Сэмюэл Ричардсон
«Английские письма, или история кавалера Грандисона. 5 часть.»

"Английские письма, или история кавалера Грандисона. 5 часть."

Сир Кар. Я сумневаюсь, чтоб сей Г. Огара был таким человеком за какого он себя выдает. Но может быть он уже столько пожил на свете, что мог познать свои глупости. Чтож касается до вашей матушки, то каких уже не прилагал я стараний, дабы ей вспомоществовать? Я лишился надежды привести ее на пут истинный: но я желаю, чтоб она действительно была за мужем. Сей опыт будет последним. Пишите к ней, любезная моя; однако ничего не говорите ей о нашем намерении. Естьли же она не замужем, то все останется по прежнему.

По окончании сих слов Емилия побежала в свою горницу, откуда вскоре возвратилась с следующею запискою.

Милостивая моя государыня!

Я уверяю вас, что имею к моей родительнице все уважение, коим я ей обязана. Вы приводите в восхищение мое сердце, уверяя что меня любите. Покровитель мой столь великодушен, что не дожидаясь моей прозьбы, сам позволил мне к вам писать и объявить вам что он представит меня вам в тот день, которой вам угодно будет избрать, дабы подать мне случай оказать вам мой долг в его доме, находящемся в Сент Жамес Скваре.

Позвольте мне надеяться, любезная моя матушка, что вы не столько будете против меня сердиты, сколько в последний раз, как я вас видела у Гжи. Лан. Вы усмотрите во мне все те чувствования, кои дитя должно иметь к своей матери; ибо я есмь и всегда буду ваша покорнейшая и почтительнейшая дочь

Емилия Жервинс.

Сир Карл по своему великодушию дал ей заметить некое сумнение в последней статье записки. Он не прежде о том вздумал как по прочтении письма её матери; ей должно напомнит о тех вспыльчивостях, кои может быть она желала забыть. Я была его мнения: но обе сестры столь усильно просили, чтоб Емилия ничего не переменила в сих четырех строках, хотя не для чего иного как для того дабы удержать ее от нового действия, принося стыд Гже. Жервинс прошедшим, что Сир Карл на их мнение согласился.

А как Емилия удалилась, дабы переписать свою записку и обе госпожи занялись домашними делами, то я взошла к Доктору в кабинет, коего я иногда лишаю четверти часа времени получая от него некие новые знания в Истории и Географии. Я еще не долго там была, как Сир Карл туда вошел. Он увидя меня хотел идти назад. Г. Барлет просил его остаться на минуту. Я стояла не подвижна: я совершенно сего не ожидала. Чегож стыдиться, скажи пожалуй, что застали у Доктора? Но я должна присовокупить, что Сир Карл казался мне также в некоем замешательстве. Вы желаете чтоб я здесь остался, сказал он Доктору, я согласен: однако естьли вы занимаетесь таким предметом, коему мое присудствие может воспрепятствовать, то кажется что мне лучше бы удалиться.

Мы уже кончили нашу материю, отвечал Доктор, а теперь коснемся до другой. Я хотела было говорить о Мисс Жервинс. Но Сир Карл спросил меня? Не усматриваете ли вы в ней изящного свойства, сударыня? я уверяла его, что ничего толико любезнейшего не знаю. Потом разговор продолжался несколько времени о тех прискорбиях, кои ей причиняет её мать; а я приготовилась к некоему объявлению, касательно того намерения, кое имели, дабы препоручить ее нам в Нортгамтон-Шир, и сердце мое трепетало от того, каким образом сей план был бы предложен, и как долженствовала бы я его принять; наипаче с таким видом, как будто бы я и малейшего о том сведения не имею. Какой бы вид имела я тогда, естьлиб по слабости моей покусилась прочесть то письмо? Однако ни слова не было сказано о моем отъезде.

Теперь я сумневаюсь, любезная Люция, чтоб он не переменил намерения, естьли когда ниесть имел сие мнение. Мне кажется, что я с великою охотою желаю иметь с нами Емилию, о коей сперва и вообразит себе не могла. Колико вид обстоятелъств бывает различен, когда оные точно не в нашей властпи состоят и когда мы бываем уверены, что оне зависят от нас.

Но я не усматриваю нималейшей причины надеяться, чтоб то, чем вы наиболее ласкаетесь, когда ниесть случилось. Я не знаю как поступить в сем случае.

Сия льстивая Емилия говорила мне, что она приметила как в его взорах так и поступках все знаки великой его ко мне привязанности! Но я не усматриваю в том ни какого основания. Мне кажется, что его склонности действительно заняты. Дай Боже, чтоб он был щастлив, какияб ни были его обязательства. Во время его отсудствия, будучи ободряема его сестрами и Милордом.... я весьма выгодно о себе думала: но теперь, когда имею его перед глазами, усматриваю в нем толико отличных качеств, что мое унижение превосходит все мое честолюбие.

Честолюбие! сказала я. Так, любезная моя. Не свойственно ли сей страсти, кою мы по своей глупости называем благородною, заставлять нас возвышать любимый ею предмет и приводить самих себя к унижению? Но я не столько богата! По истинне, я слышала от Сира Карла, что сие не составляет главной его причины и что он имеет довольно своего богатства. Не должно сумневаться, чтоб не умножились должности с приумножением богатства. Следственно толико же можно быть милостивым с посредственным имением, как и с весьма знатным богатством; а милость не составляет ли некую существенную част благополучия? В каком бы состоянии кто ни жил, но имел ли бы другую пользу, кроме той, как совершенно уметь себя в оном ограничивать и исполнять свои должности? Но кто же бы пожелал тщетными размышлениями о самолюбии умалить власть столь великодушного человека? Благополучие его должно возрастать при каждом случае, которой он будет иметь для оказания своей милости. Нет, любезная Люция, я не вижу для нас нималейшей причины ласкаться тем щастием.

Сир Карл весьма был доволен полученною им запискою от Сира Гарграфа: сей откладывает до будущей недели обед, который хотел приготовить в своем доме, находящемся в Виндзорской роще.

ПИСЬМО L?.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

Я начинаю, любезная Люция, писать к тебе другое письмо, поелику время не дозволило мне окончит всей материи в первом.

Я оставила Сира Карла с Доктором Барлетом. Они хотели было долее меня удержат; но я рассудила, что весьма странно может показаться госпожам, когда увидят меня с ним в кабинете у Доктора. Милорд и обе сестры находились уже вместе. Генриетта, сказала мне Мисс Грандиссон увидя меня входящую, мы решились сего дня употребит все наши старания дабы проникнут во внутренность сердца моего брата. Вы должны также при сем быть и присовокупить к тому несколько слов. Мы увидим, не обманывает ли нас Доктор, уверяя; что мой брат есть самый откровеннеший из мужчин. В ту же самую минуту вошел к нам Г. Барлет. Мы приняли теперь намерение, Доктор, сказала ему Милади Л.... последовать вашему совету, и предложит нашему брату все те вопросы, кои токмо придут нам на мысль, касательно его обязательств в иностранных землях. Она не успела еще окончит своей речи, как Сир Карл появился. Он сел подле меня и мне показалось, что посмотрел на меня с почтением и нежною дружбою,

Мисс Грандиссон начала говорить весьма вольно о письме касательно Милорда В.... из коего, сказала она своему брату, Доктор прочел нам некоторые места. Она весьма бы желала знать, присовокупила она, на кого Сир Карл обратил свои взоры, дабы учинит оную супругою их дяди.

Он отвечал, что прежде нежели ее наименует желал бы он сам поговорит с нею несколько минут; он считает себя уверенным, что она была бы одобрена его сестрами, естьлиб только приняла предложения Милорда, и он принял намерение посетит ее возвратившись из замка Грандиссон. Потом он предложил Мисс Грандиссон быть ему спутницею в сей поездке, коей он не может отложит далее, поелику должен быть при освящении новой своей церкви. Сие отсудствие будет весьма маловременно, сказал он Милорду и Милади Л.... того ради он и не желает приглашать их с собою. Я надеюсь туда приехать в будущую пятницу, а возвратиться назад во вторник.

Мисс Гранд. Я думаю, братец что буду просить вас от того меня уволить. Естьлиб вы намерены были там прожит неделю или две, то я с охотою бы с вами поехала и думаю что Милорд и Милади Л.... также от того не отказались бы.

Сир Карл. Я неотменно должен быть в Лондоне через неделю; во вы можете прожит в замке Грандиссон сколько вам угодно. Вы сыщете себе увеселение в соседстве. Там будет находится двоюродной ваш брат; он составит честь всего уезда; и естьли я должен судить о ваших чувствованиях по той вольности, с коею вы с ним поступаете, то может быть он разположен в вашем сердце гораздо лучше, нежели вы сами думаете.

Мисс Гранд. К нашим услугам, сударь; но будет и на моей улице праздник. Позвольте мне вас спросить, Сир Карл.... мы находимся теперь между братьями и сестрами....

Сир Карл. (усмехаясь.) Потише, Шарлотта: естьли сии вопросы начнут произходить от единого мщения, то я ни одного слова отвечать не буду.

Мисс Гранд. От мщения!... никак нет. Но следуя тому письму, которое Г. Барлет нам прочел; когда Милорд В.... предлагал вам о браке, то ваши ответы понудили нас страшишься, что вы нималейшей склонности к оному не имеете.

Милади Л.... Вы не наблюдаете церемонии, Шарлотта.

(Действительно, любезная Люция, она привела меня в трепет.)

Мисс Гранд. К чемуж служат церемонии между столь близскими родственниками.

Сир Карл. Послушаем, что Шарлотта скажет.

Мисс Гранд. И так я хотела бы вас спросить, Г. мой, намерены ли вы когда ниесть жениться?

Сир Карл. Так, Шарлотта, я намерен. Но я не почту себя щастливым, естьли не получу когда ниесть руки некоторой любвидостойной женщины.....

(Я весьма опасаюсь, Люция, не приметили ли моего смущения. Я не знала....)

Мисс Гранд. Очень хорошо, сударь..., но пожалуйте скажите, не видали ли вы или в Англии или где ниесть в другом месте такой женщины, кого бы вы желали назвать своею? Не бойтесь ничего, братец. Вы меня уведомите, когда я сделаюсь дерзновенною.

Сир Карл. Вы не можете таковою учиниться, Шарлотта. Естьли вы желаете что нибудь от меня знать, то мне чрезвычайно будет приятно, естьли вы станете говорит прямо.

Мисс Гранд. Очень хорошо, естьли я не могу быть дерзкою; естьли вы любите, чтоб я говорила прямо и естьли имеете склонность к браку, то для чегож, скажите мне пожалуйте, отказались вы от предложения Милорда В.... в рассуждении Милади Франциски Н.... Милади Анны С.... и может быть от великого множества прочих, о коих я не знаю?

Сир Карл. Родственники Милади Франциски Н.... весьма мало оказали великодушие моему родителю. Вся её фамилия чрезвычайно уважает свое звание. Я не хотел подвергнуть себя власти государственного человека. Мое благополучие, сколько возможно, будет заключаться собственно в моем сердце. Я имею пылкие страсти, также и честолюбие. Естьли же бы я предался последнему, то мое спокойствие зависело бы от своенравия другаго человека. Довольны ли вы, Шарлотта, сим ответом в рассуждении Милади Франциски?

Мисс Гранд. Очень хорошо; а тем еще более, что есть такая молодая особа, кою бы я предпочла Миь-Милади Франциске.

(Я подумала, любезная моя, что мне не должноб было при сем разговоре находиться : Милорд Л.... на меня взглянул. Милорд Л.... не должен бы был на меня взглядывать. Госпожи того не сделали.)

Сир Карл. А! кто бы такова она была:

Мисс Гранд. Милади Анна С.... вы то знаете. Могули я спросить, сударь, по чему сие объявление не имело успеха?

Сир Карл. Милади Анна есть достойная особа, я в том нимало не сумневаюсь; и её богатство было бы главною моею причиною, естьлиб я хотел к ней отнестися; но никогда по сему единому основанию я не приступал к женщине.

Мисс Гранд. И так, Г. мой, мне кажется, что конечно к какой нибудь иностранной особе клонятся уже ваши попечения.

Сир Карл. Я думал, Шарлотта, что ваше любопытство касалось токмо до Англинских госпож.

Мисс Гранд. Извините меня, Г. мой, оно касается до всех женщин, без всякого разбору земель; но не ужели в самом деле есть такая, которая бы отдалила моего братца от учиненных ему здесь предложений, против коих мы не имели бы возражения? Но вы даете мне знать о некоей иностранке....

Сир Карл. (Перерывая её речь.) Я надеюсь, Шарлотта, что естьли придет и до тебя очередь, то ты будешь столько же откровенна в своих ответах, как теперь в вопросах.

Мисс Гранд. Ваш пример, сударь, будет моим правилом.

Сир Карл. Разве я не ясно отвечал о всех тех особах, коих вы мне наименовали?

Мисс Гранд. Я на то и не жалуюсь, сударь. Но не видали ли вы таких женщин в иностранных землях, к коим бы вы имели более склонности, нежели к вышеупомянутым? Отвечайте мне на сей вопрос.

Сир Карл. Конечно видал, Шарлотта: не токмо в иностранных землях, но и в Англии.

Мисс Гранд. Теперь я совершенно не знаю, какое на сие сделать возражение.... Но пожалуйте скажите, сударь, не видали ли вы такой иностранки, которая бы долее произвела над вами впечатления, нежели какая ниесть Аглинская госпожа?

Сир Карл. Нет. Но уведомь меня, Шарлотта, к чему клонятся все сии вопросы?

Мисс Гранд. Единственно к тому, любезный братец, что мы с нетерпеливостию желаем видеть вас женившимся, и опасаемся, чтоб то возражение, кое вы делаете в рассуждении представляемых вам предложений, не произходило от какой ниесть склонности. Вот все.

Милорд Л.... Вот все, любезный братец.

Милади Л.... О естьлиб теперь Сир Карл удовольствовал наше любопытство!

(Веришь ли ты, Люция, что я никогда такой нужды не имела в моем разуме, как при сем случае? Сир Карл вздохнул. Он несколько минут находился в недоумении.)

Сир Карл. Вы весьма много оказываете мне милости и великодушие, когда столь усердно желаете меня видеть женившимся. Я видел такую особу, которую почитаю одну из всех в свете женщин, могущею учинить меня совершенно благополучным.

(Он покраснел и потупил взор свой. Для чегож краснеть Сир Карл? Вить щастливой особы здесь не находится..... Или она здесь? Ах! нет, нет, нет.)

Сир Карл. Нет ли чего еще спросит вам у меня?

Мисс Гранд. Еще единое слово. Иностранка ли сия особа?

С какою рачительностию все выключая меня взирали на него ожидая что он отвечать будет. Он в самом деле пришел в великое замешательство. Но наконец сказал Шарлотте, что касается до сего, то он просил ее извинить, естьли отречется отвечать на такой вопрос, которой может привести его в некое смущение, поелику оный подаст случай к другим изъяснениям, в коих он и на самого себя совершенно положится не может; а без того его ответ был бы бесполезен. Для чегож, подумала я.

Милорд Л.... Мы ни за что в свете не согласимся, Сир Карл, нанести вам и самомалейшего прискорбия. Однако.....

Сир Карл. И так однако..... продолжайте, любезный Милорд.

Милорд Л.... В то время, когда я находился во Флоренции, то весьма много говорили....

Сир Карл. Об одной госпоже сего города, называемой Оливиею. Так, я в том согласен; она одарена весьма многими почтения достойными качествами. Но я никогда и ничего от ней не желал: она весьма много оказывала мне чести. Я не так удобно мог бы ее наименовать, естьлиб она употребляла о самой себе более старания к сокрытию того отличия, коим она меня предпочитала. Но я ласкаюсь, Милорд, что вы отдадите справедливость её доброму имени, и что также никогда не слыхали, чтоб в её поведении хулили что ниесть другое кроме излишнего предубеждения её к иностранцу.

Милорд Л.... Ваше свойство, Сир Карл, составляло честь её склонности.

Сир Карл. Братское пристрастие, Милорд. Но поелику был я независим от сей госпожи, с коей я никакой не имел связи, то и признаюсь, что мое спокойствие весьма много претерпело от той нежности, коею природа одарила мое сложение и без которой однако я не желал бы быть.

Емилия чувствительно будучи тронута тем голосом, коим он произнес последния сии слова, не могла удержаться от слез. Вздох, которой она усиливалась удержать, привлек на нее наше внимание: тогда Сир Карл встал и взяв ее за руку желал знать, от чего плачет ево Емилия. От того, что вы, отвечала она, толико достойны быть щастливым, а оным не кажетесь. Нежные примеры, Люция, весьма заразительны; при сем я также с великим трудом могла удержаться от слез.

Он утешал свою Емилию с чувствительною нежностию. Нещастие мое, сказал он ей, не от чего иного произходит как от нещастия других. Без сего препятствия я весьма бы был щастлив собою; поелику приобыкаю к тем трудностям, коих не могу избегнуть, и по необходимости сколько возможно составляю из того себе добродетель, Но посмотрите, Шарлотта, в какое привели вы нас состояние важными своими вопросами. Теперь уже время оставит такую материю.

Уже время ее ставит! Последний вопрос есть такой, которой может привести его в некое смущение, поелику он подаст случай к другим изьяснениям, в коих он на самого себя совершенно положится не может!

Как бы то ни было, но я тебя спрашиваю, любезная моя, прежде нежели стану продолжать свою материю, что заключаете вы из всего вами читаннаго. Естьли он сам мучится неизвестностию, то более достоин сожаления, нежели хулы. Но как вы думаете, не надлежало ли ему сказать нам: иностранка ли та госпожа или нет? По чему же он может знать, какой вопрос за тем последует? Я осмелилась потом спросишь у Мисс Грандиссон, не приметила ли она чего ниест в его взорах, когда он говорил о той особе, кою предпочел бы всем прочим? Я сидела подле его а Мисс Грандиссон супротив нас. Она мне сказала, что совершенно не знает, как должно о том думать; но хотяб она была иностранка или Агличанка, но её брат имеет в своем сердце такую особу, к коей она усматривает в нем все признаки любви.

Я одинакового с Шарлоттою мнения. Столь нежные чувствования, толико приятности в обхождениях и гармония в его голосе, конечно любви обязан он всеми сими совершенствами; и ни мало не сумневайся, любезная моя, чтоб сия госпожа не была иностранка. Весьма было бы странно, чтоб в течение семи или осьми лет, у такого человека как он, не было сердце занято, наипаче, в таком возрасте, в которой наиболее действуют страсти. Но что он хотел сказать, когда жаловался: ,,что его спокойствие весьма много претерпело от нежного его сложения?,, Без сумнения он говорил по своему сожалению о каком ниесть нещастном предмете. Я в скором времени возвращусь в город, оттуда отправлюсь в Нортгамптон-Шир и повергнусь в объятия любезнейших моих родственников; без чего я умножу число тех, кои смущают его спокойствие.

Но не весьма ли удивительно, что он не мог сказать, иностранка ли сия госпожа или нет? Доктор Барлет ты в великом находишься заблуждении. Сир Карл не столь открытен, как ты думаешь, а ты Емилия, любезная ласкательница. Как могла ты мне сказать, что приметила оные взоры и что всегда усматривала их с нежностию на меня обращенные. Так, может быть он тогда рассматривал, между чертами своей иностранки и моими те сравнения, кои не были в мою пользу.

Но сия Оливия, любезная Люция... Мне хочется осведомиться о ней несколько более. Он говорит, что ничего от нее не желал. Нещастная госпожа! мне кажется, что я чувствую о ней сожаление.

Коснемся до следствия моей материи. Я весьма бы хотела найти в нем некую погрешность: сколь несносно видеть себя как будто бы принужденною сердиться на такого человека, которой никакой хулы не заслуживает. Однако ты увидишь, каков он бывает, когда осердится, Не желаешьли ты с нетерпеливостию знать, Люция, каким образом поступает Сир Карл, когда он бывает сердит.

Теперь Шарлотта, возразил он, (как будто бы совершенно ответствовал на все вопросы сестры своея; о! мужчины, Люция) позвольте мне также вопрошать вас. Вчерашнего дня был у меня Милорд Ж.... какие ваши намерения, любезная моя, относительно к нему? Но не лучше ли вы желаете, чтоб о сем деле говорено было на едине? Пойдемте в кабинет.

Мисс Град. Я весьма сожалею, Сир Карл, что не предложила вам также идти в кабинет. Может быть вы гораздо бы лучше мне там изъяснились, нежели здесь.

Сир Карл. Я готов идти с вами, естьли вы того желаете; и с удовольствием буду слушать все другие вопросы.

Мисс Гранд. Чтож касается до меня, сударь, то нет ни единого такого вопроса, на которой бы я не согласилась отвечать при сем любезнейшем собрании.

Сир Карл. Вы знаете Шарлотта, о чем я вас просил.

Мисс Гранд. Какой совет подали бы вы мне, в сем деле?

Сир Карл. Я могу подать вам один токмо совет, но есть, отказать или принят предложения Милорда Ж.... естьли вы совершенно знаете собственные свои разположения.

Мисс Гранд. Я думаю, любезной братец, что вы хотите тем от меня отделаться.

Сир Карл. И так вы согласны принимать старания Милорда Ж....?

Мисс Гранд. Да справедливо ли сие следствие, сударь?

Сир Карл. Не ужели вы думаете, чтоб я хотел с вами разлучиться? Но пойдем, любезная Шарлотта, пойдем в кабинет. Я понимаю, что весьма трудно для молодой особы прямо отвечать на сии вопросы при собрании, не взирая на то, что оное состоит из самых любезнейших родственников.

Мисс Гранд. Я и здесь могу отвечать на всякой вопрос, касательно Милорда Ж....

Сир Карл. И так вы не намерены отвергнуть его предложений?

Мисс Гранд. Я не думаю, чтоб сие следствие справедливее было перваго.

Сир Карл. Оно весьма справедливо, по крайней мере, естьли я хотя несколько понимаю на женском языке.

Мисс Гранд. Я почитаю моего братца чрезвычайно учтивым, по причине столь оскорбительных помышлений о моем поле.

Сир Карл. Как! не ужели вы почитаете за обиду, когда я сказал, что понимаю несколько на женском языке.

Мисс Гранд. Так точно, а особливо в том смысле, в коем вы оное сказали.

Сир Карл. Очень хорошо, и так употребляйте такие слова, коиб вас не подвергали таким изъяснениям.

Мисс Гранд. Я весьма стану жалеть, любезный братец, естьли вы будете не довольны моими словами. И так я буду отвечать правильнее.

Сир Карл. Сего-то я и желаю, любезная Шарлотта. Я обещался Милорду Ж. .... доставит ему ответ.

Мисс Гранд. Чево ему хочется, Г. мой? Конечно он желает знать да или нет?

Сир Карл. Окажите мне некую доверенность, Шарлотта. Вы ето сделать можете не взирая на все ваши разборчивости.

Мисс Гранд. Но не ужели вы откажетесь подать мне совет?

Сир Карл. Я вам подаю оный; то есть: следовать своей склонности.

Мисс Гранд. Естьлиб я знала вашу склонность; то оная перетянула бы все равновесие.

Сир Карл. Да точно ли сие равновесие.

Мисс Гранд. О сем я более говорит не стану.

Сир Карл. И так откажите Милорду Ж....

Мисс Гранд. По истинне, любезный братец, вы на меня осердились.

Сир Карл. (Говоря мне.) Я уверен Мисс Бирон, что в рассуждении сих дел я усмотрю в вас сестру совершенно другаго свойства, когда буду иметь удовольствие читать ваши письма. Г. Ревс мне некогда сказал, что вы посоветуясь с своим сердцем никогда и никого не держите в недоумении.

Мисс Гранд. Но чтож надлежит мне делать, любезной братец, естьли я посоветуюсь с моим сердцем.

Сир Кар. Тогда все переменится: я более ничего не присовокуплю. Но прошу вас только из милости, когда вы оное рассмотрите, сообщить мне ваши намерения, дабы я в состоянии был вам служить.

Мисс Гранд. Я нахожусь здесь с наилучшими друзьями, коих токмо имею в свете. Милорд, что вы о том думаете? Поелику Сир Карл не желает подать мне своего света.

Сир Кар. Сие зависит единственно от ваших склонностей.

Милорд Л.... Я имею весьма хорошее мнение о Милорде Ж.... Какое вы имеете о нем мнение, любезная моя? (говоря своей супруге.)

Милади Л.... Я весьма хорошо о нем думаю. Как о том думает, Мисс Бирон?

Мисс Бир. Мне кажется, что Мисс Грандиссон в сем случае должна токмо сама с собою советоваться. Естьли её сердце никакого не может сделать возражения против Милорда Ж.... то я думаю, что она ни от кого не должна опасаться возражений.

Мисс Гранд. Изъяснитесь, изъяснитесь, дражайшая Генриетта.

Сир Кар. Мисс Бирон изъясняется с обыкновенным своим проницанием и благоразумием. Естьлиб я был столь щастлив, чтоб мог истолковать её чувствования подавая мое на то согласие; то вот они оба, Милорд Ж.... одарен изящным свойством и весьма кротким нравом; он составит благополучие женщине имеющей хотя некое благоразумие, хотяб она присовокупляла к тому несколько и своенравия, Шарлотта же чрезвычайно вспыльчива: она любит шутки более нежели своих друзей.

Мисс Гранд. По чему так, любезной братец!

Сир Кар. Милорд Ж.... не будет ей в том препятствовать. Ревность о достоинстве не весьма прилична брачному состоянию. Я знал одного стихотворца, которой возъимел к жене своей ненависть по той токмо причине, когда его увериля что она лучше его стихи сочиняет. Но пусть Шарлотта познает изящные качества своего супруга, а я ей ручаюсь, что он отдаст ей справедливость в её качествах и что их благополучие ежедневно возрастать будет от взаимного снисхождения.

Мисс Гранд. Итак, я понимаю что естьли учинюсь женою Милорда Ж.... то не надлежит его ни в чем оспоривать касательно насекомых и бабочек (*)

(*) Уже было видно и прежде сего, что она смеялась над ним по причине сей склонности.

Сир Кар. Милорд может и потерять склонность к сим вещицам, когда будет иметь гораздо драгоценнейшее для своего увеселения. Извините, Шарлотта, но все сказанное вами даже до сей минуты не изъявляет ли некоей игрушки?

Мисс Гранд. Прилагательные имена, как то: драгоценное, молодая, прелестная затмевают даже и самые жесточайшие слова.

Сир Кар. Но Кавалер Ваткинс не нравится ли вам более Милорда Ж....?

Мисс Гранд. Я не думаю: я не имею столь хорошего мнения о его свойстве.

Сир Кар. Я весьма радуюсь, Шарлотта, что вы можете различат их свойства.

Мисс Гранд. Поелику вы почитаете их необходимыми, по видимому для такой женщины, которая помышляет о браке.

Сир Кар. Я получил от него такое письмо, на кое неотменно должен отвечать. Он усильно меня просит постараться в его пользу. И скажите мне, любезная сестрица, (подавая ей письмо) что должен я ему отвечать?

Мисс Гранд. (Прочитавши его с торопливостию.) Как? Бедной человек влюблен до чрезвычайности. Но мне весьма бы много стоило труда выучить его правописанию. Однако он хвастает, что совершенно знает по Французски и Италиански.

(Она хотела было изорвать письмо в мелкие клочки.)

Сир Кар. Мне не весьма ето нравится, Шарлотта, пожалуйте возвратите мне сие письмо. Женщина никогда не имеет права издеваться над таким любовником, которой ей не нравится. Естьли равнодушие её к нему произходит от того высокого мнения, кое она о самой себе имеет, то надлежит ей сожалеть о нем; но какияб её мнения ни были, однако то, которое поражает, должно и изцелять. Г. Ваткинс может отнестись к сотне женщин, коих его богатства и представляемый им в свете вид заставят извинит незнание его в правописании.

Мисс Гранд. Время ревности приближается. Не льзя иногда не иметь в обществе одного или двух воздыхающих любовников. Может быть я еще не столько насмотрелась на моих, чтоб решиться в пользу того или другаго. Разве не позволено, поелику никто из них не имеет отличного достоинства, изыскивать случая видеть их в различных обстоятельствах, дабы привести себя в состояние судить, которой из них сноснее, и ожидать не явится ли какой ниесть другой человек, которой бы мне более понравился.

(Она говорила сие с самым шутливым видом, хотя материя была весьма важная и когда её брат в самом деле желал знать её склонности.) Сир Карл оборотясь к Милорду Л.... сказал ему с важным видом: я весьма удивляюсь, что двоюродной наш брат Еверард столь долго живет в замке Грандиссон. Мисс Шарлотта весьма сильно почувствовала, что сия перемена относилась к ней. Она приносила ему свои извинения; но он продолжал ни мало тому невнимая. Разум, Милорд, есть весьма опасное орудие: но признайся, что тот, которой издевается на щет другаго не имеет такого разума, которой бы заслуживал похвалы. Как называется та девица, которая сидит супротив меня? И я, которой нахожусь подле вас... мы впали в чрезвычайное заблуждение. Я ее почитаю моею сестрицею Шарлоттою; а она меня двоюродным нашим братом Еверардом. Все собрание почувствовало истинну сих слов. Чтож касается до меня, то оне меня столь поразили, как будто бы касались до самого меня. Столь жестокие слова вышли из уст Сира Карла, и произнесены самым пронзительным голосом! В сию минуту я не пожелала бы ни за что в свете быть Мисс Грандиссон. Она не знала, на которую сторону обратит свои взоры. Милади Л.... чувствительно была тронута из сожаления к своей сестре: Любезная особа! оне обе плакали.

Наконец Мисс Шарлотта встала; я хочу, Г. мой, сказала она своему брату, удалить от ваших глаз причину заблуждения. Когда я выду из моего заблуждения и возвращу вам сестру вашу, то надеюсь, что вы ее примете с обыкновенным вашим снисхождением,

Сир Кар. (С торопливостию ухватя её руку.) любезная Шарлотта! дражайшая сестрица; не сердитесь на меня. Я люблю ваш нрав; но когда я вас просил подумать с рассуждением о столь важном предмете, заключающем в себе благополучие вашей жизни, а следственно и моей, то с неудовольствием слушал происходящия от вас те насмешки, кои приличны токмо женщине неимеющей никаких правил, и чрезвычайно желал, чтоб оные изсходили из уст какой ниесть другой особы, а не из ваших. Ибо должно различат время и случай, любезная моя Шарлотта.

Мисс Гранд. Сего уже довольно, Г. мой, я познаю мое безумие. Позвольте мне удалиться.

Сир Карл. Вам удалиться? Никак нет, любезная Шарлотта, я хочу сам оставит вас на минуту свободною для того, дабы вы приняли те утешения, кои ваши друзья желают вам подать. Емилия, я хочу тебе нечто сказать, любезная моя.

Она подлетела к нему подобно птичке. Они вышли вместе. Посмотрите, сказала Мисс Грандиссон, он взял сию девушку для того, дабы подать ей наставление из моего безумия. Доктор Барлет вышел молча: Милади изъявила чувствительное сожаление, кое возъимела о сестре своей; но при всем том она ей сказала, что она преступила уже границы благопристойности. Милорд равномерно хулил ее, представляя ей, что их брат имел долгое время терпеливость; что дело было самое важное и что он приступил к оному с решительным видом. О Мисс Бирон! обратил он речь свою взирая на меня, сколь чрезвычайное будет он иметь удовольствие читая ваши письма, когда усмотрит в оных ваш поступок в той толпе обожателей, коих вы решились даже и не слушать!

Так, так, Генриетта, сказала мне Мисс Грандиссон, вы восторжествуете над бедною Шарлоттою; но поелику я лишилась великих милостей моего брата, то могли ли бы вы оные сохранит будучи на моем месте! и осмеливаетесь за себя ручаться в том, что я никогда не подала бы ему причины укорять себя, что почитала его за двоюродного моего брата Еверарда. Но не ужели я весьма далеко простирала свое безумие? Говорите чистосердечно Генриетта. Не ужели я была весьма безумна? Я ей отвечала, что она в великом находилась заблуждении с самого первого слова даже до последнего, что я сперва из сожаления к ней трепетала; но что потом слыша о любовниках, коих она желала при себе иметь и о новых кокетствах, кои как казалось она предпринимала; я с охотою бы ее за то пожурила, естьлиб не была удержана от того присудствием её брата. Но простите ли вы мне сие, сказала я ей на ухо? ваши слова подобны были воспламененной гневом кокетки, да и вид совершенно тому соответствовал. По истинне, любезная Шарлотта, вы никогда не бывали в таком забвении.

И так все против меня востали, возразила она. Конечно должна я быть в самом деле весьма виновна.

Время и случай, любезная сестрица, сказал ей Милорд Л.... худо были избраны. Естьлиб предмет разговора не только был важен, то Сир Карл обратил бы вашу живость в шутку, как-то он обыкновенно делал. То есть, возразила она, все то, что ему не нравится, или что ему не уподобляется, весьма хулы достойно. Он должен почитать себя весьма щастливым по тому свойству, в коем себя утвердил.

Милади Л.... заметила, что при самом своем неудовольствии он ни мало не забыл, что был брат; и говоря что дело идет о благополучии Шарлотты, он присовокупил, следственно и о моем.

Я должен сделать другое замечание для чести Сира Карла, возразил Милорд Л.... и надеюсь, любезная сестрица, что вы не сочтете себе оное за обиду. Он совршенно не касался до того приключения, от коего вас избавил, хотя оное случилось весьма не давно, и коего воспоминовение должно быть у него в свежей памяти. Из сего конечно можно заключить, что он на мало не помышляет оскорблять вас и не имеет другаго намерения, кроме того, чтоб единственно вам услужить.

Мне кажется, Милорд, отвечала она покрасневши, что вы могли бы себя уволит от сего рассуждения. Я совершенно не понимаю какая необходимость понудила одного из моих братьев напоминать то, что другой по милости своей предал забвению. Словом, Милорд, я не весьма благодарю вас за ваше замечание.

Таковый ответ чувствительно тронул Милади Л.... Она просила Шарлотту не хулит её супруга. Вы лишитесь моего сожаления, сказала она ей. Не для одной ли причины все четверо мы соединились? и не должны ли наши сердца изъясняться свободно?

Прекрасно? вскричала другая. И так мне должно теперь противу обоих вас вооружаться. О естьли бы было угодно Всевышнему создателю, чтоб я была за мужем, то равномерно имела бы кого ниесть и с моей стороны! Но скажите, Генриетта, не ужели я еще провинилась!

Я думаю, любезная Мисс Грандиссон, отвечала я ей, что сказанное вами Милорду было не иное что как шутка, и в сем предположении ваша вина состоит только в том, что произнесли оную с важным видом.

Очень хорошо: очень хорошо, с поспешностию повторила она. По крайней мере подайте мне ваше вспомоществование дабы выдти из сего нового замешательства. Я весьма сего дня нещастлива. Мне весьма прискорбно, что моя шутка не имеет в себе ничего смешнова. Но не впала ли Милади в такую же погрешность? Не поправляла ли она меня с весьма важным видом?

Я с охотою принимаю на себя хулу, отвечала ей Милади Л.... но, любезная сестрица, вы не должны лишаться своими запальчивостями нежных и искренних советов от самого изящнейшего сердца. (Милорд, на коего она с приятностию взирала, наклонил к ней свою голову с равною любовию. Благонолучная чета!)

А как я еще надеюсь жить на свет, возразила Мисс Грандиссон, то и ласкалась, что в то время когда рука Сира Карла отяготеет на мне; то вы будете иметь все сожаление о моем состоянии. Сказанное же им при выходе ясно показывает, что он также то думал; но ваши глаза вывели меня из обмана к моему ужасу.

Милорд Л.... Я вас уверяю, что искренно о вас соболезную; но для чегож бы я соболезновал о сестре моей, естьлиб не почитал ее виновною?

Мисс Гранд. Ваша покорная услужница, Милорд. Ваши рассуждения весьма проницательны.

Милади Л.... Но не справедливы ли оне, Шарлотта?

Мисс Гранд. Без сумнения, Милади; и я вижу, что вы имеете такую же к тому причину. И так покорно вас прошу обеих не лишить меня своего сожаления. Вы также обо мне сожалеете, Генриетта, и по той же самой причине.

Мисс Бир. (Дабы обратит сей ответ в шутку.) Я весьма люблю сей голос, дражайшая Шарлотта; он чрезвычайно вам приличен. А сие то и называется любезною шуткою.

По том Милади Л.... сказала, усмехаясь, вот самое лучшее доказательство раскаяния Шарлотты; хотя она казалась довольно веселою, а рассуждение её не весьма за благо было принято. Шарлотта тотчас вышла, мы услышали звук её клависина, и вставши пошли все к ней. Емилия пришла в тож самое время. Мисс Грандиссон подошедши к ней спросила ее, поданы ли ли ей все её погрешности в наставление? По истинне, сударыня, отвечала любезная сия девушка, опекун мой сказал мне единое токмо слово до вас касающееся, и вот оно. ,,Я люблю мою сестрицу; она одарена пленительными качествами. Ктож не имеет каких ниесть погрешностей? Вы видели, Емилия, что желая ее несколько пожурить, я говорил с нею и сам весьма жестоко.,,

Да благословит небо на всегда любезного моего братца! вскричала Мисс Грандиссон в некоем восторге. Теперь добродушие его делает меня ненавистною самой себе.

Она просила Емилию поиграть на клависинах, на голос коих тотчас пришел к нам Сир Карл. Он вошел с таким веселым видом, как будто бы ничего не бывало. Мисс Шарлотта хотела было опять завесть разговор; но он ей сказал с великою нежностию; забудем взаимные наши погрешности, любезная Шарлотта: а при сем когда нас уведомили что стол был накрыт, то он подавши ей руку, довел ее даже до её стула.

Какое превосходное свойство? Я почитаю оное даже несносным. Не ужели сей удивительной человек ничего не во время не делает? и ничего такого, кое бы противно было добродушию, справедливости или благопристойности? Естьлиб я видела по крайней мере, что он делает хотя некое усилие к принуждению себя, дабы утушить свои движения, то по временам также бы предполагала в нем и слабости. Естьли он человек, и создан подобно нам с своими погрешностями; то не может ли принять на себя властительного вида и повелительных поступок в таком месте, где почитают его даже до опасения, и где повиновались бы единому его взгляду? Не может ли поступить он с некоею досадою с своими служителями, дабы тем дать знать, что он недоволен их госпожами? Нет, ему свойственно быть добродушным и справедливым. Все его помышления, все его чувствования стремятся к соделанию добра, и ему никогда на мысль не приходило, кого обидеть или оскорбить.

После обеда Мисс Грандиссон подала мне пакет тех писем, кои я согласилась дать на прочтение Сиру Карлу. Принимая оный от меня он поцеловал его с видом любовным, которой показался мне приличным при сем случае. О! как племянница моя тщеславна. Воображается мне, что слышу ето восклицание от моего дядюшки. Я не знаю, Люция; но мне кажется я приметила, что Сир Карл с великим удовольствием слушает, когда меня хвалят; Милорд же и обе сестры не упущают ниединого случая говорит о твоей Генриетте с приятностию; но для чегож не отвечал он Шарлотте, когда она его спрашивала, иностранка ли была его любимица или нет?

После ужина он отошел от нас весьма рано; а Мисс Грандиссон видя что я несколько призадумалась, сказала мне, что она прозакладует жизнь свою естьли не правда, когда я думаю, что её брат ушел для прочтения моих писем. Вы в том не обманываетесь, присовокупила она; ибо он мне дал то выразуметь выходя от нас; но не опасайтесь ничего, Генриетта, вы ни какому суждению не подвергнетесь.

Милади думает, что относительно ко всем предметам понятия её брата совершенно сходственны с моими. Однако, Люция, когда дело находится пред глазами судьи, то сердце обыкновенно несколько колеблется. От чегож произходят мои опасения! естьли его сердцем владеет иностранка, то какая мне нужда в том мнении, кое он будет иметь о моих письмах? Не взирая на то оно мне нужно: весьма лестно иметь почтение от тех, коим не можно отказать в своем.

Примечание. ,,Несколько чрезвычайно продолжительных писем, как сам Автор их называет, представляют здесь такие глубокомысленные разговоры, в коих свойства действующих лиц выражены с великою приятностию и живостию. Кавалер Грандиссон, пленившись письмами Мисс Бирон, приносит ей за оные столь лестную хвалу, что она чрезвычайно тому удивляется, она, которая ничего в оных не усматривала кроме простого повествования о всем случившемся с нею в Лондоне, в продолжении нескольких недель её там пребывания и злодейства Кавалера Гарграфа Поллексфена, коего главные обстоятельства Сиру Карлу уже известны; ибо легко представить себе можно, что она с сими письмами, конечно не сообщила тех, кои содержат в себе признание её страсти. Сир Карл начинает опять понуждать Шарлотту, чтоб она )>открыла разположения своего сердца. Она продолжает сопротивляться тому различными оборотами, кои подают причину к новым укоризнам иногда к шутливым и забавным а иногда и к важным. Наконец соглашаются, чтоб она совершенно объяснилась с Мисс Бирон, которую Сир Карл просит уведомить его тогда о чувствованиях своея сестры в особенном разговоре. Другие случаи подают ему причину рассказать о оказанной ему услуге Г. Данби. Ето весьма странное произшествие, в коем его жизнь равно как и его друга были угрожаемы ночными злодеями, однако он весьма щастливо избавился от беды с своим другом, употребив все свое благоразумие и неустрашимость. В последнем из продолжишельных сих разговоров примечено, что он заразился любовию. Он признается, что получил такие письма, кои причиняют ему великое беспокойствие и по тому вскоре удаляется с Доктором Барлетом. Мисс Бирон оканчивает все свои письма говоря о том обстоятельстве, кое должно воспоследовать в пятницу по утру. Она знает все тайны Мисс Шарлотты. Она того же дня приготовляется к переговору, о коем Сир Карл ее просил. Сия мысль весьма ее колеблет; но она не менее беспокоится и о тех новостях, кои колеблят Сира Карла. Конечно сии колебания произходят от иностранных писем; сказала она двоюродной своей сестре. Сумневаешься ли ты о том? Для чего сие имя Иностранный не может изтребиться из моей памяти? Никогда сердце мое не было так стесненно, как в сии последния времена. Но я многократно уже тебе в сем признавалась. Я намерена сего дня отправит ето длинное письмо: но хочу присовокупишь к нему еще несколько; трепещу ожидая наступающей минуты к переговору. Прощай.

ПИСЬМО L?И.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

В Пятницу, 24 Марта.

Разговор, любезная моя, коего я ожидала с трепетом, окончился. И какоеж было следствие онаго? Ты можешь о том судит по всем нижеследующйм обстоятельствам. Мисс Грандиссон и её обожатели не составляли единых наших предметов. Верь, любезная Люция, что я скоро с тобою увижусь; но не взирая на все происшедшее, я потщусь описать тебе в точности все подробности. Ах! что произошло? Читай, любезная моя.

Сир Карл вместе с нами завтракал. Он вошел с величавым видом, но величавость вскоре уступила место обыкновенным приятностям лица его, то есть кротости и добродушию.

Милорд объявил ему то беспокойствие, в коем мы со вчерашнего дня находимся по причине новых причин к затруднениям, кои он усмотрел в его письмах. Емилия хотя ничего не промолвила; но взоры её тоже самое выражали. Мисс Грандиссон приняла на себя важной вид. Не терпеливость Милади Л.... изображалась на прелестном лице ея, а Доктор Барлет сидел с непоколебимою твердостию и с видом человека решившагося молчать. Чтож касается до меня, то думаю что страх и надежда, между коими я колебалась, ясно видны были на чертах моих и я не знала должна ли была желать означенного разговора. И так чувствовала, что щеки мои разгорелись.

Сир Карл отвечал: предадим все забвению и станем заниматься едиными приятностями, Милорд, в сем драгоценном и любезном сообществе. Он учтивым образом спросил о моем здоровье и спокойно ли я препроводила сию ночь, по причине небольшего кашля, от коего я несколько охрипла. Он хотел знать от Емилии, о чем она печалится; от Милорда и Милади Л.... когда намерены они возвратиться в город, от Мисс Грандиссон, что понудило ее принять на себя столь задумчивый вид; ето его выражение, не видите ли вы, Мисс Бирон, сказал он мне с усмешкою, что Шарлотта все еще в недоумении, какой вид должна она через четверть часа на себя принять?

Я отвечала ему, что Мисс Шарлотта кажется мне решилась подражать во всем ему самому. И так я весьма буду остерегаться, возразил он, принимать на себя важной вид; ибо желаю, чтоб все наслаждались здесь одним веселием. И так продолжая далее говорил он мне: могу ли ласкаться, сударыня, что вы позволите мне просить вас с собою в библиотеку.

Конечно, Г. мой.... я без всякого сумнения за вами последую.

Таков был ответ невинной девицы, которая однако не без движения окончила оный, но она не может, Люция, изобразит тебе того вида, которой тогда представляла. Исполнение обещания не менее было затруднительно. Он подал мне руку. Я пошла с ним в библиотеку. Каких не употребляла я усилий в сем пути, дабы подкрепит все присудствие моего разума я какой не усматривала я нежности и уважения в его взорах и поступках!

Он просил меня сесть, потом и сам сел на супротив меня. Мне кажется, что я с начала потупила взор свой. Мое положение изменяло моему сердцу: но в его взорах изъявлялась столь почтительная кротость, что без всякого смущения можно было на их смотреть, когда они пристально на меня устремлены были, наипаче с тем томным видом, которой кажется мне я в оных усматривала и всегда как я обращала на него свои глаза, была уверена что он потуплял свои. От сего я гораздо стала вольнее нежели бы могла оною быть от чего инаго. Сколь смела та девица, которая всем предпочитает смелаго человека! и естьли смелости ей не станет, то сколь же чрезмерно должно быть её замешательство от проницательных взоров, в коих она усматривает и доверенность? Сколь много её робость должна умножать бодрость другаго и подавать надо собою преимущество!

Он начал говорит в следующих выражениях. Я не приношу вам извинений, сударыня, за ту вольность, с коею я принял смелость просить вас на таковый переговор, потому что знаю откровенность вашего сердца, и может буду иметь честь разговаривать с вами не об одном предмете. (Как вострепетало мое сердце при сих словах, любезная Люция!) Но позвольте чтоб я начал прежде разговор о моей сестрице Шарлотте. Мне кажется что можно заключить из некоторых её выражений и из засвидетельствований Милади Л.... что она одобряет домогательство Милорла Ж.... впрочем ясно можно видеть, что она не имеет о нем высокого мнения. Я чрезвычайно опасаюсь чтоб она не согласилась принят его домогательства более по той склонности кою усматривает во мне к нему, нежели по своей собственной. Я неоднократно ей говорил, что с её склонностью будет и моя соображаться; но она так жива, что не можно проникнуть в истинные её чувствования. Впрочем я предполагаю, что она предпочитает Милорда Ж.... Кавалеру Ваткинсу.

Он остановился.

Я также думаю, Г. мой; но на чтож говорить, я также думаю, когда Мисс Грандиссон позволила мне объявить вам, что она совершенно предпочитает всем Милорда Ж....

Точно ли вы уверены, сударыня, что она действительно его предпочитает не токмо Г. Ваткинсу, но и всякому другому человеку? или сказать другими словами, думаете ли вы чтоб не было такого человека, коего бы она предпочла Милорду Ж....? О благополучии её жизни я сердечно помышляю, тем более что её живость меня беспокоит, и я опасаюсь такого качества в женщине, сколь бы приятна она ни была до брака.

Я осмеливаюсь уверить вас, Г. мой, что естьлиб Мисс Грандиссон не предпочитала Милорда Ж.... всякому другому человеку, то конечно не согласилась бы принимать его домогательства.

Я не думаю, сударыня, чтоб девица одаренная свойствами Шарлотты, не нашед того достоинства, кое предполагала в предмете первых своих нежностей, возъимела сильную страсть к такому человеку, которой не весьма отличные качества имеет. Она может теперь смеяться, над любовию. Милорд Ж.... хотя не блистает своею жизнию, но человек весьма достойной. У женщин есть глаза, а глаза желают быть удовлетворены. От сего произходит что наружность часто берет преимущество над внутренним достоинством. Естьлиб Шарлотта единственно помышляла о составлении себе благополучия, то может быть никакого бы не сделала возражения против Милорда Ж...., поелику всех качеств не льзя найти в одном человеке; но естьлиб Милорд следовал такому же правилу, то не знаю, пожелал ли бы он иметь Шарлотту своею супругою. Извините меня, сударыня; но вы знаете что я думаю о двух представляющихся ей женихах. Не станем говорить о Г. Ваткинсе; он уже не имеет больше участия в наших рассуждениях. Милорд Ж.... человек разумной, честной равно и добродетельной; а сие то качество заслуживает великого внимания в молодом человеке его достоинств. Он также весьма тихаго нрава и я почитаю его способным к терпеливости: но гдеж можно найти такого супруга, которой бы в состоянии был сносить от своей жены презрительные взгляды или тому подобное? Я более бы для нее страшился закоренелаго негодования тихаго мужа, нежели вспыльчивости страстного любовника.

Мисс Грандиссон позволила мне, Г. мой, уверит вас, что естьли вы одобряете домогательства Милорда Ж...., и по милости своей примете сие дело на себя, то она обещается поступать в точности по вашим советам. Мисс Грандиссон за несколько перед сим временем видела Милорда Ж.... Она знает хорошие его свойства и я смело ручаюсь, что она в состоянии исполнить, с таким же благоразумием как и честно всякие обязанности, а наипаче ту, которая заступает первое место между всеми должностями жены.

Но позвольте мне спросить вас, сударыня, какие были её намерения, когда она меня спрашивала о Г. Бельшере? Я думаю, не предполагает ли она по тем похвалам, кои я говорил в его пользу, что может его предпочесть Милорду Ж....

Мне кажется, Г. мой, что сказанное ею есть ничто иное как действие её живости. Естьлиб действительно Мисс Грандиссон имела какие намерения; то я уверена, что она более бы изъявила к тому своего желания.

Я также о том думаю. Я люблю мою сестру равно как и Г. Бельшера. Я знаю разборчивост в моем друге. Но естьлиб Шарлотта имела те намерения, в коих ее подозреваю, то конечно бы не мог снести чтоб он отказал в своем почтении моей сестре, по причине того нещастия, что она имела тайную переписку с человеком совершенно её недостойным.

(При сих словах мысли мои несколько встревожились. Я принуждена была вынут платок. О любезная Мисс Грандиссон! сказала я довольно громко. Я опасалась, чтоб она не лишилась по крайней мере от части того блага, кое должна почитать весьма важным: то есть доброго мнения от своего брата.)

Извините меня, сударыня, Вы весьмо великодушно сносите то прискорбие, которое я вам причиняю своим разговором. Оно принуждает меня удивляться вашему снисхождению и открыт вам все сердечные мои тайности. Ваша благородная откровенность возбуждает во мне желание соответствовать вам равномерным чистосердечием. Она внушила бы в меня оное, естьлиб я и менее был открытен. Моя сестрица; как вы то слышали, когда я ей говорил самой, ни мало не уменьшила к себе моей любви; я ее люблю со всеми её недостатками: но я не должен тем ослепляться. Справедливость не имеет ли равно своих прав как в хуле так и в похвалах? у меня также есть недостатки: чтож подумал бы я о таком человеке, которой считал бы их добродетелью? В какуюб повергнулся я опасность от лицемерного ласкательства, естьлиб не имел о себе справедливого мнения?

Таковое рассуждение, Г. мой, достойно Сира Карла Грандиссона.

Оно достойно всякого человека, любезная Мисс Бирон.

Но, Г. мой, весьма было бы жестоко, естьлиб и самомалейшая нескромность подвергала женщин укоризне, наипаче когда их добродетель ничего не претерпела и когда оне вскоре возвратились на прежней путь истинны.

Я в том согласен и от нежности моей к Шарлотте я с трудом бы мог одобрит союз с толь разборчивым человеком каков Г. Бельшер, хотя бы с обеих сторон имели к тому одинаковую склонность.

Я надеюсь, Г. мой, что Мисс Грандиссон никогда и никем не будет презираема за такой поступок, которой весьма дорого стоил её спокойствию.

Я запиналась, любезная Люция, я потупила глаза.

Я понимаю, сударыня, ваши слова. Хотя я люблю Г. Бельшера более всех прочих мужчин, но я не менее должен отдать справедливости Милорду Ж...., как и ему. Я столько был уверен в равнодушии Шарлотты к сему молодому господину, и в несходстве их нравов, хотя оба весьма почтения достойны, что прилагал все мои старания к преодолению её страсти; когда же я увидел, что она упорствует в своих чувствованиях, то изьяснил ей о приключении Капитана Андерсона и о том щастие, с каковым уничтожил все сие дело. Он ласкается, что затруднение, которое он находил до сего времени, дабы склонить свою сестрицу принимать его попечения, произходило от замешательства, в коем она находилась; а как теперь состояние её переменилось, то он конечно найдет в ней более разположения к принятию оных. Он присовокупляет, что естьли в том успеет: то не сумневается, чтоб она не возблагодарила его за его постоянство. Теперь, сударыня, прошу я вашею мнения. Думаете ли вы, что Шарлотта может быть убежденна любовию и снисхождением? Говорили ли вы ей, по своей милости, что вышедши за муж за такого человека, коего дарования почитает она ниже своих, должна она употребит столько стараний к истреблению своея живости, как будто бы различие достоинства относилось в пользу её супруга? Позвольте мне еще присовокупить, что естьли будет она способна, обязавшись клятвами, платить за его нежность презрением и принимать с человеком её любящим такие вольности, кои могут сделать его омерзительным, равно и самое ее в глазах публики, то я принужден буду позабыть, что имею такую сестру; ибо когда дело будет идти о справедливости, то права родства и дружбы изчезают.

Сей пример не доказывает ли, Люция, что великодушие и милость сут однозначущия слова?

Я уверена, Г. мой, возразила я, что естьли Милорд одарен столь хорошим свойством, как о нем говорят и естьли нимало не будет оскорблен приметя в своей супруге такую живость, которой сам он действительно не имеет, то Мисс Грандиссон совершенно сделает его благополучным? Разве она не одарена пленительными качествами? Не имеет ли она великодушие, нежности и сострадания? Вы конечно приметили в ней все сии добродетели. И можно ли предполагать, чтоб её любвидостойная живость превзошла когда ниесть пределы благоразумия и кротости, чтоб затмила тот важной долг, которой она намерена на себя наложить?

Очень хорошо, сударыня, и так я могу обрадовать Милорда Ж.... известя его, что от теперь волен видеть мою сестрицу, когда она возвратится в Лондон; или естьли сей отъезд будет очень медлителен, (ибо я предвижу его нетерпеливость) то в Колнеброк.

Я осмеливаюсь сказать, Г. мой, что вы действительно ето учинить можете.

Чтож касается до статей, то я беру сие на мое попечение. Но пожалуйте напомните Шарлотты, что она нимало от меня не зависит. Естьли она со временем узнает совершенно свойства и поведение Милорда Ж.... то конечно возчувствует в себе склонность оказывать ему то почтение, какое должна сохранять разумная жена к своему супругу, я нимало не буду ее хулит хотя она ему и откажет, лишь бы только не держала его в недоумении, когда уверена о собственных своих разположениях и возмет в пример образец своего пола.

Я легко могла догадаться, кому относилось сие засвидетельствование и едва не стала его за оное благодарить; но теперь я весьма рада, что того не учинила.

Мне кажется, сударыня, что мы уже все переговорили касательно сестры моей Шарлотты. Я уже писал к Кавалеру Ваткинсу, прося его в самых учтивейших выражениях, оставить тщетную свою надежду. Милорд с нетерпеливостию ожидает возвращения моего в город. И так я поеду тем с вящшим удовольствием, что уверен и ему принести великую радость.

Вы должны быть чрезвычайно щастливы, Г. мой, когда делая беспрестанно добро принимаете великое участие в удовольствии другаго.

Он оказывал, любезная моя, столь благородную кротость, что я говорила с ним гораздо смелее нежели себе воображала идучи за ним в библиотеку. Впрочем я ощутила присудствие моего разума в ту самую минуту, когда разговоры наши относящиеся до посторонней любви делали меня важною особою: но мое внимание должно быть вскоре привлечено к гораздо важнейшему предмету, как ты теперь узнаешь.

По истинне, сударыня, я весьма далек от моего щастия. Не должно ли мне употребить все свои старания к соделанию благополучия других, дабы иметь хотя некое право участвовать в оном?

Вы нещастны, Г. мой..... Я замолчала, вздохнула, потупила глаза и взяла свой платок, боясь чтоб не заплакать.

Я примечаю, сказал он мне великодушное сострадание смешенное с любезнейшим любопытством, на лице самом для меня прелестнейшем. Сестрицы мои также много любопытствовали и при вашем присудствии. Естьлиб я знал совершенно мою судьбу, то конечно бы их удовольствовал, наипаче когда Милорд Л..... присоединил к тому свои прозьбы. Я не преминул им сказать, как вы может быть помните, что то время уже не далеко.

Помню, Г. мой.

В самом деле, Люция, может быть оно и скоро наступит. Не только могла я ето запамятовать, но ничто так часто уму моему не представлялось как сие обстоятельство.

Так, сударыня, оное время приближается. Хотя мое намерение состояло в том, чтоб до окончания сего дела не открываться ни кому кроме Доктора Барлета, которому известны все обстоятельства сего дела и все случаи моей жизни; но я чувствую, что сердце мое открывается вашему чистосердечию; естьли вам не противно будет меня выслушать, то я расскажу вам некоторую часть моих замешательств и отдам на вашу волю уведомить о том Милорда Л... и моих сестриц. Вы все четверо кажетесь одарены равным разумом.

Я принимаю, Г. мой, весьма искреннее участие в ваших нещастиях.... (самое искреннее участие повторила невинная девица трепеща; и тогда щеки мои по переменно становились то холодны, то горячи, красны, и бледны и оказывали другие признаки, коих он не мог не приметить.) Но я почту вашу доверенность за величайшую милость.

Меня прерывают, любезная моя, при вступлении в сие важное повествование. Не будь нетерпелива. Я весьма сожалею и сама, что ето помешательство услышала.

Я не стану утомлять вас, сударыня, повествованием о моей молодости, которую я препроводил вне своего отечества, с семнадсяти до двадсяти пяти лет. Однако оно содержит в себе столько важных случаев, сколько оных может произойти в сие первое время и в жизни такого молодого человека, которой никогда не имел удовольствия шествовать по трудным путям. Но после того открытия, кое я желаю начат, Доктор Барлет, с коим я прожил около четырех лет в столь тесной дружбе, коей может быть никакого нет примера между двумя особами совершенно различных лет, удовлетворит ваше любопытство гораздо обстоятельнее. Я должен здесь признаться в тех выгодах, кои получил от его дружбы. Мнение, какое я имел о ею праводушии и его сведениях, приобучило меня не предпринимать ничего важного не предложив себе следующих вопросов, коих пользу я беспрестанно испытывал в поступках моей жизни. "Какой отчет отдам я о сем деле Доктору? Естьли я попущу обладать себя такой-то страсти то признаюсь ли я в том Доктору? Или сделая подлой порок, не представлю ли я ему оной с хорошей стороны, и не скрою ли постыдным образом с худой?,, И так Доктор Барлет заступил у меня место второй совести. Естьли я сделал какие в моей жизни добрые дела и удержался от ненавистного порока, то сие произходило от того, что я ставил его как бы надзирателем над моим попечением. Сия помощь тем наиболее оказалась мне необходимою, что я от природы был горяч, горд и честолюбив и что с самой моей молодости, простите мне, сударыня, сие тщеславие, я оказывал великое внимание тому полу, к коему никто и никогда не имел столько удивления как я: его то старанию обязан я отвращению, кое всегда имел к вольным женщинам, ни мало непрельщаясь достоинствами и красотою, кои суть обыкновенные приманы большей части молодых людей.

И так вы нимало не будете удивляться, сударыня, что имея такое разположение я приобрел в своих путешествиях такие преимущества, коими не все путешественники могут хвалиться. Долговременное мое пребывание при знатных дворах и частые путешествия, кои я предпринимал в большие города, понуждали считать меня за настоящего жителя той земли, отличие же, с коим я всегда туда появлялся, доставляло мне те уважения, кои французы и Италианцы обыкновенно имеют к чужестранцам. Я по великодушию моего родителя, содержал себя весьма пышно. Соотечественники мои меня уважали, и я имел многия случаи быть им полезным. Они выхваляли повсюду ту любовь, которую имел ко мне мой родитель, его пышность и древнее благородство нашей фамилии. Я видел наилучшие собрания, убегал пронырств, принаровлялся к предразсуждениям народа, но не простирал моего благоугождения до рабства и не скрывал в случае нужды своих истинных правил. Сие поведение привело меня у них в почтение сверьх моего желания, и смело присовокупить могу, что и превыше моего состояния. Я не сделал бы вам, сударыня, столь лестного изображения о моих качествах, естьлиб не почитал оное необходимым, дабы вам изьяснить ту милость, в коей я себя видел во многих первейшего достоинства домах и дабы извинить тем таких особ, кои желали без всякого затруднения моего союза. Милорд Л.... говорил уже вам об одной Флорентнской госпоже, называемой Оливиею. Она действительно одарена отличными качествами. Порода её весьма знатная. Она очень разумна, пленительна, пригожа в обхождениях, при том обладает знатным имением, коего, по смерти своей матери не имевшей других детей, осталась единою наследницею. В первой раз увидел я ее в опере. Случай, которой я имел при ней защищать некоторую обиженную госпожу, доставил мне великие похвалы; и Оливия превозносила меня за то похвалами во всяком собрании. По том я имел, честь быть с нею вместе раза два или три в таком доме, в которой мне вход был позволен. Я весьма удалялся от той наружности, которая весьма легко возраждает надежду: но некоторая особа имевшая ко мне дружбу, дала мне выразуметь что от меня зависит мое щастие совокупиться с сею молодою особою. Я противуполагал тому различие законов. Меня уверяли, что сие произшествие легко можно уничтожить; но мог ли я одобрит такую перемену, которой побудительная причина произходит от слепой страсти? Не льзя было по справедливости сделать другаго возражения против Олиаии; её добродетель была не порочна, но о ней говорили, что она повелительного и вспыльчивого нрава. А как мои понятия о любви были всегда те же самыя: то я не мог бы почесть себя с нею щастливым, хотя бы она принесла мне с собою власть над всем светом. Я с прискорбием видел себя принужденным сделать ей сие объявление. Тогда надлежало мне оставить на некоторое время Флоренцию. Я известился что желание мне мстит заступило место страсти и что оно подвергнет меня некоей опасности.

Колико сожалел я тогда видя себя изторгнутого из природного моего убежища, из недр отечества и из объятий родителя! я был угрожаем в столь нежное время всеми нещастиями, могущими быть уделом изгнаннику, таким образом почитал я себя часто таковым и тем более оплакивал свое состояние, что не токмо не имел причины укорять себя, что сделался недостойным любви моего родителя, но напротив того те знаки, кои я беспрестанно получал от его родительской милости, заставляли меня гораздо больше желать возблагодарит ему за оные у ног его.

При сем должна ли я была воспрепятствовать глазам моим, любезная Люция, изъявить чувствительность, к толь пылким выражениям сыновней горячности? Естьли мне должно было то сделать, то весьма сожалею что не имела над собою более власти. Но рассуди, любезная моя, сколь трогательны были его слова.

Он продолжал: сия вспыльчивая госпожа приводила меня с тех пор в различные замешательства; и даже до сего времени.... Но я оставляю Доктору повествование сей части моей истории. Я желаю только в коротких словах изьяснит вам о том случае, которой возбуждает любопытство в Шарлотте.

Я коснусь до того предмета, от коего произходят самые чувствительнейшие мои беспокойствия, и которой возбуждая все мое сожаление, хотя честь моя нимало в том не причастна, терзает действительно мою душу.

В сие время я вдруг почувствовала некую боль, любезная моя Люция. Я едва не упала в обморок. Страх, чтоб он не почел сию перемену иначе нежели бы я того желала, ибо я не думаю чтоб оная от того произходила, послужил токмо ко умножению оной. Хотя бы я и одна была, но ето конечно также бы со мною случилось. По крайней мере я уверена, что оно не произошло от того. Но сие случилось весьма не во время, скажешь ты мне, моя дарагая.

Он взял меня за руку со всем впечатлением нежнейшего участия. Он позвонил в колокольчик. Мисс Емилия прибежала. Любезная Мисс, сказала я ей наклонясь к ней.... Извините, Г. мой,...., и вставши пошла к дверям. Едва вышла я на чистой воздух, как почувствуя возвращение моих сил, я оборотилась к нему, а он во все сие время следовал за мною. Мне теперь гораздо стало лучше, Г. мой, сказала я ему; и тотчас возвращусь к вам для выслушания следствия важного вашего повествования. В самом деле я была уже здорова в самое то время, как вышла из библиотеки. Жар был там чрезвычайной или может быть я была весьма близко к оному. Сие точно так было, не сумневайся о том, Люция; и я ето же самое сказала по возвращении, выпив стакан свежей воды.

Сколько нежности усматривала я во всех его о мне попечениях! Он нимало не унизил меня, приписывая мой припадок своей повести, или предлагая мне прервать оную и отложить до другаго времени. Клянусь тебе, Люция, ето так было. Я легко могла бы то различить. Но напротив того, поелику не всегда случается быть столь пораженною печальными случаями дабы в настоящее время рассмотреть их, сообразить их с моими размышлениями и узнать оных следствия, то я почувствовала великую твердость в моем сердце. Нет ничего столь прискорбного, сказала я, как неизвестность. И так я теперь буду иметь случай испытать твердость моего сложения и надеюсь выдержать столь же бодрственно как и он, то прискорбие, кое я почитаю неизлечимым, по крайней мере таковое разположение я чувствовала в моем сердце по моем возвращении. И так, любезная мая, ты можешь быть уверена, что моя перемена произошла действительно от чрезвычайного жару.

Таким образом вооружась всею своею бодростию я его просила опять начать свою историю; но я облокотилась о мои креслы, дабы утвердиться против тех трепетаний, кои могут умножиться. Я еще не совсем освободилась от прежнего моего припадка, и ты легко можешь себе представить, Люция, что я не весьма бы желала, чтоб он приписал оный тому впечатлению, какое может надо мною произвесть его повествование. Он начал продолжатть оное в следующих выражениях.

Болония и близ оной лежащей Урбин заключают в себе два поколения весьма благородного дому, под названиями Маркиза и Графа делла Порретта, произходящие от Князей Римских, из коих многие были Кардиналами при Папском Престоле. Маркиз делла Порретта, имеющей свое пребывание в Болонии есть первый из знатнейших особ сего города. Супруга его не менее знатной породы и присоединяет к благородной крови кротость и милость и отличное благоразумие. Они имеют четырех детей, трех сыновей и одну дочь.

(Ах! сия-то дочь! сказала я про себя.)

Старший брат служит у Короля обеих Сицилий Генералом. Его почитают честным и храбрым человеком; но вспыльчивым, надменным, наполненным самим собою и своим произхождением. Другой брат посвятил себя в священный чин, и в скором времени получил Епископство. Ни мало не сумневаются, чтоб знатность его фамилии и собственные его заслуги не возвели его со временем на Кардинальское достоинство. Третий же, которой носит титло Барона делла Порретта и коего по большей части называют Господином Иеронимом, служит у Сардинского Короля Полковником. Сестра их составляет кумир сей изящной фамилии. Со всеми приятностями вида она одарена кротчайшим нравом Она имеет высокие по справедливости мнения о благородстве своего дома, честности своего пола, и о всем соответствующем её характеру. Она превосходных качеств и снисходительнейшего нрава. Все её братья, кажется любят ее более самих себя. Ея родитель называет ее честию её века. Ея родительница для нее только и живет и находит все свое благополучие в любезной своей Клементине.

(Клементина!) Ах! Люция, какое любезное имя.

В бытность мою в Риме я свел весьма тесную дружбу с Г. Иеронимом, а по прошествии десяти месяцев имел щастие познакомится и со всею его фамилиею, по крайней мере по другому случаю а не по засвидетельствованию моего друга, которой превозносил меня своими похвалами до чрезвычайности. Он одарен многими хорошими качествами; но к нещастию вступил в сообщество молодых своевольцов, столь же знатных, как и сам, к чему принуждал и меня. Я в угождение ему был иногда в их собраниях не для того чтоб не знал развращения их нравов, но надеясь открыть ему глаза и отвратить его нечувствительным образом от столь опасного сообщества. Склонности его к веселостям превозмогли мои советы и изящные его качества. Таким образом дружба наша рушалась по причине сего различия склонностей и мы разлучились прервав совершенно наше сообщение отдалением; но нечаянно мы соединились опят в Падуе. Иероним, которому пагубные случаи показали его заблуждения, признался мне что он переменил свои поступки и дружба наша искренно была возобновлена.

Однако она не долго продолжалась. Некоторая женщина знатного достоинства, известная более по своей красоте нежели по добродетели, взяла над ним такую власть, против коей мои советы и его обещания не могли его защитить. Я стал его за то укорять. Я напоминал ему о данном мне его слове. Он разгневался за вольность простительную дружбе и столько ослепился своею страстию, что вышел из границ природного своего свойства и озлобился до такой степени что начал весьма обидно поносит своего друга. Дражайшей Иероним! с каким великодушием познал он в другое время тот поступок, которой тогда я к его добру употреблял! Мы и в другой раз расстались и с таким уже намерением, чтоб никогда не видаться.

Он следовал за тою любовницею, которая была причиною нашей разлуки и препроводил уже несколько месяцов в таковом самого себя забытии. Тогда другой любовник сей госпожи, возревновавши столь продолжительным предпочтением, вознамерился отделаться от своего соперника таким образом, которой в Италии очень обычен. узнавши о времени его отъезда, когда надлежало ему по своим делам отправиться в путь подговорил он некоторых разбойников из Бресции дабы его убить. Сие злодеяние было, исполняемо не далеко от Кремоны. Они дожидались его в небольшой роще не далеко от большой дороги. Одно обстоятельство, которое назвать можно слепым щастием, но которое гораздо лучше знающими именуется Провидением, принудило меня ехать в самое то время по сей дороге с двумя служителями ехавшими впереди моей коляски. Я увидел устрашенную лошадь, перебегающую через дорогу, у коей узда была изорвана а седло окровавлено. А как сие зрелище ясно показывало опасность сидевшего на ней, то я поворотил в рощу; я там увидел человека лежащего на земли и защищающагося всеми своими силами против двух убийц, из коих один старался зажать ему рот а другой колол его кинжалом. Я в туж минуту выскочил из коляски, и побежал к ним обнажив мою шпагу, крича чтоб мои люди поспешали за мною, равным образом притворясь кликал я их так как будто бы оных было со мною великое множество. Смертоубийцы обратились тотчас в бегство, и говорили друг другу, убежим, убежим, он убит до смерти. Таковое злодейство привело меня в великую ярость и пустившись за ними в след, догнал одного, которой остановясь начал направлять против меня некоего роду Пищаль; (*) но я весьма удачно отвернул ее одною рукою, а другою схватя убийцу повергнул его к своим ногам. Я надеялся было его удержать. Но увидя издалека, что товарищ его возвращался к нему на помощь, да и другие два разбойника появились на лошадях, вознамерился я отступить. А как скоро люди мои прибежали ко мне на помощь будучи весьма хорошо вооружены да и сам почталион оставя мою повозку бежал за ними; тогда храбрецы, кои по крайней мере сочли что опасность для них стала равна, пустились в бегство будучи столько же тем довольны, сколько и я, увидя таковое их намерение. После сего я с торопливостию прибежал к тому нещастному путешественнику, которой лежал на траве без чувств и весь в крови. Сколько я изумился узнав в нем Барона Делла Порретту!

(*) Старинное ружье, имеющее при себе для прицеливания сошку.

Он оказывал еще некие знаки жизни. Я тотчас послал моего человека за лекарем в Кремону, между тем употреблял все старания к перевязанию его ран, коих было три, на плече. на груди и на правой лядвее, из коих последняя была самая большая. А как к сей последней не доставало уже у меня искуства, то я принужден был завязать оную своим платом дабы только удержат сильное течение крови. Оставшиеся со мною люди помогли мне перенести его в мою коляску, где я продолжал о нем мое попечение, тогда уведомили меня что не в дальнем расстоянии, в той же роще, нашли они его человека всего израненого и привязанного к дереву, а подле его лежала убитая его лошади. Я приказал его привести и видя что он не в состоянии был владеть собою, уступил ему свое место подле его господина. После сего отправились мы в путь к Кремоне, дабы скорее встретиться с лекарем, а я шел подле коляски.

Иероним находился еще и тогда без чувств; но по прибытии лекаря, которой тотчас употребил все способы своего искуства к его вспомоществованию, открыл он глаза; он смотрел на меня с удивлением и вскоре меня узнал. Лекарь уведомил его, что он обязан мне своею жизнию. Тогда вскричал он, о Грандиссон! для чего не последовал я вашим советам! для чего не сдержал я своих обещаний! и осмелился еще с подлостию поносит вас: простит ли мне ето избавитель мой? Вы будете разполагать моею жизнию, вы будете ей путеводителем, естьли Небо сохранит мне оную.

Хотя его раны и несмертельны, но он никогда уже не возвратит прежнего своего здоровья; либо от того что не получил в скорости себе помощи, или от своей нетерпеливости; наипаче смотря по той ране, которая на лядвее и от которой он еще и теперь не выздоровел. Простите мне сию подробность, Сударыня, поелику необходимо должно было о ней упомянуть; Иероним находится в таком состоянии, которое заслуживает все ваше сожаление.

Я препроводил его в Кремону, где он по своей слабости принужден был остановиться. Там посещен он был всею своею фамилиею, которая с великою торопливостию прибыла к Нему из Болонии. Никогда не видано было такой нежности между особами, происходящими от одной крови. Нещастие одного составляет тоже самое и для другаго. Иероним был до чрезвычайности любим отцем, матерью и сестрою, а кроткие его поведения, ласковое его свойство, веселость и живость его разума заставляли всякого человека искать его дружества. Вы легко судит можеше, Сударыня, сколь высоко ценили они ту услугу, кою я имел щастие ему оказать. Они осыпали меня ласками и похвалами а паче когда узнали, что я был тот самой, коего Иероним неоднократно хвалил своей сестре и братьям во время тесной нашей дружбы. Он рассказал им о случае произведшем между нами холодность, в выражениях столькоже для меня похвальных, сколько для себя унизительных. Отчаянное состояние, в кое видел он себя поверженным, принудило его почитать сии признания за необходимый поступок своего раскаяния. Во время же прилагаемых мною о нем попечений он часто просил меня повторять ему те советы и наставления, в коих он укорял себя, что их презрел. Он неоднократно просил у меня прощения за прежней свой со мною поступок, и когда о том говорил своей фимилии, то с преданностию ее просил сочитать меня, не токмо как спасителя его жизни; но как возстановителя его разума и нравов. Он до такой степени простирал великодушные свои сожаления, что показал то письмо, кое я к нему писал прежде нашей разлуки, и кое содержало в себе все что токмо дружба могла изобразить наитрогательнейшего против пылких склонностей к распутству. Все таковые обстоятельства подали весьма высокое мнение о моих правилах. И так благодарность не может ли простираться еще далее в столь чувствительной фамилии? Таким образом родитель опечаливался тем, что не знал, чем засвидетельствовать свою благодарность такому человеку, коего знатная порода и богатство превосходили все то, чем бы он мог оказать оную. Родительница, с толь любвидостойною вольностию, какую редко можно найти в Италианских госпожах, приказала своей дочери почитать меня за четвертого брата, которой спас ей третьяго. Барон объявил что он во всю свою жизнь будет почитать себя нещастным и что здравие его никогда не может возстановиться, естьли он не удовлетворит чувствований своего сердца каким ниесть знаменитым деянием, в коем бы я сам находил для себя честь и удовольствие.

Как скоро пришел он в состояние ехать в Болонию, то вся фамилия изъискивала всяких предлогов, дабы склонит меня за ним следовать и удержать в сем городе. Генерал склонил меня обещать ему, чтоб как скоро брат его согласится отпустит меня, съездить с ним в Неаполь. Епископ, которой препровождает в Болонии все то время, в которое бывает свободен от своих должностей и которой весьма сведущ в науках, просил меня показать ему первые правила Англинского языка. Тогда слава нашего Мильтона начала распространяться в Италии. Мильтон сделался главным нашим Автором. Мы обыкновенно читывали в покое больного, для доставления ему увеселения. Он также желал быть моим учеником. Его отец и мать часто бывали с нами, и Клементина с удовольствием с ними приходила. Она также называла меня своим учителем; и хотя не так часто присудствовала при моих уроках как её братья, но гораздо более в том успела, нежели они.

(Суиневаешься ли ты о том, Люция!)

Хотя я и жил в Италия против моей склонности и желания, но не сожалею о употреблении моего времени в столь любезном сообществе. Я был особливою почтен доверенностию от Маркизы, которая открыла мне все сердечные свои чувствования и ничего не предпринимала без моих советов. Маркиз, коего я не могу довольно восхвалить учтивости, никогда столько не чувствовал удовольствия как тогда, когда меня видел по среди своея фамилии; и в то время, когда мы не занималися чтением, любезная Клементина приписывала себе право приходить к нам с своею матерью. В сие самое время уведомили нас, что Граф де Бельведере возвратился в Парму, дабы поселиться на месте своего рождения. Его родитель, которой был в великой милости у Пармской Принцессы и которой последовал за нею к Испанскому Двору, скончался в сем Королевстве. С самого того времени, сей молодой господин ничего столько не желал как возвратится в свое отечество с безчисленными своими богатствами. В путешествии своем через Болонию он видел Клементину и приехавши из Испании с свободным сердцем чрезвычайно в нее влюбился. Граф де Бельведере весьма любвидостойной человек. Его богатство и природные его качества весьма были достаточны к доставлению ему сего союза. Маркиз одобрил оный. Маркиза сделала мне честь говоря о том со мною несколько раз. Она может быть почитала себя обязанною узнать о том мои чувствования, поелику Иероним объявил без моего на то согласия что он не знает другаго средства к возблагодарению меня за те услуги, кои я оказал фамилии, как соединиться со мною родством. Доктор Барлет действительно уверит вас, Сударыня, как из чтения моих писем, так и по тем подробностям, коими я теперь вас обезпокоивать не намерен, что в Италии, равно как и в прочих землях, есть довольно честности, снисхождения и великодушие, и что обретаются там свойства совершенно господствующия над притворством, мщением и ревностию, словом над теми презрения достойными страстьми, кои обыкновенно приписывают всему народу.

Чтож касается до меня, коего почитали с великою отличностию в такой фамилии, коей я совершенно знал знатность и добродетель; которой имел всегда случай удивляться молодой особе преисполненной изящными качествами которой сохранял даже до того времени вольность своего сердца; то совершенно было не возможно, чтоб мое тщеславие не было иногда возбуждаемо, и чтоб между моими желаниями не находилось хотя ни единого к такому сокровищу, кое было всегда перед моими глазами. Но я всячески старался утушать сколь скоро познавал оное. Я поставлял за подлую неверность к такой фамилии, которая полагалась на мое свойство, оказывать хотя малейшее внимание тайными попечениями или взорами. Гордость столь отличного дома, чрезвычайные её богатства, по крайней мере для той земли, коей составляла она украшение, мое качество, как чужестранца, достоинство такой девицы, за которую весьма иного сваталось, еще до прибытия Граф де Бельведере, молодых особ высокой породы, из коих никто не получил её сердца, ниже одобрений от её фамилии; но наипаче, различие закона, столь ясная привязанность Климентины к своему, что весьма бы было трудно истребит в ней и единую мысль переменить оный, и что некогда, так я говорил о главных правилах моего закона, она сказала с некоею досадою, что весьма сожалеет о том, что Порретта обязан жизнию храбрости раскольника; все сии размышления весьма превозмогали ту надежду, какую бы могло столь чувствительное сердце, как мое, сохранят от оказываемых беспрестанно мне милостей.

Все сие происходило в самое то время когда последния возмущения случились в Шотландии. Тогда ни о чем более не говорили в Италии как о сей новости. Я должен был сносят радость и торжество от всех знатных особ принимавших участие в пользе молодого домогателя. Каждое известие, приходившее со стороны возмутителей, возвещало возстановление Римского закона; и Клементина весьма восхищалась тою надеждою, которую льстилась вскоре видеть своего раскольника принимающего их закон. Я претерпевал каждый день таковые поздравления, коими она чувствовала великое удовольствие мучить меня на том языке, коему я ее обучил, и на коем она весьма изрядно говорить начинала. Ревность моя к природному моему закону принудила меня решиться оставить на некоторое время Италию, и отправиться в Венецию, или к которому нибудь из Немецких Дворов, кои менее принимали участия в успехе сего дела. Я наиболее утвердился в сем намерении из писем полученных мною из Флоренции, кои уведомляли меня о том, чего должен я опасаться от Оливии. Ея гнев, которой я почитал утушенным с того времени как оставил сей город еще более воспламенился от тех известий, кои она получала о моем пребывании в Болонии. Г. Жервинс, которой меня о сем уведомил, присовокупил что гораздо с меньшею скромностию, нежели какая прилична была гордому её свойству, говорила она явно о своем мщении. Маркиза, коей я первее всех сообщил о моем отъезде, весьма тем опечалилась; и будучи тогда занята сим чувствованием усильно меня просила пожить у них еще несколько недель; но вскоре дала мне знать с таким чистосердечием, каким обязаны была моей откровенности, о том страхе, какой имели они с своим супругом, чтоб не влюбился я в их Клементину. Я уверил ее, что честь моя служила мне защитою: а она с своей стороны совершенно убедила в том Маркиза. И так равнодушие, кое они усмотрели в своей дочери к предложениям Графа де Бельведере, принудило их удостоить меня своею доверенностию даже до того, что просили меня поговорит ей в его пользу. Я оказал им сию услугу и имел с нею переговор, о чем Г. Барлет сообщит вам письменное известие, естьли вы примите на себя труд прочесть оное. Хотя её отец и мать не сказали мне, что будут слушать наш разговор в кабинете находящемся подле той горницы, в коей я разговаривал с их дочерью; но сие любопытство нималаго не принесло им неудовольствия.

Время моего отъезда уже приближалось, а Клементина упорно настояла в отказе Графу де Бельведре. Иероним никогда не уведомляя меня, а почитая себя уверенным что я с радостию приму ту честь, кою он помышлял мне доставить, явно говорил в мою пользу. Ему изъяснили те препятствия, кои сами собою представлялись, то есть те, кои относились к моей земле и закону. Он требовал позволения изъясниться со мною в сих двух предметах и узнать те причины, кои принуждали его сестру отказывать Графу де Бельведере. Ему позволено было меня испытать; но Маркиза приняла на себя труд переговорит с своею дочерью и спросит ее о тех причинах, кои как кажется, подают ей отвращение ко всем домогателям.

И так в тот же ден призвала она ее в свой кабинет. Она ничего не могла от нее получит кроме слез.

Молчание, коему никто не знал причины, ясно показало по прошествии нескольких дней, что сердце её весьма стеснено. Она чрезвычайно сердилась, когда её задумчивость приписывали любви. Впрочем её мат сказала мне, что она подозревает ее в сей страсти, хотя и сама того не знает. Она дала мне выразуметь, что не видно уже в ней более веселости, как тогда как учить уроки такого языка, которой по справедливости, присовокупила сия госпожа, не должен бы был никогда ее веселить.

(Присовокупила сия госпожа.... Ох Люция!)

Задумчивость её ежедневно умножалась. Они просили учителя сделать некие покушения, дабы открыть причину её страданий. Он сделал им сие угождение, хотя и усматривал в том великие затруднения. Оно не имело никакого успеха. Все примечали, что Клементина гораздо бывала веселее, когда с ним находилась; но говорила мало. Однако казалось, что она с великим удовольствием его слушает; и хотя он обыкновенно ей говорил на Италианском или Французском языке, но короткие ответы получаемые им от ней были всегда на новом языке, которой она учила. А как скоро он ее оставит, то она переменяет вид и устремляет все свои мысли к изысканию случая уйти из компании.

(Что думаете вы о моей бодрости, любезная Люция? Но любопытство меня подкрепляет. Когда будет время размышлять, сказала я про себя, тогда я все приведу себе на мысль.)

Родители её находились в глубочайшей печали. Они спрашивали о сей болезни у лекарей, кои единственно сказали, что болезнь её есть любовь. Тогда сделано ей подобное объявление, обещая притом всю снисходительность, какуюб её сердце могло пожелать для избрания предмета: но она не могла еще сносить сего обвинения. Некогда сказала ей горнишная её женщина, что она влюблена, тогда отвечала она: разве вы желаете, чтоб я сама себя ненавидела? Ея мать говорила ей о любви в самых благосклоннейших выражениях, и как будто бы о страсти на законе основанной. Она слушала ее со вниманием, но ничего не отвечала.

На кануне моего отъезда в Германию дан был в сей любвидостойной фамилии великолепной бал в честь такому человеку, на которого, изливали все свои милости. Наконец согласились его отпустить, более для того что желали испытать, какое произведет впечатление его отсудствие над Клементиною. Ея мать отдала ей на волю быть и не быть при сем торжестве. Она пожелала сделать нам честь своим присудствием. Все чрезвычайно были ради приметя в ней такую веселость, каковой давно уже не видали. Она разговаривала с живостию и здравым смыслом ей свойственным и жалела что я давно не уехал. Впрочем мне весьма показалось странно, что оказывая всегда удовольствие меня видеть, даже и в самой перемене своего нрава, она изъявляла радость о таком отъезде, о коем все по своему снизхождению сожалели и которое должно было по видимому способствовать её выздоровлению. Впрочем не примечено нималейшего притворства ни в обхожденииях её ни во взорах. Когда благодарили меня за то удовольствие, которое доставлял я всей фамилии, то она равномерно присовокупила к тому и свою благодарность. Когда желали мне здравия и благополучия, она говорила тоже самое, когда усильно просили меня приехать еще в Болонию прежде возвращения моего в Англию, то и она тоже мне предлагала. сердце мое весьма было тем облегчено. Я великое чувствовал удовольствие о столь щастливом выздоровлении. Наконец, когда я в последний раз прощался, она приняла мои засвидетельствования с спокойным видом. Я хотел поцеловать её руку: она сказала мне, что избавитель её брата долженствует обходиться с нею гораздо благосклоннее и наклонясь ко мне представила мне свою щоку. Да сохранит Боже, присовокупила она, моего учителя! (И да обратит вас к правоверию, Кавалер,) примолвила она мне по Англински и чтоб вы всегда имели такого любезного друга, каковы были вы для нас!

Г. Иероним не в состоянии еще был выходишь. из своей горницы. Я пришел к нему проститься. О любезный Грандиссон! вскричал он прижимая меня в своих объятиях; и так ето правда, что вы нас оставляете! да низпошлет на вас Небо вся благая! Но что будет с братом и сестрою, кои вас лишаются! вы меня очень обрадуете, сказал я ему, естьли меня удостоите своим письмом через моего человека, которого я оставляю здесь на несколько дней, и которого буду дожидаться в Инсбруке. Уведомьте меня о всей любезной вашей фамилии и о здравии вашей сестрицы. Она будет и должна быть вашею супругою, возразил он, по крайней мере естьли все усильные мои старания возъимеют какую либо власть. Для чегож вы нас оставляете?

Я весьма удивился такому известию, о коем он мне никогда столь ясно не говорил. Тщетная ето надежда, сказал я ему, есть множество препятствий.... Я ласкаюсь преодолеть оные, перервал он речь мою, естьли только ваше сердце не осталось во Флоренции? А поелику они все знали, по нескромности Оливии, те предложения, о коих сия госпожа приказала меня известит и то намерение, кое я принял отвергнуть оные, то я и уверил его что мое сердце свободно. И так условившись в переписке, простился я с наиблагодарнейшим из всех человеков.

Но с каким прискорбием узнал я из первого его письма, что радость его фамилии продолжалась не более одного дня. Клементина паки впала в болезнь еще опаснейшую. Позволите ли мне изьяснить вам, в коротких словах, Сударыня, обстоятельства пагубного сего припадка?

Она заперлась в своей горнице, не зная или ни мало не примечая, что горнишная её женщина была с нею. Она ничего не отвечала на несколько вопросов сей женщины, но сидя, обернувшись к ней спиною а лицем к кабинету находящемуся подле той горницы она пребывала несколько минут в глубоком молчании. Потом протянувши голову, как будто бы старалась выслушивать лучше то, что ей говорят из кабинета, она сказала тихим голосом: "Он уехал; уверяете вы меня? уехал на всегда! О! нет, нет!,,

Кто ето, Сударыня? Спросила ее горнишная её женщина. С кем вы говорите?

Она все продолжала: ,,Мы конечно чрезвычайно ему одолжены. Спасти с толиким великодушием моего брата; гнаться за убиицами, и как мой братец говорит, положит его в свою коляску, а самому идти пешком.... Разбойники, как вы говорите, могли бы его самого убить. Их лошади разтопали бы его своими ногами.,,

Она казалось всячески старалась прислушиваться, как будто бы ей кто говорил из далека. Горнишная женщина зашедши вперед отворила дверь кабинета и оставила ее разтворенною, дабы обратит на себя её внимание прервав её мысли; но она не преминула паки наклониться, как будто бы старалась не упустить ни единого слова из того, что ей говорят и отвечать спокойно на все ею слышанное. Потом засмеясь принужденно : ,,Любовь! Ах! забавное мнение! впрочем не обманываются, естьли желают сказать, что я обожаю всех и более нежели саму себя."

Таковое беспокойствие принудило её мать войти в ту минуту в её горницу. Она поднявшись с торопливостию затворила у кабинета дверь, как будто бы желая там кого нибудь укрыть и бросясь к ногам Маркизы с унижением просила ее оказать ей: милость полезную её благополучию, то есть, позволения вступить в монастырь.

С самого того времени стало известно, по некоим признаниям доносящимся к Англинскому учителю, что духовной её отец, обезпокоясь не во время о своем законе, наполнил сию нежную душу такими страхами, кои затмили её разум. Мне кажется я уже вам сказал, Сударыня, что она одарена примерным благочестием и кротостию; но я уже весьма много занимаюсь сим печальным повествованием. Оно производит великое впечатление, как я вижу, над нежным сердцем Мисс Бирон.

В самом деле, любезная Люция, думаешь ли ты чтоб я могла удержаться от слез? Нет, нет. Нещастная Клементина! Но я почувствовала в сию минуту великое удовольствие к печальным предметам и просила Сира Карла продолжать свое повествование. Я прошу вас из милости, Г. мой, продолжайте, сказала я ему. Какое сердце не восчувствовало бы сожаления от столь плачевного приключения!

Он отвечал мне, что я найду в его письмах, кои хранятся у Г. Барлета, все желаемые мною изьяснения; но что он хочет продолжать далее вкратце, дабы тем уменьшить собственную свою печаль.

Все лекарские попечения были безуспешны. Ея духовной отец, которой впрочем человек великодушной, поддерживал ее в тех опасениях, кои ей внушал. Он видел Англинского учителя в великой милости в Болонии, он знал до какой степени Иероним почитал за долг довести свою благодарность и во многих разговорах, кои сам он имел с сим любимым человеком, усмотрел в нем чрезвычайную привязанность к своему закону. Опасаясь же перемены, кою почитал неизбежною всячески старался возбуждать в мыслях молодой духовной своей дочери прение между благодарностию и благочестием, коему нежное её сложение не могло сопротивляться.

В то самое время находилась во Флоренции одна Англинская госпожа, которая видя свою бедность по смерти своего мужа, вступила по щастию во услужение в одну из самых благородных сего города фамилий, от коей её разум и поведение доставили ей столько почтения и уважения, что она уже с несколько лет при оной находится. Хотя она и Протестанка, но надежда привести ее в Римскую веру и дружба заставила госпож сего дома привлечь ее к себе своими ласками и благодеяниями. Гжа. Бемонт, (так называется сия Англинская госпожа) была с ними неразлучна во всякой компании и казалось ежедневно приобретала новые права на их к себе любовь. Некогда ездили они с нею в Болонию для посещения Маркизы делла Порретта и печальная сия мать сделала им доверенность в своих нещастиях. Оне советовали ей, по тому мнению, кое имели о благоразумии Гжи. Бемонт, чтоб препоручит Климентину на некоторое время её попечениям и отпустит к ним во Флоренцию. Маркиза на то согласилась и её дочь нимало тому не противилась. Обе фамилии и жили в тесной дружбе; слава же Агличаики весьма там разпространилась. И так Клементина отправилась во Флоренцию.

Позвольте мне, Сударыня, для сокращения моего повествования, чтоб я и сию подробность оставил Доктору Барлетту. Гжа. Бемонт проникши совершенно в её болезнь, немедленно о том уведомила фамилию. По сему-то известию решились они на новые и усильные прозьбы Г. Иеронима. Они уверили Клементину, что употребят все свое старание исполнить её желания. Тогда-то призналась она в любви своей и сие признание столько ее облегчило, что она возвратилась гораздо спокойнее в Болонию. Вся фамилия приняла намерение возвратить учителя. Хотя предложения, кои надлежало сделать щастливому сему человеку, разположены были по согласию; но они желали, дабы он прежде нежели с ними изьяснится, повидался с Клементиною, и при сем поступили они невесьма благоразумно.

В самое то время находился он в Вене. Иероним поздравлял его оным в своем письме со всеми изречениями нежного и исполненного благодарностию сердца, и думал что нашел наконец случай воздать ему за его услуги. Он дал ему выразуметь, что договоры превзойдут его чаяние, и видно что хотел тем сказать о разности имения. Друг его коему оказывали толикое уважение, чрезвычайно был к тому чувствителен. Впрочем поелику он знал Климентину и её фамилию; то весьма недоверялся, чтоб можно было без труда всем согласоваться касательно закона и пребывания. Сия мысль произвела в нем такие сумнения, что он почел за долг уничтожить совсем свои намерения.

Он отправился в Болонию. По прибытии его, позволено ему было видеться с Клементиною в присудствии её матери. Колико прелестей усмотрел он в благородном чистосердечии и той и другой! Сколько был он тронут нежнейшими лобызаниями Иеронима которой без всякого затруднения даже наперед называл его своим братом! Маркиз с толикою же нежностию признал его за четвертого своего сына. Они обещались присоединить знатное приданое к тому великому имению, которое отказали Клементине два её деда. Брачной обряд не далее намерены были отложить как до прибытия моего родителя, коего хотели просить в Италию, дабы умножит свою радость его присудствием.

Я не стану говорит о прочем поелику совершенно не возможно было согласиться на такие предложения; то есть я должен торжественно отрещись от своего закона и жить в Италии, позволяя мне токмо по прошествии каждых трех лет ездить в свое отечество на несколько месяцов, при всем том дочь их могу я взять с собою только один раз естьли она на то согласится, и то на столько времени, как они заблаго рассудят.

Каким унынием исполнилось сердце мое, видя себя принужденным несоответствовать ожиданию толикого множества честных людей, кои питали ко мне истиннейшие чувствования почтения и дружбы! Вы не можете себе представить, Сударыня, мучений моего сердца. Когда тот брат, с коим я был соединен нежнейшим чувствованием, испрашивал моего соболезнования.... когда сия превосходная мат заклинала меня иметь сострадание о её дочери и о собственном её сердце, и когда любвидостойная Клементина не говоря ни слова о самой себе, понуждала меня, для пользы души моея, вступит в их веру; то что вы о сем подумаете, Сударыня..... Я примечаю что сие повествование причиняет вам сильное движение.

(При сем он остановился; утирал платком глаза свои, равномерно и я тоже делала. Какое печальное повествование, любезная Люция!)

Каким образом, Г. мой, сказала я ему прерывающимся голосом...... могли вы противиться?

Удостоверен будучи о правоте моего закона и привержен по многим причинам к месту моего рождения, мог ли я то исполнить не пожертвовавши моим Создателем и отечеством? Но я старался изыскивать способы их согласить. Я предложил жить по переменно один год в Англии а другой в Италии, естьли дражайшая Клементина пожелает на то согласиться; или естьли пребывание в моем отечестве ей непонравится, то я обещаюсь там проживать только по три месяца каждый год. Чтож касается до её закона, сказал я, то я совершенно отдаю сие на её волю; и естьли Небо дарует щастливый плод нашему браку, то обещаюсь оставит ей попечение о воспитании дочерей, сам же приму в свое смотрение воспитание сыновей моих, и ето такое условие, на кое я надеюсь получит согласие и от самого Папы, поелику оно не есть беспримерно. И так не довольно ли я жертвовал единственно из сострадания и любви? Чтож мог я более сделать?

Но нашли ли вы, Г. мой, сопротивление на сии предложения от Клементины?

Ах! нещастная девица! сия самая мысль и усугубляет мою печаль. Она бы на оные согласилась: она ничего не щадила для получения согласия от своей фамилии на сих договорах. И сие старание оказанное в мою пользу, сколь ни привержена была она к своему закону, возбудило всю мою благодарность и сострадание. Но какияж печальные произшествия нас постигли! Отец позабыл то снисхождение, какое обещал. Мать правда была посредственницею и самый младший из трех братьев на всегда пребудет тверд в мою пользу, но Маркиз, Генерал, Еписком и все поколение Урбинов были непреклонны, наипаче ожесточась моими затруднениями они начали поступать со мною так как с неизвестным человеком или бродягою, для коего их союз был столько же славен, сколько мой унизителен для толь отличной фамилии. Словом, мне позволяли и даже понуждали оставит Болонию, не дав мне и той свободы, дабы лично с нещастною Клементиною проститься, хотя она просила сей милости на коленах. Но какияж были от того следствия? Вы узнаете о том от Г. Барлета. Злощастная Клементина! Теперь просят они меня опят в Болонию. Сожаления достойная девица! какая может быть их надежда?

По окончании сих слов, он мне показался в таком смущении, Что не мог бы отвечать на мои вопросы, хотя бы я и в силах была требовать от него других изъяснений.

О Люция! о дражайшие мои друзья! теперь вы видите и основание тайны. Могу ли я быть столь же нещастна как он и его Клементина! Г. Барлет справедливо говорит, что Сир Карл нещастлив. Он сам может уверить, что довольно претерпел и от добродетельнейших женщин. Он может жаловаться, что многия ночи проводит без сна. Нещастная Клементина, повторяю я после его. Скажем также, нещастный Сир Карл! Но когож, любезная моя, почитаешь ты щастливою? Конечно не твою

Генриетту Бирон.

ПИСЬМО L?ИИ.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

Тогож дня.

Печальные мои мысли принудили меня оставить перо: но теперь начинаю я писать другое письмо. Я не намерена уже оканчивать оное на таком месте, на коем я в первом остановилась.

Сир Карл видя сколько я была тем тронута позабыл собственную свою печаль, дабы возхвалить во мне то, что называет человеколюбием. Я несколько раз ссылался вам, сказал он мне, на изьяснения Доктора Барлета. Я попрошу его сообщит вам все те подробности, кои он от меня получил. Вы, Сударыня, принося великое утешение друзьям вашим своими письмами, может быть сыщете в такой истории чем можно удовольствовать их любопытство. Я могу положиться на их скромность; ибо не от одной ли крови они с вами происходят?

Я поблагодарила его одним только наклонением головы: я не в состоянии была учинит другаго.

Я уже сказал вам, Сударыня, что весьма много тронут был сожалением, но честь моя непорочна: так думаю я о моем состоянии. Когда вы рассмотрите все, что сообщить вам Доктор Барлет, тогда удобнее можете судить о истинне обстоятельств. Нет ни одной в свете женщины, коей бы почтение было для меня драгоценнее почтения Мисс Бирон.

Все то что я слышала, сказала я ему, не довольноли бы было для всякого человека желать чтоб несчастная Клементина.... Ах Люция! голос мне изменил: я обличила себя лживостию. Однако не должна ли я на глубине моего сердца окончит то, что хотела выразить словами? Вер, любезная Люция, что сердце стесняется от любви. Я утвердилась в том повторяемым опытом! не всегда ли меня почитали доброю, великодушною и несамолюбивой? Каковаж я теперь?

Наконец, Сударыня, начал он опять свой разговор.... и не продолжая далее, хотел взять меня за руку, но с таким видом, которой ясно показывал его замешательство, с такою нежностию, которая изьявлялась в его взорах с таким почтением, каковое видно было во всех его поступках.... Он только до оной куснулся и отдернув свою назад говорил: чтож сказать мне более, Сударыня? Я не понимаю, что должен к тому присовокупить; но я вижу ясно, что вы имеете о мне сожаление. Вы сожалеете также и о нещастной Климентине. Честь мне запрещает.... но честь мне и приказывает..... однако я не хочу быть несправедлив, неблагодарен и корыстолюбив! он встал со своего стула. Сколько я вам обязан, Сударыня, за то снизхождение, которое вы имели слушая мое повествование! я ето употребляю во зло. Простите мне за смущение разпространенное мною в таком сердце, которое способно к столь нежному пристрастию, и оказав мне глубочайшее почтение он удалился с торопливостию, как будто бы опасался показать мне все свое движение.

После сего я пребыла несколько минут неподвижною или совершенною статуею, взирая то на ту то на другую сторону, как будто бы старалась сыскать свое сердце, и как почитала его пропадшим без всякой надежды, то источник слез, полившийся в столь нужное время из глаз моих, возвратил мне прежнее чувство и движение. Мисс Грандиссон видя что её брат вышел ждала несколько минут, опасаясь чтоб тон опять не возвратился; но услыша мои вздохи она прибежала ко мне с разпростертыми руками. О любезная Генриетта! сказала она обнимая меня; что с тобою сделалось? Сестрицу ли я свою обнимаю? родную ли свою сестрицу Грандиссон?

Ах, любезная Шарлотта! должно отречся от всей надежды. Нет уже у вас сестры. Ето совершенно невозможно. Не должно о том более и думать. Я знаю.... Но помогите мне, помогите мне выдти из сей горницы. Вид оной мне противен. (Закрывая рукою глаза мои и чувствуя слезы текущия под моими палцами....) слезы, любезная моя, кои я проливаю из сожаления не токмо о себе, но о Сире Карле и о нещастной Климентине, ибо не заключители вы из всего вами читанного, что случилось нечто в Болонии? И опершись на плечо Мисс Грандиссон я поспешала выдти из библиотеки в свою горницу. Мисс Грандиссон хотела за мною следовать. Нет, нет, сказала я ей, оставьте меня, оставьте меня хотя на четверть часа. Я приду к вам сама в ваш кабинет. Она по милости своей удалилась. Я упала в креслы и предалась на несколько минут течению слез моих; а из того ощутила некое облегчение к принятию двух сестер, кои пришли держа друг друга за руку, желая с нетерпеливостию подать мне некое утешение.

Но я не могла рассказать им обстоятельно о всем между нами произшедшем; я им только сказала, что все уже решено; что их братец сожаления достоин; что он не заслуживает никакой хулы; что естьли оне по милости своей оставят меня на несколько часов для воспоминания того что я наитрогательнейшего слышала; то я сама к ним приду и сообщу им повествование в самой точности. Оне от меня ушли усмотря во мне гораздо более спокойствия.

Сир Карл вышел из кареты с Доктором Барлетом. Он многократно наведывался о моем здоровье, говоря своей сестре Шарлотте, что он опасается того движения, в кое меня привел печальными своими повествованиями. Еще до своего отъезда он приказал просить позволения, чтоб его уволили от стола. Сколько он соболезнования достоин! Сколь чрезвычайна должна быть его печаль! Быть не в состоянии видеть нас! Сидеть с нами! Я равномерно пожелала было извиниться будучи в беспорядке, но на то не хотели согласиться. Я пришла и села с ними за стол. Сколь долго казалось мне время за столом. Взоры домашних были мне весьма тягостны. Взгляды Емилии не менее меня отягощали; оне пылали любопытством, как я в них то усматривала, хотя сама она не знала к чему, но вероятно по некоему пристрастию и в том предположении, что не все идет по её желанию.

Она за мною последовала увидя, что я пошла в свою горницу. Позволь мне сказать одно слово, моя любезная Мисс Бирон (держа одной рукою за дверь и протягивая голову единственно для того дабы меня видеть.) Скажите мне что нет никакого несогласия между вами и моим опекуном. Я требую от вас сей единой милости.

Нет, любезная моя, между нами никакого несогласия. Нет, нет, дражайшая моя Емилия.

Слава Богу! (соединя свои руки с великим пристрастием, и повторяя) слава Богу! естьли бы вы были -между собою несогласны, то я б совершенно не знала, чью держать сторону. Но я не желаю вас беспокоить. Я иду прочь.

Не уходите, не уходите, любезная моя приятельница! Останься здесь, добросердечная моя Емилия. Я подошла к ней и взяла ее за руку. И так, любвидостойная девица! говорите, желаете ли быть со мною?

Желаю ли я жить с вами! Боже мой! ето составляет самое приятное из всех моих желаний.

Поедете ли вы со мною в Нортгамптон-Щир, любезная моя?

Хотя на край света, Сударыня. Я буду первою вашею последовательницею, и стану любить вас более нежели моего опекуна, естьли возможно.

Ах, дражайшая моя! но как вы можете жить не видя иногда опекуна своею?

Какже? Вит он без сумнения будет жить с нами.

Нет, нет, дражайшая моя. Вы конечно тогда лучше согласитесь жить с ним нежели со мною; не правдали?

Простите меня, Сударыня. Я желаю, по истинне, жить и умереть с вами и уверена, что соболезнование его сердца часто понуждат его будет с нами видеться. Но вы плачете, дражайшая моя Мисс Бирон! скажите мне, о чем вы плачете? Для чего говорите вы с такою торопливостию и столь тихим произношением? Вы кажетесь мне в некоем замешательстве....

Я говорю торопливо; произношение мое тихо, и я кажусь в некоем замешательстве.... премного благодарю вас, дражайшая моя, за такое наблюдение. Я оным воспользуюсь. Теперь сделайте мне удовольствие и оставьте меня.

Сия любезная девица вышла на цыпках. Но по истинне я благодарила ее чистосердечно; её наблюдение действительно мне послужило. Но ты легко судить можешь, любезная моя Люция, что я несколько была обезпокоена. Тот вид, с коим он от меня удалился..... Не находишь ли ты в том нечто особеннаго? Столь поспешно удалиться! и не сказавши мне ничего такого, которое не былоб сопровождаемо самыми нежными взорами; взорами, кои кажется изражали более нежели его слова, приведши меня в необходимость удалиться, не предложа мне своей руки дабы и меня равномерно вывести из смущения! как будто бы.... я совершенно не понимаю как будто бы что, но ты конечно подашь мне свое мнение о всех их обстоятельствах. Теперь же могу я сказашь только то, что почитаю свою неизвестность оконченною и что мое состояние от того не лучше стало. Однако.... Но к чему служит сия мечтательная мысль? Не определеноли уже Небом то, что должно случиться.

По полудни как Сир Карл и Доктор еще не возвратились я вкратце разказала Милорду и господам о всем между мною и их братом произшедшем, не смотря на то что Емилия была с нами. Лишь только я окончила свое повествование и хотела удалиться в свою горницу, то вошли к нам оба наши друзья. Сир Карл тотчас начал приносить мне свои извинения за нанесенное им мне беспокойство. При каждом его слове видно было его движение. Он запинался и трепетал. Для чего запинаться, любезная моя, для чего трепетать?

Я ему отвечала и без всякого затруднения призналась, сколько печальное его повествование возбудило во мне соболезнования и просила его вспомнить о своем обещании. Он мне сказал, что склонил Г. Барлета исполнит его обещания, а добродушной Доктор засвидешельствовал что для него нет ничего столь приятного, как сие упражнение. А как я не далеко стояла от дверей, в том намерении дабы удалиться в свой кабинет, то и последовала прежнему моему предприятию. При выходе моем, Сир Карл поклонился мне очень низко не сказав ни одного слова, и я приметила что ему весьма хотелось, чтоб я там осталась. Но нет, по истинне.

Впрочем, я соболезную о нем от всего моего сердца. Следственно весьма было бы странно на него досадовать! никогда толикое добродушие, чувствительность и сострадание, кои кажется составляют главный источник его нещастий, не занимали все вместе мужеского сердца.

Скажи, скажи мне, любезная Люция.... Но нет, не говори мне ничего, пока мы ни прочтем тех писем, кои я должна получить от Доктора Барлета, тогда уже будем мы известны о всех подробностях.

В Субботу, 25 Марта, по утру.

Он (но к чему служит сей он; такое слово весьма маловажно? Слабость моего сердца приносит мне стыд.) Сир Карл отправился в Лондон. Не могши быть щастливым в самом себе, он поехал искать своего удовольствия споспешествованием благополучия других. Он будет тем веселиться подобно им самим. Нет драгоценнее небесного дара, как благотворительное сердце! хотя бы и все возможные нещастия обратились на человека сего свойства, то и тогдаб не могли оне сделать его совершенно нешастным.

В Субботу в обе;д.

Сир Карл уехал, и я только теперь окончила разговор свой с Милордом и двумя госпожами. Что ты скажешь, Люция? Они все почитают себя уверенными, что величайшее противоборство страстей Сира Карла и самое чувствительное его прискорбие, происходят от.... Его противоборствие страстей (по истинне, я уже не понимаю, что пишу.... но я в том ничего не переменю, любезная моя) состоит, или произходит, не так ли я сказала, от раздела между его состраданием к нещастной Клементине и его любовию к какой нибудь другой особе.

Но кто удовольствуется занимая половину сердца столь великого, нежного и чувствительного, как я его почитаю? Сострадание, Люция, сострадание сердца Сира Карла! Сие может быть произходит от любви; да и не должен ли он чувствовать оную в женщине такого свойства? Но и сама Люция, не тронута ли ты состраданием к нещастной Клементине? Сколь пагубна любов ея! она любит, не смотря на закон свой; то есть против своея склонности, или по крайней мере подобно сему, такого человека, которой не может быть её супругом не нарушив своей совести или честности. Любит против своея склонности! что значат сии слова? Сколько глупости находится в той страсти, кою называют любовию! или лучше сказать, сколько производит она глупостей в тех, кои оной предаются! Я желаю, чтоб моя любовь всегда была основана на таких правилах, кои не противны рассудку и долгу. А тогда мои воспоминовения и рассуждения не будут причинять мне продолжительного прискорбия.

Конец четвертой части.

ПИСЬМО LVIII.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

Доктор Барлет спрашивал меня, в чем заключается подробность Клементининой истории, которую просила я его мне сообщить и обещал мне переписать оные; я ему означила их письменно; может быть должна я себя похулить за небольшую притворность, когда начала описывать с таких мест, которые не самые важные, как то, историю Оливии, о Гже Бемонт; о ссорах произходивших между Сиром Карлом и Г. Иеронимом, и пр. на настоящия подробности, кои нетерпеливо знать желаю, суть следующия:

Первой разговор Сира Карла с Клементиною, касательно Графа Бельведера.

Сношение, в которое просили его вступить с нею, по случаю первых меланхолических её припадков.

Средства, коими Гжа. Бемонт извлекла от нее самой признание в той страсти, которую она столь тщательно скрывала от нежнейших родителей.

Прием учиненной Сиру Карлу в приезд его в Вену.

Как приняты были его предложения о примирении, законе и пребывании от всей фамилии, а особливо от Клементины. И самое важное, любезная Люция, последовавшая печальная и последняя разлука; что было необходимо к тому нужно, что по том случилось в Болонии, и в каком положении находится теперь Клементина.

Ежели Доктор откровенно объяснит сей последний запрос, то мы узнаем может быть, по какой причине Сир Карл по столь долговременной отлучке желает возвратиться в Болонию, и для чего он кажется удостоверенным, что его угождение ни к чему не будет полезно. О! Люция, сколь важные следствия зависят от сего осведомления! Но не медли ни мало, Сир Карл Грандиссон! я тебя заклинаю, не медли к ты любезной. Доктор! Сердце мое от одной мысли и малейшего медления страждет: оно не может перенесть такой неизвестности.

Примечание: (Многия письма по сем следующия содержат в себе первые подробности, о сообщении коих Мисс Бирон просила Доктора Барлета; оне чрезвычайно продолжительны, и потому самая большая часть оных сюда не внесены для того что далеко отводят читателя от порядочного чтения произшествий; но для явного уразумения всего сего почитаю за нужное включить сюда некоторые из сих писем, а протчия может быть приложены будут к концу последнего тома, как бы в дополнение.)

ИИримечание: При сношении Сира Карла с Клементиною по случаю первых её меланхолических припадков примечать должно, что Сир Карл не доверялся еще, чтоб мог быть тому причиною, хотя она отвергла то предложение, которое поручено ему представить ей в пользу другаго. Здесь внесена будет выписка из его писем, и так сам он описывает сие произшествие Доктору.

Маркиз, Маркиза, и Кавалер Грандиссон прогуливались некогда по садовой аллее. Клементина, которая в печали своей искала уединения, была от них довольно далеко с Камиллою, своею горнишною; которая шла за нею и старалась развеселить ее своими разговорами. Хотя она её любила, но ничего ей не ответствовала, и жаловалась, что она речами своими ее беспокоит.

Любезная дочь! сказал мне Маркиз прослезяс. Посмотрите, как она ходит, то тихо то скоро, как будто желает освободиться от сообщества Камиллы. Она начинает уже ей быть в тягость, по тому что ею любима. Но на кого кажется смотрит она с удовольствием? Увы! воображал ли я, чтоб та девица, которая составляла все утехи моего сердца, могла когда либо превратить оные в мучение! Однако от того не менее она мне любезна. Но знаете ли, любезный мой Грандиссон, что мы не можем от нее добиться других слов как да и нет? Не можно ли как завесть, с нею разговор хотя на самое малое время, даже и на том языке с нею говорить не льзя, которому вы ее учили и к коему в ней усматривали мы такую склонность; постарайтесь привлечь ее в разговор, начните с нею какую нибудь материю.

Так, Кавалер, сказала мне Маркиза, поговорите с нею, начните речь о чем ни будь таком, которое бы привлекло ее к разговору. Мы ее уверяли, что не будем больше говорить ей о замужстве, до того времени, пока она сама не пожелает принять наших предложений. Глаза ея, утопающие в слезах, нам за то благодарили. Она благодарит нас поклоном, когда стоит, а естьли сидит, то наклонением головы; но ни слова при том не говорит она кажется в беспокойстве и в смятении, когда мы ей что говорим. Посмотрите! она входит теперь в Греческой храм, бедная Камилла с нею говорит, но не может дождаться её ответа. Я не думаю, чтоб она вас видела; подойдем по етой боковой тропинке к миртовой рощице, откуда можем услышать все, что у них произходить будет. Когда мы туда подходили, то Маркиза рассказывала, что в последнее их путешествие в Неаполь, один молодой офицер Граф Марцелли, человек любезной но не богатой, тайным образом старался тронуть сердце их Клементины. Они о том не давно еще узнали по признанию Камиллы, которая рассуждая с ними о причине сей глубокой задумчивости их дочери, сказала, что Граф обещавая ей великую награду склонял ее отдать от него письмецо её госпоже; что она отвергла с негодованием его предложение, а он ее заклинал ничего не говорить о том Генералу, от коего все его благополучие зависело; что сия самая причина принудила ее молчать, но за несколько дней пред сим, разговаривая с своею Госпожею о том, что она видела во время своего путешествия в Неаполь, слышала она, что Клементина с довольною благосклонностию произнесла имя Графа Марцелли. Разве не возможное дело, прибавила Маркиза, почувствовать ей к нему склонность? Что бы ни было, Кавалер, постарайтесь обратить разговор на любовь, но околичностями: берегитесь произнесть имя Марцелли, ибо она бы тогда подумала, что вы разговаривали с Камилллою: дочь моя несколько горда; она бы не могла перенесть того, чтоб вы почитали ее влюбленною, особливо в такого человека, которой её ниже. Но мы полагаемся на ваше благоразумие. Вы можете его называть и не называть, смотря по обстоятельствам, и приличноли то будет для ваших намерений. Верьте моя любезная, что такое подозрение не вероятно; однако правда, что Марцелли не давно был в Болонии, но Клементина столь благородные имеет свойства, что не может войти с кем либо в тайное знакомство.

Мы дошли до небольшой миртовой рощицы, находящейся позади храма и оттуда слышали следующий разговор.

Кам. Но за чем, сударыня, хотите вы, чтоб я вас оставила? Вы знаете, сколько я вас люблю; вы всегда разговаривали со мною с удовольствием, чем я вас оскорбила? Я не войду в етот храм, естьли вы мне запрещаете; но я не могу и не должна от вас удаляться.

Клемен. Какая неуместная принужденность! думаешьли ты, чтоб для меня было какое мучение жесточае сего преследования? Естьлиб ты меня любила; то старалась бы единственно мне угождат.

Кам. Я никакой другой склонности и попечения не имею, дражайшая моя госпожа.

Клемен. Так оставь же меня, Камилла, мне бывает лучше когда я сижу одна; я чувствую, что от того мысли мои становятся спокойнее, ты меня преследуешь, Камилла; ты ходишь за мною как тень: по правде, ты ничто иное, как тень той услужливой Камиллы, какою была ты прежде.

Камил. Любезнейшая моя госпожа! я вас неотступно прошу......

Клемент. Опять ты принимаешься за неотступные свои прозьбы? Еще раз говорю я тебе, оставь меня естьли меня любиш. Разве не смеют поверять меня самой мне? Когда бы я была и подлая девка, которую подозревают в каком нибудь злом умысле; то и тогда бы ты с большею неотвязностию надо мною не присматривала, Камилла, хотела было продолжать сей разговор; но ей то совершенно запрещено; обе оне стояли в молчании; Камилла казалась плакала.

Время, Кавалер, сказал мне Маркиз, идти вам туда; покажитесь ей, начните с нею говорить об Англии, или о чем другом: вам остается целой час до обеда; я надеюсь, что вы ее к нам приведете не так печальну; ей надобно быть при столе; наши гости заметят её отсудствие; слух уже разносится, что она несколько помеешалас. Я опасаюсь, отвечал я ему, что сие самое время не весьма к сему удобно; она кажется в смущении, я не знаю нелучше ли бы Камилла при лучших своих намерениях сделала, естьлиб в таких случаях соображалась несколько с нравом своей госпожи. Тогда сказала мне Маркиза, должно бы было опасаться, чтоб зло неумножилось, оно может обратиться и в привычку: нет, старайтесь вступить с нею в разговор; мы здесь несколько минут подождем, чтоб вам дать время.

Я удалился на несколько шагов, и проходя в аллею, из коей дорога шла к храму, я так близко подошел что мог быть примечен; но увидя, что она сидела, я довольствовался отданием ей низкого поклона. Ея горнишная стояла перед нею между двумя столбами, держа у глаз своих платок; я удвоил шаги, как бы опасался возмутить тишину их уединения и довольно скоро, от них прошел; но после того я уменшил свой ход, дабы расслышать, что оне говорили: Клементина, встала, и подходя к дверям храма, глядела в ту сторону, куда я пошел. Он прошел, слышал я как она говорила. Учись, Камилла, показывать больше скромности. Не позвать ли его? сказала ей ета девушка; она говорила попеременно, нет, да, нет, да; наконец, нет, не зови его; я хочу пройтись по аллее. Теперь, Камилла, можешь ты меня оставит. В саду довольно людей, кои могут надо мною присматривать; или естьли хочешь, останься, мне в том мало нужды, ктоб за мною ни смотрел; но только не говори ничего тогда, когда тебе приказываю молчат.

Она пошла по той аллее, которая пересекала ту, где я шел, но как она прошлась раза с два по ней, то я видя ее близ себя, в то самое время как она ко мне подходила, поклонился ей с великим почтением, как бы в том намерении, чтоб оттуда удалиться и оставить ее на свободе; она остановилась, и я слышал, что она повторяла Камилле, научишься ли ты от Кавалера, что значит скромность? Я ей тогда сказал: извините Сударыня.... не излишние ли далеко простираю я вольност.... она прервала мою речь: Камилла нынешнего дня очень услужлива; Камилла меня беспокоит. Сколько ли и ваши стихотворцы, сударь, строги как наши, против злоупотребления, кое женщины из своего языка делают.

Стихотворцы всех земель, сударыня, хвалятся одинаковым вдохновением; стихотворцы, так как и другие люди, пишут то, что, как им кажется, чувствуют.

Так, сударь, вы сим делаете великое уважение моему полу. Стихотворцы, сударыня, имеют гораздо лучшее воображение, нежели другие люди, следственно и чувствования их живее, но как они не всегда имеют равное право хвалиться своим рассудком; ибо сие дарование редко бывает сопряжено с воображением, то может быть случается им иногда изьяснять очень хорошо дела и с лишком разпространяться о действиях оных.

Она увидела своего отца и мать под оранжевыми деревьями. Боже мой! сказала она мне, я хулю себя, что во весь нынешний день не оказывала им моего долга. Не уходите, Кавалер: тут она подошла к ним; они остановилис. Вы, кажется, сказал ей Маркиз, имеете важной разговор с Кавалером Грандиссоном: мы вас оставляем, моя любезная, я с матушкою вашею пойду домой; при сем они нас оставили.

Никогда не оказывали родители такой милости; говорила она, возвращаясь в свою аллею: как былаб я виновна, естьлиб оной не соответствовала? не видалили вы их уже прежде здесь, сударь?

Я только что от них пошел, сударыня, они вас почитают лучшею из дочерей; но весьма огорчаются вашею печалию.

Я познаю чрезмерно их милость, и я бы печалилась, естьлиб навела им хотя малейшее беспокойство. Оказалили они пред вами свое беспокойство, судар. Вы имеете доверенность всей нашей фамилий и по своим благородным и бескорыстным поступкам всем дороги. Нынешнего же утра оплакивали они то печальное состояние, в котором, как им кажется, вас находят. Слезы лилась из очей их.

Камилла, ты можешь к нам подойти; ты услышишь что теперь будут ходатайствовать о твоем деле. Подойди, говорю я тебе, ты услышишь то, что видно Кавалер сказать нам готовится. Он обеих нас от великого затруднения избавит.

Я, сударыня, все сказал.

Нет, сударь, я тому не могу поверит. Ежели вам что нибудь поручено от моего батюшки или матушки, то я готова, так как и долг мне велит, выслушать вас до последнего слова.

Камилла подошла.

При сем начал я говорить ей с смятенным видом: о достойной предмет толиких беспокойствий! что могу я и что должен вам сказать? Усердные мои желания, чтоб вы были благополучны, могут меня сделать вам докучливым; но какже можно надеяться приобресть от вас доверенность, когда в оной и родительнице вашей отказывается?

Чегож хотят, сударь? Какие имеют о мне намерения? Я нездорова я была жива; любила обращения, пение, пляски, игры и посещения, а теперь ко всем сим веселостям никакой склонности не имею; люблю одно уединение. Я сама собою довольна: сообщество сделалось мне тягостно, и я не вольна иначе о том думат.

Но от чего, сударыня, может произойти такая перемена в особе ваших лет? Ваши родственники причины тому не понимают: а сие то и много их печалит.

Я ето вижу и очень о том жалею.

Никакое удовольствие не делает, как кажется, впечатления над вашею душею: вы так набожны, что служите в том другим образцем: ни кто не имел такого к закфну благоговения, как вы; однако....

Вы, сударь! Агличанин, Еретик.... простите мне что я вас так называю; но не тели вы и в самом деле? вы говорите мне о благоговении, законе?

Не станем о сем упоминать, я было хотел сударыня, сказат.....

Я разумею, сударь, что вы сказать хотите; и признаюсь, что иногда бываю очень задумчива: я не знаю, от чего произходит во мне такая перемена; но оная точно действительная, и я ни кому не могу быть больше в тягость, как самой себе.

Но такое зло, сударыня, должно иметь свое основание. Не странноли, что вы одними только вздохами и слезами ответствуете нежнейшей и снизходительнейшей родительнице? Однако она не примечает в вас ничего такого, что бы оказывало упорность или досаду: равное подобострастие тихость и угождательность находит она и теперь в дражайшей своей Клементине; она не смеет прервать вашего молчания. По своей к вам нежности она боится вас надмеру принуждать к чему бы то ни было! как же можете вы, дражайшая сестрица, (простите мне сию вольность, сударыня,) как можете вы оставить столь добродушную родительницу, не сказав ей ни одного слова в утешение? Как можете вы взирать на её страдания; сердце её стеснено, глаза орошены слезами: она не имеет сил, где ей остановиться, не знает притом куда обратишься ей должно; ибо ничего утешительного прискорбному вашему родителю сказать не может. Почему тайная причина такой печальной перемены остается непостижимою тем, кои страшатся, чтоб сие зло необратилось в привычку; и притом в такое время, в которое бы вы должны были совершить всю их лестную надежду.

Она пролила несколько слез, наклонила голову к Камилле, и облокотилась на её руку; по том оборотясь ко мне говорила: какое изображение моей упорности и добродушие моей матушки вы мне представляете. Я бы желала.... так, я желала бы, чтоб мой прах соединен был с прахом моих предков! Я была утешением в нашем семействе, а теперь вижу, что одни мучения оному причинять буду.

Боже мой! что вы говорите сударыня?

Не хулите меня; я сама собою недовольна; сколь же презренно то существо, которое своего бытия снести не может.

Я льщусь, сударыня, что вы столько имеете доверенности к четвертому вашему брату, что откроете ему свое сердце; я прошу вас единственно облегчить сердце наилучшей родительницы, и привесть ее в состояние оказать равную услугу наилучшему родителю.

Она казалось о том начала размышлять, отворотила лице свое и проплакала; и я думал, что почти ее убедил.

Поручите, сударыня, верной своей Камилле объявить ваши печали родительнице вашей.

Постойте, сударь, (возразила она, как будтоб собирая свои мысли) пожалуйте не спешите так в етом деле. Открыть мое сердце! чтож? Кто вам сказал, что я скрываю что нибудь? Вы вкрадчивы, сударь, вы меня почти уверили, что у меня есть какая нибудь тайна, которая тягостна моему сердцу; а когда я пожелала оной искать, дабы склониться на усильные ваши просьбы, то ничего тайного в сердце своем не нашла. Пожалуйте, сударь, она остановилас.

Пожалуйтеж, сударыня, говорил я, взяв её руку, не думайте, чтоб я оставил вас с столь худым успехом в изыскании сего дела. Вы очень вольны, сударь, сказала она, но не отнимая своей руки.

Для брата, сударыня, для брата очень ето вольной поступок! я при сем оставил её руку.

Ну, да чегож брат мой от меня хочет?

Он вас усильно просит и заклинает единственно объявить нежно вас любящей и превосходнейшей родительнице.

Постоите, сударь, и я вас усильно прошу; что мне объявить? Скажите мне сами, что ей сказать, выдумайте тайну, которую пристойно бы было открыть, может быть, тогда возмогу я братцев моих по крайней мере несколько успокоит.

Такая шутливая речь, сударыня, начинает ласкать меня некоею надеждою; продолжайте оказывать столь приятное разположение ваших мыслей, и тайна сама собою откроется; разкаяния оной будет бесполезны.

Камилла, которую вы здесь видите, не перестает мучить меня глупым воображением, которое я будто имею о любви. Молодая особа моего пола когда будет казаться глубокомысленною и заниматься рассуждениями, то обвинят её тотчас, что она питает в себе любовную страст. Я бы почитала себя достойною всей моей невинности, естьлиб подала какому нибудь человеку власть причинять мне хотя малейшее беспокойство. Я ласкаюсь, сударь, что вы принимая звание моего брата, не имеете о сестре своей о том презрительного мнения.

Презрительнаго! Я не согласуюся, сударыня, в том, чтоб любовь заслуживала презрение.

Как! когда она заблуждает в выборе своего предмета?

Сударыня!

Что я такое сказала, которое приводит вас в изумление? Не имелили вы намерения.... но я думала только о том, дабы вам дать выразуметь, что я не с нынешнего дня проницаю ваши вкрадчивые вымыслы, и что когда вы однажды читали мне, естьли помните, четыре стиха одного из ваших стихотворцов, содержащие в себе столь хорошее изображение задумчивости влюбленных; то предполагаю, что вы по злости своей оные соображаете с моим состоянием; но естьли вы имели Кавалер такой умысел, то уверяю вас что он во все был неоснователен, равно как и докуки тех, кои мною ругаются и беспрестанно меня мучат, относя мою болезнь к какой нибудь слабости от любьви происходящей.

Я клянусь вам, Сударыня, что не было тогда такого моего намерения.

Тогда! я надеюсь, что и теперь его не было.

Я вспомнил те стихи; но как бы мог я сообразить их с вашим состоянием? Отречения ваши от многих любовников и несклонность оказываемая вами человеку достойному и знатному, каков есть Граф Бельведере, коего услуги всею вашею фамилиею одобрены, суть такие убеждения....

Видишь Камилла, прервала она со скоростию мою речь, Кавалер уже убежден; я прошу тебя в последний раз не обижать меня своими вопросами и догадками по сей самой материи. Разумеешьли меня, Камилла? Знай, что ни за что в свете не желалаб я, дабы меня укоряли любовию.

Но естьлиб вы подали, сударыня, вашей матушке какое нибудь объяснение о той задумчивости, которую мы ныне в вас вместо сродной вам веселости видим; то неизбавились ли бы от всех подозрений, кои кажется вас печалят? Может быть печаль ваша происходит от сожаления, что не можете согласоваться с намерениями вашего родителя,... может быть....

Объяснения! Прервала она; неужели всегда мне должно слышать об одних таковых объяснениях? И так, сударь, знайте, что я не здорова и что не довольна сама собою; неужели нужно ето вам повторять?

Естьлиб ваше беспокойство происходило от какого ни будь смущения совести, то я не сомневаюсь, Сударыня, чтоб ваш духовник.....

Он бы не мог возвратить мне спокойствия; он человек доброй, но так строг! (сии последния слова выговорила она очень тихо, и взглянула на Камиллу, не расслышала ли она их) он иногда заботится больше, нежели ему должно то делать; а для чего? для того, что изящные качества, кои в вас вижу, преклоняют меня иметь хорошее мнение о ваших правилах, и хотя вы еретик, но я, как мне кажется усматриваю признаки благодушие в ваших мнениях.

Ваша матушка спросит меня, Сударыня, удостоили ли вы меня хотя некоею доверенностию. По своему праву с природы откровенному она уверена что все должны быть стольже скрытны, как и она. Ваш батюшка прося меня склонить вас открыть мне свое сердце, ясно тем показывает, что весьма бы радовался естьлиб я получил от вас сию милость во званию четвертого вашего брата. Епископ Ноцера....

Так, так, сударь, я знаю, что вас вся моя фамилия обожает; я сама имею к вам совершенное уважение и думаю, что тем обязана четвертому своему брату, которой столь великодушно сохранил мне третьяго; но кто может, государь мой, преодолеть ваше собственное упорство во всем том, на чем вы единожды утвердилис. Естьлиб я ощущала какое прискорбие в своем сердце; то не ужели вы думаете, чтоб я предоставила свою доверенность такому человеку, которой рожден в заблуждении, и которой отвращает глаза свои ото света? Обратитесь в Католическую веру, сударь, тогда не скрою я от вас ни малейшего движения моего сердца. В то время будете вы моим братом, и я освобожу одного из праведных мужей от всех его забот и смущений, коими он мучится видя меня в дружественном обращении с таким упорным еретиком, как вы. Тогда, говорю вам, не будет у меня такой тайны, которою бы вам как своему брату не открыла.

Но ничто не препятствует вам, сударыня, открывать свои тайны матушке, духовнику, Епископу Ноцер....

Так, конечно.... естьлиб я оные имела.

Впрочем я дивлюсь, что ваш духовник вооружается против меня за ту благосклонность, с коею в вашей фамилии со мною поступают.

Случилось ли мне когда нибудь, сударыня, говорить с вами о вере? Конечно нет, сударь, но вы так упорны в своих заблуждениях, что не можно надеяться в оных вас убедит. Я действительно почитаю вас, по приказанию тех, коим обязана жизнию, за четвертого своего брата; я желалабы, чтоб все мои братья были единого исповедания.

Не желаете ли вы иметь о сем сношение с отцем Марескоти? А естьли он решит все ваши сумнения, то обещаетесь ли принять его убеждения?

Избавьте меня, сударыня, от всех споров касающихся до веры.

Давно уже, сударь, хотела я вам учинить сие предложение.

Вы иногда предчувствовать мне то давали, сударыня, хотя не так открытно как теперь; но я привержен к отечественному моему закону; чистосердечие заменяет у меня место просвещения: я уважаю честных людей но всюду.

Очень хорошо, сударь, вы упорствуете в своих мнениях, сие самое должна я заключишь из вашего ответа; я о вас соболезную; я искренно о вас жалею; вы одарены преизящными качествами; я иногда сама себе говорила, что вы не сотворены для того, дабы жили и умерли, как жертва гнева Божия: но удалитесь Кавалер, оставьте меня; вы упорнейший человек, и ваше упорство самое виновное, потому что убегаете всякого убеждения.

Мы так далеко отошли от нашей материи, Сударыня, что я хочу вам покорствовать; я вас оставляю, и прошу единой милости.....

Не так может быть далеко, как вы воображаете, прервала она мою речь оборотя от меня свое лице, дабы скрыть вступившую на оное краску, но чего требуете вы от своей сестры?

Чтоб она ко всеобщей радости своих родственников пришла к столу с веселым видом, а особливо казала бы оной пред многими гостями, кои, ласкаются честию ее видет. Чтоб не было тогда, Сударыня, сего молчания....

Вы должны были усмотреть, сударь, что я не очень с вами была молчалива. Будем ли мы нынешнего вечера читать какого нибудь Аглинского писателя? Прощайте, Кавалер, я буду стараться показывать за столом веселой вид; но естьли я не так буду весела, как желают, то чтоб взоры ваши не изъявили мне ниединой укоризны: при сем поворотила она в другую аллею. Я почти не думал, любезной мой Доктор, выводить по сему разговору все мнения, могущия произойти от окончания онаго; но не менее считал себя обязанным справедливостию, которую должен был отдавать сей фамилии поспешать моею разлукою; а когда я дал знать Клементине, что намерен ехать, то не мало был доволен холодным видом, с коим слушала она сие уведомление.

Девица Бирон пишет следующия рассуждения на сие место и о первом сношении касающемся до искания Графа Бельведере.

Не заключаешь ли ты из сей подробности, любезная Люция, равно как и из предварительных объяснений, кои получала я в библиотеке, что я буду иметь удовольствие всех вас видеть в Нортгамптон-Шире? Так точно, не сумневайся об етом.

Но не странно ли, моя дарагая, чтоб отец, мать и братья столь ревнивые, какими нам представляют всех Италианцов, и столь надменные, какими должно почитать членов их знаменитой фамилии, могли позволить столь вольной доступ любезнейшему мущине те к своей дочери а сии к сестре, которая, как кажется, не старее 18 или 19 лет? Поручить ему обучать ее Аглинскому языку? Не дивишься ли ты такой скромности в отце и матери? И избрать его еще к тому, чтоб он сию девицу склонил в пользу того человека, коего желали сочетать с нею; но ты может быть скажешь, что средство подслушивать в ближайшем кабинете все происходящее в первом его сношении, служит довольно верным основанием тому, что можно положиться на его праводушие и непорочность, и что такой опыт оправдывает их благоразумие и на предбудущия подобные случаи: я на то совершенно согласна, дорогая Люция; ты можешь их извинять; но не будучи и Италианцем всякой бы мог почесть такого наставника опасным для молодой девицы, а при том тем опаснейшим, что он знатной породы и уважает честь, Наставник, в таком случае, бывает всегда тот, которой обязывает; его называют учителем (на французском языке слово учитель значит также господина.) А сие имя заключает в себе звания и ученицы и услужницы. Гдеб не искали для такой должности женатого человека, хотяб хотели обучат музыке, танцованью, языкам или другим наукам? Но пускай они сами заплатят за такую свою нескромност.

В сие время я оставила Доктора; я не преминула как можно искуснее внушить ему некоторые мои замечания; он мне говорил, что Маркиза воспитывалась в Париже; что с некоторого времени нравы в Италии очень переменились; что между знатными особами французская вольность начинает приметным образом заменять место Италианской скрытности, и что по знаниям, вежливости и хорошему вкусу, кои суть общия госпожам сей фамилии, особливо их называют Француженками.

Вы заметить можете при втором сношении, с каким искуством, (и с какою, правда, честию) Сир Карл напоминает Клементине о звании брата, которое дает ему право поступать с нею вольнее. С какою нежностию повторяет он имя сестры? Ах Люция! и я в таком же смысле ему сестра; он привык уже к таким именам, а может быть и употребляет оные как предохранительное средство противу страсти молодых особ моего пола; однакож я тебе в моей призналась и почти за славу для себя ее почитала. Не сыскали ли и его сестры способа проникнуть мои мысли? Как я удивляюсь молчанию Клементины, но в тех обстоятельствах, в коих я находилась, былалиб она скрытнее? Как хорошо поступала она при втором сношении, когда скрыла свои чувствования под покровом усердия к вере. Довольно видно, что естьлиб его убедительные прозьбы имели какой ни будь успех; то она не долгоб скрывала причину своей задумчивости наипаче когда видела от своих родителей столько же снизхождевия, сколько я оного вижу в моих родственниках.

Мое сожаление о сей благородно мыслящей Клементине начинает уже производить весьма сильное впечатление в моем сердце; я только сею одною мыслию и занимаюсь: как нетерпеливо желаю видеть все следствия сих сокращенных выписок.

Примечание: Сношение, в котором госпожа Бемонт открывает Клементинину тайну. Г. Барлет уведомляет Мисс Бирон, что по прозьбе Маркизы, госпожа Бемонт писменно объяснила сей барыне все произшедшее во Флоренции с тех пор как и Клементина с нею там находилась, а здесь прилагается перевод её письма

Вы мне простите, Сударыня, что я до сих пор к вам не писала, когда вас уведомлю, что я только со вчерашнего вечера получила способ подать вам некое удовлетворение в том предприятии которое изволили вы мне поручиш.

Я наконец узнала тайну; может быть вы ее отгадали: любовь, но любовь чистая и похвальная есть та: болезнь которая возмущает с давнего времени спокойствие прелестной Клементины, составляющей утеху знаменитой вашей фамилии. Я сообщу вам такое повествование о величии её души, которое заслуживает равномерно и жалость и удивление. Чего не претерпела сия любезная девица борясь неослабно с должностию, законом и любовию, при всем том я опасаюсь, что такое открытие не очень будет приятно вашей фамилии; но известность всегда предпочтительнее сумнения. Естьли вы усмотрите что я может быть надмеру хитро поступала в моем обращении с нею; то прошу вас вспомнить, что в том точно и состояло то дело, которое вы мне поручить изволили. Вы мне также приказывали не забывать ни единого обстоятельства в том донесении, коего от меня желали, дабы вы могли прибегнуть к тем врачествам, кои заблагоразсудите избрать к излечению её немощи. Я вам повинуюс.

Первые дни по приезде нашем в Флоренцию препровпдили мы в увеселениях, какие только могли вообразить, дабы одна радость и утехи окружали любезную вашу Клементину; но видя, что общества становились ей в тягость и что она из одной вежливости от них не отказывалась, сказала я госпожам, кои нас навещали, что я беру совершенно на себя старание ее увеселять, и что все свое время употреблю к её услугам; оне на то согласилися. А когда я ей открыла мое намерение, то оказала она мне сваю радость и удостоя меня своих объятий со всеми теми прелестьми, коими небо столь щедро ее наградило, свидетельствовала, что мое обращение для её сердца было бы целительным бользамом, естьлиб ей позволено было наслаждаться оным в уединении. Я не хочу уже говорить, что в первые дни я не жалела ничего, дабы приобрести её к себе любовь, и старания мои столь были успешны, что она запретила мне называть себя иначе, как дорогою Клементиною, и так я ласкаюсь, Сударыня, что вы простите мне вольность в штиле.

Вчера в вечеру просила она меня, чтоб я ей дала, так как она называет, урок в какой нибудь хорошей Аглинской книге: я удивилась её успехам в отечественном моем языке. Ах! моя дарагая, сказала я ей, какой прекрасной способ в изучении языка употребляет ваш учитель, естьли судить о нем по знанию, полученному вами в столь краткое время в таком языке, которой не имеет в себе приятностей вашего наречия, хотя сильными своими выражениями неуступает может быть ни одному из новейших языков! я увидела, что она покраснела. Поверители вы тому? сказала она мне; и я приметила из её глаз, как и из лица, что не нужно было испытывать от нее тайну ни для Марцелли ни для другаго какого человека.

По некоему познанию, которое я могла выводить из сего маловажного случая, начала я ей говорить о Графе Бельведере с похвалою; она мне откровенно сказала, что никогда не будет к нему иметь склонности. Я ей представляла, что когда Граф всей её фамилии приятен; то мне кажется, что она должна несколько обьяснить свои возражения. По правде, моя дарагая, присовокупила я, вы по сему делу не имеете всего того уважения, которым обязаны снизхождению дражайших ваших родителей.

Она возтрепетала. Такая укоризна жестока, отвечала она мне, несогласны ли вы в том, Сударыня?

Подумайте о том хорошенько, возразила я, естьли ее почитаете несправедливою; употребя с час на размышление я ее сочту такоюже как и вы, и принесу вам мои извинения.

Я в самом деле опасаюсь предприяла она, что могу чем нибудь себя укорить, у меня родители самые лучшие и нежные, но бывают такие особенные тайны, естьли вам угодно их так называть, коих не весьма разглашать хочется. Может быть лучше иной согласится, чтоб оные силою и властию от него изторгнуты были.

Ваше признание, моя дарагая, показывает в вас действие чрезвычайно великодушного сердца. Естьлиб я не опасалась, что буду нескромною...

О! Сударыня, прервала она, не предлагайте мне столь побудительных вопросов; я в замешательстве своем не в силах буду на них отвечать!

Мне кажется, дарагая моя Клементина, что сообщение тайностей есть связь искренной дружбы. Случится ли что нибудь важное? Придет ли кто в новое какое состояние? Верное сердце не может успокоиться, доколе не излиет радости или печалей своих в то сердце, к коему оно прилеплено; и такая взаимная открытость соделывает сии узы еще теснейшими: в какую напротив того пустоту, в какую печаль и мрак повергается та душа, которая не может ни кому взерить своих сокровеннейших мыслей? Бремя тайны, естьли тут случится дело важное, угнетает по необходимости чувствительное сердце: за оным глубочайшая задумчивость последует. Ни за что бы в свете не желала я иметь у себя такой души, которая неспособна к чувствованиям дружества; а действие сей превосходнейшей страсти не есть ли сообщение или соединение сердец и утеха изливать сокровенные тайны сердца своего в недра истинного друга.

Я на то согласна; но вы также признаетесь, Сударыня, что молодая особа может иногда не иметь истинного друга; или когдаб и имела какого и в верности его была уверена, но её доверенность может умалиться личными качествами, разностию лет и состояния, так как мне случается с моею Камиллою, которая впрочем превосходная девушка. В нашем состоянии, как вы знаете, видим мы около себя более притворных особ нежели друзей. Камилла имеет тот порок, что непрестанно меня мучит и все говорит про одно, видно по приказу моей фамилии. Естьлиб я имела какую тайну; то охотнее открыла бы ее моей матушке, нежели ей тем более что следствия оной были бы одинаковы.

Вы справедливо говорите, моя дарагая, а как небо даровало вам такую родительницу, которая более почесться может вашею сестрою и приятельницею; то для меня очень удивительно, что вы столь долго оставляли ее в неизвестности.

Что мне сказать вам? Ах! Сударыня.... (она остановилас.) Но моя матушка старается в пользу такого человека, коего я любить не могу.

Сим самым возвращаемся мы к нашему вопросу. Не имеют ли ваши родители права желать, дабы вы известили их о своих возражениях против того человека, о пользах коего они стараются?

Особенных возражений я ни каких не имею. Граф Бельведере достоин лучшей супруги, каковою я для него быть не могу. Я бы имела к нему совершенное почтение, естьлиб была у меня сестра, к коей бы обращались все его старания. И так, дарагая моя Клементина, естьли я угадаю причину отдаляющую вас от Графа Бельведере, то обещаете ли открыться мне с тем чистосердечием и откровенностию, кои почитаю я неразрывными с дружбою?

Она молчала и я ожидала её ответа. Наконец она мне сказала, обратя свои взоры на меня: я вас опасаюсь, Сударыня.

Я на то и не жалуюсь, моя дарагая, естьли вы считаете меня недостойною вашего дружества.

Чтож бы вы отгадали, Сударыня? Что вы предупреждены в пользу какого нибудь человека; иначе не моглиб желать своей сестре, естьлиб ее имели, такого супруга которого почитаете вас не достойным.

Не достойным меня! нет, Сударыня, я не имею такого мнения о Графе Бельведере.

Догадки мои тем еще более утверждаются.

О! Сударыня, как настоите вы в своих вопросах?

Естьли вы почитаете меня нескромною; то говорите сами; я молчать буду.

Нет, нет, я не говорю и того, чтоб вы были нескромны; но вы меня приводите в замешательство. Я бы не столько приводила вас в замешательство, естьлиб точно не угадала вашей тайны, и естьлиб тот предмет не так был вас недостоин, что вам в том нельзя без стыда признаться.

О! Сударыня, как вы меня принуждаете, что могу я вам отвечать?

Естьли вы имеете ко мне некую доверенность и почитаете меня способною помогать вам советами....

Я имею к вам всю достодолжную доверенност. Ваш характер столь известен!

И так, дарагая Клементина, я еще стану отгадыват. Позволите ли мне?

Чтож такое? что можете вы отгадывать?

Что какой нибудь человек низкой породы... без имения..... без достоинств может быть....

Постойте, постойте, не ужели почитаете вы меня способною унизиться да такой крайности? Для чего терпите вы меня еще на своих глазах?

Я еще стану угадыват. Человек, видно Королевской крови, превосходного разума, превышающий вашу надежду....

О! Сударыня, не скажители, что ето какой нибуд Магометанской Князь, когда так распространяете свои догадки?

Нет, Сударыня, но я сие самое открытие беру за подтверждение своих слов: я не сумневаюсь, чтоб моя дарагая Клементина не питала в сердце своем страсти и уверена что все препятствия произходят от закона. Ревностные католики не имеют лучшего мнения о протестантах как и последователи Магомета; я хотя протестантка, но признаюсь, что люди нашей секты имеют также свои предразсудки. Ревность всегда будет ревностию, какой бы вид или имя она не принимала. Мне сказывали, что один молодой незнакомец казался быть страстным к Клементине....

Незнакомец, Сударыня! (с видом негодования.) не думайте, чтоб я когда либо могла....

Не станем о тот более говорить, я слышала также о одном молодом господине из Рима, младшим наследником в фамилии Борджезе - не он ли тот....

Пусть хоть он, я с радостью на то согласна. (Она казалась очень довольна, пока думала, что я удалена еще была от истинны)

Но естьли Кавалер Грандиссон (при сем имени она покраснела) оказал ей худые услуги....

Кавалер Грандиссон, Сударыня, не способен оказывать худых услуг.

Уверены ли вы, Сударыня, чтоб Кавалер был не хитр? Он человек остроумной, сие качество должно иногда внушать в нас недоверчивост. Особы его свойств поражают уже тогда, когда уверены, что их удары будут верны.

Он не хитр, Сударыня. Он превышает хитрость и не имеет в ней никакой надобности. Его уважают и любят все те, кои его знают; откровенность его столь же удивления достойна как и его благоразумие. Он превышает всякую хитрость повторила она с жаром.

Я согласна в том, что он много уважения заслуживает от вашей фамилии, и не дивлюсь, что столько ласки и приязни от оной себе видит. Но мне кажется весьма удивительно, что в противность всем благоразумным причинам сей земли, молодой человек такого вида допущен.... я остановилас.

Как? не воображаете ли вы уже, что я... что я.... она также остановилась, в недоумении показывающем весьма приметно её замешательство.

Благоразумие, Сударыня, не позволяет отважно подвергать некоей опасности честь фамилии, и подавать случай к предприятиям....

Конечно, Сударыня, вы попустили себя предупредить противу его. Он самой бескорыстной человек.

Помнится, я от многих молодых девиц слышала, что они во время его здесь пребывания называли его очень пригожим мушиною.

Пригожим? Я тому верю. Почти не видно таких, кои походят видом на Г. Грандиссона.

Почитаете ли вы его также удивления достойным по его разуму и свойствам, о чем помнится равным образом я слышала? Я его не больше двух раз видела. Мне показалось, что он несколько собою важит.

О! не обвиняйте его, Сударыня, что он не скромен. Правда, что он знает различить время, когда говорить и когда молчат, но он не имеет ничего такого, чтоб походило на безразсудност. Нужноли ему было иметь столько храбрости к защищению вашего братца, сколько большая часть людей при сем щастливом произшествии ему приписывают. Он имел двух слуг хорошо вооруженных и надеялся, что попадутся ему на той самой дороге прохожие; а убийц было весьма малое число, да и те смущалися своею совестию.

Любезная моя госпожа Бемонт, кто вас так предупредил? Никто как говорится, не бывает пророком в своей земле, но я вижу, что Г. Грандцссон не много может тебе обещать благоприятствия от госпожи ему единоземной. Я не знаю... но не говорил ли он вам тогда о ком другом в выражениях несколько благоприятных?

Не говорил ли? Конечно; он говорил мне о Графе Бельведере и Может быть с большим жаром....

Точно?

Так точно, да и с большим жаром, нежелиб должно было как мне кажется.

А почему?

Почему? по тому.... по тому что.... ему ли должно было.... вы разумеете, Сударыня.

Я предполагаю, что ему именно поручено было сие дело.

Я также ето думаю,

Без сумнения так. Иначе он бы не предпринял....

Я усматриваю, сударыня, что вы не любите Кавалера. Но я могу вас уверить, что от вас одних только слышала я о нем.... я говорю ето даже с равнодушием.

Скажите мне, дорогая моя Клементина, что думаете вы точно о виде и свойстве Г. Грандиссона?

Вы можете о том судит по моим словам.

Что он пригож, великодушен, благоразумен, мужествен и вежлив?

По истинне я его почитаю таким, как вы говорите, и не одна я такова мнения.

Но он Магометанин.

Магометанин, Сударыня? Ах! госпожа Бемонт.

Ах! моя дорогая Клементина. И вы думаете, что я не проникла ваши мысли? Естьлиб вы никогда не звали Г. Грандиссона; то не имели бы отвращения принять на себя звания Графини Бельведере.

И вы можете думать, Сударыня...

Так точно, моя любезная, моя молодая приятельница, я ето думаю.

Любезная госпожа Бемонт, вы не знаете, что я вам сказать хотела.

Несколько нужно от вас откровенности, дорогая Клементина. Не ужели любовь никогда оной иметь не будет?

Как? Сударыня. Человек различного исповедания, упорной в своих заблуждениях, не оказавший мне нималейшего чувствования любви, словом, человек такой породы, которая моей не стоит и при том тот, коего все щастие и имение по его собственному признанию зависят от милости его отца, и отца такого, которой ничего не жалеет на свои веселости! горделивость, порода, долг и закон, все сие не защищает ли меня пред вами.

И так я могу теперь безопасно хвалить Г. Грандиссона.

Вы меня обвиняли несправедливым противу его предубеждением. Теперь хочу я вам показать, что инной мущина бывает иногда пророком для женщин ему единоземных. По словам всех его знающих, коих я видела или слышала, представлю я вам его свойства: Англия в сие столетие не произвела еще ни одного такого, которой бы ей приносил столько чести. Он честной человек, говоря в самом обширном смысле сего слова. Естьлиб нравственные добродетели и закон в людях изтребилися; то можно бы их было обрести в нем без гордости и тщеславия. В каком бы месте он ни показался, то всегда ищут его знакомства и уважают его люди благоразумные добродетельные и все те кои отличаются по своим чувствованиям и просвещению: он благодетельствует всем, не различая состояний, сект и народов. Самые его соотечественники за славу поставляют иметь к себе его дружбу; они пользуются ею для возстановления к себе доверия как в путешествиях, так и в прочих делах, особливо во Франции, где не менее его уважают как и в Англии. Он произходит из лучших Аглинских фамилий и может иметь первые чины в своем отечестве, когда захочет оных. Я осведомилась, что ему предлагают уже некоторых из знатнейших наследниц. Естьлиб он не рожден был для богатств; то мог бы себе любую из них выбрат. Вы согласитесь в том, что он великодушен, мужествен и прелестен....

О! дорогая госпожа Бемонт! сего уже много, очень много!.... Однако я его познаю при всякой черте. Мне не возможно долее вам противиться. Я признаюсь, признаюсь, что сердце мое сотворено не для инного кого, а для Г. Грандиссона: теперь: же, когда я несумневаюсь, чтоб не родители мои поручили вам получить от меня сие признание; то как могу перенести их взоры? Я не могу сказать, что вы не получили от меня признания с доброй моей воли и без всяких условий, но чтоб они по крайней мере знали, сколько я боролась с страстию, коею себя укоряю, и которая столь мало приличествует дочери их крови. Я вам дам способ их о всем известит.

Во первых, как вам известно, он сохранил жизнь дражайшему из моих братцев, и мой брат признался, что естьлиб послушал совета столь верного друга: то не впал бы никогда в ту опасность, от коей обязан стал ему своим избавлением. Батюшка и матушка представя его мне, приказали его почитать за четвертого брата, и с того самого времени не могла я думать, чтоб имела только трех братьев. Случилось при том и то, что избавитель моего брата показался мне человеком самым любезным, кротким и мужественным из всех. Все мои родственники осыпали его, так сказать, своими ласками, упущены были все домашния обряды и все чины, употребляемые с иностранцами. Он казался между нами столь же вольным и дружелюбным, как будтоб принадлежал нам. Брат мой Иероним непрестанно мне говорил, что всем сердцем желает он видеть меня супругою его друга. Никаая инная награда, казалось, неприличествовала Г. Грандиссону; и брат мой, имея о мне столь лестные для меня мысли, одну меня почитал способною оказать при сем всю достодолжную его Кавалеру благодарност. Мой духовник, своими опасениями и нападками более еще умножил мое уважение к тому человеку, коего оные, казалось, оскорбляли. Впрочем его собственные поступки, бескорыстность и почтение много способствовали моей к нему привязанности. Он всегда со мною поступал как с сестрою, искренно и дружески, когда по добродушию своему захотел заступить при мне место учителя. Как же могла я вооружаться против такого человека, которой мне ни чем не мог внушить недоверчивости к себе?

Однако я не прежде начала познавать силу моих чувствований, как в то время, когда мне сделано предложение о Графе Бельведере, и при том столь важным голосом, что я от того озаботилас. Я взирала на Графа, как на рушителя моей надежды, а при всем том не могла отвечать на вопросы моих родителей кои желали знать причину моего отрицания. Какуюж могла я привесть им причину когда не кто инной, как свое предупреждение в пользу другаго человека, предупреждение совершенно скрытое в глубине моего сердца. Но я себе самой свидетельствовала, что скорее умру нежели буду женою человека противного моему исповедания. Я ревностно следую по стезям Католические веры. Все мои родственники не с меньшим усердием ее исповедают. Сколько зла не желала я сему упорному еретику, таким именем часто я его называла; сему человеку, которой первый моему сердцу стал непротивен; ибо тогда еще вас не знала, любезная моя госпожа Бемонт. Я действительно думаю, что он самой упорной из всех когда либо из Англии выезжавших протестантов. Какую нужду имел он ехать в Италию? Зачем бы не жить ему между своим народом? или естьли ему должно было сюда приехать, то для чего здесь так долго оставаться и закосневать в своем упорстве, как бы для пренебрежения тех, кои его столь дружелюбно к себе приняли? В тайне сии укоризны исторгались из моего сердца. С начала мне <в книге текст испорчен> что я не имела в рассуждении его участия, кроме желания дабы он добился получить себе спасение. Но потом чувствуя, что он был нужен к моему благополучию, да не оставляя однако намерения от него отречься, естьли не обратится в Католическую веру, употребила я все свои старания, дабы его обратить на путь истинны в том чаянии, что могу все получить от снизходительных моих родителей и уверена будучи, что он наше сродство вменит себе в честь, естьли мы в сем спасительном деле его преодолеем.

Но когда я отчаялась его убедить, то приняла намерение обратить свои усилия на самую себя, и преодолеть страсть или скончать свою жизн. О! Сударыня, сколько трудов перенесла я в сем борении! мой духовник исполнил меня страхом небесного мщения. Горнишная моя также не преставала меня мучит. Родители мои понуждали меня взирать благоприятно на Графа Бельведере. Граф надокучил мне своими стараниями. Кавалер более еще умножил сии гонения, говоря мне в пользу Графа. Боже мой! что делать! на что решиться! ни минуты нет покоя, ни свободы дабы посудить, размыслить и отдать самой себе отчет в собственных своих чувствованиях! Как бы могла я матушку свою взять себе в поверенную? Разсудок мой боролся с страстию, и я всегда надеялась что он останется победителем. Я боролась с великою силою: но как каждой день трудности сии усугублялись, то почувствовала я, что такое борение для сил моих надмеру жестоко. Почто не знала я тогда Гжи. Бемонт с коею моглаб посоветаться? По сему неудивительно, что я стала жертвою глубокой меланхолии, которая понуждала меня хранить молчание! Наконец Кавалер намерился нас оставиш. Какого мучения, но какой и радости не ощутила я при сей ведомости? Я действительно уповала, что его отсудствие востановит мой покой. На кануне его отъезда я вменяла в некое торжество свой с ним поступок пред всею нашею фамилиею. Он был единообразен. Я казалась веселою, спокойною и щастливою в самой себе: я удивлялась той радости, которую причиняла дражайшим моим родственникам. Я молила о его благополучии во всю его жизнь, благодарила его за удовольствие и пользу, которую получила от его наставлений и желала чтоб он никогда не был без такого человека, коегоб дружество столько ему приятно казалось сколько его для меня. Я была тем больше собою довольна, что не чувствовала никакой нужды делать себе насилие, дабы сокрыть сердечное свое мучение. Я из сего выводила хорошее на будущее время предзнаменование и столь свободно с ним простилась, что он, казалось, того и ожидать не мог. Мне в первые показалось, что усмотрела в его взорах некое пристрастие, по которому я о нем пожалела, и думала что себя жалеть мне не на что, воображая что со всем свободна. Однако при отъезде его я чувствовала движение. Когда дверь за ним затворилась; то сказала я сама в себе, и так она никогда уже не отворится, чтоб пропустить сего любезного иностранца! За сим рассуждением вырвался вздох из груди моей. Но ктоб мог его заприметить? Я никогда не расставалась с отъезжающими моими друзьями, не оказав им знака чувствительности моей при разлуке с ними. Батюшка прижал меня к своей груди, матушка поцеловала, братец Епископ называл меня многими нежными именами, и все мои друзья, поздравляя меня веселостию, какую во мне видели, говорили что начинают во мне узнавать свою Клементину. Я от них удалилась в полном удовольствии, какое сама подала дражайшей нашей фамилии, в коей долгое время питала собою глубокую печал.

Но увы! сия обманчивость столь была для меня трудна, что я не могла ее более скрыват. Раны мои были очень глубоки.... Остальное вы знаете, Сударыня, равно как и то, что все приятности в жизни сей бываемые от меня удалены. Естьли властна только буду в своем жребии; то никогда не изберу себе человека враждебного тому закону, в коем я никогда не колебалась, и которой не оставилаб и для короны, хотяб оную носил любезной сердцу моему человек и хотяб за такое отрицание претерпела жестокую смерть в самые приятные лета моей жизни.

Слезные токи препятствовали ей говоришь долее. Она укрыла свое лице у моей груди и вздохнула.

О дорогая Клементина! сколько вздохов она испустила и сколько я тем была тронута!

Теперь, Сударыня, вы знаете все что ни произошло между вашею любезною дочерью и мною. Никогда не бывало еще столь благородного борения между долгом и любовию, хотя её сердце чрезвычайно нежно, а достоинство предмета столь велико, что вам и не можно была чаять такой щастливой перемены. Она по видимому боялась, чтоб я неизвестила вас о всех сих обстоятельствах. Она не посмеет поднять своих глаз, как сама говорит, перед своими родителями. Она страшится еще более, естьли то возможно, чтоб не объявили её духовнику о состоянии её души и о причине её недуга. Но я ей представила, что не отменно матушке её все сие знать должно, дабы она могла избрать надлежащее ей врачевство.

Я опасаюсь, Сударыня, что такое излечение неиначе возможно было совершить, как удовлетворением её сердцу. Однако, естьли вы преодолеете возражения вашей фамилии, то может быть должно вам будет противуборствовать и самой своей дочери, то есть, её сумнениям в рассуждении своего закона, когда желаете, дабы она приняла к себе того человека, коего она любить может. Вы поступите по вашему благоразсмотрению; но какое бы намерение вы ни принимали, однако мне кажется, что с нею надлежит поступать с великою тихостию. А поелику с нею никогда инако не поступали, то я уверена, что в толь важном случае, когда её рассудок борется с любовию, противоположенной сему способ будет сверх её сил. Да внушит вам Творец, к коему ваше благоговение толико всем ведомо, наилучшие в сем деле намерения? я присовокуплю только, что с того времени, как открыла тайну, от коей прелестное её свойство столько изменилось, она кажется, гораздо спокойнее. Однако она страшится того приема, которой ей при её возвращении, как она думает, поступки её угрожают. Она заклинает меня ехать вместе с нею, естьли получить от вас приказание возвратиться. Помощь моя, как она говорит, будет ей нужна для подкрепления её духа. Она упоминает, что пойдет в монастырь, судя что ей равно не возможно быть женою другаго человека и согласить свой долг со страстию, коей преодолеть не может.

Одно утешительное слово, собственноручно вами написанное, много послужит, как я уверена, Сударыня, к изцелению её пронзенного сердца. Пребываю с истинным к вам высокопочитанием и проч;

Гортензия Бемонт.

Маркиза написала на сие письмо такой ответ, в коем матерняя признательность из каждой строки была видна и приложила к нему записку к своей дочери, исполненную самою нежнейшею к ней любовию, понуждая ее не только возвратиться в Болонию, но и склонишь её приятельницу вместе с нею приехат. Сие приказание последуемо было таким обещанием, что именем её отца и братьев она принята будет весьма милостиво, и уверением, что всевозможные употребят способы сделать ее щастливою по собственному её хотению.

Примечание. Как был принят Кавалер Грандиссон в приезд свой в Вену.

Я был принят самим Маркизом и Прелатом со всеми знаками истинного почтения и дружества. Как скоро они меня оставили свободным, то Иероним, которой еще не выходил из горницы, обнял меня с нежностию. Наконец, говорил он мне, щастливо решилось то дело, которое столь долго на сердце у меня лежало. О Кавалер! ваше щастие не сумнительно. Клементина принадлежит вам; теперь с удовольствием принимаю в объятия своего брата; но я вас останлю; подите к щастливой моей сестре. Вы её найдете с моею матушкою: оне вас ожидают. Облегчите несколько смущение столь нежной девицы. Она не будет в силах выразить вам и половины своих чувствований.

Тогда пришла к нам Камилла, желая меня провесть в кабинет к Маркизе. Дорогою она сказала мне тихим голосом: с какою радостию видим мы опять у себя наилучшего из всех мужчин. Столь многократно оказыванное благодушие заслуживало сея награды.

Я застал Маркизу за уборным столом в пребогатом наряде, как бы в церемонии, но при ней не было ни одной женщины, да и Камилла, как только отперла мне дверь, от нас ушла. Клементина стояла за креслами своей матери. Она была одета с лучшим вкусом, но сродная ей скромность, обнаженная любезным румянцем, которой казалось выступал на её лице от тогдашних обстоятельств, придавала ей более блеска, нежели моглаб оная получить от самых богатых нарядов. Маркиза при моем входе встала. Я подошед поцеловал у неё руку, а она мне говорила: вы, Кавалер, есть одни только, кому я могу оказать сию учтивость с благопристойностию, потом оборотясь к своей дочери сказала; что ты, дорогая моя Клементина, ничего не говоришь Кавалеру? Прелестная Клементина потупила глаза, и изменилась несколько в лице, у ней не достает голоса, прервала сия ласковая мать, но я вам ручаюсь за её чувствования.

Посудите, любезной мой Доктор, сколько должен был меня тронуть столь лестной прием, когда еще я и не знал, что мне делать будет приказано.

Пощадите меня, любезная Маркиза, говорил я сам в себе! Не требуйте от меня ничего такого что бы противно было моим правилам, и возмите себе хотя весь свет со всею его славою и сокровищами, но я довольно буду богат, естьли вы мне дадите свою Клементину.

Маркиза посадила свою дочь в кресла. Я к ней подошел. Но как мог я предаться всей своей признательности, когда я смущался многими опасениями? Однако я изьяснился с таким жаром, что смог придать к своей почтительности некую твердость, коей оная не одна была причиною. Потом выдвинув кресла для Маркизы, взял другие по её приказу и для себя. Она взяла свою дочь за руку, для привлечения её к себе доверенности, а я осмелился взять ее за другую. Любезная Клементина покраснев наклонила голову, но не отвергла сей моей смелости, как бы то сделала в другом случае. Матушка её предлагала мне много беспристрастных вопросов о моем путешествии и о дворах, при коих я был со времени моего отъезда: она наведывалась о Англии, о моем батюшке и о сестрицах; а при сих последних вопросах оказывала вид благоприязни и дружества, какой обыкновенно принимаем, когда наведываемся о таких особах, кои скоро нам принадлежать будут.

Сколько трудностей и удовольствия чувствовал я от такой ласки! Я не сумневался, чтоб мне не предложено было переменить закон, а менее еще колебался о непреодолимой своей приверженности к отечественному нашему исповеданию. По кратком разговоре любезная девица встав поклонилась низко своей матушке; мне же оказала сию честь с видом истинного достоинства и вышла из кабинета. Ах! Кавалер, сказала мне тогда Маркиза, я ни как не чаяла, после вашего отъезда, так скоро опять с вами свидеться, и не знала той причины, которая нас теперь соединяет. Но вы можете принять свое благополучие с признательностию. Скромность ваша служит обузданием вашей пылкости.

Я ей отвечал на то низким поклоном. Чтоб мог я тогда сказать?

Маркиз и я, продолжала она, оставили несколько дел на разобрание между вами и Епископом нашим сыном. Вы получите, естьли не будете противиться, сокровище в Клементине, да сокровище еще и с нею. Мы намерены сделать в её пользу все, что бы мы действительно сделали, естьлиб усмотрели в ней привязанность к тому супругу, коего отец ей назначал. Вы можете посудить, что дочь наша нам дорога.... без чего....

Я одобрил благоприветливость их.

Я не могу сумневаться, Г. Грандиссон, продолжала она, чтоб вы не любили Климентины больше всех других женщин.

Истинно сказать могу, любезной Доктор, что я никогда не видал такой особы, к коей бы более чувствовал склонности. Я защищал себя высоким мнением, которое имел о их достоинствах, доводами касательно закона, доверенностию, которою меня вся сия фамилия почтила, и намерением, которое я принял при начале моих путешествий, не совокупляться браком ни с какою иностранкою.

Я уверил Маркизу, что не имею никаких обязанностей, и что не быв столь легкомыслен дабы домогаться мог того щастия, кое она мне показывает, с трудом смел льститься, что оное для меня сберегается. Она отвечала мне, что почитает меня того достойным; что я знаю все то уважение, которое её фамилия ко мне имеет; что уважению Климентины ко мне не иное есть основание, как добродетель; что мои свойства доставляют мне сие щастие; что людские мнения не преминули привести их в некое замешательства, но что они превозмогли сии рассуждения и не сумневаются чтоб я по великодушию своему равно и из благодарности не сделал также всего того, что от меня зависеть может.

Маркиз не замедлил к нам придти. Глубокая задумчивость изображалась на всех чертах его лица. Сия любезная дочь, говорил он входя, сообщает и мне часть своей болезни. Не всегда бывает щастием, Кавалер, иметь детей, подающих о себе наилучшую надежду. Но не будем о том говорит. Клементина девица превосходная. По общим расположениям Божия промысла зло одних обращается к добру других. Епископ Ноцера вступит с вами в договоры.

Я изьяснила несколько Кавалеру, прервала Маркиза, то что мы думаем для него сделат.

Как ваша дочь его приняла, возразил он. Я думаю с великим замешательством.

Маркиза ему сказала, что она не смела поднять своих глаз; а он отвечал со вздохом; ето я предвидел.

Для чего, говорил я сам себе, позволено мне видеть сию превосходную мать и её прелестную дочь, прежде начатия договоров? Какие родители! любезной мой Доктор. Какая благоприветливость! и естьли в свете что сравнительное с их Клементиною? Однако они нещастливы! но себя я считаю еще менее щастливым, себя, говорю я, которой охотнее бы перенес пренебрежения дватцатерых женщин, нежели бы принужденным себя нашел отвергнуть предложения такой фамилии, коей обязан оказывать толико уважения и приверженности.

В сие самое время сказано, что Епископ желает со мною видеться в ближнем от нас зале. Я просил позволения исполнить его приказ. По некоих объяснениях он мне объявил прямо, чего требуют от моих чувствований к Клементине и от моей признательности к их фамилии и я не обманулся в своих опасениях: но хотя я предвидел сию странную для меня развязку всего нашего дела, но сил мне не доставало ему ответствоват. Он опять начал: вы ничего не говорите, любезной Грандиссон! вы сумневаетесь! Как? Государь мой, дочь из первейшей фамилии в Италии, Клементина с таким приданым, котороеб возбудить могло честолюбие и в Князе, моглаб получить отказ от простого дворянина, чужестранца, коего имение еще зависит, от воли другаго? Возможно ли, государь мой, чтоб вы могли недоумевать при моих представлениях.

Я наконец отвечал, что менее удивлен чем опечален его предложениями, что я сие несколько предчувствовал, без чего честь, оказанная мне призывом к ним, и знаки благодушие, с коими здесь принят, не попустили бы мне умерить своей радости.

Он коснулся потом до некиих членов закона, но я долго не соглашался вступать в изследования онаго; и отвечал ему не так как богослов, а как человек, любящий честь и приверженной к своему закону по собственному своему убеждению.

Слабая защита, возразил он, я не думал видеть в вас столько упорства в заблуждении. Но оставим такую материю, которую вы столь худо разумеете. Я бы почитал за странное нещастие, когда бы принужден был употреблять рассуждения, дабы склонить простого частного человека принять руку моей сестры. Знайте, государь мой, что естьлиб я дал знать Клементине что вы только недоумевали.... Он начал разгорячаться, и краска выступила на его лице.

Я у него просил позволения прервать его речь, дав ему заметить несколько пылкости в такой укоризне, уверял его что я и не думал себя защищать; ибо не должен был воображать, чтоб он почитал меня способным упустить хотя мало уважения к такой особе, которая заслуживает почтения и от Князей. Я ему говорил, что я по правде не что иное, как честной человек, но порода коего не имеет в себе ничего презрительного, естьли можно уважить долгое последование предков и не льзя себя укорить, что они обезчещены. Но, милостивейший государь, присовокупил я, к чему послужат предки в рассуждении добродетели?

Другаго вождя я не знаю, кроме собственного своего сердца. Мои правила известны были прежде нежели оказали мне честь и сюда призвали. Вы не присоветуете мне от них отречься, сколь долго я вменять буду в честь им следоват.

Он начал тогда говорить, умеря свою пылкост. Вы о том будете делать и другия рассуждения, любезной мой Кавалер, а я прошу вас только заметить что и вы также горячитес.

Мы бы все желали, равно как и сестра моя, видеть вас с нами Такой обращенник как вы, оправдал бы все что бы мы ни мыслим в вашу пользу. Подумайте о том, любезной Грандиссон. Однако чтоб никто в нашей фамилии не знал, что вам нужно о том думать и чтоб моя сестра особливо никогда того не узнала. То что она в вас любит, есть душа ваша и от сего произсходит та горячность, с коею мы ободряем страсть столь чистую и благородную.

Я его уверял, что не могу выразить ему моего о том сожаления и что во всю мою жизнь буду уважать его фамилию, и не по одной причине что она благородна и знаменита.

И так вы не берете времени о том подумать? прервал он с новым жаром. Вы совершенно в своем упорстве закоснели. Естьлиб вы знали, отвечал я ему, чего мне стоит сказать вам оное, то почли бы меня достойным вашего сожаления.

Он молчал несколько времени, как бы в недоумении и по том нарочито грубо сказал: и так, государь мой, я о том жалею. Пройдем к моему брату Иерониму. Он всегда был за вас ходатаем с тех пор как с вами спознался. Иероним способен к признательности, но вы, Кавалер, не показываете в себе оной способности к искренной любьви. Один ответ мой был только тот, что он, благодаря Бога, не отдает справедливости моим чувствованиям.

По том пошел я с ним в покой его брата, где много я терпел от дружества одного и от настоятельных требований другаго. Наконец Прелат спросил меня с большею холодностию, не желаюли я, чтоб он провел меня к его отцу, матери и сестре, или хочу уехать не видав их. Ето было последнее слово, коего от меня ожидали. Я поклонился весьма низко обеим братьям, препоручал себя в их дружбу, а посредством их в дружбу тех почтенных особ, коих они называли и возвратился домой с сердцем толико стесненным, что во весь тот день не мог никуда выдти и в тех самых креслах, на кои я в приход свой бросился, просидел я целые два часа.

Под вечер Камилла, укрывшись большим салопом, пришла в мой дом и спрашивала о мне. Она, как скоро мы остались с нею наедине, во всем мне изьяснилас. О! государь мой, говорила она, в каком унынии оставила я всю фамилию! никто не знает, что я здесь; но я не могла удержаться, чтоб сюда не придти. Я пробуду здесь одну минуту, чтоб уведомить вас, сколько мы жалости достойны.

Великодушие ваше наставит вас, что обязаны вы сделать по таким обстоятельствам. После вашею ухода Епископ рассказал госпоже Маркизе все ваше с ним сношение. Ах! Сударь, вы имеете усердного друга в Иерониме. Он старался все усладить и представить в лучшем виде. Госпожа немедля уведомила о том своего супруга: и я никогда не видывала его в таком гневе. Безполезно повторять вам, что он говорил.

Против меня, Камилла!

Так, сударь : он почитает свою фамилию лишенною чести.

Маркиз делла Порретта, дорогая Камилла, есть достойнейшие из всех особ..... я его уважаю до такой степени.... но пожалуй продолжай.

Маркиза не преминула уведомить о всем также и молодую мою госпожу. Она учиняла сие в самых нежных выражениях. Я была в той самой горнице. Может быть она думала, что будет иметь нужду в моих услугах. Не успела она еще окончить своего повествования, как моя молодая госпожа упала пред нею на колена, и благодаря ее за такие милости, просила ее униженно чтоб пощадила ее от достальных таких изветов. Я вижу, что Порретта, что дочь ваша, Сударыня, отвержена. Сего довольно; верьте, сударыня, что ваша Клементина не имеет столь подлаго духа, чтоб требовала утешения от своей родительницы, дабы перенесть такой недостойной поступок. Я его ощущаю единственно за моего родителя, за вас, сударыня, и за братцев. Благослови Боже сего иностранца, гдеб он ни жил. Мало в том благородства, чтоб на него гневаться. Не властен ли он в своих намерениях. Но он также и меня соделывает властительницею в своих собственных.

Не опасайтесь, Сударыня, чтоб в сем случае упустила я твердост. Вы, Сударыня, батюшка мой и братцы, ни в чем меня укорять не станете. Матушка прижала ее к своея груди с радостными слезами. Она велела позвать господина Маркиза, желая ему сказать отзыв своей дочери. Он не с меньшею нежностию принял ее в свои обьятия и все радовались столь ясному признаку её излечения. Но отец Марескотти, её наставник в сии самые обстоятельства пришел со всем не вовремя. Его уведомили о всем, что ни произходило, и он возмнил, что ему должно воспользоваться сим случаем, дабы ее склонишь в пользу Графа Бельведре: мне поручено было предупредить ее сим приходом. О Камилла! вскричала она; дай мне возвратиться в Флоренцию к любезной моей госпоже Бемонт! поедем завтра; теперь, естьли можно. Я хочу отложить свидание с отцем Марескотти до того времени, когда приду в такое состояние, в каком он желает меня видет. Но настоятельные прозьбы сего духовника ее преодолели. Я не сумневаюсь о его благоразположениях. Он пробыл у ней четверть часа. Сей разговор оставил ее в глубокой задумчивости. Ея матушка, желая скорее ее видеть нашла ее как неподвижную; глаза её твердо устремлены были на предметы и вид столь же мрачен как и прежде. Троекратными вопросами не можно было от нее добиться ответа. Когда она начала говоришь, то речи её изьявляли заблужденные её мысли; и ее еще не склоняли в пользу Графа Бельведере, а она объявила, что она не хочет вступить в брак ни с ним и ни с другим каким человеком.

Матушка обещала позволишь ей возвратиться в Флоренцию. Тогда пришла она опять в разум. О естьлиб она уехала прежде разговора с своим духовником! все в фамилии того же теперь желают. Как скоро она увидела себя на едине со мною, то сказала мне: Камилла за чем отягощать Кавалера Грандиссона? К чему служит гнев против его? В етом мало великодушия. Обязан ли он взять девицу, которая по излишней своей торопливости сделалась может быть презрительною в его глазах? Я не могу терпеть, чтобы с ним худо было поступаемо. Но чтоб никогда не произносили предо мною его имени. Она тут не много остановилас. По том опять начала: однако, Камилла, должно согласиться, что очень трудно сносить презрение. Тогда она встала со стула; и с сего времени припадки её под различными видами показываются. То говорит она сама с собою, то кажется кому другому, и всегда показывает вид изумления или ужаса; иногда она дрожжит, как обыкновенно бывает вдруг от испугу, и хотя сидит хотя стоит, но никогда не бывает спокойна. Хотя она мучится, оказывая разные знаки печали и уныния; но не видно чтоб когда плакала она, которая всех в слезы приводит. В её речах кажется я заметила что она повторяет часть того разговора, которой произходил между ею и духовником. Но ничего столь часто она не говорит, кроме сих трех слов: Боже! быть презираемою! а однажды сказала: быть презираемою от Протестанта? Какой стыд!

Сэмюэл Ричардсон - Английские письма, или история кавалера Грандисона. 5 часть., читать текст

См. также Сэмюэл Ричардсон (Samuel Richardson) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :