Сэмюэл Ричардсон
«Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 8 часть.»

"Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 8 часть."

Он засвидетельствовал, весьма пылкими выражениями, сожаление меня оставить. Сим он повинуется единственно токмо моим приказаниям. Ему равномерно не можно бы было решиться на оное, в то время когда заговор моего брата еще существует, естьлиб я по своей благосклонности не подтвердила, покрайней мере моим молчанием, известия учиненного им о нашем браке. Сие мнение толико привлекло весь дом к его пользам, что он отъежжал с таким же удовольствием, как и доверенностию. Он ласкается, что по возвращении его я назначу день составляющей его благополучие, тем более что я убеждена буду к тому умыслом моего брата, что нет уже никакой надежды к примирению.

Я ему сказала, что я могу писать к дяде моему Гарлов; что он меня любил; что лучшее объяснение учинит меня спокойнее; что я помышляю о некоторых предложениях в рассуждении поместья моего деда, которые может быть привлекут внимание моей фамилии, и я надеюсь, что его отсудствие толико будет продолжительно, что в течение его я буду иметь время отписать и получить ответ. Он просил у меня в том извинения, сказав, что ето такое обещание, на которое он не может согласиться. Его намерение состояло токмо в том дабы осведомится о движениях Синглетона и моего брата. Естьли он по возвращении своем не усмотрит никакой причины к опасению; то с удовольствием согласится ехать в Беркшир, откуда надеется привезти девицу Шарлотту Монтегю, которая может быть склонит меня скорее назначить для него щастливый день, нежели я к тому расположена, Я его уверила, что почла бы за великую милость, когдаб он доставил мне сотоварищество двоюродной его сестры. По истинне, сие предложение тем вяще принесло мне удовольствие, что произошло от его самаго.

Он усильно меня просил принять банковой билет; но я его не приняла. Тогда он представил мне своего камердинера, которой должен при мне находиться во время его отсудствия, дабы, естьли случится что ни есть чрезвычайное, я могла к нему послать. Я без всякого затруднения на то согласилась.

Он простился со мною с видом изъявляющим величайшее почтение, поцеловав мою руку. Я нашла на моем столике банковой его билет, которой он столь искусно положил, что я не могла того и приметить. Будь уверена, что я ему возвращу оной по его возвращении.

Я теперь гораздо лучше разположена в его пользу, нежели прежде. Когда недоверчивости начали истребляться, то человек имеющей хотя несколько великодушие сам собою бывает побуждаем, по причине исправления, судить гораздо лучше о всем том, что может получить благосклонное изъяснение. Наипаче я слушаю с великим удовольствием, что когда он говорит о госпожах своей фамилии с такою вольностию, которую подает ему право родства; то сие обыкновенно показывает некий знак нежности. Мне кажется, что нежные чувствования, которые ощущает человек к своим родственникам, могут подать женщине, некоторую причину надеяться от него после бракосочетания весьма хороших поведений, когда она токмо употребит все свои старания к заслужению оных. И так, дражайшая моя, я щитаю себя весьма им довольною, в рассуждении сего пункта, из чего заключить могу, что он по природе не худого свойства. Таковы то суть покрайней мере мои размышления. Дай Бог, дражайшая моя, чтоб ты всегда была в своих благополучна.

Кл. Гарлов.

(Г. Ловелас, в одном письме тогоже числа к другу своему Белфорду, торжественно отзывается о том, что употребил в пользу два предлагаемые им важные умысла, вопервых, что почли в том доме Клариссу его женою, и что он пробыл. одну ночь в одном с нею жилище. Он почитает себя уверенным, говорит он, вскоре превозмочь последнее затруднение по крайней мере коварством, естьли недоверенностию. Впрочем он приписывает себе что ощущает некие от того угрызения совести. Он признает, что не весьма хорошую играет роль, но имея благополучный успех даже до сего времени, не может воздержаться, говорит он, чтоб не испытать, следуя своему умыслу, с состоянии ли он простирать мои выгоды далее.

Подробность, изъясняемая им его спорах с Клариссою, весьма мало имеет различество от той, которая была читана в последних письмах. Кажется, что все его уважение, касательно ее заключается в справедливости, которую он отдает её телесным и естественным совершенствам, хотя сие признание составляет её осуждение.

В другом письме он расказывает своему другу обстоятельства завтрака следующим образом.)

"Желаешь ли ты, чтоб я тебе изобразил благородный вид, вид прелестный и пленительную поступь, бесподобной моей красавицы когда она шла к ожидающему её собранию? Ея приход налагал на очи всех почтение, на колеблющиеся уста молчание, а на колена трепетание между тем как она вооружена чувствием своего достоинства, и превосходства, шествовала подобно Царице к своим подданным без всякой гордости и надмения, как будто величество было ей свойственно, а прелести врожденны.,,

Он примечает ревность Салли Мартин и Полли Гортон, видя его уважение к девице Клариссе. Сии две девицы воспитаны были с излишнею судя по их богатству рачительностию, и предавшись утехам, легко могли быть добычею его хитрости. Оне с недавнего времени свели тесное знакомство с гжею. Сенклер, дабы иметь случай привлекать к себе любовников; и следуя замечанию г. Ловеласа оне не изтребили еще в своих сердцах того чувствия отличности, от коего происходит, что женщина предпочитает одного мущину другому.

,,Сколь трудно, говорит он склонить женщину к такому предпочтению, которое ее поражает, сколь бы она справедлива ни была, наипаче когда любовь в том соучаствует! Сия глупая Салли по наглости своей уподобляется Ангелу, признавая себя однако за сущего Ангела. Остерегайтесь, сказала она мне, я вас предупреждаю, г. Ловелас, предаваться при мне безумным своим восторгам нежности к сей гордой и задумчивой красавице: я того снести не могу. Потом не преминула она напомнить мне о первых своих жертвоприношениях. Колико беспокойства сей пол в состоянии произвесть ни за что! Естьли мы оставим приятные свои происки то пожалуй скажи мне, Белфорд, какие приятности составляют для нас женщины?

Но ты будешь приведен в чрезвычайное изумление теми стараниями, которые сии две девицы употребляют для воспламенения меня. Женщина преступившая благопристойность, дражайшей Белфорд, становится злее и хитрее самого начальника зла. Она уже не чувствует угрызений совести. Но я не таков; и я тебя уверяю, что оне никогда до того не достигнут, хотяб вся адская сила им вспомоществовала, дабы недостойным образом поступать с сею бесподобною девицею; покрайней мере тем более, что недостоинство может быть изведано опытами, из которых я могу познать женщина ли она, или Ангел.

Я буду сущий плут, естьли в том поверю сим двум мошенницам. Я бы уже ею владел, естьлиб хотел. Когда бы я с нею поступал так, как с смертною; я бы ее нашел в самом деле таковою. Оне почитают меня весьма сведущим, и естьли только кто есть в свете, что может преображать женщину в Богиню; то должно быть уверенну, что она примет на себя и виды Богини; дать ей власть, значило бы оправдать ее, употребляя оную на того, которой ее подает естьли злоупотребление не прострется далее, и мне в том ссылаются на жену нашего друга, которая содержит, как ты знаешь, самого угождательного мужа в великом отдалении, и которая любится с грубым лакеем. Я чувствительно был тронут всеми сими поношениями. Я им сказал, что оне меня принуждают ненавидеть их дом и принять намерение вывезти из него мою любезную. Клянусь моею честию, Белфорд, я весьма разкаяваюсь, что привез ее в такое место. Признаться по истинне что, не зная внутренности их сердца, она уже решилась иметь с ними сколь можно менее сообщения. Я на то ни мало не досадую; ибо ревность великое производит над женщиною действие; и Салли ни малаго не произвела над нею впечатления.

Письмо CLI.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В Пятницу 28 Апреля.

Г. Ловелас уже возвратился. Он поставляет заговор моего брата тому причиною; но я не за инное что могу почесть сие маловременное отсудствие как за то, чтоб уничтожить свое обещание, наипаче после того старания, которое он употреблял предостеречь себя в сем случае, будучи притом не безизвестен, что я решилась здесь остаться. Я не могу сносить, чтоб надо мною смеялись. Я твердо настояла с великим неудовольствием, на отъезд его в Беркшир, и на данное мне им слово привезти в Лондон свою двоюродную сестру.

О дражайшая! отвечал он мне, для чего желаете вы изгнать меня от вашего присудствия? Мне совершенно невозможно жить от вас в отдалении столь долго, как вы желаете. Я нимало не отдалялся от города оставивши вас здесь. Я не далее ездил как в Едгвар; и мои истинные опасения терзая меня, не позволили мне пробыть там даже и двух часов. Не ужели не можете вы себе предетавить того, что происходит в таком беспокоющемся человеке, которой трепещет о всем том, что для него дороже и любезнее всего на свете? Вы мне говорили, что хотите писать к своему дяде. Для чегож предпринимать сие тщетное старание? Оставте сие до благополучного торжества, которое конечно подаст мне право уважить ваши требования. Как скоро ваше семейство осведомится о нашем бракосочетании; то все заговоры вашего брата изчезнут, и тогда то ваш отец, мать и дядья единственно будут помышлять о примирении с вами. И так что же вас удерживает усовершить мое благополучие? Какую причину, еще повторяю, имеете вы изгонять меня от вашего присудствия? Естьли я привел вас в какое замешательство; то для чегож не окажете мне удовольствия извлечь вас из оного с достойною честию?

Он пребыл в молчании. Голос мне изменил к усилению моей охоты отвечать ему, так, что не отвергла бы совершенно толико усильной его прозьбы.

Я хочу вам сказать, возразил он, в чем состоит мое намерение, естьли вы его одобрите. Я пойду смотреть все новые места и лучшие улицы, и возвратившись уведомлю вас естьли сыщу в оных какой ни есть приличный нам дом. Я найму тот, которой вы изберете; я постараюсь как можно скорее его убрать, и приготовлю екипаж приличной нашему состоянию. Все прочее оставлю на ваше произволение. По учинении всего того, сделайте милость назначте день, хотя прежде, хотя после нашей туда переездки, и составте мое благополучие. Чего тогда не будет доставать нашему состоянию? Вы получите в собственном вашем доме, естьли я возмогу убрать его так скоро как желаю, поздравления от всех моих родственников. В то время девица Шарлотта будет находится с вами. Естьли потребуется на убранство дома много времени, то вы можете избрать дом у моей фамилии которой из всех пожелаете к препровождению первых месяцов приятного нашего времени. По возвращении своем, вы найдете в новом вашем обиталище все в порядке, и тогда мы будем видеть вокруг себя одни токмо удовольствия. Ах! дражайшая Кларисса, вместо того, чтоб осуждать меня на изгнание, оставте меня при себе, и расположите так, чтоб я всегда принадлежал вам.

Ты видишь, дражайшая моя, что его усильные прозьбы при сем не относились к означению дня. Я нимало на него за то не досадовала, и тем удобнее ободрилась. Однако я не подала ему причины жаловаться, чтоб отвергла его предложение в рассуждении искания дома.

Он от меня вышел будучи весьма доволен; я узнала, что он желает препроводить ночь здесь, и естьли он останется сию ночь; то я должна ожидать, что естьли он проживет хотя несколько в городе, то и навсегда в нем останется. Поелику двери и окны в моей горнице безопасны, а он не подал мне причины к недоверию; и притом имеет предлогом заговор моего брата, домашние же люди весьма услужливы и учтивы, а особливо девица Гортон, которая кажется великую почувствовала ко мне склонность, и которая гораздо скромнее девицы Мартин как в нраве так и в поступках; словом, поелику все приняло на себя сносной для меня вид то я воображаю, что не могу настоять против его обещаний, не принявши на себя чрезвычайно притворного вида, и не вступивши в новые распри с таким человеком, которой всегда сыщет причину к оправданию своих желаний. И так конечно бы я не узнала о его намерении здесь жить, естьлиб он сам мне о том не сказал. Изьясни мне, дражайшая моя, что ты думаешь о каждой из сих статей. Ты конечно можешь быть уверена, что я возвратила ему банковой его билет, как скоро он ко мне пришел.

В Пятницу в вечеру.

Он смотрел три или четыре дома, из коих ему ни один не понравился, но ему говорили о каком то другом весьма хорошем доме, сказал он, и о котором он завтра гораздо лучше осведомится.

В Субботу после полудни.

Он обстоятельно осведомился. И сам уже видел тот дом, о котором ему вчерась в вечеру говорили. Хозяюшка оного есть весьма молодая вдова, погруженная в великую печаль смертию своего мужа. Она называется госпожа Фретчвиль, мебели там самые лучшие, и за шесть месяцов только сделаны. Естьли оне мне не покажутся; то их можно взять на прокат на некоторое время вместе с домом. Но если оне мне понравятся; то можно нанять дом и сторговать мебели.

Сия госпожа ни с кем не видится. Также никого не позволяет пущать в весьма прекрасные верхние покои, даже до того времени, пока она не уедет в одно из своих поместьев, где хочет жить уединенно. Она намерена туда отправиться недели через две, или через три.

Зала и две горницы в низу, составляющия единую токмо часть дома, показались г. Ловеласу весьма великолепными; ему сказано, что все прочие покои сим подобны. Кладовые, сараи и конюшня весьма хорошо разположены. Он с нетерпеливостию будет ожидать, говорит он, как я о том рассужу; естьли же ни чего не случится такого, чтоб мне лучше нравилось, нежели его известие; то он не станет других домов осматривать. Что касается до цены; то за сим дело не станет.

Он получил письмо от Милади Лавранс, в котором пишет о некоторых делах, кои она имеет в верхнем суде; но она не преминула упомянуть и обо мне весьма ласковыми словами. Вся фамилия, говорит она, ожидает с разною нетерпеливостию благополучного нашего дня. В сие время он не преминул мне сказать, что он ласкается, что как их так и его желания вскоре совершатся; но хотя минута сия столь была ему благоприятна, однако он меня нимало не просил назначить того дня. Сие то мне кажется чрезвычайным тем более, что до нашего прибытия в Лондон, он оказывал великую нетерпеливость к браку

Он просил меня из милости удостоить его моим присудствием, и четырех его искренних приятелей, к полднику, которой он хочет им дать в будущей понедельник. Девица Мартин и девица Гортонь при оном не будут, поелику оне уже отозваны с другой стороны к годовому празнику, с двумя дочерьми Полковника Солкамб и двумя племянницами Кавалера Галма; но у него будет гжа. Синклер, которая его обнадежила привести с собою девицу Партиньион, молодую знатную и богатую барыню. коей Полковник Синклер был опекуном даже до своей смерти, и которая по сей причине, называет гжу. Синклер своею матерью.

Я его просила меня от того уволить. Мне весьма несносно сказала я ему, слыть за венчанную особу, и я желала бы как можно менее видеться с теми людьми, которые имеют такое о мне мнение. Он мне отвечал, что он весьма будет остерегаться меня о том утруждать, естьли я великое к тому имею отвращение, но что по истинне ето будут его искреннейшие приятели, люди знатные и весьма известные в свете, которые с нетерпеливостию желают меня видеть, что по истинне они почитают наш брак совершенным, так как и друг его Долеман, но с такими договорами, которые он изъяснил гже. Синклер и что впрочем я могу надеяться, что его учтивость при них простираться будет до величайшей степени глубокого почтения.

Когда он начнет о чем ни есть говорить, то нет никакой необходимости, как я тебе уже сказала, принуждать его оставить свое мнение. Однако я не хочу быть преданною зрелищу, естьли могу того избегнуть, наипаче таким людям, коих свойство и главные правила мне весьма подозрительны. Прощай, любезнейшая моя приятельница, единый предмет моих нежностей.

Кл. Гарлов.

(Следующее письмо пишет г. Ловелас ко другу своему Белфорду, в коем изъясняет почти туже подробность, которая выше сего была читана. Он приглашает его к полднику в следующей понедельник.)

Мовбре, Турвилль и Белтон, говорит он, горят нетерпеливостию видеть бесподобную мою красавицу и ко мне приедут. Она мне отказала, но я тебя уверяю, что она с нами сидеть будет. Ты будешь иметь удовольствие видеть гордость и славу Гарловов, непримиримых моих врагов, и с восклицанием станем радоваться моему торжеству.

Естли я вам доставлю сию честь, то вы все четверо смеяться будете как то часто и я с трудом удерживаюсь, святому виду, какой гжа. Синклер на себя примет. Из её уст не выдет ни одного нечистого или двузначущего слова. Она перед моею красавицею притворяется. Все её черты сжимаются и её широкое лице пременяется в приятное, голос её гремящий на подобие грому, переменяется в приятные изражения. Ея и подколенки, по причине своей тугости с десять лет немогши изгибаться для учтивости, сделались мягки к преклонениям при каждом слове. Она всегда складывает толстые свои руки крест на крест; и с великим трудом упрашивают ее садиться в присудствии моей Богини. Теперь я займусь поданием наставления всем в рассуждении понедельника. А тебе, поелику ты стараешься, чтоб все было чинно и с порядком и желаешь, чтоб почитали тебя благоразумным; оставляю я на попечение содержать в благопристойности трех прочих.

В Субботу в вечеру.

У нас случилась страшная тревога. Помилуйте г. мой, кричала Доркаса сходя на низ от своей госпожи: моя госпожа решилась завтра идти в церьковь. В то время я играл в низу с госпожами в карты. В церьковь! сказал я; положа на стол свои карты. В церковь! повторили мои подруги, взирая одна на другую. И так наша игра в сей вечер прервется. Кто ожидал от ней такого своенравия? Без согласия! без спросу не получа еще своих платьев! не изтребовав моего позволения... со всем невозможное дело, чтоб она помышляла быть моей женою! Как! неужели сия девица вздумала идти в церьковь, и сим привести меня в необходимость за нею туда следовать? Притом не просит, чтоб я шел нею, когда она известна, что Синглетон и ее брат с великим тщанием стерегут, дабы ее похитить: легко ее познать могут по её платью, талии и по всем чертам, коим нет ничего подобного во всей Англии! Особливо в церкве удобнее, нежели в каком ни есть инном месте! Не рехнулась ли ета девица? Я произнес сию хулу после всех сих размышлений.

Но отложим сие дело до завтра. Теперь я желаю уведомить тебя о вымышленных мною наставлениях, как ты должен с своими товарищами поступать во вторничное собрание.

,,Наставления, Ивану Белфорд, Ришарду Мовбре, Томасу Белтон и Якову Турвилль, Кавалерам корпуса из Генерала Роберта Ловеласа, в тот день когда они допущены будут к его Богине.,,

(Он подает им весьма забавно различные приказания: между коими повелевает им наипаче избегать всяких вольных выражений, и даже двоезначущих слов.)

Вы знаете, говорит он им, что я вам никогда не позволял употреблять неблагопристойности в разговорах. Еще довольно будет на то времени и тогда, когда мы состареемся, и когда будем находиться не в состоянии инное что делать, как токмо говорить. Как! я вам то часто повторял, не ужели не можете вы тронуть сердца женщины, не поражая её слуха?,,

Безполезно напоминать вам, что ваше ко мне почтение должно быть неограниченно. Клятва верности вас обязывает оказывать мне оное. Да ктож может на меня взирать без уважения?,,

(Он уведомляет их, какую ролю будет представлять девица Партиньион, и о её притворном виде.)

,,Вы ее зyаете, говорит он, с невиными её глазами никто толико не имеет проницательности и лукавства. Наипаче, не забудьте, что моя красавица не носит другаго имени кроме моего, и что тетка называется Синклер, вдова одного Полковника.

(Он подает им весьма много и других странных известий, в заключение которых присовокупляет следующее:)

,,Сия дарагая особа чрезвыгчайно просвещена во всем касательно уменачертания: не вы легко вообразить себе можете, что будучи в её летах, она действительно не сведуща в рассуждении критических обстоятельств. Не взирая на все её чтение, я смею сказать, что до того времени как меня познала, она нимало себе не воображала, чтоб были в свете люди нашего роду. Коликое буду я ощущать удовольствие при её удивлении, когда она усмотрит себя в столь новом для нее сообществе, и когда найдет меня учтивейшим всех пяти собеседников,,

Довольно будет сих наставлений. Теперь мне кажется, что ты весьма желаешь знать какие я имею намерения, отваживаясь привести в досаду мою любезную и внушить ей опасения, спустя три или четыре дни после тишины и доверенности. Я хочу удовольствовать твое желание.

Я постараюсь доставить двум племянницам нечаянное посещение некоторых из провинции госпож, которые займут весь дом. Постелей без сумнения будет мало. Девица Партиньион, которая покажет себя кроткою и тихою и изъявит чрезвычайную склонность к моей дражайшей, окажет также великое желание соединиться с нею союзом тесной дружбы. Весьма долго будем мы сидеть за столом. Она по просит у ней позволения переночевать с нею одну только ночь. Кто знает, не буду ли я в самую сию ночь столько щастлив, чтоб оказался виновным в смертельной обиде. Да и самых диких птиц хватают ночью. Естьли моя любезная приведена тем будет в толикое оскорбление, что пожелает от меня убежать; то разве я не могу ее удержать против её воли. Естьли моя любезная в самом деле от меня уйдет; то разве я не в состоянии привести ее обратно учтивым или и неучтивым образом, когда я буду иметь великое множество доказательств, что она призналась, хотя молчанием, в нашем браке? Хотя бы я в том успел, хотя нет; но естьли получу по крайней мере от ней прощение; естьли её жестокость ограничится на одном сожалении, и естьли я токмо примечу, что она может терпеть меня на глазах: то не буду ли я уверен, что она совершенно моя? Моя возлюбленная до чрезвычайности разборчива. Я с нетерпеливостию желаю видеть, каким образом столь разборчивая особа поступит в одном или в другом из сих положений: и ты согласишься, что в таком состоянии, в коем я теперь нахожусь, долг требует, чтоб я остерегался всяких нещастных произшествий. Я должен держать в руках угря, весьма страшиться, чтоб он не ускользнул между моими пальцами. С каким глупым видом разтворю я рот и глаза, естьли увижу, что он упадет из моих рук в мутную свою воду; я хочу тем сказать в её фамилию, от которой я с величайшим трудом мог ее отнять.

Посмотрим: позволь мне счесть сколько у меня будет особ после ночи того понедельника, которые будут в состоянии клясться, что она носила мое имя, что она отвечала на мое имя, и что не имела других намерений оставляя своих друзей, кроме тех, дабы торжественно принять мое имя, ни мало не помышляя, что собственная её фамилия не пожелает того признать за истинную? Во первых, я могу свидетельствоваться всеми моими людьми, служанкою её Доркасою, госпожею Синклер, двумя её племянницами и девицею Партиньион.

Но естьли все сии свидетели покажутся подозрительиы; то вот еще главное доказательство. ,,Четверо высокопочтенных Офицеров, благородных и из знатного роду, приглашенных в такой то день к полднику Робертом Ловеласом де Сандгалл, Кавалером, в сообществе Магдалены де Синклер, вдовы де Присцилль Партиньион девицы пришедшей в такие лета, когда может уже выдти замуж, и госпожи Компленьянт, свидетельствуют что вышепомянутый Роберт Ловелас относился к вышеупомянутой госпоже, как к своей жене; что они говорили с нею они, и все прочие гости в качестве гж. Ловелас, каждой ей свидетельствовал свою радость и поздравлял ее сочетавшись браком, что все сии засвидетельствования радости и поздравления она принимала без малейших знаков неудовольствия и отвращения, кроме тех, которые свойственны молодым не давно бракосочетавшимся, то есть: с некоею стыдливостию и приятным смущением, которое можно приписать естественном смятению в сих обстоятельствах. Не горячись, Белфорд. Не воставай против своего начальника. Думаешь ли ты, чтоб я привел сюда дорогую сию особу для того, чтоб не получить из того никакого плода?,,

Вот слабое начертание моего плана. Восхвалите меня преданные мне человеки, и признайте Ловеласа своим властителем.

Письмо XLIII.

Г. ЛОВЕЛАС, к г. БЕЛФОРДУ.

В Воскресенье 30 Апреля.

Я был в церькве, Белфорд. Знай также, что я приведен туда весьма удивительным образом. Несравненная моя красавица мною довольна. Я стоял во время службы с великим благоговением, и пел из всех моих сил с духовенством и прихожанами. Мои глаза ни мало не заблуждались. Сколь трудно было мне управлять ими, когда они зрели толико прелестный и любви достойный предмет из всей вселенной?

Дражайшее сокровище! Колико усердия, колико зараз в её благочестии! Она призналась, что просила Создателя о моем исправлении. По истинне, я уповаю, что молитвы толико благочестием исполненной души не будут отвержены.

Впрочем, Белфорд, в отправлении закона есть нечто важнаго. Воскресение есть приятное установление для подкрепления добродетели в добродетельных сердцах. Один день из семи, сколь сие правило благоразумно! Я думаю, что на конец буду ходить каждый день по разу в церковь. А от того мое исправление скорее последует. Видеть множество честных людей, собирающихся для поклонения истинному Богу. Сие упражнение относиться может к тому существу, которое мыслит и чувствует. Однако сия мысль мучит меня угрызениями совести, когда я начну заниматься моими умыслами. Признаюсь читосердечно, что естьлиб я ходил часто в церьковь, то думаю, что мог бы их предать забвению.

Мне вдруг представились новые изобретения во время Божественной службы, но я от них отрекаюсь, поелику они возродились в толико священном месте. Благочестивая Кларисса! Колико предупредила она гибелей привлекши к себе меня и все мое внимание.

Но я хочу тебе рассказать все между нами произшедшее по утру при первом моем посещении, а потом учиня тебе точнейшее описание честного моего поведения в церькви.

Она не прежде осьми часов позволила мне с собой видеться. Она уже приготовилась идти. Я притворился, будто не знаю её намерения, и приказал Доркасе не сказывать ей, что она меня о том уведомила.

Вы конечно хотите куда ни есть идти, сударыня, сказал я ей с равнодушием?

Так, г. мой; я иду в церьковь.

Я надеюсь, сударыня, что вы мне позволите проводить вас в оную.

Нет. Она приказала подать носилки и нести себя в ближайшую церковь.

От сих слов я вострепетал. Носилки! чтоб велеть нести себя в ближайшую церковь от гжи. Синклер, которой настоящее имя не есть Синклер, и представить ее взору всего народа, которой не весьма хорошее имеет мнение о сем доме! Нет никакого средства на то согласиться. Однако я все показывал ей равнодушной вид. Я ей сказал, что я почел бы за величайшую милость, естьлиб она позволила мне приказать подать карету и везть ее в церковь Святого Павла.

Она мне представила на то мое платье, оказывающее ветренную веселость: она мне сказала, что естьлиб хотела ехать в церковь Святого Павла; то моглаб взять карету и ехать без меня.

Я ей представил, колико она должна страшиться Синглетона и своего брата, и обещался ей надеть самое простое из моих платьев. Не откажите мне в милости, сказал я ей, и позвольте вас проводить. Я уже весьма долго не был в церкве. Мы станем по разным местам, и первой раз, когда я туда опять приду, послужит, как я надеюсь, к приобретению прав величайшего благополучия, какое только я могу получить. Она учинила еще несколько других возражений; но на конец позволила мне с собою ехать. Я стал на супротив ее, дабы не очень скучно было проводить время; ибо мы приехали весьма рано, и я вел себя толь порядочно, что подал ей о себе весьма хорошее мнение.

В Воскресение в вечеру.

Мы все вместе обедали, в столовой зале гжи. Синклер. Теперь наши дела в самом лучшем состоянии. Две племянницы играли весьма хорошо свои роли, да и гж. Синклер в своей не проступалась. Я еще никогда не видал моей любезной в таком спокойстве. ,,Прежде, сказала она мне, она не весьма хорошее имела о сих людях мнение. Гж. Синклер казалась ей весьма гордою. Ея племянницы казались ей такими молодыми особами, с коими она никогда не желала иметь искреннего обхождения. Но действительно никогда не надлежит быть торопливу в подобных суждениях. Честные люди гораздо более выигрывают, когда лучше познаваемы бывают. Вдова казалась ей сносною. (Вот вся милость, которую она ей оказала.) Девица Мартин и девица Гортон по её мысли суть две молодые девушки весьма разумные и рассудительные. То, что девица Мартин, особенно говорила о браке и о таком человеке, которой оного ищет, было весьма благоразумно. С такими главными правилами она будет весьма хорошею женою.,, Приметь мимоходом, что жених сватающейся за Салли весьма знатной купец, за которого она скоро выдет замуж.

Я описал любезной твое свойство и трех моих прочих кавалеров, в том намерении, дабы возбудить в ней любопытство видеть вас в понедельник. Я говорил ей как худое так и доброе; как для превозношения самого себя похвалами, и для предупреждения всех изумлений, так и для того, дабы дать ей знать, с какими людьми должна она видеться, естьли но-желает меня тем обязать. По её наблюдениям о каждом из вас, я помышлял о средствах получить, либо сохранить её ко мне почтение. Я знаю, что ей противно и что не противно. И так, между тем как она будет стараться распознавать ваши мысли, я проникну в её сердце и от того извещусь, какую могу иметь надежду.

Дом не прежде будет готов как чрез три недели. В сие время все кончится, или я буду претерпевать величайшие нещастия. Кто знает может быть и в три дни все дело кончится? Не учинил ли я весьма важного дела, разгласивши здесь, что она моя жена? А другое, которое не менее важно, утвердил себя здесь денно и ночно? Избегла ли от меня хотя единая женщина, когда я токмо жил с нею в одном доме? А дом: разве ето ничто инное есть как дом? И люди. Вилль (Его камердинер.) и Доркаса, как собственные мои. Три дни, сказал я^ хорошо! Три часа.

Я взял верьх и в третьем моем деле, Белфорд, хотя к великому неудовольствию моей любезной. Ей представили в третий раз девицу Партиньион, которая согласилась остаться до завтра; но с тем договором, когда моя дражайшая примет в том участие. Какое средство ей было отказать столь любви достойной молодой девице, когда я споспешествовал ей в том усердными моими прозьбами!

Я теперь с нетерпеливостию желаю знать твои мнения о моей победе. Естьли ты любишь личные начертания и глаза исполненные пламенем, хотяб сердце было льдяное, и нимало бы не начинало смяхчаться; естьли любишь хорошие чувствования, и обманчивые речи, которые изходят промеж зубов, белейших слоновой кости и из коральных губ, взор все проницающей; звук голоса подобного гармонии, благородной вид смешанной с неописанною приятностию, чрезвычайную учтивость, естьли только можно, когда найти подобную оной; то найдешь все сии приятностности, и не в пример еще более в моей Елене (Четыре стишка стихотворца Дридена.) ,,воззри на сие величественное здание сей Священный храм в своем рождении воздвигнут Божественными руками. Ея душа есть Божество в нем обитающее; и здание сие достойно Божества.,,

Или естьли ты хочешь приятнее сего описание в штиле Рова.

,,Она являет все прелести цветов вновь распустившихся; красоту беспорочную; свежесть приятную, которую ни что еще не потребляло; се образ природы в первую весну света сего.,,

Прощайте четверо мои подданные. Я вас ожидаю завтра в шесть часов в вечеру.

(Девица Кларисса в одном письме означенном в понедельник по утру, хвалит поведение г. Ловеласа в церкве и его внимательность касательно службы. Она говорит о домашних госпожах гораздо благосклоннее, нежели прежде. Она примечает что оне знаются только с знатными особами. В другом письме он объявляет, что ей не оказали никакого удовольствия представлением ей девицы Партиньион, тем еще менее, что привели ее в необходимость присудствовать при полднике г. Ловеласа. Она предвидит, говорит она, что ето пропащей вечер.)

ПИСЬМО CLIV.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В Понедельник в вечеру 1 Маия.

В сию минуту я оставила то неприятное общество, в которое видела я себя привлеченною против моей воли. Но как я находила бы весьма мало удовольствия воспоминая подробность разговора; то будь довольна тем, что я сообщу токмо то изображение, которое г. Ловелас учинил мне вчерашнего дня о четырех своих друзьях, и некоторые примечания о собрании, от которого я по щастию освободилась.

Вот имена четырех Кавалеров: Белтон, Мовбре, Турвилль и Белфорд. Гж. Синклер, девица Партиньион, та богатая наследница, о коей я тебе говорила в последнем моем письме. Г. Ловелас и я, составляли прочих собеседников.

Я уже тебе описала девицу Партиньион, с хорошей стороны, по свидетельству гж. Синклер и её племянниц, а здесь присовокуплю несколько собственных моих наблюдений о поведении её в собрании.

Может быть в лучшем сообществе, она бы казалась с меньшею невыгодою, но не взирая на невинные её взоры, кои г. Ловелас весьма похваляет, нет такого человека в свете, ко мнению которого я бы имела великую доверенность касательно истинной кротости. По случаю некоторых разговоров, кои однако не столь были вольны, чтоб заслуживали явное порицание, но которые заключали в себе нечто непристойного в рассуждении благовоспитанных особ, я приметила что с начала сия молодая девица изъявляла некое замешательство: но потом улыбкою или взглядом, она ободряла скорее, нежели осуждала великое множество весьма странных вольностей, естьли оне ничего не значат, то так; но естьли оне заключают в себе какой ни есть умысел, то должны казаться чрезвычайно обидными. По истинне я знала довольно женщин, о коих имею гораздо лучшее мнение, нежели о гж. Синклер, которые без малейшего затруднения прощали как мущинам так и самим себе таковые вольности. Но я не понимаю, чтоб столь великая благоуветливость могла соображаться с честною кротостию, составляющею отличное свойство нашего пола. Естьли слова суть не что инное, как тело или одежда мыслей; то душа не может ли быть познана по наружному сему одеянию?

Что касается до четырех друзей г. Ловеласа; то я почитаю их знатными людьми по праву их предков; но впрочем я не приметила в них никакого благородства.

Г. Белтон воспитан в Университете; потому что он назначен был к штатской службе. Сей род жизни нимало не согласовался с естественною его живостию; по смерти же его дяди, которой оставил ему весьма знатное наследство, он вышел из штатской службы и поехал в город, в коем он в скором времени научился светским обращениям. Говорят, что он человек весьма разумной. Он одевается великолепно; но без всякой приятности. Он чрезвычайно любит напитки. Неусыпен во всем, и в том состоит его слава. Он великое имеет пристрастие к карточной игре, которая расстроила все его дела. Ему не более тридцати лет.

Лицем он весьма красен и рябоват. Распутная его жизнь кажется угрожает его кратковременным бытием на сем свете; ибо он страждет сухим кашлем, по которому приметить можно, что его легкие не весьма здоровы; впрочем он смеется с притворством и побуждает к тому же своих друзей, над сими угрожающими признаками болезни, которые должны бы его учинить гораздо рассудительнейшим.

Г. Мовбре много путешествовал. Он говорит многими языками, так как и г. Ловелас, но с меншею однако удобностию. Он произходит от знатного дома; ему от роду тридцать три или тридцать четыре года. Стан у него высокой и весьма складной, глаза исполнены живостию, взор величественный, его лоб и правая щека весьма обезображены двумя широкими ранами. Он одевается с великим вкусом. При нем всегда находится довольно служителей, он беспрестанно их к себе призывает и обременяет их каким ни есть безразсудным делом, как я с десять примеров тому видела в то короткое время, которое препроводила я в сем обществе. Они кажется в точности наблюдали гордое движение глаз его, дабы быть в готовности бежать прежде, нежели выслушают и половину его приказов, и я думаю по примечанию моему, что они служили ему с трепетом. Впрочем сей человек кажется сносен с равными себе. Он весьма хорошо говорит о зрелищах и публичных веселостях, наипаче произходящих в иностранных землях. Но в его виде и речах заключается нечто романическаго; он часто уверяет, и даже с великою твердостию, о вещах никакого правдоподобия не имеющих. Он ни о чем не сумневается, выключая того, чему бы должен верить, то есть: он издевается над священными вещами, и ненавидит священников, какого бы закона они ни были. Он весьма почитает честность; сие то он ежеминутно повторяет; но кажется что он не очень уважает общественные права и нравы.

Г. Турвилль оказал нам, я не знаю по какому случаю, милость уведомивши нас о своих летах. Ему от роду токмо тридцать второй год. Он также произсходит от знатного рода; но по его виду и поведениям в нем еще более заключается того, что ныне называют вертопрашеством нежели в ком другом из его товарищей. Он одевается весьма богато. Он желал бы, чтоб его почитали за человека имеющего великой вкус во всем том, что токмо служит к его украшению; но я нашла в том более разточительности, нежели красоты. Он оказывает явно без всякого затруднения попечение, которое он принимает о своей внешности и внимание прилагаемое им к отличению себя с наружности; но о внутренности своей он нимало не помышляет. Г. Ловелас сказал, что он танцует бесподобно, что он играет отменно на инструментах, и что пение составляет главное его совершенство. Его просили что ни есть пропеть. Он спел несколько Италианских и Французских арий; и дабы отдать ему справедливость, его пение было весьма благопристойно. Все собрание было тем довольно; но наиболее тому удивлялись гж. Синклер, девица Партиньион и сам он, что касается до меня; то я усмотрела, что он в пении много притворствует.

Обращение и обхождение г. Турвилля наполнены теми жестокими оскорблениями против благонравия нашего пола, которые по употреблении названы комплиментами, и котрые почитают знаком воспитания, хотя они впрочем ничего другаго в себе не содержат, кроме великого множества смешных Ипербол, свойственных токмо к изъявлению мыслей бессовестным людям, и худого мнения, которое они имеют о женщинах. Он притворно вмешивает в своих разговорах Французские и Италианские слова, и часто отвечает по Французски на вопрос предложенной ему по Англински; поелику он предпочитает сей язык, как он говорит шепелянью своего народа. Но он и тогда находится принужденым переводить свой ответ на ненавидимый им язык своего государства, опасаясь по видимому, чтоб его не подозревали в незнании того, что он сказал. Он любит рассказывать повести. Он всегда обещается рассказать хорошую историю, прежде нежели начнет; но он никогда не приходит в замешательство, хотя и не устоит в своем слове. Он весьма редко оканчивал до конца свою повесть, хотяб его и со вниманием слушали. Он прерывает ее сам столь многими парентезами и новыми произшествиями, что теряет содержание своего разговора, и бывает довольным хотя не докончив оставит свое повествование; но, естли пожелает начать оное опять; то спрашивает у собрания с приятным видом, чорт меня возьми, естьли я помню на чем остановился. Но сего описания довольно и предовольно о г. Турвилле

Г. Белфорд есть четвертый гость, которому, как кажется, г, Ловелас наиболее оказывает почтения и любви. Я думаю, что етот человек должен быть весьма храбр. Они сделались друзьями по причине ссоры (может быть за какую ни есть женщину) повстречавшись на рысталищах в Кенсингтоне, где какие-то прохожие их примирили.

Я думаю, что г. Белфорд не старее двадцати семи или двадцати осьми лет. Он самый младший из пяти по г. Ловеласе. Может быть они оба злее всех; ибо они в состоянии управлять тремя прочими по своему соизволению. Г. Белфорд столь же хорошо одет как и прочие; но он не имеет такого вида и красоты, как г. Ловелас. Однако его вид изъявляет человека знатного роду. Ему известны славные древние сочинители и лучше наши писатели. По сей то причине собеседование его иногда было весьма приятно; а я будучи почитаема ими гж. Ловелас, всячески старалась придать лучший вид моему состоянию, и тогда я присоединилась к ним. Да и все собрание свидетельствовало мне уважение на мои замечания.

Г. Белфорд, кажется человек вежливой, услужливой и хорошего свойства. Хотя и очень он угождателен, но не простирает оной до такой степени как г. Турвилль. Он говорит весьма свободно и учтиво и я усмотрела основательное умословие как в его разуме, так и в рассуждениях. Г. Белтон имеет такие ж качества. Они весьма спорили оба в рассуждении сего, смотря на нас, как будто бы для того, дабы приметить, удивляемся ли мы их знанию, когда они сами весьма тем были довольны. Но, имея более проницательности и верности, г. Белфорд явно одерживал победу, и восхищаеся тем преимуществом, он почел за удовольствие защищать слабую сторону своими доказательствами.

Сколь мало ни имеют склонности вообще к тем предметам, о коих в сих случаях разговаривают; но вступают в оные столько, сколько благопристойность позволяет, и сколько относятся оные к другим намерениям: Я удобно могла приметить, колико г. Ловелас превосходил во всем четырех своих друзей, даже и в том, что они почитали за главное свое знание. Чтож касается до разума и живости; то нет из них ни одного ему подобнаго. Они во всем ему уступали, естьли он начинал говорить. Тогда гордый Мовбре увещевал Турвилля прекратить свои вздоры: он толкнул локтем Белтона, дабы слушал со вниманием то, что г. Ловелас говорит, и когда он окончал речь свою; то слова толико пленяющего человека всеми были повторяемы, от некоего чрезвычайного удивления, или может быть от зависти. Действительно он толико имел прелести в виде, в речах и обхождениях, что естьлиб нимало не помышлял о самом себе, и не отличал бы истинну от лжи, то частоб считали его за мечту.

,,Посмотрите на его к столь многочисленном собрании, сказал мне г. Белфорд, никого с толиким вниманием не слушают, как его.,, Сей Белфорд, увидевши друга своего вышедшего на некоторое время воспользовался его отсудствием и подошедши ко мне близко, говорил на ухо, с видом фаворита, коему наша тайна была сообщена; он поздравлял меня мнимым моим браком, увещевая меня не весьма долго настоять твердо на тех жестоких договорах, которые я предложила толико пленительному человеку. Смущение, в коем он меня приметил вскоре принудило его оставить таковый предмет, и он начал опять превозносить похвалами своего друга.

По истинне, дражайшая моя, справедливость требует признаться, что г. Ловелас имеет вид оказывающий сродное ему достоинство, которое надменность и наглость не токмо в нем делает бесполезными, но совершенно неизвинительными. И так сия обманчивая приятность изъявляемая им в улыбке, в речах и во всех его обращениях, покрайней мере тогда, когда он желает нравиться, не ясно ли показывает, что он рожден с невинными склонностями, и что по природе он не был толико жесток, толико стремителен, и толико нагл, каковым статься может от столь худого сообщества сделался? Ибо впрочем его физиономия показывает его простосердечие, и могу сказать, честность. Не думаешь ли и ты так, дражайшая моя? И так на всех сих видимых вероятностях, я основываю надежду о его исправлении.

Но я весьма удивляюсь, чтоб с толикими благородными качествами, с толь великим познанием о людях и книгах, с толико образованным разумом, может он находить удовольствие в таком сообществе, коего начертание я тебе сделала, и в собеседовании возмущающей наглости, недостойной его дарований и всех естественных и приобретенных его качеств. Я предполагаю тому токмо одну причину, и к нещастию моему она не изъявляет величественной души то есть; его тщеславие, приносящее ему смеха достойную честь видеть себя начальником над избранными им товарищами. Как можно любить и ощущать удовольствие от таких похвал, которые происходят от столь презрения достойного источника!

Г. Белфорд вздумал ему изъявить почтение, которое принудило меня немедленно оставить сие обидное для меня собрание. ,,Щастливый человек! сказал он ему, по случаю некоторых ласкательств гж. Синклер, которые были одобрены девицею Партиньион, вы толико одарены разумом и бодростию, что нет ни женщины ни мущины, которой бы мог противустоять вам.,, Говоря сие г. Белфорд смотрел на меня. Так, дражайшая моя, он смотрел на меня с некоею улыбкою, а потом обратил свои взоры на своего друга. И так все собрание, мущины и женщины, вдруг обратились на твою Клариссу. По крайней мере сердце мое то чувствовало; ибо едва осмеливалась я поднять свои глаза.

Ах дражайшая моя, естьлиб те женщины, коих почитают влюбленными в какого человека, (в сем то я теперь нахожусь положении, ибо какой другой причине можно приписать мой побег, которой полагают произвольным?) в состоянии были рассуждать о той гордости, которую оне в нем питают, и о том уничижении, которое навлекают на себя; о ложном благочестии, о безмолвном презрении, о наглых улыбках и злобных изъяснениях, коим оне подвергаются со стороны осуждающих людей его пола; то какого бы презрения не ощущали оне к самим себе? И колико смерть со всеми своими ужасами, казалась бы им предпочтительнее сего чрезвычайного уничижения? Ты можешь теперь видеть, для чего не могу я более пространно говорить о всех обстоятельствах сего разговора.

Письмо CLV.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В Понедельник в полночь.

Со мною случилось весьма странное приключение, которое приводит меня в затруднение и сожаление.

В сию минуту гж. Синклер меня оставила, будучи весьма не довольна тем, что не получила от меня ею требуемаго. Ея дом наполнен некоторыми госпожами, кои приехали посетить её племянниц, но как уже наступила ночь, не позволяющая девице Партиньион подвергаться опасности на улицах Лондона; то она пришла меня просить, дабы я позволила сей молодой особе препроводить сию ночь у меня.

Хотя её прозьба состояла в самом простом деле; но мой ответ показался ей жестоким и мало обязательным: в то время как она изъяснилась; то мне вдруг пришло на мысль, что я здесь всеми людьми почитаема как иностранка; что я не имею здесь ни единого собственного моего человека, или кого ни есть другаго, о котором бы имела хорошее мнение; что в сем доме находятся четыре человека весьма распутного свойства, явные соучастники самого г. Ловеласа, и чрезвычайно предприимчивые люди; все они, сколько я могу о том судить, по громкому шуму их радости, как скоро я от них удалилась, упивались напитками; что девица Партиньион не столь робкая особа, как мне о ней представляли, принимая тщательное старание внушить в меня хорошее о ней мнение, и что гж. Синклер употребила более старательности в своей вежливости, нежели таковая прозьба того требовала. Отказ, подумала я сама в себе, не может показаться иначе как странным таким людям, которые и так уже меня почитают несколько странною. Согласие же подвергнет меня весьма досадным приключениям. Я нашла столь мало соразмерности между такими опасностями, кои одне за другими следуют, что нимало не усумнилась о том, что была должна предприять.

Я отвечала гж. Сииклер, что я должна кончить весьма продолжительное письмо; что я не перестану писать до того времени, пока сон меня совершенно не склонит, что девица Партиньион весьма тем будет обезпокоена, да и я равномерно.

Весьма было бы прискорбно, сказала она мне, чтоб молодая девица толь знатного достоинства принуждена была разделить с Доркасою весьма ускую постель. Но она еще более сожалеет о том, что учинила мне такое предложение, которое может привесть меня хотя в малейшее беспокойство. Ничто столько не отдалено от её желания, а девица Партиньион с великим бы удовольствием согласилась дожидаться с нею, пока я кончу свое письмо. Будучи озабочена толь усильными прозьбами, и не желая настоять твердо в моем отказе, как прежде, я предложила ей всю мою постель, а сама решилась запереться в кабинете и писать всю ночь. Сия бедная девушка, сказала мне, боится спать одна: впрочем она ни за что не согласится меня до того обезпокоить.

Я почитала уже себя от нее свободною, наипаче когда я увидела, что гж. Синклер выходила от меня весьма учтиво. Но она опять воротилась, и прося у меня прощения за свое возвращение, сказала мне, что девица Партиньион вся в слезах; что она никогда не видала такой молодой особы, которой бы столько удивлялась, как мне; что сия дорогая девица ласкается, что ничего не окажет в своем поведении такого, что бы могло во мне внушить к ней отвращение, и не позволю ли я ей привести ее сюда?

Я весьма теперь занята, отвечала я ей. Письмо, которое я хочу кончить, весьма важно. Я надеюсь завтра видеться с девицею Партиньион и принести ей мое извинение. Тогда гж. Синклер в недоумении пошла было к дверям, но опять возвратилась ко мне. Я взяла свечу дабы ее проводить, прося ее, чтоб она не упала. Она остановилась на верьху лесницы: Боже мой, сударыня, для чего принимаете на себя такой труд, сказала она мне! Богу известно мое сердце; я не имела намерения вас обидеть, но поелику вы не одобряете столь смелаго требования; то я вас покорно прошу не говорить о том ничего г. Ловеласу. Он почтет меня весьма дерзскою и наглою.

Сей случай, дражайшая моя, не сочтешь ли ты весьма странным, хотя по самому сему обстоятельству, хотя потому обороту, которой мои ответы оному подали? Я не люблю, чтоб меня почитали неучтивою. Впрочем, естьли сие предложено мне было без всякого намерения; то мой отказ заслуживает такое наименование. С другой стороны, я оказала подозрение, в коем, я и вообразить себе не могу, чтоб какое ни есть было основание. Естьли же оно справедливо; то я должна всего страшиться; я должна бежать, как из сего дому, так и от Ловеласа, как бы в сем гнездился самой заразительной яд. Естьли же оно несправедливо, и естьли я не могу оное уничтожить, подавая какую ни есть вероподобную причину моему отказу; то как можно остаться здесь долее с честию?

Я чрезвычайно досадую на него, на себя, и на всех, выключая тебя. Его сотоварищи весьма язвительные люди. Для чего, я повторяю, пожелал он меня видеть в столь подлом собрании? Еще скажу что, я им не довольна.

Письмо CLVI.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

Во Вторник 2 Маия.

Я должна тебе объявить, хотя с величайшим сожалением, что не могу более ни к тебе писать, ни от тебя получать писем. Я получила письмо от твоей матушки (в одном конверте г. Ловеласа чрез Милорда М... ) которая весьма чувствительно меня за то укоряет, и запрещает мне, тем более что я привожу в расстройство как её так и твое благополучие, писать к тебе без её позволения. И так, до наступления спокойнейшего времени, сие письмо есть последнее, которое ты от меня получишь. Но как состояние моих обстоятельств кажется становится гораздо щастливее, то и будем надеятся вскоре получить свободу переписываться и видаться со мною. Союз с толико почтения достойною фамилиею, какова г. Ловеласа, не будет повидимому почтен за нещастие. Ваша матушка присовокупляет что естьли я желаю тебя воспламенить, то мне стоит токмо тебя уведомить о её запрещении; но она ласкается, что и не сделав того, я сыщу сама некое средство перервать такую переписку, которую, как я небезизвестна уже весьма долгое время она не позволяет. Все, что я могу сделать, состоит в том, что я тебя прошу ни мало не воспламеняться и усильными моими прозьбами заклинаю не подавать ей знать, даже никакого подозрения не оказывать, что я тебе сообщила причину побуждающую меня перестать к тебе писать. Продолжавши нашу переписку не взирая на опасность, которой я от того страшилась, и о коей я настояла долгое время, как бы я могла отстать от него честным образом и уведомить тебя о том, что меня вдруг удержало? И так, дражайшая моя, я лучше соглашусь, как ты видишь, положиться на твою скромность, нежели утаить те причины коими не весьма была довольна, и которые, понудили бы тебя проникнуть в основание тайны, и наконец понудили бы тебя почесть меня за приятельницу способную к скрытности; не взирая на то, ты имела бы некоторую причину почитать себя оскорбленною, естлиб я не предполагала в тебе столько благоразумия, дабы сохранить под сокровением твоим истинну.

Я повторяю, что мои обстоятельства в хорошем положении. Дом непременно будет нанят. Госпожи сего дома весьма почтительны, не смотря на мою разборчивость в рассуждении девицы Партиньион. Девица Мартин, которая в скором времени выдет за муж за одного весьма богатого купца живущего в Странде (Cлавная Лондонская улица.) пришла ко мне просить совету о выборе некоторых прекрасных штофов, кои желает она купить на сей случай. Вдова не столько горда, каковою в первой раз мне показалась. Г. Ловелас, от которого я не скрыла, что его четыре приятеля мне весьма не нравятся, меня уверяет, что ни они и никакие люди без моего позволения мне представляемы не будут. Естьли я соберу все сии обстоятельства, то конечно успокою нежное и чувствительное твое сердце, в том намерении, дабы ты с большею покорностию внимала повелению твоей матушки, и чтоб меня не обвиняли в воспламенении тебя, пребывая в весьма различном от сего намерении моя дражайшая и любезнейшая приятельница верная и приверженная твоя

Кл. Гарлов.

Письмо CLVII.

АННА ГОВЕ, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В Среду 3 Маия.

Я весьма удивляюсь, что моя матушка могла столь странно поступить единственно для того, дабы оказать весьма не к стати свою власть, и дабы обязать жестокие и угрызения совести не чувствующия сердца. Естьли я могу тебе быть полезна моими советами или моими уведомлениями; то думаешь ли ты чтоб я когда нибудь колебалась подавать тебе оные?

Г. Гикман, которой, как кажется, проникает несколько в таковые обстоятельства советует мне не оставлять такой переписки, как наша. Он весьма должен почесть себя щастливым что столь хорошее имеет мнение; ибо когда моя матушка привела меня в великую досаду; то я желала с кем ни есть поссориться.

Вот мое намерение; ибо я должна тебя удовольствовать. Я не стану к тебе писать несколько дней, естьли не случится чего чрезвычайного, или пока хотя несколько сия буря утишится. Но будь уверена, что я тебя не уволю ко мне писать. Сердце мое, совесть и честность тому противоборствуют.

Но как я должна поступить в сем случае? Как? я ни мало не прихожу в замешательство; ибо я тебя уверяю, что меня не весьма должно понуждать к тому, дабы тайным образом уехать в Лондон: Естьли я на то решусь; то не прежде тебя оставлю, пока не увижу тебя сочетавшеюся браком, или совершенно освободившеюся от твоего тирана, и по совершении сего последнего случая я тебя увезу с собою, в досаду всему свету; или естьли ты не согласишься ехать; то я останусь с тобою и буду за тобой следовать, как тень твоя.

Не удивляйся сему объявлению. Единое рассуждение, единая надежда меня останавливает, будучи не усыпно во всякую минуту моей жизни обязана читать молча, работать без вкусу, и спать каждую ночь с моею матушкою. Разсуждение состоит в том что ты должна страшиться, чтоб такое дело не усугубило твоего проступка перед теми, которые называют проступок твоим побегом. Над23;жда понуждает меня еще думать, что твое примирение может щастливо окончиться и что известные люди некогда устыдятся тою безчестною ролею, которую они играли. Однако я часто сумневаюсь. Но намерение, которое как кажется ты имеешь прервать со мною всю переписку конечно превозможет сие сумнение. И так пиши ко мне, или прими на себя все следствия моего намерения.

Я скажу тебе несколько слов на главнейшие статьи последних твоих писем. Я не знаю оставлен ли умысел брата твоего, или нет. Глубокое молчание в твоей фамилии царствует. Твоего братца дня с три не было дома. Он возвратился и пробыл целые сутки в замке Гарлов. Потом он опять изчез. С Синглетоном ли он, или где ни есть в другом месте, о сем я не могла проведать.

Чтож касается до начертания, которое ты мне учинила о товарищах Ловеласа; то я ясно вижу, что ето такая адская сила, над которою он есть главным Белзевутом. Какое он имел намерение, как ты говоришь, в той нетерпеливости, с коею он желал тебя видеть посреди их, и подать тебе сей случай составить из оных толикое же число зеркал, которые отражали бы свет от одного к другому? Етот человек сущей дурак, не сомневайся в том, дражайшая моя, или по крайней мере совершенно рехнувшейся ума. Я думаю, что они предстали пред тебя в самом блестящем виде. Вот что называют пригожими людьми, и господами знатного достоинства! Впротчем кто знает, сколько есть презрения достойных душ нашего пола еще хуже их, и прилепляющихся к ним?

Ты пришла в замешательство, как то примечаешь, не желая разделить своего ложа с девицею Партиньион. Я весьма, в рассуждении того о ней сожалею. Будучи толико тщательна, могла ли бы ты чего опасаться от того? Естьлиб он помышлял о насилии; то конечноб не ожидал ночного времени. В твоей воли состояло и не ложиться спать. Гж. Синклер усильно тебя просила, а ты уже весьма далеко простирала свое сомнение.

Естьли нечаянно случится что ни есть такое, которое замедлит к исполнению торжества; то я бы тебе советовала переехать в другой дом, но естьли вы обвенчаетесь; то я не усматриваю никакой причины могущей тебе воспрепятствовать остаться в сем доме до тех пор, пока получишь во владение свое поместье. Утвердив союз, наипаче с толь решительным человеком нимало не надлежит сомневаться, чтоб твои родители в скором времени не представили тебе того, что по законам они удержать у себя не могут. Когда дело дойдет до какой ни есть тяжбы; то ты не будешь да и не должна иметь никакой власти опровергать оное. Тогда то он будет властелином твоего имения (По законам Англинским.) и ты не можешь принять других намерений без несправедливости.

Я тебе советую не забыть одного пункта, то есть: договора со всеми обрядами. Относительно к чести твоего благоразумия и его справедливости, ваш брак должен быть преследуем договором. Хотя почитают его весьма злым человеком, однако его не щитают беззаконным, и я весьма удивляюсь, естьли он еще не учинил тебе сего предложения.

Я весьма довольна его попечениями, дабы нанять убранной мебелями дом. Мне кажется, что виденный им дом весьма вам приличен; но естьли надлежит дожидаться его еще три недели; то ты не должна отлагать торжества на столь долгое время. Впрочем он и прежде может приказать приготовить для тебя екипажи. Я чрезвычайно удивляюсь, что он кажется толико покорным.

Я повторяю, дражайшая моя, продолжай ко мне писать. Я настою твердо в сем опыте дружбы твоей.

Пиши ко мне в пространнейших подробностях, или прими на себя все вышесказанные следствия. Никакие поступки не могут привести меня в страх, когда я думаю, что делаю то для безопасности твоей чести и твоего спокойствия.

Анна Гове.

Письмо CLVIII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В Четверток 4 Маия.

Я отвращаюсь от всякого другаго обязательства, оставляю всякое другое желание, изгоняю всякой другой страх, прося тебя униженно, дражайшая моя приятельница, ни учинить себя виновною в излишнем оказании дружбы, за которую я никогда не буду в состоянии тебя возблагодарить, и которая составит для меня источник вечного соболезнования. Естьли должно; то я к тебе писать буду. Я знаю нетерпеливой твой нрав, когда ты почитаешь свое великодушие и дружбу оскорбленными. Любезная моя Гове! не ужели ты желаешь навлечь на себя матернее проклятие, так как и я не избегла проклятия моего родителя? не скажут ли, что мой проступок заразителен, естьли девица Гове оному последует? В нем заключается толико худых дел, кои не требуют ни какого изследования, и коих находится великое множество. Весьма бесполезно приводить причины; учинивши таковую отважность. Сколь бы благородны и великодушны ни были твои причины, но не дай Боже, чтоб когда ни есть узнали, что ты приняла намерение последовать толико зловредному примеру, тем более, что ты не будешь иметь никаких таких извинений которые можно приводить в мою пользу, а особливо, к нещастию своему, будучи о том известна.

Принуждение, в коем тебя содержит твоя матушка, в некоторое время ни мало тебе несносным не казалось. Почитала ли ты прежде за мучение разделять с нею её ложе? С какою радостию я получала таковую милость от моей матушки! Коликое чувствовала я удовольствие, заниматься каким ни есть делом пред её глазами! Ты некогда была согласна с моим мнением; и я знаю что в зимние вечера ты почитала самыми приятнейшими увеселениями читать иногда пред нею. Не подавай мне причины укорять самое себя в сей перемене.

Научись, дражайшая моя, приятельница твоя тебя в том заклинает, научись покорять собственные свои страсти. Сии страсти нашего пола, коих мы не стараемся преодолевать, могут иметь единый источник с теми, кои мы наиболее осуждаем вспыльчивых и стремительных людях, и может быть они ни почему другому простирают оные далее, как по обыкновенному влиянию или по силе излишне вольного воспитания. Изследуем с тщанием сии два размышления, дражайшая моя; обратимся на самих себя, и вострепещем.

Естьли я к тебе должна писать, как ты мне поставляешь оное законом, то твердо настою в том, чтоб ты пресекла оное с своей стороны. Твое молчание в рассуждении сего пункта послужит мне доказательством, что ты не помышляешь уже более о том поступке, которым меня угрожала, и что будешь повиноваться твоей матушке, по крайней мере в том, что до тебя касается. Положим, что будут важные случаи; то разве ты не можешь употребить для писания г. Гикмана?

Мои слова, выражаемы трепещущею рукою на письме, подадут тебе знать, дражайшая и пылкостию исполненная моя приятельница, колико ты поразила сердце верной твоей

Кл. Гарлов.

П. П. в сию минуту принесли мне мои платья; но ты привела меня в такое смущение, которое лишило меня бодрости так, что я не в состоянии была развернуть чемодана.

Человек г.Ловеласа отнесет письмо мое к г. Гикману, для скорейшего к тебе доставления. Письма достойного сего друга да облегчат меня несколько от сего нового предмета беспокойствия.

Письмо CLIX.

Г. ГИКМАН, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В Пятницу 5 Маия.

Милостивая моя государыня.

Я имею честь, со стороны девицы Гове засвидетельствовать вам, не зная побудительных её к тому причин, что она чрезвычайно опечалена тем беспокойствием, которое она нанесла вам последним своим письмом, и что естьли вы токмо станете продолжать к ней писать, как то и до сего времени чинить не преставали; то она оставит то намерение, которое толико вас беспокоит. Впрочем она приказала мне присовокупить, что естьли она может чем ни есть вам служить или вас избавить, ето собственные её слова; то все людские суждения нимало ее не поколеблят. Я с великим удовольствием пожелал воспользоваться, сударыня, сим случаем, дабы объявить вам то участие, которое я в вашем состоянии принимаю, но будучи не весьма довольно о том известен, а судя токмо по единому смущению дражайшей для меня во всем свете особы и искреннейшей вашей приятельницы, что она не столь благополучна, как я того желаю, предлагаю я вам мои верные услуги, с усердным желанием окончания всех ваших нещастий, пребывая, государыня моя, с приверженностию равною моему уважению к вам и удивлению, ваш покорнейший

Карл Гикман.

Письмо CLX.

Г. ЛОВЕЛАС, к Г. БЕЛФОРДУ

Во Вторник 2 Маия.

Меркурий, как повествуют Баснословы, будучи побуждаем любопытством узнать, в каком уважении считается он между смертными, сошел на землю в превращенном виде и торговал в лавке какого-то статуйщика Юпитера, Юнону, потом других вышших богов; а подошед к собственной своей статуе спросил, чего она стоит? О! сказал ему художник, купите хоть одну из других, а етого молодца я вам отдам в барышах. Бог воров чаю показывал тогда весьма глупой вид, будучи за свое тщеславие так наказан.

Ты на него походишь, Белфорд. Тысячу гвиней ничего бы для тебя не стоили, дабы приобресть токмо почтение от сей любезной особы. Ты почитал бы себя щастливым, естьлиб токмо был сносен, и не совершенно не достоин сообщества ея. Прощаясь со мною вчерашнего вечера или весьма рано сегоднишнего утра, ты меня просил написать к тебе хотя два слова в Едгвар, и уведомить, что она думает о тебе и твоих товарищах

Твои тысячу гвиней останутся за тобою, бедной мой Белфорд, ибо ты и все прочие совершенно ей не нравятся.

Я весьма о тебе жалел, и сие произсходило от двух причин; во первых, твое любопытство должно навести на тебя страх и принять о самом себе худое мнение; вместо того, что любопытство Бога воров не от чего инного произсходило, как от несносного тщеславия; и он достоин был того, чтоб бежать опять на небо, и стыдиться такого приключения, которым весьма вероятно, что не осмеливался он тщеславиться: во вторых, что естьли она возымела отвращение к тебе, то я опасаюсь, чтоб красавица и ко мне не возчувствовала того же; ибо не одного ли мы отца дети?

Я и помышлять не должен о исправлении; сказала она мне, с таковыми товарищами, чувствуя толикое удовольствие обращаться с ними.

Мне и на мысль более не приходило, так как и вам, чтоб ты ей казался приятен; но признавая вас моими товарищами, я думал, что столь благовоспитанная особа долженствовала бы поступить гораздо лучше в своих суждениях.

Я не знаю, как свет мог перемениться, Белфорд, но женщины всегда почитали за право принимать с нами всякие вольности, в то время когда мы не столь бываем учтивы, и может быть еще хуже того, естьлиб мы не говорили лжи, и не делалиб из черного белое в их пользу. И так сами оне принуждают нас прибегать к лицемерству а в некоторые времена называют нас обманщиками.

Я столько старался защищать вас сколько мог: но по её главным правилам ты знаешь что не инным чем защищаться должно, как молчанием. Вот некоторые знаки твоего оправдания.

"При толико проницательных и невинных глазах, и малейшие не осмотрительности кажутся оскорбительны. Впрочем я нимало не приметил, даже во весь вечер, чтоб в ваших разговорах или обхождениях было что ни есть укоризны достойнаго. Много есть таких людей, которые говорят токмо об одном или о двух предметах: она нималаго сходства с ними не имеет, она, которая от природы одарена всеми ими: но ни мало не удивительно что вы говорили о такой материи, которую совершеннее знали, и что ваш разговор ограничивался простыми предметами чувствований. Естьлиб она хотя несколько долее с нами осталась; то гораздо бы менее имела отвращения к нашему обществу: ибо она видела с каким вниманием все собрание приготовлялось ее слушать и ей удивляться, когда она отверзала уста свои. Белфорд, мне сказал, как скоро она удалилась, что самая истинная добродетель говорила её устами; но она толико внушила в него к себе уважения, что он даже трепетал пред нею, дабы не проступиться в чем нибудь.,,

Естьли искренно признаться, сказала она мне; то ей весьма не нравятся ни товарищи мои, ни дом в коем она теперь находится.

Я ей отвечал, что дом и мне не более нравится, как ей, хотя люди кажется и весьма учтивы, и хотя она призналась, что они нравятся ей теперь более, нежели при первом свидании. Но не имели ли мы и на кануне подобного свидания?

,,Ей весьма не показалась девица Партиньион. Хотяб её богатство и в самом деле столь было велико, как говорят; но она и тогдаб не согласилась избрать ее в свои приятельницы. Ей весьма показалось странно, что в прошедшую ночь учинили ей такое предложение, которое привело ее в великое замешательство, когда домашние госпожи имели прочих жильцов, с которыми оне должны гораздо быть знакомее, нежели с тою, которую оне не более двух дней спознали.,,

Я притворился будто совершенно не знаю сего обстоятельства: когда же она объяснилась гораздо явственнее; то я осуждал сей дерзкой поступок. Она говорила о своем отказе гораздо вольнее, нежели как о нем судила. Я весьма ясно в ней сие усмотрел; ибо легко можно было видеть, что она почитала меня вознамерившимся укорять ее в излишней разборчивости или предосторожности. Я ей представил что конечно не премину за то изъявить мое негодование гж. Синклер.

"Нет: ето не стоит сего труда, лучше предать забвению; конечно более сыщут разборчивости в её отказе, нежели в поступке гж. Синклер и в доверенности девицы Партиньион. Но поелику домашние люди велико множество имеют знакомых; то она опасается, что конечно не будет спокойна в своей горнице, естьли двери в оной для всякого будут открыты. По истинне, она приметила в девице Партиньион такие поступки, коих она не может терпеть; по крайней мере не желает она искреннейшего с нею дружества. Но естьли богатство её в самом деле столь велико; то она не преминет сказать, что сей молодой особе, кажется ей способнее принимать мои попечения, нежели....

Я перервал сию речь с важным видом: мне не более нравится, сказал я ей, девица Партинбион, как и ей. Это такая невинная девушка, которая кажется оправдывает то великое старание, которое прилагали её опекуны о её воспитании. Впрочем, что касается до прошедшей ночи; то я должен признаться, что ничего не приметил оскорбительного в её поведении, и ничего в том не усматривал, кроме откровенности молодой хорошего свойства девицы, которая почитала себя в безопасности быть в сообществе с честными людьми.

По истинне, было бы не справедливо, сказала она мне, иметь столь хорошее мнение, как о мне так и о моих товарищах; но естьли сия молодая девица весьма была довольна препровождением с нами вчерашнего вечера; то она отдает на мою волю судить, не был ли я излишне добр предполагая в ней толико невинности. Что касается до нея; то не зная еще ни каких Лондонских обхождений, она откровенно мне призналась, что во всю свою жизнь еще никогда не была в столь худом сообществе, да и в предь никогда не желает в подобных находиться.

Слышишь ли, Белфорд? Мне кажется, что с тобою еще хуже поступлено, нежели с Меркуром.

Я весьма был сим тронут. Сколько я могу судить, отвечал я ей, то женщины и гораздо скромнейшие нежели девица Партиньион конечно не были бы оправданы пред судом толико строгой добродетели.

Я худо понимаю её мысли, возразила она; но естьли в самом деле я ничего такого не приметил в поведении сей молодой особы, что бы было противно добродетели; то она не желает умолчать, что мое непонятие столь же кажется ей сожаления достойно, как и ея; и что для двух толико сообразных свойств, она весьма бы желала, чтоб они никогда не разлучались.

Видишь, Белфорд, что я выигрываю своею милостию.

Я благодарил ее за такое её милосердие; и без всякого затруднения, сказал ей, что вообще добрые души весьма мало оного имеют, и естьли говорить чистосердечно; то я желал бы быть несколько злее, но судить только не так жестоко о моем ближнем.

Она поздравила меня с сим чувствием. Она надеется, присовокупила она, что дабы мне казаться милостивою, она не обязана оказывать склонность к тому подлому обществу, в которое я ее склонил вчерашнего вечера.

Нет никакого изключения в твою пользу, Белфорд. Тысяча твоих гвиней ничего не помогают.

Я отвечал, прося у ней прощения, что я не усматриваю в ней ни к кому склонности, (откровенностию, по чести сказать, должно платить за откровенность.) Для чего она так худо отзывается о моих друзьях? Милорд М..... сказал бы в сем случае; кто любит меня, тот люби мою и собачку; а естьлиб она пожелала мне дать знать, что ей нравится и что не нравиться, тогдаб я мог сообразиться во всем с её волею.

Она мне сказала весьма трогательным видом, что я и самому себе должен не нравиться.

Чорт бы взял ету прелестницу. Не уже ли не знает она, что рано или поздо она мне за то заплатит?

Благополучие мое, возразил я весьма тихим голосом, весьма лестно было для меня до вчерашнего собрания, и я бы желал, чтоб чорт побрал и четырех моих друзей и девицу Партиньион; однако она позволит мне сказать, что я не усматриваю, каким бы образом могли добрые люди достигать и до половины своей цели, то есть: исправлять людей своим примером, естьлиб впущали в свое сообщество подобных токмо себе людей.

Я почитал себя превращенным в прах двумя или тремя блеснувшими из глаз её с негодованием молниями. Она обратилась ко мне задом с презрительным видом и поспешив взойти на верьх заперлась в своей горнице. Я тебе повторяю, дражайший мой Белфорд, что тысяча твоих гвиней у тебя останутся. Она весьма не учтивым почитает меня человеком: но думаешь ли ты, чтоб в сем случае она была учтивее, нежели должно быть женщине.

Теперь мне кажется, что я должен ей отомстить за ту жестокость, по которой она привела толико прелестную и богатую особу, как девица Партиньион, в необходимость спать с служанкою? Девица Партиньион, сказал я, объявила с исполненными очами слез гж. Синклер, что естьли гж. Ловелас удостоит ее своим посещением и поедет в Барнет; то самые превосходные покои и удобнейшие во всем доме постели будут к её услугам. Думаешь ли ты, чтоб я не проник во все оскорбительные её мысли, которые относятся ко мне? Не опасалась ли она, чтоб предполагаемый муж не вознамерился употребить в пользу свои права, и чтоб девица Партиньион не стала споспешествовать исполнению толь справедливого долга? И так вы мне не доверяетесь, моя возлюбленная! Очень хорошо! поелику вы более полагаетесь на свои предосторожности, нежели на мою честность; то конечно откроется средство переменить ваши опасности в настоящее дело.

Не забудь, Белфорд, уведомить меня, что ты и твои товарищи думают о гордой моей Елене.

Я осведомился, что её Анна вскором времени надеется выздороветь и к ней приехать. Мне кажется, что у сей девушки нет лекаря. Я хочу послать к ней оного, из любви и почтения к её госпоже. Кто знает не умножит ли действие какого нибудь приема её болезни? По крайней мере я того надеюсь. Она же может быть очень скоро надеется исполнить свое желание; а у нас время не до болезни.

Письмо CLXI.

Г.ЛОВЕЛАС к Г. БЕЛФОРДУ.

Во вторник 2 Маия.

В то время, как я запечатывал письмо мое; то прислано было одно к моей любезной, в моем конверте чрез Милорда М..... от кого думаешь ты оно прислано? От девицы Гове, какоеж было содержание онаго? Сего то я не могу узнать прежде, пока угодно будет сей дарагой особе сообщить мне оное. Но, по тому действию которое оно произвело над нею, я сужу что сие письмо очень жестоко. Читая оное источники слез катились из глаз ея. И цвет в лице её ежеминутно переменялся. Я думаю, что её гонения никогда не кончатся.

Сколь жесток её жребий, вскричала, пришедши в отчаяние, моя возлюбленная! Теперь то должно отречься от единого утешения в её жизни! Конечно от переписки девицы Гове. Но для чегож приходить в такое отчаяние? Ето есть самое запрещение объявленное точно её приятельнице, и которое еще их от того не удерживало, хотя оне безгрешны, естьли ты их такими считаешь. Думают ли оне, чтоб мать не производила делом своей власти, когда её приказания не сделали никакого действия над столь непокорною дочерью; то не должно ли, чтоб она испытала, не произведут ли они более действия над приятельницею её дочери? Я уверен что теперь они точно будут исполнены; ибо я сомневаюсь, чтоб моя любезная не почла сие за грех.

Я не могу терпеть жестокости, наипаче в женщинах, и чувствительно бы был тронут жестокостию гж. Гове, естьлиб не усмотрел в моей любезной величайшего оной примера в рассуждении девицы Партиньион. Поелику она сама весьма страшилась, да и каким образом могла бы она знать, не приведет ли кого ни есть Доркаса к сей молодой и невинной особе; то следовательно надлежало бы ей гораздо менее полагаться на свои предосторожности? Но не смотря на все то, я ни мало не досадую на сие запрещение, от чего бы оно не произсходило; ибо я наверное знаю, что я обязан девице Гове неусыпным бдением моей красавицы, и тем худым мнением, которое она о мне имеет. Теперь она не будет иметь никого, которого бы примечания могла сравнивать с своими; никто не станет ее обезпокоивать; и я не буду уже иметь старания к прекращению, худыми средствами, такой переписки, которая ежеминутно причиняла мне беспокойствие.

Не удивляешься ли ты, каким образом все споспешествует моему щастию? Для чегож сия дражайшая Кларисса приводит меня в необходимость прибегать к тем умыслам, которые умножают мое замешательство и которые могут меня сделать виновнейшим в мыслях некоторых людей? Или для чегож, спросил бы я ее, желает она супротивляться судьбе своей.

Письмо CLXII.

Г. БЕЛФОРД, к Г. ЛОВЕЛАСУ

Из Едгвара в Четверток в вечеру 2 Маия.

Не ожидая того изъяснения, которым ты нас обнадежил, о рассуждении твоей красавицы о нас, я тебя уверяю, что мы одинакого мнения о том, что она о нас думает, то есть, что касается до разума; то мы не думаем, чтобы была в свете такая женщина, которая превосходила бы ее будучи в её летах. В рассуждении её вида, она в самом нежном своем цвете. Ето удивительная особа и редкая красавица. Но сих наружных дарований не довольно, когда присовокупить честное её поведение. Впрочем конечно против склонности она оказала нам сию милость.

Позволь, дражайшей Ловелас, чтоб я желал со славою спасти толико совершенств от той великой опасности, которой я вижу их подверженных со стороны самого искусного и пронырливого человека. В некотором письме я тебе уважил пользу собственной твоей фамилии, а особливо усердные желания Милорда М... когда я еще не имел случая ее видеть. Но теперь я присовокупляю к тому собственную её выгоду, честность, справедливые причины, признательность и человеколюбие, которые долженствуют все согласоваться с поведением столь прелестного произведения природы. Ты не знаешь, Ловелас, коликую скорбь ощущал бы я во внутренности моего сердца, (не понимая сам, чему оную приписать) естьлиб не весьма был уверен, оставляя тебя, что сия несравненная девица избегнула проклятого коварства, когда ей предлогали разделить свое ложе с презрительнейшею Партиньион?

В виде столь любезной особы есть нечто толико почтительного, или по крайней мере столь кроткого, (увидевши ее, я уже ни о чем боле не говорю, как о ней) что естьлиб я пожелал иметь все те добродетели в одном начертании; то просил бы, чтоб оне были описаны в различных её видах и изображениях. Она создана для украшения своего века. Она составит оное в высочайшей степени. Какая поразительная живость и какая при том скромность в глазах ея! Мне кажется, что я усматривал в каждом её взоре смешение страха и любви к тебе. Какая бесподобная улыбка! сколь приятно видеть оную проникающую сквозь мрак покрывающей прелестное лице её и изъявляющей, что она во внутренности души гораздо более ощущает печали и беспокойствия, нежели сколько с наружности оной изъявляет!

Ты можешь меня обвинять в восторге; но по истинне я сохранил толико благоговения к изящному её разуму и рассуждению, что ни когдаб не извинил того, которой бы употребил все оное во зло, я весьма соболезную, что с толико Ангельскими качествами определена она к браку. Она сущею душею глазам моим представляется. Когдаб она избрала мужа себе подобнаго; то на чтож определять на нечестивое употребление пленяющия совершенства, ею обладаемые? На что приводить Ангела к простым заботам житейской жизни? Естьлиб я удостоился быть её супругом; то едваб осмелился видеть ее материю, по крайней мере развеб уверен был, что души подобные ей способны к размножению человеческого рода. Словом, для чегож не оставлять произведения чувств существам телесным? Я уверен что и сам ты не менее высокие имеешь о ней мысли, как и я Белтон, Мовбре и Турвилль подобно мне думают, превозносят до бесконечности ее похвалами и клянутся, что весьма бы было сожаления достойно в свете ввергнуть в погибель такую молодую особу, падением коей единый токмо ад насладиться может.

Сколь велико должно быть то достоинство женщины которое своим могуществом извлекло от нас таковое признание, от нас, которые не более наблюдают правила, как и ты, от искренных твоих друзей. присоединившихся к тебе в справедливых твоих негодованиях против всей её фамилии, и представивших тебе свои вспомоществования к исполнению твоего мщения! Но чего же ты желаешь? Мы не усматриваем даже и тени причины, дабы наказать такую невинную девицу, которая тебя любит от всего своего сердца, которая пребывает под твоим покровительством, и которая толико претерпела ради тебя несправедливости от своих родителей.

Я хочу тебе предложить один или два вопроса? Сколь ни прелестна твоя Кларисса; но думаешь ли ты чтоб та цель, о которой ты помышляешь, соответствовала средствам к оной ведущим, то есть: затруднениям, которые ты сам себе причиняешь вероломствами, хитростями, коварными изобретениями, от которых ты уже кажешься и собственным своим глазам мерзостным, и кои ты еще выдумываешь? Во всяких совершенствах она превосходит всех в свете женщин; но относительно к тому, что ты желаешь получить; то сладострастная особа сего же пола, какая ни есть Партиньион, Гортон, или Мартин, сластолюбца тысячекратно сделают щастливее, нежели сия несравненная и обожания достойная девица. Утешительные сладострастия судь те, которые разделяются произвольно (Стихи взятые из Конгрева.). Желаешь ли ты учинить ее нещастною на всю её жизнь, не могши быть сам ни на единую минуту щастливым.

Теперь еще не весьма поздо; сие то можно сказать в твою пользу, естьли ты намерен сохранить её почтение с её особою; ибо я думаю, что в том омерзительном доме, в коем она находится, ей ни как не возможно уйти из рук твоих. Да будет проклята лицемерная сия Синклер. Как могла она притворяться до такого степени, во все то время, которое твоя любезная препроводила с нами? Верь мне Ловелас, будь честен и женись; и возблагодари Небо, которое преклонило изящную Клариссу принять твою руку. Естьли ты станешь закосневать против собственных своих рассуждений; то на веки осужден будешь, как на сем так и на том свете. Ты осужден будешь, я тебе говорю, и ты будешь того достоин, когда имеешь судьею такого человека, которой ни когда толико не был тронут в пользу женщины, и которого ты считаешь за друга во всем тебе соучавствующаго.

Белфорд.

Наши сообщники согласились, чтоб я к тебе писал в сих выражениях. Но поелику они не знают тех букв, которыми мы переписываемся; то я им прочел мое письмо. Они его одобрили, и по собственному своему желанию подписали имена свои. Я поспешаю к тебе отослать мое письмо, опасаясь быть предупрежденным какою ни есть худою твоею выдумкою.

Белтон, Мовбре, Турвилль.

П. П. В сию минуту принесли мне твои два письма. Однако я нимало не переменяю своего мнения и ничего не уменшаю из усердных моих прозьб в её пользу, не смотря на то отвращение, которое она ко мне ощущает.

Письмо CLXIII.

Г. ЛОВЕЛАС, к Г. БЕЛФОРДУ.

В среду 3 Маия.

Судя по тому затруднению, которое я имел изъяснить тебе мои виды, мои намерения и предприятия в рассуждении сей удивительной девицы, весьма странно, что ты оказываешь толикое усердие в её пользу, когда я еще не учинил ни опыта ни покушения, и что сам, в одном предшествующем письме, подал ты мнение, что можно получить выгоду из того состояния, в коем она теперь находится, и что не невозможно её преодолеть.

Большая часть твоих разуждений, а особливо те, кои касаются до различия тех удовольствий, кои могут приносить добродетельные и распутные женщины, более сообразны тем минутам, которые последуют за опытом, нежели тому времени, которое тому предшествует.

Я согласен с Стихотворцем и тобою, ,,что утешительные сладострастия суть те, которые делятся произвольно.,, Но можно ли сему статься, чтоб хорошо воспитанная женщина при первом нападении сдалась? Или я сам должен преклониться на её волю? Я увернн, что должен преодолеть великие затруднения; из чего и заключаю, что должен употребить в оных хитрость. Может быть необходимость потребует присовокупить к тому несколько жестокости. Но препятствия могут быть послаблены её согласием. Можно избежать и супротивления. Кто знает, не станут ли ослабевать супротивления в первом покушении до того, что наконец покорность её учинится произвольною? Сие-то самое обстоятельнее объяснить должно. Я видал много птиц не клюющих корму, и умирающих с печали, когда бывают пойманы и посажены в клетку; но я еще никогда не видал столь глупой женщины, которая бы сие сделала. Впрочем я довольно слыхал, как сии дорогия особы проклинают жизнь свою в таких обстоятельствах. Но женщину не льзя сравнить с птицею поелику она имеет более чувствований, нежели птица. Однако мы должны признаться все, что птицу гораздо труднее поймать, нежели женщину.

И так, Белфорд, не говори о сем более, знаю ли я, не может ли дорогая моя птичка мало по малу ко мне привыкнуть, и не доведена ли будет со временем до того, что станет жить столь же довольна собою как и многия другия, коих я доводил до сего же состояния, а некоторые из них, по правде были чрезвычайно дики.

Но я познаю главную побудительную твою причину в той пылкости, с которою ты принимаешь участие в делах моей любезной. Я знаю что ты имеешь переписку с Милордом М...... которой уже весьма давно с нетерпеливостию желает видеть меня бракосочетавшимся: и ты хочешь выслужится по средством моего брака у сего старого подарою одержимого дяди, в том намерении, чтоб взять за себя замуж одну из его племянниц. Но думаешь ли ты, чтоб мое согласие было тебе бесполезно и разве я не опишу тебя девице Шарлотте уведомляя ее о том стыде, которой ты причиняешь всему её полу, когда меня спрашиваешь, думаю ли я, чтоб, покоривши прелестнейшую в свете женщину, считал, что плод победы соответствует затруднению? И так, думаешь ли ты, чтоб чувствительная женщина почла извинительным того презрительного человека, которой предлагает такой вопрос, или того, которой предпочитает победу изящной женщины всем в жизни сей удовольствиям? Не знал ли я добродетельную госпожу, какою по крайней мере она себя считала, которая во всю свою жизнь ненавидела человека за то единственно, когда он осмелился сказать, что она более уже не в летах нравиться?

Но еще повторяю о том, что касается до плода победы. Охотник, гонящейся за лисицей, не подвергается ли всяким усталостям, дабы токмо поймать зверя, которой ни для него ни для собак его не годен? И во всех благородных охотах, не более ли почитается увеселение нежели дичина? И так почемуж мог я подвергнуться твоему суждению, а женский пол оскорблениям, за мою терпеливость и неутомимость во всех благороднейших охотах, и за то что беспристрастен в любви, как то сие из твоего вопроса разуметь можно?

Научись от своего начальника впредь поступать гораздо с величайшим уважением с тем полом, которой составляет утехи и главное увеселение нашего пола. Я опять примусь за перо сего же вечера.

Письмо CLXIV.

Г. ЛОВЕЛАС, к Г. БЕЛФОРДУ

Ты справедливо меня почитаешь хитрейшим из всех человеков. Сие то составляет мое тщеславие, и я чистосердечно тебя за оное благодарю. Я познаю в тебе весьма хорошего судию. И так моя гордость толико тем возвышается, что я почитаю себя обязанным заслужить от тебя почтение. Впрочем, желаешь ли ты, чтоб я начал раскаяватся в смертоубийстве прежде, нежели то учинил?

,,Добродетели и приятности суть неотлучные прелести моей Клариссы. Она создана быть украшением своего века. Весьма хорошо, Белфорд. Она составит оное в первом достоинстве,,.... Какое жестокое тщеславие, друг мой, естьли то не справедливо, что первое достоинство бывает всегда ценою первой заслуги? Достоинство, первое достоинство, какие пустяки! Ты меня знаешь, и можешь так обманываться? Мне долженствует носить руно (Руно похищенное Язоном, орден Бургонской.) поелику я оное приобрел. И так поправь впредь свой штиль, и называй Клариссу украшением благополучнейшего человека и славнейшего вселенной завоевателя.

Естьли же она меня любит, как ты то себе воображаешь; то я не столько в том уверен, как ты. Ея на договорах основанные предложения, дабы от меня отречся, и осторожности, побуждают меня счесть за право спросить, какое достоинство надеется она иметь в глазах такого человека, которой ее победил в досаду её самой, и которой взял ее в плен, в устроенном сражении, и по упорной битве?

Что касается до заключения, делаемое тобою из её взоров; то я тебя уверяю, что конечно они тебе ничего не изъявили о её сердце, естьли ты себе воображаешь, что любовь имеет хотя некое в том участие. Я наблюдал её взгляды, так как и ты, и яснее усмотрел, что они изражали токмо презрение ко мне и ко всему обществу, в которое я ее привел. Нетерпеливость, с коею она желала удалиться, не взирая на все усильные наши прозьбы, долженствует тебя убедить, что ничего нежного её сердце не ощущало; а сердце её ни когда глазами её не было изменяемо.

Она вся так сказать, составлена из души, говоришь ты; и я в том согласен. Но для чегож представляешь ты себе что душа подобная ея, нашед душу подобную моей, и дабы выразить твоими словами, принимая за удовольствие найти оную, не произвела бы в свет других душ сим подобных.

Я нимало не сомневаюсь, как ты говоришь, чтоб ад не радовался её падению. Но я надеюсь, что всегда могу сочетаться с нею законным браком, когда пожелаю; и естьли окажу ей таковую справедливость, то не буду ли иметь право требовать от нее благодарности? Не уже ли она не почитает себя нимало мне обязанною, прежде, пока меня обяжет? Далее же, естьли должно тебе сказать; то совершенно не возможно, чтоб нравы такой девицы, как она, получили когда либо столь великое повреждение, как нравы многих прочих, которых ты и подвластные тебе товарищи ввергнули в погибель, и которые теперь служат адскими извергами в разных месстах города. Возьми сие рассуждение на свой щет, Белфорд.

Вы может быть отвечать мне будете, что между всеми предметами ваших обольщений не находится ни одного подобного величеством, достоинством моей Клариссе.

Но я спрашиваю, не принято ли сие за основательное правило в нашем обществе, что чем более имеет женщина достоинства, тем более приобретается славы в победе? Бедная девушка, на пример, сельская моя красавица, не имеющая подпоры ни в своей породе ни в воспитании, ниже помощи от естественных своих рассуждений, должна быть уважена по своей слабости и незнанию; но вы вообще признаться можете, что гораздо мужественнее напасть на льва нежели на овечку. Я подражаю орлам. Они всегда нападают на самые благородные добычи.

Никогда не слыхано, чтоб орел нападал на воробья. Весьма худое дело, в таком случае, которой меня ободряет, состоит в том, что по моем торжестве, я толико буду увенчан славою, что ничто более не будет в состоянии тронуть моего честолюбия. Всякое другое предприятие любви будет мною презрено. Я толико же буду злощастен моими размышлениями о победе, сколько и Дон Жуан Австрийской своими, по одержании славной победы при Лепанте, когда он жаловался, что никакой из будущих его подвигов не может сравнятся с первыми начатками его славы.

Я соглашусь, что весьма легко споспешествовать моим намерениям, и что они может быть заслуживают какое ни есть осуждение; но от кого же? Конечно не от тебя и ни от единого из подвластных наших сообщников, коих развратную жизнь весьма долгое время, прежде нежели я принял качество вашего начальника, оправдало то, что теперь зависть или изнеможение этих сил принуждает вас осуждать; я удостоил вас чести изьясня вам мои намерения. Вот все то, что вы можете думать, и чем единственно мне было угодно вас удовлетворить. И так признайся, Белфорд, что ты не прав, а я, следуя главным нашим правилам, справедливо поступаю; или покрайней мере молчи. Но я тебе приказываю быть убежденным. Не примини в первом своем письме уверить меня, что ты действительно убежден.

Письмо CLXV.

Г. БЕЛФОРД, к Г. ЛОВЕЛАСУ.

Из Едгвара, в Четверток 4 Маия.

Я уверен, что ты самой злой человек, и что представлять тебе самые лучшие причины против того, на что уже ты единожды решился значило бы подражать тому дураку, которой старался остановить стремительной вихрь своею шляпою. Однако я еще надеюсь, что достоинство твоей красавицы возъимеет конечно над тобою какую нибудь власть. Но естьли ты будешь неколебим, естьли хочешь отмстить сему юному агнцу, которого ты отделил от ненавидимого тобою стада, и от наглости тех, которые его сохраняли; естьли ты не тронут её красотою, разумом, знанием, кротостию и невинностию блистающими с толиким сиянием в сей прелестной девице; естьли уже определено ей погибнуть и погибнуть от жестокости такого человека, которого она изобрала своим покровителем: то я не пожелал бы ни за тысячу миров отвечать за твое злодеяние.

По чести, Ловелас, сие дело произвело великое впечатление в моем сердце, хотя я и не имел чести понравиться бесподобной Клариссе. Безпокойствие мое увеличивается, когда я помышляю о проклятии зверонравного её родителя, и о бесстыдных жестокостях всей её фамилии. Однако я весьма бы желал знать, естьли ты твердо решился, какими степенями, хитростями и изобретениями будешь ты продолжать неблагодарное свое предприятие; и я тебя заклинаю, дражайшей Ловелас, естьли ты человек, то не допустишь видимых злых духов, по среди коих ты ее поставил, возсторжествовать над нею, и не употребишь средств недостойных человеколюбия. Естьли ты употребишь простое обольщение; естьли ты учинишь ее способною к слабости любовию или такими хитростями, кои честности не противны: то я сожалеть о ней буду менее, и из того заключу, что нет в свете такой женщины, которая бы выдержала опыт любовника твердого и бодрственнаго.

В сию минуту приехал ко мне от дяди моего посланец. Я осведомился, что его болезнь лишила его движения, и что лекари дней мало прожить ему оставляют. Он прислал ко мне своего человека с сим неприятным обьявлением, ожидая меня, дабы я закрыл ему очи. Но поелику я необходимо должен буду посылать в город каждый день моего человека или кого ни есть из его людей, для его дел или моих; то и тот и другой в точности будут соблюдать твои приказания, Сделай милость пиши ко мне как можно чаще. Хотя я много получу по смерти сего бедного человека; но не могу сказать. чтоб сии явления смерти и священника, приносили мне хотя малейшее удовольствие. Священника и смерти, должен я сказать; ибо ето самой естественной порядок, так что один бывает предвестником другому.

Естьли я усмотрю в тебе холодность и твое отвращение меня обязать, то конечно принужден буду подумать, что моя смелость тебе не понравилась. Но я однако тебя уведомляю, что кто не стыдится делать что либо с излишеством, тот не имеет права негодовать за укоризны.

Белфорд.

Письмо CLXVI.

КЛАРИССА ГАРЛОВ к АННЕ ГОВЕ.

Я приношу тебе мою благодарность, и г. Гикману за то старание, которое он употребил к написанию ко мне письма с толь чрезвычайным тщанием, а я продолжаю покоряться твоей приятной для меня жестокости.

(Здесь расказывает она ей все произшедшее во Вторник по утру, между ею и г. Ловеласом, по причине четырех его друзей и девицы Партиньион. Обстоятельства нималаго различия не имеют с теми, которые выше сего означены в письме г. Ловеласа. Потом продолжает следующим образом.)

Он беспрестанно меня укоряет в излишнем сумнении. Он думает, что я всегда на него сердита; что я не наблюдала бы таковой осторожности с г. Сольмсом; что он не может сообразиться с моими мыслями, равно и с надеждою, что по прошествии толикого времени он не имел щастия внушить ни малейшего чувствования нежности такой особе, которую он ласкается в скором времени назвать своею супругою. Слепое легкомыслие! Не видеть, к чему бы ему надлежало приписать таковую осмотрительность, с коею я нахожусь принужденною с ним поступать. Но его гордость уничтожает его благоразумие. Ето не инное что может быть, как подлая надменность, заступившая место благородной гордости превосходящей то тщеславие, по которому он учинился расспутным. Не вспомнишь ли ты, когда ты его видела, во время еще спокойных дней, которые я у тебя препроводила, как он осматривался округ себя возвращаясь к карете, как будто для усмотрения чьи взгляды вид его на себя привлекает. Но мы видали гнусных и глупых щеголей, толико надутых своим видом, как будто бы во оном все приятности обитали, в такое время когда бы они должны думать, что те старания, кои они употребляют о своей особе не к инному чему служат, как к тому дабы возвысить свои недостатки до высочайшей степени. Тот, которой старается казаться гораздо великим или лучшим нежели он в самом деле есть, возбуждает любопытство о своих мнениях; и сие то рассмотрение почти завсегда сопровождаемо презрением; поелику гордость есть знак великой слабости, или какой ни есть странности в уме или в сердце. Возвышаться самим собою, значит обижать своего ближняго; которой находится тогда принужденным сумневаться о том достоинстве, для коего может быть он оказал бы то, что должнствовало, естьлиб видел оное сопровождаемое кротостию.

Ты конечно меня почтешь весьма важною, да я и в самом деле такова с самого вечера Понедельника. Г. Ловелас почитается мною в весьма низком степени. Теперь я уже ничего пред собою не вижу, котороеб мне могло подать благоприятствующую надежду. Чего же ожидать от столь несообразного человека?

Мне кажется я тебе обьявила, что уже получила мои платья. Ты произвела во мне толикое движение, что я не весьма была уверена, учиня оное, хотя и помню что имела к тому намерение. Они мне присланы в прошлой четверток; но при оных не находилось ни того малаго количества денег, ни моих книг, выключая Друкселя о вечности, наставление о раскаянии, и Франциска Спира. (Три весьма известные и набожные сочинения.) Весьма вероятно, что сие учинено по предложению высокоумного моего брата. Ему кажется, что он весьма хорошо сделал, представя мне изображения смерти и отчаяния. Я с нетерпеливостию желаю дождаться первой, а иногда нахожусь на краю и другаго.

Ты гораздо менее будешь удивляться моей нежности, когда к известным тебе причинам и вероломству моего состояния, присовокуплю я, что мне прислано, с сими книгами, письмо от г. Мордена. Оно весьма меня ожесточило против г. Ловеласа, но я должна так же сказать и против самой себя. Я посылаю его к тебе в одном конверте. Прими на себя труд, дражайшая моя, прочесть его.

Письмо CLXVII.

Г. МОРДЕН, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

Из Флоренции 13 Апреля.

С чрезвычайным прискорбием, познаю я, смятение воставшее между всею фамилиею, которая столь мне любезна, и столь чувствительна по ближнему моему родству; и вами, дражайшая моя сестрица, вы, которые еще особенные имеете права над моим сердцем. Мой брат принял на себя труд уведомить меня о предложениях и отказе. Я ничего не нахожу чрезвычайного как с одной так и с другой стороны. Чего вы не обещали, бывши еще не в таких летах как теперь, когда я выехал из Англии? И сии восхитительные надежды превосходили, как то я часто с удовольствием слыхал, изящество всех ваших совершенств, я из того заключал, что вы составляете удивление всего света, и что весьма мало людей вас достойных.

Господин и госпожа Гарлов, самые лучшие в свете родители и чрезвычайно исполненные снисхождением к такой дочери, которую они толико имели причин любить, отказывали многим сватавшимся женихам во удовлетворение ваше. Они почли за удовольствие предложить вам об одном гораздо тех превосходнейшем, поелику представлялся другой, которого они не могли одобрить. Они, по видимому не предполагали в вас столь чрезвычайного отвращения к тому, которого вам представляли, и по сему то вероятно следовали они по собственным своим намерениям, может быть несколько стремительнее, нежели сколько бы надлежало, в рассуждении молодой особы исполненной нежностию и несколько разборчивостию. Но когда уже все было заключено с их стороны, и когда они почитали вас уверенными в тех чрезвычайно выгодных договорах, которые изьявляли истинное уважение, коим определенная вам особа к вам исполнена; то вы удалились от их желаний с такою пылкостию и строгостию, к коим я не признавал вашу кротость способною, которая придает приятность всем вашим деяниям.

Хотя я не имел никакого знакомства с обоими сими домогателями, но я знаю г. Ловеласа несколько более, нежели г. Сольмса. Я могу сказать, дражайшая моя сестрица, то что я желал бы отозваться о нем гораздо выгоднее, нежели должно. Выключая единственно качества, ваш братец признается, что нет никакого сравнения между сими двумя домогателями, но сие то единое качество есть не в пример важнее нежели все прочие вкупе. Никогда не подумают, чтоб девица Кларисса Гарлов почла за ничто нравы в муже.

Какое будет, дражайшая моя сестрица, то первое доказательство, которое я должен употребить в сем случае? Ваша должность, выгода, временная и вечная польза могут зависеть от сего единого, то есть: от хороших нравов мужа. С развратным мужем никогда женщина не может быть добродетельною или делать добро, так как и муж не может быть таковым с развращенною женою. Вы наблюдаете, пишут мне, все ваши правила благочестия. Я тому не удивляюсь, но удивлялсяб до чрезвычайности, естьлиб вы когда ни есть могли позабыть оные. Но какою надеждою ласкаетесь вы сохранять оные в точности с таким мужем, коего нравы совершенно повреждены.

Естьли ваше рассуждение не согласуется с рассуждением ваших родственников в сем важном случае; то позвольте мне вас спросить, дражайшая моя сестрица, которой, из двух должен уступить другому? я от вас не скрою, что из всех людей, г. Ловелас, кажется мне, наиболее бы вам приличествовал, естьлиб имел хорошие нравы. Я бы никогда не отважился говорить с такою вольностию о человеке, над коим я никакого не имею права поставить себя судиею, естьлиб сие касалось до кого ни есть другаго, а надо любезной моей сестрицы. Но, в сем случае, вы мне позволите сказать, дражайшая моя Кларисса, что г. Ловелас вас недостоин. Он может исправиться, скажете вы: а может быть и никогда он не исправится. Привычку переменить весьма трудно. Своевольцы, которые становятся таковыми в противность своим дарованиям, превосходным сведениям и собственным их убеждениям почти никогда не исправляются, разве только по некоему чудному приключению или по изнеможению сил своих. Я совершенно знаю свойство моего пола; я могу судить, естьли какая надежда для такого молодого и своевольного человека; которой не приведен до того ни болезнию, ни прискорбием, ни нещастием; которой наслаждается блестящим благополучием, не щитая еще ни мало его великой надежды; которой имеет высокое о себе мнение, непокорный нрав; и которой может быть живучи с людьми такого же свойства, подтверждаем их примерами и вспоможением получаемым от них во всех своих предприятиях.

В рассуждении же другаго, положим, дражайшая моя сестрица что вы теперь не имеете к нему склонности; но сие не совершенно доказывает, чтоб вы не могли когда ниесть ощущать к нему оной. Может быть вы будете ее иметь тем более, чем в сие время менее имеете. Он не может уже ниже почитаться в ваших мыслях, но может возвыситься. Ничто толико не восхитительно, как видеть щастливым образом исполняющиеся великие свои ожидания. Могут ли они всегда быть таковыми, когда приятное воображение не престанет превозносить их превыше существенности? Женщина предающаеся ему, не открывает никакого недостатка в том предмете, коему благоприятствует; часто потому, что не усматривает никакого в самой себе; и мечтание сего великодушного легкомыслия не прежде изтребляется; когда уже весьма бывает поздо оному помочь.

Но положим, с другой стороны, что подобная вам особа выдет замуж за такого человека, коего дарования не столь возвышенны как его, тогда какая женщина может быть щастливее девицы Клариссы! Коликое удовольствие будет она ощущать, делая добро! Сколь щастливо будет препровождать свое время, занимаясь собственными добродетелями и пользою всего того, что будет относиться к её познанию. Вам отдают сию справедливость, дражайшая моя сестрица, что ваши естественные и приобретенные дарования доведены до столь возвышенного степени, что как для другаго так и для вашего благополучия, все ваши друзья должны желать, чтоб ваше внимание не ограничивалось на тех взорах, кои можно назвать изключительными, и совершенно личными.

Но рассмотрим, относительно к самим вам, следствия сих взоров или того предпочтения, в котором вас к своевольцу подозревают. Толико непорочная душа, как ваша, соединится с самою порочнейшею его пола! человек сего свойства займет все ваши старания; он ежеминутно будет исполнять вас беспокойствиями, как о нем так и о вас самих. Божественное и человеческое могущество, самые священнейшие законы; для него суть ни что, вы увидите его презирающего все то, что есть почитаемого людьми во всякое время и во всех местах. Но чтоб ему нравится, и сохранить для себя хотя некую власть в его сердце, то принужденными будете находишься отречься от всех похвалы достойнейших ваших склонностей, вникать в его вуус и удовольствия, оставлять добродетельных своих собеседовательниц, обращаться с его сообщниками! Может быть будете вы оставлены вашими друзьями по причине беспрестанного поношения его деяний. Надеетесь ли вы, дражайшая сестрица, чтоб с таким человеком могли вы быть долгое время столь благополучны, как теперь? Естьли вы того не надеетесь, то посмотрите, которую из настоящих ваших добродетелей вы намерены принести ему в жертву, и которому из его пороков почитаете себя способною подражать, единственно токмо для того, дабы ему нравиться. Как можете вы истребить ту склонность к сим должностям, к исполнению которых вы ощущаете теперь толико кротости? И естьли вы уступите хотя единожды; то можете ли быть уверенными в том, на чем позволено вам будет остановиться.

Ваш братец признается, что касается до приятности особы, то г. Сольмс не может сравнятся с г. Ловеласом. Но что значит вид в глазах такой девицы, как вы! Он познает также, что первой не имеет поступок другаго: но сия выгода, без хороших нравов, кажется ли вам заслуживающею менее рассуждения? Гораздо было бы превосходнее для женщины, сочетаться браком с таким человеком, которого бы она могла образовать поступки, нежели сыскать их совершенно образованными ко вреду своих нравов; сим то часто получаются достоинства, кои полагают приобрести в путешествиях. Ах дражайшая моя сестрица, естлиб вы со мною здесь находились, хотяб во Флоренции, от куда я пишу, в Риме, или в Париже, где я также весьма долгое время прожил, и увиделиб, какой плод большая часть наших молодых людей приобретают в сих славных городах, вы любили бы их лучше таковыми, каковы они были при первом своем положении, когда полагают, что природная их грубость необходимо требует чтоб ехать в иностранные земли, дабы изучиться учтивости.

По возвращении их вы видите, какая бывает разность. Моды, пороки, разпутства, и часто болезни иностранных земель, составляют совершенного человека. Присовокупите к тому презрение к природной своей земле и к тем, которые ее населяют, хотя сам заслуживает более презрения, нежели самый презрительнейтий из тех, коего он презирает; вот что вообще присовокупя к тому наглость незнающую стыда, называют дворянином путешествующим.

Я знаю, что г. Ловелас заслуживает некое изключение. Он действительно одарен отличными качествами и весьма сведущ в науках. Он приобрел почтение во Флоренции и в Риме; и его вид, присоединившейся к благородному и изящному его разуму, доставил ему великие выгоды. Но бесполезно говорить вам, что когда своеволец одарен качеством то он не в пример опаснее своевольца, не имеющего рассудка. Я присовокуплю также, что ето великая погрешность г. Ловеласа, естьли он не приобрел уважения более от знатных особ во Флоренции живущих. Он впустился в некоторые мотовские предприятия, которые подвергнули опасности как его особу так и его вольность, и которые принудили его знатнейших друзей его оставить. Почему и пребывание его во Флоренции и в Риме было гораздо короче, нежели сколько пробыть он там разполагался.

Вот, что я мог сказать о г. Ловеласе. Для меня гораздо бы было приятнее когдаб справедливость позволила мне засвидетельствовать о нем совершенно сему противное. Но что касается вообще до совершенных своевольцов; то я, которой действительно их знаю, и которой не токмо известен о том, что они завсегда питают в сердцах своих некое коварное против вашего пола намерение, но что часто и весьма щастливо в оном успевают; я почитаю за долг присовокупить здесь некоторые размышления о сем презрительном свойстве.

Своеволец, любезнейшая моя сестрица, хитрец и исполненной пронырливостию гуляка, бывает обыкновенно человек нечувствующий угрызения совести. Он человек несправедливой. Благородное правило, не делай другим того, чего не желаем, чтоб нам делали, есть первое правило, которое он нарушает. Он каждый день оное нарушает; и чем более находит к тому случаев, тем более восхищается торжеством своим. Его презрение простирается до чрезвычайности к вашему полу. Он нимало не думает чтоб были непорочные женщины, поелику он сам всяким страстям предан. Всякая глупость благоприятствующая ему утверждает его во таковой омерзения достойной неимоверности. Его мысли беспрестанно занимаются умножением тех успехов, из коих он составляет свои утехи. Естьли по нещастию какая женщина влюбится к такового человека, то может ли она снести хотя единую мысль разделять свою любовь почти со всем городом, а может быть и с тем, что токмо есть наипрезрительнейшаго? И далее, предавшись столь гнусным склонностям сладострастия, какая женщина, имеющая хотя несколько разборчивости не востала бы против такого человека, которой обращает в посмеяние верность и нежность, и которой нарушает обязательство любви своим неистовством? ни униженные прозьбы, ни текущия слезы его не тронут, а приумножат еще его гордость. Он будет тщеславиться, с разпутными своими сотоварищами, а может быть и с толико же развращенными женщинами как и он, теми страданиями и унижениями, которые сам причинил; и естьли имеет право брака, то доведет свое скотство до того что сделает их свидетельницами своего торжества. Не подозревайте меня в прибавлении чего ни есть. Я ничего не сказал такого, чемуб не было примеров,

Должен ли я говорить о размотанных имениях, о заложенных или проданных поместьях, и о безчестных хищениях у своею потомства и о множестве других беспорядках, коих бы описание было чувствительно и весьма трогательно для такой нежной и несколько разборчивой особы, как вы?

Колико вдруг нещастий, и каким странным образом! Здесь дело идет о том, дабы оных избегнуть, дражайшая моя сестрица, дабы сохранить тебе власть делать добро, к коему ты приобыкла, и особливо приумножить оное тем доходом, которой ты можешь получать от своего поместья, дабы продолжать тебе свои приятные упражнения и примерные деяния, словом, дабы утвердить непрерывное продолжение ваших добрых склонностей; дело идет о одном пожертвовании, т. е. о пожертвовании преходящим наслаждением взоров. Ктоб не согласился естьлиб был уверен, что все качества не могут находиться в одном человеке, оставить столь безразсудное желание дабы вместо того получить толь твердые и продолжительные?

Разсудите о всех сих обстоятельствах,в коих я бы настоял с гораздо большею твердостию, естьлиб нужно было употребить оную такою благоразумною с особою, каковы вы. Разсмотрите оные со вниманием, моя любезная сестрица, и естьли ваши родственники не хотят, чтоб вы остались девицею; то решитесь их обязать. Пусть токмо не говорят, чтоб пример многих других особ вашего полу и качеств, более имели над вами силы, нежели долг и рассудок. Чем менее бывает человек приятен, тем более оказывает он благоугождения. Знайте, что добропорядочной человек, опасается лишишься доброго имени, следственно доброе имя составляет всю его надежду в рассуждении хорошего его с вами обхождения.

Сей случай представляется вам к поданию того знатного примера, коего можно ожидать от дочернего уважения, не упустите его. Сей пример весьма вас достоин. От вашей добродетели того надеются, хотя относительно к вашей склонности и весьма жаль, что оный вам предлагается. Пусть говорят, к вашей славе, что в сем то обстоятельстве ваши родители вам обязаны. Тщеславное выражение, дражайшая сестрица! но оправданное тем насилием, которое вы учините над склонностию своего сердца. Чтож касается до ваших родителей, которые излияли на вас всякие благодеяния, но кои решились твердо настоять в своем требовании, и никогда оного не оставят, да и не делали нималаго послабления во многих подобных случаях, для чести своей, для рассудка и своей власти, требуют чтоб вы в сем случае их обязали.

Я надеюсь к скором времени лично поздравить вас с оказанием толико похвальной преклонности. Желание разпорядить и окончить все касающееся до качества опекуна, есть первое главнейшее обстоятельство, побуждающее меня оставить Италию. Я буду искренно рад, когда возмогу исполнить сей долг к удовольствию всех, а наипаче к твоему, любезная моя сестрица. Естьли по прибытии моем я увижу установленное согласие в столь дорогой фамилии, то сие принесет мне неизреченную радость, и я может быть разположу дела мои так, дабы препровесть остальные мои дни с вами вместе.

Письмо мое весьма продолжительно. Мне остается токмо уверить вас о глубочайшем почтении, с которым я пребываю любезиейшая моя сестрица, ваш нижайший и покорнейший

Морден.

Я думаю, дражайшая моя Гове, что ты прочла письмо двоюродного моего брата. Весьма поздо уже желать, чтоб оно пришло ранее. Когда бы я его и прежде получила, то может быть не менее бы имела откажности решиться на свидание, поелику я нимало не думала ехать с г. Ловеласом.

Но я также ни мало не помышляла, чтоб прежде свидания подала я ему такую надежду, по которой бы он пришел приготовившись, и которой уничтожение его хитрости учинили к нещастию бесполезным.

Будучи гонима, и толь мало ожидая снисхождения, следуя тому, что мне моя тетка обьявила и что подтвердила мне сама ты, когда бы письмо пришло и в надлежащее время; то с трудом могу сказать, какое бы я предприняла намерение в рассуждении свидания. Но вот то действие, котороеб по истинне оно произвело надо мною: оно принудило бы меня стараться всеми силами изыскивать случай к нему уехать, дабы обрести отца и защитителя, равно как и друга, в двоюродном брате, одном из моих опекунов. Такое прибежище было бы гораздо сроднее или по крайней мере непорочнее; но я определена к нещастию. Колико сердце мое обливается кровию, видя себя почти уже принужденною согласиться на описание такого свойства, в котором г. Морден столь чувствительно изображает мне своевольца в письме, которое как я думаю ты уже прочла!

Возможноли, чтоб сие подлое свойство, коего я всегда страшилась, учинилось моим уделом? Я весьма излишно полагалась на мои силы. Не усматривая никакой опасности от насилия, может быть весьма редко возводила я мои очи к вышнему Создателю, на которого долженствовало бы мне возложить всю мою надежду, наипаче когда я видела толико твердости в стараниях человека такого свойства.

Недостаток в опытности и легкомыслие, с помощию моего брата и сестры, споспешествовавшие их предлогам к моему нещастию, ввергли меня в погибель. Колико ужасное выражение, дражайшая моя! Но я повторяю то с рассуждением, поелику полагаю, что могло случиться для меня и щастливаго: но слава моя помрачена, своеволец составляет мой удел, а что значит своеволец, о том письмо г. Мордена должно тебя уведомить.

Побереги его, я тебя прошу, до того времени пока я потребую его от тебя обратно. Я прочла оное сегоднишнего утра только в первой раз, потому что не имела еще смелости раскрыть моего чемодана. Я не хотела ни для чего в свете, чтоб оно попалось на глаза г.Ловеласу. От того могло бы произойти какое ни есть нещастие между наглейшим из всех человеков, и весьма храбрым, каким представляют г. Мордена.

Сие письмо было запечатано в конверте и без надписи. Пусть они столько меня ненавидят и презирают сколько хотят; но мне весьма удивительно, что они не присовокупили к тому ни единой строчки, хотяб для того, дабы дать мне возчувствовать их намерение побудившее их прислать мне Спиру.

Я начала писать письмо к двоюродному моему брату; но я его оставила, по причине неизвестности моего состояния, и потому что я со дня на день ожидаю вернейших осведомлений. Ты мне некогда советовала к нему писать, и в то самое время я начала свое письмо, тем с большим удовольствием, что я с охотою желала тебе повиноваться. Я должна повиноваться, когда могу; ибо ты остаешься токмо единою моею приятельницею, и впрочем такое же имеешь мнение о тех уведомлениях, которые я осмеливаюсь тебе подавать. Находясь в таком злощастии, я лучше умею их подавать, нежели избирать между ими полезное для себя, когда мне оные подают. Я принуждена так сказать; ибо я щитала себя погибшею толико отважным поступком своим не видя ничего чем бы могла себя укорять за свое намерение. Изьясни мне, дражайшая моя, как могли сии противности случиться.

Но мне кажется что я могу то сама изьяснить: ето начальный проступок вот скрытная тайна: сия пагубная переписка, которая нечувствительно завела меня столь далеко что я теперь усматриваю себя в лабиринте сумнений и заблуждений; находясь в нем я лишаюсь надежд найти прежний путь дабы из него выдти. Оступившись единым шагом в сторону, зашла я почти за сто миль от настоящей моей стези; и бедная заблудившаеся не имеет друга и не встречается с таким человеколюбивым прохожим, которой бы помог ей выдти на путь истинный.

Как была я столь легкомысленна полагаясь на то сведение, которое я имела о истннном пути, не зная того, что мечтательной огнь, с ложным своим светом, о коем я многократно слышала, не для чего инного представлялся глазам моим как для того, дабы смутить мой взор! По среди тех болотных мест, где я теперь обретаюсь, он около меня мелькает, не изчезая ни на единую минуту; и естьли он меня освещает, то тем далее меня заводит, когда мне кажется что я приближаюсь к надлежащему месту. Единое мое утешение состоит в том, что есть общее место, до которого и самые величайшие заблуждения не могут удержать, чтоб все вдруг не повстречалось. Рано или поздо я туда достигну, и найду там окончание всех моих злощастий.

Но как могла я столь далеко отдалиться от моего предмета, и отдалиться нечувствительно? Я токмо хотела сказать, что уже с несколько времени начала я писать письмо к г. Мордену, но что не могу его окончить. Ты ясно видишь, что я не могу сего сделать. Каким образом могу ему сказать, что все его учтивости не у места, что его совет бесполезен, все его уведомления ничего не значат, и что великое мое благополучие состоит в том, дабы быть женою того своевольца, от которого столь жалостно увещевает он меня избавиться.

Впрочем, поелику мои жребий зависит от г. Ловеласа; то я тебя прошу, любезная моя, присоединить твои мольбы с моими, и просить небо, дабы оно, к чемуб меня не приуготовило, не позволило чтоб сие приводящее меня в трепет родителя моего проклятие, чтоб я была наказана тем человеком, на которого он думает, я возложила мою надежду, к нещастию не исполнилось. Испросим от него сей милости для пользы самого г. Ловеласа и для всего человеческого рода; или естьли необходимо нужно для подкрепления родительской власти, чтоб я была наказана, как того мой отец желает то хотяб сие и исполнилось, но не бесчестною и не предумышленною подлостию, дабы по крайней мере могла я оправдать намерение г. Ловеласа, естьли лишат меня власти оправдать его деяние; без чего мой проступок покажется сугубым всему свету, которой судит не иначе как по произшествию. Впрочем мне кажется, что с другой стороны, я бы желала чтоб жестокость моего отца и моих дядьев, коих сердце весьма было поражено моим проступком, моглобь быть оправдано во всем кроме сего жестокого проклятия, и чтоб мой родитель согласился уничтожить оное прежде, нежели все о нем спознают, по крайней мере что касается до сей ужасной участи, грозящей меня в будущей жизни.

Я должна оставить перо и удалиться от сих печальных размышлений. Я хочу еще однажды прочесть письмо двоюродного моего брата, прежде нежели сверну свой пакет; тогда оно более впечатлеется в моем сердце.

Письмо CLXVIII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В воскресенье в вечеру 7 Маия.

Когда ты рассмотришь плачевное мое состояние и толико трогательные обстоятельства оное сопровождающия, из коих некоторые толь жестоко поражают мою гордость притом обременении, которое налагает на оное письмо г. Мордена; то не будешь удивляться, что скорбь, приводящая в уныние мое сердце, изражается и самым пером моим. Но поелику ты с толиким великодушием принимаешь участие в моих скорбях; то я думаю что гораздо будет с моей стороны благоразумнее и достойнее твоей приятельницы, умолчать о некоторой весьма печальной части, наипаче когда я не надеюсь получить никакого облегчения от моих сожалений и стонов.

Но комуж мое сердце может быть отверсто, ежели не тебе; когда тот, которой должен быть моим покровителем, представя мне все мои нещастия, токмо умножил мои беспокойствия, когда я не имею при себе такой служанки, на верность коей моглаб я положиться; когда, по вольным обхождениям и веселому нраву, он привлекает здесь всех к своим выгодам, и когда я здесь ничего не значу и более еще могу усугубить мои печали? Я делала из всего сего хорошее употребление; сия печаль извлекает иногда слезы, которые смешиваются с моими чернилами и марают бумагу. Я уверена, что ты не откажешь мне в столь маловременном утешении.

(Она изъясняет здесь своей приятельнице, что как скоро получила свое платье; то г. Ловелас беспрестанно утруждал ее своими докучливыми прозьбами, выезжать с ним в карете;, и быть сопровождаемою такою особою из её пола, которую она пожелает избрать, или для прогулки, или в театры. Она расказывает подробность того разговора, которой о том с ним имела, и некоторые другия из его предложений. Но при сем примечает, что он не говорит ей ни слова о торжестве их брака, к исполнению которого он весьма ее побуждал до приезда в Лондон, и которой однако был бы необходимым для того, дабы подать хороший вид всему тому, что он предлагает. Потом продолжает следующим образом:

От всего выше сказанного, дражайшая моя, теперешняя моя жизнь становится мне несносною. Предмет всех моих желаний будет стремиться единственно к тому, дабы видеть себя отъяту от его мучений. Он в скором времени увидит какую ни есть перемену.

Естьли я должна быть уничижена, то конечно лучше теми, коим я обязана повиновением. Моя тетушка объявила мне в своем письме, что она ничего не смеет предложить им в мою пользу. Ты мне говоришь, что, судя по осведомлениям твоим, они действительно решились переменить меры; а особливо моя матушка вознамерилась предпринять все, дабы токмо установить спокойствие в семействе; и чтоб совершенно увериться с успехе своих стараний. Она хотела склонить дядю моего Гарлова на свою сторону.

Мне кажется, что на сем основании можно строить твердо здание. По крайней мере я могу на оное покуситься, мой долг требует употребить всякие средства, дабы привести в прежнее состояние сию злощастную. Кто знает, не склониться ли сей дядя, бывши некогда весьма снисходительным, и всем семейством весьма уважаем, принять мои выгоды. Я оставлю от всего моего сердца, кому захотят, все мои права над поместьем моего деда, дабы мои предложения тем приятнее показались моему брату: и естьли должно придать к тому весьма сильное поручительство; то я соглашусь никогда не выходить за муж.

Что ты думаешь, дражайшая моя о сем опыте? Действительно они еще не во все решились отречься от меня навсегда. Естьли они рассмотрят без всякого пристрастия все произшедшее назад тому за два месяца; то найдут нечто хулы достойного в своем поступке, так как и в моем.

Я думаю, что сей опыт покажется тебе достойным, дабы произвести оной в действо. Но вот, что приводит меня в замешательство: хотя я к ним напишу; то безжалостной мой брат столь сильно раздражил уже всех противу меня, что мое письмо будет переходить из рук в руки до тех пор, пока оно всякого ожесточит к отвержению моего требования. Напротив того, естьлиб я имела какое ни есть средство склонить моего дядю принять мою сторону, так как будто бы он сам от себя оное учинил; то тем вяще бы я надеялась, что ему удобнее будет привлечь мою мать и тетку в мою пользу.

И так вот что пришло мне на мысль. Положим, что г. Гикман, коего изящное свойство привлечет к себе внимание всякого, изыщет случай повстречаться с моим дядею, и что по сведению, которое бы ты ему подала о наших обстоятельствах между г. Ловеласом и мною, он его уверит, не токмо о всем том что ты в самом деле знаешь, но еще и о том, что я не вступила ни в какое обязательство, которое б могло мне воспрепятствовать поступить по его известиям. Что ты о том скажешь, дражайшая моя? Я полагаюсь во всем на твою скромность, то есть, при самом предприятии и способе как должно поступить. Естьли ты оное одобришь, и естьли мой дядя не пожелает слушать прозьб г. Гикмана, которые должны казаться как будто от тебя произходят; то по тем причинам, которые сами собою окажутся, должно отречься от всякой надежды, находясь в подобном теперешнему положении и первой мой поступок будет состоять в том, дабы отдаться под покровительство теток г. Ловеласа.

Сим бы изъявила я неповиновение Богу, когдаб приняла следующие стихи; поелику сие бы показало, что я возлагаю на определение Провидения ту вину, которая действительно от меня произходит. Но то сходство, которое они вообще имеют с печальным моим состоянием, часто принуждает меня о них воспоминать.

,,К тебе, великий Боже приношу последнее мое моление. Оправди мою добродетель, или яви мои преступления. Когда препровождаю жизнь нещастную, шествуя по стезям, коих тщетно бы старалась избегнуть, то причти мои заблуждения собственным твоим определениям. Стоны мои виновны, но сердце невинно.

,,Девица Кларсса уведомляет Анну Говс, в другом письме, что г. Ловелас оказывая свое беспокойствие представил ей г. Меннеля родственника гжи. Фретчвилль, с изъявлением всех её обстоятельств сей молодой Офицер, говорит она, человек весьма разумной и учтивой, учинил ей изображение о доме и о убранствах оного, такое же описание, как и г. Ловелас уже ей представлял, и которой ей также говорил о печальной жизни гжи. Фретчвилль. она расказывает девице Гове, с коликою тщатльностию г. Ловелас старался склонить г. Меннеля сообщить его супруге описание дома: он всегда ее так называет, говорит она, когда с нею разговаривает при других. Она присовокупляет, что г. Меннель обещался показать ей все горницы, тогоже дня после обеда, выключая того покоя, в коем гж. Фретвиль в то время будет находиться. Но что она заблагоразсудила не делать никаких осмотров до тех пор, пока не узнает, что девица Гове думает о её намерении испытать склонности её дяди, и равно до того ответа, какой г. Гикман от него получить может.)

Издатель почел за нужное в сем месте говорить не столь пространно, а подать только содержание некоторых писем г. Ловеласа. Первое, говорит он, содержит в себе забавное изображение о досаде и поражении девицы Клариссы, при получении того письма при котором прислано было её платье, и сожаление, что он лишился её доверенности: сие приписывает он своей дерзости, что осмелился представить ее пред своих четырех товарищей. Однако он признается, что их совершенно укорять нечем, и что она весьма далеко простирает свою разборчивость: и он никогда не видал, чтоб сии четыре своевольца могли когда ни есть вести себя лучше, как в сем случае.

Говоря о г. Меннеле, которого он представлял своей супруге, продолжает: ,,Не щитаешь ли ты г. Меннеля, Капитана Меннеля, весьма услужливым, что пришел добровольно ко мне, добровольно, говорю я, дабы дать отчет моей красавице о вышеупомянутом доме и о печальном состоянии своей родственницы? Но кто таков Капитан Меннель, спросишь ты у меня? я весьма уверен, что ты никогда не слыхал о Капитане Меннеле. Но не знаваль ли ты молодого Нейкамба, племянника честного Долемана? он то ето и есть! Я склонил его переменить свое имя в силу моей власти. Ты знаешь, что я таким превращениям творец. Я жалую гражданскими и воинскими чинами, землями, титлами, которые я даю и опять отнимаю по своему изволению. Я даю даже и самое качество; и с отличнейшим преимуществом уничтожаю оное по моей воле, не имея ни какой другой причины, кроме польз моих намерений.. Что значит Монарх в сравнении со мною? По теперь когда Капитан Меннель видел сию подобную Ангелу девицу; то я приметил, что сердце ему изменило, ето сущей диавол, а не человек. Может быть мне будет стоить великого труда удержать его в первом мнении. Но я тому не удивляюсь, поелику четверть часа с нею обращаясь почувствовали почти таковое же влияние четыре подвластные мне своевольца, которые не в пример имели жесточайшее сердце, нежели он. Я и сам по истинне, не в состоянии бы был настоять твердо в моей закоснелости, естьлиб не желал наградить её добродетели, в таком случае, когда она восторжествует над всеми моими нападениями. Я иногда колеблюсь в моем намерении, но весьма остерегайся говорить о том нашим сообщникам, и не смейся тому сам.,,

В другом письме писанном в Понедельник в вечеру, он говорит своему другу, что не взирая на запрещение гж. Гове, он заключает по той отдаленности, в коей содержит его Кларисса, что она предприняла какое ни есть намерение с девицею Гове, и что он щитая себе за некое достоинство наказывать другаго за проступки, думает тем учинить справедливое дело, дабы притеснить сих двух девиц за нарушение приказаний своих родителей. Он осведомился, говорит он, о свойстве их письмоподателя и усматривая в нем сущего мошенника, которой под именем разнощика производит непозволенную торговлю дичью, рыбою и всем тем, что у прочих считается запрещенным, он почитает себя обязанным, поелику в точности должно держаться намерения Вильзона, задержать и обобрать сего плута, не оставляя при нем даже его и денег; потому что когда не отнять у него денег с его письмами, то сие может подать причину к подозрениям.

,,Сим можно оказать самому себе услугу, и наказать плута, то есть доставить вдруг добро и публике и особенным людям. Хотя общественные установления не почитают такого человека как я; но я должен уничтожить такую переписку, в коей родительская власть нарушается.,,

,,Однако мне пришло на мысль, что естьли я узнаю в какое место моя красавица кладет свои письма; то может быть мне не невозможно будет у ней их утащить. Например, естьли я примечу, что она носит их с собою; то я постараюсь вызвать ее для увеселения в какое ни есть весьма народное зрелище, в котором к нещастию её можно подкупить, чтоб обрезали у ней подвязные к её платью карманы. Но каким же образом должно оное узнать? Она не позволяет уже более Доркасе присудствовать при уборном своем столике, так как и Ловеласу. Она одевается прежде, нежели показывается кому ни есть на глаза. Безстыдная недоверчивость! Клянусь моею честию, Белфорд, таковое подозрительное свойство заслуживает примерного наказания. Подозревать честного человека в том в чем он невинен! сим иногда можно привесть его в самом деле к учинению того, в чем его подозревают.,,

Опасаясь заговора произходящего между двумя приятельницами, и какого ни есть намерения, которое могло бы способствовать к избежанию от него Клариссы, он решился достать её письма, в коих чаял открыть всю тайну, в чем и успел.

(Г. Ловелас разказывает своему другу, что будучи уведомлен Доркасою о принесении новых писем к её госпоже, которая оные прочитывала, вошел нечаянно в её горницу и видя упавшую из её рук бумагу, придвигался к ней мало по малу, чтоб оную неприметным ей образом поднять. Наконец наступил он на сию бумагу и проворно положил ее себе за пазуху; но шорох бумажки дал приметить Клариссе его лукавство. Она с великим гневом укоряла его в вероломстве и подлости, но наконец получила от него обратно сие письмо и удалилась в свою горницу. Потом продолжает:)

Когда я помышляю о сем действии; то утешение мое состоит в том, что гнев её и за самую величайшую обиду не долее простираться может.

Я также удалился в мою горницу, сердце мое, я тебя уверяю, толико было исполнено досадою, что не усматривая никого около себя, я весьма сильно ударил себя кулаком по лбу.

Моя красавица сидит теперь в своем покое, отказавшись со мной видеться и кушать; и что всего хуже, решилась, говорит она, не видаться со мною во всю свою жизнь, естьли только может меня избегнуть. Я ласкаюсь однако, что она хотела может быть сказать, в таком положении, в коем теперь находится. Сии дорогия особы долженствовали бы наблюдать всегда благопристойность, когда оне бывают раздражены своими покорнейшими любовниками, и удаляться от клятвопреступлений.

Но думаешь ли ты, чтоб теперь не обратил я всех моих намерений к открытию причины толикой заботливости, из толь маловажного случая каков было сей, недолжноли заключить, что письма двух приятельниц содержат в себе великую важность?

В Среду в вечеру.

Сего дня отказалась она завтракать, равно как и вчерась не согласилась отужинать со мною. она не Ангел. Теперь обстоятельства становятся затруднительны. Я приказал ей доложить, что Капитан Меннель желает с нею видетьсяЕй доложено, что пришел человек от Капитана. Безполезная хитрость! Каким же образом должно проникнуть, не предпринялали она что ни есть чрезвычайнаго? Она просила несколько раз Вильзона, чрез постороннего человека, присылать к ней принадлежащия ей письма в самую ту минуту, как скоро их получит.

Я принужденным нахожусь иметь великую предосторожность. Ея страх уничтожился в рассуждении заговора её брата. Что касается до меня; то я ни мало не удивляюсь, что Синглетон посетил девицу Гове, так как единую особу, которая повидимому знает все, что с Клариссой ни сделалось, под видом будто хочет сообщить ей весьма важные дела, которые понудили его желать с нею видеться; например, предложения от её брата. Тогда девица Гове будет ей советовать скрываться. А мое покровительство тогда учиниться ей необходимым. Точно так, ето самое лучшее намерение. Все что ни произойдет от девицы Гове, будет принято благосклонно. Осип Леман поверенной достойной меня, стал весьма несносен моей красавице. Осип, честной Осип, как я его называю, пусть хоть удавится. Я уже получил от него все те услуги, кои желал. Весьма бесполезно держаться старого заговора, когда я могу каждую минуту выдумывать новые. Сделай милость, Белфорд, не хули того употребления, которое я делаю из моих дарований. В столь редком степени, в коем я их имею, не ужели бы ты пожелал, чтоб они остались бесполезными?

Станем держаться моего мнения. Я намерен сыскать Синглетона; вот в чем состоит затруднение: так найти его немедленно. Послушай. Вот каким образом. Я хочу призвать к себе друга твоего Павла Драгтона, которой в скором времени приедет из за моря, и которого, ты меня просил сделать Капитаном на одном судне, естьли я содержать буду хотя одно после моего брака.

Приказ уже отдан. Драгтон вскоре сюда будет. Он тотчас пойдет к девице Гове. Я думаю, вместо того, чтоб выдавать себя за самого Синглетона, гораздо лучше будет, когда он назовет себя штурманом, присланным от него.

Салли сущая плутовка; она беспрестанно меня укоряет в медленности моих успехов. Но в комедии главное увеселение не заключается ли в первых четырех действиях, не приходят ли все в молчание, когда начинается пятое? Каким бы ястребом можно назвать того человека, которой бы желал поглотить свою добычу в ту минуту, когда ее поймает?

Но признаться тебе чистосердечно, я обманулся в моем намерении. Я думал, что исполню все свое предприятие, представя тебя с твоими товарищами моей красавице, я ничего другаго не произвел как токмо устрашил ее, даже до такого степени, что сумневаюсь, получуль я опять от ней ту доверенность которую было по долговременном старании приобрел, но теперь оной лишился. С другой стороны, сии проклятые Гарловы раздражили ее против меня, против самой себя, и против всех, выключая девицы Гове, которая без сумнения почитает себе за удовольствие умножать мое смятение. Присовокупи однако, что я не имею склонности употреблять в свою пользу тех средств, кои, диаволы посреди которых я живу, беспрестанно стараются мне внушить; тем менее я имею сие желание, что все сие прекратить браком. Я хочу токмо совершенно ее испытать, и думаю что при окончании я отдам ей благородную во всем справедливость.

Очень хорошо. Драгтон уже приехал. Он получил уже все наставления. Сей Драгтон весьма проницательной человек. Он был в великой доверенности у Лорда В...... прежде морских своих путешествий... Я тебя уверяю, что етот плут гораздо хитрее Осипа и нимало не думает о честности. Ты не можешь себе и представить, сколь дорого стоит мне сей Осип. Надлежало купить и человека и его совесть. Я почитаю себя обязанным наказать его некогда за оное. Но подождем пока он женится. Хотя сие и весьма будет для него хорошее наказание, но я не очень буду доволен, естьли не накажу вдруг и мужа и жену. Вспомни, что я должен строго их наказать за мою красавицу.

Но я слышу скрыпящия двери храма на старых своих петлях, коих скрып, кажется, привлекает меня к некоему новому покушению. Сердце мое соответствует их движению с некоим трепетанием. Весьма странная мысль. Какое может быть сходство скрыпящих петлей с сердцем любовника? Но ето такие петли, которые разтворяют и затворяют спальню моей красавицы. Спроси меня, естьли там какое подобие.

Я не слышу, чтоб двери опять затворились. Я начинаю ласкаться, что вскоре получу её приказания. К чему же служит таковое притворство дабы держать меня в отдаленности? Она должна быть моею супругою, что бы я ни учинил, или чтоб ни предпринял. Естьли я ободрюсь; то все затруднения изчезнут. Естьли она вздумает отсюда уйти, то куда же может она от меня избегнуть? Родители её ее не примут. Дядья её не дадут ей ничего на содержание. Возлюбленная её Нортон зависит от них, и ничего для неё не может сделать. Девица Гове не осмелится подать ей убежища. Она не имеет в городе другаго друга, кроме меня; впрочем Лондон ей совершенно неизвестен. И так для чегож предам я себя на мучение такой дорогой особы, коей довольно будет и того, дабы дать знать сколь невозможно уйти ей от меня, дабы унизить ее столько же здесь, сколько она уничижена у своих гонителей.

Естьлиб я предпринял великое дело, и мало бы в том успел, то её ненависть, естьли ненависть произходит от её дерзости, ничто инное может быть, как маловремянное чувствование. Публика уже ее осуждает. Ей ничего другаго делать не остается как предаться мне, дабы востановить доброе свое имя в глазах бесстыдной сей публики: ибо из всех тех, которые меня знают, и которые известятся, что она хотя одни сутки пробыла в моей власти, не сыщется ни одного, которой бы почел ее непорочною, какие бы добродетели в ней не предполагали. Впрочем, вероломства человеческого рода столь известны, что каждой судит потому, что сам в себе испытует, и никому другому столько не поверят, в таком случае, сколько мне, наипаче когда девушка, в цветущей своей молодости, столько полюбила человека, что согласилась с ним уйти: ибо вся публика так думает о нашем произшествии.

Что я слышу? она кличет служанку свою Доркасу. Она конечно уверена, что я слышу стройный её голос; и может быть желает она подать мне случай, изъяснить пред её стопами пылающую мою любовь, возобновить ей все мои обеты, и получить от нее прощение за прошедшее ей мое оскорбление. Тогда с каким удовольствием начну я опять становиться виновным! дабы еще быть прощену, и начинать опять столько же раз, даже до последнего оскорбления, после которого не будет уже более другаго, и коего прощение будет для будущего времени общим прощением.

Двери затворились. Доркаса мне сказала, что она отказалась удостоить меня чести с нею обедать, о чем я принял смелость ее просить. Однако сей отказ учинен был не без учтивости, и произходил по степенно. Я ничего не получу не учинив последнего оскорбления, присовокупляет Доркаса словами употребительными в сем честном доме. И так должно о том подумать обстоятельнее. Впрочем сердце мое весьма изменно, и в состоянии меня предать ей. Но я перестану писать сие письмо; хотя изменническое мое чувствие не оставляет мне инного упражнения, как читать, писать и приходить с досады вне себя.

Подписания имен между нами бесполезны. Впротчем я столько ей предан, что не могу сказать, имею ли я к тебе или к протчим какую ни есть преданность.

Конец пятой части.

КЛАРИССА ГАРЛОВ к АННЕ ГОВЕ.

Во Вторник 9 Маия.

Естьли ты одобряешь, любезная моя, чтоб я приступила к дяде моему Гарлов; то я желала чтоб сие как можно скорее исполнилось. Я нахожусь теперь в таком несогласии с г. Ловеласом, что никогда прежде так с ним не поступала. Я всегда замыкаюсь, дабы его не видать. Правда, обида его не чрезвычайна. Однако довольно огорчительна. Едва было он не вырвал у меня твоего письма. Но мне теперь совершенно не льзя ни писать ни читать моих бумаг в той зале, в которую даст он себе право входить. К щастию моему он не мог прочитать ни одной строки; право ни одной строки я тебе в том ручаюсь. И так ни о чем не беспокойся, и положись впредь на мою предосторожность. Здесь расскажу тебе случившееся между нами приключение. когда в кабинете моем стало светло; то г. Ловелас вышел.....

(Она рассказывала девице Гове сколько он ее изумил, перечитывая её письма в столовой, с какою хитростию и смелостию взял он одно из оных, и какие усилия прилагала она, дабы отнять у него оное, и проч.)

Теперь, продолжала она, я больше уверена нежели прежде, наипаче по той власти, которую он надо мною имеет, что благоразумие не позволяет мне пробыть с ним долее. Естьли мои друзья не подадут мне ни малейшей надежды!.... Но пока получу от тебя на то изъяснения, должна я притворствовать, хотя мало к тому способна, и продолжать явную сию ссору. Такое притворство конечно представит меня собственным моим глазам малодушною; ибо сим буду я оказывать более гнева, нежели сколько могу оного ощущать в себе. Но сие должно почитать некиим следствием того пагубного поступка, коего никогда оплакивать я не престану.

Кларисса Гарлов.

Письмо CLXXII

АННА ГОВЕ к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В среду 10 Маия.

Я хвалю твое намерение к побегу, хотя бы ты ни малейшего ободрения от твоего дяди на то не получила; и я тем более желаю видеть совершение оного, что за два часа узнала к стыду твоего Ловеласа несколько весьма верных известий, кои принуждают почитать его за злобнейшего человека, наименее уважающего достоинства нашего пола. Я тебя уверяю, любезная моя приятельница, что хотяб он имел двенадцать жизней, естьли только все то правда, что говорят, то должен бы был всех оных лишиться, и не быть более на свете по учинении двадцати преступлений.

Если ты когда ни будь позволишь ему разговаривать с тобою дружеским образом, то спроси его о новостях девицы Беттертон, и что с нею теперь делается. Естьли он утаит; то спроси его также о девице Локиер. Ах! любезная моя, сей человек презрения достоин.

Твой дядя будет выведан, как ты того желаешь, и весьма в скором времени: но я сомневаюсь о успехах по многим причинам. Не известно какое действие пожертвование твоим мнением может произвести над некоторыми людьми: и естьли уже дело к сему клонится; то я не позволилаб тебе лишиться оного произвольно.

Естьли твоя Анна не выздоровеет, то я бы тебе советовала, есть ли можно, привлечь к своим выгодам Доркасу. Не оказывала ли ты ей излишнего пренебрежения? сим не довольно былаб ты благоразумна. Я хотелаб также, чтоб ты могла доставить себе несколько писем от твоего тирана. Человек столь нерадивой как он, не всегда бывает осторожен естьли он имеет какие чрезвычайные намерения, а естьли ты не можешь привлечь Доркасу к своим выгодам; то оба они кажутся мне подозрительны. Прикажи ему к себе придти в такое время, когда он держит перо, или когда сидит между своими бумагами, чтоб поймать, его в оплошности. Признаюсь, что такие старания походят на те, кои употребляются в постоялом дворе, когда страшася воров, осматривают все углы, и бывают в смертельном страхе естьли хотя одного в оных находят. Но лучше находить их в то время, когда не спят, нежели ожидать от них нападения, когда лежим в постеле и погружены в глубоком сне.

Я весьма рада что к тебе прислано платье, только нет денег, как ты видишь, нет других книг выключая Спиры, Рекселя, или какой молитвенной книжки. Те, которые тебе оные присылают, могут и сами иметь в них большую нужду. Но отвратимся от столь неприятного предмета.

Ты чрезвычайно меня встревожила тем известием, что он намерен, похитить одно из моих писем. Я знаю, по новым осведомлениям, что он начальник той шайки разбойников, (те, коих он тебе представлял были конечно из числа оныхъ) которые соглашаются изменять невинным девицам, и кои без угрызения совести употребляют насилие. Естьли он узнает с какою вольностию я о нем отзываюсь; то не буду более никогда выходить из дома без провожатых.

Мне весьма прискорбно тебя о том уведомлять; но я имею основательные причины думать, что твой брат не оставил еще сумозбродного своего умысла. Какой то матрос с обожженным лицем, теперь только от меня вышедший, сказал мне с таинственным видом, что Капитан Сенглетон мог бы оказать тебе великую услугу, естьлиб удостоился чести с вами поговорить. Я отвечала, что не знаю вашего убежища. Сей человек столь был научен, что я не могла проникнуть причины порученного ему дела.

Я весьма горько часа с два плакала, прочитав то из твоих писем, которое присоединено было к увещанию двоюродного твоего брата Мордена. Любезнейшая моя приятельница, собери все свои силы. Позволь своей Анне Гове, следовать движению той нежной дружбы, которая составляет в нас единую душу, и употребить все свои усилия, дабы подать тебе хотя малое утешение.

Я не удивляюся тем меланхолическим размышлениям, коих довольно вижу в твоих письмах, и о том поступке, к коему ты приведена с одной стороны, насильственными средствами, а с другой коварством. Странное злощастие! Кажется, что небо хочет сим явить суету всего того, что называют человеческим мудрованием. Я желаю, любезная моя, чтоб ты и я, как ты говоришь, не весьма надмевались от внутреннего засвидетельствования нашего превосходства над многими другими людьми. Я долее не простираю своих желаний. Слабые души стараются искать внешних причин к объяснению всех чрезвычайных происшествий справедливее бы и вернее относить оные самим себе, и дражайшим нашим приятелям, нежели Провидению, которое во всех своих определениях единые токмо мудрые намерения иметь может.

Но не думай, как ты мне говоришь в одном из твоих писем, что твои нещастия служили тебе токмо к возвещанию новых злоключений. Ты будешь в то же самое время таким изящным примером, каким надеялась быть и в самых щастливейших твоих положениях. И так, история твоих нещастий будет иметь сугубую силу для тех, кои о всем том узнают: ибо естьлиб случилось что такие достоинства, как твои не обнадежилиб тебя великодушным поступком со стороны одного своевольного человека; то ктож может надеяться когда нибудь найти хотя малейшей признак честности в людях сего свойства?

Естьли ты почитаешь себя неизвинительною, учиня такой поступок. которой подвергает тебя развращенному человеку, хотя ни малейшего намерения не имела с ним бежать; то что же должны думать о самих себе все те безразсудные девицы, которые не имев и половины твоих причин, и не уважая нимало благопристойности, скакивают со стен, спускаются из окон, и переходят в тотъже день, из отцовского дому на ложе своего обольстителя?

Естьли ты укоряешь себя с такою жестокостию, что воспротивилась запрещениям самых безразсудных родственников, но притом таким запрещениям кои не имеют в себе достаточного основания, то чтож могли бы сделать те жестокосердые дочери, которые уклоняют ухо свое от мудрейших советов, и может быть в таких обстоятельствах, в которых их гибель очевидно бывает плодом предумышленной их нескромности.

Наконец, ты будешь служить для всех тех, которые узнают твою историю, преизящным примером той неусыпности и предосторожности, коею благоразумная особа, почитаемая несколько уклонившеюся от своего пути, старается усильно исправить свое заблуждение, и ни мало не теряя из виду своей должности, делает все то, что зависит от нее, дабы вступить паки на ту стезю, от коей можно сказать, что она больше отреяна, нежели сама от оной отступила.

Ободрись, любезнейшая моя приятельница, занимайся единственно сими рассуждениями; и не только, чтоб вдаваться в прискорбие, старайся непрестанно всеми своими силами оправдать, то, которое по мнению твоему может тебе нанесть укоризну. Случится может, что при окончании сего дела твое заблуждение не будет достойно имени нещастия, наипаче когда твоя воля в том не имела участия.

И я должна тебе сказать, по истинне, что естьли употребляю слова заблуждение и ослепление; то единственно для того, дабы сообразиться с тем разположением, которое побуждает тебя самую столь вольно себя обвинять, и из уважения к мыслям той особе, которой я весьма оное отдавать должна: ибо я уверена во глубине моего сердца, что твое поведенье может быть оправдано во всех случаях, и что в твоем приключении те только хулы достойны, кои не могут иначе оправдать себя как обратя всю оную хулу на тебя.

Однако я предвижу, что те печальные размышления, которые весьма часто оказываются в твоих письмах всегда будут смешиваться с твоими удовольствиями, когда ты будешь женою Ловеласа, и когда ты в нем найдешь лучшего из мужей.

Ты была не в пример щастливее, когда его не знала, и столь щастлива, что превышала всякое благополучие. Все люди имели к тебе некоего рода обожание. Самая зависть, которая в последних сих временах, подняла ядовитую свою главу против тебя, пребывала в молчании и удивлялась превосходству твоих достоинств. Ты была душею во всех тех собраниях, в кои ни являлась. Я видала довольно особ гораздо летами тебя превосходящих, но отказывающихся прежде подавать свои мнения на какой нибудь предмет пока ты не объявишь своего, да и часто для того чтоб свободиться стыда отречением от своих слов, когда тебя выслушают. Однако со всеми сими преимуществами, тихость твоя, умеренность, и благоуветливость придавали той отличности, которую все люди оказывали твоим чувствованиям и превосходству, искренность и уважение. С чувствительностию взирали, что ты нимало не старалась всем сим торжествовать. Ты умела, во всех тех случаях, в коих преимущестовала, сказать нечто приятного, которое успокоевало сердце того, коего ты принудила к молчанию, так что всякой оставался довольным сам собою, уступая тебе победу.

Естьли когда говорили о прекрасных рукоделиях, то всегда превозносили твои или показывали их в пример. Никогда не хвалили молодых особ прежде тебя, в тщательности, домостроительстве, чтении, в письме, в красноречии, во вкусе и упражнении в свободных науках да и в самых приятностях украшающих вид и одежды, по коим усматривали в тебе неподражаемые приятности.

Бедные при каждом твоем шаге тебя благословляли. Богатые вменяли тебя в свою славу, и тщеславились что не были обязаны оставлять свое звание, дабы подать такой пример, которой бы принес ей честь.

Хотя всех желания были обращены к тебе, хотя их глаза единую токмо тебя искали; но не находилось из оных ни одного, которой бы быль одобряем какими ниесть порочными намерениями, и осмелился бы простирать до тебя свою надежду и требования.

В столь щастливом состоянии, и составляя благополучие всех тех, кои некоторое отношение к тебе имели могла ли ты думать, чтоб не случилось чего такого, которое бы в состоянии было тебя убедить, что ты не была изъята от общего жребия; что ты еще не со всем совершенна, и чтоб ты не должна надеяться провесть свою жизнь без опыта без искушения и без нещастия.

Должно признаться, что на тебя не могли прежде напасть ни с такою силою, ни с искушением тебя достойным; ты превозмогала все простые искушения. На сей конец должен быть нарочно созданной, или какой нибудь весьма злобной дух, под видом человека, которой прислан к обладанию твоего сердца, между тем как множество других духов, и такого же роду, и в таком же числе сколько находится особ в твоей фамилии, имели бы позволение в мрачной час овладеть сердцами всех твоих родственников, а может быть поселиться в них, и управлять всеми движениями к опровержению замыслов обольстителя, дабы тебя раздражить, возбудить, и привести к пагубному свиданию.

И так, рассмотря все, кажется, как я то часто повторяла, что есть некая судьба в твоем заблуждении, естьли только такое быть может, и что может быть она для того токмо тебе наслана, чтоб подать твоими оправданиями пример полезнейший, нежели какой могла ты подать в лучшей жизни; ибо нещастие, любезная моя, составляют наилучшее твое время, и я вижу ясно, что откроет тебе те приятности, те красоты, коих никогда бы не видели в течении благоденствия, которое ты препровождала с самой колыбели, хотя оно весьма тебе сродно и хотя все почитают тебя оного достойною.

К нещастию сей опыт по необходимости будет весьма прискорбен. Он будет таковым для тебя, любезная моя, для меня, и для всех тех, которые тебя столько же любят как и я, усматривая в тебе совершенной пример всех добродетелей, предмет удивления, против коего удивительно, чтоб зависть осмелилась обращать свои стрелы.

Все сии рассуждения должна ты уважить так, как они того заслуживают. Тогда, поелику пылкие воображения бывают не без возторгов, тогда, говорит твоя Анна Гове, читая свое письмо, мнит в нем видеть более возвышенности нежели в обыкновенном своем штиле, и будет ласкаться тем, что как бы по вдохновению утешала страждущую приятельницу, которая, в послаблении своих сил, и в глубокой горести, не проницает мрака сокрывающего от неё зарю прекраснейшего дня.

Письмо CLXXII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В пятницу 12 Маия.

Я должна молчать, благородная моя приятельница, слыша те похвалы, кои весьма живо дают мне чувствовать, колико я их недостойна, хотя в самое то время великодушное твое намерение есть только то, чтоб возбудить во мне бодрость. Весьма усладительно видеть себя почитаемою теми особами, коих любим, и находить чувствительные души, простирающия дружество свое превыше человеческих нещастий, превыше крови и родства. Какое бы время, любезная моя, не должно было назвать наилучшим моим временем; но нещастие приятельницы бывает и твоим нещастием. Я не знаю позволено ли мне будет сожалеть о моих печалях, когда они не дадут тебе случай оказывать с такою славою качества, кои не токмо прославляют наш пол, но и превосходят человеческую природу.

Позволь мне коснуться не столь приятных предметов. Мне весьма жаль. что ты имеешь причину верить, что Сенглетон не оставляет еще своего намерения. Но кто знает о чем мог матроз предложить? однако, естьли было при сем полезное нам намерение; то со всем не надлежало бы употреблять такого средства.

Будь уверена, любезная моя, что ни малой нет опасности для твоих писем. Я воспользовалась случаем при сем смелом предприятии Г. Ловеласа как, уже я тебе изъяснила, что хотела то сделать, держать его во отдалении, в намерении увериться, что могу я получить от моего дяди, и сохранить для меня вольность употреблять в пользу все те благоприятные случаи, коих я не перестаю надеяться. Однако он мне весьма досаждал и я не могла воспрепятствовать ему приводить ко мне раза с два Г. Маннеля, которой пришел от Гжи. Ретчвилль говорить со мною о доме. Естьлиб я была обязана с ним примириться; то почитала бы себя удобною к причинению беспрестанно зла самой себе.

Что касается до вновь открытых его преступлений, и совета, которой ты мне подаешь о доставлении себе одного из его писем и о привлечении к себе Доркасы, то сии старания будут требовать более или менее внимания, смотря по надежде, какую получу от моего дяди.

Продолжающаеся болезнь Анны всьма меня огорчает. Сделай милость, любезная моя, осведомся для меня, не имеет ли она в чем нужды.

Я не сверну сие письмо до завтра; ибо я решилась идти в церьковь, сколько для исполнения моей должности столько и для испытания, имею ли я волю выежать когда мне заблагоразсудится из своего жилища, без провожатых.

В Воскресенье 14 Маия.

Мне ни как не возможно было избежать небольшего спору с г. Ловеласом. Я приказала подать карету. А как мне сказано, что она уже была готова, то пошла я из моей горницы, и хотела в оную садиться; но я встретила моего Аргуса держащего в руке книгу, и не имеющего ни шпаги ни шляпы. Он спрашивал у меня с весьма важным хотя почтительным видом, Не хочу ли я куда ехать. Я ему сказала, что точно так. Он просил у меня позволения быть мне сотоварищем, естьли я еду в церьковь. Я ему отказала. Он весьма горько жаловался на ту суровость, с коею я с ним поступаю; ни для чего в свете, сказал он мне, не желал бы он препроводить другую неделю, так как первую.

Я чистосердечно ему призналась, что учинила некое преступление со стороны моей фамилии, и что решилась не видаться ни с кем до того времени, пока не получу в чем успеха. Он краснел; и изъявлял удивление. Но умалчивая то, что он как казалось хотел сказать, он мне представил, что я могу подвергнуться великой опасности со стороны Сенглетона и что должна весьма опасаться выезжать без провожатаго. Потом он жаловался Гже. Ретчвилль, которая желает препроводишь недели две или более в своем доме. Она видит, сказал он мне, что я стараюсь отлагать заключение всего дела, и кто знает, на что можно положиться с женщиною столь ипохондрии подверженной. Сиа неделя, сударыня, конечно весьма для меня нещастна. Естьли бы я не был у вас в такой немилости, то бы вы действительно были теперь госпожею сего дома, и вероятно, что имели бы уже при себе двоюродную мою сестру Монтегю, или мою тетку.

И так г. мой, отвечала я ему, не ужели двоюродная ваша сестра не может приехать к гже. Сенклер? Я вас прошу сказать, какие могут быть её возражения против гжи. Сенклер? такой дом, в коем вы почттаете, что я могу препроводить месяц или два, разве не приличен никому из ваших родственников к препровождении нескольких дней? И что должна я думать о замедлении гжи. Ретчвилль? при сем слове, я его толкнула с дороги и подошла к дверям.

Он закричал чтоб ему принесли шпагу и шляпу; а сам поспешил опередить меня, и стал между мною и дверьми. Там он еще просил меня униженно позволить ему быть мне сотоварищем. Гжа. Сенклер пришла в самую ту минуту. Она спрашивала меня не ужели я еду не пивши шоколату. Всего бы больше я желала, сказала я ей, чтоб вы сделали милость пригласили к сему с собою г. Ловеласа; я не знаю, имею ли я свободу выходить без его позволения, и оборотеся к нему, я просила его уведомить меня, не ужели я его невольница. Его камердинер принес ему шпагу и шляпу, он сам отворил двери; и вместо ответа, взяв меня за руку несмотря на мое сопротивление повел меня весьма почтительно к карете. Проходящия мимо нас, казалось мне, останавливались с некоторыми знаками удивления. Поелику он имел толико приятной вид, и всегда столь щеголевато одевался, что привлекал на себя зрение всех людей. Я опасалась видеть себя подверженною их взорам. Он вошел в карету после меня, и кучер поехал к церькви святого Павла.

Ничего не упускал он во время езды и всей службы. Я была в великой предосторожности; и не изъясняеся более, по моем возвращении, я удалилась в мою горницу, в коей я одна пообедала, как то делала по большей части в прошлую неделю. Однако, когда увидел он меня в сей решительности; то говорил, что он конечно будет сохранять почтительное молчание до того времени пока я не уведомлюсь о успехе моих поступок; но что после того, должна ожидать, что он не оставит мне ни на единую минуту покою, пока я не назначу щастливого его дня, будучи до глубины сердца своего тронут печалию моею, негодованием и отсрочками. Презрения достойной человек, когда я могу с сугубым еще сожалением укорять его, что причина его жалоб произходит от него самаго! Ах! дай Боже, чтоб я получила щастливые вести от моего дяди!

Прощай дражайшая моя приятельница. Сие письмо будет лежать до прибытия твоего посланца, а то, которое он принесет мне от тебя на обмен, без сомнения решит мой жребий.

Кларисса Гарлов.

Письмо CLXXIII.

АННА ГОВЕ, к госпоже НОРТОН.

В Четверток 11 Маия.

Не можете ли вы, великодушная моя гжа. Нортон, не принисывая намерение оного мне, мне, которая ненавидима фамилиею, сыскать некое средство дать знать гж. Гарлов, что в одной компании, в которой мы нечаянно случились, вы от меня слышали: ,,что любезная моя приятельница не терпеливо желает примириться с своими родственниками; что в сей то надежде она отрекалась до сей минуты вступать и в малейшие обязательства, которые бы могли сделаться тому препятствием; что она весьма бы желала избегнуть того, чтоб не подать г. Ловеласу права наносить досады её фамилии, касательно поместья её деда; что все то чего она требует, состоит в том, что бы свободно жить девицею, и на сем то договоре, она предаст себя и поместье свое воле родителя; что г. Ловелас и все его друзья беспрестанно понуждают ее соединиться с ним браком; но я уверена, что она нималейшей склонности к сему союзу не имеет, по причине его нравов, и по отвращению, которое, как она знает, имеет он ко всем Гарловым; что с некоею надеждою примирения, она престанет о нем помышлять, дабы единственно прибегнуть к покровительству своего отца, но чтоб их решение не долго длилось; по тому что она увидит себя в необходимости уступит беспрестанным прозьбам и усилиям, и что тогда не будет более от неё зависеть предупредить неприятные следствия.,,

Я вас уверяю, гж. Нортон, по совести и чести, что дражайшая наша приятельница совершенно не знает того намерения, о коем я вам пишу, и сия то причина побуждает меня вас уведомить, по доверенности к вам, по каким основаниям я на оное решилась.

Она просила меня склонить г. Гикмана сделать такие же открытия, и в том же самом намерении, дяде её Гарлову, но не прямо и как будто от самого его, опасаеся что естьли сей поступок не будет иметь никакого успеха, и естьли г. Ловелас, которой и так уже не доволен видя себя столь малоуспевшего в своей любви, откроет оной, то она увидит себя лишенною всякого покровительства, и может быть подверженною опасностям со стороны столь надменного человека, с сим порученным делом и ревностию, которую я имею к её выгодам, я думала, что естьли власть столь великодушной женщины, столь хорошей матери, и столь добродушной сестры, какова гж. Гарлов, присоединятся в такой же мере с г. Юлием Гарлов, то весьма было бы удивительно чтоб сии две соединенные силы не учинили справедливого впечатления.

Г. Гикман завтра увидится с г. Юлием Гарловым. А вы можете между тем увидеть его сестру. Естьли г. Гикман будет благосклонно выслушан; то он скажет дяде, что вы видели гж. Гарлов в тех же намерениях, и убедит его рассуждать с нею о тех способах, коими бы и самые ожесточенные сердца тронуть можно было.

Вот в чем состоит все дело, и истинная причина моего письма. Я оставляю все вашей скромности. Успеха ожидаю с величайшим желанием, ибо мое мнение такое, что г. Ловелас никогда не может быть достойным удивления заслуживающей нашей приятельницы; да я не знаю ни единого человека, которой бы был достоин иметь такую жену, как она.

Пожалуйте уведомте меня, несколькими строчками, о следствии вашего переговора. Естьли оно не таково, как бы можно основательно того надеяться; то наша дражайшая прятельница ничего не узнает о том поступке, которой я учинила, и я покорно вас прошу, чтоб она не узнала того от вас. Сие могло бы умножить раны уже весьма пораженного сердца. Остаюсь, любезная моя и высокопочтенная Гж. Нортон, ваша услужница и истинная приятельница.

Анна Гове.

Письмо CLXXIV.

Гж. НОРТОН, к АННЕ ГОВЕ.

В субботу 13 Маия.

ЛЮБЕЗНАЯ ПРИЯТЕЛЬНИЦА.

Мне весьма прискорбно, что не обходимо должно тебе сказать, что в теперешних положениях фамилии, нельзя надеяться ничего от прозб в пользу прелюбезнейшей моей девицы Гарлов. Ея мать весьма достойна сожаления. Я получила от нее чрезвычайно трогательное письмо. Но мне не позволено тебе оного сообщить. Она запретила мне никому оного не изъяснять, она писала о причине своих мучений, хотя она была как бы принуждена к сему делу для облегчения своего сердца. И так я тебе скажу оное по доверенности.

Я надеюсь от милости Божией, что любезная моя Кларисса предохранила себя от всякого порицания, и что нет в свете такого человека, которой бы был способен учинить столь мерзостное святотатство. Нет, нет, столь основательно утвержденная добродетель никогда не подвергнется слабости. Да сохранит Бог толь чистую душу от непредвидимых и насильственных нападений. Облегчи мое сердце, любезная моя, я усильно тебя прошу, облегчи мое сердце смущенное двумя словами, кои ты пожалуй прикажи сказать подателю, дабы столь твердо меня уверить, сколько тебе можно будет, что честь любезной моей дочери уважена. Естьли бы она не была такова, то надлежало бы мне отречься от всей жизни и от всех житейских утешений; ибо я ничего не знаю, что бы тогда могло утешить бедную

Иудифу Нортон.

Письмо CLXXV.

АННА ГОВЕ, к Гж. НОРТОНЪ

В субботу в вечеру 13 Маия.

Дражайшая и лучшая приятельница, честь вашей воспитанницы беспорочна, и всегда пребудет таковою, в досаду людей и всех адских извергов. Естьли бы была хотя некая надежда к примирению; то единое мое намерение состояло бы в том, дабы избавить ее от сего человека. Теперь то я, могу сказать, что она должна подвергнуться опасности получить худого мужа, она, для коей нет ни одного достойного человека.

Вы соболезнуете о её матери; но я весьма от того отдалена. Я ни мало не сожалею о тех, кои отрекаются в нещастии оказать нежность и человеколюбие, по презрению достойным причинам спокойствия и собственной выгоды, кои самой тихой ветр возмутить может. Нет, я не сожалею ни о едином из таковых, я только обязана любезнейшей моей приятельнице всем моим состраданием. Без них она никогда бы не впала в руки сего человека. Она непорочна. Вы еще не знаете всех её приключений. Когда бы я вам сказала, что она не имела намерения с ним бежать; сие значило бы, что я хочу оправдать ее бесполезно; сим бы осуждала я только тех, которые ввергнули ее в сию бездну, и того, которой теперь должен быть её покровителем. Пребываю вашею услужницею и искреннею приятельницею.

Анна Гове.

Письмо CLXXVI.

Гж. ГАРЛОВ, к Гж. НОРТОН.

(Сие письмо сообщено по окончании истории, и когда уже все сии письма были собраны.)

В субботу 13 Маия.

Я исполняю мое обещание, отвечая на ваши уведомления. Но не говорите о том никому, ни Бетти, принадлежащей дочери моей Белле, которая, как я слышу, иногда к вам ходит, ниже самой той нещастной; одним словом никому, я неотменно того от вас требую. Сердце мое отягчено, я хочу себя облегчить принимаясь за перо, и может больше буду я останавливаться при изображении моих мучений, нежели при ответе мною тебе обещанном.

Ты знаешь, сколь драгоценна всегда для нас была сия неблагодарная. Ты знаешь, коликое удовольствие получали мы, соединяеся с теми, которые ее видели или которые с нею обращались, дабы её хвалить и ей удивляться. Нам часто случалось преходить даже границы некоей умеренности, которую надлежало бы нам хранить весьма строго; потому что ето была наша дочь. Но мы думали что опаснее было оказывать ослепление и притворство, не хваля столь явных отличных её достоинств, нежели навлечь на себя укоризну гордости, и пристрастия, хваля то, что принадлежало нам.

И так когда нас поздравляли с такою дочерью; то мы принимали сие поздравление нимало не почитая его излишним. Естьли удивлялись нашему благополучию, то соглашаясь на то говорили: что никакие родители не были столь щастливы дочерью. Естьли замечали особенное уважение, которое она к нам имела, то мы говорили прямо, что она не упущает своей должности. Когда мы слышали, что Кларисса имеет разум и проницание превосходящия её возраст: то вместо унижения её достоинства, мы присовокупляли, что её рассуждение не менее было удивительно. Естьли хвалили её благоразумие и ту предварительность, которая достаточествовала в ней: превыше её лет и опытности; то мы отвечали с некиим тщеславием Кларисса Гарлов в состоянии подавать всякому наставления.

Извините любезная моя Нортон, ах! Извините матернюю нежность. Но я знаю, что вы окажете для меня сие снисхождение. Сие дитя было также и твоим, когда еще ничем не было ее укорять; она составляла твою славу, равно как и мою.

Но не слыхали ли вы, что чужестранцы, когда они ее видали едущую в церковь, останавливаеся ей удивлялись, называли ее Ангелом, между тем как те, которые ее знали, почитали довольным ответом, когда сказывали, что ето была девица Кларисса Гарлов, как будто бы весь свет обязан был знать девицу Клариссу Гарлов, и слышать о её совершенствах. Она же так привыкла с своего младенчества к сим похвалам, что ничего не переменит в своих поступках.

Что касается до меня, то я не могла лишить себя того удовольствия, которое может быть имело тщеславие основанием, когда мне говорили или когда относились ко мне как к её матери. Г. Гарлов и я, мы чувствовали взаимно возраждающуюся нашу любовь, любуеся сами собою от участия, которое имели в сем удивления достойном произведении.

Еще окажите несколько снисхождения к сим нежным излияниям матернего сердца! Я навсегда бы вспоминала о том, что она была, но не отдаляет ли от оного мои мысли то, чем она теперь учинилась.

В столь нежном возрасте, я полагала все мои печали в её недра, уверена будучи, что найду от её благоразумия советы и утешения; она и то и другое являла с такою почтительностию и покорностию, что не можно было видеть в том ни малейшей нескромности, каковой бы по различию мест и свойства между матерью и дочерью можно было опасаться от всех прочих, кроме ее. Извне составлаля она нашу славу, а внутрь дома наши утехи. Из её родственников всякой страстно желал быть в сообществе с нею. Они за нее между собою спорились. Ея отец и я с сожалением отпущали ее к её дядьям и тетке; и естьли случалась какая распря в фамилии; то произходило сие единственно по причине её посещений, и времени, которое она должна проводить у одного или у другаго. Она никогда от нас не видела других знаков неудовольствия или досады, как любовных, то есть, одне нежные укоризны, когда она запиралась на долгое время в своей горнице для прекрасных и полезных своих упражнений, от коих вся фамилия получала весьма великую пользу. Другия наши дети, хотя и всегда весьма хорошее свойство в себе оказывали, но может быть имели причину думать, что о них несколько менее радели. Но они отдавали толикую справедливость превосходству своей сестры, что позная ту честь, которую она приносила всей фамилии, нимало тому не завидовали. Между братьями и сестрами такое преимущество возбуждает токмо соревнование. Клари, ты знаешь, любезная Нортон придавала блеск всей фамилии. А теперь, когда она нас оставила, увы! оставила в толиком смятении, всех своих родственников; то лишились мы тем истинного нашего украшения: мы теперь не инное что, как простая и обыкновенная фамилия.

Должно ли хвалить её дарования, её голос, искуство её в музыке и живописи, превосходство её шитья, и тот вкус в одеянии, о коем все соседственные госпожи говорили, что не имеют нужды в Лондонских модах, и что свойственный вкус Клариссы Гарлов гораздо превосходил там вымышляемые искуства; прекрасной её вид и прелестную её талию; её глубокомысленное чтение, коих плод, усугубленный её размышлениями, ничего не пременял в её поступках, и нимало не уменьшал её веселости? Ах! любезная моя Нортон! Сколь утешительную дочь зрела я некогда в моей Клариссе!

Я ничего не сказала такого, чего бы ты не знала, равно как я, и все, но при том может быть еще и лучше; ибо часть её совершенств произошла от тебя, и ты в младенчестве еще подала ей то, чегобы она не могла ожидать от всех других кормилиц.

Но думаешь ли ты, достойная моя приятельница, чтоб своевольная погибель столь драгоценной девицы могла когда ниесть быть простительна? Может ли думать она, сама она, чтоб злоупотребление толиких дарований, посланных ей от неба, не заслуживало строжайшего наказания?

Ея проступок есть проступок предумышленной, в котором коварство и хитрость занимали первое место. Она всех обманула в ожидании: сим принесла она безчестие всему её полу, равно как и той фамилии, от коей она произошла.

Кто бы мог подумать, чтоб молодая особа её свойства, избавившая не давно свою приятельницу из опасности выдти за муж за некоего своевольца, решилась бежать сама с наиподлейшим и презрительнейшим бродягою, с таким человеком, коего нрав, как она знала, в тысячу раз хуже свойств того человека, от коего она избавила свою приятельницу; и при том с таким человеком, которой лишил было жизни её брата, и которой не преставал ни единой минуты поносить всю нашу фамилию.

Подумай о том, хотя для меня, любезная моя Нортон; рассуди какое должно быть нещастие в моей жизни сие произшествие в качестве женщины и матери. Сколько дней провели в печали! сколько ночей в бессоннице! Однако должна я была скрывать в себе печаль меня терзающую, дабы укротить стремительность других, и предупредить новые нещастия. О жестокая, жестокая дочь знав столь хорошо то, что она учинила! и выдержав все следствия онаго! она, которая, как мы почитали, прежде претерпит смерть, нежели согласится на свое безчестие. Она оказала такой поступок

Ея благоразумие, столь долгое время испытанное, не предоставляет ей никакого извинения. И так, как могу я о ней жалеть, хотя матернее снисхождение и побуждает меня ей простить? впрочем все уничижение, коего мы страшились от сего нещастия не пало ли уже на нас? Не ужели еще недостает чего нибудь и для её собственного пренебрежения.

Естьли она будет иметь отвращение к нравам своего своевольца, то разве она не могла предчувствовать оного пред своим побегом? не ужели опыт внушал бы ей оное? Ах, дражайшая моя приятельница, я сомневаюсь, я сомневаюсь..... Свойство такого человека не могло ли бы привесть других в сомнение и о самом ангеле, естьлиб он попался токмо ему в руки? Публика будет судить о том в самую худую сторону, да я и знаю, что она уже так и судит. Брат её то говорит, отец её того страшится, могу ли я тому воспрепятствовать!

Она знала наше отвращение к нему, равно как и к его свойству. И так должно, чтоб для новых причин был какой нибудь новой повод. О, дражайшая моя Гж. Нортон! Как могу я, как можешь и ты снести тот страх, в который приводят нас сии мнения? Ее беспрестанно понуждают, говоришь ты мне, и все его сродственники усильно ее просят сочетаться с ним браком. Она имеет свои причины, без сомнения, она имеет свои причины к нам отнестись; а её преступление есть такое, что понуждает нас сомневаться о новом каком нещастии. В какую пропасть заблудившееся сердце не в состоянии ввергнуться по учинении величайшего проступка! Весьма вероятно, что стараются изведать наши мысли дабы пощадить тщеславия упорного человека, которой имеет власть отречься или отказаться от своих слов.

Наконец, хотя бы я и хотела над нею сжалиться, но теперь нет никакой милости: теперь, когда мой брат Июлий (как он пришедши сего утра нам сказывал) отверг прозбы Г. Гикмана, и за оное был всеми одобрен, теперь, когда мой брат Антонин намерен отдать великое свое имение в другую фамилию; когда сама она надеется без сомнения вступить в поместье своего деда, для примирения, т награждения за её проступок, но впрочем держится тех предложений, которые она прежде предоставляла, и на кои уже было отказано: отказано, я могу то сказать, хотя в том с моей стороны никакой вины не было.

Ты напишешь на все сии причины, такой ответ, какой за благоразсудишь. В теперишних обстоятельствах говорить за нее, значило бы не что инное, как лишиться спокойствия на всю свою жизнь. Да простит ей Бог! Естьли я то делаю; то никто моему примеру не последует. Как для твоей так и для моей пользы прошу тебя, чтоб никто того не знал, что ты и я рассуждала о сем предмете и не говори мне о том более без особенного моего на то позволения, ибо сим бесполезно окровавишь мое сердце; толикими ручьями обливающееся, колико жил в своем теле я имею.

Однако не почитай меня нечувствительною к истинным знакам раскаяния и угрызения совести. Но сие есть для меня новое мучение, когда имею добрую волю без всякой власти.

Прощай, прощай. Будем обе ожидать от Бога нашего утешения. Да внушит он сей дочери, бывшей некогда столь любезною, увы! она всегда будет такою, ибо можетъли мать забыть свое дитя! истинное разкаяние, и да не накажет ее по великости её преступления! се молитва искренней твоей приятельницы

Шарлоты Гарлов.

Письмо CLXXVII.

АННА ГОВЕ к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В Воскресенье 14 Маия.

Я не знаю, любезная моя, в каком положении находилася ты с Г. Ловеласом; но я весьма опасаюсь, чтоб ты не была принуждена почитать его своим властителем, и выдти за него замуж.

Я о нем весьма худо отозвалась к последнем моем письме. Я узнала некоторые его подлости и в то самое время когда принялась за перо, чрезвычайно на него сердилась. Но рассудя о том несколько, и о других происках, я нахожу, что те дела, коими его поносили, были старые, и что они не последния, по крайней мере с того времени, как он старался тебе понравиться: Я хочу нечто сказать в его пользу. Великодушной поступок, которой он оказал в рассуждении молодой девицы в постоялом дворе, есть весьма новый пример приносящий похвалу его свойству, не говоря о засвидетельствовании, которое все люди подают о нем за его милость к своим людям и откупщикам. Я также весьма одобряю его предложение, дабы войти тебе в дом Гжи. Фретчвиль, между тем как он будет жить у другой вдовы до самого того времени, пока ты не согласишься жить с ним в одном доме. Ето такое дело, которое желала бы я видеть уже решенным. Не отвергни сего представления по крайней мере, естьли ты не скоро увидишь его с собою пред Олтарем и естьли не имеешь в своем сообществе одну из его двоюродных сестр.

Сочетавшись браком, я не думаю, чтоб ты могла опасаться великого нещастия, хотя не столь можешь быть с ним щастлива, сколько ты того заслуживаешь. Великое богатство, которое он имеет в своей провинции, и то, кое должен получить, внимание, которое он прилагает о сих делах, твое достоинство, и самая его гордость, кажутся мне для вас совершенною безопасностию. Хотя каждой особенной поступок, по которому я познаю его злость, меня раздражает; однако, при всем том, когда я рассужу несколько обстоятельнее о том, что мне говорят к поношению его чести, как то его изображал прикащик его дяди, и что подтверждено было Гж. Грем, то я не усматриваю ничего такого, которое могло бы тебе причинить иного беспокойства в рассуждении будущего времени, разве по отношению к собственному его мнению и примеру которой он в состоянии будет подать своей фамилии. Правда, что сие составляет весьма важной предмет; но естьли ты и оставишь его теперь, хотяб против его воли, или с его согласия; то его богатство, его сродственники и весьма привлекательные свойства его и поступки должны быть уважены, а свет почтет тебя столь же извинительною по сим причинам, как и для глупости твоих сродственников, и для того сей поступок не мог бы служить к подтверждению доброго твоего имени. И так рассудя о том обстоятельнее, кажется мне, что я дотоле не могу подать тебе сего совета, пока ты не имеешь никакой причины сомневаться о его чести. Да накажется вечным мщением такой изверг, естьли он когда либо подаст причину к подобным опасениям.

Я признаюсь, что находится нечто несносного в его с тобою поступках. Его упорность к твоим отсрочкам, и терпеливость, что ты его содержишь от себя в отдалении, по причине того проступка, которой кажется ему гораздо легче наказания, кажутся мне совершенно неизъяснительными. Он сомневается о твоей нежности к нему; вот то, что я за весьма вероятное почитаю. Но ты должна удивляться, видя в нем столь мало горячности, когда он некоторым образом властелин собственного своего щастия.

То, что ты читаешь, без сомнения понудит тебя судить о следствии переговора между г. Гикманом и твоим дядею. Я весьма сердита на всех таковых людей, не выключая никого. Не выключая никого, я должна так сказать; ибо я испытала свойства твоей матушки посредством великодушной твоей Нортон, в том же самом намерении, которое и г. Гикмана к таковым изследованиям привело. Никогда в свете не видано было столь упорных людей. Для чего мне останавливаться при сей подробности? Я не знаю только, до какого степени можно изключить из того твою мать.

Твой дядя подтверждает, что ты погибла. ,,Его все уверяет, говорит он, в нещастии девицы, которая могла убежать с человеком, наипаче с таким, каков Ловелас. Они надеялись, что ты будешь стараться о примирении, когда с тобою случится какое ниесть нещастие; но они твердо решились не отступать ни на шаг в твою пользу, хотя бы то стоило твоей жизни.,,

Любезнейшая моя приятельница, решись принять свои права. Изтребуй что тебе принадлежит, и поезжай жить, как то и должно, в собственной свой дом. Тогда, естьли ты не выдешь замуж; то будешь иметь удовольствие видеть сих презрительных людей ласкающихся пред тобою в той надежде, что ты к ним возвратишься.

Тебя обвиняют, как то уже твоя тетка объявила в своем письме, в предумышлении и хитрости в твоем побеге. Вместо того, чтоб тронуться к тебе каким нибудь состраданием, они требуют оного у посредника для тех, которые некогда тебя любили даже до обожания, говорит твой дядя; кои ощущали радость токмо при тебе одной; кои с жадностию каждое из твоих уст выходящее слово пожирали, кои следовали по твоим стопам, когда ты пред ними шла, и я не знаю, сколько еще таких же нежностей тебе оказывали.

Одним словом все мне изъявляет, что ты должна учинить по прочтении сего письма; тебе остается единый токмо выбор, однако не весьма торопись произвесть оной в действо. Не ужели сей выбор не состоит в твоей власти? Я не могу иметь о сем такое мнение.

По истинне, я не без смущения помышляю о том поступке, по которому ты должна себя вести дабы обойтися с ним ласковее, содержав его столь сурово в отдалении от себя; по том мщении, к которому по гордости своей он доведен быть может. Но я тебя уверяю, что естьли мой отъезд и решение разделить твой жребий, могут освободить столь благородную душу от уничижения, а особливо естьли оные могут воспрепятствовать твоей гибели то я не усумнюсь ни мало с тобой ехать, что составляет для меня весь свет, когда я оной сравниваю с тою дружбою, какова есть наша? Думаешь ли ты, чтоб сия жизнь могла составить хотя некое для меня удовольствие, естьлиб надлежало мне видеть такую приятельницу как ты, и в такой бездне, из которой бы я могла ее извлечь пожертвованием моею жизнию? и когда я говорю тебе сии слова; то в сию же минуту я готова их оправдать; все то что я тебе ни представляю есть единый токмо плод той дружбы, которою я обязана твоему достоинству.

Прости пылающим моим выражениям, выражениям превосходящим мои чувствования. Я досадую на всю твою фамилию. Ибо сколь ни ненавистно то, что ты ни читаешь; но я не все еще тебе сказала: и может быть никогда тебе оного не скажу. Я рассердилась и на собственную мою мать, которая по своей хитрости прилепляется без всякого различия к старым бредням. Мне также досадно на безумного твоего Ловеласа, и его презрительное тщеславие. Однако остановимся, поелику тебе должно взяв за себя такого дурака, как он, исправить его сколь можно лучше. Он не виновен ни в какой не благопристойности, коею бы ты действительно была оскорблена. Он не осмелился, бы... его злоба не столь еще велика. Естьлиб он имел гнусное сие намерение; то конечно бы оно не скрылось до сего времени, судя по той зависмости, в коей ты у него находишься, от столь проницательных глаз как твои, и от столь чистого сердца. И так избавим сего презрительного человека, естьли только можем; хотя и должны будем замарать себе пальцы, помогая ему вылесть из грязи.

Но мне кажется, что особа такая знатная и независимая как ты, должна заниматься другими попечениями, естьли она приведена будет до того состояния, которое я почитаю впредь необходимым. Ты меня не уведомляешь, говорил ли он тебе о условии или о церьковном позволении. Сие рассуждение весьма несносно. Но как злощастная твоя участь лишила тебя всякого другаго покровительства; то ты должна заступить сама себе место отца, матери, дядьев, и разобрать сама собою сии два пункта. Неотменно должно так поступить; состояние твое к тому тебя принуждает. К чему послужила бы теперь твоя разборчивость? однако лучше ли бы для тебя было, чтоб я к нему писала? Но это было бы все равно естьли бы ты и сама к нему отписала, и конечно ты можешь к нему писать, естьли находишь великую трудность словесно с ним объясниться. Однако действительно было бы для тебя лучше изъясниться изустно. Слова никакого по себе следа не оставляют. Оне изходят как дыхание, и разносятся по воздуху. Можно смысл оного сократить или расспространить! вместо того, что письменное выражение есть знак достовернейший.

Я знаю кротость твоего духа. Я не менее знаю и достохвальную твою гордость, и справедливое мнение, которое ты имеешь о достоинстве нашего пола в столь важных случаях. Но, еще раз повторяю тебе, на сем самом ты не должна теперь останавливаться. Честь твоя принуждает тебя настоять в сем достоинстве.

Г. Ловелас, сказала бы я (не находя никого менее смеха достойным, по глупой его гордости, которая принуждает его желать некоего торжества над достоинством своей жены,) ,,я лишалась для тебя всех друзей в свете, какою должна я себя почитать в рассуждении вас. Я о всем обстоятельно. Вы принудили многих особ думать, против моей воли, будто я вышла за муж. Инные знают, что я еще девица, и я никогда бы не желала, чтоб кто ниесть почитал меня инною. Думаете ли вы, чтоб удобнее было сохранить доброе о себе имя, живя с тобою в одном доме? Вы говорите мне о доме Гжи. Фретчвиль; естьли сия женщина не доумевает и в собственных своих намерениях: то какая мне нужда в её доме? Вы обещали доставить мне сообщество двоюродной вашей сестры Монтегю: естьли умыслы моего брата к сему вас понуждают; то дабы не самим вам сделать ему о том предложение, можете вы к нему писать. Я настою твердо в сих двух пунктах. Хотя ваши родственники на то согласятся, хотя и нет; но сие для меня будет равно, естьли и они о том равномерно судят.

Таковое объяснение конечно споспешествовало бы твоим делам. Есть множество средств, любезная моя, кои бы ты нашла в какое ниесть другое время в подобных сим обстоятельствах. Он по природной своей наглости конечно не захочет, чтоб думали о нем, что он имеет нужду с кем ниесть советовать. Следственно он будет принужден изъясняться, и естьли изъяснится по чистой совести; то ради Бога не делай никакой отсрочки. Назначь ему день, и чтоб сей день не весьма был далек. Сим бы ты учинила противное своему достоинству и своей чести, позволь мне так сказать, когдаб те изъяснения не столь были справедливы, как надлежало; то тем он подаст причину сомневаться о его намерениях, и подтверждениях, которые принудили бы меня презирать вечно его, естьли он их учинит необходимыми. Вспомни, любезная моя, что излишняя умеренность изменила тебе уже раза с два или еще более в таковых случаях, которых бы ты не должна была упущать. Что касается до статей; то когда оне не основательны я бы оставила их на собственную его волю, и на власть его фамилии. Тогда бы все твое замешательство кончилось.

Вот в чем состоит мое мнение. Сделай в нем такие перемены, кои будут приличествовать обстоятельствам и следуй своему рассуждению. Но по истинне, любезная моя, я бы сделала то, что тебе советую, или что нибудь сему подобное, и я нимало не колеблюсь подписать при оном свое имя.

Анна Гове.

(Записка присоединенная к предъидущему письму.)

Я хочу сообщить тебе мои печали, хотя ты и собственными своими прискорбиями весьма отягчена. Я должна тебя уведомить о любопытнейшей новости. Дядя твои Антонин вздумал жениться. Но отгадай на ком? на моей матери. Ничего нет вернее сего. Твоя фамилия о том уже знает.. Тебя почитают тому причиною с великою при том злостию, а тот старой хрычь никакого другаго извинения в том не приносит.

Не давай знать, что ты о том уведомлена, и боясь могущей от того произойти опасности, не напоминай мне о том даже и в своих письмах.

Я не думаю, чтоб безумное сие намерение могло совершится, но ето для меня весьма хорошей случай поссориться с моею матерью, хотя до сего времени я не могла того улучить; но не сомневайся, чтоб по некоем времени не учинила оного в Лондоне. По первым еще знакам ободрения, которые я надеюся узнать с её стороны, я разпрощаюсь с Гикманом; сие весьма вероятно. Естьли моя мать меня огорчит в столь важном пункте; то я не усматриваю для себя никакой причины обязать ее и в другом. Не можно думать, чтоб её намерение было единая токмо хитрость, дабы принудить меня поспешить к моему бракосочетанию. Я повторяю, что прекрасной сей умысел не может совершиться. Но сии вдовы весьма странны; не щитая того, что они стары или молоды, все очень бывают веселы, когда оказывают им почтение и удивляются. Наипаче в таких летах весьма для матери приятно видеть себя приведенною в одинакое положение с своею дочерью! я весьма была огорчена тем видом удовольствия, которой появлялся на её лице, когда она сообщала мне оные предложения. Однако она притворившись говорила мне о том, как будто о такой вещи, которая мало ее трогала.

Сии престарелые люди, хотя довольно дряхлы, но нимало оного не примечают, и не успеют еще принять свои предприятия, как уже и торопятся объявить другим свои намерения. Словом, богатство твоего дяди весьма много побуждает к тому мою мать. Присовокупи к тому дерзскую дочь, от которой без сожаления хотят освободиться, и память того отца, которой не много ее занимал. Но пусть один успевает в деле, естьли имеет милость, а другая его в том ободрять будет. Посмотрим, посмотрим. Однако я надеюсь, что тем избавлюсь всякого страха.

Прости меня, любезная моя. Я весьма тем оскорблена. Может быть ты меня почтешь виновною, и для того я не подпишу моего имени в сей записке. И другия руки могут также подходить на мою. Ты вить не видела, как я писала.

Письмо CLXVIII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ к АННЕ ГОВЕ.

В Понедельник по полудни 15 Маия.

Теперь то, любезнейшая и единая моя приятельница, по истнне мне более не остается уже избирать двух намерений.Теперь то я познаю, что весьма далеко простпрала мой гнев; поелику в таком случае я нахожу себя принужденною повиноваться терпеливости моего тирана, в такой поступке, которая может ему показаться своенравною и детскою, или лучше, которая ему показывает, что я мало к нему имею уважения. Покрайней мере он будет почитать оное за должное, пока по своей гордости станет заключать, что он заслуживает изключительно оное, да притом и более всех. Ах! любезная моя, видеть себя принужденною повиноваться такому человеку, которой по истинне не великодушен! Сия мысль не в состоянии ли поразить такую молодую особу, которая всякой надежды лишена, и которая следственно усматривает пред собою одну непрестанную печаль, из коей человек, коему по злощастному своему жребию она предана, может составлять себе жестокое удовольствие. Мне кажется, по истинне, что мне нечего ожидать от сего изверга. Сколь жестока моя судьба!

Ты мне подала, любезная моя, весьма хороший совет о той решительности с коею я должна ему говорить. Но рассуди, кому ты подаешь сей совет? Из всех в свете женщин, я была токмо одна, которая наименее должна в таком случае его принять; ибо он совершенно превосходит мои силы. Чтоб я вышла за такого человека за муж! чтоб соединила все мои силы дабы споспешествовать намерениям столь медлительного во всем человека! чтоб самой себе доставить тот случай, которой я упустила! чтоб угрожать чем ниесть, и по крайней мере употреблять укоризны, дабы совершить мое бракосочетание. Ах! любезная моя Гове, естьли сие предприятие справедливо, естьли разумно, то сколько сия справедливость и благоразумие, должны стоить умеренности или гордости, естьли ты то лучше любишь! Или, дабы изъясниться в твоих словах, заступить самой себе место отца, матери и дядьев! Наипаче когда имеют причину думать, что тот человек желает из оного составить себе некое торжество! Пожалуй; любезная моя, советуй мне, убеди меня, чтоб я навсегда от него отреклась, и я не отвергну твоего совета.

Ты уведомляешь меня, что испытала мою мать по доверенности гж. Нортон; ты скрываешь от меня, говоришь ты, часть того злобного совета, которой они сказали г. Гикману; и присовокупляешь что может быть никогда меня о том более не уведомишь. Для чего же, любезная моя? Какие, какие могут быть те злобные ответы, о коих бы ты никогда не должна была меня уведомлять что же хуже быть может, как отречься от меня навсегда? ,,Дядя мой, говоришь ты, почитает меня погибшею. Он объявляет, что все считает за безчестие такой девицы, которая могла убежать с мущиною; и все решились стоять твердо в своем намерении, хотя бы мне то стоило и жизни.,,

Не ужели есть еще что нибудь хуже, которое ты от меня скрываешь? Говори, любезная моя, мой родитель не повторил ли страшного на меня проклятия? по крайней мере моя мать в том участия не имела. Дядья мои, не подтвердилили того своим согласием? Не ужели имела в том участие и вся фамилия? И так, какая же есть, любезная моя, та пагубная часть моих нещастий, которую ты не хочешь мне открыть?

О Ловелас! не входи ты в мой покой в сие время, когда предо мною представляется сей мрачной вид. В сию минуту, естьлиб ты мог проникнуть в мое сердце, усмотрел бы ты скорбь достойную варварского твоего торжества.

Изтощение моих чувствований, принудило меня оставить перо.

И так ты говоришь, что испытала по доверенности гжи. Нортон, мою мать. Что сделано, того непеременишь. Однако я бы желала, что в столь важном пункте, ты ничего не предпринимала не посоветовавшись со мною. Прости меня, любезная моя; но та благородная и великодушная дружба, коею ты меня обнадеживаешь с толь чрезвычайною пылкостию и в толь обязательных словах, причиняет мне толика же страху, как и удивления по своей горячности.

Возвратимся к тому мнению, в коем ты находишься, по чему я не могу обойтись, чтоб не предаться ему? и хотя бы он на то согласился или нет; то собственная моя честь не позволяет мне его оставить. И так должно, что нибудь предпринять в столь отчаянном состоянии.

Сего утра он весьма рано вышел, приказавши мне сказать что он не придет к обеду, естьли не удостою его чести вместе с ним обедать. Я в том извинилась. Сей человек, коего гнев для меня теперь столь важен, не был доволен моим ответом.

А как он ожидает столь же верно, как и я, что сего дня получу он тебя письмы; то и думаю что его отсудствие не будет продолжительно. И конечно по возвращении своем, он примет вид важной, привлекательной, и естьли ты хочешь, вид властительный. А я, не должна ли тогда принять на себя вида покорного, преданного, и стараться, с изъявлением уважания, вкрасться в его милость, просить у него прощения, естьли не словами, то по крайней мере потуплением глаз, что не справедливо содержала его в такой от себя отдаленности? Я без сомнения должна сие сделать. Но должно сперва испытать, пристала ли мне сия роля. Ты часто насмехалась излишней моей кротости. И так! должно стараться быть еще кротчайшею. Не сие ли твое мнение....? О любезная моя!

Но я хочу сесть, положить руки на крест, решиться на все; ибо я слышу что он уже идет.... или побегу я к нему на встречу, и скажу ему свою речь в тех самых выражениях, которые ты мне предписала.

Он пришед приказал просить у меня позволения со мною видеться. Доркаса сказала, что все его движения изъявляли нетерпеливость. Но мне невозможно, так, мне невозможно с ним говорить.

В понедельник в вечеру.

От чтения твоего письма, и печальных моих рассуждений не могла я его принять по надлежащему. Прежде всего спросил он Доркасу, не получала ли я какого письма в его отсудствие. Она ему отвечала, что я получила, что я не преставала с того времени плакать, и что я еще ничего не ела.

Он тот час приказал ей ко мне войти, и просить у меня с новыми усилиями позволения меня видеть. Я отвечала, что я не весьма здорова, что завтра по утру я с ним увижусь, когда бы ему угодно ни было.

Не оказала ли я сим своей покорности? не кажется ли оно и тебе таковою, любезная моя? Однако оное не приняли за покорность. Доркаса мне сказала, что он с великою досадою потер себя по лицу, и что прохаживаеся по залу, от вспыльчивости проворчал несколько слов.

Спустя с полчаса, он прислал ко мне сию девицу, приказавши ей просить меня, как можно допустить его со мною отужинать, обещаясь не говорить ни о чем кроме того, что мне самой заблагоразсудится. И так я была бы свободна, как ты видишь оказать ему сие почтение, но я просила его меня извинить. Как ты думаешь, любезная моя? глаза мои наполнились слезами. Я почувствовала великую слабость. Мне было невозможно, содержа его несколько дней во отдаленности, вдруг войти с ним, с обыкновенною вольностию, в разговор, к коему я принуждена была совершенным оставлением моих друзей, и по твоему совету.

Он мне тотчас приказал сказать, узнавши что я еще не ела, что он покорится моим приказаниям, естьли я согласна скушать с ним цыпленка. Вот сколь он милостив, даже и в гневе. Не удивляешься ли ты тому? Я ему обещала то чего он желал. Вот уже и приготовление к покорности. Я действительно почту себя весьма щастливою, естьли найду его завтра в разположении меня простить.

Я сама себя ненавижу. Но я не хочу быть обижаемою. Нет, я не хочу быть таковою, что бы от того не случилось.

Письмо CLXXIX.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

Во вторник 16 Маия.

Кажется, что мы же несколько примирились; но сие произошло чрез некую бурю. Я должна изъяснить тебе подробно сие произшествие.

В шесть часов утра я ожидала его в столовой зале. Я легла спать, находясь в весьма худом состоянии, да и встала не весьма здорова: но я не ранее семи часов отперла свои двери; тогда Доркаса пришедши предложила мне с ним свидеться. Я сошла в низ.

Он подошед ко мне взял меня за руку, когда я ввошла в зал: Я не ранее двух часов лег в постелю, сударыня, однако во всю ночь не мог сомкнуть глаз. Ради Бога, не мучьте меня так, как вы то делали во всю неделю. Он остановился. Я молчала. Тогда, продолжал он: я думал что ваш гнев за столь малое любопытство не мог быть чрезвычаен, и что он сам собою пройдет. Но когда вы мне объявили, что он продолжится до того изъяснения, которого вы ожидаете от новых открытий, коих следствия могут меня лишить вас навсегда; то как же могу я снести одну мысль, что учинил столь слабое впечатление в вашем сердце, не смотря на соединение наших выгод?

Он еще остановился. Я продолжала молчать. Он сказал: я познаю, сударыня, что природа одарила меня гордостию.

Мне весьма простительно, что надееся получить некой знак благосклонности и предпочтительности со стороны той особы, которой принадлежать за все свое благополучие считаю, чтоб её выбор не был произведен в действо, по злобе собственных её гонителей и непримиримых моих врагов.

Он весьма долгое время о сем говорил. Ты можешь знать, любезная моя, что он подавал мне много предметов к противоречию. Я ни в чем его не щадила. Но бесполезно бы было повторять тебе все сии подробности. Ни единое из его предложений, сказала я ему, ни о чем другом не могло меня уверить, как о его гордости. Я откровенно ему призналась, что я столько же имею оной, как и он, но совсем другаго роду: я к тому присовокупила, что естьлиб он имел в себе хотя малейшую часть истинной гордости, достойной его породы и состояния; то скорее бы пожелал возбудить оную и во мне, нежели ее порицать и жаловаться на оную: что она принуждала меня почитать за подлость не признаваться в своих правилах, когда с некоего времени я избегала всякого с ним разговору, и когда я отказала в посещении г. Меннелль, дабы не поминать о тех пунктах, коих решение состоит не в моей власти пока не получу ответа, коего я ожидаю от моего дяди, на конец я сказала: правда, что я старалась его испытать, в надежде приобресть его ходатайство, дабы примириться с моею фамилиею на тех договорах, которые я ему предложила.

Он не знает, отвечал он мне, смеет ли меня спросить, какие были те договоры; но ему весьма было легко отгадать оные, и также судить, какое должно быть первое мое пожертвование. Однако я бы позволила ему сказать, что чем более бы он удивлялся благородству моих чув-твований вообще, и особенно той истинной гордости, которую я ему изъяснила; тем менее желалъбы он, чтоб она поставляла меня превыше покорности, кою я оказывала тем непримиримым людям, равно как и он меня побуждает лишать его своего снисхождения.

Долг природы, г. мой, есть мне законом оказывать ту покорность, в коей вы меня укоряете. Отец, мать, дядья, суть те, коим я должна оказывать сию преданность. Но пожалуйте, г. мой, что бы вы сказали о том что называется благосклонностью и снисхождением? не ужели вы уважите то, что заслужили от них и от меня?

Увы! что я слышу, вскричал он? по толиких их гонениях! по всем том, что вы претерпели, и чего позволили мне надеяться! мы говорили о гордости, позвольте вас спросить, сударыня, какая бы была гордость такого человека, которой бы уволил любимую им особу от труда почтить его некоею склонностию и предпочтением? Какая былаб любовь?....

Любовь, г. мой! Кто говорит о любви? Не так ли мы друг с другом поступаем, как вы заслуживаете? Не ужели я вам когда ниесть намекала или спрашивала что нибудь такое, которое бы походило на любовь? Но сии споры никогда не кончатся, естьли и тот и другой столь беспорочны.... И столь много думают о самих себе...

Я не почитаю себя непорочным, сударыня: но.... Но что, г. мой! не ужели всегда будете вы прибегать к тонкостям? и стараться искать извинений? Будете ли делать мне обещания? и какие обещания, г. мой? обещания быть впредь таким, что должно бы было краснеть, не будучи всегда оным?

Боже мой! прервал он, подняв глаза к небу, естьлиб и ты столь же был строг.......

Очень хорошо, прекрасно, возразила я с нетерпеливостию: для меня довольно приметить, сколько различие наших мнений показывает, свойства наши. И так, г. мой....

Что хотите вы сказать, сударыня...? Вы смущаете мое сердце! (В самом деле его взоры казались мне столь дики, что я едва от страха не упала.) Что вы скажете?

Должно решиться, г. мой, не сердитесь; я не инное что, как девица во многом весьма слабая; но когда дело идет о том, чтоб быть такою, какою должно, или быть недостойною жизни, то я не сомневаюсь, чтоб не имела благородного и непреодолимого духа, дабы совершенно отречься от всего другаго, выключая учтивости. Вот, что вы можете получить с моей стороны, и тем удовольствовать свою гордость; я никогда и ни чьею женою не буду. Я довольно узнала ваш пол. Я также не менее вас то знаю. Девство единым будет моим выбором, а вам я оставлю вольность следовать вашему.

Что я слышу! какое равнодушие, вскричал он пристрастным голосом! но сие еще хуже и равнодушия. Я прервала его речь. Хоть равнодушие, естьли вам так угодно называть оное; мне кажется, что вы никаких других чувствований от меня не заслуживаете. Естьли же вы о том судите иначе; то я оставляю сие на вашу волю, или по крайней мере вашей гордости, меня ненавидеть. Дражайшая, дражайшая Кларисса, ухватя с великим жаром мою руку! Я вас заклинаю быть единообразнее в своем благородстве. Уважения, учтивости, сударыня, уважения! Ах! пожелаете ли вы довести до столь тесных пределов такую страсть, как моя?

Такая страсть, как ваша, г. Ловелас, конечно заслуживает быть стесненною в её пределах. Мы один другаго обманываем в том мнении, которое о том имеем; но я весьма сумневаюсь, чтоб ваша душа способна была стесниться и распространиться столько, сколько нужно было дабы вам учиниться таким, как бы я того желала. Подымайте сколько вам угодно, руки и глаза к небу, с сим притворным молчанием и знаками удивления. Что они значат? К чему бы они могли меня принудить, естьли мы не родились один для другаго.

Клянусь великим судом, сказал он мне, (взявши меня за руку с такою силою, что мне весьма стало больно,) что он рожден для меня, а я для него; я буду принадлежать ему, я буду его женою, хотяб ему сие стоило и вечного спасения.

Сие насилие привело меня в великой страх. Оставьте меня, г. мой, или хотите, чтоб я ушла. Как! поступать столь язвительным образом, какуюже страсть сия изъявляет предпочтительность.

Вы меня не оставите, сударыня; нет. Вы не покините меня во гневе.

Я опять приду, г. мой, я вам обещаюсь придти опять, когда вы оставите свой гнев, и не столь будете обижать меня.

Он позволил мне выдти. Я столь была ожесточена, что пришедши в мою горницу, весьма горько плакала.

По прошествии получаса он написал ко мне записку, оказывая во оной сожаление о своей вспыльчивости и нетерпеливости, в которой он находился, дабы со мною опять видеться.

Я склонилась на его прозьбы, не имея никакого другаго способа, я склонилась. Он всячески предо мною извинялся. О любезная моя! Что бы ты сделала с таким человеком каков он, будучи в моем состоянии?

Он узнал опытом, сказал он мне, что сие не инное что было как бешенство. Он признался, что почитал себя лишенным ума. Но претерпевши столько мучения во всю неделю и потом слыша от меня токмо о уважениях учтивости, когда уже он надеялся от благородства моего сердца....

Надейтесь, чего вам угодно, прервала я его речь, я вам повторяю, что не думаю, чтоб мы были созданы один для другаго. Вы ввергли меня в сие замешательство. Мне токмо остается единая приятельница Анна Гове. Я не скрою от вас истинных моих чувствований; я против моей воли была принуждена принять от вас покровительство, в тех опасностях, которых я имела страшиться от моего брата, которой еще не оставил своих хитростей, естьли я должна поверить в том уведомлениям Анны Гове. Ваше покровительство, то есть, покровительство такого человека, которой есть причнною всем моим нещастиям, припомните, что я к тому не подала никакой причины.

Я оное номню, сударыня. Вы столь часто мне то повторяете, что я ни как не могу забыть.

Однако, Г. мой, я вам одолжена сим покровительством, естьли к моему нещастию окажется оно необходимым в той надежде, что вы употребите все свои старания к предъупреждению пагубных случаев. Но кто же вам препятствует оставить сей дом? Разве не могу уведомить вас в нужде? Кажется что гж. Фретчвиль не знает сама, чего она хочет. По истинне, здешные женщины со дна на день становятся учтивее; но я желала бы лучше иметь такое жилище, которое было бы приличнее моему состоянию. Никто не знает кроме меня какое для меня приличнее, и я решилась не быть во оном никому обязанною. Естьли вы меня оставите, я с учтивостию разпрощусь с моими хозяевами, и удалюся в какое ниесть по близости города лежащее селение, в котором с терпеливостию ожидать буду прибытия г. Мордена.

Он может, сказал он мне, заключить из моих слов, что мой переговор с моею фамилиею был без успеха. Следственно он ласкался, что наконец я подам ему вольность предложить мне о тех статьях, к коим присоединил бы он договорное условие. Сие представление, которое уже весьма долгое время он учинить мне думал, и коего замедление произошло от различных случаев, за что он ни мало себя не укоряет, думал он сделать в то время, когда бы я вступила в новой мой дом, и когда бы он увидел меня столько же повидимому независимою, какою я действительно была. Он просил у меня позволения изъяснить мне свои мнения, не для того, сказал он мне, чтоб получить на то скорой ответ; но дабы их подвергнуть моим рассуждениям.

Колебаться, краснеть, потуплять глаза; все сие не ясноли изображало мои мысли. Я вдруг вспомнила твой совет; решилась ему следовать, но усумнилась.

Он опять начал говорить, видя, что я не отвечала. Единый Бог свидетель его праводушие, и естьли смеет сказать, великодушных его намерений. Он просил у меня только той милости, дабы выслушать, что содержали в себе те статьи.

Не ужели не льзя достигнуть вдруг до того предмета, без всяких таких приготовлений? Есть множество вещей, ты то знаешь, в коих отказывают и в коих должно отказать, когда требуют позволения о них говорить; и когда во оных было уже отказано; то честность обязывает не отрекаться от своего слова; вместо того что вкравшись с небольшою хитростию, оне могут заслужить более уважения.

Я почитала себя обязанною, естьли не вдруг оставить сию материю, то по крайней мере оную как нибудь обратить, в том намерении, чтоб не показаться тронутою угождением ему после того отдаления, в коем мы один от другаго находились, и дабы избежать, следуя твоему совету, необходимости сделать ему отказ, которой мог бы еще более воспрепятствовать нашему примирению. В какую жестокость я приведена.

Вы говорите о великодушии, г. Ловелас, вы говорите о справедливости, сказала я ему; может быть не рассудя о силе сих двух слов, в том смысле, в котором вы их употребляете. Я хочу вам изъяснить что есть великодушие в том смысле, в коем я оное принимаю. Истинное великодушие ни мало не ограничивается на денежных щедростях. Оно превосходит учтивство; оно предпочитается добродушию, честности и справедливости; поелику все те качества суть единый долг, от коего ни одно создание не может быть изъято. Но истинное великодушие есть величество души; оно побуждает нас делать нам подобным более, нежели и самая строгость от нее требовать может. Оно обязует нас вспомоществовать с великим рачением тем, которые имеют нужду в помощи, и даже предъупреждать их надежду или ожидание. Великодушие, г. мой, не позволит никогда изящной душе навлечь сомнение на честные и благодеятельные свои намерения, и также никого не обижать и не приводить в огорчение, наипаче тех, которые по нещастию или по какому нибудь другому случаю подвержены будут его покровительству.

Естьли он был к тому разположен, то не имел случая при последней части сего замечания изъяснить все свои намерения? Но он остановился токмо при первом. ,,Удивительное определение, сказал он мне! Но в таком случае, сударыня, кто же может заслужить имя великодушного, кроме вас? Я прошу о милости ваше великодушие, когда справедливость составляет единой мой предмет, и мое достоинство..... Никогда и ни какая женщина не имела столь возвышенных и нежных чувствований.,,

Сие чрезвычайное удивление моим чувствованиям, возразила я, не составляет чести ни вам, ни тому обществу, в коем вы провождали свою жизнь. Вы нашли бы множество женщин гораздо нежнее меня; ибо оне бы избежали того худого поступка, которой я против своей воли учинила и той необходимости, в которую ввергает мегя сие заблуждение, подавать великодушные наставления такому человеку, которой не имеет толь изящной души к сохранению того, что составляет славу и отличность свойства женщины.

Он называл меня, Божественною своею наставницею. Он весьма старался, как часто меня в том уверял, образовать свое сердце по моим правилам, а поведения по моему примеру. Но он надеялся что я теперь ему позволю изъяснить мне вкратце правосудие, которое он желал мне объявить в тех статьях. Здесь, любезная моя, я с нарочитою бодростию ему отвечала, что совершенно не имею силы рассуждать о столь важном предмете: но что он может написать свои мнения на бумаге, и что я лучше могла бы понять, какой ответ должна ему на оное написать. Я просила его токмо сие принять, что естьли он коснется такого пункта, в котором бы был мой отец упомянут, то по тому примеру, ккк бы он думал об отце, судила я и о уважении, которое он имеет к его дочери.

Я по его взорам судила, что он лучше бы желал изъясниться изъустно, нежели на письме; но естьли бы он осмелился дать мне оное знать; то я уже приготовилась весьма строгой учинить ему ответ, и может быть, что он то приметил из глаз моих.

Вот в каких мы теперь находимся обстоятельствах. Вдруг тишина воспоследовала за тою бурею. Кто бы мог узнать, что произойдет при первом нашем свидании, тишина или буря, с таким человеком каков он? Но мне кажется, любезная моя, что я нимало не поступала с подлостию, и конечно уверена, что ты будешь сим довольна. По крайней мере я могу смотреть на него с некоторым достоинством. Какое же другое слово могла бы я употребить, которое бы не изъявляя гордости? Хотя обстоятельства были такие, что не позволено мне принимать в сем случае твоого совета; но бодрость, которую ты мне внушила, сделала меня способною привести дела к сему концу; и принудила меня отрещися от намерения с ним бежать. Я было решилась отважиться на все. Однако, когда я хотела оное исполнить то не знаю, что бы я сделала; по тому что сей поступок зависел бы от того в коем бы он тогда со мною обошелся.

Впрочем, как бы он ни стал со мною поступать, но я страшусь как и ты, что естьли он приведет меня к необходимости его оставить: то мое состояние и тогда не лучше будет казатьса публике. С другой стороны, я не допущу столь долгое время поступать с собою подло, пока еще могу ему противиться.

Ты сама, любезная моя, ты укоряла меня о неоднократном упущении случая, по излишней своей умеренности, быть..... Быть, чем же? Дражайшая моя приятельница, женою такого своевольца. А что значит своеволец и что его жена, то письмо г. Мордена нас об оном уведомит. Позволь мне однажды на всегда изъяснить тебе мои причины в том поведении, в котором я нахожусь с сим человеком и те главные правила, на коих я основывалась, покрайней мере такие, которые мне казались по важном о том рассуждении основательны.

Пожалуй поверь, что оне не имеют своего источника в разборчивости моего пола, ни в той опасности, чтоб г. Ловелас, теперешней мой тиран, и может быть нареченной мой муж, мог подумать угождать мне в случае столько же неприятного поступка как и в сем. Оне произходят от основания моего сердца, то есть, из собственного его права, из рассуждения того, что прилично, и что неприлично, и которое принуждает меня желать, во первых удовольствовать себя; во вторых удовольствовать г. Ловеласа и публику. Сии правила впечатлены в моем сердце. Я конечно их получила от руки моего Творца. Они принуждают меня сообразоваться с их внушениями. Я не имею другаго средства удовольствовать себя, ни другаго правила вести себя по достоинству, хотя за мужем, хотя в девстве, каким бы образом прочие со мною ни обходились.

Мне кажется, любезная моя, что я не обманываюсь, и вместо того, дабы оправдать то, чего недостает в моем сердце, ни мало я не стараюсь извинять привычку или слабости, кои я не в состоянии преодолеть. Сердце мое колеблется. Разсмотри его, любезная моя, оно всегда было тебе отверсто; но не щади меня естьли найдешь, или осудишь его виновным.

Я почитаю, как уже сказала, необходимым сие изьяснение единожды на всегда, в том токмо намерении, дабы уверить тебя, что по точном рассмотрении проступки мои могут происходить от недовольного сведения, но что от воли моей никогда они проистекать не будут.

Кларисса Гарлов.

Письмо CLXXX.

КЛАРИССА ГАРЛОВ к АННЕ ГОВЕ.

Во Вторник в вечеру 16 Маия.

Господин Ловелас прислал мне с Доркасою следующую записку.

,,Я пишу не для того единственно, чтоб щадить вашу чуствительность и вам повиноваться; но дабы вы были в состоянии сообщить, мои мнения девице Гове, которая в сем случае может посоветовать с теми из своих друзей, которому вы за благоразсудите препоручить свою доверенность: я говорю о вашей доверенности; по тому что я дал знать, как и вы о том небезъизвестны, некоторым особам, что мы действительно совокуплены браком.

,,Во первых, сударыня, я предлагаю утвердить вас особенным образом во владении собственным вашим поместьем, и присовокуплять к тому ежегодно по четыре ста фунтов стерлингов из того доходу, которой приходит мне в Графстве Ланкастре, которые вы можете получать каждые три месяца, для собственного и единого вашего употребления.

,,Весь же мой доход состоит в двух тысячах фунтах стерлингов. Милорд М..... обещается отдать мне, в день нашего брака, или поместье свое в Лан"кастре, в коем я могу сказать, что более имею права, нежели он, или поместье Медиан, находящееся в Графстве Герфорт, и тем доставить мне ежегодно тысячу фунтов стерлингов с того, которое я изберу.

,,Излишнее презрение ко мнению людей часто подвергало мое поведение худым изтолкованиям. Следственно я должен уверить вас, по чести, что никакая часть моего имения не была никогда в закладе, и что не смотря на чрезмерные издержки, в иностранных землях надеюся заплатить в наступающей срок всем, кому я должен. Все мои правила нимало недостойны хулы. Меня почитали великодушным по моим издержкам, я не почитал бы себя достойным сего имени, естьлиб я не начал поступать справедливо

,,Полику ваше поместье находится теперь в руках вашего родителя; то когда вы желаете, чтоб я вам определил толикую же сумму из моих доходов; ваша воля одна будет мне законом. Я склоню Милорда М.... написать к вам собственною его рукою то, что он намерен для нас сделать, нимало не показывая, чтоб вы того желали, и дабы чрез то доказать, что не думают никакою воспользоваться выгодою из того состояния, в котором вы находитесь в рассуждении своей фамилии.

,,А дабы оказать совершенное мое к вам уважение; то я оставлю на ваше произволение все доходы от наследства вашего дедушки, и приход скопленной из вашего имения, находящейся в руках вашего родителя. Я не сомневаюсь, чтоб вам не предложили о том важных запросов. Вы можете их оставить для собственного своего спокойствия, все же прочее будет в ваших руках, вы доставите себе от того великую пользу, судя по тем склонностям, которые столько приобрели вам в свете чести, и коими не преминули вы привлечь на себя осуждения от своей фамилии.

,,Что касается до платья, дорогих каменьев и других таких уборов; то все мое честолюбие будет состоять в том, дабы иметь оные, приличные нашему достоинству и вы не будете обязаны тем, которые по глупости своей оставили такую девицу, коей они недостойны. Мне кажется, сударыня, что сие рассуждение не причиняет вам никакой обиды. Вы сомневались бы о моей искренности, естьли бы я думал о них иначе, хотя они весьма к вам близки.

,,Вот мои предложения, сударыня, вот самые те предложения, о которых я всегда помышлял вам представить, естьлиб мне было позволено коснуться до столь важной материи, но вы столь казались решившимися претерпеть все, дабы токмо примириться с своею фамилиею, и отрекались от меня даже на всегда, что считали за справедливость содержать меня во отдаленности, пока не получите изьяснения толико лестной для вас надежды. Она изьяснена. Хотя я всегда сожалел, и может быть еще сожалею, не получа того преимущества, коего я надеялся от девицы Клариссы Гарлов, не менее также вероятно, чтоб супруг Гж. Ловелас более был побуждаем ее обожать, нежели укорять прелестную сию женщину за те мучения, которые она ему причинила. Конечно непримиримые мои враги внушили в нее сомнение о моей справедливости и моем великодушии. Впрочем, я уверен, что столь благородная душа не почитала бы за удовольствие меня мучить, естьлиб её сомнения не были подтверждены сильнейшими причинами, и я ласкаюсь помышляя к моему утешению, что все равнодушие прекратится в ту минуту, когда изчезнут всякие сомнения.

,,Присовокупляю токмо то, сударыня, что естьли упустил что нибудь такое которое бы вам понравилось, или естьли предшествующая подробность не соответствует вашим намерениям, то сделайте милость присовокупите оное, или перемените то, что вам заблагоразсудится. Когда я узнаю ваши намерения; то я тотчас напишу условия в такой силе, в какой вы пожелаете, дабы ничего не недоставало такого, котороеб зависело от меня к вашему благополучию.

,,От вас, сударыня, зависит теперь решение всего прочаго.,,

Ты видишь, любезная моя, какие его представления. Ты видишь, что мой проступок не позволял ему предложить их прежде. Я весьма странная девица. Будучи хулима за всякой поступок и хулима всеми! однако не имевши худого намерения, и не примечая того нещастия, чтоб когда было весьма поздо, или похоже на то, что надлежит отречься от всякой разборчивости, дабы исправить свой проступок.

От меня зависит теперь решение всего прочаго.

С какою холодностию заключает он столь пылающия предложения, и против которых он не показывает ни какого другаго возражения! Не подумала ли бы ты читая их, чтоб он желает кончить все дело одними прозбами, дабы принудить меня назначить день: я признаюсь что того ожидала по тех пор пока не увидела себя осмеянною и обманутою. Но каким образом тому помочь? Может быть я учиню и другия пожертвования. Мне кажется, что должно оставить всю разборчивость. Сей человек, любезная моя, не понимает того, что знают все разумные люди; то есть: что благоразумие, добродетель и изящные чувствия, составляют более чести мужу, когда имеет оные его жена, нежелиб он их имел, но его жена нет. Заблуждения жены не служат ли ко стыду её мужа? По щастию он не из тех людей, которых честь не зависелаб от жены.

Я снова рассужу о сем мнении и напишу на оное ответ; ибо кажется, что решение теперь зависит от меня.

Письмо СLХХХИ.

КЛАРИССА ГАРЛОВ к АННЕ ГОВЕ.

В Среду в вечеру 17 Маия.

Господин Ловелас, вчерась в вечеру желал было со мною говорить, но я еще не приготовилась отвечать на его предложения. Я намерена рассматривать их с спокойным духом. Его заключение мне чрезвычайно не понравилось. Впрочем не возможно было тогда сойти. Я его просила оставить наш переговор до завтра.

Мы увиделись в семь часов по утру в столовой зале. Он надеялся найти во мне знаки благосклонности; да кто знает? Может быть вид признательности; и я приметила в нем, что он весьма был удивлен, видя что я несоответствовала его ожиданию. Он поспешил говорить: дражайшая моя, в добром ли вы здоровье. Для чего показываете столь строгой вид? Не ужели ваше равнодушие ко мне еще не кончилось? Естьли я предложил что ниесть такое, которое не соотствует вашим намерениям.....

Я ему сказала, что он весьма хорошо сделал, что позволил сообщить его предложения девице Гове, и посредством её посоветоваться с некоторыми друзьями; что я скоро буду иметь случай отослать ей те предложения, и что надлежит отложить наш переговор о сей материи до того времени, пока не получу её ответ.

Боже мой! Я не упускала ни малейшего случая, даже ни под каким видом к отсрочке; но он писал к своему дяде, уведомляя его о тех обстоятельствах, в коих он со мною находится; и как мог бы он хотя с малым удовольствием кончить свое письмо для Милорда, и для себя, естьлиб я по милости своей не уведомила его, какое мнение имею о его предложениях?

Я могу наперед его уверить, отвечала я, что главное мое намерение есть примириться и жить в согласии с моим отцем; что касается до прочаго; то он по своему великодушию сделал бы более, нежелиб я того пожелала, следственно, естьли он не имел другой причины писать, как токмо узнать, что Милорд М.... сделает в мою пользу; то он напрасно изволил трудиться, по тому что мои желания, относящиеся ко мне, можно гораздо легче удовольствовать, нежели он думает.

Он меня спросил, позволю ли я ему по крайней мере говорить о том щастливом дне, и просить своего дядю заступишь в сем случае место отца: я ему сказала, что имя отца для меня столь приятно и почтительно, что я почитала бы себя щастливою иметь такого отца, которой бы по милости своей признал меня своею дочерию.

Не довольно ли я изъяснилась? Что ты о том думаешь, любезная моя? Однако по истннне, я не прежде то приметила, как по некоем рассуждении, и что я тогда не намерена была говорить столь вольно, ибо в самое то время, я вспомнила о родном своем отце, с глубочайшим вздохом, и с горчайшим сожалением видела себя отвергнутую от него и от моей матери. Г. Ловелас, казалось мне, был тронут моим рассуждением, и голосом, коим я оное произнесла.

Я еще молода, Г. Ловелас, продолжала я, обратясь назад, (дабы отереть текущия свои слезы;) однако довольно уже перенесла печали. Я виню в оном вашу любовь; но не удивляйтесь, что имя отца произвело толикое впечатление над сердцем всегда покорной и почтительной дочери до начала её с вами знакомства, и коей нежность младости требует еще родительского призрения.

Он обратился к окну. Радуйся со мною любезная моя Гове, (поелику я должна принадлежать ему) радуйся, что он не совсем имеет нечувствительное к жалости сердце. В нем сие движение изъявлялось. Однако он усиливался перенести оное. Он подошел ко мне. Равномерное чувствование принудило его вторично обратиться. Он произнес несколько слов между которыми я расслышала только Ангельская. Наконец пришед в первое состояние, он подошел опять ко мне. Подумавши несколько, он мне сказал, Милорд М... болен подагрою, он страшится, чтоб то почтение, о котором он говорил не сделалось предлогом весьма долгой отсрочки; и сие самое приводит его в чрезвычайную печаль.

Я не отвечала на то ни единого слова, ты можешь о том судить, любезная моя, но можешь и отгадать, что я думала о сих словах. Колико глубокомысленности, с толь страстною любовию! Колико сожаления вдруг к такому дяде, которому он до сего времени столь мало оказывал достодолжного почтения. Для чего, для чего жребий мой, подумала я сама в себе, привел меня быть рабою такого человека.

Он сомневался, как будто был сам вне себя: прошел раза два по зале и прохаживаеся сказал, что его смущение ни когда не кончится; потому что не знает, когда будет щастливейшим человеком. О есть ли бы он не знал драгоценной сей минуты! он остановился смотря на меня. (думаешь ли ты, любезнейшая моя Анна Гове; чтоб я не имела нужды в отце или в матери!) Но, продолжал он, естьли не может он меня склонить назначить шастливого для него дня, как бы скоро сам он того желал; то в сем случае, думает он, что и может засвидетельствовать почтение Милорду и нет, поелику в сие время можно бы было разположить брачные статьи, и сие старание усладило бы его нетерпеливость; не щитая того, что при том и времени не будет потеряно.

Ты можешь еще лучше рассудить, колико я была поражена сими словами, естьли я тебе повторю от слова до слова, что по том следовало. ,,Он клялся своею честию, что я столь была строга; мои взгляды заключали в себе нечто столь таинственнаго; что он не знал, не более ли в ту минуту, в которую он ласкался мне нравиться, был от того самого удален. Удостою ли я его сказать ему, угодноли мне или нет то почтение, которое он желал учинить Милорду М....? Я по щастию вспомнила, любезная моя, что тебе не хочется, чтоб я его оставила. Я ему отвечала.,, Конечно г. Ловелас естьли сие дело некогда должно совершиться; то мне весьма приятно будет иметь полное одобрение с одной стороны, когда я не могу получить оного с другой.

Он прервал мою речь с чрезвычайным восторгом. ,,Естьли сие дело должно совершиться! Боже милосердый? Какие изречения в таких обстоятельствах? Говорить об одобрении! когда честь моего с ним союза составляла все честолюбие его фамилии. О естьли бы Бог благословил, дражайшая моя! присовокупил он с таким же восхищением, чтоб не оказывая никому почтения завтра бы был щастливейший день в моей жизни! что вы о том скажите, любезная Кларисса! (с видом дрожащим от нетерпеливости, которой ни мало не казался притворным.) Что вы скажите о завтрешнем дне?,,

Он не мог сумневаться, любезная моя, чтоб я не оспорила и не назначилаб к сему день отдаленной, хотяб отсрочка сего предложения, которую уже он предложил, и подала мне средство поступить в сем по своей воле.

Однако, видя что я молчала, он возразил. ,,Так, завтра, сударыня, или после завтра, или в следующий день!,, И взяв меня за обе руки, он смотрел на меня пристально, ожидая ответа.

Сей жар ложной или чистосердечной, привел меня в смятение. Нет, нет, сказала я ему, не для чего столь скоро торопиться. Конечно лучше, когда Милорд сам при сем будет.

Я не знаю других законов, кроме вашей воли, вдруг отвечал он мне с холодностию, как будто совершенно предался моим желаниям, и хотя ему еще весьма много стоило оное пожертвование. Умеренность принудила меня казаться оным довольною. Но крайней мере я так судила. Чегоб я не могла сделать.... Но к чему служат теперь желания?

Он хотел наградить себя (слово употреблямое им в других случаях) за насилие, которое он себе делал для повиновения мне, и поцеловал меня.

Я оттолкнула его с весьма справедливым и чистосердечным негодованием. Отказ мой, казалось мне, его удивил и привел в огорчение. Он по видимому, почитал за право ожидать всего от моей признательности. Он сказал мне весьма откровенно, что в таковых обстоятельствах, в коих мы находимся, он оправдывал себя в такой невинной вольности, и что чувствительно был тронут видя себя столь презрительно отверженным. Я ему ничего не отвечала, и тотчас удалилась. Проходя мимо простеночного зеркала, я приметила в окно, что он держал кулак у своего лба, и услышала некоторые жалобы, между коими я различила слова: равнодушие и холодность похожая на ненависть. Прочаго я не поняла.

Намерен ли он писать к Милорду или к девице Монтегю, о том я не известна. Но как я теперь должна оставить всю разборчивость; то может быть достойна я хулы, что ожидаю оного от такого человека, которой весьма мало ее знает. Естьли же правда, что он ее не знает, и что почитая оную необходимым, он решился всегда быть таковым; то я более сожаления, нежели хулы, достойна. При всем том, поелику мой жребий обязывает меня принять его таковым, каков он есть; то и надлежит мне на то решиться. Я буду иметь человека горделивого и столь привыкшего видеть себя всегда таким, как ему другие удивляются, что не чувствуя внутренних своих недостатков, он всегда помышляет о украшении своей наружности. Как его предложения превосходят мое ожидание, и по его мнению он должен претерпеть от меня много, то я решилась, естьли он не причинит мне новой какой обиды, отвечать на его предложения, я постараюсь, чтоб мои изьяснения были сокрыты от всякого с его стороны возражения, как и его с моей.

Словом, любезная моя, не видишь ли ты во всем, сколь мало наши свойства имеют сообразности.

Как бы то ни было, я согласна заслужить мой проступок, отрекаеся, естьли мое наказание ограничивается только сим одним, от всего того что называют благополучием в сей жизни, с таким мужем каков он: одним словом, я соглашаюсь препровождать до конца дней моих страждущую в таком браке жизнь. Мучение таковое не весьма будет продолжительно.

Что касается до него, сей случай и те угрызения совести, кои он возчувствует, поступя столь худо с первою своею женою, могут учинить его благосклоннее к другой, хотяб случилось, что она и не болееб была того достойна, а между тем все те, которые узнают мою историю получат из ней сии наставления; что глаза суть изменники, коим не должно вверятся; что вид обманчив в других словах; что телесная красота и изящность души весьма редко соединяются, наконец; что хорошие правила и правота сердца суть единые начала, на которой бы можно основать надежду щастливой жизни, как в сем так и в будущем свете.

Сего очень довольно на предложения г. Ловеласа. Я ожидаю на то твоего мнения.

Кларисса Гарлов.

(Издатель присоединяет здесь некоторые выписки из четырех писем г. Ловеласа, писанных к его другу с последнего числа, содержащия те самые подробности, которые означены в письмах девицы Клариссы, но коих следующия выражения заслуживают однако чтоб здесь были помещены.)

Сэмюэл Ричардсон - Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 8 часть., читать текст

См. также Сэмюэл Ричардсон (Samuel Richardson) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :