Фенимор Купер
«Красный корсар (The Red Rover). 1 часть.»

"Красный корсар (The Red Rover). 1 часть."

Роман

Под редакцией Н. Могучего

ГЛАВА I

Ньюпорт (Hьюпорт - город в Сев.-Амер. штате Род-Айленда, на зап. стороне острова Род, на берегу Нарраганзетского залива, с хорошей гаванью. В настоящее время Ньюпорт - одно из самых модных дачных мест и купаний в Соединенных Штатах, куда стекаются богачи из Бостона и Нью-Йорка. (Прим. ред.).) во времена своего процветания считался одним из самых значительных портов на всем протяжении обширных берегов Америки. Природа, казалось, нарочно создала этот порт, чтобы удовлетворить все нужды и осуществить все желания моряка. Здесь имелось: хорошее географическое положение, тихие воды, свободный доступ и удобный рейд.

Однако, появление в непосредственном соседстве с ним счастливого соперника положило конец процветанию порта.

Торговое развитие Ньюпорта замерло. Прекрасный остров, на котором расположен этот город, сделался лишь любимым местопребыванием плантаторов, ищущих убежища от жары и болезней жгучего южного климата и возможности подышать укрепляющим морским воздухом. Сюда стекались жители Каролины и Ямайки.

Местные жители, потомки пуритан, переняли у пришельцев мягкость манер, которой отличаются колонисты южных английских колоний, но, в свою очередь, оказали на них не менее резкое влияние своими убеждениями и нетерпимостью.

Негоцианты Ньюпорта сделались в одно и то же время и работорговцами, и джентльменами. Торговля рабами здесь началась с того именно времени, когда внешние нравы стали как бы утонченнее.

Но каким бы ни было моральное состояние жителей Род-Айленда 1759 г., сам остров процветал, как никогда.

Гордые вершины гор были еще увенчаны вековыми лесами; маленькие долины покрывала цветущая зелень; во дворах простых, но чистых и удобных деревенских домиков радовали взгляд богатые цветники.

Красота и плодородие этого края доставили ему красивое прозвище.

Местные жители называли его "Сад Америки", и гости со жгучих долин юга не спорили с ними.

Указанный нами год был годом кризиса британского могущества в Америке. Колониальная война с Францией (1755-1763 г.), начавшаяся поражениями, вызвавшими отчаяние англичан, закончилась их триумфом.

Франция лишилась здесь последнего своего владения, и вся страна от Гудзонова залива до испанской территории подпала под власть Англии.

Наступило ликование победителей.

Внешние колонии также шумно проявили восторг.

Система угнетений и тирании, которая ускорила неизбежное отделение колоний, еще не была полностью применена на практике.

Но недовольство среди колонистов нарастало. Люди, которых, казалось бы, опыт должен был сделать благоразумнее, выказывали даже в высшем национальном учреждении полное непонимание американского народа. Ослепленные высокомерием, они занимались самохвальством. Генерал Бергойн дал в палате общин обещание пройти от Квебека до Бостона с известным количеством людей. Он сдержал впоследствии свое обещание и прошел это пространство с вдвое большим числом людей - товарищей по плену. Под влиянием этого же высокомерия правительство Англии безумно принесло в жертву сто тысяч человек во время борьбы, которая памятна каждому американцу (Борьба за независимость Сев.-Американск. Штатов. (Прим. ред.)).

В первых числах октября 1759 г. Ньюпорт, как и остальные города Америки, праздновал победу. Квебек, ключ Канады и последний значительный пункт, находившийся в руках Франции, только что переменил своих хозяев.

Наступление дня было возвещено колокольным звоном и пушечными выстрелами. С раннего утра население высыпало на улицы. Какой-то оратор дал волю своему красноречию и, произнося речь в честь павшего в бою генерала Вольфа, стремился доказать свою преданность короне тем, что униженно поверг "к подножию трона" славу не только этой жертвы, но и тысячи других убитых, своей гибелью купивших победу.

Когда солнце начало клониться к неизмеримым, тогда еще пустынным и неисследованным пространствам запада, жители стали расходиться по домам. Крестьяне возвращались домой, как бы далеко они ни жили, из расчетливости, не покидающей их даже в минуты веселья. Они боялись, что наступающий вечер вовлечет их в излишние расходы, не обязательные для выражения патриотических чувств.

Каждый возвращался к своим обычным занятиям. Снова раздались удары молота, топора, шум пилы. Окна некоторых запертых по случаю торжеств лавок были полуоткрыты, словно их хозяева пошли на сделку между своими интересами и "долгом". Хозяева трех городских гостиниц сидели у дверей, следя глазами за уходившими крестьянами с таким видом, который ясно обнаруживал их желание найти "клиентов" среди этого народа, всегда предпочитающего продавать, а не покупать. Однако, лишь несколько праздных матросов с кораблей, стоявших на якоре, и небольшая группа кабацких завсегдатаев была завлечена их дружескими жестами, вопросами о здоровье жен и детей и радушными приглашениями.

Но события дня не были еще забыты. Прохожие собирались группами на различных улицах, толковали о политических делах и делились своими впечатлениями по поводу, празднества. Большинством голосов было решено, что речь выступавшего оратора была чрезвычайно изящна и поучительна. Хотя это мнение и встретило некоторую оппозицию со стороны клиентов одного адвоката, недолюбливавшего оратора, однако, в общем все согласились, что никогда ничьи уста не произносили более красноречивой речи.

На краю города, вблизи моря, скромно ютилось убогое жилище портного, который сам входил во все мельчайшие подробности своего ремесла и был единственным работником. С порога "лавки" ее владелец мог созерцать всю красоту залива, а через открытый проток между островами ему была видна поверхность бухты, спокойная, как озеро. Перед домом раскинулась узкая и малолюдная набережная.

Послеобеденное время было похоже на осеннее утро. Морской ветерок, вызывавший легкую рябь на поверхности воды, имел особенную мягкость, которой так часто отличается осень в Америке. Ремесленник работал, сидя у открытого окна, за своим верстаком и казался довольнее многих людей, которые одеты в бархат и золото. Снаружи у окна, прислонившись к стене, стоял крестьянин высокого роста, немного сутуловатый, но сильный и хорошо сложенный. Казалось, он ожидал одежду, которую заканчивал портной, чтобы принарядиться на ближайшем празднике в соседнем селении.

Портной был уже стариком, приближавшимся к закату своих дней. Судя по внешности, ему удавалось бороться с нищетой только тяжелым трудом и крайней воздержанностью.

- Да,- произнес портной со вздохом, в котором слышалась не то усталость, не то удовлетворенность,- да, редко удается людям говорить так, как говорил сегодня сквайр-писец. Когда он говорил о долинах отца Авраама, о дыме и резне сражений, мой дорогой Пардон, он так меня взволновал, что мне действительно могла бы притти в голову мысль оставить иголку и пойти искать славы в бою.

Крестьянин обернулся к портному и насмешливо отвечал:

- Теперь как-раз время выдвинуться честолюбивому человеку, сосед Гомспэн, потому что королевские войска только-что потеряли своего храбрейшего генерала.

- Да, да,- ответил портной,- это прекрасный случай для того, кому отроду не больше двадцати пяти лет. Но мне, прожившему уже большую часть своей жизни, надо провести ее остаток здесь, за верстаком. Кто красил вашу материю, Парди? Прекраснее по цвету я ничего не шил в эту осень.

- Моя матушка знает в этом толк. Ручаюсь, сосед Гомспэн, что на всем острове самым нарядным парнем буду я. Но так как вы, приятель, не можете быть генералом, то утешьтесь тем, что без вас не будут сражаться. Все говорят, что французы долго не продержатся, и мы готовимся заключить мир.

- Тем лучше, тем лучше, молодой человек! Кто, как я, видел ужасы войны,- а я видел их достаточно,- тот умеет ценить блага мира.

- Так вы, значит, не совсем чужды, приятель, тому делу, за которое подумываете взяться?

- Я перенес пять долгих и кровопролитных войн и, могу сказать, вышел из них довольно счастливо, потому что не получил даже такой царапины, какую можно сделать этой иглой. Да, это были пять долгих кровопролитных войн, из которых я вышел здрав и невредим.

- Это было очень опасное для вас время, сосед; но мне помнится, что я за всю свою жизнь слышал не больше, как о двух войнах с французами.

- Вы - ребенок по сравнению с человеком, которому стукнуло шестьдесят лет. Сперва эта война, которая, повидимому, близится теперь к концу. Потом дело 1745 года, когда Уоррен прошел наши побережья по всем направлениям, бичуя врагов короля. Потом дело в Германии, о котором вы слышали страшные рассказы, где люди падали, как трава под серпом, которым работает сильная рука. Это три... Четвертая была революция 1715 года, но я не похвастаюсь, что много видел тогда: я был слишком юн в то время. Пятая война - это восстание негров и индейцев.

- Я всегда смотрел на вас, как на тихого человека и домоседа,- воскликнул удивленный крестьянин,- и мне никогда не приходило на ум, что вы были участником таких серьезных событий!

- Никогда я не хотел хвастаться, Пардон, иначе я мог бы прибавить к этому и другие важные дела. На моей памяти еще была великая война на востоке, около 1732 года, за персидский трон; я мог бы еще рассказать о восстании, о Портеусе...

- Однако, вы, должно-быть, много путешествовали?

- Да, да, я достаточно попутешествоал, Парди! Я два раза побывал на суше, в Бостоне, и раз проплыл большой пролив Лонг-Эйленд, чтоб сойти в городе Йорке. Это последнее предприятие очень опасно, потому что надо проходить место, схожее по имени с Тофетом.

- Я часто слышал о месте, называемом Адскими Воротами (См. т. II собрания романов Ф. Купера: "Пенитель моря". (Прим. ред.)), и могу прибавить, что отлично знаю одного человека, два раза прошедшего через них: один раз, когда он направлялся в Йорк, другой раз - из Йорка.

- Говорил он вам об огромном котле, который кипит и рычит, как-будто сам Вельзевул подкладывает под него дрова? Только благодаря ловкости наших моряков и редкой смелости пассажиров мы прошли это место благополучно.

- Вы прошли Адские Ворота по сухому пути?- спросил внимательно слушавший крестьянин.

- Конечно! Но опасность прошла, как пройдет, я надеюсь, и эта кровопролитная война, в которой мы оба играли некоторую роль, и тогда, я надеюсь, мы будем иметь время обратить внимание на пиратов и подвергнуть разбойников тому, чему они любят подвергать других, то-то будет радостное зрелище для моих слабых глаз, когда прославленного "Красного Корсара", так долго скользавшего от преследований, потащат в этот самый порт на буксире королевского корабля!

- Так разбойник, вы говорите, очень опасен?

- Он? Да не один он на этом контрабандном корабле, а все они до последнего корабельного юнги жаждут крови и грабежа. Настоящее горе, истинный ужас, Парди, слышать рассказы об их разбоях.

- Я часто слышал разговоры о "Корсаре",- ответил крестьянин,- но я никогда не слышал подробностей о его разбоях.

!!!!!Пропущены страницы 17-18

когда распространился слух, что французы послали флот крейсеровать вдоль берегов. Я исполнял обязанности часового у этой самой пушки и двадцать раз поворачивал ее во все стороны, чтобы узнать направление, по которому последует выстрел, если бы несчастие заставило открыть огонь из пушки, заряженной добрыми ядрами.

- А кто эти люди?- спросил Пардон с наивным любопытством, пробудившимся у него под влиянием чудесных рассказов портного.- Матросы ли они с невольничьего корабля, или ньюпортские бездельники?

- Они?- вскричал портной, смотря на небольшую группу, указанную ему крестьянином.- Это наверняка вновь прибывшие, и, может-быть, в эти тревожные времена не мешало бы рассмотреть их поближе. Эй! Неб, возьмите это платье и хорошенько прогладьте швы, лентяйка! Сосед Гопкинс торопится, а ваш язык болтается, как язык молодого адвоката на суде. Не жалейте своих рук, молодая девица; вы будете гладить не кисею, а материю, которая выдержит дом.

Поручив таким образом оставшуюся работу служанке, имевшей недовольный вид, так как она должна была прекратить болтовню с соседом, портной поспешно вышел из лавочки, сильно прихрамывая,- он хромал с самого рожденья.

ГЛАВА II

Иностранцев было трое. Это действительно были иностранцы, как сказал на ухо своему спутнику добряк Гомспэн, знавший не только имена, но даже интимную жизнь и мужчин и женщин, живших на десять миль в окружности. Да, это были иностранцы и притом имевшие таинственный, не внушающий доверия вид, по мнению болтливого ньюпортского портного.

Один из них, наиболее важный по виду, был молодой человек, переживший двадцать шестую или двадцать седьмую весну.

Но чтобы убедиться, что годы его жизни состояли не из тихих дней и спокойных ночей, достаточно было взглянуть на темные борозды, придававшие коже его лица, от природы белой, оливковый цвет. Несмотря на это, лицо его дышало здоровьем. Черты незнакомца были привлекательны и выразительны, хотя неправильны. Быть-может, его нос и не был строго правильным, но было что-то смелое в его линиях, что в соединении с резко очерченными бровями придавало верхней части лица выражение, характерное для американца. Его рот имел твердые и мужественные очертания. Черные, как агат, волосы в беспорядке падали густыми кудрями на плечи. Глаза были больше обыкновенных, с изменчивым, но скорее кротким, чем строгим выражением.

Молодой человек обладал тем счастливым ростом, который обыкновенно соединяет и силу, и ловкость. Хотя физические достоинства незнакомца скрадывались под грубой, но аккуратной и чистой одеждою простого моряка, все же они были достаточно внушительны, чтобы устрашить подозрительного портного и заставить его удержаться от разговора с иностранцем, глаза которого, как очарованные, не отрываясь, смотрели на мнимое невольничье судно. Портной не осмелился нарушить глубокой задумчивости иностранца и повернулся, чтобы рассмотреть двух спутников молодого человека.

Один из них был белый, другой - негр. Оба они были уже пожилые, и внешний вид их ясно показывал, что они перенесли и перемены климата, и бесчисленные бури. Их костюм, весь покрытый смолой и сильно изноившийся, мог принадлежать только простым матросам.

Белый был низкого роста, коренастый, но сильный. Главная сила его заключалась в широких плечах и крепких жилистых руках, как-будто нижняя часть его тела была предназначена лишь для передвижения верхней туда, где той придется развернуть свою энергию. У него была огромная голова, низкий, почти заросший волосами лоб; маленькие глаза, очень живые, иногда светившиеся гордостью, толстый, красноватый нос; большой рот, как бы указывающий на жадность; широкий подбородок, мужественный и даже выразительный.

Этот человек сидел, скрестив руки, на пустой бочке и рассматривал невольничий корабль, удостоивая время от времени негра своими замечаниями, внушенными наблюдениями и опытностью.

Черты лица негра были выразительнее встречающихся обычно у людей этой расы; его глаза были веселы и порою насмешливы; но голова начинала седеть; кожа потеряла блестящий матовый оттенок юности; весь его вид и движения обнаруживали человека, закаленного непрерывным трудом. Негр сидел на тумбе и, казалось, был погружен в свое занятие: он бросал в воздух маленькие раковины и с ловкостью ловил их тою же рукой. Эта игра давала возможность убедиться в его физической силе, потому что для удобства он засучил рукава по локоть и обнажил мускулистую руку, которая могла бы служить моделью для руки Геркулеса (Геркулес - герой греческих мифов, которому приписывалась необыкновенная сила. (Прим. ред.)).

В обоих матросах не было ничего такого, что могло бы испугать человека, подстрекаемого любопытством, как наш портной. Но вместо того, чтобы последовать первому порыву, портной захотел показать своему соседу, как надо вести себя в подобных случаях, и доказать ему свою проницательность.

Сделав спутнику осторожный предостерегающий знак, портной тихо, на цыпочках подкрался к матросам на расстояние, достаточное для того, чтобы подслушивать. Его предусмотрительность не принесла, однако, больших результатов. Он узнал не больше того, что мог бы узнать, слыша их голоса в отдалении. Хотя добряк и был уверен, что слова их заключают в себе измену, он должен был все же сознаться, что эта измена хорошо скрыта и ускользает от его проницательности.

- Вот, Гвинея,- сказал белый, скручивая табак и запихивая его в рот,- прекрасное место, где должно быть очень приятно видеть свой корабль. Я могу сказать, не хвастаясь, что кое-что понимаю в морском деле; но пусть меня возьмет сам чорт, если я понимаю философию этого капитана, который оставляет свой корабль в наружном бассейне, когда через какие-нибудь полчаса он мог бы быть в этой мельничной запруде.

Негру, носившему имя Сципиона Африканского, было совершенно безразлично место стоянки корабля, и он ответил:

- Я полагаю, что у него есть свои основания к этому.

- Я говорю тебе, Гвинея,- возразил его собеседник резким и авторитетным тоном,- что он ничего не смыслит. Если бы он хоть что-нибудь понимал в деле управления кораблем, то не оставил бы своего корабля на рейде, имея полную возможность воспользоваться бухтою.

- Что ты называешь рейдом?- прервал негр, с живостью подхватывая ошибку своего противника, смешавшего внешний бассейн Ньюпорта с якорною стоянкою.- Я никогда не слышал, чтобы называли рейдом якорную стоянку, окруженную почти отовсюду землею!

- Послушай-ка ты, мистер Золотой Берег,- пробормотал белый, наклоняя к нему голову с угрожающим видом,- если ты не хочешь, чтобы я целый месяц ломал твои кости, то лучше брось эти штуки. Скажи мне только одно: разве порт - не порт и море - не море?

Так как Сципион не мог оспаривать этих положений, то благоразумно молчал. Он ограничился тем, что с довольным видом покачал головою, от чистого сердца наслаждаясь своим триумфом.

- Да, да,- ворчал белый, принимая первоначальную позу и скрестив руки, которыми он было замахнулся, чтобы придать больше веса свой угрозе,- опытный матрос, проехавший два мыса, может быть в чистом проигрыше, давая урок такому животному, как ты. Я спрошу тебя, Сципион, так как под этим именем ты записан в корабельной книге, пришел ли этот корабль за делом или нет? Если нет - я молчу; если же за делом, то ему было бы гораздо удобнее расположиться в порту. Так? Теперь, если ты можешь что-либо возразить, я готов тебя выслушать, как разумный человек.

- Ветру стоит только подуть с той стороны,- возразил негр, указывая рукой на северо-запад,- и корабль пойдет в море быстро-быстро.

- Черный прав!- воскликнул молодой человек, который, повидимому, слышал спор, хотя казался погруженным в свои мысли.- Капитан невольничьего корабля остался во внешнем бассейне, зная, что в это время года почти всегда дует западный ветер. А теперь скажите мне, друзья, имеет ли он якорь под килем, или держится на простом канате?

- Они бросили буксирный якорь и оставили все остальные на своих местах,- сказал негр, глядя черными глазами на корабль с видом знатока и продолжая играть раковинками,- они все подстроили так, чтобы быть в состоянии поплыть скоро-скоро, когда захотят.

- Да, Сципион, ты прав, он стоит на буксирном якоре и держится наготове, чтобы поднять паруса при первом порыве ветра. Быстрее, чем в десять минут, корабль может быть вне выстрелов батареи, если только подует ветер.

- Вы кажетесь превосходным судьей в подобных вещах,- произнес сзади чей-то голос.

Молодой человек быстро обернулся и только тут заметил вновь пришедших. Но удивился не он один. Болтливый портной был так занят подслушиванием двух собеседников, что совершенно не заметил приближения человека, тоже не известного ему.

Этот человек имел тридцать-сорок лет. Его лицо и костюм были способны еще больше подстрекнуть любопытство Гомспэна. Фигура незнакомца, немного выше среднего роста, обнаруживала, несмотря на гибкость, большую силу. Его кожа имела женственную белизну, но этуженственность нарушали красные морщины в нижней части лица, у носа. Благодаря им еще резче выделялись контуры его прекрасного орлиного носа. Белокурые волосы падали на виски обильными красивыми локонами. Рот и подбородок отличались правильностью и красотою; но в первом таилось выражение какого-то презрения, а то и другое вместе довольно ясно обнаруживали чувственность. Взгляд его голубых глаз был мягок, выразителен, но временами казался блуждающим. Высокая конусообразная шляпа, одетая несколько набекрень, придавала ему залихватский вид. Бледно-зеленый сюртук, кожаные штаны и высокие сапоги со шпорами дополняли наружность незнакомца. В руках его была маленькая тросточка, которой он помахивал в воздухе. Незнакомец, повидимому, не обращал ни малейшего внимания на удивление, вызванное его внезапным появлением.

- Я говорю, сударь, что вы кажетесь прекрасным судьею в такого рода вещах,- повторил он, выдержав холодный и суровый взгляд молодого моряка.- Вы говорите, как человек, сознающий за собою право высказывать свое мнение.

- Разве вы находите необыкновеным, что человек обладает некоторым знанием той профессии, которою он занимался всю жизнь?

- Гм! Я нахожу довольно необыкновенным, что употребляют громкое название профессии для обозначения ремесла, которое я мог бы назвать чисто механическим. Мы, люди закона, не могли бы выразиться иначе.

- Ну! Называйте это ремеслом, пусть будет так,- моряки не любят иметь ничего общего с подобными вам учеными,- возразил молодой человек, поворачиваясь к нему спиной с презрением, которого он, повидимому, и не старался скрывать.

- Вот малый с головою!- быстро и с многозначительной улыбкой прошептал его собеседник.- Друг, не будем спорить о выражениях. Я сознаюсь в своем полном невежестве относительно морского дела и охотно взял бы несколько уроков у вас, так хорошо изучившего эту профессию. Мне кажется, вы говорили о том, как бросил якорь этот корабль. Я, как уже сказал, всего лишь скромный адвокат, посланный в эти края с особым поручением.

- Нет никакого сомнения, что вы скоро достигнете высоких постов,- возразил молодой человек,- если только вам не придется быть преждевременно...

Не окончив фразы, он закусил губы, высоко поднял голову и стал прогуливаться взад и вперед по набережной в сопровождении обоих матросов. Иностранец в зеленом сюртуке спокойно следил за ними глазами, повидимому, даже с некоторым удовольствием и, казалось, обдумывал свой образ действий, как человек, старающийся завязать разговор.

- Повешенным!- сказал он, наконец, сквозь зубы.- Довольно странно, что этот молодой негодяй осмеливается предсказывать мне подобное возвышение!

Он готовился уже последовать за моряками, как вдруг чья-то рука довольно фамильярно опустилась на его плечо, и он должен был остановиться. Это был портной.

- Одно только слово шепнуть вам,- произнес портной, делая выразительный жест рукою, чтобы показать, насколько важно его сообщение,- одно только слово, сударь, так как вы состоите на особой службе короля. Сосед Пардон,- прибавил он, обращаясь к крестьянину с важным и покровительственным видом,- солнце заходит, и я боюсь, что вы слишком поздно вернетесь домой. Девушка отдаст вам ваше платье; никому не говорите, что видели и слышали. Прощайте, мой мальчик! Мой привет отцу, этому мужественному фермеру; не забудьте также добродетельную хозяйку - вашу матушку. До свиданья, мой достойный друг, до свиданья! Будьте здоровы!

Гомспэн отослал таким образом своего изумленного спутника и, проводив крестьянина глазами до конца набережной, обернулся к незнакомцу. Тот попрежнему оставался на месте, с невозмутимым хладнокровием ожидая, когда портной снова обратится к нему. Одним быстрым взглядом незнакомец, казалось, понял, с кем имел дело.

- Вы говорите, сударь, что вы один из слуг, короля?- спросил Гомспэн.

- Я могу сказать больше, сударь: я его близкое, доверенное лицо.

- Так я имею честь говорить с близким, доверенным лицом короля? Это счастье трогает меня до глубины души,- ответил Гомспэн, кланяясь почти до земли.- Я счастлив, я весьма горжусь и не сомневаюсь, высокочтимый сэр, что нахожусь перед особой, которая не преминет довести до сведения короля о моих слабых усилиях.

- Говорите свободно,- прервал его со снисходительностью принца собеседник,- говорите без стеснений, как это мы всегда делаем при дворе.

- Как вы добры! Сэр, великое доказательство милости вашей благородной особы ко мне, это - желание выслушать меня! Видите ли вы этот большой корабль, там, в наружном бассейне этого честного морского порта?

- Я вижу его. Он, кажется, служит предметом общего внимания достойных обывателей этого места?

- Ну! Вы, сударь, оказываете слишком много чести проницательности моих соотечественников. Вот уже несколько дней, как этот корабль стоит на том месте, где все его видели, и ни одна живая душа, исключая меня, не произнесла ни одного звука насчет его подозрительного вида.

- В самом деле?- сказал иностранец, играя концом хлыстика и устремив пытливый взгляд на портного, который принял важный вид от сознания серьезности своего секрета.- А каковы могут быть ваши подозрения?

- Выслушайте меня, сэр, я, может-быть, неправ, и пусть тогда простится мне моя ошибка, но вот что пришло мне на ум по этому поводу. Этот корабль слывет среди добрых обывателей Ньюпорта за невольничье судно, и все матросы чудесно приняты в тавернах и в лавках. Но не думайте, пожалуйста, что из моих рук вышли когда-нибудь жилет или панталоны для этих людей. Нет, нет! Они имеют дело с молодым портным Тэпом, который привлекает к себе клиентов, рассказывая всякие ужасы о знающих ремесло лучше него. Нет, заметьте, что я не делал ничего даже для последнего их юнги...

- Вы счастливы, что не имеете ничего общего с этими негодяями,- отвечал иностранец;- но вы забыли объяснить мне особое дело, которое я должен доложить, по вашим словам, королю.

- Сейчас я дойду до самого важного пункта. Вы должны узнать, достойный и почтенный сэр, что я человек, много видавший и много перенесший на службе короля. Я пережил пять долгих и кровопролитных войн, не считая других приключений и испытаний, которые перенес терпеливо и молча.

- Обо всех этих заслугах будет доведено до королевского слуха. Но теперь, мой достойный друг, облегчите вашу душу и сообщите откровенно ваши подозрения.

- Благодарю вас, высокочтимый сэр; я никогда не забуду вашей доброты ко мне. Узнайте же, уважаемый джентльмен, что вчера в этот самый час я сидел за своим верстаком и думал. Я думал о своем соседе Тэпе и о том, какими способами он отбил у меня моих законных клиентов, как вдруг у меня возникла мысль: если бы эти моряки были честные и добросовестные работорговцы, разве они оставили бы без внимания бедного человека, имеющего многочисленное семейство, и стали бы бросать под нос злому болтуну свое золото, приобретенное законным путем? Я тотчас ответил себе,- да, сударь, я не замедлил дать себе ответ,- и я сказал: нет! Тогда я напрямик обратился к себе со следующим вопросом: если они не работорговцы, кто же они? Вопрос, который легче задать, чем на него ответить, с чем согласился бы и сам король в своей королевской мудрости. Я отвечаю на это: если корабль не честное невольничье судно, не обыкновенный крейсер его величества, то ясно, как день, что это ни больше, ни меньше, как корабль этого подлого пирата, Красного Корсара!

- Красного Корсара?- вскричал иностранец в зеленом сюртуке, вздрогнув, словно его внимание, усыпленное разглагольствованиями портного, вдруг пробудилось.- Это была бы в самом деле тайна, которую нужно ценить на вес золота! Но что заставило вас предположить это?

- Куча причин, которые я сейчас вам выскажу в последовательном порядке. Во-первых, это корабль вооруженный; во-вторых, это не королевский крейсер, иначе о нем было бы уже известно; в-третьих, матросы, сошедшие на землю, ведут себя грубо и недисциплинированно. Таковы, сударь, первые посылки моих индукций, как я бы их назвал.

Адвокат в зеленом с большим вниманием слушал заключения Гомспэна. Его проницательный взор быстро переходил с корабля на лицо своего собеседника. Прошло несколько минут прежде, чем он счел нужным ответить. Потом серьезность покинула его, и незнакомец с выражением мягкой иронии, положив фамильярно руку на плечо портного, который весь превратился в слух, ответил:

- Вы сейчас исполнили долг верного и честного слуги короля, и ваши замечания, действительно, имеют большую важность. Известно, что тому, кто выдаст хоть одного из сообщников Корсара, назначена большая сумма денег, и еще более щедрая награда тому, кто предаст в руки палача всю эту шайку. Очень возможно, что за подобное сообщение будет оказана королевская милость. Ведь был некто Фипс, человек незнатного происхождения, который получил титул шевалье.

- Шевалье!- воскликнул в экстазе портной.

- Да, шевалье,- повторил иностранец с величайшим хладнокровием,- блестящего и почетного шевалье. Как ваше имя?

- Мое имя, великодушный джентльмен, Гектор!

- А фамилия вашего дома?

- Гомспэн.

- Сэр Гектор Гомспэн. Вот имя, которое звучит не хуже другого: но, мой друг, нужно очень много скромности, чтобы удостоиться этих наград. Я удивляюсь вашей проницательности и соглашаюсь с вашими неопровержимыми аргументами. Вы так убедительно подтвердили свои подозрения, что я так же уверен теперь в том, что это Корсар, как и в том, что вы скоро будете носить шпоры и называться сэром Гектором. Но необходимо действовать благоразумно. Я уверен, что вы никому не сообщали ваших блестящих наблюдений?

- Ни одной живой душе! Сам Тэп готов поклясться, что эти матросы - честные работорговцы.

- Чудесно! Но сперва нужно окончательно убедиться в правильности наших заключений, а потом мы подумаем и о наградах. Приходите сегодня вечером, к одиннадцати часам, туда, к тому пункту, вдающемуся в наружную бухту. Там мы произведем наблюдения и рассеем наши сомнения, а пока расстанемся, чтобы кто-нибудь не заметил, что мы так долго беседуем. Помните о моих предостережениях. Молчание, точность и милость короля,- вот наш лозунг.

- Прощайте, почтенный джентльмен!- сказал портной, кланяясь до земли; в ответ на это его собеседник едва поднес руку к шляпе.

- Прощайте, сэр Гектор!- ответил иностранец в зеленом, делая со слабой улыбкой грациозный жест рукою. Он медленно пошел по набережной и скрылся за лачугой Гомспэна, оставив портного совершенно поглощенным мечтами о своем будущем величии.

ГЛАВА III

Едва иностранец оставил болтливого и доверчивого портного, как его лицо утратило холодное выражение и приняло более спокойное и естественное. Казалось, размышления не были для него ни привычкой, ни удовольствием, и, ударив несколько раз тросточкой по ботфортам, он легким шагом с рассеянным видом вышел на главную улицу. Несмотря на эту кажущуюся беззаботность, он не пропускал ни одного прохожего, не осмотрев его; порывистость, с которой он производил этот осмотр, свидетельствовала, что его обостренная наблюдательность не усыплялась ни на минуту.

Иностранец, весь вид которого указывал на совершенный им длинный путь, естественно, привлек к себе внимание содержателей гостиниц. Но, оставаясь глухим к приглашениям в модные гостиницы, он, по какой-то особенной странности, остановился у дома, бывшего сборным пунктом всех бездельников порта.

Войдя в общую залу этой таверны, как ее называли, хотя, вероятно, в Англии ее претензии ограничились бы скромным названием кабака, он нашел ее наполненной завсегдатаями. Приход гостя, вид и одежда которого указывали на то, что он принадлежит к более высокому классу общества, чем обычные посетители, вызвал некоторое волнение, но оно утихло, лишь только иностранец опустился на скамейку и потребовал, чего хотел. Хозяин, прислуживая ему, счел нужным извиниться перед ним, особенно за одного человека, который находился в самом конце длинной и узкой залы и шумел больше всех, рассказывая, повидимому, какую-то необыкновенную историю.

- Это боцман с невольничьего корабля в наружной бухте, сквайр,- прибавил хозяин.- Этот человек провел не один день на море и видел столько чудесного, что можно было бы заполнить целую книгу его росказнями. Его называют старым Бореем, хотя настоящее его имя Джэк Найтингель.

Иностранец едва прикоснулся губами к поданному ему ликеру и повернул голову к говоруну, которого можно было бы назвать вторым "оратором дня".

Рост этого человека превышал шесть футов, огромные усы закрывали нижнюю часть его мрачного лица со шрамом, неизгладимым следом глубокой раны; сложен он был пропорционально; на нем был костюм моряка; на шее у него висела длинная серебряная цепочка со свистком из того же металла. Не обращая, повидимому, ни малейшего внимания на приход человека из более высокого общества, чем его слушатели, этот сын океана продолжал свой рассказ голосом, которым, казалось, природа снабдила его для контраста с гармоничным именем (Найтингель - по-английски значит соловей. (Прим. ред.)).

- Ну!- говорил он, показывая пальцем направление компаса.- Берег Гвинеи мог быть здесь, а ветер шел из этого места, дуя порывами, как-будто тот хитрец, который держит его в мехе, то пропускал его между пальцами, то заботливо завязывал в мех двойным узлом. А знаешь ли ты, приятель, что такое этот мех?

Этот неожиданный вопрос был обращен к уже знакомому нам крестьянину. Он с перекинутым через руку платьем, полученным от портного, стоял и внимательно слушал рассказы боцмана, намереваясь пополнить ими свой запас анекдотов, предназначенных для соседей.

Общий смех над Пардоном раздался в зале. Найтингель многозначительно подмигнул соседям и воспользовался случаем освежиться, опрокинув себе в горло пинту рома с водою. После этого он продолжал свой рассказ.

- Итак, земля была здесь, как я уже сказал, и ветер был там юго-восточный, а может-быть, и юго-юго-восточный. Я не люблю такой погоды; она слишком двусмысленна для того, чтобы можно было спокойно отбывать свою вахту. Я направился к задней части корабля, чтобы находиться поблизости, если кто-нибудь сделает честь спросить моего мнения. Вы знаете, приятель, мои мысли на этот счет: никогда не следует совать свою ложку в миску капитана, по крайней мере, без зова, тем более, что мое место спереди, а его - сзади. Я не говорю, на каком конце лучшая голова; на этот счет мнения различны; хотя люди, хоть что-нибудь смыслящие, укажут переднюю часть, но я пошел на заднюю, чтобы быть наготове сказать свое мнение, если его спросят. Недолго я пробыл там, как случилось как-раз то, что я предвидел: "Мистер Найтингель,- сказал капитан, а капитан - человек обходительный, никогда не забывающий своей светскости, когда ему приходится говорить с кем-нибудь из экипажа,- мистер Найтингель, что думаете вы об этом клочке тучи на северо-западе?" - спросил он. "Право, капитан,- ответил я смело, потому что я никогда не затрудняюсь ответом, когда говорят прилично,- право, капитан, не касаясь лучшего мнения вашей чести, мое мнение - убрать три марселя и закрепить фок. А чтобы не дать кораблю вертеться, у нас есть большой парус..."

- Вы должны были и его убрать,- воскликнул сзади решительный голос, хотя не такой грубый, как у красноречивого боцмана.

- Какой невежда говорит это?- спросил надменно Найтингель.

- Это говорит человек, который не один раз проехал Африку от мыса Доброго до мыса Доброй Надежды и который знает, что такое туча, предвещающая шквал,- ответил Дик Фид, сильно работавший локтями в толпе, подвигаясь к своему противнику.- Да, приятель, ни один невежда, даже набитый дурак, никогда не посоветовал бы того, что вы своему капитану, когда была надежда на попутный ветер.

При этом заявлении, которое присутствовавшие нашли очень смелым и которое притом же высказано было таким решительным тоном, в зале поднялся общий ропот. Ободренный явными выражениями общей симпатии, Найтингель не замедлил ответить, и его возражение было не из кратких.

Поднялся невообразимый концерт кричащих и пронзительных голосов, и оба противника готовы были уже вступить в рукопашную. Самые энергичные жесты быстро следовали один за другим; они были тем опаснее, что обнаруживали силу четырех атлетических рук. Едва стихал общий говор, как подымались голоса противников, словно борцы решили защищаться силою своих легких. Они оставили свои враждебные позы и приготовились к спору.

- Вы славный моряк, приятель,- сказал Найтингель.- Но если бы здесь был какой-нибудь адмирал, он сразу решил бы, кто прав, кто виноват. Слушайте, товарищи, если есть между вами человек, который получил отличное морское воспитание,- пусть он говорит.

- Чорт возьми!- вскричал Фид.- Вот человек!- и, протянув руку, он схватил Сципиона за ворот и без церемонии вытащил его на середину круга, образовавшегося около споривших.- Этот весельчак чаще, чем я, был в Африке по той причине, что там родился. Ну, молодец, под каким парусом лег бы ты в дрейф у берегов твоей родной земли, если бы ты боялся испытать шквал?

- Я бы вовсе не лег в дрейф,- сказал негр;- я бы пустил корабль скоро-скоро перед ветром.

- Без сомнения; но чтобы быть готовым на случай шквала, укрепил бы ты большой парус, или оставил бы корабль вне ветра, под одним передним парусом?

- Последний юнга знает это; как можно дрейфовать под большим парусом?- заворчал Сципион, которого стал утомлять этот допрос.

- Господа,- произнес Найтингель, озирая слушателей с важным видом,- я спрашиваю у вашей чести, прилично ли выводить к нам этого негра, чтобы он высказал свое мнение под нос белому?

Этот призыв к оскорбленному достоинству собрания оказал свое действие, и поднялся общий ропот. Сципион не имел смелости противиться таким явным выражениям недовольства. Ни говоря ни слова в свою защиту, он скрестил руки и вышел из кабака с покорностью и кротостью существа, слишком долго жившего среди унижений, чтобы оказывать сопротивление.

Фид громко звал его назад, но, видя безуспешность своих попыток, набил себе рот табаком и с проклятиями последовал за африканцем. Триумф боцмана был полный.

- Господа,- произнес он еще более важно, обращаясь к своей аудитории,- вы видите, что я прав. Я ненавижу, понимаете ли, ненавижу хвастовство, но я знаю, что между Бостоном и восточной Индиею не найдется человека, который лучше меня сумел бы пустить корабль или положить его в дрейф, лишь бы я...

Найтингель вдруг остановился. Его глаза встретились с выразительным взглядом иностранца в зеленом, находившегося в толпе.

- Может-быть,- сказал, наконец, боцман, не закончив начатой фразы,- может-быть, этот господин знаком с морем и поможет разрешить спорный вопрос?

- Мы не изучаем в университетах морской тактики,- ответил иностранец небрежным тоном,- но, насколько я понимаю, я поплыл бы с возможною скоростью перед ветром.

Он произнес эти слова с таким ударением, что можно было заподозрить, не было ли у него желания играть словами; тем более, что он бросил на стол плату за выпитое и тотчас вышел, оставив Найтингелю свободное поле. Боцман после короткой паузы возобновил свой рассказ. Но было легко заметить, что из-за усталости или по какой-либо иной причине тон его не был попрежнему авторитетен, и он сокращал свой рассказ. Кончив кое-как свою речь, он поплелся на берег, откуда лодка доставила его на борт корабля, не перестававшего быть предметом особого наблюдения со стороны неутомимого Гомспэна.

Между тем, иностранец направился по главной городской улице. Фид, догоняя негра, ворчал на ходу, позволяя себе не очень вежливые замечания насчет знаний и претензий боцмана. Он скоро догнал негра, и его дурное настроение целиком обрушилось на Сципиона.

Иностранец следовал за ними по пятам.

Отойдя от берега, они взошли на холм, и в этот момент адвокат (оставляем за ним звание, данное им себе) потерял их из вида; дорога в этом месте делала поворот. Он ускорил шаги и через несколько минут снова заметил их. Они сидели под изгородью и закусывали тем, что нашлось в мешке, бывшем у белого, который братски поделился своей провизией со спутником.

Адвокат приблизился к ним.

- Если вы будете так свободно опустошать мешок, мои друзья,- сказал он им,- то ваш третий спутник может лечь спать натощак.

- Кто кричит?- воскликнул Дик, поднимая голову над костью с выражением большого дога, потревоженного в такой важный момент.

- Я хотел только напомнить вам, что у вас есть третий спутник!- любезно отвечал иностранец.

- Угодно вам кусочек, приятель?- произнес Дик, протягивая ему с радушием моряка мешок..

- Вы не понимаете меня. На набережной у вас есть еще товарищ.

- Да, да, он там, где вы видите эту кучу камней, готовую рассыпаться.

Иностранец взглянул в указанную сторону и увидел молодого моряка у подножия полуразрушенной старой башни.

Бросив двум матросам горсть мелкой монеты и пожелав им лучшего ужина, адвокат миновал изгородь и направился с очевидным намерением также осмотреть развалины.

Маленькая круглая башня возвышалась на грубых арках. Вероятно, она была построена очень давно, как укрепленный пункт, хотя, быть-может, она имела и мирное назначение.

Подойдя к ней, иностранец в зеленом слегка ударил тросточкой по своим ботфортам, чтобы привлечь внимание моряка, повидимому, глубоко погруженного в размышления, и, бесцеремонно обращаясь к нему, произнес развязным тоном:

- Эти развалины были бы недурны, если бы находились на опушке леса и были увиты плющом. Но, извините меня, люди вашей профессии не беспокоятся обо всем этом. Что для них леса и освященные временем памятники старины? Вот башни,- произнес он, указывая на мачты кораблей, стоящих в бухте,- их, только их вы любите созерцать, и единственные приемлемые для вас развалины - кораблекрушение!

- Вы, кажется, прекрасно знаете наши вкусы, мистер,- холодно ответил молодой человек.

- Это инстинктивно, потому что у меня мало было случаев ознакомиться с ними непосредственно. Но что вы нашли в этой куче камней, чтобы она могла отвлечь ваше внимание от этого благородного и прекрасного корабля, который вы рассматривали с такой заботливостью?

- Разве удивительно, что моряк без места рассматривает пришедшееся ему по вкусу судно, хотя бы для того, чтобы проситься туда на службу?

- Его капитан потерял бы голову, если бы отказался от подобного предложения, но вы, кажется, слишком сведущи, чтобы занимать второстепенное место.

Молодой моряк усмехнулся, словно эта шутка сломала лед, и в завязавшемся затем разговоре его манеры утратили прежнюю резкость.

- Очевидно,- ответил он,- вы бывали на море. А так как вы и я имели это счастье, то будем благоразумны и перестанем говорить загадками. Например, как вы думаете, чему служила эта башня, прежде чем она разрушилась?

- Чтобы судить об этом, необходимо осмотреть ее тщательнее,- ответил иностранец в зеленом.- Взойдем наверх.

Проговорив это, адвокат поднялся по ветхой лестнице и, пройдя через открытый трап, очутился на деревянной площадке, поддерживаемой столбами. Его собеседник медлил следовать за ним, но, видя, что тот ожидает его наверху, поспешил в свою очередь и вскарабкался со свойственною морякам ловкостью и уверенностью.

- Вот мы и наверху!- воскликнул иностранец, разглядывая стены, сделанные из мелких камней неправильной формы, которые, казалось, ничем не были скреплены.- Хорошая дубовая доска вместо палубы, как говорите вы, и небо вместо кровли, как говорим мы в наших университетах... Теперь поговорим о вещах более обыденных... А... А... Я забываю имя, которое вы назвали мне.

- Это зависит от обстоятельств. Я носил разные имена в разных положениях. Но если вы будете называть меня Уильдер, я не замедлю отозваться.

- Уильдер! Вот имя, которое, я надеюсь, не обрисовывает вашего характера (Уильдер - в дословном переводе значит "более дикий". (Прим. ред.)). Сыны моря ничуть не дики. И, я думаю, много красавиц вздыхает, пока вы бороздите даль океана?

- Мало таких людей, которые вздыхали бы обо мне,- ответил задумчиво Уильдер.- Будем продолжать, если вам угодно, осмотр башни. Для чего она служила прежде?

- Посмотрим, для чего она служить теперь, и мы легко откроем, для чего она служила в свое время. В эту минуту она заключает в себе два сердца, довольно легковесные, и, если не ошибаюсь, две головы, также довольно легкомысленные, которые не обременены избытком рассудительности. Когда-то в ней находились зерна, и я не сомневаюсь в том, что в ней обитали также маленькие четвероногие существа, ноги которых были так же быстры, как наши мысли и чувства. Проще говоря, это была мельница.

- Некоторые думают, что крепость.

- Гм! Местоположение может навести на эту мысль,- возразил иностранец, бросая вокруг себя быстрый и проницательный взгляд.- Но это была мельница, как бы ни было велико желание приписать ей более эффектную цель. Расположение по ветру, конструкция, все доказывает это. Тик-так, тик-так часто звучало здесь в былое время, верьте моему слову. Тсс! Можно сказать, что этот шум еще продолжается.

Осторожно приблизившись к одному из маленьких отверстий, служивших окнами башни, он осторожно просунул в него голову, но через несколько секунд отшатнулся, сделав Уильдеру знак, чтобы тот сохранял молчание. Тот повиновался и скоро узнал причину этой предосторожности.

Вблизи послышался мягкий голос женщины. Звуки все приближались и приближались к самому подножию башни. Уильдер и адвокат расположились поудобнее и все время, пока разговаривавшие оставались у развалин, не сходили со своих мест, рассматривая пришедших и оставаясь сами незамеченными.

Они слушали... и, повидимому, не только со вниманием, но и с удовольствием.

ГЛАВА IV

Внизу были четыре женщины: одна дама на склоне лет; другая перешла за средний возраст; третья была молоденькой девушкой; четвертая являлась негритянкой лет двадцати пяти; очевидно, она была прислугой.

- А теперь, дитя мое, после того, как я дала тебе все советы, каких требовали обстоятельства и твое доброе сердце,- говорила более пожилая дама (это были первые слова, которые ясно донеслись до ушей

!!!!!!!!Пропущены страницы 31-32

- Как простая пассажирка. Но мы, жены моряков, одни только можем похвастаться основательным знанием этой благородной профессии. Что может быть прекраснее корабля, бороздящего волны своим носом, в то время как его водорез скользит сзади, как змея? Не знаю, моя дорогая Уиллис, понятно ли это вам?

Едва заметная улыбка мелькнула на губах гувернантки. Но в это мгновение на вершине башни послышался легкий шум, похожий на дыхание ветра: это был взрыв заглушённого смеха. Слова "это прекрасно" готовы были слететь с уст Гертруды, живо представившей себе всю прелесть картины, нарисованной ее теткой. Но голос ее оборвался, и вся поза выразила напряженное внимание.

- Вы ничего не слыхали?- воскликнула она.

- Мыши не совсем еще покинули мельницу!- холодно ответила гувернантка.

- Мельницу! Дорогая мистрис Уиллис, неужели вы желаете упорно называть мельницею эти живописные руины?

- Я чувствую, какой удар наносит их очарованию это название, особенно в глазах восемнадцатилетней девушки, но, по совести, я не могу называть их иначе.

- Развалин не так много в стране, моя дорогая гувернантка,- возразила Гертруда с блестящими глазами,- чтобы мы могли без достаточных данных отнимать у них права на наше уважение.

- Пусть они будут чем вам угодно. Много времени, повидимому, они уже стоят на этом месте и будут стоять еще дольше, чего мы не можем сказать о нашей тюрьме, как вы называете этот прекрасный корабль, на борт которого мы должны взойти. Если зрение не обманывает меня, я вижу, что его мачты медленно движутся и проходят мимо городских труб.

- Вы совершенно правы, Уиллис! Судно буксируют, чтобы сдвинуть его с мели. Потом опустят якоря, чтобы оно не тронулось до тех пор, пока будет готово развернуть паруса и выйти в открытое море. Это самый обыкновенный маневр. Адмирал мне объяснил его так хорошо, что я могла бы лично командовать, если бы это было уместно.

- В таком случае, это движение напоминает нам, что наши приготовления к отъезду еще не совсем закончены. Как бы очаровательно ни было это место, Гертруда, теперь надо его оставить, по крайней мере, на несколько месяцев.

- Да,- прибавила мистрис де-Ласей, медленно следуя за гувернанткой,-прекрасное зрелище, когда корабль пенит волны своей кормой и несется вперед, как покрытый пеной скакун, все вперед, по прямой линии, как бы ни увеличивалась его скорость!

Ответ мистрис Уиллис не достиг ушей нескромных слушателей в башне. Гертруда последовала за своими спутницами, но, пройдя несколько шагов, остановилась, чтобы бросить последний взгляд на разрушенные стены. Потом она поспешила догнать тетку и гувернантку и сбежала с холма.

Два временных обитателя башни оставались настороже, пока из их глаз не скрылась последняя складка развевавшегося платья девушки. Потом они повернулись друг к другу лицом и некоторое время молча смотрели, стараясь прочесть в глазах друг у друга мысли.

- Я готов дать присягу перед лордом канцлером,- вскричал вдруг адвокат,- что эти развалины никогда не были мельницей!

- Ваше мнение слишком скоро изменилось!

Адвокат усмехнулся.

- В вашем обращении, обращении людей, сроднившихся с морем,- сказал он,- есть откровенность, такая честная и забавная, что ей нельзя противостоять. Я в восторге от вашей благородной профессии. Что может быть, в самом деле, прекраснее корабля, пенящего бурные волны "своей кормой" и несущегося прямо вперед, как борзый скакун?

- Или как змея.

Повторив эти поэтические образы вдовы храброго адмирала, они оба разразилась таким бурным хохотом, что старая башня задрожала, как в те времена, когда ветер еще вертел крылья мельницы. Адвокат успокоился первый. Молодой моряк продолжал весело смеяться.

- Молодая особа,- сказал адвокат спокойным голосом, как будто за минуту перед этим он не смеялся неудержимо,- та, которая имеет такое отвращение к мельницам,- очаровательное создание. Кажется, она племянница надменной вдовы.

Молодой моряк перестал смеяться и ответил:

- Она сама это сказала.

- А скажите мне,- начал адвокат, подходя к своему собеседнику, как бы с намерением доверить ему важную тайну,- не нашли ли вы чего-то поразительного, необыкновенного, чего-то идущего к самому сердцу в голосе дамы, которую они называли Уиллис?

- Вы заметили это?

- Какой нежный и убедительный голос!

- Признаюсь, и на меня он произвел такое сильное впечатление, что я не в состоянии выразить его словами.

- Это похоже на сон!- произнес адвокат, прохаживаясь большими шагами, и всякий след веселости, иронии исчез с его лица, ставшего задумчивым и мечтательным.

Наконец, он прервал свои размышления, подошел к окну и, указывая Уильдеру на корабль в бухте, спросил:

- Этот корабль представляет для вас какой-либо интерес?

- Да, конечно! Это судно, на котором с удовольствием отдыхает глаз моряка.

- Не хотите ли попытаться войти на его борт?

- В этот час? Одному? Я не знаю ни капитана, ни кого-либо из экипажа.

- Можно найти другое время, и моряк всегда может ожидать, что его собратья встретят его с распростертыми объятиями.

- Эти работорговцы не очень любят принимать к себе на борт гостей. Они вооружены и умеют держать посторонних на приличном расстоянии.

- Разве же нет в морском "франкмасонстве" (Франкмасонство - международная тайная организация, отчасти политического характера, члены которой узнавали друг друга при помощи особых паролей, знаков и т. п. (Прим. ред.)) слов, по которым узнают друг друга, какой-нибудь технической фразы, в роде тех, которые мы сейчас слышали?

Уильдер пристально взглянул на своего собеседника и, казалось, долго обдумывал свой ответ:

- К чему все эти вопросы?- опросил он, наконец, холодно.

- Вот к чему. Я думаю, что никогда трусливое сердце не побеждало красавицы, никогда нерешительность не завоевывала счастья. Вы хотите места, говорите вы, и если бы я был адмиралом, я бы сделал вас моим первым капитаном. Но я, может-быть, говорю слишком свободно с человеком, совершенно мне не знакомым. Вспомните, по крайней мере, что каков бы ни был совет адвоката, он вам дан даром.

- И поэтому заслуживает наибольшего доверия?

- Это я предоставляю решать вам,- произнес адвокат, ставя ногу на лестницу и начиная спускаться.- Ну, я буквально рассекаю волны кормою,- прибавил он, пятясь задом.- Прощайте, мой друг! Если нам не суждено больше увидеться, я советую вам никогда не забывать крыс Ньюпортской башни.

С этими словами он скрылся и быстро добрался до земли. Потом, повернувшись, он с невозмутимым хладнокровием толкнул ногой лестницу, уронил ее и лишил таким образом своего спутника единственной возможности спуститься. Он поднял глаза на Уильдера, который не ожидал такого предательства, сделал ему фамильярный жест рукою, снова попрощался и удалился быстрыми шагами.

- Вот очень странное поведение!- воскликнул Уильдер, очутившись пленником в башне.

Убедившись, что он не может спрыгнуть без риска сломать себе ноги, Уильдер подбежал к окну, чтобы упрекнуть своего спутника или, вернее, чтобы убедиться, действительно ли тот его покинул.

Но адвокат был уже на таком расстоянии, что не мог услышать Уильдера. Прежде, чем Уильдер мог что-либо предпринять, он достиг предместья и исчез за домами.

Уильдер стал кричать.

Его крики были услышаны Диком и негром, которые и поспешили к башне. Уильдер сухим, энергичным тоном морского офицера, отдающего приказания, велел им поднять лестницу. Почувствовав себя на свободе, он спросил, не заметили ли они, в каком направлении совершил свое отступление иностранец в сюртуке.

- Вы хотите сказать, человек в ботфортах?

- Именно.

- Он пошел под косым ветром, пока не обогнул этого сарая. Тогда он переменил галс (Направление. (Прим. ред.)) и направился к юго-востоку, держась в открытом море и, я думаю, поставив на реях все свои лиселя.

- Следуйте за мной,- вскричал Уильдер, бросаясь в указанном направлении, не слушая дальнейших объяснений матроса.

Но их усилия были напрасны. Тщетно они продолжали свои поиски до заката солнца и расспрашивали всех встречных. Никто не мог им сказать, куда делся иностранец в зеленом. Некоторые видели его и даже обратили внимание на его странный костюм и гордый, проницательный взгляд; но их указания не принесли никакой пользы: иностранец исчез из города так же таинственно, как и появился в нем.

ГЛАВА V

Жизнь города Ньюпорта замирала очень рано. Жители его довели до крайности умеренность и аккуратность. В десять часов не осталось в городе ни одного дома, дверь которого была бы открыта, и очень возможно, что часом позже сон сомкнул бы все глаза, которые целый день так зорко следили не только за личными делами, но и за делами соседей.

Хозяин гостиницы "Опущенный Якорь" (так называлась гостиница, где Фид и Найтингель чуть было не вступили в рукопашную схватку) тщательно запер двери в восемь часов.

В десять часов улицы Ньюпорта были пусты, словно в городе не было ни одной живой души. Не было видно и караульных по той простой причине, что не было воров. Бродяжничество оставалось еще неизвестным в провинциях. Когда Уильдер с двумя своими спутниками пробегал в этот час по пустынным улицам, нигде не было видно ни одного огонька, ничего, указывающего на обитаемость города. Вместо того, чтобы постучаться в двери гостиниц, преследователи направились прямо к берегу моря. Уильдер шел впереди, за ним Фид, а Сципион со своим обычным смиренным видом замыкал шествие.

Подойдя к воде, они нашли несколько лодок, привязанных у набережной. Уильдер отдал приказания своим товарищам и направился к месту, куда они должны были причалить лодку. Прождав необходимое время, он увидел, что приближаются сразу две лодки: одну вел Фид, другую - негр.

- Что это значит?- спросил Уильдер.

Фид опустил весло и ответил, повидимому, чрезвычайно довольный:

- Гвинея в той лодке, которую вы наняли; но вы, по-моему, заключили дурную сделку. И если я не веду вам лучшей лодки из всех, пусть скажут, что я ничего в этом не понимаю. Наш приходский священник, если бы он был здесь, мог бы вам сказать, что я сын лодочного мастера, и даже, если бы вы хорошо заплатили ему за это, поклялся бы в этом.

- Негодяй!- вскричал Уильдер с гневом.- Ты заставишь меня когда-нибудь выбросить тебя на берег. Отведи чужую лодку туда, где она была, и прикрепи ее!

- Меня выбросить на берег?- повторил с решительным видом Фид.- Это значило бы перерубить одним ударом все ваши снасти, хозяин Гарри! С вашего позволения, хозяин Гарри, я не могу этому поверить. Вот Гвинея не больше, как негр, и, следовательно, далеко не подходящий товарищ для белого; но вот уже двадцать четыре года, как я привык видеть его черное лицо, и теперь, видите ли, оно нравится мне так же, как и всякое другое; и притом в море, когда ночь темна, не легко заметить разницу. Нет, нет, мне не надоело еще видеть вас, хозяин Гарри!

- Тогда оставь свою скверную привычку без церемонии присваивать то, что принадлежит другим.

- Видите ли, вы дали лентяю-рыбаку хорошую серебряную монету, чтобы он приготовил вам лодку на ночь или на несколько часов завтра утром. Ну, что же сделал Дик? Он просто сказал себе: "Это слишком!" - и пошел посмотреть по сторонам, нельзя ли что-либо предпринять. Деньги можно проесть или, что гораздо лучше, пропить; не нужно выкидывать их за борт вместе с кухонным сором. Я готов держать пари, что мать владельца этой шлюпки и мать владельца того ялика - двоюродные сестры, и что ваш доллар пойдет на табак и на выпивку для всего семейства. Таким образом, в конце концов, я никому не сделал вреда.

Уильдер сделал нетерпеливый и повелительный жест и, чтобы дать Дику время исполнить его приказание, стал прогуливаться по берегу. Фид никогда не прекословил ясному и решительному приказанию. И сейчас он немедленно, хотя и не без ропота, отвел лодку на место.

После этого Уильдер вошел в другую лодку и, видя своих товарищей на месте, приказал им грести к бухте, по возможности, без шума.

- В ночь, когда я вел вашу лодку в Луисбург,- сказал Фид,- мы убрали все, даже наши языки. Когда надо молчать, я не такой человек, чтобы произнести хоть звук. Но так как я из тех людей, которые думают, что язык создан для того, чтобы говорить, как море - для того, чтобы жить на нем, то и поддерживаю разумный разговор в хорошем обществе.

- Налегай на весла!- прервал его Уильдер.- Правьте к этому кораблю.

Они проплыли около судна, на котором мистрис Уиллис и молодая Гертруда должны были отправиться на другой день утром в отдаленную провинцию Каролину.

Когда лодка подошла ближе, Уильдер при мерцании звезд осмотрел корабль взором моряка. Мачты, реи, снасти,- ничего не ускользнуло из его наблюдений. Когда же расстояние уже не позволяло различать очертания, и виднелась только одна темная и бесформенная масса, он долго еще всматривался в нее, наклонившись из своей лодочки, и, казалось, был погружен в глубокие размышления. На этот раз Фид не пытался прерывать его мыслей, относящихся, как он думал, к их профессии; а все то, что имело к ней отношение, было в глазах матроса священным. Спицион молчал по привычке. Через несколько минут Уильдер поднял голову и отрывисто произнес:

- Это корабль большой, корабль, который может долго выдерживать преследование.

- Да,- сказал Фид.- Если он поставит все паруса, едва ли королевский крейсер сможет приблизиться к нему и...

- Друзья,- сказал Уильдер, перебивая его,- теперь, кстати, я сообщу вам мои планы. Вот уже больше двадцати лет, как мы вместе на одном корабле и, можно сказать, за одним столом. Я был ребенком, Фид, когда ты принес меня на руках к командиру своего судна. Я обязан тебе не только жизнью, но, благодаря твоим заботам, и своей карьерой.

- Ах! Это правда, хозяин Гарри! Вы занимали в то время немного места, и вам не надо было большой койки.

- Да, Фид, я многим тебе обязан за этот великодушный поступок и, могу сказать, за твою непоколебимую преданность.

- И это правда, хозяин Гарри! Я был непоколебим в своем поведении, хотя вы часто и клялись выбросить меня на берег. Что касается Гвинеи, то дует ли ветер спереди или сзади, ему всегда хорошо около вас, хотя ежеминутно между нами вспыхивают маленькие ссоры, чему свидетель хотя бы вот та лодка.

- Не будем об этом больше говорить,- прервал его Уильдер с видимым волнением, вызванным воспоминаниями, одновременно приятными и грустными, которые пробудились в нем под влиянием слов Фида.- Вы знаете, что только одна смерть разлучит меня с вами; по крайней мере, если вы сами не предпочтете оставить меня теперь. Я нахожу необходимым открыть мои планы и познакомить вас с предстоящими опасностями.

- Разве мне надо что-нибудь знать? Разве я для того так часто плавал с вами, не спрашивая, откуда дует ветер, чтобы теперь отказаться вверить вам мой старый остов и изменить своим обязанностям? Что скажешь на это, Гвинея?

- Я всюду пойду за хозяином!- ответил негр, согласный на все.

- Ну, помните, что я предупредил вас,- сказал Уильдер,- а теперь налегайте на весла и правьте к тому кораблю в наружной бухте.

Фид и негр повиновались, и лодка быстро понеслась вперед. Приблизившись к кораблю, они стали работать веслами осторожнее и, наконец, совсем опустили их.

- Тише!- произнес Уильдер.- На палубе шум.

- Без сомнения, шум; это повар рубит дрова, и капитан требует "ночной колпак" ("Ночной колпак" - выражение английских моряков, обозначающее "вечерний стакан". (Прим. ред.)).

Голос Фида был заглушён ревом, раздавшимся с корабля. Можно было подумать, что то был рев какого-то морского чудовища, вдруг высунувшего из воды свою голову. Но опытный слух смельчаков тотчас распознал обычный способ окликать лодки. Уильдер, не слыша шума другой приближающейся лодки, сейчас же приподнялся и ответил.

- Какого чорта?- закричал тот же голос.- В нашем экипаже нет никого, кто бы говорил так. Откуда вы? Что вы делаете под моим носом?

- Я рассекаю волны моею кормой!- крикнул Уильдер после некоторого колебания.

- Что за сумасшедший путается тут около нас?- проворчал спрашивающий.- Дайте-ка мне мушкет, я посмотрю, нельзя ли получить лучший ответ от этого негодяя!

- Стой!- произнес спокойный, но повелительный голос.- Все обстоит благополучно. Подпустить их!

Человек, стоявший на палубе, велел им подойти к судну, и разговор прекратился. Тут Уильдер убедился, что окликали другую лодку, и что он поторопился отвечать. Но отступать было поздно, и он приказал своим спутникам повиноваться.

Уильдер взошел на корабль среди глубокого молчания, в котором ему почудилось что-то зловещее. Оказавшись на мостике, он бросил вокруг себя быстрый, испытующий взгляд, словно этот первый осмотр должен был разрешить все сомнения, так долго его волновавшие. За исключением человека, закутанного в плащ, повидимому, офицера, на палубе не было ни души. С обеих сторон темнели мрачные силуэты грозных батарей, но нигде не было видно ни матросов, ни солдат, которые обыкновенно толпятся на борту вооруженного корабля, и которые необходимы около орудий. Находясь лицом к лицу с человеком в плаще, Уильдер почувствовал всю неловкость своего положения и счел необходимым вступить в разговор.

- Вы, конечно, удивлены, сударь,- сказал он,- что мною выбран такой поздний час для визита?

- Конечно, мы вас ждали раньше!- последовал лаконический ответ.

- Меня ждали?!

- Да, вас ждали! Разве я не видел, как вы с двумя товарищами, которые остались в лодке, полдня рассматривали нас то с берега, то с высоты башни? Что могло означать это любопытство, если не желание взойти на борт?

- Странно, должен вам признаться!- вскричал Уильдер, невольно ощущая тревогу.- Так вы знали мои намерения?

- Послушайте, приятель,- прервал его собеседник с тихим смехом,- надеюсь, я не ошибаюсь, принимая вас по вашим манерам и костюму за моряка. Вы думаете, что на корабле нет подзорной трубы? Или вы предполагаете, что мы не умеем ею пользоваться?

- Должно-быть, у вас есть важные причины, которые заставляют вас следить с таким вниманием за тем, что делают незнакомые вам люди на твердой земле?

- Гм!.. Может-быть, мы ждем груза, но я полагаю, что вы ночью приехали сюда не для того, чтобы полюбоваться оснасткой. Вы желаете видеть капитана?

- Разве я вижу не его?

- Где?- спросил собеседник Уильдера, делая невольное движение, исполненное страха и почтения.

- В лице вас!

- В моем лице? Нет, нет, я не достиг еще такого почетного положения на корабле, хотя мое время еще может притти в один прекрасный день. Скажите, приятель, вы прошли под кормой вон того корабля?

- Конечно; он, как видите, находится на линии моего переезда.

- Это судно, кажется, в хорошем состоянии и совершенно готово к отходу, как мне говорили?

- Да, паруса готовы, и он держится на воде, как корабль, уже нагруженный.

- Нагруженный чем?- быстро спросил его собеседник.

- Грузом, отмеченным в его журнале, без сомнения; но вы, кажется, еще не грузились. Если вам надо взять груз в этом порту, то пройдет еще несколько дней, прежде чем вы будете в состоянии поставить паруса.

- Гм! Я не думаю, что мы останемся долго после нашего соседа,- возразил моряк несколько сухо. Потом, как бы боясь, что сказал лишнее, он поспешно прибавил:- мы, негроторговцы, имеем на борту лишь ручные цепи да несколько боченков рису; а для пополнения балласта у нас есть пушки и ядра, чтобы их заряжать.

Их разговор был прерван тем же ревом, какой встретил Уильдера. Повидимому, окликали новую лодку.

Ответ, произнесенный тихо и осторожно, был быстр, краток и выразителен. Этот внезапный перерыв, повидимому, очень смутил собеседника Уильдера. Дав Уильдеру знак оставаться на месте, он побежал к средней части корабля, чтобы принять прибывших.

Пять или шесть матросов атлетического сложения вышли из лодки и в глубоком молчании поднялись на борт корабля. Офицер поговорил с ними шопотом, и затем с большой мачты в лодку была спущена веревка.

Через минуту тяжесть, предназначенная к переноске на борт, уже болталась в воздухе. Эта черная масса напоминала человеческое тело. Она была подхвачена матросами, которые быстро исчезли за мачтами.

Происшедшее сильно заинтересовало Уильдера и привлекло его внимание, однако, не настолько, чтобы он не заметил дюжины темных фигур, неожиданно появившихся из-за снастей. Но он недолго предавался своим размышлениям. К нему присоединился его собеседник, и, повидимому, они снова остались на палубе только двое.

- Вы знаете, что значит собирать матросов с суши, когда корабль готов ставить паруса?- сказал офицер.

- У вас, кажется, испытанный способ подымать их на борт.

- А! Вы хотите сказать об этом негодяе на большой мачте. У вас хорошее зрение, приятель, если вы различаете на таком расстоянии. Но,- прибавил он,- мы с вами уже долго здесь, а капитан ждет вас в своей каюте. Следуйте за мною, я буду вашим лоцманом.

- Постойте,- сказал Уильдер,- не будет ли удобнее доложить ему обо мне?

- Он уже знает об этом. На корабле не может произойти ничего, что не дошло бы до него прежде, чем это запишут в корабельный журнал.

Уильдер не возражал. Офицер проводил его до коридора, отделяющего главную залу от остальной части корабля, и, указывая ему пальцем на дверь, произнес вполголоса:

- Ударьте два раза; если вам ответят,- войдите.

Уильдер последовал его совету. Он ударил раз, но или его не слышали, или не хотели ответить. Он ударил снова и получил позволение войти.

Молодой моряк открыл дверь и при свете яркой лампы узнал... иностранца в зеленом сюртуке.

ГЛАВА VI

Каюта, в которой очутился Уильдер, ясно обрисовывала характер ее обитателя. По форме и размерам она нисколько не отличалась от кают обыкновенных кораблей, но обстановка ее представляла странную смесь роскоши и воинственности. Висячая массивная лампа была серебряной, и, несмотря на попытки приспособить ее к новому назначению, можно было узнать по ее форме и украшениям, что она одаряла когда-то совсем другое место. Два больших канделябра из того же металла также были бы уместнее в церкви. Стол красного дерева, покрытый лаком, с инкрустированными ножками, очевидно, имел первоначально совсем иное назначение. Покрытый бархатом диван и канапе голубого шелка показывали, что сама Азия была данницей богатого обладателя этого помещения. Кроме этой мебели, виднелись зеркала, серебряная утварь, занавесы, ковры.

Среди этой роскоши и богатств бросались в глаза грозные орудия войны. В каюте были четыре пушки. Хотя они находились рядом с предметами роскоши, но не трудно было заметить, что расположение их позволяло воспользоваться ими без промедления, и довольно было бы пяти минут, чтобы расчистить место и выдвинуть грозную батарею. Пистолеты, сабли, полупики, топоры,- одним словом, всевозможное оружие моряка, были расставлены в комнате так, что одновременно служили украшением и находились на всякий случай под рукой.

Вся обстановка показывала, что эта каюта являлась цитаделью корабля.

Незнакомец был в том же костюме, в каком он появился в городе. При входе Уильдера он поднялся с места. Несколько мгновений оба они молчали. Мнимый адвокат первый прервал молчание.

- Какому счастливому обстоятельству этот корабль обязан честью вашего посещения?- спросил он.

- Я думаю, что ответил на приглашение его капитана!- ответил уверенно Уильдер.

- Вы видели его диплом, давая ему это название? Говорят, что на море ни один крейсер не может плавать без диплома. Без сомнения, прежде чем искать здесь места, вы сочли благоразумным собрать сведения насчет нашего корабля?

- В Ньюпорте говорят, что это невольничье судно.

- Это говорят в Ньюпорте! Добрые языки там никогда не ошибаются! Если бы существовали на земле колдуны, то первый из этой банды был бы городской трактирщик, второй - доктор, а третий - священник. Что касается четвертого, то портной и цырюльник могли бы поспорить об этой чести. Родерик!

Капитан сопровождал это восклицание, которым он бесцеремонно прервал себя, легким ударом в висевший у него под рукою китайский гонг.

Резвый и ловкий мальчик появился из соседней каюты.

- Лодка вернулась?

Последовал утвердительный ответ.

- С успехом?

- Генерал у себя, сударь, и может вам ответить лучше меня.

- Ну, пусть генерал придет отдать мне отчет в своей поездке.

Любопытство Уильдера было возбуждено до такой степени, что он сдерживал дыхание, чтобы не потревожить внезапной задумчивости, овладевшей его собеседником. Молчание могло бы продолжаться очень долго, если бы оно не было прервано приходом третьего лица.

Прямое неповоротливое тело медленно показалось, подымаясь по лестнице, подобно призраку на сцене театра. Когда появилась половина этой фигуры и тело перестало подыматься, к капитану повернулось невозмутимое лицо.

- Я жду приказаний,- произнес вновь пришедший глухим голосом, едва шевеля губами.

Уильдер вздрогнул при таком неожиданном появлении.

Это был человек лет пятидесяти. Время скорее закалило, чем изменило его черты. Красное лицо его было покрыто угрями. Голова была лысой, и только около ушей виднелась прядь седоватых волос, покрытых помадою. Эта голова помещалась на длинной, темной шее; плечи, руки и грудь обнаруживали большой рост, и все это было покрыто густыми волосами. Услышав голос, капитан поднял голову и воскликнул:

- А, генерал, вы на своем посту; нашли вы землю?

- Да.

- И место, и человека?

- И то, и другое.

- Что сделали вы?

- Исполнил приказ.

- Отлично! Вы истинное сокровище, генерал, и поэтому я ношу вас в моем сердце. Жаловался негодяй?

- Ему заткнули рот.

- Все чудесно, генерал! Вы заслуживаете, как всегда, моего одобрения.

- Тогда вознаградите меня.

- Чем? Вы уже достигли высшего чина, какой я мог вам дать.

- Ба! Мои люди не в лучшем положении, чем солдаты милиции. Им не хватает одежды.

- Они будут иметь ее. Гвардия короля не будет одета лучше. Генерал, желаю вам доброй ночи!

Фигура исчезла таким же внезапным, неожиданным образом, как и появилась.

- Мой друг,- произнес капитан несколько высокомерно и тоном, показывающим, что он снисходит до объяснений,- мой друг командует здесь теми, которых на регулярных кораблях называют морскими солдатами. Вы могли заметить, что от всей его особы пахнет казармой...

- Больше, чем кораблем, должен признаться в этом. Принято ли, чтобы невольничьи корабли имели такой грозный арсенал? Вы вооружены с ног до головы.

- Вы, без сомнения, желаете поближе узнать нас, прежде чем заключить сделку?- ответил с улыбкой капитан.

Он открыл небольшой ящик, стоявший на столе, вынул из него пергамент и спокойно подал его Уильдеру со словами:

- Вы увидите из этого, что мы имеем охранительные грамоты и уполномочены сражаться, как королевские суда, спокойно обделывая свои делишки.

- Это свидетельство на бриг.

- Правда, правда! Я ошибся бумагою. Вот эту вы, я думаю, найдете более точной.

- Это свидетельство на судно "Семь Сестер", но, конечно, вы несете больше десяти пушек, и притом орудия, находящиеся в вашей каюте, девятидюймовые, а не четырехдюймовые.

- Ах, вы пунктуальны, как адвокат, а я безрассудный моряк.- Затем, поднявшись с кресла, капитан стал шагать взад и вперед по каюте.- Я не имею надобности прибавлять, мистер Уильдер, что наше ремесло имеет свои опасности. Оно, как его называют, незаконно. Но я не очень люблю "духовные споры", и потому оставим этот вопрос. Ведь вы сюда пришли с известными намерениями?

- Я ищу службы.

- Без сомнения, вы обдумали и зрело обсудили шаг, который предприняли. Чтобы не терять времени на слова и установить между нами откровенность, приличествующую двум честным морякам, я вам просто признаюсь, что нуждаюсь в вас. Мужественный и энергичный человек, старше вас, но без больших достоинств, месяц тому назад занимал каюту на бакборте (Бакборт - левый бок корабля, если стать лицом к его носу.). Но бедный малый послужил пищей рыбам.

- Он утонул?

- Он? Нет. Он умер в сражении с королевским кораблем.

- С королевским кораблем? Вы так буквально придерживаетесь своего свидетельства, что считаете себя в праве сражаться с крейсерами короля?

- Разве только один на свете король Георг II? Может-быть, корабль носил белый флаг или датский. Этот человек мог бы наследовать мне в командовании кораблем, если бы он не родился под несчастной звездой. Я думаю, что умер бы спокойнее, если бы был уверен, что этот прекрасный корабль попадет в руки человека, который воспользуется им должным образом.

- Без сомнения, арматоры (Арматоры - хозяева судна. (Прим. ред.)) судна избрали бы вам наследника, если бы произошло подобное несчастье.

- Мои арматоры - люди очень рассудительные!- возразил капитан с многозначительной улыбкой.

- Они сговорчивы. Я вижу, что они, снаряжая судно, не позабыли снабдить его флагами. Они позволили вам выбрать тот, который больше вам нравится?

В момент, когда был сделан этот вопрос, взгляды моряков встретились.

Капитан вынул флаг из полуоткрытого ящика, в котором Уильдер увидел и другие, и, развернув его во всю ширину, ответил:

- Вот лилии Франции, как вы видите,- эмблема, достойная ваших французов. Вот расчетливый голландец, простой, прочный и недорогой. Этот флаг мало в моем вкусе. Вот ваш хвастливый буржуа из Гамбурга. Вот полумесяц Турции; пусть они наслаждаются отдыхом, им редко удается торжествовать на море. А это - маленькие спутники, витающие вокруг могущественной луны,- ваши берберийцы, из Африки; я мало имел сношений с этими господами, потому что они редко возят ценные грузы. Однако,- прибавил он, бросив взгляд на шелковый диван, возле которого сидел Уильдер,- мы иногда встречались и не отказывались от визита. А вот кого я люблю! Пышный, великолепный испанец! Это желтое поле напоминает богатство его рудников. А эта корона? Она кажется вылитой из золота,- так и хочется протянуть руку, чтобы схватить ее. Взгляните теперь на португальца, более скромного, но все еще великолепного. Вот мужественный и доблестный датчанин; вот неутомимый швед; оставим эту мелюзгу, которая старается иметь собственные армии, как великие державы! Вот ваш изнеженный неаполитанец. А! Вот ключи Неба! Под этим флагом я встретился однажды нос к носу с тяжелым корсаром из Алжира.

- Как! Вы напали на него под знаменем церкви?

- Да! Я рисовал себе удивление врага, когда он увидит, что мы не пускаемся в молитвы. Едва мы послали ему один или два залпа, как он решил, что Аллах судил ему сдаться. Потом мы обменялись некоторыми товарами и расстались. Я оставил его в открытом море курить трубку, с немного накренившимся судном, со сломанной фок-мачтой и с шестью или с семью дырами в его скорлупе, в которые вода хлестала с такою же скоростью, с какой ее выкачивали матросы. Но это, по его понятиям, предопределило небо,- и он, по своей глупости, был доволен этим.

- А это что за флаги, о которых вы не говорили? Они богаты, и их много.

- Это флаги Англии. Смотрите, как они дышат чванством. Вот они для всех рангов, для всех положений, как-будто люди созданы не из одного материала, и как-будто жители одной земли не могут плавать под одинаковым флагом! Вот лорд великий адмирал, вот поле красное и голубое, следующее за начальником, которого дает вам каприз минуты; вот Индия и сам королевский штандарт!

- Королевский штандарт?

- Королевский штандарт, который, кроме того, был выкинут в присутствии адмирала.

- Это требует объяснения!- вскричал молодой моряк.

- Я люблю бравировать перед негодяями,- прервал его капитан с горькой улыбкой.- В этом есть наслаждение. Притом, чтобы делать это, надо быть достаточно сильным.

- Но которым из всех этих флагов вы пользуетесь чаще всего?- спросил Уильдер после глубокого раздумья.

- В обычном плавании я капризнее, чем пятнадцатилетняя девушка в выборе лент. Я меняю их часто, раз по двенадцати в день. Сколько почтенных купеческих кораблей вошли в порт, рассказывая, что встретили: одни - голландское, другие - датское судно; и те, и другие были правы! Но когда готовится сражение, тогдя другое дело. Хотя и в этих случаях я иногда позволяю себе следовать капризу. Но есть знамя, которое я люблю особенно.

- Какое?

Одно мгновение капитан оставался неподвижным, положив руку на лежавший в ящике свернутый флаг, и можно было подумать, что его живой и проницательный взгляд старался прочесть мысли молодого моряка. Потом, взяв флаг, он вдруг развернул его и, показывая красное поле без каймы и украшения, произнес твердо:

- Вот он!

- Это цвет Корсара!

- Да, он красен! Я люблю его больше, чем ваши черные поля с мертвыми головами и прочими глупостями, годными только для того, чтобы пугать детей. Он не угрожает, он только говорит: вот цена, которою можно меня купить! Мистер Уильдер, мы понимаем друг друга. Пора, чтобы каждый из нас плавал под собственным флагом. Мне не надо говорить вам, кто я.

- Я думаю, что это, в самом деле, бесполезно,- сказал Уильдер;- по этим ясным приметам я не могу сомневаться, что нахожусь в присутствии...

- Красного Корсара,- сказал капитан, замечая, что Уильдер колеблется произвести это имя.- Это правда! Надеюсь, что это свидание будет началом прочной и долгой дружбы. Я не могу объяснить причины, но с той минуты, как я увидел вас, меня влекло к вам сильное, необъяснимое чувство. Я ощутил, быть-может, ту пустоту, которую образует вокруг меня мое положение. Как бы там ни было, я принимаю вас от чистого сердца и с распростертыми объятиями.

- Вы не ошибаетесь ни насчет моих намерений, ни насчет моих решений,- ответил Уильдер.- Я признаюсь вам, что я искал именно это самое судно. Я принимаю ваши предложения, и с этой минуты вы можете располагать мною и назначить меня на какой вам угодно пост, где, по вашем/ мнению, я могу исполнять с честью мои обязанности.

- Вы будете первым после меня. Завтра утром я объявлю об этом, и, если я не ошибаюсь в своем выборе, вы будете наследовать мне в случае моей смерти. Это доверие может показаться вам странным. Оно действительно странно, по крайней мере, отчасти, сознаюсь в этом. У молодых людей в вашем возрасте сердце - как на ладони. Но, несмотря на эту симпатию, зародившуюся между нами сейчас, я должен сказать вам (чтобы вы не были слишком низкого мнения о благоразумии вашего начальника), что мы уже виделись. Я знал, что вы хотите искать меня, и предложил свои услуги.

- Это невозможно!- вскричал Уильдер.- Никогда никто...

- Не может быть уверен в сохранности своих секретов,- прервал Корсар,- когда имеет такое открытое лицо, как ваше. Только двадцать четыре часа тому назад вы были в добром городе Бостоне.

- Я согласен с этим, но...

- Вы сейчас согласитесь и с остальным. Вы выказывали слишком живое любопытство, слишком страстное желание расспрашивать дурака, который рассказывал, что мы ограбили у него паруса и провизию. Наглый лжец!

- Так это неправда?- спросил Уильдер с удивлением, которого не старался скрыть.

- Правда! Разве я таков, как говорит молва? Посмотрите же хорошенько на чудовище,- возразил с горькой улыбкой Корсар, как-будто презрение подавляло в нем чувство оскорбленной гордости.- Где рога и копыта? Понюхайте воздух: пахнет ли серой? Но довольно этой болтовни! Я подозревал ваши планы, и ваше лицо мне понравилось. Я решил изучить вас. Вы нравитесь мне, Уильдер, и я надеюсь, что это чувство будет взаимным.

Новый корсар наклонил голову и, казалось, затруднялся что-либо ответить. Как-будто для того, чтобы удалиться и положить конец разговору, он поспешно сказал:

- Теперь, когда все решено, я не буду вас больше беспокоить. Я ухожу и вернусь сюда к своим обязанностям завтра утром.

- Вам уйти?- повторил Корсар, сразу останавливаясь и пристально смотря на молодого человека.- У нас не принято, чтобы мои офицеры оставляли меня в такой час. Моряк должен любить свой корабль и всегда должен ночевать на нем, по крайней мере, если его не удержали на земле силою.

- Поймем же друг друга,- с жаром сказал Уильдер;- если это рабство, то между нами не может быть ничего общего.

- Гм! Я удивляюсь вашей живости больше, чем вашему благоразумию. Вы найдете во мне преданного друга, но друга, который не любит разлуки, как бы коротка она ни была.

- Мне необходимо вернуться на берег,- сказал решительно Уильдер,- хотя бы для того, чтобы убедиться, что мне доверяют, и что я не пленник.

- Во всем этом или благородство чувств, или глубокое коварство,- промолвил Корсар после долгого раздумья;-я предпочитаю верить в первое. Обещайте мне, что во все время, пока вы будете в Ньюпорте, вы не скажете ни одной живой душе о том, чем является в действительности это судно.

- Я готов поклясться в этом!- пылко прервал его Уильдер.

- Даже на этом, украшенном бриллиантами кресте?- возразил Корсар с иронической улыбкой.- Нет, милостивый государь,- прибавил он, гордо нахмурив брови и с презрением бросая на стол драгоценную эмблему,- клятвы созданы для людей, нуждающихся в угрозе закона. Мне довольно правдивого, искреннего слова честного человека.

- Со всею правдивостью и искренностью я обещаю вам, что во все время пребывания в Ньюпорте не скажу никому, что это за судно, если только вы не прикажете мне сделать это. Даже больше...

- Нет, ничего больше! Лучше быть скупым на слова и не расточать их бесполезно. Может притти время, когда вам будет выгоднее, без неудобства для меня, не быгь связанным обещанием. Через час вы отправитесь на берег. Этот срок необходим, чтобы вы имели время ознакомиться с условиями вашей службы и подписать их.

- Родерик,- прибавил он, снова ударяя в гонг,- ты нужен мне, дитя! Вот мой будущий лейтенант,- продолжал он, когда на зов его явился тот же мальчик,- и, следовательно, твой офицер и мой друг. Проводи его. Свети лучше по лестнице, Родерик, хотя вы умеете прекрасно сходить и без лестницы, мистер Уильдер!- И при этих словах Корсар лукаво улыбнулся.

Но Уильдер, повидимому, вспомнил происшествие на башне без особенного удовольствия, потому что лицо его потемнело. Корсар заметил эту перемену и, сделав шаг вперед, с изысканностью и достоинством произнес:

- Мистер Уильдер, я должен просить у вас извинения за тот неделикатный способ, при помощи которого я расстался с вами на холме. Хотя я считал вас своим, но все же не был в этом уверен. Вы легко поймете, как было важно для человека в моем положении избавиться в такой момент от собеседника.

Уильдер повернулся к нему с просветлевшим лицом и знаком просил его не продолжать.

- Конечно, довольно неприятно очутиться в таком плену, но я понимаю вас и поступил бы в подобном случае так же, если бы был не менее находчив.

- Добряк, который молол в этих развалинах свое зерно, должно-быть, плохо вел свои дела, потому что все крысы оставляют его мельницу,- весело произнес Корсар, когда Уильдер спускался с лестницы.

На этот раз Уильдер ответил ему искренней и сердечной улыбкой и ушел, оставив наедине своего нового начальника.

ГЛАВА VII

Когда вышел Уильдер, Корсар остановился, и в продолжение минуты его лицо сохраняло торжествующее выражение. Было видно, что он радовался своему успеху, но вместе с тем это удовольствие было вызвано скорее мыслью об избавлении от смертельной опасности, чем уверенностью в услугах храброго молодого человека. Может-быть, внимательный наблюдатель заметил бы даже тень сострадания в его торжествующей улыбке и блеске глаз. Но это выражение скоро исчезло, и лицо приняло обычное спокойное выражение.

Дав Родерику необходимое время для того, чтобы провести Уильдера в назначенное ему место, где он мог ознакомиться с уставом корабля, капитан снова ударил в гонг и в третий раз позвал своего юного прислужника. Родерик, войдя, должен был три раза напомнить о своем присутствии, прежде чем Корсар обратил на него внимание.

- Родерик,- произнес он, наконец, после долгой паузы,- ты здесь?

- Да,- ответил тихий, печальный голос.

- Дал ты ему устав?

- Дал.

- Читал он его?

- Да, читал.

- Хорошо. Я хотел бы поговорить с генералом, Родерик! Тебе надо отдохнуть, спокойной ночи! Позови генерала на совет и... прощай, Родерик!

Мальчик наклонил голову, но вместо того, чтобы тотчас же уйти, на мгновение остался у кресла капитана. Однако, он не привлек к себе внимания Корсара и медленно, с грустным видом отошел и спустился с лестницы, которая вела в нижний ярус судна.

Излишне описывать вторичное появление генерала; оно ничем не отличалось от первого. Отдав капитану честь, генерал молча сел на стул. Корсар заметил его и слегка кивнул ему головою, но не счел нужным прерывать своих размышлений. Наконец, он быстро обернулся к генералу и сказал:

- Генерал, кампания не кончена.

- Что остается еще делать? Сражение выиграно, и враг в плену.

- Да, вы сыграли свою роль, но моя еще не кончена. Видели вы молодого человека внизу, в каюте?

- Да.

- Как вы находите его внешность?

- Внешность моряка.

- То-есть то, чего вы не любите.

- Я люблю дисциплину.

- Я очень ошибусь, если он не понравится вам на палубе. Но я жду от вас услуги.

- Я жду от вас приказаний,- лаконически ответил генерал.

Корсар стиснул зубы, и презрительная улыбка скользнула по его губам, но сейчас же лицо его приняло полумягкое, полуповелительное выражение, и он сказал:

- Вы найдете в лодке, у корабля, двух матросов. Один из них белый, другой - негр. Вы приведете этих людей на борт, в одну из кают на носу, и напоите их до бесчувствия.

- Слушаю,- ответил тот, кого называли генералом, поднимаясь и широкими шагами направляясь к двери.

- Постойте минуту!- закричал Корсар.- Кого употребите вы для этой цели?

- Найтингеля, он лучшая голова на корабле.

- Он далеко, я его послал на берег. Кроме того, между ними была ссора, и возможно, что они тотчас же побросают стаканы, чтобы схватиться в рукопашную.

- В таком случае, я беру это на себя. Мой "ночной колпак" ждет меня. Нужно будет немножко больше пожать его.

- Еще одно слово, генерал. Пленник здесь?

- Его тоже надо напоить?

- Нисколько. Привести его сюда.

Генерал сделал утвердительный жест и оставил каюту.

"Это слабость,- думал Корсар, снова принимаясь шагать взад и вперед,- слишком доверяться откровенному виду и энтузиазму молодого человека. Я сильно ошибаюсь, если молодой человек не имеет достаточных причин, чтобы избегать людей и бросаться в первое предприятие, которое кажется ему романическим. Но малейшая измена будет роковою. Он особенно привязан к этим двум матросам. Я хотел бы знать его историю. Пусть эти люди останутся заложниками и отвечают мне за его возвращение и за его верность".

В то время, как он погрузился в раздумье, два матроса вошли в каюту и, поместив на кресле человеческое существо, вышли, не произнеся ни слова. Корсар остановился перед этим существом.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не говоря ни слова.

Корсар молчал, и ужас, казалось, сковал все способности пленника. Наконец, Корсар, насмешливо улыбнувшись, быстро произнес:

- Добро пожаловать, сэр Гектор Гомспэн! Будьте смелее, истинный и верный подданный! Судьба улыбнулась вам. Несколько часов тому назад вы жаловались, что не имеете никакой прибыли от этого корабля. Ну! Теперь вы можете работать на весь экипаж.

- Ах! Досточтимый и великодушный Корсар,- возразил Гомспэн, к которому мало-по-малу возвратилась способность говорить,- я погибший человек, залезший в нищету по шею. Моя жизнь - ряд испытаний и волнений. Пять долгих и кровопролитных войн...

- Довольно! Я сказал вам, что судьба начинает вам улыбаться: одежда так же необходима нам, как и приходскому священнику. Вы не сделаете ни одного шва, который не был бы оплачен. Посмотрите!- прибавил он, нажимая пружину потайного ящика, который сейчас же открылся. Он весь был наполнен золотом, при чем в нем странно перемешались монеты почти всех государств Европы.- Мы имеем деньги для расплаты с теми, кто нам верно служит.

Вид этой кучи золота, которая неизмеримо превосходила не только то, что он видел в жизни, но и все, что он мог вообразить, произвел огромное впечатление на портного.

Насытив свои глаза этим зрелищем в продолжение нескольких мгновений, которые дал ему капитан, он повернулся к счастливому обладателю этих сокровищ и произнес голосом, уверенность которого росла по мере производимого ящиком впечатления:

- Что я должен делать, высокий и могущественный моряк, чтобы получить часть этих сокровищ?

- То, что вы делаете каждый день на суше: резать, кроить и шить. Время от времени можно будет попробовать ваши таланты на каких-нибудь фантастических или маскарадных костюмах.

- А! Это коварные махинации, чтобы вовлечь людей в светские гнусности. Но, достойный командир, я думаю о Дезире, моей неутешной жене. Хотя она стара и с ней довольно трудно жить, но все же она законная подруга моего сердца и мать многочисленного семейства.

- Она ни в чем не будет терпеть недостатка. Я ручаюсь вам своим словом: о ней и о детях позаботятся.

Затем, снова нажав пружину, он взял горсть золота из ящика и, протягивая ее Гомспэну, произнес:

- Хотите наняться и произнести обычную присягу? Тогда это золото - ваше.

- Героический Корсар, я страшусь правосудия!- пробормотал ослепленный портной.- Если с вами произойдет несчастье или по вине королевского крейсера, или по вине бури, которая выкинет вас на берег, я уверен, что вы умолчите о моих скромных заслугах.

- Вот поистине государственный ум!- проговорил сквозь зубы Корсар и, повернувшись, сильно ударил в гонг.

Четыре или пять голосов одновременно послышались с разных сторон, и один голос громко спросил, что прикажет начальник.

- Унеси его на койку!- был быстрый и неожиданный приказ.

Бедный Гомспэн, который из страха или из расчета не мог сделать ни малейшего движения, был тотчас взят и унесен к двери.

- Остановитесь!- закричал он своим бесцеремонным носильщикам.- Я хотел бы, могущественный командир, унести в могилу честное имя! Выйдя здрав и невредим и с честью из пяти долгих и кровопролитных войн...

- Унесите его!- раздались грозные слова, помешавшие ему говорить дальше.

Гомспэн исчез, и Корсар снова остался один. Долго ничто не тревожило его размышлений. Глубокое спокойствие, которое поддерживалось железной дисциплиной, господствовало на корабле. Наконец, Корсар услышал, как чья-то рука нащупывала ручку двери, и перед ним снова явился генерал.

В его походке, лице, во всей его особе было нечто, указывавшее, что если его предприятие и увенчалось успехом, то этот успех не остался без влияния на его собственную личность. Корсар, который быстро поднялся при приближении генерала, тотчас спросил у него, как идут дела.

- Белый совершенно пьян, но у негра железная голова.

- Я надеюсь, что вы отступили не скоро?

- Минутой позже я уже не смог бы отступить.

Корсар пристально посмотрел на генерала и ответил:

- Хорошо! Теперь мы расстанемся до завтра.

Генерал постарался выпрямиться и повернулся к лестнице. Сделав отчаянное усилие, он попытался пройти прямо с высоко поднятой головой, но ноги заметно не слушались его.

Корсар взглянул на часы и, дав генералу время совершить "отступление", тоже направился к лестнице и спустился вниз.

Нижние помещения корабля, не такие элегантные, как каюта капитана, были все же убраны заботливо и с большим порядком. Вообще каюты и все расположение их не многим отличалось от обычного устройства военных кораблей, равных силами и размерами "Корсару".

Уильдер обратил внимание на то, что отделяющие каюты перегородки были прочнее обыкновенного. Двери были необычайно крепки, и орудия, приготовленные для баррикад в случае нужды, свидетельствовали скорее о военных приготовлениях, чем о простых мерах предосторожности. Мушкеты, пистолеты, сабли, полупики были размещены в гнездах у дверей в большом количестве и, очевидно, находились здесь не для украшения.

В главной нижней каюте Корсар нашел своего нового лейтенанта, занятого изучением устава службы, на которую он только-что поступил. Подойдя к молодому моряку, Корсар произнес откровенным, доверчивым и даже дружеским тоном:

- Я надеюсь, что вы находите наши законы достаточно строгими, мистер Уильдер?

- Достаточно строгими! Конечно, если чего им и недостает, так уж никак не строгости,- ответил лейтенант, поднимаясь, чтобы приветствовать начальника.- Если всегда можно заставить их уважать,- тем лучше. Я никогда не видел более суровых правил даже...

- Даже где?- спросил Корсар, заметив его колебание.

- Я хотел сказать: на королевской службе,- ответил Уильдер, слегка краснея.- Я не знаю, недостаток или рекомендация на ваш взгляд служба на королевском корабле.

- Это рекомендация; по крайней мере, в моих глазах, потому что я учился на той же службе.

- На каком корабле?- с живостью спросил Уильдер.

- На нескольких!- холодно ответил Корсар.- Но по поводу строгости правил находите ли вы мою власть достаточно обширной?

- Да, даже безграничной,- сказал Уильдер с улыбкой, которая могла показаться иронической.

- Надеюсь, у вас не будет случая сказать, что ею злоупотребляют,- ответил Корсар, не замечая или делая вид, что не замечает выражения лица своего собеседника.- Но час вашего отъезда настал. Вы можете уехать. Однако,- прибавил он,- лодка ваша здесь, и ваши матросы могут отвести вас. Кстати, эти два человека входят в наше условие?

- Они не оставляли меня с детства, и я уверен, что им будет тяжело расстаться теперь со мною.

- Странная связь между этими людьми и человеком, так резко отличающимся от них своим воспитанием и манерами!

- Правда,- сказал Уильдер спокойно,- но мы моряки, и разница между нами не так велика, как кажется с первого влгляда. Я пойду сейчас к ним и скажу, чтобы они повиновались вашим приказаниям.

Корсар незаметно последовал за ним и вышел на палубу с таким спокойным видом, словно его целью было подышать чистым воздухом.

Ночь была теплая и темная. Молчание господствовало на мостках. Уильдер различил человеческую фигуру. Это был человек, встретивший его при прибытии. Он прогуливался по палубе, закутанный, как и тогда, в большой плащ. Молодой моряк обратился к нему и сообщил свое намерение тотчас оставить корабль. Он был выслушан с уважением, которое убедило Уильдера, что новое назначение уже известно, хотя его положение не могло заставить забыть высшую власть Корсара.

- Вы знаете, сударь, что никто, какого бы ранга он ни был, не может оставить в этот час корабль без разрешения капитана!- был ответ, сделанный вежливым, но решительным тоном.

- Полагаю; но я получил это разрешение и сообщаю его вам. Я отправляюсь на берег в моей лодке.

Его собеседник, заметив стоявшего вблизи командира, подождал несколько мгновений, чтобы убедиться, верно ли то, что он слышал. Видя, что никакого возражения не последовало, никакого знака не было ему сделано, он ограничился тем, что показал, где находится лодка.

- Мои люди оставили ее!- вскричал готовившийся уже сойти с корабля Уильдер, отшатнувшись в удивлении.- Негодяи убежали? Нужно их поискать.

Офицер сказал, что он поищет их, и направился к носу, оставив Уильдера на палубе одного; но Уильдер был не один. Корсар выступил из темноты и обратился к нему с замечанием насчет корабля.

- Вот прекрасный корабль, мистер Уильдер,- сказал он,- послушный и быстрый. Я называю его "Дельфином", по его ловкости и, может-быть, скажете вы, по цветам. Кроме того, надо же было дать имя, а я ненавижу ваши названия: "Изрыгай огонь", "Убийца".

- Вы счастливы, обладая подобным кораблем. Он построен по вашему приказу?

- Этот корабль был построен для его величества и был предназначен, я думаю, в подарок алжирцам, а может-быть, и для войны с ними; но он переменил хозяина, как вы видите, и судьба подвергала его некоторым изменениям. Как и почему? Это пустяк, которым не стоит смущать свой ум в настоящую минуту. Он был в порту, и благодаря некоторым улучшениям, сделанным по моему распоряжению, чудесно приноровлен к плаванию. Его красота, порядок и стройность всех частей поразили меня с первого взгляда, и это заставило меня постараться узнать, кому он принадлежит.

- Но как вы чините его,- проговорил Уильдер,- если он пострадает во время бури или сражения?

- Гм! Мы ухитряемся чинить его и держать в море в довольно хорошем состоянии.

Он остановился, и Уильдер, заметив, что его еще не считают достойным полного доверия, замолчал. Офицер вскоре возвратился в сопровождении одного негра. Нескольких слов было достаточно, чтобы узнать положение, в котором находился Фид.

Уильдер испытывал сильное огорчение. Открытое искреннее лицо, с каким он обратился к Корсару, чтобы просить его простить матроса, забывшегося до такой степени, убедило Корсара, что Уильдер не подозревал заговора, жертвой которого сделался Фид.

- Вы слишком хорошо знаете матросов,- сказал он Корсару,- чтобы вменить бедному малому в преступление минутную ошибку. Поставьте его на рею или у снастей, и вы никогда не увидите лучшего матроса, чем Дик Фид. Он такой хороший товарищ, что готов не уступать никому со стаканом в руке.

- К счастью, у вас еще остался человек, способный вести лодку,- возразил беззаботно капитан.

- Я отлично поведу ее сам и предпочитаю не разлучать этих двух матросов. Если вы позволите, негр сегодня переночует на корабле.

- Как хотите. После последней стычки у нас нет недостатка в пустых койках.

Уильдер велел Сципиону вернуться к своему товарищу и позаботиться о нем до тех пор, пока Фид не протрезвится. Негр не проявил своего обычного упрямства и охотно повиновался. Молодой лейтенант тотчас же попрощался с новыми друзьями и сошел в лодку. Сильной рукой он оттолкнул ее далеко от корабля, и его глаза снова с удовольствием остановились на оснастке, расположенной в таком совершенном порядке. Потом его взор упал на палубу.

У подножия бушприта рисовалась человеческая фигура и, казалось, следила за движением лодки. Несмотря на темноту ночи, молодому человеку показалось, что он узнает в этом человеке, с таким интересом следящем за малейшим его движением, Красного Корсара.

ГЛАВА VIII

Солнце только-что поднялось над пеленой вод, среди которых раскинулись голубые острова Массачузетса, когда жители Ньюпорта стали открывать свои двери и окна и готовиться к дневной деятельности.

Хозяин трактира под вывескою "Опущенный Якорь" один из первых открыл дверь, чтобы привлечь к себе всех прохожих, которые почувствуют необходимость прогнать сырость минувшей ночи напитком, известным в английских колониях под различными наименованиями: горького, утреннего кубка, прогони-туман... Поток посетителей хлынул к его гостеприимной двери.

Какой-то незнакомец, не вошедший вместе с другими и, следовательно, не совершивший обычного утреннего возлияния, стоял в углу таверны и, повидимому, был погружен в собственные мысли. Этот человек привлек проницательный взор трактирщика, который подумал, что, пожалуй, и на нем можно кое-что заработать, если вступить с ним в разговор.

- Какой прекрасный ветерок, чтобы прогнать ночной туман, сударь,- произнес трактирщик, всей грудью вдыхая действительно нежный, укрепляющий ветер чудного октябрьского утра.- Вот именно этот укрепляющий воздух составил репутацию нашему острову и делает его самым здоровым во всем мире. Притом, как известно всем, это красивейшее место. Вы, вероятно, иностранец?

- Только-что прибывший, сударь!

- Судя по вашему костюму, вы - моряк, и я готов поклясться,- продолжал трактирщик, улыбаясь, как бы поощряя свою собственную проницательность,- что вы ищете судно. Мы видим здесь многих, приходящих с тем же намерением. Но хотя Ньюпорт и цветущий город, однако, нельзя воображать, что довольно только спросить про корабль, чтобы найти его. Попытали ли вы счастье в столице провинции Байи?

- Я только третьего дня оставил Бостон.

- Как? Гордые жители этого города не нашли для вас корабля? Да! Они хорошие болтуны, но у них едва ли найдется столько кораблей, сколько у нас. Вот великолепный бриг; вот корабль, пришедший вчера вечером. Это благородное судно, и его каюты достойны принца. Теперь как-раз время попроситься туда на место хорошему моряку. А там, вне форта, невольничье судно.

- Правда, что корабль, стоящий в бухте, поднимет паруса при первом ветре?

- Это наверно. Моя жена имеет там некоторых родных. Я знаю, что все бумаги уже готовы, и его удерживает только ветер. Нужно вам знать, что моряки у меня имеют текущий счет, а в такие трудные времена честный человек должен наблюдать за своими интересами. Да, это известный корабль: "Королевская Каролина".

- Я попрошу вас, сударь, сказать, хорошо ли вооружено это судно?- спросил иностранец, на лице которого задумчивость сменилась выражением живейшего интереса.

- Да, да; на его борту есть несколько бульдогов, чтобы лаять в защиту его прав и сказать слово в поддержку чести короля. Джуди, Джуди!- громко закричал он молодой негритянке, собиравшей на дворе щепки.- Сбегай к соседу Гомспэну и постучи как следует в окно его спальни. Добряк заспался дольше обыкновенного. Это необыкновенно: бьет семь часов, а портной не пропустил ни одной капельки горькой в свою пересохшую глотку.

Пока негритянка исполняла приказание своего хозяина, собеседники молчали. Но удары в окно не привели ни к чему. В ответ на них раздался только пронзительный голос Дезире. Через минуту окно открылось, и на улицу выглянуло недовольное лицо Дезире.

- Может-быть, прикажешь ждать еще!- вскричала оскорбленная супруга, вообразившая, что это ее муж после ночи, проведенной вне дома, позволяет себе тревожить сон своей жены, возвращаясь во-свояси.- О, Гектор, Гектор! Какой прекрасный пример показываете вы нашей неопытной молодежи и какой урок даете всем вертопрахам!

- Это был достойный труженик, сударь!- промолвил трактирщик, обращаясь к незнакомцу.

- А вы думаете, на основании таких незначительных признаков, что он бежал!

- Ей-богу! Подобное несчастье случается с людьми и лучше его!- ответил трактирщик, с видом глубокого раздумья складывая руки на толстом животе.- Но... не выпьете ли вы чего-нибудь, сударь?

- Капельку, что у вас есть лучшего.

Подавая своему клиенту стаканчик с ликером, трактирщик добавил:

- Может-быть, вам заблагорассудится пообедать с нами?

- Я не говорю нет,- ответил незнакомец, расплачиваясь за напиток, в котором он едва омочил губы.- Это, главным образом, будет зависеть от тех сведений, какие мне удастся собрать здесь насчет судов, стоящих в порту.

- В таком случае, сударь, хотя мне в этом нет никакого интереса, я бы посоветовал вам избрать своим местопребыванием это помещение, пока вы остаетесь в этом городе. Мой дом - место свидания многих моряков.

- Советуете ли вы мне обратиться с просьбой о месте к капитану того корабля, который стоит во внутреннем порту? Думаете ли вы, что он скоро снимется с якоря, как вы мне говорили?

- При первом ветре. Я знаю всю историю этого корабля с того времени, как взяли первую доску для его киля. Богатая наследница с юга, прекрасная дочь генерала Грейсона должна отправиться на борт "Каролины", и с нею ее воспитательница, ее гувернантка, кажется, мистрис Уиллис. Они ожидают сигнала к отъезду в доме мистрис де-Ласей, вдовы контр-адмирала, сестры генерала и, следовательно, тетки молодой особы. Говорят, что их состояния будут нераздельны, и кто женится на мисс Гетти Грейсон, будет не только счастливейшим из смертных, но, что еще важнее, богачом.

- Так вы говорите, что дом, который недалеко от нас на склоне этого холма,- жилище мистрис де-Ласей?

- Да, в полумиле от нас. Этот дом вполне приличен для особы с ее положением. Его легко узнать по этим прекрасным занавесям и тенистым деревьям. Ручаюсь, что во всей Европе не найдется таких прекрасных, развесистых деревьев, как перед дверью мистрис Ласей.

- Очень возможно,- пробормотал незнакомец, снова задумываясь.

Вместо того, чтобы продолжать разговор, он свел его на общие фразы и, повторив, что, вероятно, вернется, удалился в сторону дома мистрис де-Ласей.

Трактирщик посмотрел, куда направился незнакомец, и готов был уже пуститься в догадки по поводу так быстро прерванного разговора, как его внимание привлекла Дезире, которая поспешно выбежала из своего дома и теперь с жаром начала описывать ему в самых резких чертах характер своего мужа.

Незнакомец, разговаривавший с трактирщиком, был Уильдер. Взойдя на холм, на склоне которого раскинулся город, он направился к предместью.

Нетрудно было узнать этот дом среди дюжины ему подобных по развесистым деревьям, о которых говорил трактирщик.

Погруженный в задумчивость, Уильдер приблизился к нему. Его вывели из задумчивости звуки приближавшихся голосов. Особенно один голос, по причинам, не понятным ему самому, заставил его затрепетать.

Он вспрыгнул на маленькое возвышение и, приблизившись к углу, образуемому очень невысокой стеной, очутился вблизи собеседников.

Эта стена окружала сад дома, принадлежавшего мистрис де-Ласей. Летний павильон, несколько недель тому назад почти тонувший в чаще листьев и цветов, стоял недалеко от дороги. Благодаря возвышенному местоположению из него открывался вид: на западе - на город, порт и острова Массачузетса, на востоке - на острова Плантаций и Провидения, а на юге виднелась безграничная поверхность океана. Хотя павильон почти терялся в густой листве, но все же можно было разглядеть его внутренность.

Уильдер узнал тех же самых лиц, разговор которых он подслушал накануне, находясь с Корсаром наверху старой башни. Хотя вдова адмирала и мистрис Уиллис были на переднем плане, зоркий глаз моряка скоро отыскал более свежее и привлекательное лицо Гертруды. Его осмотр был прерван словами, сказанными не замеченным им человеком.

Уильдер направил свой взор на говорившего и увидел сидящего на краю дороги бодрого еще старика, который отвечал на вопросы дам, находившихся в летнем павильоне. Голова его была покрыта седыми волосами, и рука, опиравшаяся на палку, порою дрожала, но костюм, тон, манеры,- все изобличало в нем старого моряка.

- Сударыня,- говорил он немного дрожащим, но еще сохранившим характеризующую людей его профессии решительность голосом,- мы, старые морские волки, никогда не заглядываем в альманах, чтобы судить, с какой стороны подует ветер. Нам достаточно, чтобы был дан приказ сняться с якоря, и чтобы капитан кончил прощанье со своей супругою.

- Ах! Точно так же говорил мой бедный дорогой адмирал!- вскричала мистрис де-Ласей, которая, очевидно, находила удовольствие в беседе с этим стариком.- Итак, мой храбрый друг, вы думаете, что судно снаряжено и готово поднять паруса, лишь только ветер...

- Вот другой моряк, который явился кстати, чтобы высказать нам свое мнение!- поспешно вскричала Гертруда.- Может-быть, он не откажется быть судьей в этом деле.

- Вы правы,- сказала гувернантка.- Что думаете вы о нынешней погоде, сударь? Думаете ли вы, что она благоприятна для выхода в море?

- Мало можно доверять погоде, сударыня,- ответил Уильдер.- Кому надо много времени, чтобы убедиться в этом, тот немного вынес из своих путешествий по морю.

В мужественном и звучном голосе Уильдера было нечто до такой степени привлекательное, что все три дамы были поражены. Этому впечатлению содействовала опрятность его костюма. Простую матросскую одежду Уильдер носил с таким достоинством, которое невольно зарождало мысль, что он занимает в действительности более высокое положение.

- Эти дамы,- сказала мистрис де-Ласей,- готовы отправиться на том корабле в провинцию Каролину, и мы выясняем вопрос, с какой стороны можно ждать ветра. Но на таком корабле, я думаю, не имеет особого значения, благоприятен ветер или нет.

- Я думаю то же самое, потому что от подобного корабля ничего нельзя ожидать доброго, с какой бы стороны ни дул ветер.

- Он имеет репутацию великолепного ходока. Что говорю я: репутацию! Мы наверное знаем, что он пришел из Англии в колонии в семь недель,- переход - почти невероятный по быстроте. Но моряки, кажется, имеют свои любимые идеи и суждения, как и мы, бедные жители твердой земли. Извините, если я спрошу мнения у этого почтенного ветерана. Что вы думаете, друг мой, насчет этого судна?

Старый моряк поднялся и внимательно стал осматривать корабль.

- Корабль, находящийся во внутренней бухте,- сказал он, закончив свой осмотр,- такой корабль, на каком может отдохнуть взор моряка.

- Вот огромная разница во мнениях!- произнесла де-Ласей.- Но я думаю, сударь,- продолжала она, обращаясь к Уильдеру,- вы, по крайней мере, согласитесь, что это судно гарантирует полную безопасность?

- Это-то как раз я и отрицаю!- коротко ответил Уильдер.

- Вот удивительно! Этот моряк опытен, сударь, и думает совершенно противоположное.

- Может-быть, в продолжение своей жизни, сударыня, он видел больше моего, но я сомневаюсь, чтобы сейчас он видел так же хорошо, как я. Отсюда до этого корабля слишком велико расстояние, чтобы можно было судить о его качествах. Я видел его ближе.

- Так вы действительно думаете, что есть опасность?- спросила Гертруда, у которой страх пересилил застенчивость.

- Я думаю это. Если бы я имел мать или сестру,- ответил Уильдер, поднимая шляпу,- я бы не отпустил их на этот корабль. Ручаюсь моею честью, что на этом корабле угрожает большая опасность, чем на борту любого судна, которое оставило или может оставить этою осенью порт колоний.

- Это необычайно!- сказала мистрис Уиллис.- Могу я спросить у вас, сударь, на чем основано ваше мнение?

- Это довольно ясно. Его мачты слишком тонки, его корпус слишком тяжел, его бока прямы, как церковные стены, и он слишком мелко сидит на воде. Кроме того, он не несет переднего паруса, и весь напор ветра сосредоточивается на корме. Наступит день, когда этот корабль пойдет кормою вперед.

Мистрис де-Ласей решила, что ее звание вдовы контр-адмирала обязывает ее показать, насколько хорошо она понимает морское дело.

- Конечно, это очень серьезные неудобства,- произнесла она,- и совершенно не понятно, как мой агент мог пренебрегать этим.

- Никогда я не слышал в мое время,- отозвался старый моряк,- чтобы об этом говорили, и, признаюсь, я слишком глуп, чтобы понять хоть половину того, что молодой человек только-что сказал.

- Кажется, старик, вы давно уже не были на море?- холодно сказал Уильдер.

- Пять-шесть лет со времени последнего и пятьдесят лет с первого раза,- отвечал старый моряк.

- Так вы не видите причин бояться?- спросила его снова мистрис Уиллис.

- Как бы стар и утомлен я ни был, сударыня, но если бы капитан захотел дать мне место на его борту, я поблагодарил бы его за это, как за милость. Я не вижу никакого недостатка в этом судне, сударыня! Именно таким образом всегда оснащивал свой корабль мой покойный достойный начальник, и я смею сказать, что никогда лучший моряк или более честный человек не служил во флоте его величества.

- Так вы были на королевской службе? А как имя вашего начальника?

- Как его имя? Мы, которые хорошо знали его, имели привычку звать его Хорошей Погодой, потому что под его начальством море всегда было прекрасно, и ветер был благоприятен, но на суше его звали храбрым и победоносным контр-адмиралом де-Ласей.

- Мой искусный и уважаемый супруг всегда оснащивал так свои корабли!- вскричала вдова контр-адмирала голосом, в котором чувствовалась удовлетворенная гордость.

Старый моряк с трудом поднялся с камня, на котором сидел, и промолвил с глубоким поклоном:

- Видеть перед собою супругу своего адмирала - это радость для моих старых глаз. Я служил шестнадцать лет на борту его первого корабля и больше пяти лет в той же эскадре. Смею сказать, что миледи, наверное, слышали о марсовом матросе Бобе Бенте.

- Без сомнения, без сомнения! Он любил говорить о тех, кто верно служил ему.

- Да! Это был добрый офицер, который никогда не забывал своего друга, будь его обязанности на мачте или в каюте. Это был друг матросов, контр-адмирал де-Ласей!

- Признательный человек,- произнесла мистрис де-Ласей.- Я уверена, что он прекрасно может судить о достоинствах корабля.

С этими словами вдова адмирала обратилась к Уильдеру и сказала с видом человека, твердо принявшего свое решение:

- Мы очень обязаны вам за ваше мнение, но нам кажется, что вы преувеличиваете опасность.

- Ручаюсь моею честью, сударыня,- ответил Уильдер, прижимая руку к сердцу и произнося слова со странным волнением,- я говорю от чистого сердца и положительно убежден, что, вступая на это судно, вы подвергаете себя величайшей опасности. Говоря так, я делаю это не из недоброжелательства к капитану этого корабля или к его арматорам, которых я вовсе не знаю!

- Мы верим вашей искренности, сударь; мы только думаем, что вы несколько заблуждаетесь,- ответила вдова контр-адмирала со снисходительною улыбкой.- Как бы то ни было, мы благодарим вас за ваши добрые намерения. Следуйте за мною, мой достойный ветеран; нам нельзя так расстаться. Пойдите, постучите в дверь моего дома, вас впустят, и мы возобновим наш разговор.

И, поклонившись Уильдеру, она сошла в сад в сопровождении двух дам. Мистрис де-Ласей шла гордо, как женщина, сознающая свои преимущества; мистрис Уиллис шла медленнее, словно погруженная в размышления, и рядом с ней шла Гертруда, лицо которой закрывала большая шляпа.

Уильдеру все же показалось, что она бросила украдкой взгляд на человека, зародившего в ее сердце сильное волнение, хотя волнение это было только чувством тревоги. Он оставался на месте, пока не потерял их из вида. Повернувшись, он готовился обрушиться на старого матроса, но увидел, что тот воспользовался моментом и уже входил в дом, без сомнения, поздравляя себя с удачной лестью, которая помогла рассчитывать на хорошее вознаграждение.

ГЛАВА IX

Уильдер оставил поле сражения побежденным. Обманутый в своей надежде, он возвращался в город медленными шагами и с недовольным видом. Не раз останавливался он и всматривался в разнообразные корабли, находившиеся в порту.

Настал обычный час работ, и в разных концах порта слышались отголоски дневного шума. В утреннем воздухе носились песни матросов с их особенными тягучими мелодиями. Корабль, находившийся во внутреннем порту, один из первых обнаружил деятельность, указывавшую на близкий отход.

Можно было заметить, как матросы производили маневры с ленивым видом, который составлял поразительный контраст с быстротой, проявляемой ими в минуты необходимости; здесь и там, среди темных массивных мачт, виднелись человеческие фигуры. Через несколько мгновений малый парус отделился от мачты, вокруг которой он был укреплен, и распустил свои грациозные и небрежные складки. Уильдер отлично знал, что на торговом судне это являлось сигналом ставить паруса.

Тогда он остановил глаза на корабле, стоявшем вне порта, чтобы посмотреть, какое впечатление произведет на него такой явный сигнал. Казалось, самый тщательный, самый внимательный осмотр не мог бы открыть ни малейшей связи между движениями двух судов. Однако, опытный глаз Уильдера различил среди этого кажущегося спокойствия и равнодушия нечто такое, что мог заметить лишь глаз моряка.

Канат, вместо того, чтобы свободно спускаться в воду, был натянут. Лодки были еще на воде, но, очевидно, расположены так, что в любой момент могли быть приняты на корабль. В таком положении этот корабль для человека, знакомого с его истинным характером, представлялся хищным зверем, притворно погруженным в глубокий покой, чтобы вернее усыпить бдительность своей жертвы и привлечь ее ближе к себе.

Уильдер поник головой с видом человека, ясно понимавшего, что значило это спокойствие, и продолжал прежним шагом свой путь к городу. Он шел погруженный в задумчивость, из которой его вывел легкий удар по плечу. Он повернулся и увидел старого моряка.

- Ваши молодые ноги дали вам возможность уйти вперед,- сказал старик,- но и мои старые ноги донесли меня, так что мы имеем возможность перекликнуться.

- Отлично, старик! Я полагаю, что вдова адмирала недурно наградила вас, так что теперь вы можете на некоторое время спокойно лечь в дрейф. Скажите мне, собираетесь ли вы спуститься с холма?

- До самого низа.

- Я в восторге, мой друг, потому что я намерен подняться. И, кончая разговор, желаю, как это мы говорим на море, "доброй кварты".

Старый моряк засмеялся, когда увидел, как молодой человек повернулся и быстро стал подниматься на холм, с которого только-что спускался.

- Ах, вы никогда не плавали под парусами контр-адмирала,- сказал старик, продолжая итти с величайшей осторожностью, как этого требовала его старость, в прежнем направлении.

- Несносный лицемер!- проворчал сквозь зубы Уильдер.- Негодяй видел лучшие времена и воспользовался своими знаниями, чтобы обмануть глупую женщину и извлечь из этого выгоду. Я рад, что отделался от этого негодяя, который, наверное, сделал из лжи ремесло с тех пор, как перестал трудиться. Вернусь назад. Поле свободно. Кто знает, что может случиться?

Уильдер взошел на холм, стараясь принять беззаботный вид на случай, если бы его возвращение возбудило чье-либо внимание. Но, прогуливаясь довольно долго взад и вперед, он не терял из вида дома де-Ласей. Однако, никого из обитательниц дома не было видно. Можно было заметить приготовления к отъезду: в город несли чемоданы и тюки, несколько слуг суетились с озабоченными лицами.

Уильдер был готов уже уйти, как вдруг услышал за низкой стеной, к которой он прислонился, женские голоса. Звуки приближались к нему, и его чуткое ухо скоро различило гармоничный голос Гертруды.

- Но это значит мучить себя без всякого основания, моя дорогая,- говорила она в ту минуту, когда Уильдер уже мог разбирать слова,- как можно придавать значение тому, что может сказать... подобный человек!

- Я чувствую справедливость того, что вы говорите,- ответил печальный голос гувернантки,- но вместе с тем я не могу побороть невольное опасение. Гертруда, рада вы были бы увидеть снова этого молодого человека?

- Я?- с тревогой переспросила ее воспитанница.- Почему мне или вам думать о человеке, совершенно нам не знакомом, и притом простом матросе, общество которого, во всяком случае, конечно, не подходит...

- Женщинам нашего круга, хотите вы сказать? Но почему вы думаете, что этот человек ниже нас?

Когда послышался ответ молодой девушки, тон его заставил Уильдера забыть все, что было для него нелестного в ее словах.

- Я не придерживаюсь тех взглядов на рождение и достоинство человека, которых держится моя тетя де-Ласей,- сказала она.- Но я забыла бы ваши уроки, дорогая мистрис Уиллис, если бы не помнила, что различие между людьми создается образованием и воспитанием.

- Правда, мое дорогое дитя! Но признаюсь, я не видела и не слышала ничего, наводящего на мысль, что молодой человек, о котором мы говорим, не имеет соответствующего образования. Напротив, его язык, его произношение обличали воспитанного человека; у него благородное, открытое выражение лица, как вообще у людей его профессии. Вы знаете, что очень почтенные молодые люди колоний и даже метрополии часто служат на морской службе.

- Но они офицеры, а этот... этот человек носит костюм простого моряка.

- Не совсем; материя тоньше, и костюм сделан со вкусом. Я знаю адмиралов, которые иногда одевались так.

- Вы думаете, что это офицер?

- Возможно, хотя факт, что он не на крейсере, противоречит, по-видимому, этому предположению. Но не это пустое обстоятельство возбуждает во мне непонятный интерес. Гертруда, дорогой мой друг, случай познакомил меня в моей молодости со многими моряками, и я редко могу без волнения видеть молодого моряка в этом возрасте с таким мужественным, одухотворенным лицом... Но я вас утомляю. Поговорим о другом.

Легкий крик, вырвавшийся у ее собеседницы, прервал ее, и через мгновение незнакомец, занимавший их мысли, перепрыгнул стену под предлогом поднять свою тросточку, которая упала к ногам Гертруды и вызвала ее тревогу. Извинившись за способ, каким он проник в сад мистрис де-Ласей, Уильдер поднял свою тросточку и готовился уйти, как-будто ничего не случилось.

- Постойте на минуту, сударь, если только у вас нет причин торопиться,- с живостью произнесла мистрис Уиллис.- Эта встреча так удивительна, что я буду очень рада воспользоваться ею. На это дает мне право смелость мнений, которые вы недавно высказывали относительно корабля, готового отплыть при благоприятном ветре.

- Вы говорите о "Королевской Каролине"?- небрежно спросил Уильдер.

- Кажется, он носит это название.

- Надеюсь, сударыня,- поспешно возразил он,- что из того, что я говорил, в вас не зародилось никакого предубеждения против этого корабля. Могу вас уверить, что он построен из прекрасного материала, и нет ни малейшего сомнения, что его капитан - человек очень опытный.

- Но вместе с тем вы считаете путешествие на этом корабле более опасным, чем на других кораблях.

- Угодно ли вам, чтобы я повторил все, что я говорил по этому поводу?

- Избавляю вас от этого; но я убеждена, что у вас есть причина говорить так.

- Очень трудно моряку говорить о судне, не употребляя технических выражений; а этот язык должен быть совершенно непонятен женщинам вашего положения. Вы никогда не были на море, сударыня?

- Я бывала на нем очень часто.

- В таком случае, я надеюсь, что буду понят. Вы должны знать, сударыня, что безопасность судна в значительной степени зависит от того, как высоко оно может держать свой правый бок. Я уверен, что вы отлично понимаете, какая в этом отношении может предстоять опасность "Каролине", если она упадет на свой бимс (Бимс - балка, поддерживающая палубу корабля и служащая связью между шпангоутами (ребрами) судового корпуса.). Кроме того, его бушприт (Бушприт - выдающаяся вперед часть носа судна. (Прим. ред.))...

- Лучший, какой когда-либо выходил из рук строителя!- произнес кто-то сзади него.

Все трое обернулись и увидели вблизи старого моряка, спокойно опиравшегося на стену сада.

- Я был у борта этого корабля,- продолжал он,- чтобы бросить на него взгляд, как желала этого госпожа де-Ласей, вдова моего благородного начальника и адмирала. Другие могут думать, что им угодно, но я готов принести присягу, что бушприт "Королевской Каролины" лучше бушприта всякого другого корабля, плавающего под британским флагом. И это не все, что я могу сказать в его пользу. Мачты легки, бока прямы. Я стар и пишу последнюю страницу своего журнала, следовательно, у меня нет и не может быть никакой заинтересованности в том или другом бриге, но я держусь мнения, что клеветать на крепкий, хороший корабль так же непростительно, как и на людей.

Старик говорил энергично и с таким благородным негодованием, которое не замедлило произвести впечатление на дам.

- Вы видите, сударь,- сказала мистрис Уиллис, напрасно выжидавшая ответа Уильдера,- оказывается, возможно, что два человека, имеющие одинаковые данные, расходятся в вопросе, касающемся их профессии. Кому из вас должна я верить?

- Предоставляю решить это вашему доверию. Повторяю вам, что ни мать моя, ни сестра не взошли бы на борт "Королевской Каролины" с моего согласия.

- Это непонятно,- тихо произнесла мистрис Уиллис, обращаясь к Гертруде.- Мой рассудок говорит мне, что этот молодой человек хочет позабавиться насчет нашей доверчивости, и вместе с тем он говорит с таким серьезным и искренним видом, что производит на меня сильное впечатление. К кому из двух, мой дорогой друг, вы чувствуете больше доверия?

Фенимор Купер - Красный корсар (The Red Rover). 1 часть., читать текст

См. также Фенимор Купер (Fenimore Cooper) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :