Сэмюэл Ричардсон
«Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 4 часть.»

"Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 4 часть."

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

Вторник, в 7 часов утра.

Дядя удостоил меня ответом. В сию минуту мне его письмо принесли, хотя оно писано и вчерась, но видно весьма поздо.

Понедельник в вечеру.

Кларисса.

Ты стала так дерзка, и так хорошо хочеш нас научить собственной нашей должности, хотя и весьма худо свою исполняеш, что не отменно должно тебе отвечать. Нет никому нужды в твоем имении. Но ты ли должна отвергать советы всех, и назначать супруга своей сестре. Твое письмо к Г. Сольмсу ни мало не извинительно. Я уже тебя за то хулил. Твои родители желают, чтоб ты им повиновалась, да и справедливость того же требует. Однакож мать твоя упросила чтоб отложили твой отъезд до четверга; хотя она почитает тебя недостойною сей милости, равно как и всех прочих знаков её нежной любви. Не пиши ко мне более, я не буду принимать твоих писем. Ты кажешся мне чрезвычайно лукава. Колико ты неблагодарна и в коликом заблуждении твой разум находится! Ты желала бы, чтоб воля твоя была всем законом. Ах! как ты переменилась!

Твой весьма недовольный

тобою дядя.

Иулий Гарлов.

Ехать в четверг в замок, окруженной рвами, в церков, для принятия Г. Сольмса! Я не в состоянии снести одной сей мысли. Они меня доведут до отчаяния.

Вторник по утру в 8 часов.

Я получила новое письмо от Г. Ловеласа. Я думала развернув его, найти в нем свободные и смелые жалобы за мое нерадение, что ему не могу ответствовать, дабы ему не препровождать две ночи на вольном воздухе, в весьма ненастное время. Но, вместо жалоб оно было наполнено нежнейшими знаками беспокойствия о том, что могло мне возпрепятствовать ему отписать. Не болезнь ли какая? не теснее ли я заключена? Так как он и неоднократно мне напоминал что я должна того ожидать.

Он уведомляет меня.,, Что в прошедшее Воскресенье он проходил целой день в разных платьях ходя во круг сада и стен Парка, и что в следующую ночь он не оставлял валежника, где каждую минуту ожидал что двери отопрутся, в сию ночь шел сильной дождь. У него сделался насморк, и почувствовал некоторые лихорадочные припадки, а как он был измочен в ту ночь; то лишился почти голоса.

Для чего неявляет он гнева, в сем письме? Судя по поступкам, кои я претерпеваю, опасно для меня быть обязанною терпению такого человека, которой не радеет о своем здоровье, дабы токмо мне услужить.

,,Он не нашел, говорит он, другаго убежища, как токмо в в Плющевых кустах которые были окружены двумя или тремя старыми дубами, и сквозь кои тотчас дождем пробило.

Ты и я, моя любезная приятельница, я помню что в один жаркой день пришли под тень сего самого места.

Я немогла сокрыть своего негодования видя что он претерпел из любви ко мне. Но он сие должен причесть самому себе.

Его письмо писано было вчерашнего числа в семь часов в вечеру.,, ,,Как он ни слаб, говорит он мне, но будет ждать до десяти часов вечера, в той надежде, что я соглашусь на свидание с ним, о чем он меня столь усильно просит. После чего должно ему итти целую милю до того места, где найдет своего служителя и лошадь, а оттуда еще четыре мили остается до его жилища.

Наконец он мне признался, что находится в нашей фамилии некоторой приверженной ему человек, которой не бывал к нему уже два дни. Он говорит, что его беспокойствие тем более ему несносно, что он не знает, в каком состоянии я нахожусь, и как со мною поступают.

Посему обстоятельству я догадываюсь, кто есть сей изменник. Ето Иосиф Леман, наш домашний человек, к коему мой брат имеет великую доверенность и коего наиболее употребляет к своим услугам; я не почитаю честным сей ступок в Г. Ловеласе. Не ужели перенял он сие безчестное обыкновение развращать чужих слуг, при иностранных дворах, где он весьма долгое время жил? Мне весьма подозрителен сей Леман показался, когда я бывало прихаживала в свой птичник. Его принужденное почтение принудило меня почитать его за истинного поверенного моего брата; и хотя он желал мне угождать, удаляясь от сада и моего двора, когда меня увидит; но я удивлялась, что его объявления неуменьшили ни мало моей вольности; может быть сему человеку платят с обеих сторон, а он обманывает тех двух особ притворившись будто служит и тому и другому. Какая бы была нужда употреблять такие пронырства, когда намерения честны? честной человек должен огорчаться и на изменника и на тех, которые их употребляют.

Он опять настоит в своей прозбе, дабы позволить ему свидеться со мною. ,,Он говорит, что когда я ему запретила казаться на дровяном дворе; то он страшится преступить мои повеления; но он представляет мне толь сильные причины, дабы позволила ему посетить моего родителя и моих дядьев, что надеется моего на то соизволения. На пример, присовокупляет он, не сумневается, чтоб мне не было столько же прискорбно как и ему, видя его приведенного к таким скрытным поступкам, кои весьма неприличны человеку его состояния и породы. Не естьли я соглашуся, чтоб он появился к ним с учтивым и твердым видом; то обещается мне, поступать с великою осторожностию и скромностию. Его дядя будет ему сотовариществовать, естьли я сие за благо приму, или его тетка Лавранс посетит сперва мою мать, или Г. Гервей, или двух моих дядьев; и договоры кои предложены будут, станут несколько тягостны моей фамилии.

,,Он просит еще у меня милости, дабы не отказала ему видеться с Г. Сольмсом. Он никак не намерен его огорчать или устрашать, но единственно хочет представить ему спокойным видом и с основательными причинами пагубные следствия бесполезного его искания. В прочем он повторяет свое намерение, ожидать моего выбора, и прибытия Г. Мордена для изпрошения у меня награды за долгое его терпение.

Не можно думать, говорит он, чтоб из сих средств хотя одно не имело некоторого успеха. Он примечает, что самое присудствие тех людей к коим худо разположен, утоляет гнев, которой напротив того воспламеняется более их отсутствием, по сему наблюдению своему, он опять начинает просить меня о свидании.,, Необходимые дела отзывают его в Лондон; но он не может прежде оставнть того неудобного жилища, в коем он скрывается под разными переодеяниями, неприличными его званию, пока совершенно не удостоверится что я не допущу себя убедить силою или какими ни есть другими средствами, и пока не освобожусь от обид моего брата. Честь предписывает ему тольже ненарушаемые законы, как и любовь, когда узнают люди что за него поступлено столь худо со мною. Но единое рассуждение, говорит он, которое неотменно будут иметь о сем деле, есть то, что мои сродственники не имели бы ни какого права лишить меня вольности, ради его, естьли бы они знали, как я сама поступаю с ним, и в каком расстоянии от себя его содержу. По другому же рассуждению видно будет, что сим поступком совершенно покажутся уверены что он заслуживает другой благосконности, и что почитают его довольно щастливым, дабы оной удостоится; между тем когда я с ним поступаю так как бы они того желали, питая во мне жесточайшую ненависть; выключая переписки, коею я его удостоеваю и которая для него столь драгоценна, что принуждает его сносить радостно многоразличные недостойные его поступки.

,,Он повторяет обещания о изправлении себя. Он чувствует, говорит он, что совершил продолжительной и опасной путь, и что время уже возвратиться к тем пределам, от коих он отдалился. По единому убеждению, естьли тому верить, человек препровождавший весьма разпутную жизнь, приводим бывает к благоразумию, прежде нежели лета и слабости откроют ему должности его.

,,Все великодушные люди присовокупляет он, имеют отвращение от принуждения. Он при сем наблюдении останавливается, сожалея, что всею своею надеждою одолжен сему принуждению, которое он называет мало рассудительным, а не моему почтению. Однако он ласкается, что я ему сочту за некое достоинство слепую его покорность всей моей воле, и за его терпеливость к снесению обид причиняемых ему моим братом, которые толико же несносны его фамилии как и ему самому; его ожидания и опасности коим он подвергается не смотря на ненастливое время. Сие обстоятельство повторяет он только для того, что от того впал в болезнь, без чего он бы не унизил благородной своей страсти, обращая внимание на самого себя.

Я не могу скрыть, любезная моя, что его слабое здоровье меня опечаливает.

Я страшуся спросить вас, что бы вы учинили будучи в таком состоянии в каком теперь я нахожусь? но что я сделала, уже сделано. Одним словом, я к нему писала.

Я писала, любезная моя, что я согласна, естьли будет можно свидется с ним завтрешнего дня в вечеру, в девятом или десятом часу, у большего каскада, в конце сада, и что я постараюся вытащить запор, дабы он мог отомкнуть дверь своим ключем; естьли же свидание покажется мне не удобным, или я переменю свое намерение; тогда я уведомлю его другою запискою, которую он должен ожидать до наступления ночи.

Вторник в 11 часов.

Я пришла с дровяного двора, куда отнесла мою записку. Какое было его старание! Он без сомнения уже там дожидался; ибо едва я могла отойти оттуда на несколько шагов, как сердце мое стало меня укорять, я и сама не знаю о чем; я воротилася назад, дабы взять оную, в намерении прочитать еще и рассудить, должно ли ее там оставить; но как я удивилась не нашед ее там более!

Из всего видно, что одна только не весьма толстая стена была между мною и Ловеласом, когда я клала свою записку.

Я возвратилася в горницу в великой досаде на самую себя. Однако мне кажется, любезная моя, что я не худо сделаю, когда с ним увижусь. Естьли я ему в оном откажу; то он может предпринять какое ни есть наглое намерение. Он знает как со мною для него поступают, дабы только лишить его всей надежды, и по сему может придти в отчаяние. Его поступок, в таком случае когда он меня застал в поздное время и в таком месте каков дровяной двор наш, заставляет меня опасаться только того, чтоб из замка меня не приметили, что он требует не противно рассудку и не может опорочить вольности моего выбора. Он желает единственно увериться от меня изустно, что я не буду ни когда женою такого человека, коего не навижу. Естьли я могу безопасно сойти в сад, не будучи примечена, то он должен будет один дожидаться на условленном нами месте. Все его и мои прискорбия суть не иное что, как плоды его проступков. Сия мысль, сколь я ни отдалена от жестокости и гордости, весьма умаляет в моих глазах цену того, что он претерпевает, тем более, что мои старания произходящия от той же причины, действительно его превосходят.

Бетти утверждает меня, что неотменно в четверток я должна ехать. Она получила приказание готовиться к отъезду и пособлять мне в приготовлениях.

Письмо LXII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ

Вторник в 3 часа. 28 Марта.

Я уже неоднократно тебя уведомляла о нахальстве девицы Бетти; есть либ я не в сем состоянии находилась; то может быть почла бы за удовольствие расказать тебе тот опыт, коему она сего дня подвергла мою умеренность. Но я не имею довольно твердости написать из сего действия другое что, кроме того, что в самом деле относится к предмету моих нещастий. Видя некоторые знаки нетерпеливости, кои оказала я от бесстыдства сей девицы, она мне отвечала, когда молодые девицы удаляются от своей должности, то не удивительно, что оне не взирают благосклонно на ту особу, которая тщательно свою исполняет.

Я весьма на себя дасадовала, что должна была сносить дерзость от такой твари, коей свойство мне уже было известно. Однако, рассудя что могу получить некую пользу в таком её разположении в коем ее видела, я сказала ей хладнокровно, дабы тем побудить ее к разговору, что я понимаю то, что она называет своею должностию, по той мысли, которую она сама мне о ней подает, и что я весьма обязана тем, от коих она сие переняла.

Всяк знает, возразила она, что я умею с хладнокровием уязвлять людей колкими словами, но она желалаб чтоб я выслушала Г. Сольмса, он сказал бы мне о Г. Ловеласе, что мог.....

Не знаеш ли ты, Бетти, что бы он мне сказал? Нет, сударыня, но я думаю что вы узнаете о том у вашего дяди, и может быть скажут вам более нежели вы и слышать захотите. Пусть говорят, что хотят, Бетти, но я от того не менее иметь буду отвращения к Г. Сольмсу, хотя бы мне то жизни стоило.

И так отдайте себя не волю Божию, отвечала она мне; ибо естьлиб вы знали чем вам угрожают.... А что же со мною сделают, Бетти? кажется не хотят меня убить. Чтоже они могут сделать?

Убить вас, нет. Но вы никогда не выдите из назначаемого вам места, пока не возвратитесь к своей должности, от вас отберут бумагу и перья, так как то и здесь бы сделали в том мнении, что вы оные вещи употребляете во зло, естьли бы вам не скоро было отсюда ехать. Вам не позволят видеться ни с кем; с вами ни кто не будет иметь переписки. Я не говорю вам, чтоб более что хотели с вами сделать. Хотя бы я то и знала, но неприлично бы было вас о том уведомить. Но вы ни на кого жаловаться не должны, кроме самой себя; потому что вы одним словом все предупредить можете. Естьли должно мне сказать, что я думаю, то один человек стоит ли другаго ему подобнаго? благоразумной человек, особливо не превосходит ли вертопраха? Очень хорошо, Бетти, сказала я ей вздохнувши; твоя наглость весьма бесполезна. Но я в самом деле вижу что небо определяет мне быть нещастною. Однако я попытаюсь написать еще письмо; а ты его отнесеш им, естьли не хочеш чтоб я тебя на всю мою жизнь не навидела.

Я пошла обратно в свой кабинет, где не взирая на запрещение дяди моего Гарлова, написала к нему несколько строк, в том намерении чтоб испросить у него хотя на несколько дней отсрочки, естьли они желают, чтоб я немедленно ехала; и сие самое, любезная моя, сделала я для того чтоб мне можно было миновать свидания, которое обещала я Г. Ловелассу: ибо колеблюсь такими предчувствованиями, кои меня устрашают, и кои еще более умножаются, хотя и не знаю тому причины. Повыше надписи написала я сии два слова: сделайте милость государь мой прочтите сию записку.... я прилагаю здесь список оной.

,,В сей только один раз, высокопочтенной мой дядя, выслушайте меня с терпеливостию, и согласитесь на мое прошение. Я прошу только того, чтоб меня не прежде наступающего четверга из дому выгнали.

,,Для чего нещастная ваша племянница принуждена со стыдом отсюда ехать, не имея времяни притти в самую себя? изпросите для меня, государь мой, отсрочку хотя на две недели. Я надеюсь, что в сие время, жестокость всех против меня может уменьшиться. Не нужно будет моей матушке запирать свои двери, дабы не видеть своей дочери, лишившейся милостей всех родственников, я весьма остерегаться буду, чтоб не приходить на глаза перед нее, или пред моим родителем без позволения. На две недели отсрочить мой отъезд легко можно. Естьли не намерены отвергать всех моих прошений. Однако сие весьма нужно для успокоения моего духа, и вы весьма чувствительно тем обяжете, столько же почтительную к вам, сколько и печальную вашу племянницу.

Клари Гарлов.

Бетти взялась отнесть мое письмо, не говоря мне слова. К великому моему щастию дядя мой еще не уехал. Он ожидает теперь от меня ответа на новое предложение, которое здесь прилагаю.

,,Твой отъезд неотменно назначен в сей четверток. Однако же твоя матушка с помощию Г. Сольмса столь усильно за тебя старались, что изтребовали отсрочку коей ты просила; но с некоторым договором. От тебя будет зависеть продолжить оную более или менее двух недель, естьли ты не примеш сего договора; то твоя матушка обьявляет, что никогда за тебя вступаться не будет; и что ты незаслуживаеш и той милости; которую тебе оказывают, когда твоя надежда, как ты говориш, менее клонится к твоей перемене нежели к нашей.

,,Сей договор состоит в том, чтоб ты согласилась дабы Г. Сольмс тебя посетил; и дабы он, пробыл у тебя один час. Он представлен тебе будет твоею матерью, или сестрою, или дядею Антонином: сие отдается на твою волю.

,,Естьли ты будеш тому противится; то верь, что хотя готова или нет, но отправишся в четверток в тот дом, которой учинился тебе несносным. Отвечай мне чистосердечно на сие требование, увертки твои уже не уместа. Назначь к сему день и час. Г. Сольмс тебя не сьест. Посмотрим нет ли покрайней мере чего нибудь такого, в чем ты будеш нам повиноватся.

Иулий Гарлов.

По некоем размышлении, я вознамерилась их удовольствовать. Более всего я боюсь, чтоб Г. Ловелас о том не спроведал чрез своего поверенного, и чтоб его беспокойство не привело его к какому нибудь отчаянному намерению, тем более что получа на несколько дней отсрочку, я намерилася писать к нему, дабы миновать свидания моего с ним, в коем, как я думаю, он весьма уверен. Вот ответ, которой написала я к своему дяде.

Государь мой.

Хотя я не могу проникнуть, на какой конец предлагают мне сей договор; но я на оной согласна. Для чего не могу и я быть в ослеплении при всем том чего от меня требуют. Естьли я должна назначить кого ни есть в сотоварищество Г. Сольмсу, и есть ли сего не может учинить моя матушка, коей присудствие почла бы я за великое щастие; то пусть с ним будет мой дядя, ежели он по милости своей на то согласиться. Естьли же должна я назначить день (безсомнения мне непозволят отлагать оной долее) то я назначаю оное во вторник: в 4 часа после обеда: в большом кабинете или в малой гостинной, которую прежде сего позволяли мне называть моею.

Однако, Г. мой, окажите мне свою милость и упросите мою мать, дабы она в сем случае меня удостоила своим присудствием, я есмь Г. мой, и проч:

Клари Гарлов.

В сию минуту мне принесли ответ. Прочитаем его... я не думала, что согласятся назначить к сему дальной день; но я не ожидала чтоб оной был принят. И так я выиграла целую неделю времени. Прочитай и ты его любезная моя подруга.

,,Я поздравляю тебя с изъявлением твоей покорности. Мы судим благосклонно даже и о самых малейших знаках твоего повиновения. Однако кажется, что ты почитаеш тот день за пагубный, потому что ты отсрочила его столь далеко. Не хотят на оное согласится. Недолжно терять времяни в надежде, коею мы ласкаемся найти в тебе столько великодушие после сего свидания, сколько ты видиш нашего к тебе снисхождения. И так я тебе советую не приходить произвольно в ожесточение, и наипаче не принимать впредь никакого намерения. Г. Сольмс находится в большем замешательстве, и смею сказать в большем трепете, при единой мысли появится пред тебя, нежели ты в ожидании его посещения: причина сему есть любовь. Но ты не изьяви ему ненависти. Мой брат Антонин будет ему сотоварищем. Он надеется что ты заслужиш его любовь, принявши весьма учтивым образом друга нашей фамилии. Твоя мать, властна так же быть у тебя естьли она заблагоразсудит: но она мне сказала; что ни за что в свете не пойдет к тебе, пока не получит с твоей стороны тех уверений, каких она желает. Позволь мне при окончании сего письма дать тебе дружеское наставление: употребляй с умеренностию и скромностию свои перья и чернила. Мне кажется что молодая особа при некоей разборчивости должна писать не так вольно к человеку, когда она определена другому.

Я не сомневаюсь, чтоб ты по скромности своей не приобрела себе большей пользы; а сие вскоре может возстановить спокойствие в фамилии. Сего наипаче желает любящий тебя дядя.

Иулий Гарлов.

Сей человек, моя любезная, дрожит больше меня от страха, коим наступающее наше свидание его наполняет. Как ето можно думать? есть ли бы он имел хотя половину моего страха; то конечно не желал бы свидания. Любовь причиною! так, любовь к самому себе; он другой не знает. Истинная любовь не столько ищет себе удовлетворения, сколько своему предмету. Ежели такое рассуждение взять основанием, то название любви будет осквернено в устах Г. Сольмса. Чтоб я не принимала на перед ни каких намерений? Сей совет весьма поздо мне подан.

Я должна скромнее употреблять свои перья. В том смысле, какой они имеют и каким образом они во всем поступали со мною, я весьма опасаюсь, чтоб мне не столь же было невозможно сие делать, как и другое.

Но писать к человеку, когда уже я определена другому; можеш ли ты найти что нибудь язвительнее сего выражения? а как я совершенно не ожидала сей милости, то разкаясь о обещании, данном Г. Ловеласу, и получа отсрочку, я не усумнилась от оного немедленно отречся. Я тотчас к нему написала, что для меня весьма опасно увидется с ним, так как я предполагала; что не приятные следствия сего поступка, естьли по какому ни есть случаю оной откроется, не могут быть оправданы ни какою разумною отговоркою; что по утру и ввечеру, прогуливаеся по саду, я приметила что за мною один служитель примечает более всех других; сего служителя подозреваю я тем самым, на коего он положился, я для того считаю за долг уведомить его, чтоб он менее вверялся изменникам, и что я в своих поступках не привыкла полагаться на скромность слуги: что мне досадно что он употребил в свои намерения такой поступок, коего я не могу и сама пред собою оправдать, что поелику то опасное время приближается, которое должно решить все дело между моими друзьями и мною, то я не вижу ни какой нужды в свидании; а наипаче когда намерения, служившие нам доселе причиною к переписке, ни кем не были подозреваемы, и когда он мог свободно изъяснять мне свои мысли. И что одним словом, я предоставила себе на волю судить о томь, что сходствовало с обстоятельствами, особливо когда он мог быть уверен что я предпочла бы самую смерть Г. Сольмсу.

Во вторник в вечеру.

Я отнесла на условленное место сие письмо к Г. Ловеласу. Несмотря на новые опасности, кои мне угрожали, я теперь довольнее собою, нежели прежде. Конечно, я не сомневаюсь, чтоб сия перемена ни привела его в досаду. Но я сохранила у себя право переменять мысли. А как он легко судить может, что в доме случается великое множество таких произшествий, о коих вне его будучи судить не можно, и в коих некоторые ему я сама объявила, то для меня покажется весьма странно, естьли он не примет моих изъяснений с благосклонностию, дабы уверить меня что последнее его письмо было исполнено сердечными его чувствованиями. Естьли он столько же тронут прошедшими своими проступками, сколько сам объявляет; то не должен ли он несколько исправиться от природной своей стремительности. Мне кажется, что первой шаг к исправлению состоит в том, чтоб укрощать вспыльчивость от коей часто проистекают великие нещастия, и хладнокровно взирать на нещастие. Как можно надеятся чтоб какой человек управлял сильнейшими своими страстьми, естьли не может преодолеть своей нетерпеливости?

Любезная моя подруга, сделай мне удовольствие, употреби какого ни есть верного человека для осведомления, под каким переодеянием Г. Ловелас поселился в той маленькой деревне; которую он называет Нил. Естьли сие место есть такое, как я об том думаю, то я непочитаю его за без имянное сельбище, не имеющее постоялаго двора.

А как он видно давно там живет, ибо всегда столь близко от нас находится; то я почитала бы себя весьма довольною, когдаб хотя несколько узнала о его поступках, и о мнении, которое имеют о нем тамошние жители. Не можно статься, чтоб живя там столь долгое время не подал какой ни будь причины к поношению себя, или надежды к исправлению. Окажи мне, любезная моя, сию милость; я в другом письме уведомлю тебя о причинах, по которым я оного желаю, естьли и самые твои изследования того тебе не откроют.

Письмо LXIII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В среду, по утру в 9 часов.

Прохаживаеся по утру, нашла я и ответ от Г. Ловеласа на то письмо, которое я писала к нему вчера в вечеру. Конечно он имел с собою перо, чернила и бумагу; в нем означено что написал он его в валежнике, и при том, держал сию бумагу на колене, стоя другим коленом на земли. Однако ты увидиш, что сие делал он не из почтения к той, к коей писал. Сколь разумно поступают что за благовременно наставляют нас держать сей пол от себя в отдаленности! Простое и откровенное сердце, которое опасается оскорблять других, можно довесть иногда далее, нежели само оно того желает Оно весьма легко управляется движениями отважного духа, которой и самомалейшие выгоды почитает за право умножать свои требования. Ни что толико не трудно, любезная моя, для молодой особы хорошего свойства, как произнесть слово, нет, когда она ни какой не доверчивости не имеет. Такой опыт может быть, служит, к сокрушению, и ожесточению сердца, когда оно сею излишнею наклонностию исполнено, да и справедливость того же требует; без чего бы неравенство опровергалось естественными законами человеческого общества.

Извини что я пишу к тебе толь важные рассуждения. Сей странной человек меня весьма тронул. Теперь я вижу, что его скромность не инное что было, как одно лукавство. Главнейшее его свойство есть наглость, и я нахожу в нем человека весьма сходного с теми, коих жестокость я здесь претерпеваю. В таком состоянии к каком я теперь нахожусь, сомневаюся, чтоб когда ни есть ему оное простила, по тому, что ни что не может извинить его нетерпеливость, особливо когда я изъяснила ему мои договоры. Чтоб мне сносить то, что за него претерпеваю, и видеть над собою такие поступки, как будто я обязана сносить его обиды!

Но примите на себя труд прочесть его письмо.

Боже мой!

Что со мною должно сделаться? Где могу я найти столько силы, дабы перенесть толикое нещастие! без причины, без всякого другаго основания, которое покрайней мере могло б хотя несколько усладить горесть моего сердца.... я пишу на колене, стоя другою коленою в грязи: ноги мои отяжелели, я ходил всю ночь по самой густой росе, волосы мои и все белье обмокли, на рассвете еще до восхождения солнца.... О! Естьлиб оно ни когда для меня не восходило, когда не принесет какого облегчения отчаянному моему сердцу. То, что я претерпеваю соразмерно услаждению тщетной моей надежды.

И так действительно наступает для нас то опасное и сумнительное время? Как и сия самая причина, не должна ли была подать мне надежду к свиданию, которое вы мне обещали!

Я могу, писать все что думаю! Нет, нет; мне невозможно того сделать. я не мог написать и сотой доли моих мыслей, моих мучений и моего ужаса.

О не постоянной пол! пол любящей перемену! Но возможно ли девице Клариссе.

Простите, сударыня, смущению нещастного, которой не знает сам что пишет.

Однако, я должен настоять, и настою о вашем обещании. Вы должны явить милость, или яснее оправдать перемену своих мыслей, или признаться что убедили ваш рассудок какими нибудь причинами, коих вы мне не сообщаете. Тот только, которому дают обещание имеет право от оного освобождать; естьли только случится какая ни есть очевидная необходимость, не допускающая исполнить оное.

Сие было первое ваше мне обещание! обещание, от коего может быть зависят смерть и жизнь! Ибо, разве уверены в том; чтоб мое сердце мо-гло сносить те варварские жестокости, с коими для меня с вами поступают.

Вы предпочли бы смерть Сольмсу! (колико моя душа поражена толь ненавистным стечением обстоятельства.) О дражайший предмет моея любви, но что значут одни слова? И о ком; о достойнейшей обожания... Но о той, которая не могла сдержать и первого своего обещания. Видя, что вы столь легко оное отменили, как могу я положиться на уверения, кои будут опровергаемы противоречущими им должностями, гонениями жесточайшими прежних, и ненавистию явно против меня изъявленною?

Естьли вы хотите предупредить заблуждение моего отчаяния, то возвратите мне надежду, коей меня лишили. Возобновите свое обещание: жребий мой ведет её поистинне к нещастию.

Простите, дражайшая Кларисса! Простите смятению моему. Я страшуся, что излишне следовал движению моей скорби. Я пишу при первом дневном свете, при коем и ваше письмо прочел, или лучше сказать определение моего нещастия. Я не осмеливаюсь прочесть то, что написал. Вы должны видеть выражения моего восторга. Они покажут вам чрезмерную мою боязнь и нещастное предчувствование, которое мне подает знать, что забвение первого вашего обещания будет последуемо страшнейшими для меня переменами. В прочем, у меня не остается более бумаги, дабы снова писать письмо в том темном месте, где я теперь нахожуся. Все мне кажется объято сею мрачностию; душа моя и вся природа вокруг меня. Я полагаюсь на ваше добродушие. Естьли излишне сильные выражения мои, произведут в вас более не удовольствия нежели сожаления ко мне, то тем оскорбите вы мою страсть, и тогда ясно увижу что я должен быть жертвою многим врагам. Простите мне, еще повторяю мою прозьбу: я говорю только о Г. Сольмсе и о вашем брате. Но есть ли поступая по единому своему великодушию, извините вы мои восторги. И возобновите обещание со мною свидется, то да вознаградит вас Бог, коему вы покланяетесь, Бог любящий истинну и хранящих обещания, за возвращение жизни и надежды обожающему вас

Ловеласу.

В беседке обведенной плющем

у валежника на рассвете.

Я оставила ему ответ, и прилагаю здесь с него список не сожалея о том.

По утру в среду.

Я весьма удивляюсь Г. мой что вы с такою вольностию меня укоряете. Вышедши из терпения не отступными твоими прозбами, которые принудили меня согласится против моей склонности на тайное с вами свидание, должна ли я быть предметом ваших обид и рассуждении о моем поле, потому только, что почла за благоразумное дело переменить свое намерение. И не пред оставила ли я себе сей вольности, когда подавала надежду, которую вам угодно назвать обещанием? я знала по многократным примерам нетерпеливой ваш нрав; и теперь почитаю за щастие узнавши то, что ваше уважение ко мне не далее простиралося как и к прочим. Две причины видно вас к сему принудили: мое мягкосердечие: в коем я разкаяваюся: и собственное ваше высокоумие, сие последнее вы употребили во зло, и тем привели меня в такое беспокойствие, что я не желаю дабы последнее ваше письмо было заключением всех мучений, кои вы претерпеваете для.

Клариссы Гарлов.

Я уверена, что ты меня похвалиш, любезная моя, когда я наблюдаю твердость в моих разговорах или в моих письмах. По нещастию я должна по нужде употреблять оную, поелику те особы с коими я имею дело, поступают со мною не так как требует того благопристойность и справедливость, а как они о моем мягкосердечии рассуждают. До сего времени похваляли тихой мой нрав; но сия похвала произходила всегда от тех, коим я никогда не имела случая учинить равного учтивства. Ты мне говорила, что как гнев совсем мне несвойствен, то оной и не может долго продолжатся. Сие мнение может сделаться справедливым вразсуждении моей фамилии; но я тебя уверяю, что никогда таковым не будет вразсуждении Г. Ловеласа.

В среду в 12 часов.

Нельзя знать будущего времени, но дабы совершенно тебя уверить, что я твердо стоять буду в намерении своем в рассуждении сего Ловеласа, как ни колко мое письмо, и хотя уже три часа прошло, как оное писано, но уверяю тебя, что нималейшего об том не имею сожаления, и что совсем не помышляю дабы оное переправить; сие бы от меня зависело, потому что я видела еще оное на том месте, где его положила. Однако не помню, чтоб я учиня что ни есть с досады чрез полчаса о том не раскаялась, и чтоб основательно не рассудила хорошоли сделала или нет.

В продолжении отсрочки: которая продолжена до вторника, имею я у себя еще несколько времени, которое без сомнения употреблю я на рассуждения о своих поступках. Наглость Г. Ловеласа принудила меня с строгостию рассудить о себе самой, но от того не более надежды имею преодолеть своего отвращения к Г. Сольмсу. Он уверен что сие предприятие свыше моих сил. Но есть ли я совершенно прерву знакомство с Г. Ловеласом, и есть ли дам о сем убедительные опыты моим друзьям, то кто знает что они возвратя мне свою дружбу, оставят нечувствительно и прочих своих в рассуждении меня намерений? покрайней мере может быть я буду несколько спокойна до прибытия Г. Мордена. Я думаю к нему писать, а наипаче, потому что я уведомлена от Г. Ловеласа, что мои друзья уже его предъупредили.

Со всею моею бодростию, я не без страха помышляю о будущем вторнике и о следствиях моей твердости, ибо я буду не поколебима, любезная моя, и соберу все свои силы к великому сему дню. Мне повторяют беспрестанно, что они вознамерилися употребить все средства, дабы восторжествовать над моим супротивлением. Я готовлюся также ничего не щадить для одержания победы. Ужасное противуборства между родителями и их дочерью, в коем какие бы ни произошли следствия, каждой из супротивных надеется другаго преодолеть.

Как должна я в таком случае поступить? помоги мне своими советами, моя любезная. Известно что или с одной или с другой стороны справедливость оскорбляется странным образом; родители доселе толико снисходительные, упорствуют в жестокостях своих противу дочери! дочь, изъявлявшая всегда покорность и почтение к родителям, намеряется казаться в их глазах непокорною. О брат! о сердце честолюбивое и свирепое! как оправдаеш ты себя в сих злополучиях, тобою произведенных.

Вспомни, любезная моя подруга, что последнее твое письмо писано было в субботу. Ныне уже середа, и я еще нахожу все мои письма на условленном между нами месте. Не случилось ли чего нибудь такого о чем ты опасаешся меня уведомить? Ради Бога, не скрывай от меня ничего, и сообщи свои известия. Я в весьма трудных нахожусь обстоятельствах. Но я уверена что ты меня еще любишь, а в таком состоянии думаю, что не менее меня любить будеш. Прости, нежная и великодушная моя приятельница.

Кларисса Гарлов.

Письмо LXIV.

АННА ГОВЕ, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В четверток 30 Марта на рассвете.

Непредвиденной случай, есть причиною моего нерадения. Так я называю остановку моих писем, потому что пока тебе сего не изъясню подробно, не думаю чтоб ты могла назвать сие иначе.

В воскресенье в вечеру прибыл курьер от госпожи Ларкин, о состоянии коей я объявила тебе в предшедшем моем письме, с прозбою, дабы матушка моя к ней возвратилась. Сия бедная женщина ежеминутно страшася смерти, имела толь слабое воображение, что подписанное завещание считала за неотменное предзнаменование смерти. Когда ей говорили дабы она о том помыслила, то всегда ответствовала, что не долго проживет по сем обряде; и я представляю себе что она почитает себя обязанною оправдать свои слова; ибо с самой той минуты она все хуже становится. А как её страх столько же действовал над её разумом как и над телом, то сказывали нам, что надееся выздороветь, она несколько раз покушалася сжечь завещание. Наконец когда доктора объявили, что ей осталось весьма мало жить, то она приказала объявить моей матери, что не дождавши ее умереть не может. Я представляла себе, есть ли мы желаем дабы она выздоровела, то не для чего с нею и видется. Но моя матушка неотменно хотела ехать; и что еще хуже, она желала меня взять с собою. Есть ли бы я имела более времяни представит ей свои отговорки, то может быть была бы от оного уволена; но как курьер приехал весьма поздо, то я сей приказ получила на другой день по утру, за час перед отъездом; и мы намерены были того же дня возвратится назад. На мои представления отвечали мне, что я почитаю за удовольствие противоречишь и дурачить других своим разумом, и что в сем случае требуется моего послушания.

Я не могу дать иного изъяснения о своенравии моей матушки кроме се-го: Она желала взять в сотоварищи с собою Г. Гикмана, и доставить ему удовольствие препроводить тот день со мною, (как бы я желала быть в сем уверена!) дабы отдалить меня, как я думаю от сообщества, которого она как для него так и для меня опасается. Поверишъли тому, любезная моя? право она страшится о своем любимце с того самого времени, когда меня Г. Ловелас в последнюю свою отлучку посетил. Я надеюсь что ты ревновать за оное не будеш. Но действительно мне иногда случается, когда утомленна бываю слыша что хвалят Гикмана более, нежели он заслуживает, отмщевать за себя несколько тем, что открываю в Ловеласе те личные качества коих другой ни когда иметь не может. Мое намерение, как я сказала, есть то, чтоб ее несколько беспокоить. Для чего бы мне ей сим не заменять своих беспокойств, как бы то ни было, но я её дочь. Ты знаеш, что она страстна; и что я весьма смела; и так не будешь удивляться что такие случаи без споров не проходят. Она меня оставляет: должность моя как ты знаеш не позволяет мне удалятся от нее прежде; и тогда нахожуся на свободе к тебе писать. Я тебе признаюсь, что ей весьма не нравиться наша переписка: по двум причинам: как она говорит; вопервых, что я не сообщаю ей, что между нами произходит; во вторых; воображает она, будто я стараюсь утверждать тебя в упорстве против того, что она называет твоею должностию: а есть ли ты хочеш знать, по чему она так оное называет, то по её мыслям, как я тебе уже изъясняла, родители всегда бывают правы, а дети ни когда. Ты можешь судить, по всему тому, что я пишу, с коликим принуждением подвергла я себя сему действию матерней власти, которая мне казалась совершенно неосновательною. Но когда требовалось повиновения, то и надлежало повиноватся, хотя я и не менее была уверена, что справедливо рассуждала.

Ты всегда укоряла меня за такие поступки, но более всего в последних своих писмах. Основательная тому причина, говориш ты мне есть та, которую я никогда столько не заслуживала. И так должно тебя благодарить за сие исправление, и обещать еще тебе, что я буду всячески стараться сим воспользоватся. Но позволиш ли ты мне сказать, что последния твои приключения, заслужила ли ты оные или нет, но немогут ни мало уменьшить моей к тебе чувствительности. .

Мы не ранее прибыли к умирающей нашей старухе как в понедельник после обеда; а все для Г. Гикмана, которой более двух часов надевал свои сапоги. Ты легко себе вообразить можеш, что во время дороги я несколько оказывала досады против его. Сей бедняк смотрел на мою мать. Она столь была тронута печальным моим видом, и моими отговорками к сей поездке, что проехавши с половину дороги не говорила со мною ни слова, и как начала говорить, то сказала мне: я не хотела бы взять тебя с собою. Ты не знаеш что значит обязывать других. Я тому причиною, а не Г. Гикман, что ты взята против воли; по том усугубила она свое о нем внимания, как то обыкновенно случается, когда она приметит что с ним худо поступаю.

Боже мой, любезная моя, я не столь виновата как ты воображаеш. То время в которое стараются нам нравится есть самое лучшее в нашей жизни. Благосклонности истребляют уважение. Удаление же умножает оное. Ибо оно действительно от сего зависит. Есть ли несколько рассмотрим, сколько сии вероломные мущины к нам ласкаются, когда усмотрят хотя одну улыбку, и в какое приходят опасение естьли видят что мы нахмурим брови, то ктоб не веселился тем, чтоб их не выводит из сего состояния, и чтоб наслаждатся тою властию, которая толь мало продолжительна. Не обвиняй меня за такие чувствования. Природа произвела меня такою, какова я есть. Я собою, довольна и в таком случае уверяю тебя, что не хотела бы быть инакою. И так оставь свои важные о сем мнения, я тебя покорно о том прошу. Я не почитаю себя за совершенное творение. Гикман пусть потерпит. О чем ты беспокоишся? моя матушка не вознаграждает ли своими о нем попечениями его беспокойства? и естьли он жалуется на свое состояние, то не заслуживает никогда быть щастливым.

Мы застали бедную сию женщину при последнем издыхании, как того и ожидали. Хотяб мы прибыли туда и ранее, но невозможноб было в тот же день возвратится назад. Ты видиш что я извиняю Г. Гикмана, сколько могу; но и уверяю тебя что не имею к нему твоей склонности, по коеи ты все свои дела подоговорам управлять желаеш. Матушка моя просидела всю ноч почитая каждой вздох старой своей приятельницы последним. Я сидела с нею до третьяго часа. Я ни когда не видала умирающего старого человека, и сие чувствительно меня тронуло. Такое зрелище весьма ужасно для тех, которые в совершенном здаровье находятся. Приходиш в жалость когда видишь такие страдания, сожалееш и о самой себя, рассуждая, что и мы определены к сему же жребию; и сие вдвое более поражает. Г. Ларкин прожила до утра вторника, объявя моей матушке что назначила ее исполнительницею своего завещания, и что в статьях оного оставила нам некие знаки своей любви. Остаток дня препроводили в рассуждениях о наследстве, по коим двоюродная моя сестра Десдаль весьма хорошие получила выгоды. И так мы не ранее поехали как в среду по утру, и столь рано что до полудня еще прибыли домой, по тому что не было уже тех сапогов, кои могли бы нас задержать; но хотя я тотчас послала Роберта в зеленую алею, которой принес мне все твои письма даже до среды в полдень писанные, но столь была утомлена и поражена зрелищем, которое еще глазам моим представлялось, (так как и моей матушке, которая негодует уже на сей свет, хотя и никакой причины не имеет не навидеть жизнь свою) что не могла писать к тебе в то самое время дабы отослать их с Робертом перед сумерками.

А как сие письмо; которое найдеш при утренней своей прогулке извиняет только мое молчание, то я не премину в скором времени писать к тебе другое. Будь уверена, что я постараюс осведомится подробно о поведении Ловеласа в его жилище. Толико пылкого человека по самым его поступкам изведать можно.

Но должна ли я верить теперь, чтоб ты была равнодушна к нему, и к его поступкам ибо ты прежде объявила свое требование, нежели ту смертельную обиду, на которую жалуешся. Но я от того не менее стараться буду все разведать весьма вероятно, что сии разведывания более еще утвердят непримиримое твое к нему разположение. Однако естьли сей бедной человек, (могу ли я о нем пожалеть для вас, любезная моя приятельница) лишен будет величайшего щастия, какого только смертный надеятся может, и естьли с толь малыми достойнствами он по высокоумию своему того желать станет; то подвергнется величайшим опасностям, разным болезням, простуде, как то лихорадке, должен переносить величайшие прискорбия, и пренебрегать жестокость непогоды, не получая от того ни какого плода! Твое великодушие покрайней мере не предстательствует ли хотя мало за него? Бедной Ловелас!

Я не хотела бы привесть сердце твоего в трепетание, или в подобные тому ощущения, ни произвесть в нем тот жар, которой проницает оное на подобие молнии, и которой в то же время уничтожается скромностию, в коей бы другие особы нашего пола не могли подать лучшего опыта, как ты; нет я того не желаю, но чтоб лучше изведать тебя по самым твоим свойствам, нежели по непристойным и излишным моим насмешкам, коиб ты конечно простила моему дружеству.

Хочу я подражать тем, которые звенят о фальшивую монету. Дабы изведать, и испытать тебя еще раз, повторяя: бедной Ловелас.

И так любезная моя, что с ним теперь произходит? Так и матушка моя говорит Г. Гикману, когда видит его в смущении от жестоких поступок своей дочери, спрашивая его, каково вам теперь?

Письмо LXV.

АННА ГОВЕ, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В четверток по утру.

Начнем с последнего твоего письма. Но как я от тебя очень отстала, то и должна несколько ограничить свои мысли.

Во первых, отвечаю я тебе на твои укоризны: думаеш ли ты чтоб в таком случае, и по временам, я весьма желала их не заслуживать, когда удивляюся, с какими выражениями ты мне их оказываеш, и когда от того действительно более еще любви к тебе ощущаю. Впрочем не уважаемы ли в том бывают твои поступки собственным твоим свойством. Сие есть средство открывать в тебе недостатки, покрайней мере чтоб дражайшие твои родители не могли найти в тебе каких других не больших недостатков, дабы тем менее быть униженными от своих собственных, кои весьма часто они оказывают, за сие я бы им была обязана, так как и вы; ибо я осмеливаюсь сказать, что тот самой судия, которой найдет справедливость с твоей стороны читая твои письма, не найдет и в моих не основательности.

Намерение, которое ты приняла не оставлять дома твоего родителя, весьма для тебя похвально, есть ли ты можеш в оном остаться неучинясь женою г. Сольмса.

Я нахожу твой ответ к сему Сольмсу таким, каким-бы и сама его сделала будучи на твоем месте. Нельзя лучше сего написать.

В письмах своих к твоему дяде и к прочим твоим мучителям, ты поступила так, как долг от тебя требовал. Какие бы ни были от того следствия, но ты ни в чем виновата быть не можеш. Предложить, что оставляеш им свое поместье! Я бы весьма того остерегалась. Ты видишь что от сего они пришли в недоумение. Они рассуждали об оном несколько времени. Мое сердце трепетало во время их рассуждений, я страшилась чтоб они не привязались к твоему слову: и верь что удержались от того из стыда и опасения от Ловеласа. Ты с своей стороны поступила весьма благородно. Сие предложение еще тебе повторяю, есть такое которое бы я весьма остерегалась им представить. Я прошу тебя, любезная моя, не подвергать их более подобному искушению.

Я признаюсь тебе чистосердечно, что их поступки с тобою, и толь отличное поведение Ловеласово изъясненное в том письме, которое ты получила от него в тоже самое время, совершенно бы меня к нему преклонили. Как жалко говорила я, что он толь мало уважал свое звание, дабы совершенно оправдать подобный поступок в Клариссе Гарлов.

Я не удивляюсь тому свиданию, коим ты его обнадежила. Может быть вскоре коснуся я опять сего обстоятельства.

Сделай милость, любезная и дражайшая подруга, пришли ко мне каким ни есть образом свою Бетти Барнес. Думаеш ли ты чтоб закон Конвентри (* Закон против безчинных поступок и непристойностей.) касался до женщин. За малейший проступок должно бы было ее хорошенько выбить по щекам, или потоскать в глубоком пруде. Я тебя уверяю, что естьлиб она ко мне пришла, то во всюб свою жизнь праздновала минуту своего от вас освобождения.

Сколь ни бестыден ответ Ловеласа, но ни мало мне неудивителен естьли он тебя любит так, как должно, то конечно твоя перемена была для него несносна. Одно только омерзительное лицемерие могло дать ему силу к сокрытию онаго.

Умеренность какой ты от него ожидала, особливо в сем обстоятельстве, едва ли чрез пятдесят лет стала свойственна человеку его свойства. Однако я не отнюдь не хулю твоего гнева. Я с нетерпением ожидаю на каком основании решится сие дело между им и тобою. Какая разность от стены толщиною в четыре дюйма, к тем горам, кои теперь тебя разделяют? уверена ли ты что твердо в своем намерении стоять будеш?.. Сие дело не невозможное.

Ты ясно видиш, говориш ты, что его скромность в прежднем его письме была притворна. Разве ты когда думала что она естественна. Опасные змии, вкрадывающиеся с толикою же наглостию как и коварством, и простирающиеся, стократно далее нежели сколько им в своем пути позволяется! И самого Гикмана ты увидишь столь наглым как и своего Ловеласа, естьли он стольже смел будет. Он и в половину не столь нагл как Ловелас. Природа лучше научила его скромности, но в сем одном и все состоит его дарование. Поверь что когда он будет иметь власть оную пренебречь, то столь же жестоко будет поступать как и другой.

Может быть случится что я убеждена буду сочетатся с ним браком. И тогда намерена я примечать внимательно, по какому степени повелительный муж превращатся станет в покорного любовника; различие того и другаго; одним словом, каким образом вступим мы в союз супружества, дабы обращатся к первым моим мыслям без всяких сильных причин, так как употребляются слабые усилия приходящего в упадок государства, для сохранения остальной вольности онаго.

Все доброго свойства люди бывают страстны, говорит г. Ловелас. Прекрасное извинение обожаемому предмету имеющему полную власть! все равно, естьлиб сказать другими словами: хотя я вас и весьма почитать сударыня, но не стану стараться воздерживать свои страсти из угождения вам. Я весьма бы была рада, когдаб слышила такие слова от Гикмана!

Мы весьма мягкосердечны, любезная моя, что упускаем некоторые недостатки, но прежней снисходительности оправдаемые, и следственно обращающиеся во зло, навыком потверждаемое. Естьли допускают к сему пылкого свойства человека когда еще он в зависимости, то чего он не станет требовать, когда будет иметь власть предписывать законы? Ты знаеш одного такого мужа, коему как я думаю, излишне много таковых ложных угождений делали, и видиш, что ни он, ниже другой кто от сего не сделался щастливее.

Согласие нравов, между двумя особами, вместе жить долженствующими выгодно, однако я бы еще желала, чтоб взаимное согласие простиралось токмо до известных пределов, коих бы никогда непозволялось им преступать, и чтоб один помогал другому в оных держатся, без чего рано или поздо, с обеих сторон может случится повреждение. Естьли бы пределы трех состояний составляющих политической наш союз не столь были ведомы, и в случае нужды не подтверждаемы, то чтобы с ними могло сделатся? Две партии законодательства устремились бы взаимно одна против другой, а исполнительная власть не приминулабы поглотить их обеих. Ты мне скажеш, что два разумные человека сопряженные супружеством..... Так, любезная моя, естьли бы только одни разумные сочетовались браком. Но не удивилали бы я тебя, когдаб сказала, что большая часть из них препровождают холостую жизнь? Они думают что нужно рассуждать о том столь долго, что и ни когда на исполнение сего предприятия решится не могут. Не делают ли тем чести мне и тебе, когда говорят, что мы обе мало рассудка имеем? И которая б из нас двух согласилась выдти за муж, естьли бы наши друзья и прочие докучливые любовники оставили нас в полной свободе.

Но возвратимся к прежнему, естьлиб так ко мне писал Ловелас (покрайней мере, чтоб я не допустила себя убедить причинами сильнейшими нежели склонность ваша, дабы всем располагать по условию) при первом опыте того, что он осмелился назвать добрым свойством; я запретила бы ему никогда на глаза к себе не казаться. ,,Честной друг могла бы я ему сказать, естьлиб я почла его хотя нескольких слов. Все что ты претерпеваеш, не составляет и сотой части того, что еще ты должен претерпевать живучи вместе со мною. И так прости, я тебя отпущаю, я не желаю такой страсти, которая бы превозмогала ту, коею как ты говориш ко мне наполнен.

Что касается до женщины такого тихаго и уклонливого свойства как ты, то все бы равно было выдти или за Ловеласа или за Гикмана. Следуя правилам повиновения, ты может быть сказала бы весьма кроткому человеку, имеющему право повелевать, что муж не должен употреблять прозбу, и что он себя тем унижает когда не требует покорности, торжественно при жертвеннике ему обещанной. Я давно знаю, любезная моя, что ты думаеш о сем смешном обряде супружества, которой, какой ни есть хитрой законодавец включил в число протчих уставов, с тем намерением дабы вменить нам в должность то, чего б люди не осмелилися требовать как некоего права.

Наше воспитание и нравы, говориш ты, подвергают нас покровительству сильнаго. Я в том согласна. Но не славно ли и не честно ли сему самому сильному защищать нас от всяких обид, выключая тех, кои наиболее нас трогают, то есть от собственных его? С каким искуством Ловелас, в выписке, которую ты мне из его писем сообщила, сообразил сие рассуждение с твоим нравом; великодушные души не навидят принуждения! Он гораздо проницательнее, любезная моя, нежели мы о нем думали. Он знает, как ты приметить может, что все его худые поступки не могут быть не явны, и в сем уверении он признается во всем том что нужно для представления в лучшем виде тех, о коих ты может быть другими средствами уведомлена, приобучая тебя слушать оные без удивления. Покрайней мере почтут сие за знак остроумия; и что со всеми своими пороками он не может быть лицемером. Самое ненавистное свойство для нашего пола, когда мы оное открываем, потому что подает нам причину сомневатся о справедливости тех похвал, кои произтекают от столь худого источника, когда добровольно уверяеся что мы оные заслуживаем.

Сие мнимое остроумие приносит Ловеласу те хвалы, коих он желает, вместо хулы, которую заслуживает. Он так как очищенный кающийся грешник, которой прощен будучи в одном преступлении, начинает другое.

Благоприятствующий ему человек не станет увеличивать его недостатки; и когда женщина будет уверена что может надеется в будущее время лучшего, то конечно не преминет приписывать ненависти или предъубеждению все то, что благоразположение и милость могли бы загладить в изображении недостатков. Естьли доказательства столь сильны что поступки в хорошую сторону изтолкованы будут, то она будет наслаждаться надеждою будущего благополучия, в коей непрестанно ее утверждать будут, тем более что естьли она почитать их станет подозрительными, и сие то окажет сим, что сомневается о собственной своей власти, а может быть и о своем достоинстве. И так по степенно она доведена будет до того, что самые явные пороки почитать будет замененными чистейшими видами добродетели.

Я имею причины, любезная моя, и еще новые причины разпространятся в нравоучении касательно того предмета которой ты мне подала, но я не прежде изъяснюсь, пока о всем лучше не осведомлюсь. Естьли я в том успею, так как по моему искуству надеюся, и естьли узнаю обстоятельно все то, что так сказать, теперь только сквозь пальцы вижу; то твой обожатель настоящей изверг, злодей и омерзительное чудовище. Я желала бы лучше видеть тебя..... Я хотела сказать за Г. Сольмсом нежели за ним.

Но в ожидании моих уведомлений, желаеш ли ты знать, как может он поступить во всех своих озлоблениях, дабы искусно вкрасться к тебе в милость? выслушай меня! он во первых представит за себя ходатаем излишество своего свойства; и как скоро в сем его убедиш; то не будеш уже в нем усматривать наглости и неистовства. Ему ничего более не останется, как токмо приучить тебя сносить его оскорбления, и прощать оные попеременно его покорности. Сия хитрость будет иметь такое действие, что гнев твой станет некоторым образом укрощаться, и не допустит ни когда до того чтоб оной был продолжителен. Потом будет претерпевать несколько более обид, а меньше видеть от него покорности; и сие нечувствительно доведет тебя до того что ты всегда видеть будеш первые, но никогда последних. Тогда ты станеш страшится раздражить столь горячей нрав, и наконец столь искусно и столь понятно выговаривать будеш слово повиновение, что весело будет тебе слышить. Естьли ты сомневаешся о сем его поступке, то пожалуй, любезная моя приятельница, потрудися спросить о том мнения у своей матушки.

Обратимся к другим предметам. Твои обстоятельства столь учинились важны; что я не могу останавливаться на общих местах твоего описания; ибо сии легкие и шутливые выражения притворны бывают. Мое сердце искренно делит с тобою все твои нещастия. Мой разум затмевается. Глаза мои, естьли бы ты могла их видеть в те минуты, в кои почитаеш столь веселыми, как меня за то укоряла, едва ли не всегда орашаются слезами, даже и в таких случаях, кои почитаеш ты торжеством моей радости.

Но теперь, несносная жестокость и не ограниченная злоба некоторых из друзей твоих (из твоих сродственников должна я сказать, в сию ошибку я всегда впадаю), странное намерение прочих, теперишная твоя разпря с Ловеласом, и приближение твоего свидания с Сольмсом, от коего как ты справедливо имееш причину судить, могут произойти великие следствия, суть столь важные обстоятельства что требуют всего моего внимания.

Ты желаеш чтоб я подала совет, как должно тебе поступить с Г. Сольмсом, ты требуеш, от меня того что свыше моих сил. Я знаю сколь многаго надеются от сего свидания, без чего, ты не получила бы столь долговременной отсрочки. Все что я могу сказать, состоит в том, что есть ли ты не поступиш с Сольмсом благосклонно, и несклонишся в его пользу, особливо когда почитаеш себя обиженною Ловеласом, то ничто не может произвесть сей перемены. После свидания я без сомнения от тебя буду о всем уведомлена, и верю уже что все учиненное и сказанное тобою будет столь хорошо, что лучше быть нельзя. Однако, естьли я думаю иначе, то не сокрою от тебя онаго. Вот все что я не сомневаюс тебе обещать.

Я желаю ободрить тебя против твоего дяди, естьли тебе будет случай с ним говорить. Вознегодуй на тот наглой поступок, в коем он имел столько участие; и пристыди его в том естьли можно.

Размышляя об оном обстоятельно, я не знаю не обратится ли сие свидание в твою пользу, в какой бы надежде оного ни желали. Когда Сольмс узнает (покрайней мере естьли ты твердо в своем намерении стоять будешь) что ничем от тебя ласкатся не может, и когда твои сродственники не менее во оном уверятся, то должно будет одному удалиться, а протчим представить предложения, которые исполнить, будет тебе стоить некоего труда, или я обманываюсь, что ты освободишся от жесточайших своих мучений и трудов. Я привожу на память многия места из последних твоих писем, и из первых, которые принуждают меня писать к тебе таким образом; но в таких обстоятельствах в коих ты теперь находишся, все чтобы я хотела сказать было бы не вместно.

В заключение сего объявляю тебе что я чрезмерно ожесточена видя тебя, игралищем жестокости брата и сестры. Видя толикие опыты твоей твердости, какой еще ожидают они надежды?

Я хвалю тебя что вздумала сокрыть от их взоров письма и бумаги, которые не должны им в руки попадатся. Я думаю что ты согласишся принести на условленное для наших писем место, несколько белья и платья накануне свидания с Сольмсом, дабы после того не трудно было тебе сыскать к тому случай. Роберт принесет мне оное по первому приказанию, хотя бы то было днем или ночью.

Естьли тебя доведут до крайности; то я надеюсь упросить мою мать чтобы приняла тебя в дом тайным образом. Я обещаюся ей слепо во всем повиноваться, то есть хорошо принимать да и еще благосклонно обходится с её любимцем. Я уже несколько времени помышляла о сей выдумке; но не осмеливалась еще тебя уверить о успехе оной.

Но не отчаявайся в том. Твоя ссора с Ловеласом много к сему способствовать может; и последния твои предложения, в письме писанном к твоему дяде, будут для нее второю причиною.

Я уверена что ты простишь все посторонния объяснения твоей по природе излишне пылкой подруги весьма горячо тебя любящей.

Анна Гове.

Письмо LXVI.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В пятницу, 31 Марта.

Ты весьма учтиво извинилась в своем молчании. Нещастные всегда бывают в недоумении, всегда склонны переменять самые неизбежимые случаи в холодность и в пренебрежение, наипаче со стороны тех к коим они желают сохранить почтение. Я уверена что любезная моя Анна Гове никогда не будет из числа тех приятельниц, кои прилепляются токмо к благополучию: но твоя дружба для меня столь драгоценна, что я по крайней мере сомневаюсь заслуживаю ли я чтоб ты ко мне ее сохранила.

Ты столь великодушно даешь мне вольность себя укорять, что я опасаюсь и пользоваться оною. Я лучше буду не доверять собственному моему рассуждению, нежели дражайшей моей приятельнице, которая позная свои погрешности не может быть подозреваема дабы произвольно оные делала. Я страшуся и спросить у тебя не считаешь ли ты себя излишне жестокою весьма мало великодушною в рассуждении такого человека, которой столь нежно тебя любит, и которой впротчем столь честен и чистосердечен.

Естьлиб ето не была ты, то я бы сомневалась, чтоб кто нибудь в свете мог превзойти меня в сем истинном величии душе, которая внушает в нас признательность за огорчения наносимые истинным другом. Я может быть виновата что поступила надъмеру нескромно; а сие не иным чем извинено быть может, как смущением в коем я нахожуся, есть ли только сие может почестся за извинение. Каким образом должна я просить тебя, (о чем и всегда не отступно утруждать тебя стану) смело следовать тому разуму, которой под приятными видами проницает проступки совершенно? Больной весьма бы был неразсуден, естьли бы опасался врачебного какого орудия от толь нежной руки. Но я с замешательством предлагаю сию прозьбу, боясь чтоб она не подала тебе причины быть осторожнее и скромнее в выражениях. Желаемой или из позволенной сатиры, весьма удобно может переменить в похвалу тот великодушной цензор, которой примечает, что его насмешки производят пользу. Твои шутки клонятся всегда к наставлению, хотя они несколько язвительны, но всегда приятны. Не можно опасаться толь легких ран какие ты причиняеш, по тому что не умышленно и не ко вреду уязъвляешь оными. Такое искуство знали и новейшие наши писатели прославившиеся своими творениями. Для чегож? для того что оно должно брать первоначальные свои основания из доброты души, и что должно быть направляемо правотою сердца. И так нещади меня, ибо я твоя приятельница; и сия причина должна тебя принудить еще менее меня щадить. Я могу проницать в тонкость твоих выражений, сколь ни совершенно ты оные объясняеш: я толь буду поважаема: и ты не достигала бы своего предмета, естьлиб меня в смущение не приводила. Но после такой чувствительности как я говорила тебе не однократно; я вдвое тебя любить буду: исправленное мое сердце будет совершенно тебе предано, и сделается достойнешим тебя.

Ты меня научила что я должна сказать Г. Ловеласу, и что должна о нем думать. Ты представила мне, с великою приятностию, каким образом повидимому он поступать должен дабы примириться со мною. Естьли он в самом деле сие предпримет, то я уведомлю тебя о всем что ни произойдет при сем случае, дабы получить от тебя известия естьли они токмо к тому поспеют, и твое изследование или похвалу когда получу твои письма не столь рано. Что мне ни позволят и что ни принудят предпринять, но как мне кажется, благосклонные судии должны меня почитать за особу вытедшую уже из естественного своего положения. Будучи носима на удачу быстрыми ветрами пристрастного противоречия, и жестокостию, которую осмеливаюся назвать неправодушием, я вижу вожделенное пристанище девической жизни, к коей все мои желания стремятся: но будучи отрываема от оного кипящими волнами, ненависти брата и сестры. и яростными вихрями власти почитающей себе оскорбленною меж тем, когда с одной стороны мои взоры усматривают в Ловеласе подводные камни, о кои по нещастию могу я разбиться, а с другой в Сольмсе пески, на кои волны выбросить меня могут. Ужасное состояние, коего одно изображение приводит меня в трепет!

Но ты, милосердый мой кормщик, показуеш мне весьма спасительное пособие, есть ли токмо по нещастию приведена буду к такой крайности! я не хочу излншне полагаться так как ты из предосторожности меня уведомишь, на успехи какие от прозьб у своей родительницы получить можеш: я знаю что она полагает за правило дабы дети слепо повиновались родителям. Однако я при том ласкаюсь некоторою надеждою, ибо она узнает что подав мне в толь нужное время некое покровительство, избавит меня от величайшей отважности. В сем щастливом для меня разположении, она будет управлять всеми моими поступками. Я ни чего не буду делать без её и твоих советов. Я ни кому не буду казаться, я не буду писать ни каких писем, и ни кто без её согласия не узнает где я нахожусь. В какой бы избушке она меня не поместила; но я не иначе буду из оной выходить, как в каком ни есть переодеянии или как горнишная твоя девушка, пусть мне не дозволят и с тобою по вечерам прогуливаться: я требую сего тайного покровительства, токмо до прибытия Г. Мордена, которой конечно не замедлит приехать. Твое предложение, чтоб положить несколько платья на условленное для наших писем место, кажется мне весьма опасно исполнить; и я буду принужена отложить особ несколько белья с моими бумагами. С некоего времени Бетти с великим любопытством смотрит на мои шкапы, когда что нибудь при ней вынимаю. Некогда приметя оное нарочно оставила я ключи и пошла в сад, по возвращении моем я весьма удивилась увидя их у ней в руках как будто она отпирала шкапы. Она пришла в смущение не ожидая, чтоб я столь скоро назад возвратилась.... притворилась будто того не приметила, но как она вышла, то рассмотря платья, увидела что оне не в таком порядке положены, как я их раскладывала.

Я не сомневалась чтоб её любопытство происходило от важнейших каких причин; и опасаеся чтоб не прекратили моих прогулок, есть ли я подам какое подозрение, с того времени, обыкновенно между другими небольшими хитростями, я не только оставляю ключи свои в шкапах, но иногда посылаю сию девицу вынимать из оных платья по одиначке, под тем видом, чтоб отрехать пыль, и смотреть чтоб цветы не изпортились, или единственно для провождения скуки, не имея другаго важнейшего упражднения, сверх удовольствия, кое и малые и большие находят в рассматривании богатых платьев, я приметила что сия должность весьма ей нравилась; как будтоб сие наблюдение составляло часть её прислуг.

Я думаю что не запрещают мне прогуливаться по одной только доверенности, которую они имели к некоему верному своему шпиону, и что у меня ни единого нет поверенного в фамилии, (по тому что я ни от кого помощи не искала, хотя и была всеми служителями любима) может быть они не видя ни чего такого, по чему бы могли уверится, что я намерена удалиться от них тайно, действительно из того заключают, что наконец я буду убеждена их гонениями. В противном случае они должны б были помыслить что столько раздражают мое терпение, что принуждают меня старатся отважным каким небудь, намерением избавится от толь жестоких их поступок: я молю Бога дабы меня простил есть ли я в том обманываюсь; но я не думаю чтоб мои брат и сестра тем много были опечалены.

Но есть ли сверх всякого чаяния должно будет не минуемо поступить на сию пагубную отважность, то принуждена довольствоваться тем чтоб уйти в том платье которое на мне случится. А как я после завтрака обыкновенно одеваюсь один раз во весь день; то сие предупредит всякую недоверчивость, и белье, которое я положу на условленное место, следуя твоему совету, не будет мне бесполезно.

Не удивляйся сколь далеко простирается мое внимание, и как я остроумно нахожу средства, к ослеплению моей подсмотрщицы, дабы удалить подозрения её господ? Я испытываю что нещастие есть мать изобретения. Ты не поверишь всему тому что я делывала, дабы преобучить моих надсмотрщиков видеть как часто хожу в сад и в птичник. То нужно мне прогуляться на свежем воздухе, и тогда бывает мне лучше когда выхожу из своей горницы. То бываю задумчива, и тогда мои кулички и фазаны, или каскад разгоняют мою скуку: первые, скорыми своими движениями, кои так сказать, возбуждают мои мысли, а каскад своим шумом и глухим журчанием. Иногда уединения составляют единые мои утехи. Какую нахожу я помощь к размышлениям в тихую ночь, на свежем воздухе, взирая на восхождения и захождения солнца! иногда не имея посторонних каких намерений, и не ожидая писем, я беру с собою из учтивства Бетти. Однажды случилось мне позвать ее с собою прогуливатся, не зная того, что она была занята другим делом и не могла идти со мною. Вот главные мои упражднения; но я разделяю их на многия части, и составляю из них множество других, переменяя наименования и виды. Оне всегда имеют на себе не токмо вид вероятности, но и самой справедливости, хотя редко бывают главною для меня к тому причиною. Коль быстры движения воли! Сколь тягостно и с какими трудностями сопряжено супротивление. Самое малейшее препятствие, умножающие отвращение наше, подобно великой тяжести привязанной к ногам, кои тогда бывают не движны.

В пятницу, по утру в 11 часов.

Я уже приготовила не большую связку своего белья. Не мало я мучилась во все то время которое к сему употребила; одна мысль что сия предосторожность для меня сделалась не обходимою.

Когда ты получиш сию связку столь благополучно, как я того надеюся, то пожалуй разверни ее: ты найдеш там два другие запечатанные пакета; в первом, лежат те письма, коих ты еще не видала, то есть те, кои я получила с последнего моего с вами свидания; а во втором собрание писем и список всех тех, кои мы друг ко другу писали, с того же времени, с некоторыми другими бумагами касающимися до различных предметов, столь для меня важных, и превосходящих мое понятие, что я не желаю дабы они попались не какой снисходительной особы, как ты. Естьли мой рассудок с летами созреет, то я может бы захочу их пересмотреть.

В третей связке, которая также запечатана, ты найдеш все письма Г. Ловеласа, с того времени как запрещен ему вход в наш дом, и копии со всех моих ответов. Я надеюся по дружбе твоей ко мне, что ты развернет последнию связку, и прочитавши все то, что во оной ни содержится, ты скажеш мне чистосердечно что думает о моих поступках.

Мимоходом заметь, что я не получала от сего человека ни единого слова; мой ответ положен на условленное место в среду. Он пролежал там до утра. Я не могу тебе сказать в котором часу вчера он взят, потому что я не думала о том наведатся до вечера. Но тогда его уже там не было. Сего дня до десяти часов не было там еще ни какого ответа! Я думаю, что и он в такой же скуке и досаде как и я. Пусть его сердится.

Он может быть имеет столь подлую душу, что естьлиб имел власть надо мной, конечно бы отмстил мне за причиненные мною ему беспокойства. Но теперь, я осмеливаюсь уверить тебя, что он никогда не будет иметь к тому случая.

Я начинаю его познавать, и ласкаюсь что мы равномерно один другому противны. Мое сердце теперь в беспокойствии, естьли могу употребить сие отважное выражение; беспокойна потому, что должна готовится к свиданию с Сольмсом, и к следствиям которыми я угрожаема, без чего я была бы совершенно спокойна по тому, что не заслужила тех жестокостей, которые теперь претерпеваю; и естьлиб я могла так же вырваться от Сольмса, как освободилась от Ловеласа; то ухищрение моего брата и моей сестры, внушающих вредные для меня советы моему батюшке, матушке и моим дядьям, скоробы прекратились.

Сделай милость отдай пять гвиней, которые найдешь завязанные в конце платка, как малое награждение верному твоему Роберту за его услуги. Не протився тому, любезная моя, ты знаешь что я бываю очень довольна, забавляя себя такими малостями. Я думала было сперьва послать к тебе так же несколько денег, кои я имею, и не много каменьев; но сии вещи такие, кои с собою носить можно, и коих я позабыть не могу. В протчем естьли захотят видеть мои каменья, а я не в состоянии буду их показать; то сие будет явным доказательством, что имею какое нибудь намерение, которое конечно не приминут вменить мне в преступление.

В пятницу во втором часу на дровяном дворе.

Еще ничего не получила в ответ от того, кому писала! Я принесла сюда благополучно свою связку, и нашла твое письмо писанное вчера в вечеру. Роберт взяв мое письмо не понес связки, пожалуй скорее отошли его назад, и скажи ему, чтобы он и ее взял. Я положила ее так, что протянувши несколько руку он достать ее может. Ты можешь судить по своему письму, что я не замедлю к тебе ответом.

Кларисса Гарлов.

Письмо LXVII.

АННА ГОВЕ, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В четверток в вечеру 30 Марта.

Приготовся к повествованию моих изследований о поведении и подлости твоего омерзительного чудовища, живущего в безчестном питейном доме, которой он называет постоялым двором.

Крапивннцы и воробьи не достойны быть добычею сего голодного ястреба. Его неусыпность, бдения, ночные его опасности, ненастья, кои он претерпевает столь бодрственно, не все к одной тебе относятся. Он нашел утеху к услаждению столь жестоких своих трудностей: девушка, приятная и прелестная, так как мне описывали, невинная до его прибытия, но бедная! Кто может сказать какова она теперь?

Ей от роду минуло только семнадсять лет.

В протчем, он имеет в обществе своем одного друга, сотоварища в безчинствах, человека столь же веселаго и пронырливого нрава как и сам, с которым ему не соскучится ежеминутно опорожнивать стаканы; а иногда бывают с ним еще один или два гуляки, совершенно переодетые по его нраву. Сия веселая шайка никогда печальна не бывает. Не беспокойся, любезная моя, о насморке твоего Ловеласа. Его голос не так осип, чтоб его Бетсей, (Так из ласки Агличане называют нас.) его роза, как ее мерзавец называет, не могла его расслышать.

Он в нее влюблен до дурачества. Думают что она еще невинна, покрайней мере её отец и ее бабушка в том уверены. Говорят он хочет ее выдать за одного молодого человека в той же деревне. Бедной малой! Бедная и простосердечная девушка!

Г. Гикман сказывает, что часто видает его в городе на зрелищах с женщинами, и всегда с разными. Ах, любезная моя приятельница! Но хотя бы и все сии обвинения были истинны, какаяже тебе до того нужда? Естьли бы ты имела лучших друзей в свете, то и тогдаб сие изъяснение не преминуло произвести своего действия.

Гнусное чудовище! Возможноли чтоб его старания, его в рассуждении тебя происки, не сильны были его обуздать? Но я оставляю его тебе. Нет от него никакой надежды. Я бы желала только, естьлиб было можно, извлечь из гнусных его когтей ту бедную девицу. Я расположила уже план к сему намерению, покрайней мере когда я еще уверена, что она невинна.

Он выдает себя за военного офицера, которой по причине поединка принужден жить скрытно, пока еще жизнь его противника в опасности. Его почитают знатным человеком. Его друг выдает себя за офицера пониже его чином, с которым он живет в согласии. С ними бывает еще третий, которой подчинен второму. При нем самом живет только один служитель. О любезная моя! Как приятно умеют все таковые злости проводить свое время, когда мы по легковерию столь чувствительны бываем к мнимым мучениям, которые они за нас претерпевают!

Я уведомилась, что по желанию моему доставят мне случай видеть отца и дочь. Я бы тотчас все разведала. Мне весьма легко будет проникнуть в сердце молодой столь простодушной девицы; не развратил ли он ее, естьли то уже сделано, то и тогда не труднее мне будет усмотреть оное. Естьли же я усмотрю как с одной, так и с другой стороны более хитрости нежели откровенности, то их тотчас оставлю. Но поверь что девица пропала. Говорят, что он страстно ее любит. Он при столе дает ей всегда первое место. Он с удовольствием слушает её разговоры. Он не хочет чтоб и друзья его к ней подходили. Она лепечет как умеет; он удивляется простоте её во всем том что она ни говорит, слышали так же что он ее некогда называл прелестною своею девушкою. Не сомневайся, чтоб он не называл ее таким образом. Он заставляет ее петь; хвалит деревенские её песенки. Она погибла, любезная моя, она не может миновать опасности. А всему етому причиною Ловелас, ты его знаеш. Пусть приведут к тебе Виерлея, естьли хотят тебя выдать, то есть со всем другаго, а не Ловеласа или Сольмса. Сего желает

Анна Гове.

Любезная моя приятельница, сочти сей питейной дом его гарнизоном, его самого за врага, а его своевольных сотоварищей за его союзников или помощников: но твой брат и твои дядья не будут ли опасаться, естьли узнают, сколь близко он от них находится, когда они почти ежеминутно приходят в сие место. Решились, как уверяют меня, чтоб тебя не везть к дяде твоему Антонину. Как поступишь ты при сем, или без сего отважнаго? Наполни белое сие место, которое я оставляю, по тому что не нахожу столь омерзительного слова, чтоб оное здесь поместить.

Письмо LXVIII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В пятницу в 3 часа.

Ты вдруг возбуждаешь во мне, гнев, негодование и ужас! пожалуй любезнейшая моя приятельница, окончи свои осведомления о столь подлом из всех человеков.

Но не соединяй никогда невинности и простоты с именем нещастной сей девицы. Не должна ли она знать, что такой человек будучи высокой породы и скрывающийся под различными рубищами, не может иметь добрых намерений; когда он дает ей первое место, и называет ее столь нежными именами? Могла-либ девушка семнадсяти лет простосердечная и искренная, поступать по воле незнакомого ей человека, которой скрывает собственное свое состояние? Естьлиб её отец и бабушка были честные люди, и внимательно смотрели за её поступками, дали ли бы они ей такую волю?

Не может терпеть чтоб его друзья к ней подходили! Верь что его умыслы безчестны естьли он уже их не исполнил. Уведом, любезная моя; естьли еще не поздо, уведом сего отца не видящего погибель своей дочери. Нельзя статься чтоб в свете был такой отец или такая мать, котораяб пожелала продать добродетель своей дочери. Нещастная девица!

Я чрезвычайно желаю знать следствия твоих изследований. Ты увидиш сию девушку, говориш ты мне, опиши мне её вид; приятность и прелести, любезная моя! Вот приятнейшие и прелестнейшие выражения: но твои ли они или точно его? Естьли ты почитаешь ее столь чистосердечною, столь простою в её поступках, и в сельских её песенках, (ибо поистинне, любезная моя, ты весьма пристрастно представляешь мне сие изображение) как могла такая девушка, какою ты мне ее изображаешь, привлечь к себе разращенного и безчинного человека, ибо я теперь вижу, что должно ее почитать за привыкшую ко всем городских женщин пронырствам; привлечь его к себе, говорю я, столь сильно, и без сомнения не на долгое время; ибо лишась своей невинности, она заменит своим искуством то, чего не достает ей от воспитания? Прекрасная надежда к исправлению столь развращенного гуляки! Ни за что в свете, любезная моя, не согласилась бы я, чтоб он считал меня о всем том уведомленною. Будь уверена, что не имею нужды о нем размышлять. Я не развертывала его письма, и весьма буду остерегаться развернуть оное. Обмащик! Лицемер! С своим насморком, и с своими лихорадочными припадками, кои может быть он получил от ночного какого буянства, и кои только усилились в валежнике.

Быть уже в таком состоянии.....! Я разумею, касательно его уважения, любезная моя. По истинне, он совершенно стал мне презрителен. Я ненавижу сама себя, что столь много говорила о его подлости, и о его приятной и прелестной девушке. Поверь любезная моя, что нет ни чего приятного, прелестного и любви достойного, без смиренности и добродетели.

Другой подлец, Иосаф Леман, уведомил Бетти, что не преминули мне тотчас сказать, что Ловелас оказал себя с безчестным человеком в том месте, где уже с некоего времени видели его переодетаго. Но он хочет прежде яснее оное узнать, присовокупил он, нежели обстоятельнее о том ее уведомить. Она обещалась ему хранить оное втайне, надеясь что он изъяснить ей все то обстоятельнее. О сем самом и я тебя просила подробнее осведомится. Теперь я вижу, что обвинения его врагов были весьма основательны. Естьли его намерение состояло в том, дабы погубить невинную девушку; и естьли он узнал ее только послучаю своих посещений в замке Гарлов, то должна сугубое принимать участие в том, что до нее касается, и вдвое более должна на него огорчаться. Мне кажется, что я ненавижу его более, нежели самого Сольмса. Но я тебе не скажу о нем более ни слова, пока не уведомишь меня как можно скорее о всем том, что ни разведаеш..... По тому что до того времени я не разверну его письма; а естьли твои изъяснения будут такие, как я себе воображаю, и в чем почти уверена, то обратно отнесу его не разпечатывая в то же место, где его взяла, и никогда не буду иметь с ним дела. Прощай, любезнейшая моя приятельница.

Кларисса Гарлов.

Письмо LXIX.

АННА ГОВЕ, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

31 марта в пятницу около обеда.

Справедливость требует, чтоб я не медлила ни одной минуты, после последнего моего письма, чтоб сие как можно скорее к тебе сообщено было. Я откровенно тебе говорю, что твой Ловелас невинен. Мне кажется в сей раз, что покрайней мере должно его оправдать, и я весьма сожалею, что столь скоро сообщила тебе мои необстоятельные изследования.

Я видела молодую девицу. Она действительно весьма прелестна, и весьма приятна; и что почла бы ты за величайшее достоинство. Сия молодая девица столь невинна, что надлежало бы быть адскому извергу, дабы умыслить на её погибель. Ея отец человек весьма простодушной и честной, которой чрезвычайно доволен своею дочерью и новым её знакомством.

Теперь, когда я совершенно проникла в сие приключение, незнаю, не должна ли страшиться о твоем сердце, когда тебе скажу, что сей Ловелас может поступать благородно. Молодую девицу выдают на будущей неделе за муж, и сим то она ему обязана. Он вознамерился (по словам её отца) соединить щастливую чету, и желал бы, как он говорит, сделать сие щастие и многим.

Вот и для тебя нечто, моя любезная. А как он полюбил и того молодого человека, к коему она склонна; то подарил ей сто Гвиней, кои отдал под сохранение её бабушке, и кои соответствуют небольшому имению её жениха, при том же и его сотоварищ, будучи побужден примером, дал двадцать пять гвиней на платье сей девушке.

Бедной человек расказывал мне, что при их прибытии, они старались казаться ниже своего состояния: но теперь сказал он мне с доверенностию, он знает что один из них есть Полковник Барров, а другой Капитан Слоан. он признается, что в первые дни их прибытия, полковник очень приставал к его дочери; но её бабушка просила его пожалеть бедную и молодую невинную девушку, он клялся, что будет подавать ей токмо добрые советы; и что сдержал свое слово как честной человек. Глупинкая девушка думает, что сам священник не мог бы дать ей лучших наставлений из Библии. Я признаюсь, что она мне весьма понравилась, и я подала ей причину не жалеть о своем посещении, как о потерянном времени.

О Боже мой! любезная моя, что мы должны теперь делать? Ловелас не токмо исправился, но еще сделался проповедником! Что должны мы делать? впротчем, нежная моя приятельница, твое великодушие конечно обратится в его пользу. Но не являй сего великодушия. Я всегда думала что оно столько зла приносит изящному сердцу, сколько внушает любви в обыкновенных людях. Я опасаюсь только того, чтоб бывшее прежде склонностию основыющеюся на условиях, не сделалося бы склонностию ни на каких договорах не утверждающеюся. С сожалением вижу себя обязанною переменить толь скоро мои нарекания в похвалы. Большая часть женщин, или покрайней мере те, кои со мною сходствуют, лучше согласятся пребывать в недоумении касательно отважного какого рассуждения, хотя и точно знают неосновательность онаго. Не все так великодушно признаются в проступках как ты. Сия жестокость, отдавать себе справедливость, требует некоего величия души: так что я относительно к сему простерлась далее в своих изследованиях о жизни, поведении и всех поступках твоего Ловеласа, надеясь найти в них что ни есть хулы достойного, но все кажется его одобряет.

Словом, Г. Ловелас по сим изследованиям толикую заслуживает похвалу, что хотяб при том была и самомалейшая вероятность, то я моглаб подозревать, что заключается в том какой нибудь умысел, дабы из черного представить белое. Прощай, моя любезная.

Анна Гове.

Письмо LXX.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В субботу 1 Апреля.

С торопливостию и опрометчивостию учиненное изследование какого нибудь дела, часто показывает слабость и непостоянство наших рассуждений или мнений: но на сие не должно жаловаться, ибо когдаб ты сама, любезнейшая моя, в теперешнем примере имела столько отвращения, как сама говоришь, к признанию заблуждения, то думаю, что я гораздо бы менее тебя за то любила. Но ты не предъупредила столь благовременно моего рассуждения, естьлиб не имела самого лучшего свойства, какое только женщины иметь могут. Хотя Г. Ловелас кажется здесь и оправдан, но протчие его недостатки столь велики, что заслуживают самое строгое рассмотрение. Естьли бы я была с ним в такой связи, как он желает, то уведомила бы его, что вероломной Леман не из числа его друзей, как он о нем думает. В противном случае, он бы не столько поторопился открыть к своему стыду, а особливо Бетти Барнес, дела и обстоятельства пригожей поселянки. Правда что он сказал сие Бетти за тайну, и обещался ей еще более о том сообщить, когда сам подробнее все дело узнает, а при том рассказать оное и своему господину. Сие то и препятствует етой девице оное разгласить, хотя ей и нетерпеливо хочется чрез сие войти в большую милость моего брата и сестры: ей так же хочется обязать Иосафа, которой оказывает к ней некие любовные ласки, коих она не отвергает, хотя и почитает себя выше его. Обыкновенно большая часть женщин, когда не Имеют случая обращаться в любовных делах с теми, кои им нравятся, и кои для них приличны, обходятся ласково с теми, к коим никакой склонности не имеют.

Но чтоб не говорить более о тех двух особах, о коих я весьма худого мнения, то должна признаться, что как имела всегда бы одно презрение к господину Ловеласу, естьлиб знала, что он способен к толь подлым проискам при таких намерениях, кои привели его так близко к замку Гарлов, и поелику не преминула усмотреть в том многой вероятности, то объяснение, как говорить, производит во мне столько же великодушие сколько и опасения, и может быть более, нежели должна бы была того желать. Издевайся надо мною, любезная моя, сколько тебе угодно; но я спрашиваю тебя, не произвелолиб сие и над тобою подобного действия? а похвальной его поступок.... Я уверяю тебя, искренная моя приятельница, что естьли с сего дня пожелает он препроводишь остаток своей жизни добродетельно; то с охотою простила бы ему большую часть прошедших его заблуждений, хотяб то было для одного того опыта, которой уже мы о нем имеем, и по коему думать можем, что он может оказывать изящные и великодушные чувствования,

Ты легко вообразить себе можешь, что получивши второе твое письмо, я уже ни мало не усомнилась развернуть Ловеласово, я буду на оное отвечать; по тому что не нахожу в нем ничего такого, на чтоб жаловаться могла. Он тем более будет доволен моими словами, что я почитаю себя им обязанною за то, что он поправил несправедливое мое о нем мнение, хотя и ничего о том не знает.

Я весьма щастлива, что сие произшествие по твоему старанию столь скоро мне объяснено; ибо естьлиб я прежде ему отвечала на оное, то конечноб подтвердила ему, что я с ним никакого дела иметь не хочу, а может быть изъяснила ему причину, которая чувствительнее меня трогала, нежели было должно. Какуюб тогда подала ему над собою выгоду; естьлиб дошло до объяснений столь для него похвальных.

Ты увидишь, в последнем его письме, сколько он унижен, с какою откровенностию признает, как уже ты мне предсказала, сродную свою пылкость и все свои проступки. Я должна согласиться, что получа те известия, кои ты мне доставила, сии слова совершенно в другом виде мне представляются, такъже кажется мне, любезная моя, что не видав ни когда сей деревенской девушки, я могу теперь желать, чтоб она была гораздо прелестнее, нежели какою прежде ее почитала; ибо добродетель есть совершенство красоты.

Ты увидишь, каким образом он извиняется в своем слабом здоровье. ,,Не мог придти сам за моим письмом; и что старается в сем выправиться, как будтоб думал что я за то на него несколько рассержусь. ,,Мне весьма досадно, что сделалась причиною расстроенного его здоровья и легко вообразить могу, что его беспокойствия в продолжение некоего времени должны были весьма огорчить человека столь нетерпеливого свойства, как он. Но в самом деле, он не может никого иного в том обвинять, кроме самого себя.

Ты увидишь, что когда я расположена его простить; то он наполнен вымыслами и способами, дабы меня освободить от наглостей, кои меня угрожают.

Я всегда говорила, что первая степень невинности состоит в том, дабы познавать свои проступки, по тому что не льзя иадеяться перемены и иеправления от таких, кои стараются защищать оные. Но ты увидишь в сем письме некоторую надменность даже и в самом его унижении. Правда я не нахожу в его словах никакой причины к укоризне, но при его покорности, не вижу знаков сей добродетели, и не думаю, чтоб она от искреннего, сердца произходила.

Известно, что он ни мало не имеет истинного свойства вежливого человека, хотя и не льзя о нем сказать, чтоб он был совсем противного тому сложения. Такую учтивость имеет всякой человек, которой не обращая на себя довольного внимания, и основываясь на излишнем снисхождении в первых своих летах, а может быть и на излишних в том успехах в сих молодых летах полученных, столь оказывает некоторой род высокоумия, которое по привычке превратилось в наглость, и которое никак не сообразно разборчивым нравам и чувствительности.

Мнение ваше, что должно всегда сей пол держать от себя в отдалении весьма справедливо, короткое знакомство уничтожает почтение: но с кем? поверь, любезная моя, что сего не случиться, когда будем иметь обхожденье с человеком разумным, великодушным и благодарным.

Я в том согласна, что желая избегнуть одной крайности, весьма трудно миновать другой. Из сего может быть следует, что Г. Ловелас почитает за знак великой души, когда показывает более гордости, нежели чувствительности. Но проницателен ли тот человек, которой не может различить такие качества, кои и всякой человек с посредственными дарованиями усмотреть может.

Он горестно жалуется ,,что я толь легко даю себя в обиду, что навсегда его от себя удаляю. ,,Я его прощу, говорит он мне, естьли он осмелится представить мне, что сей мой поступок весьма горд, и ни мало не может способствать к уменьшению её страха и гонений моих родственников, понуждающих меня решиться в пользу Г. Сольмса.

Ты увидишь также, что он в моей власти считает всю свою надежду к благополучию, как в сей так и в будущей жизни, его желания и его обещания с таким жаром объяснены, что кажется из одного сердца произтекают; по какому же другому признаку можно судить о сердце человеческом.

Ты также увидишь, что он уже известен о свидании, которое я обещала Г. Сольмсу, и какими словами выражает свою печаль. Я намерена ему изъяснить свое мнение о подлых средствах, кои он употребляет для осведомления о всем том, что ни произходит в нашей фамилии. Естьли честные люди не востают против тех поступок, кои оскорбляют честность, то кто же будет пещись о пресечении оных, покрайней мере хотя стыдом?

Ты увидишь с каким страстным усилием он меня просит ,,написать к нему покрайней мере хотя несколько строк за день до моего свидания с Г. Сольмсом, дабы утвердить его в надежде, что я не от негодования моего к нему разполагаюсь благосклонно принять столь ненавистного соперника. Я должна ему простить, говорит он, что толь часто приходит в сей страх; наипаче, когда я рассуждаю, что в сей же самой милости и ему было отказано, и что мои родственники не столь бы много желали того, естьлиб не обещавали себе из того великих выгод.

В субботу 1 Апреля.

Ответ мой к нему отослан. Я обьявляю ему ,,что не намерена была ни единой строки писать к такому человеку, которой может возставать против всего моего полу и против меня, по тому только, что я заблагоразсудила пользоваться своим рассуждением.

Естьли я согласилась на свидание с Г. Сольмсом, то сие произошло единственно из повиновения, дабы тем показать моим друзьям, что я всегда буду повиноваться тому, что не превосходит моих сил. Я несколько надеюсь, что Г. Сольмс оставит свое намерение, когда узнает что я решительно его отвергаю.

,,Что мое к нему отвращение столь откровенно, что в сем то случае ни малой доверенности к самой себе не имею. Но чтоб Г. Ловелас не должен себе приписывать честь сего пожертвования: что естьли мои друзья оставят меня токмо в полной свободе, то почитая за величайшее щастие свою вольность и независимость, не соглашусь подвергнуть себя человеку столь пылкого свойства, которой меня наперед уже уведомил чего должна от него ожидать, когда он будет иметь надо мною власть.

,,Я ему объявила, что весьма не одобряю тех средств, кои он употребляет для осведомления о всем том, что ни произходит в посторонней фамилии. Я присовокупила, что средства его развращать чужих служителей, в замену хитрости шпионов, коим приказано над ним присматривать, ни мало к его извинению не служат; что как бы кому ни угодно было толковать собственные свои деяния, но есть некоторые независящия ни от чьего правила, определяющия добропорядочные и безчинные поступки. Осуждать несправедливость и считать себя таким, коему предоставлена власть заменять оную другою, не то ли значит, что и разпространять общее развращение? Естьли нет такого предела, на коем бы человек учиня великое множество несправедливостей остановлялся, то должно необходимо отречься от всякой добродетели. Человек изящной души помыслит, зачем я прежде всех не остановлюсь на таком пределе?

,,Я оставляю ему судить, имеет ли он право судя по сему правилу включить себя в число сих изящного свойства людей, и должно ли мне ласкать его надежде, когда знаю стремительной его нрав, и когда вижу столь мало вероятности чтоб он мог когда нибуть примириться с моею фамилиею?

,,Я ему говорю, что при всех сих погрешностях и проступках для одной его только выгоды могу желать, чтоб он принял справедливейшие и естественнейшие правила, и что я по справедливости презираю все те своевольства, кои он себе позволить может постепенно; следственно наши свойства чрезвычайно несогласны; а что он обещается себя исправить, то столь многократные признания не последуемые никакою действительною переменою, почитаю я за пустые слова, кои ему гораздо легче выговорить можно, нежели оправдаться или исправиться от своих заблуждений; что с некоего времени я уведомилась (и в самом деле я узнала о том от Бетти, которая также слышала то от моего брата,) что он иногда по безразсудной вольности своей говорит против бракосочетания: я весьма язвительно за то его укорила, и спрашивала его, с каким намерением может он сии неблагопристойные делать насмешки, и в то же время оказывать мне свое усердие и старания?

,,Естьли отвезут меня, сказала я ему, к дяде моему Антонину, то из того не должен он заключять, что я неотменно буду за Г. Сольмсом по тому, что я не столь много буду колебаться избегнуть такого места, в которое отвезут меня против моей воли, нежели оставить дом моего родителя; и в самых труднейших обстоятельствах я найду средство продержать моих гонителей в недоумении до прибытия Г. Мордена, которой будет иметь право, естьли я того потребую, отдать в мою власть наследство моего дедушки.,,

Может быть находится несколько хитрости в сем заключении главное мое намерение состоит в том, дабы принудить его оставить наглые свои намерения; ибо поистинне, естьли меня от сюда увезут, когда буду в разуме, или может быть без чувства, и отдадут во власть моему брату и сестре; то не надеюся, чтоб они не употребили наглости и силы, дабы принудить меня выдти за Г. Сольмса. Без сего пагубного опасения, естьлиб я могла выиграть несколько времени под какими нибудь остроумно то выдуманными предлогами, или в самой крайности, принять что нибудь вредное моему здоровью, но весьма бы остерегалась и подумать о том, чтобы оставить даже и дяди моего дом. Как согласить с моими правилами такой поступок, которой толико не соответствует повиновению, коим я обязана моему родителю, где бы ему ни угодно было меня поместить? Но когда ты подаешь мне приятную надежду для избежания одного из двух моих требователей, то я не буду иметь нужды отдавать себя в покровительство посторонней фамилии; и не думаю еще чтоб мои обстоятельства были совершенно сомнительны. я не вижу никого из своей фамилии, и не усматриваю ни от кого знаков дружбы или внимания. Не должна ли я из того заключить, что и они весьма не много успеха надеются получить от своих совещаний, коих исполнение отложено до вторника, о коем я и подумать без ужаса не могу? Присудствие моего дяди Антонина не почитаю за великую себе милость; но я предпочитаю оное присудствию моего брата или сестры. Мой дядя весьма неумерен в своем гневе. Я не думаю,чтоб Г. Ловелас имел в том против его преимущество. Покрайней мере, он не имеет столь свирепаго виду, как мой дядя, коего все черты оказывают уже жестокость. Сии любимцы морской фортуны, не знавшие никогда других препятствий, кроме свирепых волн, и полагающие всю свою славу в пренебрежении оных, иногда делают столько же шуму, как и ветры, коим они противуборствовать привыкли.

Я воображаю, что Г. Сольмс и я будем казаться друг другу настоящими дураками; естьли правда, как мне писал о том дядя мой Гарлов, и как Бетти мне весьма часто повторяла, что он столько же страшится моего взгляду, сколько и я его.

Прости, щастливая моя приятельница: щастливая, три краты щастливая тем, что не видишь никакой жестокости к исполнению долга своего относящейся, а следуешь единственно выбору своей матери, и против коего ни какого не имеешь, да и иметь не можешь справедливого возражения: разве только то, что сей выбор не сама предполагаешь. Поврежденная природа возбуждает нас противу всего того, что имеет вид власти: но должно признаться, что пылкая молодость не столь способна, нежели зрелой возраст и опыт к учению хорошего самым собою выбора. Одним словом, все то, чего не достает к твоему благополучию, состоит в том, дабы познать оное, или не заражать оного рассуждениями о том времени, когда имели власть выбирать; хотя и весьма вероятно, что посоветуясь с здравым своим рассудком, ты то же бы самое сделала.

Клар. Гарлов.

Письмо LXXI.

АННА ГОВЕ, к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ.

В Воскресенье 2 Апреля.

Я должнаб была для спокойствия твоего уведомить тебя вчерась, что я получила твой пакет. Роберт мне сказал, что вероломной твой Леман видел его на конце Аллеи, и что спрося его, за чем он зашел в сие место, сказал, не дав ему времени отвечать: скорее Г. Роберт, скорее, не медли ни минуты, ступай от сюда вон.

Ты не должна сомневаться, что вольностию в своих прогулках обязана единственно доверенности, которую твой брат имеет к сему человеку и к Беттн. Но ты одна такая в свете, которая в подобных обстоятельствах не имеет на своей стороне ни одного служителя, на верность коего моглабы положиться. Стихотворец, любезная моя, не станет воспевать, какой нибудь Ангелики, не придав ей наперсницы, которую назовет прекрасным каким ни есть именем, или покрайней мере, представит ее старою кормилицею.

Я читала моей матери многия места из твоих писем; но ни что не сделало в ней толь сильного впечатления, как последния слова вчерашняго. Она оными пленилась; она мне сказала, что никак не может отказать тебе в своем дружестве. Я желала возспользоваться щастливою сею минутою, дабы учинить ей мое предложение, и просить ее сколько можно, чтоб оное исполнить, как вдруг вошел любезной Гикман, и начал делать нам свои поклоны, подергивая у себя то галстук, то манжеты. Я съиграла бы с ним хорошую шутку за такие его неблагопристойности; но взяв другую мысль дабы показать ему свою досаду, Разве сдесь ни кого нет, сказала я и с которых пор входят сюда без докладу? Он просил о том прощения, и пришел в крайнее замешательство, не зная, остаться ли ему у ней или выдти. Мать моя, с обыкновенною своею жалостию, сказала, что между нами не было ни какой тайны, и просила его сесть. Ты знаешь как он запинается, когда выходит из терпеливости. С... Вашего..... Позволения, сударыня, говоря мне. Так, так, Г. мой, садитесь естьли вы устали; но только, естьли вам угодно, подле моей матушки, я люблю чтоб мои фижмы всегда были круглы, и не знаю к чему иному сия неудобная прикраса служит, как не к чищенью грязных башмаков; или к тому чтоб держать в отдалении от себя неучтивых людей. Удивительная девица! вскричала моя мать с великим не удовольствием; и вдруг обратясь к нему весьма приятным голосом сказала, так Г. Гикман сядьте подле меня; я не люблю сих глупых прикрас препятствующих честным людям приближаться. Я приняв веселой вид, внутренно радовалась, что сии слова моей матери не клонились к твоему дяде Антонину.

При вольности, какую обыкновенно имеют вдовы, она не преминула бы, как я в том уверена, обратиться весьма искусным образом на первый предмет нашего разговора, и расказать своему любимцу те слова из твоего письма, кои весьма клонятся в его пользу. Она уже начала говорить ему, что он много обязан девице Клариссе, и что может его в том уверить. Но я в ту же минуту спросила Г. Гикмана, не получил ли он каких новостей из Лондона в последних своих письмах; таким вопросом обыкновенно давала я ему разуметь, что желаю переменить разговор, да и всегда почти в сем намерении ему оной предлагаю; лиш бы только он молчал, а я ни мало не сержусь за то, что ничего мне не отвечает.

Я не имела намерения открыть при нем своего предложения, не узнав лучше как оно будет принято моею материю, ибо естьли я к тому не найду ее благоразположенною то буду почитать самого его за помощника, коего хочу употребить в сем деле. С другой стороны я ни мало не забочусь быть им обязанною, естьли токмо могу от него избавиться. Человек имеющий такие намерения как он, представляется важным, и принимает столь заботливой вид, когда женщина на его услугу согласна, что наконец выводит из терпения. Но естьли я сего дня не сыщу случая изъяснится, то неотменно постараюсь завтре свое намерение исполнить.

Для чего желаеш ты, чтоб я без тебя развернула пакет? Ты не имеешь нужды в своем поведении предомною оправдаться; а выписками из писем Ловеласа и из своих собственных, ты ясно меня уведомила, на каком положении ты с ним находишся: я бы несколько пощекотала тебя своими колкими издевками: но поелику ты желаешь, чтоб почитали тебя из всего нашего пола превосходнейшею в искустве управлять сама собою, да и в самом деле заслуживаеш такое о себе мнение, то хочу тебя пощадить. В протчем признайся, что ты хотела мне некогда открыть свое сердце, и что воспрепятствовал тебе один только, которой остается тебе преодолеть. Ты оной совершенно преодолеешь и тогда пожалуй изъяснись мне без всякой утайки.

Я не могу извинить тебя за излишнию твою щедрость к такому человеку; которой и то за великое щастие считает, что может тебе служить. Годовое его жалованье! Думаешь ли ты о том? Я опасаюсь чтоб ты не привела его в погибель. По своим деньгам найдет он случай женится в соседней деревне, и может быть прежде трех месяцов будет иметь причину приписывать свое нещастие твоим благодеяниям. Должно оставить теб
123;, говоришь ты, вольность удовлетворять себя такими малостями. Так, я очень знаю, что в сем случае напрасно потеряешь труд, когда будешь тебе противоречить. Ты всегда весьма высоко ценишь самомалейшие услуги тебе оказываемые, а весьма за малое почитаешь то, что оказываешь другому, хотя твои благодеяния излишны бывают велики. Правда что за все сие награждаемы бываем удовольствием от того получаемым. Но для чего желаешь ты, чтоб благородные чувствия твоей души учинились предметом укоризны для всего человеческого рода, для своей фамилии также и для моей? Естьли сие правило, изящно как я от тебя слышала, что можно слышать слова других, но не иначе разпологать свои рассуждения, как по действиям; то что должно думать о такой молодой особе, которая старается сыскать в своих словах отговорки и извинения в защищение подлых поступок тех, коих сама она осуждает своими деяниями? Ты должна стыдится, любезная моя, что среди многочисленной фамилии, кажешься столь отменною. Когда ты найдешь такого человека, коего сердечные чувствования твоим соответствуют, тогда смело оказывай великие свои качества: но до того времени, мне кажется, что из жалости к другим, ты должна приобучить себя и свое сердце сносить несколько противоречия.

Я не более двух строк к тебе писать хотела, в том только намерении, чтоб ты была спокойна в рассуждении своего пакета, однако моя бумага вся исписана. Как можно удержать перо, занимаясь столь приятною и столь плодовитою материею как описание твоих похвал! Дабы наказать тебя за сию малость, за которую я тебя укоряю, и коею весьма раздражена, сожалею, что малое пространство места не соответствует моему желанию, описать изящные деяния составляющия всю твою жизнь, в коей ей самой поступок весьма особливой пример представляет. Сия мысль мне нравится. Я некогда сделаю тому опыт, дабы понудить твою воздержность умерять излишество других твоих добродетелей.

Анна Гове.

Письмо LXXII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В Воскресенье в вечеру, 2 Апреля

Сколь подробно могу я рассказать тебе, любезная приятельница, случившиеся у нас произшествия, и как удивлю тебя переменою поступок моих друзей! Я бы ни когда не подумала чтоб между нами употреблено было столько хитрости, сколько я теперь о том узнала. Сие повествование не требует другаго порядка, кроме последовательного описания произшествий.

Вся наша фамилия сего дня поутру была в церкве. Они привели с собою Пастора Левина, коего пригласили отобедать в замке..... Спустя несколько минут после их прибытия, Пастор просил у меня позволения видеть меня в моей горнице. Ты легко рассудишь, что я ему в том не отказала.

Он вошел ко мне. Посещение его продолжалося с час; но я не удивлялась, что он старался всячески удаляться говорить о том, о чем как я подозревала, пришел он со мною изъяснится. Наконец, я его спросила не удивляютсяли тому, что я не кажуся в церькве.

Он с учтивостию мне поклонился; и сказал, что почитает всегда за правило, не входить в дела постороних фамилий, когда его к тому не приглашают.

А как ничто не противоречило моему ожиданию, то я вообразила себе, что имея о его правосудии хорошее мнение, они не осмелились предложить ему мое дело на суд, и я ни чего уже такого не говорила, чтоб могло привесть нас к сей материи. Когда же ему сказали, что обед готов, то я приметила, что он ни малейшего удивления не изъявил о том, что я с ним вместе не пошла.

В первой раз, со времени, моего заключения, сожалею я, что не обедала в низу. Провожая его до лестницы, навернулись на глазах моих слезы против моей воли. Он сие приметил, и по доброму своему свойству столько был тронут что и на его глазах появились слезы, но он спешил скорее сойти, не произнося ни единого слова, опасаясь, без сомнения изъявить мне свою жалость изменением своего голоса. Я весьма тщательно старалась подслушать, как он хвалил не токмо те добрые свойства, кои мне приписывал, но наипаче то участие, которое я в нашем разговоре принимала. И полагала, что как его просили не говорить со мною о предмете моих нещастий; то он и желал им изъявить, что ни мало не касался сего важного дела.

Я была столь не довольна, и изумлена сим новым их поступком, что никогда еще в таком замешательстве не находилась; но другия произшествия к большему приумножению оного оказываться начинались. Сей день должен был для меня казаться, днем таинственных приключений, но сопряженных с будущими; ибо я не сомневаюсь, чтоб в сих хитростях не скрывались важнейшие какие нибудь намерения.

После обеда, все выключая моего брата и сестры пошли в церьковь с пастором, которой приказал засвидетельствовать мне свое почтение. Я сошла в сад. Мой брат и сестра, кои там прогуливались, долгое время, за мною примечали, останавливаясь нарочно в тех местах, гдеб я их могла видеть; в том намерении, естьли не обманываюсь, чтоб показать мне свою веселость и свое дружеское обхождение. Наконец они вошли в Алею, из коей я выходила, держа один другаго за руку, как будто два нежные любовника. Ваш покорной слуга, сударыня, ваша покорная услужница, Г. мой. Вот все что произошло между моим братом и мною; не холодна ли несколько погода вам кажется Клари, спрашивала меня моя сестра приятным голосом, и остановясь передо мною, поклонилась? Я также остановилась, и поклонясь ей вдвое ниже. Я того не примечаю, сестрица моя, отвечала я ей. Она пошла далее. Я еще поклонилась ей весьма низко, и пошла к своему птичнику; но как они пошли пократчайшей додороге, то пришли туда прежде меня. Вы бы должны, Клари, сказал мне мой брат, подарить мне несколько своих птиц, для птичного моего двора в Шотландии. Оне к вашим услугам братец. я для вас выберу, сказала моя сестра, и между тем, как я давала им корм, она выбрала их с полдюжины. Я не знаю, какое их было притом намерение, естьли они тем не хотели оказать мне веселаго своего нрава и естественного ко мне благоразположения.

По окончании службы, дядья мои также вознамерились оказать мне некое уважение. Они уведомили меня чрез Бетти, что желают пить чай со мною в моей горнице. Теперь то, сказала я сама себе, начнутся предварительные условия, коих исполнение отсрочено до вторника. Однако, они отменили свое намерение пить чай со мною, и дядя мой Иулий один только ко мне пришел.

Вид, с коим он ко мне появился, показывал равномерно холодность и любовь. Я подошла к нему с великою торопливостию и просила его покровительства. Не опасайся, сказал он мне, не беспокойся, любезная моя племянница, будь впредь уверена в милости всей фамилии: мы уже достигаем до щастливого конца, любезная Клари. Я с великою нетерпеливостию желал тебя видеть. Я не мог долее терпеть, не имея сего удовольствия; поцеловав меня, и называл прекрасною своею племянницею.

Однако, он весьма остерегался коснуться важного пункта. Все примет новой вид; все щастливо разпоряжено будет. Жалобы прекратятся. Тебя любит вся фамилия. Я желал прежде всех отдать тебе мое почтение, (ето обязательное его выражение,) тебя видеть, и изъявить тебе мою нежность. Прошедтее должно предано быть забвению, как будтоб того никогда и не было.

Я осмелилася было сказать несколько слов о безчестии, что содержусь в заключении. Он прервал мою речь; о безчестии, моя любезная? Ах! Оно никогда до тебя не коснется, доброе твое имя весьма твердо основано. Я нетерпеливо желал тебя видеть, повторяет он; я никогда не видал столь любви достойного, после той долговремянной разлуки,

Он опять начал целовать мне щеки, кои как я чувствовала, горели от печали и нетерпеливости. Я не могла снести, что мною с такою жестокостию играли. Какую благодарность должна была я воздать за посещение, которое мне казалось не иным чем, как весьма гнусным коварством, в том только намерении, чтоб меня искусным образом приготовить ко вторнику, или показать меня неизвинительною при всей моей фамилии. О коварной брат! Теперь то я познаю твои умыслы. При сей мысли в гневе своем вспомнила я, какой торжественной вид показывал мой брат и сестра, когда изъявили мне толико дружбы и следуя за мною, называли меня Клари, и своею сестрою, с принужденным снисхождением; но я усматривала в их глазах более отвращения ко мне, нежели нежности. Думаешь ли ты, чтоб при таких рассуждениях могла я почесть посещение моего дяди за великую милость? Я о том судила так, как надлежало; и видя, что он старается предъупреждать всякие объяснения, я вознамерилась следовать его,примеру, и говорить с ним токмо о посторонних вещах. Он продолжал свой разговор таким же голосом, осматривая все что около меня ни находилось, то на не большую мою работу, то на что нибудь иное, как будто видел оные в первой раз, целуя иногда руку, которая оные рисовала или вышивала; не столько для того, чтоб им удивляться, но чтоб токмо удалить сим отвлечением то, что наиболее впечатлено бы в его разуме, а в моем сердце.

Выходя от меня, он казался поражен неким рассуждением, которое привело его в изумление. Как могу я тебя здесь оставить, любезная моя? тебя, коей присудствие составляет радость в сем доме. Правда, что тебя вниз не ожидают; но я хочу удивить твоего отца и мать.... Покрайней мере естьлиб я знал, что не произойдет от сего ничего неприятнаго; племянница моя, дражайшая моя Клари! Что ты о том скажешь? (моглалиб ты подумать, дражайшая моя Гове, чтоб мой дядя мог быть столь притворным) Не угодно ли сойти со мною? Не желаешь ли видеть своего родителя? Имеешь ли ты столько бодрости, чтоб перенести первое его неудовольствие, при взгляде на столь любезную дочь, любезную племянницу, которая привела всю фамилию в великое смущение! Можешьли обещать, что впредь....

Он приметил, что я начала выходить из терпения. В протчем, любезная моя, возразил он, естьли ты несовершенно себя забыла, то я не буду принуждать тебя к такому поступку. Мое сердце колеблясь между почтением и негодованием, столь было поражено, что я с трудом могла дышать. Ты знаешь, любезная моя приятельница, что я никогда не могла сносить того, чтоб столь подло со мною поступали. Ах! государь мой, сказала я ему, прерывая вздохами свои восклицания: вы, мой дядя! вы! можно ли сему статься, государь мой... Как вы можете.... Бедная твоя приятельннца, любезная моя, не имела более силы выразить своих понятий.

Я признаюсь любезная Клари, отвечал мне дядя, естьли ты еще не решилась повиноваться, то лучше остаться тебе там, где ты находишься; но судя по свидетельству, которое ты подала.....

Свидетельство, которое я подала! Какое свидетельство государь мой?

Так! так! любезная племянница, естьли ты столь чувствительно печалишься о своем заключении, то лучше еще остаться тебе, где ты и теперь. Но сия не большая не благоприятность скоро пройдет. Прощай любезная моя Клари. Я скажу только два последния слова: будь чистосердечна в своей покорности и продолжай меня любить как и прежде, я тебя уверяю, что поместья твоего деда не превзойдут моих.

Он поторопился сойти вниз, не дав мне времени ему отвечать, как будто бы радовался, что убежал и окончил свою ролю. Не усматриваешь ли ты, любезная моя, сколь твердое намерение они приняли, и не имею ли я причины страшиться вторника? Из сего ясно вижу, что они думают будто получили какую выгоду из моего согласия на сие посещение. Естьли бы оставалось мне о том хотя малое сомнение, то новые непристойности Бетти конечно бы оное изтребили. Она беспрестанно поздравляет меня вторником, которой называет великим днем, и посещением моего дяди. Более половнны уже трудностей говорит она, преодолено. Она уверена, что я не согласилась бы видеть Г. Сольмса, естьли бы не намерилась его принять. Уже с некоего времени она находит больше дела, нежели прежде. Свадебные приготовления весьма ей нравятся. Кто знает, чтоб вскоре после моего брака не последовал другой какой нибудь?

Я получила после обеда ответ Г. Ловеласа на последнее мое возражение. Оно наполнено обещаниями, благодарностию, вечною благодарностию, ето любимое его выражение, между прочими, кои не менее прежних его слов превосходны. Одного из всех писем мущин, кои я видала, в его письмах я нахожу гораздо менее таких нелепостей, я не имела бы к нему больше почтения, когдаб он много употреблять их начал. Слова его, кажется показывают ограниченный разум, которой считает женщину глупою, или надеется сделать ее такою.

,,Он жалуется на мое равнодушие, которое не позволяет ему на другом основании утверждаться в надежде моей к нему благосклонности, как на худых поступках, которые претерпеваю от моих друзей. Что касается до укоризны учиненной ему мною за пылкость его свойства; то он отвечает, что хоть не может ни как в том оправдаться, однако постарается принести мне основательное извинение. ,,Что я налагаю на него молчание, чрезмерно строгим изъяснением, но коему признание его недостатков, я приписываю равнодушию, какое он по мнению моему, имеет исправить себя более для славы, нежели от искреннего желания; что между возражениями до сего времени против его нравов разглашенными, он не знает еще ни одного справедливаго; но что впредь, он намерен предъупреждать оные. Какие то обещания, спрашивает он надлежит ему исправиться по моему примеру: но каким образом мог бы он исполнить оное, естьли бы не должен был исправиться от пороков, или покрайней мере больших пороков? Он надеется, что признание его погрешностей никто не сочтет за худой знак, хотя я по строгой добродетели оное и не таким почитаю. Он уверен, что я посправедливости укоряла его за те умышленные знакомства, кои он в замену другим также и с ним поступающим, заводит в самой моей фамилии. Свойство его и нрав побуждают его входить в посторонния дела, но он ласкается что обстоятельства могут его извинить, наипаче когда для него теперь весьма важно знать движения такой фамилии, которая возстает против меня, по причине несправедливого огорчения, которое до него одного касается. Естьли жить столь добродетельно, как Ангелы, говорит он, то должно и обращаться с Ангелами. Он еще не научился трудному знанию за добро платить злом, а естьли когда принужден будет тому научится, то конечно не чрез те жестокости, кои претерпевают от известных людей, которые почли бы за удовольствие, естьлиб он унижался пред ними, и кои сталибы пренебрегать его столько же, как и меня.

,,Он весьма худо извиняется в той вольности, с какою он иногда смеивался супружеской жизни. Ето такая материя, говорит он, о коей он с некоего времени не говорил с толь малым уважением. Впрочем он признается, что о сем многократно и до него так рассуждали; и что всем известно что сие есть общее мнение, имеющее столь мало рассудка и столь давнее, что он умер бы со стыда разглашая оное. Он почитает то за безразсудное посмеяние законам и надлежащему порядку общества, которое относится к издевкам наших предков; и за большее еще преступление в таком человеке, как он, которой не пред иным кем может хвалится своим произхождением и своим сродством, как пред такими, кои не столько обязаны своей породе: он обещается мне весьма тщательно остерегать себя в словах и поступках, дабы учинится достойнейшим моего почтения; и дабы меня убедить, что естьли он когда получит то благополучие, к коему стремится; то будет наблюдать искренно основательные правила чести и добродетели, в которых он смотря на мой пример более и более утверждатся будет.

,,Он думает, что я совершенно погибну, естьли только отвезена буду к моему дяде. Он весьма ясно описывает положение места, рвы оное окружающие, церковь, непримиримую злобу моего брата и моей сестры, их власть над всею моею фамилиею: но что не менее меня устрашает, он ясно мне дал выразуметь, что он скорее погибнет, нежели допустит меня туда везти.,,

Твои обязательные, твои великодушные прозбы, любезная моя приятельница, обретут мне в милости твоей матушки, единое средство к избежанию столь жестоких крайностей. Я прибегну к её покровительству, естьли она по своей благости на то согласится. Я исполню все свои обещания. Я не буду ни с кем иметь переписки. Я не буду ни на единую минуту от тебя отлучатся. И ни с кем иным видеться не буду. Уже время свернуть свое письмо и отнесть немедленно на условленное место. Ах! не нужно говорить тебе, что я вся твоя.

Кларисса Гарлов.

Письмо LXXIII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ к АННЕ ГОВЕ.

В понедельник 3 Апреля.

Благодарю за твое старание; мои бумаги теперь в твоих руках. Я всячески буду стараться дабы заслужить твое почтение, и не помрачить безчестием твоего благоразумия и моего сердца.

Я вновь получила письмо от Г. Ловеласа; он по видимому весьма тревожится о свидании, которое я должна завтра иметь с Г. Сольмсом. Поступки, говорит он мне, которые сей бедняк почитает уже за право по сему случаю оказывать, весьма много увеличивают его беспокойство; и он с трудом удерживается его видеть, дабы ему дать знать, чего он должен ожидать, естьли насильственные средства будут употреблены в его пользу. Он уверяет меня, что Сольмс уже торговал у купцов екипажи; и что в новом расспоряжении своего дома (слыхала ли ты что не сноснее) он назначил уже такую то и такую горницу для кормилицы, и для прочих служителей, коих мне определяет.

Как могу я снести слыша предложения о любви из уст сего изверга? конечно не станет у меня терпения. Впрочем я бы не подумала, чтоб он осмелился тщеславится; сими бесстыдными приготовлениями, столь мало согласуются они с намерениями моего брата. Но я спешу оставить столь несносную для меня материю.

При отважном удостоверении Сольмса с меньшим удивлением увидишь ты смелость Ловеласа, которой меня явно понуждает именем всей своей фамилии избегнуть от насилий, коими меня угрожают у моего дяди, и которой предлагает мне цуг лошадей и карету Милорда М... которая дожидаться будет меня за двориком у забора, от коего ход к валежнику. Ты увидишь с какою смелостию говорит он, о заключенных своих условиях относительно к сему делу, о конвое стоящем во всякой готовности, и об одной из его двоюродных сестр, которая будет сидеть в той карете или ждать нас в близь лежащей деревушке, для препровождения меня к его дяде или к его теткам, или и до самого Лондона, естьли я на то решусь; на всех тех договорах и условиях, кои я заблаго рассужу ему предписать. Ты видишь с какою яростию он грозится присматривать над всеми и день и ночь, и употребит великую силу, дабы меня отнять у тех, кои намерятся провожать меня к моему дяде. Сие он учинит неотменно, хотяб я на то была согласна или нет; по тому что он почитает сию поездку конечным разрушением своей надежды.

О! любезная приятельница, ктобы мог подумать о сем странном приуготовлении, когда бы не был к тому доведен чрезвычайною печалию и страхом! о опасной пол! какое дело имею я с каким ни есть человеком или люди со мною? Я не заслуживала бы ни от кого сожаления, естьлиб своим проступком, собственным своим легкомыслием, дошла до такого состояния. Как бы я не желала.... Но к чему служат желания в крайнем нещастии, когда нет средства освободиться от онаго?

Однако милость твоей матери почитаю спасением на кое еще могу надеятся. Естьли токмо могу избежать того, чтоб не впасть в руки тому или другому до прибытия Г. Мордена, то примирится тогда легко будет, и все кончится благополучно.

Я написала ответ к Г. Ловеласу, в коем ему напоминаю, что естьли он не желает на всегда прервать со мною знакомство, то должен избегать всех отважных поступок, и не ходить к Г. Сольмсу, от чего бы изъискали случай к какому ни есть новому против меня насилию. Я потверждаю ему, что лучше соглашусь лишится жизни, нежели видеть себя женою сего человека. Но как бы со мною ни было поступлено, и какие бы от сего свидания ни произошли следствия, но требую от него, чтоб никогда не употреблял оружия против моих друзей; я спрашивала его, на каком основании думает он иметь власть оспоривать право моего родителя, относительно к отправлению меня к моему дяде. Я однако присовокупляю, что не упущу ни какой прозьбы, ни вымыслов, хотя и притворюсь больною, только чтоб избавиться от сей нещастной поездки.

Завтра у нас вторник. Сколь скоро время проходит? Сколь скоро наступает тот день, коего страшимся! Я бы желала, чтоб глубокой сон овладел всеми моими чувствами во все сии сутки. Но завтра все будет тот же вторник, со всеми опасениями и ужасом, без коих как я опасаюсь, он не пройдет. Естьли ты получишь сие письмо до рассвета; то пожалуй помоги мне своими прозьбами и советами.

Кларисса Гарлов.

П и с ь м о LXXIV.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

Во вторник поутру в 6 часов.

День настал. О естли бы он прошол благополучно! я препроводила сию ночь весьма худо. Едва могла я сомкнуть глаза, занимаеся беспрестанно о приближающем свидании. Довольно долгое время, на которое все согласились оное отсрочить дает им при собрании торжественный вид, которой еще более умножает мои беспокойства. Поверь, что человек способный размышлять не всегда бывает завиден, естьли не имеет такой щастливой живости, как ты, ибо ты умеешь наслаждатся настоящим временем, не заботясь с лишком о будущем.

Во вторник в 11 часов.

Тетка моя Герьей удостоила меня своим посещением. Бетти, с таинственным своим видом, уведомила меня, что ко мне будет завтракать одна госпожа, которую я мало ожидала, давая чрез то мне догадываться, что то будет моя мать. Сие известие столь чувствительно меня тронуло, что через четверть часа, когда я услышала идущую какую то женщину, которую действительно я сочла своею матушкою и не могши изъяснить себе причину её посещения по столь долгой разлуке, я оказала своей тетке все знаки чрезвычайного смущения.

Как! сударыня сказала она мне вошедши, ты кажешься изумленна? То правда, для такой разумной девицы удивительно, что ты выводишь столь странные мнения из безделиц, и взявши меня за руку, спросила: о чем ты беспокоишься? Право, любезная моя, ты дрожишь. Знаешь ли, что ты теперь не в силах никого принять или видеть? ободрись, любезная Клари, целуя мои щеки! ободрись. Сии смеха достойные движения, о приближающемся свидании покажут тебе и прочия твои отвращения, когда оно кончится, и ты будешь сама себе смеятся что могла придти в такой пустой страх.

Я отвечала ей, что все то, о чем весьма сильно воображают, со временем производит более действия, нежели простые воображения, хотя другие и не так о том судят, что я во всю ночь ни на час заснуть не могла: как та бесстыдная девка, коей меня подвергли, пришедши еще умножила мое беспокойство, дав мне знать, что я должна ожидать посещения моей матери, и что в таком случае я не могла видеть тех, коих взгляд мне мог бы быть неприятен.

Ето то были, сказала она мне, естественные побуждения, коим возпротивиться не можно. Она предполагала, что сия последняя ночь столко же не спокойна была для Г. Сольмса, как и для меня.

И так кому, сударыня, может принести удовольствие свидание столь несносное обеим нам?

Обеим, любезная моя, как все твои друзья того надеятся смеют, когда первые сии движения успокоятся; обыкновенно бывают после самого опасного начала, чрезвычайно щастливые заключения; и я предвижу, что вы оба будете довольны: сие то, любезная племянница, будет последнее заключение всему делу.

При сем она представляла мне сколь буду нещастна, когда не соглашусь на желание всех моих сродственников. Она меня увещевала принять Г. Сольмса с благопристойностию приличною моему воспитанию. Страх, происходящий в нем по случаю наступающего со мною свидания, не от иного чего произходит, как от его уважения и любви. Ето самолучшее доказательство истинной нежности, покрайней мере гораздо вернее, нежели тщеславие и хвастовские угрозы такого любовника, которой известен только по своей гордости.

Я отвечала ей на сие наблюдение, что должно наипаче внимательно наблюдать, что благородной души человек поступает всегда благородно, и не делает ничего подлаго: что подлой души человек бывает обыкновенно ласкателен, когда надеется получить какую выгоду, и нагл тогда, когда имеет что в своей власти или когда не имеет к получению таковых выгод никакой надежды. Я присовокупила, что со мною о сем говорить не для чего, что я весьма ясно сию материю рассматривала, что свидание почитаю я за весьма жестокой закон, предписанной мне поистинне теми, кои имеют право требовать от меня сего доказательства моего повиновения, но что я приняла оное с чрезвычайным нехотением, дабы тем доказать, колико я отдалена от оказывания непокорности, и что по одному только несогласию нравов разполагала я все свои намерения, а из сего не инного ожидать могу, как новых причин к оказанию мне больших жестокостей.

Она укоряла меня в несправедливом предубеждении. Она долго разговаривала о должностях дочери. Она по милости своей приписывала мне весьма многия хорошие качества, но между коими не доставало только покорности, дабы сею увенчать все прочия. Она долго изъясняла достоинство повиновения, не касаеся моего вкуса и моих желаний. А как я некоторыми словами дала ей выразуметь что все, что ни произошло между Г. Сольмсом и мною, послужило только к умножению моего к нему отвращения, то она не постыдилась мне сказать, что он весьма мягкосердечен и легко может за все причиненные ему обиды прощать; ни что не может сравнится с тем почтением, которое он ко мне имеет; и не знаю сколько других сего же роду слов она проболтала.

Во всю мою жизнь я не была столь печальна как в сие время. Я чистосердечно в оном призналась моей тетке, и просила у ней за то извинения. Она отвечала мне, что я весьма искусно умею то скрывать; но тому что она не инное что во мне приметила, как обыкновенное смущение молодых особ, когда оне видят в первой раз своих обожателей, имя сие он весьма заслуживает по тому, что в самом деле в первый раз согласилась я его видеть под сим названием..... Но конечно и во второй раз соглашусь на оное.

Как! Сударыня, прервала я, не ужели представляют, что я согласисилась видеть его под сим названием?

Так что, Клари.

Естьли вы в том столь уверены сударыня, то не изумитесь, что беру обратно свое согласие. Я не хочу и не могу его видеть, естьли он хочет быть принят под сим названием.

Нежная разборчивость, смущение! Настоящая чувствительность, любезная моя племянница. Могла ли ты подумать, чтоб свидание, на которое явно согласилась и определила день, место и час, изъяснено было простою церемониею, без всякого намерения начинаемою? Я тебе объявляю любезная моя, что твой отец, мать, дядья, и все вообще, почитают сие обязательство за первое действие твоей покорности их воле. И так берегись отступить от своего обещания, я тебя о том усильно прошу, и окажи в себе новое достоинство, допустя то, чего более миновать не можешь...

Странное чудовище!... Простите мне сударыня..... Мне показатся с таким человеком, в той мысли, что я одобряю его намерение; и ему предстать пред меня в сем ожидании. Но невозможно, чтоб он того надеялся, как бы прочия о том ни думали. Один страх его, меня видеть, показывает, сколько он отдален от такого чаяния, естьлиб его надежда была столь отважна сударыня тоб он не боялся, так как вы о нем сказываете.

Он конечно надеется, и его надежда весьма основательна: но я уже тебе сказала, что уважение к тебе приводит его в сей страх.

Его уважение! Скажите лучше его недостоинство. Было бы весьма странно, когда бы он не отдавал другим всей той справедливости, которую все ему оказывают. Из того то и произходят его условия.

Вот цена, которую он полагает за не изведанное свое недостоиство.

Ты очень опрометчиво судишь, любезная моя племянница. Не опасаешься ли ты, что излишно далеко простираешь то мнение, которое сама о себе имеешь? Мы приписываем тебе весьма много достоинств: впротчем ты бы не худо сделала, естьлиб в собственных своих глазах несколько менее совершенною казалась, хотя бы ты была и превосходнее, но чтоб твои друзья в том были удостоверены.

Мне весьма прискорбно сударыния, что могут меня подозревать в опрометчивости, когда я почитаю себя достойною другаго мужа, но не Г. Сольмса. Я под сим разумею качества души и самую особу; ибо что касается до щастия то благодаря Бога, я презираю все то, что могут выводить в его пользу из столь презрительного источника.

Она мне сказала, что одни речи ничего производить не могут, и что я не безъизвестна о том, что вся фамилия от меня ожидает.

Я право того не знаю, отвечала я ей, и никогда не уверю себя,чтоб могли когда основывать столь странное ожидание на согласии, которым я желала единственно показать, колико я разположена к повиновению всему тому, что исполнить мне можно.

Мне было легко судить, сказала она, какая была надежда всей фамилии от дружбы оказанной мне в прошедшее Воскресенье моим братом и моею сестрою, и посещением любящего меня дяди, хотя я по справедливости не приняла его с достодолжною его ласки благодарностию; но он по милости своей ко мне приписывал мое хладнокровие печальному моему состоянию, говоря, что я намерена постепенно возвращаться к своей должности, дабы не столь много стыдиться прошедших моих супротивлений.

Теперь ты видишь, любезная моя приятельница, все подлое их коварство, в тех ласках, которые оказаны мне были в прошедшее Воскресенье? Ты видишь теперь по какой причине, священник Левин меня навестил, и для чего ему запрещено было касаться того предмета, для коего как я воображала, он пришел со мною говорить? Ему конечно дали выразуметь, что бесполезны словопрения о таком предмете, которой они почитали решеным. Видишь также в каком намерении мой брат и сестра должны были показывать ко мне мнимую дружбу, коей внешный вид, как они рассуждали, покрайней мере будет нужен к их намерениям, между тем, как я не стараясь рассмотреть, что они в худшем ко мне разположении находятся, нежели в самом деле кажутся, усмотрела в их глазах и в поступках гораздо менее ко мне любви, нежели ненависти.

И так могла ли я без изумления слышать слова моей тетки? Я не знаю, сказала я ей, как должна я наименовать такой поступок, и какого конца намереваются они достигнуть столь подлыми средствами; но я знаю кому оные должна приписать. Тот, кто мог склонить дядю моего Гарлова поступить на такое дело в неправедном своем предприятии, и получить одобрение от всех прочих моих друзей, должен иметь столько власти над ними, что может убедить их поступать со мною со всякою жестокостию.

Моя тетка воротясь сказала мне, что когда я подала им истинную надежду; то предложения, слова, и нападки мои, не будут уважены, и что она может меня уверить, что естьли я откажусь от оного, то мои обстоятельства будут в худшем состоянии, нежели когдаб я и не начинала соглашаться на их намерения. Соглашаться? Сударыня! Кто бы мог сказать, чтоб я соглашалась? Ето подлое и недостойное коварство, для уловления меня вымышленное. Простите, дражайшая моя тетушка; я не думаю, чтоб вы имели в том участие; но скажите только мне, будет ли матушка моя присудствовать при сем ужасном свидании? Не сделает ли она для меня сей милости?... Хотя бы токмо оправдать...

Оправдать, моя любезная! мать твоя и дядя Гарлов не согласятся ни за что быть при сем свидании.

То как же, сударыня, могут они считать данное мною слово на сие свидание за согласие с их намерениями?

Тетка моя показалась мне изумленною от сего ответа, любезная Клари, сказала она мне, с тобою говорить весьма трудно. Щастливо бы было для тебя и для всех когда б ты оказывала столько повиновения, сколько имеешь разума. Я тебя оставляю.

Я ласкаюся сударыня, что вы на меня не гневаетесь; я намерена единственно наблюдать, каким бы образом свидание ни кончилось; но чтоб никто не мог быть обманут в своем ожидании.

О сударыня, ты кажется мне, совершенно решилась..... Г. Сольмс будет сюда в назначенной тобою час; и помни, еще тебе повторяю, что с наступающего вечера зависеть будет спокойствие твоей фамилии и собственное твое благополучие.

При сих словах она меня оставила. Я остановляюсь в сем месте и не могу знать, когда позволено мне будет взяться опять за перо, и о чем тебя уведомлять в следующем моем письме. Я в чрезвычайном беспокойстве; не получила ни какого ответа от твоей матушки, сколь я начинаю сомневатся о её ко мне разположении. Прощай лучшая и единая моя приятельница.

Клар. Гарлов.

Письмо LXXV.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

Во вторник в вечеру, и во всю ночь.

Помоги мне, любезная моя! достойно возблагодарить Бога за его ко мне милосердие. Я еще жива, и нахожусь у моего родителя: но не могу вам ручаться, долго ли продолжатся сии две великие милости. Я расскажу тебе безчисленное множество произшествий; и может быть не будет довольно времени к описанию оных.

Однако я должна начать с тех беспокойств, в кои наглая Бетти меня привела, принеся мне почтение от Сольмса, хотя я была в таком состоянии, как ты из последнего моего письма видела, которое не должно бы было обременять новыми горестями.

Сударыня, сударыня, сударыня, кричала она в дверях моей горницы, поднявши руки к верху и разтирая пальцы; не угодно ли вам сойти в низ? вы увидите там всю фамилию в полном собрании, я вас уверяю. И что сказать вам о Г. Сольмсе? Вы увидите его в великолепном убранстве, как Английского Пера, в прекрасном, белорусом парике, у него самые лучшие в свете кружева, платье обшито серебреным гасом, камзол самой богатой и лучшего вкусу... Словом, право все на нем прекрасно. Вы удивитеся перемене. Ах! сударыня, качая головою, как жаль., что вы столь на него разгневались! Но вы очень хорошо знаете, каким образом должно заглаждать прошедшие проступки: я надеюся что еще не поздо будет все поправить.

Нахалка! отвечала я ей, ты лишь, только придешь; то приводишь уже, меня в страх. Разве тебе приказано так поступать со мною?

Я взяла свой вейер, и прохладила себя несколько. Ты говоришь, что все там собрались? что ты разумеешь чрез всех?

Что я разумею, сударыня (разжав руку с некоторым удивлением, сопровождаемым насмешливым взором, и щитая по пальцам при каждой особе, которую она именовала) ето ваш батюшка! ета ваша матушка! ето дядя ваш Гарлов! ето дядя ваш Антонин! ето ваша тетушка Гервей! ето молодая моя госпожа и молодой мой господин! вот на конец и Г. Сольмс, имеющий вид придворного человека, которой тогда встал, когда произнес ваше имя, и сказал мне: (бездельница сделала тогда поклон, протянув ногу стольже искусно как и тот, коего она представить хотела) ,,Девица Бетти, пожалуй,,засвидетельствуй покорнейшее мое почтение госпоже Клариссе, и доложи ей, что я имею честь ожидать здесь её повелений.,,

Видалали ты когда, любезная моя, столь злую тварь? Я была в таком трепете, что едва могла держаться на ногах. я села, и в печали сказала Бетти, что видно её госпожа приказала ей раздражить меня таким приступом, дабы я была не в состоянии появиться с умеренным видом, которой мог бы привесть в жалость моего дядю.

Боже мой, сударыня, как вы горячитесь, отвечала мне нахалка! и ухватив мой вейер, которой уже я положила, сказала мне, не угодноли вам, чтоб я вас несколько прохолодила?

Перестань Бетти. Но ты говоришь, что вся фамилия находится с ним, то не знаешь ли ты, должна ли я показаться пред всем сим собранием?

Я не могу вам сказать, чтоб они там остались, когда вы к ним придете. Мне показалось, что они хотели и тогда еще удалится, когда я получила повеления от Г. Сольмса. Но какой ответ прикажите ему сказать.

Скажи ему, что я не могу сойти... Однако подожди... Ето дело будет кончено: скажи что я сойду... я пойду... я в сию ж минуту сойду.... Скажи что ты хочешь, для меня все равно. Но отдай мне мой вейер, и принеси поскорее мне стакан воды.

Она пошла. Во все то время я прохлаждала себя вейером. Я была в великом жару, и в ужасном противоборствовании сама с собою. По возвращении ея, я выпила большой стакан воды. Наконец в надежде придти несколько в лучшее состояние, я приказала ей идти впереди меня, а сама следовала за нею с великою скоростию; мои колена так дрожали, что, естьли бы я хотя несколько тише шла, то сомневаюсь, чтоб могла ступить хотя и один шаг. О любезная моя приятельница! Сколь бедное орудие есть тело, когда душа в нем колеблется смятением.

В горнице называемой малым залом, есть двое дверей. В самую ту минуту, как я вошла в первую, мои друзья вышли в другую, и я приметила платье моей сестры, которая после всех вышла. Мой дядя Антонин так же удалился; но весьма скоро опять возвратился назад, как о том услышишь. Они все находились в боковом зале, которой был отделен от того зала весьма тонкою перегородкою. Сии две горницы некогда составляли один зал, которой разделили по согласию двух сестер, дабы каждая могла свободно принимать своих знакомых.

Г. Сольмс подошед ко мне, наклонился почти до земли. Его смущение усматривалось в каждой черте его лица. Произнесши раз с шесть сударыня, охриплым голосом, он мне сказал: что ему было весьма досадно..... Что он находился в чрезвычайной печали.... что он почитал себя нещастнейшим.... Здесь он остановился, не могши сыскать слов дабы окончить свою речь..

Его замешательство придало мне несколько смелости. Трусость противника обыкновенно вперяет в нас более бодрости; я испытала сие в сем случае, хотя впротчем, может быть, вновь ободренный противник бывает трусливее другаго.

Я обернулась к одному из стульев стоявших перед огнем, и села прохлаждая себя вейером. Теперь учиня сие, мне кажется что я казала тогда весьма смешной вид. Я бы за то презирала самую себя, естьлиб имела некое благоразположение к человеку, стоявшему предо мною. Но чтож сказать в случае столь истинного к нему отвращения?

Он прокашлянул раз пять или шесть, что и составило целую его речь. Я должна была, сказал он мне, приметить его смущение. Сия речь произвела две или три других. Я думаю что он получил такие наставления от моей тетки, ибо его замешательство, возразил он, не от инного чего произходит, как от уважения к такой особе.... Толь совершенной.... И в сем то разположении, он надеется, он надеется... (он три раза надеялся прежде, нежели мог изъяснить чего надеялся) что я буду толь великодушна; ибо великодушие сродная мне добродетель, что не приму с презрением столь... столь.... столь истинных доказательств его любви.

Правда, государь мой, отвечала я ему, что я вижу вас в некоем смущении, и из того надеюсь, что сие свидание, хотя принужденное, не может произвести столь щастливые следствия, каких я и не воображала.

Он принялся опять кашлять, дабы тем возобновить несколько своей бодрости. ,,Вы не можете и думать, сударыня, чтоб был такой человек, которой бы не ослепился вашими достоинствами, и мог бы удобно отрещися от одобрения и подтверждения, коими он почтен достойною вашею фамилиею, когда еще ему подают надежду, что его твердость и ревность, приобретут ему некогда ваше благоразположение.

Я весьма разумею, Г. мой, что на сем то одобрении и подтверждении основываете вы свою надежду. В протчем совсем невозможно бы было, чтоб имея хотя несколько попечения о собственном своем благополучии, возпротивились объявлениям, кои ваша польза равно как и моя собственная, меня принудили сообщить вам изъустно и на письме.

,,Он видел, говорил он мне, множество примеров молодых девиц, которые оказывая великое отвращение, убеждены были иные из сожаления, другия по уверению своих друзей переменить свои мнения и кои в последствии времени, не менее от того были щастливы. Он надеется, что я удостою его такою же милостию.

Хотя не требуется, Г. мой, церемонии в сем важном случае; но я весьма сожалею, что нахожу себя принужденною говорить вам с такою откровенностию, которая может быть вам не понравиться. И так знайте, что я своего отвращения к вашим неотступным стараниям преодолеть не могу; я изъявляла оное с такою твердостию, которая может быть беспримерна. Но я думаю также, что и то беспримерно, что будучи в таком состоянии, в каком я рождена, молодая особа должна претерпевать такие поступки, каким я за вас подвержена.

,,Надеются, сударыня, что можно получить со временем на то ваше согласие. Вот надежда; естьли в том обманываюсь, то я самой нещастной человек в свете.

Позвольте мне, государь мой, сказать вам, что естьли кто должен быть нещастен; то справедливее быть таким одному вам, нежели желать, чтоб и я была купно с вами нещастною.

,,Может быть вам донесены, сударыня, какие ниесть ложные о мне объявления. Каждой имеет врагов. Сделайте милость объявите мне, что вам о мне сказано: я признаюся в моих погрешностях и исправлюся в оных; или могу вас убедить, что оные несправедливы, но токмо к помрачению моей чести вымышлены. Я знаю также, что вы огорчились за некоторые произнесенные нечаянно мною слова; но я уверен, что ни чего такого не сказал, котороебы не означало уважения мною вам оказываемого, и намерения пребывать твердо в своем мнении, доколе буду иметь надежду.,,

Вы не обманываетесь, государь мой; я слышала много таких вестей, кои не весьма к вашей чести служат. И не с удовольствием узнала то, что вы говорили: но как вы для меня не составляете ничего, да и никогда ни чем значить не будете, то я ни мало за то не досадовала, и слова меня весьма мало тронули.

,,Мне весьма прискорбно, сударыня, что вы так со мною объясняетесь. Но по истинне признаюсь, что о каком бы вы проступке меня не уведомили, я от него охотно исправлюсь.

Очень хорошо, государь мой! и так исправте себя от сего самого, не желайте, чтоб употребляли насилие к принуждению молодой особы на такое дело, от коего зависит все щастие её жизни, такими средствами, которые она презирает, и в пользу такому человеку, коего она почитать не может; между тем как она по собственным своим правам предпочитает себя их представлениям, и по своему свойству довольна своею участию.

,,Я не усматриваю из того, сударыня, чтоб вы были щастливее, когда бы я и отрекся от моих желаний; ибо....

Я прервала его речь: сие старание, государь мой, до вас нимало не касается. Оставте токмо ваши гонения; и естьли, в наказание мне, за благоразсудят возбудить против меня какого ниесть другаго человека, то вы в том виноваты не будете. Вы будете иметь право требовать от меня благодарности, и я обещаю вам оказывать весьма искренную за то признательность.

Он пребывал в молчании, и в великом смущении; я хотела было продолжать с большею силою, как дядя мой Антонин вошел. ,,Моя племянница сидит! А Г. Сольмс стоит! Сидит как царица, допускающая величественно к себе на аудиенцию! Почему же столь уничижительное принимаете положение любезной Г. Сольмс? Для чего такая отдаленность? Я надеюся вас увидеть к вечеру в большем согласии.

Я тотчас встала, как скоро его увидела; и наклоня голову и колено, ему сказала примите, Г. мой, уважения от такой племянницы, которая печалиться, что столь долгое время не имела чести вас видеть, позвольте ей просить у вас милости и вашего сострадания..

,,Ты получишь милость от всей фамилии, когда будешь стараться заслужить оную.,,

Естьли. я ее могу когда заслужить, но теперь должно бы мне оную оказать. Со мною поступлено с великою жестокостию, я подала такие представления, кои не должно было отвергать, представления, коих бы никогда от меня не потребовали.

Какое же я учинила преступление, что вижу себя со стыдом изгнанную и заключенную? Для чего лишают меня вольности разполагать тем, что равномерно касается до теперешнего и до будущего моего благополучия.

,,Клари, отвечал мне дядя, ты до сего времени поступала единственно по своей воли. Сие то побудило твоих родителей поступить с тобою по всей власти, какую Бог дал им над тобою.

По моей воли, Г. мой....! позвольте мне спросить вас, не была ли до сего времени моя воля, волею моего родителя, вашею, и дяди моего Гарлов? не поставляла ли всю свою честь в повиновении вам. Я никогда не просила милости не рассудя основательно, прилична ли она, чтоб мне оную оказали и теперь дабы оказать вам мое повиновение, не представляла ли я, что хочу остаться девицею? не отрекалась ли от благодеянии моего деда? И так для чего же, дражайший мой дядя....

,,Не желают, чтоб ты отрекалась от даров твоего деда; не требуют, чтоб ты проводила жизнь в девстве. Ты знаешь наши причины, а мы отгадываем твои. Я могу тебе без всякого затруднения сказать, что при всей к тебе нашей любви, мы прежде доведем тебя до гроба, нежели увидим исполнение, твоих намерений.

Я никогда не выду замуж без согласия моего родителя, и вашего, Г. мой, равно как всей нашей фамилии. Подала ли я вам когда причину не доверяться моим словам. Я готова здесь же обязаться к тому страшнейшими клятвами.....

,,Клятвою брака, хотела ты сказать? Хоть сей час с Г. Сольмсом. Вот тот союз, которой я тебе обещаю, племянница Клари; и чем более будешь ты в том делать сопротивления, тем в худшее я тебя уверяю, приведешь ты себя состояние.

Сии слова, сказанные при Г. Сольмсе, которой от того стал смелее, весьма меня тронули. Так Г. мой отвечала я, тогда то можете вы довести меня до гроба. Я предпочту сему жесточайшую смерть, я с желанием сердца сниду в обиталище моих предков, и скорее прикажу оное заключить надо мною, нежели соглашусь препроводить в нещастии последния дни мои. А вы, Г. мой, оборотеся к Г. Сольмсу, примечайте со вниманием, что я говорю, ни какая смерть не может меня столько устрашить, как обязательство быть вашею, то есть, вечно нещастною.

Ярость сказывалась в глазах моего дяди. Он взял Г. Сольмса за руку, и отведши его к окну сказал. ,,Не удивляйся сей буре любезной Сольмс и не беспокойся о том нимало; мы знаем, что женщины могут сделать.., И подтверждая свое увещание ужасною клятвою: ,,продолжал, ветр еще нестремительнее и непеременчивее. Естьли вы считаете, что не без пользы провели время при сей неблагодарной, то я даю вам мое слово, что мы принудим ее опустить паруса, я вам то обещаю: ,,и для подтверждения своего обещания он еще поклялся. По том подошел он ко мне, когда я стояла у другаго окна, дабы выдти несколько из смущения; стремительное его движение заставило меня думать, что он станет меня бить. У него кулак был сжат, лице горело; зубы были сжаты. ,,Так, так племянница моя, ты будешь женою Г. Сольмса. Мы знаем средство согласить тебя на оное, и даем тебе не больше ,одной недели сроку. Он клялся в третий раз. Такое есть обыкновение как ты знаешь, большой части тех которые повелевали на море.

Я чрезмерно сожалею, государь мой, сказала я ему, видя вас в таком гневе. Я знаю причину онаго: ето наущение моего брата, которой однако и сам не изъяснил бы того примерного повиновения, какого от меня требует. Лучше надлежит мне удалиться. Я страшусь, чтоб не раздражить вас еще более; ибо несмотря на все то удовольствие, которое принимала бы я, повинуеся вам, естьлиб учинить оное могла, мое намерение столь твердо, что я и сама не могу желать переменить оное.

Можно ли мне было употребить меньше выразительности в объяснениях моих пред Г. Сольмсом. Я подошла уже к дверям, между тем как они взирали друг на друга, как будто советовалися глазами, и казалися в недоумении, не зная остановить ли меня или отпустить. Кого же я встретила на сем пути? Брата мое-го, тирана которой подслушивал все, что ни говорено было.

Разсуди о моем изумлении, когда он толкнул меня в горницу, и вошедши со мною замкнул дверь, он схватил меня весьма крепко за руку. ,,Ты воротишся красавица, воротишся, естьли тебе угодно. От тебя не требуют, чтоб ты низшла во гроб; наущения твоего брата не воспрепятствуют ему оказывать тебе услуги. Как невинной Ангел!,,(взглянув пристально на мое лице),, столько приятности в физиогномии, и столько упорства, сокрывающагося под сими прекрасными чертами!,,(ударяя меня рукою по шее) тото настоящая женщина, в столь не совершенных летах! Но рассуди хорошенько (понижая голос как будто бы желал соблюсть благопристойность пред Г. Сольмсомъ) ты уже не будеш поступать по своей воле: и опять начав прежним своим голосом, говорил сей честной человек по благодушию своему не допустит тебя погибнуть, ты будешь некогда благословлять ту минуту, когда найдешь причину возхвалять его снисхождение.,, Вот те слова, кои яростный мой брат не постыдился произнесть.

Он подвел меня к Г. Сольмсу, взял его руку, но не упуская еще моей руки. ,,Примите, Г. мой, сказал он ему, вот рука непокорной, я вам ее даю. Она подтвердит сей дар еще до прошествия сей недели, и я ей объявляю, что у ней не будет более ни отца, ни матери, ни дядей, коими бы она могла хвалится.,,

Я с негодованием вырвала свою руку.

Как, сударыня, сказал мне повелительной брат?

Как, Г. мой! какое имеете вы право разполагать моею рукою? естьли вы управляете здесь всею фамилиею; то не можете еще иметь надо мною власти, в таком обстоятельстве, которое единственно до меня касается, и коим вы никогда разполагать не будете.

Я хотела вырвать было у него свою руку; но он держал ее весьма крепко. Пустите меня, Г. мой, вы несносно меня обижаете. Не намерены ли вы покуситься на какое кровопролитие? Я вас еще спрашиваю, какое имеете вы право поступать со мною с таким варварством. Он весьма сильно отбросил мою руку так, что я почувствовала великую боль да же до плеча. Я заплакала и нанесла другую свою руку на больное место. Г. Сольмс и мой дядя хулили его за такую вспыльчивость. Он отвечал что не мог более иметь терпения, вспомня тогда о том, что слышал от меня, когда я говорила о нем пред его приходом: в протчем, он ничего другаго не сделал, как отпустил руку, к которой я не заслуживала чтоб он прикасался, и что сие оказание печали было одно мое коварство.

Г. Сольмс ему сказал, что он лучше не станет более ласкаться своею надеждою, нежели видеть, чтоб столь жестоко со мною поступали. Он стал за меня предстательствовать, поклонясь мне, как будто тем испрашивал моего ободрения. Я благодарила его, что намерен избавить меня от жестокостей моего брата; но присовокупила к тому, что не желала бы быть обязанною такому человеку, коего неотвязчивость была причиною, или покрайней мере предлогом всех моих нещастий?

Сколь вы великодушны! Г. Сольмс возразил мой брат, когда принимаете участие в делах сей непокоривой девицы! Но я вас прошу, пожалуйте будте тверды в своем намерении. Я требую того от вас в пользу нашей фамилии, и для ее самоей естьли вы ее любите. Постараемся, естьли можно, не допустить стремится ее к своей погибели. Посмотрите на нее. Разсудите о удивительных её качествах. Все оные знали, и мы оные доселе считали приносящими нам честь. Она достойна всех наших усилий дабы токмо ее спасти. Два или три раза приступим еще к ней с с убедительными причинами, и я вам тогда в ней ручаюсь. Поверьте что она совершенно вас вознаградит за терпеливость. И так не говорите об оставлении своего предприятия, видя некоторые знаки притворной её печали. Она говорила в таких выражениях, кои по том по смущению своему пресечет с небольшими приятностями свойственными её полу. Вам стоит только преодолеть её надменность и упорство. Я вас уверяю что в две недели вы будете столь щастливы, каким только муж быть может.

Тебе не безъизвестио, любезная моя, что одно из дарований моего брата есть то, чтоб издеватся над нашим полом и над супружеским состоянием он не стал бы того говорить, естьлиб не был уверен что такое мнение приносит честь его разуму; равно как Г. Виерлей и некоторые другие тебе и мне знакомые особы, за великую честь вменяют, когда издеваются над священными предметами: все такие заблуждения от одного источника проистекают. Они желают, чтоб их считали более разумными, нежели честными.

Г. Сольмс, с видом изъявляющим удовольствие, отвечал с торопливостию. ,,Что он желает претерпеть все, дабы токмо обязать мою фамилию, извлечь меня из погибели; ни мало не сомневаеся, присовокупил он, чтоб не был совершенно вознагражден, естьлиб в том предуспел.,,

Я не могла снести столь оскорбительных поступков: Г. мой сказала я ему, когда вы несколько уважаете собственное свое благополучие (не спрашивается о моем; вы но столь великодушны чтоб могли о нем стараться), то я вам советую, не простирать далее своих требований. Справедливость требует объявить вам, что и прежде жестоких поступок, кои я за вас претерпевала, я не ощущала в моем сердце ничего иного как отвращения к вам; и можете ли полагать во мне столь низкие чувствования, чтоб насильственными средствами оные переменить было можно?

А вы, Г. мой, (обратеся к моему брату говорила) естьли думаете, что скромность бывает всегда знаком хитрости, и что нет ни единой возвышенной души без надмения, то признайте, что вы на сей раз в том обманулись. Вы впредь узнаете, что великодушной человек не должен быть принуждаем силою, и что.... Перестань, я тебе приказываю, сказал мне повелительной брат, и подняв глаза и руки к небу обратился к моему дяде: слышите ли, Г. мой? Вот непорочная ваша племянница, любимица всей фамилии.

Дядя мой подошед ко мне, окинул меня быстрыми глазами с ног до головы. ,,Возможно ли, чтоб ето была ты Клари? Не уже ли все, что я слышал, ты говорила?

Так, Г. мой, все сие причиняющее вам сомнение, дело возможное, и я сомневаюсь сказать еще, что сильные мои выражения суть не иное что, как свойственные следствия того поступка, какой я над собою вижу, и варварства, с коим со мною поступают даже и в вашем присудствии, такой брат, которой не более имеет надо мною власти, как и я над ним.

,,Сей поступок, любезная племянница, не прежде оказан, как по многих других средствах, кои бесполезно для убеждения тебя употреблены были.

Для убеждения, Г. мой, в каком намерении? Простираются ли мои желания далее вольности отказывать в том, в чем я за благоразсудить могу? Вы можете Г. мой, обратеся к Г. Сольмсу, вы можете без сумнения находить причины твердо оставаться в своем намерении, видя как я переносила все гонения, кои вы на меня навлекли. Сей пример вам ясно показывает, что я все снести могу, естьли когда по нещастию буду вашею.

О Боже мой! Вскричал Сольмс, с различными кривляниями тела и лица, какое объяснение, сударыня, вы по жестокости своей придаете моим чувствованиям .

Объяснение весьма справедливое, Г. мой; поелику тот, кто может видеть, и одобрять дабы с тою особою, коей он старается изъявлять некое уважение, столь худо поступали как со мною, должен быть способен поступать с нею равным же образом: и нужно ли другое какое доказательство сего вашего ободрения, когда вы явно упорствуете в своем намерении, довольно зная, что я изгнана, заключена, и оскорбляема единственно для того, чтобы извлечь из меня согласие на такое дело, на которое я никогда не соглашусь?

Простите, мне Г. мой, (обратясь я к моему дяде)? я обязана почитать безмерно брата моего родителя. Я прошу у вас прощения, что не могу вам повиноваться. Но брат мой есть не инное что, как мой брат. Он ничего страхом от меня не получит.

Толь сильное движение привело меня в чрезвычайное расстройство. Они молчали разхаживаясь по зале, в таком же смущении как и я, казалось, изъяснялись своими взглядами, что нужно им еще собраться вместе для нового совета. Я села, прохлаждая себя вейером. По случаю я села против зеркала, и примечала что цвет в лице у меня то показывался, то опять пропадал. Я почуствовала в себе слабость, и опасаеся лишиться чувств я позвонила в колокольчик, чтоб приказать принести себе стакан воды. Бетти пришла. Я приказала принести воды, и выпила целой стакан. Никто казалось о мне не помышлял. Я слышала как мой брат говорил Сольмсу: одна хитрость, одна хитрость; сие то по видимому препятствовало ему ко мне подойти сверх того, что боялся быть худо от меня принят. В прочем, я приметила, что он более был тронут моим состоянием, нежели мой брат. Между тем не чувствуя ни какого облегчения, я встала и взяла за руку Бетти; сказала ей, поддержи меня; хотя колена мои дрожали, но я не преминула поклониться моему дяде, и подошла к дверям. Мой дядя спросил меня, куда я иду? ,,Мы еще не все с тобою кончили. Не выходи; Г. Сольмс желает тебе сообщить такие сведения, кои приведут тебя в изумление, и ты неотменно должна оные выслушать. ,,Я имею нужду, Г. мой, проходиться несколько минут на свежем воздухе. Я возвращуся, естьли вы приказываете. Нет ничего такого, чего бы я не хотела выслушать. Я ласкаюсь что сие будет единожды на всегда. Выдь со мною Бетти.

И так, не видя запрещения, вошла я в сад; и села на первую скамью, закрывши лице фартуком Бетти, опершись об нее головою, и держа ее за руки; я предалась всей моей печали, проливая источники слез: может быть сие то и спасло мою жизнь, ибо я вскоре почувствовала облегчение.

Я тебе уже столь часто говорила о нахальстве Бетти, что бесполезно представлять тебе новые тому примеры. Не взирая на чрезмерную мою печаль, она наделала со мною много своевольств; когда увидела что мне стало несколько лучше, и что довольно имею силы дабы податься далее в сад. Я принуждена была приказать ей молчать. Тогда она шла позади меня, в великой досаде как я могла о том судить по её ворчанью.

Прошло почти с час времени, как меня туда опять позвали. Сей приказ послан был ко мне с двоюродною моею сестрою Долли (* Доротея.) Гервей, она подошла ко мне, с видом сострадания и почтения; ибо ты знаешь, что она всегда меня любила, и сама называет себя моею ученицею. Бетти нас оставила. И так хотят, чтоб я возвратилась к мучениям, сказала я ей. Но что ето, сударыня, кажется, что ты плакала? Кто бы мог удержаться от слез, отвечала она мне? да какая была тому причина, возразила я? Я думала что во всей фамилии одна только я имею причину плакать. Она мне сказала, что причина тому весьма справедлива. Для всех тех, которые меня столь же любят сколько она. Я ее обняла. И так любезная сестрица, о мне сердце твое страждет и извлекает из тебя слезы. Никогда между нами дружба не прекращалась. Но скажи мне чем меня угрожают, и что возвещает мне сей нежной знак твоего сострадания.

,,Не показывай, что ты знаешь все то, что я тебе сказать хочу; но не одна я о тебе плачу. Моя мать с великим трудом скрывает свои слезы, никогда не видано, говорила она, такой злости, какую оказывает мой брат Гарлов; он погубит цвет и украшение фамилии. И так, любезная сестрица, не ужели она не довольно изъяснилась? Как любезная моя?

,,Так: говорила она, что Г. Сольмс оставил бы все свои требовании, ибо познает что ты его ненавидишь, и что не остается ему никакой надежды; что твоя матушка сама желает, дабы он от того отказался, и чтоб приняла в уважение твое обещание по коему ты,обязалась не выходить никогда замуж без согласия фамилии. Моя матушка того же мнения, по тому что мы слышали все то, что ни произходило в твоей зале, и из того ясно видели что невозможно убедить тебя к принятию Сольмса. Дядя мой Гарлов кажется в таких же мыслях; или покрайней мере, моя матушка говорила, что он повидимому не противиться оному. Но твой родитель непоколебим в своем намерении. Он за сие чрезвычайно разгневался на твою и мою матушку. Сверьх того твой брат, сестра, и дядя мой Антонин к нему присоединились, и дело приняло совершенно другой вид. Одним словом, моя мать говорит теперь, что заключены весьма твердые обязательства с Г. Сольмсом, что он почитает тебя за молодую и совершенную особу; что возмет терпение, естьли не будет любим тобою; и что, как сам уверен, почтет себя щастливым, естьли может прожить шесть месяцов в звании твоего мужа; что касаеться до меня, то я разумею его слова, и полагаю что он на седьмой месяц уморит тебя с печали; ибо я уверена, что его сердце нечувствительно и свирепо.

Друзья мои, любезная сестрица, могут прекратить мою жизнь, как ты говоришь жестокими своими поступками; но Г. Сольмс никогда не будет иметь сей власти.

,,Сего то я и не знаю, сударыня сколь о том судить могу, ты весьма будешь щастлива, естьли от него избавишься. Мать моя говорит, что они теперь еще в большем согласии между собою, нежели прежде, выключая ее, которая видит себя принужденною скрывать свои чувствования. Твой родитель и брат, столь теперь сердиты!

Я мало смотрю на слова моего брата, любезная Долли; он не иное что как мой брат, но я обязана оказывать моему родителю столько же повиновения, как и почтения, естьлиб только могла повиноваться.

Нежность нечувствительно увеличивается к своим друзьям, любезная моя Анна Гове, когда они принимают участие в нашем нещастии и скорьби. Я всегда любила сестру мою Долли; но нежное участие принимаемое ею в моих нещастиях, учиняет мне ее стократно любезнее; я ее спрашивала, чтоб она сделала будучи на моем месте. Она отвечала мне решительно: ,,я бы вышла за Г. Ловеласа; вступила бы во владение моей земли, и о мне потом ничего бы не слыхали.,, Г. Ловелас, сказала она мне, человек такой достойной, коему Г. Сольмс и в услуги не годится.

Она также сказала. ,,Что просили её матушку придти за мною в сад; но она от того отговорилась, и что она обманывается, естьли я не буду судима пред всем собранием фамилии.

Я ничего столь много не желала. Но после мне сказали, что мой отец и моя мать не хотели мне показаться; один повидимому для того, чтоб излишне на меня не разгорячиться; а мать моя, по своей нежности.

Между тем мы вошли в дом. Девица Гервей, проводивши меня даже до моей залы, оставила меня в оной одну, как жертву преданную нещастной своей судьбе. Не видя там ни кого я села; и углубясь в печальные рассуждения имела свободу плакать.

Вся фамилия находилась тогда в боковом зале. Я услышила смешенный шум голосов, одни были весьма громки, и заглушали слабейшие и к состраданию склонные. Я удобно различить могла, что последние голоса, были женские. О, любезная моя! какую жестокость усматриваем мы в другом поле! Как можно, чтоб дети одной крови были столь жестоки один против другаго? Разве в путешествиях сердца людей ожесточаются? или в обхождениях их? Каким образом могут они терять нежные склонности своего младенчества? Однако, моя сестра казалася столь же жестока как и прочие. Но может быть ее одну только изключить можно из нашего пола, ибо всегда в ней усматриваемо было нечто злобное, как в виде так и в разуме. Может быть имеет она душу другаго пола в нашем теле. Что касается до чести женщин, то сие рассуждение, хочу я написать впред для всех тех, кои соображаясь с жестокостию мущин удаляются от тихости приличествующей нашему полу.

Не удивляйся, любезная приятельница, что я прервала свое повествование такими рассуждениями, естьли бы я все сряду оное продолжала, не отвлекая себя несколько другими мыслями, то почти не возможно бы было для меня сохранить власти и над собою. Пылкой гнев всегда бы превышал прочия страсти; вместо того что прохлождая себя сею помощию оставляю некое время моему смущенному разуму успокоить себя, покамест пишу такие размышления.

Я не менее четьверти часа пробыла одна и без всякого облегчения, преданная печальным моим размышлениям, и никто, казалось не обращал на меня внимания. Они были в великом споре. Моя тетка первая выглянула ко мне в зал: ах! Моя любезная, сказала она, ты уже здесь? И обратясь тотчас к протчим, сказала им, что я уже возвратилась.

Тогда услышала я, что шум начал утихать; и в следствие своих рассуждений, как я полагаю, дядя мой Антонин пришел в мой зал, говоря громким голосом, дабы тем более придать смелости Г. Сольмсу: ,,я буду вам руководителем, любезной мой друг.,, и в самом деле повел он его за руку, между тем как сей щеголь следовал за ним, но не очень скоро, дабы не наступить на пяты своего путеводителя. Прости мне любезная моя, за сию не весьма приличную шутку; ты знаешь, что все кажеться смешным в таком человеке, к коему чувствуешь несносное отвращение.

Я встала. Дядя мой показывал печальной вид. Сядьте сказал он мне, сядьте, и поддвинув один стул к моему, посадил на нем своего друга, которой хотел было сперьва от того отговариться. Но потом сел сам насупротив его, то есть, с другой стороны подле меня.

Он взял меня за руку и сказал: ,,и так, моя племянница, нам остается мало говорить о том предмете, которой тебе кажется весьма неприятен; естьли только ты воспользовалась данным тебе временем, дабы о всем рассудить основательнее и принять благоразумнейшие меры; я желаю сперьва знать о том ваши мысли.,,

Дело сие, Г. мой не требует рассуждения. ,,Хорошо, очень хорошо, сударыня, (покидая мою руку.) Мог ли я когда ожидать сего упорства?,,

Ради Бога, любезная девица! сказал мне благосклонно Г. Сольмс, сжавши руки: голос у него пресекся и не дал ему окончить свою мысль.

Ради Бога, Г. мой? да что же общего имеет, скажите пожалуйте, призываемое вами имя Божие с вашими желаниями.

Он замолчал. Мой дядя рассердился; да и прежде еще был сердит. ,,Перестаньте, сказал он Г. Сольмсу, не должно более помышлять о униженных прозьбах. Вы не имеете столько к себе доверенности, сколь бы я того желал, дабы можно было ожидать того, что вы заслуживаете от женщины:,, И обратясь ко мне, он начал пространно говорить о всем том, что предполагал сделать в мою пользу. Более до меня, нежели для его племянника или другой своей племянницы, решился он по возвращении из Индии не вступать в супружество: но поелику развратная девица презирает великие выгоды от него ей предлагаемые, то он намерился переменить все свои предприятия.

Я отвечала ему, что тронута благодарностию за его благотворительные ко мне разположения; но что, по своим правилам, я предпочитала бы с его стороны уважение и нежность всем прочим его милостям..

Он озирал вокруг себя с изумленным видом. Г. Сольмс повесил головушку, как будто преступник отчаявающийся получить милость. А как они оба молчали, то я присовокупила, мне весьма прискорбно, что мое состояние принудило меня предлагать им такие истинны, которые могут казаться язвительными, и я имела причину думать, что естьли бы мой дядя принял только на себя труд убедить моего брата и мою сестру, что он хочет переменить те великодушные свои намерения, когда обратить желал в мою пользу, то конечно бы он мог возбудить ко мне как в одном так и в другой такие чувствования, которых бы я не надеялась от них ожидать в других обстоятельствах.

Мой дядя дал знать что сии слова ему не нравятся, но он не имел времени изъясниться. Брат мой, вошедши тогда с яросным видом, называл меня различными язвительными именами. Его власть, кою он столь твердо основанною почитает, кажется выводит его из благопристойности. Такое ли сказал он мне изтолкование даю я из досады братним его о мне стараниям, и дальным его прозьбам, кои весьма худо успевают, хотя он и хочет избавить меня от гибели.

Так, я равномерно ему отвечала, впрочем не можно иначе изъяснить все те поступки, которые я от вас притерпеваю; и я не стыжусь повторить пред вами моему дяде, так как скажу тоже самое и дяде моему Иулию, когда мне будет позволено его увидеть; что я стану просить их обоих изливать свои благодеяния на вас и мою сестру, а для меня сохранить токмо уважение и нежность, сие то единственное благо, которого я желаю, и по коему, когда оное получу могу себя почесть щастливою.

Естльлиб ты видела с каким они удивлением друг на друга смотрели. Но, в присудствии Сольмса, могла ли я изъясниться с меншею силою.

А что касаеться до ваших стараний, Г. мой, продолжала я, обратясь к моему брату, то еще вас уверяю, что они бесполезны. Вы не иное что как мой брат. Отец мой и мать слава Богу еще живы; и когда бы по нещастию я их лишилась, но вы подали мне право объявить вам, что вы будете последним человеком в свете, коему бы я захотела поручить старание о моих выгодах. ,,Как, моя племянница, отвечал мой дядя? Не ужели родной брат для тебя ничего не значит? не должен ли он отвечать за честь своей сестры и всей своей фамилии? Не за чем ему стараться о моей чести; честь моя, Г. мой не была в опасности прежде того старания, которое ему угодно стало о ней приложить. Простите мне, Г. мой; когда мой брат поведет себя побратски, или покрайней мере так как должно честному человеку, то он может получить от меня более уважения, нежели сколько я ему теперь оказывать обязана.

Я думала что мой брат бросится на меня в своей ярости. Мой дядя весьма его уличал за вспыльчивость; но и сие не могло ему воспрепятствовать называть меня самыми обидными именами, он сказал Г. Сольмсу, что я недостойна его внимания. Г. Сольмс вступился за меня с таким жаром, что я тому удивилась. Он объявил что не может более сносить, чтоб со мною поступали без всякой пощады. Однакож он изъяснялся о сем в столь сильных выражениях, а брат мой, казалось так мало смотрел на сей его жар, что я стала подозревать его в лукавстве. Я вообразила себе, что сей вымысел по согласию был приготовлен с тем, чтоб уверить меня, будто я чем ниесть обязана Г. Сольмсу, и что самого свидания домогались только для сей одной надежды. Единое подозрение толико подлаго лукавства, достаточно бы было возбудить во мне как негодование так и презрение; но оно было достоверное, когда я услышала что мой дядя и мой брат оказывали великое, но не менее притворное почтение Г. Сольмсу за благородное его свойство и за чрезмерное его великодушие, по коему он за зло воздает добром. Я не хотела откровенно дать им знать что проникла в их намерение. Вы щастливы Г. мой, сказала я моему защитителю, что можете приобретать столь удобно права на благодарность от всей фамилии; но однако выключите из сего числа то, которое особливо обязать желаете. Поелику её нещастия произходят от той милости, в какой вы теперь находитесь, то она не щитает себя много вами обязанною, когда вы ее и защищаете от оскорблений брата.

Меня называли, неучтивою, неблагодарною, и недостойною.

Я во всем согласна, отвечала я, я принимаю все те имена, которые мне могут быть приписаны, и признаюсь что их заслуживаю.. Я признаю свою недостойность в рассуждении Г. Сольмса. Я почитаю его, по вашему засвидетельствованию, одаренного чрезвычайными качествами, коих я ни времени, ни охоты рассматривать не имею. Но я не могу его благодартть за его ко мне ходатайство, по тому что я весьма ясно усматриваю (смотря на моего дядю) что здесь считают себе за честь надо мною издеваться. По том обратилась я к своему брату, коего как казалось твердость моя принудила замолчать. Я так же познаю, Г. мой, преизбыточество ваших стараний; но я вас от оных освобождаю, покрайней мере на столь долгое время, пока небо сохранит ближних и дражайших моих сродственников; по тому что вы не подали мне причины лучше думать о вашем благоразумии, как и о моем. Я нимало от вас не завишу, Г. мой, хотя никогда не желаю быть независимою от моего родителя; что же касается до моих дядей, то чрезвычано желаю приобресть их почтение и любовь, вот все чего я от них желаю. Я сие повторяю, Г. мой, для вашего и для сестры моей спокойствия. Едва окончила я последнии сии слова, как Бетти вдруг вошла в зал, и взглянув на меня с таким презрительным видом какого только могла я ожидать от своей сестры, сказала моему брату, что желают ему сказать слова два в боковой горнице. Он подошел к дверям, кои оставил не совсем притворены, и я услышала сей разительный приговор из уст того, которой имеет право требовать от меня всякого уважения: сын мой, в сию минуту, отвези непокорную к брату моему Антонину, в сию же минуту говорю я. Я не желаю, чтоб она более часа пробыла здесь в доме.

Я вострепетала; и конечно побледнела. Я чувствовала приближающийся обморок. Однако не рассудя, что должна делать, и что говорить, я собрала все мои силы, дабы дойти к дверям, и конечно бы их отворила, естьлиб мой брат, которой оные притворил, увидя меня к нему приближающуюся, не запер их ключем. Будучи не в состоянии отворить их, я упала на колени протянув руки к замку. О мой родитель! Дражайший мой родитель! вскричала я, допустите меня покрайней мере хотя к вашим ногам. Позвольте мне вам изъяснить все мое дело. Не отвергайте слез нещастной вашей дочери!

Мой дядя покрыл у себя платком глаза. Г. Сольмс показал вид сожаления, от которого лице его стало еще страшнее. Но жестокое сердце моего брата ни мало не тронулось.

Я прошу на коленях, вашей милости продолжала я: и не встану пока не получу оной: я умру от печали в сем положении. Да будет дверь сия дверию милосердия. Прикажите, Г. мой отворить их; я заклинаю вас на сей единой только раз, когда оне с сего времени должны на всегда от меня быть затворены.

Некто стараеся с другой стороны отворит; и сие повидимому принудило моего брата в ту минуту оставить ключь: а я в том же положении все еще толкала в двери, так что упала лицом в другой зало, однако столь щастливо, что не ушиблась. Все уже из оного вышли, выключая Бетти, которая помогла мне встать. Оглядываеся на все стороны, и не видя никого, я ввошла в другую горницу, опираясь о Бетти, и бросилась на первой стул. Источник слез довольно послужил к моему облегчению. Мой дядя, брат, и Г. Сольмс оставили меня, дабы опять соединиться с протчими моими судьями.

Я не знаю что произошло между ими; но оставя меня несколько времяни одну, дабы могла собраться с силами, мой брат возвратился с угрюмым и горделивым видом: твой отец и твоя мать сказал он, повелевают тебе немедленно готовиться ехать к твоему дяде. Не заботься ни о чем потребном для своих нужд. Ты можешь отдать свои ключи Бетти. Возми их Бетти, естьли они у сей развращенной, и отнеси их к её матери. Не преминут прислать к тебе все то, что надобно; но ты и сей ночи в сем доме не пробудеш.

Я отвечала, что никому другому не отдам моих ключей кроме моей матери, и в собственные её руки; что она увидит расстроенное мое здоровье, что столь незапной отъезд будет стоить мне жизни; и что я по прошу из милости отсрочить оный покрайней мере до вторника.

На сие сударыня ни кто не согласиться. Приготовся сего же вечера и отдай свои ключи Бетти, естьли ты не хочешь отдать их самому мне. Я отнесу их к матушке.

Нет, братец, нет. Пожалуйте извините меня в том.

Ты их отдашь. Должно их отдать неотменно, во всем ты непокорна. Госпожа Клари, не имеешь ли ты чего скрытного, коего бы не должно было видеть твоей матушке?

Нет, естьлиб только позволено мне было при ней все мои вещи рассмотреть. Он вышел, говоря мне, что хочет им сказать о моем ответе. Вскоре я увидела вошедшую любезную Долли Гервей, которая с печалию сказала мне, что ей весьма прискорбно порученное ей дело. Но что мать моя неотменно требовала ключей от моего кабинета и от моих ящиков. Скажи моей матушке, что я повинуюсь её повелениям. Скажи ей, что я не делаю никаких условий с своею матерью; но она в сих поисках ничего такого не найдет, за что бы могла меня укорять, я покорно ее прошу позволить мне пробыть еще несколько дней здесь в доме. Поди, любезная сестрица, окажи мне сию услугу. естьли можешь. Нежная Долли не могла удержаться от слез. Она взяла у меня ключи, и обняла меня, говоря что ей весьма прискорбно видеть, сколь далеко простирается против меня их жестокость. Я приметила, что присудствие Бетти не позволяет ей более изъясняться. Сокрой свою жалость, любезная моя, не могла я удержаться чтоб не сказать ей, тебе причтут сие в преступление. Наглая Бетти презрительно улыбнувшись осмелилась сказать: молодая девица, которая сожалеет о другой, находя ее в подобных моим обстоятельствах, и сама впредь добра себе много обещает. Я поступила с нею весьма худо, и приказала выдти ей вон. Весьма охотно сказала она мне с такою же смелостию, естьлиб повеления вашей матушки не обязывали меня здесь остаться.

Я узнала, что ее остановляло, когда желая войти опять в мою горницу. По выходе моей сестры, она мне объявила, (хотя с великим сожалением, как она говорила, что ей приказано меня задержать. О! Етого с лишком много. Такая нахалка как ты, нимало мне не воспрепятствует..... Она тотчас позвонила в колокольчик, и мой брат прибежав, встретился со мною на проходе. Он принудил меня возвратиться, повторяя мне несколько раз, что еще не время выходить мне. Я возвратилась; села на стул, и начала горько плакать.

Сообщением тебе непристойных речей, произнесенных им в то время как служил мне тюремником с Беттиею, и язвительные издевки его над моим молчанием и слезами, ничего не могу я присовокупить полезного к сему изображению. Я несколько раз просила позволения возвратиться в мою горницу. Но мне отказывали. Конечно обыск еще не кончился. Моя сестра была из числа тех, кои употребляли при сем все свои старания. Ни кто не может употребить большего рачения, как она. Сколь я щастлива, что они в злобных своих намерениях обманулись.

Узнав что напрасно трудились, вознамерились они подвергнуть меня новому посещению Г. Сольмса, которой в сей раз приведен был теткою моею Гервей, она не охотно принялась за сие дело, как я оное могла приметить, с ними был однако дядя мой Антоннн, конечно для того, чтоб подкреплять твердость моей тетки в случае нужды

Но я начинаю приходить в чрезвычайную слабость; уже два часа по полуночи. Я лягу ко всей одежде, на свою постелю дабы несколько, заснуть естьли только могу сомкуть глаза.

В среду поутру в три часа.

Я не могла заснуть. Я в продолжении получаса только продремала.

Тетка моя сказала мне сии слова, подходя ко мне. О любезная моя, какие печали причиняешь ты всей своей фамилии! Я не могу придти в себя от изумления.

Я о том весьма сожалею сударыня.

Ты о том сожалеешь; племянница! Какие речи! Но чтож; всегда ли ты будешь упорна! Сядем; любезная моя. Я сяду подле тебя; тогда она взяла меня за руку.

Дядя мой посадил Г. Сольмса по другую сторону. Сам он сел насупротив, и сколько мог блиско. Ни единая крепость не бывала еще столь искусно осаждена, как тогда меня стеснили.

Твой брат, сказала мне моя тетка, чрезвычайно вспылчив. Ревность его к твоим выгодам выводит его несколько из границ благопристойностт.

Я также о том думаю, сказал мне мой дядя. Но не станем больше об оном говорить. Мы хотим испытать, какое действие произведет над тобою тихость, хотя ты довольно знаешь, что и не думали толь поздо оную употреблять.

Я спросила мою тетку, какая бы была нужда, чтоб Г. Сольмс был с нами? Ты вскоре увидишь, сказала она мне, что он здесь не без причины: но я должна с начала уведомить тебя, что твоя мать считая слова брата твоего несколько жестокими, обязывает меня другим образом испытать столь великодушное свойство, каким мы всегда твое почитали.

Позвольте мне также сказать вам, сударыня моя, что ничего получить от меня не надейтесь, естьли то будет относиться к Г. Сольмсу.

Она взглянула на моего дядю, которой кусал себе губы, глядя на Г. Сольмса; а сей потер рукою по подбородку своему. Я тебя спрашивала, подхватила она, оказалалиб ты тогда более покорности, естьлиб поступали с тобою снисходительнее?

Нет, сударыня; я не могу вам сказать, чтоб показала оной более в пользу Г. Сольмса. Вы знаете, сударыня моя; да и мой дядя не менее о том известен, что я всегда считала себе за честь, когда оказывала справедливые мои чувствования. Не за долго до сего времени была я щастлива, что заслуживала некое почтение за сие свое свойство.

Дядя мой встал, и отведши Г. Сольмса к стороне, сказал ему весьма тихо, однако я все его слова слышала: ,,не беспокойтеся; она ваша; она будет вашею женою. Мы увидим кто возмет верьх, отец или дочь, дядя или племянница. Я не сомневаюсь чтоб мы не касались конца, и чтоб сие изступление не подало,,материи к многим остроумным изъяснениям.

Я была тогда в весьма несносном положении. ,,Хотя мы не могли узнать, продолжал он, от чего произходит сие упорство в столь скромной девице, но мы оное угадать можем; друг мой, поверь что сие сопротивление ей не свойственно; я не брал бы столько участия, естьлиб не был уверен в том что я говорю, и естьлиб не решился сделать более для её пользы.,, Я не перестану просить о сем щастливом времени, отвечал Г. Сольмс, довольно громким голосом: никогда, никогда не буду я напоминать ей о том, что мне причиняет теперь толикое мучение.

Я пе скрою от тебя, сказала мне моя тетушка, что отдав ключи твоей матери без всякого договора, ты более сделала, нежели могла надеется когда бы другими, средствами к тому тебя понудили. Сие повиновение и радость, что не нашли ничего, которое бы могло помрачить твою честь, соединились с ходатайством Г. Сольмса. Ах! Сударыня, естьли бы я никогда не была обязана Г. Сольмсу. Я не иным чем ему оное заплатить могу, как благодарностию, с тем однакож договором, чтоб он оставил свои требования. Так, Г. мой, (обратеся к нему) естьли вы имеете некое чувство человеколюбия; естьли то почтение, по коему вы щитаете за долг почитать меня, имеет хотя некое отношение ко мне, то я вас прошу удовольствоваться моею благодарностию, я чистосердечно вам ее обещаю; но будте великодушны и заслужите оное. ,,Верьте, верьте, мне, сударыня, пролепетал он несколько раз, сие дело невозможно, я буду сохранять столь долгое время мою надежду: пока вы будете девицею, и столь же долгое время, пока буду подкрепляем достойными моими друзьями; долг того требует чтоб я оную сохранял. Я не должен иметь к ним презрения, ибо вы очень много мне оного изъявляете:,, презрительной взгляд мой служил ему ответом; я тогда оборотясь к моей тетушке, сказала: скажите мне сударыня, какую пользу доставило мне мое повиновение?

Твоя мать и Г. Сольмс, возразила она, упросили, чтоб ты до вторника не уезжала, естьли тогда обещаешься добровольно ехать. Пусть дадут мне волю изключать из того те посещения, которые толикую причиняют мне печаль, тогда я с великою радостию поеду к моему дяде.

А! Сказала тетка, ето такое дело, которое еще требует рассмотрения. Коснемся до другаго, к коему не можешь ты довольно обратить своего внимания, из него ты узнаешь, по какой причине должен теперь здесь быть Г. Сольмс. Так, племянница, слушай со вниманием, прервал мой дядя; он уведомит также тебя кто таков тот известной человек, коего не хочу я назвать по имени. Я вас прошу, Г. Сольмс, прочтите сперьва писмо, которое получили вы от искреннего своего друга: вы меня разумеете, то безъименное письмо. С охотою, Г. мой; и взяв свой бумажник, Г. Сольмс вынул из оного письмо; ето ответ, сказал он потупя глаза, на письмо писанное к некой особе, надписано оно Г. Рогеру Сольмсу Шталмейстеру; оно начинается следующим образом: Г. мой, и любезной друг... Извините меня, Г. мой, сказала я ему, естьли я вас прерву; я прошу вас мне сказать, с каким намерением хотите вы мне читать сие письмо? Дабы уведомить тебя, отвечал за него мой дядя, коль презрителен тот человек, которому как думают предала ты свое сердце.

Естьли подозревают, Г. мой, что сердце мое разположено в пользу другаго; то какая еще надежда быть может для Г. Сольмса?

Слушай только, возразила моя тетка, слушай, что Г. Сольмс будет читать, и о чем тебя уведомить может.

Естьли Г. Сольмс объявит мне, что не имеет в том ни какого пристрастия, то с великою охотою буду слушать; но естьли же подаст мне о том другия мысли, то позвольте мне сударыня ему сказать, что сия самая причина должна весьма ослабить в разуме моем то, о чем он хочет мне читать или уведомить.

Слушай только, новторила моя тетка.

Как! Ты не хочешь его слушать, сказал мне дядя? Ты столь скоро вступаешься за....

За всех тех, Г. мой, коих обвиняют без имянными письмами и без всяких причин.

Г. Сольмс начал читать свое письмо. Письмо, как казалось содержало в себе великое множество обвинений против того нещастного виновника; но я прервала бесполезиое сие чтение. Я тому не виновата, сказала я, естьли тот, коего обвиняют, не столько ко мне равнодушен как такой человек, которого я никогда не видала. Я не изъясняю, какие имею к нему чувствования; но естьли они и таковы, как их почитают, то надлежит приписать оные странным средствам, коими желают оные предупредить. Пусть согласятся на мое предложение, я желаю провождать мою жизнь в девстве, но он для меня никогда не будет более значить, как и Г. Сольмс.

Мой дядя вторично просил Г. Сольмса читать письмо; а меня принуждал слушать. К чему послужит его чтение, сказала я? Может ли он отречься, что не имеет при том каких намерении? Впрочем о чем же хуждшем может он меня уведомить, как не о том, что я беспрестанно с нескольких месяцов слышать принуждена? Так, сказал мне мой дядя; но он может подать тебе и доказательства при сем деле. И так без доказательств, знаю сказала я, что хулили до сего времени свойства Г. Ловеласа. Я вас прошу Г. мой, не подавать мне о нем излишне хорошего мнения; вы можете сим понудить меня принять оное, когда уже я вижу с каким рвением хотят, чтоб его представил виновным его противник, которой нимало не старается о своем исправлении, и которой мыслит только о том, чтоб самому себе оказывать услуги.

Я вижу ясно, сказал мне дядя, твое предъубеждение, глупое твое предъубеждение в пользу такого человека, которой ни какого не имеет образования нравов. Моя тетка присовокупила к тому, что я весьма оправдала их опасение, весьма удивительно, говорила она, что честная и добродетельная молодая особа имеет столько почтения к человеку совершенно противных свойств.

Я возразила с равномерною торопливостию: любезнейшая тетушка, не делайте против меня столь опрометчивого заключения. Я почитаю Г. Ловеласа весьма отдаленным от добродетели, коей исполнение вера ему долгом предписывает; но естьлиб всякой к нещастию своему был примечаем во всех обстоятельствах своей жизни, и при том такими особами, кои стараются находить в нем недостатки, то не знаю, кто бы тогда мог сохранить доброе о себе имя. Я люблю добродетельные свойства, как в мущинах, так и в женщинах. Я оные почитаю равномерно нуждным для обеих полов, и естьли бы я имела волю разполагать собою, то предпочла бы оные достоинству государя, неимеющего столь драгоценного сокровища....

Но к чему оное относится, прервал мой дядя....

Позвольте мне, Г. мой, сказать, что безчисленное множество людей, кои избегают таковой критики, не более имеют права требовать похвалы. Я могу приметить что и сам Г. Сольмс не может быть совершенно без недостатков. Слух о его добродетелях еще никогда до меня не доходил. Я слышала о некоторых его пороках... извините, Г. мой; вы здесь теперь находитесь... То место священного писания, где сказано: верзи первый камень; представляет весьма изящное наставление.

Он потупил голову, не произнося ни единого слова.

Г. Ловелас, продолжала я, может быть имеет такие пороки, коих вы не имеете. А вы может быть имеете другие, коих он не имеет. Я не намерена обвинять вас, ни защищать его. Не бывает ни зла, ни добра без какой нибуть примеси.

Г. Ловелас, например, слывет непримиримым человеком, и которой ненавидит моих друзей; я не более за то его почитаю. Но да позволено будет мне сказать, что и они не менее его ненавидят. Сам Г. Сольмс не без сих проступок; я говорю о том, что он к собственным своим сродственникам имеет отвращеиие? Я не думаю, чтоб ето был их проступок, по тому что они весьма хорошо живут с протчею фамилиею. Но они могут так же иметь и другие пороки; я не скажу что омерзительнейшие, ибо сие кажется невозможным. Извините меня Г. мой, еще повторяю. Но как должно думать о таком человеке, которой гнушается родною своею кровью?

Вы неизвестны о том, сударыня. Ты того не знаешь, племянница; ты не знаешь Клари; все трое мне сие вдруг отвечали.

Может быть, что я того не знаю; да и не желаю о том знать, по тому что никакого не имею в том участия. Но когда его публика обвиняет, Г. мой, и естьли публика несправедливо обвиняет одного, то не может ли она так же и другаго опорочивать. Вот что я из всего того заключить могу; я присовокуплю только то, что величайшей недостаток в достоинствах состоит в том, чтоб помрачать свойства другаго, дабы прославить свое собственное.

Весьма мне трудно изобразить тебе вид его смущения розпрастранившейся по всей его гнусной фигуре. Я думала, что он заплачет. Все его черты, казалось переменились от напрежения его и кривляния. Рот его и нос уже более не казались посреди его лица. Естьли бы хотя мало имел он ко мне жалости, то конечно бы и я почувствовала к нему оную.

Они все трое смотря друг на друга молчали. Я приметила из глаз моей тетки, что она нимало бы не сердилась, когдаб могла им дать выразуметь, что одобрила все мною сказанное; и когда она начала говорить, то слабо меня хулила, что я не хочу выслушать Г. Сольмса. А что касалось до него, то он не имел уже такой охоты принуждать меня к слушанию; дядя мой сказал, что не возможно меня привесть в разум. Словом, я бы конечно привела их обоих в молчание, естьли бы мой брат не возвратился к ним на помощь.

Он вошел с торопливостию, глаза его блистали яростию, и в своем изступлении говорил весьма странные слова. ,,я вижу что сия спорщица своим болтанием привела вас в молчание. Но ободрись, Г. Сольмс, я слышал все до одного слова, и не вижу другаго средства к соединению вас, как дать ей восчувствовать всю вашу власть, когда будете её мужем, так как она ныне поступает с вами с наглостию.

О! племянннк, сказала ему моя тетка. Можно ли быть брату столь яростну против своей сестры.

Он укорял ее, в свое защищение, говоря что тем сама тетка ободряет непокорную. ,,Так, сударыня, вы весьма одобряете надменность своего пола. Впротчем, она бы не осмелилась привесть в молчание своего дядю недостойными своими рассуждениями, ни отказаться выслушать такого друга, которой желал ее уведомить о опасности, коей подвергается её честь со стороны одного своевольного, и коего, как она явно показала желает просить покровительства против всей своей фамилии.,,.

Я привела своего дядю в молчание недостойными рассуждениями! Как смеете вы меня сим укорять, спрашивала я его с великим гневом? Какое ужасное изъяснение! в едином только вашем разуме произойти оно может.

Моя тетка заплакала с печали, видя с какою жестостию с нею поступлено было. Племянник мой, сказала она ему, естьли такой должна я была ожидать от тебя благодарности, то уже дело кончено. Твой родитель конечно бы так со мною не поступил. Я скажу, не сомневайтесь о том, что речи, кои ты произнес, недостойны нимало произнесены быть братом.

Столь же недостойны, возразила я, как и все протчия его поступки. По сему примеру, я ясно вижу, каким образом он успел привлечь всю фамилию к своим намерениям. Естьли бы я хотя мало опасалась впасть во власть Г. Сольмса, сие действие могло бы меня чрезвычайно тронуть. Вы видите, Г. мой, говоря Г. Сольмсу, какие средства хотят употреблять, дабы довести вас к концу ваших великодушных предприятий. Вы видите, какое мой брат оказывает мне почтение за вас.

А!... Сударыня, я не похвалю вспылчивость Г. Гарлов. Я никогда вам о том не буду упоминать...

Будте спокойны, Г. мой, я постараюсь соделать так, чтоб вы никогда не имели к тому случая.

Ты очень вспыльчива, Клари, сказал мне мой дядя; но ты племянник! ты столь же кажешься в моих глазах хулы достойным как и сестра твоя.

В самую сию минуту вошла Белла. Ты не сдержал своего обещания, сказала она моему брату. Тебя и с другой стороны так же хулят, как и здесь. Естьлиб великодушие и признательность Г. Сольмса менее были известны, то непростительно бы было то, что ты упустил. Батюшка мой тебя спрашивает; вас также тетушка, и вас дядюшка, да и Г. Сольмса вместе с вами естьли ему угодно. Они все четверо пошли вместе в боковую горницу. Я находилась в молчании, дабы получить от своей сестры изъяснение нового сего явления.

Какь скоро она увидела себя наедине со мною, то нахмуря лице и пожимая руками, она мне сказала весьма язвительно, хотя и тихим голосом: развращенная тварь, какие печали причиняешь ты всей фамилии! Я ей отвечала, с великою скромностгю, что она и мой брат произвольно оные на себя навлекают, по тому, что ни тот ни другой не имеют нужды вмешиватся в мои дела. Она продолжала меня обременять своими ругательствами, но все тихим голосом как будто опасаясь, чтоб не слыхали. Я рассудила что нужно, дабы от неё освободиться, привесть ее несколько в больший гнев, а сие весьма легко можно сделать с человеком горячаго свойства. В самом деле, она чрезвычайно разгорячилась. В то время. девица Долли Гервей, пришла ей сказать, что ее туда требуют. Сего первого приказания для ней было не довольно. Она опять оказала движения своего гнева, к коему я ее нарочно приводила хладнокровными, но чрезвычайно колкими ответами; когда девица Долли вторично пришла объявить ей, что ее не отменно туда требуют. Ах любезная сестрица, сказала я сей дражайшей девице, мне не могут еще оказать сей милости. Она отвечала мне токмо киванием головы, не могши удержатся от слез. Столь простосердечный знак нежности и сожаления её не приминул навлечь на нее от Беллы некие ругательства.

Однако я думаю, что сия яростная сестра так же претерпела несколько укоризн от моей матери или моих дядьев как я оное могла судить по её ответу. Я говорила с ней столь язвительно, сказала она, что не можно было сохранить умеренности.

Мне дали несколько времени на отдохновение. Г. Сольмс возвратился назад один, делая разные кривляния и поклоны. Он пришел со мною простится, но он столь искусно был научен и столь ободрен, что не подал мне ни малейшей надежды в перемене. Он меня просил не оказывать к нему ненависти за те жестокости, коих он был сам к печали своей очевидцем. Он просил меня и того что он считал за долг назвать моим сожалением.

Решение всего дела, сказал он мне, состоит в том, что в его нещастии подавали ему еще некую надежду; и хотя он был отвергнут и презрен предметом своего обожания, но решился столь долго пребывать в своем намерении, пока меня будет видеть девицею, не сожалея о тех своих весьма продолжительных и трудных услугах, коим едва примера найти можно.

Я ему предложила в весьма сильном выражении, чего он ожидать должен; он мне отвечал, что он тем более решился пребывать твердо в своем намерении, пока я не буду за кем ни есть другим и он все еще будет надеятся. Как! Сказала я ему, надеятся, и стоят твердо в своем намерении когда я вам объявляю, как и теперь то оказываю, что мое сердце уже занято... Как бы мой брат не мог изъяснить сего признания....

,,Он знал мои достоинства. Он их уважал. Он свидетельствовал, что может составить мое благополучие, и не менее уверен, что я желаю учинится таковою.,,

Я его уверяла тем, что отъезд мой к дяде хуже соответствовать будет его намерениям: естьлиже учинят мне сие насилие, то я его не увижу во всю мою жизнь, не приму ни одного его письма, и не буду слушать ни единого слова, какое только захотят мне сказать в его пользу, комуб он ни поручил старание о своих выгодах.

,,Он от того был в отчаянии. Он будет нещастнейшим из всех человеков, естьли я буду твердо стоять в сем намерении. Но он не сомневался, чтоб мой отец и мои дядья не могли внушить в меня благоприятнейших чувствий.

Никогда, никогда, Г. мой; в сем то вы должны быть весьма уверены.

,,Предмет был достоин его терпения, и всех усилий, на кои он решился покуситься:

,,к моему вреду Г. мой! К уничтожению всего моего благополучия!

,,Он надеется видеть меня некогда обязанною переменить свои мысли. Его имение гораздо богатейшее, нежели как о том думали, его страсть, превосходящая все те чувствия, какие токмо имеет кто к женщине....

Я его остановила, и просила поговорить о тех его богатствах, по коим причитали столь великие достоинства, я его спросила, о втором пункте, что должна думать о его страсти молодая особа, которая чувствует к нему столько отвращения, сколько никто и никогда еще к человеку не чувствовал, и имеет ли он какое ни есть доказательство, которому бы сие объяснение не соответствовало?

,,Дражайшая моя, залепетал он бросясь на колени, что могу я сказать! Вы видите меня у ваших ног. Не поступайте со мною с таким презрением.,,

В самом деде он изъявлял глубокую печаль, но под безъобразными и омерзительными чертами. Однако не без сожаления видела я его в сем унижении. Я ему сказала: мне также случалось, Г. мой, неоднократно, но бесполезно стоять на коленях, для убеждения нечувствительных сердец. Я готова и еще приклонить их да и пред вами, естьли в том заключается достоинство, лишь бы вы не были орудием жестокого брата, для довершения его свирепостей.

,,Ежели услуги, кои во всю мою жизнь, оказывать вам не престану; естьли почтение, которое переменится в обожение вас.... Ах! Сударыня, вы обвиняете прочих в жестокости, для чегож сами не желаете, дабы и милосердие совокуплялось с прочими вашими добродетелями?,,

Разве должна я быть жестокою сама к себе, когда окажу вам то, что вы называете милосердием? Возмите себе мое имение, Г. мой, я на то согласна, поелику здесь к вам весьма все благоразположены. Не требуйте меня в супружество, прочее все я оставляю вам. Впрочем весьма бы хорошо сделали, естьли бы то милосердие, которое для себя требуете, оказали другому.

,,Естьли вы говорите о моих сродственниках, сударыня, то сколь они недостойны моего внимания, прикажите только, и ваша воля будет законом и обратиться в их пользу.,,

Чтоб я Г. мой, намерилась возвратить вам горячность, какую сродственники друг к другу иметь должны когда вы ясно показываете, что природа вам оной не внушила, или чтоб искупила у вас благополучие ваших сродственников потерянием собственного своего. Милосердие, коего я от вас требую касается до самой меня. Поелику вы имеете некоторую власть над моими сродственниками, то будьте великодушны и употребите ее в мою пользу. Скажите им, что вы начинаете усматривать во мне не преодолимое к вам отвращение. Скажите им, когда вы разумны, что собственное ваше благополучие столько вам дорого, что не хотите подвергать себя опасности, лишиться оного столь явным к вам омерзением. Скажите им, естьли угодно, что я недостойна ваших предложений, и что для своей и для моей пользы, вы более не желаете просить такой руки, в которой упорно вам отказывает.

Я на все отважусь, отвечало мне ужасное чудовище, вставая с лицем побледневшим, видно от ярости, бросая пламя из впалых глас, и кусая верхьнию губу, дабы тем мне показать, что он может быть человеком. Ваша ненависть, сударыня, не будет еще сильною причиною, которояб могла меня остановить в моем намерении. Я не сомневаюсь, чтоб в короткое время не имел власти....

О естилиб вы не имели власти Г. мой....

Он щастливо из того выпутался... Оказать вам более великодушие, нежели сколько вы мне оного являете, хотя все хвалят благородные чувствования вашего сердца. Его физиономия сходствовала с его гневом. Она казалась единственно для того и произведена, чтоб выражать яростную сию страсть.

В самую ту минуту вошел мой брат и сестра, сестра, сказал он мне скрежеща зубами, окончи свою геройскую ролю, которую так искусно начала; она к тебе весьма пристала. Однако верь что не долго продолжится. Мы увидим будешь ли ты обвинять других в тиранстве, когда сама с такою наглостию поступаешь. Но оставте ее, оставте ее, Г. Сольмс; власть её коротка. Вы вскоре ее увидите уничиженною и тихою. Сия безразсудная, когда привыкнет к людям, возчувствует угрызение своей совести, тогда будет она просить у вас прощения, и весьма щастливою себя почтет, когда оное получить возможет.

Сей свирепой брат продолжал бы еще доле такие ругательства, естьлиб Хорей пришед, не позвал его по приказанию моего отца в другой покой. В печали и ужасе, видя над собою столь скотские поступки, я пересела на другой стул, оказывая все знаки сильного колебания. Г. Сольмс отважился извинять себя, уверяя меня, что ему весьма была прискорбна вспылчивость моего брата. Оставте меня, Г. мой, оставте меня, или увидите меня без чувственну. В самом деле я едва было не упала в обмарок.

Он препоручал себя в мою милость с видом уверения, которое казалось более умножалось от слабости, в коей он меня видел. Он воспользовался сим моим положением и ухватил дрожащую мою руку, все мое супротивление не сильно было воспрепятствовать ему поднести её к омерзительиому своему рту. Я удалилась от него с негодованием. Он вышел с своими кривляниями, и делая поклоны, весьма доволен самим собою, как я могла то судить, и радуясь моему смятению. Я еще вижу его пред глазами: мне кажется, что вижу как не проворно он идет за дом, и сгорбясь кланяется при каждом шаге даже до тех пор, как двери были отворены, и о которые он ударился, по щастию напомнили ему, чтоб он оборотился ко мне спиною.

Как скоро я увидела себя одну, то Бетти пришед, уведомила меня что наконец позволено мне возвратиться в свою горницу. Ей было приказано, сказала она мне, увещевать меня, чтоб рассудить о всем основательнее, по тому что время весьма коротко, хотя мне и дала выразуметь, что могут отложить мой отъезд до субботы.

А как я дала ей волю говорить о всем; то она мне расказала, что моего брата и сестру бранили за вспыльчивость, с коею они со мною говорили; но собрав все обстоятельства, и все известия дяди моего, решились еще более стараться о пользе Г. Сольмса. Он сам говорит, что его страсть ко мне еще сильнее сделалась, нежели была прежде, и что ни мало не страшась моих возражений он еще с приятностгю оные слушал. Он говорил с восхищением о моих прелестях и важном виде, с коим я составлю честь его фамилии. Бетти представляет мне другия столь же ласкательные изображения, но я не могу судить она ли их вымыслила, или он сам говорил. Следствие всего дела, говорила она с обыкновенною своею наглостию, состоит в том чтоб я повинилась родителям с доброй воли; или она еще более мне советует, чтоб я сама с собою положила условия; естьли же я упущу случай, то она может ручаться, что вместо Г. Сольмса она не лучше будет поступать со мною: и какая бы в свете женщина, повторяла мне несколько раз сия нахалка, лучше согласилась удивляться качествам молодого развратного человека, нежели самой быть предметом удивления разумного человека изящных свойств? Она к тому присовокупила, что должно весьма удивляться моему щастию, или хитрости когда я могла сыскать средства скрывать свои бумаги. Ты должна воображать, сказала она мне, что она беспрестанно видит в моих руках перо; и как я всячески стараюсь записки свои от нее скрывать, то и она не обязана хранишь мою тайну. Однако она не любит огорчать других; она на против того склонна более к оказыванию услуг, искуство примирять других было её дарованием. Естьли она хотела мне причинить столько зла, сколько я себе от нее ожидать думаю, то может быть не былаб я более у моего родителя. Все сие однако, говорит она, не с тем чтоб заслужит от меня честь, ибо в самом деле было бы для меня полезно, когдаб дело скоро решилось: своей выгоды она в том мало видит, так как и все прочие, ето дело уже известно. А чтоб все сие привесть к концу присовокупила она, то может подать мне некое известие: хотя мой отъезд скоро последует, но сродннки хотят отобрать у меня перья и чернила; и когда я лишусь сего увеселения, то увидят как будет провождать свое время стол деятельной разум, каким мой почитают.

Сия речь, которую может быть она на удачу сказала, столько сделала во мне впечатления, что я начну немедленно прятать в различных местах перья, чернила и бумагу. Я положу также несколько сих вещей в какой нибудь куртине сада, естьли найду там безопасное место. Естьли и сие не удастся, то у меня есть несколько карандашей для рисованья. А узоры мои послужат мне вместо бумаги, естьли мне ни чего другаго не оставят.

Я в самом деле удивляюся щастию, что спрятала столь удачно писменные свои свидетельства. Обыск был весьма строг: я приметила сие по беспорядку, которой я находила во всех моих комодах. Ты знаешь, что я люблю порядок, и что пологая оной в самых безделицах, могу зажмуря глаза найти кусок кружева или лент. Я увидела такой же беспорядок и в своих ящиках; они были совершенно не так расставлены и положены, иные стояли лицом в низ, а другия разкрыты. Платье мое не менее разрыто было; и я вижу что ни что от их осмотра не ушло. Тебя благодарю я за ту дружбу, которая все их труды сделала бесполезными.

Моя рука остановляется от усталости; но как я тебе весьма по сему случаю обязана, то и могу тебе сказать, что на всегда и во всяком звании, пребуду весьма тобою обязанная и вернейшая приятельница

Клар. Гарлов

Письмо LXXVI.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В среду 5 Апреля, в 11 часов.

Я доведена до того, что должна употребить тайно несколько минут для написания к тебе сих строк, и для употребления скрытных моих вещей. Не преминули у меня отобрать все перья и чернила и все, что только могли найти в моей горнице. Я коснусь опять сего обстоятельства.

Более не прошло часа, как я отнесла длинное мое письмо на условленное место. Я положила там в самое то время записку к Г. Ловеласу, в коем опасаеся, чтоб его нетерпеливость не привела его к какой ни есть отважной поступке, уведомляю его в четырех строках. ,,Что свидание прошло, и я ласкаюсь, что мой отказ уменьшит бодрость в Г. Сольмсе и в его покровителях.,,

Хотя от чрезвычайного моего утомления, и от того что во всю почти ночь, которую я препровела, писавши к тебе письмо, принуждена была пролежать в постеле столь долгое время, что не могла ранее отнести моего письма, однако надеюсь что ты будешь иметь довольно времени отвечать мне на оное сего же вечера; или завтра еще до восхождения солнца. Я теперь наипаче нетерпеливо знать хочу, могу ли надеется на снисхождение твоей матери или нет? Ты узнаешь важность оного ожидания, когда рассудишь что они решились отвесть меня в Субботу в дом моего дяди, а может быть и завтра.

Прежде, нежели коснемся до нового усилия когда отобрали у меня бумаги и перья, то должно в коротких слов уведомить тебя о некоторых обстоятельствах предшестовавших сему произшествию.

Моя тетка, как кажется не имеет другаго дома, кроме нашего, так как Г. Сольмс и оба мои дядья пришли ко мне в самую ту минуту, когда я проснулась. Она мне говорила что я не должна упорствовать выслушать то, что Г. Сольмс будет рассказывать о Г. Ловеласе, ибо сие нужно мне для объяснения многих обстоятельств, могущих меня уверить о подлых его свойствах, и что он не может быть добрым мужем, что я вольна толковать оные по своей мысли и принимать их, естьли хочу, ко вреду Г. Сольмса; но я тем более должна о том знать, что некоторые из оных лично ко мне относяться. Я ей отвечала, что ни малаго к тому любопытства не имею, поелику я уверена, что оне не могут помрачить моей чести, и что Г. Ловелас не имеет никакой причины приписывать мне ту ревнительность, в коей некоторые из моих друзей несправедливо меня обвиняют.

Он хвалился, сказала она мне, знатною своею породою, и говорил о нашей фамилии с презрением, как бы щитал за подлость вступить с нами в союз. Я согласилась, что естьли сия укоризна основательная, то он весьма недостойной человек, а когда говорит худо о такой фамилии, которая, выключая Перства ни чуть не ниже его породы. Я присовокупила к тому, что сие самое достоинство не столько кажется приносит чести, сколько стыда тем, кои менее придают ему украшения, нежели от оного получают; что по справедливости безразсудная гордость моего брата, по коей он повсюду объявлял, что ни с кем иным в сродство не вступит как с перьвейшим дворянством, произвела обидные сомнения для нашей фамилии, но естьлиб я была уверена, чтоб по другой какой гордости, в коей бы одну только подлость найти могла, что Г. Ловелас мог употребить право случайных своих выгод, дабы только нас поносить или с лишком себя уважать; то я его почитала бы стольже презрительным по рассудку, каким он быть может по своим правам. Ей угодно было повторить мне, что он часто принимал такие оскорбительные вольности, говоря, что может дать в том доказательства, которые меня приведуть в изумление.

Я отвечала, что какуюб достоверность ни находила она в доказательтельствах; но как он ненавидим всею нашею фамилиею, которая явно и во всяком случае оказывает против него свою ненависть, то правила справедливости требуют, чтоб основательно узнать, по какому случаю он учинился виновным в том преступлении, коим его укаряют, и не ругательства ли некоторых из моих друзей, чрезвычайно надутых своим богатством, по коему может быть презирали они всех прочие выгоды, и помрачали собственное свое благородство, издеваясь над его состоянием, принудили говорить о них с равным презрением. Одним словом, заключила я, не можете ли вы сказать, сударыня, чтоб ненависть не столько же с нашей стороны к нему сильна, как и с его к нам? говорит ли он о нас с меньшею, нежели мы о нем пощадою? А что касается до возражения столь часто повторяемого, что он добрым мужем быть не может, то думаете ли вы чтоб он когда ни есть мог столь худо поступать с женою, как теперь со мною поступают, а наипаче мой брат и сестра?

Ах! Любезная племянница, Ах! Любезная Клари, сколь сильное впечатление сделал сей гнусной человек в твоем сердце!

Может быть вы обманываетесь сударыня. Но справедливость требует, чтоб отцы и матери желающие согласить свою дочь с своими мнениями, в сих обстоятельствах весьма остерегались покушаться на такие дела, которые могут принудить ее оказывать свое великодушие и вменять в честь то, что относится до человека им отвратительнаго. Однако рассмотря все так, как я на всегда от него отказалась, не знаю от чего происходит в других беспрестанная сия охота говорить мне о нем; и для чего требуют чтоб я выслушала подробности до него касающияся.

Но ты, племянница моя, не можешь думать, чтоб было в том, что ни есть худого, когдаб допустила Г. Сольмса рассказать как Г. Ловелас о тебе отзывается. Как, жестоко ты с ним ни поступила но он нетерпеливо хочет тебя видеть. Он из милости тебя просит выслушать его.

Естьли вы думаете, сударыня, что прилично оное выслушать.... Так любезная Клари, прервала она с живостию, весьма прилично.

То, что он о мне сказал, сударыня, уверило ли вас в подлости Г. Ловеласа?

Так, моя любезная, и что ты должна его проклинать.

И так, сударыня, пожалуйте сами раскажите мне оное. Я не имею нужды видеть Г. Сольмса, когда известие, которое он сообщить хочет, будет принято с большим уважением от вас. Уведомьте меня, сударыня, что осмелился говорить он о мне.

Мне казалось, что моя тетка пришла в крайнее замешательство, однако оправясь несколько, сказала мне: очень хорошо, я вижу сколь сильно прилеплено к нему твое сердце. Я весьма о том печалюсь, сударыня; ибо я уверена, что на то ни мало не по-смотрят. Ты будешь женою Г. Сольмса и гораздо скорее, нежели думаешь.

Естьли сердечное согласие и словесное засвидетельствование оного к бракосочетанию нужны, то я уверена, что никогда не буду женою Г. Сольмса: не будут ли повинны в великой жестокости мои родители, естьли они употребят насилие, дабы руку мою отдать ему и держать оную до окончания церемонии, между тем как я от ужаса приведена будучи вне себя, может быть не в состоянии буду то чувствовать.

Какое романическое изображение представляешь ты мне о насильственном браке! Другие бы тебе отвечали, моя племянница, что ето произходит от собственного твоего упорства.

Сего могла бы я ожидать от моего брата и моей сестры: но я уверена, что вы сударыня можете различишь упорство от врожденного отвращения.

Мнимое отвращение, любезная моя, может иметь свой источник в действительном упорстве.

Я знаю свое сердце, сударыня, и желалабы, чтоб вы его столько же знали.

Но покрайней мере согласись еще раз свидется с Г Сольмсом. Тогда будут поступать по твоей воле, и ты тем сделаешь для себя более, нежели вооброжаешь.

За чем же с ним видеться, сударыня? разве он щитает за удовольствие видеть то отвращение, которое я к нему имею? Разве он хочет еще более огорчить против меня моих друзей? О коварство, о жестокое честолюбие моего брата!

Тетка моя взглянула на меня с жалостным видом, как будто проникала в смысл моего восклицания. Однако она мне отвечала, что мое воображение было наполнено пустою мечтою; что я думаю несправедливо об огорчениях и о увеличении их.

Без сомнения, их огорчение увеличится, сударыня, естьли они считают за оскорбление, когда объявляю Г. Сольмсу, что я не хочу совершенно иметь его своим супругом.

Г. Сольмс, сказала она мне, поистинне достоин сожаления. Он тебя обожает. Он с великою нетерпеливостию желает тебя видеть. Он почитает тебя еще прелестнее, после того жестокого поступка, которой ты ему оказала. Он всегда говорит о тебе с восхищением.

Безобразное чудовище, думала я сама в себе! Он восхищается?

Сколь жестоко должно быть его сердце, возразила я, когда может взирать на толикие мучения, коим он охотно сам способствует!

Но я вижу, сударыня, я вижу, что меня почитают здесь за птицу посаженную в клетку, меня уязвляют и раздражают, но для чего? для того, чтоб сделать из меня игралище моему брату, моей сестре и Г. Сольмсу. Они находят в моих нещастиях предмет жестокой своей радости. Чтоб я сударыня, согласилась видеть сего человека! Человека недостойного жалости! Я никогда его не увижу, естьли только могу того избегнуть. Нет, нет, я его не увижу! Какое знаменование, придаеш ты тому удивлению, которым Г. Сольмс совершенно к тебе наполнен! Не взирая на вчерашний твой гнев, на все твои презрения, он находит тебя обожания достойною, даже и в самых твоих жестокостях; я тебя уверяю, что он не столь мало великодушен и не столь нечувствителен, как ты о нем думаешь. Согласись, любезная моя племянница; отец твой и мать того ожидают; долг того требует, чтоб ты еще раз согласилась его видеть и выслушить, что он тебе говорить будет.

Как могу я на то согласиться, сударыня, когда вы сами по примеру всех прочих изъясняли вчерашнее свидание, как некое ободрение его требований, когда я торжественно объявила, что естьли соглашуся опять с ним видется, то оно будет изъяснешо в сем же смысле; и когда я на против того решилась никогда не терпеть его?

Тыб могла сударыня, не простирать своих рассужений на меня. Я вижу, что и с одной стороны и с другой, не более могу ожидать благодарности.

Она от меня побежала. Я звала ее назад, следуя за нею даже до лестницы; но она меня не слушала; скоропостижной её выход прииудил также уйти и того подлаго шпиона, которой нас подслушивал, и коего шум я слышала, когда он удалялся.

Едва я несколько освободилася от сего нападения, как превосходная девица Бетти ко мне взошла: сударыня ожидают от вас чести, дабы вы пришли в свой зал.

Да кто ето, Бетти? Почему я знаю, сударыня! Может быть ваша сестрица, может быть ваш братец.

Я уверена, что они сюда к вам не придут.

Г. Сольмс ушел?

Я думаю, сударыня, что ушел. Не хотите ли, чтоб его воротили? спросила меня сия нахалка.

Я сошла: и кого же могла я найти в моем зале, как не моего брата и Г. Сольмса, которой скрылся за двери, чтоб его не видала, между тем как мой брат вел меня за руку до первого стула, я ужаснулась как будто увидела какое привидение.

Тебя просят сесть, Клари. А еще что братец? Еще что, Сестрица? Должно оставить тебе сей презрительиой вид и принять на себя труд выслушать, что Г. Сольмс говорить будет. Я тогда думала сама в себе, что опять призвана за тем, чтоб служить им игралищем.

Сударыня, поспеши немедленно, сказал Г. Сольмс, как будто опасался что не имеет довольно времени, говорить со мною, Г. Ловелас явно показывает свое отвращение к бракосочетанию, и его намерение есть похитить у вас честь, естьли когда...

Подлой клеветник! прервала я с досадою, вырвав свою руку от моего брата, которой с наглостию тащил ее, дабы ему отдать оную. Вы сами враги моей чести, естьли можно назвать безчестием то, что вы насильно приневолить хотите свободную душу.

О наглая! вскричал мой брат. Но ты еще не уехала отсюда сударыня? (сопротивляясь усилиям, которые я употребляла дабы от него освободится)

Чего вы требуете, Г. мой, сим ужасным насилием? удержать вас здесь, сударыня; и видя, что скоро вырвус, он обхватил меня обеими руками. И так прикажите выдьти вон Г. Сольмсу, для чего столь жестоко со мною поступаете? Пусть не будет он свидетелем для чести вашей, варварства брата сестре оказываемого, которая не заслуживает сего недостойного поступка. Я с такою силою от него вырывалась, что он принужден был меня отпустить, назвавши меня фуриею. Видите, сказал он г. Сольмсу, какую силу придает упорство женщине; я не мог ее удержать. Я прибежала уже к дверям, которые были отворены; и вошед в свою горницу с такою же легкостию, замкнула их ключем, дрожа и запыхавшись.

С полчаса после того, Бетти пришедши весьма крепко стучала, прося меня отворить таким голосом, которой мне столько же ужаса причинил, в каком и сама она казалась. Я отворила. Помилуйте, сказала она мне! Никогда еще не видно было подобного смятения; (разхаживая с стороны в сторону и прохлаждая себя платком) господа и госпожи в гневе; другие упрямятся! Бедной любовник отчаевается! Дядья в ярости! один,.... О Боже мой! Боже мой, какой то будет конец сего смятения! И от чегоже, произходит такое смятение? От того, что одна молодая девица может быть щастлива, да сама того не хочет; и от того, что ета молодая девица желает мужа и не желает. Какой великой беспорядок в том доме, в коем все привыкли жить спокойно!

Она продолжала несколько времени сие явление, не переставая говорить сама с собою; между тем, как я сидя на стуле с терпением слушала сей прекрасной моналог, будучи весьма уверена, что препорученное ей дело не будет мне приятно, наконец она оборотясь ко мне, сказала: я должна исполнить то, что мне приказано, я в том не виновата. Вы не должны сударыня, на меня гневаться. Но мне велено, в сию минуту отобрать у вас перья и чернила.

Кто ето приказал?

Ваш батюшка и ваша матушка.

Кто же меня уверит, что они точно сие приказали? Она пошла к моему кабинету.

Я ее предупредила. Только осмелься тронутся за какую ни есть вещь, в сию минуту вошла девица Долли. Увы! Так любезная моя, сказала мне нежная сия приятельница, проливая слезы, должно отдать тебе свои перья и чернила Бетти или мне.

Так должно отдать сии вещи, любезная сестрица? Я тебе их отдам: но не сей нахалке. Я отдала ей мою чернилицу. Мне весьма прискорбно, сказала мне с печалию сия девушка, что прихожу к тебе всегда с огорчительными приказаниями: но твой родитель не хочет более тебя терпеть в сем доме. Он клялся, что завтра, или много что в субботу, отвезут тебя к дяде моему Антонину. А перья и чернила отобрали у тебя для того, чтоб ты не могла кого о том уведомить.

Она оставила меня с видом печальнейшим, нежели её слова, взяв мою чернилицу с прибором, и пучек перья замеченной при вчерашнем обыске, и коего особенно приказано ей было от меня потребовать. К щастию моему, что не имея в нем никакой нужды, по тому что спрятала с дюжину оных в различных местах, пучок сей был цел, ибо я не сомневаюсь, чтоб они не перещитали в нем перьев.

Бетти осталась у меня, расказывая, что моя мать теперь так же на меня рассердилась как и протчие, что мой жребий уже определен, что мой свирепой поступок не оставил мне ни какого защитника, что Г. Сольмс кусает у себя губы, ропщет, и кажется, говорит она, более размышляет, нежели говорит. Однако она думает, что сей жестокий гонитель считал за удовольствие меня видеть. Хотя уверен о том мучении, которое мне причиняет, но желает еще меня видеть. Не настоящий ли ето дикой человек, моя любезная?

Дядя мой Гарлов, говорила она, объявил, что меня оставляет: и сожалеет о Г. Сольмсе, но он ему однако советует не вспоминать впредь о моем презрении, но дядя мой Антонин совсем противного мнения, он желает чтобы меня сколько я заслуживаю, наказали. Что же касается до нее, говорит она, как о принадлежащей так же к нашей фамилии девице, не скрывает от меня что она была бы весьма согласна с последним мнением.

А как мне не остается более никакого средства, кроме ее, дабы быть уведомляемой о их разговорах и намерениях, то я иногда сношу такие её наглости, коих бы в другое время ни как снести не могла. Впротчем, кажется мне, что мой брат и сестра допускают ее во все свои советы.

В сию минуту вошла ко мне девица Гервей, требуя от меня чернил, примеченных в моем кабинете. Я тотчас ей отдала оные; чем менее они будут подозревать меня в переписках, тем более надеюсь, что согласятся дать мне небольшую отсрочку.

Ты видишь, любезная моя, в каком я теперь нахожусь состоянии? Вся моя надежда, вся моя доверенность зависит от милости твоей матушки. Естьли же я лишусь и сей помощи, то не знаю что со мною будет: и кто знает, чего должна ожидать с минуты на минуту твоя нещастная приятельница?

Письмо LXXVII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ, к АННЕ ГОВЕ.

В среду в 4 часа после обеда.

Я возвращаюсь с условленного нами места, на кое я отнесла свое письмо с тем письмом Г. Ловеласа, коего я к тебе еще не посылала. Я удивилась нашедши там мое прежднее письмо. И так ты оба оные вдруг получишь.

Однако я еще беспокоюсь о замедлении того, которое ты получить была должна. Но мне не безъизвестно, что твой посол не всегда бывает свободен. Я не премину относить всего того, что ни напишу, как скоро свое письмо кончу. Благоразумие не позволяет мне теперь хранить у себя никакой бумаги. Я принуждена всегда запирать двери, когда начинаю что писать, опасаясь быть усмотренною, с тех пор, как думают, что у меня нет ни чернил ни перьев.

Я получила новое письмо от того старательного и услужливого человека. Он подтверждает, что ни чего не произошло в сем доме такого, о чем бы он немедленно не был уведомлен; ибо письмо сие было писано прежде, нежели он мог получить последнюю мою записку, и повидимому положено тогда, как взята была моя записка. Однако он благодарит меня за твердость, которую в сем случае оказала я моему дяде и Г. Сольмсу.

Но он меня уверяет: ,,что они еще более прежнего решились принуждать меня к браку с Г. Сольмсом. Он свидетельствует мне почтение от всех своих родственников. Они наипаче желают, говорит он, видеть меня в своей фамилии. Он меня просит оставить сей дом, пока еще можно, и просит у меня еще позволения прислать карету своего дяди, запряженную цугом, ожидая моих приказаний у забора ведущего к валежнику.

,,Он повторяет, что все условия будут зависеть от моей воли; Милорд М... и две его тетки поручатся за его честь и добросердечие. Но естьли я не желаю избрать к убежищу которой ни есть дом из его теток, и сделать его щастливейшим человеком, как он того желает, то советует мне удалится в собственное мое поместье, и находится там под покровительством и хранением Милорда М... до прибытия Г. Мордена. Он знает средство, говорит он, утвердить мне сие жилище с толикою же легкостию как и честию. По первому приглашению моему оно будет наполнено всеми его сродственниками. Госпожа Нортон и девица Гове конечно не допустят себя долго просить, чтоб ко мне приехать и препроводить со мною несколько времени. Тогда не будет ни каких препятствий, ни предлогов к коварству и поношению; и естьли я на сие решуся, он никогда ко мне не придет; и не прежде будет упоминать о браке как по возстановлении спокойствия, по произведении в действо тех средств, которые я ему предпишу для примирения себя с своими друзьями; по приезде моего двоюродного брата, и по сделании всех тех условий, на кои Г. Морден даст свое одобрение; когда я буду довольна доказательствами, кои получу о его исправлении.,,

Не смотря на отвращение, какое может чувствовать девица моего свойства при оставлении родительского дома то он примечает, (и я почитаю его примечание весьма справедливымъ) что поступки, которые я претерпеваю, известны уже всей публике. Однако он меня уверяет, что слова публики относятся в мою пользу. Да и сами мои друзья, говорит он, надеются, что я отдам себе справедливость, без сего, какую бы они имели причину содержать меня в некоем роде темницы? Он думает, что поступки, кои я претерпела, и независимость, к коей я имею право, есть такая причина, которая может оправдать перемену моего пребывания, естьли только я на сие решусь, или захочу вступить во владение моего поместья, когда только на сем ограничиться пожелаю; естьли же я опасаюсь какого нибуть безчестия, то поступки моих родственников явно на меня оное обратили: что он в моей чести не менее берет участия, как и все его родственники, поелику он надеется иметь меня навсегда своею; а естьли можно, говорит он, довершить потерю моей фамилии, то он не без причины думает, что мало столь способных к вознаграждению сего урона находится фамилий, как его собственная, каким бы образом не оказала ему чести принятием его покровительства и его услуг.

,,Но он объявляет, что готов на все отважится толькоб не допустить меня везти к моему дяде, ибо уверен, что я безвозвратно погибну, естьли только попадусь я в сей ужасной дом. Он уведомляет меня, что мой брат, сестра и Г. Сольмс будут там для принятия меня, а мой отец и моя мать не придут туда прежде торжествования брака; но по том они оба придут ко мне в той надежде, чтоб примирить меня с ненавистным моим мужем, представляя мне священные законы сугубой должности.,,

Увы! моя любезная, с какою силою повергаюсь я от одной крайности к другой? Однако сие последнее известие весьма вероятно. Каждой шаг, которой здесь усматриваю клонится повидимому к сему намерению: не явноли почти мне оное объявлено?

,,Он признается, что по известиям, в коих он уверен, принял уже все свои меры; но во уважение ко мне ибо я должна думать, говорит он, что его гнев иначе обуздан быть не может, он столь желает избежать крайностей, что допустит одну мало подозрительную особу, которая притвориться будто со всем его не знает, открыть моим сродственникам какие его намерения, естьли они будут упорствовать в намерении отвезти меня против моей воли к моему дяде. Его надежда, говорит он, состоит в том, что они страшася какого ни есть печального случая, принуждены будут переменить свои меры; хотя он (полагая что такое намерение, и не произведет сего действия) подвергается, по оному известию опасности видеть усугубление их стражи.

Не удивляешься ли ты, моя любезная, смелости и намерению сего человека? ,,Он просит у меня ответа в нескольких строках, около вечера или завтра по утру. Естьли же он не получит сей милости, то конечно из того заключит, что надо мною еще более надсматривают, и что он не упустит ни единой минуты, чтоб не произвесть в действо сего представления.,,

Ты увидишь из сей выписки, как и из предъидущего его письма, которое почти такого содержания, сколько он ожидает для себя выгод из моего состояния, в своих предложениях, объявлениях, да и в самых своих угрозах. Но я бы весьма их остерегалась, естьлиб не имела к противным тому поступкам столь основательной причины.

Не смотря на все сие, я должна неотменно на что ни будь решиться, естьли не хочу придти немедленно в такое состояние, в коем не можно мне будет самой себе помочь. Но я посылаю к тебе его письмо в сем пакете, дабы ты лучше могла судить о его предложениях и намерениях. Я бы освободила себя от труда сделать из оного сию выписку, естьлиб о том за ранее вздумала, и естьлиб рассудила, что не должно более оставлять у себя его писем. Я не могу забыть содержания оного, хотя и в чрезвычайном замешательстве нахожусь отвечать на оное: отдать себя под покровительство его фамилии, есть такой поступок, о коем я и подумать не могу... Но я не буду вникать подробно в его предложения, не получа от тебя на то объяснения, коего замедление весьма беспокоить будет мою нетерпеливость. Известно, что от милости твоей матушки зависит та единая надежда, которуюб я для намерения моего предпочла всему. Я не вижу ни какого покровительства, могущего доставить мне более чести как ея, тем более, что мой побег не будет тогда невозвратною гибелью, и что я опять могла бы возвратится к моему батюшке, с тем договором дабы освободить меня от Сольмса, ни мало не освобождая себя от родительской власти. Я ни как не думаю о независимости, а сие тем более уменшить затруднения со стороны твоей матушки; когда я бы и принуждена употреблять свои права, но никогда не пожелала простирать оное столь далеко, как мой брат, которой пользуется своим правом в том поместье, которое ему отказано, не находя в том никакого супротивления. Сохрани меня Боже, чтоб я когда ниесть подумала свергнуть с себя иго природы, какое бы право ни могла я получить от завещания моего деда! Оставя мне свое поместье в награждение за мою покорность и мое почтение, он не имел намерения вывесть меня из пределов моей должности; и сие то рассуждение, которое представляли мне, весьма справедливо, приводит меня в страх, что не соответствую его намерениям. О! Естьли бы мои друзья проникли в мое сердце. Естьли бы они имели о нем, покрайней мере то мнение, которое прежде имели, ибо я еще повторяю, естьли оно меня не обманывает, то оно не переменилось, хотя сердца моих друзей и весьма противное ко мне ощущают чувствие. Естьлиб твоя матушка позволила тебе прислать мне свою карету или насилки на то место, на которое Г. Ловелас хотел прислать карету своего дяди. То в беспрестанных моих опасениях, я не замедлила бы ни единой минуты на оное решиться. Ты бы меня поместила там, как я уже тебе сказала, где тебе заблагоразсудится; в хижине, в избушке, переодетою в служанку, или естьли хочешь, под именем сестры одного из твоих служителей. И так я бы избегла, с одной стороны Г. Сольмса; а с другой печали искать убежище в такой фамилии, которая находиться в несогласии с моею. Я была бы довольна моим жребием. Естьли же твоя матушка мне откажет, то какое убежище, какая надежда останется мне в сем свете? Дражайшая Гове, помоги своими советами нещастнейшей приятельнице.

Я оставила перо, по чрезмерному своему беспокойству опасалась я предаться собственным своим размышлениям. Я сошла в сад, дабы несколько успокоить свой дух переменою места. Едва вошла я в аллею из ореховых дерев составленную, как Бетти ко мне пришед сказала: берегитесь сударыня, здесь ваш батюшка, дядя ваш Антонин, брат и сестрица; они прогуливаются не далее двадцати шагов от вас; батюшка ваш приказал мне смотреть за вами опасаеся с вами повстречатся.

Я бросилась в поперечную аллею; и увидя сестру, то едва могла я скрытся за белой буковник, дожидаясь пока они пройдут. Мне кажется, что моя матушка нездорова; она не вы-ходила из своей горницы. Естьли же Она в самом деле нездорова, то сие еще более умножило бы мое нещастие, в том мнении, что все сии перемены сделалиб весьма сильное впечатление в моем сердце.

Ты не можешь себе представить, любезная моя, в каком я была смущении стоя за буковником, и видя проходящего моего родителя. Я с удовольствием на него смотрела сквозь ветви; но дрожала как лист, когда я услышала произнесенные им ужасные сии слова: ,,Сын мой, Белла, дочь моя, и ты брат мой, я оставляю вам на волю заключение сего дела.,, Я не могу сомневаться чтоб сие не до меня касалося. Однако, для чего же я столь чувствительно было тронулась, когда уже давно претерпевала его жестокость?

Между тем, как мой отец находился в саду, я приказала засвидетельствовать мое почтение матушке, и спросить о её здоровье чрез Хорея, которой нечаяно показался мне на лестнице: ибо, выключая моей караульщицы, никто из служителей не осмеливается мне казаться. Я получила столь язвительной ответ, что не сожалея о беспокойствии своем ради столь драгоценного для меня здоровья, я раскаевалась о сей моей посылке. ,,Скажи ей, чтоб она не входила в мои дела с таким любопытством, за те беспорядки каких она причиною. Я не хочу принимать от неё никакого почтения.

Такие слова весьма жестоки, любезная моя! Ты знаешь что оне весьма жестоки.

Между тем, я с удовольствием узнала, что моей матушке становилось лучше. Ето был припадок колики, которой как ты знаешь, она подвержена, и от коей как думают её излечили.

О естьлиб было Богу угодно, чтоб она всегда была здорова! ибо все то, что ни случится худого в сем доме, относят на меня.

Столь хорошая весть заслуживала, чтоб не быть сопровождаемою неприятным обстоятельством. Бетти объявила мне, что она имеет повеление мне сказать, что мои прогулки в саду и проходы в мой птичник подозрительны, и естьли я пробуду здесь до субботы или до понедельника, то оне мне будут запрещены. Может быть имеют они только то намерение, чтоб найти во мне менее отвращения ехать к моему дяде. Они так же сказали Бетти, что естьли я буду жаловатся на сии повеления, и что не имею вольности писать, то она может отвечать мне: ,,Что чтение для меня приличнее, нежели письмо; по тому что первое научает меня познавать свой долг; вместо того, что другое служит токмо к утверждению меня в упорстве; что мои рукоделия гораздо для меня будут полезнее, нежели столь частые прогулки, в коих ежеминутно меня видят.

И так любезная моя, естьли я не поспешу на что ни есть решиться, то увижу себя в совершенной невозможности избежать нещастия меня угрожающего, и лишусь утешения сообщать тебе мои нещастия.

В среду в вечеру.

Вся фамилия кажеться в беспорядке; Бетти служит шпионом и внутри и вне дома. Выдумали что то сделать, но я не знаю что произойдет. Я стольже слаба телом, как и душею. И в самом деле я чувствую, что сердце мое весьма угнетено.

Я хочу сойти вниз, хотя уже около ночи, с тем намерением чтоб прохладиться на свежем воздухе. Теперь ты конечно получила последния мои два письма. Я отнесу сие также на условленное место, естьли можно будет с письмом Г. Ловеласа, которое я вложила в один пакет опасаясь, чтоб опять не вздумали меня обыскивать.

Боже мой, что со мною будет?

Вся фамилия в странном движении! Я слышу, что без милосердия хлопают дверьми. Переходят только из одной горнице в другую. Бетти с устраненым видом, входила ко мне в продолжении четверти часа два раза. Она смотрела на меня не говоря ни слова, как будто бы я угрожаема была каким чрезвычайным стремлением. Хорея позвала ее во второй раз с великою торопливостию, её взгляды и телодвижения были еще выразительнее, когда она меня оставила. Может быть нет ли чего такого, которое бы заслуживало мое описание... Я вижу возвращающуюся Бетти с своими восклицаниями и притворными вздохами.

Сия наглая девка беспрестанно мучила меня не понятными своими словами. Она не хотела их изъяснить. ,,Положим, сказала она мне, прекрасное сие приключение кончится убийством; но я буду раскаиватся во всю мою жизнь за мое сопротивление, как она об том судить может. Родители не могут снести,. чтоб похищали у них детей с такою наглостию, да и непристойно, чтоб они снесли оное. Сей удар обратится на меня, когда я наименее того ожидаю.

Вот то, что я узнала от сей плутовки, которая считала за радость увеличивать мое мучение. Может быть она находится в первых беспокойствах от уведомления, которое Г. Ловелас тайно им подал, без сомнения чрез подлаго своего шпиона о том намерении, что не допустит меня отвести к моему дяде. Естьли сия догадка в самом деле справедлива, то действительно их гнев должен быть чрезвычаен! Но, я! Как я колебаюсь.... Я подвергаюсь постепенно то гневу, то несправедливости и страстям других, когда мое отвращение равно к одному так как и к другому простирается. Тайная переписка, в кою вошла против моей воли, подала причину ко многим нескромностям, о коих я никогда не хотела основательно рассудить, а теперь по нещастию я не имею воли избирать, то что желаю; хотяб моя гибель (ибо должна ли я иначе назвать лишение доброго моего имени?) была ужасным следствием моего поступка. Увы. Любезная моя Гове! Какой будет мой жребий?

Сэмюэл Ричардсон - Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 4 часть., читать текст

См. также Сэмюэл Ричардсон (Samuel Richardson) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :