Эмилио Сальгари
«Капитан Темпеста (Capitan Tempesta). 3 часть.»

"Капитан Темпеста (Capitan Tempesta). 3 часть."

- Никогда бы я не поверил в великодушие этих азиатов, - потихоньку бормотал дедушка Стаке.

- Мулей-Эль-Кадель, - продолжала герцогиня, стараясь заглушить бормотанье старика, которое могло не понравиться турку, - вы не заметили, чтобы кто-нибудь следил сейчас за вами?

По лицу молодого турка пробежало выражение тревоги.

- Почему вы об этом спрашиваете, синьора? - осведомился он.

- Нет, вы сначала скажите мне, никто не попался вам на пути сюда? - настаивала герцогиня.

Мулей-Эль-Кадель немного подумал, потом отвечал:

- Да, нам попался капитан янычар, который показался мне пьяным.

- Ну, так это он и есть! - вскричал Перпиньяно.

- Кто он?

- Польский медведь, - объяснила герцогиня.

- Тот самый хвастун, которого я сшиб с коня одним ударом сабли и который отрекся от своей веры, чтобы принять нашу?

- Он самый, - подтвердил венецианец.

- И этот ренегат осмеливается выслеживать меня! - вскричал Дамасский Лев, нахмурившись.

- Он рыщет по нашим следам, чтобы выдать нас янычарам, и я боюсь, что из-за него нам не удастся благополучно выбраться из Фамагусты, - продолжал Перпиньяно.

Турок презрительно улыбнулся.

- Мулей-Эль-Кадель стоит побольше этого хвастуна, - сказал он. - Пусть только он попробует стать мне поперек дороги!

И, мгновенно переменив тон, молодой человек снова обратился к герцогине:

- Вы желали знать, куда отправлен пленный виконт Ле-Гюсьер, синьора?

- Да, да! - воскликнула его собеседница, живо приподнимаясь на постели и вся раскрасневшись.

- Я узнал это для вас.

- Где же он? Увезен куда-нибудь с острова?

- Нет, он продолжает находиться на Кипре, в замке Гуссиф.

- Каким путем можно попасть туда?

- Морем, синьора.

- А буду ли я в состоянии найти какую-нибудь парусную лодку, на которой я могла бы переправиться туда?

- Я уж и об этом позаботился, синьора, - сказал турок. - Выбрал и верных людей, которым вы смело можете довериться.

- Эти люди - ваши соотечественники?

- Да, из моих подчиненных. Они снарядят по моему распоряжению небольшой корабль. Всему будет придан такой вид, чтобы вы сами могли сойти за моих соотечественников и не подвергаться лишнему беспокойству... Впрочем, на судне вы найдете ренегатов, которые еще сохраняют в душе свою старую веру и будут очень рады услужить вам, когда узнают, что вы христиане, - с улыбкой добавил Мулей-Эль-Кадель.

- Благодарю вас, благородный друг мой... - начала было молодая венецианка, но Дамасский Лев не дал ей докончить фразы и перебил ее вопросом:

- Чувствуете ли себя в силах держаться в седле?

- Думаю, что удержусь. Рана не так опасна, как это сначала показалось мне.

- В таком случае советую вам отправиться в путь немедленно. Если вас найдут здесь янычары, то и я, пожалуй, не в состоянии буду вас спасти, несмотря на все свое значение в глазах наших войск.

- А как мы перейдем через линии ваших войск, окружающих Фамагусту? - спросил Перпиньяно.

- Я провожу вас через них, и никто не осмелится остановить нас, - поспешил успокоить его Мулей-Эль-Кадель.

- Едем скорее, падрона, - сказал Эль-Кадур. - Я боюсь, что этот проклятый польский медведь уже вынюхал наше убежище и каждую минуту может привести сюда янычар.

- Подними меня, - приказала ему герцогиня.

Араб поспешил исполнить это приказание: взял свою госпожу на руки, как ребенка, и поставил ее на ноги.

Она зашаталась было от слабости, сделала над собой усилие и довольно твердой поступью прошла несколько шагов.

- Видите, какая я сильная, - с ясной улыбкой проговорила она, обращаясь к молодому турку. - Наверное отлично усижу на коне... Да и можно ли капитану Темпеста поддаваться слабости?

Мулей-Эль-Кадель молча, с разгоревшимся взором, любовался ею.

- А где же лошади? - продолжала герцогиня.

- Здесь, у башни, под наблюдением одного из моих невольников, синьора. Переоденьтесь теперь в приготовленные мной для вас одежды.

С этими словами Мулей-Эль-Кадель собственноручно вынул из одной из принесенных неграми корзин роскошный албанский мужской костюм, он состоял из шелковой белой нижней одежды, достигавшей колен и напоминавшей своим фасоном женскую юбку, из короткого зеленого камзола с широкими откидными рукавами, богато отделанного золотым шитьем и золотыми же пуговицами, и мягких сапожек из желтого сафьяна, украшенных драгоценными пряжками. Этот костюм дополняла особого образца круглая шапочка синего бархата с белой повязкой, низко спускавшейся на затылок.

- Вот это для вас, синьора, - сказал молодой турок, подавая герцогине все перечисленные вещи.

- Благодарю вас, от всей души благодарю! - проговорила глубоко растроганным голосом молодая девушка. - Эль-Кадур, помоги мне надеть это сверх моей одежды... Вот так.

Между тем негры достали из корзин другие костюмы: египетский для синьора Перпиньяно и арабские для моряков. Эль-Кадур не нуждался в переодевании, так как был в своей национальной одежде, да и самое его лицо указывало, кто он по рождению, а то, что он исповедовал христианскую религию, не было известно никому, даже из тех турок, которые знали его лично.

В одной из корзин оказался целый арсенал всевозможного оружия, частью очень ценного по материалу и отделке, частью попроще, но, тем не менее, превосходного качества в смысле пригодности для дела. Лучшее молодой мусульманин вручил герцогине и ее лейтенанту, а более простое - морякам.

- Ах, съешь меня акула! - шутливо ворчал старый моряк, перерядившись а араба, - ишь ты, какую я теперь изображаю из себя фигуру: настоящий бедуинский шейх!..

Жаль вот только, что под моей командой нет целого племени да тысченки хороших верблюдов, а то я всю Аравию бы покорил.

- И если бы ко всему этому да большой ящик с цехинами, то и совсем бы было хорошо! - не унимался старик. - Я слышал, что некоторые из этих арабских разбойников обладают такими ящиками, зарытыми у них под шатрами. С таким богатством я бы завел себе целую флотилию...

- Какой вы, однако, оказывается ненасытный, дедушка Стаке! - смеясь проговорила герцогиня, рассматривая роскошный, острый, как бритва, ятаган, врученный ей Мулей-Эль-Каделем.

- Эх, синьора! - весело возразил старый моряк, - в этом виновато золотое шитье на моем бурнусе... Сроду не имел на себе ничего, кроме просмоленной морской куртки, а тут вдруг на мне золото заблестело! Поневоле размечтаешься на старости лет и пожелаешь еще больше. Кто имеет хоть сколько-нибудь, всегда желает получить еще больше, такова уж природа человеческая. Не отставать же мне от других...

- Ящиков, да еще "побольше", в кобурах твоего коня нет, друг-моряк, сказал с улыбкой Мулей-Эль-Кадель, а цехины, быть может, там и найдутся.

- Однако вы, я вижу, уже все готовы?.. Прекрасно. В полночь будут снята стража с бастиона Эридзо, и нам не придется давать объяснений, когда мы будем проезжать мимо него. Как раз время отправляться... Могу проводить вас, синьора? - обратился он к девушке.

- Пожалуйста, Мулей-Эль-Кадель, - поспешила она ответить, - я вполне готова в путь.

Эль-Кадур выглянул из бреши, и когда удостоверился, что подозрительного ничего не заметно, вернулся в подземелье, погасил там факел и помог своей госпоже выбраться наружу. Через минуту все уже были на месте, где старый, почтенного вида невольник держал на поводьях десять великолепных длинногривых арабских коней, богато убранных на турецкий манер. На них были легкие, очень удобные седла, короткие и широкие стремена, чудная, сверкающая серебром упряжь и розовые бархатные попоны, вышитые - которые золотом, которые серебром.

Помогая герцогине сесть на назначенного ей, отличавшегося особенно дорогим убранством коня, мусульманин сказал:

- Этот бегун мой собственный. Он летит, как ветер, и я смело могу поручиться, что никто не в состоянии будет догнать вас, если он увидит, что вы желаете ускакать от кого-нибудь. Стоит вам только слегка пришпорить его. В кобурах вы найдете пару хороших пистолетов и мешочек с достаточным для вашего путешествия количеством золота.

- Мулей-Эль-Кадель, чем буду я в состоянии отплатить вам за вашу доброту! - воскликнула тронутая до глубины души молодая венецианка. - Ведь такая щедрость...

- Об этом не беспокойтесь, синьора, - поспешил прервать ее молодой человек. - Мой отец - самый богатый из всех пашей Малой Азии, а я его единственный наследник. Поэтому не бойтесь, я вовсе не обираю себя, предлагая вам в дар все это. Я должен вам гораздо больше, и если бы было нужно, отдал бы моей великодушной противнице, подарившей мне жизнь, решительно все, что имею и буду иметь. В долгу не вы у меня, как вы, очевидно, думаете, а, наоборот, все еще я у вас и притом навсегда... Однако пора ехать... Что ж ты не садишься, старик? - обратился он к моряку, который с видом изумленного ребенка расхаживал вокруг своей лошади, качая головой и разводя руками.

- Виноват, синьор! - откликнулся старый моряк, поспешно поставив ногу в стремя. - Залюбовался красотой корабля, на котором мне должно плыть в первый раз.

Разглагольствования и вид его были так комичны, что все невольно рассмеялись.

- В путь! - скомандовал Мулей-Эль-Кадель, убедившись, что все находятся на лошадях.

Отряд тронулся в путь. Дамасский лев и Перпиньяно ехали по обе стороны герцогини, одинаково готовые к ее услугам. Эль-Кадур с моряками и неграми следовал сзади.

Быстро миновав ряд пустынных улиц с разоренными домами, маленький отряд приблизился к подъемному мосту бастиона Эридзо, который, по расчету Мулей-Эль-Каделя, должен был быть в это время свободен от охраны, вследствие каких-то, одному ему известных, соображений.

Но только что молодой турок со своей переодетой спутницей хотели въехать на этот мост, как из ворот бастиона выступил капитан янычар во главе десятка солдат и крикнул:

- Стойте, кому дорога жизнь!

При звуках этого голоса герцогиня и Перпиньяно невольно вздрогнули, между тем как Эль-Кадур с быстротой молнии выхватил ятаган и испустил что-то вроде глухого рычания.

- Лащинский! - единовременно вырвалось у всех троих.

Мулей-Эль-Кадель сделал своим спутникам знак остановиться, затем заставил своего коня проделать такой могучий скачок, что сразу очутился около поляка, выступившего на середину моста и гордо подбоченившегося. Молодой турок, обнажив саблю, резко спросил у него:

- Кто ты такой, что осмеливаешься преградить мне путь?

- Пока только комендант бастиона на эту ночь, - ответил своим обычным тоном поляк.

- Вот как... Странно!... А знаешь, кто я?

- Еще бы не знать, клянусь бородой пророка!.. Если бы ты мне даже не оставил на память хорошего рубца на горле, я и то издали бы узнал в тебе знаменитого витязя Мулей-Эль-Каделя, сына не менее славного дамасского паши.

- Мало ли я кому давал такие памятные знаки... А как твое имя?

- Мое имя?.. Да хоть бы - польский медведь.

- А, ренегат! - произнес Мулей-Эль-Кадель с оттенком такого презрения, что у поляка начали раздуваться ноздри. - Так чего ты хочешь от меня, если знаешь, кто я? - осведомился он.

- Да только задержать вас всех здесь до утра, больше ничего, синьор Мулей-Эль-Кадель. Я имею приказ никого не выпускать из Фамагусты и вовсе не чувствую желания плясать на колу ради твоих прекрасных глаз, мой милый победитель.

- Вздор!.. Дорогу Дамасскму Льву! - с угрожающим видом крикнул молодой турок. - Полученный тобой приказ не может касаться меня, сына лучшего из друзей падишаха...

- Клянусь гибелью креста, что не пропущу тебя без разрешения великого визиря, будь ты хоть сам Магомет! - прошипел сквозь зубы Лащинский и, обратившись к свои солдатам, которые стояли за ним с аркебузами наготове, громко скомандовал: - Сомкнитесь и готовьтесь по первому моему слову стрелять!

Глаза Мулей-Эль-Каделя вспыхнули молнией.

- Что! - вскричал он, потрясая саблей. - Стрелять в Дамасского Льва!.. Оружие наголо и напролом! - скомандовал он, в свою очередь, своим спутникам. - Все беру на себя!

В то же мгновение он движением коня опрокинул навзничь поляка раньше, чем он успел посторониться.

Между тем отрад Мулей-Эль-Каделя пустился по мосту с поднятыми саблями, но не имел надобности ими воспользоваться, так как янычары, вместо того, чтобы исполнить приказание своего капитана, расступились перед всадниками и воскликнули в один голос:

- Да здравствует Дамасский Лев!

Кавалькада вихрем пронеслась через ворота и помчалась по равнине.

Молодой мусульманин повел свой отряд в обход турецкого лагеря, где виднелись огни и по временам раздавались звуки военных рожков. Вне пределов этого стана было совершенно тихо и темно. Только луна изредка выглядывала из-за темных туч, облегавших небо. Мулей-Эль-Кадель решил по возможности избегать турецких постов ради выигрыша времени и чтобы не вызывать лишних осложнений.

Часа через два быстрой скачки впереди, на востоке, замерцала светлая точка, вроде яркой звезды.

- Это, должно быть, и есть Судский маяк? - спросил Перпиньяно, указывая рукой на эту точку.

- Да, он самый, - ответил мусульманин.

- Следовательно, мы скоро будем на берегу?

- Часа через полтора, не раньше. И то благодаря нашим быстроногим коням. Мы поспеем как раз вовремя, и вы успеете сесть на корабль еще до утра, чтобы избежать внимания наших властей.

- А корабль разве уже готов? - осведомилась герцогиня.

- Наверное готов, синьора, - отвечал Мулей-Эль-Кадель. - Мной еще вчера было послано двое верных людей с приказанием нанять для вас подходящее судно. Зная их расторопность, я не сомневаюсь, что все готово, и вам останется только сесть на борт и под покровительством Аллаха пуститься по ветру, который на ваше счастье, кажется будет попутный.

- Какая предусмотрительность и заботливость с вашей стороны, синьор Мулей-Эль-Кадель.

- Этим я оплачиваю вам лишь часть своего долга, синьора, и, поверьте, я очень счастлив, что мог оказать помощь самой прекрасной и храброй из всех известных мне женщин.

С этими словами Мулей-Эль-Кадель дал шпоры своему коню, и весь отряд, замедливший было шаг, снова помчался вперед, по направлению к светлой точке, которая с каждой минутой становилась яснее и яснее. К часу утра всадники очутились в виду небольшого залива, возле жалкой деревушки, состоявшей из нескольких десятков рыбачьих хижин, каким-то чудом уцелевших от кровавого урагана, пронесшегося над этой частью острова. У подножья утеса, на вершине которого светился маяк, глухо шумели волны Средиземного моря.

- Кто едет? - раздался вдруг оклик двух прекрасно вооруженных негров, выступивших из шалаша, расположенного под группой старых деревьев.

- Мулей-Эль-Кадель! - поспешил ответить молодой турок, на всем скаку сдерживая коня, который при этой неожиданности взвился на дыбы и чуть не вышиб его из седла. - Корабль готов?

- Готов, господин. Мы наняли небольшой галиот, как ты приказал, - сказал один из негров.

- А какой набран для него экипаж?

- Нам удалось набрать двенадцать греков-ренегатов.

- Им известно, что пассажиры - христиане?

- Да, я говорил им это.

- Ну, и что же? Они не выразили неудовольствия?

- О нет, господин, напротив: они очень обрадовались и обещали сделать все, что прикажут христиане.

- Хорошо. Проводите нас к галиоту.

Негры провели всадников через безмолвную, погруженную в глубокий сон деревушку к маяку, у подножья которого, в заливе, раскачивался маленький корабль, вместимостью не более сотни тонн, легкий, длинноносый, с высокой кормой и двумя мачтами, с натянутыми на них большими парусами. У самого же берега ожидала полураскрытая в высоком тростнике шестивесельная шлюпка.

- Это наш господин, - сказал гребцам один из негров, указывая на Мулей-Эль-Каделя, спрыгнувшего с коня и помогавшего герцогине сойти с лошади.

Гребцы сняли свои фески и низко поклонились.

- Перевезите нас на борт, - сказал молодой турок. - Я - тот, от имени которого нанят корабль.

XII

На борту галиота.

Двухмачтовик, который Мулей-Эль-Кадель так великодушно предоставил в пользование герцогини д'Эболи, чтобы она могла отправиться на поиски своего жениха, виконта Ле-Гюсьера, был прекрасно построенным торговым галиотом, каких в то время много ходило по греческому архипелагу.

Как мы уже говорили, корабль мог вместить не более сотни тонн и был очень быстроходный, судя по особому виду его оснастки. Для своего небольшого размера он был хорошо вооружен: на нем находились две колубрины на виду, и по две скрытых на корме и на носу. Нужно сказать, что суда, ходившие тогда по Средиземному морю, должны были быть вполне приспособлены к борьбе из-за постоянно шнырявших возле малоазиатских, египетских, триполитанских, тунисских, алжирских и марокканских портов мусульманских пиратов, этих отъявленных врагов не только христианских, но и всяких торговых судов.

Вступив на палубу, дедушка Стаке окинул взглядом моряка сначала оснастку, затем и экипаж корабля, состоявший из греков-ренегатов, и, видимо, остался доволен этим беглым осмотром.

- Великолепная постройка, прекрасная оснастка, сильное вооружение и бравый экипаж, эти молодцы, должно быть, только для вида считаются последователями разбойника Магомета! - говорил старик. - На этом славном кораблике нам нечего бояться самого пресловутого Али-паши, как ты находишь Симон?

- Отличный корабль. Если Али вздумает напасть на нас, то не обрадуется: вот какую мы зададим ему баню! - отвечал старому моряку его молодой товарищ.

Между тем Мулей-Эль-Кадель подошел к экипажу, выстроившемуся под главной мачтой.

- Кто здесь командир? - спросил он.

- Я, синьор, - ответил один пожилой моряк с длинной черной бородой и энергичным лицом. - Хозяин доверил мне управление судном.

- Уступи свое место вот этому человеку, - приказал молодой турок, указывая на дедушку Стаке, - и получи в вознаграждение за эту уступку пятьдесят цехинов.

- Но хозяин велел мне исполнять только приказания господина, которого называют Дамасским Львом...

- Это я самый и есть.

- Хорошо, синьор, в таком случае благодарю и повинуюсь вам, - почтительно сказал грек и отвесил низкий поклон.

- Эти вот господа, - продолжал Мулей-Эль-Кадель, указывая на своих спутников, - христиане. Ты обязан слушаться их, как самого меня. Что они скажут, то и исполнять без всяких возражений и рассуждений. Я беру на себя полную ответственность за все, что может случиться с кораблем во время пути. Предупреждаю, что могут быть большие опасности со стороны не только пиратов.

- Хорошо, синьор. Мы все это будем иметь в виду.

- Помни, что со своей стороны и ты отвечаешь головой за малейшую неприятность, которую причинишь пассажирам. Я сумею потом найти тебя, где бы ты ни находился. Как зовут тебя?

- Никола Страдного, синьор.

- Хорошо. Буду помнить.

Мулей-Эль-Кадель вернулся к герцогине и пригласил ее на переднюю часть корабля. Дорогой он сказал ей с печальной улыбкой:

- Миссия моя окончена, синьора, и мы расстаемся. Вы скоро меня забудете...

- Нет, Мулей-Эль-Кадель, - прервала его молодая девушка, - я никогда не забуду, чем вам обязана.

- Каждый на моем месте сделал бы то же самое, синьора.

- Едва ли. Ваш Мустафа во всяком случае не изменил бы обычаям своих соплеменников. Его каменное сердце ничто, кажется, не может тронуть.

- Не говорите так, синьора: тронули же его мольбы женщин, просивших пощадить их малюток, и он оставил жизнь и малюткам и матерям... Я не знаю, чем окончится ваше предприятие, синьора, - продолжал он другим тоном, - не знаю, каким путем вам удастся освободить синьора Ле-Гюсьера из плена, несмотря на всю вашу чисто мужскую храбрость и энергию. Боюсь, что вы встретитесь с большими затруднениями, препятствиями и опасностями, в настоящее время ведь весь остров в руках моих соотечественников, которые очень недружелюбно смотрят на каждое новое лицо, подозревая в нем христианина. Позвольте оставить здесь моего невольника Бен-Таэля, человека такого же преданного, надежного и самоотверженного, как ваш Эль-Кадур. Если вам будет угрожать такая опасность, в которой я могу вам помочь, пришлите ко мне Бен-Таэля. Клянусь Кораном, я сделаю все, что только буду в силах, чтобы спасти вас.

- Благодарю, мой новый друг... Знаете что? Трудно поверить тому, что о вас говорили, будто вы один из самых ярых ненавистников христиан, - заметила герцогиня, ласково глядя на молодого витязя.

Последний, видимо, смешался, все его красивое лицо вспыхнуло до корней волос, скрытых под чалмой.

- Да, я им был и остался, - ответил он, стараясь не смотреть в глаза своей собеседнице. - Вам не солгали, синьора... Но капитан Темпеста и все, пользующиеся его расположением, составляют для меня исключение...

- А не герцогиня д'Эболи? - с внезапно прорвавшейся кокетливостью спросила молодая девушка, и тут же устыдилась своей выходки, так недостойной ее.

Молодой турок ничего не осмелился ответить на это, вероятно, он понял, что его собеседница сделала этот вопрос необдуманно и сама теперь раскаивается в своей опрометчивости. Простояв несколько времени молча, в глубокой задумчивости, он вдруг протянул герцогине руку и проговорил:

- Прощайте, синьора, но не навсегда. Надеюсь, мы еще встретимся с вами раньше, чем вы покинете этот остров, чтобы возвратиться к себе на родину. Да поможет вам в этом Аллах!

Затем, не оборачиваясь, он бросился к веревочной лестнице и быстро спустился по ней в ожидавшую его внизу шлюпку.

Герцогиня простояла несколько минут неподвижно, о чем-то раздумывая. Когда же она, наконец, обернулась, чтобы посмотреть на шлюпку, последняя уже приставала к берегу.

Заметив, что дедушка Стаке и Никола Страдиото вопросительно смотрят на нее, очевидно, ожидая ее распоряжений, она обратилась было к ним, но вдруг встретилась с печальными глазами своего невольника и, пораженная его странным видом, невольно воскликнула:

- Что с тобой, Эль-Кадур?

- Ничего, синьора. Я только желал спросить, прикажете поднять якорь?

- Да, конечно. Я только что намеривалась сказать об этом.

- Слава Аллаху!

- К чему это восклицание, Эль-Кадур?

- Ах, падрона, турки опаснее христиан, нужно стараться быть как можно дальше от них... Особенно следует беречься турецких... львов.

- Может быть ты и прав, - промолвила герцогиня, тряхнув головой, точно желая выбросить из нее какую-то застрявшую в ней мысль. - Поднимайте якорь и натягивайте паруса! - приказала она. - Нам необходимо еще до рассвета быть как можно дальше от берега. Иначе и в самом деле могут быть неприятности.

Старый моряк венецианской республики отдал соответствующее распоряжение, тотчас же усердно исполненное матросами. Через несколько минут небольшой корабль с раздувающимися парусами отошел от берега, потом, слегка накренившись на бок, повернулся и, ускоряя ход, плавно понесся вдоль высоких мрачных утесов в открытое море.

Когда галиот огибал утес с маяком, герцогиня заметила эффектно вырисовывавшуюся при его свете на темном фоне неба неподвижную фигуру всадника, державшегося на крутом обрыве.

- Мулей-Эль-Кадель! - прошептала молодая венецианка. Всадник, точно угадавший, что она увидела его, сделал ей прощальный жест рукой.

В то же время девушка услыхала, как дедушка Стаке испуганно воскликнул:

- Араб, что ты хочешь сделать?

- Убить этого турка, - послышался спокойный ответ.

- Эль-Кадур, ты с ума сошел! - вскричала герцогиня, в два шага очутившись возле своего невольника, целившегося из своего длинного пистолета в молодого турка, все так же неподвижно сидевшего на коне над морской бездной. Если бы пуля настигла его, он неминуемо должен был свалиться в эту бездну, которая и поглотила бы его. - Затуши фитиль своего оружия! - приказала она.

Араб колебался. На его некрасивом лице выражалась такая свирепость, что страшно было смотреть.

- Позвольте мне убить его, падрона, - говорил он сквозь стиснутые зубы. - Одним врагом креста будет меньше.

- Брось оружие, говорят тебе!

Эль-Кадур понурил голову и порывистым движением швырнул пистолет с дымящимся фитилем в море.

- Повинуюсь, падрона, - покорно сказал он.

Затем он медленными и тяжелыми шагами направился к свертку каната, лежавшему на корме, опустился на него и, закрыв лицо полой бурнуса, точно замер в неподвижности.

- Этот дикарь в самом деле рехнулся, - сказал дедушка Стаке, подойдя к герцогине. - Убивать такого молодца. Черный аравийский тигр, знать, уж позабыл, из какой беды выручил всех нас этот благородный турок. Без его помощи ваш бешеный невольник первый бы очутился на колу... Как мало признательности в сердцах этих двуногих аравийских зверей!

- Ошибаетесь, мастер, - возразила герцогиня, - у Эль-Кадура золотое сердце, но он с большими странностями, и за ним нужно только следить, чтобы он сгоряча не натворил чего-нибудь, о чем, может быть, и сам стал бы жалеть.

Старый моряк с сомнением качал головой.

- Отправляйтесь на мостик, и глядите в оба, - продолжала герцогиня, - как бы нас не встретила галера Али-паши.

- От этого тяжелого неповоротливого судна мы живо увернемся, синьора, - заметил старик. - Ручаюсь вам, что Алишке ничего нам не сделать... Эй, вы, архипелагские рыбки, шевелите скорее жабрами! - скомандовал он матросам, натягивавшим последние паруса. - Не дремлите. Выспаться успеете после, когда окончится переход.

Герцогиня возвратилась назад на корму и взглянула на берег. Там, в сиянии маяка, все еще обрисовывалась изящная фигура Мулей-эль-Каделя на коне, отбрасывая гигантскую фантастическую тень на отчетливо видневшийся утес.

Галиот полным ходом вышел в открытое море, и Дамасский Лес сразу скрылся из виду. Поднимался свежий предутренний ветерок. Море покрылось пенистыми волнами, с шумом разбивавшимися о бока судна.

Опершись на борт, герцогиня задумчиво смотрела на маяк, сиявший путеводной звездой посреди окружающего мрака.

Дедушка Стаке стоял на мостике, напряженно вглядываясь своими зоркими глазами вдаль. Симон правил рулем, а Перпиньяно делал подробный осмотр колубрин.

Отойдя на такое расстояние от острова, где уже не было подводных скал, на которые бы можно было наткнуться в темноте, дедушка Стаке приказал повернуть судно параллельно берегу.

- Синьор, галиот, очевидно, нанят для вас? - спросил Никола Страдиото, подойдя к герцогине.

- Да, для меня, - ответила она.

- Когда вам угодно пристать к замку - ночью или днем?

- А когда мы можем достичь его?

- При таком хорошем ветре мы можем надеяться войти в Гуссифский рейд часа через два.

- Хорошо... Не слыхали вы о содержащихся в этом замке пленных христианах?

- Слышал.

- Не говорили вам, что между ними находится один французский дворянин?

- Что-то не помнится, синьор...

- Называйте меня синьорой; я - женщина.

Грек не выразил никакого изумления. Должно быть, он уже был предупрежден дедушкой Стаке или невольником Мулей-Эль-Каделя, нанимавшими корабль.

- Слушаю, синьора, - с поклоном сказал он.

- Вы хорошо знаете замок? - продолжала герцогиня.

- Знаю. Я пробыл там три недели в плену.

- Кто комендант крепости?

- Внучка Али-паши.

- Турецкого адмирала?

- Да, синьора.

- Что это за женщина?

- Замечательно красивая молодая девушка, но с очень крутым и прихотливым нравом. С христианскими пленниками она обращается жестоко. Меня шесть дней морила голодом и вдобавок приказала так отдубасить меня палками, что я еле остался жив, и все это только за то, что ей не понравился ответ на один ее глупый вопрос.

"Бедный Ле-Гюсьер! - прошептала герцогиня. - Каково ему гордому и независимому, выносить такой гнет! " Подумав немного, она спросила:

- Как вы думаете, удастся мне проникнуть в замок под видом турецкого посла от Мулей-Эль-Каделя?

- Вы играете в опасную игру, синьора, - сказал грек, покачав головой. - Вообще трудно придумать хороший предлог забраться в это гнездо.

- А подъехать к нему тоже трудно?

- Да, нелегко. На тамошнем рейде, наверное, находится хоть один из адмиральских кораблей, командир которого обязательно задержит нас, чтобы узнать, кто мы, откуда и с какой целью явились.

- Замок далеко стоит от берега?

- В нескольких милях, синьора.

- В таком случае, когда мы увидим адмиральский корабль, мы атакуем его и захватим, - с неукротимой энергией решила герцогиня. - Я готова на все, лишь бы выполнить то, что мной задумано... Вероятно, и вы не прочь немножко отомстить туркам за все, что вам пришлось от них вынести?

- На нас всех вполне можете положиться, синьора, - отвечал грек. - Лучше умереть, в особенности с оружием в руках и в битве с неверными, чем продолжать такую позорную жизнь... С тех пор, как я из боязни быть посаженным на кол или заживо лишиться своей шкуры объявил себя последователем Магомета, ни один порядочный человек не решается протянуть мне руки, хотя эта рука немало перебила турок на Черном море и на острове Кандия.

Печальный голос невольного ренегата так тронул герцогиню, что она протянула ему руку со словами:

- Ну, так вот капитан Темпеста не откажется сделать это. Ренегат так и привскочил на месте.

- Капитан Темпеста! - вскричал он с навернувшимися на глаза слезами. - Это вы... женщина... тот самый герой, который победил в единоборстве Дамасского Льва?

- Да, это я.

Грек схватил руку молодой девушки и почтительно поцеловал ее.

- Теперь я снова возвращусь домой христианином и свободным человеком или умру за вас! - взволнованным голосом проговорил он.

- Распоряжайтесь моей жизнью, как вам угодно, синьора.

- Постараюсь сохранить ее, Никола, - сказала молодая венецианка. - Христианских жизней и без того слишком уж много погибло во время этой злосчастной войны. Лишней рисковать не следует...

В это время к разговаривающим подошел дедушка Стаке, ступая по палубе, как медведь, своими массивными ногами.

- На море происходит что-то странное, - объявил он.

- Что же именно, дедушка Стаке? - осведомилась герцогиня.

- На горизонте, впереди нас, я сейчас заметил две светящиеся точки, происхождение которых не знаю как объяснить.

- Мы, подходим к водам Гуссифского рейда, - заметил грек. - Не крейсирует ли какой-нибудь корабль Али-паши вне рейда?

С этими словами он бросился к мачте, быстро взобрался наверх и, приглядевшись вдаль, крикнул:

- Да, я ясно вижу парусное судно, которое как будто движется нам навстречу... Уж не предупредил ли кто-нибудь коменданта крепости о нас?

- О нашей поездке известно только одному Мулей-Эль-Каделю, но я не думаю, чтобы он после всего того, что для нас сделал, был способен на такое предательство, - сказала герцогиня. - Что же нам теперь делать, дедушка Стаке?

- Продолжать наш путь - более ничего, синьора. Наш кораблик летит, как ветер, и его никому не догнать. Как только мы увидим, что нам угрожает опасность со стороны какого бы то ни было судна, мы немедленно свернем дальше в море, а там уж не поддадимся...

- Из предосторожности все-таки не мешает приготовить все колубрины, - сказал Перпиньяно, присоединившись к разговаривающей группе.

Судно под управлением Николо Страдного, сменившего за рулем Симона, продолжало нестись по направлению к рейду, образовавшему полукруг перед маленьким полуостровом, горы которого смутно выделялись на горизонте в предутренних сумерках.

Дедушка Стаке не сводил глаз с двух фонарей в море, которые сначала точно подвигались навстречу, а теперь остановились. Вероятно, крейсировавший корабль бросил где-нибудь якорь.

- Да, фонари эти висят слишком низко, значит, это не галера, - заметил старый моряк. - Готов поставить цехин против турецкой головы, что это что-нибудь другое... Никола, потуши наши фонари.

- Я лучше прикрою их парусиной, - сказал грек.

- Разве мы уже подходим к рейду? - спросила молодая венецианка.

- Да, но нужно хорошенько удостовериться сначала, можем ли мы в него войти, - сказал грек. - Дедушка Стаке, надо убавить ход.

Старый моряк приказал уменьшить паруса, как вдруг на неизвестном корабле вспыхнул огонь, а вслед за тем загрохотал выстрел.

- Ого, это нам предупреждение держаться подальше от рейда! - вскричал дедушка Стаке. - Должно быть, нас уже заметили оттуда.

- Теперь я вижу, с каким кораблем нам придется иметь дело, - объявил Никола.

- Галера? - поспешно спросил старик.

- Нет, мастер, это шиабека с экипажем человек в двенадцать, не более. По всей видимости, это - турки.

- Ну, пусть будут и турки, мы не испугаемся их... Неужели они не дадут нам мирно высадиться, Никола?

- Думаю так, мастер. Во всяком случае они захотят узнать, кто мы, откуда и зачем. Словом, подвергнут нас самому подробному допросу.

- Как же по-вашему нам теперь поступить? - вмешалась герцогиня.

- Атаковать их нашими двумя шлюпками и забрать в плен, - не колеблясь, отвечал энергичный грек.

- А хватит ли у нас на это сил?

- Хватит. Для охраны галиота достаточно оставить двух человек, а остальные пойдут на приступ... Мы сейчас сделаем вид, что послушались предупреждения, и выйдем дальше в море.

Галиот вдруг изменил курс, давая этим кому следует понять, что вовсе не намерен идти напролом и подвергаться пушечным выстрелам. Когда же корабль обогнул мыс, скрывавший его от судна, которое послало ему такое грозное предостережение, он был остановлен в тени нависших скал, и с него спустили обе имевшиеся у него на борту шлюпки. К этому времени как экипаж, так и пассажиры успели приготовить огнестрельное и холодное оружие.

Немного спустя обе шлюпки, стараясь как можно тише работать веслами, крадучись плыли в Гуссифский рейд.

XIII

Атака шиабеки.

Объявив о своем присутствии выстрелом из колубрины, экипаж шиабеки более не подавал признаков жизни. Уверенные, что своим предупреждением достигли цели, вахтенные, вероятно, спокойно уселись где-нибудь на палубе и стали продолжать прерванное было появлением галиота курение, свое любимое в свободное время занятие.

Шлюпки, шедшие друг от друга на расстоянии двух кабельтовых, двигались с таким расчетом, чтобы напасть на турок с двух сторон одновременно.

Сидя верхом на скамье кормы, рядом с герцогиней, дедушка Стаке пытливо всматривался в ночную темноту.

- Что за чудеса! - вдруг воскликнул он, - Фонари внезапно скрылись.

- И ровно ничего не видно вокруг, - добавила герцогиня.

- Синьор лейтенант, может быть, вам там, на носу видны фонари?

- Нет, мастер, они исчезли куда-то.

- Чего доброго турки тоже прикрыли их и плывут где-нибудь возле нас поблизости, - рассуждал старик. - Ну-ка вдруг эти треклятые сами захватят нас врасплох, как мы собираемся сделать с ними? Шутка будет плохая!.. Надо посмотреть, следует ли за нами Никола. ... Стой, ребята!

Шлюпка приостановилась. Старик обернулся назад, и его привычные глаза тотчас же различили на ожидаемом расстоянии чуть заметную черную линию на волнах. Вокруг этой линии вздымались целые каскады светящихся брызг, точно там шла игра расшалившихся фосфоресцирующих моллюсков, которыми изобилует Средиземное море.

- А ведь эти фонтаны могут выдать нас, - бормотал старый моряк. - Должно быть, и самые обитатели Средиземного моря находятся в союзе с Магометом и его последователями, чтоб им пусто было!

Потом, возвысив голос, он сказал своим гребцам:

- Подвигайтесь себе потихонечку вперед, ребятушки. Когда войдем на рейд, сразу будет видно, притаились ли турки в ожидании нас, или же потушили фонари для того, чтобы они не мешали им спать.

Шлюпка, остановленная было на минуту, снова осторожно двинулась дальше.

- Не лучше ли нам, дедушка Стаке, стараться пристать незаметно к берегу и никого не трогать? - задала вопрос герцогиня.

- О нет, синьора, - возразил старик, - турки не замедлили бы открыть наше судно, окружить и захватить его. Могут ли оказать сильное сопротивление только двое оставленных на нем людей?

- Да, это верно...

- Кроме того, нам необходимо иметь, так сказать, под рукой корабль. Если весь рейд занят турецкими судами, то нам нужно будет бежать без оглядки назад на борт... Знаете ли, синьора, спаси Господи попасть к туркам.

- О, какие дикие звери, эти турки! Недаром все народы так боятся их...

- Стой, ребята! - вдруг вскричал старик, и во время посторонней беседы ни на мгновение не забывавший о своем прямом деле.

- Что случилось, дедушка Стаке? - спросил Перпиньяно, переходя с носа на корму.

- Мы всего в двух кабельтовых от шиабеки.

- Следовательно, тут и остановимся?

- Да. Нужно подождать Николу. Без его помощи мы можем здесь и головы свои сложить или, еще хуже, угодить прямо к туркам, о которых мы только что рассуждали с синьорой... Никола уже близко...

Старик отпустил руль, нагнулся через борт и издал легкий, своеобразный свист, в ответ на который тотчас раздался такой же свист.

- Теперь Никола приналяжет на весла и через четверть часа будет здесь, рядом с нами, - пояснил дедушка Стаке.

Шлюпка, находившаяся под управлением грека, прибавила ходу, стараясь все-таки не производить лишнего шума.

- Почему остановка? Отдыхаете, что ли? - спросил он, очутившись бок о бок с первой шлюпкой.

- Поневоле будешь отдыхать, - отвечал старый далмат, - турки погасили свои фонари, ну, а у меня глаза не кошачьи.

- Я тоже заметил, что фонари у них вдруг погасли. По-моему, это очень удобно для нас: нам легче будет подойти вплотную к ним... Вон там что-то чернеется. Должно быть, шиабека? - продолжал грек, указывая рукой вперед.

- Она и есть.

- Ну, так мы и подберемся к ней, дедушка Стаке.

- А ты с какой стороны хочешь подойти?

- Я? С носовой части.

- Отлично. Тогда я возьмусь за кормовую, тем более, что ее-то я вижу, а больше ничего не могу отличить. Таким манером мы захватим этих турок, как мышей в ловушку... Смотри только, не сядь на риф, Никола.

- Будьте покойны: не хуже вас сумею избежать этой опасности. Я хорошо знаю эти воды и нахожусь тут, точно у себя дома. Потом у меня и слух тонкий - сразу отличает шум волн вокруг рифов. Прощайте, синьора, и готовьте оружие, - прибавил Никола и стал продолжать путь.

- А славный моряк этот грек, - заметил ему вслед дедушка Стаке. - Если я когда-нибудь сделаюсь адмиралом, непременно произведу его в капитаны галеры... Ну, ребята, вперед!

Обе шлюпки медленно и с большими предосторожностями подвигались к давно уже замеченной ими шиабеке, часть очертаний которой смутно виднелась вдали, как бы на середине рейда.

Старик напряженно всматривался в темноту и прислушивался к шуму волн, яростно бурливших вокруг бесчисленного множества мелких подводных утесов, которыми усеяно морское дно возле берегов полуострова, где находился замок Гуссиф. Вести тяжелую шлюпку по этому лабиринту было делом нелегким в такой темноте.

- Ах, съешь их киты! - вдруг вполголоса пробурчал старик моряк.

- Что случилось, дедушка? - спросила герцогиня.

- Разве вы не видите, синьора, светящуюся точку на волнах?

- Вижу. Это, вероятно, фосфоресцирующая рыбка?

- Нет, синьора, совсем не то.

- Так что же это, по-вашему?

- Это что-то вроде плавучей корзины или ящика с горящей свечой внутри.

- Свечой?.. Кем же она могла быть зажжена?

- Да кем же больше, как не турками!

- С какой целью?

- Это ловушка, синьора. Турки вообразили, что мы, подобно ночной мошкаре, набросимся на этот свет и сядем там на риф, а они потом пустили бы нас ко дну своими ядрами. Напрасно только они трудились устраивать эту штуку: мы не такие уж дураки, чтобы не понять их хитростей... Ну, теперь живее на абордаж!

Герцогиня, Перпиньяно и араб обнажили свои сабли и ятаганы. Шлюпка находилась почти возле шиабеки, на борту которой, казалось, никто еще не замечал приближавшихся шлюпок. Дедушка Стаке двумя поворотами руля подвел шлюпку к судну, уцепился за одну из острых частей корпуса и в один миг очутился на судне. Увидев так неожиданно появившегося незнакомого человека, один из вахтенных, стоявших возле шпиля, в ужасе отскочил назад и закричал диким голосом:

- К оружию!

Но в то же время тяжелый, точно свинцовый, кулак старого моряка свалил его с ног. Грузно падая на палубу, турок все-таки успел крикнуть еще раз и поднять тревогу.

Первым выбежал из своей каюты командир судна с обнаженной саблей в руках.

- А, мусульманский пес! - вскричал старик на арабском языке, понятном почти всем туркам, быстро зажигая фитиль пистолета, смотри, если ты вздумаешь барахтаться, я убью тебя как бешеную собаку!.. Брось саблю!.. Слышишь?

Командир, еще молодой, самое большее лет двадцати пяти человек, до такой степени был озадачен этим неожиданным нападением, что не мог ровно ничего сообразить.

Между тем герцогиня вместе со всеми своими спутниками тоже взобралась на борт шиабеки. Пользуясь растерянностью командира, они наставили дула своих пистолетов на экипаж, беспорядочной толпой, с шумом и криками высыпавший из каютных помещений на палубу. Молодая венецианка с поднятой шпагой подскочила к командиру шиабеки.

- Слышали, что говорил вам этот человек? - крикнула она, тоже по-арабски, указывая шпагой на дедушку Стаке.

- Кто вы и что вам надо? - смог, наконец, спросить турок, выходя из своего оцепенения.

Вместо ответа ему молодая девушка обратилась к Перпиньяно со словами:

- Заставьте экипаж бросить оружие, а если ослушается - стреляйте в него!

Затем, снова обернувшись к турку, иронически сказала, пристально глядя ему в глаза:

- Вы хотите знать, кто я и что мне нужно? Ну, так знайте, что я капитан Темпеста, и мне нужно, что бы вы сдались без лишних рассуждений, если хотите спасти жизнь себе и своему экипажу.

- Капитан Темпеста?! - с изумлением и ужасом повторил молодой турок, прыжком в сторону стараясь увернуться" от дула пистолета, направленного на него старым моряком.

Но последний в тот же миг оказался снова лицом к лицу с врагом и, схватив его за ворот, проговорил:

- Ну, нет, брат, от такой старой морской акулы, как я, не увернешься, несмотря на помощь твоего Магомета... Сдаешься ты или нет?

Вместо ответа турок неожиданным движением вдруг высвободился из рук старика и занес было над ним саблю, но в этот момент Эль-Кадур схватил его и так крепко стиснул ему горло, что турок захрипел под железными пальцами араба.

- Вот так, его, араб, так! - вскричал со смехом дедушка Стаке. - Пугни его хорошенько, может быть, и сдастся.

- Ко мне, матросы! - прохрипел турок, взмахом сабли заставив араба выпустить его. - Бросайтесь на христиан!

Десяток матросов, составлявших весь экипаж шиабеки, бросились было на Перпиньяно и греков, как вдруг раздался новый голос, кричавший:

- Вот и мы, капитан Темпеста! Сейчас поможем вам в этой возне... Ну, держитесь, турецкие разбойники, и молитесь своему пророку, вы скоро увидитесь с ним!

Это был Никола Страдного, за которым один за другим следовали его люди.

Увидев новое нашествие, которое считали более многочисленным, чем оно было на самом деле, турки вновь оторопели и остановились, как вкопанные.

- Брось оружие, каналья! - продолжал грек, наступая на командира шиабеки с пистолетом в одной руке и обнаженной саблей в другой. - Если не хотите умирать, то лучше не трогайтесь с места, а не то тут же вам будет и конец... Эй, ребята, готовься! - крикнул он своим спутникам.

- А, ты все еще медлишь! - прорычал араб и быстрым движением повалил турка на пол и, наступив ему на грудь ногой, стал размахивать у него перед глазами ятаганом. - Падрон, прикажешь его прикончить? - обратился он к своей госпоже.

- Не советую, - сказал дедушка Стаке, - иногда пленники бывают более полезны живые, нежели мертвые.

- Вы правы, мастер, - согласилась герцогиня. - Заставьте его сдаться.

- Сдаешься ты, наконец? - спросил араб у турка.

- Хорошо, сдаюсь, - ответил он. - Али-паша сумеет отомстить за меня...

С этими словами он бросил свою саблю.

- Правоверные, бросайте оружие! - приказал он своим людям, видя, что они стоят в нерешительности. - Скажите мне только, капитан, что вы намерены сделать с нами? - обратился он к герцогине.

- Пока - держать пленниками, - отвечала та. - Если бы мы были мусульманами, то теперь никого из вас уже не было в живых. Благодарите Аллаха, что мы христиане, то есть не такие звери, как ваши единоплеменники... Эль-Кадур, отведи этого человека в каюту и стереги его.

Очутившись между двух огней и понимая бесполезность сопротивления, турецкий экипаж тоже побросал оружие. Греки стремительно накинулись на обезоруженных матросов и всех перевязали, попотчевав кстати пинками и колотушками. Не будь здесь герцогини и ее лейтенанта, ренегаты, наверное, не ограничились бы этим, но по меньшей мере лишили бы своих исконных врагов ушей. Связанные пленники были отведены вместе с их командиром в каюту, у дверей которых стали на страже двое матросов-греков с пистолетами и саблями.

- Синьора, - обратился Никола Страдиото к герцогине,

- теперь путь свободен, и мы можем беспрепятственно сойти на берег, если вам угодно. Отсюда и до самой крепости недалеко: если отправиться немедля, мы к восходу солнца уже можем быть там.

- Клянусь всеми акулами Средиземного моря, я не ожидал такой удачи! - говорил дедушка Стаке, потирая руки,

- Каково все обошлось, без единой капли крови... Впрочем, самое трудное еще впереди...

- А я полагаю, что ничего особенно трудного нам не предстоит, - заметила молодая девушка. - Я войду в замок под видом посла от Мулей-Эль-Каделя к внучке Али-паши. Разве мы по наружному виду не похожи на турецких подданных?

- Но ведь вы не говорите по-турецки, синьора?

- Я назовусь арабом, разве их мало в турецкой армии? Это мне тем более удобно, что Эль-Кадур научил меня своему языку, да и почти все турки понимают его.

- А славный человек ваш араб, синьора. Я еще не видывал из этой породы людей такого представительного, преданного и самоотверженного человека... Да, это великолепная мысль

- выдать себя за араба, синьора. Такой умной мысли никогда не могло бы прийти в моряцкую голову... Так прикажете сделать высадку?

- А как же быть с шиабекой? - спросила герцогиня.

- Двое из наших подведут ее к галиоту, синьора, - сказал Никола. - Таким образом пленники будут под наблюдением четырех человек, а этого совершенно достаточно, чтобы сторожить безоружных.

- А кто же поведет нас в замок?

- Я же, синьора, ведь я уже был там, - вызвался грек. - Пора, однако, отправляться: вот уж показалась и заря. Скоро начнет светать.

Шлюпки отчалили от шиабеки, которую оставленные на ней двое караульных повели под одним парусом к галиоту. Ветер крепчал, и шлюпки быстро неслись к берегу, возле которого ревел ярый прибой волн. Дедушка Стаке опять плыл впереди, ловко маневрируя среди прибрежных рифов. Вспугнутая шумом весел, громадная стая морских птиц, отдыхавшая на одном из утесов, с громкими криками поднялась и разлетелась во все стороны, мелькая своими белыми крыльями по темному еще воздуху.

- Хорошее предзнаменование, - сказал старый далмат, указывая на птиц. - как разлетелись перед нами эти чайки, так же устранятся и все опасности... Дай-то Бог!...

- Причаливай! - скомандовал Никола, догнавший первую шлюпку и плывший теперь рядом с ней.

Зажегши фитили у своих аркебузов и пистолетов, герцогиня, Перпиньяно, Эль-Кадур и прочие высадились на берег. Никола быстро взобрался на высокую скалу и стал молча обозревать оттуда раскинувшуюся перед ним обширную, там и сям поросшую вековыми деревьями равнину. Нигде не было видно ни огня, ни движения. Только издали доносился лай собаки.

- Часовых нигде нет, - сказал грек, спустившись снова на берег. - Можно смело идти.

- Идем, только потише и поосторожнее. Мало ли что там может быть впереди!

Отряд пешеходов двинулся вперед по холмам прибрежного песка, предшествуемый греком, он хорошо знал эту местность, так что мог бы пройти по ней даже в самом густом мраке, не сбиваясь с пути.

- Славный малый этот грек, - шепнул дедушка Стаке шагавшему рядом с ним Симону, толкнув его локтем. - На него вполне можно положиться в игре с турками. Знает их хорошо и сумеет всегда их перехитрить. Лучшего спутника нам бы и не найти.

- Да, ничего себе парень, - односложно ответил Симон, который был настолько же молчалив, насколько болтлив его старый соотечественник.

Между тем герцогиня и Перпиньяно вполголоса совещались с греком относительно своих планов и сговаривались о подробностях их выполнения на месте, чтобы избежать разногласий и недоразумений, способных привести к самым печальным последствиям, не исключая и жестокой смерти.

- Так, смотрите же, иначе не называйте меня, как Гамидом, сыном мединского паши и близким другом Мулея-Эль-Каделя, - заключила герцогиня. Бен-Таэлю, невольнику Мулея-Эль-Каделя, будет мной поручено подтвердить, что я мусульманин и состою капитаном турецкой армии.

- А не подведете ли вы этим Дамасского Льва? - спросил грек.

- Он сам уполномочил меня во всех нужных случаях пользоваться его именем, - пояснила герцогиня. - Позвольте мне одной объясниться с внучкой Али-паши.

- Хорошо, - в один голос ответили Никола и Перпиньяно.

- Предупредите наших людей насчет того, о чем мы уговорились. Необходимо действовать как можно осторожнее.

Дорога шла по утесам, и местами приходилось перепрыгивать через глубокие трещины или цепляться за острые выступы скал. Дедушка Стаке все время ворчал на эти неудобства.

- Ну и дорожка! - рассуждала он под аккомпанемент собственного кряхтенья. - И еще есть дураки, которые уверяют, будто ловко ходить по суше! А по-моему гораздо лучше шагать по палубе хорошего корабля даже когда его как следует швыряет из стороны в сторону по взбаламученным волнам... Ах, провались этот остров Кипр со всеми его киприотами!..

Между тем уже рассвело, и вокруг сделалось видно на большое расстояние.

- Взгляните туда, синьора, - сказал Никола, указывая на крутой, почти отвесный утес, на вершине которого возвышалось громадное здание с башнями.

- Это и есть Гуссифский замок?

- Он самый, синьора.

- Бедный Ле-Гюсьер! Наверное он томится в подземелье одной из этих угрюмых башен...

- Да, синьора, едва ли он там гуляет на свободе. Внучка Али-паши не очень нежно обращается со своими пленниками, - со вздохом заметил грек.

XIV

В замке Гуссиф.

Гуссифский замок, построенный из частей того самого утеса, который он собой увенчивал, был созданием королевы Екатерины Корнаро. Она хотела иметь здесь сторожевой пункт для наблюдения над восточной частью острова Кипр, особенно часто подвергавшейся нападениям турецких и египетских морских разбойников, хозяйничавших в то время на всех восточных побережьях Средиземного моря.

Замок возвышался на самой вершине утеса, над крутым обрывом, стены его были так толсты и массивны, что их нельзя было прошибить никакими ядрами, и все его башни были унизаны пушками. Это мощное укрепление оказало долгое и упорное сопротивление армии Мустафы, которому, пожалуй, так и пришлось бы отказаться заполучить в свои руки этот важный в стратегическом отношении пункт, если бы не помощь Али-паши, привезшего на своих ста галерах многочисленный десант.

Бомбардируемый день и ночь восемьюстами колубрин, имевшихся в рядах пятидесятитысячной сухопутной и морской армий, замок в конце концов вынужден был сдаться, весь его гарнизон был перерезан, как это всегда делалось турками. Селим Второй приказал исправить все повреждения, нанесенные замку во время осады, снабдил его новым многочисленным гарнизоном, прекрасно его оборудовал. Комендантом этой крепости султан - как это ни казалось странным - сделал внучку своего любимца, Али-паши, молодую девушку, славившуюся своей красотой, умом, смелостью, решительностью и ярой ненавистью к христианам, унаследованной ею от деда, а это было самое главное в глазах турецкого властителя.

Увидев перед собой эту грозную твердыню, угрюмый вид которой не смягчался даже розовой дымкой, наброшенной на нее ясными лучами восходящего солнца, герцогиня д'Эболи невольно поддалась на минуту сомнению в успехе своего отважного замысла. Не предстоит ли ей со всеми ее спутниками погибнуть мучительной смертью, как, быть может, погиб уже от руки коменданта-турчанки Ле-Гюсьер, которого она, герцогиня, шла выручать?

- Падрона, ты думаешь о своем женихе? - спросил

Эль-Кадур, поймав тревожный взгляд своей госпожи, остановившейся на возвышении, чтобы лучше рассмотреть замок.

- Да, разумеется, - со вздохом ответила молодая девушка.

- Боишься, что он уже погиб от рук внучки Али-паши?

- Да, думаю и об этом. Но как мог ты угадать мою мысль, Эль-Кадур?

- Раб должен уметь читать в сердцах своих господ.

- А как ты полагаешь, жив он еще?

- Вернее всего, что жив. Если бы они хотели убить его, то сделали бы это тотчас же по взятии Никосии. Если же они увезли его в такое надежное место, то следует думать, что он имеет для них большую цену... Не лучше ли идти вперед, падрона? Нас здесь могут заметить со стен крепости и принять за каких-нибудь шпионов, если мы будем стоять на месте.

Минут через десять ходьбы по ущелью наши путники вдруг очутились почти под самыми стенами крепости, не заметив нигде часовых. Должно быть, турецкие часовые пренебрегали своими обязанностями, вполне уверенные, что им тут нечего ожидать нападения со стороны христиан. Однако в тот самый момент, когда путники вышли из ущелья и стали подниматься на крутизну, с одной из башен послышался тревожный крик:

- К оружию!

Вслед за тем на подъемном мосту, спущенном над глубоким рвом, окружавшим замок, показался отряд янычар под предводительством капитана.

- Кто идет? - послышался оклик на турецком языке.

- Свои, - отвечал на том же языке Никола, делая знак янычарам опустить оружие, которое они было подняли.

Грек одинаково хорошо говорил на нескольких восточных языках.

- Откуда вы? - спросил капитан янычар, продолжая держать наготове обнаженную саблю.

- Из Фамагусты.

- Что же вам нужно?

- Нам поручено проводить сюда капитана Гамида, сына мединского паши.

- Где же он?.

- Здесь! - откликнулась герцогиня на арабском языке, выступая вперед из окружения своих спутников.

Турок внимательно оглядел ее, не скрывая некоторого изумления, потом отдал ей своей саблей честь и сказал:

- Да пошлет пророк тебе и твоему отцу на тысячу лет благоденствия! Госпожа Гараджия, внучка Али-паши, будет счастлива, имея возможность оказать тебе гостеприимство. Пожалуй за мной, эфенди.

- А могу я взять с собой своих людей?

- Они все турки?

- Да, все турецкие подданные.

- В таком случае и они могут быть уверены в хорошем приеме у нас. Ручаюсь за это.

Приказав движением руки янычарам расступиться, капитан повел новоприбывших во внутренний, так называемый "почетный" двор крепости, окруженный прекрасными портиками в арабском стиле, колонны которых местами носили следы бывшей ожесточенной бомбардировки. Такие дворы в турецких зданиях представляют собой нечто вроде приемных.

Усадив герцогиню в одном из портиков на роскошный ковер, капитан пригласил ее провожатых занять места вне колоннады, под тенью исполинской пальмы, резные листья которой образовали прекрасный шатер. По его приказанию двое богато одетых негров принесли шелковые подушки и серебряный поднос с чашками дымящегося ароматного кофе, разными прохладительными напитками и сластями.

Хорошо зная турецкие обычаи, герцогиня медленно выпила чашку кофе, закусила несколькими сладкими пастилками, после чего села на приготовленные для нее на ковре подушки и обратилась к почтительно стоявшему перед ней капитану с вопросом:

- Где же внучка Али-паши? Вероятно еще спит?

- О нет, - ответил турок, - госпожа Гараджия привыкла подниматься раньше своих воинов. При четвертой страже, на самом рассвете, она всегда уже на ногах.

- Почему же ты не докладываешь ей о моем прибытии?

- Потому что ее в настоящее время нет дома! Час тому назад она отправилась смотреть христианских пленников, которых поставила на ловлю пиявок. Этих тварей требуется множество для больных воинов в Фамагусте, и они всего охотнее идут на христианскую кровь.

- Что такое - спросила герцогиня, побледнев. - Гараджия употребляет пленных христиан для ловли пиявок?

- Кого же еще посылать на это дело, когда нет других подходящих людей. Не отправлять же своих воинов, чтобы у них пиявки мало-помалу высосали из жил всю кровь?.. Кому же тогда защищать крепость, в случае если венецианцы вздумают явиться сюда со своим флотом? - говорил турок.

- Пусть лучше мрут с пользой для нас пленники-христиане, не держать же их тут даром да еще возиться с ними.

- Следовательно, вы держите здесь пленников только для того, чтобы заставить их умирать медленной смертью?

- сдавленным голосом продолжала молодая девушка, делавшая над собой почти сверхъестественные усилия, чтобы не разразиться негодованием.

- Конечно, в конце концов они тут все перемрут, - хладнокровно отвечал турецкий капитан. - Гараджия не дает им достаточно отдыха для того, чтобы высосанное из них пиявками количество крови могло опять восстановиться.

- Хотя я и отъявленный враг христиан, но то, что ты говоришь, кажется мне неслыханной жестокостью, не делающей чести сердцу женщины, - не могла не сказать молодая венецианка.

- Может быть, эфенди. Но так как здесь командует внучка Али-паши, то никто не имеет права вмешиваться в ее распоряжения. Даже я не могу возражать ей ни слова, когда вижу явную несправедливость.

- А сколько же у вас пленников?

- Человек двадцать.

- Все из Никосии?

- Да, оттуда, и все они - дворяне.

- Ты знаешь их по именам?

- Некоторых знаю.

- Нет ли между ними капитана по имени Ле-Гюсьер? - продолжала свои расспросы герцогиня, едва скрывая свое волнение.

- Ле-Гюсьер? - повторил турок, видимо, напрягая свою память. - Ах, да, это тот французский дворянин, который находился на службе у венецианской республики... Да, между нашими пленными есть и такой, он также назначен для ловли пиявок.

Герцогиня до крови кусала себе губы, чтобы заглушить крики ужаса и гнева, вырывавшиеся из ее груди. Дрожащими руками отирая со лба холодный пот, она промолчала несколько времени, стараясь вполне овладеть собой, потом по возможности спокойно сказала:

- Из-за этого дворянина я и прибыл сюда.

- Ты желаешь его освободить, ефенди?

- Мне поручено доставить его в Фамагусту.

- Кто дал тебе такое поручение, эфенди?

- Мулей-Эль-Кадель.

- Дамасский Лев! - вскричал турок, и на лице его выразилось глубокое изумление. - Но почему же этот доблестнейший из героев интересуется нашим пленником?

- Не знаю, он мне не говорил об этом.

- Гм!.. Не думаю, эфенди, чтобы Гараджия решилась уступить его. Она, кажется, очень дорожит своими пленниками, и если кто-нибудь из них нужен Мулею-Эль-Каделю, она потребует за него такой большой выкуп, на который едва ли согласится Дамасский Лев.

- Почему же Мулей-Эль-Кадель достаточно богат для того, чтобы выкупить кого он пожелает и за какую угодно цену.

- Я знаю, что его отец одно из самых важных лиц в государстве: родственник султану и страшный богач. Но что же за охота Мулею-Эль-Каделю бросать золото на ветер ради какого-то христианина?

- Ну, уж этого я не знаю, - сказала молодая девушка, которой очень тяжел был этот разговор. - Мое дело исполнить данное им поручение, а зачем ему понадобился этот пленник - меня не касается... Когда же вернется госпожа Гараджия? Мне некогда ждать. У меня немало дел в Фамагусте, да, кроме того, есть и еще поручение от Мустафы.

- Если тебе угодно, я могу проводить тебя к месту ловли пиявок, - предложил турок после некоторого размышления. - Там ты увидишь и нашу госпожу и пленника.

- Хорошо, я согласен отправиться туда, - сказала герцогиня.

- Вот и отлично. Я сейчас прикажу оседлать лошадей. Через несколько минут мы можем отправиться.

Когда турок удалился, чтобы сделать нужные распоряжения, Перпиньяно и Никола Страдного поспешили подойти к молодой девушке, с видом изнеможения опустившей голову на грудь.

- Виконт здесь? - шепотом спросил венецианец.

- Здесь, но, должно быть, мы увидим его в самом жалком положении.

- Почему вы так думаете, синьора? - осведомился грек.

- Он находится вместе с другими пленниками на ловле пиявок в стоячих прудах.

- А, злодеи! - пробормотал Никола, яростно сжимая кулаки и хмуря лицо.

- Разве это такое трудное дело? - удивился Перпиньяно.

- Не только трудное, но прямо ужасное, синьор, - сказал грек. - Я хорошо знаком с этим делом, так как мне пришлось провести за ним немало дней. В один месяц человек так истощается ловлей пиявок, что едва может держаться на ногах от малокровия и сопряженной с этим состоянием слабости. Не дай Бог никому испытать этого!.. Все тело ловца пиявок представляет сплошную язву... Ох, страшно и вспоминать!

- Да неужели эта женщина могла решиться послать на подобную пытку даже такого знатного пленника, как виконт Ле-Гюсьер? - недоумевал лейтенант, точно так же побледневший, как и его спутница.

- Мне сейчас подтвердил это турецкий капитан, - со вздохом проговорила герцогиня.

- Постараемся во что бы то ни стало освободить виконта из этого ужасного положения... Мы не остановимся ни перед чем, даже перед взятием этой крепости, если понадобится, не так ли, Никола?

Грек только молча кивнул головой.

- Я знаю, что нужно делать, - сказала герцогиня, вновь вернувшая себе свою неукротимую энергию. Я затею такую игру с этой турчанкой, что она и не успеет опомниться, как очутится в моей власти, и тогда вопрос решится сам собой. Не нужно забывать, что Дамасский Лев обещал свою помощь во всякое время, а он не из тех, которые изменяют данному слову...

Громкое ржание и топот коней по каменным плитам двора прервали дальнейший разговор между герцогиней и ее спутниками.

- Мы к твоим услугам, эфенди, - сказал турок, подходя к герцогине. - Ты вернешься сюда к полудню, когда после молитвы подается второй завтрак. Я уже отправил гонца к Гараджии, чтобы предупредить ее о прибытии посла от Мулей-Эль-Каделя. Ты смело можешь ожидать почетного приема. Госпожа Гараджия будет очень рада достойно принять посла Дамасского Льва.

- Разве она его лично знает?

На губах турка промелькнула улыбка.

- Знает ли она его? - произнес он вполголоса. - Да, из-за него Гараджия мало спит и день ото дня становится все... причудливее.

- Вот что. Значит, она любит его?

- Похоже на то.

- А он?

- Кажется, не особенно заинтересован внучкой Али-паши.

- Ага! - невольно вырвалось у герцогини.

К счастью ее собеседник не обратил внимание на это несколько странное восклицание.

Минуту спустя всадники выехали из замка, предшествуемые капитаном, который повел их во внутрь острова.

XV

На ловле пиявок.

Когда кавалькада спустилась с утеса, на котором высилась крепость, в холмистую равнину, на которой кое-где тянулись ввысь пальмы и индийские смоковницы со своими длинными иглами, солнце уже стояло высоко на ярко-голубом небе.

И эта часть острова, хотя и отдаленная от Фамагусты, выказывала следы нашествия турок, этих ужасных опустошителей, отмечающих свой путь трупами и развалинами.

Турецкий капитан ехал с таким равнодушным видом, точно ничего не замечал, зато у христиан, в особенности у дедушки Стаке, глаза были широко раскрыты на все окружающее. Прямодушный старик все время ворчал, нисколько не беспокоясь о том, что может этим навлечь на себя внимание турка.

После получаса быстрой скачки на чистокровных арабских конях всадники очутились в обширной низине, покрытой множеством больших и малых стоячих прудов, поросших густым пожелтевшим тростником. Опытному человеку с первого взгляда было понятно, что в этих гниющих прудах должна была гнездиться болотная лихорадка.

На берегу одного из этих прудов двигалось несколько полуобнаженных людей, вооруженных длинными шестами, с помощью которых они разрывали тину и раздвигали тростник.

- Вот часть ловцов пиявок, эфенди, - сказал турок, придерживая свою лошадь.

- Никосийские пленники? - спросила герцогиня, стараясь казаться равнодушной, хотя сердце ее болезненно сжималось от ужаса и жалости.

- Нет, это эпирские невольники. Их охраняют всего четыре янычара, а за теми пленниками надзор построже. Вот посмотрите вблизи, как они работают и тогда будете в состоянии понять, насколько сладко живется никосским пленникам у внучки Али-паши.

Герцогиня ничего не возразила. Сердце ее мучительно ныло и болело при одной мысли, что ее жених, виконт Ле-Гюсьер, поставлен жестокой турчанкой в одни условия с грубыми невольниками, привыкшими к тяжелой работе.

Турок направил своего коня к тростниковому навесу, под которым четверо солдат с зверскими лицами, перетянутые поясами, кругом утыканными пистолетами и ятаганами, варили себе кофе. Капитан приказал им скорее согнать невольников и заставить их работать, чтобы сын мединского паши мог видеть, как производится ловля пиявок.

Янычары мгновенно бросили свое занятие и, отдав честь высокопоставленной личности, которая удостоила своим, посещением стоячие воды, свистком вызывали из-под другого навеса невольников, удалившихся было под него, когда стали подъезжать всадники. При виде несчастных из уст христиан невольно вырвался крик ужаса, между тем как сопровождавший их турок разразился злобным смехом и, указывая на них рукой, цинично сказал:

- Взгляни, эфенди, какие одры! Собакам немного останется на поживу, когда эти пленники не будут более в состоянии работать... Сразу видно, что у нас не привыкли откармливать куриным мясом и разными сластями ловцов пиявок.

Зрелище, представляемое этими несчастными эпирцами, действительно было таково, что заставило содрогнуться даже дедушку Стаке, немало видавшего на своем веку различных ужасов. Люди эти были до такой степени худы, что представляли собой живые скелеты, обтянутые желтой кожей, сплошь покрытой язвами от укусов пиявок. Глаза их были тусклы, как у мертвецов, опухшие и гноящиеся веки раскрывались с большим трудом. Все члены их постоянно тряслись, что ясно свидетельствовало о снедавшей их жестокой лихорадке.

- Великий Аллах! эти люди имеют такой вид, точно сейчас собираются умереть! - вскричала молодая девушка, в свою очередь; задрожавшая от жалости и негодования, но сохранявшая, однако, настолько присутствия духа, чтобы даже в своих выражениях приспособиться к турецким понятиям и не выдать себя.

Турок невозмутимо пожал плечами.

- Так что ж такое, - проговорил он с пренебрежением,

- ведь это христианские невольники. Мертвые они уж ни на что не годны, а пока живы, могут приносить некоторую пользу. Гараджия умно сообразила это. Не ухаживать же за ними, в самом деле, и не содержать же их даром, как делали раньше? Теперь они все-таки дают доход.

- Да, несколько жалких цехинов! - проворчал сквозь зубы старый моряк, едва сдерживающий свое желание свалить кулаком этого турка с коня и дать ему хорошего тумака.

- От четырех до пяти в день, - заметил турок, расслышавший его слова. - Разве это тебе кажется мало, друг?

- Внучка Али-паши едва ли нуждается в такой безделице и лучше бы сделала, если бы отнеслась почеловечнее к этим несчастным, - возразила герцогиня, вполне разделявшая в эту минуту чувства старого моряка.

- Гараджия очень любит деньги и знает им цену, эфенди... Эй, янычары! Пусть пленники живее поворачиваются! Нам некогда тут долго стоять... Живо! Не зевать!

Солдаты вооружились толстыми суковатыми палками и грозно начали ими размахивать над головами невольников, тупо глядевших на блестящих всадников.

- Живее в воду, бездельники! - понукали их янычары.

- Довольно отдыхать. Если будете лениться, то вместо хлеба попробуете вечером палок.

Злополучные невольники угрюмо повесили головы и, с видимым содроганием войдя в воду, принялись длинными шестами разрывать илистое дно.

Ловля пиявок производилась по способу древних греков и персиян, особенно опытных в этом деле, благодаря обилию в их странах стоячих вод с мириадами этих противных, но полезных червей. Лучшей приманкой для них, как известно, служит человеческая кровь, поэтому даже добровольные добыватели их всегда подставляли свои ноги острым укусам этих кровожадных обитателей смрадных стоячих вод, делаясь таким образом одновременно добычей кровососок и болотных лихорадок. Этой системы ловли пиявок придерживаются еще до сих пор в Персии и в Греции, а также на островах Кандии и Кипре, т. е. повсюду, где продолжает процветать этот промысел. В настоящее время этому опасному занятию предаются уже не рабы, которых больше не существует, а свободные люди, не имеющие почему-либо возможности взяться за другое, более приятное и менее подрывающее жизнь ремесло.

Через несколько времени один из ловцов, еле живой старик, вылез назад на берег, не будучи в состоянии более выносить боли от укусов множества пиявок, присосавшихся к его жалким ногам, лишенным уже всяких признаков икр. Добычи на этом несчастном существе было более чем достаточно, но солдатам и этого показалось мало, один из них ударил его палкой и крикнул:

- Ах, ты, ленивая собака! Разве по стольку следует приносить пиявок?.. Живо назад в воду, каналья... Я тебе покажу, как лениться на глазах таких высокопоставленных особ!.. Разве ты не слыхал, что на вас смотрит сын мединского паши?

При последних словах свирепый янычар нанес ловцу еще один тяжелый удар палкой по спине.

Этого уж не мог стерпеть дедушка Стаке. С удивительной в его годы быстротой и ловкостью он соскочил с коня и бросился к янычару.

- Негодяй! - закричал он во всю силу своих могучих легких. - Разве ты не видишь, что этот человек близок к смерти?.. Сейчас же оставь его в покое, если не хочешь сам очутиться в царстве пиявок!.. Смотри, еще один миг - и я швырну тебя в самую середину этого вонючего болота...

Турок, не привыкший к таким речам, опешил и в изумлении смотрел на старика, так энергично размахивавшего перед его лицом огромными кулаками и точно собиравшегося его схватить и задушить.

- Чего ж ты сердишься, господин? Ведь это только христианин! - проговорил он, невольно отступая.

- Знаю, что христианин, - гремел старый моряк, сверкая •глазами и тряся янычара так, что у него потемнело в глазах.

- Разве ты не понимаешь, животное, что своей жестокостью ты срамишь самого пророка и всех его последователей? Вот я тебе...

Но тут вступился турецкий капитан, на которого тоже нашло было нечто вроде столбняка при виде такой непривычной в этом месте сцены.

- Что ты делаешь, друг? - вскричал он, подбежав к рассвирепевшему старику, в руках которого болтался янычар.

- Что я делаю? - гремел дедушка Стаке, подняв на воздух беспомощно болтавшего ногами янычара, словно котенка. - А вот хочу бросить его туда, где...

- Оставь его, говорю тебе от имени госпожи Гараджии! Слышишь? Оставь его, иначе я...

- А я, от своего собственного имени, которое стоит имени твоей Гараджии, приказываю немедленно убраться этому озверелому янычару! - вдруг раздался твердый, ясный и повелительный голос герцогини. - Понял ты меня, капитан? Я бился на поединке с Дамасским Львом и победил его, а с такой дрянью, как ты, справлюсь скорее, чем ты успеешь произнести имя пророка... Повинуйся мне, я имею право приказывать!

Услышав этот голос и видя, что мнимый юноша уже с угрозой заносит над ним саблю, приняв также во внимание и многочисленность его свиты, турок счел за лучшее повиноваться и, обернувшись к солдатам, крикнул:

- Отпустить всех ловцов в их хижины! Сегодня и завтра мы будем праздновать прибытие к нашей госпоже доблестного Гамида, сына мединского паши. Поэтому пусть все будут в эти дни свободны от работ и отдохнут.

Привыкшие повиноваться каждому слову высокопоставленных лиц, янычары бросились исполнять это приказание. В то же время герцогиня опустила руку в кобуру, наполненную Дамасским Львом цехинами, вынула из нее горсть монет и бросила их несчастным.

- Дать этим невольникам по цехину и, кроме того, сегодня и завтра по двойной порции вина, - сказала она. - Если мой приказ не будет исполнен в точности, я отрежу вам всем уши. Вы поняли меня, янычары? Мое слово неизменно. Запомните его хорошенько, если не желаете, чтобы я выполнил свое обещание... Себе тоже можете взять по цехину.

Потом, дав шпоры своему коню и пускаясь в галоп вперед, она бросила на ходу ошеломленному капитану:

- Теперь проводи меня скорее к Гараджии. Мне нужно, видеть ее немедленно.

Весь отряд удалился от стоячих вод, кишмя кишевших пиявками и распространявших вокруг себя убийственные лихорадки. Ветерок мелодично шумел в густом тростнике, скрывавшем под своими прямыми купьевидными стеблями столько разложения и яда.

Минут через десять быстрой скачки турецкий капитан, вновь занявший место во главе отряда, указал герцогине на видневшийся впереди роскошный розовый шатер, увенчанный тремя развевавшимися по ветру белыми конскими хвостами, соединенными под большим серебряным полумесяцем. Шатер был раскинут на возвышении, так что его было видно на большое расстояние кругом и прямо поражал своим великолепием.

- Чей это шатер? - спросила герцогиня.

- Госпожи Гараджии.

- Она часто бывает здесь?

- Каждый раз, когда вздумает сама наблюдать за работой христианских пленников и поразвлечься их смешным видом.

- И эта жестокосердная женщина воображает, что ее может полюбить Дамасский Лев, самый великодушный из всех витязей великой турецкой армии! - презрительно произнесла молодая девушка.

- Да, она очевидно, сильно надеется на это, - заметил ее собеседник.

- Но не может же лев пожелать иметь супругой простую тигрицу?

- Об этом она, наверное, не думает, да и мне такое соображение не приходило в голову, - наивно сознался турок. - Только смотри, эфенди, не высказывай таких мыслей Гараджии, если желаешь быть с ней в дружбе.

Немного спустя всадники уже были возле великолепного розового шатра, в некотором отдалении от которого собрались тесной кучкой несколько десятков жалких хижинок, охраняемых вооруженными с головы до ног янычарами и солдатами из Малой Азии.

- Пожалуй сюда, эфенди, - пригласил турок герцогиню, остановившись перед входом в шатер. - Госпожа Гараджия теперь, наверное, пьет кофе и курит табак, несмотря на запретительные эдикты Селима. Она не боится, что он отрежет ей нос за неисполнение его повелений.

- Введи меня, - сказала герцогиня, ловко соскакивая с коня.

Капитан сделал знак четырем арабам, стоявшим с обнаженными саблями по обе стороны входа в шатер, и, когда те посторонились, он подошел еще ближе и громовым голосом проговорил:

- Госпожа, к тебе посол от Мулей-Эль-Каделя!

Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста (Capitan Tempesta). 3 часть., читать текст

См. также Эмилио Сальгари (Emilio Salgari) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :