Жюль Верн
«Приключения капитана Гаттераса (Les Aventures du capitaine Hatteras). 7 часть.»

"Приключения капитана Гаттераса (Les Aventures du capitaine Hatteras). 7 часть."

- Затем уже идут рыбы и земноводные, которых температура изменяется согласно с температурою воды. Змея имеет только восемьдесят шесть градусов теплоты (+30° стоградусника), лягушка - семьдесят (+25° стоградусника), акула - столько-же, в воде, температура которой ниже всего лишь на полтора градуса; наконец, насекомые, повидимому, имеют температуру воды и воздуха.

- Все это очень хорошо, сказал Гаттерас, до сих пор не принимавший участия в беседе,- и я очень благодарен доктору, который охотно делится с нами своими сведениями. Послушав наши рассуждения, можно подумать, что нам предстоит переносить палящие жары. Не своевременнее-ли было-бы поговорить о стуже, и указать самую низкую, до сих пор наблюдаемую, температуру.

- Совершенно верно, заметил Джонсон.

- Ничего не может быть легче, ответил доктор,- в этом отношении я могу сообщить вам кое-какие интересные данные.

- Еще-бы! сказал Джонсон. - Вам и книги в руки.

- Друзья мои, я знаю только то, что другие сообщили мне, и когда я выскажусь, вы будете столь-же сведущи, как и я. Итак, вот что я могу сказать вам относительно холода и низкой температуры, которым подвергалась Европа. Насчитывается не мало памятных зим; как кажется, самые суровые из них повторяются в период сорока одного года, период, совпадающий с наибольшим появлением пятен на солнце. Упомяну о зиме 1364 года, когда Рона замерзла до города Арля; о зиме 1408 года, когда Дунай замерз на всем протяжении своего течения и когда волки переходили по льду Каттегат; о зиме 1509 года, в течение которой Адриатическое и Средиземное моря замерзли в Венеции, Сетте и Марсели, а Балтийское море не было еще свободно от льдов 10-го апреля; о зиме 1608 года, когда в Англии погиб весь скот; о зиме 1789 года, во время которой Темза замерзла до Гревсенда, на шесть миль ниже Лондона; о зиме 1813 года, о которой французы сохранили столь ужасные воспоминания; наконец, о зиме 1829 года, самой ранней и самой продолжительной из зим девятнадцатого столетия.

- Но здесь, за полярным кругом, до какого градуса опускается температура? спросил Альтамонт.

- Мне кажется, что мы испытали наибольшие когда-либо наблюдаемые холода, так как спиртовой термометр однажды показывал семьдесят два градуса ниже точки замерзания (-58° стоградусника). Если не ошибаюсь, то наибольшие холода замечены путешественниками: на острове Мельвиля - шестьдесят один градус, в порте Феликса - шестьдесят пять, и в форте Соединения - семьдесят градусов (-56° стоградусника).

- Да, заметил Гаттерас,- нас очень некстати задержала суровая зима.

- Задержала зима? переспросил Альтамонт, в упор глядя на капитана.

- На пути к западу, поспешил сказать доктор.

- Таким образом, продолжал Альтамонт,- minimum и maximum испытанной человеком температуры вращаются приблизительно в пределах двухсот градусов?

- Да,- сказал доктор. Термометр на открытом воздухе, защищенный от действия отраженных лучей теплоты, никогда не поднимается выше ста тридцати пяти градусов над точкою замерзания (+57° стоградусника), а при самой жестокой стуже никогда не опускается до семидесяти двух градусов (-58° стоградусника). Таким образом друзья мои, тревожиться нам нечего.

- Но если-бы солнце вдруг погасло,- спросил Джонсон,- разве на земле не стало-бы от этого холоднее?

- Солнце не погаснет,- ответил доктор;- но если-бы и погасло, то, по всем вероятиям, температура не опустилась-бы ниже указанных мною пределов.

- Очень странно.

- О, я знаю, что для пространств, находящихся вне земной атмосферы, некогда допускали тысячи градусов холода, число которых пришлось, однакожь, поубавить после опытов французского ученого Фурье. Он доказал, что если-бы земля наша была помещена в пространстве вполне лишенном теплоты, то замечаемые у полюсов холода проявлялись бы в более резкой форме и что между температурами дня и ночи существовала-бы громадная разница. Из этого следует, что в нескольких миллионах миль от земля не холоднее, чем здесь.

- Скажите, доктор,- спросил Альтамонт,- правда-ли, будто температура Америки ниже температуры других стран света?

- Без сомнения, но, пожалуйста, не гордитесь этим,- улыбнулся доктор.

- Чем-же это объясняют?

- Объяснять-то объясняют, но только весьма неудовлетворительно. Так, Галлей утверждает, что комета, столкнувшись с землею, изменила ось вращения последней, т. е. положение её полюсов. По его мнению, северный полюс, некогда находившийся в Гудсоновом море, переместился к востоку, и страны прежнего полюса, так долго скованные стужею, сохранили значительную степень холода, который не могли рассеять даже многие века солнечной теплоты.

- Но вы не допускаете этой теории?

- Ни на одну минуту, потому что если она оправдывается относительно восточных частей Америки, то оказывается несостоятельною относительно её западных частей, температура которых значительно выше. Нет! Необходимо допустить существование различных изотермических земных параллелей - вот и все!

- A знаете-ли, доктор,- сказал Джонсон,- что очень приятно беседовать о холоде при обстоятельствах, в которых мы находимся.

- Именно, Джонсон. Мы даже можем призвать практику на помощь теории. Полярные страны - это громадная лаборатория, в которой можно производить интересные опыты относительно низких температур. Только надо соблюдать правила осторожности и благоразумия: если какая-нибудь часть тела у вас отморожена, тотчас-же натрите ее снегом, чтобы возстановить кровеобращение. Да и с огнем обходитесь поосторожнее, потому что можно обжечь себе обе руки или ноги, даже не заметив этого. В таком случае потребовалась-бы ампутация, а, между тем, ничего своего мы не должны оставлять в полярных странах. Затем, друзья мои, мы хорошо сделаем, если отдохнем несколько часов.

- Охотно,- ответили товарищи доктора.

- Кто сегодня дежурит у печи?

- Я,- ответил Бэлль.

- Так постарайтесь, чтобы огонь в печи не погас, потому что сегодня чертовски холодно.

- Не беспокойтесь, доктор. Холодно-то холодно, а между тем, посмотрите, все небо в огне!

- Да,- сказал доктор, подходя к окну,- великолепнейшее северное сияние. Что за чудное зрелище! Я так-же, как и вы, Бэлль, не могу вдоволь наглядеться на него!

Доктор всегда восхищался этого рода космическими явлениями, на которые его товарищи не обращали большего внимания. Заметив, что северным сияниям всегда предшествуют пертурбации магнитной иглы, доктор по этому поводу приготовлял уже и обрабатывал обширную статью для Weather-Book ("Книга погоды", адмирала Фитц-Роя, трактующая о метеорологических явлениях.).

Бэлль дежурил у печи, а его товарищи, улегшись на своих кушетках, вскоре погрузились в глубокий сон.

X.

Удовольствия зимовки.

Жизнь у полюса несказанно монотонна. Человек вполне подчиняется там прихотям атмосферы и совершающимся в ней с невыносимым однообразием переменам сильной стужи и бурь. Большую часть времени нет возможности показаться на двор, приходится сидеть в ледяном доме, и многие месяцы проходят таким образом в бездействии, обрекая зимовников на жизнь кротов.

На другой день термометр опустился на несколько градусов, в воздухе бушевала снежная мятель, как-бы поглощавшая дневной свет. Прикованному к дому доктору оставалось только каждый час очищать выходной корридор, чтоб его не занесло снегом, и вытирать ледяные стены, которые делались влажными от внутренней теплоты. Но ледяной дом был построен прочно, а снежная мятель, утолщая его стены, еще больше придавала ему крепости.

Амбары тоже держались хорошо. Снятые с судна вещи хранились в величайшем порядке в этих "Товарных доках", как их называл доктор. Хотя амбары находились всего в шестидесяти шагах от дома, но во время мятели почти невозможно было добраться до них. Поэтому часть съестных запасов для ежедневного обихода постоянно хранилась на кухне.

Необходимо было разгрузить Porpoise, подвергавшийся медленному, незаметному, но непреодолимому давлению, мало по малу разрушавшему судно. Очевидно, что из обломков корабля ничего нельзя было сделать. Однакож доктор надеялся выкроить небольшую шлюпку для возвращения в Англию. Впрочем, для этого еще не настало время.

Большую часть времени зимовники проводили в полнейшем бездействии. Гаттерас, вечно задумчивый, лежал на своей кушетке; Альтамонт пил или спал, а доктор и не думал выводить их из этого состояния спячки, постоянно опасаясь возникновения между ними неприятных столкновений. Оба капитана редко говорили друг с другом.

За обедом, осторожный доктор старался вести и направлять разговор таким образом, чтобы при этом не затрогивалось ничье самолюбие; но трудно ему было умиротворять раздраженное чувство обидчивости. По мере возможности, Клоубонни старался поучать, развлекать и наставлять своих товарищей. Когда он не занимался приведением в порядок своих путевых записок, он рассуждал об истории, географических и метеорологических явлениях, или-же рассказывал о путешествиях, причем подъискивал случаи, подходившие к их собственному положению. Разсказы доктора отличались своею занимательностью; достойный ученый, не поступаясь философской точкой зрения, извлекал полезные указания из малейших подробностей. Его неистощимая память никогда не изменяла ему; Клоубонни приспособляль свои доктрины к пониманию каждого из присутствовавших, приводил им на память факты, совершавшиеся при известных условиях, и дополнял теорию своими личными соображениями.

Можно сказать, что этот человек был душою небольшего общества, душою, из которой истекали чувства прямоты и справедливости. Товарищи безусловно доверяли доктору; он внушал уважение даже Гаттерасу, который, впрочем, искренно любил Клоубонни. Своими словами, образом действий, привычками он добился того, что существование этих пяти человек, покинутых в шести градусах от полюса, казалось совершенно естественным. Когда доктор говорил, можно было подумать, что он рассуждает в своем рабочем кабинете в Ливерпуле.

Насколько, однакож, положение наших путешественников отличалось от положения людей, потерпевших крушение у островов Тихаго океана, этих Робинзонов, интересной судьбе которых почти всегда завидовали читатели! В самом деле, плодородная почва и роскошная природа тропиков предоставляют человеку массу различных удобств. В этих прекрасных странах достаточно некоторой доли воображения и труда, чтобы доставить себе материальное благосостояние; природа идет там на встречу человеку; охота и рыбная ловля удовлетворяют все его нужды; деревья растут для него, пещеры дают ему безопасный приют, журчащие ручьи текут для того, чтобы он мог утолять в них свою жажду; великолепные тенистые деревья защищают от лучей солнца; жестокая стужа никогда не грозит ему во время теплых зим; нечаянно оброненное на землю зерно через несколько месяцев дает обильный плод, словом,- это полное счастие вне общества. Кроме того, эти дивные острова, эти благодатные страны расположены на путях, посещаемых кораблями. Поэтому, потерпевшие крушение спокойно могут ждать минуты, которая должна исторгнуть их из лона счастливой жизни.

Но какая разница в условиях жизни здесь, на берегах Новой Америки! Часто доктору приходила на мысль эта разница, но он хранил ее про себя и только проклинал свое невольное бездействие.

Клоубонни с нетерпением ждал оттепелей, чтобы начать свои экскурсии, но вместе с тем не без страха видел приближение их, предугадывая, что с наступлением весны между Гаттерасом и Альтамонтон возникнут прискорбные пререкания. Чем бы кончилось соперничество этих двух лиц, если-бы им удалось достигнуть полюса?

Необходимо было исподоволь склонить соперников к искренному соглашению, к честной общности мыслей. Но как трудно примирить американца с англичанином, т. е. людей, враждебных друг другу вследствие самого их происхождения, людей различия, из которых один был проникнут всем высокомерием британца, а другой одарен спекулятивным, смелым и грубым духом своего народа!

Размышляя о беспощадном эгоизме всех людей вообще, о национальных соперничествах, доктор не мог воздержаться не от того, чтоб не пожать плечами (этого он никогда не делал), а от того, чтоб не поскорбеть о человеческих слабостях.

Часто он беседовал об этом с Джонсонон. Старый моряк и доктор сходились во мнениях в этом отношении и спрашивали друг у друга, какого образа действий следовало придерживаться, путем каких уступов можно было достигнуть своей цели; оба предвидели в будущем не мало неприятных усложнений.

Между тем погода продолжала держаться дурная, так что не было возможности даже на один час оставить форт Провидения. Ден и ночь приходилось сидеть в ледяном доме. Скучали все, за исключением доктора, который всегда чем-нибудь занимался.

- Неужели нет возможности доставить себе здесь хоть бы малейшее развлечение?- сказал однажды вечером Альтамонт.- Такая жизнь - не жизнь, а спячка пресмыкающихся, на целую зиму забившихся в свои норы.

- Это так,- ответил доктор.- К несчастию, нас слишком мало для того, чтобы можно было придумать для себя какого бы то ни было рода развлечения.

- Следовательно,- продолжал Альтамонт,- по вашему мнению, нам легче было бы бороться со скукою бездействия, если бы нас было больше?

- Без сомнения. Зимуя в полном комплекте в полярных странах, экипажи кораблей находили возможность не скучать.

- Очень бы мне хотелось знать,- сказал Альтамонт,- каким образом добились они этого. Надо обладать очень изобретательным умом, чтобы в таком положении найти хоть капельку удовольствия. Не думаю, чтоб они предлагали друг другу разгадывать шарады!

- Надобности в этом не оказывалось. Но они ввели в гиперборейские страны два действительнейших средства развлечения: слово и театр.

- Как? Они издавали газеты?- спросил Альтамонт.

- И давали театральные представления? - воскликнул Бэлль.

- Разумеется, и находили в этом истинное удовольствие. Во время зимовки на острове Мельвиля, Парри предложил своему экипажу эти два рода развлечения, и его предложение имело громадный успех.

- Очень бы мне хотелось побывать там,- сказал Джонсон.- Вероятно, это было очень любопытно.

- Любопытно и занимательно, Джонсон. Лейтенант Бичи сделался директором театра, а капитан Себайн - главным редактором Зимней Хроники или Газеты Северной Георгии.

- Хорошие названия,- заметил Альтамонт.

- Газета выходила по понедельникам, от 1-го ноября 1819 до 20-го марта 1820 года. В ней приводились все выдающиеся эпизоды зимовки, охоты, различные известия, приключения, говорилось о метеорологии и температуре; газета заключала в себе более или менее занимательную хронику. Конечно, не следовало искать в ней остроумия Стерна или прекрасных статей Daily Telegraph; но делалось возможное и, главное, экипаж развлекался. Читатели были невзыскательны, нетребовательны и, полагаю, никогда еще журналист не находил выполнение своих обязанностей более приятным.

- Право,- сказал Альтамонт,- очень было бы любопытно прочесть выдержки из этой газеты, статьи которой, по всему вероятию, от первого до последнего слова были холодны как лед.

- Ну, нет, ответил доктор.- Во всяком случае, то, что показалось-бы несколько наивным Философскому Обществу Ливерпуля или Лондонскому Институту Изящной Словесности, вполне удовлетворяло невзыскательный и погребенный под снегом экипаж. Не хотите-ли сами убедиться в этом?

- Как? Неужели, в случае надобности, память позволила-бы вам...

- Нет, но на борте Porpoise'а я нашел путешествия Парри, и мне остается лишь прочитать вам собственный рассказ знаменитого мореплавателя.

- Сделайте милость: вскричали товарищи доктора.

- Ничего не может быть легче.

Клоубонни взял требуемую книгу в шкафе, стоявшем в зале, и без труда нашел место, о котором шла речь.

- Вот, сказал он,- несколько выдержек из Газеты Северной Георгии. Это письмо к главному редактору:

"Мы с истинным удовольствием отнеслись к вашему намерению основать газету. Мы уверены, что под вашею редакциею газета доставит нам не мало развлечения и во многих отношениях облегчит бремя тех ста дней мрака, на которые мы обречены.

"Интерес,внушаемый газетой лично мне, заставил меня обратить внимание на впечатление, произведенное вашим объявлением на наше общество. Прибегая к выражению, освященному лондонскою прессою, могу вас уверить, что дело это произвело в публике глубокую сенсацию.

"После вашего объявления, на другой-же день, на борте корабля последовал необычный и никогда небывалый спрос на чернила. Зеленое сукно наших столов в один миг покрылось массою обрезков перьев, в великому прискорбию одного из наших служителей, который, желая убрать их, загнал себе под ноготь один из этих обрезков.

"Наконец, из вполне достоверного источника мне известно, что сержант Мартин наточил никак не менее девяти перочинных ножиков.

"Все столы наши трещат под необычною тяжестью письменных пюпитров, уже два месяца не видевших света божьяго. Говорят даже, будто хляби трюма многократно разверзались и извергали из недр своих не малое количество дестей бумаги, никак не ожидавшей, что ей так скоро придется выйти из отрадного покоя.

Долгом считаю заявить вам, что я заподозрил кое-кого в поползновении; опустить в ваш редакционный ящик статьи, которые никак не могут соответствовать вашим целям, как по недостатку характеристических особенностей и полному отсутствию оригинальности, так и потому еще, что их нельзя считать вполне неизданными. Смело утверждаю, что не дальше как вчера видели одного писателя, который, наклонившись над пюпитром, в одной руке держал том Зрителя, а в другой чернилицу с чернилами, разогревая последния на лампе. Нечего и говорить, что вы должны остерегаться подобного рода злокозненных ухищрений. На столбцах Зимней Хроники не должны появляться статьи, читанные нашими предками за завтраком, сто лет тому назад".

- Прекрасно, сказал Альтамонт, когда доктор окончил чтение. - Действительно, это очень забавно; заключая по всему, автор письма был разбитной малый.

- Именно - разбитной, ответил доктор.- A вот не лишенное юмора объявление:

"Требуется средних лет особа хорошего поведения, для туалета актрис "Королевского Театра Северной Георгии", за приличное вознаграждение; чай и пиво - по требованию. Адресоваться в театральный комитет. NB. Предпочтение дается вдове".

- Однакож, наши соотечественники были ребята того... веселые... сказал Джонсон.

- И вдова нашлась? спросил Бэлль.

- Кажется, что нашлась, ответил доктор, - потому что вот ответ театральному комитету:

"Господа, я - вдова; мне двадцать шесть лет от роду и я могу представить несомненные удостоверения на счет моего поведения и моих способностей. Но, прежде чем принять на себя заботы относительно туалета актрис вашего театра, я хотела-бы знать, намерены-ли оне носить штаны и дадут-ли мне в помощь несколько дюжих матросов, чтобы затягивать и зашнуровывать корсеты этих дам. Затем, вы можете рассчитывать на готовую к услугам.

А. Б."

"PS. Не найдете-ли возможным заменить пиво водкою?"

- Браво! вскричал Альтамонт.- Я как-бы вижу этих горничных, которые при помощи ворота зашнуровывают актрис. Веселый народ были эти сотоварищи капитана Парри.

- Как и все, достигшие своей цели, ответил Гаттерас.

Сделав это замечание, капитан снова погрузился в свое обычное молчание. Доктор, не желавший распространяться на счет этого предмета, продолжал чтение.

- A вот картина арктических невзгод, сказал он.- Ее можно-бы разнообразить до бесконечности, но здесь встречаются довольно меткие замечания. Судите сами:

"Выйдти утром, чтоб подышать свежим воздухом и, спустившись с корабля,- очутиться в проруби.

"Отправиться на охоту, подойти к великолепному оленю, прицелиться, спустить курок и испытать ужаснейшую неприятность, происшедшую вследствие отсыревшего на полке пороха.

"Отправиться в путь с куском мягкого хлеба в кармане, почувствовать аппетит и убедиться, что хлеб на столько затвердел от мороза, что может искрошить вам зубы, но последние ни в каком случае не в состоянии будут искрошить хлеб.

"Поспешно выйдти из-за стола при известии, что в виду корабля проходит волк, и по возвращении убедиться, что обед ваш съеден другими.

"Возвращаться с прогулки, предаваясь глубоким и полезным размышлениям, и вдруг очутиться в объятиях медведя".

- Как видите, друзья мои, сказал доктор,- мы и сами не затруднились-бы измыслить и другаго рода невзгоды полярной жизни; но раз испытав подобные бедствия, рассказывать о них становится уже удовольствием.

- Как-бы то ни было, сказал Альтамонт,- а "Зимняя Хроника" - газета преинтересная, и очень жаль, что мы не можем подписаться на нее.

- A если-бы мы попробовали издавать собственную газету? спросил Джонсон.

- В пятером-то? воскликнул доктор.- Нас всех едва-ли хватит для занятия должностей одних редакторов, вследствие чего число читателей оказалось-бы положительно недостаточным.

- Равно, как и число зрителей, если-бы нам вздумалось давать драматические представления, заметил Альтамонт.

- Кстати, доктор, сказал Джонсон,- расскажите нам что-нибудь о театре капитана Парри. Исполнялись-ли на его сцене новейшие пьесы?

- Разумеется. Сначала были пущены в ход два тома собрания драматических сочинений, находившихся на корабле, и представления давались по понедельникам, чрез каждые две недели. Но вскоре репертуар истощился, импровизированные драматурги принялись за дело, и сам Парри, по случаю праздника Рождества Христова, сочинил вполне подходящую комедию, имевшую громадный успех под названием: "Северо-западный проход" или "Конец путешествия".

- Превосходное название, ответил Альтамонт,- но если-бы мне привелось заняться такого рода сюжетом, то, признаюсь, я очень-бы затруднился на счет развязки.

- Вы правы, сказал Бэлль,- кто знает, чем все это может кончиться.

- Но зачем-же думать о последнем акте, если первые идут хорошо? вскричал доктор.- Предоставим все Провидению, друзья мои; будем исполнять наши роли по мере наших сил, но как развязка принадлежит Творцу всего сущего, то не будем сомневаться в Его искусстве. Он сумеет помочь нам.

- Уже поздно; пора и на боковую,- сказал Джонсон.

- Вы черезчур спешите, друг мой, заметил доктор.

- Что прикажете, доктор! Лежа в постели, я чувствую такую отраду! К тому-ж мне всегда видятся приятные сны грезятся теплые страны, так что, говоря по правде, одна половина моей жизни проходит под экватором, а другая - под полюсом.

- Что за счастливая у вас организация, сказал Альтамонт.

- Именно,- ответил Джонсон.

- В таком случае,- добавил доктор,- было бы грешно мучить добрейшего Джонсона. Его ждет тропическое солнце. Пойдем спать.

XI.

Неприятные следы.

В ночь с 26-го на 27-е апреля погода переменилась. Ртуть в термометре значительно опустилась; обитатели Дома Доктора заметили это по холоду, забиравшемуся под их одеяла. Альтамонт, дежуривший у печи, не скупился на дрова, чтоб поддержать внутреннюю температуру жилья на пятидесяти градусах выше точки замерзания (+10° сгоградусника).

Понижение температуры предвещало конец бури, чем доктор был очень доволен. Начнутся обычные занятия, охота, экскурсии, разведки и положат конец бездеятельному одиночеству, которое портит даже и самые лучшие характеры.

На другой день доктор встал очень рано и поспешно взобрался на вершину утеса, на котором стоял маяк.

Ветер повернул к северу; воздух был чистый; бесконечные белые равнины стлались повсюду плотвою и твердою скатертью.

Вскоре и остальные путешественники вышли из дома и прежде всего занялись очисткою своего жилища от загромождавших его сугробов снега. Площадку нельзя было узнать: на ней не осталось и следа человеческого жилья. Мятель сравняла все шероховатости почвы. Землю покрывал слой снега, по меньшей мере в пятнадцать футов толщиною.

Прежде всего надо было разметать сугробы, придать дому более приличную архитектуркую форму, возстановит его занесенные снегом стены и сообщить им первоначальное отвесное положение. Ничего не могло быть легче: достаточно было нескольких хороших ударов заступа, чтобы стены дома приняли свою обычную толщину.

Через два часа усердной работы снег был раскидан и показалась гранитная почва, после чего расчистили дорогу в амбары со съестными припасами и в пороховой погреб.

Но как в этом непостоянном климате снежная мятель могла возобновиться со дня на день, то из амбара перенесли в кухню новый запас провизии. Желудки, раздраженные соленою пищею, требовали свежаго мяса. Охотники, которым было вменено в обязанность способствовать всеми зависящими от них средствами замене раздражающей пищи другой более здоровой приготовились отправиться на добычу.

Однакож, конец апреля не принес с собою полярной весны; час возрождения арктической природы еще не настал: для этого надобно было по крайней мере еще шесть недель. Слишком слабые лучи солнца не в состоянии были согреть снежные равнины и призвать к жизни жалкую северную флору. Следовало опасаться недостатка как в пернатой, так и четвероногой дичи, а между тем заяц, пара-другая курапаток и даже лисица могли-бы вполне удовлетворить неприхотливых обитателей Дома Доктора. Поэтому охотники решили между собою беспощадно преследовать всякое живое существо, которое подошло-бы к ним на расстояние ружейного выстрела.

Доктор, Бэлль и Альтамонт отправились на разведку. Американец, судя по его замашкам, был отважный охотник и отличный стрелок, хотя порою и любил прихвастнуть. К ним присоединился и Дэк, во многих отношениях не уступавший Альтамонту, но менее его склонный к бахвальству.

Охотники поднялись на восточное возвышение и отправились дальше по беспредельным белоснежным равнинам. Впрочем идти далеко не было нужды, потому что не больше как в двух милях от форта показались многочисленные следы зверей, направлявшиеся к берегам залива Виктории. Казалось, своими концентрическими кругами они охватывали форт.

Охотники, с любопытством шедшие по следам, переглянулись между собою.

- Это ясно, как Божий день - сказал доктор.

- Слишком даже ясно,- ответил Бэлль. Это следы медведей.

- Превосходная дичь,- сказал Альтамонт - но, по моему, в настоящее время несколько опасная, вследствие одного из своих достоинств.

- A именно?- спросил доктор.

- Вследствие своего обилия,- ответил Альтамонт.

- Что вы разумеете под этим?- спросил Бэлль.

- Здесь ясно видны следы пяти медведей. Пять медведей на пятерых человек - это уж слишком много!

- Уверены-ли вы в этом?- сказал доктор.

- Посмотрите и судите сами: вот след, не похожий на этот след; в последнем когти гораздо дальше расставлены один от другаго, чем в первом. A вот следы медведя поменьше. Сравните хорошенько и на небольшом пространстве вы найдете следы пяти различных животных.

- Это очевидно, пристально вглядываясь, сказал Бэлль.

- В таком случае,- ответил доктор, не к чему и храбриться попусту. Напротив, нам должно соблюдать крайнюю осторожность. В конце суровой зимы медведи сильно голодают. Теперь они чрезвычайно опасны, и так как относительно их числа не может быть никакого сомнения...

- Так же как и относительно их намерений и привычек - добавил Альтамонт.

- Вы полагаете, спросил доктор,- что наше присутствие им известно?

- Без сомнения. Быть может, однакож, мы напали только на дорогу, которою шли медведи... Но почему-же следы направляются по круговой, а не по примой линии? Очевидно, медведи пришли с юго-востока, остановились здесь и отсюда начали свои поиски.

- Совершенно верно,- заметил доктор. Несомненно, что сегодня ночью они были здесь.

- Так же как и прошедшею ночью,- ответил Альтамонт;- но следы их занесло снегом.

- Нет,- сказал доктор. По всем вероятиям, медведи ждали конца бури, затем отправились к берегу залива, надеясь застичь врасплох какого-нибудь тюленя - и, наконец, почуяли нас.

- Именно,- ответил Альтамонт;- впрочем, не трудно узнать, придут-ли они сюда следующею ночью.

- A как узнать это?- спросил Бэлль.

- Уничтожив на некотором пространстве следы животных. Если завтра мы увидим новые следы, то это будет служить ясным доказательством, что медведи имеют целью форт Провидения.

- Да,- сказал доктор. По крайней мере, мы будем знать, чего держаться.

Охотники принялись за дело и вскоре уничтожили следы на пространстве приблизительно ста саженей.

- Странно,- сказал Бэлль,- что медведи почуяли нас в таком значительном расстоянии, тем более, что никаких жирных веществ, запах которых мог-бы привлечь животных, мы не жгли.

- Медведи,- ответил доктор,- одарены чрезвычайно острым зрением и тонким обонянием. Это очень смышленые, чтобы не сказать, самые умные животные; они догадались, что здесь происходит нечто необычное.

- Впрочем,- сказал Бэлль,- кто может поручиться что во время бури они не подходили к самому форту?

- Но почему-же, они остановились сегодня ночью в таком от него расстоянии?- спросил Альтамонт.

- На это ответить трудно,- сказал доктор; но вернее всего, что они все больше и больше будут суживать район своих поисков вокруг форта.

- Увидим,- ответил Альтамонт.

- Отправимся дальше, сказал доктор, - только теперь прошу не зевать и почаще поглядывать по сторонам.

Охотники выказывали крайнюю осторожность, потому что какой-нибудь медведь мог легко притаиться за первым попавшимся ледяным возвышением. Часто даже они принимали за медведя большие льдины, по белизне и величине очень похожия на этих животных. Но, в конце концов, к крайнему удовольствию охотников, дело кончалось оптическими обманами.

Наконец, они поднялись на утес, откуда тщательно осмотрели пространство от мыса Вашинггона до острова Джонсона.

Ничего они не увидели; все было неподвижно, бело: ни одного звука, ни малейшего шороха...

Охотники вошли в ледяной дом.

Гаттерасу и Джонсону сообщили о настоящем положении вещей, вследствие чего было решено соблюдать большую осторожность. Настала ночь; её отрадный покой ничем не нарушался, ничто не предвещало близкой опасности.

На другой день, на рассвете, Гаттерас и его товарищи, хорошо вооруженные, отправившись осматривать снег, в недальнем расстоянии от дома нашли такие-же следы, как и вчера. Очевидно, неприятель приготовлялся в осаде форта Провидения.

- Медведи открыли первую параллел,- сказал доктор.

- И даже выдвинулись вперед,- добавил Альтамонт. Взгляните на эти следы, направляющиеся в площадке. Это следы громадного медведя.

- Да, мало по малу неприятель подвигается в нам,- сказал Джонсон. Ясно, что он намерен атаковать нас.

- Это несомненно,- ответил доктор. Не будем однакож рисковать и показываться без нужды, так как успешно отразить нападение медведей дело для нас далеко не легкое.

- Но куда-же девалось это окаянное зверье?- вскричал Бэлль.

- Животные вероятно подстерегают нас где-нибудь за льдинами, на востоке, поэтому не следует подвигаться вперед.

- A охота?- спросил Альтамонт.

- Отложим ее на несколько дней,- ответил доктор. Уничтожим ближайшие следы, а завтра посмотрим, появятся-ли они опять. Таким образом, мы в состоянии будем следить за действиями неприятеля.

Охотники последовали совету доктора и возвратились в форт. Присутствие свирепых животных не позволяло им производить какия-бы то ни было экскурсии. Тщательно изследовали только ближайшие окрестности залива Виктории и затем сняли маяк, так как в настоящее время никакой пользы приносить он не ног и только привлекал-бы в себе внимание зверей. Фонарь и электрические проводники были внесены в дом, затем каждый поочередно стал сторожить на верхней площадке.

Снова начались невзгоды одиночества. Но как-же и быт иначе? Вступать в неравную борьбу не следовало; жизнь каждого путешественника была слишком драгоценна для того, чтобы безразсудно рисковать ею. Ничего не замечая, медведи, быть может, собьются с толку; но если-бы они стали показываться порознь, то охота на них представляла некоторые шансы на успех.

Такое состояние бездействия скрашивалось однакож некоторого рода новым интересом: приходилось бодрствовать, и путешественники не прочь были соблюдать некоторые меры предосторожности.

28-го апреля враги ничем не заявили о своем существовании. На следующий день гарнизон форта отправился осмотреть медвежьи следы, причем живейшее любопытство охотников внезапно сменилось изумлением.

Не видно было ни малейшего следа громадных животных, и снежные поляны тянулись в даль бесконечною белою пеленою.

- Медведи сбились с панталыку,- вскричал Альтамонт. Терпения у них не хватило, ожидать надоело, и, вот, они убрались. Счастливого пути, голубчики! A теперь - на охоту!

- Как знать?- отвечал доктор. Для большей уверенности, друзья мои, я попросил-бы вас поостеречься еще денек, другой. Несомненно, что неприятель не приходил этой ночью... но только с этой стороны...

- Обойдем вокруг площадки,:сказал Альтамонт;- тогда и решим, что делать.

- Хорошо,- ответил доктор.

Путешественники с величайшим вниманием осмотрели пространство на две мили кругом, но следов медведей не открыли.

- Что-ж, теперь можно-бы и поохотиться? - сказал нетерпеливый Альтамонт.

- Подождем лучше до завтрашнего дня,- ответил доктор.

Охотники возвратились в форт; как и накануне, каждый из них по часу караулил на верхней площадке.

Пришла очередь Альтамонта, и он отправился на вершину утеса, чтобы сменить Бэлля.

Как скоро он ушел, Гаттерас собрал вокруг себя своих товарищей. Доктор отложил в сторону свои записки, а Джонсон бросил свою плиту.

Можно было предположить, что Гаттерас поведет речь об опасности настоящего положения. Но он и не помышлял об этом.

- Друзья мои, - сказал он,- воспользуемся отсутствием американца, чтобы поговорить о наших делах. Есть вещи, которые нисколько его не касаются; притом-же, я не хочу, чтобы он вмешивался в наши дела.

Собеседники капитана переглянулись между собою, недоумевая, к чему он ведет свою речь.

- Я решился,- продолжал Гаттерас,- условиться с вами относительно дальнейшего образа наших действий.

- И прекрасно,- ответил доктор. Потолкуем, пока мы одни.

- Через месяц,- сказал Гаттерас,- много через шесть недель настанет пора больших экскурсий. Подумали-ли вы о том, что следует предпринять летом.

- A вы, капитан,- подумали?- спросил Джонсон.

- Смело могу сказать, что не проходит ни одного часа, в который я не занимался-бы обсуждением моего замысла. Полагаю, никто из вас не намерен возвратиться назад.

На этот намек не последовало немедленного ответа.

- Что касается меня,- продолжал Гаттерас,- то я отправлюсь на север, хотя-бы даже мне пришлось отправится одному. Мы находимся в трехстах шестидесяти милях от полюса. Никогда еще человек не был так близко к столь желанной цели, и я не пропущу настоящего случая, не попытавшись сделать все, даже невозможное. Как вы намерены поступить?

- Так-же, как и вы,- с живостью ответил доктор.

- A вы, Джонсон?

- Как доктор,- сказал старый моряк.

- Теперь ваша очередь, Бэлль,- обратился к плотнику Гаттерас.

- Капитан,- ответил Бэлль,- действительно, нас не ждет семья в Англии, но родина все-таки родина!... Не думаете-ли вы иногда о возврате в Англию?

- Возвратиться можно и после достижения нами полюса; притом-же, возвратный путь не представляет больших хлопот. Затруднения не увеличатся, потому что, поднимаясь к северу, мы оставляем за собой самые холодные страны света. Съестных припасов и топлива у нас хватит еще на долго. Ничто не может остановить нас, и мы совершили-бы преступление, еслиб не дошли до конечной цели нашего путешествия.

- Значит,- сказал Бэлль,- мы одного с вами мнения, капитан.

- Я никогда не сомневался в вас,- ответил Гаттерас. Мы успеем в наших замыслах, друзья мои, и слава совершенного нами подвига всецело будет принадлежать одной Англии.

- По между нами есть американец,- сказал Джонсон.

При этом замечании Гаттерас не мог воздержаться от гневного движения.

- Знаю,- сказал он.

- Оставить его здесь мы не можем,- заметил доктор.

- Нет, не можем,- машинально повторил Гаттерас.

- Он отправится с нами!

- Да, но в таком случае кто будет командиром?

- Вы, капитан.

- В вашей готовности повиноваться мне я не сомневаюсь. A если янки заартачится?

- Не думаю, чтоб он решился на это, ответил Джонсон. Допустив даже, что Альтамонт не захотел-бы исполнить ваших приказаний...

- Тогда он имел-бы дело со мною.

Товарищи капитана молча посмотрели на него.

- Каким путем мы отправимся?- начал доктор.

- По возможности придерживаясь берегов,- ответил Гаттерас.

- A если встретится свободное море, что очень вероятно?

- Что-ж, тогда переплывем это море.

- Каким образом? Шлюпки у нас нет.

Гаттерас ничего не ответил. Он видимо смутился.

- Быть может,- сказал Бэлль,- из остатков Porpoise'а можно еще построить шлюпку.

- Никогда!- гневно вскричал Гаттерас.

- Никогда!- повторил за ним и Джонсон.

Доктор покачал головою: он разгадал причину раздражения капитана.

- Никогда,- повторил Гаттерас. Шлюпка, сделанная из дерева американского корабля, была-бы американскою шлюпкою!...

- Но, капитан... сказал Джонсон.

Доктор сделал знак Джонсону не настаивать и отложить дело до более удобного времени. Понимая причины, заставлявшие так действовать капитана, но не разделяя образ его мыслей, доктор решился заставить своего друга отказаться от столь безусловно высказанного им намерения.

Он свел разговор на другой предмет, на возможность подняться берегом до той неизвестной точки земного шара, которую называют северным полюсом.

Словом, доктор избежал щекотливых сторон разговора, внезапно оборвавшагося с приходом Альтамонта.

Последний ничего нового не сообщил.

Так кончился день; ночь тоже прошла спокойно. Повидимому, медведи удалились.

XII.

Ледяная тюрьма.

На следующий день Гаттерас, Альтамонт и Бэлль решили идти на охоту. Опасных следов более не было видно; медведи повидимому окончательно отказались от своих замыслов. Они или опасались неизвестных врагов, или просто не открыли ничего такого, что могло-бы указать им на присутствие живых существ под занесенным снежными сугробами домом.

Во время отсутствия охотников, доктор намеревался посетить остров Джонсона, чтобы изследовать состояние льда и произвесть кое какие гидрографические съемки. Стужа стояла жестокая, но путешественники легко переносили ее: их кожа привыкла уже к сильному холоду.

Джонсон должен был оставаться в Доме Доктора и охранять его.

Охотники занялись приготовлениями к выступлению. Каждый из них был вооружен двухствольной винтовкой, заряженной коническими пулями. Взяли с собою небольшой запас пеммикана на случай, если-бы ночь застигла путников в пути, и, кроне того, запаслись снеговыми ножами, необходимейшими орудиями в полярных странах; за поясом кафтанов из оленьей кожи торчали небольшие топоры.

Снаряженные, одетые и вооруженные таким образом, охотники могли пройти далеко, а отвага и ловкость давали им надежду на счастливый исход охоты.

Вполне снарядившись к восьми часам утра, они тронулись наконец в путь. Дэк в припрыжку бежал впереди. Охотники поднялись на восточное возвышение, обошли вокруг утеса, на котором находился маяк, и исчезли на юге среди равнин, ограниченных горами Бэлля.

С своей стороны, доктор, условившись с Джонсоном насчет сигнала, в случае какой-либо опасности, спустился в берегу, чтобы добраться до льдин, покрывавших залив Виктории.

Джонсон остался один в форте Провидения; однакож он не сидел без дела. Прежде всего он выпустил на двор гренландских собак, которые сильно шумели в Dog-Palace (собачьем дворце); обрадовавшиеся животные тотчас-же стали кататься по снегу. Затем старый моряк занялся домашним хозяйством: возобновил запас топлива и провизии, убрал амбары, починил кое-какую утварь и поизносившиеся одеяла и заштопал чулки, в виду предстоящих летом продолжительных экскурсий. Дела было вдоволь, и Джонсон работал съ' ловкостью моряка, освоившагося со всякого рода ремеслами.

Он работал и в тоже время размышлял о вчерашней беседе, о капитане и, главное, об его непомерной гордости,- в сущности очень похвальной,- не позволявшей Гаттерасу согласиться, на то, чтобы американская шлюпка, хотя бы и управляемая англичанином, достигла полюса раньше какого либо судна, принадлежащего королеве Великобритании. - Как-бы то ни было,- думал Джонсон,- а по моему, без шлюпки переплыть океан трудненько. Когда мы дойдем до свободного моря, то как тут ни вертись, а без какого ни на есть суденышка дело не обойдется. Будь хоть первейшим англичанином в мире, хоть семи пядей во лбу, а трехсот миль вплавь не пройдешь! Всякий патриотизм имеет тоже известные границы. Впрочем, увидим. Времени у нас достаточно, да и доктор не сказал еще своего последнего слова. Человек он ловкий; пожалуй, он и заставит капитана отказаться от его намерения. Я готов побиться об заклад, что, на пути к острову, доктор осмотрит обломки Porpoise'а и постарается узнать, что можно из них сделать.

Так рассуждал Джонсон час спустя после ухода охотников из форта. Вдруг, в двух или трех милях под ветром раздался сухой и резкий выстрел.

- Что-нибудь да нашли,- сказал себе Джонсон,- и притом не слишком далеко, потому что выстрел слышен ясно. Впрочем, воздух очень чист.

Раздался второй выстрел, затеем третий.

- На хорошее место, должно быть, набрели.

Опять раздалось три выстрела, но поближе.

- Шесть выстрелов! подумал Джонсон.- Все заряды выпущены... Видно дело-то не шуточное... Неужели?!..

Джонсон побледнел и, поспешно выйдя из дома, поднялся на вершину утеса.

При виде представившагося его взорам зрелища, он задрожал.

- Медведи! вскричал он.

Охотники, за которыми следовал Дэк, бежали со всех ног, преследуемые пятью громадными медведями, уже нагонявшими их. Гаттерас, бывший позади всех, держал медведей в некотором расстоянии, бросая им свою шапку, топорик и даже ружье. По своему обыкновению, медведи останавливались, чтоб обнюхать предметы, возбуждавшие их любопытство, и таким образом отставали, не смотря на то, что могли-бы обогнать самую резвую лошадь.

Гаттерас, Альтамонт и Бэлль, запыхавшись от бега, подбежали в Джонсону и по склону утеса кувырком спустились к дому.

Медведи почти совсем настигли их, и капитан охотничьим ножен едва успел отразить удар громадной лапы.

В один миг Гаттерас и его товарищи заперлись в доме. Медведи остановились на площадке утеса.

- Ну, теперь мы еще посмотрим чья возьмет! сказал Альтамонт.- Пятеро против пятерых!

- Четверо против пятерых! вскричал испуганный Джонсон.

- Как? спросил Гаттерас.

- Доктор! ответил Джонсон, указывая на пустой зал.

- Что доктор?

- Он отправился к острову.

- Ах, несчастный! вскричал Бэлль.

- Оставить его без помощи мы не можем, сказал Альтамонт.

- Пойдем! ответил Гаттерас.

Он быстро отворил дверь, но едва имел время опять захлопнуть ее, потому что медведь чуть-чуть не раскроил ему череп лапою.

- Медведи здесь! вскричал он.

- Все? спросил Бэлль.

- Все! ответил Гаттерас.

Альтамонт бросился к окнам и стал забивать их кусвами льда, взятыми из стен дома. Его товарищи, не говоря ни слова, делали тоже самое. Молчание нарушалось только глухим ворчаньем Дэка.

- Или я очень ошибаюсь, сказал Джонсон,- или доктор теперь уже остерегается. Ваши выстрелы предупредили его об опасности и он наверное догадался, что такое случилось.

- Но если в то время он находился далеко, если не догадался, в чем дело? ответил Альтамонт.- Словом, из десяти шансов восемь, что он возвратится, не подозревая даже опасности. Медведи скрыты эскарпом форта, видеть их он не может.

- В таком случае, до прихода доктора необходимо отделаться от этих опасных зверей, сказал Гаттерас.

- Каким это образом? спросил Бэлль.

Не легко было ответить на такой вопрос. Не попытаться-ли сделать вылазку? Невозможно!... Корридор заложили, но медведи легко могли устранить такое препятствие. Им не трудно добраться до неприятелей, число которых и силы хорошо известны.

Осажденные разместились по комнатам, готовясь отразить всякую попытку к вторжению в дом. Слышно было, как медведи расхаживали у дверей, глухо рычали и своими огромными лапами царапали стены дома.

Надобно было, однакож, действовать. Альтамонт решился сделать амбразуру и открыть огонь по осаждающим. В несколько минут он пробил отверстие в ледяной стене, просунул в него ружье, но едва оно высунулось наружу, как тотчас-же с необычайною силою было выхвачено из рук неуспевшего выстрелить Альтамонта.

- Чорт возьми! с такой силищей не справиться! вскричал Альтамонт и поспешил забить амбразуру.

Прошел уже час, и хотя трудно было рассчитывать на успешность вылазки, но все уже почти решились на это рискованное средство, как вдруг капитану пришел на ум новый способ обороны.

Он взял железную полосу, служившую Джонсону для выгребания углей, положил ее в печь и затем пробил в стене отверстие таким, однакож, образом, чтобы снаружи его покрывал тонкий слой льда.

Товарищи Гаттераса молча смотрели на его работу. Когда полоса накалилась до бела, Гаттерас сказал:

- Я отпихну медведей: схватить полосу они не могут; а вы стреляйте чрез амбразуру.

- Ловко придумано! вскричал Бэлль, становясь подле Альтамонта.

Гаттерас вынул из печи полосу и быстро погрузил ее в стену. Снег оглушительно зашипел от соприкосновения с до бела раскаленным рычагом. Два подбежавшие медведя схватили каленое железо и вдруг страшно заревели.

Между тем, один за другим раздалось четыре выстрела.

- Попали! вскричал Альтамонт.

- Попали! повторил Бэлль.

- Надо повторить, сказал Гаттерас, быстро забивая оконницу.

Полосу опят положили в печь, и через несколько минут она опять накалилась до красна.

Альтамонт и Бэлль, зарядив ружья, заняли свои места. Гаттерас снова проделал отверстие и сунул в него раскаленную волосу.

Но на этот раз она уперлась в какой-то твердый предмет.

- Что за дьявольщина! вскричал американец.

- В чем дело? спросил Джонсон.

- A в тон, что проклятые звери наваливают льдину на льдину, они хотят замуровать нас в доме, они заживо погребают нас!

- Не может быть!

Альтамонт и Бэлль, зарядив ружья, заняли свои места.

- Посмотрите сами: полоса дальше не идет. Да это, наконец, становится смешно!

Это было более чем смешно: это было опасно. Положение осажденных ухудшалось. Как животные очень смышленные, медведи прибегнули к оригинальному средству,. чтоб задушить свою добычу и отнять у осажденных всякую возможность к бегству.

- Эдакая обида! сказал крайне огорченный Джонсон.- Добро-бы люди, а то - звери!

Прошло часа два; Альтамонт тревожно шагал по комнате, Гаттерас с ужасом думал о докторе и о страшной опасности, грозившей ему на возвратном пути к форту.

- Ах, если-бы доктор был здесь! вскричал Джонсон

- A что мог-бы он поделать теперь? спросил раздражительно Альтамонт.

- О, он наверное выручил-бы нас.

- Каким это образом?- с досадою спросил Альтамонт.

- Знай я это, я не нуждался бы в докторе,- ответил Джонсон.- Впрочем, я догадываюсь, что он посоветовал бы нам в настоящую минуту: - перекусить. Вреда это причинить не может; напротив. Вы как полагаете, Альтамонт?

- Что-ж, я не прочь поесть, не смотря даже на наше глупое, чтоб не сказать унизительное, положение,- ответил Альтамонт.

- Держу пари,- сказал Джонсон,- что после обеда мы найдем возможность выпутаться из беды.

Никто не ответил Джонсону и все сели за стол.

Джонсон, воспитанный в школе доктора, старался философски отнестись к опасности, но в настоящем случае это ему никак не удавалось. Шутки останавливались у него в горле. К тому-же, осажденные начинали чувствовать себя нехорошо. Воздух начинал сгущаться в их герметически закрытом помещении, и его нельзя было освежить, так как трубы плохо тянули. Огонь должен был скоро потухнуть. Кислород, поглощаемый легкими и печью, мало по малу уступал свое место углекислоте, губительное действие которой всем известно.

Гаттерас первый заметил эту новую опасность и не скрыл ее от своих товарищей.

- Значит, во что бы то ни стало, а выйти необходимо!- вскричал Альтамонт.

- Да,- сказал Гаттерас,- но подождем ночи, сделаем отверстие в потолке, воздух возобновится, затем кто-нибудь из нас станет у отверстия и будет стрелять по медведям:

- Ничего другаго и не остается,- ответил Альтамонт.

Порешив это, все ждали минуты, когда можно будет попытать счастия. Втечение следующих часов, Альтамонт не переставал проклинать положение, в котором, как он выражался, "при данных медведях и людях, последние играют не завидную роль".

XIII.

Mина.

Настала ночь, свет лампы померк в атмосфере, бедной кислородом.

В восемь часов были сделаны последния приготовления. Осажденные тщательно зарядили свои ружья и стали пробивать отверстие в потолке.

Работа длилась уже несколько минут, Бэлль ловко справлялся с делом, как вдруг Джонсон бывший в спальне, на стороже, быстро подошел в своим товарищам.

Он был встревожен.

- Что с вами?- спросил капитан.

- Ничего, так... нерешительно ответил Джонсон.- Впрочем...

- Однако, начал было Альтамонт.

- Молчите! Вы не слышите никакого шума?

- Где?

- Там... в стене комнаты творится что-то неладное.

Бэлль перестал работать; все прислушались. Слышался отдаленный треск, как будто в боковой стене пробивали отверстие.

- Что-то скребется,- сказал Джовсон.

- Несомненно,- ответил Альтамонт.

- Неужели медведи?- спросил Бэлль.

- Кто-же иначе?- воскликнул Альтамонт.

- Они переменили тактику,- сказал Джонсон,- к отказались от намерения задушить нас.

- Они думают, что мы уже задохлись,- возразил Альтамонт, которого не на шутку разбирала злость.

- Проклятое зверье скоро сюда вломится,- сказал Бэлль.

- И прекрасно! - ответил Гаттерас. Дело пойдет в рукопашную.

- Чорт побери,- вскричал Альтамонт;- по моему, это гораздо лучше! Надоели мне эти невидимые враги! По крайней мере, будем видеть неприятеля.

- Да, сказал Джонсон,- но только едва-ли можно будет пустить в дело ружья: здесь слишком тесно.

- И отлично! Ножами да топорами станем работать!

Треск все усиливался. Уже ясно слышалось царапанье когтей. Медведи подрывались с того именно угла, где стена примыкала к снежному, упиравшемуся в утес валу.

- Медведь теперь не дальше от нас, как в шести футах,- сказал Джонсон.

- Да, Джонсон,- ответил Альтамонт. Но мы сумеем достойно принять его.

Американец взял в одну руку топор, а в другую нож, выставил вперед правую ногу, откинулся назад корпусом и стал в оборонительное положении. Тоже самое сделали Джонсон и Бэлль. На всякий случай, Джонсон зарядил также свое ружье.

Треск усиливался все больше и больше; куски льда так и разлетались под железными когиями.

Наконец, только уже тонкий слой льда отделял нападающего от его врагов. Вдруг, слой этот треснул, как лопается в обруче бумага, разрываемая клоуном, и какая-то черная, большая масса вкатилась в полутемную комнату.

Альтамонт замахнулся на нее топором.

- Ради Бога,- погодите немного!- сказал знакомый голос.

- Доктор! доктор!- вскричал Джонсон.

Действительно, то был доктор; потеряв равновесие, он кувырком вылетел на середину комнаты.

- Здравствуйте, друзья мои! - сказал он, быстро поднимаясь.

Его товарищи остолбенели, но вслед за изумлением наступила минута невыразимой радости. Каждый хотел обнять достойного Клоубонни; взволнованный Гаттерас долго прижимал его к груди, а доктор отвечал капитану горячим пожатием руки.

- Неужели это вы, доктор?- вскричал Джонсон.

- Я саж, собственною особою, Джонсон. Но я больше, беспокоился о вас, чем вы обо мне.

- Как вы узнали, что на нас напали медведи?- спросил Альтамонт. Мы больше всего опасались, что вы преспокойно будете возвращаться в форт, не подозревая даже грозившей вам опасности.

- Я все видел,- ответил доктор. Ваши выстрелы предупредили меня. В то время я находился подле обломков Porpoise'а; поднявшись на одно возвышение, я увидел, что вас преследуют пять медведей. Ну, и струхнул-же я за вас! Но заметив, что вы стремглав спустились с утеса и что медведи рыщут кругом, я успокоился на несколько мгновений, догадавшись, что вы заперлись в доме. Мало по малу я стал пробираться вперед, то ползком, то скрываясь за льдинами. Таким-то манером я подошел к форту. Тут я увидел, что медведи работали, точно громадные бобры: утаптывали снег, целыми глыбами валили его на дом, словом хотели заживо замуровать вас. К счастию, им не пришло в голову скатить с утеса глыбы льда, которые неминуемо раздавили-бы вас.

- Но вы сами, доктор, подвергались опасности,- сказал Бэлль. Разве медведи не могли оставить форт и приняться за вас?

- Им было не до того. Гренландские собаки, выпущенные Джонсоном, бегали тут-же, но медведи и не думали преследовал их, рассчитывая полакомиться более вкусною дичью.

- Благодарим за комплимент,- засмеялся Альтамонт.

- Ну, гордиться этим не стоит. Разгадав тактику медведей, я решился пробраться к вал. Благоразумие требовало повременить до ночи. С наступлением сумерек я потихоньку подкрался к эскарпу, со стороны порохового погреба. Выбрал я это место нарочно: отсюда удобно было прокопать галлерею. Я принялся за работу и стал рубить лед снеговым ножем; замечу мимоходом, преполезное это орудие. Три часа я рыл, копал, работал, и вот - проголодавшийся, истомленный, теперь среди вас...

- Чтоб разделить нашу участь?- сказал Альтамонт.

- Чтобы спасти всех нас. Но прежде всего дайте мне сухарей и мяса: я умираю от голода.

Вскоре доктор уписывал уже солидный кусок солонины. Он ел и вместе с тем отвечал на вопросы, с которыми к нему обращались.

- Чтобы спасти нас?- повторил Бэлль.

- Само собою разумеется,- отвечал доктор, не переставая работать челюстями.

- В самом деле,- сказал Бэлль, мы можем уйти тою-же дорогою, которою пришел доктор.

- Вот было-бы хорошо. Медведи пронюхали-бы, где лежат наши запасы и конечно все бы пожрали,- ответил доктор.

- Приходится оставаться здесь,- сказал Гаттерас.

- Конечно и во что бы ни стало избавиться от медведей.

- У вас значит есть для этого какое-нибудь средство?- спросил Бэлль.

- Очень даже верное,- ответил доктор.

- Ну, не говорил-ли я,- вскричал Джонсон, потирая себе руки,- что, пока доктор с нами, отчаяваться не следует? У него всегда найдется про запас какая нибудь уловка.

- Послушайте, доктор,- сказал Альтамонт,- а разве медведи не могут проникнуть в прорытую вами галлерею?

- Ну, нет, вход в нее я крепко забил. Теперь мы можем преспокойно ходить в пороховой погреб, медведи не будут даже подозревать этого.

- Скажете-ли вы, наконец, как вы намерены избавить нас от этих непрошеных гостей?

- A очень просто; я даже кое-что уже подготовил для этого.

- Что же именно?

- Вот увидите. Но я и забыл, что возвратился не один.

- Как?- спросил Джонсон.

- Я должен вам представить моего товарища.

Сказав это, доктор вытащил из галлереи убитую лисицу.

- Лисица!- вскричал Бэлль.

- Результат моей сегодняшней охоты,- скромно пояснил доктор. Вы увидите, что никогда еще ни одна лисица не была убита более кстати.

- Но в чем-же, наконец, состоит ваш план? - спросил Альтамонт.

- В том, чтобы взорвать на воздух всех медведей при помощи ста фунтов пороха!

Все в недоумении взглянули на доктора.

- Но где-же порох?- спросили его.

- В пороховом погребе.

- Ну, а погреб-то - где?

- Мина прямехонько ведет в погреб. Не даром-же я вывел галлерею в десять саженей длиною. Я мог-бы прорыть парапет поближе к дому, но у меня имелся в виду новый план.

- Где-же вы намерены заложить мину? - спросил Альтамонт.

- Как раз против парапета, т. е. подальше от дома, порохового погреба и амбаров.

- Но каким образом заманить туда медведей?

- Это уж мое дело,- ответил доктор. Но довольно болтать; примемся за дело. Нам предстоит прорыть ночью галлерею футов в сто; работа изнурительная, но в пятером мы совладаем с нею легко, сменяя друг друга. Пусть начнет Бэлль, а мы отдохнем немного.

- A право,- вскричал Джонсон,- вы, доктор, это ловко придумали.

Доктор с Бэллем вошли в темную галлерею; где прошед Клоубонни, там и другим было не тесно. Минеры проникли в пороховой погреб. Тут доктор объяснил Бэллю, что надо было делать, и плотник начал пробивать противоположную стену, к которой примыкал парапет, а Клоубонни возвратился в ледяной дом.

Бэлль работал уже целый час и прорыл мину длиною около шести футов; в нее можно было пробраться только ползком. Бэлля сменил Альтамонт и втечение часа наработал почти столько же, сколько и Бэлль. Из галлереи снег выносили в кухню, где доктор превращал его в воду, чтобы он меньше занимал места.

Альтамонта сменил Гаттерас, а последнего - Джонсон, Через десять часов, то есть к восьми часам утра, галлерея была вполне готова.

На рассвете доктор посмотрел на медведей в амбразуру, прорубленную им в стене порохового погреба.

Терпеливые животные не покидали своего поста, ходили взад и вперед, все обнюхивали, рычали, словом, сторожили с примерною бдительностию и как-бы ходили дозором вокруг дома, исчезнувшего под массою наваленных на него льдин. Настала однакож минута, когда их терпение окончательно истощилось, и доктор заметил, что медведи начали разбирать натасканные ими глыбы.

- Что это они еще затеяли! - сказал капитан, стоявший подле доктора.

- Повидимому, им надоело ждать: они хотят добраться до нас. Погодите, голубчики! Мы с вами разделаемся по своему. Однакож, времени терять нельзя.

Доктор прополз до места, где предполагалось заложить мину, и приказал увеличить камеру во всю ширину и высоту вала. Вскоре в верхней её части остался только слой льда в один фут толщиною, так что его пришлось подпереть, чтобы он не обрушился.

В гранитную почву крепко вколотили кол, к верхней части которого привязали лисицу. Длинная веревка, шедшая от основания столба подпиравшего лед, была проведена в пороховой погреб.

Товарищи доктора исполняли его распоряжения, хотя и не вполне понимали значение их.

- Вот приманка,- сказал доктор, показывая лисицу.

Он велел подкатить к столбу боченок пороха.

- A вот и мина,- добавил Клоубонни.

- Но не взлетим ли мы на воздух вместе с медведями?- спросил Гаттерас.

- Нет. Мы достаточно удалены от места взрыва, дом построен крепко, но если бы он и дал несколько трещин, то их не трудно будет заделать.

- Да,- сказал Альтамонт. Но как вы намерены действовать?

- Дернув веревку, мы повалим столб, поддерживающий над миною слой льда. Труп лисицы мгновенно появится вне вала и вы согласитесь, что проголодавшиеся медведи немедленно же накинутся на неожиданную добычу.

- Совершенно верно.

- В это мгновение я воспламеню мину и в один миг взорву на воздух неосторожно приблизившихся животных.

- Чудесно!- вскричал Джонсон, внимательно следивший за разговором.

Гаттерас, безусловно доверявший своему другу, не требовал никаких объяснений. Он ждал. Но Альтамонт хотел знать все до малейшей подробности.

- Можете-ли вы, доктор, вычислить длину фитиля таким образом, чтобы взрыв последовал в надлежащее время?

- Это очень не трудно,; а потому никаких вычислений делать я не стану.

- Следовательно, у вас есть фитиль длиною в сто футов.

- Никакого фитиля у меня нет.

- В таком случае вы устроите пороховой провод?

- Ну, нет! Средство это не надежное.

- Значит, кто нибудь из нас должен пожертвовать собою и взорвать мину?

- Если потребуется охотник, то я готов взяться за это дело,- поспешил сказать Джонсон.

- Не к чему, мой достойный друг,- ответил доктор, протягивая руку старому моряку. Жизнь каждого из нас слишком драгоценна и, благодаря Бога, ей не грозит никакой опасности.

- В таком случае,- сказал Альтамонт,- отгадывать я ужь не берусь.

- Если-бы мы не сумели вывернуться из настоящего положения,- улыбаясь, сказал доктор,- то к чему было-бы и учиться физике.

- Так и есть - физике! Вот оно в чем штука,- сказал просиявший Джонсон. Разве у нас нет гальванического аппарата и достаточной длины проводников, служивших для устройства электрического маяка?

- Так что-же?

- Мы можем взорвать мину, когда нам будет это угодно, в один миг, и притом, не подвергаясь ни малейшей опасности.

- Ура!- вскричал Джонсон.

- Ура!- повторили его товарищи, не заботясь о том, слышат-ли их медведи или нет.

Немедленно проволоки были проведены от дома до пороховой камеры. Один конец их соединили с аппаратом, а другой опустили в центр боченка с порохом; обе проволоки находились в недальнем одна от другой расстоянии.

В девять часов утра все было готово. Да и время было, потому что медведи бешено начали разрушать дом.

Джонсон, стоявший в пороховом погребе, должен был дернуть веревку, привязанную к столбу. Он занял свой пост.

- A теперь,- сказал доктор своим товарищам,- приготовьте свое оружие, на случай, если-бы медведи не были перебиты сразу, станьте подле Джонсона и тотчас после взрыва выбегайте из дома.

Гаттерас, Альтамонт и Бэлль отправились в пороховой погреб, а доктор остался у электрического аппарата. Вскоре послышался голос Джонсона:

- Готово?!

- Готово,- ответил доктор.

Джонсон сильно дернул веревку; часть поверхности откоса обрушилась, и труп лисицы показался над обломками льда. На первых порах это изумило медведей, которые не замедлили, однакож, броситься на неожиданную добычу.

- Пли! вскричал Джонсон.

Доктор соединил проводники; раздался страшный взрыв; дом задрожал, как от землетрясения, стены его дали трещины. Гаттерас, Альтамонт и Бэлль выбежали из порохового погреба, держа ружья наготове.

Но стрелять было не в кого. Четыре медведя лежали на земле, истерзанные в куски, искалеченные, обуглившиеся, в то время как пятый медведь, на половину опаленный, удирал что было мочи.

- Ура! Ура! Ура! вскричали товарищи доктора. Ура, доктор Клоубонни!

XIV.

Полярная весна.

Узники были свободны; их радость была неописуема, все горячо благодарили доктора. Старик Джонсон несколько поскорбел о медвежьих шкурах, опаленных и ни к чему уже не годных, но это не повлияло заметным образом на. его веселое настроение духа.

Весь день починяли ледяной дом, сильно пострадавший от взрыва. Его очистили от глыб льда, нагроможденных медведями и скрепили рассевшиеся стены. Работа подвигалась быстро под веселые песеньки Джонсона.

На другой день погода значительно потеплела и вследствие внезапной перемены ветра ртуть в термометре поднялась до пятнадцати градусов выше точки замерзания (-9° стоградусника). Столь значительная перемена сильно отозвалась на всем; все как будто повеселело. Южный ветер принес с собою первые признаки полярной весны.

По ледяным полянам пошли трещины; то там, то сям из-под льда била ключем соленая вода, подобно водометам английского парка; через несколько дней пошел сильный дождь.

Над снежными равнинами носился густой туман: хорошая примета, предвещавшая близкое таяние больших масс снега. Бледный диск солнца окрашивался все ярме и ярче и описывал на небосклоне удлиненные дуги. Ночи продолжались около трех часов.

Другой не менее знаменательный признак: появились целые стаи белых куропаток, северных гусей, куликов и рябчиков. Воздух оглашался их пронзительными криками, памятными мореплавателям еще с прошедшей весны. На берегах залива появились зайцы, на которых успешно охотились, а также и арктические крысы; маленькие норки последних образовали собою целую систему правильных ямок. Доктор обратил внимание своих товарищей на то, что почти все звери и птицы теряли белые зимния перья и шерсть и облекались летнею одеждою. Они спешно приготовлялись в весне, а природа, между тем, под снегом приготовляла для них пищу в виде мхов, камнеломной травы и мелкой муравы. Под таявшими снегами зарождалась новая жизнь.

Но вместе с этими безвредными животными возвратились и их враги - лисицы и волки. Во время коротких ночей слышался зловещий вой.

Волки полярных стран очень близкие родственники собакам; они даже лают так же, как и те. Говорят, будто волки прибегают в этой уловке с целью приманить собак и полакомиться ими.

Факт этот, замеченный в странах, прилегающих к Гудсонову заливу, был проверен доктором в Новой Америке. Поэтому Джонсон не выпускал упряжных собак. Что касается Дэка, то пес этот видывал виды и был слишком осторожен для того, чтобы попасть на зуб волкам. Втечение пятнадцати дней путешественники много охотились; свежаго мяса было вдоволь. Били куропаток, рябчиков и пуночек, мясо которых доставляет превосходную пищу. Однакож охотники не удалялись на большое расстояние от форта,- мелкая дичь, так сказать, сама напрашивалась на их выстрелы и своим присутствием оживляла безмолвные берега, так что залив Виктории принял необычный, ласкавший взоры вид.

Между тем оттепель делала видимые успехи; термометр поднялся до тридцати двух градусов выше нуля (0° стоградусника); ручьи гремели в оврагах и тысячи водопадов образовались на склонах холмов.

Доктор очистил один акр земли и засеял его хреном, щавелем и ложечною травою, растениями, отлично помогающими против скорбута. Из земли уже выползали маленькие зеленые листочки, как вдруг ударил страшный холод.

В одну ночь, при жестоком ветре, термометр сразу понизился почти на сорок градусов и опустился до восьми ниже точки замерзания (-22° стоградуснижа). Все замерзло: птицы, земноводные, четвероногия исчезли как-бы по мановению волшебного жезла; отдушины тюленей затянулись льдом; трещины на ледяных полянах закрылись; лед по прежнему стал тверд, как гранит, а водопады, в своем падении, застыли хрустальными лентами на склонах возвышений.

Эта внезапная перемена произошла в ночь с 11-го на 12-е мая. Белль едва не лишился носа, выставив его на жестокую стужу.

- О, полярная природа,- вскричал несколько озадаченный доктор, какие иногда штуки ты выкидываешь! Придется, значит, снова заняться посевами.

Гаттерас относился к этому менее философски: при таком холоде нельзя было приступать к изысканиям.

- На долго-ли зарядит такой мороз?- спросил Джонсон.

- Ну, нет, друг мой,- ответил доктор. Это последние морозы! Вы понимаете, что холод здесь полный хозяин и что выжить его нельзя без того, чтобы он не оказал сопротивления.

- Защищается он ловко,- заметил Бэлль, потирая себе лицо.

- Да! Но я должен был ожидать этого,- сказал доктор,- и не тратить попусту семена, точно какой-нибудь неуч, тем более, что вырастить их можно било у кухонной печи.

- Как,- сказал Альтамонт,- вы могли предвидеть эту перемену температуры?

- Конечно, не будучи даже колдуном! Следовало поручить мои посевы покровительству святых Мамерта, Панкратия и Сервазия, которых память празднуется 11-го, 12-го и 13-го числа настоящего месяца.

- Но какое же влияние могут иметь эти три святые мужа на температуру?

- Очень даже большое, если верить садоводам: они их называют "тремя студеными святыми".

- По какой причине?

- Потому что в мае месяце наступают обыкновенно периодические холода; и заметьте: наибольшее охлаждение температуры наблюдают от 11-го до 13-го числа.

- Факт, действительно, интересный, но чем его объясняют?- спросил Альтамонт.

- Его объясняют двояко: или прохождением, в эту пора года, большего числа астероидов (Падающих звезд, по всем вероятиям, обломков большой планеты.) между землею и солнцем, или таянием снегов, необходимо поглощающих значительное количество теплоты. Обе причины возможны; но следует ли их допускать безусловно? Ответить на это я не могу; не будучи вполне убежден на счет правильности объяснения, я не питаю ни малейшего сомнения относительно существования самого факта. Но я упустил это из вида и... погубил свои посевы.

Доктор был совершенно прав. По той ли, другой ли причине, но втечение остальной части мая месяца стояли сильные холода. Пришлось отказаться от охоты вследствие полного отсутствия дичи. К счастию, запасы свежаго мяса далеко еще не истощились.

Обитатели ледяного дома снова обрекались на состояние полной бездеятельности. Втечение пятнадцати дней, с 11-го по 25-е мая, их монотонная жизнь ознаменовалась одним только выдающимся эпизодом: плотника неожиданно поразила тяжкая болезнь - перепончатая жаба. Но Клоубонни был тут в своей стихии, и болезнь, без сомнения, не рассчитывавшая на его вмешательство, вскоре была устранена. Лечение отличалось крайнею незатейливостью, а аптека находилась под рукою. Доктор клал в рот пациенту небольшие кусочки льда; через несколько часов опухоль начала уменьшаться, перепонка исчезла; спустя спустя Белль уже был на ногах.

Всех изумляла эта простая метода врачевания.

- Это страна гортанных болезней - говорил Клоубонни, поэтому необходимо, чтобы рядом с болезнью находилось и лекарство.

- Лекарство и, главное, лекарь,- добавил Джонсон, в глазах которого доктор поднялся до недосягаемой высоты.

Клоубонни решился серьезно поговорить с Гаттерасом. Нужно было отклонить капитана от намерения подняться к северу, не взяв с собою ни шлюпки, мы лодки, ни куска дерева, на которых можно было бы переправиться чрез рукав моря или пролив. Капитан ни за что не соглашался ехать в шлюпке, сделанной из остатков американского судна.

Доктор не знал, как и приступить к делу; между тем времени оставалось немного: в июне месяце пора было двигаться. Долго раздумывал он об этом, наконец, отведя однажды в сторону Гаттераса, ласково сказал ему:

- Гаттерас, считаете ли вы меня своим другом?

- Конечно,- с живостью ответил капитан,- лучшим и даже единственным другом.

- Если я дам вам один советь, будете ли вы считать его бескорыстным?

- Да, потому что личный интерес никогда не руководил вами. Но в чем же дело?

- Погодите, Гаттерас; я хочу, вам предложить еще один вопрос. Считаете ли вы меня добрым англичанином, радеющим, как и вы, о славе своего отечества?

Гаттерас удивленно взглянул на доктора. - да, но к чему это?

- Вы хотите достигнуть северного полюса. Я понимаю ваше честолюбие и разделяю его; но чтобы достигнуть своей цели, необходимо сделать все, что бы ни...

Жюль Верн - Приключения капитана Гаттераса (Les Aventures du capitaine Hatteras). 7 часть., читать текст

См. также Жюль Верн (Jules Verne) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :