Жюль Верн
«Таинственный остров (L'lle mysterieuse). 5 часть.»

"Таинственный остров (L'lle mysterieuse). 5 часть."

К середине декабря закончились все работы по превращению Гранитного дворца в остров. Получился неправильный многоугольник, имеющий в периметре около четырёх миль; окружённый кольцом воды, он стал совершенно недоступным для всякого вторжения извне.

Несмотря на то, что стояла сильная жара, колонисты решили не прерывать работ и тут же приступили к постройке птичьего двора.

Нечего и говорить, что после того, как плоскогорье было превращено в островок, мистер Юп получил свободу. Он не расставался со своими хозяевами и не проявлял никакого желания бежать.

Юп не знал себе равных в искусстве взбираться по лестнице Гранитного дворца.

Колонисты уже поручали ему кое-какие работы: переноску дров, камней, извлечённых из ложа Глицеринового ручья, и т.п.

- Юп ещё не стал настоящим каменщиком, но "обезьянка" из него получилась отличная, - весело сказал как-то Герберт, намекая на прозвище "обезьяны", которое каменщики дают своим подручным. И надо признаться, что в этом случае прозвище было действительно уместным и заслуженным!

Птичий двор был разбит на юго-восточном берегу озера на участке площадью в двести квадратных ярдов (ярд равен 91,44 сантиметра). Окружив участок забором, колонисты выстроили навесы и шалаши для будущих обитателей.

Первыми из них оказалась пара тинаму, не замедлившая дать многочисленное потомство. Вскоре к тинаму присоединилось полдюжины диких уток, постоянных жителей берегов озера. Эти утки принадлежали к так называемой китайской разновидности; крылья их, раскрывающиеся веером, и оперение по блеску и краскам могут поспорить с золотистыми фазанами. Через несколько времени Герберту удалось захватить живьём и приручить пару куриных, с коротким, загнутым вниз хвостом, с красивым синевато-чёрным оперением, испещрённым маленькими круглыми и овальными пятнами. Это были хохлатые цесарки.

Пеликаны, зимородки, водяные курочки сами добровольно явились на птичий двор, и весь этот маленький мирок, после нескольких ссор и драк, мирно ужился и стал размножаться с быстротой, снимавшей с колонистов всякую заботу о дальнейшем пропитании.

Один уголок птичьего двора был отведён под голубятню.

Скоро в голубятню поступили первые жильцы. Голуби привыкли возвращаться на ночь в своё новое жилище и обнаружили больше склонности к приручению, чем их родичи - вяхири, которые, кстати сказать, редко размножаются в неволе.

Настало наконец время подумать и об использовании оболочки аэростата, чтобы сшить бельё; колонисты окончательно отказались от мысли покинуть остров на воздушном шаре и лететь по воле ветра над безграничным океаном - к этому могли прибегнуть только люди, лишённые самого необходимого.

Решено было перевезти оболочку шара в Гранитный дворец, и Сайрус Смит занялся переделкой тяжёлой тележки: её нужно было облегчить и сделать более подвижной.

Но вопрос о тягловой силе по-прежнему оставался нерешённым: колонисты всё ещё не нашли на острове животного, которое могло бы заменить в упряжке лошадь или осла.

- Нам больше и не нужно, как одно такое животное, - говаривал Пенкроф. - Рано или поздно мистер Смит построит паровую тележку или настоящий паровоз, потому что нам никак нельзя обойтись без железной дороги от Гранитного дворца к порту Шара, с ответвлением к горе Франклина!

И честный моряк искренне верил тому, что говорил. Вот до чего может дойти необузданная фантазия!

Случай, видимо вообще благоволивший к моряку, не заставил его долго ждать. 23 декабря днём колонисты, работавшие в Камине, вдруг услышали крики Наба и громкий лай Топа. Предполагая, что случилась какая-то беда, они поспешно бросились к дворцу.

Что же оказалось?

На плоскогорье через спущенный по недосмотру мостик забрели два крупных животных, похожих и на лошадей и на ослов. Это были самец и самка, стройные, буланой масти, с белыми ногами и хвостом и с чёрными полосами на голове, шее и крупе.

Животные спокойно паслись на лужайке, посматривая живыми, бесстрашными глазами на людей, в которых они ещё не угадали будущих хозяев.

- Да это онагры! - воскликнул Герберт.

- Разве это не ослы? - огорчился Пенкроф.

- Нет, Пенкроф. Видишь, у них короткие уши, и форма тела совсем другая.

- А впрочем, это неважно! Это живые двигатели, как сказал бы мистер Смит, и поэтому их нужно поймать!

Моряк крадучись, чтобы не испугать животных, пробрался к мостику через Глицериновый ручей и поднял его. Таким образом, онагры оказались в плену.

Колонисты решили приручать их исподволь и предоставить им возможность в течение нескольких дней без помех бродить по плоскогорью, где росла густая и сочная трава, а тем временем построить конюшню подле птичьего двора.

В первые дни колонисты старались не подходить к онаграм, чтобы не вспугнуть их. Онагры, видимо, тосковали по простору лесов и полей и часами стояли на берегу Глицеринового ручья, глядя на недоступные теперь для них, отделённые глубоким рвом леса.

Тем временем колонисты приготовили сбрую, переделали тележку и прорубили просеку в лесу, соединив порт Шара прямой дорогой с Гранитным дворцом.

Теперь оставалось только запрячь онагров. Этим занялся Пенкроф, успевший уже приучить их есть из своих рук. Животные позволили взнуздать себя, но когда их запрягли, стали брыкаться, и их с трудом удалось сдержать. Однако они упорствовали недолго и после нескольких упражнений начали ходить в упряжке.

В один прекрасный день вся колония уселась в повозку и отправилась к порту Шара. Можно себе представить, как трясло колонистов на этой едва намеченной дороге! Тем не менее повозка беспрепятственно достигла цели, и в неё сложили оболочку и сетку шара.

В восемь часов вечера повозка уже вернулась обратно и, переехав снова через мост, остановилась у подножия Гранитного дворца. Онагров распрягли и отвели на конюшню, а Пенкроф перед сном с таким удовлетворением зевнул, что эхо долго не утихало под сводами Гранитного дворца.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Бельё. - Обувь из тюленьей кожи. - Изготовление пироксилина. - Посев. - Успехи мистера Юпа. - Кораль. - Облава на муфлонов. - Новые растения и птицы.

Вся первая неделя января была посвящена шитью белья. Иголки, найденные в ящике, замелькали в неискусных, но сильных пальцах, и если бельё колонистов было неладно скроено, то во всяком случае крепко сшито.

Ниток было больше чем достаточно, так как Сайрус Смит предложил использовать те, которыми была сшита оболочка аэростата. Герберт и Спилет с поразительным терпением выдёргивали нитки из длинных полотнищ оболочки. Пенкроф вынужден был отказаться от этой работы, действовавшей ему на нервы. Но когда приступили к шитью, никто не мог сравниться с ним: общеизвестно, что моряки всегда проявляли склонность к портняжному мастерству.

Так было изготовлено несколько дюжин рубашек и носков, и колонисты с наслаждением надели свежее бельё и легли спать на простыни, превратившие ложа Гранитного дворца во вполне приличные постели.

Одновременно была изготовлена обувь из тюленьей кожи: пора было сменить изношенные сапоги колонистов.

Начало 1866 года ознаменовалось сильной жарой. Тем не менее охота шла полным ходом. Агути, пекари, кенгуру, всевозможная крылатая и четвероногая дичь кишела в лесу. Герберт и Гедеон Спилет стали такими меткими стрелками, что ни одна пуля не пропадала у них даром.

Чтобы пополнить быстро убывающие запасы пуль, Сайрус Смит приготовил дробь из железа - на острове не было никаких следов свинца. Но так как железные дробинки были легче свинцовых, их пришлось сделать более крупными и, следовательно, заряжать ружьё меньшим количеством их. Однако меткие охотники быстро приноровились к этому неудобству.

Вопрос о порохе также стоял на очереди. Запасы найденного пороха были невелики. Инженер мог бы приготовить настоящий порох, так как он располагал селитрой, серой и углём, но для изготовления пороха хорошего качества требуется специальное оборудование; поэтому Сайрус Смит предпочёл делать пироксилин, пользуясь тем, что клетчатки - основной составной части этого соединения - на острове было сколько угодно.

Такую клетчатку в почти чистом виде добывают из волокон льна и конопли, из бумаги, тряпья, сердцевины бузины и т.п. Как раз бузины на острове были целые заросли у устья Красного ручья, и колонисты пользовались ягодами этого растения вместо кофе.

Оставалось только собрать сердцевину бузины, то есть клетчатку, и обработать её дымящейся азотной кислотой. Получение этого второго вещества не представляло трудностей, и Сайрус Смит, имея селитру и серную кислоту, уже однажды добыл его.

Инженер окончательно решил заменить порох пироксилином. Он мирился с недостатками этого взрывчатого вещества - лёгкой воспламеняемостью и мгновенностью образования газа, которые грозят разрывом ствола огнестрельного оружия, - ради его достоинств. Ведь пироксилин не портится от сырости, не загрязняет дула ружья, и его взрывчатая сила вчетверо больше, чем сила пороха.

Для изготовления пироксилина достаточно было погрузить клетчатку на четверть часа в дымящуюся азотную кислоту, затем промыть её в проточной воде и высушить. Как видим, ничего не могло быть проще. Таким образом, охотники получили достаточный запас взрывчатого вещества, правда требующего осторожности в обращении, но дающего зато отличные результаты.

Пока инженер готовил суррогат пороха, остальные колонисты распахали полтора гектара земли на плоскогорье, не позабыв оставить достаточное пространство под пастбище для онагров. Сделав несколько экскурсий в леса Якамары и Дальнего Запада, они принесли дикий шпинат, хрен, репу, которые при правильном уходе должны были привиться на новой почве и разнообразить ежедневную пищу колонистов, по-прежнему продолжавших питаться почти исключительно мясом.

Тем временем Юп, проявивший незаурядные способности, был возведён в звание слуги. Ему сшили куртку, короткие полотняные штаны и передник, карманы которого привели оранга в неистовый восторг. Он постоянно держал руки в карманах и не позволял никому прикоснуться к ним.

Умный орангутанг был великолепно выдрессирован Набом; казалось, он отлично понимал слова своего учителя. Юп искренне привязался к Набу, а тот отвечал ему взаимностью. Если Юп не был занят переноской дров или другими домашними работами, он всё время проводил на кухне, подражая каждому движению Наба. Учитель проявлял необычайное терпение в обучении ученика, тот же, со своей стороны, с поразительной быстротой усваивал уроки учителя.

Можно себе представить восторг колонистов, когда в один прекрасный день Юп с салфеткой в руке стал прислуживать им за столом. Ловкий и внимательный орангутанг отлично справлялся с обязанностями официанта: он менял тарелки, приносил блюда, наливал напитки в кружки. И всё это он проделывал с невозмутимо серьёзным видом, смешившим колонистов и доставлявшим несказанное удовольствие Пенкрофу.

За столом только и слышно было:

- Юп, тарелку супа!

- Юп, ещё порцию агути!

- Юп, воды!

- Молодчина, Юп! Умница, Юп!

И Юп, не теряясь, выполнял все приказания, следил за всем и кивал головой, когда Пенкроф повторял свою любимую шутку:

- Ничего не поделаешь, Юп, придётся удвоить вам жалованье!

Нечего и говорить, что орангутанг вполне освоился с жизнью в Гранитном дворце. Колонисты часто брали его с собой в лес, но он никогда не проявлял ни малейшего желания бежать от них. Надо было видеть его марширующим со вскинутой на плечо палкой, которую ему вырезал Пенкроф!

Когда нужно было сорвать плод с верхушки дерева, стоило только мигнуть Юпу, и он уже карабкался по стволу. Если колесо повозки застревало в колее, Юп одним толчком плеча высвобождал его.

- Вот силач-то! - восклицал при этом Пенкроф. - Если бы он был хоть вполовину таким злым, насколько он послушен и добр, с ним трудно было бы сладить!

В конце января колонисты приступили к работе по постройке кораля у подножия горы Франклина. Каждое утро Сайрус Смит, Герберт и Пенкроф запрягали в тележку онагров и отправлялись за пять миль к истокам Красного ручья, по свежепроложенной "дороге в кораль".

Там, у подножия южного склона горы, под постройку был выбран обширный луг, окаймлённый по краям деревьями и орошаемый маленьким ручейком - притоком Красного ручья. Трава здесь была густая и сочная.

Колонисты хотели окружить этот луг изгородью, достаточно высокой, чтобы через неё не могли перепрыгнуть самые лёгкие животные; загон был рассчитан на сотню голов рогатого скота и приплод.

После того как инженер вехами обозначил на земле границы кораля, колонисты занялись рубкой деревьев. Часть уже была срублена при прокладке дороги к коралю, и их осталось только приволочь к месту постройки. Из срубленных деревьев вытесали сотни кольев, и эти колья Пенкроф забил в землю.

В передней части изгороди были установлены широкие двустворчатые ворота, сколоченные из толстых досок, скреплённых поперечными брусьями.

Постройка кораля отняла около трёх недель; кроме изгороди, были построены просторные дощатые сараи, в которых пойманные животные могли укрываться от непогоды. И изгородь и сараи пришлось строить очень прочными, так как муфлоны - сильные животные и следовало опасаться их ярости. Концы кольев, заострённые и обожжённые в огне, также были скреплены поперечными брусьями. Расставленные на известных расстояниях подпорки сообщали прочность всему сооружению.

После окончания постройки колонисты решили устроить большую облаву у подножия горы Франклина, на пастбищах, часто посещаемых животными. 7 февраля, ясным летним днём, они приступили к этой облаве.

Герберт и Гедеон Спилет верхом на онаграх, к тому времени уже окончательно выдрессированных, исполняли обязанности загонщиков. Охотники собирались окружить стадо со всех сторон и подогнать его, постепенно суживая круг, к открытым настежь воротам кораля.

Наб, Сайрус Смит, Пенкроф и Юп разместились в разных местах в лесу, в то время как Герберт и Гедеон Спилет скакали на онаграх, пугая муфлонов. Топ всячески помогал им в этом деле.

Можно себе представить, как утомились в этот день охотники! Сколько им пришлось бегать взад и вперёд! Из сотни окружённых ими муфлонов почти две трети прорвались сквозь кольцо облавы. Но в конечном счёте около тридцати муфлонов и десяток диких коз были оттеснены к коралю. Они бросились в открытые ворота изгороди, полагая, что нашли путь к бегству, но этого только и добивались колонисты: ворота были заперты, и животные оказались в плену.

Результат облавы в общем удовлетворил колонистов. Большинство муфлонов оказалось самками, готовившимися вскоре дать приплод. Следовательно, в недалёком будущем колонисты должны были получить достаточное количество шерсти и кож.

В этот вечер колонисты вернулись в Гранитный дворец вконец обессиленными. Однако на следующее утро они снова отправились в кораль навестить своих пленников. Те, по-видимому, пытались ночью опрокинуть изгородь, но, не добившись успеха, смирились.

Февраль не ознаменовался никакими значительными событиями. Текущие работы шли своим чередом. Колонисты между делом улучшали дороги к порту Шара и коралю и начали прорубать третью дорогу - к западному берегу острова. Но густые леса Змеиного полуострова по-прежнему оставались неисследованными. Они кишели опасными хищниками, которых Гедеон Спилет твёрдо решил истребить.

Перед наступлением осени колонисты отдали много времени пересаженным на плоскогорье Дальнего вида диким растениям. Не проходило дня, чтобы Герберт не приносил из экскурсии какое-нибудь новое растение. То он находил дикий цикорий, из семян которого при отжиме получается отличное масло, то обыкновенный щавель, известный своими противоцинготными свойствами.

Огород поселенцев, содержавшийся в величайшем порядке, ежедневно поливаемый, защищённый от налётов пернатых, уже зеленел аккуратными квадратиками латука, щавеля, репы, красного картофеля и других огородных растений. Почва плоскогорья была необыкновенно плодородной, и колонисты ждали превосходного урожая.

В напитках у них также не было недостатка, за исключением вина. Кроме чая Освего и сиропа из корней драцены, Сайрус Смит приготовил отличное пиво.

Хозяйство колонистов процветало благодаря их трудолюбию, знаниям и энергии.

Жаркими летними вечерами, по окончании работ, колонисты любили отдыхать на гребне плоскогорья Дальнего вида, под навесом из ползучих растений, специально для этой цели посаженных Набом. Они беседовали, делясь друг с другом знаниями, строя планы на будущее. Добродушная весёлость моряка постоянно оживляла разговоры этих людей.

Вот уже одиннадцать месяцев, как они жили на этом острове, оторванные от всего мира. В день, когда шар сбросил их на остров, они были несчастными людьми, не знавшими, смогут ли они вырвать у враждебной природы хоть минимум благ, необходимых для поддержания жизни. Сегодня же, благодаря знаниям их руководителя, благодаря их уму и трудолюбию, они превратились в настоящих колонистов и сумели заставить служить себе растения, животных и самые недра острова Линкольна.

Они часто разговаривали об этом, без горечи глядя в прошлое и с надеждой и уверенностью - в будущее.

Сайрус Смит охотней слушал своих товарищей, чем говорил сам. Часто он улыбался какой-нибудь выходке Пенкрофа или шутке Герберта, но всегда и повсюду он размышлял о необъяснимых происшествиях, о до сих пор не разгаданной тайне острова.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Погода портится. - Гидравлический подъёмник. - Оконное стекло и стеклянная посуда. - Частые посещения короля. - Рост поголовья. - Вопрос журналиста. - Точное местонахождение острова. - Предложение Пенкрофа.

В первой неделе марта погода испортилась. Полнолуние пришлось на начало месяца, и жара стояла нестерпимая. Чувствовалось, что воздух перенасыщен электричеством и что должен наступить более или менее продолжительный грозовой период.

Действительно, 2 марта с неслыханной силой загрохотал гром. Ветер дул с востока, и град забарабанил в окна Гранитного дворца. Пришлось наглухо закрыть окна и дверь, иначе все помещения дворца были бы залиты водой.

Пенкроф, увидя, что отдельные градинки достигают величины голубиного яйца, испугался за посев хлеба, который находился под серьёзной угрозой. В ту же минуту он кинулся на плоскогорье. Пшеница начинала уже колоситься. Моряк прикрыл "поле" полотнищем из оболочки аэростата и тем спас урожай, но зато град исхлестал моряка так, что на нём не осталось живого места.

Непогода длилась восемь суток, и всё время беспрестанно гремел гром. В перерывах между двумя грозами до Гранитного дворца доносились раскаты грома издалека. Затем гроза разыгрывалась с новой силой. На небе беспрерывно змеились молнии. Несколько деревьев, в том числе громадная сосна у берега озера, были свалены молнией. Два-три раза молния ударяла в песок, и в этих местах оставалась стекловидная масса расплавленного песка. Это навело инженера на мысль изготовить стекло для защиты Гранитного дворца от дождя, снега и ветра.

Колонисты использовали дни непогоды для работ внутри Гранитного дворца, обстановка которого день ото дня улучшалась.

Инженер сконструировал простой токарный станок, на котором колонисты обтачивали всякого рода кухонную утварь и туалетные принадлежности, в частности пуговицы, недостаток которых они остро ощущали.

Для оружия, которое содержалось в величайшем порядке, были устроены специальные козлы. Комнаты были обставлены этажерками, шкафами. Всё время, пока стояла плохая погода, в залах Гранитного дворца не смолкал стук молотков, скрежет пил, скрип токарного станка, перекликавшиеся с раскатами грома.

Юп также не был забыт. Ему построили специальную комнатку подле главного склада; здесь оранга постоянно ожидала мягкая постель.

- Этот молодчина Юп никогда ни на что не жалуется, никогда худого слова не скажет! - говорил Пенкроф. - Какой замечательный слуга!

Нечего и говорить, что Юп теперь был обучен всем тонкостям службы. Он чистил одежду, поворачивал вертел, подметал комнаты, прислуживал за столом, складывал и переносил дрова. Но что больше всего умиляло Пенкрофа - это то, что Юп никогда не уходил спать, не навестив Пенкрофа в спальне.

Здоровье членов колонии - двуногих, двуруких, четвероруких и четвероногих - не оставляло желать лучшего. Жизнь на свежем воздухе в этом здоровом, умеренном климате, физический труд и обильная пища закалили колонистов.

Герберт вырос за год на два дюйма. Он заметно возмужал, обещая в недалёком будущем превратиться в рослого и красивого мужчину. Он пользовался каждой свободной от физической работы минутой, чтобы пополнять свои знания, читая и перечитывая книги, найденные в ящике.

После практических уроков, преподносимых ежедневно самою жизнью, он брал уроки математики, физики и химии у Сайруса Смита и иностранных языков - у Гедеона Спилета. Инженер и журналист с величайшей охотой занимались со способным юношей.

Затаённой мыслью инженера было передать Герберту все свои знания. Юноша жадно впитывал в себя науку.

"Когда я умру, он заменит меня", - думал инженер.

9 марта буря утихла, но небо оставалось покрытым облаками до конца этого последнего летнего месяца.

В марте самка онагра дала приплод. В корале много муфлонов также произвели на свет детёнышей, и целая куча ягнят блеяла под навесом сарая, к великой радости Герберта и Наба, у которых были свои любимцы среди новорождённых.

Колонисты попытались также приручить пекари. Опыт удался. Подле птичника был построен хлев, в котором вскоре закопошилось множество маленьких пекари, жиревших не по дням, а по часам благодаря заботам Наба.

Юп, которому была поручена доставка в хлев кухонных отбросов, помоев и т.п., исправнейшим образом выполнял свои обязанности. И если он порой дёргал своих маленьких питомцев за смешно торчащие хвостики, то это была не злость, а детская шалость: хвостики забавляли его, как игрушки.

В один из мартовских дней Пенкроф напомнил Сайрусу Смиту обещание, которое тот не выполнил ещё из-за недостатка времени.

- По-моему, мистер Смит, сейчас можно уже заняться постройкой того приспособления для подъёма в Гранитный дворец, которое заменит лестницы, - сказал он инженеру.

- Вы говорите о подъёмной машине? - спросил инженер.

- Называйте это, как вам будет угодно, - ответил Пенкроф. - Дело не в названии, а в том, чтобы без усталости подниматься домой.

- Нет ничего более лёгкого, Пенкроф. Но нужно ли это?

- Конечно, мистер. Смит. Мы имеем всё необходимое для жизни, можно уже подумать и об удобствах. Такая машина необходима для подъёма тяжестей. Не так-то просто взбираться по верёвочной лестнице с тяжёлым грузом.

- Ладно, Пенкроф, постараюсь доставить вам это удовольствие.

- Но ведь у вас нет машины для того, чтобы приводить в движение подъёмник...

- Сделаем.

- Паровую?

- Нет, гидравлическую!

Действительно, инженер мог использовать для приведения в действие подъёмника силу воды.

Для этого надо было увеличить суточный приток воды в Гранитный дворец из озера Гранта. Отверстие старого водостока было расширено, и в Гранитный дворец потекла могучая струя воды, вращавшая лопасти установленного инженером цилиндрического вала; верёвочный привод от этого вала вращал в свою очередь колесо, установленное над дверью снаружи Гранитного дворца, а к колесу на прочном канате была подвешена корзина подъёмника. Включение и выключение гидравлического "мотора" осуществлялись при посредстве длинной верёвки, свисавшей до самой земли.

17 марта подъёмная машина впервые заработала. Можно себе представить, с каким удовлетворением встретили колонисты это нововведение, избавлявшее их от труда по подъёму тяжестей. Особенно доволен был Топ, так и не приобретший сноровки Юпа в лазании по верёвочной лестнице.

Затем Сайрус Смит попробовал изготовить стекло. Ему пришлось перестроить для этой цели бывшую гончарную печь. Это было нелёгким делом, но в конце концов он добился успеха, и Герберт и Гедеон Спилет, его постоянные помощники, в течение многих дней не покидали стеклодельной мастерской.

Для изготовления стекла нужно было иметь песок, мел и углекислый или сернокислый натр. Песка было сколько угодно на побережье, так же как и мела; морские водоросли содержали соду, и, наконец, из серного колчедана можно было получить серную кислоту. Если же принять во внимание, что обилие каменного угля позволяло всё время поддерживать в печи нужную высокую температуру, ясно, что у инженера было под рукой всё необходимое для изготовления стекла.

Труднее всего было сделать железную трубку длиной в пять-шесть футов, которая служит для захвата расплавленной массы. Но инженеру удалось согнуть в трубку тонкий железный лист, и инструмент был готов.

28 марта печь затопили. Сто весовых частей песка были смешаны с тридцатью пятью частями мела, сорока - сернистого натра и двумя частями истолчённого в порошок каменного угля. Смесь эту всыпали в тигли из огнеупорной глины. Когда под действием высокой температуры смесь расплавилась, Сайрус Смит зачерпнул трубкой некоторое количество массы и стал вращать трубку на заранее заготовленной железной доске, чтобы придать массе форму, удобную для выдувания. Затем он протянул трубку Герберту и предложил дуть в свободный конец её.

- Дуть так, как будто пускаешь мыльный пузырь? - спросил юноша.

- Именно так, - смеясь, подтвердил инженер.

И Герберт, надув щёки, с такой силой принялся дуть в трубку, всё время вращая её между ладонями, что стеклянная масса стала растягиваться пузырём. Прибавив, по указанию инженера, к этому пузырю ещё некоторое количество расплавленной массы, юноша снова стал дуть в трубку. Так продолжалось до тех пор, пока он не выдул шар диаметром в один фут. Тогда инженер взял трубку из рук юноши и, раскачивая её, как маятник, заставил шар вытянуться в длину и принять цилиндрическую форму.

Выдувание дало таким образом полый внутри стеклянный цилиндр, закрытый с концов двумя круглыми крышками. Эти крышки отделили от цилиндра острой железной полоской, смоченной холодной водой. Той же полоской цилиндр разрезали по длине и после нового согревания, вернувшего ему вязкость, раскатали его на доске деревянным катком.

Так было изготовлено первое стекло. Для того, чтобы получить пятьдесят стёкол, пришлось пятьдесят раз повторить эту операцию.

Вскоре окна Гранитного дворца украсились, может быть, некрасивыми, но достаточно прозрачными стёклами.

Изготовление стеклянной посуды - стаканов и бутылей - было сущим пустяком по сравнению с изготовлением оконного стекла.

Впрочем, колонисты и не гнались за изяществом и довольствовались той формой, которая выдувалась на конце трубки.

Во время одной из экскурсий, предпринятых в лес Дальнего Запада Сайрусом Смитом и Гербертом, юноша открыл дерево, которое должно было внести существенное дополнение в пищу колонистов. Дерево было покрыто чешуйчатой корой, а листья испещрены параллельными тонкими жилками.

- Что это за дерево? - спросил инженер. - Оно напоминает пальму.

- Это саговая пальма, cycas revoluta, явнобрачное растение, - ответил юноша. - Я видел его изображение в нашей энциклопедии.

- Но я не вижу на нём плодов.

- Они и не нужны нам, мистер Сайрус, - ответил Герберт, - в самом стволе дерева содержится нечто вроде муки, измолотой самой природой.

- Значит, это хлебное дерево?

- Да.

- Дитя моё, - сказал инженер, - ты сделал очень важное открытие, если ты только не ошибся!

Но Герберт не ошибся. Разрубив ствол дерева, юный натуралист нашёл в середине его мучнистую белую ткань, пронизанную волокнами и разделённую на части волокнистыми же перегородками. Эта крахмалистая масса была пропитана горьковатым и неприятным по запаху соком, впрочем легко отделяющимся при отжиме. Мучнистая кашка саговой пальмы представляла собой превосходный питательный продукт.

Назавтра все колонисты отправились собирать этот продукт.

Пенкроф, день ото дня всё больше восхищавшийся своим островом, спросил по дороге инженера:

- Мистер Смит, как вы думаете, есть ли на свете острова для потерпевших крушение?

- Что вы хотите сказать, Пенкроф?

- Я спрашиваю, есть ли острова, специально приспособленные для потерпевших крушение, где всё сделано для того, чтобы несчастные потерпевшие чувствовали себя как дома?

- Возможно, что есть, - улыбаясь, ответил инженер.

- Не "возможно", а безусловно есть! - воскликнул Пенкроф. - И так же безусловно, что остров Линкольна - именно такой остров!

Колонисты возвратились в Гранитный дворец с большим запасом стволов хлебного дерева. Инженер устроил пресс для отжима сока от крахмалистой кашки, и вскоре в кладовой Гранитного дворца уже хранился порядочный запас муки, которая в руках Наба превращалась в пироги и пудинги.

Самки онагра и козы, содержавшиеся в корале, к этому времени стали давать много молока. Поэтому колонисты часто отправляли в кораль тележку, или, вернее, лёгкую двуколку, сооружённую взамен прежней неуклюжей махины. Когда очередь ехать выпадала Пенкрофу, он всегда брал с собой Юпа и поручал ему править онаграми. Обезьяна, щёлкая в воздухе кнутом, отлично справлялась и с этим делом.

Всё процветало на острове Линкольна, где колонисты жили уже больше года. Это служило частой темой вечерних бесед колонистов на веранде плоскогорья за чашкой кофе из ягод бузины, который подавал Юп.

В этот вечер, 1 апреля, колонисты случайно заговорили об уединённом положении острова Линкольна в Тихом океане.

- Кстати, Сайрус, не делали ли вы новых вычислений долготы и широты нашего острова с тех пор, как получили секстант? - спросил Гедеон Спилет.

- Нет, - ответил инженер.

- Я советовал бы сделать. Ведь старые ваши вычисления были произведены с помощью очень несовершенных инструментов.

- К чему это? - возразил Пенкроф. - По-моему, остров и так лежит очень хорошо.

- Не спорю, Пенкроф. Но ведь никогда не лишне знать точно, где находишься, а так как при помощи секстанта это очень легко установить...

- Вы совершенно правы, - сказал инженер. - Давно бы следовало сделать это, хотя я вполне уверен в том, что первое определение координат не очень далеко от истинного.

- Но, может быть, мы всё-таки значительно ближе к обитаемой земле, чем думали? - не сдавался журналист.

- Узнаем это завтра, - сказал инженер.

- А я полагаю, что остров и сейчас стоит на том месте, куда его поставил мистер Смит, - вмешался моряк, - если только он сам не сдвинулся с места.

- Посмотрим! - рассмеялся инженер.

Назавтра он вооружился секстантом и сделал новые вычисления координат острова. В первый раз он получил следующие приблизительные данные о местонахождении острова:

западная долгота - от 150 до 155#&176;,

южная широта - от 30 до 35#&176;.

Точное второе вычисление дало:

западная долгота - 150#&176; 30',

южная широта - 34#&176; 57'.

Таким образом, несмотря на несовершенство первых "приборов", Сайрус Смит в своих вычислениях ошибся меньше чем на 5#&176;.

- А теперь, - сказал Гедеон Спилет, - посмотрим по карте, что за соседство у нашего острова!

Герберт принёс атлас и раскрыл его на карте Тихого океана. Инженер с циркулем в руках собрался уже нанести остров на карту, как вдруг циркуль задрожал в его руке и он воскликнул:

- Но ведь в этой части Тихого океана есть ещё один остров!

- Остров? - переспросил Пенкроф.

- Очевидно, это и есть наш остров? - сказал Гедеон Спилет.

- Нет, - ответил Сайрус Смит. - Этот остров расположен под ста пятьюдесятью тремя градусами долготы и тридцатью семью градусами и одиннадцатью минутами широты, то есть на два с половиной градуса западней и на два градуса южнее нашего острова.

- А как называется этот остров? - спросил Герберт.

- Остров Табор.

- Большой остров?

- Нет, крохотный клочок земли среди водной пустыни. Вероятно, на него никогда и не ступала нога человека.

- Что ж, в таком случае мы первые вступим на него, - сказал Пенкроф.

- Мы?

- Да, мистер Смит. Мы построим палубное судно, и я возьму на себя управление им. На каком расстоянии от острова Табор мы находимся?

- Примерно в ста пятидесяти милях, - ответил Сайрус Смит.

- Всего в ста пятидесяти милях? Это пустяки! При хорошем ветре это расстояние можно одолеть за двое суток!

- Но к чему это нам? - спросил журналист.

- Мало ли что может случиться... Надо посмотреть своими глазами.

И колонисты решили строить судно, чтобы в октябре, к началу новой весны, спустить его на воду.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Постройка корабля. - Второй сбор урожая. - Новое растение, скорее приятное, чем полезное. - Кит. - Гарпун. - Разделка туши. - Применение китового уса. - Конец мая. - Пенкрофу нечего больше желать.

Когда Пенкрофу приходил в голову какой-нибудь проект, он не успокаивался, пока не приводил его в исполнение. Сейчас ему захотелось посетить остров Табор, и, так как для этого нужно было построить судно, он приставал к Сайрусу Смиту до тех пор, пока тот не составил проекта этого судна.

Вот он в общих чертах: длина судна - тридцать пять футов, ширина - девять футов. Такая пропорция, если удастся придать подводной части надлежащую форму, обеспечивала быстроходность проектируемому судну. Осадка его не должна была превышать шести футов. Палубу предполагалось настлать вдоль всей длины судна - от носа до кормы - и соединить двумя люками с разделённым перегородкой на две каюты трюмом. Судно должно было быть оснащено как шлюп.

Прежде всего надо было решить, какое дерево пойдёт на постройку судна: вязы или ели. И тех и других на острове было множество. Пенкроф и инженер остановили свой выбор на ели: это дерево, так же хорошо, как и вяз, сохраняющееся в воде, легче поддаётся обработке.

Так как шлюп мог быть спущен на воду не раньше весны, то есть через шесть месяцев, решено было, что на постройке судна будут работать только Сайрус Смит и Пенкроф. Герберт и Гедеон Спилет будут поставлять дичь к столу, а Наб и его верный помощник Юп по-прежнему будут ведать хозяйством колонии.

Выбрав деревья, инженер и моряк срубили их, очистили от ветвей и распилили на доски с ловкостью профессиональных пильщиков. Через восемь дней в углублении между гранитной стеной и Камином уже была построена верфь, и на стапелях её вырисовывался грубый контур будущего судна.

Сайрус Смит строил судно не вслепую. Судостроение, как и большинство других технических проблем, было, немного знакомо ему, и он предварительно вычертил на бумаге все детали будущего судна. Пенкроф оказал ему в этом деле значительную помощь советами, так как несколько лет проработал на Бруклинской верфи и отлично знал кораблестроительную практику.

Можно себе представить, с каким жаром Пенкроф отдавался своей работе! Если бы не протесты инженера, он не оставлял бы верфи и ночью. Только один раз он отвлёкся от постройки: когда нужно было собирать второй урожай пшеницы - 15 апреля. Этот второй урожай был так же хорош, как и первый, и принёс ожидаемое заранее количество зёрна.

- Пять четвериков, мистер Смит, - сказал Пенкроф, подсчитав своё богатство.

- Считая по сто тридцать тысяч зёрен в четверике, это составит шестьсот пятьдесят тысяч зёрен, - сказал инженер. - Мы посеем снова весь урожай, исключая "страховой" фонд, и следующие всходы дадут нам уже четыре тысячи четвериков!

- И у нас будет хлеб?

- Да, у нас будет хлеб.

- Но ведь придётся построить мельницу.

- Построим и мельницу.

Третий посев был произведён на настоящем, большом поле, но почва была подготовлена под посев с той же тщательностью, как и в прошлые разы на крохотных участках.

По окончании посева Пенкроф вернулся к своей любимой работе.

Герберт и Гедеон Спилет тем временем продолжали ежедневно охотиться. Часто они забирались глубоко в чащу неисследованного леса Дальнего Запада.

В глухом лесу великолепные деревья жались одно к другому так тесно, словно для них не хватало места. Исследование этой чащи представляло значительную трудность, и журналист никогда не отваживался углубляться в лес, не имея при себе компаса.

Во время одной из таких экскурсий была сделана важная находка, честь которой всецело принадлежала Гедеону Спилету. Это произошло 30 апреля.

Двое охотников углубились в лес Дальнего Запада. Журналист, шедший шагов на пятьдесят впереди, вышел на полянку, поросшую сравнительно редкими деревьями. Гедеон Спилет сразу обратил внимание на странные кусты с прямыми стеблями и множеством веточек, усеянных гроздьями цветов. Журналист сорвал одну ветку и, вернувшись к юноше, спросил:

- Что это за растение, Герберт?

- А где вы нашли его, мистер Спилет?

- Тут, на полянке. Там много таких же кустов.

- Знаете, мистер Спилет, своей находкой вы заслужили вечную благодарность Пенкрофа.

- Значит, это табак?

- Да. Может быть, не первосортный, но настоящий табак.

- Как я рад за Пенкрофа! Надеюсь, что он не выкурит всего и уделит и нам малую толику!

- У меня есть предложение, мистер Спилет, - давайте не будем ничего говорить Пенкрофу. Приготовим табак из листьев и в один прекрасный день преподнесём ему набитую трубочку!

- Согласен. В этот день нашему моряку не останется ничего больше желать в этом мире!

Охотники сделали большой запас драгоценных листьев и украдкой пронесли его в Гранитный дворец, принимая такие меры предосторожности, словно Пенкроф был таможенным досмотрщиком, а они - контрабандистами.

Сайрус Смит и Наб были посвящены в тайну, но моряк так ничего и не заподозрил в течение всех двух месяцев, потребовавшихся на сушку, ферментацию и резку листьев. Всё это время он, не отрываясь, занимался своим любимым делом. Только один раз, 1 мая, он бросил постройку судна, чтобы вместе с друзьями-колонистами принять участие а необычной охоте.

Уже два-три дня в виду острова в море всё время плавало огромное животное, в котором даже на расстоянии можно было узнать кита, вдобавок очень крупного.

- Как хорошо было бы завладеть им! - воскликнул моряк. - Ах, если бы у нас было хоть какое-нибудь судёнышко и гарпун, я бы, не задумываясь, пошёл на кита! Добыча стоит того, чтобы потратить на неё время!

- А мне бы хотелось посмотреть, как вы охотитесь с гарпуном, Пенкроф, - сказал Гедеон Спилет. - Это, должно быть, очень любопытно.

- Любопытно-то любопытно, но небезопасно. Однако так как мы лишены возможности охотиться на кита, то и не будем заниматься им.

- Меня поражает, что кит появился под таким относительно высоким градусом широты, - сказал журналист.

- Что ж тут удивительного, мистер Спилет? - возразил Герберт. - Ведь мы находимся как раз в той части Тихого океана, которую английские и американские моряки называют "китовым полем". Киты чаще всего встречаются в Южном полушарии именно между Южной Америкой и Новой Зеландией.

- Герберт прав, - подтвердил Пенкроф. - Меня, напротив, удивляло, что мы не видели их до сих пор. Впрочем, всё это не существенно, раз мы не можем охотиться на них.

И моряк со вздохом вернулся к своей работе. В каждом моряке сидит рыболов, и если удовольствие, полученное от рыбной ловли, прямо пропорционально размеру улова, то можно себе представить, что испытывает китобой при виде кита.

Между тем кит, видимо, и не собирался покинуть воды острова Линкольна.

Гедеон Спилет и Герберт, когда они не охотились, и Наб в свободные от кухонных дел минуты видели его быстро рассекающим спокойную воду бухты Союза - от мыса Когтя до мыса Челюсти. Кит, работая хвостовым плавником, двигался в воде толчками со скоростью, иногда достигавшей двенадцати миль в час. Порой он так близко подплывал к островку Спасения, что его можно было рассмотреть всего - от головы до конца хвоста. Этот чёрный кит был представителем почти вконец истреблённого подсемейства настоящих китов.

Видно было, как он выбрасывает из ноздрей на огромную высоту фонтаны пара... или воды, ибо, как это ни странно, натуралисты до сих пор не решили вопроса - водяные ли это брызги или выдыхаемый тёплый воздух, мгновенно превращающийся на морозе в пар.

Присутствие громадного млекопитающего очень занимало колонистов, особенно Пенкрофа, который совершенно потерял покой и не мог из-за этого работать. В конце концов моряк стал даже во сне видеть кита и тосковал по нем, как ребёнок по игрушке.

Утром 3 мая колонистов разбудил крик Наба. Из окошка тот увидел, что кит лежит на отмели мыса Находки, едва в трёх милях от Гранитного дворца. Очевидно, он попал на мель во время прилива, а теперь, при отливе, не мог выбраться в открытое море. Так или иначе, но нужно было поспешить, чтобы отрезать ему путь к отступлению.

Вооружившись пиками с железными наконечниками и кирками, колонисты бегом устремились к мысу Находки и меньше чем в двадцать минут очутились возле огромного животного.

- Какое чудовище! - воскликнул Наб.

Действительно, этот южный кит был гигантских размеров - не менее восьмидесяти футов в длину, и весить он должен был по крайней мере полтораста тысяч фунтов.

Млекопитающее лежало неподвижно, не пытаясь воспользоваться начавшимся приливом, чтобы выбраться в открытое море. Колонисты поняли причину этой неподвижности, когда обошли кругом гигантскую тушу, - кит был мёртв, и гарпун торчал в его боку.

- Значит, где-то поблизости недавно были китобои, - сказал Гедеон Спилет.

- Почему вы думаете? - спросил моряк. - А гарпун!

- Гарпун ничего не доказывает, мистер Спилет, - ответил Пенкроф. - Бывает, что раненный гарпуном кит проходит тысячи миль. Может быть, этого кита ранили где-нибудь в Северном Ледовитом океане.

- Однако... - начал Гедеон Спилет, не удовлетворённый объяснением моряка.

- Это вполне возможно, - прервал его Сайрус Смит. - Но давайте сначала осмотрим гарпун, может быть, на нём выгравировано название китобойного судна.

Пенкроф вырвал гарпун из бока кита и прочитал следующую надпись:

"МАРИЯ-СТЕЛЛА"

Вайн-Ярд

- Вайн-Ярд! - воскликнул он. - Да это ведь моя родина! И я "Марию-Стеллу" знаю. Прекрасное китобойное судно. Ах, друзья мои, подумайте только - судно из Вайн-Ярда!

Так как трудно было ожидать, что "Мария-Стелла" явится за загарпуненным ею китом, колонисты решили немедленно приступить к разделке туши, пока она не стала разлагаться.

Хищные птицы уже кружили над ней, и их пришлось отгонять ружейными выстрелами.

Кит оказался самкой, и вымя его было наполнено молоком, которое, по мнению естествоиспытателя Диффенбаха, вполне заменяет коровье молоко и не отличается от него ни вкусом, ни цветом, ни составом.

Пенкроф, некогда служивший на китобойном судне, руководил разделкой туши - довольно неприятным занятием, длившимся три дня. Никто не уклонялся от этой работы, даже Гедеон Спилет, так что моряк в конце концов признал его "вполне удовлетворительным китобойцем".

Китовый жир, разрезанный на куски по тысяче фунтов каждый, был растоплен в глиняных сосудах тут же на месте - колонисты не хотели отравлять воздух в окрестностях Гранитного дворца. Один язык дал около шести тысяч фунтов, а нижняя губа - четыре тысячи.

Кроме жира, надолго обеспечившего колонистов стеарином и глицерином, остался ещё китовый ус, который должен был найти какое-нибудь применение в хозяйстве, хотя на острове Линкольна ни зонтики, ни тем более корсеты не были в ходу. Верхняя челюсть кита была снабжена восемью сотнями роговых пластинок, заострённых на концах и представлявших как бы зубцы гигантского гребня. Эти зубцы, каждый по шесть футов длиной, стоящие густыми рядами, служат киту для того, чтобы задерживать тысячи мелких рыбёшек и моллюсков, которыми он питается.

Закончив разделку туши, колонисты вернулись к прерванным занятиям, предоставив кита морским птицам, которые быстро обклевали его до костей.

Но перед тем, как вернуться на верфь, инженер занялся какой-то операцией, возбудившей любопытство во всех колонистах. Взяв дюжину пластинок китового уса, он разрезал каждую на шесть частей и заострил с обеих сторон концы полученных полосок.

- Что вы делаете, мистер Смит? - спросил инженера Герберт.

- Это пригодится нам, чтобы убивать волков, лисиц и даже ягуаров, только не сейчас, а зимой, когда у нас будет лёд.

- Не понимаю... - начал Герберт.

- Сейчас поймёшь, мой мальчик, - прервал его инженер. - Зимой я сверну в спираль эти полоски и буду поливать их водой до тех пор, пока они совсем не обледенеют. Тогда я покрою ледяной катышек слоем жира и разбросаю по земле в местах, где водятся дикие животные. Что произойдёт, когда голодное животное проглотит эту приманку? Теплота его желудка растопит лёд, и спиралька из китового уса, распрямившись, проткнёт стенки желудка.

- Вот это остроумно! - воскликнул Пенкроф.

- Это не моё изобретение, а охотников-алеутов. Но нам эти приманки сэкономят порох и пули. Итак, подождём до зимы!

Между тем постройка судна подвигалась вперёд. Можно было уже видеть его очертания и предсказать, что оно будет обладать превосходными мореходными качествами.

Пенкроф работал невероятно мною. Надо было обладать его железным здоровьем, чтобы не поддаться усталости.

Товарищи потихоньку готовили ему награду за все его труды, и день 31 мая стал одним из самых счастливых дней в жизни моряка.

В этот день после обеда Пенкроф по обыкновению собирался вернуться на верфь, как вдруг чья-то рука опустилась на его плечо.

Это был Гедеон Спилет.

Журналист сказал:

- Куда это вы спешите, друг мой? Разве можно уже вставать из-за стола? Вы забываете про десерт, Пенкроф!

- Спасибо, мистер Спилет, мне не хочется сладкого.

- Ну, выпейте хоть чашку кофе!

- Тоже не хочется. Благодарю!

- Тогда, может быть, трубочку выкурите?

Пенкроф вскочил из-за стола: его добродушное лицо побледнело от волнения, когда он увидел, что журналист подносит ему трубку, набитую табаком, а Герберт - раскалённый уголёк.

Моряк хотел что-то сказать, но не мог выговорить ни слова. Схватив трубку, он поднёс её к губам и, разжегши табак, сделал одну за другой пять-шесть затяжек.

Густое облако дыма окутало его со всех сторон, и из этого облака донёсся растроганный голос, повторявший:

- Табак! Настоящий табак!..

- Да, Пенкроф, настоящий и хороший табак, - сказал Сайрус Смит.

- Теперь на нашем острове нет ни в чем недостатка!

И Пенкроф курил, курил, курил...

- Кто нашёл табак? - спросил он. - Ты, Герберт?

- Нет, Пенкроф, это мистер Спилет.

- Мистер Спилет! - воскликнул моряк и, бросившись к журналисту, прижал его к груди с такой силой, что тот долго не мог отдышаться.

- Уф, - сказал он, переводя дыхание. - Вы обязаны этим, Пенкроф, не только мне, но и Герберту, определившему растение, Сайрусу Смиту, приготовившему его, и Набу, сохранившему секрет.

- Друзья мои, я никогда не забуду этого! - растроганно сказал моряк. - До самой смерти буду помнить!..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Зима. - Мельница. - Навязчивая идея Пенкрофа. - Китовый ус. - Топливо будущего. - Топ и Юп. - Бури. - Разрушения на птичьем дворе. - Экскурсия к болоту. - Сайрус Смит остаётся один. - Исследование колодца.

Зима началась в июне, соответствующем в этих широтах декабрю Северного полушария, и главной заботой колонистов стало изготовление зимней одежды. Они обстригли муфлонов кораля и получили превосходного качества шерсть. Оставалось теперь превратить её в ткань.

Сайрус Смит, не имея возможности строить сложные текстильные машины для чесания, трепания и кардования шерсти, решил ограничиться изготовлением так называемого войлока, получающегося от сцепления волокон при валянии шерсти простым деревянным вальком. Правда, войлок жёсток на ощупь и негибок, но зато он лучше всякой другой шерстяной ткани хранит тепло. Кстати, у муфлонов была короткая шерсть, то есть как раз такая, которая нужна для изготовления войлока.

При помощи всех остальных колонистов, в том числе и Пенкрофа, снова оторвавшегося от постройки судна, инженер приступил к подготовке шерсти для валяния. Прежде всего нужно было обезжирить её. Для этого шерсть вымачивали в течение суток в чанах с нагретой до семидесяти градусов водой. Затем её хорошенько вымыли в воде с примесью соды. После сушки сырьё для валяния было готово. Оставалось построить сукновальню; для её работы инженер применил движущую силу водопада.

Это была простейшая машина, в точности копировавшая предка нынешних паровых и электрических сукновальных машин. Она состояла из деревянной рамы, корыт, в которые наваливалась шерсть, толкачей и вала с двумя кулачками. Приводимый в движение силой падения воды вал при помощи кулачков поочерёдно поднимал то один, то другой толкач и опускал их в корыта с шерстью. От тяжести толкачей шерсть сваливалась, перепутывалась и выходила из корыт в виде войлока, одинаково годного для изготовления одеял и верхней одежды. Теперь колонисты во всеоружии готовы были встретить самую холодную зиму.

Холода наступили в двадцатых числах июня. Пенкрофу, к его величайшему огорчению, пришлось приостановить постройку судна, которая, впрочем, продвинулась так далеко вперёд, что весной шлюп уже мог быть спущен на воду.

Моряку во что бы то ни стало хотелось навестить остров Табор. Сайрус Смит не одобрял этой мысли, так как нечего было и думать найти помощь на этом необитаемом и бесплодном скалистом островке, а путешествие в сто пятьдесят миль было нешуточным риском для маленького судёнышка.

- Странно то, Пенкроф, - пытался он разубедить моряка, - что вы всегда говорите о своём нежелании расстаться с островом Линкольна и первый же хотите покинуть его!

- Только на несколько дней, мистер Смит, - возразил моряк. - И только для того, чтобы ознакомиться с островом Табор.

- Но он меньше и бесплодней нашего острова.

- Я не сомневаюсь в этом.

- Так к чему же рисковать собой?

- Чтобы узнать, что там делается!

- Но там ничего не может происходить!

- Как знать!

- А если вас застигнет в пути буря?

- Летом этого не может быть. Но всё-таки, так как надо всё предвидеть, я поеду только с Гербертом.

- Пенкроф, - сказал инженер, кладя ему руку на плечо, - неужели вы думаете, что мы утешимся когда-нибудь, если произойдёт несчастье с вами или с этим мальчиком, который волей случая стал нашим сыном?

- Ручаюсь вам, мистер Смит, - с непоколебимой уверенностью заявил моряк, - что мы не причиним вам этого горя. Впрочем, сейчас об этом ещё рано говорить, а когда мы спустим на воду наш красавец шлюп и вы убедитесь в его превосходных качествах, вы и не подумаете отговаривать меня. Скажу вам по секрету, что мой шлюп будет лучшим в мире судном!

- Вы могли бы сказать наш шлюп, - рассмеявшись, сказал инженер.

Такие разговоры часто происходили между моряком и инженером, но каждый оставался при своём мнении.

Первый снег выпал в конце июня. Хотя в корале были заранее заготовлены запасы на всю зиму и не было нужды в частом посещении его, колонисты условились, что будут навещать кораль не реже одного раза в неделю.

Снова были расставлены западни, и впервые были испробованы приманки Сайруса Смита. Китовый ус, свёрнутый спиралькой и скрытый под слоями льда и жира, был разбросан на опушке леса в том месте, где обычно проходят на водопой звери.

К полному удовлетворению инженера, эта алеутская приманка действовала великолепно. На неё попалось с дюжину лисиц, несколько диких кабанов и даже один ягуар. Все они умерли от прободения желудка.

С наступлением зимы возобновились работы внутри Гранитного дворца - починка платья, разные мелкие поделки и, наконец, шитьё парусов всё из той же неистощимой оболочки воздушного шара.

В июле настали жестокие морозы. Но так как колонисты не жалели ни дров, ни угля, в Гранитном дворце было тепло. Сайрус Смит установил второй камин в большом зале, и теперь колонисты обычно собирались здесь по вечерам. Они разговаривали, работая, или читали зслух, когда делать было нечего, и время проходило незаметно.

Колонисты по-настоящему блаженствовали, сидя по вечерам за чашкой бузинного кофе в ярко освещённом, жарко натопленном зале, когда на открытом воздухе выла и ревела буря.

Сайрус Смит, осведомлённый почти во всех областях техники и экономики, обычно делился по вечерам своими знаниями с товарищами.

Однажды, после очередной его лекции на тему об индустриальном развитии мира, Гедеон Спилет задал ему следующий вопрос:

- Скажите, дорогой Сайрус, не может ли в один прекрасный день технический прогресс мира остановиться?

- Но почему?

- Из-за недостатка каменного угля, этого ценнейшего из ископаемых богатств природы.

- Да, действительно, уголь представляет огромную ценность, - согласился инженер.

- И вы согласны со мной, - сказал Гедеон Спилет, - что когда-нибудь настанет день, когда все запасы его будут исчерпаны?

- О, покамест эти запасы ещё очень велики, и из недр земли извлекается ежегодно только самая незначительная их часть.

- Но вы же сами говорили, что с ростом индустриализации потребление угля возрастёт в геометрической прогрессии.

- И это верно; но, с другой стороны, если даже будут исчерпаны разрабатываемые теперь месторождения угля, хотя при применении новых машин и углублении шахт их ещё хватит на много лет, останутся американские и австралийские залежи, которые надолго обеспечат нужды промышленности.

- На сколько? - спросил журналист.

- Лет на двести пятьдесят - триста.

- Нас это устраивает, - сказал Пенкроф, - но бедным нашим правнукам придётся плохо!

- Они найдут какую-нибудь замену углю, - возразил Герберт.

- Надо надеяться, - сказал Гедеон Спилет. - Ибо, если не будет угля, станут машины, станут поезда, пароходы, фабрики, заводы - всё то, что движет прогресс.

- Но что же заменит уголь? - спросил Пенкроф. - Как вы думаете, мистер Смит?

- Вода, мой друг, - ответил инженер.

- Как? - воскликнул моряк. - Вода будет гореть в топках пароходов и локомотивов? Вода будет нагревать воду?

- Да, но вода, разложенная на свои составные части, - ответил инженер. - Воду, вероятней всего, будут разлагать электричеством, которое к тому времени будет полностью изучено и подчинено человеку. Да, друзья мои, я уверен, что в недалёком будущем вода заменит топливо и водород и кислород, образующие её, станут неиссякаемым и могучим источником тепла и света. Наступит день, когда трюмы пароходов и тендеры паровозов вместо угля будут загружены баллонами с этими двумя газами, сжатыми до минимального объёма, и они будут сгорать с огромной тепловой отдачей. Таким образом, бояться за наше потомство не приходится. Пока Земля будет обитаема, она не будет испытывать недостатка ни в свете, ни в тепле, ни в пище, ни в одежде.

- Хотел бы я дожить до этих дней, когда вода заменит уголь! - сказал моряк.

- Ты слишком рано родился, Пенкроф, - произнёс Наб, до тех пор не раскрывавший рта.

Но не слова Наба прервали беседу. Вдруг Топ залаял с теми же интонациями, которые и раньше обращали на себя внимание и тревожили инженера. Продолжая лаять, собака подбежала к колодцу, отверстие которого находилось в конце внутреннего коридора.

- Что это Топ лает? - спросил Пенкроф.

- И Юп что-то заворчал!

Действительно, орангутанг присоединился к собаке, и оба они проявляли видимые признаки беспокойства.

- Очевидно, какое-то морское животное укрылось в основании колодца. Ведь он выходит прямо к океану, - попытался объяснить тревогу животных журналист.

- Другого объяснения не придумаешь, - сказал моряк. - Замолчи, Топ! Юп, пошёл в свою комнату!

Собака и обезьяна замолчали. Юп покорно пошёл в свою каморку.

Топ же оставался в зале и по временам продолжал тревожно рычать.

Колонисты скоро забыли об этом происшествии, но инженер весь вечер просидел нахмурившись и не открывал рта.

Весь конец июля попеременно шли то дождь, то снег. Эта зима оказалась более тёплой, чем прошлая, ниже -13#&176; ртутный столбик в термометре не опускался. Но если холода были не такими резкими, как прошлой зимой, то бури были более частыми, а ветер дул почти беспрерывно.

Море несколько раз заливало Камин.

Колонисты, глядя из окон Гранитного дворца на огромные волны, бессильно разбивающиеся у подножия их жилища, чувствовали себя бесконечно счастливыми. Зрелище было действительно величественное и интересное для людей, находившихся в полной безопасности. Волны, пенясь, взлетали на огромную высоту и обрушивались всей своей страшной массой на берег, докатываясь до гранитного массива, который служил основанием жилищу колонистов. Водяные брызги взлетали на сотню футов вверх.

В такие бури было опасно ходить по острову, так как ветер часто валил деревья. Несмотря на это, колонисты аккуратно раз в неделю навещали кораль. К счастью, участок, где его построили, был защищён от бешенства урагана юго-восточными отрогами горы Франклина. Поэтому ни ограда, ни постройки, ни деревья кораля не пострадали.

Зато птичий двор, помещающийся на плоскогорье Дальнего вида и, следовательно, открытый всем ветрам, был изрядно потрёпан бурей: крышу голубятни дважды срывало, и ограда была повалена. Всё это приходилось переделывать заново и строить более прочно - остров Линкольна, как оказалось, был расположен в центре самой скверной части Тихого океана, где образуются циклоны, хлещущие его, как кнут хлещет волчок. Только здесь волчок был неподвижен, а кнут вращался вокруг своей оси.

В начале августа буря несколько утихла. Но вместе с успокоением пришли и холода, и столбик термометра упал до 22#&176; ниже нуля.

3 августа состоялась давно задуманная и всё откладывавшаяся экскурсия к болоту Казарки.

Охотников привлекали в изобилии водившиеся там водяные птицы: дикие утки, чирки, нырки и т.д. Поэтому давно уже было принято решение в первый же погожий день отправиться туда на охоту.

В экскурсии приняли участие не только Гедеон Спилет и Герберт, но также Пенкроф и Наб. Сайрус Смит отказался присоединиться к товарищам, сказавшись занятым.

Охотники направились к болоту по дороге в порт Шара, пообещав к вечеру вернуться домой. Топ и Юп сопровождали их. Как только они перешли мост через реку Благодарности, инженер поднял его и вернулся в Гранитный дворец, чтобы привести в исполнение план, ради которого он остался один дома.

План этот заключался в следующем: осмотреть самым внимательным образом, сверху донизу, колодец, сообщавшийся с морем.

Почему Топ так часто кружил возле его отверстия? Почему он так странно лаял, подбегая к колодцу? Почему Юп всегда разделял волнение Топа? Может быть, в этом колодце есть ответвление, соединяющее его с какой-то частью суши?

Все эти вопросы Сайрус Смит хотел выяснить, но так, чтобы никто из его товарищей об этом не знал. Поэтому он откладывал исследование колодца до того дня, когда случай оставит его одного дома.

Инженер решил спуститься в колодец по старой верёвочной лестнице, лежавшей без дела с тех пор, как была установлена подъёмная машина. Он подтащил лестницу к выходному отверстию колодца, диаметр которого достигал шести футов, крепко привязал её и спустил в глубину. Затем, зажегши фонарь и вооружившись револьвером и ножом, стал спускаться по ступенькам.

В стенах колодца нигде не было видно никаких отверстий. Но местами неровности гранита образовали выступы, цепляясь за которые сильное и ловкое существо без труда могло подняться до выходного отверстия колодца. Эта мысль пришла в голову инженеру, но, сколько он ни искал подтверждения её, никаких следов на выступах ему не удалось обнаружить.

Сайрус Смит продолжал спускаться, освещая фонарём каждый миллиметр стены, но ничего подозрительного не нашёл.

Достигнув последних перекладин лестницы, он почувствовал близость воды, поверхность которой была в тот миг совершенно спокойна. Нигде в стенах колодца не было ни одного отверстия, через которое могло бы проникнуть живое существо.

Инженер постучал по стене рукояткой ножа. Гранит ответил глухим звуком, свидетельствовавшим о компактности его массива.

Чтобы добраться до дна колодца, нужно было сначала пройти сквозь его подводную часть, постоянно заполненную океанской водой. Это было доступно только какому-нибудь морскому животному.

Выяснить, где именно кончался колодец, в какой точке побережья он соединялся с открытым океаном, инженер не мог.

Закончив осмотр, Сайрус Смит взобрался обратно по лестнице, снова прикрыл отверстие колодца и в глубоком раздумье вернулся в большой зал Гранитного дворца.

"Я ничего не обнаружил, - сказал он себе, - но всё-таки тут что-то есть!"

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Снаряжение судна. - Нападение шакаловых лисиц. - Юп ранен. - Юпа лечат. - Юп выздоравливает. - Окончание постройки судна. - Торжество Пенкрофа. - "Благополучный". - Первая проба судна. - Неожиданное письмо.

Вечером охотники вернулись домой, до отказа нагруженные дичью. Они настреляли её столько, сколько могут унести четверо людей. Даже Топ нёс связки нырков вместо ошейника, а Юп был перепоясан бекасами.

- Вот, мистер Смит, - воскликнул восторженно Наб, - это называется поохотиться! Посмотрите, сколько из этого выйдет копчёностей и паштетов! Только мне одному со всем не справиться. Не поможешь ли ты мне, Пенкроф?

- Нет, Наб, мне нужно заняться оснасткой судна. Постарайся обойтись без меня, - сказал моряк.

- А вы, Герберт?

- Завтра моя очередь ехать в кораль, - ответил юноша.

- Тогда, может быть, вы, мистер Спилет?

- Я готов, Наб, - согласился журналист. - Только предупреждаю тебя, что я твои кулинарные секреты напечатаю в газете.

- Как вам будет угодно, мистер Спилет, я ничего против этого не имею.

Назавтра Гедеон Спилет, возведённый в звание поварёнка, водворился на кухне. Инженер ещё накануне рассказал ему о своём исследовании, и журналист вполне согласился с ним, что хотя ничего подозрительного и не удалось обнаружить, но тут кроется какая-то тайна.

Холода держались всю неделю, и колонисты выходили из дому только для того, чтобы навестить птичник. Весь Гранитный дворец был пропитан аппетитными запахами блюд, приготовляемых Набом и журналистом. Однако не всё добытое на охоте было превращено в консервы и паштеты. Пользуясь тем, что в эти холодные дни дичь нисколько не портилась, колонисты в течение нескольких дней ели её в свежем виде и пришли к выводу, что на свете нет кушанья вкусней, чем жаркое из болотной дичи.

В продолжение целой недели Пенкроф при помощи Герберта сшивал паруса для шлюпа. Моряк работал с таким увлечением, что паруса вскоре были готовы. Верёвки для снастей оказались отличного качества, так как колонисты сохранили сетку оболочки воздушного шара. Материала было достаточно, и моряк сделал из него ликтросы, гордень, ванты и шкоты. По указаниям Пенкрофа Сайрус Смит выточил для него блоки на своём токарном станке. Таким образом, всё снаряжение судна было изготовлено ещё до того, как окончилась постройка корпуса.

Пенкроф сшил даже флаг, окрасив его полотнище в национальные цвета при помощи различных растений, указанных ему Гербертом. Только к тридцати семи звёздам, представляющим на американском флаге тридцать семь штатов республики, моряк прибавил тридцать восьмую звезду - звезду "штата Линкольна", так как он считал остров неотделимой частью своей родины.

В ожидании, пока этот флаг взовьётся над шлюпом, колонисты подняли его над входом в Гранитный дворец.

Между тем зима подходила к концу. Казалось уже, что эта вторая зима на острове пройдёт без каких бы то ни было неприятных событий, как вдруг в ночь с 11 на 12 августа плоскогорье Дальнего вида подверглось опасности полного опустошения.

После утомительного трудового дня колонисты крепко спали. Вдруг около четырёх часов утра их разбудил отчаянный лай Топа. Собака лаяла теперь не у отверстия колодца, а у двери. Она царапала её когтями, точно желая высадить. Юп также испускал отрывистые крики.

- Что с тобой, Топ? - спросил Наб, вскочивший первым.

Собака ещё пуще залаяла.

- Что с ней случилось? - спросил Сайрус Смит.

Все колонисты, как были, неодетые, кинулись к окнам. Перед их глазами расстилалась пелена снега, чуть белевшая в непроглядно чёрной ночи. Ничего увидеть нельзя было, но зато они явственно услышали лай, доносившийся снизу. Ясно было, что на берег у подножия дворца забрались какие-то животные, разглядеть которых не было возможности.

- Кто там? - спросил Пенкроф.

- Волки, ягуары или обезьяны, - ответил Наб.

- А наш птичник! - воскликнул Герберт. - А наш огород!

- Как они пробрались сюда? - недоумевал Пенкроф.

- Они, вероятно, прошли по мосткам, - сказал инженер. - Кто-то из нас забыл поднять их.

- В самом деле, - признался журналист. - Помнится, я не поднял мостика на берегу...

- Вот за это спасибо, мистер Спилет! - вскричал моряк.

- Что сделано, того не воротишь! - остановил Пенкрофа Сайрус Смит. - Лучше подумаем, что теперь предпринять.

Таковы были вопросы и ответы, которыми быстро обменялись колонисты. Ясно было, что звери - какие, это было пока неизвестно, - перебрались по мосткам через водосток и теперь угрожали самому плоскогорью Дальнего вида. Надо было предупредить их вторжение и дать им бой на подступах к плоскогорью.

- Но что же это за звери? - ещё раз спросил Пенкроф, прислушиваясь к смутно доносившемуся лаю.

Герберт вдруг вздрогнул: он вспомнил, что уже однажды слышал этот лай - во время первого посещения истоков Красного ручья.

- Это шакаловые лисицы! - воскликнул он.

- Вперёд! - вскричал моряк.

И все колонисты, наспех одевшись и вооружившись топорами, карабинами и ружьями, кинулись в корзину подъёмника и быстро спустились на берег.

Шакаловые лисицы, когда их много и когда они озлоблены голодом, - очень опасные животные. Однако колонисты, не колеблясь, бросились в самую гущу стаи.

Выстрелы, пронзившие темноту ночи короткими вспышками света, заставили податься назад первые ряды наступавших.

Колонистам всего важнее было не допустить лисиц на плоскогорье Дальнего вида: там были огороды, птичник и хлебное поле; нашествие голодных лисиц грозило всему этому опустошением и гибелью. Так как дорога на плоскогорье была только одна - узкая полоска вдоль левого берега реки Благодарности, то именно здесь и нужно было устроить живой заслон.

Все отлично понимали это, и, по приказу Сайруса Смита, колонисты быстро выстроились поперёк дороги. Топ, широко раскрывший пасть, обнажая острые клыки, Юп, размахивавший, как палицей, подаренной ему Пенкрофом дубиной, стали впереди колонистов.

Ночь была очень тёмной. Только при вспышках выстрелов, из которых каждый должен был попасть в цель, колонисты видели своих врагов. Лисиц было не меньше сотни, и глаза их блестели в темноте, как раскалённые угольки.

- Нельзя пропускать их! - вскричал Пенкроф.

- Не пропустим! - ответил инженер.

Задние ряды лисиц напирали на передние, и колонистам беспрерывно приходилось пускать в ход то ружья, то топоры.

Множество трупов шакаловых лисиц уже валялось на земле, но количество нападавших не уменьшалось. Колонистам даже казалось, что стая всё время увеличивается.

Вскоре битва пошла врукопашную. Все колонисты получили по нескольку ран, к счастью пустячных. Герберт выстрелом в упор избавил Наба от лисицы, взобравшейся к нему на спину. Топ обезумел от ярости и, только успев перегрызть горло одному противнику, уже кидался к следующему. Юп, вооружённый дубиной, бил ею без отдыха. Его никак не удавалось оттащить назад. Обладая, очевидно, способностью видеть во тьме, он всё время кидался в самую гущу боя и только отрывистым, резким свистом выдавал своё крайнее возбуждение. В пылу боя он забрался далеко в ряды врагов, и при свете выстрелов колонисты увидели, что он бешено отбивается от нападающих на него со всех сторон лисиц.

После двух часов непрерывного сражения колонисты наконец одержали победу. При первых лучах зари лисицы отступили к мостику, который Наб поспешил поднять за ними. Когда окончательно рассвело, колонисты насчитали около пятидесяти трупов лисиц на снегу.

- Где Юп? - вскричал Пенкроф.

Юп исчез. Наб окликнул его, и в первый раз Юп не ответил на призыв своего друга.

Все бросились на поиски Юпа, боясь найти его мёртвым. Очистив площадку от трупов, запятнавших её своей кровью, они нашли оранга буквально погребённым под кучей шакаловых лисиц.

Бедный Юп ещё держал в руке обломок дубины. Когда она сломалась, безоружная обезьяна была опрокинута на землю. Глубокие раны покрывали её грудь.

- Юп жив! - воскликнул Наб, склонившийся над орангутангом.

- Тогда мы спасём его, - сказал моряк. - Мы будем ухаживать за ним как за братом.

Юп, казалось, понял слова моряка. Он склонил ему голову на плечо, словно в знак благодарности. Раны колонистов оказались только царапинами, так как огнестрельное оружие держало лисиц на почтительном расстоянии. Более или менее серьёзно пострадал только орангутанг.

Наб и Пенкроф перенесли Юпа к подъёмнику. Несмотря на боль от переноски, храбрый орангутанг один только раз застонал. Корзину подъёмника тихонько подняли до дверей Гранитного дворца, и там Наб уложил оранга на лучшую постель.

Гедеон Спилет промыл его раны. Ни одна не казалась тяжёлой, ни одна не задевала сколько-нибудь важного для жизни органа. Но Юп был ослаблен потерей крови, и вскоре у него начался сильный жар.

Бедного оранга перевели на строжайшую диету и заставили выпить несколько чашек жаропонижающих настоев из лекарственных трав, которыми располагала аптека колонии.

Юп заснул сначала очень беспокойным сном. Но мало-помалу дыхание его стало ровней. Колонисты тихонько вышли из комнаты, чтобы не нарушать его покоя. Только Топ изредка "на цыпочках" подходил к постели друга и лизал его лапу, свисавшую с кровати.

Первым долгом колонисты оттащили подальше в лес трупы убитых лисиц и там глубоко закопали их в землю.

Ночное нападение, которое могло окончиться очень печально, дало им хороший урок. Теперь они не ложились спать, не проверив, все ли мосты подняты.

Юп, здоровье которого в первые дни внушало серьёзные опасения, стал быстро поправляться. Его могучий организм поборол болезнь, и Гедеон Спилет, немножко смысливший в медицине, вскоре объявил его вне опасности. 16 августа Юп начал есть. Наб готовил ему всякие сладкие блюда, и тот с жадностью поедал их. Надо признаться, что Юп был обжорой и сластёной, а Наб ничего не делал, чтобы отучить его от этого порока.

Через десять дней после ранения мистеру Юпу было разрешено встать с постели. Все его раны затянулись, и можно было не сомневаться, что в несколько дней к обезьяне вернётся вся её былая мощь и ловкость. Как все выздоравливающие, Юп стал неимоверно прожорливым. Журналист не мешал ему обжираться, веря, что инстинкт животного сам предостережёт Юпа от излишеств.

25 августа Наб вдруг позвал своих товарищей, сидевших в большом зале:

- Мистер Смит, мистер Спилет, Пенкроф и Герберт! Идите сюда!

Колонисты поспешили на его зов в комнату Юпа. Что же они увидели? Орангутанг невозмутимо и серьёзно сидел на табуретке и курил.

- Моя трубка! - воскликнул Пенкроф. - Он взял мою трубку! Ах, негодяй! Ну, кури на здоровье, брат, я тебе её дарю!

И Юп выпускал клубы дыма один за другим, испытывая, видимо, при этом величайшее наслаждение. Сайруса Смита это нисколько не удивило. Он рассказал колонистам о многих случаях, когда приручённые обезьяны приучались курить. С этого дня мистер Юп стал обладателем собственной трубки, которая висела постоянно над его койкой, и собственного запаса табака. Он сам набивал себе трубку, разжигал её горящим угольком и, куря, казался счастливейшим из четвероногих. Не приходится и говорить, что общность вкусов ещё более укрепила узы дружбы, связывавшие моряка с орангутангом.

- Я думаю, что Юп настоящий человек! - говаривал моряк Набу. - Скажи, ты бы удивился, если бы он заговорил в один прекрасный день?

- Нисколько, честное слово! Меня скорее удивляет, - ответил Наб, - что он не говорит!

- А забавно было бы, - продолжал моряк, - если бы в один прекрасный день Юп подошёл ко мне и сказал: "Поменяемся трубками, Пенкроф!"

- Да, - сказал Наб. - Какая досада, что он нем от природы!

В сентябре весна окончательно вступила в свои права, и работы на открытом воздухе возобновились.

Постройка судна быстро подвигалась вперёд. Обшивка бортов уже была полностью закончена, и сейчас подходило к концу крепление перемычек. Пенкроф предложил инженеру обшить корпус досками и изнутри, что должно было придать судну ещё большую прочность.

Не зная, какие неожиданности готовит колонии будущее, инженер одобрил мысль моряка об укреплении судна.

Внутренняя обшивка и палуба были закончены к 15 сентября.

Все швы обшивки и корпуса были тщательно законопачены паклей и залиты кипящей смолой.

Вместо балласта шлюп нагрузили обломками гранита, общим весом примерно около двенадцати тысяч фунтов. Поверх балласта был настлан помост. Внутренность корпуса была поделена перегородкой на две каюты, вдоль стен которых шли длинные скамьи, служившие в то же время и ящиками. Основание мачты находилось как раз посредине между каютами. Из каждой каюты на палубу вёл люк, закрывавшийся плотно пригнанной крышкой.

Пенкроф без труда разыскал на острове мачтовый лес. Он выбрал молодую сосну с прямым стволом без ответвлений; очистив её от коры и срубив верхушку, он получил прекрасную мачту. Железные части мачты, руля и корпуса были изготовлены в кузнице, грубо, но прочно. Наконец, реи, гик, флагшток и вёсла были закончены в первых числах октября.

Решено было испробовать судно в плаванье вокруг острова, чтобы определить его мореходные качества и степень его надёжности.

10 октября шлюп был спущен на воду. Пенкроф сиял. Спуск прошёл благополучно. Вполне снаряжённое судёнышко на катках было подведено к берегу реки во время отлива и с первыми же приливными волнами закачалось на поверхности воды под громкие аплодисменты колонистов, а особенно Пенкрофа, не проявившего в этом случае ни тени скромности. Его тщеславие должно было, впрочем, находить пищу и после спуска шлюпа, так как с общего согласия всех колонистов ему было вверено командование судном и присвоено звание капитана.

Капитан Пенкроф первым долгом потребовал, чтобы шлюпу было дано название. После долгих споров большинством голосов решено было наименовать шлюп "Благополучным".

Уже с первой минуты, как только "Благополучный" закачался на волнах, можно было видеть, что судёнышко выстроено на славу и что оно будет отлично держаться на море в любую погоду. Пробную поездку колонисты решили, впрочем, совершить тотчас же, не откладывая. Погода стояла превосходная, ветер дул с юго-востока, и волнение было умеренное.

- Готовься к посадке! - крикнул капитан Пенкроф.

Но колонисты ещё не завтракали в это утро, да, кроме того, было бы благоразумно захватить с собой на борт провизию, так как экскурсия могла продлиться до вечера.

Сайрусу Смиту так же, как и моряку, не терпелось испробовать выстроенный по его чертежам корабль. Однако он не разделял слепой веры моряка в достоинства своего детища и счастлив был, что тот больше не заговаривает о поездке на остров Табор. Инженер надеялся даже, что моряк оставил эту мысль. Ему было страшно подумать, что двое-трое его товарищей рискнут отправиться в простор океана на этом крохотном и ненадёжном судёнышке, едва в пятнадцать тонн водоизмещением.

В половине одиннадцатого всё население колонии, включая Топа и Юпа, было уже на борту шлюпа. Наб и Герберт по команде капитана подняли якорь.

Сайрус Смит и журналист поставили паруса, и "Благополучный", направляемый умелой рукой Пенкрофа, поплыл.

Выйдя из бухты Союза, "Благополучный" доказал, что при попутном ветре он может развивать вполне достаточную скорость. Обогнув мыс Находки, Пенкроф привёл шлюп к ветру и направил его вдоль южного берега острова. Пройдя несколько кабельтовых, Пенкроф убедился, что "Благополучный" так же хорошо идёт против ветра, как и по ветру, и не дрейфует. Попробовав лавировку, моряк убедился, что и в этом отношении "Благополучный" вполне благополучен.

Пассажиры шлюпа были в восторге. Они располагали теперь надёжным судёнышком, которое могло сослужить им службу при нужде.

Пенкроф направил судно на траверс порта Шара. Отсюда, на расстоянии трёх-четырёх миль от берега, остров предстал перед ними в новом свете. От мыса Когтя до мыса Рептилии открывалась великолепная панорама с густым хвойным лесом на первом плане и свежей зеленью молодой листвы леса Дальнего Запада на втором. Гора Франклина, как декорация, высилась на заднем плане с белым пятном снеговой шапки на макушке.

- Как красиво! - воскликнул Герберт.

- Да, наш остров удивительно красив, - сказал Пенкроф. - Я люблю его, как родное существо. Он приютил нас, нищих и голодных. Теперь же мы не можем пожаловаться на недостаток чего бы то ни было.

- Верно, капитан, - подхватил Наб. - Мы теперь ни в чём не нуждаемся!

И оба испустили троекратное громкое "ура" в честь гостеприимного острова.

Гедеон Спилет, прислонившись к мачте, зарисовывал в записную книжку развёртывавшуюся перед его глазами панораму.

Сайрус Смит молча смотрел на берег.

- Итак, мистер Смит, - обратился к нему Пенкроф, - что вы можете сказать о нашем "Благополучном"?

- Как будто неплохое судёнышко, Пенкроф, - ответил инженер.

- Так. А как вы полагаете, может ли оно предпринять небольшое путешествие?

- Какое путешествие?

- Ну, хотя бы на остров Табор.

- Друг мой, я считаю, что в случае действительной нужды можно было бы, не задумываясь, довериться "Благополучному", даже если предстояло бы совершить более длинный переход. Но, несмотря на это, я буду очень огорчён, если узнаю, что вы решили предпринять поездку к острову Табор, в которой нет никакой нужды.

- Надо же нам познакомиться со своими соседями, - возразил Пенкроф, упорствовавший в своём желании. - Остров Табор - наш сосед, да ещё вдобавок единственный, вежливость требует, чтобы мы хоть однажды навестили его!

- Чёрт побери, - рассмеялся Гедеон Спилет, - Пенкроф становится блюстителем приличий!

- Ничего подобного, - возразил моряк.

Ему не хотелось огорчать Сайруса Смита, но ещё меньше хотелось отказываться от этой поездки.

- Подумайте, Пенкроф, - настаивал инженер. - Ведь вы не можете один отправиться в плаванье.

- Мне достаточно будет одного спутника.

- Допускаю, - согласился инженер. - Значит, вы рискуете лишить колонию острова Линкольна двух из пяти её членов.

- Из шести, - возразил моряк. - Вы забываете Юпа!

- Из семи, - поправил его Наб. - Топ стоит человека.

- Да и риска-то никакого нет, мистер Смит!

- Возможно, - сказал инженер. - Но всё-таки подвергаться опасности без всякой нужды - нелепо.

Упрямый моряк ничего не ответил и прекратил разговор, решив про себя возобновить его при первом удобном случае. Он не знал ещё, что непредвиденное обстоятельство придёт к нему на помощь и превратит в человеколюбивое дело то, что до сих пор было только ничем не оправданным капризом.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Отъезд решён. - Предложения. - Сборы. - Первая ночь. - Вторая ночь. - Остров Табор. - Поиски на берегу. - Поиски в лесу. - Животные. - Растения. - Дом.

"Благополучный", пройдя несколько миль вдоль берега, взял курс к порту Шара. Колонисты хотели проверить, судоходен ли узкий проход между скалами и отмелью, так как они предполагали сделать порт Шара местом постоянной стоянки шлюпа.

Они подошли уже к самому берегу, как вдруг Герберт, стоявший на носу, крикнул:

- Держи к ветру, Пенкроф, держи к ветру!

- Что там такое? - спросил моряк. - Риф?

- Нет... погоди... Я что-то плохо вижу... Держи ещё круче к ветру! Так держать!..

С этими словами Герберт быстро перегнулся через борт, погрузил руку в воду и, выпрямившись, сказал:

- Бутылка!

Сайрус Смит взял бутылку из его рук, выбил из неё пробку и вытащил листок бумаги, на котором было написано:

"Потерпел крушение... Остров Табор. 153#&176; 0' западной долготы, 37#&176; 11' южной широты".

- Человек, потерпевший крушение! - воскликнул Пенкроф. - И это в двух сотнях миль от нас! Ах, мистер Смит, теперь, надеюсь, вы не будете возражать против поездки на остров Табор?

- Нет, Пенкроф, - ответил инженер. - Вы поедете туда!

- Завтра же?

- Хоть завтра!

Инженер не выпускал из рук клочка бумаги, вынутого из бутылки. Ещё раз рассмотрев его, он сказал:

- Этот документ, друзья мои, самый текст его говорит прежде всего о том, что потерпевший крушение - человек, сведущий в мореплавании: он совершенно точно указывает координаты острова Табор. Во-вторых, ясно, что он англичанин или американец, ибо записка написана по-английски.

- Это логично, - заметил Гедеон Спилет. - Теперь мы получаем ключ к разгадке тайны ящика, выброшенного на берег. Очевидно, терпевший бедствие у острова Линкольна корабль дотащился до острова Табор и там погиб. Что касается спасшегося при крушении человека, то он должен благодарить судьбу, что Пенкрофу пришла в голову мысль именно сегодня устроить пробную поездку на шлюпе. Выйди мы на день позже - и бутылка могла бы разбиться о скалы!

- Действительно, - воскликнул Герберт, - какое счастливое совпадение, что бутылку прибило к берегу острова Линкольна именно сегодня!

- А вам это совпадение не кажется странным, Пенкроф? - спросил Сайрус Смит.

- Не странным, а удачным, - ответил моряк. - Впрочем, разве вы со мной не согласны, мистер Смит? Должна же была попасть куда-нибудь эта бутылка! Почему бы ей не приплыть сюда?

- Быть может, вы правы, Пенкроф, - задумчиво начал инженер, - но...

- Но, - перебил его Герберт, - ведь ничто не указывает, что эта бутылка пробыла долго в воде. Не правда ли?

- Правда, - отозвался Гедеон Спилет. - Больше того, мне кажется, что записка совсем недавно написана. Как ваше мнение, Сайрус?

- На этот вопрос трудно ответить. Впрочем, мы это скоро узнаем...

Пенкроф не оставался бездеятельным во время этого разговора. Он повернул на другой галс, и "Благополучный" под всеми парусами понёсся к мысу Когтя. Дорогой все колонисты думали о потерпевшем крушение. Не опоздает ли их помощь?

Обогнув мыс Когтя, "Благополучный" около четырёх часов стал на якорь у устья реки Благодарности.

В тот же вечер был составлен план новой экспедиции. Решено было, что в ней, кроме Пенкрофа, примет участие только Герберт, уже знакомый с управлением парусным судном. Выехав назавтра, 11 октября, они могли достигнуть острова Табор 13 октября, так как при попутном ветре шлюп должен был пройти сто пятьдесят миль самое большее в сорок восемь часов. Один день они должны были провести на острове. Положив два-три дня на обратный путь, возвращения "Благополучного" можно было ждать 17-18 октября.

Погода была хорошая, барометр медленно, но неуклонно подымался, ветер дул всё время в одном направлении, - казалось, всё складывалось благополучно для смелых людей, спешивших на помощь несчастному, потерпевшему крушение.

Гедеон Спилет, не забывший ещё своего звания газетного корреспондента, запротестовал против решения оставить его на острове. Он заявил, что скорее пустится вплавь к острову Табор, чем пропустит такое интересное событие. Поэтому и его включили в состав экспедиции.

В тот же вечер колонисты перенесли на борт "Благополучного" постели, оружие, порох и пули, восьмидневный запас провизии и, наконец, компас. Назавтра в пять часов утра друзья попрощались, и Пенкроф, подняв паруса, взял курс прямо на остров Табор.

"Благополучный" отплыл уже на четверть мили от берега, когда команда его заметила на плоскогорье Дальнего вида две человеческие фигуры, машущие руками. То были Сайрус Смит и Наб.

Пенкроф, журналист и Герберт послали прощальный привет своим друзьям.

Всё утро "Благополучный" не терял из виду острова Линкольна. С этого расстояния остров казался зелёной корзинкой с торчащей из неё белой верхушкой горы Франклина. Около трёх часов пополудни остров исчез за горизонтом.

"Благополучный" вёл себя превосходно. Он легко брал волну и развивал достаточную скорость.

Подняв все паруса, Пенкроф вёл судно по компасу прямо к острову.

Через определённые промежутки времени Герберт сменял моряка у руля. Юноша так уверенно вёл судно, что Пенкроф даже при желании не мог бы ни к чему придраться.

Гедеон Спилет развлекал разговорами своих спутников и помогал ставить или убирать паруса. Капитан Пенкроф не мог нахвалиться своим экипажем; он обещал выдать им в награду "по чарке водки".

Перед заходом солнца на небе ненадолго показался серп луны. Ночь наступила тёмная, но звёздная, обещающая хорошую погоду.

Пенкроф из осторожности убавил парусность: внезапно мог налететь шквал, и встретить его под всеми парусами было бы опасно. Эта осторожность казалась излишней в такую спокойную ночь, но Пенкроф был предусмотрительным капитаном, и нельзя было не одобрить его распоряжения.

Журналист спокойно проспал всю ночь. Пенкроф же и Герберт сменялись у руля каждые два часа. Моряк полагался на юношу как на самого себя, и Герберт действительно заслуживал этого доверия.

Ночь прошла спокойно, так же как и следующий день, 12 октября.

"Благополучный" ни на линию не отклонился от курса, и если его не снесло в сторону течением, то он должен был находиться уже невдалеке от острова Табор.

Океан был совершенно пустынен. Редко-редко над ним пролетала какая-то большая птица, альбатрос или фрегат. По-видимому, это были единственные живые существа, посещавшие часть Тихого океана между островом Табор и островом Линкольна.

- А ведь сейчас самый разгар китобойной кампании, - заметил Герберт. - Мне кажется, трудно представить себе более пустынное море.

- Оно не так пустынно, как это тебе кажется, - возразил Пенкроф.

- Что ты хочешь сказать?

- А нас-то ты за людей не считаешь? - рассмеялся моряк. - Что ж, по-твоему, мы дельфины, что ли?

К вечеру, по расчёту моряка, "Благополучный" прошёл около ста двадцати миль, делая в среднем по три с половиной мили в час. Ветер был слабый и, видимо, собирался совсем упасть. Однако капитан Пенкроф надеялся, что на следующее утро остров Табор появится на горизонте, если только шлюп не снесло с курса.

Команда судна не сомкнула глаз в эту ночь с 12 на 13 октября. Глубокое волнение овладело колонистами. Сколько неожиданностей ждало их! Были ли они действительно вблизи острова Табор? Жив ли ещё потерпевший крушение? Кто он? Согласится ли он переменить одно место заключения на другое? Все эти вопросы, ответ на которые можно было получить только завтра, не давали им покоя.

При первых проблесках зари они стали пристально вглядываться в горизонт на западе.

- Земля! - вскричал вдруг Пенкроф около шести часов утра.

Едва видимый на горизонте берег острова Табор находился милях в пятнадцати. Пенкроф направил шлюп прямо к земле. Восходящее солнце осветило теперь несколько горных вершин на острове.

- По-видимому, этот островок значительно меньше нашего острова Линкольна, - заметил Герберт.

В одиннадцать часов утра "Благополучный" находился всего в двух милях от острова. Пенкроф в поисках подходящего для причала места убрал почти все паруса и вёл шлюп вперёд с большой осторожностью.

Теперь перед ними предстал весь островок. Он был покрыт такой же растительностью, как и остров Линкольна. Но, как это ни странно, ни один дымок не указывал на пребывание на нём человека, ни одного сигнала не было на побережье. А между тем записка не оставляла никаких сомнений в том, что на острове нашёл приют потерпевший крушение. Он, несомненно, должен был видеть их приближение.

Не могло быть также сомнений в том, что это был именно остров Табор - других островов в этой части Тихого океана не было.

Между тем "Благополучный", направляемый умелой рукой Пенкрофа, вошёл в извилистый и узкий проход между рифами.

Около полудня киль его зашуршал о песчаное дно.

Всё время, пока длилось причаливание, Гедеон Спилет, не отнимая подзорной трубы от глаз, осматривал берег.

Судёнышко было поставлено на якорь, чтобы отлив не унёс его в море, и Пенкроф с двумя товарищами, зарядив на всякий случай ружья, вышли на берег и направились к видневшемуся поблизости невысокому холму, чтобы с его вершины осмотреть местность.

Исследователи шли по лужайке, тянувшейся до самого подножия холма. Стайки голубей и морских ласточек вырывались у них из-под ног. Из лесу, опушка которого близко подходила к берегу моря, доносился шорох кустарников и шум от бега каких-то пугливых зверьков. Но ничто не указывало на присутствие человека.

Пенкроф, Герберт и Гедеон Спилет взобрались на холм и стали осматривать островок. Береговая линия его с редкими бухтами и мысами тянулась примерно на шесть миль и представляла удлинённый овал.

Море кругом, сколько видел глаз, было пустынно. Ни земли, ни паруса...

В отличие от острова Линкольна, бесплодного и дикого в одной своей части, но богатого и плодоносного во всех остальных частях, этот островок одинаково густо весь порос зеленью. Наискосок, пересекая овал островка, по неширокому лугу катил свои воды быстрый ручеёк, впадавший в океан.

- Да, остров невелик, - сказал Герберт.

- Нам бы на нём было тесно, - добавил Пенкроф.

- Вдобавок, кажется, он необитаем... - сказал журналист.

- Действительно, - подтвердил Герберт, - не видно никаких признаков человека.

- Давайте отправимся на поиски! - предложил Пенкроф.

Моряк и его товарищи вернулись на берег к месту стоянки "Благополучного". Они решили сначала обойти пешком всё побережье островка, прежде чем рискнуть забраться в глубь его.

Идти берегом было легко, только местами дорогу преграждали скалы, но их нетрудно было обойти.

Колонисты направились сначала к югу, спугивая по пути многочисленные стаи водяных птиц и стада тюленей, бросавшихся в воду, как только они приближались.

- Эти животные не в первый раз видят человека, - заметил журналист. - Они боятся людей, следовательно, знакомы с ними.

Через час разведчики дошли до крайней южной точки овала, оканчивавшегося острым мысом, и повернули к северу. Западный берег острова, которым они сейчас шли, ничем не отличался от восточного: это была такая же широкая песчаная полоса, окаймлённая лесом.

На всём побережье острова - они обошли его за четыре часа кругом - не было никаких следов человека.

Остров Табор, по-видимому, был необитаем. Ведь записка в бутылке могла быть написана много месяцев и даже лет тому назад, и потерпевший крушение мог либо возвратиться на родину, либо умереть от лишений.

Строя всевозможные предположения, Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт на скорую руку пообедали на "Благополучном", чтобы до наступления ночи успеть исследовать остров. Около пяти часов вечера они углубились под зелёные своды леса.

Они встретили в лесу разбегавшихся при их приближении животных, главным образом коз и свиней, несомненно европейского происхождения. Очевидно, какое-то китобойное судно завезло сюда несколько пар этих животных, и они быстро размножились тут, Герберт решил на обратном пути захватить с собой по паре коз и свиней для разведения.

Таким образом, не было сомнений в том, что когда-то люди посещали этот остров. Это стало ещё более очевидным, когда путники наткнулись на просеки, прорубленные в лесу, на деревья, явно срубленные топором. Но эти деревья, уже полусгнившие, могли быть срублены много лет назад. Зарубки поросли мхом, и густая трава выросла на проложенных когда-то в лесу тропинках.

- Ясно, - сказал журналист, - что люди не только высаживались на этот остров, но и жили на нём некоторое время. Остаётся узнать, кто здесь был. Сколько человек высадилось? Сколько осталось в живых?

- В записке говорится только об одном потерпевшем крушение, - заметил Герберт.

- Если он всё ещё находится на острове, - сказал Пенкроф, - не может быть, чтобы мы его не нашли.

Исследователи шли по тропинке, пересекающей остров по диагонали. Тропинка неожиданно вывела к ручью, впадавшему в океан.

Не только следы топора и домашние животные выдавали пребывание человека на острове, - то же говорили и некоторые растения: Герберт очень обрадовался, увидев ростки картофеля, моркови, капусты, репы, цикория. Все эти овощи одичали - видно было, что их посадили довольно давно.

Конечно, юный натуралист решил собрать семена, чтобы развести эти овощи на острове Линкольна.

- Вот это хорошо, - сказал моряк. - То-то Наб будет рад!.. Если мы даже не найдём потерпевшего крушение, мы всё-таки не без пользы съездили сюда.

- Правильно, - согласился Гедеон Спилет. - Однако, судя по виду этих растений, можно опасаться, что остров уже с давних пор снова стал необитаем.

- Конечно, - подтвердил Герберт, - обитатель острова, кем бы он ни был, не стал бы так запускать такие драгоценные культуры.

- Вероятно, этот потерпевший крушение был подобран кораблём и вернулся домой, - заметил Пенкроф.

- Значит, по-твоему, записка была написана давно?

- Понятно.

- И бутылка приплыла к острову Линкольна после долгих блужданий по океану?

- Почему бы нет? Но уже смеркается, и нам пора прекратить поиски.

- Вернёмся на борт, а завтра начнём их сызнова, - предложил журналист.

Совет был хорош, и колонисты готовились уже последовать ему, как вдруг Герберт воскликнул:

- Дом!

Колонисты поспешили к показавшейся вдали хижине. Несмотря на тусклый свет сумерек, видно было, что она построена из досок и обтянута просмолённой парусиной.

Дверь была не заперта и открылась от толчка Пенкрофа.

Хижина была пуста.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Опись имущества. - Ночь. - Несколько букв. - Продолжение поисков. - Растения и животные. - Герберт в опасности. - На борту "Благополучного". - Отплытие. - Погода портится. - Инстинкт моряка. - Затерянные в океане. - Спасительный свет.

Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт молча стояли в полутёмной хижине. Пенкроф громко крикнул. Ответа не было. Тогда моряк высек огонь и зажёг веточку. Огонёк осветил ненадолго внутренность хижины, производившей впечатление нежилой. В глубине её был грубый очаг, засыпанный давно остывшей золой, поверх которой лежала связка сухих дров. Пенкроф поднёс к ней веточку, и вскоре хижина осветилась ярким отблеском огня.

Колонисты увидели тогда неубранную постель с сырыми, пожелтевшими от времени простынями. Видимо, постелью давно уже не пользовались. В углу очага лежали два покрытых ржавчиной котелка и опрокинутая кастрюля. У стены стоял шкаф, в котором висели заплесневевшие одежды моряка. На столе стоял потемневший оловянный обеденный прибор. В углу валялись инструменты и орудия, два охотничьих ружья, из которых одно сломанное. На полке колонисты нашли почти нетронутый бочонок с порохом, бочонок с пулями и несколько коробок пистонов. Всё это было покрыто густым слоем пыли, скопившейся, видимо, за много лет.

- Никого нет, - сказал журналист.

- Да, - подтвердил Пенкроф.

- В этой комнате уже много лет не живут, - добавил Герберт.

- Знаете, мистер Спилет, - предложил моряк, - чем возвращаться на борт "Благополучного", проведём эту ночь здесь!

- Вы правы, Пенкроф, - согласился журналист. - Надеюсь, что владелец комнаты, если он вернётся, не обидится, что мы без спроса расположились тут.

- Увы, он не вернётся, - сказал моряк, грустно покачав головой.

- Вы думаете, что он уехал с острова?

- Если бы он уезжал, он взял бы с собой инструменты и оружие, - ответил Пенкроф. - Вы знаете, как потерпевшие крушение дорожат этими вещами. Нет, нет, - убеждённо добавил моряк, - он не уехал с острова! Если предположить, что он сам смастерил лодку и на ней пустился в плавание, тогда уж подавно он не оставил бы здесь все эти вещи. Нет, он и сейчас на острове.

- Живой? - спросил Герберт.

- Живой или мёртвый... Но если он умер и не похоронил сам себя, то где-нибудь должны же лежать его останки.

Запас дров в хижине позволил всю ночь поддерживать огонь в очаге. Закрыв дверь, Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт уселись на скамейку. Они мало говорили, но много думали. В том расположении духа, в каком они были сейчас, их бы не удивило, если бы вдруг открылась дверь и в хижину вошёл человек. Но дверь не отворилась, и человек не вошёл.

Так прошла вся ночь.

Наутро исследователи первым долгом ещё раз осмотрели хижину. Она была построена в очень уютном месте, на пологом склоне, под великолепными камедными деревьями. Перед окнами была прорублена широкая просека до самого берега моря. Маленькая лужайка, обнесённая уже повалившейся изгородью, вела к берегу ручья, впадавшего в океан невдалеке от хижины.

Сама хижина была сделана из досок, причём легко было заметить, что доски эти были сняты с обшивки или палубы какого-то корабля. Отсюда можно было сделать вывод, что судно потерпело крушение у острова и что из состава его команды спасся, по меньшей мере, один человек, который и соорудил из, обломков корабля эту хижину.

Это предположение превратилось в уверенность, когда Гедеон Спилет обнаружил на одной из досок заднего фасада хижины полустёртую надпись:

"БР ТАН Я".

- "Британия"! - прочёл моряк, когда Гедеон Спилет показал ему эти буквы. - Это название очень многих судов. Трудно определить по нему, был ли этот корабль американский или английский.

- Да это и неважно, Пенкроф.

- Правда, - согласился моряк, - и если кто-нибудь из его экипажа выжил, мы узнаем, какой национальности был корабль. Однако, прежде чем продолжать поиски, не мешало бы взглянуть на "Благополучного".

Пенкроф почему-то забеспокоился о своём шлюпе.

"Что, если на острове есть люди и они завладели судном?" - подумал он.

Жюль Верн - Таинственный остров (L'lle mysterieuse). 5 часть., читать текст

См. также Жюль Верн (Jules Verne) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :