Сэмюэл Ричардсон
«Английские письма, или история кавалера Грандисона. 7 часть.»

"Английские письма, или история кавалера Грандисона. 7 часть."

,,Но позволите ли мне видеться с вами завтра по утру?

"Нет, Г. мой.

"Хотя при завтраке, дражайшая моя; и у кого же? у Мисс Бирон. Сего удовольствия прошу я у вас за самую величайшую милость.

"Его дражайшая! Ничего я толико не презираю во всем свете, как лицемерства. Я знала что он намерен был сего дня ехать со мною в гости, дабы потщеславиться молодою своею помощницею; и рассуждала что видя меня в гневе, он желал вдруг наименовать мне приятный дом, выслужиться у вас, и иметь то удовольствие, что заставил жену свою повиноваться, не употребляя к тому властительного вида.

"От сего-то презрения достойного начала произошла важная наша ссора. Наиболее же меня трогает коварство мужчины, и то мечтательное воображение, кое он имеет, дабы склонить вас на свою сторону. Он не преминул однако во время нашей распри угрожать мне, что будет вам на меня жаловаться. Желать истребить меня из сердца самой любезнейшей моей приятельницы! Может ли быть такая злость простительна? Вы легко судишь можете, любезная моя Генриетта, что естьлиб предложение ехать к вам произошло не от него, наипаче после столь жестоких обид, то сие посещение могло бы принести мне самое величайшее удовольствие.

"По истинне! Г. мой..... действительно, Милорд.... Клянусь вам небом, Г. мой.... Сии с некоею величавостию довольно умеренною, были самые пылкие мои слова: Я етого не сделаю.

,,Он же с своей стороны многократно повторял в различных случаях: Клянусь моею честию, Сударыня, пусть я изчезну на сем месте, естьли.... и запинаясь, изьявлял некое сумнение: Вы весьма худо со мною поступаете, Сударыня.... Я не заслужил.... но позвольте мне вам обьявить....

"Я твердо настою в сем, Сударыня, и вы должны оказать мне сие благоугождение.

"Я не в состоянии была, Генриетта снести такого изречения. Вечер был прохладен, но я не выпускала из рук моих вейера. О! о! сказала я, какие слова, какие слова! какие выражения. Вы настоите в том Милорд? мне кажется я за мужем: обманываюсь ли я? Тогда я взявши мои часы сказала: в понедельник в вечеру в одиннатцатом часу в половине.... которое ныне число? Я просила у Милорда дозволения записать первую сию минуту исполнения его власти.

"Любезная Милади Ж...! (называя меня своим именем, может быть желал он оскорбить меня более) естьлиб я не в состоянии был снести сей поступок, то конечно бы не имел всей нежности, коею теперь к вам пылаю.

"И так, Г. мой, от излишней любви начинаете вы настоять во всех должностях мужа. Очень хорошо. Я присовокупила некие довольно язвительные насмешки касательно того приготовления, кое должна делать к рабству. Я бы продолжала; но он приняв на себя важной вид, которой показался мне очень жестоким и несколько презрительным (разсуди, Генриетта возможно ли было умерить гнев свой), вознамерился преподавать мне наставления, говоря: вам бы гораздо было приличнее, Сударыня, иметь несколько меньше разума, а более скромности.

"Укоризна была весьма чувствительна; вы в том согласны, Генриетта; а наипаче со стороны такого человека, которой не имеет довольно ни того ни другаго.... Но я довольно имела еще над собою. власти, чтоб сообщить ему сие наблюдение. Милорл, сказала я ему; я полагаюсь на ваше благоразумие. Оно всегда будет путеводителем ума моего; и некогда с помощию пренебрегательной ко мне вашей любви оно научит меня кротости.

"Скажи, любезная моя, не оказала ли я ему сим весьма ласкательного засвидетельствования. Должен ли он почесть оное иначе наипаче с таким важным видом с коим я то произнесла, и пленительным почтением коим оно было сопровождаемо? Но от угрызения ли совести или худого свойства, а может быть и от обех сих чувствований ему показалось сие жестокою обидою. Он начал кусать у себя губы. Женни, сказал он горнишной моей женщине, поди вон; Женни, сказала я, неходи. Женни не знала кому повиноваться. По истинне, Генриетта, я начала опасаться чтоб он не стал меня бить, а между тем как он боролся с величественными своими взорами я отворила двери и пошла к собранию.

"Но как особы сочетавшиеся браком не должны обнаруживать своего несогласия пред своими друзьями, поелику весьма многия обстоятельства вкореняются в памяти другаго, когда честная чета может о них и позабыт, то я решилась последовать советам благоразумия. Вы весьма бы пленились таковою моею кротостию. Я внушу оную друзьям моим; я заставлю верить Милорда и Милади Л.... Доктора и Емилию, что ни чего не недостает к нашему благополучию: потом я сошла в низ в намерении делать свои наблюдения над игрою со всею кротостию агнца; но я почти в самое тож время увидела идущего за мною нескромного человека с распаленным лицем и всеми знаками своего гнева; а хотя я и уведомила его, чтоб он не обнаруживал нашего несогласия, но он имел такой вид, коего действие, как вы о сем услышите, разогнало мою компанию. Он вышел принявши на себя другой вид и спустя несколько времени прислал за мною. Ктож бы не почел таковой поступок за действие раскаяния? Другая бы женщина сыграла в сие время ролю: Королевы Восты и отказалась бы идти, дабы тем пуще поразить своего тирана. Но я, сущая покорность, я повиновалась при первом слове. Таким образом вы легко судить можете, что не смотря на природную мою тихость я не могла удержаться от некоторых противоуреканий. Он с великою досадою их слушал. Я вам скажу, Сударыня. Я не желаю, чтоб мне говорили, Г. мой. Мы имели небольшой разговор такого роду: и когда я с поспешностию оставила разгневанного человека, в том намерении дабы соединиться с моими гостями, то как вы думаете, что я нашла? пустую залу! Все мои гости разошлись. Емилия осталась одна: и таким то образом проводили мы бедную Милади Л.... может быть с исполненными слез глазами от того тиранства, кое как видела изъявляемо было над её покорною сестрою.

"А как Милорд Ж.... не преминул вскоре за мною последовать то рассуди, когда мы увидели себя одних победителями стоящими на месте сражения подобно двум дуракам взирающим друг на друга. Я приносила ему моя жалобы со всею кротостию, кою токмо могла употребить в выражениях., Он хотел, чтоб все такие следствия оставлены были до другаго времени. Но нет. Обнаруживши наше несогласие стремительными видами, пред столь великим числом свидетелей, вы конечно признаетесь, любезная моя, вы, кою я признаю за чрезвычайно разборчивую девицу, что его предложение было невозможное дело. Таким образом благопристойность обязывала меня поступать великодушно. И так с самой сей минуты ваше несогласие увеличивается; да благодарю Бога, оно простерлось уже до такой степени, что естьли мы нечаянно повстречаемся, то добровольно убегаем друг друга. Мы приказали уже изготовить два стола для завтрака. Впрочем я обхожусь весьма ласково; но он чрезвычайно бешен. Я оказываю ему глубочайшее почтение. Он же притворяется будто совсем не желает мне оных оказывать. И сим то самым присоединяет неучтивость к своему бешенству. Я начала играть на клависинах. Стройность звука привела его в смертельную ярость. Мне кажется, что он гораздо злее самого даря Саула; ибо царь Саул и во время самой своей злости принимал великое удовольствие слушать музикийский звук даже и от рук того, кого ненавидел.

"Я бы лучше желала, чтоб ты приняла на себя труд придти ко мне. Ибо сим бы я показала суть к угождению столь упрямому человеку, каков он: а впрочем было бы весьма много, естьлиб я согласилась ехать с ним к тебе. Он хотел было, чтоб ты рассудила его дело: но я совершенно почти истребила в нем сие намерение моими насмешками. Я пожелала к тебе писать; но какой же получила я ответ? жестокая Генриетта! отказать свое посредство в распре состоящей между мужем и женою! Но пусть пламя разгарается. Естьли дом спасется и все дело кончится небольшим возгоранием пламени в камельке: то я утешиться могу.

"Прощай, жестокая девица, естьли вы совершенно не знаете такой особы, которая именуется Грандиссон, то дай Бог чтоб и я вскоре не знала особы называемой Бирон. Не жестока ли я в своих мщениях! Видишь, Люция, какое употребляет искуство сия любезная и своенравная девица дабы склонить меня на свою сторону. Но я тебя уверяю, что она, ничего у меня не выиграет своими ласкательствами.

ПИСЬМО LХ?И.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

Во вторник в вечеру.

Я возвратилась из Сент-Жамес-Сквара. Как скоро принесли меня туда в носилках, то Емилия вышла ко мне на встречу. Она бросилась ко мне в обьятия. Я весьма радуюсь, что вижу вас, сказала она мне. На дороге не попадался ли вам на встречу дом? и видя что я ничего не понимаю из сих слов, она говорила что с самого моего возвращения, как сказывают, его выбросили из окна. Ах, Сударыня! все здесь находятся в смущении. Один чрезычайно равнодушен, другая столь вспыльчива! Но тише, вон идет Милади Ж....

Здесь, любезная Люция, хочу я опять начать образом разговора.

Милади Ж.... и так вы уже здесь, Генриетта. Но вы писали, что никогда ко мне не придете.

Мисс Бир. Так точно.Но я не могла устоять в своем решении. Ах! Милади, вы желаете разрушить свое благополучие.

Мил. Сие то вы уже ко мне и писали. Пожалуйте не повторяйте того, что вы уже мне говорили. Я не люблю повторений, любезная моя.

Мисс Бир. И так должно мне молчать.

Мил. Нет, но вы можете говорить о старых материях новые слова; но замолчите! Вон идет мой муженек. Она тотчас прибежала к своим клависинам. Самой ли ето тот голос, о коем вы меня просили, Генриетта? и после пробы она заиграла арию, припевая весьма нежным голосом.

Милор. Ж.... Ваш покорнейший слуга, Мисс Бирон, присудствие ваше возобновляет радость в моем сердце. Сударыня, (говоря жене своей) мне кажется, что вы сейчас токмо увиделись с Мисс Бирон и так, еще рано начинать играть арию. Я совершенно не постигаю ваших намерений.

Мил. Нет ничего приятнее Гармонии. И я будучи чрезвычайно опечалена нигде не нахожу толикого утешения как в моих клависинах.

Милор. (Поднявши обе руки) Гармонии, Сударыня! Бог мне свидетель.... Но я желаю все обнаружить пред Мисс Бирон.

Мил. Нет в том никакой необходимости, Милорд. Она уже все то знает что знать может; разве токмо недостает тех, красок, кои мог бы к тому присовокупить пылкий ваш разум. Нет ли у тебя здесь продолжительного моего письма, Генриетта?

Милор. Возможно ли, Сударыня, чтоб вы имели бодрость писать....

Мил. Скажите отважность, Милорд. Для чего беречь слов? Вы можете стольже свободно говорить и перед Мисс Бирон, как говорили без нее. Я понимаю настоящия ваши мысли.

Милор. Очень хорошо, и так отважность.

Мисс Бир. Как вам не стыдно, Милорд. Перестаньте, Сударыня. Какая язвительность с обеих сторон? Естьлиб я не столько вас знала, то почла бы вас за детей; ибо вы шутите до тех пор пока ваша шутка не обратится в ссору.

Милор. Естьли вы знаете всю истинну, Мисс Бирон, то считаете ли меня хулы достойным.

Мисс Бир. Я хулю токмо ваш гнев, Милорд, вы видите, что Милади весьма хладнокровна; она нимало не сердится. Она, как кажется, желает токмо вашей дружбы.

Милор. Проклятое хладнокровие! В то время, когда я прихожу в отчаяние....

Мил. Превосходное и трагическое восклицание! Но, Генриетта, вы обманываетесь. Сие происходит не от одного токмо гнева; ибо Милорд теперь чрезвычайно вспыльчив: хотя хотя до бракосочетания был весьма покорен! Не знал ли он моего свойства? Он был терпелив, когда ничем не был мне обязан; а теперь, когда он чрезвычайно мною обязан....

Генриетта, Генриетта, поверь моей совести, не выходи никогда за муж.

Мисс Бир. Любезная Милади! Ваше сердце вас осуждает. Я уверена, что вы виноваты.

Милор. Сколь чувствительную приношу я вам благодарность, Сударыня. Я желаю уведомишь вас о всем с начала до конца.

Мил. С начала до конца! вить Мисс Бирон уже о том знает: я вас о том уведомляю, Милорд. Но она неизвестна токмо о том, что произошло перед сим за два часа. Вы можете ей то изьяснить как вам будет угодно..... Но мы весьма были согласны назад тому час и восемь дней когда находились в церкви Святого Георгия.

Милор. Я напоминаю вам, Сударыня, то, чем вы клялись будучи в оной.

Мил. Теперь могла бы я быть, вашим отголоском, Милорд, естьлиб не решилась умерять себя: ибо вы можете признаться, что я сие самое исполняла до сего времени.

Милор. Вы не имели бы над собою такой власти, Сударыня, естьлиб она не была основана на презрении вами мне оказываемом.

Мил. Лживое воображение! Милорд, коего неосновательность вы сами знаете, без чего собственная ваша гордость не позволила бы вам в том признаться.

Милор. Мисс Бирон позвольте....

Мил. Возможноли, чтоб принимали удовольствие обнаруживать все произвольно? естьлиб вы последовали моему совету, когда вчерашнего дня вошли после меня.... Милорд, сказала я вам столь же спокойно как и теперь, не обнаруживайте ничего. Но мой совет был бесполезен.

Милор. Вы видите, Мисс Бирон.... но я пришел сюда отдать вам только мое почтение. (Он мне поклонился и тотчас хотел было выдти; но я его удержала за рукав.) Милорд, вы не должны нас оставлять. А вы, Сударыня, естьли сердце ваше ничем вас не укоряет, говорите. Я не желаю, чтоб вы от сего отрекались. (Она молчала.)

Мисс Бир. И так признайтесь в своей погрешности. Обещайтесь не столько быть в словах вспыльчивою. Просите прощения.....

Мил. Боже милостивый! просить прощения!

Мисс Бир. И Милорд будет у вас просить прощения за то, что худо вас выразумел и весьма скоро рассердился.

Милор. Весьма скоро, Сударыня?

Мисс Бир. Как же можно почесть того человека великодушным, которой не взирает с угождением на запальчивость молодой супруги исполненной живостию и веселостию, когда все уверяет, что сие происходит от невинной шутки, без всякого худого намерения или досады? Не по собственному ли своему выбору учинилась она вашею супругою? Не предпочла ли она вас всякому другому человеку? Она никого не щадит своими насмешками и не может себя в том преодолеть. Я ни мало не желаю ее оправдывать; позвольте мне, Миледи. говоришь чистосердечно. Поелику и братец ваш не мог того миновать. Я помню, что он однажды весьма был тем огорчен. Но потом, Милорд, приметя что сие происходило от природного её свойства, равно и от веселаго её нрава оказываемого ею тем, которых наиболее любила, он ей простил; он принимал удовольствие смеяться над нею также и с своей стороны; и сия малозначущая война, ограниченная с обеих сторон великим благоразумием и приятностию, составила утешение компании. Любители вы ее, Милорд?

Милор. Никогда и никто столько нс любил своей жены. Поверьте, Мисс Бирон, что я человек не худого свойства.

Мил. Но своенравен и вспыльчив, Милорд. Кто бы того ожидал?

Милор. По истинне, дражайшая Мисс Бирон; никогда женщина не умела столь искусно увеличивать обиды. Откудаж моглоб произойти сие упорство, естьли не от презрения ею ко мне ощущаемаго?

Мил. Вздор; вы опять доходите до самой глупой мысли. Но естьли вы в самом деле ето думаете, то не принимаете ли вы прекрасного средства к минованию сего зла, приходя в чрезвычайную запальчивость, делая различные кривляния и простирая свою жестокость даже до того, что изо рта показалась пена? Я ему сказала. Мисс Бирон, (вот он, пусть отречется, естьли смеетъ) что человек, коему я себя посвятила, имел совершенно инной вид. Всякой другой не почел ли бы сию укоризну за некое почтение приличное его виду, и в самую ту минуту не скрыл ли бы он свою страсть; дабы показать обыкновенную свою физиономию?

Милор. Вы видите, Мисс Бирон, вы видите с каким насмешливым видом она говорит даже и при вас.

Мил. Вы видите, Мисс Бирон, бывал ли на свете когда ниесть такой своенравный человек. Но знаете ли вы, какуюб супругу должно было дать Милорду? женщину надменную, которая бы ему платила за досаду досадою. Кротость есть мое преступление. Меня нельзя почесть злою: мне кажется что кротость до сего времени не была почитаема в женщине погрешностию.

Милор. Боже милостивый! кротость!

Мил. Будь справедлива, Генриетта, здесь спрашивается только, кто виноват. Милорд Ж... показывает мне такой вид, коего я никогда в нем не видала до нашего брака; следственно он меня обманул. Я же показываю ему такой вид, какой и всегда имела, и поступаю с ним почти также как обыкновенно поступала. Чтож может он сказать, когда я ему опытом показываю, что он самый неблагодарной человек судя по тому виду, которой на себя принимает? Такой вид, коего он не осмелился бы на себя принять за восемь пред сим дней! Скажите же Генриетта: Кто из нас виноват Милорд или я?

Милор. Вы видите, Мисс Бирон, как можно войти в рассудок с такою женщиною, которая все обращает в шутку?

Мисс Бир. Так что же, Милорд? вы можете также поступать как и она. Разве за то должно сердиться что нельзя признать за рассудок?

Милор. Поелику Мисс Бирон ваша приятельница, Сударыня, то я отдаю на её волю решение нашего дела.

Мил. Вы лучше бы сделали, Г. мой, естьлиб отдали оное на мою волю.

Мисс Бир. Пусть будет так, Милорд.

Милор. Очень хорошо, Сударыня! И так какоеж ваше определение?

Мил. Я желала бы лучше, чтоб Мисс Бирон ето наперед сказала; ибо не хочу, чтоб мое определение было отвергнуто, когда оно мною уже произнесено будет.

Мисс Бир. Естьли вы того требуете, то вот в чем состоит мое решение: вы должны признаться Милади, что проступок происходит от вас. Милорд же будет воспоминать о том для того только, чтоб всегда удалять от себя свои лживые воображения и обещаться что впредь будет стараться различать, что происходит от хорошего или от худого намерения; что с удовольствием слушать станет ваши шутки и оными никогда не будет оскорбляться; ибо сколь бы оне иногда излишни ни были, но ничего не могут переменить в удивления достойном её свойстве. Что вы о том скажете, Милорд?

Милор. Думаете ли вы, чтобы она была согласна на ваше предложение?

Мил. Ненавистный вопрос! Я оставляю вас обеих. Знайте, что во всю мою жизнь я не оказывалась ни в чем виновною. Не женщина ли я? Естьли Милорд хочет просить прощения за все свои жеманства.... Она остановилась; но все еще имея намерение выдти. Я ее удержала.

Мисс Бир. Сего-то Милорд никогда не сделает. Вы уже весьма далеко довели свою шутку. Милорд сохранит свое достоинство, даже и для чести своей супруги. Он не согласится и на то, чтоб вы от нас вышли.

Он взял ее за руку, которую приложил к своим устам. Ради Бога, Сударыня, будем щастливы. Благополучие наше зависит от вас. Оно и всегда таким пребудет. Естьли я в чем ни есть виноват, то припишите сей проступок моей нежности. Я не могу сносить вашего презрения и никогда того не заслужу.

Мил. Для чегож не говорили вы мне сего прежде? Для чего вы все обнаружили, не смотря на мои прозьбы.

Я отведши ее к стороне сказала: будь великодушна, Шарлотта. Пусть ваш супруг не будет тем одним человеком, к коему вы не окажете великодушия.

Мил. Хорошо! Наша ссора и в половину столько не продолжалась, сколько бы надлежало. Естьли мы помиримся при вас, то ето не очень будет откровенно. Самое безумнейшее в свете дело есть такая ссора, которая произходила не с великою запальчивостию. Конечно мы опять ее возобновим.

Мисс Бир. Примите также и для себя тот совет, которой вы подаете Милорду; не обнаруживайте себя, и из того получите другой: женщина непременно себя тогда обнаруживает, когда обнаруживает своего супруга. Я уже чувствую некое смущение за вас. Я не познаю уже в вас той Шарлотты, которую знала. Посмотрим, постараетесь ли вы получить некую выгоду от того мнения, которое я о вас имею и способны ли вы познать произвольно свое заблуждение.

Мил. Я весьма кроткая, покорная и послушная женщина. Она оборотилась ко мне, поклонилась мне с весьма шутливым видом, сложа свои руки пред собою: вот опыт, сказала она мне, довольны ли вы им? Потом пошла к своему мужу, которой смотрел к окну, и подошел к ней после увидя ее приближающеюся. Милорд, начала она, поклонясь ему, Мисс Бирон уведомила меня о такой части моего долга, коей я еще не назвала. Она обещается быт некогда образцем повиновения. Вы весьма были бы щастливы, естьлиб я имела ее примером. Она говорит мне, что теперь будучи за мужем, я должна быть важною, благоразумною, а паче всего чрезвычайно покорною; что невинная улыбка едва мне теперь прилична; что мне надлежит быть молчаливою и скромною и что должна почитать своего мужа. Естьли вы почитаете, Г. мой, сии поступки долгом для замужней женщины и естьли того от меня желаете, то сделайте милость, когда я стану ето показывать, уведомляйте меня о том каким ни есть знаком. Естьли же впредь почувствую в себе охоту простирать свою шутку несколько далее, то конечно не премину наперед просить у вас на то позволения. И потом поклонилась вторично, сложа руки на крест. Чтож более остается мне делать?

Он принял ее в свои объятия и прижал ее с великою нежностию к груди своей. Дражайший предмет всей моей нежности! при всем несправедливом вашем своенравии, вот что остается делать; я прошу иметь ко мне хотя половину той любви, какую к вам чувствую, и тогда буду я щастливейшим человеком.

Милорд! прервала я речь его, вы все портите такою торопливостию, наипаче после того, что она вам говорила. Естьли в етом вся выгода от ссоры, то никогда не доводите себя до такого обстоятельства. О Сударыня! вы весьма легко от того отделались, естьли не великодушны. Она грозила мне своею рукою и оборотясь к своему мужу сказала: Поверьте мне, Милорд, что мы должны оба вооружиться гневом против етой чужой женщины, которая осмеливается вмешиваться в наши домашния сплетни. Генриетта, Генриетта, присовокупила она, я вам никогда не прощу последнего вашего наставления.

Таким-то образом, любезная моя Люция, кончилась ребяческая сия ссора. Теперь единственно печалит меня то что в заключении оной не оказалось довольно достоинства со стороны Милорда. Сердечная его радость столь живо изьявлялась на устах его, что наглая Шарлотта давала по временам знать различными знаками, что она восхищается, почитая себя нужною для его благополучия. Но, Люция, ты должна не менее ее почитать за оное; ибо она одарена премногими пленительными качествами.

Они меня упросили препроводить с ними остаток дня. Емилия чрезвычайно обрадовалась их примирению. Она оказывала сердечную радость. Естьли я ее люблю более нежели желаю, то она подает мне к тому новые причины, сколь часто ее ни вижу.

Примечание. В следующих письмах содержится, каким образом Мисс Бирон прощается со всеми Лондонскими своими друзьями, с продолжительными размышлениями о их свойствах. Она означает день своею отъезда и свою дорогу. Милорд Л.... и Милорд Ж.... с своими супругами провожают ее почти до половины её пути. Она распрощалась с Италиянскими госпожами, кои принимают намерение ехать для прогнания своей скуки в Англинские провинции. Два продолжительные письма; одно от старого Кавалера Мередита к Мисс Бирон; а другое от нее в ответ на его письмо. Уведомляют Мисс Сельби, что Г. Фулер, будучи все еще страстно влюблен, но без надежды, отрекся на всегда от брака: что дядя и племянник чрезвычайно любя и почитая Мисс Бирон хотят отдать ей знатную часть своего имения, дабы тем оправдать качество отца, данное его дяде: и название брата, которое она желала дать его племяннику: но в ответе своем к старому Кавалеру она привела весьма благоразумные причины, дабы истребить в нем сию мысль. Нет нужды упоминать что отъезжая из Лондона она обещается вести переписку с лучшими своими друзьями, а особливо с Милади Ж.... И как потом все действие переменилось совершенным её отъездом, то она начинает уже писать из замка Сельби. Первое её письмо содержит в себе подробное описание её пути и как она рассталась с своими провожатыми в Дюнстабле, где она была встречена своим дядею, тетушкой и двоюродною сестрою Сельби. Она встретилась с прежними своими любовниками, то есть, с Гревилем, Фулером и Ормом. Они не преминули встретить ее на пути, дабы вновь изьявить ей, что ее обожают. Она уведомляет о состоянии, в коем нашла свою фамилию и о всем том что токмо могло нравиться друзьям ею оставленным. Ответы их содержат то, что происходит в её отсудствии в Лондоне и между ими. Письма Милади чрезвычайно продолжительны и заставляют удивляться второму искуству Автора, которой изображает те же самые свойства под многоразличными видами. На конец, письмо Милади Ж.... писанное 6 Маия, подает Мисс Бирон первые известия, полученные от Сира Карла Грандиссона по его отъезде.

ПИСЬМО LXVII.

Милади Ж....., к Генриетте Бирон.

Лондон, в Субботу 6 Маия.

Теперь, дражайшая моя, все посторонния материи у меня истощились. Мы получили известия, писанные хотя не братцовою рукою, но подающия нам об нем некие осведомления. Друг Г. Ловтера привез сюда письмо от сего врача, по которому уведомились мы, что Сир Карл находится действительно в Париже. Г. Бельшер, которой случился тогда у нас, когда пришел друг Г. Ловтера, просил его оставить нам свое письмо, поелику оно содержит в себе самое чрезвычайное приключение, которое желали мы тотчас сообщить вам. Во первых будь спокойна и ничего не опасайся от Кавалера Гарграфа Поллексфена, которой хотя действительно возвратился в Лондон, но в весьма худом состоянии. Страх принудил его возвратиться в Англию, из коей он и не помышляет выезжать более. По справедливости он обязан теперь продолжением своей жизни моему братцу.

Г. Бельшер, дабы обстоятельнее о всем осведомиться, принял на себя труд идти к нему и поговорить с тем лакеем, которой тогда при нем находился. Из полученных им осведомлений и из повествования Г. Ловтера он написал письмо к Доктору Барлету, которое нам сообщил, и я выпросила у него позволения доставить с оного для тебя список.

В среду 30 Апреля по полудни, братец мой сидя с Г. Ловтером в почтовой коляске приближался уже к Парижу, от коего он не более двух или трех миль находился, как вдруг прискакал на лошади какой то человек к его коляске и оказывая все знаки чрезвычайного ужаса просил его выслушать известие могущее поразить слух всякого человека. Братец мой приказал остановиться почталиону. Незнакомой сказал им, что на его господина, которой был Англинской дворянин и ехал с другом своим той же нации, напали семь человек ехавшие верьхами и он принужден оставить большую дорогу в почтовой своей коляске; а как сих конных было число великое, то весьма вероятно, что они намерялись его убить и показывая на небольшую возвышенность со стороны Монмартра он присовокупил, что видно позади сего места исполняют они кровожадное свое предприятие. Он относился к некоторым и другим проезжим, кои однако не весьма были тронуты его нещастием, и кои от сего самого еще более поспешали от того места отъехать. Братец мой спросил о имени его господина и не мало опечалился услыша что то был Кавалер Поллексфен с Г. Мерцедою. Дорога лежащая от Сент Дениса к Парижу усажена деревьями с обеих сторон; а как поле было чисто, то конечно единая сия возвышенность препятствовала в большем расстоянии видеть коляску и столь много конных людей. По обеим сторонам большой дороги проведены были рвы, на коих по местам поделаны небольшие мостики, для проезду колясок в поместья. Сир Карл приказал почталиону ехать через один мосток говоря, что он никогда себе не простит естьли попустит погибнуть Сиру Гарграфу и его другу, не употребя всех своих сил к избавлению их.

При нем находилось трое людей, выключая лакея Г. Ловтера. Он приказал последнему сойти на земь и седши на его лошадь, просил Г. Ловтера остаться в коляске и ни мало небезпокоиться; между тем он прискакал во весь опор с тремя своими людьми к тому возвышенному месту; вскоре слух его поражен был жалобными криками, а когда уже усмотрел конных людей; то увидел четверых стоящих на земле, (прочие держали их лошадей за поводъ), кои, казалось держали двух Англичан, кричащих, вырывающихся и просящих у них ради Бога милости. А как он нарочито опередил своих людей, то приближаясь к ним закричал им громко, чтоб прервать по крайней мере жестокое сие действие; и в своем бегу, казалось прямо летел на помощь к двум нещастным. Тогда двое из четырех Кавалеров оставили свою добычу и тотчас сели на лошадей; потом соединясь с тремя протчими поехали на встречу к Сиру Карлу, как будто бы в намерении были продолжать свое насилие; между тем оставшиеся двое продолжали бить рукоятками своих бичей без всякого сожаления предметы своея ярости, из коих каждый удар извлекал жалостные стоны. А как нападшие ни мало не были расположены к бегству, да и времени им довольно было бы для исполнения их намерения, естьлиб дело было о грабеже или смертоубийстве; то из сего Сир Карл заключил, что ето происходит от какого ниесть особенного мщения. Он еще более утвердился в сем мнении, когда пятеро конных, вынувшие свои пистолеты видя его приближающагося с своим, просили его несколько изъясниться, уведомивши его однако, что он навлечет на себя напрасную смерть естьли поступит хотя на малую отважность. Он ответствуя увещевал их отложить хотя на некое время свой гнев и вкладывая свой пистолет в футляр, обещался исполнить их требование. Его люди прискакали к нему в туж самую минуту. Он кричал им, чтоб ничего не предпринимали без его приказов. По том слезши с своей лошади и приказав им держать за повод, подошел держа в руках шпагу к тем двум человекам, кои жестоко били виноватых своими бичами. При его приближении они также подошли к нему с обнаженными шпагами. В то самое время подскочили к ним пятеро конных, и один из них сказал им: довольно, господа. Надобно объявить сему храброму незнакомцу причину такого приключения, которое должно привесть его в некое удивление: и оборотясь к Сиру Карлу сказал: Г. мой, мы ни разбойники ни грабители; но те два человека, кои возбуждают ваше сожаление, суть безчестнейшие люди. Какое бы ни было их преступление, возразил Сир Карл, но мы находимся в такой земле, в коей есть правительство для сохранения правосудия. Он тотчас помог тем двум нещастным встать. У них обеих головы были окровавлены, а тело так изранено, что они не могли даже поднять своих шляп, кои около их лежали. Сир Карл оказал им и сию услугу. Между тем один из двух Кавалеров стоящих на земли выведен будучи из терпеливости таким медлением, кричал яростным голосом что он не удовольствовался еще мщением и конечно бросился бы на виновников, естьлиб не был удержан своими товарищами. Сир Карл спросил тогда у двух Англичан, не ужели по несправедливости поступили с ними столь жестоко. Нет, отвечал один из нападающих, они знают сами, что они самые безчестные люди.И действительно от угрызения ли совести или от ужаса они ответствовали только едиными стонами; и оба не могли стоять на ногах. Г. Ловтер, коего честь понудила следовать за Сиром Карлом, приехал к ним держа в руках пистолет, и тотчас вышел из коляски по прозбе Сира Карла дабы осмотреть не опасны ли были их раны. Самый разъяренный из нападающих пожелал было тому воспротивиться: но Сир Карл остановил его лошадь, взявши за узду; и оборотясь к прочим сказал им твердым голосом; Г. мои, сии два иностранца весьма знатные Агличане. Я буду их защищать до последней капли крови. Однако, поелику вы не помышляете о бегстве, и когда ваш гнев стремится токмо на них, то я начинаю думать, не имеетели вы какой ни есть причины поступать с ними столь худо. Соблаговолите ли вы мне хотя одним словом все оное изьяснить.

Сии подлецы, отвечал один из Кавалеров, знают нас всех и отдадут справедливость нашему гневу. Они не получили и половины того наказания, которое заслуживают. Вы, Г. мой, кои кажетесь человеком честным и рассудительным, знайте, что и мы не менее оные качества наблюдаем, и по сим то двум побудительным причинам находимся мы здесь. Мы не покушаемся на жизнь сих двух мерзавцев; но хотели только дать им такое наставление, кое бы они во всю свою жизнь памятовали. Они подлым образом оскорбили честную женщину, и опасаясь мщения друзей ея, пустились в бегство с великою предосторожностию, дабы не подать знать о своем пути. Они притворно показывали, что хотят ехать в Анвер. Два дни ехали мы за ними по следам их. Вы видите её мужа, брата и лучших их друзей, воспаленных негодованием и яростию.

Кажется, любезная моя, что ети два виновника в самом деле отпустили некоторых из своих людей в Анвер, и что по сей-то причине имели они при себе токмо одного. Тот конной присовокупил к тому, что в их плутовстве находился еще третий Англичанин; что он уехал из предместия, в коем они исполняли злодейское свое предприятие в другой коляске; но что за ним погнались почти в туж самую минуту, так что ему весьма было бы трудно избегнуть. Ето конечно был Багенгаль. Сперва Сир Гарграф увидя около себя токмо трех своих противников, хотел было им сопротивляться; но когда появились последние четверо, то храбрость ему изменила, когда их признал. Он дал себя вести в удобное к их намерению место. Лакей его, которой сидел на лошади и за коим они ни мало не присматривали обезоруживая его, ушел во время исполнения их должности, надеясь доставить ему помощь.

Сир Карл отвечал, что самый справедливый гнев не позволяет никому управляться собственными своими руками. Ему на сие возразили, что естьли виновники почитают себя правыми, то могут на них жаловаться, поелику они знают где найти тех, кои столь худо с ними поступили. Между тем временем Г. Ловтер осмотревши их раны, уверил что оне не весьма опасны; но судя что им нужно скорое вспомоществование, приказал их положишь в коляску. Семеро конных, отъехавших на некоторое расстояние, дабы о чем то посоветоваться, возвратились к Сиру Карлу прежде, нежели подвезена была коляска. Он опасаясь, чтоб опять в них злоба не возгорелась и седши на лошадь, стал на переди своих людей, с тем присудствием разума, которой обыкновенно возвышает его свойство. Он поехал к ним на встречу. Государи мои, сказал он им, с дружескими, или какими другими намерениями возвращаетесь вы ко мне? Некоторой из них отвечал: Вражда наша стремится токмо к сим двум подлецам. Я повторяю, продолжал он, что мы не покушаемся на жизнь их; пусть они узнают, кто мы таковы, и пусть почитают себя за презрительнейших в человеческом роде. Они еще не получили того наказания, которое заслуживают. Но пусть они признаются в своей подлости на коленах и просят прощения у того честного человека, коего супругу обезчестили они самым подлейшим образом. Сего то единого требуем мы для него удовлетворения, с обещанием, чтоб они во всю свою жизнь не приближались за две мили к его жилищу.

Я думаю, любезная Генриетта, что оба наши Герои не имели нужды быть принуждаемы к сему обещанию.

Сир Карл оборотясь к ним сказал с великою кротостию: Господа, естьли вы виноваты, то должны без всякого стыда просить сей милости; но естьли вы невинны, то моя жизнь, равно как и жизнь моего друга, и сих служителей, будут употреблены без всякого сожаления для избавления моих соотечественников от несправедливого угнетения.

Мерзавцы бросились на колени; а семеро конных роспрощавшись весьма учтивым образом с Сиром Карлом поворотились к большой дороге.

Тогда оставалось токмо положить Сира Гарграфа и Г. Мерцеду в их коляску. Сия услуга не без труда им была оказана; но и посреди тех жалоб, кои каждое движение из них извлекало, они не преставали приносить чувствительнейшей благодарности своему избавителю. Он ехал за ними проводником даже до выезду в Париж. На завтра не преминувши придти к ним нашел их обоих лежащих в постеле и так израненых что они не могли даже и пошевельнуться. А как Г. Мерцеде более всех досталось, то и вероятно что он был более всех виноват. Он остался в Париже и лечился; но Сир Гарграф собравшись с силами, приказал себя перенести в носилках в Кале с великою осторожностию без сумнения для того чтоб не приближаться к Аббевилю. Он находится в Лондоне уже дня с два.

Г. Ловтер присовокупляет, что Сир Карл занимаясь беспрестанно делами касающимися до имения Г. Данби, просил его сообщить нам сии осведомления и что с нетерпеливостию желая продолжать путь свой, не прежде будет к нам писать как проехав Алпийские горы.

Примечание. Не льзя сумневаться, чтоб по временам обе госпожи не продолжали между собою переписки. О изключении сих писем сожалеть будут токмо те, кои любят небольшие домашния подробности. Время уже представить Сира Карла в Италии.

ПИСЬМО LXVIII.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

Болония, 21 Маия.

Вы должны судить, любезный и уважения достойный друг мой, что мне совершенно было невозможно писать к вам до прибытия в сей город. Исполнение по завещанию дел удержало меня в Париже гораздо долее нежели в нем пробыть надеялся. На конец я получил хороший успех во всех моих чаяниях. Г. Ловтер конечно уже вас уведомил о первых произшествиях нашего путешествия и о весьма чрезвычайном приключении, случившемся с нами почти у самого Парижа.

Мы не без труда переехали Монт Сенис по причине ненастья; и в столь худую погоду я ни мало не удивился, нашед вершину сей горы. не столь приятною, какова оная обыкновенно бывает при наступлении лета. Вы конечно еще помните, что Епископ Ноцера обещался встретить меня у самых Алиийских гор: но как я писал к нему из Лиона, что надеюсь видеться с ним в Парме, то и нашел его в сем городе у Графа Белведере,куда он прибыл накануне с отцем Марескотти. Они изьявили все трое чрезвычайное удовольствие, меня видя, я когда я представил им Г. Ловтера с такими похвалами, кои долг требовал отдать его знанию, уведомляя их также что я советовался с самыми искуснейшими Медиками моей Нации о болезни их Клементины; то они так меня хвалили, что я не имел времени спросишь их о здоровье столь любезной фамилии. Нещастие! печаль! сказал мне только Епископ с толь прискорбным видом, что я пронзен был состраданием до глубины моего сердца. Он предложил, чтоб прежде нежели начнет свое повествование подали бы мне каких ниесть закусок.

Наконец будучи, понуждаем усильными моими прозбами сказал мне: Иероним, бедный Иероним еще жив, вот все, что я могу вам сказать щастливаго. Присудствие ваше будет для него гораздо спасительнее всех лекарств. Климентина находится теперь на возвратном пути из Неаполя в Болонию. Она по причине чрезвычайной своей слабости принуждена ехать медлительно. Она пробудет еще несколько дней в Урбине для своего отдохновения, Любезная, сестрица! не столько ли претерпела она от жестокости двоюродной своей сестры, сколько и от своея болезни? Генерал обходился с нею всегда дружески. Он женился после вашего отъезду на такой особе, коея достоинство, имение и знатность породы, соответствуют нашим желаниям. Он нимало не противится что мы желаем употребить сие вторичное покушение. Супруга его пожелала ехать с моею сестрицею; а он не могши без нее жить решился также ехать с ними. Естьлиб он послушался моего совета, то остался бы в Неаполе. Впрочем я надеюсь, что вы найдете его толикоже расположенным как и нас к оказанию как благодарности за ваше посещение и за все труды, кои вы столь удобно на себя приняли.

Чтож касается до моей сестрицы, продолжал он, то её здоровье ничем не умалилось; но нам не остается только ни малейшей надежды, чтоб её разум когда ниесть пришел в прежнее состояние. Она хранит глубокое молчание. Она не ответствует даже и на предлагаемые ей вопросы. Камилла находится при ней. Сей-то одной особы, как кажется, слушает она речи. Ей сказано, что Генерал женился; но сия новость ни малейшего не произвела над нею впечатления, равно как и ласки оказываемые ей её невесткою, которая употребляет все свои силы к приобретению её дружбы. Мы надеемся что по её возвращении батюшка мой и матушка более будут иметь влияния над её разумом; ибо и в самых опаснейших припадках она никогда не забывала того, чем обязана одному и другой. Камилла усматривает иногда в ней внимание, когда говорят об вас; но таковое состояние не долго продолжается. Вдруг она затрепещет с некиим видом ужаса, оглядывается вокруг себя, кладет палец к своим устам, как будто бы опасается, чтоб двоюродная её сестра ее приметила что произнесено пред нею ваше имя.

Прелат и отец Марескотти равномерно сожалеют, что ей отказано было в том свидании, коего она желала. Они оба почитают себя уверенными, что сие угождение, и то, естьлиб ее оставили матерним попечениям Гже. Бемонт, есть единое средство, от коего бы можно было надеяться некоего успеха. Но теперь сказал Епископ.... Он не окончил своей речи, и тяжкий вздох изьявил то, что он сказать думал.

На другой день я послал одного человека в Болонию для приготовления себе квартиры и мы отправились в путь после обеда. Граф Бельведере нашел случай уведомить меня, что его страсть ни мало не погасла к Клементиине и что не взирая на её болезнь он учинил фамилии новые предложения о браке. А поелику её болезнь не наследственная, то он надеется всего от терпеливости и лекарств. Он ехал с нами нарочитую часть нашего пути т разлучаясь с нами сказал мне: вспомните, любезный Кавалер, что Климентина составляет предмет всех моих желаний. Мне совершенно не возможно от нее отречься. Я никогда не буду иметь другой супруги. Молчание было единым моим ответом. Я удивляюсь сильной его страсти и весьма о нем соболезную. Прочее обещался он изьяснить мне в Болонии.

Мы прибыли туда 15 числа. Я остановился на прежней моей квартире. Во всю дорогу Иероним составлял главный предмет нашего разговора. Епископ и его родитель не долго слушали слов Г. Ловтера и тотчас возымели высокое мнение о его искустве. В сем удовольствии они уверяли его, что хоть и не будет в их начинании успеха, но его путешествие принесет ему такую пользу, коей он никогда не имел в своем предприятии. Он ответствовал, что как он своим состоянием доволен, то корысть не имела ни малейшего участия в его намерениях и он совершенно удовлетворен теми условиями, кои от меня принял.

Представь себе, любезной Доктор, с каким движением увидел я паки здание делла Порретты, хотя Клементины в нем еще не было. Я поспешно вошел в горницу дражайшего моего Иеронима, которой уже был уведомлен о моем прибытии. Увидя же меня он вскричал: И так я паки могу облобызать любезного сердцу моему человека, моего дражайшего и великодушного Грандиссона! Ах! теперь я вижу, что довольно уже жил. Он наклонил голову на свое изголовье рассматривая меня с нежным видом. Я приметил удовольствие изьявляющееся на лице его даже и в самой печали.

Епископ, которой не мог быть свидетелем нежного сего явления, вошед тогда сказал мне, что Маркиз и Маркизша, с нетерпеливостию желают меня видеть. Он пошел вместе со мною. Маркиз принял меня учтиво; но Маркизу можно уподобить той нежной матери, которая по долговременной разлуке с сыном своим паки оного видит. Она и сказала мне, что всегда почитала меня четвертым своим сыном, и теперь, когда она узнала, что я привез с собою искусного лекаря и известия от знатнейших в Англии Медиков, то признается что её фамилия никогда не возможет достойно возблагодарить меня за все оказанные мною ей услуги.

А как Г. Ловтер находился тогда со мною, то в самое тож время приказано призвать тех лекарей, кои лечили Иеронима. Они без всякого затруднения изьяснили образ своего лечения и операции. Г. Ловтер принял на себя вид такого сведущего человека, которой почитает знания другаго; и ревность свойственная чужестранцам ни мало не воспрепятствовала признать его достоинства. Иероним вверяясь слепо всему, чтоб от меня ни происходило, приказал отвести ему покой подле своего. С сего самого времени Г. Ловтер не преставая делать о нем свои наблюдения, уверяет меня что он вскоре учинится достойным как его так и моей доверенности. Сколько буду я почитать себя благополучным, любезной друг, естьли сделаюсь полезным к выздоровлению брата и сестры, толико любящих друг друга, что сумневаются не от взаимной ли их нежности продолжается их болезнь! Но к чему служит подозрение в толь ласкательной надежде!

Теперь все с нетерпеливостию желают видеть Клементину. Она находится уже в Ноцере с Генералом и его супругою. Сей гордый Граф не может снести даже и единой мысли о моем возвращении, ниже думать с умеренностию, чтоб почитали меня столь нужным к востановлению здравия его сестры. О сем то увидомила меня сама Маркиза. Она заклинала меня иметь снизхождение, естьли сын ея, по излишней своей чувствительности к чести фамилии, преступит границы благопристойности. Вовремя сего разговора я не мало удивился услыша от нее, что она начинает опасатся, чтоб её любезная дочь, о коей она долгое время имела высокое мение, не сделалась меня недостойна, хотяб и могли ласкаться что она благополучно выздоровеет. Таковое засвидетельствование привело меня в великое замешательство. Какой бы ответ мой на сие не показался или весьма хладнокровным или может быть корыстолюбивым, и по коему могли бы судить, то я весьма много полагаюсь на ту награду, которой Генерал почитает меня еще недостойным.

Я признался искренно, что нещастия дражайшей Клементины делают мне ее гораздо любезнейшею нежели все её богатства. Нет ничего такого, возразила Маркиза, в чем бы я не имела желания вам признаться. Я не доумеваю во всех своих намерениях. Мы не знаем, на что решиться. Ваше путешествие, принятое по первому знаку; знатное имение, коим вы обладаете в своей земли, ибо вы должны быть уверены что мы не преминули осведомишься о всем да вас касающемся; Оливия, которая хотя и не Клементина, но имеет на вас требования и которая оставила Италию, как мы узнали, да вы и сами в том признаетесь, дабы уважить оные в Англии: Чем мы вами не обязаны? На чем нам решишься ? Чего должны мы желать?

Провидение и вы, Сударыня, можете токмо разполагать мною. Я предаю себя совершенно вашей власти. Неизвестность, произходящая от той же самой причины, подает не более мне как и вам свободы на что ни будь решиться. К востановлению же здравия любезной нашей Клементины клонятся теперь все мои мысли и желания; и я не имею даже и малейшего помышления о какой либо для себя пользе.

Позвольте мне еще предложить вам один вопрос, возразила она относящийся особенно к моему удовольствию: Естьли все для Клементины щастливо окончится, то почтете ли вы себя обязанными исполнить прежния свои предложения.

Когда я оные представил, Сударыня, то состояние с вашей стороны было такое же как и теперь: Клемеитина не лучшим здравием наслаждается разность состоит в том, что мое щастие переменилось и что оно соответсвует моим желаниям. Но я обьявил вам тогда, что естьли вы сделаете мне честь и отдадите за меня дочь вашу, не настоя в том условии, коего я никак исполнишь не могу, то я с охотою бы отрекся от всякого другаго блага кроме ее, и положусь в установлении своего состояния на милость моею родителя. Моглоли бы наследство моих предков переменить мое решение? Нет, Сударыня. Я никогда не предлагаю того, чего бы не сделал, естьли только не случится никакой перемены в обстоятельствах. Когда вы не столь твердо будете настоять в условии о нашем местопребывания то я чрезвычайно буду обязан вашей милости не предлагая инного условия.

Она повторила, что не для чего инного спросила меня о сем, как для удовольствования единственно самой себя. Я говорю искренно, присовокупила она, и никогда вы не усмотрите во мне неправды.

Я уверял ее, что все мое честолюбие состоит в том, дабы соответствовать тому мнению, какое она о мне имеет. Я почитаю себя тем обязанным, сказал я ей; но вы, Сударыня, и все ваши родственники свободны. Какое удовольствие, любезной Доктор, для столь горделивого сердца, каково мое, видеть себя в состоянии говоришь ей такие слова; естьлиб предаваясь моим склонностям старался я нравиться молодой особе, коея прелести вам известны, поелику мог бы приступить к тому с честию и сделал бы сие без сомнения: когда бы менее был тронут нещастиями сей благородной фамилии; то вошел бы в такие затруднения, кои умножили бы еще более мои прискорбия. Уведомь меня, любезной друг, что Мисс Бирон щастлива. Какой бы ни был мой жребий; во я чувствую великое удовольствие, что не вовлек никого с собою в неизвестное состояние. Графиня Д.... весьма почтенная женщина. Мисс Бирон заслуживает иметь такую мать, и Графиня никогда не сыщет себе дочери достойнее ее. Колико благополучие любезной сей девицы важно для моего щастия! я просил ее иметь ко мне дружество; но весьма остерегался желать вести с нею переписку и очень доволен, что в том не положился на свое сердце. Какое было бы тогда мое замешательство! Благодарю Бога что не имею причины укорять себя. Когда не весьма отважно повергаются в опасности и не с лишком полагаются на собственные свои силы, то могут ожидать от своего благоразумия помощи соразмерной случаю. Я говорил Маркизе о Гже. Сфорс и её дочери, и спросил ее, не в Медиолане ли обе сии госпожи теперь находятся. Вы без сомнения знаете, отвечала она мне, какие жестокости претерпела Клементина в сем доме; Гжа. Сфорс заступается за свою дочь. Оне обе теперь в Медиолане. Генерал клялся никогда с ними не видаться, естьли только может того миновать. Епископ имел нужду уважить всю святость своего закона, дабы их простить. Вам не безъизвестны, Кавалер, причины непозволяющия нам допустить Клементину постричься в монахини.

Я узнал, Сударыня, что ето фамильные причины, основанные на завещании её деда; но я никогда не любопытствовал подробнее о том наведываться.

Дочь моя, Г. мой, имеет весьма знатное поместье лежащее подле самого главного из наших. Она обязана сим подарком обеим своим дедам, кои чрезвычайно ее любили и согласились оставить ей твердой знак своей нежности. Один из оных, которой был мой родитель, влюбился в юности своей в молодую особу весьма великих достоинств и почитал себя весьма уверенным в её сердце; но когда, по согласию обеих фамилий, заключение брака было уже определено, то по излишнему худо понятому набожеству вдруг пожелала она заключиться в монастырь, чего она с толикою нетерпеливостию желала ,что едва дождалась сроку искуса, дабы произнесть последние свои обеты. По прошествии некоего времени она расскаялась в своей торопливости и печальное её состояние было всем известно. Родитель мой, хотя впрочем был ревностный Католик возчувствовал от того непреодолимое отвращение к монастырю; и приметя заблаговременно некую степенность в Клементине принял по согласию с родителем моего мужа намерение ничего не щадит, дабы шок-мо лишйшь ее склонности к монастырской жизни. Их намерение состояло также и в том, дабы утвердить оба дома хорошими союзами. Словом сказат, когда объявлено было сие поместье в продажу и то они купили его на общую сумму для моей дочери и по особливому условию в их завещании, положили что естьли Климентина вступит в монастырь, то столь богатое приданое определяется Дауране, дочери сестры моей Сфорс.

Мы нимало не подозревали, чтоб Даурана имела страстные чувствования к Графу Бельведере и что намерена была с своею матерью склонить дочь мою ко вступлению в монастырь, дабы сделаться наследницею её имения и привлечь к себе Графа. Свирепая сестра! свирепая тетка! Кто мог о сем и помыслить, по изъявлениям пылкой их любви к моей дочери? Нещастен тот ден, в которой поручили мы ее их власти!

Выключая прекрасного поместья, ей подаренного, мы можем еще много сделать в её пользу. Весьма мало в Италии столь богатых фамилий, как наша. Ея братья нимало тогда не думают о своей пользе, когда дело идет о её выгодах, и я должна ей также отдать сию справедливость, что её великодушие нимало не уступает их щедрости. Наши дети никогда не знали, что такое есть ссора. Выгода одного составляет выгоду другаго. Сия дочь, сия любезнейшая дочь во всякое время составляла утехи своея фамилии. Сколь бы велика была наша радость, естьлиб увидели ее в прежнем здравии и совокупишеюся браком с таким человеком, коего бы избрала она по своему сердцу! Впрочем мы всегда примечали, что не взирая на расположение своих дедов она имела склонность к монастырской жизни. Но теперь, Кавалер, нимало не удивляйтесь что мы решились до того ее не допустить. Можем ли мы согласиться видеть жестокость Даураны награжденною, наипаче когда не в состоянии находимся изтребить из мыслей наших побудительных причин её варварства? Ожидала ли я когда нибудь такого поступка от сестры моея Сфорс? Но чего не в состоянии сделать любовь и корысть, когда обе сии страсти соединят свои силы; одна царствует в сердце дочери, а другая в сердце матери? Увы! оне испровергли разум дражайшея моей Клементины. Единое имя Даураны приводит ее в ужас.

Я опасаюсь, любезной мой Доктор, и с нетерпением желаю видеть предмет толиких слез. Я желал бы, чтоб с нею не было Генерала. Я сумневаюсь, чтоб мог удержаться в границах умеренности, когда он преступит оную. Мое сердце уверяет меня что я не заслужил еще, чтоб со мною так поступали и что от равных мне или превосходящих меня я не в состоянии того снести. Я признаюсь вам в сем с смущением; ибо сия гордость составляет чрезвычайной порок, которой надлежало бы мне давно изтребить.

Прошу засвидетельствовать искреннее мое почтение тем, коих, как вы знаете, я люблю, равно Г. и Гже Ревс. Я почитаю Шарлотту щастливою. Естьлиж чего недостает её благополучию, то я уверен что ето происходит от нее. А как я люблю с равною нежностию обеих моих сестер, то пусть не подает она мне причины сказать, что старшая лучше ее, а следственно и любезнее.

Оливия меня беспокоит; мне стыдно за ее и за себя, что невзирая на знатность своего рода, и на хорошие качества она сделала такой поступок, которой сама бы не похвалила в другой особе. Когда женщина преступила сию разборчивость, которая составляет защиту скромности; то что остается и самой скромности к укрытию себя от неприятеля?

Скажите моей Емилии, что она никогда не выходит из моей памяти, и что выключая изящных образцев, кои она имеет перед своими глазами, примеры Мисс Бирон никогда не должны выходишь из её мыслей.

К Милорду Л.... и Милорду Ж.... чувствую я всю братнюю мою любовь. Я не имел времени писать к любезному моему Бельшеру; но писать к вам значит то же что и к нему.

Теперь вы видите всю внутренность моего сердца. Естьли в сем письме или в предбудущих усмотрите вы что ниесть такого, коего сообщение покажется вам требующим некоей осторожности, то я полагаюсь на вашу скромность с большею доверенностию нежели на свою.

Я ожидаю от моих друзей много писем по первой почте. Мое отечество, которое я всегда любил, никогда еще не было столь драгоценно как теперь вашему и проч,

Грандиссону.

ПИСЬМО LХИХ.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

Из Болонии, 22 Маия.

Епископ Ноцера отправился вчерашнего числа в Урбин в том едином намерении дабы самому известиться о здоровье своей сестры; а может быть и для того, дабы уговорить Генерала видеться со мною с учтивостию. Естьлиб я был уверен, что честный Прелат почел сию предосторожность нужною, то моя гордость чувствительно была бы тем тронута.

Граф Бельведере прибыл вчера в вечеру в Болонию. Он тотчас сыскал случай со мною видеться на едине. Разговаривая долгое время со мною признался он мне с доверенностию, что ему предлагали о браке с Госпожею Даураною, но он отвечал, что его сердце уже занято, хотя и с малою надеждою; и что он ни мало не жалеет о столь кратком ответе, поелику знает с какою жестокостию и по каким побудительным причинам начинщики сего дела ввергли в болезнь наисовершеннейшее творение природы. Вы видите, присовокупил он, что я изъясняюсь с вами без всякой скрытности. Вы чрезвычайно бы меня обязали, Кавалер, естьлиб изволили объявить мне, в чем состоят теперь собственные ваши намерения. Но я с великим удовольствием желал бы услышать от самих вас о всем происшедшем между вами, Клементиною и фамилиею до выезду вашего из Италии. Они с своей стороны уже рассказали мне свое повествование.

Я рассказал ему свое приключение с такою верностию, что он весьма был доволен. Ето тоже самое, сказал он мне, о чем уже я известен. Естьлиб вы были одного с Клементиною закона, то не осталось бы нималейшей надежды для другаго человека. Я истинно уважаю её благочестие и приверженность к закону; но мое сердце еще не столько стеснено, чтоб не отдать равной справедливости и вашим чувствованиям. А поелику её болезнь есть случайная, то я никогда и помышлять бы не стал о других женщинах, естьли бы мог ласкаться, что она не почтет себя нещастною со мною. Говорите откровенно, я знаю что они желали вашего возвращения. С тем ли намерением приехали вы, чтоб сочетаться с нею браком, естьли она получит прежнее свое здравие?

Я отвечал ему тоже самое что и Маркизе. А он столько казалось был мною доволен, сколько и я им. И так тогоже самого дня возвратился он в Парму.

В пятницу, 23 Маия.

Прелат возвратился. Клементина чрезвычайно была больна лихорадкою. Коликих не претерпела она скорбей? Епископ уверяет меня что Генерал и его супруга почитают себя обязанными за те труды, кои я употребил для услуг Иеронима. А как лихорадка в Клементине миновалась, то она будет сюда дня через два.

С какою нетерпеливостию желаю я ее видеть! Однако сие зрелище ничего инного мне не обещает кроме горести. Она, как говорят, есть истое изображение безмолвной печали. Черты её одинаковы, присовокупляет Епископ, хотя она и весьма худощава. Ей сказали, что Иероним приходит в лучшее состояние: любезной ваш Иероним, повторил Генерал. Она с нежностию произнесла сие имя; и потупя свои взоры, опять впала в глубочайшую задумчивость. Потом произнесли ей также и мое имя. Она с торопливостию оглянулась вокруг себя, как будто бы надеясь кого нибудь увидеть. Но услыша по случаю некоторой шум содрогнулась и ухватилась обеими руками за Камиллу с смущенными глазами, опасаясь по видимому чтоб не увидеть жестокой Даураны. Коликих мучений не претерпела ли она от её варварства?

В Пятницу в вечеру.

Я препровождаю большую половину моего времени с Господином Иеронимом, но в разные часы, дабы тем не утомить моих мыслей. Италианские лекаря и Г. Ловтер по щастию нашему согласуются во всех своих мерах. Больной также свидетельствует что ему гораздо стало легче с некоего времени. Все вообще приписывают возвращение его сил частым моим посещениям. Завтра примутся за самую опасную его рану. Г. Ловтер, которой предпринимает сию операцию, не желает, говорит он, прежде успеха ничем ласкаться.

Маркиз и его супруга беспрестанно оказывают мне свою признательность в самых чувствительнейших и обязательнейших выражениях. Вчерашний день они меня посетили, под видом слабого здоровья, кое удерживает меня в моей горнице и кое думаю я произошло от беспокойных и различных, моих мыслей, томящих меня по опасению моему о Иерониме, по беспокойствию о Климентине и во ежеминутному воспоминанию о тех дражайших друзьях, коих оставил в Англии. Вы знаете, любезной Доктор, что не взирая на все мои усилия, коими я стараюсь изтребить воспоминание о тех прискорбиях, коим не могу помочь, Небо одарило меня гораздо чувствительнейшим сердцем, нежели сколько бы я желал для моего спокойствия. Оливия весьма много мучит мое воображение. Что касается до Мисс Бирон, она должна быть щастлива по правоте своего сердца. Я думаю, что она не воспротивится усильнейшим прозбам Графини Д.... в пользу её сына, которой по истинне есть один из любвидостойнейших наших Господ. Она будет щастливейшею особою; поелику есть достойнейшая из всех естьли её благополучие соответственно будет моим желаниям. Емилия занимает большую часть моих мыслей. Любезной наш Бельшер создан для того дабы быть щастливым, Милорд В... мои сестры и зятья должны также быть благополучны. Для чегож нещастлив я сам? Я должен и хочу быть благополучным, естьли Небо низпошлет здравие Иерониму и сестре его. Вам же, Любезной Доктор совершенно не льзя не быть щастливым. И так чтож воспрепятствует мне принимать участие в благополучии друзей моих? поелику уверяю вас, любезной Доктор, что я пребываю искреннейшим и признательнейшим из друзей ваших.

Грандиссон.

ПИСЬМО LXX.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

В понедельник 26 Маия.

Вчерашнего вечера Клементина, Генерал, его супруга, Граф делла Поретта и Г. Севастиян сын его, прибыли в Болонию. Я не отходил ни на час от Иеронима. Операция с успехом произведена была в действо; но он по чрезвычайной своей слабости несколько раз впадал в обморок в тот день. Однако я оставил его весьма спокойным и даже в приятных мыслях о возвращении сестры своея. Прелат приказал мне сказать около вечера, что Клементина приехала, что она была утомлена, слаба и погружена в обыкновенных своих размышлениях; но что Камилла уведомит меня завтра в каком состоянии её госпожа находиться будет.

Во всю ночь я не мог сомкнуть глаз. Вы можете узнать, любезной Доктор, причину моей бессонницы. Сего утра пришла ко мне Камилла. Сия бедная девушка столь обрадовалась увидя меня опять в Италии, что я не скоро мог получить от нее тех изьяснений, о коих с нетерпеливостию знать желал. Наконец она мне сказала, что Генерал и Епископ намерены ко мне придти; и изспуская из уст своих при каждом слове вздох, она продолжала: Ах! Г. мой, что претерпела моя госпожа с того времени как вы нас оставили! Вы ее теперь не узнаете. Мы не думаем даже, чтоб и она вас узнала. Какое будет ваше первое свидание! Она весьма редко приходит в себя. Она обыкновенно погружена бывает в чрезвычайно глубокой задумчивости и ни с кем не говорит. Всякой Иностранец какой бы ни был приводит ее в трепет. О жестокая, жестокая Даурама! Камилла говорила мне долгое время такие речи, нимало не внимая моим вопросам; и я ничего от ней не узнал другаго, кроме того что мог понять из её жалоб и восклицаний. Увы! подумал я, страдания Климентины переменили также разум и сей бедной девицы.

Она с такою же торопливостию меня оставила, потому ли что имели в ней нужду, или опасаясь чтоб Генерал у меня ее не застал.

Оба братья пришли ко мне почти в то же самое время. Генерал взял меня за руку с некоею принужденною учтивостию. Мы должны, Г. мой, сказал он мне, благодарить вас за ту милость, которую, вы нам оказали привезши с собою Г. Ловтера. Не ужели Англинские лекаря столь славны? Но как воины вашего народа умеют наносить раны; то должны также иметь и таких искусных людей, кои бы умели вылечивать оные. Мы равно обязаны вам за предпринятое вами путешествие; Иероним чувствует что ему стало уже с того времени легче. Дай Боже! чтоб он скорее выздоровел. Но Ах! Нещастная наша сестрица! Бедная Климентина! Я уже никакой о ней надежды не имею.

Сколько я сожалею, сказал Прелат, что не поручили ее смотрению Гжи. Бемонт!

Генерал увезши ее сам из Флоренции нимало не оказывал такого сожаления. Есть и такого сложения люди, перервал он речь его, на коих было бы может быть гораздо лучше положиться. Но Даурана имеет адскую душу; а Гжу. Сфорс надлежит проклинать за то, что споспешествовала лютым её умыслам.

Он говорил о моем возвращении нарочито хладнокровно. Однако, сказал он, поелику я теперь в Болонии, и сестрица его казалось желала меня видеть, то можно позволить на сие свидание единственно для того, дабы удовлетворить тех из фамилии, кои просили меня приехать в Италию; в чем он тем паче удивляется моему благоугождению, зная что у нас в Англии находится госпожа Оливия, но что впрочем он весьма бы мало надеялся......

При сем он остановился. Я взглянул на него с видом негодования и презрения: и не говоря ни слова, обратился к Епископу, спрашивая его? каково Иероним препроводил ночь? Слава Богу, отвечал мне Генерал с холодностию; но я обманулся, Кавалер, естьли не приметил в ваших глазах презрительного вида. Мои глаза, возразил я, всегда бывают согласны с моим сердцем. Мне кажется, Г. мой, что вы мало цените мои предприятия, да я не более уважаю труды моего путешествия, естьли ваши рассуждения не лично ко мне клонятся. Естьлиб я был в Неаполе и у вас самих; то бы сказал вам, что в сем случае вы не отдаете довольно справедливости желанию побуждающему обязывать других. Впрочем я не требую от вас никакой малости, которая бы не клонилась более к вашей пользе, нежели к моей.

Любезной Грандиссон! вскричал Епископ. Дражайший брат! сказал он Генералу, не обещали ли вы мне? Какаяж необходимость говорить Кавалеру о Оливии?

Неужели, Г. мой, ето самое вас оскорбляет? возразил Генерал оборотясь ко мне. Так я весьма буду остерегаться делать такие рассуждения, кои могли бы оскорбить человека столь важнаго... а особливо о женщинах, Г. мой. Сии слова сопровождаемы были насмешливым видом. Я оборотясь к Епископу сказал ему: вы видите, что ваш братец имеет ко мне непреодолимое отвращение. Я помню как он оказал мне в Неаполе толико же предосудительные подозрения как для его сестрицы, так и для меня; хотя и почитал уже оные уничтоженными, но его худое ко мне расположение паки обнаруживаться начинает. Однако когда я спокоен в моей невинности, то ему весьма трудно будет хотяб по премногим причинам принудить меня выдти из границ благопристойности.

А из сих премногих причин, Кавалер, моя польза без сомнения состоит только в одной, (с насмешкою)?

Судите о том, как вам угодно, отвечал я. Но не пойтили нам, государи мои, к Г. Иерониму?

Нет, сказал Епископ, до тех пор пока я не увижу между вами теснейшей дружбы. Братец, подайте мне свою руку, (усиливаясь оную взять) а вы свою, Кавалер.

Располагайте моею по своему желанию, отвечал я подавая ему оную. Он взял мою руку и в тоже самое время Генералову. Я подошел к нему поближе, дабы тем удобнее мог он соединить оные; и взяв Генералову, которой казалось еще противился, сказал я ему, не супротивляйтесь, Г. мой, примите дружбу от искреннего моего сердца. Окажите мне по щастливому опыту те великие качества, кои все вам приписывают. Я требую вашего дружества; поелику в сердце своем имею свидетельство, что оную заслуживаю; и я конечно бы оной не домогался, естьлиб способен был к подлости. Хотя мне весьма прискорбно казаться презрительным пред вашими глазами; но я никогда таковым не буду перед моими собственными.

Тогда он спросил своего брата, можноли снести вид такового превозношения? Я отвечал, что признание делаемое им усугубляет мою честь. Епископ тотчас присовокупил к тому, что я говорю с благородством, что мои свойства известны, и что он надеется видеть нас искреними друзьями. Он усильно нас просил принять сие имя.

За чем же скрывать? возразил Генерал, я не могу сносить, чтоб Кавалер почитал себя столь нужным для моей сестрицы, как в том почитают себя уверенными некоторые в моей фамилии.

Вы весьма мало меня знаете, Г. мой, отвечал я ему. Мои желания стремятся теперь единственно к возстановлению здравия вашей сестрицы и Г. Иеронима. Естьли я буду иметь щастие тому споспешествовать, то одна моя радость будет мне за то наградою. Но дабы успокоить ваши мысли и привесть вас в такие к себе разположения, каких сам желаю; даю я вам честное слово (а ето такой закон, Г. мой, коего я никогда не нарушалъ) что какие бы успехи мы не получили от Всевышнего касательно болезни вашей сестрицы, но я никогда не приму и величайшей милости, какую толькоб пожелали мне оказать, без согласия трех братьев, равно как родителя и родительницы. Я присовокупляю к тому, что собственная моя гордость не позволит мне вступить в такую фамилию, в коей бы не честно о мне думали, ниже подвергнуть любезную для меня девицу презрению ближайших её родственников.

Генерал, казалось весьма был доволен сим изьяснением. Ето мнение благородно, сказал он мне: теперь принимаю я вашу руку и всячески стараться стану быть истинно вашим другом.

Что вы скажете о сей гордости, любезной мой Доктор? Конечно он не иначе меня почитает как за простого Англинского дворянина; а по сему то мнению я никогда не вступлю в союз с его фамилиею, сколь мало ни находил бы он сам вероятности к возстановлению здравия своей сестрицы. Впрочем он до чрезвычайности любит Графа Бельведере и вся фамилия весьма желает вступать с ним в родство.

Прелат казалось великое чувствовал удовольствие видя нас с обеих сторон расположенными жить в тесной дружбе. Я же с моей стороны тем удобнее согласился оказать несколько снисхождения гордости другаго, что Гжа. Бемонт меня к тому уже приуготовила. Да и сам родитель и родительница сего гордого человека весьма опасались его нрава; они будут весьма довольны, когда узнают, что я столь легко преодолел его предубеждения.

При выходе своем от меня Генерал взяв меня за руку сказал мне с веселым видом: я уже женился, Кавалер, а на поздравления, кои я приносил желая ему благополучия, он отвечал, что они бесполезны: поелику он совершенно щастлив. Жена моя, продолжал он, составляет все то, что токмо есть любезнейшего в свете. Она с нетерпеливостию желает вас видеть. Но я ничего не опасаюсь, потому что она великодушна, а я всегда буду признателен. Но смотрите за самим собою, Кавалер, смотрите за собою, я вас о том предуведомляю; поелику и ничего незначущий взгляд будет замечен. Удивляйтесь ей, я на то согласен; и сумневаюсь чтоб вы от того могли удержаться: но впрочем я весьма радуюсь, что она не видала вас прежде моего бракосочетания.

Таким образом оба братья пошли от меня со многими знаками дружества, а в заключение Епископ сказал мне, что он поздравляет себя, имея теперь трех братьев. Я намерен следовать за ними в палаты делла Порретты и себя представить: но, любезный Доктор, с каким движением увижу я......

ПИСЬМО LXXI.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

Из Болонии в понедельник

в вечеру 26 Маия.

Я возвратился домой. Вы ожидаете от меня, любезной Доктор, подробного описания важного произшествия.

Я поехал после обеда, но заблаговременно, в том намерении дабы препроводить несколько времени с любезным моим Иеронимом. Он чувствует еще великую боль от последней операции. Однако Г. Ловтер весьма спокоен и не менее от того имеет надежды.

Когда мы остались на едине с сим верным другом, то он сказал мне что еще не видался с своею сестрицею; а из того заключает что она конечно весьма нездорова; но при всем том знает, что ее приготовляют к принятию моею посещения. О любезный Грандиссон! вскричал он в восторге своей нежности, колико я соболезную о столь чувствительном и великодушном сердце каково ваше! Но что вы сделали с Генералом? Он уверяет меня, что вам удивляется и вас любит; а Епископ тем поздравляет меня. Он знал что сие принесет мне чрезвычайное удовольствие.

В сию самую минуту вошел к Нам Генерал. Он поздоровался со мною с таким дружеством, что я приметил радость в глазах Иеронима. В каком печальном состоянии оставил я мою сестрицу! сказал нам Генерал. Я совершенно не понимаю, Кавалер, с каким прискорбием будете вы смотреть не сие зрелище? В сие время вошел к нам Прелат: О Кавалер, сказал он вошедши, моя сестрица ни к чему не имеет внимания. Она не узнает уже никого. Даже и самая Камилла кажется ей теперь незнакомою. Они совершенно позабыли в первом их движении, что такая весть могла произвести сильное впечатление над их братом. Успокоя же его, они просили меня войти в горницу Г. Ловтера, которой остался один с своим больным.

Маркиза пришла к нам обливаясь слезами. Сия любезная дочь уже меня не узнает, и ни малейшего не оказывает ко мне внимания. Я никогда ее еще не видала толико нечувствительною к своей матери. Я говорила ей о Кавалере Грандиссоне; но и ваше имя нималейшего не произвело над нею впечатления: Чтож должно думать о сем странном безмолвии? Камилла сказала ей, что вы желаете ее видеть. Моя невестка равное делала ей обещание. О Кавалер! Тщетная надежда, она совершенно лишилась разума. Мы еще столь были жестокосерды, что произнесли имя Даураны; она ни мало тем не устрашилась, как то бывало прежде.

Камилла прибежавши к нам с веселым видом вскричала: моя госпожа начинает говорить. Я ей сказала что она должна приготовиться к свиданию с Кавлером Грандиссоном, и что все даже к Генерал того желают. Поди прочь, отвечала она мне, вы более не обманете меня своими баснями. Вот все что могла я от нее услышать. Из сего заключили, что она меня узнает, как скоро покажусь я перед нею; таким образом пошли мы в кабинет Маркизы. Духовный отец сделал мне весьма выгодное изображение, Генераловой супруге, которой я еще не видал; и я узнал от Прелата, что при всем достоинстве Маркизы, она была воспитана по французскому образцу. Маркиз, Граф, духовный отец и сия Госпожа, коей прелестями я действительно был удивлен, находились в кабинете. Генерал взял на себя представить меня своей супруге. Потом мы сели. Когда все приготовились, как я приметил, наблюдать какое внимание окажет Климентина, когда представят меня пред нее при всем собрании. Но я спросил Маркизу, не опасается ли она, чтоб столь многочисленная компания не причинила ей сильного движения. Дай Бог, отвечал Маркиз воздыхая, чтоб она чем ниесть была тронута! Наши разговоры, сказала Маркиза, будут таковы как в обыкновенном собрании. Сколько раз ни покушались мы возбуждать её внимания другими средствами? Впрочем, присовокупил Прелат, мы ей ближайшие родственники. И нам удобнее будет, сказал Генерал, наблюдать все её движения. Она предупреждена, говорила Маркиза, о всех особах, коих должна здесь видеть и приказала чтоб с не были только Камилла и Лавра.

В ту самую минуту пришла любезная Климентина поддерживаемая Камиллою, а за нею Лавра. Она шла потупя взоры тихо но величественнно. На ней была черная роба волочащаеся по земли. Белая флеровая фата покрывала лице ея. Какое живое изображение печали!

Я почувствовал во внутренности моего сердца чрезвычайное движение. Я поднялся со стула, и опять сел на оной, я поднялся вторично, будучи в недоумении и не зная что делать и что говорить.

Она остановилась по средине кабинета и обратилась к Камилле, показывая ей, чтоб поправила её покрывало, но не произнося ни слова, не подымая глаз своих перед нею, и не примечая никого. Я хотел была к ней подойти, но Генерал удержал меня за руку. Постойте, постойте, любезный Грандиссон, сказал он мне. Но ваша чувствительность меня пленяет. Она идет! Она подходит к нам!

Она приближалась с закрытыми в половину глазами и потупленными в землю. На движение же, кое она сделала оборотясь к окошку, Камилла ей сказала: сюда, сюда, Сударыня, и повела ее к креслам, нарочно для нее поставленным между обеими Маркизами. Она следовала к оным без всякого супротивления и села. Ея мать плакала. Молодая Маркиза также плакала. Ея родитель воздыхал, и обращал на нее свои взоры. Мать её взяла ее за руку говоря, ей: любезнейшая моя, посмотри вокруг себя. Пожалуйте, Сударыня, сказал старой Граф, дайте ей волю делать собственные свои наблюдения. Она казалось нимало не внимала тому, что мать её и дядя ни говорили. Она все смотрела в землю. Камилла стояла позади ея.

Генерал встал с видом прискорбия смешанного с нетерпеливостию, и подошел к ней. Любезная сестрица, сказал он ей, наклоня свою голову на плечо ея, взгляните хотя на нас. Не поступайте с нами с таким презрением. Посмотрите, ваш родитель, ваша родительница, сестра ваша и все плачут вокруг вас. Естьли вы нас любите, то окажите нам хотя единую улыбку. Он взял ее за руку, кою мать её оставила, предаваясь собственным своим движениям.

Наконец она на него взглянула; и делая принужденное угождение, улыбнулась; но печаль толико овладела всеми её чертами, что она ничего не могла сказать своему брату кроме единого желания обязать его. Ея улыбка казалась погруженною во мраке печали. Но дабы оказать несколько более угождения, она вырвала свою руку у брата, оглядывалась на обе стороны, и узнавши мать свою, взяла её руку обеими своими руками, наклонясь к оной с нежным движением.

Когда Маркиз встал со стула, утирая платком свои слезы. Дражайшая дочь! вскричал он; Ах! естьлиб мне никогда не видать такой улыбки! Она пронзает, присовокупил он, мое сердце.

Любезнейшая и снисходительнейшая сестрица, и так вы еще нас не презираете! Но посмотрите на слезы, кои вы проливать заставляете. Посмотрите на своего родителя. Он ожидает от вас хотя малейшего утешения. Его скорбь происходит от вашего молчания....

Она взглянула в ту сторону, где я сидел. Меня увидела: содрогнулась, паки на меня взглянула; и паки содрогнулась, и оставя руку своея матери, попеременно бледнеё и краснея, встала, ухватилась обеими руками за Камиллу.... О Камилла! Вот все что она могла произнести. Тогда источник слез полился из глаз ея; и все собрание, хотя чувствительно было тем тронуто, но чувствовало облегчение, видя толикое изобилие текущих слез. Я действительно подбежал бы к ней, и принял бы ее в свой обьятия, не взирая на все собрание; но Генерал удержавши меня сказал мне так громко, что она могла слышать: любезной Грандиссон, останьтесь на своем месте. Естьли Клементина не позабыла Англинского своего учителя, то она весьма будет рада, увидя его опять в Болонии. О Камилла, вскричала она, и так ты меня не обманула! Я опять стану тебе верить. Ето он. Ето точно он; и наклонясь к груди сей девицы, она скрывала свои слезы, кои омочали лице ея.

В сие самое время врожденная в Генерале гордость паки произвела в нем свое действие. Он отвел меня к стороне. Кавалер, сказал он мне, я ясно усматриваю то сильное влияние, которое вы имеете над сею нещастною девицею. Все собрание оное приметило. Но я полагаюсь на вашу честность. Вспомните о том, что вы говорили сего утра.... Боже мои! перервал я речь его с некиим движением. При сем однако я остановился; но возразивши опять с равною может быть ему гордостию довольствовался сим отзывом: знайте, Г. мой, что тот, для коего сие напоминание считаете вы необходимым, почитает себя честным человеком; и что вы признаете его таковым, равно как и вся ваша фамилия. Сей ответ казалось несколько его потревожил. Я пошел от него прочь с видом нимало для него не чрезвычайным, но которой показался бы весьма пылким для всех прочих, естьлиб все их внимание не обращено было к Клементине. Однако Прелат не преминул сего заметить. Он подошел к нам когда я оставил Генерала; а как я остановился, то оба братья вышли вместе со мною.

Возвращаясь же опять к собранию, я увидел что любезная Клементина, поддерживаемая обеими Маркизами и последуема Камиллою выходила из кабинета. Она остановилась, увидя меня подле себя. Ах! Кавалер. Она более ничего не сказала; и наклоня голову к грудям своей матери едва не лишилась чувств. Я взял её руку, висящую без всякого движения на её платье, и ставши на колени коснулся до оной моими устами. Я чувствовал себя тронутым нежностию, хотя за минуту перед сим я испытывал движения совершенно другаго рода. Климентина обратила на меня томные свои взоры с таким удовольственным видом, коего давно уже в ней не примечали. Я не мог произнести ни одного слова и встал. Она все шла к дверям; дошедши до оных обернулась назад и сколь долго могла на меня смотрела. Я был недвижим до того времени как старый Граф подавая мне руку и в самое то время взявши за руку духовного отца, которой подле его находился сказал нам, что не льзя более обманываться в причине такой болезни и что способ к выздоровлению также стал не безъизвестен. Но, Калалер, присовокупил он, вы должны принять Католическую веру! Духовник склонял меня к тому самыми усердными желаниями. В сие время вышла к нам молодая Маркиза с наполненными слез глазами. Мои попечения отвергнуты, сказала она нам; новая болезнь овладела моею сестрицею: и потом обратясь ко мне говорила, Ах! Г. мой, вы.... Но за что обвинять вас? Я вижу ясно, сколько вы страждете.

Тогда пришел Генерал с Прелатом. Теперь, любезной брат, сказал Прелат, я требую от вас сего, естьли не по великодушию, то по справедливости. Кавалер согласится, я в том уверен, что излишняя его живость заслуживает укоризну. Так, Г. мой, отвечал я; но не менее справедливо и то что намечания Генерала были невместны. Может статься, сказал Генерал довольно тихо. Я оборотясь к нему говорил: справедливое признание, Г. мой, есть славная над собою победа. Я смело выдаю себя за человека неспособного к подлости, могущей нарушить честность, по которой почитает свидетельство своего сердца за право желать, дабы быть почитаему в сей фамилии за некорыстолюбивого друга. Простите меня, Г. мой, естьли в моих словах усматриваете вид некоей надменности. Припишите оный тому отвращению, кое я имею ко всякой безразсудности в моих деяниях; но я чувствую, что сердце мое поражено премногими такими ударами, кои не всегда, я говорю сие с прискорбием, равное впечатление производить могут над вашим сердцем.

Как! Грандиссон, сказал мне Генерал довольно гордо, не ужели вы хотите делать укоризны?

Нет в них нужды, возразил я, естьли вы чувствуете справедливость сих слов. Но по истинне, или вы худо меня знаете, или позабываете самого себя. Теперь, Г. мой, изьяснясь чистосердечно я готов просить у вас прощения во всем что вы токмо могли найти оскорбительного в моем поступке: и взявши с торопливостию его руку, изьявляя более пылкости нежели жестокости продолжал примите мою дружбу, Г. мой, и верьте что я потщуся заслужить вашу.

Он взглянул на своего брата. Скажите мне, говорил он ему, что должен я отвечать сему странному человеку? Печальной ли принять мне на себя вид или веселой?

Ах! будьте веселы и не принимайте иного вида, отвечал Прелат.

Тогда он принял меня в свои обьятия, говоря мне что я его преодолел; что он обезпокоился не во время; что я оказал излишне гнев свой; но что надлежит простить нам взаимно друг друга. Его супруга была в недоумении, не могши понять от чего произошло сие возобновление дружбы. Старой Граф и духовник не менее приведены тем были в изумление. Маркиз вышел из кабинета.

Потом мы сели и различно рассуждали о состоянии любезной нашей больной. Но я ни мало не сумневаюс, что естьлиб сие свидание не причинило ей изумления, то конечно бы она не впала в ту болезнь, о которой мы беспокоились по описанию молодой Маркизы. Наконец Камилла прибежала с щастливым известием что, она начинает приходить в себя и что её мать, к удовольствию ея, обещала ей с охотою, что в позволении с нею видеться мне не будет отказано.

Я почел сей случай самым удобным дабы известить молодую Маркизу о советованиях Англинских лекарей. Прелат пошел в горницу к Иерониму, зная что он с великою нетерпеливостию желает знать следствие сего первого свидания, но в том намерении, как он мне сказал, чтоб совершенно не давать ему знать о тех небольших вспыльчивостях, кои произошли между нами с Генералом. Я надеюсь, любезной Доктор, получить пользу собственно для себя от гордости и вспыльчивости человека толь горячаго нраву каков сей молодой человек; ибо не имеюли я причины укорять себя в равной погрешности? О, любезной друг, сколько расскаявался я, что не имел надлежащей уверенности с Огарою и Салмонетом в том случае, когда безразсудная их вспыльчивость принудила меня приказать моим людям проводить их? Впрочем весьма вероятно, что естьлиб я терпеливо сносил здесь обиды от сих гордецов, кои почитают себя знатнее меня, и от человека военного, и, которой поставляет себе первым правилом не обнажать своей шпаги кроме своего защищения, то подверг бы себя таким обидам, кои беспрестанно приводили бы меня в затруднения, коих я убегать стараюсь.

Я пошел с Генералом и его женою к Иерониму, которой по своему участию принимаемому в выздоровлении своея сестры и по надежде, поданной ему о благополучной перемене всех дел великодушно забыл собственную свою болезнь. А поелику не было ни малейшего вида, чтоб я мог еще с нею в тот день видешься, то Генерал предложил мне, не хочу ли с ним ехать часа на два в Козино (место зборища), куда как думаю вы знаете сбираются каждый вечер все знатнейшие особы в Болонии. Но я от того просил меня уволишь; ибо беспокойствие, коим я был исполнен в рассуждении брата и сестры, кои по своим нещастиям сделались мне гораздо любезнее, принудило меня возвратишься домой.

ПИСЬМО LXXII.

Кавалер Грандссон к Доктору Барлету.

Во вторник с вечеру.

Я препроводил всю ночь весьма худо и сего утра столько был расстроен, что не мог иначе сделать, как послать человека спросить о здоровьи брата и сестры, будучи в том намерении чтоб покоиться до после обеденного времени. Но Маркиза отослав обратно моего человека, приказала мне сказать, что желает со мною видеться. Я в туж минуту исполнил её приказание. Клементина спрашивала, точноли она меня видела, и не во сне ли ей сие привиделось. Сей вопрос принят был за хорошее предзнаменование, и сей радости желали сделать меня участником.

Я видел Генерала в покое у Иеронима. Он заметил что я был не очень здоров. Г. Ловтер советовал мне пустить кров. Я на то согласился. Потом я видел, как перевязывали раны моему другу. Лекари не худо судили по оказывающимся признакам о его болезни. Два медика привезенные Прелатом сказали нам что испытывая Англинские советования они одобрили некоторую часть предписанных способов; и так соглашенось оным последовать.

Когда я пришел, то Клементина заперта была в своем покое. Ея мучения паки возобновились от её мыслей, смущаемых жестокостями двоюродной сестры ея; и в сем-то состоянии не рассудили за благо допустить меня с нею видеться. Но успокоившись несколько она пошла в кабинет своея матери. Генерал с своею супругою пошли туда же и приказали меня уведомит, что я могу теперь показаться,

Клементина при моем приходе сидела подле Камиллы наклонивши голову на руки сея женщины и молчала как будто бы занималась своими размышлениями. Шорох от моего прихода и мои поклоны принудили ее приподнять голову. Она посмотрела на меня; и обняв Камиллу, скрывала несколько минут лице свое. Потом взглянув на меня с некиим смущением, села прямо и смотрела на меня с твердостию. Однако её взоры обращались то на Камиллу то на меня и изъявляли неизвестность и недоумение. Наконец оставя Камиллу, она пошла тихо ко мне; но обратясь вдруг назад подбежала к своей матери; и обнявши ее одною рукою а другую подняв к верьху паки начала на меня смотреть, как будто бы сумневалась несколько в том что видела. Она казалось шептала нечто своей матери, но столь глухо что ничего не льзя было понять. Потом подошла к своей невестке, которая взяла ее за руку, когда она к ней приближилась и поцеловала оную. Она дошла и до Генерала возле которого я сидел и которой просил меня наблюдать все её движения. Она остановилась подле его и не говоря ему ни слова смотрела на меня долгое время с пленительною нерешимостию. Такие приступы, делаемые ею на подобие тайного её ко мне прихода, лишили меня всех сил удержать свое стремление. Я встал со стула и взяв ее за руку сказал ей, преклоня колено, посмотрите, Сударыня, на того, коего вы почтили именем вашего учителя. Не отвергайте признательного Градиссона, коего вся ваша фамилия удостоивает некоей дружбы.

О! я вас не отвергаю. Так, так не сумневайтесь в том. Все присудствующие чрезвычайно обрадовались услыша ее говорящею. Но, предприяла она, где вы были столь долгое время?

Я ездил в Англию, Сударыня, и не давно оттуда возвратился дабы видеть вас и любезного вашего Иеронима.

Иеронима! вскричала она поднявши руку, не отнимая однако той, которую я держал. Бедной Иероним.

Возблагодарим Бога, сказал Генерал, я усматриваю лучь надежды. Обе Маркизы плакали от радости.

Ваш Иероним, Сударыня, сей нежной брат начинает подавать лестную надежду о своем выздоровлении. Любители вы его?

Люблю ли я его? Но о чем здесь идет дело, мне кажется, что я совершенно вас не понимаю.

Теперь когда вы в добром здравии, то Иероним будет почитать себя щастливым.

Я в добром здравии!... Ах! Г. мой....

Но помогите мне, помогите мне, Кавалер! крича слабым голосом и озираясь вокруг себя с печальным и страшливым ее видом.

Сия мысль конечно клонилась к жестокой её сестре, смущавшей её воображение. Я обещал ей мою помощь и уверил ее также в помощи Генерала. Увы! вы не знаете, сказала она мне, с каким варварством со мною поступали. Но вы хотите быть моим защитником. Подите, сядьте подле меня. Я вас уведомлю о всем что я претерпела. Она с торопливостию возвратилась к своему стулу. Я за нею последовал. Она дала мне знак сесть подле ее: И так вы узнаете, Кавалер... Она прервала свою речь. Ах! моя голова! прикладывая свою руку к оной. Я не знаю, что во мне происходит. Но вы должны меня оставить. Я не здорова. Оставьте меня. Я не познаю более самой себя. Потом смотря на меня изумленным видом: вы уже не тот, которому я говорила.... Кто вы таковы, Г. мой? Она испустила крик томным голосом: и обняв Камиллу паки приклонила голову к её грудям.

Я не в состоянии был смотреть на сие зрелище; а как был не здоров с самого утра, то сие превышало уже мои силы. Я встал и пошел вон. Не выходите, Кавалер, сказал мне Генерал утирая глаза. Но не смотря на то вышед я из кабинета, пришел в горницу Г. Ловтера и не застав его там заперся. Я не могу вам изобразить, любезной Доктор, колико мое сердце было стесненно. Однако пробыв несколько в уединении и почувствовав облегчение я пошел к Иерониму, куда в туж минуту вошел и Генерал, которой не говоря ни слова взял меня за руку и повел в кабинет своей матери с равною молчаливостию. Подходя к оному он мне сказал, что его сестрица меня спрашивала, что она опечалилась о моем выходе, опасаясь не оскорбила ли меня и что сие может служишь щасталивым предзнаменованием.

Мы пришли в кабинет. Она была в обьятиях своей матери, которая лаская ее проливала над нею слезы. Вот Кавалер, любезная моя дочь, вы ничего такого не сделали, чтобы могло его оскорбить. Она оставила обьятия своея матери. Я подошел к ней. С начала, сказала она мне, подумала я что ето не вы сидели подле меня: но по вашем выходе я действительно уверилась что ето вы были. Для чегож вы ушли? разве я причинила вам какое неудовольствие?

Вы к тому неспособны, Сударыня: но вы приказали мне вас оставить и я должен был вам повиноваться.

Очень хорошо (смотря на свою мать.) Но что должна я ему сказать, Сударыня? Я не могу вспомнить, что хотела ему сказать. И подошед с торопливостию к своей невестке, говорила? обещались ли вы мне, Сударыня, не говорить ничего против меня двоюродной моей сестре Дауране. Молодая Маркиза отвечала взяв ее за руку, что она ненавидит Даурану, и что любит токмо любезную свою Климентину.

........О! я не желаю ей ни от кого ненависти... и наклонясь ко мне, спросила кто такая сия госпожа? Генерал чрезвычайно был доволен сим вопросом; ето еще в первой раз оказала она внимание к своей невестке и спросила кто она такова, хотя ежеминутно получала от нее знаки нежности. Я ей сказал, что сия госпожа её сестра, и супруга Генерала её брата.

Моя сестра! По чему? Какже я не знала ее даже до сего времени?

Ваша сестрица, Сударыня, потону что вышла за муж за старшего вашего братца.

Я совершенно ничего из етого не понимаю. Но для чегож мне о том прежде не сказали? И так желаю вам. Сударыня, всякого благополучия. Даурана не пожелала признать меня за сестру свою. Признаете ли вы меня вашею сестрою?

Молодая Маркиза прижимала ее в своих обьятиях.

Моя сестрица, моя приятельница, дражайшая моя Клементина! называйте меня своею сестрицею, и я ничего более не желаю для моего благополучия!

Колико произошло странных случаев, возразила она с видом внимания о самой себе: и обратясь к Генералу просила его переговорить с ним на минуту. Он повел ее за руку в другой угол кабинета. чтоб не слыхали нас сказала она ему (но столь однако громко, что было можно все слышать.) что я хотела вам сказать? я хотела что то.., но не могу вспомнить... Нет нужды, любезная сестрица, вы вспомните, отвечал ей Генерал. Не спешите только. Новая ваша сестрица вас любит. Ето изящнейшая из всех женщин составлающая радость моея жизни. Любите ее, дорогая Клементина.

О! я буду ее любить, не имею ли я дружества и ко всякому человеку?

Но ее должно любить более нежели всякую на свете женщину, выключая изящнейшей нашей матери. Ето моя супруга а ваша сестрица; она с величайшей нежностию вас любит, вас и любезного нашего Иеронима.

Не ужели она никого более не любит?

Ковож желаете вы, чтоб она любила?

Я не знаю; но не должно ли любить каждаго?

Она любит все то, что вы любите; ибо она есть самая благодушная женщина.

Сего-то я желаю. Я обещаюсь вам любить ее. Но я сумневаюсь, Г. мой...

В чем, любезная сестрица? Я не знаю: но скажите мне, Г. мой, за чем Кавалер Грандиссон сюда приехал?

Горя желанием вас видеть, вашего родителя, вашу родительницу, Иеронима; видеть нас всех, и споспешествовать к нашему благополучию.

Какая милость! Не имеете ли вы о нем такого мнения? Он всегда был изящнейшим из человеков. А вы, любезной братец, щастливы ли вы?

Я щастлив; но был бы гораздо щастливее, естьлиб вы и Иероним были благополучны.

Но Ах? вы в том отчаяваетесь. Не дай Бог! любезная сестрица; Кавалер по своей милости привез к нам весьма искусного лекаря, которой ласкается вылечить Иеронима.

Правда ли ето? Да для чегож не привез он его прежде ?

Сей вопрос казалось мне привел Генерала в некое замешательство. Однако но великодушию своему он признался, что в етом проступились; что не приняли для сего надлежащих мер, и жалеет что в том не поверили сперва Кавалеру Грандиссону.

Она подняла руку в верьх с некиим удивлением и говорила: Боже милостивый! Сколько перемен случилось! Г. мой, я сию же минуту возвращусь к вам: и не давая ему времени отвечать она побежала к дверям. Камилла следовала за нею, спрашивая ее, куда она идти желает. О! естьли ты здесь, Камилла, то пойдем вместе со мною: и наложа руку на её плечо сказала ей поди поскорей к отцу Марескотти; скажи ему.... она остановилась; потом опять говорила, скажи ему что теперь я имею самую лучшую мысль.... и поручаю себя его молитвам.

После сего она подошла к своей матери, взяла её руку, поцеловала, и прикладывая оную к своему лбу и своей щеке с детскою нежностию просила ее иметь к ней матерьнюю любовь. Вы не знаете, Сударыня, присовокупила она, да и я также не понимаю, что происходит в моей голове. Да излечит меня любезнейшая рука ваша. Она паки начала прикладывать матернюю руку к своему лбу; потом приложила ее к своему сердцу. Маркиза целуя беспрестанно нежную свою дочь, омочила лице её своими слезами.

Камилла спросила Генерала, прикажет ли позвать отца Марескотти. Нет, сказал он ей, пусть она повторит свой приказ: может быть она уже о том и забыла. И самом деле она более не упоминала об отце Марескотти.

Маркиза думает, что она конечно еще не забыла о прежнем предубеждении, которое Генерал и сей отец имели против меня, и что видя меня примирившагося с первым, желала также моего примирения и с другим.

Я почел за долг, любезной мой Доктор, описать вам подробно все движения толь дражайшей особы в первых двух наших свиданиях. Вся фамилия возъимела уже от того лучшую надежду. Теперь же когда, по столь удивительном превращении изтребила она глубокое молчание, к коему была как будтобы обречена, и когда начинает говорит хотя и не весьма связно, мы рассудили за благо не утомлять ее столь продолжительными разговорами. Камилле дано было приказание забавлять ее в своей горнице и говорить ей всегда лестное её воображению. Я попросил у ней позволения удалиться: она отвечала мне: но увижусь ли с вами до отъезду вашего в Англию? Без сомнения и весьма часто будете с ним видеться, сказал ей Генерал. Тогда она пошла с Камиллою будучи весьма довольна.

Мы вышли из кабинета к Иерониму, коего молодая Маркиза чрезвычайно обрадовала рассказывая о всем произшедшем. Сей великодушной друг приписывал щастливую сию перемену моему присудствию; и Генерал клялся что впредь с великою радостию приступит ко всем решениям, кои будут приняты с согласия всех для излечения его сестры.

Старой Граф с старшим своим сыном отправился сего вечера в Урбин. Они пришли ко мне на квартиру проститься со мною; и отец повторил мне, что он всегда ласкается видеть меня ревностным Католиком.

Примечание. "Многия следующия за сим письма содержат в себе не токмо новые свидания Кавалера с Клементиною, и следственно новые подробности, коими он намерен, говорит он, дабы оправдать тем чрезвычайную продолжительность оных, показать успехи всей оной перемены; но еще и ответы к Доктору Барлету, на различные обстоятельства, касающиеся вообще до свойств героев сея повести. Неизчерпаемой сочинитель позабывал, что вкус его читателей не всегда соображается с его вкусом, и что самой вероятности, от коей он никогда не удалялся в таком множестве произшествий, не довольно бы было для подкрепления всей важности оных. Однако иногда доходит он к своему содержанию, как то из следующего письма видно будет.,,

ПИСЬМО LХХИИИ.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

Из Болонии 13 и 24 Июня.

Граф делла Порретта и его два сына прибыли вчерашнего числа из Урбина, дабы разделить с нами ту радость, которую мы чувствовали от нашей надежды ежедневно умножающейся. Сего дня я приметил на лице Маркизы такую скрытность, коей не видал до прибытия Графа; или лучше сказать некое благоугождение, которое показалось мне излишне учтивым касательно такой дружбы, какова наша. Вы знаете, любезной мой Доктор, что я приметя мрачность на челе друга, всегда стараюсь изыскивать тому причину надеясь изьяснить оную. Я просил Маркизу на минуту переговорить со мною на едине.

Она при первом слове оказала мне сие удовольствие. Но давши мне время открыть ей всю внутренность моего сердца, она спросила меня, может ли отец Марескотти, которой имеет ко мне, сказала она мне, всю нежность отца, быть при нашем разговоре. Сей вопрос привел меня в великое удивление. Однако я отвечал, что с охотою на то соглашаюсь.

Она приказала его позвать, по чему он к нам немедленно пришел. Нежное участие, поелику не знаю какую то скрытность усматривал и на его лице, заставило меня думать, что он небезъизвестен был о разположениях Маркизы, и что позвали его для того дабы он принял участие в сем изъяснении, когда бы я его и не просил.

Я повторил перед ним сказанное уже мною. Маркизе о моем беспокойствии касательно премены мною примеченной со вчерашнего дня на таком лице, на коем я кроме милости ничего не видал. Кавалер, отвечала она мне, естьли вы не почитаете себя нежно любимым всею фамилиею как в Неаполе, в Урбиве так и Болонии, то великую делаете нам несправедливость. Тогда начала она говорить о оказанных мною им услугах; она увеличила их до высочайшей степени. Я клялся ей, что не мог менее сделать для соответствования чувствованиям собственного моего сердца. Сие попечение возразила она, должны вы оставит нам, дабы о том судить; но пожалуйте не почитайте нас способными к неблагодарности. Мы с радостию начинаем усматривать всю возраждающуюся нашу надежду касательно любезной дочери, видя ее в такой пропасти, коей почти нет примера. Клянусь честию, справедливостию и всеми законами признательности, что она должна быть вашею супругою, естьли вы токмо потребуете ее по тем договорам, кои вы некогда нам предлагали.

Я с удовольствием на сие соглашаюсь, сказал духовный отец наклоня голову.

Чтож могу я еще присовокупит, продолжала Маркиза? Мы находимся все в ужасном замешательстве. На меня возлагают такое дело, кое меня опечаливает. Облегчите мое сердце, Кавалер, избавя меня от продолжительного изьяснения.

Мы не имеем в етом нужды, Сударыня. Я проникаю во внутренность вашего сердца. Я никогда не буду укорять вашу фамилию неблагодарностию. Вы же, отец мой, скажите мне, (предполагая по крайней мере что бы вы могли сделать в мою пользу то, что я сделал для васъ) естьлиб вы были на моем месте, то вы не более бы были убеждены в своем законе, сколько я в моем, скажите вы мне, чтобы вы сделали в таком случае, а из того можем судить что я сделать должен.

Отец Марескотти отвечал мне, что он не может опровергнуть такого предположения; но возможно ли, возразил он, чтоб заблуждение могло иметь над рассудительным человеком столько же силы как и справедливость?

Вы знаете, сказал я ему, что сей вопрос бесполезен; ибо я имею равное право предложить вам то же и с моей стороны. Но соединим усердные наши молитвы о том щастливом окончании дел, в коем мы все принимаем участие; то есть, о совершенном возстановлении здравия дражайшей нашей Клементины. Вы видите, Сударыня, что я нимало не стараюсь настоять касательно её руки. Вы сами свидетели почтительному моему поведению. Даже и в самой печальной её задумчивости вы не приметите ничего, почему могли бы судить что она помышляет о браке. Теперь же единое мое желание, как я уже помнится мне вам и прежде сказывал, состоит в том дабы видеть ее в совершенном здравии.

Что должно мне сказать, честный отец? Что мне отвечать? Возразила Маркиза взирая на него печальным оком. Потом обратясь ко мне сказала: во вы, Кавалер, помогите нам своим советом. Вы знаете наше состояние. Увы! не подозревайте нас в неблагодарности. Мы уверены что благосостояние любезной нашей дочери находится в опасности. Естьлиж Клементина сочетается с вами браком; то она не долго пробудет в Католическом законе. Еще повторяю, помогите нам.

Вы по, своему великодушию, Сударыня, излишне беспокоитеся о пользе вашей дочери и моей. Вы говорите, что она будет моею супругою, естьли я паки представлю те договоры, кои уже предложил. Но я дал Генералу честное слово, что без согласия трех братьев, равно как и без вашего, Сударыня, я никогда не соглашусь вступать с вами в союз и я обьявил уже вам самим что почитаю себе за долг сдержать свое слово: но что вас признаю свободными, естьли вы думаете что Клементина по совершенном своем выздоровлении почувствует гораздо более признательности нежели вы желаете к предполагаемым услугам; то будьте уверены что мои посещения постепенно будут уменшаться. Таким образом намерен я изтребить оную из её мыслей, подавая ей знать что я гораздо менее способствовал её выздоровлению, нежели сколько она думает. Я обещался Генералу посетить его в Неаполе. Мое отсудствие не более трех недель может продолжиться и я всегда буду в готовности возвратиться сюда по первому приказанию. Оставим всякие решения до сего времени; а положитесь на честность такого человека, которой паки уверяет вас, что почитает себе за долг сдержать свое слово и что признает вас свободными.

Они взглянули друг на друга не отвечая мне ни слова.

Что думаете вы, Сударыня, о сем предложении? Что вы о том скажите, отец мой? Естьлиб я мог токмо вообразить себе что нибудь беспристрастнее, то неотменно предложил бы вам оное.

Священник сказал мне, что я удивления достойной человек. Маркиза жаловалась, что у нее недостает выражений. Она плакала. Она истинное принимала с сем деле участие. Я чрезвычайно был чувствителен к такой её любьви : однако сказал я сам в себе с прискорбием может быть весьма очевидным: Когдаж, когда найду я то спокойствие, коего мое сердце кажется достойно? но сие же самое чувствование (должен ли я назвать сим именем горделивость мою) пришло ко мне на помощь. Благодарю Тя Боже за низспослание мне твердости исполнить налагаемое на меня совестию и человеколюбием, изключая другия законы. Отец приметил что я чрезвычайно был тронут; ибо слезы появлялись уже на глазах моих. Он вышел дабы сокрыть собственное свое движение. Маркиза будучи еще более тронута назвала меня великодушнейшим человеком. Я простившись с нею весьма почтительно пошел к Иерониму.

А когда хотел идти на квартиру дабы успокоить несколько свое сердце; то Маркиз, Граф и Прелат приказали меня просить в горницу Маркизы, где они находились с отцем Марескотти, которой уведомил их о всем в нашем разговоре произшедшем. Прелат встал и обнимая меня сказал: любезной Грандиссон, сколько я вам удивляюсь ! Для чегож, для чего не желаете вы назваться моим братом? хотя бы и самой Принц пожелал сочетаться браком с моею сестрицею.... но естьлиб вы были Католического закона.... Для чегож не желаете вы? прервала, Маркиза речь его возведя свои руки и очи к небу. Вы не желаете; и так вы не можете того сделать? сказал мне Граф. Маркиз взял меня за руку! Он выхвалял мою некорыстолюбивость. Он весьма одобрил предложение о моем отсудствии; но паки представил мне что я должен произвести в действо сие намерение и поступить при сем случае с великою осторожностию не токмо с Клементиною но и с Иеронимом, коего признательное сердце чрезвычайно опечалится даже и от малейшего подозрения, что таковое мнение произошло от них. Тогда все ваши меры будут оставлены; и как здравие Клементины будет возстановляться, то мы положимся во всем на волю Создателя.

Потом я возвратился к Иерониму, которому сообщил намерение мое отправиться в Рим и в Неаполь; поелику я дал в том честное слово Генералу и его супруге. Он спросила меня, в каком состоянии будет находишься тогда его сестрица и нет ли какой опасности касательно наших чаяний? Я не поеду, сказал я ему, без согласия на то Клементины. Ея излечение зависит теперь от времени. Естьли я в самом деле столько приношу оному пользы, сколько вас дружба в том уверяет; то кратковременное отсудствие и ожидание, кое могут они возбудит, возъимеют гораздо более силы к подкреплению её внимания, нежели частые посещения. Но, возразил он, не находите ли вы возражения со стороны моего родителя, моей родительницы и братца? Не беспокоятся ли они о Клементине? Я отвечал ему, что как изьяснялся с ними о своем отъезде, то они также судили что маловременное отсудствие может возбудить её внимание. Тогда он согласился по столь убедительным причинам на мой отъезд, прося меня при том чтоб я поступил в сем случае как можно осторожнее с разборчивостию его сестры.

Примечание. Предприятие дабы склонить Клементину согласиться на его отъезд получило желаемой успех по той предосторожности, которую он употребил и коей обстоятельного описания сочинитель заблагоразсудил здесь не включать. Кавалер ездил не токмо в Рим и Неаполь но также во Флорецию в том намерении дабы склонить Гжу. Бемонт приехать на некоторое время в Болонию. Он уведомляет Доктора что во время путешествия он не будет может быть к нему писать несколько недель В самом деле сия перерывка занята была здесь различными письмами Милади Ж... к Мисс Бирон, кои содержат в себе повествование о распрях её с своим мужем и о других домашних обстоятельствах. При сем должно уведомит, что Мисс Бирон находилась уже в своей фамилии. Милади Ж..., которая не могла без нее жить, отправилась наконец к ней и оттуда писала к сестре своей Милади Л.... о всем что она видела, то есть, изящные качества родственников своей приятельницы и удовольствия кои они ей беспрестанно доставляли. Слабостьже Мисс Бирон описана была с таким пристрастием какое может токмо произвесть искреннейшая дружба. Ея болезнь была всем известна, а добродетель и благородство её чувствований понуждали оную почитать. На конец Доктор Барлет получил от Кавалера три письма.,,

ПИСЬМО LXXIV.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

Из Флоренции 5 и 16 Июля.

Я не менее щитаю трех недель с того времени как отправил последнее мое письмо. Я получил известия о всех моих друзьях из Англии и Франции; но те, кои присланы мне из Болонии Прелатом отцем Марескотти и Г. Ловтером были самые щастливые. Прелат означает мне особенно, что приписывают хорошим успехам братнего здоровья ту надежду, коею ласкаются, что теперь вскоре увидят сестру в совершенном здравии.

Я препроводил целые две недели в Неаполе и Портичи. Генерал и его супруга беспрестанно старались оказывать мне свои услуги. По приезде моем туда Генерал вступал со мною в изьяснение о моих намерениях: а я отвечал ему тоже самое что и его матери. Он казалось весьма был тем доволен. Разлучаясь со мною он принял меня в свои обьятия, как своего брата и друга, прося прощения в самых нежнейших выражениях в той злобе, которую он ко мне сперва имел, обещаясь клятвенно поступить по выбору сестры своея, естьли Господь дарует ей облегчение. Его супруга равномерно была чистосердечна в засвидетельствованиях своего почтения. Она сказала мне откровенно, что ничего столько в свете не желает, как по совершенном выздоровлении Клементины назвать меня своим братом.

И так какоеж будет определение судьбы моея, любезной Доктор? Самое величайшее препятствие изчезло; но Прелат, как вы легко могли приметить, обращает со всем в другую сторону ту заслугу, кою его брат мне приписывает и по видимому с тем намерением, дабы уничтожить мою надежду. Я полагаюсь в том на произвол судьбы; но я ничего не переменю в своих поступках.

Гжа. Бемонт, которая ездила в Болонию, возвратилась назад вчерашнего вечера. Она подтвердила мне все писанное ко мне о щастливой перемене брата и сестры а следственно и всей фамилии. Г. Ловтера осыпают все похвалами и ласками. Иероним в состоянии уже просиживать по нескольку часов с другими; а Клементина посещает его каждый день по два раза: она начала опять действовать своею иголкою и что почитает себе за удовольствие шить что ниесть в горнице своего брата.

Заблуждения её разума бывают уже редки, и когда её мысли начинают смущаться, то она вскоре оное примечает. Тогда она не говорит ни слова. Она проливает слезы и тотчас принимает намерение, или удалиться в свой кабинет, или хранить глубокое молчание. Она говорит иногда с Г. Ловтером, которой бывает в горнице её брата. Когдаж разговор случится о мне; то её выражения бывают весьма скрытны и продолжаются малое время о той материи; но она чрезвычайно любопытствует о всем касающемся до Англии, обыкновениях и поведениях наших, особливо же о женщинах.

Каждой поставляет себе за правило, не выключая Иеронима и Камиллы не начинать никогда разговора о мне. Она часто спрашивает обо мне и щитает дни моего отсудствия. Некогда случившись на едине с Гжею. Бемонт, она ей сказала; не знаете ли вы, Сударыня, для чего всякой старается здесь не говорить о Кавалере Грандиссоне, а переменяет мою речь, когда я сама о том заговорю? Я примечаю сие притворство в Камилле как и в других. Но даже не льзя изключить из того и Иеронима и я многократно его в том испытывала? Не ужели он, способен к неблагодарности? Может ли он быть равнодушен к такому другу, от коего получал толико благодеяний? Я ласкаюсь что не имеют о мне столь худого мнения, дабы страшиться произнести в моем присудствии имя такого человека, коему я должна оказывать толико же признательности как и почтения. Скажите мне, Сударыня, не оказала ли я в нещастных моих обстоятельствах, чего нибудь недостойного моего свойства, моея фамилии, или скромности моего пола? Естьли я оказала сию погрешность, то мое сердце не имело в том участия; а по сему должно судить, что мое нещастие в самом деле было жестоко.

Гжа. Бемонт всячески старалась вывести ее из сего заблуждения. Очень хорошо, возразила она, и так я надеюсь что скромность и признательность пребудут на всегда в сем сердце в одинакой степени. Пусть же позволят мне признаться что я его почитаю; ибо я имею к нему сие чувствование, и никогда оно не принудит меня выдти из пределов благоразумия. Позволите ли вы, Сударыня? Поговорим о нем с четверть часа... не более. Вот мои часы. Ето Англинские часы, кои я купила в сем намерении, не давая о том никому знать. Не измените ли вы мне? При сем не доверяясь сама себе, она испустила источник слез и вышла вон не говоря ни слова.

Я не скрою от вас, любезной друг, что Гжа. Бемонт совершенно знает состояние моего сердца и о нем соболезнует. Она желает чтоб рассудок любезной её приятельницы пришел в прежнее состояние; она страшится препятствия: но есть, говорит она, такой человек; коего она желает Клементине. Есть такая же и женщина..... Великий Боже! тебе предаю я решение моея участи.

Госпожа Бемонт рассказывает, что за два дни до её отъезду Клементина начинала уже сумневаться о моем возаращении. Она прервала свое молчание, и пришла уже в смущение: дватцать дней, Камилла! сказала она обратясь к сей женщине. Она стала безгласна на кануне отъезда Гжи. Бемонт. Во время её упражнения с Маркизою Камилла пришла с торопливостию от Прелата, которой просил позволения с ними видеться. Маркиза отвечала, что он может придти; тогда Клементина слыша его идущего, оставила свое упражнение переменилася в лице и приняла на себя почтительной вид. Но как скоро увидела она Прелата одного; то печаль изобразилась на лице её как будто бы она обманулась в своем ожидании.

Прощай, любезной друг, я надеюсь завтра около вечера быть в Болонии. Вы в скором времени получите от меня другое письмо.

ПИСЬМО LXXV.

Кавалер Грандиссон к тому же

Болония, 7 и 18 Июля.

Я прибыл вчера в сей город тогда, когда уже довольно было темно. Я послал в самую ту минуту засвидетельствовать мое почтение фамилии. Сего утра я пошел в палаты делла Поррета и прошел прямо в покой к господину Иерониму. Он поднялся с места, дабы меня принять стоя и разделить со иною радость щастливой сей перемены. Я видел самые нежнейшие знаки любви его. Все, сказал он мне, начинают иметь бодрость и здравие.

Камилла, пришедши вскоре к нам, поздравила меня с приездом от молодой своей госпожи и сказала мне, что через четверть часа, она будет в готовности принять мое посещение. Чудеса! вскричала добрая сия женщина. Вы увидите здесь одну радость и надежду. Выходя же от нас она сказала мне на ухо: моя госпожа надевает цветное платье для принятия вас. Вы не увидите уже ее более в трауре. Время уже приближается; ибо Генерал писал к своему родителю, что он с великим удовольствием соглашается на выбор сестры своея.

В сие время пришел Прелат. Желаю вам всякого благополучия, сказал он мне довольно благосклонно. Торжествуйте, Г. Грандиссон, Климентина может теперь располагать своим жребием, тот, которого сделает она над собою властелином, кто бы таков ни был, действительно будет обладать сокровищем.

Маркиз, Граф и отец Марескотти, которые пришли один за другим, оказали мне самые нежные ласки. Маркиза, пришедши потом, предупредила меня своими поздравлениями. Ваше возвращение, сказала она мне, соответствует нашей нетерпеливости. Мы щитали даже дни вашего отсудствия. Я надеюсь что радость Клементины будет чрезвычайна. Вы знаете изящность доброго её сердца.

Отец Марескотти отвечал за меня, что можно положиться на мое благоразумие, и что увидевшись с нею я без сомнения буду иметь внимание умеришь свою радость, дабы тем удержать ее в благопристойности. Не более прошло четверти часа в сих засвидетельствованиях взаимного удовольствия и дружбы, как Камилла пришедши просила меня по приказанию своея госпожи пожаловать в её кабинет. Маркиза вышла наперед. Я пошел за Камиллою, которая сказала мне идучи, что она почитает свою госпожу не только спокойною, как была за несколько перед сим дней: а сие без сомнения происходит, присовокупила она, или от её торопливости при одеванье, или от её нетерпеливости, с какою она меня ожидает. В то время, как Клементина была совершенно здорова, то представляла собою, так сказать, самую изящность без всякой принужденности. Я видел только одну такую женщину, которая бы с сей стороны могла с нею равняться. Мисс Бирон кажется чувствует, что может положишься на природные свои прелести и не оказывает более никакого тщеславия. Ктож будет думать о её уборе, когда обратим свои взоры на лице ея? Что касается до достоинства и снисходительности в виде и в обхождениях; то я не знаю ничего подобного сим двум молодым особам.

Клементина показалась мне прелестною. Но несколько странное разположение её украшений и нечто гораздо блестящего, чего я никогда не видал в глазах ея, где обыкновенно удивляются не инному чему как приятному блеску, принудило меня страшиться, что её воображение гораздо более растроилось, нежели я опасался. Сия мысль причинила мне некое прискорбие при моем входе.

Кавалер! любезная моя, сказала ей Маркиза. Клементина, примите вашего друга.

Она встала с видом изьявляющим достоинство и приятность. Я подошел к ней. Она подала мне свою руку. Генерал, Сударыня, и его супруга, поручили мне засвидетельствовать вам нежнейшее свое почтение.

Они конечно приняли вас как друга сей фамилии? Но, скажите мне, Г. мой (улыбаясь,) ваше путешествие не продолжилось ли долее, нежели вы обещали?

Только двумя или тремя днями, Сударыня.

Только? Г. мой. Очень хорошо. Я вас за то не укоряю. Нимало не удивительно, чтоб человек толико ожидаемой, не был всегда властен в разположении своего времени.

Она запиналась. Она смотрела на на мать свою, то на меня, то в низ с очевидным замешательством. Потам, как будто бы сумневаясь о своем состоянии, она обратилась назад прикладывая платок к голове своей,

Гжа. Бемонт, возразил я, дабы уменшить её прискорбие, свидетельствует вам всю свою нежность.

Разве вы были во Флоренции? Гжа. Бемонт, говорите вы? Во Флоренции! и подбежавши к своей матери она обняла ее обеими своими руками. Она старалась скрыть лице свое в грудях ея..... О Сударыня! Избавьте меня, избавьте меня от меня самой. Я не знаю более, где я нахожусь.

Маркиза целуя ее прижимала ее в матерних своих обьятиях усиливаясь ее утешить, и многократно повторяя ей, что она в одну минуту почувствует облегчение. Я сделал движение дабы выдти вон; а как Маркиза подала мне на то согласие знаком, то я вышел в боковую горницу.

Вскоре потом Камилла уведомила меня, чтоб я туда возвратился. Я увидел госпожу её сидящую и наклонившуюся на плечо своея матери. Прошу прощения, Кавалер, сказала она мне. Здравие мое худо поправляется, я ето ясно вижу. Но нет нужды. Мне теперь лучше, а вдвое еще хуже нежели было: хуже по тому, что я чувствую свое нещастие. Во взорах её изчез уже тот блеск, которой произходил от её воображения. Они были томны, мрачны и омочены слезами.

Я взял её за руку. Не печальтесь, Сударыня; востановление прежнего вашего здравия приближается. Сии небольшие припадки, на кои вы жалуетесь, доказывают что они приближаются уже к концу.

Дай Боже! Ах! Кавалер, какие нещастия причинила я нашим друзьям, моей матери, вам и всей вообще фамилии! О жестокая Даурана. Но для чегож упоминать об ней? Скажите мне, правда ли ето, что она умерла?

Разве ты желаешь, любезная моя, чтоб ето была правда? спросила ее мать ея.

О! нет, нет. Я желаю чтоб она была жива и чтоб расскаевалась в причиненном ею мне зле. Не была ли она моею подругою в младенчестве? Она меня некогда любила. Скажите, Кавалер, жива ли она еще.

Я взглянул на Маркизу, прося от нее совета, что отвечать и её взоры изьяснили мне её мнение: тогда я отвечал что сестра её Даурана еще жива. О! возразила с живостию благородная Клементина, ето для меня великое торжество; ибо небо свидетельствует мне, что я ее простила! И взирая на меня сказала, и так вы говорите, Г. мой, что вы надеетесь видеть меня в совершенном здравии и что болезнь приближается к концу! Сколь сия надежда для меня утешительна! По окончании сих слов она упала на колени подле своея матери: Всемогущий Боже! возопила она, возведя руки и очи свои к небесам, ниспошли на меня всемогущую свою помощь, я со слезами прошу твоея щедроты, в том едином намерении, ты видишь всю внутренность моего сердца, дабы возвратить любезнейшим моим родителям благополучие, кое я у них похитила. Присоедините ваши усердные моления к моим, вы, Г. мой, друг моей фамилии, вы, Сударыня, которая нежностию превосходит и самую снисходительнейншую мать! Маркиза толико была сим тронута, что я опасался дабы она не имела нужды в помощи, но к щастию моему потоки слез протекшие из очей её принесли ей облегчение. Камилла, плачущая также в углу кабинета, приближалась по моей прозьбе; и Клементина попросила у ней руку. Я пойду, сказала она нам, но вы останьтесь здесь, Г. мой; я в минуту возвращусь назад. Извините, Сударыня (прикладывая руку к голове своей); а несовершенно еще здорова; я имею нужду выдти на минуту.

Мы остались с Маркизою в приятном удивлении от всего нами увиденного и слышанного, и хотя оно сопровождаемо было великим прискорбием, но мы находили утешение в том, что могли поздравлять друг друга скорым её выздоровлением. Клементина не замедлила придти к нам поддерживаема будучи Камиллою, которая дабы обласкать ее спросила у меня, надеюсь ли я что её госпожа вскоре будет наслаждаться совершенным здравием? Я отвечал, что ни малейшего не имею в том сумнения. Маркиза подтвердила мой ответ старалась самыми приятнейшими обещаниями ободрить тронутое её сердце.

Но в то время, когда она предавалась её нежности, приметила она по положению, своея дочери, которая смотрела в низ потупивши глаза, и коей лице покрылось пленительным румянцем, что в её мыслях происходило нечто новое. Она спросила ее взявши ее за руку, чем она занимается и от чего происходит сия задумчивость? Я от вас того не скрою, Сударыня, отвечала Клементина тихим и робким голосом, но могу ли я сего надеяться. Я весьма бы желала поговорить с Кавалероли с минуту на едине. Он исполнен благодушие и чести. Впрочем, естьли вам покажется сие не хорошо, то я не стану того желать. Я желаю поступать по вашим приказаниям. Однако я стыжусь; ибо имею ли я сказать что нибудь такого, чего бы мать не могла слышать? Нет, нет, Сударыня. Сердце мое желает, чтоб вы принимали во всем участие.

Любовь моя ни в чем не может тебе пртивуречить. Камилла, пойдем со мною. Оне вышли обе.

Климентина приказала мне сесть подле себя. Я повиновался: в тогдашнем моем состоянии мне со всем было неприлично начать первому говорить. Я ожидал её приказаний в молчании.

Она находилась в некоем замешательстве. Ея взоры обращаясь на все стороны устремлялись несколько минут на меня, потом в низ, или на самое ее. Я рассудил что конечно не принужу ее моим молчанием к разговору. Мне кажется, сказал я ей, что любьви достойная Клементина нечто думает такое, кое она желает сообщить мне. Вы не имеете, Сударыня, друга которой бы был искреннее и вернее меня. Ваше благополучие и любезного моего Иеронима занимают единственно мои мысли. Почтите меня, Сударыня, вашею доверенностию.

Я имею нечто сказать вам. Я хочу о многом вам предложить. Но пожалейте о мне, Кавалер: у меня не остается более памяти. Я совершенно оной лишилась! но наиболее представляется мне то, что мы обязаны вам так много, что не можем достаточно возблагодарить вас, и сие чувствование весьма меня трогает.

Чтож надлежало мне сделать, Сударыня, дабы соответствовать таковой дружбе; поелику я уверен что каждая особа из вашей фамилии тоже бы сделала будучи на моем месте?

Такое великодушное рассуждение увеличивает мои обязанности. Скажите мне, Г. мой, каким образом можем мы засвидетельствовать нашу благодарность, а особливо я; тогда буду я гораздо спокойнее. Иначе мне невозможно никогда быть спокойною.

Как! Сударыня, не ужели вы почитаете меня не довольно награжденным приближением того успеха, коего все признаки соответствуют нашим желаниям?

Такое может быть ваше мнение: но долг еще сильнее от того над нами действует.

Разсуди, любезной Доктор, не изьяснил ли я сие открытие в мою пользу как будто бы принужденно. Впрочем естьлиб любезная Клементина не имела родителей, естьли бы она зависела от самой себя, то я не почел бы ее способною решиться к тому в столь разборчивом случае. И так, хотя вся её фамилия обьявила мне, что намерена поступать по собственным её желаниям, но честь позволяла ли мне воспользоваться благородным чувствием той признательности, коею она была исполнена?

Естьли вы предполагаете, Сударыня, отвечал я, что ваша фамилия одолжена такими услугами, за кои ей трудно меня возблагодарить; то взаимное оное действие должно произойти от фамилии. Позвольте мне отнестись в том к вашему родителю, вашей родительнице, к вашим братцам и к вам самим. Таким образом купное ваше решение действительно получит от меня совершенное одобрение.

(Она помолчавши несколько минут говорила.) Так, Г. мой, я думаю что вы оное примите с благодарностию. Но вот в чем состоит мое затруднение: награда во все невозможна. Я не в состоянии вас наградит. К великому моему нещастию сие самое начинает превосходить мои силы. Я высокие имею понятия, Г. мой, о том чем обязана Создателю, моим родителям, вам..... Но я изьясню на бумаге все то, что могу изобрести касательно важного сего предмета. Я желаю произвесть сие в действо с благородством. Вы подали мне к тому пример. Долг требует, чтоб я изьяснила на бумаге мои мысли; я не могу положиться на мою память; нет, ниже на собственное мое сердце, Но оставим такой предмет, которой приводит меня в недоумение. Я поговорю о том прежде с моею тетушкою; но сие оставим до другаго времени, а теперь я хочу ее позвать сюда.

При сем она тотчас пошла в боковую комнату, откуда возвратилась с Маркизою которую она вела за руку. Я надеюсь что вы по своему великодушию меня за сие простите, сказала она ей входя ко мне. Я хотела говорить с Кавалером о многих обстоятельствах, в то время которое я с ним препроводила, но ничего не могла привести себе на память. Мне не должно было в самом деле воспоминать о всем том, чего я не могла сказать при моей матери. Маркиза старалась ее утешить самыми снисходительнейшими ласками. Но поелику все прилагаемые ею усилия начинали приводить ее в слабость; то она с тропливостию удалилась. Камилла последовала за нею. Не прошло еще минуты, как она возвратившись просила Маркизу также в кабинет; и я нимало не сомневался, чтоб не случилось какого нибудь чрезвычайного с нею припадка. В самом деле Маркиза оставивши меня одного, пришла опять через четверть часа с видом изьявляющим уныние. Что нам делать, Кавалер? Она еще никогда столь больна не бывала. Я приметила такие знаки, коих в ней никогда не видала.

Мне кажется, Сударыня, что её мысли отягчены некиим бременем, от коего она с трудом может освободиться. Она гораздо будет спокойнее, когда откроет свою тайну. Ваши нежные и усильные прозьбы склонят ее сообщить вам оную. Я пойду к господину Иерониму; но вы узнаете от самой ее, когда ей будет несколько легче, о всем между нами произшедшем.

Я все слышала, Кавалер, и почитаю вас благороднейшим из человеков. Нет в свете другаго человека, которой бы способен был вдруг оказать толико благодушие и некорыстолюбия. Дело фамильное! По истинне, так должно. И верьте что сие вскоре воспоследует. Обещайтесь только мне, что болезнь моея дочери не уменьшит вашей любви и что ей позволено будет остаться в Католическом законе. С моей стороны сии два условия суть единые, коих я требую. Вся фамилия может быть будет принуждать вас вступить в нашу веру, но из единой токмо чести, дабы уничтожить всякие виды. Приход Маркиза и Прелата перервал сердечное сие излияние: я оставляя их просил Маркизу уведомить их о новых её опасностях, о коих она меня не со всем известила. Камилла, с которою я повстречался на дороге, сказала мне, что её госпоже стало легче; но весьма очевидно, присовокупила она, что её госпожа не прежде получит совершенное здравие как по бракосочетании. А как тогда Иероним спал, то я возвратился на мою квартиру, приказав сказать Маркизе что я в вечеру опять буду.

ПИСЬМО LХХ?И.

Кавалер Грандиссон к тому же.

Болония 7 и 18 Июля.

Теперь-то, любезной друг, все дела доходят к опаснейшему своему концу. По приходе моем мне сказано, что меня ожидают в комнате у Маркизы. Маркиз, коего я там нашел разговаривающего с нею на едине, принял меня с нежным но важным видом и взяв за руку посадил на креслы между собою и Маркизою. В самое то время вошли к нам Прелат, Граф и отец Марескотти, и пожелав мне доброго здоровья, сели по своим местам.

Любезная моя, сказал Маркиз, говоря своей супруге.

Она же запинаясь несколько минут начала говорить: мы не иначе можем надеяться совершенного здравия моей дочери, как от.... она остановилася.

Как от нашего благоугождения ко всем желаниям её сердца, присовокупил Прелат.

Хорошо продолжайте, сказал ему Маркиз.

Очень бесполезно, возразил он принуждать Кавалера касательно того дела, которое имеет сильное впечатление над нашим сердцем.

Я наклонился подтверждая то, что он думал.

Какое нещастие! возразил он.

Самое величайшее нещастие, сказал Граф.

Тогда спросил меня Маркиз, каким свидеиельством могу я их уверит, что их дочь не будет развращена.

Я отвечал, чтоб отец Марескотти предписал договоры.

Совесть моя, сказал честный отец, не позволяет мне соглашаться на сей брак: но достоинство и великодушные услуги Кавалера лишают меня власти тому противиться. Я прошу чтоб мне позволено было молчать.

Мое состояние есть тоже самое, сказал Прелат: но качество брата понуждает меня забыть достоинство Епископа. Любезной Грандиссон позволите ли вы нам по крайней мере думать что мы почитаем вас еще дитятею в законе? Какияж сильные причины препятствуют вам теперь обьявить оное?

Я надеюсь от вашего великодушие, милостивой государь, что вы не потребуете от меня того, чего я не могу сделать не лишась некоторой части вашего почтения. Естьли вы удостоиваете меня принять в знатную вашу фамилию, то не делайте меня недостойным того по крайней мере перед собственными моими глазами. Вы можете последовать примеру многих великих Принцев, сказал мне отец Марескотти, как-то Генрику Французскому, Кавалер, и Августу Польскому.

Так точно, честный отец; но и самые великие Короли не были велики во всех деяниях своея жизни. Перемена закона тем менее причиняла им сумнения, что большая часть из оных нимало не наблюдают тех правил....

Прелат прервал мою речь: мы уже весьма далеко довели сию материю между мною и Кавалером. Я возвращаюсь к вопросу моего родителя. Каким образом можем мы быть уверены, что моя сестрица не будет развращена? Кавалер относится в том к духовному отцу: Отец просит себя от того уволить. Я же, Кавалер, спрашиваю вас, обещаетесь ли вы что сами собою или священниками вашего закона никогда не пожелаете развращать Клементины? Позволители вы ей иметь при себе духовного отца? Согласитесь ли вы чтоб ето был отец Марескотти.

О! отец Марескотти согласится ли.....

Я соглашаюсь, Г. мой, поддерживать привязанность Клементины, к её вере, и еще в той надежде, дабы склонить такого человека, которой по справедливости будет тогда любезен всей сей фамилии.

Не токмо я соглашаюсь с удовольствием на сие предложение, но еще почту себя щастливым что отец Марескотти подаст мне случай оказать ему все то почтение, кое я к нему имею. Я предлагаю только сей вопрос, чтоб сей честный отец предписал мне сам свои договоры. Они будут исполнены, я вас уверяю, в какую бы цену ни полагал он своих попечений.

Никогда, возразил он, не будет в том затруднения между вами и мною.

Вы не будете иметь нужды в сей статье, сказал Маркиз; ибо отец Марескотти всегда будет духовным отцем сего дома.

Я желаю чтоб честный отец дал мне с своей стороны единое обязательство; то есть ограничивать свои попечения с теми, кои заключаются уже в его главных правилах, и не входишь никогда и ни в какое изыскание с моими людьми и моими соседями в такой земле, где закон различен от его закона. Я мог бы положиться в том на собственную его умеренность:, но без того обязательства, которого я от него требую, может быть совесть бы его смущалась и таким образом почитаю я за долг обьявить сию предосторожность для спокойствия моего отечества.

Англичане, Кавалер, сказал мне Граф, весьма жалуются на гонения от нашей церькви: впрочем до какой крайности не доведены были Католики в Англии?

Я много бы мог сказать в рассуждении сего пункта. Но для меня довольно и того, чтоб отвечать за самого себя и за собственное мое поведение.

Что касается до служителей моей дочери; то я надеюсь, сказала Маркиза, что сие попечение вверено будет отцу Марескотти, которой составит из оных небольшую церьковь вокруг ее, дабы поддержать ее в такой земли, где её закон может подвергнуться некоей опасности. Ея женщины, отвечал я, и её особенные служители, будут всегда принимаемы по её выбору. Естьли они станут себя вести хорошо то сочтут за удовольствие почитать меня также своим господином. Естьли же они поведут себя худо, то весьма вероятно что я столько же буду иметь над ними власти сколько и госпожа их. Я не должен подвергаться их своенравиям. Естьли они станут почитать себя независящими от меня; то конечно не будут мне повиноваться, а может быть станут меня оскорблять, и мой гнев за их наглость дойдет может статься до ненависти к их закону.

Таким образом утвердя сию статью я присовокупил, что естьлиб Камилла последовала за своею госпожею, то я весьма бы положился на её скромность. Но поелику вы равную имеете доверенность и к сему честному отцу, сказал мне Прелат, то мы ласкаемся что и в Англии вы без всякого затруднения можете с ним посоветоваться о тех погрешностях, в коих служители моей сестрицы будут обвиняемы.

На то я и не могу согласиться. Я должен быть судьею как над нравами так и над поведением всех моих служителей. Их независимость может произвести между их госпожею и мною такие несогласия, кои иначе никогда не случаться. Я должен иметь власть ссылать их за важной проступок. У меня нет своенравия. Я люблю каждого человека, какого бы он закона ни был. Даже и в самой отдаленной стране я знаю как должно поступать с иностранцами, над коими имеют хотя некую власть. Может быть они будут вести себя лучше от той зависимости, в коей они меня находишься будут. Но, словом, служители моея супруги, хотя бы она владела всем светом, должны быть также и моими.

Какое нещастие, сказал отец Марескотти, что мы все не одного закона! Но, Г. мой, вы позволите покрайней мере чтоб в случае нужды я принимал участие в таковых обстоятельствах.

Так, отец мой; и я с охотою буду поступать по вашим советам. Но я не позволю иметь ни совершеннейшему ниже мудрейшему из всех смертных власти надо мною в моей фамилии,

Мои чувствования показались Прелату справедливыми. Мы согласны, сказал он мне, в сей важной статье. Но подевяти ли месяцов обещаетесь вы препровождать в Италии?

Сие обещание, милостивый государь, показывает, что оное бы могло состояться естьли Клементина не пожелает проживать долее в Англии. Тогда я не более буду препровождать трех месяцов в моем отечестве. В противном случае я уже предложил, что Англия и Италия попеременно будут нашими жилищами.

Но мы не желаем, сказал Маркиз, чтоб муж жил не вместе с своею женою. Клементина без сомнения от вас не отстанет, и по условию конечно будет совершаться сие обязательство из года в год: но первой год должен вам остаться у нас и мы надеемся с вашей стороны всякого снисхождения для сей любезной девицы по причине слабого её здоровья.

Позвольте мне представить вам другое предложение, возразила Маркиза: то есть, чтоб вы в сей первой год, когда останетесь у нас, склонили обеих своих сестриц, коих нам представляли здесь весьма любви достойными особами и самую вашу питомицу, которая будет почитаема за младую Италиянку, приехать препроводить с нами некоторую часть времени.

Вы любите своих сестриц, и мне весьма было бы приятно видеть Клементину подружившеюся до её отъезда с госпожами вашей фамилии.

Сестрицы мои, Сударыня, весьма благоприветливы, и я должен отдашь равную похвалу мужьям их. Я нимало не сумневаюсь, чтоб оне не согласились с удовольствием на таковое приглашение. Самое приятнейшее время, кое вы заблагоразсудите для их посещения, будет без сумнения при окончании первого года. Выключая удобности к тому приготовиться оне будут иметь тогда сугубую выгоду; то есть начать щастливое дружество с Клементиною и сотовариществовать ей в путешествии её в Англию.

Сие представление было весьма похвалено. Я присовокупил, что по прошествии года я надеюсь видеть кого нибудь из столь знатной фамилии разположенного к тому же намерению, дабы ничего не упустить к удовольствию столь любезной дочери.

Кто знает, отвечала мне Маркиза? не будем ли и мы с Маркизом в числе путешественников? Нам весьма трудно будет разлучиться с любезною нашею дочерью. Но сии моря....

Прелат прервавши нашу речь сказал что сие попечение должно оставить: поелику оно зависит от будущих обстоятельств; но теперь дело идет о имении сестры моея.

Оно весьма велико, сказал Граф и каждый из нас с удовольствием пожелает увеличить оное.

Естьли Бог дарует вам более одного сына, поелику вашего имения в Англии довольно будет для одного, а подаренное моей сестрице нашими двумя дедами останется другому; то мы надеемся что один из двух препоручен будет нашим попечениям.

Все собрание почло сие требование весьма справедливым.

Я отвечал что на сие я не могу склониться. Воспитание сыновей, продолжал я, принадлежит мне; а воспитание дочерей матери. Я соглашаюсь, пусть Италианское имение разделено будет дочерям и пусть оне будут воспитаны под вашим смотрением. Сыновья же никакого не будут иметь в том участия.

Лишь бы только они не сделались Католиками, сказал Прелат.

Нет, нет, милостивой государь, возразил я. Вам можно их испытать, хотя бы я и решился оставить, касательно закона, ту же свободу моим подвластным, какая оставлена и мне, но я не желаю, чтоб меня обвиняли в расставлении им сетей. В качестве Англичан они будут изключены от всякого права на Италианское имение. Сия земля конечно имеет такие законы, кои могут одобрить сие разположение.

Когда Клементина сочетается браком, сказал Маркиз, тогда все требования Даураны уничтожатся. Но думаете ли вы, Кавалер, чтоб было справедливо лишать природного права детей, коих хотя и на свете нет?

Я владею, Г. мой, довольно знатным имением и имею надежду получить еще большее. Чего же у меня нет, то ето относится ко мне. Ето такой брак, которой доставит мне право к имению а статьи могут ограничить оное. Вы знаете что богатство не есть благополучие. Естьли мои потомки не будут щастливы тем что может им достаться, то по крайней мере они не сделаются совершенно неимущими. Я надеюсь, что господин Иероним получит прежнее здравие. Он может быть женится. Пусть Италианское имение перейдет в его руки в самую минуту моего брака. Естьли он заблагоразсудит, принимая оное, оказать за то некую благодарность сестре своей, то пусть сие обратится к её употреблению, без всякой от меня зависимости. Естьли же господин Иероним умрет холост или бездетен, то пусть сие имение останется Генералу. Ето самое лучшее употребление; и по согласию моему оно никогда не выдет из вашей фамилии.

При сем они все посматривали, друг на друга изьявляя разные знаки удивления. Братец, сказал Граф Маркизу, мы можем во всем положиться на великодушие молодого человека имеющего сие свойство. Я признаюсь, что он приводит меня в изумление.

Самое справедливое средство к окончанию сего дела, возразила Маркиза, есть то, о коем Кавалер прежде упомянул, и при том самое сходственное с намерением обеих дедов: чтоб Италианское имение определено было дочерям. Наши два сына ничего не пожелают после нашего наследства; а сие будет некоею наградою за великодушие Кавалера, что отцовское его наследство не уменьшится приданым за дочерьми.

Все собрание похвалило ее за сие великодушие; и как скоро сие было мне предложено, то я с охотою на оное согласился. Видите, Кавалер, сказал мне отец Марескотти, с какою великодушною фамилиею вступаете вы в союз. Не ужели толико сходственные с вашими чувствования не будут иметь силы столько вас тронуть, чтоб вы приняли Католической закон? Его святость, Г. Епископ в том ручается, получила бы сама по себе ваше признание. И с радостию бы излияла на вас свои благословения. Вы согласны что можно составить благоденствие в нашем законе; но мы думаем что не можно того учинить вне его недра. Согласитесь. Разпространите радость в сей фамилии. Составьте благополучие Клементины.

Какое мнение, отец мой, возъимели бы вы о таком человеке, которой бы пожертвовал своею совестию самым величайшим выгодам на земле? естьлиб мог я себя уверить, что оная была равнодушна.... Но оставим сей пункт до тех обстоятельств, когда мы в состоянии будем говорить о нем с вами; так как отец с сыном. Теперь же не умножайте моих затруднений, приводя меня в необходимость отказать в чем ни есть сему любезному и почтенному собранию.

Отец мой, сказал Прелат, не станем более настоять в сем пункте. Вы знаете какие я имел с Кавалером изьяснения. Он человек непоколебимый. Естьли в следствие сего времени вы сделаете более впечатления над ним; то мы вам одолжены будем всем нашим благополучием. Потом оборотясь к Маркизу говорил: теперь, Г. мой, надобно уведомить Кавалера о том, что вы намерены сделать для моея сестрицы, выключая принадлежащего ей от дедов её имения.

Я предупредил Маркиза, которой токмо хотел отвечать: я вас прошу из милости, Г. мой, не говорить о том ни слова. Все таковые ваши намерения могут ежегодно исполняться, смотря по поведению моему с вашею дочерью и чего я буду за то достоин. Не довольно ли я знаю великодушие всей благородной сей фамилии? Я желаю зависеть от вас. Я довольно имею имения на содержание Клементины и себя, или я худо знаю её сердце. Во всем том что вы желаете мне сказать, помышляйте токмо о собственном вашем удовольстви, и я прошу из милости уволить меня от подробностей.

Что сказала бы сестрица моя Сфорс? вскричал Граф. Имея столько противуположений сколько она на сей союз, могла ли бы она не оказать своего удивления толикому благородству?

Как! сказал мне Прелат, справедливо ли ето Кавалер, что вы не желаете знать никакой подробности?

Весьма справедливо и я прошу того из милости.

Сделаем все что ему угодно, возразил он. Г. мой, (пожимая мою руку,) брат мой, друг мой, каким именем должен я еще вас наименовать? Мы согласны на все ваши желания. Но наша благодарность будет оказана в свое время. Она сравняется с вашею, не сумневайтесь в том. С какою ревностию сей долг будет исполнен! Но поспешим обрадовать сердце Иеронима уведомлением о всем произшедшем. Сей разговор можно иметь в его горнице и все прочее может быть уставлено в его присудствии.

Теперь должны мы получить, сказал мне Маркиз, позволение от его Святейшества. Оно не воспрещено было в подобных случаях, когда сыновья или одного брака дочери должны были воспитываться в Католическом законе.

Наконец мы пошли все в горницу к Иерониму, но я вошед в оную возвратился в покой к Г. Ловтеру, дабы дать им время расказать о всем. Иероним с толикою нетерпеливостию желал меня видеть, что за мною тотчас прислали. Он принял меня в свои обьятия как брата, поздравляя меня стократно своим и моим благополучием. Во время оказываемых им мне ласк, я не мог удержаться чтоб не придти в некое изумление, когда Прелат, которой ни мало не думал чтоб я то услышал, сказал своей матери: ах! Сударыня, бедной Граф Бельведере! Сколь много будет он чувствовать печаль свою! Но он поедет в Мадрит искать своего утешения с какою ни есть Испанскою госпожею. Бедной Граф! отвечала Маркиза: но он был бы весьма несправедлив, когда бы нас стал осуждать.

Меня пригласили завтрешней день пить шоколад с Клементиною. Нас может быть оставят одних, или во крайней мере я не думаю найти с нею никого кроме её матери или Камиллы.

Чем не пожертвовал бы я, любезной Доктор Барлет, естьлиб токмо мог увериться, что изящнейшая из всей Англии девица будет щастлива с Графом Д.... единым из всех её обожателей, коего я почитаю достойным столь драгоценного сокровища? Естьли Мисс Бирон будет жаловаться на свой жребий, коему я буду причиною; то воспоминовение о всех моих предосторожностях не в состоянии будет усладить горесть моего сердца. Но при всем том от чего произходят все сии подозрения о нежности? и не должен ли я почесть их за движения тщетного высокоумия? Впрочем естьли уже Богу угодно, чтоб моя судьба соединена была с Клементининою; то я чрезвычайно был бы доволен, когда бы мог уведомиться прежде нежели бы она получила мои обеты, что Мисс Бирон из угождения к усильным прозьбам друзей своих согласилась отдать свою руку Графу Д.....

Теперь есть случай отослать вдруг три мои письма. Прощай любезнейший Доктор. И в самых величайших удовольствиях сердечные вздохи напоминают нам о наших слабостях! Конечно не от природы уже зависит быть совершеннее. Прощай, любезной друг.

Продолжение письма Милади Ж.... в коем и предъидущия три заключены были.

И так, любезная сестрица, что скажите вы о сихь трех письмах? Я желала бы быть с вами в то самое время, когда вы их прочли, дабы смешать слезы мои с вашими о участи любезнейшей нашей Генриетты. Для чегож братец мой поспешил о том писать? не мог ли он дождаться решения от следующего своего свидания с Клементиною? Какой же мог быть случай отправить такие письма, которые, как он должен был рассудишь, в состоянии повергнуть нас в смертельную неизвестность? К великому вашему нещастию сей случай представился! Но, любя нас столь нежно как он, может быт почел он за нужное приготовить вас к тому что должно последовать, опасаясь чтоб наше движение не было чрезвычайно, естьли мы не прежде узнаем о сем случае как по совершении онаго. Нам, любезная сестрица, препровождать целой год с Миладию Клементиною Грандиссон? Ах! бедная Генриетта! позволит ли она ето нам? Но сего не будет: нет, нет, ето невозможное дело. Но оставим сие а обратимся к нужному.

В то время когда сии письма привезли из Лондона Доктор Барлет находился с нами за столом.

Обед кончился. Он встал и пошел в свою горницу. Мы остались в чрезвычайной нетерпеливости. А как дали ему довольно времени для чтения писем и не видели его весьма долго; то его медлительность показалась мне несносною. Любезная наша Генриетта, сказала: я опасаюсь худых известий. Дай Боже чтоб не случилось чего худого Сиру Карлу, чтоб Клементина была благополучна, и чтоб великодушной Иероним..... Я опасаюсь дабы он....

Что до меня касается то не стерпя такой медлительности я пошла к Доктору в горницу. Я нашла его сидящего, спиною к дверям погруженного в своих размышлениях; и когда он обратился ко мне услыша мой приход; то я примешила что он чрезвычайно был тронут.

Любезной Доктор Барлет ради Бога скажите, всель в добром здоровье мой братец?

Не беспокойтесь Милади. Все в Болонии находятся в добром здравии или начинают приходить в желаемое состояние. Но, увы! Я сожалею о Мисс Бирон.

Как? Не ужели мой братец женился? не льзя етому статься. Я никогда не почту его.... мой братец женился?

О! нет; но все уже заключено; дражайшая моя Мисс Бирон! теперь то будет подвержено искушению величие твоей души. Впрочем Клементина девица редкого достоинства. Что касается до вас, Милади, вы можете прочесть сии письма; но я совершенно уверена, что их не должно сообщать Мисс Бирон. Вы увидите на конце последнего письма, в каком замешательстве Кавалер находится борясь между своею честностию и нежностию.

Я с жадностию пробежала глазами присланные три письма. О Доктор! сказала я ему прочитав оные, как можно уведомить о сем Гжу. Сельби, Гжу. Шерлей и нашу Генриетту? Естьли же не показать им оных, когда уже оне знают что сии письма от моего братца, то сим их чрезвычайно обезпокоить. Пойдемте к ним.

Возмите с собою письма, Милади. Вы имеете нежное сердце. На ваше благоразумие можно положиться. Я же тотчас приду.

Превосходной человек! Я видела слезы текущия из очей его.

Я пошла в низ и встретилась с моим мужем на нижней ступеньке: всели в добром здоровье находится Сир Карл, Сударыня? О Милорд, все пропало. Мой братец в скором времени совокупится браком с госпожею Клементиною.

Он поражен был сими словами жесточае громового удара. Да сохранит нас от того Боже! вот все что он мог отвечать. Я обожаю его за нежную любовь, которую он имеет к моей Генриетте. Письма, сказала я ему взявши его за руку, нимало не уведомляют еще о торжестве; но вся фамилия уже согласна и естьли он еще не женат, то в скором времени женится. Подите, Милорд, скажите Гже. Сельби что я желаю переговорить с нею в саду.

Он мне сказал, что Мисс Бирон пошла прогуляться в большой сад с двоюродною своею сестрою Нанси; что видя меня шедшую к Доктору, которой столь долго не возвращался, она имела нужду выдти на свежей воздух; что он оставил в столовой зале Г. Сельби, его жену, Емилию и Люцию, дабы пойти ко мне и уведомить в каком все находились беспокойствии. По истинне, слезы текли ручьями по щекам его. Я пожала его руку с нежностию. Он чрезвычайно мне показался мил в сию минуту. Я назвала ею любезным моим Милордом. Мне помнится, слышала я от любезной нашей приятельницы, что опасность производит нежность. Она заставила нас осмотреться вокруг себя, дабы найти кого нибудь кто бы нас ободрил.

Я увидела выше упомянутых особ, готовящихся уже идти в сад. О! любезная Гжа. Сельби, сказала я вошедши к ней, все уже приведено в Италии к концу.

Они столько были сим поражены, что не могли, произнести ни слова, выключая Емилию, которая оказала свое прискорбие. Она едва не лишилась чувств. А как приказали позвать её горнишную, та Емилия удалилась.

Тогда расказала я Г. и Гже. Сельби прочитанное мною в последнем письме. Г. Сельби оказал свое прискорбие вспылчиво. Я не понимаю, сказал он, какая честь могла принудить Сира Карла ехать по первому приглашению после тех ниских поступок, кои он видел от сих надменных Италианцов. Всякой предвидел что сие не может иначе решиться. Бедная Генриетта! какой жребий для молодой девицы составляющей украшение вселенной! заслужила ли она быть жертвою драгоценной Италианки? единое мое утешение состоит в том, что она превосходит их обеих. Так, Сударыня, я ето утверждаю. Человек, хотяб то был какой Король, способной предпочесть другую женщину нашей Генриетте ее не достоин.

При сем он встал; несколько раз прошелся по зале большими шагами с огорченным видом. Потом севши опять на стул сказал жене своей: Сударыня, посмотрим, что может произвесть сие достоинство вашего пола, о коем вы столь часто сожалели, над самою благородною душею. Но, увы! сие нежное дитя найдет чрезвычайную разность между феориею и практикою.

Люция плакала; её скорбь простиралась до величайшей степени: Гжа. Сельби несколько раз отирала свои слезы. Любезная Милади, сказала она мне наконец, каким образом уведомим мы о сем Мисс Бирон? Должно чтоб она узнала сие от вас. Она будет иметь прибежище ко мне для своего утешения. Будьте терпеливее, Г. Сельби; вы недовольно щадите Сира Карла Грандиссона.

Я также просила его пощадить несколько моего братца, представляя ему что он более заслуживает сожаления; при сем прочла я ему заключение последнего письма. Но ничто не могло успокоить Г. Сельби. Он беспрестанно осуждал Сира Карла. При всем том, любезная сестрица, сии чиновные господа гораздо вспыльчивее, безразсуднее и следственно глупее и опрометчивее, и сущие дети, естьли желаете знать нежели мы женщины, когда они лишаются чего нибудь весьма ими желаемаго.

В то время когда мы изыскивали средство каким бы образом открыть печальное сие известие любезной нашей приятельнице, приехала в замок Гжа. Шерлей. Мы тотчас уведомили ее о предмете нашей печали. Она по своему величию души ни малеишего не оказала удивления. Я нимало не усматриваю к тому, сказала она нам, другой помощи кроме терпения. Любезная наша дочь сама того ожидала. Но могу ли я прочесть сие письмо, заключающее в себе такое важное известие? Я подала ей все три письма. Она пробежала их токмо глазами. Я удивляюсь Сиру Карлу, возразила она. Сколь же велико было бы наше благополучие, естьлиб небо услышало наши желания! Но вы помните Гжа. Сельби, что мы часто сожалели о добродетельной Клементине. Довольно кажется и того, что велико-ушное внимание Сира Карла к Генриетте стоит чего ни есть его спокойствию. Но гдеж любезная моя дочь.

Я пошла ее искать и нашла ее сходящую с валу. Ваша бабушка, любезная моя.... Так, сказала она мне, я думаю что она приехала и спешу засвидетельствовать ей долг мой.

Но здоровы ли вы, Генриетта?

Мне стало гораздо лучше как я вышла на чистой воздух. Я посылала к Доктору Барлету спросить о новостях: он приказал мне сказать что Сир Карл находится в добром здравии и что все его друзья приходят в лучшее состояние. И так я гораздо стала спокойнее.

Она побежала к своей бабушке с такою радостию, которую она всегда чувствует когда ее видит. Она просила у ней её благословения преклоня колено как то обыкновенно делает.

Ах! какой благополучной ветер принес любезную мою матушку к своей дочери?

Сего дня весьма прекрасной день. Я думаю что свежей воздух и удовольствие видеть мою Генриетту весьма споспешествуют моему здравию. Мне сказали, любезная моя, что вы получили из Италии письма,

Не я, Сударыня, но Доктор Барлет получил; а я по видимому не должна знать содержания оных: ибо мне их не сообщили. Конечно они заключают в себе что ни есть для меня неприятное. Но когда все находятся там в добром здравии, то ко всему прочему я в состоянии иметь терпеливость. Со временем мы обо всем узнаем.

Доктор Барлет, которой имеет к сей старой госпоже столько же удивления сколько и она к нему, спешил придти засвидетельствовать ей свое почтение. Она отдала мне письмо; а я возвратила их Доктору так что Мисс Бирон ни мало того не приметила. Мне сказали, возразила любезная сия девица, что моя Емилия не очень здорова. Я выду на минуту дабы узнать о том от самой ея. Нет, милая моя, сказала ей её тетушка, удержа ее за руку, Емилия сей час сюда будет.

Такое впечатление, с каким ее остановили, произвело в ней новые подозрения. Она смотрела на нас попеременно. Я усматриваю, сказала она нам, во взорах каждого сострадание долженствующее что ни есть значить. Естьли сие сожаление касается до меня, то прошу из милости чтоб по худо понятой нежности я не была последняя, кою бы по милости своей о том уведомили. Но я отгадаю...... с принужденною улыбкою.

Что отгадает моя Генриетта? сказала её тетушка.

Доктор, отвечала она, приказал меня уверить что Сир Карл находится в добром здравии и что его друзья щастливо начинают приходить в прежнее свое состояние и так мне ни мало не трудно отгадать то молчание, кое сохраняют о содержании писем, что Сир Карл или женат, или вскоре женится. Не правда ли, любезной Доктор?

Он ничего не отвечал; но из очей его выступили слезы. А как Мисс Бирон обратилась к нам, то увидела что мы все утирали слезы. Дядя её вставши со стула подошел ж окну, обратясь к нам спиною.

Сии слова чрезвычайно ясны, возразила бесподобная Генриетта; и я усматриваю, что все здесь печалятся о мне. Моя за оное благодарность простирается до высочайшей степени и я не менее почитаю то справедливым поелику избранной к тому человек есть Сир Карл Грандиссон. И так любезной Доктор, продолжала она взявши его руку, он действительно женат. Всемогущий Боже (возведя с благоговением очи свои к небу,) тебя я умоляю, да излиешь на него и на Клементину благая. И так, любезные мои друзья, чтож усматриваете вы в сем противного моему ожиданию?

Ея тетушка лобызала ее с нежностию. Дядя её подбежав к ней прижимал ее в своих обьятиях. Ея бабушка сидела с разпростертыми руками, и милая Генриетта бросилась в оные с торопливостию, ставши на одно колено. Но по засвидетельствовании вновь своей благодарности собранию, она просила позволения выдти на несколько минут. Ея тетушка удержала ее за руку, говоря ей что Сир Карл еще не женат, но.... Естьли он должен жениться, прервала она её речь, то нельзя ли сказать, что он уже женат? В самую сию минуту пришла Емилия. Она всячески усиливалась сокрыть свое смущение и может быть чувствовала уже к тому довольно силы; но при виде любезной своей Мисс Бирон вся её бодрость изчезла. Она начала опять плакать и вздыхать. А как она хотела выдти, дабы скрыть свои слезы, то Мисс Бирон остановя ее и приняв в свои обьятия, увещевала ее собрать свои силы, желать как и она благополучия другому и также тому радоваться. Я никогда не могу себя тем утешит, отвечала ей с живостию сия невинная девица, изпуская вздохи. Я печалюсь токмо о вас. Я ненавижу сих Италианок. Я была бы самая благополучнейшая девица в свете, естьлиб вы были Миладиею Грандиссон.

Теперь когда Мисс Бирон о всем уже известна, сказала я Доктору, то не можем ли мы показать ей письма? Я покорно вас о том прошу, подтвердила речь мою Гжа. Шерлей; вы видите, что наша Генриетта имеет благородное сердце. Доктор подавая нам их отвечал что он относится в том на наше рассуждение. Что до меня, которая уже их читала, возразила я; то я хочу идти в сад с Люции, Нанси и Емилии и мы оставили вместе Гжу. Шерлей Гжу. Сельби и Мисс Бирон. Доктор же, коего я приглашала с намии, принял намерение идти в свою комнату. Люция оказала некое желание остаться и взоры Генриетты казалось тоже самое изьявляли. Я вышла с двумя прочими, коим рассказала все содержание писем. Жилорд Ж... также пришел к нам и не менее нас принимал участия в нашей печали; таким образом остались вокруг Генриетты единые утешители, которые подкрепляли её мысли; ибо её бабушка и тетушка всегда похваляли то преимущество, кое она отдавала Клементине по причине её болезни. Никогда не видано было в одной фамилии трех женщин толико благородных как Гжа Шерли, Гжа. Сельби и Мисс Бирон. Но Г. Сельби весьма не доволен тем, что мой братец любя столь нежно Генриетту, мог так легко решиться ехать в Италию, Он досадует даже на ту любовь, которую ощущает к моему братцу и своей племяннице. Но бесполезно, сказать вам, что будучи так разумен не имеет он и половины того величия души, какое имеет каждая из упомянутых мною трех женщин.

По возвращении нашем вы весьма бы пленились, видя Генриетту как она отвела Емилию к стороне, дабы ее утешить, и уважить ей те обстоятельства, кои казалось привлекли на свою сторону моего братца. Потом она учинила тоже самое и своему дяде. Сколь превосходною сия великодушная девица оказала себя в глазах всех свидетелей.

Когдаж ей случилось быть на едине со мною, то она говорила мне о последней статье третьяго письма, где упомянуто о ней с весьма пылкою нежностию, и в достойных выражениях учтивейшего из человеков у которой означает чрезвычайное уважение как к ней так и к её полу и которая укоряет себя за то сумнение, что осмелился предполагать будто Мисс Бирон будет на него жаловаться и имеет к нему некую часть той нежности, которую он к ней чувствует. Весьма вероятно, сказала она мне, что он не знает, так как вы и ваша сестрица, всего глубочайшего почтения кое к нему имеет. Как же мог бы он то видеть? продолжала она. Вы знаете что мы бывали редко вместе; и как я им толико обязана; то он конечно приписывал мои взоры единой благодарности. Но весьма ясно что он меня любит; верители вы етому? и может быть он предпочел бы меня всем женщинам, естьлиб обстоятельства его к тому не принуждали. Да излиет на него Всемогущей Творец вся благая присовокупила она: в сем состоит первое мое желание: никогда не буду я иметь другаго. Не хулите сего обьявления, милая моя Милади. Вы уже однажды меня осуждали за романические мои поступки: но подумайте, что избранный по сердцу человек есть Сир Карл Грандиссон.

Не взирая на все сии усилия, увы! любезная сестрица, весьма приметно что те часы, кои сия любви достойная девица препровождает в уединении, суть тяжкое для нее бремя. Она привыкла уже воздыхать. Она встает с опухшими от слез глазами; сон и позыв к еде ее оставляют; и все сии признаки ей не безъизвестны; так заключают о сем по тому усилию кое она себе делает, скрывая оные. Как! должно ли чтоб Генриетта Бирон, с бесподобною красотою при толь цветущем здравии с таким нравом, и с удобностию управлять своими страстьми имея великодушие и признательность ироические, превосходя всякую женщину в откровенности сердца и в истинной разборчивости, одарена будучи рассуждением и зрелостию разума превыше своих лет: должно ли говорю я, чтоб она видела себя принесенною на подобие невинной жертвы на олтарь безнадежной любви? Состояние её стесняет грудь мою. Я не могу сносить сего торжества другаго пола, хотя бы виновник тому был брат мой. Но по истинне, ета уже не первая для него жертва. Напротив того кажется, что его сердце исполнено справедливою благородностию, и смертельное чувствует мучение, что не может совершенно предаться сей изящной девице.

Сего утра прибыл сюда Г. Дин. Он весьма знатной человек. В одно время, когда он разговаривал со мною с откровенным сердцем, я узнала от него, что его намерение было всегда сделать Мисс Бирон главною своею наследницею. Он уведомил меня о своем имении, которое весьма велико. Я вижу что истинная учтивость состоит в том, дабы быт великодушну; ибо юные и старые, богатые и бедные, все обоготворяют Мисс Бирон.

Г. Дин беспокоится до чрезвычайности о её здравии, которое очевидно уменшается. Он считает, что она сохнет. И мы все уверены вообще, не выключая и ее, что сия болезнь не получит никакого облегчения от лекарств. Когда он объявил своя опасения: то она притворилась будто бы тому удивляется, в том намерении, как она мне в оном призналась, дабы избежать бесполезных стараний произходящих от нежности, которая заставила бы его просить советов в рассуждении такой болезни, кою могут излечишь единая терпеливость и время.

Каким же ударом будет поражена Оливия, когда известится о произходящем в Болонии? Ея лазутчики конечно не преминут в скорости ее о том уведомишь. Какие будут её изступления! Я предполагаю, что вы имея с нею переписку, конечно вскоре будете приведены в смущение её поношениями.

Все желают, чтоб вы приехали сюда с вашим Лордом. Чтож касается до меня, что я горю нетерпеливостию видеться с обеими вами, или естьли вы лучше хотите, то приезжайте сами ко мне. Вы никогда не можете меня видеть в столь выгодное для меня время. Я нахожусь теперь в совершенном согласии с моим мужем. Вы услышали бы от нас все то, чтобы вам было приятно. Милорд.... любезнейший мой, вы ничего от меня не требуете.... Вы предупреждаете меня, Милорд, во всех моих желаниях. Я уведомила его весьма нежно о некоторых его слабостях: он благодарил меня за наставление; и решился, говорит он, делать все то, что токмо может мне нравиться.

Я сделала открытия в его пользу. Я усмотрела в нем более разума, приятности, чувствования и знания, нежели в нем оных предполагала, и совершенно не думала найти в нем того, когда имела и более причины рассматривать все сии качества в его свойстве. Он всегда со мною советуется; и вы легко судит можете, что по таковым открытиям в его пользу, он не может иначе делать. Словом, мы столь удивительно успеваем в нашем почтении, что сколько бы времени оно ни продолжилось, но мы с трудом можем признать себя за того мужа и ту жену, которые представляли, несколько тому месяцов, весьма странную фигуру перед глазами зрителей в церькви Святого Георгия. Нас должно благодарить, что мы могли увериться друг в друге; ибо будьте уверены, что нас никогда не увидят так глупыми, как мы были в то время. Наиболее же превышает его в моих мыслях то хорошее мнение, которое все здесь о нем имеют. Его почитают разумным, хорошего свойства, и поверите ли вы тому? весьма красивым человеком. А как все жители сего дома слывут умнейшими и проницательнейшими людьми; то я не могу им противуречить, не учинясь сама виновною.

Вы с удовольствием узнаете, что Емилия следуя всегда её образцу, будет изящною женщиною и весьма хорошею материю в фамилии. Мисс Бирон по истинне есть одна в свете девица, которая совершенно знает домашнюю економию. По возвращении своем, она приняла на себя управление сей фамилии, дабы облегчить тетушку свою Сельби. Она занимала сию должность и до отъезда в Лондон: До сего времени я считала себя весьма знающею касательно сей статьи; но теперь она зажала мне рот, а её управление сопровождаемо толиким достоинством и тихостию, что она всеми в доме обожаема. Впрочем я едва могу понять, когда она исполняет такое множество попечений; ибо мы всегда видим ее с нами. Но как она не любит долго спать и весьма любит порядок, и удобно без торопливости принимается за дело; то и нет ничего для нее труднаго.

В сию минуту подали мне от вас письмо. Я предвидела какие должны быть движения Оливии. Она без сумнения получила некие известия из Болонии; ибо для чегож оставлять так скоро Англию, когда она решилась дожидаться тут возвращения моего братца? Нещастная женщина! Генриетта о ней жалеет. Но естьли хотя один нещастной, о коем бы Генриетта не сожалела?

Примечание. "Здесь изключены письма заключавшие в себе более приятности, нежели пользы для подкрепления связи; первое от Графини Д.... которая ни мало не теряет из виду брака своего сына всячески старается преодолеть любовь Миссс Бирон к Сиру Карлу, рассуждениями свойственными сей страсти, и затруднениями в коих она небезъизвестна, что Сир Карл находится: другия письма писаны от разных особ, и совершенно по различным причинам касательно главной пользы. Милади Ж.... (кою прежде именовали Мисс Шарлота Грандиссонъ) оставя наконец замок Сельби, пишет также к Мисс Бирон, которую она оставила с Емилиею, и говорит ей много забавных изречении. Мисс Бирон отвечает ей с важностию, сходственною её состоянию. Здесь наиболее Автор приобретает себе похвалу относительно к тем характерам, кои весьма искусно были наблюдаемы в своем положении. Но наконец все касающееся до состояния Сира Карла изьясняется в письме к Доктору Барлету.

ПИСЬМО LXXLVII.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

Болония 8 и 19 Июля.

Я чувствую теперь гораздо более в моем сердце прискорбия, нежели прежде. Как должен я наименовать то благополучие, коим не льзя наслаждаться не сделав нещастным другаго. Граф Бельведере, известясь о щастливой перемене Клементины, и что по всякой вероятности она будет возмездием за услугу тому человеку, коему вся фамилия приписывает её выздоровление прибыл вчерашнего вечера в сей город и тотчас приказал меня уведомить что намерен посетить меня сего дня.

Сего утра Клементина прислала ко мне Камиллу, прося меня отложить до полудня то свидание, в коем мы условились вчерашнего дня. Я спросил Камиллу, не знает ли она, тому причины и для чего сие приказание прислано ко мне столь рано? Она отвечала мне, что оно прислано от её госпожи и что никто другой не имеет в том ни малейшего участия. Маркиза, сказала она мне, уведомила ее вчера в вечеру что все уже решено; что она совершенную имеет власть располагать своим жребием; и что вам позволено видеться с нею сего утра дабы узнать её намерения от самой ее. При сем она пала к ногам своей матери с живейшими знаками благодарности за любовь и снисхождение от своей фамилии, и с сей самой минуты она кажется совершенно в различном положении. В тож самое время она сделалась важною, скрытною, но неутомимою к перу своему, коим она занималась во все остальное время дня, переписывая на бело то, что у ней было написано в своих записках. Завтра, сказала она мне, завтра, Камилла, будет великой день. Для чего уже он не наступил? Но я страшусь его. В состоянии ли я буду вступить в толь важной разговор? Чтож могу я сделать дабы быть толикоже великодушною и великою как Кавалер? Его снисхождение воспламеняет во мне соревнование. С какою нетерпеливостию ожидаю я сего дня! Как бы желала я чтоб оный прошел! Она весь вечер казалась в таком воспламенении. Я думаю, продолжала Камилла, что она сочинила многия статьи, кои намерена дать вам подписать, но судя по словам нечаянно ею произнесенным смею сказать, Г. мой, что они достойны великой её души, и что вы усмотрите в оном более своенравия нежели жестокости.

Около полуночи я едва могла уговорить ее, продолжала верная Камила, несколько заснуть. Она вставши в четвертом часу утра принялась опять за перо а в шестом часу наложила на меня сию должность, кою я теперь исполнила. Я представляла ей что еще весьма рано и просила ее подождать пока матушка встанет. Но она также просила меня ей не противуречить, и вспомнить что её матушка дала ей полную власть над своими желаниями. И так, Г. мой, заключила Камилла, я исполнила свою должность. Я усматриваю ясно что дневные обстоятельства требуют предосторожностей; но вы не имеете нужды в совете при толь сумнительном обстоятельстве.

Прибытие Графа Бельведере прервало речь Камиллы и она оставя меня возвратилась к своим должностям.

В десять часов.

Граф, коего я принял со всевозможною учтивостию ответствовал на оные только холодным и недовольным видом. Удивляясь же не нашедши в нем той учтивости и дружбы, кои он всегда мне оказывал, я ему нечто дал на оное заметить. Он спросил меня: уведомлю ли я его искренно о тех обстоятельствах, в коих нахожусь с Клементиною? Искренно без сумнения, отвечал я, предполагая токмо естьли я вступлю в какое нибудь изьяснение: но разположение, в коем я вас усматриваю может быть не позволит мне в том вас удовольствовать.

Я не желаю от вас знать ничего кроме сего ответа, возразил он. Вы кажетесь мне уверенным в своих выгодах; но Клементина до тех пор не будет вашею супругою, пока я не изпущу последнего дыхания.

По толиких возмущениях, Г. мой, и случаях коих я не старался возраждат, ничто не в состоянии привести меня в изумление; но естьли вы имеете какие требования, или какие предложить вопросы касательно сего дела то ето ни мало не касается до меня и в сем должны вы отнестись к фамилии Маркиза делла Порретты.

Думаете ли вы, Г. мой, что я не понимаю иронии сих слов? Знайте однако, что выключая одного, все из её фамилии принимают мою сторону. Впрочем все уважение относится ко мне, но вы можете тщеславиться единым великодушием своих услуг, в чем я нимало не спорю, или может быть приятностями вашего вида и вашими поступками.

Сии качества, Г. мой, действительны ли оне или нет, но должны быть укоряемы в тех, кои желают оными воспользоватся. Но позвольте мне предложить вам единый вопрос: естьли вы не имеете другаго препятствия кроме меня: то имели ли бы бы хотя некую надежду приобресть любовь от Клементины?

Мне позволено надеятся до тех пор пока она не будет за мужем. Без вашего возвращения я нимало не сумневался чтоб она не была моею супругою. Мы довольно известны, что болезнь её ни мало не могла бы мне в том воспрепятствовать.

Я не могу ни чем укорять себя в моем поведении. В сем, Г. мой, никто не имеет права требовать от меня отчета. Однако естьли вы имеете в том хотя некое сумнение; то изьяснитесь. Я столько имею почтения к Графу Бельведере, что желаю искренно заслужить и с его стороны равное.

И так уведомьте меня, Кавалер, в каком действительно находитесь вы состоянии с Клементиною; что заключено между вами и фамилиею и согласилась ли Клементина на ваше желание?

Она еще со мною не изьяснялась. Я повторяю, что почтение Графа Бельведере для меня драгоценно. Следствено я буду изъясняться гораздо с большею искренностию нежели он того надеялся, принявши на себя оскорбительной вид в сем посещении. Мне позволено видеться с Клементиною сего дня после обеда. Ея фамилия во всем со мною согласна. Я поставил себе за правило хранить всю непорочность сердца, хотя оно находится и не в надлежащем спокойствии, и положиться на Провидение. До сего времени все мои движения были для меня тягостны: честь не позволяет мне более останавливаться на сих пределах. Сего дня после обеда, Г. мой....

Сего дня после обеда.... (перерывистым голосомъ) Как! Сего дня после обеда....

Решится судьба моя с Клементиною.

Вы приводите меня в отчаяние! Естьли её родители решились в вашу пользу, то сие конечно происходит более по необходимости нежели по выбору. Но естьли они дадут ей власть располагать самой собою.... то я пропал!

Положим: что она решится в мою пользу, так ето есть такая справедливость, Г. мой, которая не подлежит ни малейшему возражению. Но обстоятельства мне не весьма кажутся благоприятными; поелику вы говорите что фамилия делает сие по необходимости, то я ни за что не соглашусь принять чести вступить в оную; а тем более, естьли мое благополучие навлечет нещастие такому человеку, как вы.

Как! Кавалер, вы должны сего дня видеться с Клементиною, дабы решиться с нею. Сего дня после обеда! Не перемените ли вы своего поведения? Не употребите ли вы своих стараний! Не будете ли вы просить ее согласиться на ваше желание? Мой закон, честь моей земли.... Изьяснимся, Г. мой. Должно на что нибудь согласиться. Я говорю вам сие с величайшим сожалением; но так должно. Вы конечно не отречетесь обнажить.... согласие сие не положено. Вы не похитите из Италии сего сокровища. Сделайте мне честь, выдем в сию минуту со мною.

Нещастной Граф! сколь вы мне жалки кажетесь! Вы знаете главные мои правила. Весьма прискорбно, после моего с вами поступка, видеть себя приглашаему.... Изьяснитесь во всех моих поступках с Прелатом, отцем Марескотти и с самим даже Генералом, которой всегда был вашим другом, и которой некогда был моим неприятелем. И поелику сие самое принудило их вступить в чувствования толико противные их склонностям, как вы то думаете, то оно конечно возымеет силу над столь благородною душею какова есть Графа Бельведере. Но к какому бы решению ни могли довести вас их изьяснения; однако я обьявляю вам наперед что я никогда не соглашусь выдти на ваш вызов, разве под названием друга.

Он возвратился назад с пылкостию. Он прохаживался по горнице на подобие недоумевающего человека. На конец подошедши ко мне с заблужденным видом сказал мне: я иду сей час видеться с отцем Марескотти и с Прелатом, чтоб уведомить их о моем отчаянии,.... и естьли лишусь надежды.... О! Кавалер, я повторяю вам паки, что Клементина не будет вашею до толе, пока я не испущу последнего дыхания. Выходя от меня он оглядывался вокруг себя, как будто бы опасался не подслушивает ли его кто другой, хотя и никого с нами не было и наклонясь ко мне присовокупил, лучше умереть от вашей руки нежели от.... Он не докончив своей речи и не дав мне времени отвечать столь поспешно меня оставил, что я не успел еще подойти к дверям как он уже ушел. А поелику он пришел ко мне пешком, то бывшей при нем лакей сказал моим, что Гжа. Сфорс приезжала к нему в Парму, и что с самого того времени примечена в нем такая перемена, которая обезпокоивает весь дом.

Скажи мне, любезной Доктор, каким образом отважные люди живут столь спокойно, когда с толикими предосторожностями стараясь избегать замешательства, со всею возможностию удаляясь от всякого оскорбления, едва мог я освободиться от одного затруднения, как повергаюсь уже в другое Чего женщины не в состоянии произвести, когда оне пожелают поссорить друзей? Гжа. Сфорс имеет нрав надменной и хитрой. Для нее весьма не выгодно, естьли Клементина выдет когда ни есть за муж. Впрочем Граф Бельведере столь хладнокровен и столь отдален от наглости, что я будучи не безьизвестен о намерениях сей госпожи удивляюсь какими пронырствами могла она произвести столь пылкое пламя в толико спокойной душе.

Уже наступило время идти мне в палаты делла Поретты. Известие Камиллы меня беспокоит. Не ясно ли оно показывает в её госпоже весьма разгоряченное воображение, касательно столь важного случая? и не должен ли я опасаться, что она еще нимало не пришла в прежнее свое состояние?

ПИСЬМО LXXVIII.

Кавалер Грандиссон к тому же.

Того же дня в вечеру.

Я употреблю все мое тщание, любезной и почтительной мой Доктор, дабы собрать рассеянные мои мысли и изобразить вам весьма удивительное описание. Клементина есть благороднейшая девица в свете. Чтож наконец последует?.... Но дабы в состоянии быть продолжать все повествование, то я должен сперва возстановить гораздо более спокойствия в моем сердце и твердости в руке моей.

Теперь чувствую я в себе несколько менее движения. Из первых моих строк вы легко судить можете о движении души моея, когда возвратясь оттуда, я покушался описать все произходившее перед моими глазами.

Камилла ожидала меня в переднем зале, имея приказание отвести меня к Маркизе. Маркиз и Прелат находились вместе с нею. О Кавалер! сказала она мне, посещение Графа Бельведере привело нас в великое смущение. Сколь он сожаления достоин! Он нам сказал, что виделся с вами у вас.

Так точно, Сударыня. Тогда рассказал я по прозбе Прелата все между нами произшедшее, выключая последних его слов, из коих я почел за долг выразуметь, что он лучше согласится принять смерть от чужей руки, нежели от своей.

Они изьявили то участие, кое принимали в его нещастии и беспокойствие свое о мне; но я совершенно ничего не приметил, чтоб сие произшествие переменило их разположение в мою пользу. Они обьявили Графу, что поелику выздоровление их дочери зависит от совершенного удовлетворения её желаний, то они решились ни мало тому не противиться. Посещение нещастного сего друга, сказала мне Маркиза, и его вспыльчивость, которая тем более произвела во мне сожаления, что я почитала его угрожаемым подобною болезнию моея дочери, воспрепятствовали мне видеть Клементину около двух часов. Я хотела лишь идти к ней, когда вы пришли; но Камилла пойдет вместо меня.

Сего утра, продолжала Маркиза, когда я вступила с нею в разговор, она извинялась что посылала к вам Камиллу приказавши просить вас отложит свое посещение до полудни. Она не успела еще приготовиться, сказала она мне, принять вас. Я спросила ее, какие желала она сделать приготовления видеть такого человека, коего мы все почитаем и которой всегда оказывал ей великое уважение? Она отвечала мне: что находясь однажды с вами, когда еще ей не позволено было с вами видеться, хотела она говоришь вам о многих делах, но не могла ничего вспомнить; что она написала из того некоторую част, однако еще не весьма довольна сама собою; что вы оказали все величие души своей, что она желает употребить все свои старания, дабы быть вам подобною; что данная ей нами над самой собою полная власть умножает её замешательство, и что уже она несколько раз желала быть при последнем конце своея жизни.

Я предложила ей, продолжала Маркиза, отсрочить сие хотя на месяц или на неделю. Нет, нет, сказала она мне, я вскоре буду в состояния с ним видеться. Пусть он придет. Теперь я чувствую довольно в себе твердости. Ктож знает не буду ли я гораздо в худшем состоянии завтра или через неделю?

В сию минуту пришла к нам Камилла. Ее спросили, в каком состоянии оставила она свою госпожу. Она сказала нам, что нашла ее весьма задумчивою, но мысли её весьма воспламененны; что она кажется занята наступающим посещением, и по прошествии получаса она раза с три спрашивала, не пришел ли Кавалер; что она часто перечитывала написанное ею и несколько раз клала оное на стол и опять брала; что вставая иногда прохаживалась с минуту по горнице, то с видом изьявляющим достоинство, то потупя голову; что в течение последнего часа она несколько раз плакала; что в другое время она вздыхала, не довольна была своим платьем; и сперва желала иметь на себе черное, потом цветное; она кажется сущим Ангелом в сем одеянии, заключила Камилла; но весьма было бы желательно чтоб её очи и движения были несколько постояннее!

Я предвижу для вас затруднение, сказал мне Прелат. Все сии движения показывают еще некоторой беспорядок. Впрочем, будучи столь близок от свидания долженствующего кончиться в вашу пользу, они заставляют судишь колико её сердце принимает важное участие в сем случае; да составит оный благополучие ваше вкупе с её щастием!

Я ничего не опасаюсь касательно благополучия моея дочери, сказала Маркиза, когда оное будет зависеть от Кавалера. Я уверена в его к ней нежности.

Мне кажется, сказал Маркиз, что мы должны позволить ему ехать с своею женою в Англию в течение первых шести месяцов, с тем условием чтоб привезти ее к нам для препровождения других шести месяцов. Сия перемена может произвести в ней новое течение мыслей. Вид одинаких мест и особ могут опечаливать её сердце. Я присовокупляю, что её отсудствие послужит к поправлению здравия бедному Графу Бельведере.

Прелат похвалил такое мнение. Маркиза ее сделала другаго возражения, кроме своей нежности. Потом заключили, чтоб сей выбор оставить на волю Клементине. Камилла, сказал Маркиз, уже время уведомить дочь мою, что Кавалер ожидает от нее позволения с нею видеться. Согласныли вы на сие? спросил он меня с учтивостию.

Камилла вскоре пришла назад: но возвращении своем, она сделала нам новое изображение о движениях своея госпожи, кое она заключила прося Маркизу взойти в её горницу. Естьлиб ето было первое ваше свидание, сказал мне Прелат, то я нимало бы не удивлялся сему беспорядку: но должно признаться что болезнь окажется в каком ни есть странном признаке.

Маркиза пошла с Камиллою, и почти в то же самое время уведомили меня, чтоб я тудаж следовал. Она вышла ко мне на встречу даже до самых дверей кабинета; и выходя из оного сказала мне в коротких словах: я думаю для все гораздо будет приятнее когда я вас оставлю одного с нею. Я далеко не уйду; мы с Камиллою будем в боковой комнате.

При входе моем Клемектина сидела за уборным столиком, будучи погружена в своих размышлениях и опершись головою на руку. Как скоро она меня увидела, то пленительной румянец разпространился по щекам ея. Она встала, оказала мне глубокое почтение, подступила ко мне несколько шагов; но казалась трепещущею и её взоры заблуждались.

Я подошел к ней. И взяв весьма почтительно её руку поцеловал оную. Ах! Кавалер, сказала она мне, отвратя несколько лице свое, но не отнимая руки своей. Она ничего более не присовокупила и находясь в замешательстве испустила тяжкий вздох.

Я подвел ее к стулу. Она села; но все трепетала. Колико возсылал бы я благодарений Богу, сказал я, когдаб усмотрел сию щастливую перемену в толь драгоценном здравии! Да усовершит оно свое произведение.

Щастливы вы, отвечала она мне, щастливы тою властию кою вам даровало Небо обязывать ближних, поелику вы умеете употреблять оную! Но каким.... каким образом возмогу я...... О Г. мой ! Вы знаете те движения, кои не престают еще раздирать моего сердца с того времени как.... я не упомню, с котораго.... О Кавалер! у меня не достает власти.... При сем она остановилась. Она плакала. Она не могла произнести ни единого слова.

В вашей власти состоит, Сударыня, сделать щастливым того самого человека, коему вы приписываете такие обязательства, за кои уже вы ему с лишком заплатили.

Я сел подле нее по данному ею мне знаку.

Говорите, Г. мой. Я чувствую сильные движения в душе моей. Говорите мне, говорите мне о всем, о чем вы желаете мне сказать. Мое сердце. (прикладывая к оному руку) заключено в тесных пределах; я чувствую, что оно не имеет пространства. Я не имею столько сил, дабы изьясниться. Говорите, а я буду вас слушать со вниманием.

Вся ваша фамилия, Сударыня, имеет одинаковое чувствование. Мне позволено открыть внутренность моего сердца. Я ласкаюсь, что вы благосклонно меня выслушаете. Отец Марескотти принял меня в свое дружество. Условия суть те же самые, кои я предложил отъезжая в Англию.

Сэмюэл Ричардсон - Английские письма, или история кавалера Грандисона. 7 часть., читать текст

См. также Сэмюэл Ричардсон (Samuel Richardson) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :