Джек Лондон
«Письма Кэмптона - Уэсу (The Kempton-Wace Letters). 1 часть.»

"Письма Кэмптона - Уэсу (The Kempton-Wace Letters). 1 часть."

Перевод З. Вершининой

I

ДЭН КЭМПТОН - ГЕРБЕРТУ УЭСУ

Лондон

3-а Куинс Роод. Челси.

14 августа 19... г.

Вчера я написал тебе полуофициальное письмо, которое говорило скорее о чувствах счастливого отца, чем о переживаниях человека, верящего в чудо и живущего во имя его. Вчера я сдерживался, счастливый тем, что произошло, и, полный уважения к тебе, к твоей личности, я заключил тебя в свои объятия. Сегодня я даю себе волю и в приливе бурной радости бросаюсь в твои объятия. Я размышляю над происшедшим и преисполняюсь гордостью за тебя. Мне думается, что твоя мать гордилась бы тобою не больше, чем горжусь я.

Но отчего ты не писал раньше? В сущности, великое событие произошло не тогда, когда твое предложение было принято, а когда ты понял, что ты любишь. Тогда-то и пробил твой час. Тебя следовало поздравить, когда в твоей душе впервые прозвучал призыв утренней зари и ты вступил на путь иной судьбы. Любить всегда более важно, чем быть любимым. Я жалею, что мне не было дано присутствовать при том, как твой дух внезапно отдался безусловно и безвозвратно, как надломилось твое эгоистическое "я" и вся сила духа устремилась на служение женщине, высоко парящей в голубом просторе. Ты давно знал ее и давно принадлежал ей, но ты не сказал мне ни одного слова ни о ней, ни о вашей любви. Ты молчал. Очень нехорошо, что ты молчал.

Барбара говорила вчера о тебе и о твоем характере, и мы решили, что судьба дает тебе большое счастье: ты не из тех людей, которые могут обманываться в своих чувствах. Твой выбор строг, ты стремишься прямо к цели, - так поступают все ригористы, совмещающие ригоризм с гедонизмом. Мы с тем большей сердечностью поздравляем тебя, что твой внутренний мир нам хорошо известен. О Герберт! Знаешь ли ты, что в сердце у меня расцвела весна, и, распрощавшись с Барбарой, я пошел бродить за город более счастливый, чем когда-либо в жизни? Знаешь ли ты, что твоя любовь к женщине и ее любовь к тебе и увлекший тебя порыв осчастливили меня? Моя доля бессмертия на земле воплотилась в твоей любви, а не в моих книгах, дорогой мальчик, знаешь ли ты это?

Я хотел бы бросить Англию и пожить с тобой. Будешь ли ты чуждаться меня при новой встрече? Окажется ли расцветающая любовью душа неспособной к дружбе? Но это не беда: радость Эстер не может причинить мне горя. Я могу только горячо и свободно пожелать счастья сыну Эллен и в его руку вложить руку Эстер Стеббинс, благословляя их путь к восходу солнца, в сияние дня.

Вечно тебе преданный Дэн Кэмптон.

II

ГЕРБЕРТ УЭС - ДЭНУ КЭМПТОНУ

Ридж.

Беркли - Калифорния.

3 сентября 19... г.

Я вернулся сюда, в свою прежнюю квартиру, - и вот я снова живу в этих комнатах, среди моих старых книг, и передо мною, за окном, расстилается тот же привычный пейзаж. Бедный мой Дэн, окутанный лондонским туманом! Если бы вы могли посидеть здесь со мною на подоконнике, наблюдая за угасанием дня над Золотыми Воротами и за приближением ночи, надвигающейся из-за Берклийских гор. Что вас задерживает в Лондоне? Боюсь, что наши пути разошлись. Вы углубились в дебри поэзии, а я погрузился в науку.

Поэзия и экономика! Увы! Как же я сумел убежать от вас, Дэн, после того как вы покорили мой ум и душу? Мне тоже предстояло по всем предзнаменованиям стать поэтом, а я вдруг отдался науке. Мое отрочество благодаря вам было наполнено поэзией; да и отец мой был по-своему поэтом. Мне нравится, что вы его сравниваете с Уэрингом. "Что случилось с Уэрингом?" Я могу думать о нем только как об ушедшем. Что выбрал он? "Морской путь или сушу?" Гуин говорит мне иногда: "Вы могли бы быть поэтом (вы знаете его - Артура Гуина: он вместе со мной поселился в Ридже), если бы не ваша чертовски нудная наука". Чтобы его подзадорить, я сваливаю вину на свое воспитание. Я знаю, он думает, что я никогда не умел ценить вас и сейчас недостаточно ценю. Вы как-то похвалили его - помните? Он хранит вашу похвалу в сердце - это самое дорогое из его сокровищ. Милый парень Гуин - нежный, чувствительный и робкий, с лицом серафима и сердцем молодой девушки. На свете никогда не существовало более неподходящей пары, чем я и он. Я люблю его за него самого. Он терпит меня - мне так кажется - ради вас. Он мечтает встретиться с вами, - он много слышал о вас от моего отца, - и мы часто говорим о вас. При всяком удобном случае я срываю с вас ваш ореол. Поверьте мне, что я не очень-то церемонюсь с вами.

Как несвязно мое письмо! Перо после долгого перерыва не слушается меня. Мысли разбиваются после лихорадки успешного сватовства. А затем... - как мне это сказать?.. - ваше письмо, то есть оба письма, ваше и Барбары, своей лаской и теплотой повергли меня в недоумение. Я чувствую себя беспомощным. Точно вы обращаетесь к чему-то, чего во мне нет. Ах, эти поэты! Кажется, будто мой брак радует вас больше, чем меня самого. Собственно, выходит, что молоды вы и любите вы, а я прожил уже долгую жизнь и состарился. Да, я вступаю в брак. Я не сомневаюсь, что в настоящий момент миллионы мужчин и женщин говорят эти же самые слова. Дровосеки и водоносы, князья и монархи, робкие девушки и наглые кокотки, все они говорят: "Я вступаю в брак". И все они смотрят на брак как на решительный перелом в их жизни? Конечно, нет! В сущности, брак входит в обычный жизненный путь всех людей. С биологической точки зрения институт брака необходим для продолжения рода. При чем же тут перелом жизни? Эти миллионы мужчин и женщин вступают в брак, и мир пойдет тем же порядком, как шел до того. Перемешайте их всех, и все же ничто на свете не изменится.

Правда, месяц назад мне казалось, что брак - перелом жизни. И в этом духе я и написал вам. Казалось, что брак нарушит налаженный ход моей работы. Человеку трудно спокойно относиться к чему-то, что стоит в противоречии с привычным укладом. Но это только так показалось: мне не хватало перспективы, вот и все. Сейчас я вижу, что все отлично подогнано, и жизнь покатится, как по рельсам, я уверен теперь.

Вы знаете, что мне нужно было работать два года для получения степени доктора. Мне все еще требуется два года работы. Как видите, я вернулся в прежнюю квартиру, к прежнему образу жизни и принялся за зубрежку. Ничто не изменилось. И помимо моих занятий для подготовки к докторскому экзамену я взял на себя обязанности помощника инструктора по экономическому факультету. Место очень ответственное, и мое честолюбие удовлетворено. Я не знаю, как они решились доверить мне такое место и как у меня хватило смелости его принять, но это не важно. Все устроилось. Эстер - благоразумная девушка.

Период обручения продлится долго. Я буду продолжать свою работу по намеченному плану. Через два года я получу степень доктора социальных наук (и кандидата многих других) и вступлю в брак. Венчание и необходимый по расписанию медовый месяц совпадают с летними каникулами. И здесь ничто не помешает моей работе. О, мы очень практичны, Эстер и я. И мы оба достаточно сильны, чтобы идти неуклонно своим путем.

Это мне напомнило, что вы ничего не спросили о ней. Сначала поражу вас: она тоже занимается наукой. Мы встретились в первые годы моего пребывания в университете, и не прошло получаса, как мы уже весело спорили о Вейсмане и неодарвинистах. Я в те времена жил в Беркли и был очень уверенным в себе малым. Она была зрелее меня, училась в Стенфорде и поступила в университет с большим запасом знаний, чем средний студент выносит по окончании всего университетского курса.

Затем, - теперь вы раскроете ей объятия, - она пишет стихи. Она поэт, - это следует помнить. На заре двадцатого века она тем выше как поэт, чем ближе стоит к науке, а не "несмотря" на науку, как думают некоторые. Как описать ее? Может быть, как Джордж Эллиот, сплавленную с Элизабет Барртс, с намеком на Гексли и печатью Китса. Она, пожалуй, похожа на это сочетание, но она все же нечто иное и отличное от них. В ней есть какая-то веселость, как бы луч латинской расы, или Востока, или, может быть, кельтской крови. Да оно так и есть: в ней есть что-то кельтическое. Но есть в ней и самонадеянный норманн, и упорный саксонец. Ее живость и смелость рассчитаны и размерены внутренним консерватизмом, обусловливающим устойчивость стремлений и силу выполнения для поставленных задач. Она ничего не боится и смотрит на мир открытыми глазами. Взор ее проникает далеко, но не скользит поверх явлений жизни. Саксонец борется с кельтом, и норманн заставляет обоих делать то, что первому не пришло бы никогда в голову и над чем другой без конца раздумывал бы, не решаясь осуществить задуманное. Вы уловили мою мысль? Самым сильным ее очарованием, по-моему, является уравновешенность, внутренняя гармония.

Все вместе создает из нее замечательную женщину, поверьте мне. Это описание ее лишь бледная замена подлинника. Хотя она не печатала своих произведений и непомерно скромна, я посылаю вам некоторые из ее вещей. В них вы найдете и узнаете ее душу. Она ждет сильных вдохновений, и голос ее пока звучит тихо. Но в нем нет печальных нот, и ей суждено залететь высоко.

Ну, довольно! Эстер есть Эстер. Через два года мы будем женаты. Два года, Дэн! Я уверен, что тогда вы будете с нами.

Еще одно: в вашем письме есть что-то недоговоренное, чего я не мог не почувствовать. Чуждаться вас при новой встрече? Я поворачиваю голову и смотрю вам в лицо - портрет работы Уэринга, помните? - его художественное представление о вас в те золотые дни, когда я стоял на пороге мира, а вы показывали мне его красоту и мой грядущий путь. Чуждаться? Поэзия и экономика! Чья тут вина?

Герберт.

III

ДЭН КЭМПТОН - ГЕРБЕРТУ УЭСУ

Лондон, 30 сентября 19... г.

Именно потому, что ты не ведаешь, что творишь, я и не могу простить тебя. Если бы ты знал, что твое письмо с перечнем всех преимуществ и соглашений должно оскорбить меня и дать ложное представление (будем надеяться) о тебе и о женщине твоей любви, я простил бы тебе его оскорбительный для нас всех тон и приписал бы непристойный недостаток сердечной теплоты сдержанности или печали, охватывающей сердца при избытке счастья. Но что-то говорит мне, что ты не отдаешь себе отчета в холоде, которым веет от твоих слов, а этот грех простить нельзя.

"Он ее не любит", - сразу решила Барбара, положив прочитанное письмо на стол жестом, которым она откладывала в сторону и тебя. Жесты твоей сестры всегда выразительны. Я рассмеялся над ее приговором, и она вскоре присоединилась к моему смеху. Мы не собираемся необдуманно отдаваться нашим опасениям. Кто может указать любящим, как им следует писать сестрам и приемным отцам? Но все же существуют вещи, которые не должны быть написаны. Нельзя писать, что любовь не является переломом и вторым рождением и что она, наоборот, обычна, как общее место, случайная сделка, которая не боится "перемешивания".

Барбара показала нам твое письмо к ней. "Разве я писала так о себе и Эри?" - "Ты так не могла писать", - возразил я. "Тогда и Герберт не должен так писать", - заявила она.

Здесь мне следовало сказать ей, что мужчины и женщины созданы по разным образцам, но кто может втолковать что-либо Барбаре? Я ничего не сказал, и мы затаили в себе недовольство, что ты в такой серьезный момент обманул нас своею холодностью.

Шестилетняя разлука, с коротким перерывом в несколько месяцев, должна изменить многое. Когда Барбара назвала твое письмо "противоестественным", она не приняла во внимание того, что нам не известно, что для тебя является естественным. Она и я - мы привыкли предопределять тебя, твой характер, поступки и мысли, руководствуясь, ну, хотя бы тем, что тебе дорог Вордсворт и что ты живешь им, не умея проникнуться до конца его строгим душевным спокойствием. Юношество, живущее надеждой, всегда раздираемо сомнениями.

Я не давал обетов; их дали за меня другие,

Накладывая на меня неведомые узы,

Чтобы я мог, слегка греху лишь уступая,

Быть тем, кого высокий отмечает дух...

Бледный восход с вершины Темальпайса и твой голос, звенящий при словах "кого высокий отмечает дух", великолепие зари на туманных хребтах гор, - все говорило за тебя, ты был так дорог мне! Эта заря предвещала чудо твоей жизни, и ее сверкание было достойно сына Уэринга.

Скажи мне, ты все еще читаешь Вордсворта коленопреклоненным? Я с сожалением вспоминаю о тех временах, когда все твои мысли были мне известны и когда дни текли счастливо, полные тобой и надеждой. Я жалею о твоем развитии, если оно привело тебя к тому, что ты прозаическим языком говоришь о прозаическом браке и о медовом месяце, совпадающем с получением ученой степени. Я думаю, что ты слишком доволен этим совпадением.

Но все же я рад твоему письму. Не может быть, чтобы продиктовавшая его душа не была прекрасной! Эстер Стеббинс - поэт. Я склоняюсь над ее стихами и вдумываюсь в них, как вдумывался несколько дней назад в твое письмо. Я вызываю духа любви. Если женщина довольна (а насколько выше довольства ее чувство и сознание, что ты принадлежишь ей, а она - тебе!), разве это не лучший показатель того, что все обстоит благополучно? Я вызываю духа любви. Таков он при встрече, таков при расставании. Даже сегодня вечером, когда от всего веет холодом и все непонятно, мне удается разглядеть свет и тепло в твоих словах, и то, что я нахожу, создает твой образ; но мне пришлось погрузиться на большую глубину, пока мой дух нашел тебя, ибо ты позволил себе говорить, когда за тебя должно было говорить молчание.

Покажи мне подлинную Эстер Стеббинс, искру божественного огня, составляющего ее сущность. Над ее головой не пронеслись еще жизненные бури. Она будет смеяться и создавать из своего смеха поэзию. Если она плакала до встречи с тобою, тем легче ей будет улыбаться. Иногда смех звучит эхом рыдающего мизерере прожитых лет. Люди усмехаются в иронии страдания, улыбаются холодной, вымученной улыбкой смирения. Они смеются ради забвения, смеются, чтобы не умереть от печали. Пожимание плечами, движение губ, одно слово - и жизнь спасена. Лекарство столь же сильное, как и средство от эпилепсии: излечивая судороги, оно превращает больного в идиота. Если наш смех делает нас идиотами, то мы дорого платим за привилегию продолжать наше существование.

Эстер будет смеяться, потому что она счастлива и ей нужно выразить громко свое счастье; ей нечего бояться, что, выражая его, она его потеряет. Передай ей мой привет и торопись проявить себя.

По этому письму ты можешь судить, что я "не болен и не здоров" и что я стремлюсь к далекой судьбе.

Если бы я был не поэтом, а купцом, я чувствовал бы себя иначе.

Дэн.

IV

ГЕРБЕРТ УЭС - ДЭНУ КЭМПТОНУ

Ридж.

Беркли - Калифорния.

27 октября 19... г.

Читаю ли я еще Вордсворта, стоя на коленях? Хорошо, выясним этот вопрос. Я так давно предвидел этот день и старался избежать его, что теперь встречаю его почти с радостью и распростертыми объятиями. Нет, я больше не читаю Вордсворта, стоя на коленях. Мой ум занят другими вещами. У меня нет на это времени. Я не тот Герберт Уэс, каким был шесть лет назад. Вам следует это знать, как и то, что Герберт Уэс прошедших лет не был тем человеком, каким вы его себе представляли.

На свете нет более трогательной и страшной вещи, чем предубеждения любви. Мы оба - вы и я - страдаем от них. Шесть лет назад, да и раньше, я чувствовал растущую между нами пропасть и страдал. Поддаваясь вашим чарам, я думал, что рожден на свет для бормотания стихов и должен посвятить себя поэзии, что мир прекрасен и все в нем достойно быть воспетым.

Но вдали от вас меня, уже в то время, охватило сомнение, и я смутно понимал, что мы с вами живем в разных мирах. Сначала я смутно предчувствовал это, а при встречах снова подчинялся вашему обаянию и не мог ни о чем думать критически. Вы были правдивы и добры, - думал я, - все, что исходило от вас, было удивительно прекрасно: значит, вы были правы. Вы покорили меня своим очарованием, как покоряли всех, кто вас любил.

Но затем настало время, когда вы не могли помочь мне. Я был одинок со своими ожиданиями, один боролся за их существование. От вас не было ответа. Я не мог услышать ваш голос. Я посмотрел на мир своими глазами; вы парили в прекрасной заоблачной стране, вы были далеко. Возможно, что это случилось потому, что вы слышали голос самой жизни, а я - лишь голос процесса жизни. Но как бы там ни было, вас интересовал мир идей и представлений, а меня - мир явлений и фактов.

К этому надо присоединить и предубеждения любви. Юноша понял различие и скрыл свое открытие; мужчина был слеп и ничего не видел. Тут мы оба заблуждались; но теперь двое взрослых мужчин могут снова поправить дело.

Скажу яснее: помните, с какой страстью я читал "Умственное развитие Европы"? Я не понимал и десятой доли прочитанного, но все же был потрясен этой книгой. Полагаю, что книга эта сильно подействовала на развитие во мне здравого смысла, я был очень счастлив и хватался за каждое понятное слово. И, когда я пришел к вам, трепеща от только что пережитого озарения, вы равнодушно посмотрели на меня, снисходительно улыбнулись и ничего не сказали. Вы с ласкою смотрели на мое волнение. "Преходящие юношеские настроения", - думали вы; а я думал: "Дэн не стал бы читать Дрэпера на коленях". Вордсворт мне казался великим; но и Дрэпер был велик. Вам он был неприятен, я это теперь знаю, а тогда чувствовал ваше постоянное возмущение его материалистическим миросозерцанием. Вы на днях жаловались на мое письмо, называя его холодным и рассудочным. То, что я смог быть холодным и рассудочным, несмотря на все ваши старания и старания Уэринга, только выявляет наше основное различие; но из этого отнюдь не следует посрамление одного из нас или прославление другого. Если я ушел из прекрасной страны поэзии и живу реальной жизнью, вы все же остались и укрепились в вашем преклонении перед прекрасной мечтой. Если я ушел в новый мир явлений, разве вы не остались в старом мире великих несбыточных мечтаний? Если я дрожал на рассвете нового дня, разве вы не склонялись над угасающими головешками вчерашних огней? Ах, Дэн, вы не можете снова разжечь эти огни! Мировая буря далеко разнесла их золу подобно пыли вулканических извержений. Из них будут созданы прекрасные пурпурные закаты, а затем они исчезнут. Жрец умирающей религии, вы все же являетесь духом отмеченным и избранным. Ваши молитвы бесполезны, алтари рассыпаются во прах, и огни слабо мерцают, погасая в ночи. Поэзия в наши дни стала пустым звуком. Она не нужна более, она мертва. Вся эпическая и лирическая поэзия старого мира не поможет ничем нашей несчастной Земле. До тех пор, пока певцы будут петь о вчерашнем дне, воспевать вчерашний день и сожалеть о том, что он прошел, до тех пор поэзия останется пустым звуком и ей не будет места в жизни. Старый мир умер и похоронен со своими героями - Еленой, рыцарями, дамами, турнирами и пышными зрелищами. Вы не можете петь об истине и чудесах сегодняшнего дня словами вчерашнего. И никто не станет прислушиваться к вашему пению, пока вы не заговорите языком сегодняшнего дня о настоящем сегодняшнем дне.

Теперь настал день среднего человека. Воспевали ли вы среднего человека? Теперь пришел день машины. Когда вы воспевали машину? Снова настали времена крестовых походов, но походов не во имя гроба Господня, а во имя машины. Нашли ли вы здесь тему для песнопения? Наша жизнь - крестовый поход, но не ради отпущения грехов, а ради уничтожения промахов экономических и промышленных. Крестовые походы Средних веков жалки и ничтожны по сравнению с блеском и мощью крестового похода сегодняшнего дня. Нас миллионы! В тишине ночей вы не прислушивались к шуму наших шагов и не были потрясены мощью и романтизмом движения? О, Дэн! Дэн! Наши вожди совещаются, наши герои выходят на поля сражений, борцы готовятся к битве, наши мученики погибают, а вы еще слепы, слепы ко всему!

У нас нет поэтов, и мы создаем поэзию нашими руками. Наш посланец - лучший поэт и более великий, чем вы, Дэн Кэмптон. Холодный, рассудочный экономист, изучая двигающие силы общественной жизни, больше пророк, чем вы. Плотник над верстаком, кузнец над наковальней, котельник в грохоте завода - все они поют лучше вас. Управляя паровым молотом, человек вкладывает в каждое движение больше силы, уверенности и радости, чем вы вложили в стопку написанных вами книг. Социалистический агитатор, подталкиваемый полицейскими на углу улицы, среди насмешек толпы, проникается романтизмом наших дней так, как не прониклись им вы, и находит его там, где вы видели пустое место. Он знает жизнь, и он живет. А вы живете, Дэн Кэмптон?

Простите меня. Я хотел объяснить и примирить наши различные миропонимания. Я вижу, что вместо того я читаю вам нотацию и осуждаю вас. Защищаясь, я оскорбляю вас. Но я хотел бы сказать еще следующее: мы с вами так созданы, что ваша роль в жизни - мечтать, моя - работать. Не стоит огорчаться и страдать оттого, что вам не удалось сделать из меня мечтателя. Благодаря практическому складу и аналитическому уму я продумал для себя смысл жизни и выработал себе ее программу. Но истину я ищу так же страстно, как и вы. Я все еще считаю себя отмеченным и призванным.

Но не все ли это равно в конечном счете? Когда будет сказано последнее слово, останутся два человека, связанные между собой тысячью уз и горячей привязанностью. В наших сердцах найдется место друг для друга, и каждый из нас занимает свое место в жизни. Хотя мы во многом не согласны, вы, бывший для меня вторым отцом, все же остаетесь самым дорогим мне человеком на Земле.

Я давно должен был объясниться с вами и по трусости не сделал этого раньше. Надеюсь, что я достаточно ясно высказался и что вы меня поняли.

Герберт.

V

ДЭН КЭМПТОН - ГЕРБЕРТУ УЭСУ

Лондон.

3-а Куинс Роод. Челси.

16 июля 19... г.

Ты вздыхаешь: "поэзия и экономика", приводя причину и тем самым устанавливая факт. Я предпочел бы, чтобы ты проявил некоторое неудовольствие и возразил на мое утверждение, что ты попросту отмахнулся от этого вопроса, сославшись на недостаточность данных и не желая докапываться до сущности дела. Помнишь, как в детстве росло твое уважение к Барбаре, когда она плакала, что ее слишком легко прощали? "Она боится, что у вас разная мерка для меня и для нее", - объяснял ты мне, пылая великодушием. Она боялась, как бы я не стал требовать от нее меньше, чем от тебя, и ты сочувствовал ей и уважал ее стремление к равенству в обязанностях и правах. Разве мужчина Герберт менее горд, чем дитя Барбара, если ему понадобилось говорить о различиях и просить об особом снисхождении?

Ты не влюблен (насколько я понимаю, ты сам признаешься в этом, ибо не опровергаешь моих нападок), потому что занимаешься вопросами экономики. На этом я хотел бы остановиться. Что общего между вопросами экономики и поэзией? При чем тут твоя эмансипация от моего воинствующего лирического влияния? Силы, способствовавшие твоему образованию, не могут удержать тебя от искания любви. Предпочтение, оказываемое тобой Дрэнеру, не может убить потребности твоего духа в любви. Существует множество сводов законов, но есть один закон, управляющий экономистами и поэтами. Он исходит из обшей всем человеческим существам жажды, заставляющей любовь искать любовь дни и ночи.

Человек может поставить себя вне сферы действия закона, отказаться от дара жизни и порвать связь между временем, пространством и собой. Он может быть настолько изнурен работой, что ему не до мыслей и чувств. Мужчины и женщины из народа не знают ни любви, ни искусства: они слишком устают, им не до тонких переживаний. Они спят в свободные часы. Они знают лишь потребности тела, а их дух едва представляет себе, что такое красота и стремление к ней.

Человек может заполнить свою жизнь какими-либо интересами до такой степени, что все остальное вытесняется из его души. Ты так и поступил. Как чеботарь, который остается только чеботарем, учитель, который является лишь педагогом, или врач, занимающийся только вопросами патологии, - ты являешься фанатиком текста. Ты трудишься над разработкой идеи, идеи подбора, - так я понял, - и ты пользуешься ею, как раб. Когда человек видит, что он не может иметь дела с нефтью, будучи не в состоянии пропитаться насквозь ее запахом, ему следует заняться чем-нибудь иным. Каждый человек обязан охранять цельность своей личности и следить за собой, чтобы не обратиться в машину и чтобы внешний мир не оказал давления на его внутреннюю сущность. Природа охраняет тип, но каждая особь сама должна охранять себя. Силен тот, кто чувствителен к малейшим изменениям окружающей среды и отзывается на них; но реагировать на них он должен по-своему, поддерживая и укрепляя свою личность и становясь с каждым прожитым годом все более самим собой. Он обладает жизненной силой, не позволяющей ему атрофировать ни одно из своих свойств и настаивающей на его отличии от всех других людей. Я в твоем письме нахожу лишь решение остановиться в своем развитии, словно у тебя больше нет сил ни на что, кроме твоих книг и теорий! Ты становишься рабом мелкой буквы и называешь это шагом вперед, к новым временам. "Крестовый поход продолжается", - говоришь ты. Коронационные обряды для толпы и уничтожение предрассудков! Я с радостью протягиваю тебе руку. Радость - нечестивое поклонение фетишу; но ведь и страдание по поводу того, что нет радости, тоже уважение к фетишу. Твоя вера гремит: "Ты не должен!" Любви нет места в современности, как нет места чувствам слишком личным и индивидуальным. Но что же проповедуют апостолы юной мысли, если не право человека на все в мире, и на что же послужит людям мир, если жизнь будет лишена любви и романтизма?

Я недоволен тем, что ты хочешь жить той жизнью, которой принуждены жить другие. Тебе следовало бы оставаться избранником, аристократом. Фердинанд Лассаль всегда тщательно одевался, отправляясь на рабочие собрания, в надежде, что это напомнит рабочим о существовании лучшего мира, чем тот, в котором они живут. Ты принадлежишь к избранным, Герберт! На тебе лежит обязанность сделать свою жизнь прекрасной. Я знаю, что ты со мною не согласен. Ты не веришь, что любовь - закон, управляющий свободой и жизнью. Раб своей теории, восставший против закона, ты губишь свою душу и подвергаешь опасности душу другого человека.

"Тише! Тише!" - говорю я себе. Старая боль и обида поднимаются в душе, и я становлюсь резок. Моя вспышка может лишь укрепить тебя в убеждении, что моя точка зрения не основывается на рациональной правоте, которую ты считаешь столь существенной, и что поэтому она нежизненна. Я хочу спокойно установить, что нельзя вступать в брак без любви, "для продолжения рода"... Нечего сказать, это звучит хорошо в твоих устах! Ты отстраняешь от себя вскормившую тебя тысячелетнюю цивилизацию, отдаешь свое преимущество индивидуума, высоко стоящего на лестнице развития, и, подчиняясь инстинкту, выполняешь функцию? Ты говоришь: "Эти мужчины и женщины вступают в брак, и жизнь пойдет тем же порядком, как она шла до того. Перемешайте их всех, и ничто на свете не изменится".

И ты удовлетворен. Ты не чувствуешь потребности в чем-то ином, отличном от этих рамок.

Поверь мне, Герберт, эти миллионы мужчин и женщин не позволят тебе перемешать их. Существуют силы более действенные, чем сила внешнего воздействия, и призраки более реальные, чем окружающая жизнь. Нам известна благодетельная потребность в едином друге, товарище и спутнике жизни. Мы высоко ставим любовь, утверждающую свое право на существование. Прекраснее звезд лицо любящего, когда к нему придет час его счастья. Расе суждено поклоняться идее рода, и любящий, приносящий всю душу на алтарь любви действует заодно с расой и выполняет ее предназначение. Ты не в состоянии объяснить цветения, очарования и улыбки жизни, проливающей солнечный свет в наши сердца, научающей нас мудрости надежды и веры, вручающей нам оружие для борьбы, зажигающей огонь духа и вкладывающей в нас божественную сущность, благодаря чему мы становимся непобедимы. Сравнительная анатомия ничего умалить не может. Тут все дело в чуткости, любви, идее. В сравнении с этим все тускнеет. Луч света в небесах, прикосновение руки, окраска и форма плода, слезы, проливаемые от неведомых печалей, сожаление к беспомощным - все это более значительно, чем все постройки и изобретения, сделанные со времен первого общественного договора.

Прости мне эту скучную материю. Я привел здесь все эти истины, чтобы прогнать твой современный жаргон, звучащий еще большей фальшью, чем преувеличенные формы общежития феодальной Франции. Выставлять за дверь все возвышенное еще не значит быть практичным. Ты не хочешь жить жизнью художника; в твоей жизни слишком много напряжения, мало сердечной теплоты и много самодовольства. Я вижу, что ты на самом деле моложе, чем я думал. Мир никогда не осуждает преступлений духа. Ты в безопасности от мирского осуждения, и в этом-то и кроется опасность, против которой моя дружба хотела бы тебя предостеречь.

Я читал поэмы Эстер и понял, что она вся - порыв, смятение и чуткость. Я читал твои письма, и я думаю, что ее душа не подчинится тебе. Если в тебе нет любви, тебе нечем удержать ее. Это я считал необходимым сказать тебе. Беру на себя странную роль, но я обязан выполнять ее. Я - отец, и мой сын не согласен с моими взглядами на брак. Лучшей мерой наказания является лишение наследства. Но причина нашего разногласия несколько необычна, и я не столь практичен или вульгарен, чтобы идти на приписки в духовном завещании. Любовь не имеет цены для финансистов; для нее не существует банков, и она не может быть передана по завещанию. Она передается из крови в кровь, так, как Барбара передала ее своей малютке. Твоя сестра своей верой в любовь поддерживает мои силы. Да хранит ее Бог! Пять лет назад она пришла ко мне и шепнула: "Эрл". Когда она увидала, что я не разделяю ее радости, она прислонилась головкой к обвитому розами портику и заплакала сильнее, чем следовало бы плакать девушке, только что помолвленной. Эрл был калекой, бедным и беспомощным, но Барбара лучше нас знала, как следует отдавать свою жизнь любимому. Бедная крошка, которую никто не поздравлял! Она посылает привет тебе и Эстер и одинаково горячо и нежно любит вас обоих.

Дэн.

VI

ТОТ ЖЕ - ТОМУ ЖЕ

Лондон.

13 ноября 19... г.

Метафизика заразительна. Мне она передалась от Барбары, и я не могу удержаться от желания передать свои мысли тебе.

Такое настроение овладело Барбарой после прочтения повести Толстого "Катя". По-моему, это печальная повесть о любящих, переживших свою любовь и убивающих ее собственными руками, но автор считает окончание романа счастливым. Толстой пытается показать, что мужчина и женщина могут быть счастливы, только перестав искать счастья друг в друге. Они могут сохранить воспоминание о счастливом прошлом, но должны прогнать надежду на будущее. "С этих пор ты должна думать обо мне только как об отце твоих детей", и женщина, жадно стремившаяся воскресить чувство, жившее в них в начале их брака, тихо плачет и соглашается. Толстой называет это душевным спокойствием, но для Барбары и меня такое приобретение равняется потере, - это действительно конец всего, и конец трагический.

Сегодня я застал Барбару за последними страницами повести Толстого. Она была очень взволнована. "Дорогой мой, я видела гибель духа", - сказала она. Я подождал, но, видя, что она не продолжает, спросил: "Чьего духа?" - "Духа трех четвертей человечества, - отвечала она. - Призрак мечты заполнил жизнь - я видела, как дух погиб, и я и Эрл исчезли во мраке. Мы и наша любовь рассеялись в воздухе". - "Твои мечты, Барбара, не могут быть прекраснее твоей жизни".

Мы долго смотрели друг на друга. Она считала себя счастливой женщиной, но появился призрак, ее глаза были открыты и увидели его. Даже ее жизнь не приближалась к идеалу, ее надежды оказались ничтожными, и ее любовь была недостаточна. Такие минуты прозрения выпадают на долю счастливых мужчин и женщин. Барбара знакомилась с мнениями света и, не приемля их, теряла веру в себя. Или и она лишь фарисей среди фарисеев?

"Среди общей гибели, что могу я знать о себе?" - спрашивает она. "Любовь не изменяет", - подсказал я, положив руку на ее лоб. "Эрл и я держимся крепко, дорогой! - тихо засмеялась она, но в ее смехе слышалось рыдание. - Мы не сомневаемся в себе, но по временам, вот как, например, сегодня, чувствуешь, что в тебя впились когти мира и по жилам течет отчаяние, ослепляя тебе глаза. Затем среди мук и боли является тебе великое видение". Я слушал ее и понял ее мысль. Сердце мое забилось так, как не билось уже давно. Подумай об этом, Герберт! Мне пятьдесят три года, но сердце все еще молодо. Когда мое сердце в последний раз трепетало от счастья? Ах да! Это было летом, в лесу, и для счастья было достаточно нескольких слов, произнесенных одним мальчиком. Величие Барбары состоит в том, что она в гибели духа нашла стимул для радости.

Затем среди мук и боли является тебе великое видение. Когда боль благодетельна и вызывает благодарность, - как хороша тогда жизнь! По этому одному можно узнать ценность существования. Три четверти мира погибли духовно, но из их гибели поднимается новая мысль, - и все оправдано. Видение владеет нами, и то, что нам казалось полным, оказывается недостаточным, и то, что казалось цельным, является лишь вспышкой. И это хорошо, ибо мечта вызывает надежду и сердце закаляется надеждой и мечтой.

Такова Барбара.

А ты? Эти вопросы не тревожат тебя? Великий Мужик может провозглашать тысячу ересей, и три четверти мира могут принять его учение и жить по нему, и ты не будешь считать погибшими духовно этих потерявших стремление к высокому идеалу людей. Наоборот, ты будешь приветствовать их практичность. Если бы ты верил во что-нибудь так же твердо, как твоя сестра верит в любовь, и если бы ты увидел, что один поклоняешься своему идеалу, ты бы отказался от него и поклонился бы богам большинства. Ты не способен на фанатизм твоей сестры, беззаветно отдающей себя на служение идеалу и сомневающейся в собственной верности. Ее преданность доходит до того, что она боится помимо своей воли оказаться холодной. Ты не способен на видения, повергающие в смущение лучшую часть твоего "я". Тебя не волнует мысль о просветленном облике твоего "я", если бы ты и мир сделались чище и лучше. Ты удовлетворен собою, ты уверен в себе, и я от души жалею тебя.

Всегда твой Дэн Кэмптон.

VII

ГЕРБЕРТ УЭС - ДЭНУ КЭМПТОНУ

Ридж.

Беркли - Калифорния.

6 декабря 19... г.

Нет, я не влюблен. Я очень счастлив, что не влюблен. Я горжусь этим. По вашим словам, я не хочу вести жизнь художника (об этом можно было бы поспорить), но я знаю, что я хочу построить свою жизнь на научном основании. Я хочу устроить свою жизнь так, чтобы извлечь из нее все, что можно, и единственная вещь, могущая нарушить распорядок моей жизни, более опасная, чем потоп, огонь или враги, - любовь.

В своих письмах я время от времени упоминал о своей книге. Я решил назвать ее: "The Economic Man". Я просматриваю теперь корректуру, и мой мозг прекрасно справляется со своей задачей. Один из здешних профессоров, Бидуэлл, тоже держит корректуру своей книги. Бедняга! Он в отчаянии. Он никак не может справиться с работой. "Я решительно не способен на умственную работу", - жалуется он; его волосы растрепаны, и щеки пылают. На днях я постучал к нему в дверь - он не ответил. Я вошел и увидел, что он локтями уперся в листы своей рукописи и отсутствующим взором всматривается в открывающиеся за окном дали. "Эта книга провалится, я убежден в этом, - сказал он. - Моя голова пуста. Она отказывается работать. Не могу понять, что со мной случилось". Но я очень хорошо понимаю. Он влюблен (безумно влюблен в самую обыкновенную, по моему мнению, девушку) и рассчитывает скоро жениться. "Отложите вашу книгу на время", - посоветовал я. Он поглядел на меня, затем треснул кулаком по разбросанным по столу листам: "Ладно". И поверьте мне, Дэн, через год, когда эта самая обыкновенная на свете девушка будет приветствовать его спокойным поцелуем, его безумие и лихорадка оставят его, он снова примется за книгу и успешно закончит ее.

Конечно, я не влюблен. Я только что вернулся от Эстер. В субботу я поехал в Стэнфорд и пробыл там воскресенье. Время не казалось мне бесконечным, пока я сидел в вагоне. Я не смотрел каждую минуту на часы. Я с интересом и без всякого нетерпения прочел утренние газеты. Окружающая природа была очаровательна, и я нисколько не торопился достигнуть места своего назначения. Я помню, что, проходя по усыпанной песком дорожке среди кустов роз, я отметил, что сердце у меня не колотится, как ему следовало бы колотиться по положению. Солнце сильно припекало. Я вытер лоб и решил, что розы следует подчистить и подрезать. И, правду говоря, я переживал более яркие дни, видел более прекрасные пейзажи, и мир иногда казался мне более прекрасным.

И когда на веранде показалась Эстер и протянула мне руки, мое сердце не забилось, словно собираясь выскочить из груди. И голова не закружилась от восторга. Весь мир не исчез, и все на свете не пропало, оставив Эстер, стоявшую на веранде и с улыбкой протягивающую мне руки, приветствуя меня. О, я видел ее улыбку и протянутые руки и наслаждался видом цветущей молодой женственности; но я не стал думать о том, что это "удивительно", "невозможно" и "чудесно", и весь прочий любовный вздор, который приходит в голову бедняге Бидуэллу, когда он с восхищением смотрит на свою весьма обыкновенную девицу.

"Прелестная молодая женщина, - подумал я, пожимая руки Эстер, - и не совсем обычного типа. Она здорова, сильна, красива и молода; она будет очаровательной женой и прекрасной матерью". Вот что промелькнуло у меня в голове! Затем мы болтали, завтракали и провели вместе прекрасный день - такой, какой я мог бы провести с вами, с любым товарищем или с женой.

Все это рационально, просто и правдиво, а потому враждебно вам. Должен признаться, что я с грубой откровенностью описываю свои чувства, не останавливаясь на более нежных и мягких сторонах моей души. Поверьте мне, я очень люблю Эстер. Я уважаю ее и восхищаюсь ею. Я горжусь ею и тем, что такое прекрасное создание считает меня достойным пройти с нею рядом жизнь. Наш брак будет счастливым. В нем нет ничего стеснительного, подавленного или несоответственного. Мы хорошо знаем друг друга - обычно влюбленные узнают друг друга только после брака, и это часто приносит с собой много боли. С другой стороны, мы не ослеплены безумием любви, мы смотрим на жизнь ясным, здоровым взглядом и верим, что нам удастся счастливо прожить жизнь вместе.

Герберт.

VIII

ТОТ ЖЕ - ТОМУ ЖЕ

Ридж.

Беркли - Калифорния

11 декабря 19... г.

Я раздумывал над этим романтизмом и своим рационализмом, и вот результат моего раздумья: "Человек любит; это оптимальное изо всех найденных до сих пор решений этой проблемы". Я не знаю, кто это сказал. Возможно, что это сказали вы. И вы могли бы воскликнуть вместе с мадемуазель де Скюдери: "Любовь - я не знаю, что это; она приходит - не знаю как; она развивается - не знаю каким образом; она наполняет душу - не знаю чем, и кончается - не знаю когда или отчего".

Вы объясняете любовь, утверждая, что любовь "вещь необъяснимая". В этом-то и различие между нами. Вы принимаете результаты - я ищу причины. Вы останавливаетесь у порога неизвестного, покорно склоняетесь и этим удовлетворяетесь. Я иду дальше, распахиваю широко двери и формулирую закон таинственного, которое перестает быть тайной. Таков наш путь. Вы преклоняетесь перед идеалом; я верю лишь в факты. Камень падает, ветер веет, трава и деревья растут. Неорганическое вещество получает толчок к жизни, приобретает чувствительность, выполняет какие-либо функции и умирает. Страсти и страдания, мечты и стремления, проблески бесконечности и мерцание божества - вы потрясены чудом этих явлений и превращаете их в красивые строфы, а мне остается классифицировать их как некую сумму выраженных феноменов, игру сил и вещества, подчиненную установленным законам.

Существует два типа людей: мечтатели и деятели; люди чувства и люди мысли; живущие эмоциями и интеллектом. Вам жизнь доставляет эмоциональное наслаждение, мне же - наслаждение интеллектуальное. Вы ощущаете явление как красоту и радость; я же ищу причины заложенной в нем красоты и радости. Вы удовлетворены фактом, независимо от его происхождения. А я, узнав, как он произошел, стараюсь ввести в жизнь больше красивого и радостного. "Цветение, очарование и улыбка жизни" кажутся вам столь чудесными, что вы не хотите разложить их знанием; а мне они кажутся удивительными, потому что я могу изучить их.

О да, это старинный спор, и ни вы, ни я разрешить его не сумеем. Я рационалист, вы романтик - этим все сказано. Ваша роль более красива, моя - более полезна; и хотя вы этого не видите и никогда не сможете увидеть, вы с вашей красотой опираетесь на меня. Я пришел в мир до вас и проложил вам дорогу. Я был охотником на диких зверей и победителем людей. Я добыл огонь и прикрыл свою наготу шкурами зверей. Я устроил хитроумные западни и вплел ветви, длинные травы, камыши и солому в крышу хижины. Из костей и кремня я сделал стрелы и копья. Из недр земли я извлек железо и первый возделал землю и посадил в нее зерно. Я дал законы своему племени и научил его бороться с врагами. Молодым людям я дал возможность расти здоровыми и крепкими и помог женщинам строить семейную жизнь. Я обеспечил женщину, когда она производит потомство, и обеспечил потомству свободное развитие под моей защитой. Я создал многое. Кровью, потом и трудом я добился того, что всем людям незачем было все время охотиться, ловить рыбу и бороться с другими людьми. Для удовлетворения потребностей желудка не требовались больше мускулы и мозги всех людей. Кровью, потом и трудом я проложил вам дорогу; тогда явились вы, жрец таинственных, непознаваемых сил, певец и провидец.

И я принял вас с почетом и дал вам место на пиру и у очага. Я отдавал вам лучшие куски мяса и самые мягкие шкуры. Нужно ли говорить, что вы взяли себе красивейших женщин? И вы пели о душах умерших и о бессмертии, о тайнах и чудесах; вы пели о голосах, звучащих в шуме ветра, о тайнах света и тьмы и о журчанье ручья. Вы говорили и о силах, управляющих приливами моря, направляющих движение солнца по небесному своду и ночных светил по темному небу. Вы даже взобрались на небо и создали для меня небесную иерархию.

Это все делали вы, Дэн; но создал вас, кормил и защищал от врагов - я. Пока вы мечтали о цели, я тяжело работал. Когда надвигалась опасность и раздавались ночью крики и плач дрожащих от страха женщин и детей и сильные мужчины падали духом, а у ворот слышался шум сражения и звуки боевого рога, - вы бежали к вашим алтарям, тщетно взывая к призракам земли, моря и неба. А я? Я перепоясывал чресла, вооружался и бежал на поле сражения; а иногда и погибал, чтобы могли жить вы, женщины и дети.

А в годы мира вы благоденствовали и жирели. Но лишь благодаря нашей крови и уму могли мы, воины, создавать вам эти годы мира. А когда вы блаженствовали, вы смотрели на мир, видели его красоту и мечтали о большей красоте. И благодаря мне ваши мечтания осуществлялись, и чудеса воплощались в камне, бронзе и драгоценных сортах дерева.

Вы много размышляли, пребывали в мире духовных интересов и, возвышаясь над временем и пространством, стремились к вечности, а я тем временем ограничивал себя работой мозга и рук. Я покорил вещество. Я изучал погоду, смену времен года, посев и созревание растений и сделал плодородной землю. Я построил дороги, мосты и гавани, проник в тайны металлов и узнал свойства материи. Шаг за шагом, с великим трудом я побеждал и заставлял служить себе слепые силы природы. Я строил корабли, рыскал по морям и находил новые страны. Я покорял народы, устраивал государства, укреплял империи и охранял мир.

Вы размножались, и искусства процветали. Вы были жрецом, певцом, танцовщиком и музыкантом. Вы воплощали свои мечты в красках, металлах и мраморе. Вы писали эпические поэмы и лирические стихотворения, Дэн Кэмптон. И я тоже размножился. Я охранял ваше обиталище от голода, меча и огня и принуждал своих соплеменников повиноваться вам. Я разрабатывал методы управления и изобретал системы права. Моими трудами создавались формы общежития и учреждения. Вы воспевали их, будучи их рабом, но я был их создателем и мог видоизменять их по своему желанию.

Вы преклоняли колена перед алтарем идеала. Я же искал факты и законы, управляющие фактами. Я был работником, создателем и освободителем. Вы шли проторенной дорожкой. Традиции связывали вас по рукам и ногам. Вы удовлетворялись всем и воспевали существующий мир. Вы были рабом догмы. Средневековая церковь утверждала, что Земля плоска, и вы воспевали плоскую Землю, плясали и устраивали представления на плоской Земле, помогая опутывать меня цепями и жечь на кострах, когда мои факты или законы, управляющие фактами, колебали вашу догму. Вся смелость и мощь Данте не помогла ему подняться над материальным изображением ада. Мильтон не мог сбросить с себя Люцифера и преисподнюю.

День ото дня вы становились прекраснее. Я же не только приносил все больше пользы, но и прокладывал вам пути к новой красоте. Вы не считались с этим. Вам казалось, что источником всех чувств является сердце. Я же изучил систему кровообращения. Вы окутали мир покровом очарования и всепрощения; я же создал медицину и хирургию. Для вас голод и чума были актами божественного правосудия и посылались в наказание за грехи; а я обратил мир в житницу, оздоровил города. Вам народные массы казались жалкими, обойденными творениями, награждаемыми раем или поджариваемыми в аду. На земле вы не могли предложить им ни благоденствия, ни счастья. Роли нищих и королей распределялись божественным Провидением. Но я поколебал прерогативы королей, опрокинул троны и поднял пресмыкающихся в пыли.

Моя работа не окончена. Изобретениями, открытиями и разумными предприятиями я собираю мир в одно целое. Подъем только начат. И в великом, создаваемом мною мире наши взаимоотношения останутся теми же, какими они были в далеком прошлом, Дэн. Я, создавший и освободивший вас, дам вам место и свободу. И по-прежнему мы будем спорить с вами, как в тот день, когда вы впервые пришли ко мне и застали меня за работой. Вы станете издеваться над материей, а я буду подчинять ее своему господству. Вы можете смеяться надо мной и моей работой, но вы будете присутствовать на наших пирах, и уста ваши не будут заграждены молчанием. Ибо, когда я покорю землю и порабощу материю, вы восславите человека и, как встарь, воспоете мои деяния.

Герберт.

IX

ДЭН КЭМПТОН - ГЕРБЕРТУ УЭСУ

Лондон.

3-а Куинс Роод. Челси.

28 декабря 19... г.

Занавес опустился над иллюзией, но за первым действием идет второе. Как и прежде, новая иллюзия заключает в себе абсолютное добро и окончательную истину. Мы - зрители и актеры одновременно, и потому наш ослепленный взор и ленивая мысль не находят в пьесе ошибок. Мы вполне удовлетворены. Нам мешают только те пронзительные звуки, что несутся из оркестра, когда настраивают инструменты. "Так боремся мы, полулюди".

Я перечитываю твое письмо, пытаясь уловить красоту твоих иллюзий. Я готов принять на свой счет все сомнения, вызванные моей системой иллюзий.

Ты восхваляешь практическую толпу. Ты присоединяешься к тем, кто претворяет мысль в действие, и вдохновляешься грубой силой, размышляя над ее подвигами и забывая, что прогресс направляется не толпой, а избранниками.

Америку открыл не экипаж Колумба, а сам Колумб. Экипаж колебался между Старым Светом и Новым, как колеблется всякая толпа. Между мечтателями и его надеждой стали враждебные силы, и ему пришлось покорить их, чтобы достичь земли. Но я не буду повторять твою ошибку, распределяя людей по категориям. Исключительно интеллектуального или эмоционального склада людей не бывает; человек обычно представляет смешение двух начал. Мы развиваемся, продвигаясь вперед извилистой линией, а не ломаной. Чувствование и мышление не исключают взаимно друг друга, и крупный человек чувствует глубоко и сильно потому, что его мысль возвышенна и умственный горизонт широк. Здравый смысл вполне совместим с повышенной чувствительностью.

Я буду воспевать совершенные тобою деяния, если они будут достойны песнопений. Я пропою Песню Меча, если меч "поразит ничтожное, лживое племя". Все, что способствует лучшей жизни рода, само по себе представляет песнопение, и я, конечно, не откажусь принести свою дань на алтарь рода.

Когда ты поймешь, что "Илиада" является столь же великим даром, как деяния Ахилла, и что "Илиады" вообще более значительны, чем воспеваемые ими подвиги, - ты перестанешь делить людей на деятелей и певцов. Ты не станешь более унижать себя в глазах певцов.

Профессор Бидуэлл влюблен, и влюбленность мешает ему работать. Несомненно, с этой точки зрения преимущество на твоей стороне. И все же ты теряешь гораздо больше, чем выигрываешь. Ты разбил мечту и проснулся. Ради чего? Какова реальность твоего мира? Где светят звезды твоего неба? Герберт, ты будешь известен людям лишь красотой своей мечты. Тебе кажется, что ты выполнил задание, разрешил проблему, проник в тайну и стал пророком материи. Но материя не включает понятия духа - поэтому цель твоих изысканий остается непонятной. Твой эпос расы упускает из виду расу. Ты воспеваешь ветви и листья, а не освещенный солнцем или тенистый лес. Бидуэлл думает, что его весьма заурядная девица - "полуангел, полуптица, создание, исполненное чудес и возвышенных порывов". Возможно, что Бидуэлл преувеличивает, но если он не испытывает таких чувств к своей жене - у него нет жены. Барбара слушалась голоса своего сердца. Это звучит сентиментально, но тем не менее для этого требуется большое мужество. Я был несколько непоследователен, что огорчился, узнав о ее любви к калеке. Бидуэлл и Барбара мудрее и счастливее тебя, Герберт, из рук которого была вырвана карта Парнаса.

Можно ли считать одно состояние сознания лучше другого? Я думаю - да. Лучше пылать прекрасными юными мыслями, трепетать и волноваться, чем медленно и тупо пресмыкаться в мире плоской действительности; лучше надеяться, мечтать и стремиться к великой гармонии, чем быть слепым, глухим и немым, - это лучше и для типа, и для бессмертной мировой души. Мне представляется это самым важным: от этого зависят жизнь и смерть. Насчет остального - не знаю. Данным мне прозрением я могу лишь угадывать величие и различать пустоту. Ты идешь дальше и дотрагиваешься до завесы, скрывающей от нас тайну. "Хорошо", - говорю я и молюсь про себя: "Помоги ему, Боже". Но для этого требуется большое напряжение. Ощущаешь ли ты священный трепет? Протягиваешь ли в молитве руки, мечтая о красоте? Чувствуешь ли ты ее?

Хорошо, Герберт, я поспорил с тобой и буду спорить всегда, обещаю тебе. Я хотел бы увести тебя, скрыть от твоих глаз Эстер и излить на тебя свой поэтический сплин. О, я замучу тебя и внушу тебе благородство и страсть. Чем бы ты ни захотел стать, - ты мой сын! Я должен принимать тебя таким, каков ты есть, но я предпочитаю сказать тебе правду, хотя я и люблю тебя и считаю своим. Тебе это неприятно, но с этим ничего не поделаешь.

Дэн.

X

ТОТ ЖЕ - ТОМУ ЖЕ

Лондон.

Воскресенье. 1 января 19... г.

Смотри, я жил! Я приближаю к твоему лицу живые с шипами розы моих дней и заставляю тебя пить их сладость и трепетать от боли. Моя философия не что иное, как переработка фактов, наложивших на меня свою печать. Может быть, если я дам тебе прочесть их, ты скорее захочешь разделить мое посвящение и веру. Я должен сказать тебе, что средоточием всей запутанной паутины фактов являешься ты, и все, что во мне и что я представляю, и все, что могло стать моим, расстилается вдоль пути, лежащего перед тобой.

Я поведу тебя на покрытую белой пылью дорогу, по которой я брел, уподобляясь одновременно викингу и слабой молодой девушке. Дорога не длинна. Но сколько извилин, сколько поворотов! Вот внезапно открывается море, вот широко развернулось небо, а вот неприступные кручи. Слушай! Из придорожных лесов доносятся радостный шепот и рыдания отчаяния, молодой смех и отречения старцев. Видишь, среди сосен мелькает прощальный знак, подаваемый белой рукой. Все это досталось недешево, - все было куплено дорогой ценой, и все драгоценно и чудесно: сердечная боль и радость.

Жизнь стоит прожить,

Все, что она посылает

От начала

До последнего предела:

До смерти.

Да, все, что она посылает. Даже то утро в лесу, тридцать лет назад, когда твоя мать вложила свою руку в мою и с великой жалостью поглядела в мои глаза. Она очень любила меня, но чело Джона Уэса было озарено любовью. Его лицо сияло ей солнечным светом, и сердце ее повелевало ей обнять избранника и удержать навсегда в своих объятиях. Он был ее Зигфридом, ее властелином. Так велели боги, и мы трое покорились их воле. Что еще оставалось нам делать? Мы должны были прежде всего быть честны; Эллен меня больше не любила, и я обязан был это понять, стереть прошлое, заполненное глубоким взаимным чувством, и найти в себе силу утешить и ободрить женщину, вложившую свою руку в мою, в то время как глаза ее смотрели вдаль.

И до этого яркого, страшного утра, когда женщина пожалела меня, я знал, что мне нужно от нее отказаться. В первую же встречу их души устремились друг к другу. Джон долго был в отсутствии, страстно изучая искусство и науки и переезжая из страны в страну. Он обладал великолепной живописной наружностью. Я же был двадцатитрехлетним юнцом, моложе его на десять лет. Во мне кипели неопределенные стремления и едва намеченные силы, а он являлся осуществлением нашего идеала. Эллен ожидала его приезда и решила встретить моего единственного друга в своей любимой обстановке - в моих комнатах, дышавших, по ее мнению, преданиями старины. Итак, они встретились у меня за чайным столом, и на твоего отца повеяло неотразимым теплом. Он говорил, не глядя на нас, а у Эллен был вид человека, услышавшего голос судьбы. За окном шел дождь. Я отошел к окну и невидящими глазами всматривался в свет фонаря, храбро дразнившего кого-то своим язычком в ночной темноте. Почему он издевался надо мной? Нет, насмешки не было. Откуда же горечь? Через некоторое время и от горечи не осталось следа.

Эллен положила руку мне на голову, и во мне проснулся первобытный человек. С меня соскочила вся веками привитая культура. Я был отброшен в каменный век. Кровь забытых предков, пещерных, доисторических людей взяла верх над современной этикой. Я повернулся к ней и увидел ее пылающие щеки, волнение и зарю нового дня в ее глазах. Я сравнил свою силу с силами Эллен и твоего отца, Герберт. В моей страсти была громадная сила, и я легко мог увести Эллен с собой.

И у тебя бывали минуты подъема, когда ты прислушивался к рычанию медведя и тигра, когда дикий зверь хотел одержать в тебе победу над человеком. Твоя душа корчилась в насмешке, и ты издевался над тем, что считал благородством души, глумился над типом современного человека.

Затем жизненный порыв превращался в фарс, небеса обрушивались над твоей головой, и на твоих устах звучало "безумец"! О, эти бури, проносящиеся над душой, обманутой в своем ожидании счастья! В первые минуты равнодушия Эллен ко мне, когда я почувствовал себя устраненным из ее жизни, я забыл обо всем, кроме своего желания. Я не мог отказаться от нее. Я мучился в страстном стремлении к нераздельному обладанию.

Между нами были до сих пор дружеские нежные отношения. Милая девушка! Как часто мы толковали с ней (мы оба были очень молоды) о наших возможностях и превосходстве над другими людьми, как часто рисовали себе трагедию покорности при отказе, и эти беседы возвеличивали нас в наших глазах. Да, все это исполнилось. Для нее и для меня должно было осуществиться чудо, и оно осуществилось. Так была доказана сила духа, сила "чистого порыва воли". Так укрепился я в символе веры, утверждающем, что мы должны потерять, чтобы найти, и умереть, чтобы жить. Так я убедился в том, что существует всего лишь один путь - путь служения.

Я удержался и не схватил ее страстно в свои объятия. Я удалился и сделал все, что в моих силах, чтобы облегчить ей уход от меня. Если бы не мои страдания, ей гораздо труднее было бы исполнить веление судьбы. Она не могла заглушить в себе старый пуританский голос, звучащий авторитетом традиций и не допускающий измены данному слову. Да, я помог ей. Терзай мою душу теориями подбора и переживаниями приспособленных, если посмеешь!

В те дни купола храма сверкали золотом, а алтарь - белизной. Двери храма были видны со всех концов окутанного туманом мира. Мы, молящиеся, не знали сомнений. Возбужденные рокочущими звуками органа, мы с радостью приносили в жертву наши жизни. Первосвященники идеала, мы кадили в храме и поднимались вверх вместе с облаком фимиама. Эллен, Джон и я славили Бога, возносили благодарения Ему и преклонялись пред идеалом человечества, гигантской воплощенной душой человека. В наших сердцах жила религия, понуждавшая нас служить идеалу. Мы старались стать тем, чем, по-нашему, должен был стать человек, "умеющий проливать горячие слезы".

Мы были знаменосцами передового отряда. Мы были той чертой, к которой должны были стремиться все приливы. Мы были воинами и жрецами.

Итак, когда Эллен полюбила и не решалась отдаться своему чувству, я помог ей. Прошлое, полное нежности и сердечного пыла, привязывало ее ко мне. Она понимала, что ее любовь к Джону порывает создавшуюся между нами связь, и боролась со своей молодой любовью. Два года мы были связаны прекрасными узами; она была моим лучшим другом, и в своем девическом милосердии она не могла и не хотела быть причиной моего страдания. Мой взгляд, первый проникший в чудо ее очей, разбудил ее дремлющую душу. Она была для меня пылающим огнем и росой, светом солнца и горным цветком. Без моей помощи она не могла меня покинуть.

Повелителю материи такое обращение с духовными отвлеченностями может показаться жонглированием. И все же я утверждаю, что жизнь создана только для неосязаемых побед. Непостижимые ароматы вкрадываются в наши чувства, и душа радуется и растет. Невидимые руки влекут нас в далекие миры, и мы преисполняемся достоинством человеческого духа.

Неведомые мысли привлекают и поддерживают нас, и мы занимаем во вселенной свое место духовных факторов развития. Отдавая Эллен, я помог ей и - больше того - послал в мир неокрепших мыслей и действий импульс служения осознанной истине.

У нее была милая привычка сидеть у моих ног, положив мне голову на колени. Однажды она просидела так целый день, и я мог думать, что она спит, если бы не смена чувств, отражавшихся на ее лице. Наконец она подняла голову. Ее лицо и глаза экстатически сияли: "Дэн, я люблю тебя, Дэн!" Все мое существо было потрясено ее голосом. Она была знакома с Джоном три месяца; ее любовь к Джону, налетевшая неожиданно, была еще молода и еще не вылилась в слова. Ее страсть к нему побуждала ее быть нежной ко мне, и хотя она опомнилась от мечтаний, как просыпаются от сна, - те часы, что мы провели с ней точно два бесплотных духа, часы любви, когда душа обращалась прямо к душе, - эти часы были мои. Это только и было даровано мне судьбой.

Воспоминания и отзвуки прошлого, аромат фиалок с могилы твоей матери - для пророка материи все это не существует, и я боюсь, что он пожалеет меня за мою приверженность к былому. Но я принадлежу также и тебе, мой дорогой мальчик, и желал бы быть тебе полезным.

Дэн Кэмптон.

XI

ГЕРБЕРТ УЭС - ДЭНУ КЭМПТОНУ

Ридж.

Беркли - Калифорния.

20 января 19... г.

Я не знаю, смеяться мне или плакать. Я только что прочел ваше письмо и едва могу собраться с мыслями. Мои слова кажутся мне утратившими свое значение, а слова, употребляемые вами, теряют под собой всякую почву. Вы говорите на языке, который напоминает мне что-то знакомое, но все же остается совершенно непонятным. Я не могу разобраться в ваших словах, как вы не можете разобраться в моих.

И неудивительно, что мы не понимаем друг друга. Различие между нами сразу бросается в глаза, и с научной точки зрения его можно определить так: человек познает внешний мир посредством ощущений и представлений. Ощущения перерабатываются в чувства, представления - в мысли. Таковы две стороны человеческой природы, и индивидуум определяется и строит свою жизнь в зависимости от преобладания в нем той или другой. Я уже определял вас как мечтателя, а себя как мыслителя. Я думаю, что это правда. Вы, я уверен, чувствуете, что это правда, вы на веру принимаете это за правду, сейчас же теряете из виду все доводы, и в вашей речи начинают звучать термины эмоциональные - иными словами, вы принимаете это близко к сердцу и чувствуете неловкость, смутно ощущая мою правоту.

Вы делаете вид, будто вам знаком новый научный способ выражений, но на самом деле вы его презираете, так как не знаете его. Употребляемые мной слова не доносят до вас никаких понятий. Для вас это лишь ритмические музыкальные звуки, но ни в коем случае не символы идей. Вы не схватываете их значения. Например: хватательные органы насекомых, громадная нижняя челюсть жука-рогача, влюбленное стрекотание самца-цикады и немота его подруги - все эти факты вы не можете сопоставить друг с другом и на их основании вывести общее заключение.

Какие мысли вызывает у вас порхание бабочки, покрытой пурпуром и золотом, роскошно сверкающей всеми цветами радуги? Ее красота заставляет вас обращаться к божеству, она пробуждает в вас религиозное чувство, вот и все. То же происходит с вами при виде сверкания полированной серебряной чешуи рыбки колюшки. Какие выводы делаете вы из хриплого голоса гориллы? Не является ли необъяснимым подгрудок быка? Грива льва? Клыки вепря? Мускусные мешки оленя? Вы не находите смысла в аметистах и сапфирах павлиньего хвоста; для вас это лишь чудо, и на это чудо вы накладываете табу. И так вы смотрите на всех птиц, распускающих пышно перья, проделывающих ряд странных танцующих телодвижений и изливающих сердце в песне. Я же осмеливаюсь объединить все эти явления и вывести из них общую истину, общий закон, - это называется обобщением или наукой. Я узнал, что все живущее подчинено одному закону и обязано выполнять две главные функции - питаться и размножаться. И я узнал, что все живые существа выполняют закон жизни приблизительно одинаковым образом. Улитка должна добывать себе пищу, иначе ей грозит голодная смерть: то же грозит и мне. Улитка должна размножаться, иначе ее роду грозит гибель; то же грозит и роду человека. Потребность та же - вся разница в способах удовлетворения. Приходит время, когда всякая особь ощущает в себе неясные стремления. Ее куда-то влекут слепые силы и покоряющие ее волю желания. Призыв рода бодрит и приподнимает ее. И так же, как рыба или земноводное похожи в общих чертах на человека, так и эти стремления и желания напоминают то, что человек называет "Любовью" с заглавной буквы. Потребность та же, повторяю я. Начиная с амебы и добираясь по ступеням развития до вас и до меня, мы всюду находим страстную потребность продолжать себя. И в вас, в утонченной и возвышенной форме, мы встречаем то же слепое, нерассуждающее повелительное чувство.

А теперь мы подошли к главному. В развитии живых существ от низших до высших ступеней произошло разделение путей. Инстинкт как фактор развития имеет свои пределы. Высшей победой инстинкта является такое сложное сооружение, как пчелиный улей. Дальше инстинкт развиваться не мог. В этом направлении пути для движения жизни были преграждены. Но великая непобедимая жизнь меняет направление своего движения, и разум становится всемогущим фактором развития. Проблески разума встречаются уже на нижних ступенях, но высшее проявление его мы видим в человеке, и круг развития его еще не завершен.

Силу руки человек удваивает орудием из железа и дерева. На подмогу глазному хрусталику приходит стекло; зрительные впечатления фиксируются на химически чувствительной пленке. Рассуждая о явлениях и познавая закон, он управляет слепыми силами и их действием. Устанавливая закон развития, он овладевает жизнью и научается придавать ей более красивые и полезные формы. Это называется искусственным подбором. Если он желает иметь рысистых лошадей, он подбирает бегающих быстрее других. Он изучает механику лошадиного бега и, обращая внимание на загривок, колени и бабки, подбирает племенных кобыл и жеребцов. И вот по истечении нескольких лет создается порода рысистых лошадей, обгоняющих все известные до тех пор породы.

Если человек пользуется половым подбором и на научном основании улучшает породы рыб, птиц, животных и растений, почему бы ему не улучшить свой собственный род? Рыба и птица, животные и растения, покорные темным вожделениям и неясным желаниям, воспроизводят себя. "Это слабо, - говорит человек, обращаясь к матери-природе, - позволь мне вмешаться". И мать-природа отстранена, и новый создатель, Человек-бог, превосходит ее.

Вожделения и желания животных и растений - вот лучшие из орудий, изобретенных природой. Но, создав орудия, природа предоставила их действие воле слепого случая. Пришел человек и направил орудия по своей воле. В первый раз с тех пор, как появилась на Земле жизнь, сознательный разум меняет и создает формы. Вожделения и желания, внушаемые подсознательным стремлением к размножению, эволюционировали в человеке, обратившись в то, что принято называть любовью. Они начинаются инстинктом и ощущениями, завершаясь чувством и душевным переживанием. И они проявляются в жизни человека с той же стихийной слепотой случайности, как и в жизни животного.

Итак, вот закон: любовь как фактор воспроизведения и развития человеческого типа весьма несовершенна и нуждается в поправках. Человеческий разум, направляющий развитие типа животных, должен управлять и развитием типа человека.

Утверждение, что разум мудрее чувств, не требует доказательств. Поэтому, зная точно цену и смысл этих эротических явлений, полового безумия и любви, я решил избрать себе подругу, руководясь разумом. И вот я избрал Эстер. Я люблю ее, но моя любовь разумна и не похожа на то чувство, какое вы жаждете видеть во мне. Я не ощущаю головокружения, когда смотрю на нее или трогаю ее руку. И не чувствую надобности избегать ее близости, чтобы не погибнуть, как бежал Данте от близости Беатриче. Мне чуждо болезненное смущение Руссо, который, находясь в одной комнате с госпожой Готон, испытывал желание броситься в пылающий камин.

Нет, я испытываю чувство, сходное с чувством счастливых супругов, изживших страсть и вступивших во вторую половину жизни. Это чувство мужчины и женщины, здоровое и правильное. Любовное безумие сменяется взаимным пониманием и дружеским отношением. Так бывает с воробьями после пылкого любовного периода: они успокаиваются, перестают ссориться и болтать и тихо принимаются за работу, строя гнезда для будущих птенцов.

Добрачная любовь всегда безумие и непонимание или лишь частичное понимание. Послебрачная привязанность основана на полноте взаимного понимания, разуме и здоровом самоотвержении. Первое можно назвать слепым спариванием, второе же - сознательно заключенным союзом между мужчиной и женщиной, которые нашли друг в друге достаточно общих черт, чтобы решиться закрепить и узаконить свой брак. Выражая эту мысль короче, я бы сказал, что брак - это половое содружество в полном и высшем значении этого слова. Добрачная влюбленность скоро угасает в браке. Она обречена на угасание, и вместо нее является привязанность, иначе брак распадается. Мы хорошо знаем, что многие мужчины и женщины, не сумевшие закрепить привязанность на развалинах влюбленности, расходятся, а если и продолжают жить вместе, то относятся друг к другу с холодной терпимостью или горькой ненавистью.

Итак, Эстер моя подруга. У нас с ней много общего. Мы подходим друг к другу и умственно, и духовно, и физически. Мне нравится звук ее голоса и способ ее мышления; мне приятно прикосновение ее руки (а вы знаете, что в союзе мужчины и женщины высшее духовное сродство немыслимо без сродства физиологического). Мы пройдем с нею рука об руку через жизнь, как хорошие товарищи: мы будем очень счастливы. И поэтому я считаю, что вы не имеете права посылать мне вызов, омрачать мои дни и оплакивать меня, как мертвеца.

Мой дорогой, запутавшийся Дэн, сойдите с облаков. Если я не прав, то я, во всяком случае, прошел суровую школу. Пройдите этот путь со мной и покажите мне мою ошибку. Но не изливайте на меня своего романтического и поэтического сплина. Ограничьтесь фактом, человече, неопровержимым фактом.

Герберт.

P. S. Только что получил ваше последнее письмо. Могу лишь сказать, что я вас понимаю. Но в то же время мне больно, что я не могу быть ближе к вам. Эти умствования вырастают, как огромные бесформенные призраки, и становятся между нами. Я не могу пробиться через туман и мрак, пожать вам руку и сказать вам, как вы мне дороги. Давайте, Дэн, перестанем об этом говорить. Прекратим этот спор. Предоставьте мне заботиться об Эстер по-своему до тех пор, пока я не совершил никакого греха и не причинил никому зла; будьте нашим отцом и пошлите нам свое благословение; кроме вас, на свете некому нас благословить. Эстер тоже лишилась отца и матери, и вы должны быть для нее тем же, чем вы были для меня.

Герберт.

XII

ДЭН КЭМПТОН - ГЕРБЕРТУ УЭСУ

Лондон.

3-а Куинс Роод. Челси.

10 февраля 19... г.

Итак, мы с тобой спорим! Я долго раздумывал над твоими последними письмами - они похожи на подготовку к дебатам в суде. Мои письма, без сомнения, отличаются тем же качеством. Наши письма обратились просто-напросто в прения двух сторон в суде. Это открытие заставило меня отложить перо на целую неделю. Я подумал, что Уот Уитман имел, должно быть, в виду дидактические письма, когда говорил: "Они мне противны своими разговорами об обязанностях к Богу". Но друг должен говорить с другом и сказать ему священные слова: "Да будет свет - и бысть свет" - проблеск, вспышка света, и темнота поддалась, и свет распространился над водами, покрывавшими сушу. Эти слова были призывным звуком трубы, внесшей трагедию в туманное мироздание. Пусть Слово рассеет нашу ночь, и пусть оно поддержит нас в нашей вере, независимо от последствий. Преклонимся перед неоспоримым Фактом.

Ты считаешь, что цель брака - воспроизведение рода и что уважения и привязанности достаточно, чтобы соединить двух людей. Ты считаешь, что задача жизни, тяготеющая над людьми, превращает любовь в нечто, не имеющее прямого отношения к жизни, и что так оно и должно быть. Твои письма являются изложением и защитой того, что я называю "практической теорией". Ты доказываешь, что мир создан для работы и работников и что жизнь требует видимых результатов и достижений. Я, с своей стороны, считаю, что в брак вносится нечто большее, чем привязанность, и что и мужчины умеют любить так же сильно и с тем же самозабвением, как и женщины. Люди любят в зависимости от глубины своей природы, и самый глубокий и утонченный человек на свете обладает даром бесконечно любить и стремится быть любимым. Лучшие люди сильнее других подвержены чарам любви.

Вот в нескольких словах то, что мы говорили с тобой друг другу. Ты нападал на мой идеализм, называл меня мечтателем и обвинял меня в оторванности от современности; а современность, по-твоему, тесно связана с законами развития и роста. Я отвел тебе место у филистеров, потому что ты преувеличил роль практической ценности. Я считаю, что недальновидно уповать на осязательный факт за счет неосязаемого чувства.

В последнем письме ты так жарко и очаровательно разрабатываешь теорию Питания и Воспроизведения, что я снова увидел тебя таким, каким знал прежде, и снова поверил, что стоит бороться за твое спасение. Но проследить происхождение любви вплоть до ее биологического основания не значит еще отрицать ее существование. История развития любви так же многозначительна, как и история развития жизни. Когда в незапамятные времена первобытный человек, поглядев на соседа, впервые признал его своим другом, в нем вспыхнуло сознание рода, и в голове его начала свою работу клеточка, функцией которой была любовь. Когда на протяжении тысячелетий экономические силы научили человека необходимости взаимопомощи, когда закон развития внушил всем людям стремления к известным достижениям и желания, тогда на Земле началось цветение любви. Подсознательное стало сознательным, и то, что в прежние времена было лишь намеком, развернулось пышным цветом. Любовь Джульетты - завершение естественного процесса, проявлявшегося на всех ступенях развития, и вместе с тем дар последней эволюции, последний шаг и высшее ее достижение. Очарование утра озаряет любовь Джульетты. Любовь ее только начинается, но она все же стара, если мы посмотрим назад в историю. Страсть и инстинкт расы превращаются в отдельном человеке в потребность счастья. Потребность расы и потребности человека совпадают, оставаясь в то же время различными.

Какая главная мысль твоего письма? Что половой подбор выгоден? Допускаю. Что нам в качестве разумных и культурных людей следует призывать на помощь инстинкту нашу социальную мудрость? Допускаю и признаю. Но социальная мудрость настаивает на том, чтобы мы слушались голоса инстинкта. Социальная мудрость лишь одна из фаз нашей утонченности, и, принуждая нас любить прекрасное, она принуждает нас и к любви. Социальная мудрость воспитывает наш вкус, не ослабляя в нас любви. "Люби прекрасное существо возвышенно, но, главное, уверься в том, что ты его любишь", - говорит нам она, прибегая к любопытной тавтологии. Да и помимо того ты, Герберт, сам изменяешь своему учению. Ты готов отступить от достижений современности, заставляя людей жить по законам первобытных эпох. Ты постоянно ссылаешься на прошлое и на безвозвратно, отошедшую ступень сознания. Жизнь в те времена не заключала в себе того, что заключает в себе современная жизнь. Эрнест Сетон-Томпсон пишет, что человек развивался тем же порядком, каким вода обращается в пар. Человек современный и человек каменного века так же несходны, как пар и вода. Подогрей воду на несколько градусов, она останется все той же водой. Если до точки кипения не будет хватать одного градуса, сущность воды останется неизменной. Прибавь последний недостающий градус, и вода перестанет быть водой. Вода изменит свою сущность и превратится в пар. Превращаясь в пар, вода коренным образом меняется.

Ты соглашаешься учиться на примере животных и людей прошлых времен, и в этом отношении ты заходишь дальше, чем следует, если считаешь брак лишь целью воспроизведения, отрицая его духовные стороны.

Ты, очевидно, относишься с уважением ко всему естественному и инстинктивному и все же находишь, что все пошло бы тем же ходом, если бы не существовало индивидуального выбора и можно было "перемешать" всех людей. Ты начертал себе программу действия в делах души и сердца.

У меня тоже начертана программа. Моя программа не противоречит природе. Наоборот, она послушна всем инстинктам и прислушивается к голосу всех чувств. Моя любовь растет из моих биологических корней, развивается вместе со мной, окрашивается видением заката на васильковом небе и проникается прелестью виденных во сне волнующихся нив.

Любовь для меня то же, что и для рыбы, птицы, животного и растения. Это стремление к продолжению рода, но в то же время нечто столь же отличное от этого, сколь сам я отличен от животного и растения. Моя любовь "слепа и повелительна и не рассуждает", поэтому я ей и вверяюсь. Я не смотрю на себя, как на человека-бога, и не говорю Природе: "Позволь мне вмешаться". Я не уверен, что, вмешиваясь в воспроизведение хотя бы лошади, которая, подобно мне, покорна "темным вожделениям и неясным стремлениям", я не приношу ее в жертву моим личным прихотям. Трудно бороться с жаждой обладания и уничтожения. Может быть, близко то время, когда человек, перерожденный чувством святости жизни и любви, откажется от грубого вмешательства в жизнь своих немых братьев.

Любовь, которая в моих глазах является свидетельством блага существования, не базируется на страсти. Нечистый пламень, пожирающий грубых и выродившихся людей, не есть любовь. Ты приводишь в пример явления исторического порядка. То чувство, которое я хотел бы встретить в тебе, то, что спасло бы твою душу и без чего ты наполовину мертв, - это не слепая страсть отрешившегося от пола сентименталиста. Руссо никого в своей жизни не любил, хотя эти слова звучат как обвинение во лжи.

Еще одно слово. Хочешь ли ты знать, отчего я так волнуюсь? Я волнуюсь оттого, что знаю, что ты один из немногих людей, способных любить. Очевидно, в твоем развитии произошел небольшой сдвиг, и ты пошел чуждыми тебе путями мысли и жизни. А затем, и это главное, ты являешься завершением священного для меня прошлого. Недаром ты дитя моей жертвы и любви твоей матери.

Я действительно очень озабочен твоей судьбой. Я не хочу, чтобы ты проснулся однажды ночью со страшной мыслью, что роман твоей жизни кончился не начавшись. Я омрачаю твои дни и оплакиваю тебя, как мертвеца. Это происходит оттого, что я знаю, чем одарил твою жизнь Господь, и не могу спокойно видеть, как ты зарываешь эти бесценные дары в землю. Герберт, высшее несчастье, когда кровь скудеет, слезы высыхают и погасает сердечный жар, и человеку остается лишь воспоминание о днях далекой юности, когда будущее и жизнь были в его руках.

Мне очень больно, что мы омрачаем друг другу дни.

Всегда твой друг Дэн.

XIII

ТОТ ЖЕ-ТОМУ ЖЕ

Лондон.

3-а Куинс Роод. Челси.

12 февраля 19... г.

Барбара и Эрл праздновали вчера годовщину. Были посланы приглашения гостям - Мельвиллу и мне. "Годовщина чего"? - спросили мы. И получили в ответ только улыбки. День рождения - случайность. Можно сожалеть о ней или радоваться, если у человека сохранилось еще достаточно иллюзий, но считается неудобным праздновать событие, не зависимое от личного контроля и все же тесно связанное с вашей жизнью. "Пусть добрые друзья радуются с нами" - так решила Барбара. Это не был ни день рождения, ни день их свадьбы. Очевидно, в этот день произошло какое-то событие, воспоминание о котором обогащает их жизнь, - может быть, душевное переживание, объединившее их, или же слово, определившее их судьбу, открытое признание в любви, если их любовь требовала признания. Какова бы ни была причина, но они празднуют, вспоминая ее.

Глаза Барбары сверкали, щеки слегка окрасились, и голос дрожал. Эрл тоже был взволнован. Я очень люблю этого человека, стоящего всю жизнь перед лицом смерти. Эту зиму его здоровье сильно пошатнулось, и "празднество" разрывало мне сердце. Он был вынужден оставить работу в газете, но мы надеемся, что он сможет продолжать свою работу в школе. И все же хроническая болезнь и безденежье не действуют на него. Он сохранил все очарование мягкости и силы. Он привлекает к себе сердца учеников, как приковал к себе сердце Барбары.

Счастье этой пары послужило свидетельством правоты моей теории. Это произошло оттого, что я верю в их счастье. Как просто, не правда ли? И неоспоримо. В их присутствии я часто ловлю себя на том, что рисую себе картину их совместной жизни, представляя себе ту радость, которую каждый из них вносит в жизнь другого. "Как он должен восхищаться ею! - думаю я. - Как ей понятен язык его взглядов! Они никогда не исчерпают друг друга!" И так без конца. Обыкновенная супружеская пара часто внушает мне чувство мучительного удивления. "Как эти два человека могут жить вместе? Как это случилось? Как это может продолжаться?.."

Вчерашний вечер был событием в моей жизни. Мы с твоим отцом проводили когда-то такие вечера, но я не предполагал, что я смогу снова пережить прошлое. Мы говорили с жаром (и пониманием) молодых студентов, приходя в волнение от изжитых теорий, вновь опьяняясь былыми надеждами, сжимаясь под ударами, давно, может быть, переставшими угрожать нам. Что из этого? Не все ли равно, если мы и не разобрались в фактах? Мы не могли ошибиться в чувстве. Подставь вместо старой, не сбывшейся надежды новую, вместо былого удара новую обиду, столь же тяжкую и болезненную. Я радовался тому, что мы в состоянии еще рассуждать об изменениях и преобразованиях и что доктрина не убила в нас способности к сопротивлению. Мы разбудили друг в друге дремавшие горячие чувства, и, признаюсь, я давно так не волновался и не гордился. Мы осудили весь современный строй. Мы ставили себя вне государства, отказываясь пользоваться каким-либо из его благ; мы оформляли наш протест, ненавидя всю беспорядочность этой системы с той страстью, с какой мы призывали Справедливость грядущих времен.

Любопытно, что мы, отпрыски случайного успеха, способны на такое отрицание. Барбара принимает существующее, не задаваясь никакими вопросами. "Что вы знаете? - спрашивает эта маленькая, сияющая консервативная женщина. - Сознайте свою неправоту, иначе вы не пробьете себе дороги в жизни".

Да, Барбаре придется узнать, как тяжело жить на свете. Бороться нетрудно и оставаться нейтральным легко, но быть одновременно борцом и носителем новой идеи, стоять незыблемо и, стремясь прямо к цели, принимать все направленные на вас удары и ждать - вот подлинный путь героя. Трудно переносить свое поражение. Трудно почитать изжитый идеал, суливший нам комфорт и уважение. Молодость смеется над этой целью, но людям пожилым она дорога. Трудно остановиться на полном скаку, стремясь к фанатизму, и немыслимо гнать самого себя на страдание и мученичество. Трудно жить, милая Барбара.

Затрудняюсь рассказать о нашем времяпрепровождении. Героем вечера был Браунинг, - Мельвилл прочел нам его "Капонсакки". Голос Мельвилла сам по себе поэма, но Браунинг нуждается в толковании менее, чем кто-либо из создателей прекрасных поэм, ибо им созданы прекраснейшие и величайшие. Было четыре часа утра, когда прозвучали слова воина-святого: "Великий, справедливый Бог! Несчастные!" Как мы его слушали! Эрл ходил взад и вперед по комнате, а Барбара прильнула щекой к моей руке. Ее душа участвовала в борьбе, и моя тоже. Мы все сражались в этой битве. Прочти "Пампилию", и твоя душа преисполнится благоговением; прочти "Капонсакки", и тобой овладеет жажда деятельности. Ты воспрянешь, и тебе захочется прожечь себе дорогу подобно ему, хотя бы ты и был так утомлен, что, казалось, не в силах был бы произнести свое имя, если бы судьбе вздумалось сделать перекличку.

Внутренняя буря замкнула нам уста. Эрл первый нарушил молчание. Глаза его горели, и он мечтательным тоном начал рассказ о том, как он однажды взбирался на гору, против которой стоял его дом. Шел сильный дождь, и подниматься по скользким крутизнам было чрезвычайно трудно, но вид с горы с каждым шагом становился все прекрасней. Его дух с трудом мог вынести это чудо красоты. Маленькое селение погружалось все ниже и ниже, вокруг расстилались ласковые склоны зеленеющих холмов, под затянутым облаками небом темнела полоса воды, а вдали неусыпным стражем стояла серая громада гор. Вот тогда-то под леденящим январским дождем он, стоя на склоне, поросшем дубняком, увидел свою мать, понял свою тесную связь с нею и страстно полюбил ее. Море обширно и полно чудес, но оно чуждо нам. Оно не подпускает нас к себе - оно не наше. Ласковая земля с ее волнистыми формами и возникающими в ее недрах жизнями смягчает нам душу гармонией. Тогда-то он простил судьбе, искалечившей его тело. Скорченный дуб все же остается деревом и прекрасен на общем фоне гор и леса. Этого достаточно, чтобы продолжать жить. На лоне всей этой красоты можно и умереть. Он стоял, обдумывая новую мысль, ощущая чудо и красоту, грустя о тех, кто не может больше видеть косых полос дождя и растущей у ног травы. Раз это прекрасно, то не может ли и забвение каким-то недоступным нашему пониманию путем тоже стать прекрасным? Возбужденный подъемом и опечаленный великой радостью, он вдруг подумал: "С кем? Нельзя прожить жизнь одному. С кем же?" Он повернулся, почувствовав на плече прикосновение чьей-то руки, и увидел улыбку, взгляд и вздымавшуюся грудь той, которая стала его Евой.

В лучах стелющегося над Лондоном рассвета Эрл поведал нам свою повесть, и мы ясно представили себе холм в гряде холмов, примирившегося с жизнью юношу, взобравшегося на вершину, промокшую под проливным дождем женщину, спешащую догнать его и отдать всю себя в одном взгляде. Мы не смотрели ни на Барбару, ни на Эрла. Проникнув в их тайну, мы перекинулись немногими словами и ушли. Наш хозяин открыл нам значение празднуемой ими годовщины. Мы поняли и радовались за них.

Доброй ночи, милый мальчик. О, если бы ты мог разделить наш праздник!

Джек Лондон - Письма Кэмптона - Уэсу (The Kempton-Wace Letters). 1 часть., читать текст

См. также Джек Лондон (Jack London) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Письма Кэмптона - Уэсу (The Kempton-Wace Letters). 2 часть.
Дэн. XIV ГЕРБЕРТ УЭС - ДЭНУ КЭМПТОНУ Ридж. Беркли - Калифорния. 27 фев...

Письма Кэмптона - Уэсу (The Kempton-Wace Letters). 3 часть.
Герберт. XXVI ДЭН КЭМПТОН - ГЕРБЕРТУ УЭСУ Лондон. 3-а Куинс Роод. Челс...