Кнут Гамсун
«Виктория. 1 часть.»

"Виктория. 1 часть."

Перевод В. К.

I.

Сын мельника задумчиво ходил взад и вперед. Это был крепкий четырнадцатилетний подросток, загорелый от солнца и ветра, с головой, полной всевозможных фантазий.

Ему хотелось бы, когда он вырастет, быть пиротехником. Как великолепно было бы, когда он с серой на пальцах проходил бы мимо, и ни у кого не хватило бы мужества протянуть ему руку. С каким уважением относились бы к нему товарищи, благодаря его ужасному ремеслу!

Он оглянулся кругом и взглянул на птиц. Он знал их всех, знал, где находятся их гнезда, понимал их крик и отвечал им различными посвистываниями. Не раз приносил он им шарики из теста, которые он делал из муки с мельницы отца.

Все эти деревья, растущия вдоль просеки, были его добрыми друзьями. Весной он доставал сок из их стволов, а зимой заботился о них, как маленький отец, освобождал от снега и выпрямлял их ветви.

Он знал каждый камень даже в заброшенной каменоломне, он вырезал на них буквы и знаки, и они казались ему паствой, собравшейся вокруг своего пастыря. В этой заброшенной каменоломне происходили чудеснейшие вещи,

Он свернул на тропинку и вышел к пруду; мельница была в ходу,- ужасный, тяжелый шум стоял кругом. Он уж привык ходит взад и вперед и громко разговаривать с самим собой. Каждая капля пены являлась для него целой жизнью, о которой есть что сказать, а там; у плотины, вода падала вниз и казалась блестящей тканью, повешенной для просушки. В пруду ниже падения воды водилась рыба; не раз стоял он здесь со своей удочкой.

Когда он вырастет, он будет водолазом. Он спрыгнет тогда с палубы парохода в воду и сойдет в чужия страны и королевства, где растут и покачиваются большие чудесные деревья и на самом дне стоит коралловый замок. Принцесса кивает ему из окна и говорит: "Приди сюда!"

Он слышит сзади себя свое имя; это отец стоит и кричит ему:

- Иоганнес! За тобой прислали из замка. Ты отвезешь молодых господ на остров.

Он быстро собрался. Сына мельника постигла новая и великая милость. . .

Господский дом стоял среди зелени, как маленький замок, да, как несоразмерно маленький дворец "Уединения". Дом был деревянный, окрашенный в белый цвет, со множеством круглых окон на стенах и на крыше, а когда в доме бывали гости, на круглой башне вывешивался флаг. Окрестные жители называли дом замком. С одной стороны к господскому дому, прилегала узкая морская бухта, а с другой - тянулись большие леса; вдали виднелось несколько небольших крестьянских домов.

Иоганнес пришел на пристань и повез молодых господ. Он знал их всех давно, это были дети владельца замка и их товарищи из города. На всех были высокие сапоги для перехода в брод, и только на Виктории, которой было десять лет, были надеты башмаки на застежке; когда они подъехали к острову, ее надо было перенести на берег.

- Можно перенести тебя?- спросил Иоганнес.

- Разве я не могу этого сделать?- сказал городской гость Отто, юноша конфирмационного возраста, и взял ее на руки.

Иоганнес стоял и видел, как он перенес ее на берег, и слышал, как она поблагодарила. Тогда Отто крикнул ому:

- Ну, ты посмотришь за лодкой,- как его там зовут.

- Иоганнес,- отвечала Виктория.- Да, он посмотрит за лодкой.

Он остался. Остальные пошли вдоль берега с корзинками в руках на поиски за яйцами. Он стоял и думал о том, что он охотно бы пошел вместе с ними, а лодку они могли бы втянут на берег. Тяжело? Нет, это не тяжело. Он ударил по лодке кулаком, и она подалась к берегу.

Он слышит смех и шутки удалявшейся молодежи. Ну, теперь - прощайте. Они отлично могли бы взят его с собой. Он показал бы им гнезда в чудесных, скрытых горных пещерах, где живут хищные птицы с щетиной на клюве. Однажды он видел даже ласку.

Он столкнул лодку в воду и подъехал к другой стороне острова. Он отъехал довольно далеко, когда ему закричали:

- Греби назад. Ты пугаешь птиц!

- Я хотел только вам показать, где нора хищной ласки, - отвечал он в вопросительном тоне.

Помолчав немного, он продолжал:

- Мы могли бы выкурит змей! У меня есть с собой спички.

Он не получил ответа. Тогда он повернул лодку и вернулся на то место, где они причалили. Здесь он втащил лодку на берег.

Когда он вырастет, он купит у султана остров и запретит к нему подъезжать. Судно с пушками будет охранять его берега.

- Ваша светлость,- доложили бы рабы,- на подводных камнях лежит разбившееся судно. Молодые люди тонут.

- Пуст тонут! - ответит он.

- Ваша светлость, они зовут на помощь; их еще можно спасти, среди них находится женщина в белой одежде.

- Спасти их! - приказывает он громовым голооом.

И вот, через много лет он снова видит детей из замка, и Виктория бросается к его ногам и благодарит за спасение.

- Меня не за что благодарить! Я только исполнил свой долг,- отвечает он.- Ходите свободно по моей стране, куда захотите!

Он приказывает отпереть перед гостями двери замка и угощает их на золотой посуде, а триста темных рабынь поют и танцуют целую ночь. Но когда дети из замка собираются уезжать, Виктория больше не выдерживает, она бросается на землю к его ногам и рыдает, потому что она любит его.

- Позвольте мне здесь остаться, не гоните меня от себя, ваша светлость, возьмите меня себе в рабыни...

Дрожа от волнения, пошел он вдоль берега. Да, он спасет детей из замка. Может-был, они заблудились на острове? Может-быт, Виктория повисла между двух камней и не может высвободиться? А ему стоит только протянуть руку, чтобы освободить ее.

Дети с удивлением взглянули на него, когда он подошел. Как же он отставил лодку?

- Ты отвечаешь мне за лодку,- сказал Отто.

- Я бы мог вам показать, где: растет малина,- произнес Иоганнес вопросительно.

В маленьком обществе царило глубокое молчание. Виктория обрадовалась этому предложению:

- Ах! Где это?- спросила она.

Городской гость быстро овладел собою и сказал:

- Нам некогда теперь этим заниматься.

Иоганнес продолжал:

- Я знаю также, где можно найти раковины.

Общее молчание.

- А есть в них жемчуг?- спросил Отто.

- Ах, если бы в них был жемчуг! - сказала Виктория.

Иоганнес ответил, что этого не знает, но раковины лежат далеко в море на белом песке, туда надо подъехать на лодке и нырять за ними.

Это предложение было совершенно осмеяно, и Отто заметил:

- Ты напрасно воображаешь, что я водолаз.- Иоганнес начал тяжело дышать.

- Хотите, я поднимусь на гору и столкну тяжелый камень в море?- сказал он

- Зачем?

- Так. Вы могли бы посмотреть на это.

Но и это предложение не было принято, и Иоганнес смущенно замолчал. Потом он перешел на другую сторону острова и вдалеке от других стал искать яйца.

Когда все общество снова собралось около лодки, у Иоганнеса яиц оказалось больше всех. Он осторожно нес их в своей шапке.

- Отчего это ты нашел так много яиц?- спросил городской гость.

- Я знаю гнезда,- отвечал счастливый Иоганнес.- Я положу их к твоим, Виктория.

- Постой!- закричал Отто.- Зачем ты это делаешь?- Все глядели на него. Отто показал на шапку и спросил:

- Кто мне норучится, что у тебя шапка чистая?

Иоганнес ничего не ответил. Его радостное настроение исчезло. Он взял яйца и пошел с ними в глубь острова.

- Что с ним? Куда он идет?- спросил Отто.

- Куда ты идешь, Иоганнес?- крикнула Виктория и побежала за ним.

Он остановился и тихо ответил

- Я положу яйца назад в гнезда.

Они стояли и глядели друг на друга.

- А сегодня днем я пойду в каменоломню,- сказал он.

Она ничего не ответила.

- Я бы показал тебе там пещеры.

- Да, я такая трусиха,- отвечала она.- Ты говорил, там очень темно.

Иоганнес улыбнулся, несмотря на свое большое огорчение, и гордо сказал:

- Да, но я ведь буду с тобой! . . .

Всю свою жизнь играл он в старой гранитной каменоломне. Крестьяне слышали, как он там работает и разговаривает совершенно один. Иногда он был священником и отправлял службы:

Место это было давно заброшено, камни обросли мохом, и исчезли все следы человеческих рук. Но в таинственных пещерах сын мельника поддерживал порядок и украсил их с большим искусством. Здесь он жил, как атаман храбрейшей разбойничьей шайки.

Он звонит в серебряный колокольчик. К нему выскакивает маленький человечек, карлик, с бриллиантовыми пряжками на шапке. Это его слуга. Он склоняется перед ним до земли. "Когда придет принцесса Виктория, приведи ее сюда", говорит громко Иоганнес. Карлик снова склоняется до земли и исчезает. Иоганнес удобно вытягивается на мягком ложе и мечтает. Здесь он предложит ей сесть и подаст ей драгоценные кушанья на серебряной и золотой посуде; пылающий деревянный шест будет освещать пещеру. В конце пещеры за тяжелой занавесью из золотой парчи ей будет приготовлено ложе, и двенадцать рыцарей будуть стоять на страже.

Иоганнес поднимается, выползает из пещеры и прислушивается. Внизу на тропинке слышится шорох среди ветвей и листьев

- Виктория! - окликнул он.

- Да!- слышится ответ.

Он идет ей навстречу.

- Мне так страшно,- говорит она.

Он пожимает плечами и отвечает:

- Я только что был там. Я сейчас вышел оттуда.

Они вошли в пещеру. Он показывает ей на каменное сиденье и говорит.

- На этом камне сидел великан.

- Ах, не говори об этом, не рассказывай мне этого! Неужели тебе не было страшно?

- Нет!

- Да, но ведь ты говорил, у него один глаз, а такие великаны всегда злые духи.

Иоганнес задумался

- У него было два глаза, но он ослеп на один глаз. Он сам это говорил.

- А что он еще сказал? Нет, не рассказывай мне.

- Он спросил, хочу ли я ему служить?

- Но ведь ты на это не согласился? Сохрани тебя Бог от этого!

- Нет, я не отказался!

- Ты с ума сошел! Неужели ты хочешь, чтобы он заключил тебя в скалу?

- Не знаю. На свете жить так плохо.

Они помолчали.

- С тех пор, как приехали гости из города, ты только с ними и бываешь,- сказал он.

Снова молчание.

Иоганнес продолжал:

- Но я гораздо сильнее их всех... Если придется нести тебя или взят из лодки, я уверен, что смогу продержать тебя на руках целый час. Посмотри-ка!

Он взял ее и высоко поднял. Она обняла его за шею.

- Хорошо, только опусти меня теперь на землю. Он поставил ее на землю. Она сказала:

- Да, но Отто тоже сильный. Он боролся со взрослыми.

Иоганнес недоверчиво переспросил: - Боролся со взрослыми?

- Да, это, правда, было. В городе.

Они помолчали. Иоганнес задумался.

- Ну, хорошо, дело решено,- сказал он. - Я знаю, что сделаю.

- Что ты хочешь делать?

- Я поступлю на службу к великану.

- Ты совсем с ума сошел,- воскликнула Виктория.

- Мне все равно. Я сделаю это.

Виктория придумывала выход.

- Да, но ведь он больше не придет?

Иоганнес отвечал:

- Он придет!

- Сюда?- быстро спросила Виктория.

- Да!

Виктория встала и подошла к выходу.

- Уйдем лучше отсюда.

- Торопиться некуда,- сказал Иоганнес, хотя и сам побледнел,- Он придет ночью... в полночь.

Виктория успокоилась и хотела сесть на прежнее место. Но Иоганнесу уже трудно было побороть страх, который он вызвал, ему кажется опасным оставаться в пещере, и он говорит:

- Если ты хочешь выйти отсюда, там есть камень с твоим именем, я покажу его тебе.

Они выползают из пещеры и отыскивают камень. Виктория счастлива и горда этим. Иоганнес тронут, он чуть не плачет и говорит:

- Когда я уеду, приходи иногда сюда поглядеть на него и вспомнить обо мне. Обещай мне дружески вспоминать меня.

- Да,- отвечает Виктория.- Но ведь ты вернешься?

- Бог знает. Нет, я, вероятно, не вернусь.

Они вышли на тропинку. Иоганнес был готов заплакать.

- Прощай,- говорит Виктория.

- Я провожу тебя немного

Это холодное прощанье вызывает в нем горечь, и гнев прорывается сквозь его оскорбленное чувство. Он вдруг останавливается и говорит с справедливым негодованием:

- Вот, что я хочу, сказать, тебе, Виктория. Никто не будет относиться к тебе так хорошо, как я. Я хотел тебе это сказать.

- Но Отто тоже очень добр ко мне,- возразила она.

- Ну, что ж, бери его!

Несколько шагов они прошли молча.

- А мне будет очень хорошо. Об этом не беспокойся. Ведь ты не знаешь, какую я получу награду.

- Половину королевства. Эта одна награда.

- Хорошо, если бы ты, правда, получил это!

- А еще получу принцессу!

Виктория остановилась.

- Это неправда?

- Он обещал мне это.

Молчание. Виктория говорит тихо, как бы про себя:

- А какой она может быть?

- Можешь быть покойна. Она прекраснее всех на свете. Это-то уж всякий знает.

Виктория совсем опечалилась.

- А ты хочешь ее получить?- спросила она.

- Да, - отвечает он.- Это так и будет.- Но так как Виктория, действительно, огорчена, то он прибавляет:- Но, может-быть, я еще и вернусь. Приду прогуляться немного по земле.

- Да, но не приводи ее, пожалуйста, с собой, прошептала она.- Зачем ты хочешь вернуться вместе с ней?

- Нет, я могу прийти один.

- Можешь ты мне это обещать?

- Да, обещаю тебе. Но что, в сущности, тебе до этого! Я никак не думал, что тебе есть до этого дело.

- Ты не должен так говорит, слышишь?- возразила Виктория.- Я уверена, что она не будет любить тебя так, как я.

Теплая волна радости прилила к его молодому сердцу. Ему хотелось бы упасть ниц от радости и стыда после этих слов. Он не решался взглянуть на нее, и глядел в сторону. Потом поднял с земли ветку, очистил ее зубами и начал бить себя по руке. Наконец, от смущения засвистал.

- Теперь мне пора домой,- сказал он.

- Ну, прощай,- ответила она и протянула ему руку.

II.

Сын мельника уехал из дома. Он долго не возвращался, ходил в школу и много учился, вырос большим и сильным, и на верхней губе у него появился пушек. До города было далеко, дорога туда стоила дорого, и бережливый мельник оставлял сына в городе много лет - и лето и зиму. Все это время он учился.

Теперь он стал взрослым человеком. Ему было лет восемнадцать - двадцать.

И вот, однажды, весной вернулся он на пароходе на родину. На замке развевался флаг в честь приезда сына, который приехал с тем же пароходом на каникулы домой. За ним на пристань выехала коляска. Иоганнес поклонился владельцу замка, его жене и Виктории. Как выросла Виктория! Она не ответила на его поклон. Он снял шляпу еще раз и слышал, как она спросила у брата:

- Дитлеф, кто это кланяется?

Брат отвечал:

- Это Иоганнес... Иоганнес, сын мельника.

Она еще раз взглянула на него, но он не решился поклониться еще раз. И коляска уехала.

Иоганнес пошел домой.

Боже мой, какой смешной и маленькой показалась ему комната! Ему пришлось наклониться, чтобы пройти в дверь. Родители встретили его и выпили за его приезд. Его охватило нежное чувство, все было такое милое и родное, отец и мать, такие поседевшие и добрые. протягивали ему до очереди руки и говорили:- "Добро пожаловать".

В тот же вечер дошел он навестить прежния места, был у мельницы, в каменоломне и у пруда, с грустью прислушивался он к пению знкомых птиц, которые вили уже на ветках гнезда, и прошел к большому муравейнику в лесу. Муравьев уже не было, муравейник был заброшен. Он разгреб его, но в нем не было и признака жизни. Блуждая по разным направлениям, он заметил, что господский лес был сильно повырублен.

- Узнаешь ты все здесь?- спросил его, шутя, отец.- Узнал ты своих старых знакомых?

- Я ничего не узнаю. Лес вырублен.

- Это лес господина,- отвечал отец.- Нам нечего считать его деревьев. Каждому могут быть нужны деньги, а ему надо много денег.

Дни шли и проходили, тихие, милые дни, чудные часы одиночества, нежных воспоминаний детства, и призывали к небу, к земле, к воздуху и горам. . .

Он пошел по дороге, ведущей к замку. Утром его укусила оса, и верхняя губа его распухла; если он встретит кого-нибудь, он поклонится и пройдет, не останавливаясь. Он никого не встретил. В саду замка он увидел даму; подойдя ближе, он почтительно поклонился и прошел мимо. Это была хозяйка дома. Когда он проходил мимо замка, сердце его забилось, как и в прежния времена. Почтительный страх к большому дому со множеством окон и к строгим утонченным обитателям его еще не искоренился из его крови.

Он повернул по дороге к пристани.

Тут он вдруг увидел Дитлефа и Викторию. Иоганнес был неприятно поражен этим; они могут думать, что он шел за ними. К тому же у него была распухшая губа. В нерешительности, итти ли дальше, он замедлил шаги. Потом он пошел. Еще издали поклонился он и держал шляпу в руке, пока не прошел мимо. Они оба молча: ответили на его поклон и медленно прошли дальше. Виктория прямо взглянула на него и слегка переменилась в лице.

Иоганнес продолжал итти по дороге к набережной, его охватило беспокойство, походка его стала нервной. Как выросла Виктория, она стала совсем, совсем большой и еще прекраснее, чем прежде. Ея брови почти сходились и были словно из бархата. Глаза стали темнее, совсем темноголубые.

На обратном пути он свернул на дорогу, идущую через лес вокруг барского сада. Никто не осмелится сказать, что он ходит по пятам за молодыми господами из замка. Он поднялся на холм, отыскал камень и сел на него. Птицы пели дикие, страстные мелодии, заманивали, искали друг друга и летали взад и вперед с веточками в клювах. В воздухе стоял нежный запах земли, распускающейся зелени и гнилого дерева.

Опять он встал на пути Виктории; она шла прямо на него с противоположной стороны.

Его охватил бессильный гнев, ему хотелось бы быт далеко, далеко отсюда; теперь она, конечно, подумает, что он следил за ней. Должен ли он еще раз поклониться? Может-быть, ему следует отвернуться в сторону, и потом эта опухоль от укуса осы.

Но когда она приблизилась, он поднялся и снял шляпу. Она улыбнулась и кивнула ему головой.

- Добрый вечер! Добро пожаловать домой,- сказала она.

Ея губы опять слегка задрожали, но она сейчас же овладела собой. Он сказал:

- Как это странно вышло, но я не знал, что ты пойдешь этой дорогой.

- Да, вы это не знали,- отвечала она.- Мне случайно пришло в голову пройти здесь.

А он-то сказал ей - ты!

- Долго вы прогостите дома?- спросила она.

- До конца вакаций.

Он отвечал ей с трудом, она вдруг стала так далеко от него. Зачем же она заговорила с ним?

- Дитлеф говорил, что вы очень способны, Иоганнес. Вы так хорошо сдаете экзамены. А потом он говорит, что вы пишете стихи, это правда?

Он отвечал коротко, глядя в сторону:

- Да, конечно. Кто же их не пишет?- Теперь она, конечно, уйдет, потому что она молчала.

- Случится же такая история: сегодня утром меня укусила оса,- сказал он и показал свою губу.- Поэтому у меня такой странный вид.

- Вы так долго отсутствовали, что осы уж не узнают вас.

Ей было все равно, ужалила его оса, или нет. Ну, хорошо! Она стояла и вертела на плече красный зонтик с золотой ручкой, и ей ни до чего не было дела. А ведь, он не раз носил на руках эту гордую барышню.

- Я тоже не узнаю больше ос,- отвечал он,- прежде оне были друзьями.

Но она, не поняла скрытого смысла его слов и молчала. Он продолжал:

- Я ничего не узнаю здесь. Даже лес вырублен.

Лицо её слегка передернулось.

- В конце-концов вы не будете в состоянии писать здесь стихи! - сказала она.- А что, если бы вы когда-нибудь написали мне стихи? Впрочем, что я говорю! Теперь вы видите, как мало я в этом понимаю!

Он был взволнован и молча смотрел в землю. Она в дружеском тоне смеялась над ним, говорила заранее рассчитанные слова и глядела, какое впечатление производит она на него. Пожалуйста не думайте, что он все свое время проводил за писаньем стихов, он также занимался, и даже гораздо больше, чем многие другие.

- Мы, вероятно, еще встретимся. До свиданья!

Он поклонился и пошел, не говоря ни слова.

Если бы она знала, что все свои стихи он писал ей одной, даже посвященные ночи и русалке! Но она об этом никогда не узнает...

В воскресенье пришел Дитлеф и попросил отвезти его на остров "Вот, я опять должен быть лодочником", подумал Иоганнес. Но он все-таки пошел с ним. Несколько человек, пользуясь праздником, ходило взад и вперед по пристани, солнце ласково светило на небе. Вдруг вдали раздались звуки музыки, они доносились по воде из-за острова. Почтовый пароход, огибая большую дугу, подошел к пристани, на палубе играла музыка.

Иоганнес отвязал лодку и сел на весла. Он был в каком-то странном, приподнятом настроении; этот яркий солнечный день и музыка на пароходе сплетались перед его глазами в дымку из цветов и золотых колосьев.

Что же это Дитлеф не идет? Он стоял на берегу и глядел на публику и пароход, как-будто ему больше ничего не было нужно. Иоганнес подумал: "Я больше не буду сидеть на веслах, я выйду на берег". Он собрался повернуть лодку.

Вдруг перед его глазами мелькнуло что-то белое, и он услыхал всплеск воды; с парохода и берега раздались отчаянные крики, и все глаза и руки показали на то место, где исчезло что-то белое. Музыка сразу оборвалась. В одно мгновенье очутился Иоганнес на месте несчастья. Он действовал совершенно инстинктивно, не размышляя и не обдумывая. Он не слыхал, как на палубе кричала мат: "Дитя мое, дитя мое!" и он никого не видел. Он прыгнул с лодки и нырнул.

Одно мгновенье его не было видно, всего одну минуту; видно было, как волновалась вода в том месте, где он нырнул, все поняли, что он искал. Крики и плач на пароходе не прекращались.

Вот он вынырнул на несколько саженей дальше от места несчастья. Ему кричали и показывали, как безумные. "Нет, это здесь, здесь!"

Он снова нырнул. Снова прошла томительная минута, на палубе отец и мать рыдали и ломали руки. Штурман, сняв куртку и сапоги, тоже бросился в воду. Он искал в том месте, где исчезла девочка, и все возлагали на него надежду.

Но вот над водой еще дальше, чем в первый раз, снова показалась голова Иоганнеса. Он потерял шляпу, и его мокрая голова блестела на солнце, как голова тюленя. Он плыл с трудом, как бы борясь с чем-то, одна рука его была занята; через мгновенье он схватил в зубы какой-то узел: это была утопленница. Крики восторга неслись ему навстречу с парохода и берега. Услыхав новые крики, штурман вынырнул и оглянулся.

Наконец, Иоганнес достиг лодки, которую отнесло в сторону. Он положил девочку и затем сам прыгнул в нее; все это он делал бессознательно. Видели, как он нагнулся над девочкой и буквально разорвал ей платье на спине, потом схватил весла, и лодка понеслась к пароходу. Когда несчастную девочку схватили и внесли на пароход, раздалось многократное радостное ура в честь спасителя.

- Почему вам пришло в голову искать ее так далеко?- спрашивали его.

Он отвечал:

- Я знаю дно. А потом здесь идет течение, я знал это.

Какой-то господин протискался к борту, он был бледен, как смерть, судорожно улыбался, и на глазах его были слезы.

- Поднимитесь на минуту на пароход,- крикнул он вниз.- Я хочу вас поблагодарить. Мы вам так обязаны. Только на одну минуту.

И он отошел от борта, бледный, плача и улыбаясь.

Спустили трап, и Иоганнес вошел на пароход.

Он оставался там недолго; он сказал свое имя и адрес; какая-то дама обняла его, несмотря на то, что он был совершенно мокр, а бледный, расстроенный господин сунул ему в руку свои часы. Иоганнес прошел в каюту, где двое мужчин хлопотали над спасенной; ему сказали: "Она приходит в себя, пульс бьется!". Иоганнес увидел, что это была белокурая девочка в коротком платье; платье было все разорвано. Потом кто-то надел ему на голову шляпу, и он сошел с парохода.

Он не сознавал ясно, как причалил к берегу и привязал лодку. Он слышал, как еще кричали ура и музыканты заиграли что-то веселое, когда пароход отошел от пристани. Жуткая и нежная волна радости охватила его; он улыбался, шевелил губами и не произносил ни слова.

- Сегодня, значит, не удается поехать,- сказал Дитлеф. Он был недоволен.

Виктория тоже пришла, она подошла к ним и быстро произнесла:

- Ты с ума сошел! Он должен поскорее пойти домой и переодеться.

Иоганнес побежал, как только мог быстрее. Домой. В ушах его звучала музыка и громкие крики ура, сильное возбуждение влекло его все дальше. Он пробежал мимо мельницы и повернул в лес по дороге к каменоломне. Здесь он отыскал местечко, освещенное солнцем. От его платья шел пар. Он сел. Какое-то безумнoe, радостное волнение заставило его встать и снова итти. Как он был счастлив. Он упал на колени и со слезами благодарил Бога за этот день. Она стояла на берегу, она слышала, как ему кричали ура; она сказала, что он должен итти домой и переодеться.

Он сел и засмеялся от радости. Да, она видела, что он сделал, её взгляд с гордостью следил за ним, когда он плыл, держа девочку в зубах. Виктория! Виктория!

Если бы она знала, как всецело принадлежит он ей каждым мгновеньем своей жизни! Он хотел бы быть её слугой, её рабом, он хотел бы расчищать ей дорогу своими плечами. Он хотел бы целовать её маленькие башмачки, впречься в её экипаж и топит ей печь в холодные дни. Он топил бы печь золочеными дровами... Виктория!

Он оглянулся. Никто не слышал его, он был наедине с самим собой. Он держал еще в руке драгоценные часы, они тикали, они шли.

Благодарю, благодарю за этот прекрасный день! Он погладил мох на камнях и упавшие сучья. Виктория ему не улыбнулась; нет, это не в её привычке. Она только стояла на пристани, и яркий румянец заливал её щеки. Может-быть, она взяла бы часы, если бы он их ей дал.

Солнце село, и стало прохладно. Он почувствовал, что весь мокрый. Легко, как перо, понесся он домой. . .

В замок наехали гости из города, там шло веселье, музыка и танцы и на круглой башне целую неделю день и ночь развевался флаг.

Пора было свозить сено, но лошади нужны были веселым гостям для катанья, и сено оставалось в поле. Трава во многих местах была еще не скошена, но работников брали правит лошадьми, грести, и трава стояла и гнила.

А музыка, не переставая, играла в желтой зале...

Старый мельник на эти дни остановил мельницу и запер дом. Он стал благоразумнее: раньше бывало, что веселые горожане наезжали на мельницу и выкидывали разные штуки с мешками зерен. Ночи были теплые и светлые, и это особенно располагало к разным шуткам. Старый камергер в молодости изволил раз собственноручно принести на мельницу в корыте муравейник и бросил его под жернова. Теперь камергер состарился; но сын его Отто приезжал в замок и развлекался всевозможными забавами, Чего только про него не рассказывали...

Топот копыт и веселые крики раздались в лесу. Это ехала кататься молодежь из замка, и лошади были выхоленные и горячия. Всадники подъехали к дому мельника, постучали хлыстиками и хотели в него въехать. Дверь была слишком низка, но они все-таки хотели въехать в нее.

- Здравствуйте, здравствуйте!- кричали они.

- Мы приехали вас навестить!

Мельник принудил себя улыбнуться на эту выходку.

Потом они слезли с лошадей, крепко их привязали и пустили мельницу в ход.

- Мельница пустая,- закричал мельник.- Вы испортите мельницу.

Но за оглушительным шумом никто ничего не слыхал

- Иоганнес! - закричал мельник изо всех сил.

Иоганнес пришел.

- Они испортят мне мельницу! - закричал мельник, показывая на них рукой.

Иоганнес молча направился к обществу. Он был страшно бледен, и жилы вздулись у него на висках. Он узнал Отто, сына камергера, в кадетской форме, кроме него было еще двое других молодых людей. Один из них улыбнулся и поклонился ему, чтобы обратит все в шутку.

Иоганнес ничего не крикнул, не сделал никакого знака, но шел своей дорогой. Он подошел прямо к Отто. В эту минуту он увидал двух амазонок, выезжающих из лесу; одна из них была Виктория. Она была в зеленом платье и ехала на белой кобыле из замка. Она не сошла с лошади, сидела и глядела на все вопросительными глазами. Тогда Иоганнес сразу повернул назад, пошел на плотину и открыл шлюз; шум мало-по-малу прекратился, и мельница остановилась.

Отто закричал:

- Пусть мельница идет! Зачем ты это сделал? Пусть мельница идет, говорят тебе.

- Это ты пустил мельницу?- спросила Виктория.

- Да,- отвечал он смеясь.- Почему она стоит? Почему ее нельзя пустить в ход?

- Потому что она пустая,- отвечал Иоганнес, задыхаясь, и взглянул на него. - Понимаете? Мельница пустая!

- Она была пустая,- ты слышишь? - повторила Виктория

- Почем же я знал?- спросил Отто и засмеялся.

- Почему же она пустая? - спрашиваю я.- Разве на мельнице нет зерен?

- Ну, садись, наконец! - прервал его один из товарищей, чтобы положить этому конец.

Все снова сели на лошадей. Прежде чем уехать, один из них извинился.

Виктория уехала последней. Проехав несколько шагов, она повернула лошадь и вернулась назад.

- Будьте так добры, извинитесь перед вашим отцом,- сказала она.

- Было бы гораздо естественнее, если бы это сделал сам господин кадет,- возразил он.

- Конечно, совершенно верно, но у него есть странности... Как давно я не видала вас. Иоганнес.

Он взглянул на нее, думая, что ослышался. Она забыла прошлое воскресенье, его великий день! Он отвечал:

- Я видел вас в воскресенье на пристани.

- Ах, да,- вспомнила она.- Как хорошо, что вы могли помочь штурману в поисках. Ведь вы нашли девочку?

Он ответил коротко, оскорбленный:

- Да. Мы нашли девочку.

- А может-быть,- продолжала она, как бы вспомнив что-то,- это сделали вы одни... Ну, да это все равно. Так я надеюсь, вы передадите вашему отцу поклон и извинение. Добрый вечер!

Она кивнула ему, улыбаясь, дернула за уздечку и уехала.

Когда Виктория исчезла из виду, Иоганнес, рассерженный и взволнованный, пошел в лес. Вдруг он увидел Викторию, стоящую одну под деревом. Она прислонилась к дереву и рыдала.

Она упала? Ушиблась?

Он подошел к ней и спросил:

- С вами что-нибудь случилось?

Она сделала шаг вперед, протянула руки и взглянула на него сияющими глазами. Она остановилась, опустила руки и отвечала:

- Нет, со мной ничего не случилось; я слезла с лошади и пустила ее. Иоганнес, вы не должны так глядеть на меня. Вы стояли на плотине и глядели на меня. Чего вы хотите?

Он пробормотал:

- Чего я хочу? Я не понимаю...

- Какие у вас широкие руки,- сказала она, и положила вдруг свою руку на него.- Какая у вас широкая кисть. И как вы загорели, совсем черный.

Он сделал движение, хотел схватить ее за руку, но она подобрала платье и сказала:

- Нет, со мной ничего но случилось. Я просто хотела пройтись до дому пешком. Добрый вечер!

III

Иоганнес вернулся в город. Шли дни и годы, Долгое время, посвященное работе и мечтам, учению и поэзии. Ему посчастливилось, он написал стихотворение об Эсфири, "Иудейской девушке, которая сделалась царицей Персии", оно была напечатано, и он получил за него плату. Другое стихотворение "Любовный лабиринт", слова которого он вложил в уста монаха Вендта, создало ему известность.

Что такое любовь? Ветерок, проносящийся над розами, нет, электрическая искра в крови. Любовь - это пламенная адская музыка, заставляющая танцовать даже сердце стариков. Это маргаритка, широко распускающая свои лепестки с наступлением ночи, это анемона, закрывающаеся от дуновения и умирающая от прикосновения.

Такова любовь.

Она может погубить человека, поднят его и снова заклеймить позором; сегодня она любит меня, завтра тебя, а в следующую ночь его, так она непостоянна. Но она так же тверда как несокрушимая скала, и горит неугасаемым пламенем до самой смерти, потому что любовь вечна. Так что же такое любовь?

О, любовь - это летняя ночь с небесами, усеянными звездами, и с благоухающей землей. Почему же она заставляет юношу итти окольными тропинками, и почему заставляет она старика одиноко страдать в своей комнате? Ах, любовь превращает сердце человеческое в роскошный бесстыдный сад, где растут таинственные, наглые грибы.

Разве не она заставляет монаха пробираться в чужие сады и заглядывать ночью в окна спящих? Разве не она делает безумными монахинь и помрачает разум принцесс? Она заставляет склоняться голову короля до самой земли, так что волосы его метут дорожную пыль, а уста его бормочут бесстыдные слова, и он смеется и высовывает язык.

Такова любовь.

- Нет, нет, она совсем другая и она не похожа ни на что на свете. Она сошла в весеннюю ночь, когда юноша увидел пару глаз... пару глаз. Он смотрел и не мог оторваться. Он целовал губы, и ему казалось, что в его сердце встретились два луча: солнце и звезда светили друг другу навстречу. Он упал в объятия и не слыхал и не видал больше ничего на свете.

Любов - это первое слово, произнесенное Богом, первая мысль, осенившая Его. Когда Он произнес: "Да будет свет!" - появилась любовь. И все, что он сотворил, было так прекрасно, что он ничего не хотел переделывать. И любовь была первоисточником мира и его властелином; но все пути её покрыты цветами и кровью, цветами и кровью. . .

Сентябрьский день.

Эта длинная улица была его местом прогулки, он ходил по ней, как по своей комнате, взад и вперед и никогда никто не встречал. По обе стороны улицы тянулись сады, деревья которых украсились красными и желтыми листьями.

Почему Виктория идет по этой улице? Куда она направляется этой дорогой? Он не ошибается, это она, и, может-быть, это ее видел он вчера вечером из окна.

Сердце его сильно забилось. Он знал, что Виктория в городе, он слышал об этом, но она вращалась в обществе, где не бывал сын мельника. С Дитлефом он также не вел знакомства.

Он оправился и пошел ей навстречу. Она его не узнает? Она шла серьезно и задумчиво, держа гордо голову на гибкой шее.

Он поклонился.

- Здравствуйте,- отвечала она едва слышно. Она не сделала никакого движения, чтобы остановиться, и он молча прошел мимо. Ноги его дрожали. Дойдя до конца улицы, он, по обыкновению, повернул назад. "Я буду глядеть на тротуар и не подниму глаз",- подумал он. Но, не пройдя и десяти шагов, он поднял глаза.

Она стояла перед окном какой-то лавки.

Может-быть, ему следует свернуть в другую улицу? Зачем она там стоит? В окне маленькой жалкой лавочки было выставлено несколько кусков красного мыла, крупа в стакане и несколько бывших уже в употреблении почтовых марок.

Он может пройти еще шагов десять и тогда вернуться назад.

Но она вдруг взглянула на него и пошла ему навстречу. Она шла быстро, как бы вдруг набравшись храбрости, и задыхалась, когда заговорила. Она нервно улыбнулась.

- Здравствуйте. Как я рада, что мы с вами встретились!

Боже мой, что делалось с его сердцем; оно не билось, оно трепетало. Он хотел ответить и не мог, он только пошевелил губами. Какой-то аромать струился от её одежды, или, может-быть, от её уст? В эту минуту он не помнил её лица: но он узнал её гибкие плечи и увидел её длинную узкую руку, опирающуюся на ручку зонтика. Это была её правая рука. На пальце было надето кольцо,

В первые секунды он не обратил на это внимания и не почувствовал всего несчастья. А рука её была чудно прекрасна.

- Я уже целую неделю в городе,- продолжала она,- а вас еще не видала. Да, я видела вас раз на улице, кто-то показал мне вас. Вы стали знаменитостью.

Он пробормотал:

- Я знал, что вы в городе. Вы долго еще пробудете здесь?

- Несколько дней. Нет, недолго. Мне пора ехать домой

- Я очень вам благодарен, что вы доставили мне случай видеть вас,- сказал он.

Молчание.

- Да, знаете, я заблудилась,- заговорила она.- Я остановилась у камергера. Как мне пройти домой?

- Если позволите, я провожу вас.

Они пошли.

- Отто живет дома?- спросил он, чтобы что-нибудь сказать.

- Да, дома,- коротко ответила она.

Несколько человек вышли из ворот, они несли фортепиано и загородили дорогу. Виктория откинулась влево и почти прижалась к своему спутнику. Иоганнес взглянул на нее.

- Простите,- сказала она.

Радостное чувство охватило его при этом прикосновении, её дыхание коснулось на мгновение его щеки.

- Я вижу, вы носите кольцо,- сказал он. Он взглянул и улыбнулся, стараясь быть равнодушным.- Вас можно поздравить?

Что-то она ответит? Он глядел на нее и едва дышал.

- А вы?- спросила она.- Разве у вас еще нет кольца? Неужели? Мне кто-то рассказывал. Теперь так много говорят о вас. Даже в газетах о вас пишут.

- Я написал несколько стихотворений,- отвечал он.- Но вы их, конечно, не читали.

- Разве вы не написали целой книги? Я думала...

- Да, у меня есть небольшая книжка стихов.

Они вышли на маленькую площадь, она не спешила, хотя и искала дорогу в дом камергера. Она села на скамейку. Он стоял перед ней. Она вдруг протянула ему руку и сказала:

- Садитесь.

И только когда он сел, она отняла руку.

"Теперь или никогда!", подумал он. Он старался впасть опять в шутливый, равнодушный тон, улыбался и глядел прямо перед собой.

- Итак, вы обручены и даже не хотите мне этого сказать, мне, вашему соседу, там, на родине.

Она решилась.

- Не об этом хотела я говорить с вами сегодня, - сказала она.

Он сразу стал серьезным и тихо отвечал:

- Да, я это хорошо понимаю.

Молчание.

Он продолжал:

- Конечно, я всегда знал, что этому ничто не помогает,- да, что я никогда не буду тем, который... Я только сын мельника, а вы... конечно, это должно быт так. И я не понимаю, как я осмелился сесть рядом с вами. Я должен бы лежать там или стоять перед вами на коленях. Это было бы справедливо. Но, все-таки, мне кажется, как-будто... И все эти годы, что я прожил вдали от вас, сделали свое. Мне кажется у меня словно прибавилось мужества. Я знаю, я уже не ребенок, и знаю также, что вы не можете ввергнуть меня в темницу, если бы даже этого и хотели. Поэтому у меня хватает мужества высказать все это. Но вы не должны за этой сердиться на меня, иначе я лучше замолчу.

- Нет говорите. Скажите то, что вы хотели сказать.

- Вы позволяете? То, что я хочу? Но тогда ваше кольцо не должно мне ничего запрещать.

- Нет,- тихо ответила она.- Оно вам ничего не запрещает. Нет.

- Что? Да что же это значит? Да сохранит вас Бог, Виктория, я не ослышался?- Он вскочил и наклонился, чтобы увидеть её лицо. - Значит, кольцо ничего не означает?

- Садитесь.

Он сел.

- Если бы вы только знали, как я думал всегда только о вас одной! Один Бог знает, была ли у меня в сердце хоть одна другая мимолетная мысль! Среди всех, кого я видел, среди всех, кого я знал, вы были для меня единственным человеком на свете. У меня была только одна мысль: Виктория прекраснее и лучше всех, и я знаю ее! Фрёкэн Виктория, так называл я вас мысленно. О, я давно хорошо понял, что никто так не далек от вас, как я; но я знал вас,- а это уже было совсем не так мало для меня - и знал, что вы живете там и, может быть, иногда думаете обо мне. Разумеется, вы никогда не вспоминали меня; но часто вечером я сидел в своей комнате и мечтал, что вы, может-быт, изредка вспоминаете обо мне.

- И, знаете, тогда небо открывалось передо мной, фрёкэн Виктория, и я писал вам стихи, покупал вам на все свои деньги цветы, приносил их домой и ставил в воду. Все мои стихи написаны вам, и те немногие, не посвященные вам, я не напечатал. Но вы, конечно, не читали и тех, которые напечатаны? Я начал теперь большое произведение. Боже мой, я так благодарен вам, потому что все мое существо полно вами и в этом мое единственное счастье. Постоянно, и днем и ночью, слышал я и видел что-нибудь, напоминающее вас. Я написал ваше имя на потолке и я лежу и гляжу на него; но девушка, которая у меня убирает, его и не видит, я написал его так мелко, чтобы оно было видно только мне одному. Это доставляет мне какое-то удовольствие.

Она отвернулась, расстегнула платье и вынула бумагу.

- Поглядите! - сказала она, тяжело дыша.- Я вырезала это и спрятала. Знайте же, я читаю это каждый вечер. В первый раз мне показал это папa, я отошла к одну и прочла. Где это? Я не могу найти, сказала я и отдала назад газету. Но я уже прочла и была так счастлива.

От бумаги шел аромат её груди: она сама развернула ее и показала: это было одно из его первых стихотворений: короткие стихи, посвященные амазонке на белом коне. Это было наивное, горячее признание, которого нельзя было больше сдержать; и как яркие звезды, горело оно в каждой строке.

- Да,- сказал он.- Я написал это. Это было давно, тополи шумели под моим окном, и я написал это. Вы, правда, хотите его сохранит? Благодарю вас! Вы опять спрятали их?!

- Ах! - вырвалось у него и голос его зазвучал совсем тихо:- Подумать, что вы сидите так близко от меня. Я чувствую вашу руку в своей, я ощущаю теплоту, исходящую от вас. Часто, сидя один и думая о вас, я дрожал от честолюбия, теперь мне тепло. Когда я в последний раз видел вас на родине, вы были тоже прекрасны: но теперь вы стали еще прекраснее. Ваши глаза так прекрасны, и брови, и ваша улыбка,- нет, я не знаю сам, что говорю, в вас все, все прекрасно.

Она улыбалась и глядела на него, полузакрыв глаза, которые глубоко сияли из-под длинных ресниц. Щеки её были покрыты румянцем. Казалось, она была охвачена безумной радостью, и бессознательным движением она взяла его за руку.

- Благодарю вас,- сказала она.

- Нет, Виктория, дайте мне все высказать,- возразил он. Вся душа его стремилась к ней, и ему хотелось сказать еще много, много; но у него вырывались только бессвязные признания, он был словно опьяненный.- Да, Виктория,- если вы меня хоть немного любите,- я не знаю этого, но скажите, что вы меня любите, даже если это не правда. Будьте так великодушны! О, мне хотелось обещать вам, что из меня что-нибудь выйдет, что из меня выйдет что-нибудь великое, неслыханно великое. Вы и не подозрезаете, что из меня могло бы выйти; когда я задумываюсь об этом, я чувствую, что преисполнен великими подвигами. Иногда это стремление неудержимо рвется наружу, и я вскакиваю ночью и, шатаясь, хожу по комнате, потому что схожу с ума от видений. Рядом в комнате живет человек, которому я мешаю спать, и он стучит в стену. Когда забрезжит свет, и он приходит ко мне и сердится на меня. Но мне это все равно, я не обращаю на него внимания,- я так долго думал о вас, что мне начинает казаться, будто вы около меня. Я иду к окну и пою. Начинает светать. Тополи чуть шелестят. Покойной ночи! - говорю я наступающему дню. И я вспоминаю вас. Теперь она спит,- думаю я.- Покойной ночи! Бог да благословит ее! Потом я ложусь спать. Так идет вечер за вечером. Я никогда не думал, что вы так прекрасны, Виктория! Когда вы уедете, я удержу вас в свой памяти такой, какая вы сейчас. Я, как живую, буду вас видеть перед собой...

- Разве вы не поедете домой?

- Нет, я еще не кончил работы. Да, я приеду. Я поеду теперь же. Я еще не кончил работы, но я сделаю все, что в силах человеческих. Гуляете ли вы по саду? Выходите ли вы по вечерам, Виктория? Я мог бы вас увидеть, поклониться вам, большего я и не хочу. Но если вы меня хоть немного любите, если вы жалеете меня, если можете выносить мое присутствие, скажите мне это - доставьте мне это счастъе... Знаете, есть такая пальма, которая цветет раз в жизни, хотя и достигает иногда восьмидесяти лет. Талипотовая пальма. Она цветет только один раз. Теперь я цвету. Да, я достану денег и поеду домой. Я продам то, что написал; я пишу теперь большую книгу, и я продам теперь, завтра же все, что я успел написать. Я получу за это много денег. Вы хотите, чтобы я поехал домой?

- Благодарю вас, тысячу раз благодарю вас... Простите, если я надеюсь на слишком многое - верю в слишком многое, но так приятно - верить в необычайно многое. Это счастливейший день моей жизни.

Он снял шляпу и положил ее около себя.

Виктория поглядела вокруг. По улице шла какая-то дама, а дальше женщина с корзиной. Виктория с беспокойством поглядела на часы.

- Вам уже пора итти?- спросил он.- Скажите мне что-нибудь прежде, чем уйти, дайте мне услышат, что... Я люблю вас и говорю вам это. От вашего ответа будет зависеть... Вы владеете мною всецело. Что вы мне ответите?

Молчание.

Он опустил голову.

- Нет, не говорите! - попросил он.

- Не здесь,- возразила она.- Я скажу это там, дома.

Они пошли.

- Говорят, вы женитесь на девочке, которую вы спасли; как ее зовут?

- Вы говорите о Камилле?

- Камилла Сейер. Говорят, что вы на ней женитесь.

- Да? Почему вы об этом спрашиваете? Ведь; она еще ребенок. Я бывал у них, у них такой же большой, богатый замок, как и у вас; я часто бывал у них; нет, она еще ребенок!

- Ей пятнадцать лет. Мы встречались с ней в обществе, я в восторге от нея. Она такая прелестная!

- Я не женюсь на ней,- сказал он.

- Нети, так нет.

Он взглянул на нее. Тень пробежала по её лицу.

- Почему вы теперь заговорили со мной об этом? Вы хотите отвлечь мое внимание на другую?

Она быстро пошла дальше и ничего не ответила. Они подошли к дому камергера. Она схватила его за руку и повела за собой по лестнице наверх.

- Я не могу с вами,- сказал он удивленно. Она позвонила, обернулась к нему, грудь её волновалась.

- Я люблю вас! - сказала она,- Понимаете? Одного вас люблю я!

В одно мгновение сбежала она на несколько ступеней ниже, обняла его и поцеловала. Она вся трепетала от его прикосновения.

- Одного вас люблю я,- повторила она, задыхаясь, с затуманенными глазами.

Наверху отперли дверь, она вырвалась от него и быстро взбежала по лестнице.

IV.

Светает, забрезжил холодный, серый сентябрьский день.

Тополи шумят в саду. Открывается окно, из него высовывается человек и тихо напевает. Он полуодет и словно опьянен от счастья.

Вдруг он отворачивается от окна и смотрит на дверь. К нему постучали. Он крикнул: "Войдите!" Вошел пожилой человек.

- Здравствуйте! - обращается он к вошедшему. Но последний бледен и вне себя от гнева, в руках у него лампа, потому что не совсем еще светло.

- Я попросил бы вас еще раз обратить внимание, г-н Мюллер, г-нь Иоганнес Мюллер, и подумать, справедливо ли, вежливо ли вы поступаете?- гремит разгневанный старик.

- Да,- отвечает Иоганнес,- вы правы. Но сегодня ночью на меня нашло вдохновение, посмотрите, все это я написал сегодня ночью. Я недаром провел эту ночь. А теперь я кончил. Я только открыл окно и тихо напевал.

- Вы пели во весь голос! - говорить старик.- Я никогда не слыхал такого громкого пения понимаете? Да еще ночью.

Иоганнес хватает со стола целую пачку листков.

- Посмотрите! - воскликнул он. - Уверяю вас, никогда еще не писалось мне так легко. Меня как бы осветила продолжительная молния. Однажды я видел молнию, скользившую по телеграфной проволоке, точно это был огненный шарф. То же произошло сегодня и со мной. Что же мне делать? Мне кажется, вы не будете больше на меня сердиться, если услышите, как это все произошло. Я сидел и писал, я не шевелился; я помнил о вас и старался сидеть тихо. Но наступила минута, когда я уже ни о чем больше не думал, грудь моя разрывалась, может-быть, я тогда встал, может-быть, я даже не раз вставал и ходил по комнате. Я был так счастлив.

- Я не слыхал шума ночью,- сказал старик.- Но с вашей стороны непростительно открывать так рано окно и кричать во весь голос.

- Конечно. Это непростительно. Но, ведь, я же вам объяснил. Я никогда не проводил подобной ночи. Вчера мне многое пришлось пережить. Вчера я шел по улице и встретил свое счастье. О, слышите ли, я встретил мою звезду, мое счастъе. Знаете, она потом поцеловала меня. Ея губы были красны, и я люблю ее, она целует меня и опьяняет меня. Дрожали ли у вас когда-нибудь так губы, что вы не могли говорить? Я не мог говорит. Мое сердце заставляло трепетат все мое тело. Я прибежал домой и заснул; я сидел вот на этом стуле и спал. Вечером я проснулся. Душа моя была охвачена волнением, и я начал писать. Что я писал? Вот, это все здесь! Мною овладело редкое, возвышенное вдохновение, небеса разверзлись передо мной, мне казалось, что в душе моей наступил теплый летний день, ангел протягивал мне чашу с вином, и я пил, это был опьяняющий напиток, и я пил его из гранатовой чаши. Слышал я бой часов? Видел я, как потухла лампа? Дай вам Бог понят это! Я пережил все снова, я шел с моей милой по улице, и все оглядывались на нее. Мы пришли в парк, встретили короля, я снял шляпу и от радости почти коснулся ею земли, и король взглянул на нее, на мою милую, потому что она стройна и прекрасна. Мы вернулись в город, и все школьники оглядывались на нее, потому что она молода и одета в светлое платъе. Подойдя к красному каменному дому, мы вошли в него. Я проводил ее вверх по лестнице, и мне хотелось опуститься перед ней на колени. Тогда она обняла меня и поцеловала. Это случилось вчера вечером. Если бы вы спросили меня, что я написал, я ответил бы, что эта единая неудержимая песнь о радости и счастье. Мне казалось, что счастъе лежит передо мной, кивает мне своей гибкой шеей, улыбается и тянется ко мне.

- Довольно мне слушать вашу боловню, - сказал с досадой и нетерпением старик.- Я говорил с вами в последний раз.

У двери Иоганнес остановил его.

- Постойте. Если бы вы могли видеть, как свет заиграл на вашем лице. Я заметил, когда вы повернулись, как на ваше лицо упал светь от лампы. Вы не казались уже таким сердитым. Да, я открыл окно, я пел слишком громко. Я всех любил, как братьев. Иногда случается, что перестаешь рассуждать. Мне нужно было помнит, что вы еще спите.

- Весь город еще спит.

- Да, еще очень рано. Мне хочется вам сделать подарок. Не откажитесь принят его. Это серебряный портсигар, я получил его в подарок. Мне подарила его маленькая девочка, которую я однажды спас. Пожалуйста, примите его. В него входит двадцать папирос. Вы не хотите его принять? Да, вы не курите? Позвольте мне завтра прийти к вам и извиниться? Мне хотелось бы чем-нибудь заслужить ваше прощение.

- Покойной ночи.

- Доброй ночи! Теперь я лягу спать. Обещаю вам. Вы не услышите больше никакого шума. И в будущем я постараюсь не забывать этого.

Старик ушел.

Иоганнес быстро распахнул дверь и крикнул ему в след:

- Я уезжаю завтра. Я больше не буду вам мешать, завтра я уезжаю. Я забыл вам это сказать. . .

На другой день ему не удалось уехать. Его задержали разные дела, кое-что ему надо было купить, кое-что продать, так прошел и вечер. Как безумный метался он туда и сюда.

Наконец, он позвонил у дверей камергера. Дома ли Виктория?

Виктория ушла за покупками

Он объяснил, что он и Виктория были из одного местечка, он хотел только повидать ее; если бы она была дома, он попросил бы позволения повидать ее. Ему хотелось бы послать поклон домой.

Он пошел бродить по городу. Может-быть, он ее встретит или увидит где-нибудь, может-быть, она проедет мимо в карете. Он бродил до вечера. Около театра он увидел ее, поклонился, улыбнулся и еще раз поклонился, и она ответила на его поклон. Он хотел подойти к ней, их отделяло всего несколько шагов, вдруг он заметил, что она не одна, с ней был Отто, сын камергера, он был в мундире лейтенанта.

Иоганнес подумал: Теперь она, вероятно, кивнет мне, или сделает знак глазами? Но она быстро вошла в театр, покраснев, с опущенной головой, будто хотела спрятаться.

Может-быть, ему удастся увидеть ее в театре?

Он вошел и купил билет.

Он знал ложу камергера. У этих богачей, конечно, была ложа. Она сидела в ней, сияя своей красотой, и оглядывала публику. Видела ли она его?

Нет!

В антракте он пошел в коридор и дождался. Он снова поклонился, она взглянула на него с некоторым удивлением и кивнула ему.

- Ты можешь получит здесь воду,- сказал Отто и показал на дверь.

Они прошли мимо.

Иоганнес поглядел им вслед. Какой-то туман застилал его глаза. Все проходившие толкали его и сердились, он машинально извинялся и продолжал стоять на том же месте. Тут она исчезла.

Когда она вернулась, он низко поклонился ей и сказал:

- Простите, фрёкэн...

- Это Иоганнес,- сказала она. - Ты его узнаешь?

Отто что-то ответил, рассеянно взглянув на него.

- Вы, вероятно, хотите спросить, как поживают ваши родные?- продолжала она, и её лицо снова стало прекрасным и спокойным.- Наверно я не знаю, но думаю, что у них все идет хорошо. Даже наверно. Я передам им от вас поклон.

- Благодарю. Вы скоро уезжаете?

- На-днях. Хорошо, я передам ваш поклон.

Она кивнула ему и ушла.

Иоганнес смотрел ей вслед, пока она не исчезла, потом вышел из театра. Тяжело и тоскливо ходил он взад и вперед по улицам, чтобы убить время. В десять часов он стоял около дома камергера и ждал. Спектакль кончился, она сейчас приедет. Может быть, ему удастся отворить дверцу кареты и снять шляпу, отворить дверцу кареты и склониться до земли!

Наконец, через полчаса она приехала. Остаться ли ему у дверей дома и еще раз напомнит о себе? Он слышал, как отворились ворота, карета въехала во двор и ворота снова захлопнулись. Тогда он обернулся.

Целый час ходил он перед домом взад и вперед по улице. Он никого не ждал и ничего не желал. Вдруг ворота раскрылись, и Виктория вышла на улицу. Она была без шляпы, только на плечи был накинут шарф. Она улыбалась, не то боязливо, не то смущенно, и спросила, чтобы начать разговор:

- Вы гуляете и мечтаете?

- Нет,- отвечал он.- Я не мечтаю. Я просто хожу здесь.

- Я видела, что вы ходите взад и вперед и хотила... Я видела вас из окна. Я должна сейчас же вернуться.

- Благодарю вас, что вы вышли, Виктория. Я был в таком отчаянии, а теперь все прошло. Простите, что я поклонился вам в театре; к сожалению, я был тоже здесь в доме камергера и спрашивал вас, я хотел вас видеть и узнать, чего вы хотите.

- Да,- сказала она,- вы же знаете все. Третьяго дня я сказала так много, что вы не могли не понять этого.

- Я попрежнему не уверен во всем.

- Не будем больше говорит об этом. Я сказала достаточно, я сказала слишком много, а теперь вы страдаете из-за меня. Я люблю вас, я не лгала третьяго дня и не лгу теперь, но многое разделяет нас. Я очень люблю вас, я говорю с вами охотнее, чем с кем-бы то ни было другим, но... Я не могу больше оставаться здесь, нас могут увидеть из окон. Иоганнес, существует так много причин, которых вы не знаете, поэтому вы не должны просить меня сказать, что я думаю. Я думала об этом день и ночь; я думаю то, что я высказала. Но это невозможно.

- Что невозможно?

- Все. Все, слушайте, Иоганнес. Позвольте мне быть гордой за вас обоих.

- Хорошо, я согласен! Но третьяго дня вы были со мной ласковее. Вышло так, что вы встретились со мной на улице, вы были в хорошем настроении, и вот...

Она вернулась, чтобы уйти.

- Разве я сделал вам что-нибудь неприятное?- спросил он. Он изменился в лице и побледнел.- За что я лишился вашей...? Разве я что-нибудь нарушил за эти два дня?

- Нет, дело не в этом! Я только думала об этом, разве вы не думали об этом? Разве вы не понимаете, что это совершенно невозможно. Я расположена к вам, я очень ценю вас...

- И уважаю.

Она взглянула на него, улыбка сбежала с её губ, и она еще горячее продолжала.

- Боже мой, неужели вы сами не понимаете, что папа сказал бы вам. Зачем вы заставляете меня говорит это? Ведь вы сами это знаете. Что из этого может выйти? Разве я не права?

Молчание.

- Да,- ответил он.

- А потом,- продолжала она,- есть так много причин... Нет, вы не должны больше ходить за мной в театр. Я так испугалась вас. Вы не должны больше этого делать.

- Хорошо,- сказал он.

Она схватила его за руку.

- Не можете ли вы хот ненадолго приехать домой? Я была бы так рада. Какая у вас горячая рука; а мне так холодно. Нет, теперь уж мне пора итти. Покойной ночи.

. . .

- Покойной ночи,- ответил он.

Холодно и серо тянулась улица, она казалась бесконечно тянущейся лентой из песку. Ему встретился мальчик, продававший старые, вялые розы; он подозвал его, взял одну розу, дал мальчику золотую монету в пять крон и пошел дальше. Вскоре затем он увидел толпу детей, играющих около ворот. Мальчик лет десяти тихо сидел и смотрел на них. Он следил за игрой старческими, голубыми глазами, у него были впалые щеки, четырехугольный подбородок, а на голове была надета холщевая шапочка. Эта была подкладка из-под шляпы. На ребенке был надет парик, какая-то болезнь навсегда лишила его волос. Душа его казалась также совсем поблекшей.

Все это он заметил, хотя не имел никакого представления, где он находится и куда идет.

Пошел дождь, он не замечал этого и не раскрывал зонтика, хотя целый день носил его с собой.

Выйдя, наконец, на площадь, где стояли скамейки, он подошел и сел на одну из них. Дождь шел все сильнее и сильнее, машинально раскрыл он зонтик и продолжал сидеть. Вскоре его охватила непреодолимая усталость; мысли его начали путаться, он закрыл глаза и задремал.

Через несколько времени его разбудил громкий разговор прохожих. Он встал и поплелся дальше. Мысли его прояснились, он вспомнил все происшедшее, даже мальчика, которому он заплатил пят крон за розу. Он вообразил себе восторг маленького торговца, когда он увидит, что - это золотая монета в пят крон, а не в двадцать пят ёр. Бог с тобой!

И другия дети, спрятавшись от дождя, продолжали, может-быть, играть в воротах, а калека - десятилетний старик - сидель и смотрел на них. Как знать, может-быть, он сидел и радовался чему-нибудь, может-быть, дома, на заднем дворе, у него была кукла, паяц или волчок. Может-быть, он еще не все потерял в жизни; может-быть, в его поблекшей душе еще теплилась надежда.

Его обогнала изящная, стройная дама. Он вздрогнул и остановился. Нет, он её не знает. Она повернула из соседней улицы и быстро прошла мимо; у неё не было зонтика, хотя дождь лил ручьями. Он догнал ее, взглянул на нее и прошел мимо.

Какая она была стройная и молодая! Она вся промокнет, простудится, а он не осмеливается подойти к ней. Он закрыл зонтик, чтобы дождь промочил не ее одну. Когда он вернулся домой, была уже полночь.

На столе лежало письмо, это была пригласительная записка. Сейеры были бы очень рады, если бы он пришел к ним завтра вечером. Он встретят знакомых и между прочим - не отгадает ли он сам?- Викторию, барышню из замка! Затем шли приветствия.

Он заснул, сидя на стуле. Через два часа он проснулся от холода. Полусонный, продрогший, утомленный впечатлениями дня, он сел к столу, чтобы ответить на приглашение, которого он не хотел принять.

Он написал ответ и хотел опустить его сейчас же в ящик. Вдруг он вспомнил, что Виктория тоже приглашена. Да, но она ему ничего об этом не сказала, она боялась, что он придет, она не хотела встречаться с ним в обществе.

Он разорвал письмо и написал другое, в котором благодарил и обещал прийти. Рука его дрожала от внутреннего волнения, его охватило какое-то особенное радостное чувство горечи. Почему ему не пойти? Зачем ему скрываться? Довольно!

Он пришел в сильное волнение. Захватив полную горсть листков календаря, он разом оборвал их и перенес свои числа на неделю вперед. Ему казалось, что он чем-то обрадован, чем-то восхищен, он воспользуется этим часом, он закурит трубку, сядет на стул и будет наслаждаться. Но трубка не вычищена, он напрасно ищет нож или щипцы и отламывает вдруг одну из стрелок от часов, стоящих в углу, чтобы вычистить трубку. Вид этого разрушения действует на него успокоительно, он смеется внутренно и осматривается, что бы ему еще сломать.

Время идет. Не раздеваясь, в мокром платье бросается он на постель и засыпает.

Он проснулся поздно днем. Дождь все еще шел, на улице было мокро. В голове его шумело, воспоминания о сне путались с событиями прошедшего дня; он не чувствовал лихорадки, жар спал, он чувствовал приятную прохладу, словно всю ночь бродил по душному лесу, а теперь вышел к источнику.

В дверь раздался стук. Почтальон принес ему письмо. Он его распечатал, прочел и с трудом понял. Он был от Виктории, она писала в двух словах, что забыла сказать ему: сегодня вечером она будет у Сейер; она хочет встретиться с ним, хочет объясниться, хочет попросить его забыть ее и перенести это мужественно. Она извиняется за дурную бумагу и посылает дружеский привет.

Он пошел в город, пообедал, вернулся домой и написал Сейер отказ, он не может прийти, он с удовольствием примет это приглашение хоть на завтрашний вечер.

Это письмо он послал с посыльным к Сейер.

V.

Наступила осень. Виктория уехала, и вдоль узкой, длинной улицы тянулись все те же домики и царила та же тишина. В комнате Иоганнеса по ночам горел огонь. Он зажигал его вечером, когда появлялись звезды, и тушил на рассвете. Он работал и боролся, и писал свое большое произведение.

Так шли недели и месяцы; он был один и не искал общества, у Сейер он больше не был. Часто фантазия играла с ним злые шугки и заставляла его писать строки, не имеющия ничего общего с его произведением; и позднее, прочитывая написанное, он должен был их вычеркивать. Это сильно затрудняло его работу. Неожиданный шум, нарушивший тишину ночи, стук колес на мостовой, давали внезапный толчок его мыслям и отвлекали их в сторону: Сторонись с дороги, едет экипаж!

Зачем? Зачем обращать внимание на этот экипаж? Он проехал мимо, может-быт, он уже на углу. Может-быть, там стоит человеке, без сюртука и шапки, он стоит, наклонившись вперед и подставляя голову, он хочет, чтобы экипаж переехал его, искалечил, убил насмерть. Этот человек хочет умереть, это его дело. Он не застегивает больше пуговиц на рубашке и утром он не зашнуровал башмаков, все на нем расстегнуто, худая грудь его обнажена; он должен умереть... Человек доживал свои последния минуты, он написал другу письмо, записку, маленькую просьбу. Человек умер и оставил после смерти это письмо. На нем стояло число и подпись, оно было написано большими и маленькими буквами, хотя тот, кто писал его, через час должен быть умереть. Это было так странно. Он даже сделал под своей подписью обычный росчерк. А через час он умерь.

Был еще человек. Он лежал один в своей маленькой комнате, выкрашенной в голубую краску и с деревянной облицовкой.

Что же из этого? Ничего. На всем Божьем свете он тот, кто должен теперь умереть. Он решил это; он думает об этом до изнурения. Он видит, что наступает вечер, что стенные часы показывают восемь, и не понимает почему они не бьют. Часы не бьют. Прошло уже несколько минут после восьми, они продолжают чикать, но не бьют. Бедняга, его разум уже начинает гаснут, часы пробили, а он этого и не заметил. Потом он прострелил портрет своей матери, висевший на стене, к чему ему теперь этот портрет, и зачем ему быть целым, когда его уже не будет? Его усталые глаза замечают на столе цветочный горшок, он протягивает руку и медленно, задумчиво опрокидывает на пол большой цветочный горшок, и он разбивается. Потом он выбрасывает в окно янтарные мундштуки. Ему кажется таким понятным, что они не должны здесь лежать, когда его не будет. Через неделю этот человек умер.

Иоганнес поднялся и заходил взад и вперед по комнате. Сосед по комнате проснулся, перестал храпеть, и раздался вздох, стон, полный отчаяния. Иоганнес на цыпочках подходит к столу и снова садится. Ветер шумит в тополях под окнами, и ему становится холодно. Со старых тополей опали листья, и они похожи на печальных уродов; некоторые узловатые сучья трутся о стену дома и издают скрипучие звуки, напоминающие звуки пилы, двигающейся взад и вперед по дереву.

Он пробегает глазами листки и прочитывает написанное. Да, его фангазия опять занесла его в сторону. Ему совсем не нужна история о смерти и проезжающем мимо экипаже. Он пишет о саде, о зеленом роскошном саде, близ своего дома, о саде при замке. О нем пишет он. Он лежит теперь мертвый, занесенный снегом; и все-таки он пишет о нем, и в нем царит не зима и снег, а весна и благоухание и теплые ветры. Вечер. Вода течет тихая и глубокая и кажется озером из клея; сирень благоухает, живая изгородь высится, покрытая почками и зелеными листиками, а воздух так тих, что слышно, как токует глухарь по ту сторону пруда. На дорожке сада стоит Виктория, она одна, одета в белом, ей двадцат лет. Вот стоит она. Она выше самого высокого розового куста, она смотрит поверх воды, мимо лесов, и взгляд её достигает дремлющих вдали гор; она выглядить белой душой, веющей среди зеленого сада. Внизу по дороге раздается шум, она делает несколько шагов, входит в беседку; опирается локтем на перила и смотрит вниз. Человек, идущий по дороге, снимает шляпу и кланяется, почти касаясь шляпой земли. Она кивает головой. Человек оглядывается, на дороге никого нет, никто не следит за ним, он делает несколько шагов по направленно к стене. Она откидывается назад и кричит : "Нет, нет !" Она машет ему рукой.- Виктория, говорит он, это было истинно верно то, что вы раз сказали : я не должен мечтать об этом, потому что это невозможно.- Да, отвечает она, но чего же вы хотите ? Он подходить совсем близко, их разделяет только стена и раздается его ответ :- Чего я хочу ? Видите ли, я только хочу простоять здесь одну минуту. Это последний раз. Я хочу подойти к вам как можно ближе, как можно ближе; типерь я стою близ вас ! - она молчить. Проходить минута.- Прощайте, говорить он и снимает шляпу, опят почти касаясь земли.- Прощайте, отвечает она. И он уходит, не оглядываясь.

. . .

Что ему за дело до смерти? Он собирает все исписанные листки и бросает их в печь. Там лежали уже другие листки, которые нужно было сжечь,- горячий поток фантазии, выступивший из берегов. И он писал дальше о человеке, стоящем на дороге, об этом удивительном человеке, который поклонился и ушел, когда прошла его минута. А там, в саду осталась молодая девушка в белом, вступившая в свою двадцатую весну.

Она не хотела его, нет. Но он стоял у стены, за которой она жила. Он был однажды так близко от нея. . .

Шли недели и месяцы и наступила весна. Снег растаял, отовсюду несся шум освободившихся ручьев и потоков. Прилетели ласточки, и в лесу, примыкающем к городу, началась веселая и шумная жизнь зверей и птиц. От земли поднимался свежий, пряный запах.

Он работал всю зиму. Как бы в добавление к его тяжелой работе, и день и ночь скрипели о стену дома крепкие сучья тополей; теперь наступила весна, и скрипучие звуки пилы замолкли.

Он распахнул окно и выглянул в него; на улице уже стихло, хотя еще не было полуночи, звезды сияли на безоблачном небе, завтрашний день обещал быть ясным и теплым. Из города несся неясный, смешанный шум. Вдруг раздался железнодорожный свисток, это проходил ночной поезд; он звучал в ночной тишине, как одинокий крик петуха. Теперь наступило время работы, этот свист ночного поезда всю зиму напоминал ему об этом.

Он закрывает окно и снова садится к столу. Он отбрасывает в сторону книги, которые он читал, и ищет бумагу. Он схватывает перо.

Его большое произведение уже почти кончено, остается только заключительная глава, как бы привет с уплывшего вдаль корабля, и она уже готова в его воображении:

В маленьком трактирчике на проезжей дороге сидит путешественник. Он здесь проездом и едет далеко, далеко. У него седые волосы и борода, он прожил уже не мало, не мало лет, но еще высок и силен и не так стар, как выглядит. На дворе стоит его экипаж, лошади отдыхают, кучер весел и доволен, потому что путешественник велел дать ему вина и накормить его. Когда путешественник записал свое имя, хозяин узнал его, низко поклонился ому и оказал ему много почестей. Кто живет теперь в замке?- спросил он. Хозяин отвечал: Полковник, он очень богат, а госпожа очень милостива ко всем. Ко всем? переспросил про себя путешественник и странно улыбнулся, и ко мне тоже? И он сел и начал писат, и дописав до конца, перечел еще раз,- это были грустные и спокойные стихи, но в них было много горечи. Затем он разорвал бумагу и продолжал сидеть и рвать ее на мелкие куски.

В дверь постучали и вошла одетая в желтое дама. Она откинула вуаль, это была владелица замка, фрау Виктория. Она прекрасна, как королева. Путешественник встает, его душа в ту же минуту освещается ярким пламенем, подобным тому, с какимь рыбаки ловят ночью рыбу. Вы так милостивы ко всем, говорит он с горечью, вы пришли и ко мне. Она не отвечает, она стоит и смотрит на него, все лицо её залито ярким румянцем. Чего вы хотите?- спрашивает он с той же горечью:- Вы пришли затем, чтобы напомнить мне прошлое? Так это будет последний раз, я уезжаю навсегда. И снова ничего не отвечает молодая владелица замка, но губы её дрожат. Он говорит: Разве вам недостаточно, что я уже сознался в своем безумии, ну, так слушайте, я признаюсь в нем еще раз: я мечтал о вас, я был вас недостоин, теперь вы довольны? И с возрастающей горячностью он продолжал: Вы ответили мне "нет", вы вышли замуж за другого; я был мужик, медведь, дикарь, случайно попавший в юности в королевский парк. Путешественник опускается на стул, рыдает и молит: О, уходите! Простите меня, идите своей дорогой! Вся краска сходит с лица владелицы замка. Она заговорила и произносит слова медленно и отчетливо: Я люблю вас, поверьте мне, наконец: одного вас люблю я, будьте счастливы! И молодая владелица замка быстро выходит из комнаты, закрыв лицо руками...

. . .

Он кладет перо и откидывается за спинку стула.

Точка. Конец. Перед ним лежала книга, все исписанные листки, работа девяти месяцев. Радостное чувство удовлетворения охватило его, произведение его было закончено. И пока он сидит и глядит в окно, через которое уже брезжит свет, в голове его все шумит и звенит, и мысли бегут дальше. Его охватило вдохновение, мысли его подобны необработанному, дикому саду, от почвы которого поднимаются испарения.

Каким-то чудесным образом очутился он в глубокой вымершей долине, где прекратилась всякая жизнь.

Вдали одинокий и заброшенные стоит орган и играет. Он подходит к нему ближе и осматривает его; из одной стороны органа течет струйка крови в то время, как он играет... Идя дальше, он приходит на рыночную площадь. Здесь все пустынно, не видно ни деревца, не слышно ни звука, пустынная рыночная площадь. Но на песке видны следы мужской обуви, а в воздухе еще висят последния слова, произнесенные на этом месте,- так еще недавно жизнь покинула его. Какое-то особенное чувсгво охватывает его, эти слова, висящия в воздухе, над площадью, наводят на него ужас. Он отгоняет их от себя, но оне снова возвращаются, и это уже не слова, а старики: целая толпа танцующих стариков; теперь он это видить. Зачем они танцуют, и почему они не веселы, когда танцуют? От этих стариков веет холодом, они не смотрят на него, они слепы, и когда он зовет их, они не слышат, потому что глухи. Он идет на восток, к солнцу, и приходит к горе. Чей-то голос кричит ему: подошел ты к горе? Да, отвечает он, я подошел к горе. Тогда голос говорить: на горе, у подножия которой ты стоишь, я лежу связанный, иди на край света и освободи меня! Тогда он идет на край света. Около моста стоит человек и подстерегает его, он крадет тени; человек этот из мускуса. Ледяной ужас охватывает его при виде человека, который хочет отнять у него его тень. Он плюет на него и грозит ему сжатыми кулаками, но человек стоит неподвижно и ждет его. Обернись! кричит голос сзади него. Он оборачивается и видит голову, которая катится перед ним и указывает ему дорогу. Это человеческая голова, и по временам она молча и тихо смеется. Он идеть за ней. Она дни и ночи катится перед ним, а он идет следомь за ней, на берегу моря она проскальзывает в песок и исчезает. Он бросается в море и погружается на дно. Он стоит у великолепной двери и его встречает большая лающая рыба. На шее у неё грива, и она лает, как собака. Сзади рыбы стоит Виктория. Он протягивает к ней руку, она стоит обнаженная и волосы её развеваюися по ветру. Он зовет ее, он слышит свой крик - и просыпается.

Иоганнес встает и подходить к окну. Почти уже рассвело, и он видит в маленькое зеркало, что веки его красны. Он тушит лампу и при сером утреннем свете прочитывает еще раз последнюю страницу своей книги. Потом он ложится спать. . .

В этот же день Иоганнес заплатил за комнату, сдал свою рукопись и покинул город. Он уехал за границу и никто не знал куда.

VI.

Большая книга вышла из печати, целое королевство, маленький, шумный мир настроений голосов и образов. Ее раскупали и читали. Прошло несколько месяцев; когда наступила осень, Иоганнес выпустил в свет новую книгу. Что же произошло? Имя его было у всех на устах, счастье не покидало его. Эту книгу он написал на чужбине, вдали от воспоминаний пережитого на родине, и она была крепка и сильна, как вино.

Милый читатель, это история Дидриха и Изелины. Она была написана в доброе время, во дни ничтожных работ, когда все легко переносилось, написана с сильной любовью к Дидриху, которого Бог поразил любовью. . .

Иоганнес жил в чужих странах, никто не знал где именно. И прошло больше года, прежде чем кто-либо узнал об этом. . .

- Кажется, стучат в дверь,- сказал раз вечером старый мельник.

Он с женой тихо сидели и прислушивались.

- Ничего не слышно,- сказала она,- уже десять часов, скоро ночь.

Прошло несколько минут.

В дверь раздался короткий твердый стук, словно кто-то собрался, наконец, с мужеством постучать. Мельник отворил дверь. На пороге стоит барышня из замка.

- Это я, не бойтесь,- говорит она, робко улыбаясь. Она входит, ей подают стул, но она не садится. На её голову накинут только шарф, а на ногах маленькие, открытые туфли, хотя весна еще не наступила и на дороге грязно.

- Я хотел вас предупредить, что весной приедет лейтенант,- сказала она.- Лейтенант,- мой жених. Он хочет охотиться, я хотела предупредить вас об этом, чтобы вы не пугались.

Мельник с женой с удивлением взглянули на барышню из замка. До сих пор никто не предупреждал их, когда гости из замка собирались охотиться в лесах или полях; они растроганно поблагодарили ее.

Виктория направилась к двери.

- За этим только я и пришла. Я подумала, вы уже старые люди, лучше, если я предупрежу вас.

Мельник отвечал:

- Благодарим вас, милая фрёкэн! Но милая фрёкэн промочит ноги в таких тонких башмачках.

- Нет, на дороге уже обсохло,- коротко сказала она,- Я пошла прогуляться. Покойной ночи!

- Покойной ночи!

Она надавила ручку двери и вышла. В дверях она остановилась и спросила:

- Да, вы ничего не знаете об Иоганнесе?

- Нет, мы ничего не знаем о нем - благодарим за память. Мы ничего не знаем о нем.

- Он, вероятно, скоро приедет. Я думала, он вам писал.

- Нет, он не писал с прошлой весны. Иоганнес, должно-быть, в чужих странах.

- Да, в чужих странах. Ему там хорошо. Он сам пишет, что живет беззаботно. Ему там хорошо живется.

- Да, да, Бог знает! Мы ждем его,- нам он не пишет и никому не пишет. Мы только ждем его.

- Ему там, вероятно, лучше, если у него там нет никаких забот. Ну, да это его дело. Мне просто хотелось знать, приедет ли он весной домой. Покойной ночи!

- Доброй ночи!

Мельник с женой проводили ее до ворот и видели, как она, гордо подняв голову, шла по дороге к замку, ступая по лужам и грязи на растаявшей земле. . .

Через два дня от Иоганнеса пришло письмо. Приблизительно через месяц он вернется домой, когда окончит новую книгу. Все это долгое время ему жилось хорошо, новая работа его скоро закончится, жизнь целаго мира прошла через его мозг. . .

Мельник идет в замок. На дороге он находит носовой платок с меткой Виктория, она потеряла его третьяго дня вечером.

Барышня наверху, но горничная предлагает передать ей, что ему нужно.

Мельник отказывается. Он лучше подождет.

Наконец, приходит барышня.

- Мне сказали, вы хотите меня видеть?- спросила она, отворяя двери в соседнюю комнату.

Мельник входит, подает ей платок и говорит:

- Мы получили от Иоганнеса письмо.

Радостная улыбка освещает её лицо, на минуту, на краткое мгновенье. Она отвечает:

- Благодарю вас. Да, это мой платок.

- Он скоро приедет домой,- продолжает почти шопотом мельник.

Лицо её принимает холодное выражение.

- Говорите громче, кто приезжает?- переспрашивает она.

Кнут Гамсун - Виктория. 1 часть., читать текст

См. также Кнут Гамсун (Knut Hamsun) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :