Паскаль Груссе
«Атлантида (Atlantis). 2 часть.»

"Атлантида (Atlantis). 2 часть."

- Ты шутишь, конечно! - воскликнула мадам Каудаль. - Не может быть, чтобы ты говорила это серьезно!

- Шучу!? - при этом лицо молодой девушки приняло выражение энергии и решимости. - Нет, тетя, я совершенно серьезно умоляю вас разрешить мне отправиться к Рене!

- Это невозможно! Немыслимо, дитя мое! - взволнованно проговорила мадам Каудаль, видя, что племянница и не думает шутить.

- Почему невозможно, тетя?

- Но, дитя мое, это нигде не видано и не слыхано! Немыслимо подвергать себя таким опасностям.

- Что ж такое! Ведь Рене спустился в эту ужасную бездну и, однако, остался жив и здоров!

- Он другое дело.

- А Кермадек?

- Кермадек - моряк!

- А доктор? Значит, вам все равно, что он рискует своей жизнью!

- А, плутовка! - засмеялась мадам Каудаль, тогда как Патрис возразил, что нельзя сравнивать его с мадемуазель Риё.

- Докажите мне это, - сказала Елена, - а я вам докажу, что всякий, кто отправляется на "Титании" как простой пассажир, одинаково рискует своей жизнью. Возьмете ли вы меня с собой, или какого-нибудь геркулеса, - мы в случае катастрофы окажемся одинаково беспомощными, так как не умеем управлять судном.

- Ах, как ты любишь спорить! - воскликнула мадам Каудаль, - да разве прилично тебе путешествовать одной?

- Во всяком случае, я не буду беззащитна! - возразила Елена, открыто смотря на Патриса. - Желала бы я знать, кто решился бы сопутствовать мне в этом путешествии? Уж не ваша ли горничная, тетя, или моя старая няня? Воображаю, какие бы они скорчили при этом несчастные физиономии! Нет, уж лучше мне состоять в свите доктора, хотя он молчит и, видимо, не чувствует особенного желания иметь меня своей спутницей.

При этом неожиданном обращении к нему Патрис не мог не засмеяться, вспомнив, что главной целью его путешествия было желание удалиться от Елены; однако он совершенно спокойно проговорил:

- Действительно, я был очень далек от мысли увезти вас с собой!

От молодой девушки не укрылось смущение ее поклонника, что заставило ее до некоторой степени угадать истину.

- Охотно этому верю, - равнодушно возразила она, - но все-таки согласны вы взять меня с собой?

- С большим удовольствием, если только мадам Каудаль разрешит это.

- Что вы, в самом деле, выдумываете! - вмешалась старая дама. - Я никогда не соглашусь отпустить от себя Елену. Как вам не стыдно, доктор, соглашаться на такую безумную выдумку!

- О, тетя, тетя! - воскликнула Елена, вся в слезах бросаясь на шею мадам Каудаль. - Не отказывайте мне! Я умру с горя!

- Елена, я не узнаю тебя! - с упреком проговорила мадам Каудаль. - Ты всегда была моей опорой, а теперь кричишь и плачешь как избалованный ребенок. Где твое всегдашнее благоразумие?

- О, тетя, это не каприз с моей стороны, не минутная вспышка! Для меня это вопрос жизни! Вы знаете, что в душе я такой же моряк по призванию, как и Рене. Океан - это моя стихия! Какое отчаяние я испытывала, когда Рене отправлялся в плавание, а я вынуждена была оставаться на берегу. Не думайте, что это неблагодарность и черствость с моей стороны. Разве любовь к морю мешает быть Рене любящим сыном и верным другом? Тетя, вы знаете, как я люблю вас, но море неудержимо притягивает меня, я была всегда поверенной всех стремлений и планов Рене, я разделяла их всей душой и слилась с его жизнью. Когда доктор объявил, что уезжает, я почувствовала такое непреодолимое желание отправиться вместе с ним, что не в силах ему противиться. Тетя, дорогая тетя! Не отказывайте мне!

- Дорогая моя девочка! - проговорила мадам Каудаль, тронутая пламенной речью своей приемной дочери. - Что мне тебе ответить? Доктор, идите же ко мне на помощь! - добавила она, обращаясь к Патрису, который, видимо, сильно взволнованный, ходил взад и вперед по комнате, находя в глубине души просьбу Елены вполне основательной.

- Я окажусь для вас плохим помощником, - проговорил наконец он, останавливаясь перед мадам Каудаль, - так как нахожу желание мадемуазель Елены вполне осуществимым!

- Как! И вы туда же? - воскликнула почтенная дама, пораженная таким неожиданным заявлением. - Да это настоящий заговор!

- Ничуть! - возразил доктор. - Я так же, как и вы, был далек от возможности подобного путешествия не только для мадемуазель Елены, но даже для самого себя, но, обдумав хорошенько, нахожу, что, в сущности, оно не имеет ничего рискованного. "Титания", построенная под руководством такого выдающегося человека, как Рене, представляет, право, гораздо более верное убежище, чем какой-нибудь дом, построенный одним из современных архитекторов. Кроме того, если Рене просит приехать к нему, следовательно, он убежден, что это путешествие не представляет никакой опасности, и я безусловно доверяю ему.

- О, доктор! - воскликнула Елена в восхищении. - Как вы добры и как я благодарна вам!

- В этом отношении вы вполне правы, - согласилась мадам Каудаль. - Опасности, пожалуй, и нет, но, во всяком случае, Елене неприлично отправиться вдвоем с вами.

- Какие пустяки, тетя! Разве англичанки и американки не путешествуют повсюду одни!

- У них другие нравы, но мы не должны поступать вопреки обычаям нашей страны, и я ни в коем случае не дам тебе разрешения на подобное путешествие.

- А почему бы, тетя, - проговорила Елена после короткого раздумья, - не поехать и вам вместе с нами?

Мадам Каудаль и доктор при этом предложении не могли удержаться от удивления.

- Мне? Что за безумная мысль!

- Да почему же? - настаивала Елена.

- Вам, наверно, очень хочется увидеть Рене!

- Мало ли что хочется! Ты, кажется, воображаешь, что можно исполнять все свои желания?

- Без сомнения, если эти желания не противозаконны. Подумайте только, тетя, дней через пять-шесть вы увидите Рене и прижмете его к сердцу!

- О, это слишком большое счастье! Этьен, не теряем ли мы все рассудок?

- Ничуть! Надо просто свыкнуться с мыслью о нашем подводном путешествии, и тогда она не будет казаться странной. Мадемуазель Елена вполне права!

- Но в мои годы принимать участие в таком безумном предприятии!..

- В ваши годы, тетя? Они ничего не значат, так как вы до сих пор самая прелестная женщина во Франции!

- Что ж, пожалуй, - засмеялась мадам Каудаль. - Чувствую я себя достаточно хорошо и надеюсь, что не буду для вас обузой. Однако...

- Отправимся лучше смотреть "Титанию", - предложил доктор Патрис. - Может быть, это приведет вас к окончательному решению.

- Прекрасная мысль! - воскликнула весело мадам Каудаль, которой перспектива скорого свидания с сыном сообщила самое радужное настроение духа.

Все маленькое общество немедленно отправилось к бухте, где находилась "Титания", и осмотр ее привел всех в восхищение. Устройство судна было настолько комфортабельно и просторно, что в нем свободно могли поместиться пять или шесть человек пассажиров. Мадам Каудаль первая заявила, что путешествие на таком благоустроенном судне не представляет ничего опасного, и изъявила свое полное согласие на немедленный отъезд. Решено было никого не извещать об этом, и в тот же день, к вечеру, необходимый багаж был перевезен на "Титанию". Кермадек, по своему обыкновению, отнесся с полным хладнокровием к неожиданному появлению на судне двух дам и, получив от доктора Патриса приказание к отплытию, немедленно исполнил его.

Через несколько часов "Титания" была уже далеко от берегов Франции.

ГЛАВА XIV. Харикл и Рене

Нервное потрясение, испытанное Хариклом при неожиданном появлении Рене, было настолько сильно, что, несмотря на окружающий его нежный уход, силы старика не возвращались. Он неподвижно лежал на своем пурпурном ложе в одном из роскошных покоев дворца. Атлантис и Рене не покидали его ни на минуту, употребляя все средства, чтобы вылечить его, но усилия их оставались бесплодными, что повергало молодых людей в полное отчаяние. Рене страдал душой не только за Атлантис; совесть упрекала его в болезни старика, к которому он чувствовал с каждым днем все большую симпатию. Сознавая себя единственным виновником всего происшедшего, молодой человек не имел сил покинуть подводное жилище, хотя и замечал, что его присутствие неприятно больному, который упорно не спускал с него своих больших выразительных глаз. Казалось, Харикл хотел разгадать душу незваного гостя, наблюдая за малейшими изменениями его лица, и не будь намерения Рене вполне чисты и бескорыстны, по всей вероятности, этот упорный взгляд смутил бы его. Благодаря своему счастливому, всегда ровному характеру, Рене оставался совершенно спокойным и продолжал окружать старика самыми нежными заботами, которые постепенно пробуждали в больном теплое чувство к своему импровизированному доктору.

Однажды вечером Атлантис и Рене долго совещались о том, какое изобрести новое средство, могущее оживить больного; затем, в продолжение целого часа, Рене усердно массировал его, не обращая внимания на собственное утомление, и к великому удовольствию молодого человека глаза старика останавливались на нем с более мягким выражением. Внезапно он перевел взгляд на Атлантис и проговорил, хотя с трудом, но совершенно внятно:

- Этот чужестранец ухаживает за мной как родной сын!

Рене покраснел от удовольствия.

- Браво! - воскликнул он. - Вам лучше, вы можете говорить. Честь и слава сестре милосердия! - продолжал он, обращаясь к Атлантис, которая при звуке голоса отца бросилась к нему с радостным криком.

Когда прошло первое волнение, Харикл рассказал, что уже несколько дней чувствовал возвращение дара речи, но боялся обмануться, а потому молчал, наблюдая в то же время за чужестранцем, который с каждым днем внушал все больше доверия. Он убедился, что перед ним человек с честным, открытым сердцем, которому можно довериться, в доказательство чего больной решил открыть ему тайну одного лекарства, известного только древним атлантам.

Под руководством больного Рене отыскал в его лаборатории необходимые составы, а затем с помощью Атлантис, которая развела огонь на золотом треножнике, ему удалось приготовить питье, горькое на вкус и с каким-то неопределенным запахом. Харикл выпил его залпом, произнеся заклинание на своем древнем наречии, после чего снова опустил голову на вышитую золотом подушку и в продолжение целого часа оставался неподвижным, подобно мраморному изваянию. По истечении этого времени он подал знак Рене, внимательно следившему за ним, чтобы тот дал ему вторую порцию лекарства. Молодой человек исполнил его желание: в продолжение ночи он несколько раз приготавливал и подавал лекарство, но в состоянии больного не замечалось никакой перемены, что волновало и удивляло Атлантис. В первую минуту, когда Харикл продиктовал свой рецепт, она радостно захлопала в ладоши и воскликнула:

- А, лекарство древних! Оно вернет тебе силы, отец, и снова пробудит огонь молодости!

Но когда, вопреки ее ожиданиям, Харикл продолжал оставаться неподвижным, и только тяжелое, прерывистое дыхание возвещало, что жизнь еще не покинула его, радость молодой девушки сменилась самым тяжелым отчаянием.

- Ему ничуть не лучше! - заговорила она с тоской, обращаясь к Рене.

- Вероятно, я неискусно приготовил лекарство, а может быть, медикаменты вследствие времени потеряли свою первоначальную силу, если только когда-либо имели ее...

Атлантис грустно покачала головой.

- Боги не хотят выздоровления отца, и тут не поможет уже никакое лекарство! - и при этих словах слезы, как алмазы, заструились из ее глаз, что придало ей еще больше привлекательности.

- Дорогая моя девочка! - прошептал больной. - Не отчаивайся; если будет на то воля богов, я выздоровлю; во всяком случае, благодари их за ниспосланную милость. Они привели сюда этого чужестранца, который достоин быть твоим братом. Посмотри, как он разделяет твое горе и жалеет меня. Может быть, у него есть отец, которого я напоминаю ему? Узнай, дочь моя, под каким небом он родился и что привело его сюда. Я с удовольствием выслушаю его рассказ, который откроет мне новый мир, и буду ждать терпеливо исполнения своей судьбы.

Эта длинная речь утомила старика; он опустился на подушки. Рене и Атлантис устроили его поудобнее, смочили ему лоб и губы какой-то ароматической жидкостью; Атлантис прилегла рядом с отцом, держа в своих руках его руку и устремив на Рене свои чудные глаза.

- Говори, чужестранец! - произнесла она мелодичным голосом. - Расскажи нам, кто ты, откуда, какого ты племени и как попал сюда? Но помни, что твои уста должны произносить только правдивые речи. Мы, бедные отшельники, будем слушать тебя с доверием, и твой рассказ должен осветить нам тот мрак невежества, в котором мы находимся теперь!

На лице больного отразилось полное одобрение слов дочери, и Рене, поклонившись с улыбкой, начал свой рассказ.

- Вы видите во мне представителя расы, которая была совершенно неизвестна в ту эпоху, отражение которой я вижу во всей окружающей здесь меня обстановке. Много веков пронеслось, вероятно, без всяких сношений ваших с внешним миром?

Харикл утвердительно кивнул головой.

- Но вы, вероятно, слышали, - продолжал Рене, - о греческой колонии, основанной вашими предками под именем Фокеи?

- Я знаю Фокею, - проговорил больной. - Ты происходишь из этого рода? Значит, ты наш соотечественник?

- Соотечественник? Нет! - возразил Рене, улыбаясь. - Но, во всяком случае, мы родственного происхождения. Вы, как и я, принадлежите к громадной индо-европейской семье, к которой относятся многочисленные народы Европы, произошедшие все от одного народа, обитавшего некогда на возвышенном плоскогорье Центральной Азии. Вам, конечно, известно, что еще в отдаленные доисторические времена этот народ переселился в Европу и занял ее и большую часть Азии. Индусы, мидяне и персы составляют главные ветви этой семьи. В Европе мы встречаем четыре разновидности: германцев, пелазгов, славян и кельтов. То, что мы называем Грецией, носило в древности название Эллады, а еще ранее - Пелазгии. Аттика и Аркадия особенно гордились своим пелазгическим происхождением. Колонии пелазгов распространились позднее в Южной Италии, получившей название Великой Греции. Таким образом, в корне как римского, так и греческого языка лежит язык пелазгов. Я останавливаюсь на этих подробностях, чтобы доказать вам, что мы действительно родственного происхождения и составляем ветви одного и того же племени, отличаясь друг от друга только по степени культуры.

- Я слушаю тебя с интересом, чужестранец, - проговорил Харикл. - Сама мудрость гласит твоими устами. Прошу тебя, расскажи подробнее о Фокее, о которой ты уже упоминал.

- Фокея, - снова начал Рене, - основана Ионийскими выходцами из Азиатской Фокеи более двух тысяч пятисот лет тому назад. Греческие купцы быстро сообразили, какую пользу, они могли извлечь из нашей плодородной земли, и обосновались на ней, несмотря на страшную борьбу, которую им пришлось вести с соседями. Их колония уцелела каким-то чудом. С суши она была окружена могущественными галльскими и Лигурийскими племенами, которые не позволяли ей захватить ни одной лишней пяди земли; на море греки были под вечным страхом со стороны карфагенян и этрусков, которые беспощадно истребляли всех своих соперников по торговле. Но, видимо, сами бессмертные боги покровительствовали марсельцам (так мы называем в настоящее время прежних фокейцев); все им удавалось. Между тем сиракузцы уничтожили морское могущество этрусков, а Рим поглотил все остальные государства; Карфаген, Этрурия и Сицилия пали. Фокейцы, конечно, с удовольствием бы заняли место Карфагена, который завещал им свой коммерческий и торгашеский гений, но это было для них слишком великой задачей; они удовлетворились более скромной ролью: просвещением соседних варваров, как называли они в то время моих предков, а затем распространили свои владения по берегу Средиземного моря, то есть до первоначальных колоний карфагенян.

- Если вам интересно, что за народ жил к северу от фокейцев, то я опишу вам его словами одного древнего историка (Страбон): "Народный характер галльского племени, - говорит он, - отличается воинственностью и горячностью, но вместе с тем простотой и страстностью; если они раздражены, то прямо идут на врага и вступают в бой, не заботясь ни о чем остальном. Они легко поддаются на хитрость и всегда рады вступить в бой, не имея часто другого оружия, кроме собственной силы и храбрости, но вместе с тем их можно легко направить на хорошее. Они способны к культуре и образованию. Сильные своей численностью и физическим сложением, они сплачиваются большими массами и идут на врага, принимая всегда сторону угнетенных".

- Вот одно из древнейших суждений о народе, к которому я принадлежу, - заключил Рене.

- Прекрасная, благородная черта, - сказал Харикл, приподнимая свою седую голову, - принимать сторону угнетенных! Черта, достойная удивления и подражания!

- Она встречается во всей славной истории моего отечества! - воскликнул Рене, глаза которого сияли воодушевлением.

- Я могу с гордостью сказать, что ни одна нация не опередила Францию, которая всегда была первая на пути к свету и свободе; она - светоч мира! Она заменила Грецию в деле цивилизации!

- Заменила? - воскликнул живо Харикл. - Разве Эллада больше не существует?

- В политическом отношении она существует, но ее величие, ее возвышенный дух, царивший над всем древним миром, угас под давлением Рима навсегда лет за сто сорок пять до нашей эры. Но каким дивным светом светился некогда этот маленький народ! Искусство, науки, все процветало у них и служило до сих пор образцом для подражания. Вам, Харикл, вероятно, не известны имена Фидия, Эврипида или Платона, но для нас, для всего цивилизованного мира, они служат учителями всего прекрасного, которое они воспроизводили в совершенстве!

- Твои слова ласкают мой слух, молодой человек, и оживляют меня как вино! - воскликнул старик с восторгом. - Посмотри на Атлантис! Она тоже упивается твоей речью!

- Да, - подтвердила красавица, - мне отрадно слушать похвалы моему народу, хотя и горько сознавать, что он уже погиб. Из времен славы его нам известны только поэмы Гомера. Читают ли их теперь? Знакомы ли тебе Агамемнон, предатель Парис и Елена, которая была прекраснее самой Афродиты?

- А Аякс, Гектор, Улисс и старец Нестор? О, я их всех знаю хорошо! - воскликнул Рене, смеясь. - Наша молодежь проводит большую часть своего времени за изучением этих великих поэм. У нас есть ученые, которые их комментируют и написали по этому поводу целые тома, из которых можно составить большую библиотеку.

- У вас, конечно, нет таких великих поэтов? - спросила наивно Атлантис.

- О, конечно есть! - несколько обиженно возразил Рене. - И если вы захотите, прекрасная Атлантис, изучать французский язык, то я познакомлю вас с нашими писателями. Сознаюсь, впрочем, что ни один из них не может стать наравне с Гомером, точно так же, как ни один французский скульптор не превзошел Фидия, несмотря на то, что они считаются первыми в свете.

- Каким же образом вы достигли такого превосходства? - спросила с интересом Атлантис. - Унаследовали ли вы это от нас непосредственно или от фокейцев?

- На этот вопрос очень трудно ответить, - возразил Рене, - во всяком случае, попытаюсь.

Собрав в памяти все свои этнологические, исторические и художественные сведения, молодой человек начал передавать своим слушателям всемирную историю с того момента, где кончались их познания, то есть приблизительно с основания Фокеи, за шестьсот лет до Рождества Христова. Он пояснил им народный характер галлов, франков, бретонцев и римлян, стараясь выражаться как можно проще и понятнее. Рене говорил долго и красноречиво, и его слушали с жадностью, ловили слова, которые открывали им целый новый мир. Доведя свое повествование до 189 года, рассказчик остановился, и в комнате воцарилось молчание под влиянием слишком сильного наплыва новых впечатлений.

Харикл первый вышел из задумчивости.

- Все, что ты сообщил, чужестранец, глубоко потрясло меня! - проговорил он наконец. - Какая цепь событий, чудес и превратностей судьбы! Да будет благословенна страна, гений которой царит до сих пор над миром! Благословляю богов за то, что они привели тебя сюда, чужестранец, и дали мне возможность узнать и оценить все величие моей родины. Со своей стороны, я хочу сообщить тебе историю моего племени, объяснить тебе, каким образом мы очутились в этой безбрежной пучине, где ты нас нашел. Но силы оставляют меня; я не в состоянии исполнить это сам. Пусть же златокудрая Атлантис введет тебя в наш древний мир, ее голос убаюкает меня и усладит мои последние часы. Говори же, дитя души моей! Мы слушаем тебя, но помни, что уста твои должны произносить только истину, которую да внушит тебе Паллада!

Атлантис скромно поклонилась отцу и, не заставляя себя просить, проговорила:

- Я повинуюсь тебе, благородный Харикл! А ты, чужестранец, будь снисходителен ко мне. Мои ограниченные познания я почерпнула от Харикла, и если мой рассказ тебе понравится и покажется интересным, то этим я обязана отцу, которому в данном случае и принадлежит вся честь.

ГЛАВА XV. Рассказ Атлантис

- То, что я расскажу тебе, чужестранец, составляет очень древнее предание, которому уже более двух или трех тысяч люстр (пятилетий). Я узнала это предание отчасти от Харикла, которому сообщил его Ацтигорас - его отец, получивший эти сведения, в свою очередь, от своего отца. Таким образом предание передавалось из уст в уста с самых древних времен и до наших дней. Часто, когда я была еще малюткой, Харикл развертывал предо мной свиток папируса и заставлял читать по складам историю наших предков, которые жили вначале, подобно вам, на земле, а бездна морская была обитаема только тритонами и морскими нимфами.

Наша родина представляла обширный материк, простиравшийся за Геркулесовыми столбами по направлению к вновь открытым в настоящее время землям, которые, как ты говоришь, называются Америкой.

Это была одна из известных греческих колоний, о которой ты, наверно, слышал. Дивного совершенства достигли мои предки и в созданиях искусства, и в жизни частной и общественной! Ты прославляешь Фидия, Скопаса, Праксителя! Мне они неизвестны, и я не могу судить, были ли их творения совершеннее творений моих праотцов или хуже их. Я знаю только, что все, созданное моими предками под руководством великих ученых, вышедших из земли Изиды, отличалось божественной гармонией форм! Их искусство было подражанием древнеегипетскому и создало дивные храмы, посвященные богам, которые были родоначальниками ваших. Жизнь текла там счастливая и спокойная. То высшее благо, из-за обладания которым пролито, по твоим словам, столько крови, и которое называется свободой, принадлежало безраздельно каждому, даже самому ничтожному из моих предков. Человеческая личность и ее права были уважаемы как между знатными, так и между самыми бедными!

Земля отличалась удивительным плодородием, а природа - редкой красотой. Воздух чистый и прозрачный, был напоен всевозможными ароматами, а златокудрый Феб щедро озарял все своими живительными лучами. Этого наслаждения светом и солнечным теплом никогда не испытал ни отец, ни я, но можем ли мы жаловаться на это лишение, живя здесь полною чудес жизнью, которая служит лучшим доказательством гения наших предков? Впрочем, суди об этом сам!

Около половины двадцатой олимпиады над населением Атлантиды разразилась страшная катастрофа. Однажды утром Феб показался на небе, окруженный какими-то огненными облаками, которые вскоре совершенно закрыли его. Поднялся сильный ветер, и тяжелые раскаты грома потрясли воздух.

Ужас охватил людей: с воплями простирали они руки к небу, но мольбы их были тщетны. Море, как страшное чудовище, подымалось все выше и выше и затопляло берега, ближняя гора тряслась и гремела. Уже в продолжение нескольких дней из нее подымался столб черного зловонного дыма. Вдруг целый сноп пламени поднялся до самых облаков и обрушился на землю огненными потоками лавы, сжигавшей и обращавшей в пепел все, встречавшееся на его пути. Страшный треск последовал за этим, и земля разверзлась под ногами обезумевших людей, увлекая их тысячами в бездну. Деревья, вырванные с корнями, здания, храмы, - все рушится и летит. Народ бросается к океану, ища у него спасения, но тот сам несется навстречу и затопляет всю сушу. Стихии свирепствовали несколько дней и наконец постепенно затихли. Оставшиеся в живых пришли в себя и тогда заметили, что перешеек, соединявший их с Африкой, разорвался, и на месте его образовалось клокочущее море. Воды навсегда поглотили большую часть нашего материка и его обитателей, возвратив только некоторые изувеченные трупы, которые были торжественно сожжены.

Однако герои Атланты не пали духом после этого ужасного бедствия. Их энергия еще более возросла, и немедленно все оставшиеся в живых, даже женщины и дети, приступили к восстановлению прежнего величия страны, и вскоре ужасная катастрофа отошла в область воспоминаний. Однако гнев богов продолжал преследовать атлантов, и новая ужасная опасность надвинулась на них: материк медленно погружался в воду. Это ужасное открытие как громом поразило несчастных атлантов: им предстояла неизбежная смерть! Где было искать спасения? Молитвы, жертвоприношения, - все было испробовано, но вода продолжала медленно совершать свою работу.

Тогда собрались все ученые, которыми в то время славилась наша родина. Два месяца работали они, вычисляли и наконец пришли к заключению, что максимум через десять-двенадцать лет наш материк должен исчезнуть под водой.

Положение было критическое, способное привести в отчаяние самых отважных людей, но атланты показали себя героями.

Как только приговор ученых сделался всенародно известным, тотчас образовались две партии: одна решила эмигрировать, искать себе нового отечества за Геркулесовыми столбами, и они-то и были, по словам предания, основателями Фокеи; другие, более крепкие духом и слишком любившие свою родину, решили бороться против стихии. Были построены плотины, громадные каменные стены, которыми я часто любовалась в детстве через хрустальные окна моей темницы. Я покажу их тебе, чужестранец; они все покрыты теперь морскими водорослями, но все-таки можно судить об их гигантской величине.

Эти работы моих предков несколько замедлили разрушительную работу океана, но, во всяком случае, существование моей родины было только вопросом времени. Вместо десяти лет она могла продержаться двадцать или тридцать.

Между знаменитыми учеными той эпохи особенно выделялся некий Архитас. Позволь мне сделать маленькое отступление и воздать должное этому великому человеку, кровь которого течет в наших жилах. Еще с детства посвятил он себя науке, не жалея для нее ни трудов, ни состояния. Обыденная жизнь казалась ему каким-то смутным сном, который доставлял ему материал для великих открытий и мыслей. В своих потребностях он был крайне умерен и, подобно великому Пифагору, чувствовал отвращение к пролитию крови невинных животных ради собственного пропитания. Мы все следуем его примеру.

Архитас любил свое отечество пламенной любовью, и мысль о необходимости отдать его во власть слепой стихии была ему невыносима. Он решил бороться до последней возможности и предложил изумленному народу план, поразительный по своей смелости: этот план состоял в том, чтобы выстроить подводный город, в котором свет, воздух и все необходимое доставлялись бы искусственно.

Ты видишь, чужестранец, своими собственными глазами выполнение этого великого плана, который был созданием гениальности одного человека, руководившего всеми работами при выполнении его.

Весь народ принимал участие в постройке нашего теперешнего жилища, но далеко не все изъявили согласие опуститься на дно океана. С каждым днем увеличивалось число семей, желавших эмигрировать, однако они покинули Атлантиду только тогда, когда их помощь стала более не нужна.

Судьба распорядилась с ними безжалостным образом: страшная буря разразилась во время их путешествия к Европе и морская бездна поглотила свои жертвы. Вот почему, вероятно, предприятие Архитаса осталось тайной для всего земного шара, как ты называешь нашу планету, которую я с детства привыкла считать за простой диск.

Впрочем, я невежественна во многих отношениях и с благодарностью воспользуюсь твоими уроками, чужестранец, если ты пожалеешь ребенка, проведшего всю свою жизнь в самых исключительных условиях и для которого весь мир окутан тайной.

Между тем около Архитаса осталось только двадцать семей, заключенных в хрустальном ковчеге, откуда они наблюдали за постепенным наступлением океана. Берега исчезали, за ними - луга, здания, храмы. Мало-помалу начал погружаться в воду и хрустальный купол Новой Атлантиды; воды медленно ползли по стенам и вскоре добрались до верхушки. Лучезарный Феб в продолжение некоторого времени еще освещал своими золотыми лучами вершину купола, но наконец волны окончательно сомкнулись над ним, - и Атлантида исчезла с лица земли.

В эти тяжелые минуты Архитас поддерживал всех своим примером; Атлантида продолжала погружаться все глубже и глубже и остановилась наконец на той глубине, где находится в настоящее время. Она напоминает собой гигантскую жемчужину, затерянную среди вод океана. Атланты постепенно привыкли к своей новой жизни, которую Архитас старался устроить с возможным комфортом. Ты видишь, каких он достиг блестящих результатов: человеческое искусство заменило божественную природу.

Архитас довел все ремесла до высшего совершенства; каждый день он изобретал что-нибудь новое. Ты любовался нашими одеждами, которые по своей мягкости подобны шелку, а между тем это не более как лен, доведенный культурой до такой тонкости. Архитас повторял постоянно, что воздух и почва содержат в себе всевозможные элементы, и химику достаточно извлечь их для того, чтобы доставить все необходимое для жизни, но главное чудо Архитаса заключалось, конечно, в создании искусственного воздуха, способного питать и людей, и растения.

Что касается лично меня, последней представительницы нашего племени, я могу сказать, что никогда не сожалела о внешнем мире до момента твоего прибытия сюда, чужестранец. Ты первый напомнил мне, что я существо, чуждое всему живущему, пленница, заключенная в хрустальную клетку!

ГЛАВА XVI. Пение сирены

Атлантис замолкла. Ее глаза, пристально устремленные вдаль, казалось, видели перед собой только что описанные ею образы, впечатление от которых слишком сильно для ее молодого воображения.

Рене был взволнован не меньше самой рассказчицы; он читал на лице волновавшие ее чувства и восторгался наивной чистотой ее души. "Какой странный каприз судьбы! - думалось ему. - Создать этот перл красоты, способный восхищать самые черствые сердца, достойный божественного поклонения, для того только, чтобы скрыть его в глубине морей!

И что за существование ведет она! Вечно одна, в обществе старика, способного говорить только о серьезных и важных материях, бедное дитя не имеет понятия ни о веселой шутке, ни о молодости, а между тем ей необходимы и радость, и солнечный свет, и общество подходящих для нее сверстниц. О, если бы я мог познакомить ее с матерью и Еленой! - продолжал думать Рене. - Какое бы это было счастье! Но как это устроить?

Патрис, без сомнения, явится сюда, но он, как мужчина, не сумеет окружить Атлантис теплотой и лаской, в которых она так нуждается!"

Слова любви и участия невольно просились на язык Рене, но боязнь оскорбить этим Харикла, а, может быть, и саму молодую девушку, заставляла его молчать.

Он решился только отвлечь ее от печальных мыслей и посредством искусно поставленных вопросов направить воображение на более веселые темы. Атлантис вскоре очнулась от своей задумчивости и, отвечая на вопросы молодого человека, постепенно рассказала ему всю историю их подводной жизни, где человеческое искусство вполне заменило природу, удовлетворяя всем требованиям людей. Она рассказала также, что предание о происхождении Атлантиды и о постигшей ее участи передавалось как святыня из уст в уста и таким образом сохранилось во всей первоначальной чистоте. Припомнила она и свое детство, когда ужасная непонятная эпидемия разразилась над атлантами, оставив в живых только двоих: Харикла и ее. Рене слушал внимательно, не давая молодой девушке долго останавливаться на мрачных страницах этой истории и стараясь подчеркивать веселые и счастливые события. Его остроумные замечания не раз вызывали улыбку на строгих устах красавицы, для которой постепенно открывался новый мир чувств и мыслей.

Рене пользовался каждым удобным случаем, чтобы сообщить Атлантис какие-либо сведения о современной жизни о ее дурных и светлых сторонах, касаясь, по возможности, самых разнообразных вопросов: от мод до политики и так далее. Вместе с тем, он старался выучить ее французскому языку и с удовольствием замечал, что его прелестная ученица обладала недюжинными способностями, умом тонким и впечатлительным.

"Какие чудеса оказало бы на нее влияние матушки И Елены! - думал Рене. - Она схватывает все на лету и в короткий срок обратится в современную развитую девушку. Прежде мне казалось, что было бы преступлением одеть ее в парижский костюм, но это не более, как предрассудок. В какую-нибудь неделю она вполне освоится с этим костюмом и придаст ему особую прелесть благодаря своей жизни и красоте. Красота платья зависит от того, кто его носит, следовательно, на Атлантис все будет превосходно!"

Молодые люди проводили вместе целые часы, которые всегда казались им слишком короткими. Они улетали воображением то в область древнего античного мира, то возвращались к современной действительности, которая сулила им целый океан блаженства!

Между тем, во время рассказа дочери, Харикл снова впал в бесчувственное состояние. Сперва он слушал внимательно, но вскоре глаза его закрылись, а грудь начала тяжело подыматься от прерывистого дыхания. Атлантис не понимала опасности положения отца, но Рене сознавал, что надежды на его выздоровление оставалось очень мало. Тем не менее он испробовал все известные ему медицинские средства, чтобы оживить больного: он влил ему в рот несколько капель эликсира, растирал его холодеющее тело, но все эти усилия были напрасны: старик проявлял только слабые признаки нетерпения и желание, чтобы его оставили в покое. Временами, впрочем, по его неподвижному лицу пробегала какая-то тень, сообщавшая ему выражение озабоченности и, может быть, сожаления о покидаемом им мире, от которого он добровольно отказался. Трудно понять, что выражает лицо умирающего в его последние минуты!

Атлантис и Рене сидели у изголовья больного, следя за каждым его вздохом. Волнение вызвало на щеках красавицы яркий румянец, который делал ее еще очаровательнее, так что Рене не мог оторвать от нее восхищенных глаз.

- Я не могу понять, - невольно вырвалось у него, - как такой роскошный цветок мог распуститься без солнечных лучей...

- Простите, - тотчас добавил он, видя, что румянец еще сильнее заиграл на лице красавицы при этих словах. - Подобная выходка непростительна с моей стороны, но уверяю вас, что это было непреднамеренно.

Атлантис, видимо, не поняла причины его извинений.

- Почему, - возразила она, - вы не имеете права назвать меня прекрасной, если вы действительно находите, что это так? Красота - дар богов, и я благословляю их за то, что они сделали меня такой в глазах отца и ваших. Не думайте, впрочем, что я никогда не видела света златокудрого Феба!

- Что вы говорите! - воскликнул Рене. - Неужели искусство этого великого старца простирается так далеко, что солнечные лучи проникли к вам даже через темную массу воды? Это поразительно!

- О, нет! - возразила Атлантис. - Я любовалась Фебом не с помощью какого-либо инструмента, а видела его собственными глазами!

- Возможно ли?! Значит, вы были на земле? Может быть, вернетесь туда? Мне кажется, я брежу! Ради Бога, расскажите мне о вашем путешествии; вы не можете себе представить, как это меня интересует!

- На земле! - повторила Атлантис с какой-то безотчетной грустью. - Нет, я там не была; отец никогда не разрешил бы мне этого, да и я не рискнула бы его просить. Он непреклонен, как боги, он знает лучше меня, что нужно для моего счастья. Но когда мучительное любопытство зародится в сердце, лишит вас сна и покоя, то тут бессильна всякая власть! Я узнала историю моих предков, когда Феб в пятнадцатый раз от моего рождения обошел вокруг земли, и отец нашел, что настало время сообщить мне наше происхождение. До тех пор я не подозревала о существовании другого мира, в котором когда-то жили мои предки. О, зачем это не осталось для меня тайной навеки! С того дня душа моя переполнилась беспокойством и недовольством всем окружающим. Я поняла, что я не более чем пленница! Напрасно Харикл прославлял величие моих предков, стараясь заставить меня понять все преимущества нашей подводной жизни вдали от мира, полного жалкой борьбы за существование и свободу: я завидовала тем несчастным, которых он называл рабами. Он рисовал мне ужасные картины нищеты, а мне представлялось лазурное небо, блеск солнца, шум и движение жизни.

- Я таила в себе свои чувства, но трудно было скрыть их от проницательных глаз Харикла; тоска грызла и убивала меня. Однажды отец обратился ко мне со следующими словами: "Атлантис! В твое сердце закрался змей недовольства!" - "Отец! - отвечала я, - прости мне мою слабость! Черная тоска душит меня с некоторых пор".

Я рассказала ему тогда все, что пережила и перечувствовала со дня открытия мне тайны моих предков. Отец ничего не возразил на мою исповедь, но, вероятно, был тронут моим отчаянием, хотя лицо его оставалось так же спокойно, как и всегда.

Через несколько дней он начал готовиться к путешествию. Он был отличным механиком и знал прекрасно все ремесла.

Своими благородными руками он построил герметически закрывающуюся лодку с запасом водорода, благодаря которому мы могли подняться на поверхность океана. Судно это было образцом изящества.

- О! - воскликнул Рене. - Как бы мне хотелось видеть это произведение Харикла!

- Верю, - возразила молодая красавица с улыбкой. - Но стоит ли вам расхваливать его, когда вы сами создали такое же чудо искусства? Увидеть это судно вам, к сожалению, никогда не удастся, так как Харикл уничтожил его собственными руками.

- О небо! Верно, он совершил это в припадке помешательства!

- Нет, - возразила Атлантис, отрицательно качая головой. - Рассудок Харикла оставался всегда ясен, мрачные фурии никогда не овладевали им. Этот поступок он совершил совершенно обдуманно. Вот как это произошло! Когда все было готово к нашему путешествию и я, вся дрожа от волнения, ждала только приказания отца, чтобы занять свое место, он взял меня за руку и торжественно произнес:

- Атлантис, цель, к которой ты стремилась с такой болезненной страстностью, почти достигнута, но прежде чем мы поднимемся в неведомые для тебя области. я должен предупредить тебя, что наше путешествие ограничится водной равниной; мы не пристанем ни к какой земле, заселенной варварами. Затем, при встрече с судами мы постараемся не привлекать к себе их внимания, и, наконец, мое главное условие состоит в том, что ты не должна стремиться к этому новому миру. Если я замечу, что твое сердце изменило своей родине, то я не колеблясь уничтожу свое произведение!

- Я обещала все, что требовал отец. Мне казалось тогда так легко исполнить его волю, да вряд ли я и слышала хорошо все, что он говорил.

- Наконец мы отправились в путь; судно наше поднялось как стрела, и очутилось на поверхности. Боги! какое зрелище представилось моим глазам! Феб почти уже скрылся на своей золотой колеснице, и первые звезды засветились на небе. Слабый ветерок скользил по поверхности воды. Отец указывал мне созвездия, объяснял их, но я слушала, как во сне; мне казалось, что я превращаюсь в божество. Однако слова Харикла:

"Пора опускаться", заставили меня очнуться. Сердце сжалось от отчаяния, я готова была умолять его остаться, но вовремя опомнилась и удержала мольбу, готовую сорваться с моих уст. Первый раз в жизни я лукавила и с непонятной себе самой силой скрывала свои чувства. Отец остался доволен мной и через некоторое время предложил новое путешествие, которое в награду за мое благоразумие продолжалось несколько дольше. Эти прогулки повторялись время от времени, и я жила только ими. Однажды, в тихую лунную ночь, мы скользили по волнам, как вдруг на небольшом расстоянии от нас показался корабль. Он приближался к нам, и мне показалось, что я различила на палубе человеческую тень. Если бы вы знали, какое волнение охватило меня! Отец, казалось, дремал и не замечал ничего окружающего, и вдруг меня охватила муза гармонии и помимо моей воли, почти вопреки моему сознанию, с уст моих полилась песня, выразившая всю мою тоску. Она успокоила меня, но каково было мое волнение, когда невдалеке от меня раздался звучный голос, как бы отвечавший на мой призыв. Я не могла разобрать слов, но зато хорошо запомнила мелодию; она умрет только со мной.

- Атлантис, Атлантис! - воскликнул Рене, который уже некоторое время едва сдерживал свое волнение, - я знаю эту мелодию и спою вам ее...

И своим звучным, красивым голосом он пропел первые строфы следующего гимна:

"Lea deux immenses racontent".

Атлантис была поражена; ее глаза наполнились слезами, которые тихо покатились по щекам, но это были слезы радости.

- Так это были вы? - проговорила она прерывающимся голосом.

- Да, я и вы! - повторял Рене, взволнованный не менее красавицы. - Это произошло во время моего плавания на яхте "Синдерелья", когда я исследовал дно Саргассова моря. Ровно в полночь я, находясь на палубе, услыхал ваше божественное пение! Сколько раз я пробовал воспроизвести ту несравненную мелодию, но безуспешно!

- Я сама не помню ее; помню, что она вылилась из моего сердца, как молитва, и навсегда закрыла для меня доступ в тот божественно-прекрасный мир!

- При звуке вашего голоса Харикл сразу пришел в себя.

"Несчастная! - воскликнул он. - Что ты сделала? Ты пользуешься дивным даром природы для того, чтобы очаровывать собственного отца и усыплять его бдительность! Разве ты забыла свои клятвы? Все кончено для тебя! Простись навсегда со звездным небом и морем. Ты их никогда больше не увидишь!" Наше судно закрылось, и мы погрузились на дно. На другой день Харикл уничтожил свое произведение. Язык не в силах выразить моего отчаяния, я потеряла всякую надежду.

ГЛАВА XVII. Перерождение Харикла

Взволнованные, потрясенные только что сделанным ими открытием, в котором невольно видно было указание самой судьбы, соединившей их, Рене и Атлантис всецело отдались воспоминанию о прошедшем, припоминая мельчайшие подробности своей первой встречи; они не замечали, что глаза больного давно устремлены на них.

- Внимание! - произнес он неожиданно. Молодые люди бросились к нему; его твердый голос, ясные глаза, свидетельствовавшие о возврате к жизни, бесконечно обрадовали их, но еще более поразила их перемена в выражении его лица. Они не могли бы объяснить почему, но им казалось, что перед ними находится другой человек. Причина этой перемены скоро выяснилась, когда больной заговорил.

- Дети мои, - сказал он, - мне нужно с вами поговорить. Я слушал вас уже в продолжение нескольких часов и отлично понимаю ваши чувства. Несколько раз хотел я вмешаться в ваш разговор, но язык не повиновался мне. Теперь пелена спала с моих глаз и я благодарен юному чужестранцу за урок; он внушил мне сострадание к людям. Атлантис, старцу не подобает унижаться перед молодежью, а тем более отцу перед дочерью, но я не хочу отправиться к праотцам, не сознавшись в своей вине: я был жесток к тебе, но думал, что этого требуют справедливость и предания наших предков.

- Отец, отец! - простонала молодая девушка, бросаясь на колени и прижимая к своим губам исхудалую руку старца. - Не говори так, прости мне мою дерзость! Твои слова пронзают мое сердце. Не осуждай себя из-за меня и забудь мои неосторожные слова! Беру богов в свидетели, что мое уважение и благодарность никогда не изменятся!

Рыдания прервали ее речь.

- Успокойся, дитя мое! - проговорил Харикл, ласково проводя рукой по златокудрой головке дочери. - Твое горе свидетельствует о твоем великодушном, добром сердце. Охотно прощаю тебе твои маленькие грешки. Но я должен высказаться, и тебе необходимо выслушать меня.

- Я слышал, что мудрость гласит иногда устами младенцев. Это великая истина! Ваши юные уста открыли мне то, что было сокрыто от меня, несмотря на всю мою ученость. Я думал прежде, подобно моим праотцам, что достиг высшего совершенства, и все прочее неизмеримо ниже меня, я не хотел знакомиться "с варварами", как окрестили греки все остальные народы, а теперь убедился, что они опередили нас во многих отношениях. Ты убедил меня в этом, чужестранец, несмотря на скромность, с которой ты рассказывал о прогрессе человека. Я понял, что заблуждался всю свою жизнь, что мои взгляды были не более, как призрак, отживший свой век. Что значит все наше искусство, науки, если им суждено умереть вместе с нами, не принеся никому пользу? Но ужаснее всего то, что я хотел заставить разделять свое заблуждение и мою дочь, принудив ее вести жизнь, которая казалась ей невыносимой. Ни слова, дети мои! Выслушайте до конца!

- Да, - продолжал больной, - я был жесток и несправедлив, но я поступал так, не сознавая этого. Я слепо исполнял заветы старцев, но теперь мои глаза открылись. Ты принес сюда новый свет, чужестранец, ты принес с собой очарование, которым дышит все твое благородное существо, околдовавшее меня с первого дня твоего прибытия. Я чувствовал перемену, происходившую во мне, но последний лед в моем сердце растопился только тогда, когда я услышал ваш разговор. Я окончательно понял черты, отличающие современную цивилизацию: альтруизм, уважение к правам слабых и женщин. Ты, чужестранец, своим примером более, чем словами, подействовал на всех нас. Атлантис уже не та, какой я ее знал раньше; я - ее воспитатель и отец, - безжалостно помял лучшие цветы ее души, которые роскошно расцвели при первом твоем прикосновении. Неискусный садовник, я оказался бы безжалостным палачом, так как хотел обречь ее молодую жизнь на вечное заключение в этой душной темнице. Но, повторяю, я был слеп. Теперь, Атлантис, я возвращаю тебе свободу. Если мое сердце было оковано до сих пор тройной броней гордыни, завета старцев и привычки, то все-таки главным интересом моих действий была любовь и желание добра тебе, Атлантис! Уходи же отсюда с этим великодушным чужестранцем, Атлантис, покинь без сожаления дом отцов твоих!

Исполняя приказание отца, молодая красавица оставалась неподвижна во все продолжение его речи, стараясь ни движением, ни словом не выдать своего волнения, но при последних словах она не в силах была более бороться с собой.

- Отец, отец! - воскликнула она голосом, прерывающимся от рыданий. - Неужели ты хочешь разбить сердце твоей дочери? Покинуть тебя! О, боги! Если я осмеливалась мечтать о наслаждении солнцем и воздухом, то вместе с тобой. Вдали от тебя ничто не радовало бы меня. О, скажи, отец, что ты знаешь это и не приказываешь мне больше покинуть тебя!

- Ты плохо поняла меня, дочь моя! - проговорил старик с тихой улыбкой. - Не ты должна удалиться отсюда, а я, так как часы мои сочтены.

И, видя, что рыдания Атлантис усилились, он добавил:

- Мы должны подчиняться неизбежному, дитя мое! Постараемся же не смущать напрасными воплями последний великий час, когда мы должны бросить взгляд на наше прошлое и приготовиться к переходу в другую жизнь.

- Но это не последний ваш час, благородный Харикл, - энергично воскликнул Рене. - С минуты на минуту я ожидаю прибытия сюда моего друга, искусного в исцелении разных болезней, он наверное поможет вам. Не говорите о смерти, Харикл! Будем надеяться, что наши заботы и любовь вдохнут в вас желание жить. Я никогда не знал своего отца; будьте же им для меня и забудьте ваши грустные мысли!

- Напрасно было бы убаюкивать себя этими иллюзиями! - с твердостью возразил старик. - Я чувствую над собой веяние смерти, и все искусство твоего друга не в состоянии спасти от нее; он, может быть, отдалит только на некоторое время мою кончину. Я хочу воспользоваться этими последними минутами, чтобы исправить совершенное мною при жизни зло и устроить будущее Атлантис.

Харикл замолчал, видимо, утомленный длинной речью. Атлантис все так же стояла на коленях и держала руку отца, обливаясь тихими слезами. Рене стоял около и ожидал, когда больной соберется с силами и выразит яснее свою мысль. Молодой человек чувствовал, что приближается решительная минута, недаром Харикл сказал своей дочери знаменательные слова: "Уходя отсюда, следуй за этим великодушным чужестранцем!"

В качестве кого же, как не невесты, могла она последовать за ним? Очевидно, умирающий поручит ему Атлантис, для которой Рене должен заменить и родину, и родных.

По правде сказать, такая быстрая развязка превзошла все ожидания Рене. Отправляясь в свое подводное путешествие, он, без сомнения, рассчитывал добиться любви старика и красавицы и прийти постепенно к тому же событию, на пороге которого он стоял в настоящую минуту, но все же оно являлось для него неожиданностью, сопряженной с некоторыми затруднениями.

Мысли Рене невольно обратились к нежно любимой им матери, ему припомнились ее планы на его женитьбу и ее взгляды на жизнь, вследствие которых она наверно отказалась бы принять такую невестку, как Атлантис. Без сомнения, молодой человек надеялся победить со временем это предубеждение и добиться добровольного согласия матери на его брак с морской красавицей, но болезнь Харикла изменяла все его планы. Оставалось только набраться мужества и терпения подчиниться обстоятельствам и приготовиться отразить все нападки, которые ожидают, вероятно, его бедную невесту.

Пока все эти соображения проносились в голове Рене, больной собрался с силами и, видимо, готовился возобновить прерванный разговор. Его прекрасное лицо выражало великодушную решимость, так как он собирался дать своему юному другу высшее доказательство своего доверия к нему, вручить ему бесценный дар - свою дочь! Как был бы поражен бедный старик, если бы мог догадаться о чувствах, волновавших в эту минуту душу его избранника!

- Молодой человек, - проговорил Харикл торжественным голосом, - приблизься!

Он взял руку Рене и вложил в нее руку Атлантис.

- Вручаю тебе ее; вы достойны друг друга. Ты великодушен и силен; ум светится на твоем челе, а храбрость в твоих очах. Ты отдал свое сердце моей дочери, старайся же всегда сохранить его для нее. Будь ей отцом и супругом; она сторицей вознаградит тебя за все, что ты для нее сделаешь!

- Харикл! - отвечал Рене твердым голосом, - принимаю с благодарностью и любовью великий дар, который вы мне вручаете. Да продлится ваша жизнь, но если нам суждено расстаться, будьте спокойны за вашу дочь. Моя жизнь принадлежит ей всецело, и я сделаю все для ее счастья.

Молодая девушка слушала молчаливо этот разговор, решавший ее участь, но ее глаза выражали радость и доверие. Так же, как и отец, она не имела понятия о светских условиях и о тех затруднениях, которые могли быть вызваны ее браком с Рене.

Соображения о приданом, свадебной корзине и других подобных мелочах жизни не приходили, конечно, ей в голову, так как были ей совершенно неизвестны. Для нее на свете существовали только три существа: отец, Рене и она, и остальной мир не имел пока для нее никакого значения.

- Дорогое дитя мое! - продолжал Харикл еще ясным, но ослабевшим голосом, - тот, кого я с этих пор называю своим сыном, рассказал мне, что у них принято, чтобы отец, отдавая свою дочь замуж, руководствовался ее собственным выбором. Этот обычай удивляет меня, но, ввиду твоего будущего счастья, я подчиняюсь ему. Скажи же, с каким сердцем ты принимаешь выбранного мной тебе супруга?

- Мое сердце ликует, - не колеблясь ответила молодая девушка, - и благословляет тебя, отец. Я уверена, что среди всех выбрала бы именно того, с кем ты меня соединяешь. Я говорю это для вас, Рене, - добавила она, обращаясь к жениху, - с той целью, чтобы вы не думали, что мой выбор является следствием случайности. Правда, я никогда никого не видала, но мой отец прекраснейший из людей, а сравнение с ним не уронило вас в моих глазах, следовательно, вы действительно выше других людей. Да, кроме того, Рене, теперь, когда мы соединены навеки, уже не может быть вопроса о наших взаимных достоинствах. Мир остальных людей не существует больше для нас; мы принадлежим всецело только друг другу!

- Дочь моя! - проговорил Харикл, - сама мудрость говорит твоими устами. Но точно ли, сын мой, это дитя отгадало твои сокровенные мысли?

- Да! - отвечал Рене, восхищенный словами своей невесты, - действительно, подобные опасения не раз тревожили меня. Красота Атлантис и мое собственное ничтожество служили тому причиной, но теперь все мои опасения кончены навсегда. Благословляю тебя, Харикл, за то счастье, которое ты вручил мне в лице твоей дочери, прекраснейшей из всех девушек, живущих на земле!

- А я благословляю богов за ниспосланную мне счастливую кончину, - проговорил старик, - и молю к послать вам долгие и счастливые дни! Однако я забыл о материальных вопросах, а силы мои все уходят. Слушайте же, дети, мои последние наставления.

Больной замолчал, видимо, собираясь с силами; затем едва слышным голосом продолжал:

- Мне не нужно другой могилы, кроме этого ложа, на котором я умираю и где испустили дух все мои предки...

- Сын мой, Рене, я тебя прошу принять ради твоей жены драгоценности, которые ты найдешь в сундуке из слоновой кости, стоящем у меня в изголовье. Они составляют приданое, достойное дочери атлантов, и могут быть без труда увезены отсюда. Я желаю, чтобы вы уехали немедленно после моей смерти!

Голос Харикла так ослаб, что Рене и Атлантис едва могли расслышать, что он говорил. Однако он продолжал с усилием:

- Мне остается вам указать...

Но слова замерли на его устах, лицо подернулось мертвенной бледностью и стало совершенно неподвижно.

Атлантис, с отчаянием склонившаяся над отцом, старалась отыскать своей дрожащей рукой его сердце. Рене схватил зеркало и поднес его к бледным губам старика.

- Он дышит! - воскликнул он. - Посмотрите, как затуманилось зеркало! Не будем же отчаиваться! Мой друг спасет его!

ГЛАВА XVIII. Первый звон

Но несмотря на все усилия, употребляемые Рене и Атлантис, им не удалось вывести Харикла из его бессознательного состояния. Им оставалось одно утешение - сознавать, что он жив, что в этом сне, похожем на смерть, он, может быть, почерпнет новые силы и здоровье. Кроме того, они помнили наставление Харикла не предаваться отчаянию, а их личное счастье было настолько велико, что заставляло временами забывать о грустной действительности. Они не отходили от больного, сменяя друг друга около него для принятия пищи и короткого сна; остальное время они проводили вместе в бесконечных разговорах, которые соединяли их все теснее и теснее.

Прошло между тем уже семь дней со времени отъезда Кермадека. Рене не сомневался, что матрос прекрасно исполнит свою миссию и возвратится вместе с Патрисом, на преданность которого Рене мог вполне рассчитывать. Весь вопрос заключался только во времени их прибытия, которое могло быть задержано разными непредвиденными обстоятельствами. Рене был оптимистом по натуре, и его вера в собственные силы действовала гипнотически на окружающих, которые никогда не могли противиться его желанию.

Так проходили часы около изголовья больного, как вдруг тишина была нарушена сильным звоном. Рене бросился к входу и с невыразимой радостью различил корпус "Титании". С бьющимся сердцем повернул он рычаг, открывающий шлюз. Дверь приоткрылась, вода залила внутреннюю комнату, - и "Титания" свободно проникла в нее. Наружная дверь снова заперлась, и с помощью насоса осушилась вся нижняя комната, так что "Титания" очутилась на сухом песчаном дне. Нетерпеливой рукой открыл Рене дверь, ведущую в эту комнату, и бросился к судну, ожидая увидеть перед собой Патриса или Кермадека...

Вместо этого он очутился в объятиях своей матери!

Последовали восклицания, объятия, слезы.

Мадам Каудаль не в силах была оторваться от сына и с радостными слезами обнимала его, беспрестанно повторяя, что не надеялась больше увидеть его. Она то бранила его за безрассудство, то восторгалась его храбростью, осыпала ласковыми словами, которыми привыкла называть его в детстве.

- Тетя! - вмешалась наконец Елена, - было бы недурно, если бы вы уступили на минутку и нам вашего Рене. Мы тоже не прочь обнять его!

- Ты должен благодарить ее! - проговорила мадам Каудаль, освобождаясь от объятий сына.

- Я решилась приехать сюда только благодаря ей. Она внезапно остановилась, как будто пораженная каким-то невиданным зрелищем. Кермадек, тоже стоявший лицом к двери, раскланивался с самой любезной улыбкой. Присутствующие обернулись, и у всех вырвалось невольно восклицание удивления и восхищения: на пороге показалась Атлантис. Привлеченная шумом и веселыми голосами, она остановилась в изумлении перед неожиданной картиной. Такое многочисленное общество было, конечно, непривычно для молодой отшельницы, но более всего ее внимание было приковано к Елене, которая в своем светло-сером дорожном костюме была в высшей степени грациозным существом.

Прислонившись к косяку двери, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу, молодая гречанка прислушивалась с волнением к бессвязному потоку слов любви и ласки, которые вырывались у мадам Каудаль. В эту минуту она поняла, какое тяжелое горе быть сиротой, не испытать никогда материнской ласки и любви. Она была так поглощена созерцанием, что не замечала того, что сама служит предметом всеобщего внимания.

Одетая в белые одежды, ниспадавшие широкими грациозными складками, которым позавидовал бы сам Фидий, красавица производила впечатление богини. Вместе с тем ее лицо выражало такую детскую наивность и желание принять участие в общей радости, что она сразу завоевала всеобщую симпатию. Елена тотчас поняла ее настроение и первая бросилась к ней с неподражаемой грацией:

- Атлантис, - проговорила она, - я давно знакома с вами: Рене так много рассказывал мне о своем приключении, что я уже искренне полюбила вас.

Две слезы, как росинки, засверкали на длинных ресницах красавицы.

- Я также знаю и люблю вас, Елена!

Затем голосом, в котором слышалось и почтение, и боязливая нежность, она спросила:

- Это его мать?

Ее голос, ее взгляд ясно выражали: "О, если бы эта женщина могла меня полюбить!"

Рене молчал. Его сердце также билось усиленно от волнения и ожидания; он знал доброту своей матери и рассчитывал, что эта доброта победит все предрассудки. Его надежды были не напрасны. Мадам Каудаль с теплым участием смотрела на молодую красавицу, отгадав под наружной красотой душу одинокого ребенка, жаждущую любви и опоры.

Она протянула к ней руки.

- Придите ко мне, дитя мое! - проговорила она.

С криком радости бросилась Атлантис к матери своего жениха и упала к ее ногам, стараясь поймать ее руку для поцелуя, но мадам Каудаль подняла ее и нежно прижала к своей груди.

Елена и Патрис обменялись с Рене быстрым взглядом. Они поняли, что в эту минуту решалась их собственная судьба.

Между тем, желая исполнить обязанности гостеприимства, Атлантис предложила своим гостям отдохнуть после утомительного путешествия, но доктор Патрис отказался и попросил проводить его к больному, чему молодая хозяйка очень обрадовалась. Поручив Кермадеку проводить дам для отдыха в маленькую, предназначенную для этого комнату и подать им завтрак, Атлантис в сопровождении доктора Патриса направилась к отцу; Рене, по знаку матери, последовал за ними.

- Ты понимаешь, дитя мое, - обратилась мадам Каудаль к Елене, располагаясь на широких подушках дивана, - что было бы неудобно пройти нам с тобой к больному без разрешения доктора. С другой стороны, приличие требует, чтобы Рене...

- Приличие! - засмеялась Елена. - Мне кажется, тетя, что мы не особенно обращали на него внимание, когда решили явиться сюда без всякого приглашения!

- О, Боже мой, ты права! - воскликнула мадам Каудаль, пораженная этим открытием. - Как ты думаешь, Елена, мадемуазель Атлантис считает нас очень навязчивыми?

- Она! - воскликнула Елена. - Чтобы эта божественная головка скрывала бы какую-нибудь мелкую мысль! О, тетя, тетя! Разве вы не видите, что это чудное создание готово отдать нам весь свой дворец и свое сердце? Она очаровательна, и я ее обожаю!

- Ты слишком легкомысленна в своих привязанностях, Елена! - с напускной строгостью проговорила мадам Каудаль.

- О, вы, наверно, тоже любите ее, тетя! Ее невозможно не любить. Не правда ли, Кермадек? - обратилась Елена к матросу, расставлявшему перед ними на столе разные фрукты, которые казались сорванными в волшебном саду.

- Есть, барышня! - отвечал матрос, вытягиваясь в струнку, как перед начальством.

- Признайся, Кермадек, что ты ее больше любишь, чем меня?

- Никак нет, барышня! Для меня, что ни на есть выше всех мать и сестра моего офицера. А только и морская барышня также хоть куда.

- Елена! - заметила мадам Каудаль, когда Кермадек удалился, - зачем ты разговариваешь так фамильярно с этим матросом?

- О, тетя, разве он простой матрос? Он наш друг! И притом я так счастлива, здесь так хорошо! Это царство красоты, счастливая Аркадия! Здесь нет ни злобы, ни слез, ни господ. Мы все равны, и всякая ложь здесь невозможна. Будем же повиноваться только влечению нашего сердца!

- Что ты хочешь сказать, Елена? - проговорила мадам Каудаль, растроганная и взволнованная.

- О, вы хорошо сами знаете, дорогая тетя, но я буду говорить откровенно. Сегодня, при виде Атлантис, я более, чем когда-либо прежде, почувствовала, что я многим вам обязана. Вы для меня были самой нежной матерью, разделявшей все мои горести и радости. Я могла поделиться с вами всяким волновавшим меня чувством, зная, что найду всегда сочувствие и поддержку, и когда я увидела сейчас взгляд этой царственной красавицы, устремленный на вас с мольбой любви, тут-то только мне стало вполне понятно счастье иметь мать. Бедная девушка! Несмотря на окружающую ее роскошь, она более достойна участия, чем какой-нибудь нищий мальчуган, которого утром мать будит своим поцелуем. Мне кажется, тетя, что наша обязанность сделать ее счастливой, окружить ее любовью и заботой; она вполне достойна их!

- Можешь ли ты сомневаться, дитя мое, - проговорила мадам Каудаль, несколько смущенная словами племянницы, - в моем желании разделить твой великодушный порыв. Все, происходящее здесь, странно, очень странно, но, во всяком случае, ты видела, я поцеловала эту красавицу...

- Да, вы, как всегда, повиновались первому движению вашего доброго сердца, но я вижу, что уже сожалеете об этом. О, тетя, не слушайтесь вашего рассудка, а повинуйтесь всегда только вашей природной доброте и великодушию. Не ждите, чтобы вас умоляли о согласии, а соедините сами руку Рене с рукой его невесты!

- Елена, что ты говоришь? - воскликнула мадам Каудаль вне себя. - Разве ты не знаешь, что это значило бы разбить самую дорогую мою надежду? И ты, ты говоришь так, ты - моя избранница, моя дочь!

Слезы полились у нее из глаз.

- Я всегда была и останусь, тетя, самой преданной вашей дочерью! - говорила Елена, обнимая и целуя мадам Каудаль. - Но откажитесь же от намерения, которое не принесет никому счастья. Будем откровенны. Рене не хочет меня в жены, а я, простите за дерзость, не хочу его в мужья. Согласитесь, что такое начало не обещает ничего доброго, да, кроме того, его выбор уже бесповоротно сделан. Неужели из-за какой-то химеры вы разрушите его счастье?

- Разрушить его счастье, Боже меня сохрани! Моя единственная мечта видеть его счастливым!

- Дайте же ему согласие, которого он жаждет, скажите, что с радостью назовете Атлантис своей дочерью.

- Атлантис - моя невестка! Эта нереида, Ундина, одетая какой-то музой!

- Я с удовольствием одолжу ей одно из моих платьев! - спокойно заметила Елена.

- Что скажут наши друзья, какого мнения будет о нас все общество?

- Они скажут, что никогда не видели более идеальной красавицы, и позавидуют Рене. Да и что, в сущности, может останавливать вас? Вы не можете сомневаться в благородстве сердца и ума Атлантис. Кроме того, если ее отец решился принять Рене как сына, то наверное ему пришлось сделать над собой большое усилие, а всякому ясно, что он сделал это. Не будьте же менее великодушны, чем он. Поверьте, Рене сумеет оценить вашу жертву!

Елена продолжала адвокатствовать за своего кузена, не замечая, что на повороте аллеи показался доктор Патрис и остановился, любуясь ею.

Мадам Каудаль первая заметила его.

- Что нового, Этьен? - спросила она.

- Ничего не могу пока сказать положительного, но во всяком случае я не отчаиваюсь. Продолжить надолго его жизнь я, конечно, не могу, но, во всяком случае, надеюсь поддержать на некоторое время. Я уже попробовал применить к нему электрическое лечение, и первый опыт был успешен. В настоящую минуту наша прекрасная хозяйка потребовала, чтобы я отдохнул здесь, возле вас.

- По правде сказать, - продолжал он, усаживаясь рядом с дамами, - я ничуть не устал. Чувствую себя свежим и бодрым, как никогда. Но какое здесь чудное место! Настоящий сад Армиды!

- Пришел ли больной в себя?

- Нет еще, но, вероятно, скоро очнется.

- Как вы думаете, не будет с нашей стороны нескромностью пройти в его комнату? Мне хотелось бы быть там при его пробуждении и извиниться за наш непрошенный приезд, - продолжала мадам Каудаль. - Вместе с тем, мне хотелось бы облегчить этой бедной девочке тяжелые минуты, хотя мы не можем дать ей другого утешения, кроме нашей любви.

- Будьте уверены, что она будет вам горячо благодарна за нее! - с одушевлением заметил Патрис. - Много видел я на свете умирающих, но никогда смерть не производила на меня такого потрясающего впечатления, как здесь. Сколько горя причинит она дочери, для которой в ее отце заключается весь мир. Как трогательна ее скорбь! Сколько в ней искренности и благородства!

- Пойдемте же скорее к ней! - проговорила мадам Каудаль, живо вставая со своего места. - Не будем терять ни минуты.

Они поднялись все трое и, сопровождаемые доктором, направились в комнату больного, где застали Рене и Атлантис сидящими у его изголовья. Старик лежал также неподвижно на своем пурпурном ложе, но вид его совершенно изменился. Легкая краска разлилась по лицу, придавая чертам невыразимую прелесть; он напоминал дивную статую, перед которой остановились очарованными обе посетительницы. Рене и Атлантис просили всех сесть, но доктор, привыкший читать в сердцах людей, понял, что мать и сын жаждали в эту минуту остаться наедине, и с обычной своей добротой поспешил прийти к ним на помощь. Кроме того, он сознавал, что никто не сумеет лучше его ненаглядной

Елены пролить целебный бальзам на душевные раны Атлантис.

- С вашего позволения, мадам, - начал он, - я попрошу разрешения остаться наедине со своим больным часа на два. Вот маленькая гостиная, - указал он на соседнюю комнату, - где ты, Каудаль, можешь удобно устроить для отдыха твою мать и остаться с ней, чтобы я мог, в случае надобности, прибегнуть к тебе за помощью. Что же касается вас, мадемуазель, то, в качестве доктора, я предлагаю вам совершить небольшую прогулку, чтобы набраться сил на будущее время, когда мне понадобится ваша помощь. Я уверен, что мадемуазель Атлантис доставит большое удовольствие показать гостье свои волшебные сады.

- Согласны? - спросила Елена с очаровательной улыбкой.

- О, да, с удовольствием! - ответила Атлантис, устремив на Елену свой кроткий взгляд. Молодые девушки удалились. Сперва они шли молча, занятые каждая своими мыслями, но на повороте одной аллеи Атлантис заговорила первая.

- Елена, - сказала она, - я хотела бы спросить... Как мог Рене предпочесть меня вам?

- Я - сестра Рене, следовательно, и ваша! - просто ответила Елена.

- Вы хотите быть моей сестрой? О, это слишком большое счастье для меня!

- Дорогая Атлантис! - проговорила Елена, обнимая ее. - Я так люблю вас!

Разговор, начатый таким образом, продолжался так же сердечно и откровенно. Сколько здесь было передано друг другу сокровенных мыслей, чувств! Когда через два часа Рене пришел за ними, молодые девушки были уже подругами на всю жизнь.

Между тем доктор Патрис ожидал с минуты на минуту пробуждения больного, около которого собралась вся семья. Вдруг произошло необыкновенное явление: звонок у входной двери зазвонил со страшной силой два раза подряд. Этот звон на глубине нескольких сот метров от поверхности океана привел всех в необычайное волнение. Кто мог быть этот неожиданный посетитель?

ГЛАВА XIX. Вторичный звон

- Прикажете открыть, ваше благородие? - проговорил наконец Кермадек.

- Открыть! Кого это принесла нелегкая? Нет возможности нигде скрыться от людей! Стоило бы заставить их звонить до второго пришествия в наказание за навязчивость...

В эту минуту раздался третий звонок, еще сильнее предыдущих.

- Однако, видимо, их разбирает нетерпение! - заметил Патрис, улыбаясь. - А что скажет наша очаровательная хозяйка? Разрешит ли она войти сюда этим незваным гостям?

- Наше уединение кончено навсегда! - кротко ответила Атлантис. - Я уверена, что Харикл принял бы этих новых пришельцев; заменяя его в настоящую минуту, я должна поступить, как он. Иди же, молодой слуга, - продолжала она, обращаясь к Кермадеку. - Приветствуй путешественников от имени Харикла и предложи им пищи и питья, а затем проводи их к нам!

Кермадек вышел; через несколько минут послышались удивленные восклицания, и вскоре матрос показался в дверях и, широко распахнув их, провозгласил:

- Его сиятельство граф Монте-Кристо и капитан Сакрипанти свидетельствуют свое почтение!

У Рене и Патриса вырвался невольный возглас неудовольствия; мадам Каудаль, как бы защищаясь от докучных посетителей, крепче завернулась в свою шаль, причем Елена не могла удержаться от хитрой усмешки. Что касается Атлантис, она совершенно спокойно и равнодушно ожидала появления новых лиц, которые не заставили себя ждать.

Монте-Кристо появился с видом победителя, преисполненный, как всегда, самодовольства и самоуверенности. Позади него шел Сакрипанти, напомаженный, расфранченный, весь увешанный брелками и цепочками; он отвешивал почтительные поклоны, выходившие у него очень неуклюже.

- Капитан Сакрипанти согласился сопровождать меня в качестве переводчика, так как все современные и древние языки ему одинаково хорошо известны, и я думал, что он поможет мне завязать знакомство с интересными обитателями этого подводного царства. Между прочим, любезный Каудаль, представьте меня этому благородному старику и его очаровательной дочери.

- Позвольте вам заметить, - несколько резко возразил Рене, - что вы очень неудачно выбрали время для знакомства, так как Харикл не в состоянии принимать кого-либо. Объясните нам лучше, как вы очутились здесь, так как, по правде, я ничего не понимаю.

- Я отвечу вам на этот вопрос по ирландской моде, то есть тоже вопросом, - ответил Монте-Кристо, бесцеремонно усаживаясь в кресло из слоновой кости, которое затрещало под его тяжестью. - Разве я не видел уже однажды, во время нашего погружения, в водолазном аппарате "Синдерельи", это чудо красоты и грации, которое находится теперь перед нашими восхищенными взорами?

- Что же дальше? - нетерпеливо проговорил Рене.

- Думаю, что дальнейшее объяснение излишне. Тот, кто знаком хотя немного с Монте-Кристо, знает, что он всегда достигает того, чего хочет!

И он с полным самодовольством обвел глазами все общество.

- Увы, ты забыта, моя бедная Елена, - проговорила вполголоса мадам Каудаль, - но ты не в претензии на это, надеюсь?

- Все это прекрасно, но все-таки не объясняет нам того, как вы сюда попали! - холодно заметил Рене.

- Ага, любезный Каудаль, любопытство вас мучает. Хорошо, я удовлетворю его. Своим прибытием сюда я обязан вам. Когда вы так бесцеремонно покинули меня, я решил следить за вами и узнать ваши намерения. Мой уважаемый друг, капитан Сакрипанти, помог мне в этом отношении.

- То есть, говоря прямо, вы шпионили за мной! - резко проговорил Рене.

- Шпионили! Вы, мой друг, употребляете слишком сильные выражения!" В этом не было надобности, так как вы и не скрывались. Сакрипанти узнал, что вы заняты постройкой подводного судна, о предназначении которого я, конечно, тотчас догадался, и так как мои доходы не иссякли, то я и обратился с заказом к вашим же рабочим, которые и исполнили его в очень короткий срок, так что мое судно было готово через несколько дней после вашей "Титании". Капитан Сакрипанти любезно предложил сопровождать меня, - и вот мы здесь, где я нашел такое многочисленное и очаровательное общество, что было для меня совершенной неожиданностью! - галантно закончил Монте-Кристо.

- Как и для нас - ваш приезд, которого мы также совершенно не ждали, - холодно возразил Рене. - Однако, Патрис, кажется, наш почтенный хозяин проявляет некоторые признаки жизни; не следует ли нам возобновить электризацию?

- Я с удовольствием к вашим услугам, - великодушно предложил Монте-Кристо. - Думаю, что не унижу своего достоинства уходом за этим почтенным старцем: он, видимо, благородного происхождения.

Рене с нетерпением отвернулся и вместе с Патрисом и Кермадеком приступил к электризации больного, прерванной прибытием Монте-Кристо, который в это время вступил в оживленную беседу с мадам Каудаль, видимо, совершенно забывшей свои прежние антипатии к нему.

Елена и Атлантис разговаривали в уголке, смеясь от всего сердца над ошибками, которые молодая гречанка делала во французском языке. Сакрипанти был предоставлен самому себе, что его ничуть не смущало; он чувствовал себя как дома, разгуливал по зале, заглядывая во все уголки и любуясь видневшимися повсюду редкостями, которые, видимо, ему очень нравились.

Между тем, по истечении часа электризации, Харикл испустил глубокий вздох, открыл глаза и сделал движение, желая подняться. Рене помог ему сесть; больной с удивлением обвел глазами всю комнату.

- Где я? - прошептал он. - Неужели я уже в царстве теней? Кто эти люди?

- Успокойтесь, я около вас! - проговорил Рене, пожимая больному руку.

- Атлантис! - добавил Харикл, стараясь говорить громче.

Атлантис с быстротой птички бросилась к отцу и обвила руками его шею, покрывая его нежными поцелуями.

Старик с любовью прижал ее к сердцу.

- Дорогая моя девочка! Какое счастье, что я снова вижу тебя. Но скажи мне, кто эти чужестранцы? Может быть, это бред моего больного воображения? Когда я заснул, я оставил тебя одну с нашим молодым другом, а теперь вижу здесь такое многочисленное общество. Кто эта женщина в черном, с седыми волосами и бледным благородным лицом? Она похожа на мать Гектора. А эта очаровательная нимфа, достойная быть твоей сестрой?

- Ее зовут Елена, - улыбаясь ответила Атлантис - Она сестра Рене.

- Елена, - задумчиво повторил старик, - но эта Елена чиста и невинна. Подойди сюда, красавица! Дай мне полюбоваться твоей красотой и молодостью!

- Верно, этот человек с серьезным лицом и гордым взглядом - твой будущий муж? Он похож на Рене. Да благословит небо ваш союз!

Такой неожиданный вопрос заставил покраснеть Елену и доктора; Харикл между тем продолжал:

- А кто этот человек зрелого возраста с самодовольным видом? Он тоже вашего племени? Может быть, он твой отец, Рене?

Старик с трудом скрывал неблагоприятное впечатление, которое на него произвел Монте-Кристо.

Заметив по направлению взгляда больного, что разговор касался его, Монте-Кристо, давно ждавший случая принять в нем участие, не замедлил тотчас вмешаться.

- В самом деле, Каудаль, вы слишком медлите представить меня, - с упреком проговорил он. - Объясните же этому почтенному старику, что он видит перед собой представителя такого же древнего рода, из которого происходит и он сам, одним словом, скажите ему, что я - Монте-Кристо! - и граф с гордостью обвел глазами присутствующих.

Рене в кратких словах объяснил Хариклу все происшедшее во время его сна. Старик, подкрепившийся несколькими глотками вина, с интересом выслушал все подробности и припомнил, что слышал сквозь сон сильный звон колокольчика; затем он поблагодарил Патриса за его заботу и обратился к мадам Каудаль с похвалами ее мужеству, что, вероятно, сильно сконфузило бы ее, если бы она поняла хотя бы одно слово. Больной с удовольствием заметил Кермадека, который всегда нравился ему своим открытым лицом и услужливостью; осведомившись затем, исполнила ли Атлантис все обязанности гостеприимства по отношению к Монте-Кристо, он совершенно перестал обращать на него внимание.

Однако такое отношение к его особе не входило в расчет графа. Пошептавшись о чем-то в углу со своим верным Лепорелло, они оба подошли к постели больного, и Сакрипанти обратился к нему на исковерканном греческом языке.

- Принц Харикл, - проговорил он, - обращаюсь к вам с просьбой от имени графа Монте-Кристо, древнее происхождение которого вам уже известно.

- Говори! - отрывисто отвечал ему старик, невольно сдвигая брови.

- Граф Монте-Кристо остался до сих пор холостым, что вас, конечно, удивит ввиду его лет и высокого положения в обществе, - торжественно начал Сакрипанти. - Вы спросите, почему мой высокий друг остался неженатым, перейдя ту ступень человеческого возраста, о которой говорят поэты? Вы спросите, почему он пренебрег обязанностью заботиться о продолжении своего рода, лежащей на каждом человеке его положения. Одним словом, вы спросите, почему благородный граф до сих пор не женат?

Задав такую задачу, Сакрипанти остановился и обвел глазами все общество, тогда как мадам Каудаль, которой Рене перевел всю его речь, невольно прошептала:

- Если не женился до сих пор, то, во всяком случае, не по собственному нежеланию, так как нам кое-что известно по этому поводу!

Между тем Сакрипанти продолжал:

- Я скажу вам причину этого! Если высокий представитель рода и обладатель острова Монте-Кристо до сих пор не женат, то только потому, что не нашел подруги, достойной его!

- Ого, охо! - воскликнула мадам Каудаль, которую Елена тянула тихонько за рукав платья, умоляя молчать.

- Он нашел наконец эту подругу! - снова начал Сакрипанти, указывая театральным жестом на Атлантис, грациозно облокотившуюся на плечо Елены в позе, напоминающей одну из кариатид Эрехтейона. - Это твоя дочь, благородный старец, которая одна достойна быть матерью сыновей графа Монте-Кристо! Я, недостойный, беру на себя смелость просить ее руки для моего высокого покровителя!

И Сакрипанти отвесил один из своих самых грациозных поклонов, а Монте-Кристо, красный как рак, направился к Атлантис, намереваясь запечатлеть на лбу ее первый поцелуй жениха.

- Остановись! - воскликнул Харикл, который угадал его намерение. - Умерь твои восторги, граф Монте-Кристо! Ты, конечно, делаешь честь моей дочери своим предложением, и я благодарю за это, но ее сердце уже отдано другому. Я сам соединил ее руку с рукой этого молодого человека, который первый из людей проник в наше жилище. Атлантис будет женой Рене!

- А! А! - воскликнула мадам Каудаль, очень довольная таким оборотом дела. - Слыханная ли вещь делать предложение через двадцать минут знакомства, притом месяц тому назад этот самый господин пылал страстью к другой особе, которая недалеко отсюда! Я вас спрашиваю, есть ли в этом какой-нибудь человеческий смысл?

- Моя дочь и мой молодой друг уже получили согласие на свой союз, - продолжал Харикл. - Нам остается только обратиться теперь за разрешением к этой дивной матери, которая ради своего сына не побоялась никаких опасностей подводного путешествия. Но можно ли сомневаться в ее согласии? Разве боги не осыпали Атлантис всеми дарами природы: красотой, умом, невинностью, сердцем кротким и великодушным? О, Атлантис! дорогое дитя мое! Твой старый отец умрет спокойно, вручив тебя этой благородной семье! Подойдите, благородная женщина! Пусть наши руки соединят руки наших детей. Харикл умрет спокойно, вручив вам свою дочь!

Он взял руку Атлантис. Рене, Патрис и Елена окружали мадам Каудаль с умоляющим видом, а Атлантис смотрела на нее с бесконечной тоской и беспокойством; наконец, последний взгляд, брошенный мадам Каудаль на красное от досады лицо Монте-Кристо, решил дело в пользу влюбленных. Она решительно поднялась со своего места и, подойдя к больному, соединила руки сына и Атлантис.

Все происшедшее так взволновало бедную женщину, что она не могла удержаться от слез, но Атлантис бросилась к ней с таким выражением любви и благодарности, что последние ее сомнения рассеялись.

- Что же делать? - проговорила мадам Каудаль, - приходится отказаться от своей мечты. Этот брак мне кажется каким-то недоразумением, но, во всяком случае, невеста очаровательна, и когда она оденет одно из платьев Елены, то во всем Лориане не найдется ни одной девушки, которая годилась бы ей в подметки. В конце концов, думаю, что ее отец прав, и она действительно прелестная девушка, особенно когда немного приобщится к культуре...

- Приобщится к культуре?! - воскликнул с негодованием Рене. - Да разве вы не видите, мама, что это богиня, гомеровская царевна...

- Может быть и так! - несколько обиженно возразила мадам Каудаль. - Во всяком случае, тебе не в чем меня упрекать, так как я дала свое согласие. Согласись, во всяком случае, что у нее несколько странные манеры, и она произведет довольно необыкновенное впечатление в обществе...

Рене собирался ответить довольно резко, но тут вмешался Патрис и несколькими благоразумными словами успокоил своего друга и водворил мир. Мадам Каудаль уселась рядом с Атлантис, чтобы познакомиться с ее познаниями во французском языке.

Понятливость и прилежание молодой гречанки восхитили ее и внушили надежду сделать ее в короткий срок вполне цивилизованной.

Монте-Кристо, крайне оскорбленный своей неудачей, держался в стороне от остального общества, а Сакрипанти куда-то удалился вместе с Кермадеком.

Вдруг дверь с шумом распахнулась и на пороге показался Сакрипанти, но совершенно неузнаваемый: глаза его дико блуждали, волосы были растрепаны...

- Боже мой! Пожар! - воскликнула мадам Каудаль, совершенно забыв о том, где она находится.

- Что такое? Что случилось? - послышалось со всех сторон.

В продолжение нескольких минут Сакрипанти не мог произнести ни слова: он то хватался рукой за голову, то указывал по направлению к выходу, представляя собой олицетворение ужаса.

- Ну, наконец, что же такое случилось? - воскликнул Рене, бросаясь к нему и тряся изо всех сил, чтобы привести в сознание. - Говорите же!

- Там, там! - произнес наконец капитан сдавленным голосом. - Дверь открылась!

- Какая дверь?

- Невозможно ее закрыть! Мы навсегда заперты здесь! О, горе мне! Зачем я дожил до этого дня! Моя карьера погибла навсегда!

- Заперты здесь, потому что открылась какая-то дверь! Вот это странно! - проговорила мадам Каудаль с удивлением.

- Что он такое несет? - воскликнул Патрис - Не рехнулся ли он? Граф, вы понимаете, что он говорит?

- Не особенно, - отвечал Монте-Кристо с беспокойством. - Во всяком случае, он вне себя!

Наконец с помощью вопросов выяснилась причина ужаса Сакрипанти. Отправившись прогуляться, он дошел до входа, через который они проникли внутрь подводного жилища. Там он застал Кермадека, сыпавшего самыми отборными проклятиями.

Честный малый имел на то полное основание: Монте-Кристо и Сакрипанти оставили свое судно рядом с "Титанией", которая находилась как раз напротив входа в нижнюю комнату. Их судно налегло на борт "Титании", которая в свою очередь наклонилась и легла всем корпусом на открывшуюся дверь и загородила совершенно вход. Вследствие громадного веса судна являлось невозможным сдвинуть его с места и закрыть дверь, чтобы впустить воду, могущую поднять его.

Таким образом Сакрипанти оказался прав! Эта открытая дверь грозила на всю жизнь удержать их в плену.

Невозможно описать ужас, охвативший всех присутствующих при этом известии. Все бросились к комнате, служившей пристанью для судов, чтобы лично убедиться в постигшем их несчастье.

Последняя надежда исчезла, только чудо могло освободить их! В первую минуту на всех напало какое-то оцепенение, но скоро к мужчинам вернулось присутствие духа. Рене, Патрис и Кермадек немедленно начали придумывать способы поправить беду, а мадам Каудаль, крепко обняла Елену, которая старалась скрыть свой ужас, как бы собиралась защитить ее от невидимого врага.

Монте-Кристо по обыкновению предавался шумному изъявлению своего отчаяния, осыпая упреками Сакрипанти за его глупую неосторожность, послужившую причиной такого непоправимого бедствия.

ГЛАВА XX. Пленники моря

Жалобные вопли Сакрипанти возбудили любопытство Атлантис, но когда ей объяснили причину всеобщего отчаяния, она осталась совершенно спокойна.

- Не все ли это равно? - сказала она. - Все близкие Рене здесь, чего же ему еще желать или бояться? Разве мы несчастливы в этом подводном жилище? Я согласна остаться здесь навсегда и продолжить историю моих предков атлантов. Харикл научит вас искусству возделывать здешнюю почву и сообщит все тайны здешней жизни. Говорят, что Феб с тех пор, как я живу на свете, уже семнадцать раз обошел вокруг земли, но я оставалась совершенно равнодушной ко всему, что творится в надводном мире. Правда, у меня проснулось желание увидеть людей, но теперь это желание вполне удовлетворено. Я приобрела семью, которую уже люблю, как свою родную. Подчинимся же нашей участи и будем жить здесь, поверьте моей опытности, вы не будете несчастны.

- Великий Боже! - воскликнула мадам Каудаль, когда поняла смысл слов молодой девушки. - Эта девочка потеряла рассудок! Неужели она думает, что на склоне дней я могу обратиться в какую-то нереиду или сирену? Что будет с Еленой в этой ужасной темнице? Нет, надо во что бы то ни стало выбраться отсюда, хотя бы вплавь. Я никогда не прощу графу, что по его вине мы погребены в этой ужасной пропасти, куда имели глупость забраться. Такое положение ужасно! Можно сойти с ума!

- Дорогая тетя! - говорила Елена, испуганная нервным состоянием своей приемной матери. - В нашем несчастье есть все-таки большое утешение: мы все вместе. Вспомните наше отчаяние, когда не было известий от Рене! Какая разница с нашим теперешним положением. Лучше оставаться здесь всю жизнь...

- Благодарю покорно! - с живостью воскликнула мадам Каудаль. - Остаться здесь всю жизнь! Приятная перспектива, нечего сказать! Мне даже начинает казаться, что здесь нечем дышать. Положительно я задыхаюсь. Вы не находите?

- Уверяю вас, что это просто ваше воображение! - заметил Патрис. - Воздух здесь прекрасный, здоровый! Я только что осмотрел приборы с кислородом и нашел их идеальными.

- Пожалуйста, Патрис, избавьте меня от рассказов о приборах для кислорода и о всей чертовщине, которой мы здесь окружены! - воскликнула мадам Каудаль, теряя последнее терпение. - Я не могу спокойно вспомнить о настоящем, чистом воздухе, которым дышала в своем милом садике. А мой бедный дом! Воображаю, в каком все беспорядке! Я думаю, Жанета совсем не вытирает пыль или делает это только для виду. О, вся прислуга одинакова!

- А между тем, тетя, вы сами часто повторяли, что Жанета - золото! - возразила Елена, обрадованная, что хозяйственные заботы отвлекли мадам Каудаль на некоторое время от печальной действительности.

- Да, при мне она - золото, но хотела бы я знать, что она делает, когда ее барыня отправилась на сотни метров в подводные глубины. Счастье, что знакомые не знают, где я нахожусь. Что бы сказали мадам Дефиль или мадам Кальвер?!

- Воображаю, как бы у них вытянулись физиономии! - засмеялась Елена своим звучным, серебристым смехом. - Мадам Кальвер всегда говорит про рассказы всех путешественников: "Не любо - не слушай, а врать не мешай". Это я не раз слышала от нее; а если бы ей порассказали наши приключения, то она имела бы полное право усомниться в их достоверности.

- Ну, мы уж оставим лучше эти рассказы при себе, если только нам посчастливится выбраться отсюда, - заметила мадам Каудаль. - Рене, Патрис, скажите же ваше мнение. Выйдем мы отсюда или нет? Только не обманывайте меня; я хочу знать правду!

Рене в эту минуту возвратился вместе с Кермадеком, с которым он осматривал нижнюю водяную комнату, оставшуюся открытой.

- Дорогая матушка, - проговорил Рене, - я считаю вас достаточно мужественной для того, чтобы предпочесть самую горькую правду лжи. У нас есть только очень слабая возможность выйти отсюда, если удастся поднять судно, заграждающее нам путь. Вы не имеете понятия об его тяжести, но она громадна. Среди нас пять сильных мужчин (на Харикла, конечно, нельзя рассчитывать) и три женщины, но одними этими силами нет никакой физической возможности сдвинуть судно хотя бы на один сантиметр.

- Значит, все кончено? Мы заживо погребены здесь? - воскликнула мадам Каудаль.

- Нет, это ничего не значит, так как мы можем прибегнуть к механическим силам, которые находятся в нашем распоряжении в этом дивном жилище. Наше счастье, что мы попали к таким удивительно умным и развитым людям, как атланты.

- Прекрасно! Так приступим тотчас к делу. Через сколько времени мы можем выбраться отсюда? Признаюсь, каждая минута мне кажется вечностью.

- Увы, матушка! - проговорил Рене печально, - запаситесь терпением. Какое ужасное мученье сознавать, что вы попали в эту могилу только из-за меня!

- Как! - воскликнула мадам Каудаль, бледнея, - так это продолжится долго?

- Очень долго!

- Неделю, две?

- Потребуются месяцы, а может быть, годы! Подумайте, сколько труда придется приложить, чтобы поставить машины, а затем выстроить новую комнату для воды около старой. Это страшный труд. И только надежда на успех может поддержать наши силы.

- Месяцы или годы! - прошептала мадам Каудаль в ужасе. - Значит, все кончено: я не увижу больше Франции! Простите мне мое малодушие, но это известие леденит во мне кровь. Ужасно подумать: целые годы!

- О, тетя! - воскликнула Елена, - не отчаивайтесь; может быть, они и скорее добьются успеха. Во всяком случае, мы все вместе; ведь это большое утешение, которое никто не может у нас отнять.

- Кроме смерти, которая не замедлит явиться в эту могилу, - прошептала мадам Каудаль. - Ты помнишь, Елена? - прибавила она дрожащими губами, - какой ужас я испытывала при мысли быть погребенной заживо... Это было моим кошмаром с самого детства, и мне кажется, что он исполнился... Я задыхаюсь...

- Умоляю вас, матушка! - воскликнул Рене с отчаянием, - не предавайтесь этим мрачным мыслям! Будем надеяться и работать! В этом все наше спасение!

Но напрасно Рене и Патрис старались вдохнуть мужество в бедную женщину: она была убита горем, и даже Елена утратила на нее свое влияние. Монте-Кристо был в таком же жалком состоянии: он лежал в кресле с тусклым взглядом, с беспомощно повисшими вдоль туловища руками, тогда как Сакрипанти, потеряв всякую способность думать, стоял около злополучного судна и употреблял всевозможные усилия, чтобы поднять его.

Между тем Атлантис, следившая за всеобщим волнением, удалилась быстрыми шагами, но вскоре вернулась и громко воскликнула:

- Рене, Елена! Я рассказала отцу о вашем горе, и он зовет вас к себе!

Это неожиданное вмешательство нарушило всеобщее тягостное настроение; все направились к больному, причем Рене должен был вести мать под руку, так как она совершенно ослабла от пережитого ею потрясения. Все общество сгруппировалось в ногах постели Харикла и вокруг кресла, придвинутого Атлантис для мадам Каудаль, которая тяжело опустилась в него. Старик сидел на постели, поддерживаемый подушками, и встретил вошедших ясным, спокойным взглядом, который невольно произвел на всех успокаивающее впечатление.

- Как вы хорошо выглядите! - воскликнул Рене. - Будем надеяться, что скоро наступит полное выздоровление!

- Не обманывай себя напрасно, сын мой, - возразил Харикл. - Мои минуты сочтены: лампа жизни догорает за недостатком сил; это ее последняя вспышка. Но прежде чем умереть, я должен сообщить вам важную тайну. Атлантис, дай мне выпить подкрепительное лекарство моих предков, а то у меня не хватит сил рассказать все до конца.

Атлантис поднесла ему чашу с каким-то напитком, и старик сделал из нее несколько глотков.

- Я надеялся умереть, - снова начал он, - открыв эту тайну только дочери с тем, чтобы она передала ее впоследствии своему сыну, как это велось у нас из поколения в поколение. Однако отчаяние моих гостей, которые заменят вскоре меня для моей дочери, столь сильно, что ради них я не колеблясь изменю завету предков. Рене был совершенно прав, предположив, что для поднятия подводного судна пришлось бы потратить много лет, и то с сомнительным успехом. К счастью, есть другой способ выбраться из волшебной области Амфитриты.

Этот способ таков.

Одним из моих предков, прожившим всю жизнь на глубине Атлантиды, был мудрый Улисс. У него сложилось убеждение под влиянием различных прочитанных им книг, что счастья не существует на земле, а возможно только вдали от мира, вследствие чего у него никогда не появлялось желания покинуть Атлантиду. Когда ему исполнилось двадцать лет, отец женил его на красавице Эхарис, которая с детства отличалась какой-то странной меланхолией. Она была подвержена временами каталептическому сну и просыпалась каждый раз все более и более мрачной и печальной, устремляя безнадежный взгляд на расстилавшийся над ней стеклянный свод тюрьмы. Когда она вышла замуж за Улисса, то под влиянием его нежных расспросов открыла ему причину своей постоянной грусти: ей смертельно хотелось побывать на земле, подышать чистым воздухом, погреться под живительными лучами солнца. Во время каталептического сна ей представлялась всегда земля; она видела себя простой смертной, играющей в лугах и лесах или собирающей цветы. Это были единственные счастливые часы ее жизни, с каждым пробуждением стены тюрьмы становились ей невыносимее: она чувствовала, что задыхается в них, и умоляла Улисса найти возможность пробраться на землю, дать ей насладиться красотами природы, без которых она не в состоянии была жить.

В то время не был еще известен способ подниматься на поверхность океана, однако Улисс, тронутый горем своей молодой жены, решил во что бы то ни стало исполнить ее желание и прорыть туннель, который вывел бы их из подводного царства. Но Эхарис не дождалась окончания работ: она скончалась во цвете лет под влиянием угнетавшей ее тоски. Улисс горько оплакивал ее и, несмотря на то, что по желанию отца вступил в новый брак с очаровательной Лалажэ, сохранил на всю жизнь воспоминание о своей первой, безвременно погибшей жене.

Не желая, чтобы какая-нибудь другая девушка погибла такой же смертью, он довел до конца постройку туннеля, который существует до сих пор и соединяется с одним из Азорских островов, известных под названием Санта-Мариа. Этим путем вы можете выйти отсюда в какое угодно время.

Трудно описать радость мадам Каудаль и всего остального общества при этом неожиданном известии. Сакрипанти уговаривал немедленно отправиться в путь, но мадам Каудаль, несмотря на свое пламенное желание выбраться поскорей из подводного царства, не пожелала покинуть умирающего в последние минуты его жизни. Она попросила только указать ей вход в туннель.

- Он находится недалеко отсюда, - отвечал Харикл со спокойной улыбкой, - в стене соседнего грота, и скрыт под цветником. Вам нужно идти по туннелю все прямо, пока не дойдете до хрустальной двери, запертой золотым замком, которая выходит в одну пещеру на берегу острова Санта-Мариа. Этот туннель имеет только тридцать стадий длины. Он весь усыпан мелким песком, а стены украшены дивными растениями. Дочь моя, - обратился он к Атлантис, - подай мне ящик, стоящий у меня в голове: там находится ключ от двери туннеля.

Атлантис немедленно исполнила приказание отца и, открыв сундук из слоновой кости, вынула из него ящичек сандалового дерева удивительно искусной работы, который подала отцу. Харикл открыл его и, вынув оттуда золотой ключ, подал его Атлантис, произнеся какое-то странное заклинание. Атлантис взяла его с почтением и тотчас повесила на золотую цепь, украшавшую ее маленькую шею. Затем больной вынул из ящика сверток папируса и, подавая его Рене, произнес:

- Это полная история Атлантиды с самых древних времен. Изучи ее внимательно, сын мой. Ты найдешь в ней новые причины уважать народ, к которому принадлежит твоя невеста.

- А теперь, - добавил Харикл, - займемся менее возвышенными предметами. Вот небольшая вещица, которая, по мнению моего отца, имеет на земле громадную стоимость и послужит приданым для Атлантис.

С этими словами он развязал небольшой мешочек, источающий сильный, необыкновенный аромат, и высыпал из него горсть роскошных жемчужин различной величины. Удивительная молочная белизна и красота их формы вызвала всеобщий крик восторга; одна только Атлантис осталась совершенно равнодушна к этим царственным драгоценностям.

Харикл, видимо очень довольный восхищением своих гостей, велел подать ему другой ящик, находящийся там же, где и первый. Он вынул из него и преподнес окружающим удивительные античные драгоценности, уступающие, однако, по стоимости жемчугу, предназначенному для Атлантис.

Мадам Каудаль получила роскошную цепь удивительно тонкой работы. Несмотря на длину, она свободно могла бы поместиться в маленьком наперстке, если бы не тяжелые подвески из черного жемчуга, которые украшали ее. Она была из того же неизвестного металла, как и кольцо, украшавшее руку Рене. Кроме того, Харикл преподнес почтенной даме несколько золотых шпилек для волос, артистически сделанных, равно как и пряжки для кушака, предназначавшиеся прежде для застегивания на плече пеплума. Затем, обернувшись с ласковой улыбкой к Елене, он собственноручно застегнул на ее тонких ручках два тяжелых золотых браслета, надел ей на шею ожерелье из опалов, а волосы украсил жемчугом, что сразу придало ей какую-то античную красоту.

Атлантис со смехом накинула ей на плечи белую шерстяную тунику и захлопала от радости в ладоши, увидев Елену, превращенную таким образом в гречанку. Обе молодые девушки представляли очаровательную картину. Патрис и Рене получили по кольцу, а Кермадек - чудесный перламутровый кубок в платиновой оправе на подставке из розового коралла.

Кроме того, Харикл попросил своих гостей принять еще на память роскошные ковры.

- Молодой слуга, - заметил он при этом, - вынесет их отсюда на своих могучих плечах, как перышко.

Вслед затем Харикл вынул из ящика второй кожаный мешок, гораздо больше и тяжелее первого и, обратившись к Патрису, просил принять его как гонорар за докторские труды. Патрис принялся отказываться, но больной с кроткой настойчивостью заставил все-таки принять этот подарок. В мешке были древнегреческие и финикийские монеты, которые представляли, вероятно, очень большую ценность. Сердце доктора при виде такого богатства сильно забилось, несмотря на все его равнодушие к деньгам, но в данном случае монеты являлись средством к достижению его единственной цели. Доктор бросил на Елену растерянный взгляд, который не ускользнул от внимания больного.

- Возьми спокойно этот дар за свои труды, молодой последователь Эскулапа, - сказал Харикл, улыбаясь. -

Он поможет тебе устроить твое хозяйство после свадьбы.

- Но ваша дочь и Рене?! - пробормотал Патрис.

- Не беспокойся: она с избытком получила все необходимое! - возразил Харикл. - Кроме того, она даже не знает значения этого металла, который имеет ценность только у вас на земле. Прими же, молодой ученый, мой дар! Ты доставишь мне этим счастливое сознание, что перед своей смертью я мог совершить хоть что-нибудь полезное.

Отказываться более было невозможно. Патрис с благодарностью принял великодушный дар больного. Мадам Каудаль, оставшаяся очень довольной при виде царственного приданого Атлантис, была не менее счастлива и за своего милого Патриса и пришла наконец к заключению, что безумная страсть ее сына к путешествиям имеет некоторые преимущества.

ГЛАВА XXI. Последний атлант

Обрадованная щедростью отца и всеобщей радостью, Атлантис с восторгом следила за распределением подарков; ее природная доброта и такт подсказали ей, что никто не должен быть забыт и обижен в эту торжественную минуту.

- Ты забыл еще двоих из наших гостей, отец! - сказала она. - Разве ты не дашь им ничего на память?

- Где же они? Пусть придут сюда! - ответил Харикл. - Хвалю тебя, дочь моя, - продолжал старик, устремив на Атлантис взгляд, полный любви и гордости, - за твое внимание. Ты только вступаешь в общественную жизнь и уже на первых шагах твоего нового поприща проявляешь доброту и предусмотрительность к людям. Это залог твоего будущего успеха. Ты можешь спокойно вступить в жизнь: ты займешь в ней достойное место!

Между тем Кермадек отправился отыскивать Монте-Кристо и его спутника, которых вскоре привел к остальному обществу. Харикл с изысканной вежливостью обратился к ним:

- Я только что простился со всеми своими гостями и вручил каждому небольшой подарок, как доказательство моего расположения и уважения. Прими же и ты, - добавил он, обращаясь к Монте-Кристо, - от меня на память этот перстень. Ценность его заключается не в металле и работе, а в древности. Вот уже более двадцати четырех веков, как он сохраняется в нашей семье как доказательство неумолимости судьбы. История этого перстня следующая: он принадлежал когда-то Поликрату, жестокому тирану, которому, однако, в жизни все удавалось. Такое необычайное счастье заставляло его страшиться мести богов, которым он бросил в воду этот перстень, умоляя Посейдона принять его жертву. Через несколько дней, разрезая за столом громадную рыбу, поданную ему поваром, он нашел в ней свой перстень. Боги не приняли жертвы тирана, и через некоторое время он погиб ужасной смертью во время возмущения своего народа. Один из моих предков женился на женщине, принадлежавшей к роду Поликрата, которая принесла ему в приданое это кольцо. Возьми его, граф Монте-Кристо, и вспоминай историю этого тирана, когда удачи жизни слишком затмят твое сердце и рассудок.

Монте-Кристо с восторгом принял подарок, мало заботясь о сделанном ему нравоучении. Перстень в его глазах имел ценность, как доказательство его чудесных приключений, в правдоподобии которых могли бы усомниться его будущие слушатели.

Харикл не забыл и Сакрипанти; тот также получил несколько драгоценностей, при виде которых у него разгорелись глаза, так как он хорошо понимал их ценность.

"Сакрипанти, друг мой! - говорил он сам себе в полном восторге. - Наконец-то счастье улыбнулось нам. Да будет благословенно это путешествие! Бросаю мореплавание и заведу торговлю... Эти изумруды, наверно, стоят не менее пятидесяти тысяч франков. Продам их и заведу магазин восточных товаров близ Пале-Рояля. Это была моя всегдашняя мечта!"

И Сакрипанти отвешивал низкие поклоны, не помня себя от радости. Монте-Кристо и он вскоре покинули комнату больного; мадам Каудаль и Елена последовали их примеру, не желая мешать последнему прощанью умирающего с дочерью. Харикл продолжал оставаться в том же положении, только блеск глаз выдавал совершавшуюся в нем внутреннюю работу мысли. Атлантис и Рене боялись потревожить его малейшим шумом.

- Кажется, я ничего не забыл! - наконец проговорил он. - Мои указания относительно туннеля были вполне понятны?

- Вполне! - отвечал Рене.

- Вы отправитесь отсюда через час после моей смерти, которую уже недолго ждать!

- Мы свято исполним ваше желание!

- Отец, - умоляющим голосом проговорила Атлантис, - не откажи мне в моей просьбе!

- Говори, дочь моя!

- Отец, зачем ты хочешь оставаться здесь? Уйдем сейчас отсюда! Мы вынесем тебя на руках и, может быть, воздух земли оживит твои силы.

- Нет, дитя мое! - возразил Харикл. - Мой путь завершен; я хочу заснуть последним сном в этом мирном жилище моих предков, где прошла вся моя жизнь. Я не сержусь на твою просьбу, но исполнить ее не могу. Я хочу, чтобы не позже, как через час после моей смерти, вы тронулись в путь, который я вам указал. На полдороге вы найдете комнату, где остановитесь для отдыха, а затем продолжите ваш путь и, достигнув хрустальной двери, которая откроется без всякого затруднения, немедленно выйдете на землю не мешкая.

При этих словах загадочная улыбка пробежала по губам больного, но вскоре лицо его приняло прежнюю спокойную неподвижность.

- Я все сказал! - добавил умирающий, - и теперь должен остаться наедине со своими мыслями, чтобы приготовиться к переходу в новую жизнь. Атлантис, дитя мое, обойди в последний раз это жилище, которое было твоей колыбелью; пойди в сад, где мы каждый день гуляли с тобой, и нарви цветов, которые ты возложишь сама на мое смертное ложе. Тебе поможет в этом твоя новая сестра. Благословляю тебя, дитя мое, благословляю вас обоих в последний раз. Теперь предоставьте меня самому себе; я не буду больше разговаривать с вами!

Повинуясь беспрекословно приказанию отца, Атлантис удалилась, запечатлев на лбу его последний поцелуй, и вместе с Еленой направилась в сад, где они приступили к исполнению последней обязанности по отношению к умирающему, выбирая для него самые роскошные цветы. Они обошли все уголки этой волшебной обители, где каждая комната, полная чудес искусства, приводила Елену в восторг. Она невольно сравнивала земное убранство комнат с этими царственными палатами, способными восхитить самого требовательного артиста.

Между тем мадам Каудаль, Рене, Патрис и Кермадек приготовлялись в путь, не отходя, однако, далеко от умирающего, который продолжал лежать также неподвижно. Атлантис и Елена достигли в это время перистиля из розового мрамора, откуда открывался вид на собственный сад Атлантис. Елена остановилась, очарованная невиданным ею раньше зрелищем, которое превосходило красотой все чудеса подводного жилища. Прямо от портика тянулась широкая аллея из гигантских роз, кончавшаяся вдали купами всевозможных цветов. К ней примыкали боковые аллеи, усаженные кустами роз; далее виднелись лужайки, гроты, небольшие рощицы, покрытые целым ковром из роз, подобранных с удивительным вкусом, без малейшей пестроты, несмотря на переходы от самых ярко-красных цветов до нежно-розоватого цвета махровой розы. Сочетание их было так искусно, что могло восхитить самый требовательный глаз. Везде чувствовалась рука художника или поэта.

- Сядем здесь, - проговорила Атлантис. - Этот сад принадлежал моей матери, и Харикл рассказывал мне, что она часто приходила сюда и проводила целые часы, предаваясь грустным размышлениям и как бы предчувствуя свою преждевременную кончину.

- Вы рано потеряли вашу мать? - робко спросила Елена.

- Я никогда не знала ее!

- И я также, - проговорила Елена, глаза которой наполнились слезами, - я никогда не знала своей матери, отца потеряла еще в колыбели, и тетя Алиса заменила мне моих родителей, она будет и для вас самой нежной матерью. Она так добра!

- Да, я чувствую это, - ответила молодая гречанка, - меня влечет к ней всем сердцем. Однако не будем терять времени, исполним сперва последнее желание отца: эти цветы должны украшать его смертное ложе. Он сам приказал это.

Молодые девушки прилежно приступили к исполнению последней воли умирающего: они срезали все лучшие цветы, которых вскоре набралась такая масса, что они должны были призвать к себе на помощь Рене и Патриса, чтобы отнести их в комнату Харикла.

Патрис приблизился к Елене и тихо проговорил:

- Надо торопиться: последние минуты наступили. Редко можно видеть такую спокойную и торжественную кончину.

- Мужайтесь, дорогая Атлантис, - говорил в то же время Рене своей невесте, - для вас наступил час вечной разлуки с отцом, но не отчаивайтесь и помните, что здесь находится человек, который чувствует не менее вас ваше горе и готов бы сделать все, чтобы облегчить его вам.

- У меня хватит мужества, Рене, обещаю вам, - ответила молодая девушка со своей всегдашней простотой. - Вы видели, что несколько раз я падала духом и не могла удержаться от рыданий, но это не понравилось отцу, и он крепко упрекал меня за малодушие. На этот раз я лучше сумею исполнить его желание и не потревожу его последние минуты бесполезными воплями.

Разговаривая таким образом, они приблизились к ложу умирающего. Атлантис тотчас начала убирать его цветами, которые подавала ей Елена. Взоры ее останавливались временами на спокойном лице отца, напоминавшем в эту торжественную минуту лицо полубога. Крупные слезы капали временами из ее глаз, и, подобно каплям росы, украшали розы, но ни одного рыдания не вырвалось из груди. Полное спокойствие и гармония царствовали вокруг смертного одра Харикла.

Вскоре все приготовления были окончены; оставалось возложить последнюю розу. Елена предоставила этот священный долг Атлантис и отошла к мадам Каудаль, которая тихо плакала, закрыв глаза платком. Рене занял ее место и, взяв руку своей невесты, тихонько пожимал ее, желая придать ей силы этим дружеским пожатием. Патрис держал пульс умирающего, заметно слабевший с каждой минутой.

Вдруг Харикл открыл глаза и встретил взгляд дочери, с любовью устремленный на него; кроткая улыбка разлилась по его лицу, затем веки его сомкнулись навечно.

- Все кончено! - проговорил доктор подавленным голосом.

Несколько минут прошли в благоговейном молчании; веяние смерти охватило всех невольным трепетом. Атлантис очнулась первая и, освободив свою руку из руки жениха, сняла со стены золотую арфу и стала против смертного ложа своего отца.

Опустив прелестную головку, она как бы собиралась с мыслями; затем ее тонкие пальчики скользнули по струнам, вызвав из них какие-то неуверенные аккорды. Но вскоре ее звучный голосок слился со звуками арфы в красивой музыкальной фразе.

Атлантис пела о величии своего народа, о его процветании, о страшном биче, обрушившемся на них и унесшем в могилу ее мать, оставив в живых только отца и ее. Она воспела Харикла, его добродетели, его знания, его мужество, его смерть, полную такого же величия, как и вся его жизнь. Она пела о своей готовности исполнить волю отца и последовать на землю за своим будущим мужем.

Ее песня напоминала волшебную поэму древности, так же как и сама мелодия, представлявшая образец древней античной музыки.

Но вот замерли последние аккорды, и Атлантис умолкла, погруженная в глубокую задумчивость. Арфа упала к ее ногам.

Последний долг был исполнен, оставалось исполнить и последнюю волю почившего - покинуть немедленно его тихую обитель. Патрис и Рене решили ускорить тяжелые минуты. Атлантис не шевелилась. Рене поднял арфу, повесил ее на стену и, подойдя к невесте, взял ее за руку и подвел ее к умершему для последнего прощания. Она поцеловала бледную, холодную руку отца, и Рене увлек ее за собой по направлению к выходу. Она беспрекословно и как-то машинально повиновалась.

Ровно через час после кончины Харикла наши путешественники вступили в туннель.

ГЛАВА XXII. Возвращение к свету. Заключение

Почва туннеля, по которому шли наши путешественники, была покрыта мягким золотистым песком, напоминавшим бархатные ковры, а стены - дивными вьющимися растениями, которые очаровывали своей красотой. Елена с удовольствием остановилась бы полюбоваться ими, но Рене и Патрис, испытывавшие смутное беспокойство, не позволяли ей замедлять шаги, торопясь выбраться из таинственного туннеля, ярко освещенного электричеством, которое они, следуя наставлениям умершего, зажгли перед вступлением в него.

Первую половину пути путешественники совершили в полном молчании, под впечатлением только что пережитого ими грустного события. Картина смерти запечатлелась перед их глазами слишком сильно и представлялась им и теперь. Атлантис шла быстро легкой поступью богини, погруженная всецело в созерцание своего прошлого; на ее чело легла печать тайной грусти, придававшей особую трогательность ее красоте. Она не замечала ничего окружающего, снова переживая всю прошедшую жизнь и готовясь к будущему. Она давала себе слово заслужить любовь своей новой семьи, сделаться действительно сестрой Елены и любящей дочерью для мадам Каудаль. Елена, уважая молчаливую скорбь своей подруги, шла молча около нее, но они обе чувствовали, что без слов понимают друг друга. Временами только, когда слезы застилали глаза Атлантис, Елена нежно пожимала ей руку, давая почувствовать, что, потеряв отца, она нашла любящую сестру. Атлантис обращала к ней тогда свой взор, отуманенный слезами, но полный любви и нежности, и взаимное влечение, которое они почувствовали друг к другу с первого взгляда, теперь возрастало с каждой минутой и превращалось в серьезную привязанность.

Мадам Каудаль следовала за молодыми девушками, поддерживаемая Рене и Патрисом, а сзади них торжественно выступал Монте-Кристо в сопровождении Сакрипанти. Кермадек замыкал шествие, тихонько насвистывая какую-то бретонскую песенку.

Таким образом прошло два часа; путешественники подвигались вперед так же молчаливо, но вот стены туннеля раздвинулись, и они очутились в просторной, высокой ротонде, посредине которой помещался каменный стол, окруженный выступами утесов, заменявших стулья.

Несмотря на пламенное желание выбраться скорее на свет Божий, мадам Каудаль так изнемогла от ходьбы, что должна была согласиться на отдых. Кермадек тотчас разостлал один из ковров, составлявших его ношу, и дамы расположились на нем.

- Здесь, право, очень недурно, - проговорила мадам Каудаль, - и даже, надо признаться, я чувствую маленький голод и с удовольствием закусила бы чем-нибудь, хотя это и несвоевременно и не входит в мои правила.

- Сию минуту, барыня, все будет готово! - воскликнул Кермадек. - Не будь я сыном своего отца, если бы отправился в дорогу без провизии. Слава Богу, там в кладовых всего было вдоволь!

С этими словами он развязал мешок, висевший у него на плече, и достал оттуда три бутылки греческого вина: одну цвета меда, другую цвета розы, а третью черную как чернила. Затем он вынул маленькие золотистые хлебцы какой-то необыкновенной формы, сухое варенье, фрукты и какие-то лепешки, напоминавшие вкусом какао, которое было открыто атлантами гораздо ранее испанцев.

- Чем богат, тем и рад! - проговорил Кермадек. - Я забрал оттуда все лучшее.

- Как это вкусно! - воскликнула мадам Каудаль, надкусывая какой-то плод, похожий на персик. - Право, можно бы с удовольствием сделаться вегетарианкой для того, чтобы питаться такими чудными плодами!

- А по мне, барыня, хороший кусок мяса все-таки лучше, хотя и это снадобье есть можно! - и в подтверждение своих слов Кермадек запихал в рот целый сладкий хлебец.

Побуждаемая Еленой, Атлантис выпила несколько глотков вина, хотя обыкновенно пила только воду, и съела несколько ягод роскошного черного винограда. Умеренная в своей пище, как птичка, она отказалась от предлагаемых ей сладостей. Елена также утолила свой аппетит. Видя ее ничем не занятой, Патрис решил воспользоваться удобным случаем, чтобы объясниться.

Отойдя внутрь ротонды, он проговорил, обращаясь к молодой девушке:

- Елена, пойдите сюда полюбоваться этим редким растением.

Елена послушно подошла к нему.

Мадам Каудаль и Рене были заняты Атлантис, стараясь вывести ее из тягостного оцепенения. Монте-Кристо, Сакрипанти и Кермадек отдавали честь вину, которое быстро исчезало при их благосклонном содействии; никто не обращал внимания на доктора и Елену.

- Какой счастливец Рене! - начал доктор, как только Елена подошла к нему.

- Вы завидуете ему? - с тихой усмешкой спросила молодая девушка. - Бедный Этьен! Может быть, у вас тоже были виды на Атлантис, как и у нашего доброго графа?

- На Атлантис?! Вы шутите, Елена!

- Почем же я знаю! - ответила мадемуазель Риё, стараясь под смехом скрыть свое замешательство. - Какие, однако, интересные растения! Хорошо бы было захватить с собой несколько отростков.

- Что нам за дело до этих растений, Елена! - проговорил вдруг Патрис, взяв молодую девушку за руку. - Я не для этого призвал вас сюда!

- Боже мой! Так для чего же?

- А для того, чтобы задать вам вопрос, от которого зависит все счастье моей жизни. Согласны ли вы быть моей женой, Елена?

Молодая девушка подняла на него свой чистый взгляд, который в эту минуту был необыкновенно серьезен.

- Да, Патрис, - просто ответила она, и когда доктор, сильно взволнованный, начал покрывать поцелуями ее руки, она продолжала, улыбаясь:

- Я сделаю вам только один упрек за то, что вы слишком медлили задать мне этот вопрос и ждали вмешательства Харикла. Это нехорошо, очень нехорошо! Неужели вы думаете, что мне нужна ваша коллекция древних монет, чтобы с радостью согласиться на ваше предложение?

- Я знаю, что для вас это безразлично, Елена! - взволнованно оправдывался доктор. - Но я сам никогда не решился бы заговорить, если бы этот благородный старец не устранил главного препятствия.

- Как вам не стыдно так говорить! Разве я так дурна, что должна непременно предполагать, будто всякое ухаживание относится не ко мне, а к моему состоянию?

- Елена! Злая! Я хотел бы вас сделать нищей для того, чтобы доказать вам, как вы ошибаетесь!

- Благодарю за добрые пожелания! - воскликнула Елена, смеясь от всего сердца. - Значит, если бы я была бедна, а вы богаты, вы не пренебрегли бы мной?

- О, не говорите так даже в шутку!

- Зачем же вы предполагаете такие дурные чувства с моей стороны?! - воскликнула Елена, торжествуя. - Нет, нет, я слишком долго сдерживалась и должна хорошенько побранить вас теперь. Да, я отлично видела, что я вам не особенно противна, а между тем из-за этих противных денег вы бегали от меня. О, как несносны и глупы эти светские предрассудки!

- Послушайте, Елена! - прервал с живостью Патрис. - Эти предрассудки вовсе не так нелепы, как вы думаете! Чтобы я, сильный мужчина, в сто раз более образованный, чем вы...

- Очень вам благодарна, милостивый государь! - засмеялась Елена, отвешивая насмешливый поклон.

- О, вы отлично понимаете, что я хочу сказать! Я же мог войти в ваш дом и пользоваться роскошью, и вместе с тем мы не могли также жить отдельно: вы в богатстве, а я в бедности. Вы отлично сознаете, что это было бы невозможно.

- Во всяком случае, я люблю вас таким, каким я вас знаю! - созналась Елена с милой улыбкой, - хотя вы порядочно злили меня все время!

В эту минуту раздался голос мадам Каудаль:

- Боже мой! Рене, где же твоя кузина?

- Не беспокойтесь, матушка, Патрис не оставит ее на произвол судьбы! - простодушно возразил Рене.

Эти слова долетели до молодых людей.

- Как легкомысленно я поступил! ' - воскликнул Патрис. - Идемте, Елена, прямо к вашей тетушке и будем просить ее согласия! - и, взяв Елену под руку, он направился к мадам Каудаль.

При виде своей племянницы, приближающейся опираясь на руку Патриса, почтенная дама сразу поняла, в чем дело, и так как ее мечта на брак Елены с Рене была разрушена, то лучшего мужа, чем Патрис, она не могла желать для нее.

Все объяснилось очень быстро, и мадам Каудаль сердечно обняла и поздравила жениха и невесту.

В то время, как происходили все эти события, между тремя собутыльниками поднялся оживленный спор. Вино рассеяло у Монте-Кристо воспоминание о полученном им отказе, а Сакрипанти совершенно забыл об испытанном им недавно ужасе. И вот достойным друзьям пришла блестящая мысль вернуться в покинутый ими грот и завладеть оставленными там сокровищами, на что Кермадек, ударяя по столу кулаком, наложил свое строжайшее veto.

- Вот дурак! - воскликнул Монте-Кристо, очнувшись от удивления. - Что тебе за дело? Ты можешь вернуться с нами и также набрать сокровищ. Ты составишь себе состояние на всю жизнь!

- Нет, ваше сиятельство! - повторял упрямо Кермадек. - Уж как вам угодно, а только вы не вернетесь назад.

- Это еще почему, дурак?

- А потому, что никто не должен возвращаться туда без разрешения его благородия, моего офицера, а его благородие своего согласия не даст!

- Да какое же право имеет твой офицер на этот грот?

- А то право, что он первый открыл его и женится на дочери покойного старого господина.

- А если он сам захочет вернуться туда?

- Его благородие не захочет, потому что покойный при последнем издыхании просил, чтобы, значит, не тревожили его там до последнего суда. А с этим, ваше сиятельство, шутить нельзя, то есть, значит, с последней волей усопших!

Монте-Кристо задыхался от злости; глаза его бешено блуждали.

- А кто помешает мне вернуться, если я захочу?! - воскликнул он с бешенством.

- Я, Ивон Кермадек, своей собственной персоной! - отвечал решительно матрос. - Вы не мой офицер, и я не посмотрю на вас, а размозжу вам голову, если господин Рене прикажет!

Напрасно Монте-Кристо и Сакрипанти осыпали матроса бранью: он упорно стоял на своем, и дело уже доходило до открытой бурной ссоры, но в это время Рене отдал приказание продолжать путь. Все общество двинулось вперед, причем Кермадек конвоировал Монте-Кристо, не давая ему таким способом возможности привести в исполнение свой план, что немало сердило благородного графа, но все его протесты не привели ни к чему, и Кермадек упорно не отставал от него.

Наконец часа через полтора путешественники добрались до хрустальной двери, которая виднелась издалека. Освещенная электричеством, она представляла собой как бы волшебный вход в иной мир.

При виде последней преграды, отделяющей ее от давно желанной свободы, Атлантис в волнении остановилась и сложила руки, затем бросилась вперед и первая достигла двери. Она остановилась перед ней с золотым ключом и повернула к своим спутникам взволнованное лицо, напоминая в эту минуту одну из статуй Победы. Когда все остальные путешественники собрались около нее, Атлантис в последний раз обернулась на пройденный ею путь, приведший к свету и свободе. Как жрица стояла она, прекрасная и бледная, как Диана, и, возвысив свой прекрасный голос, громко воскликнула три раза:

"Харикл! Атлантис! Прощайте!"

Слова разнеслись и замерли в отдалении; тогда она решительно обернулась к двери, вложила золотой ключ в замок, повернула его и открыла дверь настежь.

В то же мгновение оглушительный шум раздался в глубине туннеля. Путешественники замерли, пораженные этим неожиданным явлением.

Не прошло и пяти минут, как вдруг громадные волны со страшным ревом забушевали по туннелю, с пеной разбиваясь у самых ног путешественников, которые поспешно бросились вон из грота, куда вслед за ними тотчас ворвался океан, навеки затопив подземный путь.

Все поняли, что это было делом рук Харикла. Умирая, он решил, что Атлантида исчезнет вместе с ним, чего и достиг с помощью секретного механизма, который приводился в действие при открытии хрустальной двери туннеля. Океан, долго сдерживаемый волей людей, ворвался наконец по воле одного человека и затопил свои владения, навеки похоронив Атлантиду и ее сокровища.

Пораженные этой катастрофой, путешественники оставались неподвижными, не имея сил продолжать путь и прислушиваясь к шуму бушевавших позади них волн.

Первым очнулся Кермадек. - А все-таки, ваше сиятельство, вам больше не попасть туда! - воскликнул он торжествующим тоном.

Затем Елена бросилась к Атлантис, словно превратившейся в статую, и, обхватив ее за талию, увлекла вон из грота; остальное общество последовало за ними.

Путники очутились на песчаном морском берегу, спускавшемся к морю совершенно отлого. Позади них подымались темные утесы, скрывавшие столько веков таинственную дверь, ведущую в подводное царство. Далее открывался вид на цветущие равнины, а прямо перед ними выступал в море мыс, покрытый вековыми деревьями, на ветвях которых порхали и щебетали тысячи птиц. Солнце садилось, и последние лучи золотили эту мирную картину. Все дышало спокойствием и счастьем.

Атлантис, поддерживаемая Еленой, очнулась, от своего оцепенения, замерла, завороженная чудным зрелищем.

- Наконец, наконец! - прошептала она. - Солнце! земля! с этих пор я всецело принадлежу вам!

И она опустилась на колени движением, полным величия и грации, и с благоговением поцеловала землю.

- А ведь барышня-то права! - пробормотал про себя Кермадек. - Не худо бы и нам поцеловать нашу кормилицу-матушку! - И матрос опустился на колени и, сняв шапку, последовал примеру Атлантис.

- Однако в путь! - воскликнул Патрис, первый очнувшись от охватившей всех задумчивости. - Надо отыскать какое-нибудь жилище, где бы укрыться до нашего отъезда во Францию.

Путешественники двинулись в дорогу и скоро набрели на небольшую рыбачью деревушку, расположенную невдалеке от моря. Рене и Патрис отправились на разведку и скоро вернулись за остальными путниками. Они выбрали самую богатую хижину, хозяин которой уступил ее за небольшую плату.

Трудно вообразить удивление Атлантис, когда она в первый раз увидела плоды современной цивилизации в виде бедной рыбачьей избушки; когда вместо золота и перламутра ей пришлось довольствоваться грубыми деревянными изделиями. Однако ее радость при виде человеческих существ - детей, девушек, стариков - была настолько велика, что она не замечала ничего остального. Путешественники рассказывали рыбакам, что потерпели крушение на подводном судне, и узнали от них, что через неделю должен был прийти американский пароход, отправляющийся во Францию.

Неделя эта пролетела очень быстро. Мадам Каудаль была занята изготовлением современного костюма для Атлантис, который сшили из грубой черной саржи, а Елена сплетала ей собственноручно соломенную шляпу. Несмотря на все безобразие этого костюма, Атлантис была очаровательна, когда появилась в нем первый раз, слегка сконфуженная и раскрасневшаяся.

Мадам Каудаль гордилась своим произведением, но Елена со вздохом сложила античную одежду своей подруги, находя, что из богини Атлантис превратилась в обыкновенную смертную красавицу.

- Ничего, ничего! - говорила мадам Каудаль, - она гораздо красивее в этом костюме, да и теплее в нем, чем с обнаженными руками и ногами.

Через неделю наши путешественники отправились во Францию, а через два месяца в Париже были отпразднованы две свадьбы.

Мадам Каудаль вполне примирилась с выбором своего сына и любит Атлантис почти так же, как и Елена.

Молодая гречанка очень быстро выучилась французскому языку и через полгода говорила как настоящая парижанка. Ее изящный вкус сказывался в ее костюмах, которые еще более подчеркивали ее удивительную красоту, так что ее появление на улицах и в общественных местах вызывало всегда шепот восторга. Рене открывал в ней все новые и новые достоинства и благословлял судьбу за ниспосланное ему блаженство. Патрис и Елена наслаждались таким же полным счастьем. Таким образом, все шло прекрасно в этом прекраснейшем из миров. Маленьким облачком в этом беспредельном счастье было поведение Монте-Кристо, который, несмотря на серьезные просьбы со стороны Рене не разглашать ничего об их подводном путешествии, не мог, однако, отказать себе в этом удовольствии. Он представил в Академию наук целое ученое сочинение на эту тему, но его пылкое воображение так разукрасило все факты, представляющие уже сами по себе много невероятного и поразительного, что никто не поверил ни одному слову из его трактата. Сакрипанти исчез бесследно, и его исчезновение совпало с пропажей одной из лучших жемчужин, принадлежавших Атлантис. Монте-Кристо был сильно возмущен этим поступком и предлагал преследовать вора, но по взаимному соглашению было решено предоставить его собственной судьбе.

Возвратившись из последнего плавания, Рене Каудаль подал тотчас в отставку.

Атлантис наслаждается безмятежным счастьем среди своей новой семьи. В ее любящем сердце ее мать, муж, сестра и Патрис, которого она считает за брата, заняли место, принадлежавшее ее покойному отцу, о котором она сохраняет благоговейную память!

Однако с некоторого времени Рене начал замечать облако грусти, омрачавшее прелестное лицо Атлантис. Часто он слышал, как она вздыхала, глядя на море, и впадала в какую-то апатию.

Чуткое сердце Рене подсказало ему причину грусти жены: бедное дитя тосковало по своей родине, по волшебной тишине, царствовавшей в глубине вод. Не говоря ей ни слова, Рене продал несколько жемчужин, полученных от Харикла, и приступил к постройке подводной виллы в заливе Жуана, сообщение с которой должно было совершаться при помощи подводного судна.

Радость Атлантис, когда она неожиданно очутилась в глубине океана в жилище, представлявшем в миниатюре модель ее родины, не имела границ. Больше ей не оставалось ничего желать!

С этих пор Рене и Атлантис проводят большую часть жизни на своей вилле, куда их иногда сопровождают Елена и Патрис. Они ведут там существование, достойное богов, вдали от житейской суеты и всех мелочей жизни. Верный Кермадек, окончивший свою службу во флоте и посвятивший остаток дней своему офицеру, живет вместе с ними.

Что касается мадам Каудаль, то она навсегда отказалась от подводных путешествий, которые внушают ей беспредельный ужас. Воспоминание о пребывании на земле Атлантов в момент прибытия туда Монте-Кристо причиняет ей кошмар, который внушает постоянные опасения, что у почтенного графа снова появится фантазия нагрянуть в подводную виллу к ее детям, чтобы на этот раз навеки заключить их в подводной темнице.

Паскаль Груссе - Атлантида (Atlantis). 2 часть., читать текст

См. также Паскаль Груссе (Grousset) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :