Сэмюэл Ричардсон
«Английские письма, или история кавалера Грандисона. 9 часть.»

"Английские письма, или история кавалера Грандисона. 9 часть."

Наша бедная Генриетта вошла опять в свой кабинет. Истинно, нет щастливейшего состояния, как девическая жизнь для таких молодых особ, кои столь великую душу имеют, что не взирают на удивление, и ласкательства другаго пола.

Какое смущение, какие разнообразные страсти колеблят такую женщину, которая единожды предаст сердце свое любви? Еще нет Си?а Карла Грандисона, моя любезная! Однако уж десять часов. Как умен ваш братец! Он и не заботится, что его ожидают. Прекрасное спокойствие духа! По крайней мере для него прекрасное, но очень не равнодушно оно для женщины, когда она видит человека такого гордаго. Может быть взявши еще меня за руку при десяти свидетелях, спросить меня, не причинялоли мне его отсудствие много печали? Но я хочу поискать для него извинения. Не мог ли он забыть своего обязательства? не мог ли он заспаться? Какой нибудь приятной сон, которой представил ему Болонию.... право, л обижена. Не в Италии ли он привык быть так спокоен? О нет, моя любезная.

В сие самое время я не могла удержаться, чтоб не обратиться назад и не осмотреть других проступков, в кои, как думаю, могу его укорить относительно ко мне. Однако память моя не столько будет для него вредна, сколько бы я желала. Но думаете ли вы, чтоб другие люди в подобном положении остановлялсь в Стратфорде с тем, чтоб им там одним обедать? Один только ваш братец может быть щастлив сам собою. Естьли он не может быть щастливым, то ктож другой может! Но статься может, что его лошадям должно было отдохнуть. Мы не знаем, во сколько времени столь далеко он проехал. Тот, кто не хочет, чтоб благороднейшие животные лишены бывали какого либо убранства, должен по своему нраву поступать с ними с кротостию. Он говорит, что не может от своих вышших сносишь недостойных поступок, мы тоже самое думаем, и в сем то самом мы его рассматриваем. Но для чегож, скажите пожалуйте? Мое сердце, любезная Милади, начинает подниматься; я вас уверяю, что оно чаю вдвое больше стало нежели каково было вчера в вечеру.

Мой дядюшка, прежде нежели я пошла на верьх, сел и держа часы с девяти часов с половиною до десяти, считал каждую минуту. Г. Дин часто взглядывал на тетушку и на меня, желая без сумнения изследовать, как я толковала сие произшествие. Я покраснела, показалась смущенною, как будто бы проступки вашего братца были мои собственные. Я говорил, что из двух недель, сказал дядюшка, выдет целые полгода, прости меня Боже, прежде нежели начнем свое дело. Но неотменно Сир Карл рассержен: вот действие, вашей разборчивости.

Сердце мое возстало. Разсержен! Помыслила гордая Генриетта. Пусть же сердится, естьли смеет. Дай Боже, начал опять говорить дядюшка, чтоб он возвратился в Лондон! Может быть сказал Г. Дин что сбившись с дороги, он поедет к Гже. Шерлей. Тогда мы старались привесть себе на память те выражения, какими он сам напрашивался к нам приехать. Некто предложил послать в Нортгамптон, наведаться, что за причина его там задерживает. Какое нибудь приключение, может быть.... разве у него нет слуг? спросила тетушка, и не мог ли бы он одного послать к нам? Однако не послать ли нам, Генриетта, примолвила она.

Нет, нет, отвечала я с гневным видом. Дядюшка желая меня пересмеять, поднял громкой смех. В коем однако больше было досады чем радости. Верьте, Генриетта, что он возвратился в Лондон. Я ето предвидел, госпожа Сельби. Он будет к вам писать из Лондона, племянница, клянусь жизнию. По том стал он хохотать из всей силы, говоря, что то скажет ваша бабушка? Как удивятся обе ваши сестрицы. Мы можем и сего дни сесть за обеденной столь, как вчера за ужином и ничего не евши встать из за стола.

Я не могла перенести таких рассуждений и встав упрекнула дядюшку, хотя и учтиво, за его жестокость, по том просила позволения выдти. Все его осуждали. Тетушка шла за мною до самых дверей и взяв за руку тихим голосом мне сказала: будь уверена, Генриетта, что и Сир Карле не будет вас называть своею женою, естьли может только поступать с вами хотя с малейшим равнодушием. Я ни чего тут не понимаю, примолвила она. Не возможно ему рассердиться. Я надеюсь, что все ето обьяснится до прибытия вашей бабушки. Она очень ревнует о чести своей дочери.

Я ни чего на то не отвечала, да и отвечать не могла: но удвоила свои шаги, идучи к своей горнице, и принялась за письмо, отерев по истинне несколько слез, кои извлекли из глаз моих злобные шутки моего дядюшки. Вы любите, чтоб я отдавала вам отчет во всем том, что ни думаю, судя по тем случаям, кои производят во мне какие либо мысли. Вы желаете, чтоб я ни чего не упускала.... но я вижу, что идет ко мне тетушка.

Тетушка вошла ко мне с письмецом. Сойдите, Генриетта, станем вместе завтракать; Сир Карл до обеда не будет. Прочтите ету записку; мы ее получили от его слуги, которой не медля опять поскакал отсюда. Жалею, что его не задержали, мы бы о премногом его стали распрашивать.

Госпоже Сельби.

"Я к печали своей, Сударыня, задержан был досадным посещением. Приход лучшего из друзей моих заслуживал бы равное название в таковых обстоятельствах. Позвольте мне отложить до обеда мое обязательство; тогда буду я иметь честь вас видеть: с два часа имел я каждую минуту надежду освободиться от того дела; иначе я заранее к вам послал.,,

Какое посещение, подумала я по прочтении записки, может задержать человека против его склонности? Ктож может освободиться от досадного посещения, естьли Сир Карл до того не дойдет, хотя и дал на перед свое обязательство в исполнении какого нибудь дела? Но я иду за вами, Сударыня.

Я сошла в низ: дядюшка мой был в чрезвычайной нетерпеливости. Я тем утешилась, однако желала, хотяб то было единственно для успокоения его, столько поболтать, чтоб над ним в свою очередь посмеяться.

Так, так, от всего моего сердца, отвечал он на несколько речей, кои я ему выговорить отважилась. Увидим, что то скажет Сир Карл в свое извинение. Но в мои лета, естьлиб мне надлежало снова начать любовное обхождение с Гжею. Сельби, то нет в свете ничего такого, от чего бы я не сдержал данного слова своей любовнице; не менее дивлюсь я тому благодушию, с коим вы его извиняете, любовь скрывает премногия недостатки.

Тетушка ни слова не сказала в защищение Сира Карла: она беспокойна и удалена от своей надежды. Завтрак у нас был самой короткой; мы смотрели друг на друга, как такие люди, кои бы желали взаимно себе подать помощь, естьли бы могли. Однако Г. Дин прозакладывал бы все что ни имеет, сказал он, что мы будем довольны извинениями Сира Карла.

Но согласитесь, моя любезная, что ето посещение, какое бы ни было, но должно быть чрезвычайно важно, когда он принужден отложить такое обстоятельство, которое, как я ласкалась, почитал он за первое. Однако он называет его досадным. В самом деле должно быть какому нибудь странному случаю, когда он находит такое препятствие в провинции где, можно сказать что он со всем иностранец. Но мы не должны дивиться, заметил дядюшка, что ето произошло в гостиннице, куда мы рассудили за благо его послать.

Теперь, как я о том размышляла, провела я всю последнюю ночь в чрезвычайном беспокойстве, и не могла почти сомкнуть глаз. Что ни будь, как мне мечталось, угрожает меня такое, которое может мне воспрепятствовать с ним соединиться. Но удались от меня оскорбительное воспоминание, я изгоняю тебя из своей памяти. Однако, когда вещественность нас поражает, то и самая тень как бы по долгу принимает силу вещественности в пылком нашем воображении.

Бабушка, Люция и Нанси приехали. Сколько наше произшествие опечалило обеих моих сестр! Бабушка моя судит о всем в хорошую сторону, как Г. Дин. Я на минуту ушла. Но что я слышу? ето он, моя любезная, ето Сир Карл приехал... что мне делать! Как перенести его гнев! Надобно ему увидеть меня в в низу. Я увижу, какой он вид покажет при своем входе. Естьли он холоден, естьли будет делать пустые извинения....

В два часа по полудни я еще от них уходила, дабы о всем вас уведомить. Никогда, никогда не стану я доходить до таких непристойностей. Простите мне, Сир Карл! Какая злость (я изключаю только бабушку и Г. Дина;) что осмелились хулить такого человека, которой не может сделать произвольного проступка. Тетушка, да я только виноваты. Была ли когда тетушка виновата до сего случая? Мы все собрались вместе, когда он вошел. Он предстал с тем благородным видом, коим всех с перьвого взгляда привлекает в свою пользу. Сколь несносно мне было, сказал он поклонясь всему собранию, что не мог приехать ранее!

Вы видите, моя любезная, что он не принес мне ни какого извинения, как я предполагала в то время когда беспокоилась о его остановке: об етом все мое опасение и было. Я знаю, что казалась очень важною и степенною.

Тогда подходил он к каждому из нас: сперьва ка мне, потом к бабушке, которую взяв за руку, обеими своими руками и низко наклонясь на оную говорил ей: как щастлив сей день, Сударыня, что доставляет мне честь вас видеть! Воспоминание о последних ваших милостях, всегда будет возбуждать во мне признательность. Вы, как чаю, находитесь в добром здоровье: Мисс Бирон конечно будет здорова, естьли ни что не повредит вашего здравия; а мы все будем о том разделять свою радость.

Гжа. Шерлей, тетушка и обе мои сестры весьма были довольны его вежливостию. Во мне оставалась еще некая досада; иначе я была бы также довольна, что он здравие мое приписывал здравию Гжи. Шерлей.

Сударыня, начал он опять говорить обратясь к тетушке, я опасаюсь, что вас принудил ожидать себя к завтраку. Ето произошло от скучного и неблаговременного посещения. Оно меня чрезвычайно опечалило, хотя и не смел я выразить того в записке. Гнев есть страсть толь безобразная; что когда только буду иметь власть над собою, ни когда не буду оного оказывать при таких особах, коих люблю.

Я жалею, сказала тетушка, естьли что нибудь неприятного с вами случилось. Мой дядюшка, которой еще удерживал несколько негодования на свою племянницу, спросил важным голосом, что же такое случилось с Сиром Карлом? Но в ту самую минуту тетушка представила ему обеих моих сестер: он им весьма учтиво сказал, что знает их по полученным о них описаниям; и ведая, сколько оне имеют доверенности у Мисс Бирон, просил их одобрения, на коем бы мог основать надежду получить оное и от меня. Потом обратясь к дядюшке и Г. Дину и взяв каждого за руку, говорил: Г. Дин взирает на меня благоприветливо, но Г. Сельби, как примечаю показывает вид важный. Дядюшка в некоем замешательстве отвечал, что он единственно с чрезвычайною не терпеливостию узнать желает, что могло опечалить Сира Карла. Надобно вас удовольствовать, сказал ему ваш братец. И так я не скрою от вас, что нашел в Нортгамптоне на одного такого человека, которой хотел насильно меня остановить. Слыхали ли вы, чтоб я когда нибудь искал с кем ссориться? Сей человек, до сего времени со всем мне неизвестный, осмелился мне обьявить, что он имеет в рассуждении одной особы из сего собрания такие намеренгя, кои он намерен подкреплять всем что бы ни было.

О! Ето конечно Гревиль, вскричала тетушка.

Я чуть было не лишилась чувств. Нещастная Генриетта! Подумала я в ту самую минуту, не ужели всегда причинять я буду наилучшему из человеков единые горести? Госпожа Шерлей, Г. Дин, дядюшка и сестрицы мои изьявили вдруг свое изумление и нетерпеливость.

Все кончилось очень щастливо: начал он продолжать реч с спокойным видом; и таким голосом, которой показывал, что его душа ни мало не смущенна. Не станем более говорить о том дерзком человеке. Я об нем жалею. Он страстно любит Мисс Бирон.

Разсуждения моего дядюшки исполненные нежности и учтивства но несколько неуместные лишили нас случая узнать то, что было Сир Карл хотел примолвить. И я потом приметила, что он из сего самого искусно искал средства прервать повествование о своем произшествии не желая обьяснить оного при мне. Но мне должно сойти в низ, моя любезная. Меня спрашивают; думаю, что скоро станут обедать. Может статься довели бы его до того, чтоб он им все рассказал. Как буду я гордиться, любезная Милади! Во время моего отсудствия он очень много говорил к славе вашей Генриетты. Но не выведали еще от него, что бы такого с ним случилось. Он, как говорит, такого мнения, что Г. Гревиль сам все сие разгласит. Он по его речам желает узнать, действительно ли он честной человек. Слава Богу, примолвил он, что я не нанес ни малейшего вреда такому человеку, которой славится своею страстию к Мисс Бирон и знакомством с сею фамилиею.

Не надейтесь, моя любезная, чтоб могла я вам выразит ту радость и благоприязненность, с каковою провели мы обеденное время. Вставая из за стола бабушка моя, любящая всегда увеселения юным свойственные, предложила Люции сесть к клависину в том намерении, как я заметила, чтоб меня за нею привлечь к оному. Мы обе ей повинулись. Я что то забыла в одной Италианской арии. С какою приятностию Сир Карл предложил, что мне подсобит, начав сам играть! Все его просили, чтоб продолжал, но он с прелестною вежливостию в том извинился.

Дядюшка и Г. Дин так были прельщены, что его видят и слышат, что и не думали нас оставить, хотя во тогдашнему случаю и можно было того требовать. Поговоря несколько минут о постороннем подошел он к бабушке и тетушке и спросил их, не может ли ласкаться щастием испросить позволения переговорит с четверть часа с Мисс Бирон. Здесь, примолвил он, свидетелями у нас одни друзья и родственники; но я воображаю, Сударыни, что Мисс Бирон лучше захочет, дабы они от вас а не от меня сведали то, что я вам сказать имею. Бабушка весьма одобрила сие предложение. Что касается до меня; то я как скоро увидела Сира Карла, вставши вышла из горницы а за мною и обе мои сестрицы. Г. Дин и дядюшка, извиняясь, что не предупредили его желания, пошли также в другие покои. Тетушка пришла ко мне: душинька моя! но как ты дрожишь! Надобно тебе войти св мною в горницу. Тогда она сказала мне, чего желает Сир Карл от нее и от моей бабушки. Я лишаюсь бодрости, отвечала я, совершенно лишаюсь бодрости. Естьли боязливость и смущение суть знаки любьви; то я оные имею. Сир Карл ни одного из них не имеет. Не сказал ли он чего о своей Клементине? Не кажись глупою, сказала тетушка, ты обыкновенно бываешь разумнее. Разумнее, возразила я. Ах! Сударыня, сердце Сира Карла при всем том разделенно; а мое никогда еще до сей самой минуты не было искушаемо. Я не скрываю от вас ни одной своей слабости, любезная Милади. Тетушка сказала, чтоб я вошла в горницу, и Сир Карл подошед мне на встречу с самым ласковым видом подвел меня к креслам, кои стояли порожни между тетушкою и бабушкою. Он не приметил моего смущения, по чему удобнее могла я ободриться, тем паче что и он казался не много смущенным. Однако он сел; голос его по малу становился тверже, и он нам говорил следующуию речь.

Никогда, Сударыня, не находился человек в таком странном положении, как я. Вы знаете все причины оному: вы знаете, в каких я был замешательствах, от такой фамилии, которую должен всегда уважать, и от такой девицы, коей во всю свою жизнь удивляться буду: и вы, Сударыня, (обратясь к моей бабушке:) благоволили дать мне познание, что ко премногим засвидетельствованиям о истинном величии души, присоединяет Мисс Бирон и то великодушие, что приемлет участие в жребии такой особы, которая есть Мисс Бирон для Италии. Я не извиняюсь за сие уподобление: сердце мое, смею сказать, (говоря мне,) равняется с вашим, Сударыня, в откровенности и искренности.

Моя бабушка отвечала ему за меня, что он не имеет надобности в извинениях и что мы все отдаем справедливость достоинствам знаменитой Италианки. Он начал паки свою речь.

В толь чрезвычайном положении хотя и, можно уведат из моей повести то что я сказать хочу и хотя вы оказали мне милость, одобря те намерения, по коим я ищу почтения от Мисс Бирон; но мне кажется, что я должен для её и вашей разборчивости с искренностию представить вам состояние своего сердца; я буду говорит со всею откровенностию, каковая приличествует в подобных случаях, равно как в таких договорах, кои заключаются торжественно между народами.

Я не нечувствителен к красоте; но до сего самого времени одна красота имела власть только над моими глазами, по тому удовольствию от коего, как сродно, защититься не льзя при воззрении на сие совершенство. Естьлибы сердце мое не было как бы лишено своих желаний и естьлиб я властвовал самим собою, то Мисс Бирон с перьвого разу как я ее увидел не оставила бы мне другаго выбора. Но имев честь обращаться с нею, я усмотрел в душе её и во всех поступках то истинное достоинство, ту разборчивость и благородную откровенность, кои всегда почитал яко за отличительные качества её пола, хотя в таковом степени нашел я оные только в одной особе. Вскоре познал я что удивление оказываемое мною толь многим достоинствам могло меня завлечь в другую страсть: ибо не могло тогда оставаться мне ни малейшей твердой надежды совокупиться с иностранкою, когда по тем обстоятельствам, в коих я относительно к ней находился, обязан я был ждать успешного окончания некоторых произшесшвий. Испытуя свое сердце пришел я по истинне в смущение, ощутя что прелести Мисс Бирон толико впечатлелись в оном, что могут нарушить мое спокойство. Честь и справедливость привели меня к решительному намерению употребить всевозможные усилия к остановлению толико сильной страсти. Дела мои не преминули подавать мне причин к частым отлучкам в то время когда Мисс Бирон делила общество с моими сестрами. Осмеливаясь с трудом доверяться себе в её присудствии, решился я принять на себя разные попечения, кои мог бы поручить и другому. Я не однократно познавал, что страстное мое желание к окончанию печальной судьбины некоторых особ не долго бы противоборствовало новым чувствованиям моего сердца, естьлиб сии самые нещастия, о коих я сердечно жалею, щастливо могли окончиться. Мне не трудно было также приметить, что мои сестры и Милорд Л.... кои ни чего о моем положении не знают, предпочли бы Мисс Бирон, в качестве своей сестры, всем другим особам.

Иногда, признаться вам, сие самолюбие и тщеславие, кои весьма сродны людям горячаго сложения, ласкали меня, что по доверенности моих сестер было бы мне не невозможно сделать то, чтоб мои чувствования благосклонно приняты были от такой молодой особы, коея сердце, как мне казалось, не вступало еще ни в какие обязательства: но я никогда себе не позволял остановляться долго при такой надежде. Каждой ласковой взгляд, каждую улыбку, которую усматривал на сем любезном лице, относил я к сродному ей благодушию, к откровенности и признательности ощущаемой по великодушию в её сердце, которое излишне много ценила простую услугу, какую я имел щастие ей оказать. Когдаб я был и гораздо вольнее; то и тогда весьма бы опасался лишиться столь приятного зрелища излишне скорым обьявлением моих чувствований. Я знал по опытам многих других людей, что естьли сродная кротость и вежливость Мисс Бирон преклонила к себе сердца всех; то от того не удобнее её собственное сердце преодолено быть могло.

Однако не взирая на все усилия, кои к тому употреблял: дабы прервать стечение чувствований, толь скоро произшедшее, познавал я еще, что мои затруднения купно с новою страстию умножались. Из премногих средств к моему защищению испытанных, увидел я, что мне оставалось одно токмо то, чтоб укрепить сердце свое в страсти к Клементине при помощи самой Мисс Бирон: словом, известить Мисс Бирон о моем положении, возбудить в ней по её великодушию участие о печалях Клементины и таким образом лишишь себя ободрения, коим бы мог ласкаться, естьлиб более снисхождал к своим желаниям. Такое средство мне пощастливилось. Великодушие Мисс Бирон чувствительно оказалось в пользу сей иностранки, но могло ли такое великодушие не усугубишь еще более моего к ней удивления?

Когда я решился известить ее о моем положении, (ето было в Колнеброке:) то она легко приметила мое смущение; я не мог скрыть онаго. Скорой мой уход должен был ее удостоверить, что сердце мое было занято более нежели сколько приличествовало тем обстоятельствам, кои я ей представлял. Я велел позвать Доктора Барлета, надеясь получить от его советов некую помощь. Он знал состояние моего сердца. Он знал по предложениям учиненным мною фамилии Болонской, что во всяком другом обстоятельстве, нет ничего такого в свете, чтоб могло меня склонить на те уступки, кои я почел, за долг предложить в рассуждении местопребывания и закона; ибо я принял в уважение все неудобства такового союза и без всякого обиновения утверждал, говорил я сему дражайшему другу, что мог вернее ожидать себе щастия от ответа, коего ожидал бы я из замка Сельби чем от Клементины, хотяб она и приняла предложенные ей от меня условия; ибо не сумневался, чтобь она не была благополучнее с человеком, своим единоземцом и единый с нею закон исповедующим. Я также признался Доктору, что не имел ни малейшей надежды преодолеть противоположения оной фамилии и что в инное время не мог быть нечувствительным к обидным поступкам, кои мне от оной были оказаны.

Г. Барлет хотя и крайне тронут был страданиями Клементины, я весьма удивлялся её достоинствам; но одобрил сердечную мою склонность. Вы не о всем рассудили, говорил я ему. Вот в чем состоит дело, дражайший Доктор. Я знал Клементину прежде Мисс Бирон. Клементина одарена превосходнейшими качествами. Она меня не отринула. Она принимает мои условия. Она просила даже и сродников своих, чтоб оные приняли. Она уверена в моей честности и страсти. До того щастливого времени, когда я начал познавать Мисс Бирон, намерение мое было ожидать или выздоровления Клементины или позволения принять для себя другия меры. Мисс Бирон естьли когда о том узнает, Мисс Бирон сама простит ли мне перемену такого намерения, коего Клементина толико достойна? Поступки перенесенные сею нещастною девицею ради меня, так как она удостоила меня о том своим письмом уведомить усугубили её болезнь. До сего самого времени, она желает с нетерпеливостию меня видеть. Доколе можно думать, хотя и не весьма вероятно, чтоб Небо соделывало меня орудием к изцелению такой превосходной девицы, которая сама собою заслуживает все мое уважение и нежность, то должен ли я желать привлечь к себе сердце Мисс Бирон, хотяб и надеялся. Мог ли бы я почитать себя щастливым в таком успехе? Не упустил ли бы я тем благодарности своей к одной особе а великодушие к другой? Благополучие Мисс Бирон от меня зависеть не может. Она должна ожидать оного от инного человека, кроме того, коего сама для себя изберет, каков бы он ни был.

Мы все три наблюдали глубокое молчание. Моя бабушка и тетушка, казалось твердо намерены были оное сохранять, и я не могла бы его прервать. Сир Карл продолжал свою речь.

Вы не знаете, дражайшая Мисс Бирон, что разлучаясь с вами для отъезда в Италию, не хотел бы я дабы вы познали движение моего сердца: я видел одну только неизвестность в своей судьбине. Меня просили отправиться в путь; излечение Г. Иеронима было безнадежно.

Он хотел умереть и токмо до приезда моего желал продолжения своей жизни. Присудствие моего желали как последнего покушения к возвращению здравия его сестре. Вы сами, сударыня, одобрили сие мое намерение: но дабы не подпасть в подозрение будтоб я в таких обстоятельствах хотел вас склонить в свою пользу; то я утвердился, что ни как не надеюсь принадлежать вам инным образом, а разве по одному дружеству.

Мне не можно было с вами проститься. Я поехал. Новые способы употребленные к излечению Клементины имели тот успех, какого ожидали; употребленные для Иеронима не менее были удачны. По чему возвратились опять к предложениям. Клементина укрепилась в здравии и украсилась новыми прелестями. Вся фамилия согласилась наградить предложением её руки того кому приписывали её изцеление. Я не скрою от вас, Сударыни, что то, что доселе заслуживало названо быть честию и сожалением, обратилось в удивление, и я не оказал бы справедливости, естьлиб не сказал в любовь. Я почитал себя как супругом Клементины. Однако странно бы было, чтоб благополучие Мисс Бирон не составляло второго моего сердечного желания. Я тогда поздравлял себя, что искал только её дружества и совершенно предался Клементине. Такое признание обязан я вам по справедливости учинить, Сударыня; естьлиб я не предал своего сердца сей удивления достойной чужестранке; то помрачил бы себя двояким преступлением, не благодарностию и несправедливостию; ибо ежели вы знаете все её произшествия, то знаете и то, как она покушалась преодолеть свое сердце, и сколь славно над оным возторжествовала.

Он при сих словах остановился. Мы не переставали молчать. Моя бабушка и тетка глядели друг на друга и при каждом его слове как их глаза так и мои выражали нашу чувствительность. По том начал он паки продолжать свою речь потупя с приятностию взоры свои и запинаясь.

Чувствую, Сударыни, что отринутый, как по справедливости должен признаваться, отверженный Клементиною, хотя и по самым благоразумным причинам, я весьма недостойно поступаю, что толь скоро по отказе предлагаю свое сердце Мисс Бирон. Естьлиб я наблюдал точно свои правила, то конечно похвальнее бы было обождать по крайней мере до того времени, которое законами для вдовства предписано: но когда благопристойность ни чем не нарушается, та великие души, каковыми вы украшаетесь, не взирают ни мало на такие простонародные обряды. Я же теперь не инное что предприемлю, как открываю такую страсть, которая без тех препятствий, кои теперь уничтожены, была бы сильнейшею, коею когда либо сердце человеческое пылать могло.

Я знаю, Сударыня, что вы с моими сестрами читали мои письма отправленные из Италии. Из последних и из тех, кои я оставил госпоже Шерлей, не должны вы иметь ни малаго сумнения о постоянстве Клементины в славном её намерении. А сие письмо, полученное мною только за два дни (вынимая оное из кармана) и писанное, как сами увидите прежде получения моих, покажет вам, что вся фамилия, для подания примера Клеметине меня просит принести свои обеты какой нибудь единоземной мне особе. Сие служит некоею причиною понуждающею меня некоторым образом поспешить предложением моих покорнейших вам услуг. Хотяб таковой поступок мог показаться весьма поспешным судя по моему положению, но не обвинялилиб вы меня в непростительном небрежении или в явном равнодушии, ежелиб я для наблюдения пустых обрядов мог далее отлагать обьявление моих чувствований и тем подать вам мысль, что колеблюсь в своем выборе? С вашей стороны, Сударыни, естьли вы столько себя скрепить можете, чтоб с некоею благосклонностию могли поступать с таким человеком, которой пришел, как и отречъся не может, но не желая и не могши того избежать, в то замешательство, кое можноб было назвать двоякою любовию; то вы по сему самому величию души обяжете его таким благодеянием каковое и совершеннейшею благодарностию заменено быть не может.

Тогда подал он мне письмо. Я уже на оное ответствовал, примолвил он, и дал знать моему другу, что я обратил свои старания к любезнейшей особе в Англии, достойнейшей; дружества его сестры, и что мои предложения не отвержены. Ваша благосклонность, Сударыня, подаст мне право, смею того надеяться, еще более их в сем удостоверить: они же по своему ко мне благорасположению основывают от части свое благополучие на моем собственном.

А так я прежде не очень была здорова: то неоднократно опасалась, моя дорогая, чтоб в продолжение его речи не придти в беспамятство. Моя бабушка и тетушка видя что я переменялась в лице, особливо когда он особенно говорил со мною, обе положили свои руки на одну мою, а другою держала я платок у своих глаз дабы скрыть перемену, которую чувствовала я на своих щеках: но перестав говорить он сжал три наши руки в своих и поцеловал; а мою два раза, и при том весьма страстно. Моя бабушка и тетушка восхищенные радостию, хотя и в слезах; взирали друг на друга и обращались по том ко мне, как бы ожидая кому прежде говоришь должно. Может быть, начал он опять говорит с некоторым движением, я надмеру простирался в первом сем обьяснении. Я прошу у вас позволения приехать к вам завтра к обеду: Мисс Бирон может быть желает, чтоб сие важное дело отложено было до завтра? И тогда пожалуйте мне скажите, какое будет следствие ваших рассуждений. Я возвращусь к гостям, кои нас оставили. О естьлиб все те, коих имею удовольствие здесь видеть, служили мне покровителями и ходатаями у Мисс Бирон. Они теперь не могут почитать меня того достойным; но я во всю свою жизнь стараться буду оное заслужишь.

Он вышел от нас с такою приятностию, которая одному ему только свойственна. В то самое время бабушка прижала меня к своей груди. Подобные ласки оказывала мне и тетушка и обе оне в нежнейших выражениях поздравляли меня сим произшествием.

Мы не могли прочесть без сердечного сокрушения то письмо, кое он мне оставил. Оно писано от Г. Иеронима, которой усильно просит вашего братца подать его сестре пример, коему усердно желает, чтоб она последовала. Вы его найдете в сем пакете, моя любезная, но не забудьте отослать ко мне обратно. Бедная Клементина! Кажется, что она не видя еще последнего письма Сира Карла склонилась на все из одного угождения к своим родителям. А как я посылаю к вам его письма, то не говорю и половины того, что представляется моим мыслям о её положении. Неотменно должны последния объяснения вашего братца соответствовать её надежде. Бедная Клементина! Могу ли я отказать ей в своем соболезновании? Она тем более оное заслуживает, что мы знаем лучше, нежели когда прежде, какую утрату перенести ей должно.

Я просила у тетушки позволения удалиться, но узнала при том что Сир Карл возвратился к гостям с таким веселым и удовольственным видом, что всех привел в восхищение, между тем как глупая ваша Генриетта не могла собрать столько сил, чтоб остальное время вечера провести с ними вместе. Мне по истинне не доставало той причины там быть какую он имел; ибо к великому сожалению всего общества, он извинился что не может остаться у нас отужинать.

Сие продолжительное письмо отправлено будет завтра по утру очень рано, по случаю отъезда одного человека в Лондон. Завтра... севодни, могла бы я сказать, ибо уже много ночи прошло. Естьлиб для своей помощи не имела я приятного упражнения писать к вам, то уверена, что сон ни мало не отягощал бы моих веждей. Братец ваш чаю спокойнее спать будет.

ПИСЬМО ХCИХ.

Г. Иероним к Кавалеру Грандиссону.

Болония, 24 Сентября.

Наконец, любезный Грандиссон, начинаем мы льстить себя надеждою что наша Клементина будет сообразоваться с желаниями своей фамилии. Генерал с своею супругою приехали из Неаполя нарочно в том намерении, чтоб покуситься на то, что они называют решительным средством. И чтоб не прежде ее оставить, пока не расположат её мысли к одолжению нас. Прелат прибыл в то же время с двумя другими Епископами: и в сношении, произходившем между сими тремя особами и ею, обьявили они ей, что ей не льзя и помышлять о пострижении без настоящего согласия её отца и матери. Гжа. Бемонт, которую просили препроводить с нею несколько времени, при всех обьявила себя с нашей стороны: и в прошедший четверг с Клементиною еще принужденнее было поступлено. Вся фамилия собралась в моей горнице; ей предложено было тудаже придти; она и пришла, мы совокупно возобновили вред нею усильные свои прозьбы. Генерал с начала настоял более всех: он был подкрепляем Прелатом; молодая Маркиза представляла при сем третье действующее лице. Матушка сжав руки своей дочери, испускала единые вздохи, а ваш Иероним изьяснялся только слезами; но при самом окончании сего зрелища батюшка мой стал пред нею на колено и говорил ей: Дочь моя, любезное дитя, обяжи меня.

Она упала на колени: о родитель мой! вскричала она, оставьте такое положение, или я умру у ног ваших. Нет, дочь моя, пока не согласишься меня обязать. Родитель мой! Снисходительнейший из всех родителей! Дайте мне до крайней мере несколько времени. Генерал думая, что в сем произшествии заключается преклонность, коей она еще не показывала, понуждал ее немедленно решиться. Не ужели родитель, говорил он ей, вотще уничижаться станет? Не ужели родительница без всякой пользы преклонять вас будет своими слезами! Теперь, сестрица должно согласиться, или... он остановился взирая на нее горделиво. Потерпите, сказала она с робостию, до перьвых писем от Кавалера, их не замедлят сюда привезти, и по том, поднося руку к своей голове сказала... встаньте, батюшка или я умру у ног ваших.

Мне показалось что Генерал с лишком далеко доходил в своих поступках. Я требую, чтоб дождались перьвых писем. Хорошо! Я на то согласен, сказал батюшка, оставляя свое положение, и говоря ей чтоб она также встала. Но какие бы новости в них ни были, однако помни, дражайшая дочь, что и твой отец, отец снисходительный, который желает быть обязанным. Как! подхватил Генерал, такая отеческая милость не сделает в вас ни какого впечатления? Ваш батюшка, матушка и братья готовы пасть к ногам вашим. Не ужели все мы будем презрены? Не ужели Иностранец, Агличанин, Еретик, так, сколь он ни велик, сколь ни благороден, но Еретик, и такой еще человек, коего вы с такою для себя славою отвергли, получит предпочтение над всею вашею фамилиею? Помните еще, сестрица, прервал Прелат, что вы уже знаете его мнения. Он вам обьявил оные при отъезде из Италии. Так думаетели, чтоб Кавалер Грандиссон мог оные переменить по столь порядочном обьяснении. Она отвечала, что чувствует в себе слабость, что почитает себя виновною, прекословя изволению отца и матери и что не может спорить с своими братьями, но что она не здорова. Она просила братьев своих, чтоб ее пощадили, и начав опять просить времени, заклинала своего отца оказать ей сию милость. Матушка, боясь чтоб она не впала в беспамятство, дозволила ей удалиться, примолвя, что не мыслят принуждать её волю, а хотят употребить с нею одно токмо убеждение.

Она удалилась, но с тем токмо чтоб пойти к Гже. Бемонт. Бросясь в её объятия говорила она ей. О! Сударыня, меня гонят, притесняют, а ето называется у них убеждением. Отец на коленях! Мать в слезах! Братья униженно меня просящие! О жестокое убеждение!

Госпожа Бемонт вступила тогда с нею в рассуждения, представила ей непреклонность Генерала, снисхождение её отца и матери и желания её обеих братьев: она уважила ваши мнения, изьясня свое без пристрастия и не касаясь даже до различия закона. Она ей говорила об одной молодой и прелестной особе в вашем отечестве, которая может вас сделать щастливым, и коея достохвальные качества многие Агличане, как сама она слышала, прославляли. Сия последняя весть тем сильнее ее поразила, что она знает, сколь тесную дружбу имеете вы с Гжею. Бемонт. Она отвечала, что ни за что в свете не захочет противуборствовать желаниям Сира Карла, и желает видеть вас щастливыми, какую бы промысл Божий ни определил ей участь. Отец Марескотти также приступил к своему долгу и советовал ей не ожидать ваших писем для принятия твердого намерения: ибо не может сумневаться, чтоб перьвое ваше мнение не было в них подтверждено. Доводы трех Епископов напомянуты ей были с новою силою. Ей назначен день, в которой бы могла она предстать всей своей фамилии. Госпожа Бемонт похвалила величие её души в пожертвований себя пред Богом и много увещевала ее не менее отличиться и в покорности, коею обязана она даровавшим ей жизнь.

А как все такие рассуждения показались ей весьма важны; то она положила еще их изследовать. Пробыв три часа в своем кабинете вручила она госпоже Бемонт следующую содержания записку, по коей, как ей сказала, думает она, что легко уволят ее от того собрания, в которое призвать ее намерены.

"Я свышес сил своих считаю, любезная моя госпожа Бемонт, исполнение ваших нежных но томительных прошений, равно как и докук, прозб и рассуждений моих братьев. О родительница моя! Какого послушания, какого слепаго повиновения ни заслуживаете вы от такой дочери, которая нарушила спокойствие щастливых дней ваших? Вы ни когда не знали печали, до тех прискорбий, кои я вам причинила. Жертва жизни моей была бы слабою заменою приключенных мною вам страданий. Кто может супротивиться прошениям родителя коленопреклонно умоляющего совершить своя желания. По истинне, нежный и почтенный мой родитель, я страшусь вас паки видеть. Чтоб по крайней мере никогда не видеть мне вас в том положении, в каком в минувший четверток вас видела.

"Я отринула от сердца своего такого человека, коего оно почитало: а по принятому правилу, которое не должно и не может мне позволять о сем раскаяваться, не возможно мне быть с ним сопряженною. Отец Марескотти, хотя ныне и почитает его достойным своей любьви, но напоминает мне, что все злополучия может быть насланы мне от Бога в наказание за то, что сердце мое прилепилось к Еретику. Мне во все запрещено помышлять о поправлении моего проступка тем средством, которое одно почитала я к тому удобным.

"Вы мне говорите, Гжа. Бемонт, и все мои родственники равно как и вы меня уверяют, что честь, великодушие и уважение, какое всегда имею ж к Кавалеру, равным образом обязывают меня споспешествовать благополучию того человека, которой в надежде своей от меня обманут, и уверены, что существует в его отечестве такая особа, которая может соделать его щастливым: но мне должно, как вы говорите, подать ему пример. Мне ето невозможное дело. Нет, честь и справедливая моя разборчивость никогда мне поступить ва сие не позволят.

"Но будучи толико понуждаема и теперь содрогаясь еще видя родителя коленопреклонно меня умоляюща, родительницу в слезах погруженну, при том же судя с основанием, что долго жить мне не можно, что страшнейшая болезнь, которая паки приведет меня в изнеможение, будет может быть наказанием за мою непокорность и что при последнем издыхании утешением мне послужит та мысль, что я покорилась воле своих родителей в том требовании, в котором твердо они решились; впрочем позная от них самих, что они почитать станут мое повиновение как бы вознаграждением всех тех прискорбий, кои столь долго им причиняю, я молю Бога, чтоб подал мне силу совершить пред ними долг послушания. Но естьли сие усилие будет для меня не возможно, то станут ли еще меня приневоливать и убеждать? Надеюсь, что сего не будет. Однако я всеми силами стараться буду решиться к повиновению; но какой бы ни был успех моих борений, Грандиссон должен прежде подать пример.,,

Сколько проздравляли мы друг друга, любезный Кавалер, читая сие обьявление хотя она в нем и столь слабую надежду подавала? Теперь все наши меры так расположены, чтоб поступать с нею с тихостию, дабы не переменила своего намерения. Мы не будем даже предлагать ей свиданий с тем человеком, коему благоприятствуем, не уверясь, что вы ей подадите желаемый ею пример: естьли действительно существует толь любви достойная особа, что вы можете надеяться быть с нею щастливы; то сия причина, подтверждаемая таким человеком, как вы, не может ли привесть ее к решительному намерению согласоваться с нашими желаниями?

Поелику не остается более надежды, любезный мои Грандиссон, чтоб вы по бракосочетанию стали мне братом; то во всем свете ни кого кроме Графа Бельведере не признаю таким, коему бы мог желать сего названия. Он Италианец. Сестра моя, которая всегда была нам толико любезна, не станет от нас удаляться. Он знает, от какого нещастного состояния она свободилась, и не только за то не возражает, но почитал бы себя еще самым щастливым человеком, естьлиб мог получишь её руку во время жесточайшей её болезни, когда врачи подавали ему надежду, что сим средством может послужит к её излечению. Небезъизвестно ему, что она вас любит; от обожает ее по тем самым причинам, по коим она вас отвергает, он питает к вам нежное дружество, и совершенно полагается на вашу честь: приняв все сие в рассуждение, не должны ли мы желать его сродства?

Я не могу сумневаться, любезный друг, чтоб не от вас зависело подать толико желаемый, нами пример. Когда вы не пременяя закона. восторжерствовали над фамилиею, состоящею из ревностных Католиков и могли привлечь к себе сердце самой разборчивой и добродетельной девицы. Какая особа, имеющая чувствительное и свободное сердце, и какая фамилия могут вам противиться, ежели закон и отечество в сем случае будут одинаковы?

И так оставьте нас в надежде, любезный мой Грандиссон, что вы поступите на такое усилие: уверьте нас, что не усомнитесь подать оный пример: а в сем уповании мы будем понуждать свою сестру, чтоб исполнила ту надежду, какую нам подает. Тогда, тогда увидите вы нас в Англии, где принесем вам благодарность за премногия милости, коими почитаем себя вам обязанными. Сии мои прошения суть равно прошения всей нашей фамилии, которую, как я уверен, любить вы не престанете, да и вам обещаю, что всегда будете ей дороги. Госпожа Бемонт присоединяет к сему и свои прозьбы. Она уверена, как сама говорит, и меня просит уверить вас с её стороны, что Клементина и вы, будете оба гораздо щастливее: она с Графом Бельвеере, которой ей соотечественник и одного с нею закона, а вы с Агличанкою: гораздо щастливее, говорит она, нежелиб того друг от друга чаять могли. Госпожа Бемонт сказывала мне за тайность, что вы открываясь ей в сердечных своих чувствованиях даже и в то время, когда имели о всем надежду, оплакивали печальное состояние моей сестры и мое собственное, касательно закона, и что неоднократно ей объявляли, как то говорили и всей нашей фамилии, что не сделалибы равных предложений и перьвейшей в свете Принцессе.

Чего не должны мы ожидать от великой вашей души? Еще повторяю вам, мы ласкаемся, что в вашей власти состоит споспешествовать нашему щастию, и не можем сумневаться о вашем на то соизволении; однако чтоб из всего сего ни произошло, но не переставайте, дражайший друг любить вашего, и проч.

ПИСЬМО C.

Мисс Бирон к Милади Ж...

22 Октября.

Мы теперь обстоятельно узнали то дело, которое задержало Сира Карла в Нортгамптоне. Г. Фенвич, которой нам оное рассказывал, слышал ето от самого ненавистного Гревиля.

Вчера почти в восемь часов поутру сей наглец пошел в ту гостинницу, где ваш братец остановился и велел ему сказать, что просит его на минуту с ним переговорить. Сир Карл тогда почти уже оделся, и дал приказ, чтоб ранее сюда поспеть могли. Он принял посещение, о коем ему доложено.

Г. Гревиль признается, что его поступок был несколько надменен, видно, то есть: очень нагло. Я узнал, государь мой, сказал он входя, что вы сюда приехали с тем, дабы похитить у нас драгоценнейшее сокровище, какое токмо имеем мы в провинции. Не нужно назвать ее по имени для уразумения моих слов. Я называюсь Гревилем. Давно уже обращаю я свои старания к Мисс Бирон: хотяб и Государя имел я своим совместником, но я положил клятву оспоривать мои на нее требования.

Вы кажетесь человеком возносчивым, отвечал ему Сир Карл, оскорбленный без сумнения его видом и словами. Г. Гревиль мог бы обойтись не обьявляя мне своего имени. Я об нем слышал. Я не знаю, государь мой, какие ваши требования. Ваша клятва ничто для меня не составляет. Я в своих делах властен и ни кому в них ответа давать не обязан.

Я предполагаю, государь мой, что намерение, с коим вы сюда приехали, есть то самое, о коем я говорил. Я испрашиваю вашего ответа только на сей вопрос и испрашиваю оного как благоприятности оказываемой от дворянина дворянину.

Вы не так поступаете, государь мой, ежели хотите склонить меня, чтоб вас обязал. Однако я не скрою от вас, что приехал сюда в намерении употребить свои старания у Мисс Бирон; надеюсь что оные будут приняты, и не знаю ни кого, коего требования уважать должен.

Кавалер Грандиссон, я знаю ваши свойства. Я почитаю вас храбрым. И по сему сведению взираю на вас, как на такого человека, с коим изьясниться мне пристойно. Я не из Поллексфенов, государь мой.

Я не вхожу, государь мой, в то какие вы, и какими не хотите показаться. Посещение ваше приносит мне честь; но оно мне в сие самое время неприятно. Я еду завтракать с Мисс Бирон; я возвращусь сюда сегоже вечера и буду, иметь время слышать все, что вам ни угодно будет говорить о сей или о всякой другой материи.

Нас могут расслышать, государь мой. Не сдедаетели мне милости и не сойдетели со мною в сад? Вы едете завтракать с Мисс Бирон, говорите вы? Любезный Кавалер Грандиссон, согласитесь, чтоб я только четыре минуты переговорить с вами мог в саду.

Сего вечера, Г. Гревил, найдете вы меня в готовности сделать все, что вы ни желаете; но в сию самую минуту я не хочу быть задерживаем.

Я не допущу вас, Государь мой, до сего посещения, не получа от вас согласия, что вы несколько минут поговорите со мною в саду.

Так извинитеж, Г. Гревиль, естьли я дам здесь свой приказ, как будтоб вас у меня не было. Сир Карл позвонил. Один из его слуг тотчас к нему вошел. Готовали карета? Тот час готова будет, ответствовано ему. Поторопитесь. Потом вынул из кармана письмо и прочел его, ходя по горнице с великим спокойствием и не смотря на Г. Гревиля, которой, как сам признается, кусал у себя губы, стоя у окошка и с нетерпеливостию ожидая, чтоб слуга вышел. И тогда укорительным голосом жаловался он на такой пренебрегающий поступок. Государь мой, сказал ему Сир Карл, может быть вы должны еще благодарить за то, что здесь у меня в покое находитесь. Такое упорство не пристойно благородному человеку. Он начал против воли своей разгорячаться и изьявил величайшую нетерпеливость как бы скорее уехать. Г. Гревиль признается, что с трудом мог он удержаться, усматривая в своем сопернике толикое преимущество во взорах и во всем виде. Я повторяю мое требование, Сир Карл: и настою в том, чтоб вы переговорили со мною только четыре минуты. Вы ни какого права не имеете того требовать, Г. Гревиль. А естьли думаете, что имеете; то будет время о том мне обьявить сего дня в вечеру: но тогда, ежели угодно, выберите другия поступки, естьли желаете, чтоб я почитал вас с собою в равенстве.

В равенстве, государь мой! Он наложил руку на свою шпагу. Дворянин равен и самому Князю, государь мой, в таком деле, которое касается до чести. Так подитеж и ищите себе Князей, Г. Гревиль. А я не Князь и вы не больше причины имеете ко мне относитъся, как и к такому человеку, коего никогда не видали. В то время слуга пришед доложил ему, что карета готова: Государь мой, примолвил он, я оставляю вам во власть сию горницу. Ваш слуга. Сего вечера я исполяю ваши приказания.

Одно слово, Сир Карл, пожалуйте, одно только слово. Чего хочет от меня Г. Гревиль? (оборотясь к нему) Учинилили вы предложения? Приняты ли оне? Я повторяю, государь мой, что иначе должно поступать, ежели хотите иметь право ожидать ответа, на такие вопросы.

Однако я у вас оного испрашиваю, государь мой, и сочту сие за милость.

Сир Карл, вынимая часы.... девять часов било! я их принуждаю ждать... но вот мой ответ, государь мой. Предложения я учинил и как уже вам сказал, надеюсь, что они будут приняты.

Естьлиб вы были и со всем отменной человек на свете, но тот, коего вы видите мог бы при всем том усумнишься в успехе ваших домогательств к той особе, коея затруднения кажется умножаются от оказываемой ей покорности. Но до тому мнению, какое о вас имею, уверен я, что вы не на удачу сюда приехали. Я страстно люблю Мисс Бирон. Мне бы не льзя было и показаться в своей провинции, естьлиб я стерпел, чтоб сие сокровище было из оной похищено.

В вашей провинции, Сударь? В весьма же тесных пределах вы себя ограничиваете. Но я жалею о вас, что любите столь страстно, ежели...

Вы о мне жалеете, государь мой? Прерывая Сира Карла. Я не люблю етого возносчивого вида. Словом, вам должно отречься от Мисс Бирон или оспоривать ее мне по правам чести.

Покорной слуга, Г. Гревиль.... ваш братец, любезная моя, пошел в низ.

Тот нахал не преминул за ним пойти, и видя что он скоро сядет в карету, остановил его за руку при многих свидетелях. Мы примечены, сказал он ему на ухо, выдте со мною на несколько минут. Клянусь всем, что вы мне в етом не должны отказать. Я не могу снести, чтоб вы поехали отсюда в таком торжестве туда, куда вас дела призывают.

Сир Карл дал себя вести, и как отошли к стороне, то Г. Гревиль, вынул шпагу, понуждая и вашего братца, чтоб обнажил свою.

Сир Карл наложил на шпагу руку, но не вынимая ее. Г. Гревиль, сказал он своему неприятелю, не подвергайтесь без пользы опасности. Он хотел было возвратиться к своей карете; но наглец клялся, что ничего не принимает в замену сего произшествия, кроме совершенного отречения от Мисс Бирон. А поелику он по неистовству своему, как Г. Фенвичь по его же словам говорит, становился очень опасен; то Сир Карл обнажил свою шпагу.... я умею только защищаться; Гревиль, вы худо бережетесь, и одним замахом овладел его шпагою, и не причиня ни малаго удара, сделал так, что она проскользнула из его руки. Вы видите, что я могу сделать, сказал он приставя свою шпагу к его чреву. Примите жизнь и свою шпагу; но по благоразумию или из чести не испытывайте своего жребия.

Не ужели вижу у себя опять свою шпагу, не будучи ранен? Такой поступок великодушен. Сего вечера, говорите вы?

Я еще повторяю, что сего вечера готов буду исполнить ваши приказания или у вас самих или в сей гостиннице. Но не говорите мне больше о поединке, государь мой; естьлиб вы знали мои правила...

Как ето можно! (с клятвою) как могу я забыть сие жестокое для меня произшествие?.. не обнаруживайте моего поступка в замке Сельби... Как ето можно? Мы здесь увидимся сего вечера. Он удалился с видом пораженным крайним унынием.

Сир Карл вместо того, чтоб возвратиться прямо к своей карете, пошел в свои покои, написал извинительное письмо моей тетушке; ибо очень уже опоздал приехать сюда в тот час, в которой намерялся; и чувствуя что был несколоко растроган так как и сам в письмеце признался, проезжался он в карете до самого обеденного времени.

Сколько бы у нас было беспокойства, естьлиб знали, что он извинялся в том, что с нами отужинать ему не льзя токмо для того, дабы видеться с тем нахалом в Нортгамтоняе? Г. Фенвичь расказывает, что Г. Гревиль склонил его сего вечера ему сопутствовать. Сир Карл весьма учтиво им извинился, что принудил себя несколько дожидать. Хотялб Гревиль и имел злые намерения; однако в правой своей руке столько чувствовал он то действие, которое его обезоружило, что не мог бы ею владеть. Но он откровенно признался что Сир Карл поступил благородно возвратя ему шпагу в том самом жару, в коем еще его видел и не сделав ни какого другаго употребления своею. Не вдруг решился он обьясниться с ним с сею умеренностию и ни что столько не способствовало к успокоению его, как извещение поданное ему от его супротивника, что он не расказывал нам о сем приключении и что в том полагается на него самаго. Такой великодушной поступок столько его поразил, что он начал его хвалить и свидетельствовать свою благодарность. Фенвичь, примолвил он, раскажет все сие в замке Сельби не утаивая ни чего хотя оно будет служить столько же к моему стыду, сколько к вашей чести; но чтоб сие не навлекло мне ненависти от Мисс Бирон. Запальчивость лишила меня всех выгод. Я буду усиливаться уважать вас, Сир Карл, но не могу удержаться, чтоб не иметь к вам ненависти, естьли вы в своих намерениях успеете. Однако я предлагаю такое условие, чтоб вы возтановили меня в замке Сельби и в мыслях Мисс Бирон, и естьли получите желаемый вами успех; то да позволено мне будет разгласить, что сие сделано с моего согласия. Они расстались весьма учтиво, проводя вместе часть ночи. Сир Карл, как Г. Бельшер и Доктор Барлет многократно нам говорили, всегда имел искуство переменять в усердные себе друзья самых смертельных врагов. Должно благодарит Бога, что окончание сего дела не было злополучно. Г. Фенвичь присовокупляет, что оное приключение ее очень разгласилось. Я не менее за сие благодарю Бога. Г. Гревиль отрекся от всего, когда ему о том говорили. Теперь он обьявляет, что хочет оставишь всю надежду в рассуждении Мисс Бирон; но что Сир Карл есть один токмо такой человек в Англии, коему он может уступит свои требования. Как я рада. Любезная Милади что все яростные движения сего неистового человека столь щастливо прекращены!

Мы ожидаем с часу на час вашего братца. Новая опасность, коей он за меня подвергался, соделывают его нам гораздо любезнейшим, нежели прежде. Как можно нам удержаться, сказал мне дядюшка, чтоб не бросишься к нему в обьятия, когда он придет спрашивать, какое следствие вывели мы из наших рассуждений? Ежели последовать мне совету Г. Дина, то я должна по перьвому слову предложить ему свою руку. Обе мои сестры советуют мне, чтоб я не принуждала его просишь оной два раза; бабушка и тетушка, кои всегда непременны в своем благодушии, говорят чтоб поступаемо было сообразуясь с случаем и чтоб советовались с моим благоразумием, на которое, как говорят по своему ко из благоразположению, могут оне полагаться; но чтоб паче всего избегать принужденности в толико лестном уповании, любезная Милади, еще нечто смущает мое сердце, (думаетели чтоб то иначе быть могло:) в рассуждении нежной и благородной Клементины.

ПИСЬМО СИ.

Мисс Бирон к Милади Ж....

Того же дня, в вечеру.

Теперь, любезнейшие мои, ибо бесполезно повторять, что я не пишу ни чего такого к одной, что бы равно не касалось и до другой, должна я предоставить вашему одобрению или осуждению все что ни произошло между превосходнейшим из человеков и между нашею Генриеттою: щастлива буду, естьли голоса его сестр преклонятся на мою сторону.

Сир Карл приехал сюда почти к полудни. Мы все поздравляли его тем, что слышали от Г. Феньвича. Он сказал нам, что теперь в наилучшей связи находится он с Г. Гревилем.

Обьяснившись с скромностию в сем приключении начал он гораздо тише говорит моей бабушке: я надеюсь, Сударыня, что мне будет позволено возобновит опять в вашем присудствии вчерашний разговор с Мисс Бирон. Нет, государь мой, отвечала она с некоею принужденною важностию, сего вам не позволят. Он показался весьма изумленным, и даже несколько тронутым.... моя тетушка также изумилась, но менее нежелиб в таком случае, когдаб не знала, какие приятности сия изящная родительница подает иногда своим мыслям. Сего мне не позволят, повторил Сир Карл. Нет, государь мой, отвечала она ему вторично. Но прибавя тотчас к сему, что не хочет его долго держать недоумении, продолжала она: в таковых делах мы всегда в етом относились к нашей Генриетте. Она благоразумна. Сердце её весьма благодарно. Мы оставим вас вместе с нею, когда она захочет, слышать наши рассуждения о сем важном предмете. Генриетта чуждается всякого притворства; она обязана будет говорить за самого себя, когда увидит, что ни я ни её тетушка свидетелями при сем не будем. Вы знаете друг друга не со вчерашнего дня. Я ласкаюсь, государь мой, что вы не станете жалеть получа случай....

А Мисс Бирон и я не можем, Сударыня, желать отсудствия двух свидетелей толико любезных и почтенных. Но я смею почитать вашу мысль за благоприятное предзнаменование, и обратясь к моей тетушке спросил ее, не может ли он по её ходатайству надеяться чтоб немедленно вступить со мною в разговор. Тетушка отвела меня к стороне, и сказала, чего он желает. Я не мало была изумлена: но как она мне призналась, что и сама она не в меньшем изумлении и что сии слова моей бабушки казалось ей произходили от излишней её радости, то и дала мне заметить, что очень уже поздо от того отказаться. Как! Сударыня не могла я удержаться, чтоб ей не отвечать, вы меня ведете к Сиру Карлу, по его желанию, как будто бы он ожидает, чтоб ему следовали. Посмотрите, как уже дядюшка на меня смотрит. Все устремили на меня свои взоры. Мы увидимся, естьли нужно, после обеда и как бы случайно. Но я лучше бы желала, чтоб вы и бабушка при нас находились. Я не намерена поступать принужденно. Я знаю мое сердце, и не хочу чтоб укрывались его чувствования. Может быть случаться такие обстоятельства, в коих буду иметь в вас нужду. Я приду в смущение; я не смею на себя положиться. Может быть желала бы я, сказала мне тетушка, чтоб сии слова бабушка не говорила. Но, любезная племянница, надобно за мною идти. Я пошла за нею, однако с некоею неохотою и с пораженным видом, как Люция меня уверяет чтоб дать всем знать, что я иду оттуда с тем, дабы един на едине говорить с Сиром Карлом. Тетушка довела меня до самого моего кабинета и там меня посадила. Она хотела уже меня оставить. Очень хорошо, Сударыня, сказала я ей. Видно должно мне здесь оставаться до тех пор, как угодно будет Сиру Карлу сюда придти. Сделалалиб ето Клементина?

Ни слова о Клементине, по крайней мере в таком смысле, возразила тетушка, сии слова моглиб показаться ребяческими и вас сочли бы неблагодарною. Я приведу к вам Сира Карла. Она вышла; но тотчас возвратилась и превосходнейший из человеков вошел с нею: а она тотчас удалилась.

Он взял меня за руку с таким почтением, коим бы я во всякое другое время могла гордиться. Я решилась возвратить всю свою бодрость, и естьли можно, весь свой рассудок. Что касается до него, то не видела, чтоб что не доставало ему бодрости: однако скромность и вежливость смягчали его величавый вид и сродное ему достоинство. Другие, как я воображаю, стали бы с сначала удивляться некоторым моим картинам, кои, как вы знаете, составляют единое украшение моего кабинета: но Сир Карл, поздравя меня с получением лучшего цвета в лице, как бы в намерении меня ободрить, (ибо действительно чувствовала я, что лице мое горело:) прямо обратился к своей материи.

Безполезно, как я уверен, повторять Мисс Бирон то, что я говорил о таком положении, котороеб могло почесться разделом сердца или двоякою любовию. Я не стану повторять, засвидетельствования моего подобострастия, которое вменяю себе в честь, и всегда сохранять буду к удивления достойной Иностранке. Ея достоинства и величие души вашей все таковые изьяснения делают бесполезными. Но нужно, да и я по совершенной справедливости сказать вам могу что душа моя не столь для меня дорога, как Мисс Бирон. Вы видите, Сударыня, что я относительно до обстоятельств моих в Италии, совершенно свободен, свободен по выбору и произволению добродетельной Клементины, коей вся фамилия основывает отчасти свое благополучие на успехе тех стараний, кои мне позволено вам оказывать. Клементина желает моего брака и требует только того, чтоб я своим выбором не привел ее в стыд за те чувствования, кои ко мне имела.

При сих словах он остановился, как бы ожидая ответа и смотря на меня с видом сумнения. Я потупила глаза. Он один может сказать, какова я казалась и как тогда себя вела; но я недоумевала, голос мой был дрожащ, колена мои тряслись: и думаю, что тогда почти етот ответ ему сказала, не отнимая руки своей от него, хотя в продолжение моей речи он неоднократно прижимал ее к своим устам: честь Сира Карла Грандиссона ни когда небывала да и быть не может подозреваема. Я признаюсь... подтверждаю... В чем признается, что подтверждает любезная моя Мисс Бирон? Положитесь с равным уверением на мою честь и признательность. А есть ли в чем нибудь начинаете сумневаться, то пожалуйте мне изьясните. Я не иначе стремлюсь преклонить к себе ваше сердце как обьяснением и уничтожением всех ваших сумнений. Я бы желал, чтоб мог их обьяснить в вашу пользу: и ето уже сделал.

Я узнал, что оне могли быть такого рода, какие по единой своей великодушной благости и по надеянию на мою честь удобно бы вам было преодолеть: и уразумел к ущербу моей надежды, что естьлибы сердце той особы, коея почтение приобрести стараюсь, было в таком состоянии, в каком я находился; то сие бы собственную мою разборчивость оскорбляло. Теперь говорите, признавайтесь и подтверждайте, дражайшая Мисс Бирон, то что было хотели мне сказать.

Я признаюсь, государь мой, и признаюсь с таковым же чистосердечием, как вы, что я ослеплена, и сказать еще приведена в смущение достоинствами и превосходством знаменитой чужестранки, которую уважать вменяете вы в славу.

Радость показалась мне, блистала в его взордх: он наклонился к моей руке; и еще прижал ее к своим устам; но не сказал ни ,слова, или с намерения или от того, что действительно лишился употребления голоса. Я продолжала свою речь, хотя слабым голосом, краснеё и потупляя взоры. Я не менее ее полагаюсь, государь мой, на вашу честь, справедливость, снисходительность и нежность. Ваши свойства и правила будут надежными поручителями для всякой женщины, которая станет стараться заслуживать ваше почтение. Но я такое высокое мнение имею о Клементине и о её поступках, что страшусь.... Ах! Государь мой, я страшусь, чтоб было можно...

Голос мой пресекся: я уверена, что говорила с откровенностию, и что все внешние признаки тому соответствовали, или сердце мое и лице ни когда одно с другим не сходствовали.

Чего страшится любезная моя Мисс Бирон? Чего страшится она невозможнаго?

Будучи с таковою нежностию понуждаема, государь мой, от такого человека, как вы, для чего мне не изьясниться? Бедная Генриетта Бирон, в той справедливости какую себе отдает и в той мысли какую имеет о сей несравненной Иностранке, страшится, государь мой, страшится по причине, чтоб при всех своих стараниях, при всех усилиях не казалась самой себе такою какою должно ей быть для своего спокойствия и для благополучия в своей жизни, с каким бы великодушием ни старались вы сами ободрять ее. Таково мое опасение, государь мой, единственное мое опасение!

Великодушная, благородная и неподражаемая Мисс Бирон! (с видом и голосом восхитительным) так в сем одном заключается ваше опасение! Ничего не будет не доставать к щастию того человека, которой пред вами находится: ибо он не сумневается, чтоб он, ежели судьбою определена ему жизнь, не учинил вас щастливейшею женщиною. Клементина совершила славное деяние: она всему в свете предпочла свой закон и отечество: таковое засвидетельствование во всю свою жизнь я ей отдавать буду: но признательность моя не должна ли усугубиться к Мисс Бирон, которая не быв подвержена разным искушениям, имея однако чувствительнейшее из всех сердце, оказывает в мою пользу такую откровенность, которая поставляет её превыше всяких маловажных обрядов, превыше всякого притворства, и купно изьявляет Клементине такое великодушие, коему может быть никогда не бывало примера?

Тогда он стал предо мною на колено, и сжав мою руку в своих поцеловал ее трижды.

Повторяйте, повторяйте еще, любезнейшая Мисс Бирон, что в сем едином все ваше опасение заключается. Сколь мне легко исполнять свою обязанность! Будьте уверены, Сударыня, что я отрицаюсь во всю мою жизнь от всякого такого деяния, всякой мысли, которая бы не клонилась к уничтожению сего опасения.

Я все сие одобрила наклонением своей головы. Мне не можно было говорить: и платок, которой поднесла я к своим глазам, весьма был мне полезен.

Любезная Мисс Бирон, продолжал он с таким жаром, коею изобразить я ни как не могу, вы чрезвычайно милостивы. Я не приближался к вам без недоверия о самом себе и без боязни; ибо никто лучше меня не знает, сколь нежно и разборчиво ваше сердце: я страшился, чтоб оно в таком случае не противопоставило мне каких сумнений. Во всю мою жизнь буду я исполнен к нам благодарностию.

Тогда он еще поцеловал мою руку и встал с таковою же приятностию как и достоинством. Естьлиб я последовала движениям своего сердца, то коленопреклонно приняла бы его обеты. Но я была как неподвижная. Однако мне казалось, что я довольно изьявляла радости о том что его оною исполнила: Принесла радость вашему братцу, любезная Милади, Сиру Карлу Грандиссону!

Он приметил, что я очень была тронута, мои чувствования и в самом деле по мере размышления увеличивались. Он мне сказал спокойным голосом: я оставляю вас, любезнейшая Мисс Бирон, и иду принять поздравления от всех общих нам друзей. По толикой неизвестности и по столь многих странных произшествиях с сего самого часа буду я считать дни моего благополучия.

Он меня оставил с видом нежным и почтительным. Я на ето не досадовала. Однако глаза мои за ним следовали; я даже с удовольствием взирала и на тень его, когда он сходил в низ по лестнице.

Чрез несколько часов пришла ко мне тетушка. Она застала меня в глубокой задумчивости. Я укоряла себя с начала излишнею торопливостию в сем деле, потом сама себя оправдывала, или по крайней мере думала, что оправдать себя могла, и прилагая премногия лестные обстоятельства к своим укоризнам и оправданиям усмотрела из оных, что вечно должна я благословлять свою участь.

Такова на пример была мысль о родственниках и друзьях, коих я приобрету; равно сколь ето будет лестно моим родственникам. Но Емилия, любезная моя Емилия! Я почитала ее своею питомицею, равно как и он. В сих мыслях застала меня тетушка: она вывела меня из задумчивости, заключа меня в свои обьятия: и похваляя меня опровергла все сумнения о излишней торопливости, к коей себя обвиняла: она говорила мне, как все наши родственники взаимно друг друга поздравляли сею новостию, и сколько тому радовались. Сколько доверенности к самой себе почувствовала я от её одобрения? И уверясь, что дядюшка будет меня хвалить а не издеваться надо мною, сошла я в низ с большею бодростию чем шла к себе на верьх.

Сир Карл и бабушка, сидя один подле другой разговаривали, когда я в ним вошла. Все увидя меня встали. О моя дорогая! Какое отличие придает мне любовь такого человека! Сколь умножилось то уважение, какое вся фамилия до дружеству своему мне оказывала. Дядюшка мой не мог успокоиться не обременя меня своими ласками. Он наперед всех ко мне подошел и приветствовал меня многими нежными выражениями. Сир Карл дав ему время себя удовольствовать подошел ко мне с видом изьявляющим почтительнейшую любовь: и взяв меня за руку посадил в креслы между бабушкою и собою. Обожаемая дочь! сказала мне сия любезная и нежная родительница, приняв меня в свои обьятия, ты совершенно соответствовала тому мнению, какое я о тебе имею. Я была уверена, что могу положиться на такое сердце, которое превышает всякое притворство и скрытность. Я ей отвечала, что великодушие Сира Карла Грандиссона ободрило меня в смущении и во всех моих сумнительствах. Он клялся (сжимая мою руку в своих, а бабушка держала меня за другую:) что естьлиб Небо не даровало ему Мисс Бирон предметом всей его надежды; то он никогда бы уже не стал помышлять о браке по случившихся ему в Италии огорчениях. Я прошу у вас одной милости, государь мой, предприяла моя бабушка; не употребляйте ни когда таких посторонних слов, когда хотите означать особ именем их отечества, словом, не говорите ни когда о удивления достойной Клементине с такою скрытностию. Не смущайтесь, государь мой, когда хотите произнести её имя при Генриетте, при мне и дочери моей Сельби. Вы свободно оное выговаривать можете. Мы ее всегда почитали и не перестанем в ней иметь того уважения, которое она заслуживает по достопамятному примеру поданному ею своему полу. Государь мой, сказала я наклонясь к нему: я к сему и свою прозьбу присовокупляю. Тетушка, слыша часть нашего разговора, подошла к нам и тоже самое ему говорила. Милади Ж... примолвила она, вам засвидетельствует, государь ной, что мы прося у вас все трое сей милости, не имеем столь подлаго сердца, чтоб тем думали оказать вам какое похлебство. Он отвечал, что о том и помыслить не может; что ваше великодушие приносит самим нам столько же чести как Клементине; что он опишет Г. Иерониму некоторые из тех обстоятельств, кои приносят ему сердечное веселие; что оне составят щастие его любезного друга и что превосходная Клементина тем паче иметь будет от того удовольствия, что желала быть уверена, дабы по породе и душевным совершенствам тот человек, коего она почтила своею склонностию, ничего не говорил в избрании себе достойного предмета в своем отечестве.

Станем просить Бога, любезная моя Милади, чтоб свет озаряющий благополучие наше не затмился новыми тучами. Но я ни чего не опасаюсь. Я буду с признательностию наслаждаться настоящим временем, а будущее оставлю в волю Зиждителя всяческих. Естьли братец ваш будет моим супругом: ежели его чувствования моим соответствуют; то чтоб могло мне случиться такого, чему бы я с надеянеим на него не подверглась? Но любезнейшие сестрицы, позвольте мне предложишь вам еще два вопроса.

Скажите мне, помнители вы чтоб опасение и неизвестность причиняли мне когда либо мучение? Действительноли существовал тот, которой назывался Сиром Гарграфом Поллексфеном? Не рассказывала ли я вам своих снов, когда так говорила, что, как воображала себе, претерпела я от его гонений? Нужно мне к сохранению справедливого мнения о уничтожении, дабы все таковые страдания, все мучения соблюдались письменно в моих повествованиях, а иначе могла бы я теперь забыть, что почитала себя некогда злополучною.

Да пожалуйте скажите мне, не можетели мне обьявить, куда скрылась моя болезнь? Я очень была не здорова, вы ето помните, Милади Ж... когда вы изволили пробыть у нас несколько дней; так не здорова, что не могла того скрыть ни от вас ни от других моих друзей, хотя весьма того желала. Я не воображала, чтоб сия немощь была такая, коей излечение зависит от сердечного удовольствия. Я столь была уверена о достоинствах Клементины и о правах, какие она имела на качества Милади Грандиссон, что в таком убеждении, как казалось, довольно благоразумно успокоила свое сердце. Я еще думаю, что не излишне рано начала ласкаться надеждою, любезная моя, я чувствую, что стала теперь так легка, свободна и щастлива, что ничего не понимаю в сей перемене, и надеюсь что никто не приметит уже во мне той болезни, от коей я освободилась.

О! естьлиб никакое обманутое сердце оного недуга не чувствовало: и паче всего желаю, чтоб оной не заразил кого в Италии! Любезная особа, которую мы там знаем, премного уже претерпела от злейшей немощи. Естьли же таковая немощь остановится в нашем остров; то да не коснется она нежного сердца моей Емилии! Сия любезная сердцу моему девица будет щастлива, естьли её щастие зависит от меня. Возьмите на себя труд, мои сударыни, ее в том уверить. Но нет, не делайте етаго. Я при первой почте сама о том постараюсь. Я молю Бога, чтоб сие самое зло не постигло Милади Анны С... и ни единой из тех особ, о коих я слышала с толь малым удовольствием.

ПИСЬМО CII.

Мисс Бирон к той же.

15 Октября.

Я вам не сказывала, моя любезная, что Сир Карл обещал Г. Гревилю примириться с ним в замке Сельби, два дня не говорил нам о том ни слова, и что по своему предложению, хотя оное выразил со всякою приятностию и всевозможною осторожностию видел он некие затруднения со стороны моего дядюшки и моих двоюродных сестриц; но в чем можно у нас отказать Сиру Карлу. Наконец соглашенось, чтоб они увиделись в церкве в Воскресенье по утру, и чтоб оказали они там учтивые приветствия, по коим бы нам можно было принять их посещение после обеда.

А как все у нас в уезде знают, что Кавалер Грандиссон приехал с тем намерением, чтоб снискать у моей фамилии благосклонное одобрение его предприятий касательно одной молодой девицы, коей здесь все желают щастия, то церковь наполнилась множеством любопытных людей, кои с великою нетерпеливостию желали его видеть. Они почли себя обманутыми, увидя что вошла только тетушка моя, веденная Г. Дином, я с дядюшкою и обе мои сестрицы, коих вел их братец; но скоро по том увидели и Сира Карла, которой вошел с господами Гревилем и Фенвичем. Они все трое сели на скамье супротив нас: Г. Гревил и Фенвичь наперед всего стали нам кланятся, между тем как Сир Карл заблагоразсудил свыше всяких обрядов уважить другия должности. Он всегда, как вы говорите, был чужд ложного стыда. Я с веселием взирала на него, когда он подавал собою таковой пример. По том обратился он к нам и изъявил свое почтение с такою приятностию, что я и выразить оной достаточно не могу. Краска появилась у меня на лице от речей находящихся около нас особ, кои ему удивлялись. Такое мнение казалось мне, видела я в очах всех вообще, и даже сквозь вейеры некоторых госпож. Какое различие между им и теми господами, судя по их поступкам во время Богослужения! Однакож кто бы когда видел тех двух особ толь скромными, внимательными, и могу даже сказать подобострастными? Пусть все, имеющие некое превосходство над другими, ведут себя как ваш братец: тогда не сумневаюсь я, чтоб свет не стал лучше. По окончании службы Г. Гревил отпер дверцы у своей скамьи, дабы расположить свои движения сообразно с нашими, и когда увидел, что мы почти уже выходили, то взяв с почтением руку Сира Карла, подошел к нам. Сир Карл встретил нас у дверец нашей скамьи. Он подступил к нам с чрезвычайною приятностию и почтительно подал мне свою руку. Ето значило тоже что и явное обьявление его любьви. Да и все так о том подумали. Г. Гревиль будучи смел в своей подлости, сделал некое движение, как будтобы уступил вашему брату ту руку которую он принял: и будучи увертливее змея, говорил смотря на свою руку, которую по прошедшему произшествию принужден еще он был держать за камзолом, скверная моя лошадь не была послушна своему господину. Я имею чесьь быть к вам, Сударыня, к чаю сего вечера. Вы мне окажете милость естьли сами поможете бедному безрукому.

Не можно желать, хотябы и хотели, чтоб в провинции не разглашались и самомалейшие произшествия. Наши люди сказали нам, что все все вообще хвалили вашего братца. Чрезвычайно приятно, любезная моя, когда домогается моей руки такой человек, коего все хвалят.

В Воскресенье с вечеру.

О! любезная моя Милади. Сколько етот Гревиль меня расстроил! Странной человек!

Он не преминул придти с другом своим Фенвичем: мы его приняли весьма учтиво. Вы знаете, что он хвалится остроумием, и старается всегда изыскивать изречения. Есть такие люди, кои не могут иметь в сем удачи без другаго какого человека, на коего бы все их шутки клонились. Фенвичь и он долго подшучивали друг над другом. Братец ваш несколько раз тому улыбался: но как об них ни мыслил, однако не оказал им нималаго презрения. Но наконец бабушка и тетушка вступили с ним в разговор, которой учинил сих двух особ столь молчаливыми и внимательными, что естьлиб они по временам между собою не забывали своего положения, то можноб было почесть их способными к некоей скромности.

Ни кто еще не заговаривал о том, что произошло в Нортгамптоне, и Г. Гревиль начал сам сию важную материю. Он у меня просил аудиенции на десять минут: ето точные его слова. А как он обьявил, что оная будет последнею, какую токмо у меня касательно сего самого дела просить станет; то бабушка мне сказала: одолжи, Г. Гревиля, душа моя; и я согласилась отойти с ним к окну. Думаю, что могу упомнить его речь, не переменяя почти ни чего из его выражений. Он не так тихо говорил, чтоб прочие не могли его расслушать, хотя и вслух мне сказал, что желает дабы я одна только его слышала.

Я должен себя почитать весьма нещастным, Сударыня, что никогда не получал от вас ни малейших знаков благоприятствия. Вы станете меня обвинять в тщеславии; я не чужд сей страсти. Но почто отрицать те выгоды и качества, кои все мне приписывают? Я владею таким имением, которое позволяет мне искать себе супруги между знатнейшими особами: оно свободно и ни какому сумнению не подлежит. Я не худова свойства. Правда, я люблю шутить, в етом согласуюсь; но могу иметь приверженность к своим друзьям. Вы, добродетельные женщины не менее любите мужчину за некие недостатки, кои он вам предоставляет к его исправлению. Я бы мог сказать очень много в свою пользу, естьлиб Кавалер Грандиссон, (взглянув на него) совершенно меня не помрачал. Хоть 6ы мне провалиться, естьли я хотя малое имею о себе мнение перед ним. Я его всегда страшился. Но когда он следуя инной любьви из Англии поехал; то я ласкался из того получить себе выгоду.

С другой стороны однако боялся еще несколько Милорда Д... Мать его так искусна как Макхиавель. Он имеет нещетные богатства и титло. Его качества, для знатного господина, весьма хороши. Но видя, что и он не более меня имел щастия и также отвержен, говорил я в в себе; должно неотменно быть такому, кого она любит. Фенвич не более меня стоит; ето не может быть Фенвичь. Орм етот бедняк! Еще и более не льзя статься, чтоб то был смиренник Орм.

Я прошу вас, государь мой... прервала я его речь и хотела было защищать Г. Орма: но он вдруг пресек мои слова и сказал с наглостию, что хочет дабы его слушали, что ето есть речь на смерть его произносимая, и что я с обидою ему прерываю его слова. Так доводите ее, Сударь, сказала я с усмешкою, скорее ж заключительной молитве.

Я вам прежде сказывал, Мисс Бирон, что не могу сносить ваших усмешек. А теперь, хоть усмехайтесь хоть кажетесь строгою; но я твердо намерен огорчать вас до тех пор, пока неокончим начатой разговор.

Огорчать меня! Я надеюсь, Сударь... Вы надеетесь! что значит ваша надежда когда вы мне никогда и тени оной не подавали? Но послушайте меня. Я буду говорить вам о премногом, которое вам не очень покажется нравно, и при том с совершенным равнодушием Я продолжил допытываться того щастливого человека. Фулер, етот второй Орм: нет, говорил я, ему им быть не льзя. Не новоприбывший ли ето гость, разумной Бельшер? (я велел замечать все ваши движения, как о том вас и предуведомил.) Нет отвечал я самому себе, она отвергла Милорда Д... и целые легионы домогателей, прежде возвращения Бельшера в Англию.

Ктож бы ето был! Но когда сей опасной человек, которой по моему мнению отправился из отечества с тем, дабы вступить в супружество с Иностранкою, возвратился обратно холост, и как я узнал, что он поехал к Северу; то начал паки всего от него страшиться.

В прошлой четверток я получил известие, что по утру видели его в Дюнстабле, и что он идет к нашему уезду. Я лишился всей бодрости. У меня разосланы были лазутчики по всем окрестностям замка Сельби. Чего не могут сделать любовь и ревность? Я уведомился что ваш дядюшка и Г. Дин ехали ему на встречу. Ярость моя была не удобопонятна. Сколько не произнес я заклинаний и ругательств! Однако я судил, что при первом посещении не позволят жить моему сопернику в одном доме с етою прелестною колдуньею....

Какое название? Государь мой. Колдунья, так колдунья, в ярости своей называл я ее премногими именами, Дмитрей, Фома, Егор принесите мне тотчас зазжееных факелов: я хочу поджечь замок Сельби и представит из того потешные огни для призда хищника моего блага. Я возьму крюки и вилы, и стану отталкивать ими в пламень всех из их фамилии. Ни один из них от моего мщения не укроется.

Отвратительный человек! Я не хочу долее слушать.

Вы до конца должны меня выслушать. Вы должны меня выслушать, говорю я вам, ета речь произносится на смерть мою: должно ли мне вам ето повторять?

Умирающему нужноб было помышлять о покаянии.

Мне? А в каком намерении. Скажите пожалуйте. Я лишен всякой надежды. Чего ожидаете вы от нещастного и в отчаяние пришедшего человека? Но я известился, что мой совместник не будет ночевать в замке: а сие то и спасло ваш дом. Тогда вся моя злость обратилась к гостиннице Норгамптонской. Тракширщик, говорил я сам в себе, крайне мною обязан, а дает однако убежище смертельнейшему моему врагу! Но гораздо достойнее меня дело есть идти самому и выведать от него, какое участие принимает он в замке Сельби принудишь его отречься от всех требований, так как я уже и многих таких обожателей к тому присилил своими.

Я во всю ночь не смыкал глаз. Я на утро пошел в постоялой дом. Я утверждаю, как и всякой светской человек, что знаю все относящееся к вежливости и хорошим поступкам; но я знал какого свойства тот, с кем мне должно иметь дело. Я знал, что он имеет толикоже хладнокровия как и решительности: ярость моя не допустила меня быть вежливым, а хотяб и допустила, но я был уверен что должно быть неистову чтоб его раздражить. Я таковым был и не наблюдал ни каких пределов. Ни с каким человеком не было поступаемо с большим пренебрежением и хладнокровием как тогда со мною. Я от того пришел в неистовство. Он мне обьявил что не хочет биться. Я твердо решился его к тому принудишь; я шел за ним до самой его коляски и столько был удачен, что заманил ею в отдаленное оттуда место; но я имел дело не с простаком: он предуведомил меня голосом показавшимся для меня обидным, чтоб я берегся и осторожнее бы поступал. Я воспользовался его советом, но не лучшую имел удачу; ибо он знает всевозможные хитрости сей науки. В минуту увидел я себя без оружия, и жизнь моя стала во власти моего сопротивника. Он возвратил мне шпагу, советуя чтоб я не подвергал себя другим опасностям, а свою вложил в ножны и потом меня оставил. Тогда я видел себя в мерзостном положении, лишась употребления правой руки. Я скрылся подобно вору; а он сел в торжественную свою колесницу и поехал к замку Сельби. Я укрылся в своем доме, проклинал весь свет, повергся на землю и грыз ее.

Сие продолжительное и яростное повествование приводило в нетерпеливость моего дядюшку. Братец ваш казался в недоумении, но хранил ко всему внимание. Г. Гревиль продолжал.

Я склонил Фенвича идти со мною на место свидания. Хотя был я безрукой, но желал бы еще его раздражить. Он однако не хотел раздражиться. А когда я узнал что он меня не ославил в замке Сельби, когда вспомнил, что его умеренности обязан я возвращением своей шпаги и дарованием жизни, когда представил себе его свойства, поступок его с кавалером Поллексфеном и все что Багенгаль о нем мне ни говорил; то для чегоже мыслил я, будучи лишен всякой надежды, хотяб он был жив хотяб я умер, искать успеха в своей страсти к прелестной моей Бирон? Для чего мне противиться толь благородному неприятелю? Сей человек равно неудобен к изьявлению гордости и к оскорблению других. Я должен его переменить в своего друга, (сею мыслию обязан я Г. Фенвичу) дабы тем прикрыть свою гордость а там пропадай Мисс Бирон и все.....

Злой человек! За две минуты пред сим умирал; а теперь... как я утомлена слушая ваши речи!

О! Сударыня, вы еще не дошли до конца смертоносной моей речи. Но я не хочу страшишь вас. Нестрашитесь ли вы несколько?

Весьма страшусь.

(Сир Карл сделал некое движение, как будтоб хотел подойти к нам; но остановился однако по прозьбе моей бабушки, которая ему сказала, чтоб дал пройти сему жару и что Г. Гревиль всегда странен.)

Страшитесь, Сударыня Е! да что зачит ваш ужас, естьли его сравнить с жестокими ночами и несносными днями, кои я от вас проводил? Проклятые ночи, проклятые дни, проклят и сам я! Немилосердая девица! (скрежеща зубами) какие муки вы мне причиняли!... Но довольно, я поспешу заключить свою речь из сострадания к вам, кои никогда ко мне оного не имели.

Как! Государь мой, можете ли вы укорять меня жестокостию?

Конечно, и самою варварскою, хотя она изьявлялас и в прелестнейших видах. Сия самая обманчивая тихость устроила мою погибель: она возраждала во мне надежду; так, сие хладное сердце меня погубило. О обольстительный вид! Но время уже окончить смертоносную мою речь. Подайте мне руку, я неотменно ее требую. Не бойтесь чтоб я ее съел; хотяб в другое время ето и могло случиться. (Он взял меня за руку, и я не противилась.)

Теперь, Сударыня, внемлите последним моим выражениям: вы удостоитесь славы дат в себе лучшему из мужчин наилучшую супругу. Да не отдален будет сей желаемый день ради тех, кои до того самого времени будут еще упоеваться некоею надеждою! Как любовник ваш, должен я питать ненависть к сему щастливому человеку, но буду любить яко супруга вашего. Он будет к вам нежен, страстен и признателен: и вы заслужите всю его нежность. живите оба, о украшения человеческого рода! дотоле пока не увидите сыны сынов своих толико же добродетельных, толико совершенны и щастливых, как вы сами. И достигнув маститые старости, увенчанны славою и честию да будете пренесены оба в единый час в райские обиталища, яко в единые места, где можете быть блаженнейшими, нежели будете таковыми по брачному своему соединению, ежели вы токмо толико блаженны, сколь я того желаю и молю у Творца всяческих благ!

Слезы полились из очей моих, когда услышала я толь неожидаемое благословение, подобное словам того древнего пророка, (*) которой благословлял тогда, когда чаяли все что будет проклинать.

(*) Валаам.

Он держал еще мою руку. Я етого не сделаю без вашего дозволения, Сударыня... О естьлиб я мог, прежде нежели ее оставлю.... Он взирал на меня как бы в ожидании моего согласия наклоня голову свою на оную. Сердце мое было отверсто и я ему говорила; Боже да благословит вас всеми своими щедротами Гревиль! Я возсылаю к нему все те обеты, коими вы меня благословляли. Они будут услышаны, естьли вы обратитесь на стезю добродетели. Я не отнимала своей руки. Он преклоня колено не однократно прижимал ее к своим устам. Он сам обливался слезами. Потом встав повел меня к Сиру Карлу и представляя ему мою руку, коей я от изумления не всю простерть могла, говорил: да будет мне предоставлена слава соединить сию драгоценную руку с вашею! Одному только вам могу я ее уступить.

О преблаженная в любви своей чета!

Едину мужеству достоит красота. (*)

(*) Два стиха Аглинского стихотворца Дридена.

Сир Карл принял мою руку. Да будет сей драгоценной залог навсегда моею долею! говорил он целуя ее, и обратясь к моей бабушке и тетке представил меня им. Я была вся в страхе от движения, в какое привел меня тот удивительной человек. Я для того только и жить желаю, отвечала моя бабушка в некоем восторге, дабы видеть внуку свою вашею супругою?

Положа мою руку в братцеву Г. Гревиль вышел из горницы с крайним поспешением. Он оставил замок, когда стали разпрашивать, куда он делся: и все о нем беспокоились пока не узнали от одного служителя, что он вдруг ухватил в передней горнице свою шпагу и шляпу, а от другаго с ним встретившагося его лакея, что он весьма поспешно удалился, испуская тяжкие вздохи.

Не сожалейте о нем, моя любезная прияшельница. Братец ваш великодушное изьявил о нем беспокойствие. Люция, которая всегда на него взирала благосклонно, приметила что он часто нас приводил в изумление своими странностями но из последнего его поступка можно судить, что не столько чужд был благородных правил, сколько иногда претворял себя в глазах других. Сама я, любезная моя, ласкаюсь, что Сир Карл лучше нас познал его свойства, когда нам предлагал принять от него посещение.

Сир Карл предложил моей бабушке, не угодноли ей будет, чтоб он ее сего вечера проводил. И так по её соглашению не был он с нами за ужином: но мы все званы к ней обедать и думаем что Сир Карл будет из первейших её гостей.

В понедельник по утру 16 Октября.

Я получила от моей Емилии письмо, по коему я известилась, что она находится с вами, хотя в письме и не означено где и когда оно писано. Вы чувствительно меня одолжили, когда засвидетельствовали сей любезной девице, что я всем сердцем ее люблю. Емилия исполнена нежности и добродушия. Я вскоре к ней буду писать, что всегда стану стараться приносить ей удовольствие. Но скажите ей, как бы от самой себя, что она должна несколько умерить свою нетерпеливость. Я не могу предложить её попечителю, чтоб ее взять со мною доколе не уверюсь в благопоспешном окончании начатых дел. Не ужелиб она пожелала, чтоб я предложила ему такой вопрос, по коему бы могло казаться, что я уже почитаю себя как бы его женою? Мы еще не дошли до заключения всего дела. Однако я сужу из тою как мне говорят, что он вчера приласкивался к моей бабушке, провожая ее в замок Шерлей; что он хочет следовать путем своим скорее, нежели думаю могу я за ним поспеть; и вижу без всякого намерения к притворству, что для одной благопристойности я буду обязана поступить с собою в рассуждении сего обстоятельства с должною осторожностию; ибо, любезная моя, все у нас в доме так его полюбили, что как бы скоро обьявил он свои желания, то и началиб приневоливать меня его удовольствовать, хотяб он мне дал сроку день либо два, как будтобы опасалися, чтоб он не возобновил своей прозьбы.

Г. Бельшер изволил ко мне писать. Он уведомляет меня, что его отец более еще разнемогается, так что нет уже и надежды.... Я сердечно о нем сокрушаюсь. Он еще упоминает, что просит у меня утешения. Письмо его прекрасно писано: и толико исполнено сыновней нежности! Превосходной молодой человек! Все его поступки сообразны правилам его друга. Я не сумневаюсь чтоб Сир Карл, Г. Бельшер и Доктор Барлет не продолжали между собою переписки. Чего бы я не заплатила, естьлиб могла узнать, что Сир Карл о нас пишет?

Г. Фенвичь теперь уведомил нас что Г. Гревил очень не здоров и не выходит из горницы. Бог свидетель, что я сердечно желаю ему облегчения. Чем больше помышляю я о последнем его поступке, тем больше меня он удивляет в таком человеке, как он. Я, не чаяла, чтоб он кончился толь великодушными желаниями. Нанси, которая его не любит, думает, что болезнь его происходит от насилия кое он сделал своей природе. Моглилиб вы подумать, чтоб Нанси могла когда иметь такое строгое мнение? Но она памятует, что получила от него некие оскорбления; даже и самое доброе сердце чувствует иногда гнев или негодование.

Мы готовимся ехать в замок Шерлей. Обе наши двоюродные сестры Гжи. Голль будут там обедать. Оне с несколько недель пробыли в Давентри у своей тетки и нетерпеливо хотят видеть Сира Карла. Простите, любезные мои, не лишайте меня ни мало своей любьви.

Примеч. обед бывшей в замке Шерлей и веселости оной сопровождавшие составляют содержание одного весьма продолжительного письма.... Сир Карл при сем случае обнаруживает все свои дарования и прелестные качества. Он говорит превосходнейшим образом. Он пел и танцовал с Мисс Бирон и Люциею, по том предложено было господам проездиться по соседним некоторым городам для здравия Мисс Бирон, коей Доктора сие самое советовали. Сир Карл предлагает свое соучастие в сей поездке: отъезд отложен до другаго дня. Мисс Бирон не упускает и при сем случае писать о обстоятельствах своей поездки... но сии известия не заключают в себе ничего важаного, кроме двух обстоятельств; одно касается до её брака, другое до прошения Емилии, и оба оные изключены быть могут.

В Трапстоне 19 Октября.

Я не знаю, как ето случилось, что при конце завтрака все вышли один за другим и оставили меня одну с Сиром Карлом. Люция после всех вышла, и в то самое время как она выходила и когда я сама хотела было уйти, чтоб велеть причесать себе волосы, он подошед сел подле меня. Не оскорбитесь, любезная Мисс Бирон, сказал он мне, естьли я улучу сей единой случай, какой мне еще мог представиться, дабы поговорить с вами о таком предмете, которой очень много меня занимает. Краска показывалась у меня на лице, я пребыла безмолвна.

Вы позволили мне ласкаться надеждою, Сударыня, равно и все ваши друзья, коих я люблю и почитаю, одобряют мою надежду. Теперь я и прошу вас одобрить оной таковою же милостию. Я знаю всю вашу разборчивость и осмеливаюсь предложить вам один вопрос: в неравенстве, в каком можете вы себя почитать с таким человеком, которой не скрывает от вас того, чтобы он мыслил сделать в пользу другой женщины, чувствуете ли вы в своем сердце, что етого человека единого можете вы предпочитать и действйтельно предпочитаете всякому другому?

При сем он остановился и ожидал от меня ответа.

Помедля несколько я ему отвечала: сии самые друзья, государь мой, коих вы удостоиваете справедливого уважения, приучили меня с младости говорить единую истинну. В толь важном случае я бы была недостойна извинения.

Голос мой пресекся. Глаза его устремлены были на меня. Клянусь жизнию, что я не могла ни слова произнести, хотя и желала чтоб могла говорить.

Ежелиб... вы не хотите договорить, Сударыня? и взяв меня за руку, на которую наклонился своим лицом остался он в сем положении, не поднимая на меня глаз. Я возвратила себе употребление голоса. Ежелибы, продолжала я, понуждаема Сиром Карлом Грандиссоном усумнелось открыть ему свое сердце. Я отвечаю, государь мой, что оное предпочтение есть такое, какого вы желаете.

Он поцеловал, мою руку с страстным видом. Он, стал на колено и еще поцеловал оную. Вы меня на всегда к себе присоединяете, Сударыня; и позволители, прежде нежели оставлю сие положение, прелестная Мисс Бирон! позволители просить вас униженно поспешить оным вожделенным днем? у меня очень много дел, а из того предвижу я еще большее число оных, теперь паче всего, когда я возвратился сюда с тем чтоб на всегда основать себя в своем отечестве. Всю свою славу поставлять я буду в том чтоб жить с честию в частном роде жизни. Я не тщеславлюсь заслуживать государственных чинов. Нужно видно будет, что моя служба очень потребна почтется для государства, естьли я когда намерюсь предприять что либо такое, которое бы учинило меня гласным. Поспешите, Сударыня, учинить меня щастливым супругом: ибо и я не премину таковым соделаться в сожитии с вами. Я не предназначаю вам времени: но вы ни во что не вменяете пустые обряды. Могули я ласкаться, чтоб ето последовало при конце сего месяца?

Он не много забылся, моя любезная, тогда лишь и говорил что не хочет назначить времени.

По некоем непроизвольном смущении говорила я ему: в сем случае, государь мой, я ничего столько не страшусь, с таким человеком как вы, как того чтоб не изьявить самомалеишей принужденности. Встаньте, я вас покорно прошу: я не могу видеть вас в таком положении....

Я оное оставлю, Сударыня, и еще приму равное положение для возблагодарения вас, когда вы удостоите меня ответом.

Я потупила глаза и не могла их поднять пред ним. Я боялась показать некое притворство или принужденность. Однако моглалиб помыслить так скоро его обязать?

Он опять начал говорить: вы мне не отвечаете, Сударыня, благосклонноли мне ваше молчание? Позвольте мне о том узнать от вашей тетушки... Я не буду вас долее понуждать моею прозьбою. Я предаюсь сладчяйшей надежде. Я должна вам представить государь мой, что торопливость не прилична нашему полу. Срок, о коем вы говорите, чрезвычайно близок.

Я хотела еще говорить: но чувствовала, что язык мой запинался. Я не могла найти выражений. По истинне, моя любезная, он предлагал мне весьма близкой срок. Может ли женщина совершенно пренебречь обычаи и уставы своего пола? Должно несколько попечься об своих уборах и модах, сколь смешны происходящия по временам ни покажутся в последния веки или как бы оне ни почтены были в следующем после нас столетии. Таковые обычаи, основывающиеся на скромности и кои действительно порабощают себе женщин, не служат ли хорошим извинением?

Он приметил мое смущение. Я не должен причинять вам ни малейшего смущения, сказал он мне. Сколько приятностей ни нахожу я в вашем движении, но не могу оными услаждаться, ежели вы того не одобрите. Но предложенный мною вопрос так для меня важен, и сердце мое толико занимается вашим ответом, что естьли вы по крайней мере не согласитесь лучше обьяснить своего произволения чрез госпожу Сельби, то не должен упустить сего случая. Я даже не знаю, должен ли еще желать при сем ходатайства вашей тетушки: я обещаю себе большего благоприятства от ваших уст, чем от её по беспристрастном рассуждении. Но я на несколько минут удалюсь от вас, а вы между тем, ежели вам угодно, будете моею пленницею. Никто не прервет ваших размышлений, разве сами вы кого позовете. Я возвращусь к вам и приму ваши законы. Какое же будет мое удовольствие, естьли вы назначите день вожделенный для моею щастия!

Между тем как я боролась сама с собою, должна ли показаться довольною или опечаленною, он вошел и увидел, что я прохаживалась по горнице в нарочитом смущении. Он почтительно взял меня за руку и сказал, я ласкаюсь что вы не откажете мне в кратком обьяснении своих мыслей.

Как вы настоите в своем требовании, государь мой! Но и я прошу вас не ожидать от меня ответа до получения перьвых писем из Италии. Вы видите, сколько удивления достойную Иностранку понуждают и с каким принуждением подала она толь отдаленную от её сердца надежду. Я бы желала по крайней мере дождаться ответа на последния письма, коими вы уведомляли, что есть такая женщина, с которою можете быть щастливы. Такое требование основательно, Государь мой. Не подозревайте меня в притворстве.

Я не прекословлю, Сударыня; мне не замедлят присылкою ответа. Я не токмо не почитаю, чтоб вы оказывали притворство, но проникаю удобно в великодушное ваше расположение: однако прилично также сказать и вам, что сии письма не могут произвесть в моих намерениях ни малой перемены Не обьявил ли я своих чувствований вашей фамилии, как и публике?

Но могут произвести во мне, государь мой, сколь бы высоко ни ценила я ту честь, которую приносит мне Сир Карл Грандиссон: ибо положим что превосходнейшая из женщин, помышляет паки занять место в вашем сердце....

Я осмеливаюсь прервать вашу речь, Сударыня. Невозможное дело, чтоб Клементина убеждаемая своим законом, и родственники ея, кои теперь стараются преклонить ее в пользу другаго, могли переменить свое намерение. Я бы упустил оказать достодолжную её справедливость и признательность, ежелиб не подверг её твердости всяким искушениям: и почел бы себя еще виновнее, естьлибы открыл вам свои чувствования не получа со времени моего возвращения своеручного её подтверждения касательно её мыслей Но естьли они могут перемениться и вы по сему случаю отложите исполнение своего намерения в мою пользу; то чтож тогда будет? Тогда, доколе вы пребудете в неизвестности не вступлю я в обязательства ни с какою женщиною в свете.

Я ласкаюсь, государь мой, что мои слова ни чем оскорбить вас не могут. Я не ожидала столь важного заключения. Но я обьявила вам и свое мнение. Освободите меня от прискорбной мысли, что мое щастие может составить злополучие такой особы, которую я поставляю превыше себя; а тогда все силы свои употреблю составить щастие такого человека, которой мне равное составить, может.

Он взял меня в свои обьятия с такою горячностию... которая мне не была противна, когда я о ней рассудила, но с начала однако привела меня в сильное движение. По том став на колено благодарил он меня. Я протянула руку, чтоб его поднять: он принял ее как некую милость, поцеловал ее страстно и встав поцеловал меня в щеку. По чрезмерному моему изумлению не могла я его от себя оттолкнуть. Но скажите мне, любезная, не был ли он излишне волен? Скажите, я вторично вас о том вопрошаю. Я должна вам сама сказать, от чего происходит сие сумнение. Как скоро ваш братец меня оставил, то я ни о чем так не думала как бы рассказать своей тетушке и Люции все что тогда у нас ни происходило: но оканчивая свое повествование не имела я сил обьяснить её последнего произшествия: коия вы видите, Сударыня, что я без всякого обиновения к обеим вам о том пишу.

Сир Карл, Г. Дин и дядюшка вышли все вместе прогуляться до обеда. По их возвращении дядюшка отвел меня на сторону; и не теряя ни когда своей охоты к издевкам поздравил меня, что лед уже подломился. Теперь лишь, примолвил он, нам о том сказали. А как он мне в глаза смеялся, то все устремили на меня свои взоры. Я думаю Сир Карл в моих глазах усматривал, что я опасалась насмешек дядюшки. Он подошед сказал мне: любезная Мисс Бирон, я не скрыл от Г. Сельби, о чем я осмелился просить вас как о милости, и весьма опасаюсь чтоб такой поступок не показался ему, как и вам излишне скорым и смелым. Ежели вы так о нем судите, Сударыня; то прошу вас меня простить: ваши желания всегда будут правилом моих собственных. Сие засвидетельствование произвело весьма хорошее действие. Оно меня ободрило. Ето было такою помощию, которая не могла в способнейшее время случиться.

(В другом особом разговоре, "которой вскоре по том последовал, Сир Карл по весьма многих выражениях нежности, говорит с нею откровенно о своих домашних обстоятельствах, и оканчивает разговор столь трогательною речью, что она пронзена была даже, до слез. Для чего плакать; спрашивает она себя?) Сир Карл сие приметил.

Любезная чувствительность! вскричал он: и вдруг меня обнял, но тотчас отдернул свои руки, как бы укорил себя в такой вольности. Простите мне, Сударыня. Удивление соединяется иногда с почтением. Признательность моя одними только человечеству сродными видами изьясниться может. Когда увижу я тот щастливый день, которой не положит ей ни каких пределов? Он взял мою руку и прижал ее еще к своим устам. Сердце мое, сказал он мне, принадлежит вам, равно как и Сотворившему оное!

Тогда пришла Нанси: за чем пришла она сказат нам, что нас ждут к завтраку? Завтрак! К чему мне, подумала я? Весь свет, любезная Милади... Но я излишне предаюсь... Страстяое сердце, я не предам твоему внушению моего пера. Может ли и самая любезная приятельница простить мне толь сильные движения, коих признание ни чем инным оправдано быть не может, как настоящею горячностию возобновляющеюся при описании оных.

Примеч: (После завтрака она опять принимается за перо.) Я прочла все ето письмо моей тетушке и Люции. Оне обе меня обняли, уверяя что оно приводит их в такое же удивление как и радость. Научите меня, любезная моя, изьявлять свою благодарность, я чуть было не сказала, свою любовь, не доводя до того, чтоб предоставить его решительности назначить желаемый день час и все прочее.

Но читая тетушке свое письмо, я к стыду своему заметила, что когда он изчислив друзей, из коих хочет составить свое общество, забыла напомнить о включении в число их Емилиц. Какая неблагодарность! Берегитесь говорить сей любезной девице, что я так собою занималась, и что наш разговор так был важен что сердце мое было тогда ни что инное как некиим страдательным орудием... Я тотчас возобновила случай просить за нее... Вы прежде судили, что для её пользы не должна она желать жить с нами; но такой мысли сердце её противоборствует. Любезная девица! Я ее люблю. Я хочу усладить её горести и приемлю ее в свои недра. Я буду иметь в ней сострадание сестры. Она не откажет мне в своей доверенности; я представлю ей свою собственную. Опекун её не станет ни о чем подозревать. Я буду с такою же верностию хранинь свою тайну, с какою и вы с своею сестрицею, благодаря вашему дружеству, мою сохраняли. Не думаете ли вы, любезная Шарлотта, что естьлиб Клементина имела истинную приятельницу, коей бы могла открыть свое сердце при самом рождении её страсти; то миновала бы того жестокого злополучия, которое долгое время причиняло нещастие её фамилии?

О моя любезная! Я погибла! Емилия также! Мы все в погибели! Я по крайней мере страшусь! Несносная моя нерадивость! Я стану убегать Сира Карла: я не могу взирать впредь на его лице... Но для Емилии, для любезной моей Емилии погружена я в смертельное беспокойство. Прохаживаясь в, саду с Люциею выронила я последний листок сего письма, которое я взяла с собою. Я того не приметила до тех пор, как тетушка пришед ко мне говорила, что видела как Сир Карл остановился проходя чрез ту аллею, из коей я вышла и поднял какую то бумажку. Сердце мое взволновалось от сего приключения. Я вынула свое письмо, которое считала полным: но того пагубного листочка не было. Его-то конечно он поднял. Что делать, любезная Емилия? Теперь позволит ли он, чтоб ты когда нибудь с нами жила? И сколь я крушусь?

Какие слова! нет, я не могу воззреть на его лице. Как мне сделать чтоб скрыться в замке Шерлей и снискать убежище у бабушки? Все мои затруднения касательно желаемого им дня не покажутся ли ему принужденными поступками?... Но он просит меня на минуту с собою переговорить. О дражайшая Емилия! Могло ли что случиться разительнее для твоей

Генриетты Бирон?

ПИСЬМО CIII.

К той же.

20 Октября.

Я была в чрезвычайном смущении, когда он вошел ко мне в кабинет с сродным ему откровенным видом. Я от него отвратила свое лице. Не больна ли Мисс Бирон? Не случилось ли чего?...

Моя бумажка, бумажка: Она у вас, Сударь. Ни за чтоб я не согласилась... Бедная Емилия! Отдайте, отдайте мне... Слезы пресекли мою речь.

Виданали была когда подобная дура? что мне за нужда была называть по имени Емилию? Он вынул из кармана бумажку. Я шел с тем, чтоб ее вам отдать. (подая ее мне в руки:) Я узнал вашу руку, Сударыня. Я ее тотчас свернул. С тех пор ее не разкрывал и не посмел ни слова прочесть.

Точно ли вы ее не читали, государь мой?

В етон я клянусь вам, Сударыня.

Я ободрилась. Щастливая награда, помыслила я, что отказалась не смотря на усильные прозьбы Шарлотты, прочесть одно письмо, которое она тайным образом унесла!

Премного благодарю вас, государь мой, за такой благородной поступок. Вы бы на долгое время учинили меня нещастною, естьлибы сию бумажку прочитали.

О! Сударыня! теперь возбуждаете вы во мне любопытство. Может быть великодушие ваше позволит вам оному удовлетворить, хотяб я себе не простил, что извлек себе некую выгоду от простого произшествия.

Я согласна, государь мой, сообщить вам от части оное.

Того, что касается до Емилии, я прошу у вас из милости, Сударыня. Бедная Емилия, говорите вы... Вы меня озаботили. Может быть должно нечто недоставать к моему благополучию, что случилось с бедною Емилиею? Не сделала ли она чего неразумнаго? ужели она... Лице его краснело от нетерпения.

Я ни чем укорить ее не могу. Все дело состоит в одной прозьбе, которую она мне предлагает. (Какую лучшую выгоду, любезная, могла я извлечь из того ужаса:) но я ни за что бы в свете не согласилась, чтоб вы видели, в каких выражениях я о ней говорила.

Ваше беспокойствие, Сударыня, много и меня обезпокоило. Но ежели вы не перестанете любишь Емилию; то я действительно уверен, что ее не за что укорять.

Позвольте мне, Сударыня, удивляться вашему благоугождению, добродушию и человеколюбию! Которого из сих качеств во мне не достает, Сударыня, пример Мисс Бирок меня тому научит. Но чего желает ноя Емилия?

Жить с своим попечителем, Сударь.

Со мною, с вами, Сударыня?

Сего она желает.

А думает ли любезная моя Мисс Бирон, чтоб такое требование могла быть исполнено?

Соглашается ли она служить другом своими наставлениями и сестрою своими советами молодой девице таких лет, то есть, в такое время жизни, когда склонности молодой особы менее рассудком чем взорами управляемы бывают.

Я люблю ету любезную девицу. Я чувствую что желалабы на всегда иметь ее с собою. Любви достойное благодушие! И так я теперь стал свободен от одного из своих попечений. Молодая девица от четырнатцати до дватцати лет часто может беспокоить своих друзей. Я бы ни когда не просил у вас сей милости; но ваше предложение меня восхищает. Не отписать ли на ваше имя нашей любезной Емилии?

Вот, Сударь, перо и бумага.

На ваше имя, Сударыня?

Я подала согласие наклонением головы, ни мало не обинуясь.

Он стал писать и загнув бумагу показал мне только сии слова: "любезная Мисс Жервинс, я получила для вас ту благосклонность, коей вы желаете. Не будете ли вы всегда так добры, каковы были до сего времени? Сей единой вопрос предлагает своей Емилии нежно любящая ее покорная услужница.,,

Я тотчас подписала, Генриетта Бирон. Но вы, Сударь, загнули свою бумагу. Любезная доверенность! вскричал он. И ктоб когда покусился употребить ее во зло? Прочтите, Сударыня, что вы подписали. Я прочла. Как трепетало мое сердце.... Так! Сир Карл Грандиссон, вскричала я равным образом, может обманывать. Сир Карл Грандиссон может быть хитр? Слава Богу что он не злой человек!

И так за словами, я получила для вас чего желаете, следовали сии: "Должно быть доброю. Должно вам решиться приносишь мне, единую радость равную той нежной любви, какую к вам имею, и тому пожертвованию, какое делаю я дабы вас обязать. Приезжайте, моя любезная, как можно скорее в замок Грандиссон. Я там найду одну из трех моих сестр, которая меня примет. Естьли вы там прежде двух недель; то я постараюс к вам быть спустя около двух недель после того. Я жертвую небольшею благопристойностию, по коей бы еще двумя неделями помедлить требовалось, дабы поспешить скорее вас удовольствовать. Не будетели вы всегда и проч.

Подайте мне ету бумагу, государь мой. (протягивая руку, чтоб ее схватить.)

Разве я изменил своему свойству, Сударыня? (отдергивая к себе бумагу с веселым видом.)

Надобно мне о том подумать, государь мой, прежде нежели буду отвечать на ваш вопрос.

Зло уже сделано: За чем же не льзя мне отослать сего письма? А поелику Мисс Бирон не может отречься от своей руки; то от чегож не извлечь мне для себя выгоды из того, что она называет хитростию? Особливо когда из того одни только хорошие следствия произойти могут: как на пример: исполнение собственных её желаний в пользу Емилии, усугубление власти, с которою она может одолжать других и приближение щастия такого человека, которой единственно к тому стремится чтоб соделать ее щастливою.

Примеч. Сей разговор продолжался гораздо долее и содержал в себе возражения Мисс Бирон, коим Сир Карл присужден был уступит. Но милость испрошенная для Емилии остается в своей силе. Милади Ж... в одном чрезвычайно продолжительном письме шутит и хорошо и худо над состоянием своей приятельницы, смеется над её сумнениями, наблюдает туже Иронию во всем том, что ни говорит, не выключая и своего мужа, ближних родственников и фамильных своих дел: уведомляет Мисс Бирон о том что происходит в Лондоне или в соседних оного уездах, и все к чести Сира Карла. Она сама признается, что весьма забывается в своих насмешках и за то получает равно продолжительное письмо наполненное укоризнами и обьяснениями. Потом паки начинаются разговоры Мисс Бирон с Сиром Карлом, которой вторительно настоит в том, дабы она назначила вожделенный ею день. Ее просят убедительно, дабы сие важное дело предоставила решению своей бабушки и тетки, кои по надлежащих рассуждениях положили противное ей определение. Она еще противится: но примечается, что её твердость, или лучше сказать её недоумение происходит от единого воспоминания о Клементине и ожидания писем из Италии.

По непродолжительной поездке, предпринятой для здравия Мисс Бирон, все опять съезжаются в замок Сельби. Мисс Орм спознается с Сиром Карлом, и ощущает к нему, равно как и брат ея, уважение и дружество. Напротив того Г. Гревиль переменяет свои расположения и мучимый любовию говорит такие слова, кои повергают Мисс Бирон в новые беспокойствия о Сире Карле. Ей представляются страшные сновидения, кои как кажется возвещают ей величайшие нещастия. Все таковые обстоятельства становятся гораздо еще печальнее по полученному от Сира Гарграфа Поллексфена находящагося в опасной болезни письму, в коем он обьясняет Доктору Барлету угрызения своей совести, по пагубным приключениям и смерти Багенгаля.

Наконец Г. Иероним в чрезвычайно подробном письме уведомляет Сира Карла, каким образом Клементина преодолела себя до того, что ни чего с таким усердием не желает как его брака. Она хочет ехать в Лондон, как скоро о том известился. Решено отложишь до другаго времени предложения Графа Бельведере, а дабы совершенно ее успокоить, то обещано ей все чего ни пожелает. Она так спокойна, что пишет стихами свои желания о благополучии Мисс Бирон и Сира Карла. Письмо Иеронима подписано всеми из их фамилии. Сир Карл, которой по разным делам должен возвратиться в Лондон, не могши испросить, чтоб отсрочка щастливого его дня по крайней мере назначена была на один месяц, и вруча Мисс Бирон подарки достойные его и ея, принимает по сему письму случай возобновить усильнейшие своя прозьбы и посылает его в замок Сельби. Между причинами, кои приводит он Мисс Бирон, упоминает следующее: "естьли вы твердо настоите в том, Сударыня, чтоб сие важное дело отложено было на целой месяц; то пожалуйте скажите мне, в какой части нашей супружеской жизни, как бы она щастлива быть ни должна, хотите вы вознаградить те дни, кои вы нас обеих лишаете своими отлагательствами? Что касается до меня; то я единственно надеюсь, когда мы будем сопряжены, дабы не мог вам сказать провождая год за год, чтоб из прошедших и из будущих часов был бы хотя один такой, которой бы я хотел изключить из моего благополучия.

Мисс Бирон написала к нему следующий ответ:

Сколь я тронута, государь мой, письмом вашего друга! оно меня более и более убеждает, что одна только Клементина вас достойна. Сколь бы я была тщеславна, естьли бы иначе о том думала? А мысля как теперь, сколько бы оказала подлости естьлиб того не признала. Я не могу в худую сторону толковать вашу чувствительность: а по своей познаю я, что должна я изъявит вашей с Клементиною я почитаю вас за наилучшего из человеков: но честолюбие Генриетты будет удовлетворено, когда она займет перьвое по ней место. Возможно ли, чтоб она желала моего с вами соединения? Благородная и великая душа! Грандиссон говорит она, составит мое щастие! Но нежная и добродетельная Клементина! Почтения достойной образец мой! Может ли Генриетта быть щастливою даже и с своим Грандиссоном, естьли сама ты злополучна? Верь мне, что твое щастие нужна моему собственному. Боже сподоби тебя своея благодати! О сем молит усердно Генриетта. Не сумнись о моем рвении: все свое тщание приложу я к тому дабы соделать его щастливым. Но, превосходная и совершенная девица! Чувствуешь ли ты некие сожаления, сожаления, кои бы не могли быть умалены инным чем, как радостию, которую иметь будешь о его щастии, щастии устрояемом другого? Несравненная во благодушии своем Клементина!

По что, по что остались тебе непреодолимые препятствия, когда он предоставлял тебе свободу закона, а просил и себе подобного права?

О государь мой! Я не могу далее продолжать таких размышлений. По непреоборимому понуждению вступила я в оные. Но как могу я пред нею показаться, естьли предумышляемое ею путешествие в Лондон самым делом исполнится? С другой стороны, с каким бы удовольствием не оказала я всего уважения её великой душе, судя во тому прелестному изображению, которое Г. Барлет нам о ней представил? И так она, её фамилии и вы, государь мой, желаете, чтоб я вскоре соединена была с вами? Разве вы недовольны положенным сроком! Судя по столь недавнему обьявлению, месяц времени, государь мои, не естьли короткой срок? И так вы в правду меня спрашиваете, в какой части супружеской жизни хотела бы я заменить предполагаемые мною отсрочки? О государь мой! Какой вопрос! Я отвечаю... Ни чем из оных щастливых дней! Честь моя есть честь ваша. Произнесите мнение свое, великодушнейший человек, в пользу вашей

Генриетты Бирон.

ПИСЬМО IV.

Мисс Бирон к Милади Ж....

2 Ноября.

Вы получили, любезнейшая моя приятельница, в одном свертке письма вашего братца и Г. Иеронима с моим ответом к вашему братцу. Никогда не находилась я в толь разнообразном положении; то предаюсь радости, то смертельнейшему опасению. Уверяют меня что етот Гревиль очень мрачен! Он говорит, что меня ненавидит. Не случилось бы чего... О нет, нет! Бог сохранит вашего братца! Но сердце мое смущенно. Я ни слова не говорю о ужасных своих снах; я не суеверна. Но известие сообщенное мне от Мисс Орм приводит меня в трепет.

Сего утра она застала Гревиля у одной соседней нам госпожи. Он говорил ей сими словами: я уведомился, Сударыня, что ваш братец не давно сюда возвратился. Я его поздравляю с приездом. Он во время приехал смотреть свадьбы Мисс Бирон. Фенвичь подлец. Он поехал в Карлиль казать свою ярость. А ваш братец и я будем здесь ее обнаруживать.

Я уверена, отвечала Мисс Орм, что мой брат в сем случае поступит с надлежащею благопристойностию честного человека, и не знаю какую причину Г. Гревиль имеет обнаруживать свою ярость. Так он сам выражается. Не учинился ли он хорошим другом Кавалеру Грандисону?

Он возразил с принужденною улыбкою, что он и в самом деле было думал, что может обратить все ето дело в шутку; но видя столь близкое окончание оного обстоятельства не может он перенести толикого поношения. Етот кусок крепок, примолвил он, положа руку к шее и делая некие кривляния, я не думаю, чтоб он мог пройти, и отчаяваюсь чтоб желудок мои его сварил. Но согласится ли ваш братец слышит звук колокола, которой не отменно чрез несколько дней будет слышан? Я знаю, что Сир Карл удивительно преуспевает в своем начинании. "Пусть же его знает, что я хочу умереть с пристойностию. Мы составляя цвет нашей провинции, не попустим себя во власть его без условий. Вы иногда видитесь с етою Сиреною, Сударыня? скажите ей, что я надеюсь спокойствия единственно от того, что всем сердцем ее ненавижу; но не советуйте ей, (наклонясь к уху Мисс Орм,) чтоб она излишне была уверена в своем спокойствии.

Сии последния слова сделали надо мною странное впечатление; ибо я не была уже и так спокойна. Я их повторила, размыслила и заплакала: как я была глупа! но я тотчас ободрилась и просила Мисс Орм не смотреть на мое дурачество.

Под вечер я получила посещение от её брата. Оно принесло мне удовольствие и не думаю чтоб мог он меня обвинить, чтоб я умножила его задумчивость. Он предлагал мне разные вопросы, на кои бы я никому другому кроме его не отвечала. Я всегда буду почитать Г. Орма. С каким чистосердечием хвалил он Сира Карла Грандиссона! Он окончил свою речь обетами о его и моем щастии и весьма различным образом, нежели Валаам Гревиль. За его благословениями полились у него слезы. Превосходной человек! Он привел меня в такое замешательство, что я не могла принести ему и своей благодарности.

Люция мне советует ехать к бабушке до возвращения Сира Карла; но моя тетка и я не согласны с её мнением. Нам напротив того кажется, что, ему должно ехать в замок Шерлей, и оттуда к нам приезжать: ибо не обыкновенно ли я живу в замке Сельби? Моя бабушка весьма будет рада его сообществу и разговорам. Но как ему не льзя ранее быть, как к изходу будущей недели; то остается еще довольно времени для всех разпоряжений. Однако, молодая девица, столь скоро ожидающая великого своего дня с таким человеком, коего всем предпочитает, может ли заниматься другими размышлениями?

Двоюродная сестра Ревс ко мне пишет. Они столь заняты сим приятным предметом с своим мужем что сами напрашиваются сюда ехать. Такая торопливость очень странна но тетушка не думает, чтоб можно было им в етом отказать. Ваше присудствие, Шарлотта, признаюсь вам, принесло бы мне величайшее удовольствие. Я не могу надеяться видеть Милади... Бедная Емилия! моя тетушка желала бы чтоб она была с нами. Однако для её же выгоды не должно еще о том думать. Коликократно не воспоминала я сего рассуждения вашего братца, что и в щастливейших наших умозрениях сердечные воздыхания изьявляют некие несовершенства оных?

Примеч: следующее за сим письмо писано Сиром Карлом, которой весьма много благодарить Мисс Бирон за её последний ответ, обьясняя причины изьявленного им поспешения касательно вожделенного его дня. Он не хочет и двумя днями промедлить, чтоб не ехать в замок Шерлей или Сельби, от коего, как надеется, позволят ему более не удаляться, имея лестную надежду, что вскоре причислен будет в сию дражайшую фамилию. Он говорит о своих екипажах, кои уже скоро готовы будут, и о статьях, кои он со всем приготовя отдал Г. Дину. Естьли не получит противного приказа, то представит, говорит он, во вторник по утру естьли не в понедельник к вечеру искреннейшего и усерднейшего человека любвидостойнейшей из женщин.

ПИСЬМО CV.

Мисс Бирон к Милади Ж...

В Понедельник по утру 6 Ноября.

Я посылаю к вам, моя любезная, список с последнего письма Сира Карла, переписанного для вас Люциею, которая хочет у вас выслужиться своими небольшими стараниями, дабы приобресть вашу дружбу. Но думаетели вы, что я имею право укорять вашего братца за поспешное возвращение, о коем он меня предуведомляет? Я не довольна, моя дорогая, что он лишает меня власти обязать его паче его чаяния. Однако я буду чрезвычайно рада, когда его увижу. В то самое время, когда его увижу там где сама буду, не возмогу я ни чем его укорить.

Тетушка, которая обвиняет его в некоей торопливости, поехала обедать к бабушке, чтоб приготовить для него покои в замке Шерлей: Нанси взяла она с собою. Дядюшка, которого дня за два просил сего дня к обеду Г. Орм, по сему приглашению к нему поехал.

В понедельник пополудни.

О любезнейшая Милади, что будет со мною! Все споры кончены! Вся болтливость и дурачество миновали! Может быть я ни когда его не буду. Может быть до его приезда сделаюсь я нещастнейшею из всех женщин! Ваш братец, наилучший из человеков, может статься.... Ах! Любезная Шарло....

В смертельном ужас перо выпало у меня из рук. Я пришла в беспамятство. Ни кто не поспешил ко мне на помощь. Я знаю, что не долго пробыла в обмороке. Страхи мои толь сильны были; что возвратили мне память. Одна смерть могла в подобном случае лишить меня оной на должайшее время. В какой ужас привожу я вас! Но Люция наконец ко мне идет.

Пусть она уведомит вас о причине моих мучений.

Примеч: следующее писано рукою Люции.

"По прозьбе моей сестрицы, между тем как несут ее на постель, я хочу обьяснить вам, Сударыня, её и мои страхи. Но чтоб вы не надмеру страшились! Бог, как надеемся и его молим, сохранит вашего братца. Г. Гревиль не может предприять такого варварского и безчестного поступка, в коем его подозревают. Бог сохранит вашего братца.

"Принесли сюда безъименную записку, (я не знаю что пишу:) записку, хотела я сказать, писанную неизвестно кем, которая уведомляет нас, что многие люди слышали как Г. Гревиль угрожал жизни Сира Карла, а мы от верных людей уже слышали, что он весьма стал смущен и зверообразен. Он сего утра выехал из своего дому; об етом уведомляют нас в записке: а мы ето заподлинно знаем, Видели, что он поехал к Лондону со многими служителями и другими особами: любезная Генриетта смертельно мучится своими страхами. Тетушки моей нет дома; дядюшки также: мы здесь одне только женщины. Генриетта, которую я нашла в печальном состоянии, обещается употребить все свои усилия, дабы скрепиться до возвращения дядюшки, которой поехал обедать к Г. Орму. Послали уже его о том уведомить. Слава Богу! Я вижу, что дядюшка едет."

Примеч: писано рукой Мисс Бирон.

Ах! К чему послужит мне его возвращение, любезная Милади? Люция пошла к нему с присланною оною запискою. О Сир Карл! дражайший предмет моей нежности! Простите мне за все мои своенравные поступки! Возвратитесь под покровом Божеским! возвратитесь без всякого злаго произшествия! Я как сердце так и руку мою отдам вам, ежели желаете, завтраже на рассвете дня.

Вот список с той записки. Я разломила печать хотя она была надписана к моему дядюшке.

К господину Сельби.

Со всевозможною скоростию.

Почтительной уважатель великодушнейшего и благороднейшего из человеков (я разумею Кавалера Грандиссона) спешит, государь мой, уведомить вас что жизнь его в крайней опасности. Я слышал, что Г. Гревиль яростным голосом говорил: Я не стерплю никогда, чтоб похитили у меня единое мое благо. Я лишу его жизни. К сей угрозе присовокупил и клятву. Правда он разгорячен был винными парами и я бы мало смотрел на его речи, естьлиб не узнал что он сего утра выехал из дому с вооруженными людьми. Пользуйтесь как хотите сим известием. Никогда вы не узнаете, от кого его получили. Но уважение и приверженность, кои я имею к молодому Баронету, суть единые причины, кои меня к сему побудили. Я в том принимаю Бога свидетелем.

Два откупщика моего дядюшки видели один после другаго, что сей злой человек ехал по Лондонской дороге с своею шайкою, что со мною будет до утра, естьли ваш братец к вечеру не приедет?

В одинтцать часов ночью.

Мой дядюшка отправил двух своих слуг с таким приказанием чтоб разъезжали по Лондонской дороге до самого света. О сам поехал к Г. Гревилю. Ему подтвердили что он выехал из дому по утру с нарочитым числом провожатых и хотел быть обратно к вечеру, присовокупили ему тамошние люди.... В том намерении может быть, чтоб расположиться к побегу по самом злодейственном поступке. Тетушка моя вся в слезах, дядюшка приводит себе на память все обстоятельства и сравнивает оные между собою. Нанси кусает у себя руки. Ваша Генриетта в безмолвной скорби томится. Она не может более ни плакать ни писать.

Во вторник от 7 до 8 часов поутру.

Какую ночь я проводила! Я не могла сомкнуть и глаз. Никого еще не слыхать. Каждой боится показываться, опасаясь друг друга видеть. Я чувствую, что глаза мои опухли от слез и бессонницы. Удивительно что дядюшка мой не сходит в низ. Он бы мог отдать приказ.... Но увы! О чем?

Сколь бы страшны были моя сны, естьлиб я столько могла забыться, чтоб пустые мечты могли мне представишься в виде действительных веществ! Не спя еще видела уже я довольно призраков: ибо глаза у меня все были разкрыты. Моя горнишная проводила сию ночь при мне. Она приметила мои содрогания и беспамятство. Никогда не бывала я в таком состоянии. Боже! сохрани меня впредь от подобной ночи! Мне остается только возможность писать. Но к чему служит писание? На какой конец? Но не читайте столь бесполезных речей.... Я хочу переменит свое положение... Теперь Я стою на коленях и молюсь с усердием Богу... Но я вижу, идет Люция!

Она пришла. Нанси вошла за нею. Оне обе только что обезпокоили меня рассказыванием своих снов. Моя тетушка очень не здорова. Дядюшка мой теперь лишь заснул, просидя всю ночь в глубоких размышлениях: бабушке моей не должно знать причины наших томлений, доколе можно будет оные от нее скрывать, по крайней мере ежели.... Жестокая неизвестность! Я оставляю свое перо.

ПИСЬМО CVI.

Мисс Бирон к той же.

7 Ноября.

(*) Пожалуйте, моя любезная прочтите перьвую мою страничку прежде нежели развернете страшное письмо, которое к вам посылаю под пятью печатьми, коими скрепила сей сверток, боясь чтоб оно не прежде попало вам в руки. Люция хочет чтоб сие разительное письмо во всей целости было к вам послано, и я склонилась на её мнение.

(*) Сии шесть строк написаны были на особливой бумашке.

Сего утра собрались мы вместе почти без души и без сил, неудобные равно принимать и подавать утешение. Все пересмотрели ту известительную записку: потом оставили ее; там опять брали, и каждой старался угадать, чья ета рука была. Наконец согласились послать надежного человека к Г. Гревилю для получения надлежащих осведомлений.

Но какая радость! Прежде нежели посланный возвратилася, ваш любезной братец вошел в зал в охотничьем платье. Он сошел с лошади у больших ворот. Он увидел меня первую, да и я также прежде всех его увидела. Я вставши хотела выдти, не зная точно и сама своих намерений, но по крайней мере в том намерении чтоб идти до тополовой аллеи на встречу посланному, коего мы поджидали.

Сир Карл бросился к моим ногам. Он мне принес несколько извинений за свою поспешность, и благодарил за последнее мое письмо... Едва могла я его слышать и столь сладостное изумление лишило меня сил ему ответствовать.

Я в самом деле была вне себя: чтож вы скажете, моя любезная, естьли я присовокуплю, что приходя в себя увидела себя в его обьятиях, а его его руки лежали около моей шеи. Мой восторг неминуемо привел его в изумление: вдруг тогда окружили его все наши друзья. Тетушка моя тотчас приняла его в сваи обьятия и в продолжение нескольких минут слышны были одне только поздравления. Я же трепетала; ноги мои тряслись: но я хотела пройти в боковую горницу. Никто за мною не примечал пока моя горнишная не пришла ко мне на помощь: она поддержав меня довела до кресел. Ваш братец тотчас освободился от всех, чтоб за мною следовать, и все прочие поспешно пошли за ним. Он взял меня за руку, (я тогда сидела) и сжав ее в своих поцеловал, заклиная меня чтоб успокоилась в своих опасениях. Ему уже обьяснили причину моих движений; они столько же как и я имели причин стыдиться: Нанси, как я знала, Нанси сама схватила его руку и в восторге своем ее поцеловала. Как он всем нам дорог! Ето ясно он видел в сие время. Скрытность в таких обстоятельствах была бы неуместна. На обряды и на фамильные разборчивости, как он их называет в своем письме, мы уже не взираем.

Между тем как он оказывал мне всю свою нежность в выражениях; то дядюшка и тетушка просили его на минуту с ним переговорить без сумнения с тем чтоб дать мне время совершенно оправиться. Они уведомили его о всех обстоятельствах. Посланной приехав в ето время, донес что Г. Гревиль возвратился домой очень поздо, что он еще в постеле, хотя почти одинатцатой час тогда был; что не почитают его здоровым и что ложась спать он в таком был гневе, что никто из людей не смел с ним говорить. Дай Боже... Но я для самой себя хранит буду все опасения, кои основываются на одних догадках. Для чегож не ласкаться мне тем чтоб ни могло случится щастливейшаго? Разве ваш братец не миновал опасности? Не хранит ли его Провидение? Такого упования меня уже теперь нелишат.

Он вошел к нам держа роковую оную записку. Кажется, сказал он, что я уже видел ето письмо. Я очень обманываюсь, естьли не дознаюсь кто ето писал. Но о его благорасположениях усумниться не можно. А как мы не преставали еще оказывать некиих опасений; то он продолжал с спокойным видом: я не вижу ни какой причины к опасению. Г. Гревиль любит Мисс Бирон. Неудивительно что горесть его умножается, по мере умаления его надежды. Г. Гервиль оказал бы худое о себе засвидельствование тому, что он мне и подал бы не хорошее мнение о своем чистосердечии, ежели бы казался спокойнее. Но с таковым мнением, какое ему досталось, не возможно ли иметь ему отчаянных намерений. Я вспоминаю последней его поступок. Он служит к его похвале. Я хочу его навестить: должно мне убедить его принять меня в число своих друзей.

Сии слова нас ободрили. Я не дивлюсь, любезная моя, что женщины любят храбрость в мужчине. Сир Карл после обязал нам, что он бы приехал и вчерашнего дня, ежелиб не обязан был посетить Кавалера Бельшера. Дядюшка не теряя из виду надежды оказанной им дабы узнать того, кто писал записку, просил его возвратиться к сей мысли. Заметьте, сказал ему Сир Карл, что по известию сей записки Гревиль разгорячен был винными парами. Я знаю что он часто любит собирать своих друзей в Нортгамтонской гостиннице, где и я остановлялся. И естьли хорошо помню руку тамошнего хозяина в подаванных мне его щетах, то думаю что ето письмо его. Очень хорошо, заметила тетушка; но ежели вы в том не сумневаетесь; то мы еще более должны беспокоиться о таком извещении. Угрозы Г. Гревиля конечно не пустыя: их пренебрегать не должно. Ваш братец просил чтоб на его попечение оставили сие дело. Пусть же Г. Гревиль, говорил он, будет мне столь искренним другом как я ему, или останется в другом расположении; но обстоятельства, в каких мы с ним находимся подают мне право его навестить, и я уверен что по моем возвращении он не может ето почесть за что инное, как не за учтивость. Напрасно дядюшка представлял ему что Г. Гревиль может его оскорбить. Он шутил над таким опасением.

А как обеденное время прервало наши представления; то оные паки началися после обеда. Но он представил нам столь основательные причины, дабы внушить нам надеяние на те поступки, кои он в сем посещении наблюдать расположен, что успокоил нас в таком деле, которое нас в чрезвычайное смущение приводило. Тетушка предупредила его о учиненных ею разпоряжениях для принятия его в замке Шерлей. Он отвечал, что ето не много далеко от Мисс Бирон; на хотяб он и у самых ближних дверей был, то и тогда бы жаловался на отдаление, и взирая на меня с нежною улыбкою примолвил: сие самое расстояние послужит в мою пользу; ибо я уверен что любезная Генриетта Гжи. Шерлей не преминет оказывать обыкновенного своего долга наилучшей матери. А как он приехал обедать к нам, то под вечер с нею отправился. И так, моя дорогая, мы лишились его сообщества за ужином.

Вы не забудете, что я имею справедливую причину извиниться, что так скоро сие письмо кончила. Сон меня утомляет: сколь приятную ночь обещевает он мне в сравнении с минувшею!

ПИСЬМО CVII.

Мисс Бирон к той же.

В среду по утру 8 Ноября.

Мы еще по утру уведомились, что Сир Карл поехал к Г. Гревилю и пришли бы в перьвые наши беспокойства, естьлиб Г. Дин прибыв вчера в вечеру не ободрил нас. Тетушка принесла мне следующую записку надписанную Сиром Карлом к моему дядюшке и посланную из Гревилева дому.

"Сожалея, государь мой, о всех минутах, кои провождаю вне замков Сельби и Шерлей, поставлю себе долгом отдать вам отчет в том, как препровел я свое время ,в сию скучную отлучку.

"Я нашел Г. Гревиля в таком состоянии, которое менее было щастливо нежели я ожидал. С неизреченным супротивлением борется он с самим собою, дабы решиться оставить всю свою надежду. Он казался в чрезмерном колебании, когда меня к нему ввели. С перьвого прихода он мне предложил и притом довольно надменным голосом, отложить свой брак на два или по крайней мере на один месяц. Я выслушал сие требование с таким негодованием, какого оно заслуживало. Он хотел оное оправдат некиими причинами к личной его пользе клонящимися; но я и оные не охотнее выслушал. По нескольких спорах он клялся, что по крайней мере что нибудь для себя получит: а в замену предложил мне остаться у него обедать с некоторыми избранными его приятелями, коих он уже приглашал. Я на сие согласился, хотя не мог сумневаться чтоб оные приятели были не те самые, коим поверял он свои угрозы. Я от него узнал, что он вчера по утру выезжал из дому с тем чтоб повстречаться со мною: ибо он хвалится, что очень хорошо был осведомлен о всех поступках Мисс Бирон и моих. Пусть те, государь мой, кои почитают за нужное примечать за нами, устремят на нас с любопытством свои взоры. Честные сердца мало имеют тайностей. Я бы вменил во славу принять руку Мисс Бирон при тысяче свидетелей.

"Г. Тревиль ехал во всю прошедшую ночь; он не говорит что меня искал, но был уведомлен, что меня ожидали в замок Сельби в понедельник к вечеру или вчера утру. Не встретясь со мною он переночевал с своими наперстниками в Нортгамтонской гостиннице, откуда вчера с ними поехал, в твердом намерении меня склонит, дабы я отложил свой брак: худо принятая мысль! Вы сами ето видите: от нее не мог бы он надеяться много успеха, хотя бы мысли его были и спокойнее. Но мы, говорил он, предадим все забвению и совершенно примиримся в присудствии ожидаемых им приятелей. Мы уже согласились, чтоб сия подробность и самое его намерение никогда не разглашалось вне вашей фамилии. Я уверяю вас, государь мой, что в том расположении, в коем бы он меня нашел ежелиб со мною повстречался в сию ночь или в другую, не могло бы ничего вредного случиться; ибо я действителыю о нем соболезную.

"Мы теперь самые лучшие с ним друзья. Он вымышляет премногия намерения: а то к коему он более всех склонен состоит в том чтоб ехать на месяц к Милади Фрамптон, которую называет он наперстницею в своих печалях. Я подробно описал все обстоятельства, дабы ничего было сего вечера приобщать к тем приятнейшим обьяснениям, кои привлекают к себе все мое внимание.

Имею честь быть ваш, государя моего и проч.

Злой Гревильш Хотя и достоин сожаления, моя любезная, естьли склонен к тем нежным чувствованиям, кои себе присвояет. Пусть его едет! Пусть удаляется к Милади Фрамптон, или в какое другое место: пусть там живет щастливо, только бы от нас был на пятдесят миль! Я не перестану его бояться, пока он не выедет из нашего уезда.

Сколь славное качество есть храбрость, естьли оная сопровождаема уверенностию! естьли основана на праводушии и на там свидетельстве, которое в сердце своем о невинности оного имеют! Во всяком другом случае не заслуживает ли она лучше названа быть дикостию?

Но в какие замешательства, моя любезная, в какие смущения не привожу я своего братца? Каким опасностям я его не подвергала? Никогда, никогда не можно будет мне достойно его за оные вознаградить?

Примечание. "Время награды на конец наступает; и брак торжествован в заике Сельби. Любящие описания празднеств, нарядов и церемоний, поздравления, веселости и проч: найдут в подлиннике чем себя удовольствовать. Автор даже до того простирает свое внимание, что изчисляет и кареты, как оные одна за другою ехали с именами тех особ, кои в них сидели. Сии поезжане были все родственники и друзья обеих фамилий. По брачном торжестве щастливая чета отправилась в замок Грандиссон, сопровождаемая Г. и Гжею. Сельби, их дочерью Люциею и проч; потом следует описание сей прекрасной земли и всех приятностей кои там встречают. Но довольно представить себе и того, что Мисс Бирон там уже основала свою жизнь под названием Милади Грандиссон, кое супруги Аглинских Кавалеров носят равно как и самые первостатейные дворянки.

ПИСЬМО CVIII.

Милади Грандиссон к госпоже Шерлей.

В замке Грандиссон 6 Генваря.

Сир Карл получил вчера письмо от Г. Ловтера, которой располагался выехать из Болонии. Судя по надписанному в нем числу, должно бы ему здесь быть недели с две. И так мы можем его ожидать всякую минуту.

Он уведомляет, что если фамилия Болонская больше прежнего желает исполнить свои намерения касательно Клементины, которая не перестает еще отвергать посещений Графа Бельведере; в сем самом они ее ни мало не приневоливают. Г. Ловтер кажется, опасается чтоб чего недоставало к её излечению. Нещастная девица! Он о сем заключает по тому; что она не оставляет еще желания своего ехать в Англию. Она выслушала, как он говорит, с великою твердостию известие о браке Сира Карла. Она молила Бога благословить его и участницу его жребия: но потом она показывалась скушна и задумчива: а иногда находили ее погруженну в слезах. А когда ее спросили о том причины; то она отвечала, что опасается чтоб болезнь её не возобновилась. Врачи советуют, чтоб ее скорее склонили выдать за муж. Ожидают Генерала с тем чтоб уговорить ее к скорейшему торжествованию брака. Но она требует, чтоб ей еще позволено было раз переехать чрез Апенинские горы и прожить несколько дней во Флоренции с своею любезною госпожею Бемонт. Она боится видеть Генерала.

Как я тронута её состоянием! Сир Карл не меньше должен ощущать смущения. Для чего не ожидают они от времени, сего великого уврачевателя всех зол, успеха в таком произшествии, которое столь много занимает их мысли? Г. Ловтер присовокупляет, что здравие Г. Иеронима со дня на день укрепляется.

Что мне сказать вам о нашей любезной Емилии? Я о ней сожалею. Я жалею о её младом сердце, что столь рано ощутило любовь безнадежную; и за минуту пред сим видела что она устремила свои взоры на лице своего попечителя с таким страстным видом, что принудила его потупить свои глаза. При сем случае должна я вам описать бывшей мой с нею разговор, по заключению коего могу надеяться видеть ее некогда щастливою.

Я неоднократно опасалась чтоб её глаза не изменили ей при её попечителе, которой доселе приписывает ей почтение благодарности. В то время как он вышед, то я сказала ей с нежностию сестры. Поди сюда, душа моя; она пришла. Любезная мая Емилия, естьли ты взираешь на всякого другаго человека таким видом, какой я часто примечаю, и которой ты теперь имела смотря на своего попечителя; то етот человек, ежелиб не был женат, мог бы надеяться вскоре получить себе супругу. Она вздохнула. Разве мой опекун ето приметил. Я ласкаюсь, Сударыня, что он не так как вы был внимателен.

Так как я, моя любезная?

Так, Сударыня. Когда мой попечитель бывает с нами, то я вижу что вы очень за мною примечаете. Но я надеюсь что вы ни чего такого не приметили, что бы вас оскорбит могло.

Ты и в правду ето говоришь, Емилия.

Мне кажется что и Милали Грандиссон также не шутя говорит.

Такой ответ меня изумил и привел даже в некое замешательство. Ея любовь, подумала я, может ее сделать весьма отважною, так что она того и не приметит. И в самом деле, не примечая того что она меня несколько смутила, она посмотрела на мое шитье, коим я занималась. Чего бы я не дала, Сударыня, естьлиб могла так превосходно шить? На вы вздыхаете, Сударыня?

Так, о сей бедной Клементине: сказала я, и действительно она представилась моим мыслям.

Вздыхаете ли вы, Сударыня, о всех тех, кои любят моего попечителя?

Есть разные роды любви, Емилия.

Об етом и я думаю, Сударыня. Никто больше меня не любит моего попечителя: но ето не такая любовь как Клементинина: я люблю его благодушие.

Да думаешьли ты, чтоб и Клементина его не любила?

Конечно любит: но любовь бывает различная.

Так обьясни же мне, какая твоя любовь.

Мне не возможно! (испустя вздох:)

За чем вздыхать. Ты мне предложила гадкой же вопрос: я отвечала что воздыхаю из сострадания.

И я, Сударыня, соболезную о Клементине: но о ней не воздыхаю; потому что она могла но не захотела сочетаться с моим попечителем.

Тем паче заслуживает она наших вздохов, Емилия. Такие причины, каковы были ея...

И! Ея причины. Когда он оставил ей свободу жить в её законе.

Так не о Клементине ты вздыхаешь?

Я того и не должна делать, Сударыня.

О ком же?

Я не знаю. Не должно меня о том спрашивать. Привычка, больше ни чего...

Но я вижу что моя Емилия еще вздыхает.

На что вам ето примечать, Сударыня? Привычка, я вам вить сказала. Однако поверьте мне любезная Милади (Обняв меня и скрывая свою голову в моей груди;) естьли вы узнали истинну...

Она остановилась, но не переменяя положения, и я чувствовала что щеки её горели.

И так любезная моя, естьлиб узнали истинну?

Я не смею говорить. Вы на меня осердитесь.

Нет, душа моя, я тебя уверяю.

О! Конечно вы осердитесь.

Я думала, моя любезная, что мы между собою истинные сестры. Я думала что нет у нас ни каких тайностей. Скажите мне: что ето такое? естьлиб узнали истинну?...

И так, Сударыня, чтоб испытать ваше благодушие, скажите мне, не подвержены ли вы несколько ревности?

Ревнивости, моя любезная, ты меня изумляешь? Для чего? К кому и за что ревнива? Ревность предполагает в себе некое сумнение. О чем могу я сумневаться?

Иногда; и без причины сумневаются, Сударыня.

Извинитесь лучше, моя любезная,

Не рассердились ля вы, Сударыня?

Нет. Но для чего почитать меня ревнивою?

Вы по правде не имеете ни какой причины быть ревнивою. Попечитель мой вас обожает. Все согласны в том что вы достойны обожания. Но для чего огорчаться, что такое дитя, как я, взирает иногда очами признательности на своего попечителя! А ваши столь прелестные очи всегда столь скоро меня приводят в смущение! естьли я сама себя знаю; то я ни что инное как молодая невинная девушка. Я люблю своего попечителя, в том не отрицаюсь. Я всегда его любила, вы ето знаете, Сударыня, и естьли позволите мне сказать, любила его гораздо прежде нежели он узнал, что есть в свете столь прелестная особа как вы.

Я подвинула свою работу и прижав ее в своих обьятиях говорила: не преставай его любить, дорогая Емилия. Ты не можешь его любить сколько он заслуживает. Ты всегда будешь видеть, что я стану одобрять столь чистую любовь. Но ревнивость, моя любезная? Ты приписываешь мне ревнивость. Ето мечтается твоему воображению. Я того только опасаюсь, чтоб ты, поелику сердечные движения изражаются глазами, особливо в молодых особах исполненных невинности, не подала повода тем, кои столь же хорошо знают как я что приверженность твоя к опекуну есть детское уважение, приписать оное другаго рода чувствованиям, кои бы в твоем сердце, ежели бы стали утверждаться, произвели столь чистое пламя, какого еще никогда не возжигалось в девическом сердце.

О! Сударыня, какие выражения вы употребляете! Оне пронзают мое сердце. Я не могу вам изъяснить что в нем происходит: но со дня на день мое уважение к своему попечителю умножается. Мой попечитель.... Так, ето есть настоящее мое выражение. Я благодарю вас что вы меня тому научили. Детское уважение, я лучше етого назвать не могу. И никогда я его столько не почитала как теперь, когда вижу с какою приятностию, с какою любовию старается он составить благополучие моей любезной Милади. Однако, Сударыня, чтоб ничего от вас не скрыть, естьлиб я была за мужем, да не за таким, которой бы не во всем ему был подобен; то опасалась бы своей слабости чтоб вам не завидовать: по крайней мере я была бы весьма нещастна.

Не сумневайся, моя любезная, чтоб ты, ежелиб была способна питать в себе зависть, от столь мерзостной страсти не сделалась нещастною. Но ты никогда не должна принимать услуг такого человека, в коем не больше усматриваешь любви к себе как и к всякой другой женщине, которой не будет честным по своим правилам, и которой не видал несколько света.

Гдеж, Сударыня, найти людей такого свойства?

Положись в етом на попечение своего опекуна, естьли глаза твои не так скоро обратятся как рассудок; то верь, душа моя, что он сыщет тебе такого человека, с коим можешь быть щастлива.

О! Сударыня, не опасайтесь ни чего от моей опрометчивости: во перьвых по тому что по уважению моему к своему попечителю и к его несравненным качествам все прочие люди покажутся моим глазам весьма малы, еще же я столько полагаюсь на его рассуждение, что естьлиб он протянув палец сказал мне: Емлия, вот тот человек, которой тебе приличен; то я бы принудила себя любить того, которого бы он мне показал. Но мне кажется что мне ни когда не можно будет чувствовать склонности к другому человеку.

Времени еще довольно, душа моя. Однако не знаешьли ты одного такого, которого бы могла предпочесть всем другим, ежелиб была в таких летах что могла бы выдти за муж?

Я не знаю что отвечать на етот вопрос. У меня есть еще время, говорите вы. Я очень молода: но во всяком возрасте имеют свой образ мыслей.

Я признаюсь вам, Сударыня, что человек проживший несколько лет с Сиром Карлом Грандиссоном, заслуживший его дружество изведанным свойством....

Она остановилась.

Конечно, Бельшер?

Бельшер, Сударыня. Из всех мужчин, коих я знаю, он более всех ему уподобляется. Но он человек пригожий, и я думаю, что видал несколько таких женщин, коих любить может.

Я не думаю, душа моя.

По чему не думаете, Сударыня?

По тому что говоря откровенно, так как бы желала чтоб и ты говорила, он, как кажется мне, оказывает тебе сколь ты ни молода надлежащее уважение и чрезвычайное внимание.

Ето из уважения к моему попечителю. Но как бы то нибыло ежели я сохраню дружество моего опекуна и ваше; то мне желать более нечего не останется.

Приход её попечителя я моего, друга моего, любовника, супруга и всего того, что ни имею драгоценнейшего на свете, окончил сей разговор. Я его предаю на ваше рассуждение, любезнейшая моя; но вывожу из оного весьма основательную надежду.

ПИСЬМО СИХ.

Милади Грандиссон к той же.

3 Февраля.

Я вчера имела другой разговор с Емилиею. Он был гораздо основательнее и важнее, чем обыкновенные с последнего моего с нею разговора, которой я вам сообщила. Анна, её горнишная, которую вы знаете, приметила перемену в своей молодой госпоже. Не зная уже, говорит она, как ей угодить и видя что самой лучший её нрав сделался не удобопреклоннейшим, она осмелилась ей сказать, что естьли ето еще продолжится, то она принуждена будет оставишь свою службу.

Подиже, отвечала она. Я не хочу чтоб служанка мне грозила. Ты начинаешь уже надыматься. Поди, Анна, естьли хочешь. Я не желаю твоих угроз. У меня и без тебя довольно печали.

Сия честная девушка, которая ее нежно любит и служит ей с семи лет её возраста, коей верность и хорошие поступки отец ей выхвалял, пролила источники слез и хотела ей с покорностию представить свои прискорбия. Она даже просила у нее позволения. Но получила лишь новые знаки гнева, с твердым отказом что не хочет ее слушать. Я ничего не хочу слушать; ты не так начала. Прежде надобно бы было тебе приносить свои жалобы а не угрозы. Потом ушла в свой кабинет и заперла за собою двери.

Моя горнишная, которая мне ето сказала, представила бедной Анне что она меня уведомит о всем что ни произошло. Но ета девушка ни как на сие не соглашалась и отвечала, что её барышня, как и все молодые госпожи, столь ревнует о своей власти, что никогда бы ей не простила за то когдаб она отнеслась с жалобою к моей тетушке или ко мне: и что естьлиб она жаловалась не надеясь в етом успеха; то бы тем остыдила свою госпожу, когда настоящее зло может быть уврачевано временем и терпением.

Емилия приводит меня в жалость. Я очень легко могла угадать от чего происходит перемена её нрава. Чрезмерное благодушие, оказываемое ей от её попечителя, паче еще умножает её любовь. Не знаю ли сама, что нет ничего столь естественнаго? Однако, подумала я, он уморит ее в печали, естьли начнет инаково с нею обходишься, и ради её самой ее желалабы я, чтоб он почел за необходимость переменить свои поступки.

Такое изьяснение было нужно для того что вы теперь читать будете.

Когда мой муж, дядюшка и Г. Дин сего утра после завтрака вышли, а тетушка ушла писать; то я в сем же намерении удалилась в свой кабинет. Емилия постучалась у моих дверей. Я тотчас ей отперла.

Не худо ли я выбрала время, Сударыня.

Нет, мой любезная. (Я приметила вчера за ужином и ныне по утру при завтраке признаки слез в её глазах, хотя ни кто равного замечания не сделал; на известия, полученные мною от моей горнишной, внушали мне больше о ней внимания.)

Я взяла ее за руку и хотела ее посадить подле себя. Нет, Сударыня, сказала она, позвольте мне стоять. Я недостойна при вас сидеть.

(На краях её глаз показывались слезы, но как я увидела что она пережимала веками в той надежде чтоб их осушить; то и не хотела ей показать, что ето приметила. Впрочем я думаю что была в равном же состоянии по сострастию моему к ней.)

При мне, Емилия! Приятельница моя, сестра моя! От чегоб могли произойти такие слова? Я также стояла.) Твоя старшая сестра, душа моя, не сядет по тех пор пока младшая будет стоять.

Она бросилась ко мне на шею и слезы полились с обилием из очей ея. Сие благодушие, сие самое благодушие меня губит. Я пренещастная девушка! Нещастная, по тому что получила все чего ни желала. Ах! За чем вы со мною не поступаете с строгостию? Я не могу, не могу себя самой терпеть, видя непрестанно доказательства вашего ко мне благодушия.

Какаяб была причина сего смущения, любезная моя Емилия? Я тебя люблю с нежностию. Яб была неблагодарна, нечувствительна к достоинствам моей Емилии, естьлиб неспоспешествовала всеми моими силами её благополучию. Что же могу я еще для нее сделать, чего бы она не имела права требовать?

Руки её опустились она высвободилась из моих, коими я крепко ее обнимала. Дайте мне выдти, Сударыня. Она бросилась в боковую горницу. Я пошла за нею и взявши ее за руку говорила; не оставляй меня, любезная Емилия, в таком беспокойстве: ты меня не покинешь. Естьли ты имеешь ко мне всю ту нежность, какую я чувствую к Емилии, то подашь мне способ облегчить от бремени невиннейшее и любви достойнейшее твое сердце. Откройся, любезная моя, откройся мне.

О Милади Грандиссон! Достойная супруга наилучшего из человеков, вы должны меня ненавидеть.

Ненавидеть, любезная моя Емилия?

Так, вы должны меня ненавидеть.

Сядем в етой горнице, ежели не хочешь возвратиться в мой кабинет.

Я села на софу, а она подле меня наклонясь горящими своими щеками к моему плечу я одною рукою ее обняла, а другою взяла её руку. Теперь, любезная моя, заклинаю тебя дружеством, сим дружеством какое между нами как сестрами заключено, открыть мне совершенно свое сердце. Отрекись от меня, ежели я, получа способ излечит твои раны, не излию на них целительного бальзама ненарушимой моей нежности.

Что могу я сказать вам? Вчера, любезнейшая моя Милади, я получила ответ от Доктора Барлета на предложенной ему мною вопрос от одной молодой девицы, которая...

Она не могла окончить: она заплакала, подняла голову и утерла свои глаза. Потом опять наклонилась лицем к моему плечу, и я ее обняла. Твой вопрос, душа моя?

Ах, Сударыня, мой вопрос, говорите вы, мой вопрос!

Я говорю твой с тем, душа моя, что сама ты предложила ею Доктору?

Так он вам ни слова не сказывал, Сударыня?

Конечно ни слова не говорил.

И в самом деле я лучше хочу чтоб вы об етом от меня узнали. Я только боюсь чтоб он не угадал о какой молодой девице была ета речь. Плохая хитрость! Какая я дура! Он точно ето угадает.

Можноли мне узнать вопрос, душа моя, можноль узнать и ответ?

Я сожгла и то и другое будучи в превеликом на саму себя гневе за то что так постыдно себя обнаружила; по тому что он точно угадал ту молодую девицу; я их бросила в огонь.

Но ты можешь мне обьяснить етот случай, ты можешь мне пересказать ответ.

Как мне можно, Сударыня? Вам, коих я люблю больше всех других женщин вкупе, вам... Но вы должны меня ненавидеть, презирать!

Вверь мне свою тайну, моя любезная. Когда она такая, какую как думаю я проницаю; то верь что она никогда не выдет из моего сердца.

Она встрепетала. Что вы проницаете, Сударыня?

Не пугайся, душа моя.

О! Нет, нет! ето не возможное дело. Ежелиб вы проникли...

Так чтож бы из того вышло?

То, что вы бы на всегда изгнали от лица своего завистливую Емилию, то склонилиб моего попечителя от меня отречься.

Сказать ли тебе, душа моя, что я по своему мнению проницаю?

Скажитеж ето мне на ухо, (обняв меня тою рукою, которой я не держала.) скажите мне так тихо, чтоб я не могла расслушать.

Ты любишь своего попечителя, Емилия. Он любит тебя.

О Сударыня?

Он всегда будет тебя любить и я такие же чувствования хранить к тебе стану. Твоя любовь основывается на признательности. Такова была и моя. Не знаю ли я, Емилия, всего того, что можно сказать в вашу лользу?

Наконец, Сударыня, чрезмерное ваше благодушие разгоняет все мои страхи. Я вижу что могу вам признаться во всех моих слабостях, и в моем дурачестве; тем паче что такое признание подаст мне некое право просить у вас советов. Таково было мое намерение; но я страшилась вашей ненависти. В равных обстоятельствах находеся сумневалась чтоб была столь великодушна как вы. Ах! как я жалею что предложила свой вопрос Доктору!

Доктор, любезная моя, самой благодушной человек. Он верно будет хранить твою тайну.

И уверители вы меня, Сударыня, чтоб он их не открыл моему попечителю? Я скорее соглашусь умереть, нежели усмотреть в нем некую ко мне недоверчивость. Он бы меня ненавидел, Сударыня, хотяб вы того и не хотели,

Никогда он сего не узнает, душа моя. Вы уже требовали от Доктора, чтоб хранил ету тайну, я об етом не сумневаюсь.

Так, Сударыня.

Он ее будет хранить, не бойся ничего, особливо когда любезное твое чистосердечие привело меня в состояние, любезная моя, сыскать средства для безопасности твоей чести и для сохранения к тебе почтения от твоего попечителя.

Так, Сударыня. Етого точно я и желаю.

И так открой мне сие невинное сердце. Взирай на меня как на свою приятельницу и на сестру, как будтобы я не была щастливою женою твоего любезного попечителя.

Я ето вам обещаю, Сударыня... Увы: Я не имела к себе недоверчивости даже да самого дня вашего брака. Тогда лишь начала я чувствовать смущение в моем сердце, тем паче что я усиливалась скрывать его от собственных своих глаз; ибо я действительно страшилась обращать их на себя. От чего происходит во мне сей страх? Вопрошала я себя каждую минуту. Не должна ли я чем себя укорять? Какие мои желания? Какая может быть моя надежда? Не истинноли то что я люблю Милади Грандиссон? Так, конечно. Однако, во временам... Не ненавидьте меня, Сударыня. Я открою вам всю внутренность моего сердца и все свои слабости.

Продолжай, любезная Емилия: ты не можешь подашь мне лучшего доказательства своей нежности и доверенности.

Однако по временам, как думаю, чувствовала я что в сердце моем возраждалось нечто такое, которое походило на ненависть. Ах! Вы страждете, я вижу, слыша от меня такое название?

Естьли я стражду, то конечно из соболезнования о твоих печалях, любезная моя Емилия. Ты не знаешь, сколь отверсто мое сердце твоей доверенности. Продолжай же душа моя.

Некогда вознамерясь изследовать свои чувствования, попрошу я у него, подумала я в себе, позволения жить с ними после их брака: ах! Чего ожидала я от сего требования? Ничего опричь невинного, верьте мне. То чего желала, было сделано, ето такая милость, которую я почитала нужною к моему благополучию. Однако, стократно на день себя я спрашивала, щастливали я? Нет; станули меньше любишь своего попечителя? Нет. Любезнее ли мне стала Милади, за то что для меня испросила такую милость? Мне кажется что я ей более и более удивляюсь, и чувствую все её милости; но незнаю что то еще ощущаю. Мне кажется что любя ее много желалабы иногда любить ее менее. Неблагодарная Емилия! И тогда я весьма себя укоряла. Конечно, Сударыня, сожаление много походит на любовь: ибо в то время как неизвестность ваша продолжалась, то думаю что больше самой себя я вас любила: но когда увидела вас щастливою, и когда не осталось мне причины сожалеть о вас; то, о какая ненавистная я девка, казалось мне что я иногда бы за удовольствие почла, естьлиб могла вас чем нибудь унизить. Не ужели теперь вы меня не ненавидите?

Нет, нет, Емилия. Мое сожаление, как ты говоришь, усугубляет мою к тебе нежность. Продолжай любезная девица. Душа твоя есть отверстая книга природы. Дай мне прочесть в ней и другую страницу; и положись на нежнейшее мое к тебе благорасположение. Я прежде самой тебя знала, что ты любила своего попечителя.

Прежде самой себя, как етому статься, Сударыня... И так я недопускала до того, чтоб мне предлагали о том вопросы. Как, Емилия? Нежность к попечителю своему в тебе усугубляется, а к Милади Грандиссон нет, хотя она имеет к тебевсю должную дружбу! Не ужели зависть в сердце твоем смешивается с удивлением? Ах! безразсудная, безчувственная девица! когда кончатся твои дурачества? Боже мой! Естьли я как теперь буду игралищем моих страстей, то не сделаюсь ли самою неблагодарною из покровительствуемых? не привлеку ли на себя ненависти моего попечителя, вместо его благорсположения? Не почтут ли меня все люди презрительною? И какой же будет конец всех таких нещастных для меня предположений? Однако я не упустила таким образом себя извинять ибо была уверена что ничего худого не заключалось в моих предначинаниях: я знала что единое мое желание стремилось к тому, чтоб видеть себя любиму от моего попечителя и чтоб его могла любишь. Но что же? помыслила я напоследок; могу ли я себе позволить любить человека женатого, и женатого при том на моей приятельнице? Иногда такая мысль приводила меня в трепет, ибо обращала я свои глаза на минувшее время и говорила себе: было ли за год пред сим тебе позволено, Емилия, простирать столь далеко свои желания, как теперь? Нет, отвечала я на собственной свой вопрос. Не ясно ли сим показывается тебе путь, которой бы, тебе надлежит избрать на другой год? При сем решилась я предложить некое обстоятельство Доктору Барлету от имени трех особ, кои как думала, были знакомы моей горнишной; есть две молодые девушки и один молодой мущина, которой живет в одном с ними доме; етот молодой мужчина склонен к одной из тех молодых девиц; другая зная ето самое, хотя и не способна ни к какой преступнической мысли, но чувствует что уважение её к тому молодому человеку возрастает, и начинает страшиться не должна ли чем осуждать свое сердце. Какое бы мнение мог обьявить Доктор в таком случае, спросила я его их именем? И подлинно какое было его мнение, моя любезная? Я со всем глупа что предложила ему такой вопрос. Он точно ето угадал, я еще сие повторяю. Естьли вы, Сударыня, могли угадать, хотя вам такого вопроса не предлагали; то ему без труда должно было ето угадать. Мы молодые девушки думаем что никто нас не видит, когда прикрываем рукою свои глаза. Словом Доктор обьяснился, что усугубление такого почтения есть начало любьви. Из чего следовало, что рано или поздо та молодая девица стараться будет вредить своей приятельнице, хотя теперь и одна таковая мысль приводит ее в трепет. Он желал, чтоб Анна уведомила его, что будет предостерегаться от возраждающейся страсти, которая, говорил он, может чрезвычайно вредит её сердцу, и не доводя ее до желаемой цели, составить нещастие благополучной чете, которая, по моему показанию, достойна жребия, коим наслаждается. Наконец сказал, чтоб ей советовали оставить свой дом и для своей же чести и покоя удалиться от оного как можно на большее расстояние. Поверьте мне, Сударыня, такое решение чрезвычайно меня устрашило. Я бросила свои бумаги в огонь и с тех пор как их у меня нет, не имею я ни мало покоя. Любезная Милади Грандиссон, думала я непрестанно, ежели вы по благодушию своему несколько меня ободрите; то я открою вам мое сердце. Должно же когда ни будь вам слышать о моем дурачестве и слабости. Теперь, Сударыня, простите меня, храните мою тайну, и скажите что мне должно делать.

Чтож мне сказать тебе, душинька моя? Я тебя люблю и всегда любить стану. Я столько же буду пещис о твоей чести как и о моей. Я стану стараться, дабы твой попечитель не переставал ни мало оказывать тебе свою нежность.

Я ласкаюсь, Сударыня, что он не имел ни малейшего подозрения о том дурачестве.

Он всегда мне о тебе говорил с нежностию.

Слава Богу! Но, скажите мне, дайте мне какой нибудь совет: я предаю сердце свое в вашу волю. Вы будете им руководствовать как вам угодно.

Как ты сама о том думаешь, моя любезная?

Я должна более мыслить, Сударыня, чтоб не жить с вами.

За чем? Ты всегда будешь во мне иметь истинную приятельницу.

Но я уверена, что мнение Доктора справедливо. Я должна вам признаться, Сударыня, что в каждый день и на всякой час, когда вижу, его к вам нежность, удовольствие какое он чувствует от своих благотворений и удивление, кое ему все оказывают, более и более еще удивляюсь. Я вижу что менее имею над собою власти, чем прежде думала; и ежели его достоинства станут непрестанно оказываться с новым блеском; то мне по своей слабости не возможно будет снесть сияния его славы. О! Сударыня, мне должно бежать. Чего бы мне ни стоило, но я намерена бежать.

Сколько удивления, жалости и нежности ощутила я к сей любезной девице! Я приняла ее в свой обьятия; и прижимая ее к сердцу говорила: что мне тебе сказать, моя Емилия? Скажи мне сама чего ты от меня ожидаешь?

Вы благоразумны, Сударыня. Сердце ваше нежно и великодушно. Ах! почто я не так добра. Предпишите мне что нибудь. Я вижу, что дурачествоб было, естьлиб я желала остаться жить с вами и с моим попечителем.

Не ужели нужно, моя любезная, для успокоения твоих чувствований, чтоб ты не стала с нами жить?

Не обходимо нужно, я в етом убеждена.

Не поедешьли в Лондон, моя любезная, искать покровительства у его тетки?

Как! Сударыня. Еще в дом моего попечияиеля. Я надеюсь что недолгое отсудствие при помощи такого расположения, когда подает мне толь основательные доказательства, произведет желаемое нами действие; ибо, любезная моя, ты никогда не можешь о ином и думать, как только чтоб удивляться в удалении своем превосходным качествам моего попечителя.

Правда что я теперь только себя познаю. Я никогда не думала что могла иметь инную надежду, кроме той что тебя почитать будут как его дочь: и думаю, что такое открытие не очень поздо произошло. Но я не должна жить в одном доме, не должна жить с ним в непрерывном сообществе.

Удивительная скромность! Прелестная и невинная девица! Ну, душа моя, естьли ты обратишься к Милади Л... Или Милади Ж...

Ах! Нет, нет. Я никакой из того выгоды не получу. Попечитель мой был бы тогда непрестанно предметом наших разговоров, а он бы часто и очень еще часто по братней нежности навещал своих сестриц.

Какая бодрость! Я тебе удивляюсь, Емилия. Я вижу что ты о всем етом много рассуждала. Какие же твои мысли?

Не ужели вы их не угадываете?

Я знаю чего бы могла желать... Но тебе должно говорить прежде:

Не помните ли вы что мне любезная госпожа Шерлей в день вашего брака сказала... что меня бы стали почитать в фамилии как другую Генриетту.

Помню, дражайшая моя Емилия. И неужели ты склонна....

Ах! Сударыня, естьлиб я получила сию милость, то все бы мое честолюбие стремилось к тому чтоб следовать по вашим стопам в замок Сельби, принести туда о вас известия, писать к вам, образовать себя по тем примерам, кои служили к усовершению вас самих и получить от Гжи. Шерлей и от Гжи. Сельби имя их Емилии. Но вы, Сударыня, доставите мне согласие моего попечителя?

Я всеми силами о том стараться буду.

Ваши силы? По етому в успехе уже можно быть уверену. Он вам ни в чем не откажет.

Любезная госпожа Сельби будет ли согласна...

В етом я не сумневаюсь, естьли твой попечитель на сие согласится.

Г. и Гжа. Сельби захотят ли меня принять как свою племянницу.

Мы можем с ними посоветовать, они по щастию здесь.

Но остается одна трудность, Сударыня, самая большая.

Какая же, душа моя?

Ваш двоюродной братец, молодой Г. Сельби. Я бы его почитала как вашего двоюродного братца, и как единокровного брата двух девиц Сельби, но в етом бы все и заключалось.

Никогда, моя любезная, не имела я такой мысли, да и фамилия моя о том не помышляет.

И так, Сударыня, ежели вы совершите с успехом мое начинание; то я поеду с Г. и Гжею. Сельби при их отъезде и не сумневаюсь чтоб вскоре не учинилась щастливою девицею. Но помните всегда, что я должна любить своего попечителя. Сия любовь, Сударыня, будет такая, которую я большею, и естьли можно самою большею частию ощущать стану к Милади Грандиссон. Теперь (бросясь ко мне на шею) позвольте мне просишь у вас прощения за столь многия и странные мои желания, сердце мое с такою поверенною, как вы, будет спокойнее. Сей пример благодушие поставляет вас превыше самой Клементины. Сколько должна я вас благодарить за ваше терпение в слушании такого содержания моих речей! Однако уверьте меня, любезная Милади, что не ненавидите той молодой девушки, которая по тщеславию своему желает подражать вам и Клементине.

Я заплакала от радости, сожаления и нежности. Не более ли ощущаете вы, любезная бабушка, нежности к сей милой девйце, чем прежде? Не назовете ли ее своею Емилиею? И не станете ли о ней так думать, как ваша Генриетта?

В понедельник 5.

Я уже получила от моего дядюшки и тетушки одобрение и согласие на желания Емилии. По её прозьбе они просили у Сира Карла согласия, как некоей милости. Он хотел ее для сего видеть. Она пришла с боязливым видом и потупленными очами. Я узнал, Емилия, говорил он ей взяв ее за руку, что вы желаете возвратить госпоже Шерлей и Г. и Гже. Сельби внуку и племянницу, которую я у них похитил: они о том радуются. Вы будете щастливы под их покровительством. Милади не без сожаления вас отпустит. Но она для их согласуется; нам еще прибавится удовольствия при наших посещениях в Нортгамтоншире. Твердо ли принято сие намерение, моя любезная? Так Сударь, и я надеюсь что вы мне позволите ехать с Гжею. Сельби.

Вы ето между собою расположите, Сударыни. Я только одно слова прибавлю: у вас есть матушка, Емилия. Мы не должны принимать ни какого намерения без её соучастия. Должно также оказать почтение моим сестрицам, их мужьям и моей тетушке. Они вас любят: моя питомица должна себе сохранить почтение и дружество всех честных людей.

Любезная девица низко ему поклонилась и плача говорила, что её попечитель самой милостивой человек. Естьли мысли ваши переменятся, предприял он, то не опасайтесь дать мне ето знать. Мы взаимно будем, стараться споспешествовать щастию одни другим. Между тем подумайте, нет ли еще чего, чем бы мог я вас обязать.

О! Государь мой, ваши милости... (она подбежала ко мне и укрыв голову у моей груди, окончила там начатою речь.)... не должны излишне много простираться к нещастной девице! Я поцеловала ее в лоб. Какая героическая бодрость! Сказала я ей весьма тихо, чтоб подкрепишь ее в сей твердости. И так любезная моя бабушка, сие важное дело уже распоряжено. Тетушка моя отвечает за ваше одобрение и вы получите о сем письмо от Стра Карла. Дядюшка и тетушка начинают нами скучать: по крайней мере мы с Сиром Карлом ето им говорили. Они думают что мы не разумны и от того спешат своим отъездом.

КОНЕЦ СЕДЬМОЙ ЧАСТИ.

Сэмюэл Ричардсон - Английские письма, или история кавалера Грандисона. 9 часть., читать текст

См. также Сэмюэл Ричардсон (Samuel Richardson) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 1 часть.
истинная повесть. Письмо I. АННА ГОВЕ к КЛАРИССЕ ГАРЛОВ. 10 Января. На...

Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов. 2 часть.
Ты глупа, перервала мать моя мои разговоры. Сестра моя сказала ей межд...