Ги де Мопассан
«Коробейник»

"Коробейник"

Сколько мимолетных воспоминаний о мелочных, как будто ничтожных фактах, случайных встречах, подмеченных, угаданных или только заподозренных интимных драмах, внедряется еще смолоду в наш юный неопытный ум, и затем, играя роль как бы путеводных нитей, постепенно навязывает ему безотрадное познание житейской действительности.

Скитаясь без определенной цели по проселкам, охваченный длинной вереницей мечтаний и дум, я развлекаюсь причудливою их сменой и уношусь душой далеко от всего окружающаго.

Каждый раз, когда мысль возвращается при этом к пережитому прошлому, она воскрешает какие нибудь давнишния мои приключения, смешные, или зловещия. Их образы появляются перед моими думами неожиданно целыми группами, словно полевые пташки, выпархивающия стаями из-за кустов при моем приближении.

Раз нынешним летом я шел, как говорится, куда глаза глядят по горной дороге, нависшей над правым берегом озера Бурже. Взор мой блуждал по зеркальной поверхности водной массы, привлекаемый ровною бледной её синевой, подернутой отблесками скользивших по ней лучей солнца, которое склонялось уже к закату. Я чувствовал, как в сердце у меня шевелилась возникшая еще в детстве нежная любовь к поверхности озерных, речных и морских вод. Озеро тянулось передо мной широкой полосою, такою длинной, что не видать было её окраин, исчезавших вдали на горизонте: одна - к стороне Роны, другая - по направлению к Бурже. На противуположном берегу подымалась высокая гора Кошачьяго Зуба, зазубренная словно гребень до самой вершины. По обе стороны дороги, заглушая своею пышной листвой поддерживавшие их тонкие ветви, перебрасывались с дерева на дерево виноградные лозы. Оне раскидывались по окрестным полям зелеными, желтыми, красными гирляндами и свешивались с ветвей изящными фестонами, пестревшими сочными гроздьями черного винограда.

На белой от пыли дороге никого кроме меня не было, когда вдруг, из-за рощи высоких деревьев, за которой скрывается деревня Сент-Инносан, появился человек. Согнувшись под тяжестью ноши и опираясь на палку, он шел как раз мне на встречу.

Когда расстояние между нами уменьшилось, я узнал коробейника, одного из мелких торговцев, которые носят свою лавку за плечами и ходят по деревням из хижины в хижину, сбывая с небольшим барышом дешевые товары. В моей душе тотчас же воскресло давнишнее, совсем было изгладившееся воспоминание о ничтожном повидимому факте случайной ночной встречи на дороге между Аржантейлем и Парижем. Оно таилось как бы за порогом сознания с того времени, когда мне было всего только еще двадцать пять лет.

* * *

Счастье жизни заключалось тогда для меня в катанье на шлюпке. Я нанимал комнату у одного из аржантейльских харчевников и каждый вечер уезжал из Парижа с чиновничьим поездом: длинным поездом, который ползет черепашьим шагом и останавливается на каждом полустанке, высаживая везде целую толпу человечков с узелками и свертками. Все эти человечки, наделенные склонностью отращивать себе брюшко, тяжелы на ногу от непривычки к ходьбе. Брюки на них сидят скверно, потому что казенные стулья ужасно портят изящество их фасона. Поезд этот, в котором мне чудился своеобразный запах канцелярий, департаментских шкафов и дел в форменных обложках, привозил меня в Аржантейль, где ожидала меня шлюпка. Стоило только оттолкнуть ее от пристани, чтобы пуститься вдоль по Сене. Налегая на весла, я плыл обедать в Бедон, Шату, Эпине, или в Сент-Уан, а потом возвращался в Аржантейль, отводил шлюпку на пристань и отправлялся обратно в Париж пешком, если ночь была лунная.

И вот однажды ночью на дороге, белевшей передо мною, я увидел человека, который шел тоже по направлению к Парижу. Мне почти каждый раз доводилось встречаться с пригородными ночными путниками, внушающими такое чувство страха запоздавшим мирным горожанам. Человек этот медленно шел передо мной, сгибаясь под тяжелою ношей.

Я направлялся прямо к нему быстрыми шагами, которые гулво отчеканивались на шоссейной дороге. Он остановился, оглянулся, и видя, что я уже близко, перешел через дорогу на другую сторону.

Не замедляя шага, я хотел пройти мимо, но меня остановил оклик:

- Добрый вечер, сударь!

Я отвечал:

- Добрый вечер, любезнейший.

Незнакомец осведомился тогда:

- Далеко ли вас Бог несет?

- В Париж.

- Ну, чтож! Вы скоро туда дойдете! За вами, к слову молвить, не угоняешься особенно же с таким грузом на спине, как у меня.

Я пошел тише, обдумывая, с какой стати заговорил со мной этот человек? Что именно нес он в своем большом коробе? Смутное подозрение, что дело не чисто и что тут замешано какое нибудь преступление, мелькнуло у меня в уме и возбудило мое любопытство. Каждое утро в газетных хрониках описывается такое множество злодеяний, учиненных якобы ночью как раз именно там, на полуострове Жанневилье, что все они сплошь не могут быть признаны просто на просто утками. Нельзя же изобретать изо дня в день, единственно лишь для развлечения читателей, длинный перечень арестов и преступлений, наполняющий столбцы репортерских отчетов.

С другой стороны, однако, в голосе незнакомца звучала, как мне казалось, скорее робкая, чем смелая нотка, да и в манерах его, свидетельствовавших о благоразумной осторожности, нельзя было подметить ничего вызывающаго.

На всякий случай я, в свою очередь, обратился к нему с вопросом:

- А вам далеко идти?

- Всего только до Аньера.

- Вы там живете?

- Да, сударь, я коробейник и живу в Аньере.

Сойдя с боковой дорожки, по которой странствуют днем в тени деревьев пешеходы, он начал приближаться к середине шоссе. Я последовал его примеру. Каждый из нас, не выпуская из рук палки, подозрительно посматривал на другого. Подойдя ближе к незнакомцу, я совершенно успокоился. У него очевидно тоже рассеялись всякие подозрения.

- Нельзя ли будет вам идти немного потише?- спросил он меня.

- Зачем же это?

- Затем, что дорога тут в ночное время не больно мне нравится. Когда за плечами кое-какой товарец, то вдвоем здесь все-таки надежнее. Напасть на двоих смотришь и поостерегутся.

Я чувствовал, что незнакомец не лжет, и что он совершенно искренно празднует труса, а потому уступил.

Было уже около часа по полуночи, когда мы пошли с ним рядом по дороге из Аржантейля в Аньер.

- Как же вы рискнули пуститься так поздно в обратный путь?- спросил я у коробейника.

Он рассказал мне все "без утайки". Выйдя только вчера утром из дому с запасом товара, которого должна было хватить дня на три, или на четыре, он вовсе не рассчитывал вернуться в ту-же ночь домой.

Торговля пошла однако так бойко, что заставила его спешить обратно в Аньер за новым товаром, который надо было на другой-же день занести покупщикам, внесшим уже вперед задатки.

Коробейник объяснил мне с видимым удовольствием, что маленько маракует в торговом деле, где его на кривой не объедешь. Умея, как говорится, показать товар лицом и расхваливая взятые с собой образчики, он запродавал иной раз товар целыми партиями с обязательством доставить покупателю на дом денька через два, не позже.

- У меня в Аньере собственный магазин, где торгует жена, - добавил коробейник.

- Так вы женаты?

- Да, сударь, ужь год и три месяца, как женат. И какая, еслиб вы знали, у меня славная женка! Она должно быть порядком удивится, что я возвращаюсь домой теперь-же ночью.

Он рассказал мне кстати и про свою женитьбу, объяснив, что целых два года присватывался в девушке, она-же все не решалась выдти за него замуж.

Еще подростком она начала торговать в собственной лавченке на углу улицы всякою всячиной: лентами, цветами в летний сезон, а главным образом очень хорошенькими пряжками к дамским башмачкам и разными другими безделушками, которые дешево покупала благодаря протекции фабриканта. Девушка известна была в Аньере всем и каждому. Ее так и называли "Синенькой", потому что она ходила больше всего в синих платьях. Мастерица, что называется, на все руки, она зашибала хорошую деньгу, но за последнее время начала словно прихварывать. Оно понятно, дело её женское.... пожалуй, и затяжелела. Однакоже поручиться в этом он не мог. "Коммерция" у них шла хорошо, и муж ходил с коробом по окрестным селам главным образом, чтобы показывать разные образчики тамошним мелким торговцам. Он брал товар на коммиссию от разных фабрикантов и служил им чем-то в роде странствующего приказчика, работая вместе с тем и на самого себя.

- Ну, а вы, сударь, чем изволите заниматься?- спросил меня коробейник.

Не отвечая прямо на этот вопрос, я рассказал, что у меня стоят на аржантейльской пристани парусная моциона и две быстроходных шлюпки для гонок. Я езжу в Аржантейль каждый вечер практиковаться в гребле и, моциона ради, возвращаюсь иной раз пешком в Париж, где имею доходное занятие.

- Знаете-ли что, - возразил коробейник, - еслиб у меня водились такие деньжата, как у вас, то я, клянусь Богом, не стал-бы шляться по пригородным дорогам в ночную пору. Здесь, сударь мой, не безопасно!

Он бросил на меня из-подлобья такой подозрительный взгляд, что я внутренно задал себе вопрос, ужь не идет-ли со мной рядом какой-нибудь ловкач, который грабит только наверняка и не хочет рисковать без надобности.

Меня, впрочем, тотчас-же успокоила высказанная вполголоса просьба:

- Нельзя-ли идти немного потише, сударь? Мне право тяжело поспевать за вами с такой ношей!

Тем временем показались уже перед нами первые аньерские дома.

- Я теперь, почитай, что добрался до места, - сказал коробейник.- Мы сами, видите-ли, в магазине не ночуем. Его сторожит ночью собака, добрая собака, такая, что постоит за четверых молодцов. К тому-же и квартиры в центре города для нас дорогоньки. Однако, знаете-ли что, сударь? Вы оказали мне большую услугу, потому что в ночное время, когда я иду с коробом, сердце у меня неспокойно. Не побрезгайте зайти к нам и распить бутылочку тепленького винца с моею женой, если она только проснется. Правда, что она спит довольно крепко и не особенно любит, чтоб ее будили; ну да это нам, с позволения сказать, трын-трава. Без короба я, сударь, ничего не боюсь и провожу вас потом со своею дубинкой до самых парижских ворот.

Я отказался, но он настаивал. Я упорствовал в моем отказе, а он в своих просьбах. Очевидно, что ему и в самом деле хотелось залучить меня к себе в гости. Необходимо заметить, что коробейник не даром называл себя краснобаем. Он говорил очень убедительно и с таким обиженным видом спрашивал о причинах моего отказа, высказывая подозрения, будто я брезгаю распить бутылку вина с человеком "низшего сословия", что я под конец уступил и пошел с ним по совершенно безлюдной дороге в одному из большущих ветхих домов, которыми изобилуют предместья столичных пригородов.

Дойдя до этого дома, я, признаться, колебался туда войти. Высокое здание, с обвалившейся гипсовой штукатуркой, производило впечатление какого-то притона пригородных бродяг, или пожалуй даже разбойничьяго вертепа. Растворив одним толчком двери, оказавшиеся незапертыми, коробейник заставил меня войти в темные сени и провел придерживая за плечи, до лестницы, которую пришлось отыскивать ощупью в непроглядном мраке ногами и руками, причем я все время томился совершенно законным опасением провалиться сквозь какой-нибудь люк в подземелье.

Когда удалось наконец найти первую ступеньку, гостеприимный мой спутник сказал:

- Ну-с! Теперь нам осталось только подняться в шестой этаж.

Порывшись у себя в кармане, я отыскал коробочку восковых спичек и благодаря этому мог осветить себе путь по лестнице. Хозяин шел за мной следом, кряхтя под своей ношей и шаг за шагом повторяя: "Признаться оно и впрямь высоконько!.."

Когда мы наконец поднялись в верхний этаж, коробейник вытащил у себя из-за пазухи ключ, висевший на какой-то веревочке, отворил двери и пригласил меня войти. Я оказался в выбеленной известью комнате, где посредине стоял стол, а вдоль стен помещались шесть стульев и кухонный шкаф.

- Попробую разбудить жену, - сказал хозяин, - а потом сойду в погреб за вином. Здесь у нас его держать нельзя, потому что в тепле оно портится.

Подойдя к одной из двух дверей, выходивших в комнату, коробейник крикнул: "Эй ты, Синенькая!" Так как она не соблаговолила ответить, то он повторил свой оклик раза два все громче и громче, а затем принялся стучать кулаком в двери, ворча сквозь зубы: "Проснешься-ли ты, наконец, чорт возьми!..."

Обождав несколько времени, он приложил ухо к замочной скважине и добавил совершенно уже спокойным тоном:

- Ну чтожь, пусть ее спит, коли заснула так крепко! Обождите меня минутку, - я сейчас сбегаю за вином.

Он вышел, а я опустился на стул, безропотно подчиняясь своей участи.

К чему я собственно сюда зашел! подумал я и тут же внезапно вздрогнул, услышав, что рядом, в комнате жены коробейника, говорят шепотом и осторожно шевелятся.

Чорт возьми, ужь не попал-ли я на самом деле в ловушку?

Как могла она не проснуться, эта Синенькая, при возвращении мужа, когда он поднял такой шум и принялся так громко стучать в дверь? Ужь не было ли это заранее условленным сигналом, чтоб объяснить соучастникам: "Молодчик у нас в западне: я буду караулить у выхода, остальное же ваше дело". Действительно, в спальне у Синенькой шорох все более усиливался. Вот взялись за ручку замка и повернули в замке ключ. Сердце у меня учащенно билось. Внутренно говоря себе: "Hy что-жь, будем защищаться!" я отступил вглубь комнаты, и схватив обеими руками деревянный стул за спинку, приготовился в отчаянной борьбе.

Дверь слегка приотворилась. Сквозь образовавшуюся щель показалась сперва рука, державшаеся за створку, а затем чья-то голова - голова мужчины в круглой касторовой шляпе. Когда голова скользнула между дверью и стеной, я увидел устремленные на меня два глаза. Прежде чем можно было сделать какое-нибудь оборонительное движение, хозяин этой головы, в котором я подозревал злоумышленника, рослый детина, босиком, полуодетый, без галстуха и с ботинками в руках, но тем не менее очень недурной собою и смахивавший немножко на барина, очутился одним прыжком у выходных дверей и мгновенно исчез на лестнице. Приключение очевидно принимало забавный характер. Я снова уселся на стул и стал ждать возвращения мужа, который долгонько-таки не мог разыскать в погребе вино. Наконец я услышал шаги его на лестнице. Их шорох заставил меня разразиться смехом, которым смеешься иной раз наедине и от которого так трудно бывает удержаться.

Коробейник вошел с двумя бутылками и спросил:

- Что моя жена все еще спит? Неужели она до сих пор так и не пошевельнулась?

Угадывая, что Синеньная прильнула ухом в замочной скважине, я ответил:

- Должно быть, что спит!

Хозяин снова позвал тогда жену.

- Полина!

Убедившись, что она не отвечает и не шевелится, он отошел от двери и объяснил мне:

- Она не долюбливает, чтоб я приводил в ночное время сюда приятелей, с которыми можно выпить стаканчик-другой винца.

- Так вы, значит, думаете, что она проснулась?

- Разумеется, проснулась, - подтвердил с недовольным видом коробейник и затем прибавил:- Ну что-жь, чокнемтесь...

Он изъявил твердое намерение роспить помаленьку со мною обе бутылки одну за другой,

На этот раз однако я выказал надлежащую энергию и решимость. Выпив стакан вина, я встал. Коробейник не упоминал уже о своем обещании проводить меня до парижских ворот. Злобно поглядывая на дверь жениной комнаты, он проворчал, с видом раздраженного простолюдина, или точнее зверя, в котором ежеминутно может проснуться бешенство:

- А все-таки, по вашем уходе, она должна будет отворить!

Я внимательно глядел на этого труса, который начинал приходить в ярость, сам не зная отчего - быть может, вследствие смутного предчувствия, подсказанного инстинктом обманутого самца. Очевидно, ему не нравились запертые на замок двери. Он только что говорил мне о своей жене с чувством нежной привязанности, а теперь, без сомнения, собирался ее отколотить.

Сердито потрясая дверь за ручку, он крикнул еще раз:

- Полина!

Голос как будто только что проснувшейся женщины отвечал из-за перегородки:

- Ась?.. Что?..

- Разве ты не слышала, как я вернулся домой?

- Бог с тобой, отвяжись! Я спала!

- Отвори двери!

- Когда уйдет от тебя гость. Что за охота приводить сюда по ночам посторонних и устраивать здесь с ними попойки!

Спотыкаясь по лестнице, я ушел, почти так же поспешно, как и детина в круглой касторовой шляпе, соучастником которого сделался против воли, а затем вплоть до самого Парижа думал о том, что видел в этой лачуге одно из действий вечной драмы, которая дается ежедневно и повсеместно при всевозможных условиях сценической обстановки.

Ги де Мопассан - Коробейник, читать текст

См. также Ги де Мопассан (Guy de Maupassant) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Королева Гортензия
Перевод Софьи Иванчиной-Писаревой В Аржантейле ее звали Королевой Горт...

Корсиканский бандит
Перевод Надежды Гарвей (1882) Дорога постепенно шла в гору среди Аитон...