Кнут Гамсун
«Бенони (Benoni). 4 часть.»

"Бенони (Benoni). 4 часть."

- Что это за еда для взрослых людей? - сказал он раз за обедом.- Бурда, болтушка какая-то. Я это ни к чему другому не клоню, а только это не еда для рабочаго человека.

Для рабочаго человека? А он день-деньской никакой работы не знал.

- Тут так холодно, а в печке ни полешка!- сказал он вечером.

- Так ты поди да принеси сам охапку,- ответила Роза.- Господи Боже, хватит, я думаю, сил у такого толстяка!

Роза с крайним неудовольствием смотрела, как Николай с каждым днем прибывал в весе и толстел; даже щеки у него начали отвисать.

Он, по обыкновению, стал отшучиваться:- Да, назови ты меня воплощенной худобой, ты бы солгала, Роза. Худоба такой недостаток, которым я не страдаю; следовательно, жир такое преимущество...

- А ты еще погоди немножко, Николай,- щеки у тебя запрыгают.

- Щекам и не полагается, я думаю, торчать на манер углов на лице.

- Но у тебя и брюшко начинает округляться.

- Гм... У тебя и того нет.

Роза пошла за дровами и подбросила в печку. Не она виновата в том, что не округляется в талии; Бог свидетель, не её это вина,- думала она.

- Какой худобы тебе от меня нужно? - приставал он к ней.- Не к лицу адвокату Аренцену расхаживать тут какой-то тенью, с постной физиономией. Какой же мне тогда почёт будет от людей?

Но мало толку было стараться вывести ее из терпения такими шуточками. Роза слишком долго их слушала и прислушалась к ним до равнодушия. Она становилась только все более серьезной и ходила, сжав губы. Николай иногда забавлялся болтовней с приемной дочкой, маленькой Мартой, и учил ее выговаривать некоторые слова так, что выходили двусмысленности... Роза чуждалась всякой сальности; ей было обидно за ребенка, и она внушала девочке:- Это он просто шутит с тобой, Марта,- ты слышишь!- А Николай отзывался на это из своей комнаты:- Никогда я не думал, что ты такая скучная, Роза!

Но хуже всего было то, что маленький капиталец адвоката Аренцена быстро таял. И то сказать, не Бог весть, сколько он и успел сколотить. Ему в прошлом году повезло, и он заработал кое-что; но весною после тинга никто не завел ни одной порядочной тяжбы, и доходы изсякли. Разумеется, деньги опять посыплются и ь его карманы по возвращении рыбаков с Лофотен; но до этого было еще долго и приходилось с прискорбием расходовать из старого запаса... Кое-что уходило также на картишки, кое-что на полушкалики в Сирилунде... Ну, так что же? Свалиться ему что ли с ног от скуки, когда он, напротив, должен жить и кормить целый дом? И довольно-таки бессмысленно после восьми месяцев женитьбы иметь на шее семью из четырех душ.

В конце марта пришло решение высшего суда по делу Арона из Гопана. И оно было проиграно; утвержден приговор уездного суда. А на адвоката Аренцена наложен новый штраф за излишнюю волокиту. Чорт побери, что это все значит? Сговорились что ли суды отнять у молодого ретивого адвоката всякую практику?

Он послал маленькую Марту в Сирилунд за целой бутылкой водки и позвал для компании кузнеца. Когда бутылка была опорожнена, оба собутыльника побрели в Сирилунд продолжать. Домой молодой Аренцен вернулся под вечер, и тут все было не по нем: обед остыл, мать, старая кистерша, худая и запуганная, видно, боялась показаться сыну на глаза, а Роза, увидав мужа в таком виде - подвыпившего, взъерошенного - сперва было рассмеялась, когда-же он обиделся, закинула голову и словно воды в рот набрала.

- Большое мне утешение от тебя, Роза, когда я в таком отчаянии! - сказал он.

Молчание.

- Это проигранное дело, видно, означает, что судебные инстанции хотят погубить мою практику; что ты скажешь?

Роза, наконец, ответила:- Я скажу, что не следовало бы тебе посылать ребенка за бутылками в Сирилунд.

- Гм... Вот ты о чем прежде всего думаешь, когда муж твой, адвокат, проигрывает дело.

Молчание.

- За бутылками? - что ты хочешь сказать? Мне нипочем выпить зараз хоть пару бутылок, а я пью какими-то полушкаликами. Или ты думаешь, я пьяница?

- Нет,- сказала она,- но ты повадился частенько в Сирилунд.

- Так что ж? Свалиться мне что ли с ног от скуки? Нет, помалкивай-ка, матушка. Когда я окончательно расстроен, я ухожу из дома, вот и все.

- Так ты целых восемь месяцев каждый день был более или менее расстроен,- сказала она.

- Да,- ответил он и два раза кивнул себе самому;- это до некоторой степени верно.

Чтобы избежать дальнейших неприятностей, Роза спросила:- Как по-твоему: не отослать ли лучше маленькую Марту домой к матери?

- Зачем? Или, пожалуй!.. Нет, совсем не нужно. Если она и сходит от меня за чем-нибудь таким в лавку, так заодно повидается с отцом. Как раз кстати выходит.

Молчание.

- Пожалуй, тебе бы все-таки лучше было взять Бенони,- сказал он в раздумье.

- Лучше бы?

- А ты сама как полагаешь? Я тебе не пара.

Она взглянула на него. Макушка у него была совсем лысая, а затылок, напротив, оброс густыми пучками волос, и потому как-то особенно выдавался, казался безобразно большим. И эта уродливая голова придавала ему вид какого-то карлика; особенно, когда он сидел вот так, сгорбившись и втянув голову в плечи.

Не дождавшись ответа, он опять сказал:- Нет, никогда я не думал, что ты такая скучная.

- Значит, тебе вернее было бы сказать, что я тебе не пара.

Молодой Аренцен сидел, разглядывая свои руки, затем вскинул глазами на стену и.проговорил: - Да, да; что ни говори, Роза, а нет иной любви, кроме краденой.

Лицо у неё передернулось, и взгляд медленно погас,- словно солнце закатилось.

- С той минуты, как любовь делается законной, она превращается в свинство,- закончил молодой Аренден. - С той же минуты она становится привычкой. И с той минуты любви и нет больше,- испарилась.

XXIII.

Шкуна, описывая большую дугу, входит в гавань. Часом позже приходят и обе яхты. Все три судна пристают у сушильных площадок Макка и выбрасывают концы причалов на берег. Наматывая воротом канат, Свен Дозорный распевает соответствующую песню, так что в Сирилунде слышно.

- У меня самого есть тресковые горы,- говорит Бенони,- но я охотно пристану и к площадкам Макка с моей рыбой...- Он смотрит молодцом в своих высоких сапогах и в двух куртках, но в гриве его около висков пробивается седина.

Немного погодя, он подъезжает к пристани на лодке со Свеном Дозорным и еще одним работником, и сразу показывает себя хозяином собственной рыбы.- Завтраначну промывать,- говорит он людям на пристани.

Среди высыпавшего на пристань народа одна особа явилась ради Свена Дозорного - женщина в большом платке, Эллен Горничная. У нея, видимо, окончательно вылетели из памяти и большой нож, и затрещины в сочельник, и сам Макк,- с такой радостью встречает она своего дружка и на глазах у всех берет его за руку:- Добро пожаловать домой! - а большой платок-то она, видно, надела недаром, спустив концы его до самых колен...

Бенони направляется в контору к Макку...

А у Макка в эту минуту шел разговор с Розой. Маленькая Марта была с нею и преважно держала в руках жестяное ведро, которое ей позволили нести. Роза была на этот раз еще тише, еще печальнее обыкновенного, но начала словно в шутку: - Нельзя ли открыть нам временный кредит в лавке?

- Как? - вопросительно отозвался Макк.- Само собой. Но разве есть нужда?

- Нет,- ответила она,- но Николая не было дома, и я думала он здесь...

- Нет. Он не часто здесь бывает.

Роза отослала Марту к отцу в лавку и затем сказала:- То-то и есть, что часто,

Макк попытался отделаться: - Преувеличиваешь. Уж эти женщины!

Ах, чего уж тут, когда даже матери его, старухе, приходится уехать от них к дочери... Стыд и срам! Просто ужасно! Из-за того только, чтобы не объедать их; у Николая ведь никакого заработка зимою. Не поговорит ли Макк с ним?.. Не поможет ли им как-нибудь? На Николая подействовало бы, если бы Макк хорошенько поговорил с ним. Эта компания с кузнецом и эти вечные прогулки в Сирилунд...

- Ну, что за преувеличение!

Роза безнадежно покачала головой: каждый день, а то и по два раза в день! И все идет так плохо, вся жизнь, самый тон... А тут еще ребенок все слышит. Нет, пускай девочка с Богом вернется домой к матери! Так не поговорит ли Макк с ним поласковее, помягче? Ведь эти посещения погребка так непристойны...

Макк старался утешить свою крестницу и пообещал взяться за дело.

- Скажи ему, что человек порядочный... Вот теперь рыбаки возвращаются с Лофотен; Николаю непременно надо сидеть дома, чтобы люди могли его застать. А то что же это будет? Подумать только - торчит тут у винной стойки и пьет на виду у всех - адвокат!

- Преувеличение! Нет, вот что похуже: он проигрывает дела.

- Да, и дела проигрывает.

- Тебе надо было выйти за Бенони,- сказал Макк.

- За Бенони? Совсем не надо было,- возразила она с горячностью, вся вспыхнув.- И ты сам хорошо это знаешь. Мне надо было выйти за того, за кого я вышла.

- И порядочно сглупила. Ты пошла наперекор всем моим советам.

Роза прервала:- Так я, значит, могу взять у Стена Лавочника в долг разной мелочи... пока что?

Бенони шел в Сирилунд и встретил Розу с маленькой Мартой на обратном пути из лавки. Увидав, кто идет ему навстречу, он вздрогнул и замедлил шаг. Само собой, ему нечего было бояться Розы, и, кроме того, не было никакой возможности спрятаться на ровной открытой дороге. Но после такого большого промежутка времени и стольких крупных событий нелегко тоже было идти спокойно, ровным шагом, как ни в чем не бывало. Но вот, и она увидала, кто идет ей навстречу, и тоже замедлила шаг, будто в нерешимости. Вид у неё был такой, словно ей хотелось провалиться сквозь землю.

- Добрый день! - сказал он. Уже с первого взгляда он увидал, как изменилась она за эти несколько месяцев. Маленькая Марта присела перед ним; вышло это очень мило, но на Бенони произвело странное впечатление: приседали только дети из благородного звания. И эта присевшая перед ним девочка вдруг напомнила ему, что перед ним господа, что Роза успела за это время сделаться дамой.

- Добрый день! С приездом! - ответила Роза, как полагалось.

- Как это ты несешь такое тяжелое ведро? - спросил Бенони у девочки.

Он сам не знал, что говорит. Хорошо, что тут случилась девочка. И Роза тоже в замешательстве наклонилась к ребенку и спросила:- Да, верно, тебе тяжело? Дай лучше я понесу.

- Нет.

- А ты возьмешь этот сверток.

- Нет, сверток не такой тяжелый,- недовольно протестовала Марта.

- Да, да, не такой тяжелый, как ведро! - рассмеялся Бенони. - А тебе хочется потяжелее?.. Это дочка Стена Лавочника?

- Да.

После такого вступления, Бенони удалось преодолеть главный приступ смущения, и он сказал:

- Давненько я не видал вас.

- О, да; время идет.

- Вы ни чуточки не изменились,- сказал он просто из доброты сердечной.

- Да ведь и не так уж много времени прошло.

- Как раз год скоро... через неделю. Хорошо поживаете?

- Да, благодарю.

- Да, да, конечно. Большая перемена. Замужем и все такое. Теперь вы важная дама.

- А ведро с патокой,- сказала вдруг Марта.

Бенони только поглядел на ребенка, но не расслышал. А Роза немножко сконфузилась такого дешевого лакомства и сказала:- Да, это тебе. Ты ведь так любишь... Дети и патока,- сказала она, обращаясь к Бенони.

- Да, да, дети и патока,- отозвался он. По-правде то, Бенони сам при случае не прочь был полакомиться хлебом с патокой, но выходило, что Роза не признавала патоки,- значит, важный у неё был дом!.. - Но вам, пожалуй, пора домой,- сказал он, - я не буду вас задерживать своей компанией.

- Вы меня не задерживаете,- ответила она.- Да, да, Марта, нам, пожалуй, надо поторопиться... А я хотела сказать тебе... вам одну вещь; извиниться перед вами за то, что все не отослала вам... вы знаете чего. Прямо не хорошо с моей стороны.

Опять насчет кольца и креста!

- Не стоит и разговаривать об этом,- сказал он.

- Я столько раз собиралась, но все как-то...

- Если эти вещи вас стесняют, бросьте их в воду. Тогда и с глаз долой, как из памяти вон,- по пословице.

Роза вспомнила, что она уже распорядилась кольцом, надела его на покойника. Но нельзя же было пускаться тут в долгия объяснения.

- Неужели вы думаете, что я захочу бросить их в воду? - сказала она.

- Так вы не захотите?

- Нет.

Радость теплой струйкой пробежала по его сердцу; он почувствовал такую благодарность, что у него вырвалось: - У меня есть еще вещицы, которые я готовил для вас; но, пожалуй, нельзя послать их вам?

- Нет, нет,- сказала она, качая головой.

- Нет, нет. Впрочем, это просто-напросто ложка да вилка. Само собой - серебряные, но... серебро самое простое. Впрочем, вы могли бы получить и всю дюжину, ежели бы захотели только.

- Благодарю вас, но...

- Нет, нет, я знаю, вам нельзя предлагать. Я так только подумал на минутку... Нет, что же это я все стою и задерживаю вас,- вдруг перебил он себя самого и заторопился уходить. Он, как мальчик, струсил, что зашел больно уж далеко со своей болтовней о серебре.

Она ухватилась за предлог и кивнула ему:- Да, да, прощайте!

- Прощайте,- ответил он. Он был так странно взбудоражен и порывался было протянуть руку, но, не встретив поощрения, ухватился в своем замешательстве за ведро Марты.- О, да какое тяжелое!- сказал он, приподнимая и взвешивая его в руке.- Ты просто молодчина, что тащишь его; вот тебе за это денежка,- сказал он и дал девочке четвертак. Пожалуй, это была не плохая выдумка; ему самому показалось, что он спас положение... Но вообще он не вполне ясно сознавал ход вещей.

А Марта позабыла присесть и поблагодарить. Когда она вспомнила об этом, большой чужой человек уже шел своей дорогой, и Роза сказала ей: - Беги за ним! - Марта поставила ведро на землю и побежала, догнала Бенони, присела, поблагодарила и вернулась назад. Бенони постоял, с улыбкой глядя ей вслед, а потом медленно продолжал путь.

Он уже с год не бывал в таком растроганном, взволнованном состоянии духа. Он вперил взгляд в пространство и думал, по временам забывая даже переставлять ноги, и на минуту приостанавливаясь. И ее-то он когда-то обнимал... ее вот, что прошла мимо. Да, да, Роза,- видно, судьба такая... А в чем она была? В накидке что ли? Пожалуй, в накидке. Ничего-то он не разглядел.

Он поднялся в контору Макка, сообщил о своем возвращении с Лофотен и выложил счеты. Он все еще был в том мягком, умиленном настроении, и лицом к лицу с Макком не говорил уже: моя рыба, мой груз, как собирался, но осведомился:- Довольны ли вы и угодно ли вам начать промывку завтра? Арн Сушильщик, верно, и в этом году будет присматривать, как в прошлом.

- Разумеется,- ответил Макк.- Он ведь знает дело.

Бенони в сущности подумывал сам присматривать за сушкой собственной рыбы. Иначе чем же он займется летом? Но Макк поставил на этом крест, а Бенони не был расположен теперь перекоряться с Макком; он все еще находился под странным впечатлением только-что пережитаго.

Макк же как будто норовил снова поставить Бенони на свое место, указать ему всю разницу между ними. Он ни словом не упомянул о том, что рыба в сущности была ни чья иная, как Бенони, а напротив задал несколько хозяйских вопросов по поводу кое-каких подробностей в счетах.

- Зачем это ты скупил столько рыбы в понедельник 13-го по такой высокой цене? Цена в этот день стояла на десять скиллингов ниже.

И Макк показал эстафету, свидетельствовавшую о том. Ах, этот воротила Макк! Везде и за всем у него был глаз.

Бенони ответил:- За тем, что, две недели спустя, я мог зато скупать на целых двенадцать скиллингов дешевле, чем все другие скупщики. У вас, верно, есть эстафета и насчет этого? Такое было у нас соглашение.

- С кем?

- С некоторыми нашими рыбаками, которым хотелось побывать дома на Пасхе. Им тогда нужны были лишния деньги. Зато я вернул убыток с лихвой после Пасхи.

- А представь себе, что эти люди погибли бы на пути домой?

- Надо было рискнуть,- ответил Бенони.- Вы сами на моем месте оказали бы людям такую же услугу.

- Но ты-то не имел права.

Бенони с раздражением ответил:- Полагаю, такое же, как вы.

Макк только пожал плечами. Вдобавок он не пригласил Бенони к себе в горницу для угощения, но под конец беседы сказал:- Пожалуйста! - и отворил дверь в лавку. Когда же они пришли туда, Макк собственноручно налил большой стаканчик коньяку и поднес Бенони.

Тут? У винной стойки? Макк Сирилундский, видно, забыл с кем имеет дело! Тут Бенони сам мог спросить себе стаканчик и заплатить за него. Он был обижен и сказал:- Нет, спасибо.

Макк сделал удивленное лицо: - Как? Я угощаю, а ты отказываешься?

- Нет, спасибо,- повторил Бенони.

Макк переменил тон, но с прежней уверенностью сказал:- Ох, были бы все такие трезвенники, как ты, Гартвигсен! А Свена Дозорного ты привез обратно? Теперь опять начнет бражничать и выкидывать разные штуки.

- Это все глядя по тому, как с ним обращаются. Свен Дозорный никогда не пьет зря.

- Не доставало только, чтобы Эллен теперь стала обращаться с ним дурно. Они ведь женятся,- сказал Макк...

Прошло, однако, не мало дней, а они все не женились. Еще бы! Стояла весна, у Макка опять горели глаза, словно гранаты, и он заставлял Эллен все откладывать да откладывать свадьбу.

- Не могу я обойтись без тебя в доме, пока не кончится тинг,- говорил Макк,- и к тому же надо сперва дождаться новой горничной; нельзя нам остаться без прислуги...

Новая горничная, которую ждали, была рослая и крепкая для своего возраста девушка, но шел ей всего шестнадцатый год. Она была второй дочерью Марелиуса из Торпельвикена, сестрой той Эдварды, что так скоро выучилась болтать по-английски. Наряды, которыми обзавелась Эдварда, не давали покоя младшей сестре, вот и ей захотелось пойти в услужение...

Тинг состоялся в этом году необычайно рано, и начальство приехало в ботфортах с мехом и в шубах. Зато этот тинг вышел в добром старом духе: заседал сам судья, а высшую власть представлял амтман. И людям опять не возбранялось расспрашивать насчет законов у судьи, чтобы не платить за советы адвокату. Зато на столе адвоката Аренцена и не высилось уже такой стопы бумаг, как в прошлом году. Что делать! Люди стали находить, что судиться - дорогая затея. И никто ведь от этого ничего не выигрывал, все только тратились да терпели убытки. Этот самый Николай Аренцен принес общине скорее зло, чем добро,- рассуждал про себя народ.

Сам Николай Аренцен отнюдь уже не представлял собой закона и >. За эти несколько недель, с возвращения рыбаков с Лофотен, он успел испытать, что такое значит упасть в добром мнении людей. В прошлом году он начал с того, что брал за совет по далеру, а в нынешнем только половину. Когда же люди и тут принимались торговаться с ним, он отвечал: - Дешевле не могу, надо же мне чем нибудь жить. - Тем не менее адвокату Аренцену пришлось еще спустить цены; он стал справляться в законах по важным вопросам всего за два четвертака и брал на себя труд еще составить бумагу за какие нибудь двенадцать скиллингов прибавки. И все-таки, все-таки дел у него не прибавлялось, напротив.

Суть-то была в том, что люди потеряли веру в .адвоката Аренцена, представлявшего закон. И если даже случалось кому-нибудь зайти к нему за советом по делу, то, ради верности, все-таки заходили потом к ленеману: так ли? Ни для кого больше не было тайной, что Аренцен проигрывал свои дела одно за другим и даже был оштрафован высшей судебной инстанцией в Троньеме.

Стоило ли после того Николаю Аренцену соблюдать часы, отсиживать в своей конторе положенное время? Люди знать его не хотели. И он отвечал жене, упрекавшей его за отлучки из конторы:- Я целую неделю высидел чинно и благородно на своем стуле и все ждал,- никто не пришел. Я сидел, как красная девица, и чуть с ума не сошел от собственной неприступности, но никто так и не пришел.

Люди махали рукой на тяжбы. Противные стороны старались, при встрече в Сирилунде, помириться у винной стойки Макка. - Вот что я скажу тебе,- обыкновенно начинал один,- мы с тобой прожили по-соседски сорок лет.- Да,- подхватывал другой,- и еще до нас покойные родители наши.- А уж после такого начала оба умилялись душой, глядели друг на друга влажными глазами и угощали один другого, соперничая между собою добрым соседским расположением. Адвокату Аренцену случалось самому, опоражнивая стаканчики у той же стойки, бывать невольным свидетелем таких идиотских примирений, которые отнимали у него хлеб...

И вот, адвокат Аревцен сидел на тинге за своим столом, сытый и пьяный, прикидываясь будто погружен в свои дела. Но стоило ему сделать маленькую передышку и поднять глаза от бумаг и протоколов, он встречал блуждающий взор Левиова из Торпельвикена, стоящего за решеткой. После того, как состоялся приговор окружного суда по его делу, Аренцен сказал ему:- Есть еще куда обжаловать решение,- в Высший суд; но за это надо прибавить адвокату особо.- Левион тогда ушел от него и стал задумываться. Теперь, с первого же дня тинга, он торчал тут с такой выжидающей физиономией, что адвокату Аренцену невтерпёж было смотреть на эти вытаращенные глаза. И Аренцен, прикидываясь, будто вдруг вспомнил о чем-то, поспешно доставал из кармана записную книжку и принимался перелистывать ее. Во время же перерыва Левион из Торпельвикена прямо подошел к судье и, протянув ему бумагу с решением суда, спросил: надо ли ему судиться дальше?

Судья, повидимому, не страдал больше ни бессонницей, ни религиозными сомнениями; это все было только в прошлом году, когда предстояло засвидетельствовать известную закладную, а почтовый пароход доставил судье полбоченка морошки... Теперь толстяк судья был опять в полном здравии и, по обычаю, охотно разговаривал с народом.

Невзирая ни на присутствие адвоката Аренцена, ни на толпившийся в зале народ, судья напрямик ответил Левиону:- Надо ли тебе судиться дальше? Нет, не надо. Ступай-ка ты со своим адвокатом да брось это дело в собственный водопад. Вот тебе решение высшего суда и мое.

В последний день тинга была прочтена и засвидетельствована также купчая Бенони на тресковые горы. В зале оставалось немного слушателей, но у всех эта новая бумага Бенони вызвала на губах улыбку. В прошлом году он отличился знаменитой закладной, в этом году купил целый участок гор из булыжника да еще потратился на засвидетельствование купчей. Такими сделками бедняга Бенони живо доведет себя до сумы!

Но никому, никому не приходилось горше, чем адвокату Аренцену. Макк, согласно обещанию, призвал его к себе и поговорил с ним с глазу-на-глаз; но толку не вышло. Тогда Макк запретил своим приказчикам отпускать молодому Аренцену у стойки крепкие напитки; но из этого также толку не вышло. Молодой Аренцен живо нашел посредников. В последний день тинга он все толкался между прибывшими из крайних шкер, стараясь сбыть новенькое золотое кольцо, что ему и удалось-таки. Это было кольцо, подаренное Бенони Розе.

XXIV.

Наконец-то Свен Дозорный с Эллен Горничной поженились и поселились в той же каморке, где лежал и все не помирал Фредрик Менза. В самом деле, Эллен так любила своего милаго, что не раз громко выражала желание поскорее развязаться со своей службой в горницах. Но ей приходилось еще некоторое время помогать новой горничной. И каждый раз, собираясь идти в господский дом, она крепко прижималась к мужу, как верная жена.

Пришла и пора обычной рубки в общественном лесу. Бенони вышел из дому и направился туда, где хозяйничали дровосеки. Ему хотелось удостовериться в том, что они не переходят его новой межи и не рубят в перелеске на горах. Да и не прочь он был показать себя хозяином такого обширного участка.

Но люди рубили только крупные деревья; очень им нужно было тратить время на какие-то прутики Бенони! Ему и не выпало случая повеличаться, говоря: вот где межа; лес по сю сторону мой. Люди только мельком взглядывали на него,- а, это Бенони,- и опять уходили в свою работу. О, как они, видно, презирали его за покупку этих гор,- он это чувствовал.

Бенони совсем притих и смиренно ходил от одной группы дровосеков к другой, говоря:- Бог в помощь!

- Спасибо! Чему тут помогать? Тут и лесу-то больше нет.

Поговорили еще на этот счет. Бенопи намекнул, что ему понадобятся рабочие очистить и сравнять площадки для сушки рыбы. Пора.

Но никто на это не отозвался. Опасались, видно, что поденщина пропадет за таким человеком, который только-что разорился. И на что ему площадки?

Бенони объяснил, что собирается зимою заняться скупкой трески.

Но этому никто и верить не хотел. У него же нет ни одного судна.

- Придется купить себе небольшую яхту,- прибавил Бенони.

Люди стали пересмеиваться между собой. Бенони собирается покупать яхту!

И никто не называл его Гартвигсеном.

Пока он стоял так, по лесу прошли двое чужих господ в клетчатых платьях; это опять приехал сэр Гью Тревельян вместе с другим господином. Пожитки их нес один из местных жителей.

Бенони поклонился, и все остальные тоже, но двое британцев не ответили. Они шли себе, перекидываясь между собою словами и откалывая от гор небольшие куски камня. Глаза у сэра Гью посоловели от хмеля. Вскоре господа скрылись из виду.

- Ну, опять Марелиус из Торпельвикена получит за своих лососок целую кучу денег,- заговорили люди.

- А дочка его Эдварда - отца своему ребенку.

- Да, да, тут, небось, пахнет не малыми деньгами! Везет же этому Марелиусу на дочек!

Когда Бенони повернул обратно домой, несколько дровосеков все-таки крикнули ему вслед что, пожалуй, не прочь расчистить горы Бенони, если поденщина будет идти им от Макка.

- Поденщина? - сказал Бенони глубоко уязвленный.- Макк Сирилундский солиднее меня что ли? У меня за этим самым Макком пять тысяч далеров.

- Ну, их тебе не видать больше,- последовал ответ.

Да, несмотря ни на что, Макку доверяли все, а Бенони никто...

Однажды к Бенони пришел посланный сказать, что сэр Гью Тревельян зовет его поговорить с ним. А посланным был сам Марелиус из Торпельвикена.

- Чего ему нужно от меня?- спросил Бенони.

- Не знаю.

- Скажи ему, что Бенони Гартвигсена можно застать здесь, в его собственном местожительстве.

Марелиус попытался было уломать Бенони, но этот ответил:- Спроси-ка его, пошлет ли он таким манером за Макком Сирилундским? Так пусть зарубит себе на носу, что я не считаю себя хуже Макка.

Бенони как раз в тот день разозлил негодный Стен Лавочник, который напомнил ему про его долг в лавку.

- Еще что? - спросил Бенони.- А твой Макк не должен мне пяти тысяч далеров?

- Ничего этого мне не известно,- ответил Стен. - И как ни как, то - особый счет. А тут работница твоя забирала в лавке всю зиму и весну; это, наконец, составляет сумму...

- А тебе-то, чорт подери, какое дело?- спросил Бенони, взбешенный.- Щенок ты этакий! Смерть ходячая! Спустить бы с тебя штаны да всыпать по родительски горячих!

Стен Лавочник не посмел больше перекоряться и, прикусив язык, пробормотал:- Я только так сказал, ради порядка. Я все запишу, что только потребуется; мне-то все едино - на чей счет писать. Макку только будет хуже.

- А разве Макк говорил тебе что-нибудь насчет моего долга в лавке? Коли так, лучше бы ему помолчать. Ведь треска-то на скалах не Маккова треска, а моя!

- Ну, об этом ты лучше потолкуй с самим Макком,- сказал Стен и вызвал хозяина из конторы.

Бенони разом притих и насчет трески - ни слова.

- Ты хотел поговорить со мной? - спросил Макк.

- Нет, это все Стен тут... То-есть, я насчет моего долга в лавку: можно ведь повременить до осени?

- Да,- ответил Макк,- я тебя не стесняю.

Бенони обернулся к Стену Лавочнику и с торжеством сказал:- Слышишь ты!

- Я только так сказал,- отозвался Стен.- И не зачем было так горячиться.

- Больше ничего? - осведомился Макк.

- Нет. Гм... Кажется, ничего.

Не Макку, этому важному барину, было вмешиваться в пререкания своих приказчиков с покупателями,- он повернулся и ушел обратно в контору...

Неделю спустя, Бенони один побрел в свой сарай проведать невод и лодки. Он был обречен на бездействие. Всю неделю старался он собрать неводную артель. Но добрые односельчане больше не верили в его счастье и не хотели ехать с ним.

Один Свен Дозорный сразу отпросился у Макка наняться к Бенони работником. Стояло лето, и дрова в Сирилунде требовались только для плиты, вот Свен и хотел поехать на лов, даром что недавно женился, а, пожалуй, как раз именно потому, что женился.

Бенони постоял в дверях сарая, глядя на тресковые горы, где возился народ под командой Арна Сушильщика. Неужели среди этих десятков людей не наберется артели для неводного лова? Погода уже порядочное время держалась теплая, ясная; скоро можно будет грузить треску на суда. Бенони затворил двери сарая и пошел к горам. Не мешало взглянуть на сушку собственной рыбы!

День был тихий, теплый, чайки блестели крыльями на солнце и, летая стаями, напоминали медленно стригущия в воздухе серебряные ножницы.

Бенони боялся обидеть Арна Сушильщика своим посещением, поэтому скромненько подошел к работникам и сказал:- Бог в помощь! Погода-то как раз для сушки.

- Грех пожаловаться,- ответил Арн Сушильщик и занялся чем-то.

Бенони взял в руку одну рыбу, положил ее и взял другую, стал взвешивать на ладони рыбу за рыбой,- тут решительно нечем было обидеться,- потом сказал:- Похоже, что скоро совсем провялится. Как по-твоему?

- По-моему? Тебе, верно, лучше знать,- пробормотал Арн Сушильщик и отошел в сторону.

Бенони стал бродить в одиночку по площадкам, осматривая собственную рыбу. Он расправлял сплющенные спинные плавники и смотрел хорошо ли провялилась рыба в складках; таким же образом поступал он и с грудными плавниками, хоть это было и не столь важно. Наконец. он сгибал в дугу всю рыбу, испытывая её твердость. - Еще несколько сухих деньков, товар выйдет первый сорт,- сказал он. Никто ему не ответил. Тогда Бенони прямо перешел к делу, из-за которого собственно и пришел сюда: кто поедет с ним на неводный лов? Никто не откликнулся согласием. Да, Бенони Гартвигсен стоял тут, словно проситель, которому все отказывают.- Лучше иметь маленький да верный заработок тут, чем ехать с неводом,- говорили ему.- Ну, что до этого, так ведь рыба скоро будет готова, и заработку вашему тут конец,- возразил Бенони.- Ну да, еще бы тебе не знать этого! Ты, поди, больше смыслишь, чем Арн Сушильщик!

Вернувшись к себе, Бенони застал около своего дома важных гостей: двух клетчатых англичан с двумя провожатыми. Речь повел Марелиус из Торпельвикена: сэр Гью Тревельян и другой англичанин пришли, мол, по делу.

- Что же им нужно от меня? - спросил Бенони.

На этот раз Марелиус был лучше осведомлен: сэр Гью привез нынче с собою из Англии вот этого господина, сведущего по горной части, и они несколько дней ходили и все рылись в горах Бенони, нанесли их на карты и, кажется, хотят купить участок.

Бенони подумал, что дело идет о безделице в несколько далеров, о небольшом береговом участке с правом ловли, и сказал:

- Да, только бы мы с Бенони были согласны продать.

- А вы не согласны?

- Нет. Не нуждаюсь.

Вместо того, чтобы онеметь и совсем растеряться от столь гордого ответа Бенони, Марелиус отыскал себе камень и присел на него.

- А ведь сэр Гью, верно, не поскупился бы,- сказал он.

- Хоть бы и так!

Разговор затянулся. Бенони все время держался настороже: как бы не подумали, что он из нужды продает какия-то несколько сажен берега! Англичане тем временем стояли в сторонке и вели себя, как будто никакого Бенони и не было на свете: переговаривались потихоньку между собою и время от времени указывали друг другу на карту. И, хотя по глазам было видно, что сэр Гью пьян, горный ученый обращался к нему с величайшею почтительностью,- таким важным человеком был этот сэр Гью. Он прикидывался, будто понимает по-норвежски только Марелиуса из Торпельвикена, поэтому все и шло через последняго. Смиренно, по-рабски, подошел Марелиус к британцу и доложил, что Бенони не согласен продавать.

Право, как будто умница ангел-хранитель стоял за плечами Бенони и подсказывал ему что говорить! Его упорные уклончивые ответы подействовали на англичан. Упрямый до нельзя сэр Гью вбил себе в голову, что не кто другой, как он, открыл эти богатейшие горы во время своей рыболовной экскурсии в Норланд, и теперь хотел купить их. Вот и привез с собой горного ученого, чтобы изследовать их. Горы успели переменить владельца с прошлаго года, когда Арон из Гопана, пожалуй, отдал бы их за безценок. Но в конце концов это едва ли представляло особое значение. И Бенони, конечно, продаст. Купить же эти горы сэр Гью намеревался для малютки, которого родила ему в его отсутствие Эдварда. Вот так мальчуган вышел! Чудо! Настоящее чудо! Сэр Гью мерил его, вешал, и в пьяной истерике превозносил красоту ребенка. На письмах ему писали и "Sir" "Hon.", но все это было ничто в сравнении со званием отца чуда.- Ты все время держишь его на руках,- говорил он матери,- дай и мне подержать немножко.- Далее эксцентричный англичанин связал рождение ребенка с рудниками, которые открыл не кто другой, как он, вот и захотел купить эти богатства на имя своего сына. Он открыл свои планы горному ученому:- Каким богачом станет когда-нибудь мой сын! А я буду приезжать сюда каждый год и смотреть, как он богатеет; горы будут стоять себе и все расти в цене.- Ученый высказался о деле осторожнее: образцы, которые он изследовал, правда, обещали много, но ему нужно еще хорошенько обойти и изследовать всю обширную площадь.

Теперь обход был закончен; ученый больше не сомневался, что тут большие богатства.

Наконец, Марелиус от имени сэра Гью спросил, сколько же Бенони просит за свои горы.

- Зимой я куплю рыбу, и мне самому понадобятся мои горы,- сказал Бенони.- Но, ежели ему нужно только несколько сажен берега с правом ловли, то я подарю ему. Я не такой жила.

Но сэр Гью желал купить все горы, весь участок.

- Ну, а что он за это даст?

- Пять тысяч далеров,- сказал Марелиус.

У Бенони дрожь пробежала по спине от изумления. Он глядел то на одного, то на другого и, наконец, спросил самого сэра Гью - он ли предлагает столько?

Сэр Гью кивнул. Но вообще он не был расположен пускаться в разговоры с столь посторонним для него лицом, как Бенони, и отвернулся от него.

А Бенони, этот бывший ловкач и дока, сразу почуял, что тут дело серьезное. Видно, профессор из Христиании все-таки не ошибся насчет богатейших руд свинцового блеска и серебра. Пять тысяч далеров?!

- Я подумаю,- сказал Бенони.

- Чего вам думать? - изумился Марелиус, напуская на себя важность и говоря уже от себя.

Бенони также свысока ответил ему:- Не тебе в это мешаться, Марелиус. У меня есть письмецо профессора из Христиании насчет того, что такое сидит в моих горах.

- Какой профессор на Христиании! - вдруг закричал сэр Гью, бледнеё от обиды.- lt is я, который находил горы!..- И он искоса смерил Бенони взглядом с головы до ног.

- Ну, пускай,- согласился Бенони,- по-мне хоть бы и так! Я не стану спорить насчет этого. Но горы мои.

Бенони дали срок подумать до нового прихода почтового парохода, с которым ожидался адвокат из города.

XXV.

Все следующие за тем дни Бенони ходил сам не свой от возбуждения. Ему не хотелось никому открываться; англичанин, проспав свой хмель, пожалуй, и не вернется, вот Бенони и останется на бобах, сделается басней всего околотка. Но когда уж недолго оставалось до прихода почтового парохода, Бенони стало невмочь, и он побрел в Сирилунд повидать Свена Дозорнаго. Двое приятелей отошли подальше к сторонке, и Бенони, обязав Свена молчанием но гроб жизни, открыл ему свою тайну.

Свен Дозорный долго стоял в раздумье.

- Вот это ладно,- сказал он, наконец, с глубоким чувством.- Пять тысяч далеров!

- Ну, а как ты полагаешь насчет всего этого?

- Как я полагаю? Гм... Я вот как раз стою и раздумываю...

- По-твоему, англичанин вернется?

- Как только почтовый пароход придет, так и он придет,- убежденно изрек Свен.- Или вы думаете такой человек, я готов сказать - принц..? Они настоящие денежные мешки эти англичане! Когда мне случалось задержать в городе матроса англичанина, ему нипочем бывало откупаться от нас; давал, сколько бы мы ни требовали, без разговоров.

- А как задешево следует мне уступить мои горы?

Свен Дозорный подумал.- Коли действовать со смыслом, так вам следует потребовать десять тысяч.

- Ты так полагаешь?

- Твердо стою на том. Ведь там серебро... Постойте,- перебил себя Свен Дозорный,- спросите смотрителя маяка.

Бенони отрицательно покачал головой:- Нет, я не хочу никому говорить, кроме тебя.

- Но, знаете что, Гартвигсен, если с одной стороны будет адвокат, так надо чтобы и с другой был. Вам бы пойти к Аренцену...

Опять Бенони заупрямился...

Почтовый пароход прибыл, и на нем адвокат из города. Он отправился в Сирилунд, где и поселился, как имел обыкновение во время тингов. На другой день он зашел к Бенони, чтобы захватить его с собой и отправиться вместе через кряж к сэру Гью. Но Бенони отказался. Настоящею причиной его отказа было то, что сегодня он все-таки решил пойти посоветоваться со смотрителем маяка, но перед адвокатом он прикинулся будто вовсе не особенно расположен к продаже. Когда адвокат один пустился в путь через общественный лес, Бенони направился к смотрителю Шёнингу.

- Я насчет гор,- сразу выпалил он.- Как, по вашему, следует мне перепродать их?

- Нет,- ответил смотритель,- слишком оне ценны.

- Мне дают за них пять тысяч далеров.

- Э?

- Один богатый англичанин.

Что происходило в эту минуту в Павле Шёнинге, смотрителе маяка четвертого разряда, высохшем до мозга костей, окаменевшем в самопрезрении и цинизме? Он был приставлен стражем и управителем идиотизма маяка: он зажигал маяк и заставлял его железную башку извергать яркое тупоумие на две мили в морской простор; он гасил его, и маяк погружался в противоположное бессмысленное состояние и внутри и снаружи: с виду он вздымался так удивительно-смело, ни за кого не держался, ни на что не опирался и в то же время словно шлепал по морю в туфлях...

Смотритель маяка Шёнинг почувствовал в себе какую-то перемену, вызванную словами Бенони,- словно какое-то перемещение. Горы, его конек в течение стольких лет, снова перемещались, приобретали нового владельца, англичанина, принца! Значит, все-таки Павел Шёнинг не самая пустая голова в свете!

- Так,- проговорил он, перегнувшись вперед, чтобы скрыть свое волнение.- Гм... пять тысяч. Надеюсь, все-таки Бог милостив,- вы откажетесь?

Необычайная торжественность тона смотрителя обострила внимание Бенони.

- Да, да,- сказал он,- мне, пожалуй, не мешает спросить побольше?

- Я в прошлый раз сказал: десять тысяч,- продолжал смотритель,- теперь я скажу миллион!

- Да что вы! Говорите толком!

Смотритель подумал, даже взял карандаш, словно собирался сделать вычисление, и сказал:- Миллион! Более точной цифры я не знаю.

Бенони был слишком занят, чтобы сидеть тут и тратить время на вздорную болтовню со смотрителем, поэтому он встал и сказал:- Так, пожалуй, я могу, по-вашему, запросить десять тысяч?

Смотритель тоже встал и сумел-таки в эту минуту внушить Бенони частицу своей фантастической веры в богатства, таящиеся в горах: - Будь это даже последним моим словом в земной жизни: дешевле миллиона не уступайте!

Посещение это еще пуще сбило Бенони с толку. Он поспешил домой, перекусил немножко и отправился к ленеману. Вернулся он домой уже поздно вечером, обезпечив себе на завтра помощь писаря ленемана.

Утром он приоделся, но волнение его все росло; он метался то туда, то сюда, и по дому и вокруг дома. Затем он отправился в capaй, постоял там с минуту, огляделся и опять вышел. И вдруг решился последовать мысли, созревшей в нем ночью: все-таки надо пойти к Николаю Аренцену! Было одиннадцать часов утра.

Бенони пришел в дом кузнеца, прочел на дверях конторы имя Аренцена и постучал. Никакого ответа. Он заглянул туда,- никого. Тут он услыхал, что где-то в доме плещут водой и скребут пол. Бенони пошел туда и постучал. Ответа не было. Он открыл дверь и вошел в комнату.

Это Роза мыла и скребла пол. Рукава были засучены за локти, верхняя юбка подоткнута, а нижняя красная юбка доходила только до икр. Увидав гостя, Роза быстро спустила верхнюю юбку; она была сильно сконфужена и к тому же запыхалась от работы.

- Мир! - приветствовал ее Бенони.- Не прогневайтесь, что я нагрянул так невзначай.

Она ступила шаг-другой, взяла деревянный стул, подвинула его гостю и говором Бенони и местных жителей сказала:- Пожалуйста, не погнушайтесь присесть. В хороший дом вы попали, нечего сказать... Я тут стою, как поломойка...- При этом она старалась спустить рукава с мокрых локтей, переходя с места на место.

- Не говорите; есть о чем толковать! - ответил Бенони, продолжая стоять.- Я собственно к адвокату. Его нет в конторе.

- Нету, нету... Впрочем, я не понимаю... это его часы. Верно, сейчас вышел.

- Так, так; может статься, он в Сирилунде или - ?

- Да, да; наверно, пошел проведать Макка.

Тем временем Роза в тревожном замешательстве все ходила по комнате, прибирая тут и там. Она успела положить на стол бинокль мужа и как бы мимоходом оставила на том же столе свой зонтик. Это был еще девичий её летний зонтик. Бинокль и зонтик были положены на виду, чтобы немножко скрасить убогий вид комнаты, показать, что тут живут люди, у которых есть и то, и другое.

- Я теперь одна осталась,- объяснила она,- так надо помаленьку помогать в доме, вот я и взялась вымыть пол. Мать Николая гостит у своей дочери.

Бенони знал, что старая вдова кистера совсем переехала к дочери.

- А маленькая Марта соскучилась по дому... Нет, да вы бы присели!

- Нет, спасибо, недосуг; ко мне сейчас собираются чужие люди... Мне только адвоката нужно было.

- Вы, пожалуй, встретитесь с ним по дороге,- сказала она.

- Да, да. Мир вам! - раскланялся Бенони и ушел.

Аренцена он не встретил по дороге и раздумал идти отыскивать его в Сирилунд.- Ай, ай, ай! - сказал он себе и покрутил головой,- как же она изменилась! Совсем как будто другой человек.- Она все стояла у него перед глазами такой, какой он видел ее в первую минуту - в нижней красной юбке, доходившей только до икр.

Когда Бенони вернулся домой, его уже ожидал писарь ленемана. Спустя некоторое время, явился городской адвокат и двое англичан с провожатыми. Бенони всех пригласил к себе в горницу. Сэр Гью на вид был совершенно трезв. Бенони предложил всем выпить с ним по рюмке коньяку, но сэр Гью резко отклонил угощение, Бенони обиделся и сказал:- Что и говорить; верно, дом мой для вас больно прост!

Начались переговоры. Адвокат, сидя и раскладывая перед собой бумаги, начал:- Так вот, дело насчет этих гор: сэр Гью Тревельян хочет купить их и заявил цену.

Бенони, все еще под впечатлением обиды, вдруг прервал:- Знать не желаю никаких цен! Я вовсе не собирался продавать.

- Вот как?- с удивлением спросил адвокат.

- Пойдите-ка вы к Макку и начните торговать у него Сирилунд; он бы вам ответил: я не собирался продавать Сирилунд, с чего же вы приходите торговаться ко мне?

Адвокат сказал на это:- Может статься, и Макк продал бы Сирилунд за хорошую цену. А вам предлагают за горы очень хорошую цену, Гартвигсен.

- Нет,- ответил Бенони, наперекор собственному мнению.- Это не настоящая цена.

- Пять тысяч далеров?!

- Пусть себе горы стоят. Мне нет нужды их продавать. И не думайте понапрасну.

Марелиус из Торпельвикена, как-будто он был тут при чем-нибудь, заметил:

- Вам самим горы достались за сто далеров.

- Да,- отозвался Бенони,- а почему ты не купил их за пятьдесят? Тебе бы отдали их тогда. Я заплатил больше, чем за них просили.

Сэра Гью взяло нетерпение, и он поручил адвокату спросить у Бенони, за сколько же он расчитывает продать горы? За десять тысяч что ли?

Бенони принял это за насмешку и только ответил:- Не знаю. Впрочем, горы могут и постоять себе: не убегут от меня. Да и кроме того в них серебро.

Вся эта болтовые так разозлила сэра Гью, что он даже побледнел и испустил негодующее: О-о!

Это не могло настроить Бепони на более кроткий лад.

- Да не собираетесь же вы торговаться без конца, Гартвигсен? - спросил адвокат.

- Я не просил ничего,- ответил Бенони, раздраженный важничаньем англичанина,- так нечего этому господину сидеть тут да пыжиться. Пришел в дом к человеку и думает, что уж стал хозяином и дома, и человека!

Адвокат, понизив голос, заметил ему:- Вы же понимаете,- это иностранец, важный господин.

- А хоть бы и так! - громко ответил Бенони.- Пусть сообразуется с обычаями там, куда забрался! Небось, когда я в Бергене говорил людям "мир", меня не понимали; изволь, значит, говорить по-ихнему: здравствуй!

Сэру Гью, очевидно, досмерти надоел этот обидчивый человек. Он понимал, что все вышло из за рюмки коньяку, от которой он отказался; но ему и на ум не пришло бы выпить эту рюмку, даже ради нескольких тысяч. Он встал, застегнул свой клетчатый пиджак и взял свою шапочку с мухой. Собираясь уходить, он поручил спросить у Бенони: продаст ли он горы за двадцать тысяч далеров?

Все в комнате вздрогнули; только двое англичан стояли как ни в чем не бывало.

В ту же минуту в дверь постучали, и вошел смотритель маяка Шёнинг. Он не поздоровался, а прямо подошел к Бенони и сказал:- Раз не хотите верить мне, так вот вам! - и он подал Бенони бумагу. Это был анализ руды, содержавшейся в горах.

Сколько, должно быть, это стоило смотрителю - заставить себя отыскать эту старую бумагу и объявить о ней во всеуслышание! Какой урон для собственного авторитета, раз приходится подкреплять его чужим! И почему он сам не купил этих гор в то время, когда их можно было приобрести за безценок? Теперь обнаружилось, что оне действительно имели ценность, за них уже предлагали тысячи. Не раскаивался ли теперь Павел Шёнинг и не прикрывал ли только свой недостаток деловитости, разыгрывая из себя мудреца, презирающего деньги?

Горный ученый схватился за анализ и с жаром углубился в него, тыкая пальцами в некоторые цифры и показывая их сэру Гью: содержание серебра в руде превышало результаты, которых он сам добился при помощи своей паяльной трубки. Как знать однако,- для анализа могли послать особые образцы?

Смотритель вмешался в эти английские переговоры и сообщил коротко и ясно, что он, а не кто другой, послал образцы, и что он постарался взять для этого обыкновенные, средние.

Британцы прикинулись, будто не слышат и не видят его. Но их высокомерие пропало даром; о, его-то, смотрителя, никому не перещеголять холодным закоренелым презрением к людям!

- Мы не просили вмешательства этого человека,- велел передать сэр Гью.

- Итак,- обратился смотритель к Бенони,- итак, нельзя продавать этих гор дешевле миллиона.

Эта баснословная сумма разом изгнала из горницы серьезное настроение. Даже британцы презрительно улыбнулись. Затем они по-прежнему попытались не обращать внимания на курьезного смотрителя, но так как он все продолжал вмешиваться, то сэр Гью потребовал через адвоката, чтобы человек этот удалился.

Смотритель же только отыскал себе стул и уселся поудобнее:- Я много-много лет тому назад начал присматриваться к этим горам. Но мне оне были не нужны.

Тут сэр Гью, который в это время натягивал перчатки, вдруг не удержался и крикнул:- It is я, который находил эти горы! - и он дико оглянулся вокруг.

- Да, да, разумеется,- сказал адвокат.

А смотритель словно и не слыхал восклицания англичанина и продолжал себе:- Арон из Гопана не знал в них никакого толку, и я говорил ему еще лет двадцать тому назад: в твоих горах серебро. А когда мы добились анализа, сомнений больше не было.- Так не купите ли вы эти горы? - предлагал мне Арон.- Нет, у меня на это денег не хватит,- отвечал я,- и кроме того, на что мне все это богатство? - У вас есть дети,- говорил Арон.- Да, отвечал я, но обе мои девочки сделали хорошие богатые партии.- У вас еще есть сын,- говорил он.- Да, но он умрет, говорил я, он проживет недолго. Вот горы все и стояли с тех пор.

О, как, повидимому, важно было этому жалкому смотрителю довести до всеобщего сведения о своем сугубом презрении к богатству именно теперь! Потому, верно, он и выражался так грубо. Но, пожалуй, никто в эту минуту не терзался в глубине души больше его.

Адвокат деловито произнес:- Скажу вам напрямик, Гартвигсен, вам бы следовало ответить на вопрос: согласны ли вы продать этот горный участок в четверть мили за двадцать тысяч далеров. Я собственно не знаю в серьез ли была предложена такая цена; едва ли; быть этого не может. Я понял это заявление только, как желание узнать вашу настоящую цену.

- Двадцать тысяч? - сказал смотритель.- Много же, значит, понимают эти господа. Просто смешно. Да еще говорят о горном участке в четверть мили! Само собой разумеется, тут не будет четверти мили со свинцовым блеском и серебром; не будет и половины этого. Господа не в уме! Тут нет речи о миллиардах. Но тут речь о большой площади с рудою, богатой серебром. И нельзя продать эти горы дешевле миллиона.

- Может статься,- начал Бенони медленно, обращаясь к адвокату,- может статься, я и продам, если... ну, да, если мы сойдемся в цене.

Как ловко вел дело Бенони, смирно сидя на стуле и превозмогая холодную дрожь, пробегавшую по его спине. Он не слушал болтовни смотрителя насчет миллиона; но все прочия крупные суммы: пять тысяч, десять тысяч, двадцать тысяч окончательно спутали в его голове все определенные понятия о деньгах. Он стал продолжать в уме восходящую разницу, и мысль его остановилась на сорока тысячах. Но сорок тысяч... ведь это было чистейшее безумие, и когда адвокат спросил, на какой же сумме они могли бы сойтись, Бенони объявил сорок тысяч просто потому, что эта сумма вертелась у него на языке:- За сорок тысяч еще, пожалуй.

И снова всех присутствующих дрожь проняла. Только двое англичан наскоро перекинулись парой другой вопросов и ответов: сколько это составит? Восемь, почти девять тысяч фунтов стерлингов.

Смотритель маяка вскочил со стула:- Вы спятили!- пронзительно взвизгнул он.

- Тсс! - зашикали на него; тут ведь дело было серьезное, а не бредни.- Молчите, садитесь на место.

Смотритель уставился на Бенони выпученными глазами и раза два проглотил слюну,- у него во рту совсем пересохло.- Сорок тысяч! Да это вам любой даст, любой из ваших бергенских купцов. Бог с вами!

- Пишите! - раздался голос сэра Гью. Вся эта бесконечная канитель до того извела его, что он готов был лопнуть со злости.

Когда адвокат уселся составлять продажную запись, писарь ленемана примостился около него и постепенно прочитывал написанное, преисполненный сознанием своего служебного долга, законов и предписаний.

- Это идиотство! - заикаясь, пробормотал смотритель Шёнинг, когда все уже было потеряно.- Просто скотство!..- Он надел шляпу и, шатаясь, вышел из дверей, никому не поклонившись.

Лишь время от времени раздавался вопрос. Слышался ответ. Купчую требовалось составить на имя ребенка сэра Гью Тревельяна в Торпельвикене; деньги выплачивались все сразу. - Где? - спросил Бенони. Тут; не позже пяти недель от сегодняшнего числа; оне уже находились в Христиании, куда горный ученый и съездит за ними.

Продажная запись была составлена и подписана.

XXVI.

Бенони Гартвигсен стал хозяином в самом Сирилунде и компаньоном Макка. После того, как Бенони так разбогател, что за сласть была уезжать куда-то в чужие края, заводить там дело и быть Макком для чужих людей? Тут же Бенони был у себя дома, и тут всего приятнее было стать воротилой. Одновременно вышло так, что Макк Сирилуядский вдруг ощутил настоятельную потребность в таком именно помощнике, как Бенони. Макку Сирилундскому грозило то же, что его брату Макку Розенгорскому: он стал страдать желудком и, верно, ему тоже придется зимою повязать живот широким красным шерстяным шарфом. Вот до чего доводит слишком сладкая жизнь!

Да, и Бенони так же трудно было обойтись без Макка, как Макку без Бенони. Взять, например, колоссальную проверку денег, вырученных за серебряные рудники. Спустя несколько недель, сэр Гью явился с деньгами и целой массой свидетелей, и Бенони ничего другого не оставалось, как прибегнуть к Макку, попросить выручить его своим присутствием в столь важную минуту. Настоящия ли ассигнации, не поддельные ли? - Да,- объявил Макк, плавая, как рыба в море, в этом богатстве,- это все настоящия ассигнации! - и Макк тут же предложил взять эти сорок тысяч далеров с собою в Сирилунд и спрятать их в свою шкатулку, пока что. Но Бенони отказался.- Само собой, я выдал бы тебе сохранную расписку,- сказал Макк.- Мало ли что,- ответил Бенони,- у меня у самого есть и дом и кров.- И Макк, наконец, сказал:- Милейший Гартвигсен, я ведь только хотел услужить тебе.

Но что за каторга была хранить в доме такое богатство! Как бы пожара не случилось, да как бы воры не забрались... И вот, когда Арн Сушильщик собрался везти на шкуне в Берген треску, Бенони тоже понадобилось съездить туда. Поездка эта была решена в конторе Макка, и самый план её придумал тот же Макк.- Тебе бы съездить в Берген; зараз и справил бы там два дела.

- Какие дела?

- Во-первых, отвез бы туда свои деньги. Нет никакой нужды и даже безразсудно держать такие капиталы у себя в сундуке. Ты мог бы послать деньги и по почте, но можешь и сам отвезти их. Если поедешь, справишь заодно и второе свое дело. Когда Фунтус придет туда с рыбой, ты самолично получишь от моего купца пять тысяч далеров.

Что такое стряслось с Макком? Бенони в сущности все время готовился к тому, что его опять примутся потчивать отговорками.

- Ну, не пять же тысяч теперь,- начал Бенони, желая немножко смягчить расчет.

Макк прервал:- Разумеется, пять тысяч далеров. Маленькие наши частные счеты - дело особое; ты ведь сам так хотел.

Ах, этот человек! Всегда он был на высоте положения, никогда ни на минуту не терялся. У Бенони мелькнуло было подозрение, что Макк не спроста ведет себя так; но внезапно нахлынувшие на него доброе расположение и заботливость Макка заставили его заговорить еще о другом деле, что лежало у него на сердце. - Пожалуй, у меня нашлось бы в Бергене еще и третье дельце,- сказал он.

- Вот?

- Да, пожалуй, и мне понадобится ключница... или в таком роде.

- Не спеши ты брать бергенку,- сразу отозвался Макк. Просто диво, как скоро у него на этот раз поспел ответ!

Бенони объяснился точнее: так продолжать не в моготу; больно уж неуютно живется.

Макк отошел к окну, подумал с минуту, обернулся и сказал:

- Вот что я скажу тебе, дорогой Гартвигсен,- тебе бы посоветоваться насчет этого с Розой...

Когда Бенони был уже в Бергене, Макк сказал однажды Розе:

- Не знаешь ли кого, кто мог бы взять на себя хозяйство у Бенони?

- Нет,- ответила она.

- Подумай-ка. Нельзя человеку маяться так.

- Охотниц, я думаю, найдется, сколько ему угодно.

Оба подумали немножко.

- Ты могла бы,- сказал Макк.

- Я? Ты с ума сошел!

- Ну-ну,- отозвался он. - Значит, нечего об этом и толковать...

Бенони вернулся из Бергена. Он справил свои дела и положил деньги в банк. Вот так банк! Там было чему подивиться: и решетки на окнах, и железные двери, и вмазанные в стены денежные шкафы в подвалах... Приглядывался Бенони в Бергене и к дамскому полу,- не найдется ли подходящей дамской особы взять с собой на север, чтобы она повела у него хозяйство прилично его званию и состоянию; но ничего из этого не вышло. Ему негде было встретить иных женщин, кроме уличных да тех, что бродили по вечерам на пристанях, а из таких трудно было сделать хороший выбор. Впрочем, Макк недаром предостерегал его перед отъездом: - Посоветуйся лучше с Розой насчет этого. - пожалуй, Макк говорил не спроста; у него было на уме что-нибудь хорошенькое?

Бенони пошел к Макку и спросил, не придумала ли чего Роза? - Да, да, все уладится,- сказал Макк и вдруг принялся жаловаться на болезнь желудка, которая стала сказываться как раз теперь, да тут же и предложил Бенони вести с ним все Сирилундское дело пополам. Бенони подумал, что ослышался.

- Как? Вы смеетесь?

Но Макк обстоятельно изложил ему план компаньонства и кончил так:

- Подумай об этом; в недолгом времени, пожалуй, ты один останешься тут хозяином.

От такого предложения у Бенони пробежали по спине мурашки радости. Он пошел домой и крепко задумался. Да, тут дело выходило уж не шуточное: стать хозяином в Сирилунде! Выше этого Бенони ничего и представить себе не мог в целом свете. Что в сравнении с этим значило адмиральствовать на Фунтусе, захватывать косяки сельдей по-осени, ездить на Лофотены и скупать рыбу зимою,- что все это значило? Теперь он мог сам держать людей для всех таких работ; ему же оставалось только сказать слово, указать пальцем.

Бенони и ударил по рукам.

Между братьями Макк состоялся полный расчет еще прежде, чем Бенони вступил компаньоном в дело. Во время этого расчета выяснилось, что Фердинанд Макк Сирилундский далеко не был банкротом, напротив. И сохрани он вдобавок пять тысяч Бенонинских, он был бы еще состоятельнее. Но эти деньги пришлось теперь выплатить Бенони. Не то, какое же впечатление произвело бы на него грандиозное предложение Макка? Бенони оценил такую аккуратность в делах и со своей стороны уплатил Макку за сокровища и свой долг в лавку наличными, так что у Макка сразу прибавилось не мало денег в шкатулке.

Бенони продолжал жить в собственном доме. Он теперь немного поуспокоился после треволнений последних двух-трех месяцев и стал осваиваться со своей великой долей. Теперь дело было только за ключницей! Не к лицу ему было продолжать обходиться старой приходящей работницей, как в дни стесненных обстоятельств. Что же посоветует ему Роза? Уладится - сказал Макк. А как уладится? Самому Бенони все не удавалось поговорить с нею; она опять исчезла с его горизонта. С того дня весною, когда он заходил к ней в горницу и еще не был тем воротилой, каким стал теперь, он ни разу не встретил её нигде. Теперь он решил поговорить с нею, хотя бы у церкви. У него есть прямое дело к ней.

И вот, Бенони Гартвигсен появился у церкви. С Бергенской поездки он стал щеголять по-новому и вообще был теперь уже иной персоной. Он еще до того, как сделаться таким богачом, дошел до конца по части воскресного щегольства, и дальше идти уж некуда было. Таких сапог с лакированными бураками не было ни у кого в околотке, и больше двух курток человеку носить на себе тоже не в моготу.

В Бергене он, однако, подметил, что обувь там носят на манер Макковских штиблет, а одну или две куртки надевают не зря, но сообразно с холодом или теплом. Хорошенько пораздумав над этим, он и запасся подходящею одеждою и для лета и для зимы.

- Так все богачи ходят! - заговорили односельчане, когда Бенони явился в церковь, разодетый по новому.- С виду и не скажешь, что он богач. Ему по карману носить две куртки, а он в чем ходит? и по мере того, как он подходил поближе, все кланялись ему и норовили поздороваться с ним за руку и поблагодарить за все хорошее. А если Бенони приостанавливался на минутку, так опять с полным правом приосанивался и держался, что твой монумент, выпрямив спину и властно выпятив грудь.

- Зашел бы к вам в лавку да попросил мешок муки пока...- заговаривает один и запинается от смирения и не смеет договорить своей дерзкой просьбы.

- Мешок муки? - отвечает Бенони.- Ну, это как-нибудь устроим.

Какая-то женщина, знавшая его ребенком, остановилась и смотрит на него, как на солнце, а, когда он прямо подходит к ней, кивает ей и спрашивает: все ли у вся благополучно дома? - она почти не в силах ответить от умиления.- Благодарствуйте за память, благодарствуйте за память! - только и твердит она и не может, как следует, обстоятельно рассказать обо всех домашних.

Бенони переходит от одной кучки людей к другой, и ему уже не зачем напускать на себя важности: всем и без того известно, кто он таков, и что он приостанавливается около них чисто из одной доброты сердечной. Окруженный почтением, важный и щедрый, счастливый общим признанием своих достоинств, всходит Бенони на церковный холм. Не стесняется он и заговаривать о горах, которым обязан своим богатством, и говорит: - Купить большой участок со свинцовым блеском и серебром, пожалуй, не всякому по плечу. Тут надо умом пораскинуть. А ко всему прочему надо еще изловчиться перепродать его! - заканчивает он, добродушно показывая свои моржевые клыки.

Но та, чьего кивка он так жаждал в эти дни своей славы, не показывалась...

А, что еще удивительнее, она больше не показывалась и в Сирилундской лавке. Теперь ведь Бенони стал хозяином и тут. И Сирилунд отнюдь не проиграл от того, что стал на половину собственностью Бенони. Сколько было в лавке товару прежде и сколько подвозилось теперь с каждым почтовым пароходом! Кроме того, все полки с мануфактурными товарами превратились теперь в шкафы со стеклянными дверцами ради защиты от пыли, а на прилавках появились стеклянные ящики с разной галантерейной мелочью. Во всем как-то сказывался более широкий размах. Да и раз во главе дела стояли два хозяина, его и следовало расширить, по крайней мере, вдвое, прибавить несколько крупных судов для грузки рыбы, выписать прямо из Архангельска целый пароход с зерновым хлебом для мукомольной мельницы... Со временем многие приходы будут брать муку в Сирилунде.

Сам Макк по-прежнему занимался в конторе и высиживал всякие планы, а Бенони имел главный надзор над пристанями, бондарной мастерской, судами и мельницей, да не оставлял своим присутствием и лавку. Ему нравилось заходить туда, заставляя всех покупателей раскланиваться. Ему нравилось, что из одного почтения к нему народ, внизу у винной стойки, притихал и перешептывался, завидев его:

- Тсс... вон он, сам Гартвигсен!

Такое почтение располагало Бенони быть обходительным и доброжелательным ко всем, и он начинал подшучивать:

- Эй ты, у тебя целый шкалик,- не поднесешь ли мне стаканчик?

Хо-хо! Экий шутник этот Гартвигсен!

А если Стен Лавочник отказывал какому-нибудь бедняге в кредите, Бенони потихоньку вмешивался в дело и поворачивал его по-своему, говоря, Стену:

- Людям приходится иной раз туговато; верно, ты это как-нибудь оборудуешь?

И Стен уж не задирал носа перед Бенони, но почтительно отвечал:

- Как прикажете.

И люди в лавке переглядывались, кивая друг другу,- вот, дескать, Божья благодать, что среди них объявился такой Гартвигсен!

Но та, чей кивок был всего важнее для Бенони, не показывалась.

Случалось, что он спрашивал у кузнеца: - Ты сегодня для себя покупаешь или для кого другого? - А уж если приходила жена Вилласа Пристанного, которая теперь прислуживала Розе, то Бенони всегда сам становился за прилавок, сам отпускал ей и потихоньку всячески обмеривал и обвешивал себя самого.

XXVII.

Дело подвигалось к Рождеству.

У адвоката Аренцена больше не было никаких дел и не предвиделось никаких. Он даже собирался снять дощечку с дверей своей конторы и уехать на почтовом пароходе. Но Роза удержала его.

- Разве ты совсем покончил с Ароном из Гопана?

- Да.

- А вдруг Левион из Торпельвикена придет посоветоваться с тобой, а тебя нет?

- Не придет.

Да, и Левион из Торпельвикена больше не приходил, а он был последним клиентом. Когда сэр Гью зашел заплатить ему за право ловли и в нынешнем и в прошлом году, Левион, наконец, взял деньги. Тем, казалось бы, и долгой тяжбе конец. Нет, Левион все-таки пошел на другой день к адвокату Аренцену спросить в последний раз:- Правда ли, что у нас остался суд повыше? - но Аренцену уж не хотелось больше утруждать себя, разводить переписку по этому делу, и он ответил Левиону:- Все, что можно было сделать, сделано; больше ничего не остается.

Несчастный Николай Аренцен опускался все больше и больше. Пока погода стояла еще довольно теплая, он не делал особенной разницы между днем и ночью; возвращаясь домой со своих прогулок, он валился на кровать, не разбирая, какое время дня или ночи. Его лень становилась ужасающей, переходя в упорство, в энергию. Раз он целую неделю не раздевался, не разувался, засыпая где попало. Он не стеснялся жены; было из-за чего ему ломаться перед нею! Они ведь были женаты уже полтора года; успели приглядеться и прислушаться друг к другу за эти пятьсот суток слишком. Изучили один другого так основательно, что напрасно было бы надеяться удивить друг друга какой-нибудь вариацией вчерашнего дня.

- Пожалуй, я мог бы пристроиться у почтаря Бенони в лавке,- сказал раз молодой Аренцен в припадке безнадежности.- Теперь перед праздниками торговля бойкая, требуется много рук.

Но Роза воспротивилась и этому. У неё была основательная причина страшиться за мужа, если бы ему открылся доступ к некоторым стойкам в Сирилуяде.

- Ну, это ты не в серьез,- сказала она.- Не к лицу, я думаю, адвокату стать лавочным молодцом.

- Да, чорт побери, что же мне по-твоему делать? - сердито закричал он.- В прошлом году ты тоже не дала мне пристроиться в судьи на рыбных промыслах.

В прошлом году было дело другое,- тогда они были новобрачными, и Николай только что так блестяще начал свою адвокатскую деятельность. О, разница была неизмеримая. И Роза ответила:

- А теперь тебе нельзя взять такое место?

- Взять! Ты думаешь, такое место остается только придти да взять?

- Ну, попросить о нем.

- Я просил,- сказал молодой Аренцен,- да не дали; мое прошение отклонили. Я не так зарекомендовал себя в качестве адвоката, чтобы мог попасть в судьи. Вот и знай теперь.

Молчание.

Молодой Аренцен продолжал:- Некоторым везет в жизни... ну, да не стоит говорить об этом. Везет так, что жизнь является им белоснежным ангелом. Ко мне она тоже подошла ангелом, да сразу и принялась ласкать меня скребницей.

Молчание,

- Я никогда не отрицал,- начал он снова,- я никогда не отрицал, что почтарю Бенони по плечу поставить хоть две голубятни. У него хватало на это средств и раньше, а теперь и подавно. Я только отрицал, что почтарь Бенони пара тебе. Но насчет этого я, быть может, ошибся.

- Не понимаю, за что мне приходится расплачиваться так,- печально отозвалась Роза.

- Да и где же тебе понять! - ответил он.- И к чему мне в сущности говорить об этом, раз собственно не тебе бы расплачиваться? Но, однако, и мне-то за что расплачиваться? С какой стати вообще все это?

Они много раз и прежде вдавались в такие вопросы; тут не было ничего новаго; все было им знакомо до тошноты. Теперь он кончил тем, что заговорил немножко яснее, стараясь подыскать слова иного рода:

- Значит, я загубил твою жизнь, мамочка Роза; вот оно что. Всю твою жизнь.

На это она ничего не ответила, но присела к окну и стала глядеть на море.

Однако, не мешало бы ей отозваться хоть словечком! Не приняла же она в серьез того, что он сказал? Уж во всяком случае, если он загубил её жизнь, то и она его, коли на то пошло. И чего ей было усаживаться там в сторонке? Или она думает, что он долго будет разговаривать в этом новом духе? Он встал и застегнул свою куртку.

- Ты уходишь?

- Да. Что мне тут делать?

Молчание.

- То-то и есть, что тебе надо бы побольше заниматься делом, да поменьше уходить из дому.

В этих словах во всяком случае не было ничего новаго; он слышал их сотни раз. И столько же раз возражал на них, а она все твердила свое. Просто хоть лопни!

- Ты знаешь, какого я мнения на этот счет,- сказал он.- У тебя все на уме полушкалики. А мне нипочем выпить хоть две бутылки зараз. Я раз заложил за галстух две бутылки водки да еще сколько-то стаканчиков пунша, да! И - ни в одном глазу. Так вот видишь, будь у меня дело, я мог бы отлично справиться с ним, невзирая ни на какие шкалики. Не в них суть, она лежит гораздо глубже. Да и чего тут, я отлично могу сказать в чем она: в том, что лучше бы нам всю жизнь оставаться женихом и невестой. Вот в чем. Не надо бы нам вовсе жениться!

- Очень может быть,- сказала она.

Эта предупредительность с её стороны была для него новостью. Прежде она никогда так не соглашалась с его рассуждениями. И он как будто увидал в этом выход для себя. Господи Боже, повеяло свежим воздухом! И он сказал живо, даже прямо с радостью:

- Да, не прав ли я? Можешь ты вот сейчас подойти к фортепьяно и поиграть немножко ради своего удовольствия? Нет; у нас ведь нет инструмента. У нас ровно ничего нет; мы живем в долг. И ты отлично сознаешь про себя, что виною тут не полушкалики. Дело в том, что нас обоих пришибло. Словно параличом хватило. Сначала у меня отнялись ноги; мне стало лень ходить; потом руки, наконец, дошло до мозга... Как подумать хорошенько, оно так и вышло - только в обратном порядке; но это все равно. И ты вот попала на одну линию со мной. Ты понимаешь, что такое я говорю, можешь вникнуть в положение; оно для тебя не тарабарщина, а два года тому назад ты бы ровно ничего не поняла. Да и я, пожалуй, тоже.

- Нет, я и теперь не понимаю,- запротестовала Роза, качая головой.- Во всяком случае не все. Нас пришибло? Скорее, я думаю, ты таким и уродился. Нет, не уродился, но стал таким. Так и лучше было бы тебе оставить меня в покое, когда ты опять вернулся сюда.

Вот так! Значит, конец её предупредительности?

- На счет этого я мог бы дать тебе довольно колкий ответ, еслибы захотел,- сказал он. - Я мог бы сказать: я потому не оставил тебя в покое, что имел честь опять влюбиться в тебя.

- Навряд ли. Куда тебе! Ты уж и тогда был разбит параличом.

- Я потому и не говорю так. Напротив, я скажу напрямик, что попросту захотел иметь тебя. Да. Но нет сомнения, что все это вышло из-за почтаря Бенони.

Она и не взглянула на него. И такие черезчур откровенные речи она уже слышала. А он закончил обычной фразой:

- Когда Бенони выставил свою кандидатуру, и я тоже. Соперник много значит, колоссально много. Валяется себе вещь на дороге, и ни на что она тебе не нужна. Но стоит явиться другому и захотеть поднять ее, и у тебя сейчас же глаза разгораются на нее!

Молчание. Ничто больше не в состоянии задеть за живое ни того, ни другого. Роза в эту минуту вспомнила, что уже полдень, и пора подавать на обед картошку.

- Ого, будь дело только в полушкаликах, я бы живо перестал,- продолжал он.

- Нет, и на это тебя не станет.

А хотя бы и так! И зачем ему стараться? Раз суть не в полушкаликах, зачем ему отказываться от них? Просто хоть свихнись от такой логики! Он превозмог себя и сказал, как бы устав спорить:

- Да; меня и на это не станет; меня ни на что не станет. Вначале я старался было, но скоро перестал. Все было кончено, как только мы женились. Не следовало бы нам. Взять бы мне да сразу, тогда же, сесть на почтовый пароход...

Так закончили они и на этот раз свою обычную ссору, и молодой Аренцен вышел из дому.

Погода стояла хорошая. Вдали виднелся дымок почтового парохода. Ну да, конечно, вернуться бы ему тогда же на юг, а не основываться тут; и вообще не зачем было приезжать сюда. Оставался бы себе на месте. Всегда бы удалось как-нибудь пристроиться в большом городе, где он знал все ходы и выходы.

Он прошел мимо Сирилундской усадьбы в кузницу. Кузнец и адвокат наскоро перекинулись парой слов и вывернули друг перед другом свои карманы - ни гроша, мол. И молодой Аренцен побрел в Сирилунд: не перепадет ли что-нибудь у стойки... Хотя - он отлично мог бы и обойтись... Но ведь не в полушкаликах же суть! И что ему делать дома? Сидеть в конторе да глазеть на никуда негодные бумажки?

Макк кивнул ему из окна. Молодой Аренцен словно и не приметил, норовя пройти мимо. Но Макк вдруг показался на крыльце.

- Прошу! - сказал Макк и отворил дверь в контору. Он что-то суетился.

- Нет, спасибо,- сказал молодой Аренцен, порываясь продолжать путь.

- Прошу! - повторил Макк.

Больше он ничего не сказал, но тут молодой Аренцен последовал за ним. Они вошли в контору, и Макк сразу начал:- Любезный Николай, так нельзя. И тебе и Розе одинаково скверно приходится от этого. Хочешь, я дам тебе денег вернуться на юг?

Молодой Аренцен, запинаясь, пробормотал:- Да, пожалуй... На юг?.. Я не понимаю...

Макк устремил на него свой холодный взгляд и прибавил всего несколько слов о том, что кредит в лавке не может-де быть вечным, а почтовый пароход как раз входит в гавань... и кстати - вот деньги!..

На другой день Роза зашла к Макку и, поговорив сначала о том, о сем, осторожно-вопросительно сказала:- Николай так рано вышел сегодня из дому... Он говорил... толковал...

Николай? Он уехал вчера на почтовом пароходе. У него какое-то дело там на юге. Разве Роза не знала?

- Нет... Да, то-есть... На почтовом пароходе? Он ничего не говорил?

- Сказал: большое дело.

С минуту прошло в молчании. Роза стояла совсем растерянная.

- Да, он поговаривал, что ему придется поехать,- наконец выговорила она.- Теперь, верно, вдруг понадобилось...

- По-моему, тебе не зачем возвращаться в дом кузнеца,- сказал Макк.

И Роза осталась. День, два, несколько дней. Прошла неделя, а Роза все оставалась. В Сирилунде было веселее,- много людей, движенья, жизни. Вот пришел зачем-то Виллас Пристанной. Увидав Розу в окошке, он поклонился. Роза знала его с детства, вышла к нему и спросила:- Ты не ко мне ли с весточкой?

- Гм... Только передать от адвоката, что он благополучно сел на пароход.

- Больше ничего?

- Нет.

- Да, ему нужно было поехать на юг. Большое дело. Так он благополучно..?

- Лучше нельзя. Я был в лодке и сам видел.

И Роза расхаживала по Сирилунду словно опять была девушкой; все и все были ей тут знакомы. Был тут и Свен Дозорный. Только он не пел больше, не выкидывал забавных штук, как во времена своей холостой жизни; этого теперь не полагалось. Но учтив он был по-прежнему, кланялся по-городскому и мастер был вести беседу. Розе каждая встреча с ним доставляла приятную минуту. Она заходила также в их каморку, навестить Эллен с ребенком. Да, у Эллен был теперь ребенок, крохотный мальчугашка с карими глазами. И никто не мог понять с чего это у него карие глаза? - Не с чего другого, как с того, что я лежала тут, где лежит Фредрик Менза. Он такой фокусник, и глаза у него карие,- догадывалась Эллен.

Да уж, Фредрик Менза был настоящий фокусник: умирать так и не умирал, а, напротив, проявлял неутомимую жизненность и смотрел так, как будто завтра же собирался начать совсем новую, иную жизнь. Крик ребенка повергал его в великое изумление. Старик каждый раз воображал, что сделал какое-то открытие и старался поймать его руками. Не поймав ничего, он заключал, что оно там, в гавани, и хотел испугать его криком. Но так как оно отвечало тем же, то и Фредрик Менза продолжал кричать. Раззадоренный он не переставал также хватать руками воздух, но руки его не слушались, натыкались одна на другую и запутывались, затевали между собою драку, хватали одна другую словно добычу, мяли и тискали. Ногти у него были грязно-желтые, длинные, похожие на роговые чайные ложечки, и когда они вонзались ему в мясо, ему становилось больно, он охал и ругался. Наконец, одна рука одолевала другую и бросала ее с размаху вниз, а Фредрик Менза смеялся от радости. Во время же самой потасовки он придумывал не мало подходящих слов для выражения своего настроения: - Дым на крыше? Ха-ха! Не греби дальше, Монс! Еще бы, еще бы, еще бы!

Да, вот, так и лежал Фредрик Менза, словно выполняя свою миссию, вдувая свой скотский идиотизм в уши новорожденному с первого же дня его жизни. А девушки, приносившие ему еду, не переставали оказывать ему почтение и величали его на вы.

- Не угодно-ли вам покушать,- говорили ему.

Лицо его принимало самое озабоченное выражение, как будто дело шло о его мировоззрении...

- Дэ-дэ-дэ-дэ,- отвечал Фредрик Менза.

XXVIII.

Зима пришла, стало холодно, а Макк все не начинал повязывать живот широким красным шарфом. И не думал даже. Просто диво! Его лукавый желудок, видно, вдруг остановился на полдороге и пошел на попятный. И Макк жил себе во всю, как никогда еще, и старательнее прежнего красил себе волосы и бороду. Обо всем он успевал подумать. Когда были куплены большие новые суда, он велел расширить помещения для команды и выкрасить крыши рубок в светлые цвета. Это-де не только хорошо действует на шкипера, но и на всех, внушая почтение к судовладельцам! Кроме того, Макк наметил по газетным объявлениям один небольшой пароход, и решил подать голос за покупку его при первом же случае, когда понадобится расширить рыбное дело на Лофотенах.

Не забывал он и направлять отеческой рукой, даже усерднее прежнего, домашния дела. Так как Бенони захотел сделать своего старого приятеля Свена Дозорного шкипером одного из новых судов, то Макк сразу подумал о том, что не годится больше Свену с Эллен ютиться в такой каморке, и велел приготовить для них новое помещение в другом конце людского флигеля, где отводили во время тингов контору фогту.

Макк не продал в этом году всего пера и пуха, собранного на его птичьих островках. Он велел отделить для себя самого лучшего пера и пуха и сшить чудесную новую перину для ванны. Молоденькой Петрине из Торпельвикена, новой горничной, которой шел всего семнадцатый год, не по силам было, конечно, ворочать тяжелые старые вещи, да и кроме того Макк любил обзаводиться новой периной для ванны при каждой смене горничных; зеленая перина сменяла красную, голубую или желтую. Но вот какая беда вышла на этот раз с новой периной: перья лежали на сушилке в прачешной и уж так хорошо высохли, стали завиваться, как вдруг однажды утром сгорели. Никто туда не ходил, и никто не мог понять, как это вышло. А Эллен, бывшая Эллен Горничная, кричала о беде громче всех, уверяя, что она тут ни при чем.- Но и то сказать, к чему ему новая перина? Совсем ему не нужно новой перины! - говорила она Брамапутре. Но Макк иначе рассуждал; подходило Рождество, приближался сочельник, и Макк знал, что ему нужно. Он велел вывесить у лавки объявление, что спешно скупает пух и перо по высокой цене. А разве это не равнялось приказанию нести к нему на двор пух, и перо? В Сирилунд и нанесли в несколько дней столько пуху и пера, что сам Макк сказал: довольно. А Роза все оставалась. И Макк не был бы тем отечески-заботливым господином для всех, если бы не заботился также о благе Розы. Почему бы ей не согласиться взять на себя хозяйство у Бенони? Она ведь стала свободной. Макк хотел облегчить ей этот шаг,- так сказать, скрасить его в её глазах и сказал:- Вот еще по какой причине тебе следовало бы заняться хозяйством моего компаньона.- Макк называл Бенони компаньоном, чтобы поставить его как можно выше.

- По какой же причине?

- Настолько важной, что и одной её было бы достаточно. Ты ведь привязалась к маленькой Марте? Ну, так вот, компаньон мой хочет взять Марту к себе, если найдет кого вести хозяйство.

- Он так сказал?

- Да.

- Я не могу,- сказала Роза, качая головой. Макк продолжал:- По-моему, это так прекрасно с его стороны. Отец Марты - милейший Стен - не всегда-то был хорош с Гартвигсеном, но...

- Я не могу,- повторила Роза.- Это невозможно.

- Но хоть бы ты пришла помочь нам немножко в лавке перед праздниками,- он бы сам поговорил с тобой.

- Нет, я не могу в нынешнем году помогать в лавке,- сказала опять Роза,- мне надо домой.

И Роза уехала домой в пасторскую усадьбу..

Подошел сочельник.

Но, когда надо было приготовить Макку его обычную сочельниковую ванну, то оказалось, что, хотя новая чудесная перина и вполне готова, да в огромной цинковой ванне объявилась предосадная дыра. А кузнец был пьянешенек и не мог взяться за починку. Так ничего и нельзя было поделать. Традиция была нарушена. Но с чего это кузнец так напился как раз, когда самому Макку была в нем такая надобность? Кузнец еще с утра был не тверд на ногах, а тут его пригласили к Эллен, бывшей Эллен Горничной. Свена Дозорного дома не случилось, но Эллен так хорошо потчевала гостя водкой, что старик свалился. Ох, как сокрушалась теперь Эллен о том, что она натворила, и даже с отчаяния спрашивала: нельзя ли замазать дыру крутой кашей? - Что ты! - ответила Брамапутра.- Так нельзя ли взять иглу с ниткой да зашить как-нибудь? - спрашивала Эллен и принималась истерически хохотать с отчаяния, что напоила кузнеца. Но Макк сразу придумал было выход: взять да принести в его комнату одну из небольших лодок с Фунтуса, налить ее теплой водой и постелить на дно перину,- выйдет прекрасная ванна. Послали за Свеном Дозорным, но, выслушав от ключницы такой приказ, он сказал, опуская шапку до самых колен:- Помилуйте! Ни одной из этих лодок не спускали на воду с самой осени; оне все рассохлись и дадут такую течь, что твои свиньи...- и он учтиво поклонился.

Так ничего и нельзя было поделать.

И все, как нарочно, складывалось в этом году не ладно; вскрыл Макк письмо от дочери своей Эдварды из Финляндии, ежегодное её письмо в родной дом к Рождеству, и его так всего и передернуло. Он сразу отошел к окну и задумался. Письмо было короткое: Эдварда овдовела и весною собиралась домой.

Макк превозмог себя и принимал гостей, как ни в чем не бывало. Принял, по обычаю, смотрителя Шёнинга, принял и Бенони, ставшего теперь компаньоном Макка и хозяином в Сирилунде, да к тому же баснословным богачом. Макк подвел его к дивану и несколько раз поблагодарил за посещение в такой вечер. Потом обратился к смотрителю и спросил:- А мадам Шёнинг?

- Не знаю,- ответил смотритель, и даже не оглянулся - где же она.

- Но она, верно, придет?

- Кто? - спросил смотритель.

Ему ни до чего и ни до кого не было дела. С каким презрением относился он ко всем этим вопросам, к этому Фердинанду Макку и всему его дому! А вон на диване развалился, во всей своей красе, богач из простых, бывший владелец рудников, Бенони Гартвигсен, ворочая голубыми глазами. В столовой девушки накрывали стол, не помня себя от радости, что наступил-таки этот заветный вечер... О, не будь тут по стенам кое-каких картин, невмочь было бы и оставаться здесь.

Но вот, явилась и мадам Шёнинг. Она извинилась, что пришла так рано.

- Помилуйте, милейшая мадам Шёнинг,- сказал Макк;- муж ваш тут уже с четверть часа.

- Вот как,- отозвалась она, и даже не поглядела, где муж, не видела даже тени своего мужа.

За столом Макк произнес свои обычные торжественные речи. Говоря о дочери Эдварде, он высказал надежду, что баронесса Эдварда помнит свое старое гнездо и навестит его весною... Ни слова о катастрофе; был ведь сочельник.

После того Макк провозгласил тост, прекрасный тост, за своего компаньона Бенони, который был так добр посетить его в этот вечер. Затем - за смотрительскую чету с маяка и, наконец, за всех своих людей. И вся эта армия людей, зарабатывавших свой хлеб в Сирилунде, по-детски внимала хватающим за душу словам Макка, а Брамапутра, по обыкновению, усиленно сморкалась. Но Фредрика Мензу нельзя было перенести в постели к столу. Его, однако, не оставили одного в такой вечер; возле него сидела одна из женщин, кормила его, читала ему молитвы и всячески ухаживала за ним. А у другой стены каморки лежал мальчугашка Эллен, предоставленный самому себе; он кричал, замолкал, улыбался, брыкался ножонками и снова кричал. Но он сильно мешал тем двум читать молитвы, и Фредрик Менза раза два яростно кричал:- Царь Давид, царь Давид! Чорт подери! Хо! - на что женщина отвечала:- Да, правда ваша, надо помнить царя Давида из библии...- Эллен для вида забежала разок с пира проведать ребенка, перевернула его на другой бок и опять убежала. Она была занята другим, тем, что сейчас предстояло: когда гости уйдут, верно, начнется обыск; но этой девчонке, этой Петрине из Торпельвикена ни за что не изловчиться припрятать серебряную вилку за подкладку нижней юбки...

Бенони спросил Макка:- Значит, как же? Роза так и не знает никого в ключницы для меня?

Как это, видно, мучило его; каким растерянным тоном говорил о том этот богач, воротила! Ему не хватало дамской особы вести хозяйство, и никак нельзя было отыскать таковой за все свои деньги.

Макк попросил его обождать до весны.

- Милый друг, прошу погодить до весны. Весной приедет моя дочь, и эти две дамы так хорошо знают друг дружку...

На праздниках Бенони вздумал прокатиться через общественный лес в соседнюю церковь. Он предпринимал поездку ради развлечения,- почему бы ему не послушать одну из праздничных проповедей знаменитого пастора Барфода? И так как Бенони уже не подобало ходить пешком, то Макк одолжил ему лошадь и санки да кстати и свою тюленью шубу.

- Я еще не обзавелся шубой,- сказал Бенони Свену Дозорному, который сидел кучером позади. Бенони колебался было посадить Свена кучером,- Свен был ведь теперь человек женатый и к тому же произведен в шкипера большого судна.- Тебе, пожалуй, мало охоты везти меня? - спросил Бенони.

- Срам был бы мне, коли бы я не повез Гартвигсена,- ответил со своей стороны Свен.

Это еще произошло на дворе Сирилунда.

По дороге они завернули к Бенони и захватили из дому дорожную сумку со съестным и корзинку с напитками. Бенони достал свои высокие сапоги и предложил Свену надеть их. А это были те самые знаменитые сапоги с лакированными бураками, в которых Бенони щеголял столько раз.

- Возьми их,- сказал Бенони.

У него вошло в привычку говорить мягко, но решительно; богатство придавало ему и уверенность в себе, и осанку, и уменье носить одежду и даже как будто преобразило его речь. Ах, эти деньги! Оне таки сделали из Бенони человека.

Но когда Бенони предложил Свену Дозорному надеть сапоги, тот ответил по своей старой привычке:- А сами-то вы в чем будете?

Бенони сунул ноги в бергенские ботфорты с отворотами из собачьяго меха, и тогда Свен надел на себя высокие сапоги, словно святыню какую.

- Ежели они тебе впору, так и оставь их себе,- сказал Бенони.

А Свен Дозорный ответил:- Это уж совсем мне не по заслугам. Они всю жизнь будут у меня праздничными сапогами.

Потом выпили по рюмочке-другой и поехали.

Дорогой они беседовали о том, о сем. Дорога шла все местами, где Бенони знаком был каждый кустик можжевельника, каждая сосна, каждая гора. Тут он хаживал и в дождь и в вёдро, нося королевскую почту в чумке со львом. А вон, к сожалению, и та пещера, где он отдыхал тогда с пасторской Розой. Ох, эта пещера!..

- Не споешь ли что-нибудь?- спросил он через плечо.

- Спеть? Гм... Я как будто разучился,- ответил Свен.- Столько теперь всего...

Когда же они в глубине леса открыли корзинку с напитками, да хлебнули хорошенько, Свен Дозорный как-то странно размяк, и язык у него стал заплетаться,- словно он выпил крепкого натощак.

- Оно в сущности-то я не закусывал сегодня, стыдно сказать,- признался он.

Достали сумку с рождественскими яствами, хлеб.

- Почему ж ты не закусывал?

- Да сам виноват. Но тут столько всего...- ответил Свен.

И дал понять, что они с Эллен маленько повздорили поутру, так что ему потом и кусок в рот не шел.

Они все ехали да ехали. Свен Дозорный опять заговорил:- Будь у меня мой алмаз, да удалось бы мне как-нибудь выклянчить у вас в лавке ящик стекол, я бы опять пошел бродить.

Бенони круто повернулся к нему:- Теперь? Когда ты будешь шкипером?

Свен покачал головой.

- К тому же ты теперь человек семейный, отец и все такое.

- Да,- ответил Свен,- так-то так, но...

Добрейший Свен Дозорный пробыл женатым человеком уже с полгода и больше не распевал про сорозских девушек, не приплясывал на ходу. Ничего такого больше ему в голову не приходило. Эти полгода тянулись словно вечность. Он, положим, добился своего, но зато прощай это живое нетерпение, это напряженное ожидание; теперь день прошел и - слава Богу! Каждое утро он просыпался, чтобы начать все то же самое сначала; нечего было ждать; двести раз под ряд повторялось то же самое: он вставал, Эллен вставала, брали те же платья и надевали их на себя сегодня, как вчера... Эллен выглядывала из окошка - спущены ли шторы у Макка в комнате, как полагается, и каждый раз теми же надоевшими до тошноты словами сообщала, какова погода; говорила же она это, верно, только за тем, чтобы скрыть - куда неслись её взгляды. Муж и жена уже неохотно сторонились друг перед другом в тесной каморке; каждый ждал, чтобы другой убрался поскорее. И расходились они в разные стороны, не сказав друг другу ни слова. Двести раз. А впереди ждут еще, пожалуй, тысячи раз.

- Ты на себя не похож больше,- сказал Бенони.- Весной, когда вернешься с Лофотен, у тебя будет новое просторное помещение.

- Не заслужил я, не заслужил.

- А ребенок растет?

- Да, растет. Глаза у него карие, но он славный мальчишка, мне нравится.

- Ты берешь его на руки?

- Нет.

- Не берешь?

- Я хотел, да...

- Тебе бы следовало брать его иногда,- посоветовал Бенони.

- Вы говорите?

- Да, говорю. Потому что насчет этих карих глаз... теперь уж их не переделаешь.

И вот они выехали из лесу и завернули к пасторской усадьбе, взрывая пушистый свежевыпавший снег.

Барин в шубе, сам Гартвигсен! Работник или даже двое бросились подержать лошадь.- Пожалуйте! Пожалуйте в дом! - Нет, спасибо!

У Бенони засосало под ложечкой от старых воспоминаний: вот тут, в этом самом доме его когда-то заставили подписать известное жестокосердое заявление, а потом это самое заявление было прочитано ленеманом на церковном холме в собственном приходе Бенони. А с тех пор Роза побывала его невестой и порвала с ним, вышла замуж за другого, за кистерского Николая... Ох!

Бенони во всем своем великолепии зашагал на церковный холм, тихонько рассекая кучки народа, которые с поклоном расступались. Его все знали, прибежал посланный: не будет ли Гартвигсен так любезен завернуть к пастору обогреться? Нет? благодарствуйте,- у него дела; вот после обедни он, спасибо, зайдет, пожалуй.

Конечно, прямого дела у него ни к кому здесь не было, но у такого воротилы всегда ведь найдется дело для кого-нибудь из такой толпы. Его деятельность была так обширна; ему нужны, например, люди для новых судов, отправляющихся на Лофотены. И ему даже не зачем было самому делать первый шаг, спрашивать кого-нибудь. Если народ еще не обступил его сплошной стеной просителей, то единственно из глубокого к нему почтения. Но вот, подходит то тот, то другой, снимает шапку и, несмотря на стужу, не спешит надевать ее опять: не окажет ли Гартвигсен такую милость, не найдет ли для него местечка на одном из судов? - и Бенони, стоя тут, как монумент, в своей тюленьей шубе и отороченных мехом ботфортах, является для всех настоящим господином и милостивцем.

- Я подумаю,- отвечает он и записывает имена;- зайди ко мне на-днях. Понятно, мне нельзя забыть и своих односельчан, но...

На холм поднимается сам пастор Барфод в полном облачении и останавливается около Бенони и просит его непременно пожаловать к нему в гости, не пройти мимо его порога. Бенони благодарит: ежели время позволит после обедни... Все ли благополучно у пастора?

Н-да, такого вопроса не задал бы Бенони Гартвигсен пастору Барфод в былые времена.

Роза не показывалась на холме. Пожалуй, и в церковь не придет сегодня? Хорошо.

Нет, она показалась все-таки. Бенони снял свою меховую шапку, и Роза прошла мимо, вся вспыхнув. Бедняжка Роза, видно, не смогла сдержать своего любопытства, захотела все-таки взглянуть на Бенони в шубе. Она прошла в ризницу.

Бенони постоял с минуту, собираясь с мыслями и, наконец, сказал последнему просителю:- Да, да; видно, тебе туговато приходится; заходи на-днях, получишь работишку.- Бог вас благословит! - ответил тот, а затем Бенони прошел в церковь.

Он нарочно уселся у самых дверей. Люди вытаращили глаза: он ведь мог бы сесть повыше, у самого амвона! Роза сидела в пасторской ложе и, взглянув на него, опять вся покраснела; лишь понемногу краска сбежала с её лица. Она была в песцовой шубке.

Бенони расстегнул свою шубу. Он отлично знал, что сел не на господское место; и ленеман и некоторые мелкие рыбопромышленники сидели куда выше. Но Бенони, где сел, там и сел, придав этим почет скромному месту. И не мало людей в церкви, наверно, стыдились того, что уселись выше его, и от души желали бы пересесть пониже Гартвигсена, воротилы Гартвигсена! Ох, лучше бы им вовсе не приходить сегодня в церковь!

Сразу после проповеди кое-кто из прихожан вышел. Бенони застегнул шубу и тоже вышел. Он не хотел больше мучить Розу. Народ глазел то на нее, то на него, припоминая их помолвку в былые времена.- Вот-то проворонила! - верно, думали люди.

Бенони пошел к санкам. Свен Дозорный следовал за своим господином по пятам и спросил: запрягать ли? Да, сейчас же. Мигом по двору пронеслась весть, что Гартвигсен уже у санок и, ей-Богу, собирается уезжать! Пасторша впопыхах сбежала с крыльца и сама прошлась по холоду и снегу к Бенони, приветливо и сердечно пожала ему руку и попросила не оставить их своим посещением, раз уж им выпала такая радость увидать его здесь.

Пока они стояли там, пришла и Роза из церкви. Бедняжка Роза! Верно, ей не терпелось узнать - неужто Бенони так сразу и уедет домой? Вот она и пришла. Мать крикнула ей:- Нет, ты послушай! Гартвигсен спешит уехать. Поди, помоги мне уговорить его.

Роза совсем смутилась; рада бы, кажется, сквозь землю провалиться.- Вы не будете так любезны зайти?- только и нашлась она сказать.

Бенони не стал ломаться; ему не зачем было; он только сослался на длинный путь и короткий день; приходится спешить.

- Ну, теперь луна светит,- сказала Роза.

- Да, да, луна,- подхватила её мать.

- Уж не знаю...- сказал Бенони и вопросительно поглядел на Свена Дозорнаго.- По-твоему, можно повременить немножко?

Свен Дозорный умел вести себя в хорошем обществе,- сорвал с головы шапку и с поклоном ответил:- Времени, верно, хватит; дорога хорошая.

- Я теперь человек не совсем свободный,- пояснил Бенони, следуя за дамами.- Столько хлопот по снаряжению всех этих судов...

Как это было странно! Вот теперь Роза шла рядом с ним, а немного погодя, села в той же горнице, где и он, слушала его разговоры, и время от времени поглядывала на него и даже отвечала по немножку... Когда же пастор Барфод вернулся из церкви, и сели за стол, Роза передавала Бенони то одно, то другое. Все это было так диковинно... словно во сне. Он старался побороть в себе неприятную неуверенность: как ему говорить с нею, как часто можно на нее поглядывать? Он ведь был когда-то помолвлен с этой особой, целовал ее, выстроил для неё дом; чуть-чуть было не дошло до свадьбы...

После обеда пастор с пасторшей ушли к себе вздремнуть. У них была такая привычка. И вот, Бенони остался наедине со своей прежней невестой.- Не будете ли так любезны сыграть что-нибудь?- сказал он ей.- Или, пожалуй, это обезпокоит стариков? "Да, уж наверно",- видно, подумала она, но все-таки села играть.

Ему ужасно нравится её игра; ничего подобного он не слыхал. И он считает это как бы знаком нежности с её стороны, что она так играет для него. Она склоняется то правым, то левым плечом; волосы собраны так пышно на затылке, а ниже белеет шея...

Когда она кончает, он очень мило благодарит ее:- Сроду не слыхал ничего красивее.

Затем они некоторое время сидят в смущении.

- Да вам, верно, пришлось-таки посидеть да поиграть, пока вы не выучились так хорошо,- говорит он.

- О, да,- слегка улыбается она;- но я ведь не Бог весть какая музыкантша.

Они говорят еще о том, о сем. Богатство помогает Бенони; каков, дескать есть, таков и есть; и он толково отвечает на её вопросы о новых судах. Время идет; быстро идет. Бенони соображает, что старики скоро вернутся, а у него ведь есть особое дело к ней, и он в своем праве спросить ее:- Не знаю, говорил ли вам Макк что-нибудь насчет меня?

На носу у неё мигом появилась легкая морщинка; он отлично видел это.- Макк полагает, что вы, пожалуй, укажете мне, кто бы взялся хозяйничать у меня?

- Нет,- ответила она.

- То-есть, он полагал только, что вы, может быть, знаете кого-нибудь на юге... Другого умысла тут не было.

Она покачала головой.- Никого не знаю.

Молчание. Бенони взглянул на свои часы. Что это старики не идут?.. Ему не хотелось объяснять свой промах тем, что это-де, пожалуй, просто-на-просто Макк все выдумал... Да, впрочем, беды особенной и не вышло! Он подошел к какой-то картине на стене и стал рассматривать ее. Затем перешел к другой. Роза казалась такой покинутой... Он вежливо спросил:- Верно могу передать от вас поклон в Сирилунде?

- Да, благодарю.

Старики вошли как раз в ту минуту, когда молодые обменялис такими словами,- последними словами - надолго. После кофе Бенони простился и отправился в обратный путь. Теперь нужды не было дожидаться приезда Эдварды весною. Дело было решено.

Ярко светил месяц, играло северное сияние. Бенони снова ехал по знакомым местам. Глядя на гребень пещеры, он мог различить, как там гуляет ветер и наметает туда сугробы свежевыпавшего снега.

- Борре эккед! - раздался привет с дороги.

Бенони ответил и велел ехать дальше.

Пришла весна, и дочка Макка Эдварда приехала на почтовом пароходе... Но это уж другая история, другая повесть - "Роза".

Кнут Гамсун - Бенони (Benoni). 4 часть., читать текст

См. также Кнут Гамсун (Knut Hamsun) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :