между её спиною и огнем, держа поднос и болтая шутливо? Вы сбили нашего пажа... Говорите, что хотите, умирайте, когда вздумаете, саваном вам будет женская рубашка. Вы поглядываете на меня искоса, да?.. Вот взгляд, разящий как свинцовый меч!

Бойе. Как резво,каким махом пронесся он по арене!

Бирон. А ты настигаешь меня... Тише, я свое кончил.

Входит Башка.

Добро пожаловать, истая умница! Ты расстроил славную схватку.

Башка. О, Боже мой, ваша милость, там желают знать, могут-ли войти три героя или нет?

Бирон. Как? Их только трое?

Башка. Нет, ваша милость, а только выйдет очень хорошо, потому что каждый представит троих.

Бирон. А трижды три - девять.

Башка. Нет, ваша милость; позвольте, ваша милость, надеюсь, что не так. Не считайте нас за рехнувшихся, ваша милость, будьте благонадежны; мы знаем, что знаем, и я надеюсь, что трижды три...

Бирон. Не девять.

Башка. Если не ошибаюсь, ваша милость, то знаю, сколько это выйдет.

Бирон. Клянусь Юпитером! Я всегда считал, что три тройки составляют девять.

Башка. О, Боже, ваша милость, худо было бы, еслибы вам пришлось снискивать себе хлеб счетоводством.

Бирон. Но сколько же выйдет?

Башка. О, Боже, ваша милость, сами эти лица, сами актеры, ваша милость, покажут вам, сколько их выходит, а что до меня, то они говорят, что я изображу только одного человека... и еще беднягу... великого Помпиона, ваша милость.

Бирон. Ты один из героев?

Башка. Им захотелось счесть меня достойным великого Помпиона. Сам я, право, не знаю степени его достоинства, но представить его должен.

Бирон. Поди, вели им готовиться.

Башка. Мы устроим это преотлично, уже постараемся (Уходит).

Король. Бирон, они пристыдят нас, не допускай их сюда.

Бирон. Мы уже закалены против стыда, ваше величество; притом нам даже выгодно показать актеров похуже короля и его товарищей.

Король. Я говорю, пусть они не приходят.

Принцесса. Нет, добрый государь, позвольте мне теперь настоять на своем. Забава еще смешнее, когда составлена не с этой целью, и когда старания все наладить пропадают от самого усердия устроителей; их неудачные попытки создают причины к смеху, как все, высоко задуманное и гибнущее при своем рождении!

Бирон. Отличное описание нашей забавы, государь!

Входит Армадо.

Армадо. Помазанник! Испрашиваю такой траты твоего нежного королевского дыхания, сколько потребно его на пару слов,

Говорит с королем, вручая ему бумагу.

Принцесса. Это служитель Божий?

Бирон. Почему вы спрашиваете это?

Принцесса. Он говорит не так, как созданный по подобию Божиему.

Армадо. Это все равно, мой прекрасный, любезный медовый монарх! Потому что, заверяю это, школьный учитель крайне причудлив: слишком, слишком самонадеян; слишком, слишком самонадеян, но мы возложим это, как говорится, на fortuna della guerra. Желаю вам душевного мира, велико-королевское сочетание! (Уходит).

Король. Сюда явятся герои в хорошем составе: Армадо представит Гектора троянскаго; тот парень - великого Помпея; приходский пастор - Александра; паж Армадо - Геркулеса; педант - Иуду Маккавея. И когда эти четыре героя удачно сыграют первое представление, все четверо сменят костюмы и представят остальных пять.

Бирон. Их пятеро и в первом представлении.

Король. Ты ошибаешься, это не так.

Бирон. Педант, хвастун, подзаборный пастор, дурак и мальчишка. Как ни бросать костей в novum, у целаго мира не выпадет подобной пятерки, в которой каждый хорош в своем роде.

Король. Корабль под парусами и идет уже сюда.

Приносят кресла для короля, принцессы и пр. Появление Девяти Героев. Входит Башка, наряженный Помпеем.

Башка. "Я Помпей...

Бойе. Лжешь, не он.

Вашка. "Я Помпей...

Бойе. С головой леопарда на колене.

Бирон. Верно сказано, старый пересмешник. Я желаю подружиться с тобою.

Башка. "Я Помпей, прозванный высоким...

Дюмэн. Великим.

Башка. Да, великим... "Помпей, прозванный великим и который часто в поле, с тарчем и с щитом, заставлял утомиться врага. Странствуя по берегу, я зашел сюда случайно и слагаю свое оружие к ногам этой прекрасной французской девицы..." И если теперь, ваше высочество, скажете мне: "Благодарствуй, Помпей",- я свое справил.

Принцесса. Великое спасибо, великий Помпей!

Башка. Столького и не стоит; но надеюсь, что я был совсем хорош? Ошибку сделал только в "великом".

Бирон. Закладываю свою шляпу против полпенни, что Башка был наилучшим из героев.

Входит Натаниел, наряженный Александром.

Натаниель. "Когда я в мире жил, я был властителем мира. На восток, запад, север, юг распространял я свое победное могущество. По моему гербу видно, что я Ализандр.

Бойе. Ваш нос говорит: нет, неправда. Он стоит слишком прямо:

Бирон. А ваш нос пронюхал это, рыцарь с тонким обонянием!

Принцесса. Но вы смущаете победителя. Продолжай, почтенный Александр.

Натаниель. "Когда я в мире жил, я был властителем мира..."

Бойе. Весьма верно; ты был этим, Ализандр.

Бирон. Великий Помпей...

Башка. К вашим услугам, я, Башка.

Бирон. Уведи завоевателя, уведи Ализандра.

Башка (Натаниэлю). О, ваша милость, вы низвергли Ализандра победоноснаго! Сдернуть с вас за это размалеванное платье, и ваш лев, который держит булаву, сидя на судне, будет передан Аяксу, девятому герою. Завоеватель и оробел в речи! Уходи со стыда, Ализандр. (Натаниель удаляется). Конечно, вам не могло понравиться... Глуповатый, но добрый малый; человек честный, но, знаете, скоро теряется! А сосед он, право, прекраснейший... и мастер играть в шары. Но, что до Ализандра... увы! сами видели: роль ему не по плечу... А вот идут другие герои Эти выскажут свое по другому.

Принцесса. Отойди в сторону, почтенный Помпей.

Входят: Олоферн, наряженный Иудой, и Мошка, наряженный Геркулесом.

Олоферн. "Великий Геркулес, изображаемый этим крошкой, убил своею палицей Цербера, этого трехголового canus. А когда он был еще малюткой, ребенком, сморчком, то удавил змея в своих manus. Quoniam, он показан здесь в своем несовершеннолетии; ergo, я являюсь с этой апологией". Выходи поважнее и проваливай. Мошка уходит.

Олоферн. Я Иуда...

Дюмэн. Иуда!

Олоферн. Не Искариот, милостивый государь. Я Иуда, по прозванию Маккавей...

Дюмэн. Подстриженный Иуда Маккавей выйдет просто Иуда.

Бирон. Лобзающий предатель! Как стал ты таким Иудой?

Олоферн. Я Иуда...

Дюмэн. Тем постыднее для тебя, Иуда.

Олоферн. Чего вы желаете, милостивый государь?

Бойе. Чтобы Иуда повесился.

Олоферн. Покажите, сударь, пример; вы подревнее.

Бирон. Основательно: Иуда повис на древе.

Олоферн. Я не хочу, чтобы меня оскорбляли в лицо!

Бирон. Потому, что у тебя нет лица.

Олоферн. А это что?

Бойе. Головка цитры.

Дюмэн. Головка шила.

Бирон. Мертвая голова в кольце.

Лонгвиль. Лицо на старой римской монете, же истертое.

Бойе. Эфес Кесаревого меча.

Бирон. Профиль св. Георгия на застежке.

Дюмэн. Но на свинцовой застежке.

Бирон. И пристегнутой к шапке зубодера. А теперь продолжай, мы уяснили твою личность.

Олоферн. Нет, вы уничтожили мою личность.

Бирон. Неправда. Мы надавали тебе столько личин.

Олоферс. Но обличили только себя.

Бирон. Будь ты и львом, мы поступили бы одинаково.

Бойе. Но он только осел, поэтому отпустите его. И так, любезный иудей, прощай! Чего ты еще ждешь?

Дюмэн. Окончания своего имени.

Бирон.То есть осла к Иуде? Дадим его: Иуда-осел, уходи!

Олоферн. Это не великодушно, не благородно, не вежливо...

Бойе. Посветите господину Иуде, не то он еще споткнется.

Принцесса. Увы, бедный Маккавей, как его осмеяли!

Входит Армадо, наряженный Гектором.

Бирон. Прячь голову, Ахилл! Идет Гектор во всеоружии.

Дюмэн. Хотя все шутки падут на мою же голову, я потешусь теперь!

Король. Гектор был лишь троянцем к сравнении с этим.

Бойе. Но Гектор ли это?

Дюмэн. Мне кажется, Гектор был не так складен.

Лонгвиль. Ноги у него слишком длинны для Гектора.

Дюмэн. Икры толще, несомненно.

Бойе. Да он и в связках пополнее.

Бирон. Не может быть,чтобы это был Гектор.

Дюмэн. Он или божество, или живописец, потому что творит рожи.

Армадо. Всемогущий Марс, сильнейший из всех носящих копья, дал один дар Гектору...

Дюмэн. Позолоченный мушкатный орех.

Бирон. Лимон.

Лонгвиль. Начиненный гвоздикой.

Дюмэн. Нет, надтреснутый.

Армадо. Молчать!.. Всемогущий Марс, сильнейший из всех носящих копья, дал один дар Гектору, наследнику Илиона, человеку столь крепкогрудому, что он мог сражаться, с утра и до ночи, вне своего шатра. Я этот цвет...

Дюмэн. Эта мята.

Лонгвиль. Эти заячьи лапки.

Армадо. Любезный Лонгвиль, подтяните ваш язык.

Лонгвиль. Я должен, напротив, отпустить ему поводья, потому что он мчится на Гектора.

Дюмэн. Но Гектор сам борзой!

Армадо. Доблестный воин умер и сгнил; милые цыплята, не тревожьте костей в могилах. Когда же он дышал, то это был муж... Но я должен продолжать свою роль (Обращаясь к принцессе). Ваше прекрасное высочество, благоволите склонить ко мне чувство слуха!

Бирон нашептывает что-то Башке.

Принцесса. Говори, храбрый Гектор. Мы очень довольны.

Армадо. Боготворю чудную прелесть твоей туфли!

Бойе. Он любит ее с фута.

Дюмэн. Не можот с ярда.

Армадо. Гектор далеко превосходил Аннибала...

Башка. Она обогнала их, брат Гектор, обогнала; два месяца уже на пути.

Армадо. Что ты мелешь?

Башка. Чего тут! Если вы не честный троянец, бедняжка хоть пропадай. Она готова: младенец уже возится у неё в утробе, а он ведь ваш.

Армадо. Ты меня позоришь перед властительными лицами? Ты умрешь за это.

Башка. Тогда Гектора отдерут, за то что Жакенета от него затяжелела, и повесят, за то что он убил Помпея.

Дюмэн. Неоцененный Помпей!

Бойе. Знаменитый Помпей!

Бирон. Более великий, чем великий, великий, великий великий Помпей! Громадный Помпей!

Дюмэн. Гектор трепещет.

Бирон. Помпей возбужден. Подбавьте жару! Подбавьте жару! Подстрекайте их! Подстрекайте!

Дюмэн. Гектор вызовет его на бои!

Бирон. Разумеется, если у него в груди найдется крови поболее чем надо, чтобы напоить блоху.

Армадо. Клянусь северным полюсом, я вызываю тебя!

Башка. Не буду я драться дубьем, как какой северянин, а изрублю его, и совершу это мечом. Позвольте мне взять опять мое оружие.

Дюмэн. Очистите место разъяренным героям!

Башка. Я буду драться в рубашке.

Дюмэн. Отважный Помпей!

Бошка. Ваша милость, дайте, я вам помогу расстегнуться. Разве вы не видите, что Помпей разоблачается для боя? Что-же вы? Вы срамите свою репутацию.

Армадо. Синьоры и воины, извините меня. Я не буду сражаться в рубашке.

Дюмэн. Вам нельзя отказываться, Помпей вызывает вас на это.

Армадо. Милые мои, не могу и не хочу.

Бирон. Но по какой причине?

Армадо. Сказать вам голую истину, у меня нет рубашки. Я не ношу белья из покаяния.

Бойе. Да, на него было это возложено в Риме, за то, что у него не водится белья. И с тех пор, могу поклясться, он и не носит на себе ничего, кроме кухонной тряпки от Жакенеты; и носит он ее на сердце, как залог любви.

Входит Меркад.

Меркад. Господь да хранит ваше высочество!

Принцесса. Добро пожаловать, Меркад, хотя ты расстраиваешь нашу забаву.

Меркад. Сожалею о том, принцесса, и вести, принесенные мною, тяжко мне выговорить... Король, отец ваш...

Принцесса. Скончался... неужели?

Меркад. Так точно. В этом моя весть.

Бирон. Герои, уходите; сцена становится мрачною.

Армадо. Что до меня, я теперь перевожу дух. Сквозь щелку умеренности сверкнул им луч погибели; но я оправдаю еще свою воинскую честь.

Герои уходят.

Король. Что порешит ваше высочество?

Принцесса. Бойе, готовьте все; я хочу отправиться в этот-же вечер.

Король. О нет, принцесса; прошу вас, останьтесь.

Принцесса. Готовьтесь, говорю. Благодарю вас, благородные синьоры, за все ваши любезные старания, и прошу, из глубины моей столь опечаленной души, благоволить простить, или хотя скрыть, благодаря вашей мудрости, наши несдержанные выходки. Если мы выказали себя слишком смелыми в беседах с вами, виною тому ваша снисходительность... Прощайте, достойный государь! Огорченное сердце не владеет послушною речью; извините-же меня, если я выражаю так кратко мою благодарность за столь легко удовлетворенные вами мои притязания.

Король. Короткость времени заставляет и все события спешить к концу, и часто срочный час решает то, чего не мог разрешить продолжительный разбор дела. Хотя скорбь на челе дочери несогласна с улыбками любви, желающей достигнуть цели своих священных домогательств, но если шла уже однажды речь о любви, то печаль не должна отклонять таких предначертаний. Оплакивать утраченных друзей не будет столь здравым и полезным, как радоваться вновь приобретенной привязанности.

Принцесса. Я вас не понимаю и моя скорбь удвоивается.

Бирон. Простое прямое слово проникает лучше в скорбный слух. Поймите короля из его намеков. Ради ваших прелестей теряли мы время и изменили нашим клятвам. Ваша краса, о, дамы, переродила нас, изменив наш нрав противоположно нашему направлению; и если что было в нас смешно, то потому, что любовь полна неразумных выходок, легкомысленна, как дитя, вертлява и тщеславна; она вселяется взглядом, и потому, как взгляд полна различных образов, обычаев, изменяющихся по мере перехода взора с одного предмета на другой. Если в ваших небесных глазах, пестрая личина легковесной любви, принятая нами на себя, не шла к нашим обетам и нашей степенности, то разве не эти самые небесные глаза, прозревшие наши проступки, вызвали нас на такое дело? На основании этого, сударыни, если наша любовь вызвана вами, то и заблуждения, совершенные ею, ваши. Мы оказались вероломными, изменив однажды для того, чтобы быть вечно верными тем, кто вынуждает нас к тому и другому, то-есть, верными вам, красавицы. И наше клятвопреступление, греховное по существу, очищается таким образом и становится благим делом.

Принцесса. Мы получили ваши письма, полные любви, ваши подарки, выразители любви, и нашим девичьим рассудком отнесли все это к любезностям, забавной шутке, вежливости, своего рода угощенью и средству провести время. Ничем более, по отношению к нам, мы этого не считали, вследствие чего и отвечали на вашу любовь тем-же способом, потешаясь.

Дюмэн. Наши письма, ваше высочество, содержали нечто повыше шутки.

Лонгвиль. И наши взгляды тоже.

Розалина. А мы понимали их по-своему.

Король. Но, в эту последнюю минуту, согласитесь подарить нас любовью.

Принцесса. Мне кажется, такой срок слишком краток для того, чтобы заключить вековечный договор. Нет, нет, ваше величество: вы слишком изменяли, слишком повинны в нежном грехе; поэтому, если, ради моей любви (которой пока нет) вы готовы на все, то вот что вы сделайте: я не доверяю вашим клятвам, но удалитесь немедленно в какую-нибудь пустынную, заброшенную обитель, вдаль от всех мирских удовольствий; пребудьте там, пока двенадцать небесных сновидений не совершат свое годичное теченье, и если эта суровая, отшельническая жизнь не изменит предложения, которое вы делаете теперь сгоряча; если стужа, пост, дурной кров и тонкая одежда не заставят поблекнуть пышный цвет вашей любви, но он вынесет испытание и останется любовью, тогда, по прошествии года, тогда приди потребовать ох меня по своим законам и, клянусь этой девственной рукою, теперь сжимающей твою руку, я буду твоей... А я, с настоящей минуты, замкнусь, печальная, в своем унылом жилище, проливая скорбные слезы над памятью усопшего отца. Если ты не согласен на это, разъединим наши руки, не связав ничем сердца друг у друга.

Король. Если я не вынесу этого, или даже чего более способного укротить спокойствием мои силы, пусть рука смерти сомкнет внезапно мои глаза! С этого времени, сердце мое в твоей груди.

Бирон. А что-же мне, моя любовь? что-же мне?

Розалина. Вы также должны быть очищены; ваши грехи тяжки; вы заражены проступками и клятвонарушением; поэтому, если вы домогаетесь моей благосклонности, вы должны прожить двенадцать месяцев и без отдыха отыскивать печальные постели больных людей.

Дюмэн. А что-же мне, моя возлюбленная? Чего пожелаешь мне!

Катарина. Жены?.. Нет, бороды, доброго здоровья и прямоты. Желаю с тройной нежностью вам этих трех вещей.

Дюмэн. Могу я сказать: благодарю, милая жена?

Катарина. Нет еще, синьор, но в продолжение двенадцати месяцев с одним днем, я не буду обращать внимания на речи гладколицых ухаживателей. Прядите, когда король явится к моей госпоже; тогда, если у меня окажется в запасе любовь, я уделю вам из неё кое-что.

Дюмэн. Я буду твоим искренним и верным слугою до тех пор.

Катарина. Но только не клянитесь, чтобы опять не нарушить клятвы!

Лонгвиль. Что Мария скажет?

Мария. По прошествии двенадцати месяцев, я сменю свое черное платье на верного друга.

Лонгвиль. Я буду ждать терпеливо; но срок очень длинен.

Мария. Тем он похож на вас: немного таких длинных между молодыми.

Бирон. О чем задумалась моя дама? Милая, взгляни на меня, всмотрись в мои глаза, окна моего сердца, которое ждет ответа на свою смиренную мольбу. Наложи на меня какой-либо подвиг ради твоей любви.

Розалина. Часто слыхала я о вас, мессир Бирон, прежде нежели увидела вас; широкая людская молва зовет вас человеком пропитанным насмешкой, готовым на едкие сравнения и издевательства, которые простираются вами на все, попадающееся вам на зубок. Для того чтобы искоренить эту полынь из вашего плодовитого мозга и тем завоевать меня (без этого я не буду вашей), не угодно-ли вам, в продолжение двенадцати месяцев, изо дня в день, навещать онемелых больных и беседовать лишь со стонущими страдальцами? Вы должны будете стараться всеми силами вашего ярого остроумия, заставлять усмехаться страждущих недужных.

Берон. Как, вызывать безумный хохот из груди смерти? Это невозможно, немыслимо; веселость не может вжиться в расстающуюся с телом душу.

Розалина. Но это средство для усмирения язвительного ума, все влияние которого зависит от распущенности внимающих ему с хохотом тупоголовых слушателей. Успех остроты в ухе того, который слушает, а не на языке того, который ее сочинил. Следовательно, если слух недужных, оглушенный звуком их собственных стонов, отзовется на ваши праздные шутки, то продолжайте их и я приму вас с вашим недостатком; если-же больные не захотят вас слушать, то откажитесь от такого свойства ума и я, найдя вас избавленным от сказочного недостатка, буду очень рада вашему исправлению.

Бирон. Двенадцать месяцев! Ну, будь, что будет; я буду острить двенадцать месяцев в больницах.

Принцесса. Теперь, любезный король, я должна проститься с вами.

Король. Нет, ваше высочество, мы проводим вас.

Бирон. Наши ухаживания кончаются не так, как в старых комедиях: Жак не женится на Жанне. А вежливость могла-бы заставить наших дам покончить всю забаву, как в комедии.

Король. Что-же, еще двенадцать месяцев с одним днем, и все будет кончено.

Бирон. Слишком продолжительно это для пьесы.

Входит Армадо.

Армадо. Любезный государь, дозвольте мне...

Принцесса. Не наш-ли это Гектор?

Дюмэн. Доблестный троянский витязь!

Арнадо. Я облобызаю твой монарший пальчик и прощусь; я дал обет: я поклялся Жакенете, что буду пахарем три года ради её сладкой любви. Но, досточтимое ваше величество, не благоугодно-ли будет вам выслушать диалог, сочиненный двумя учеными мужами в восхваления филина и кукушки? Он должен был декламироваться в конце нашего представления.

Король. Зовите их скорее, мы прослушаем.

Армадо. Ей, вы! приближьтесь.

Входят: Олоферн, Натаниел, Мошка, Башка и пр.

Армадо. С этой стороны Hiems, зима; с этой - ?ег, весна. Одна представлена филином, другая кукушкой. ?ег, начинай.

ПЕСНЯ.

I.

Весна. Когда пестрые маргаритки и синия фиалки, и серебристо белый полевой кресс, и желтая буквица разцвечивают красою наши дуга, тогда, на каждом дереве, кукушка издевается над женатыми, потому что поет: "Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!.." О, страшное слово, неприятное для всякого супружеского уха!

II.

Когда пастухи играют на соломенных свирелях и часы возвещаются пахарям веселыми жаворонками, когда парятся голуби, грачи и галки, а девушки белят свои летния сорочки, тогда, на каждом дереве, кукушка издевается над женатыми, потому что поет: "Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!.." О, страшное слово, неприятное для всякого супружеского уха!

III.

Зима. Когда ледяные сосульки висят на стенах и пастух Дик дует себе в кулак, а Том таскает поленья в залы и молоко мерзнет в горшках на пути к дому,- когда кровь стынет и дороги плохи, тогда поет по ночам лупоглазый филин: "Ту-гу! Ту-уит! Ту-гу!" Веселая песня, пока жирная Жанна заваривает котелок.

IV.

Когда кругом громко воет ветер и речь пастора заглушается его кашлем, и птицы сидят, нахохлившись, в снегу, и нос у Марианны краснеет и перхнет, а в кострюле шипят печеные яблоки, тогда поет по ночам лупоглазый филин: "Ту-гу! Ту-уит! Ту-гу!" Веселая песня, пока жирная Жанна заваривает котелок.

Армадо. Слова Меркурия грубы после песень Аполлона. Идите вы сюда, а мы - туда (Уходят).

ПРИМЕЧАНИЯ

Многие критики считают эту пьесу слишком легкою и не вполне достойною Шекспира; но Джонсон, соглашаясь с тем, что в ней отведено слишком много места фарсу, находит в ней блестки остроумия, вполне шекспировского юмора, особенно в типах дона Армадо, Натаниэля и Олоферна, в лице которых осмеяны псевдоклассицизм и напыщенное педантство.- Мелон относит сочинение пьесы к 1594 году.

Стр. 4. Под "этими" Дюмэн разумеет своих товарищей.

Стр. 11. Игра слов. Армадо говорит: "Zlove not to be crossed", что значит собственно: Не люблю, чтобы мне перечили, но Мошка пользуется словом crossed, чтобы намекнуть на безденежье своего господина; cross значит крест, но паж разумеет под этим словом ходячую монету с изображением на ней креста.

Стр. 11. Пляшущая лошадь. Знаменитая в то время лошадь "Марокко", дрессированная Банком. Кроме Шекспира, о ней упоминают Бен-Джонсон, Уальтер Ралей и др. Она проделывала изумительные вещи по команде своего хозяина, взбираясь, между прочим, рысью на вершину собора Петра и Павла в Лондоне. Но Банк имел неосторожность отправиться с нею в Рим, где и был сожжен, вместе с своим бедным "Марокко", по обвинению в колдовстве.

Стр. 12. В символике цветов зеленый цвет посвящен надежде.

Стр. 13. Баллада о царе Кофетуа и нищей Пенолофон была очень популярна при Шекспире, который упоминает ней тоже в Ромео и Джульете.

Стр. 20. Игра слов: light - свет и light - легка, ветрена.

Стр. 20. Игра слов: ship - судно и sheep - баран; выговаривается одинаково.

Стр. 20. Игра слов: several (разделенный) означало тоже особый участок, не огороженный, но предоставленный в общем поле пользованию одного лица.

Стр. 22. Песня Мошки, начинающаеся припевом: Канколинель! пропущена у автора.

Стр. 22. Игра слов: brawl танец (испорченное французское название branle) и to brawl - горланить.

Стр. 22. Слова Мошки: "Купил на грош наблюдательности" составляют намек на старинную пьесу: "А penny worth ofwit". Пенни - мелкая монета.

Стр. 23. "Выучите ее наизусть". Фраза построена на игре слов: heart - сердце и learn by heart - выучить наизусть.

Стр. 23. Minime - никак нет.

Стр. 25. Фразы Армадо и Башки: "снимаю с тебя узы" и "свяжите меня узами с француженкой" построены на созвучии слов. Армадо говорит: "Senfranchise you", а Башка отвечает, что рад браку с "one Fances", что выговаривается одинаково.

Стр. 26. Башка слышит в первый раз малоупотребительные слова "remuneration" и "guerdon" (награда, вознаграждение, мзда).

Стр. 26. Бирон говорит о судебных приставах (paritors) при духовных судах, разбиравших, преимущественно, деда о прелюбодеянии.

Стр. 28. Игра слов: poulet значит по французски тоже любовная записка.

Стр. 29. Намек на одного известного помешанного того времени, итальянца, воображавшего себя всемирным монархом.

Стр. 30. Джиневра - супруга короля Артура, не отличавшаеся супружеской верностью.

Стр. 30. Бумажки, служившие целью на мишени, придерживались гвоздями; втиснуть гвоздь пулею было верхом искусной стрельбы.

Стр. 33. Игра слов на созвучие: "parson (пастор)" и "pierce on (проткнуть, прободить)" выговариваются почти одинаково.

Стр. 33. Под именем "доброго мантуанца" разумеется мантуанский монах Джеованни-Баптиста, идиллии которого были переведены на английский язык.

Стр. 34. "Разукрашенная лошадь". Намек на ту же дрессированную лошадь, Марокко.

Стр. 34. Заставляя Жакенету говорить, что ею получено письмо от Бирона, автор делает описку: выше Жакенета сказала, что письмо получено ею от Армадо.

Стр. 34. Под именем "цветных значков" Олоферн разумеет внешния отличия людей, расы и пр.

Стр. 36. Клятвопреступникам навешивался билет с обозначением их преступления.

Стр. 36. Намек на мишурный костюм Купидона, вводимого в театральных пьесах.

Стр. 37. Печень считалась в прежнее время месторождением любви.

Стр. 37. Влюбленные того времени ввели в моду вскрывать себе жилы, чтобы выпить крови за здоровье своих красавиц, или писать этою кровью их имена, в доказательство своей любви.

Стр. 38. Бирон приводит слова из королевского сонета. Он приравнивает далее короля к комару, потому что комар пищит во время своего полета.

Стр. 49. Вся шутливая перебранка между Катариной и Розалиной держится на двойном смысле слова "faeir", которое значит "красивая" и также "белокурая, белолицая". Так оне играют и словом "light" (светлый, ясный) и "light" (легковесный; тоже легкомысленный). О Розалине говорится во всей пьесе как о смуглянке. Слова её о том, что лицо Катарины испещрено буквами "О", служат намеком на знаки оспы.

Стр. 60. "Святой Денис..." Французский боевой клич: "St. Denies et Montjoye!"

Стр. 52. "Красота не роскошнее тафты..." т. е. масок, надетых дамами.

Стр. 52. Лучезарными, как дочери... Тут игра слов на "sun" (солнце) и "son" (сын), которые выговариваются одинаково; поэтому Бойе и советует Мошке сказать лучше дочери, вместо сыновей.

Стр. 57. "All hoil!" - приветствие, но "hail" означает тоже град.

Стр. 62. "Novum", любимая игра того времени.

Стр. 63. В герольдическом костюме Помпея колено украшено у него головой леопарда.- На гравюрах XV века часто изображался Александр Македонский, верхом на коне и имея по одну сторону Юлия Цезаря, по другую Гектора. На щите Александра был изображен лев, возседающий на скамье, которую непочтительный Башка называет иначе.

Стр. 65. "Гектор был лишь троянцем..." В средние века слово "троянец" принималось в том смысле, как теперь "un grec" на французском языке (мошенник, шулер).

Стр. 66. Он любит ее с фута... Игра слов на "foot" - (нога) и "foot" (фут).

Уильям Шекспир - Бесплодные усилия любви (Love's Labour's Lost). 2 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :